Читать онлайн Росток на руинах. Надежда. Часть вторая бесплатно

Росток на руинах. Надежда. Часть вторая

Глава 1

Осиротевший Гриард накрыла тишина. Техзал усеивали обрывки картона, провода от переносок, конфетные фантики, тюки с вещами, которым не хватило места в трейлерах… В дальнем углу одиноко пылился «Раск».

На одном из тюков разместилась Лиенна, подбрасывая чётки. Рядом с ней, прямо на каменном полу, скрестив ноги, уселся Халлар, пуская струи сигарного дыма. Гай устроился на стопке деревянных поддонов. В мастерской, задрав сапоги на верстак, Карвел отстранённо вертел в руках самодельного дракончика из дерева – раздавленного, видно, в спешке. Мы с малышкой так и болтали ногами, свесив их с помоста второго уровня. Прибитая моей хандрой Рисса жалась к плечу.

Все потерянно смотрели в одну сторону – в ночную тьму открытой штольни, где скрылись из вида трейлеры. К тоннелям и оборачиваться не хотелось: пустота Гриарда слишком напоминала атмосферу мёртвых поселений, где всё было выжжено артснарядами армии Сорро. Семнадцать лет Гриард сопротивлялся этой пустоте, но она настигла наш дом. Из-за коммунов и здесь не осталось жизни.

Всё. Занавес.

Коллективное уныние было прервано неожиданным звуком: из кухонного тоннеля послышались шаги. Прогулочной походкой вразвалку, сунув руки в карманы брюк, в техзал вышел Арон. Явно красуясь, обвёл нас взглядом. Мол, фигли расселись, кино вам тут? По части понтов малёк Лиенне и в подмётки не годился.

– Смотри! – Рисса потянула меня за рукав, ткнув на Арона пальцем.

Гай опешил:

– Тебя забыли?!

– Оп-па! Ты чего тут? – ахнул Карвел, выпустив дракончика.

Спрятав чётки, Лиенна спрыгнула с тюка.

– Ты обалдел, сопля? Ты не слышал, куда мы едем? Жить надоело?

Арон нахмурился:

– Моё имя Арон Халлар Тэннэм. А не сопля. Я слышал, куда вы едете. Жить мне не надоело. Пока ещё.

Нарочно остался, ужаснулся я. Какой же я идиот! В суматохе переезда забил на услышанное признание Арона и даже не удосужился поразмышлять, какие могут быть последствия. Всё так стремительно. За считанные недели малёк повзрослел, обзавёлся незаметной раньше гордостью, альфьей твёрдостью во взгляде. Истрёпанная майка с вышитой единицей вон как растянулась на уже не детских плечах. Как я не допёр, что юный балбес, обожжённый первыми чувствами, поддастся им со всей своей нерастраченной дури?

– Хватит, Дар! – тихо взмолилась Рисса, ударенная с размаху моей виной.

Арон прошёл в центр техзала, остановился перед Халларом, глядя сверху вниз.

– А ты не удивился? – спросил дерзко.

Халлар лениво выдул струю дыма, ответил невозмутимо, глядя мимо сына:

– Если б уехал, вот это было б удивительно. Но ты ж не башкой думаешь.

Шелуха понтов слетела с Арона. Руки он из карманов достал, хотя тон остался всё тот же, вызывающий:

– Погнал Дарайна в пекло и думал, я за его спиной отсижусь? Мне скоро пятнадцать, пап.

Халлар тяжело вздохнул, стряхивая пепел. Лиенна возмутилась:

– Эй, мелкий, вообще-то мы тут все собрались в пекло.

– Лично на тебя мне пофиг, – огрызнулся Арон.

– Не поняла-а-а-а… – Лиенна подняла брови. – Дарайн не пофиг, а я – пофиг? Ты какого хрена не уехал? Чо – «оборзину» объелся? Борзый такой.

Попутавший берега малёк шагнул к Лиенне с наездом:

– Прекрати меня раздражать. Я тебе не Сайдарчик. Чтоб я больше не слышал про «мелкого».

– А иначе что? – Лиенна насмешливо фыркнула. – Побьёшь меня?

– Надо бы…

– Побьёшь омегу? – недоверчиво уточнила Лиенна.

Малёк уставился на неё глаза в глаза. Судя по сползающей с лица Лиенны ухмылке, невысказанный ответ поверг её в шок. Ни один нормальный альфа намеренно ударить омегу не способен. Инстинкт, базовый. Неужели Арону и этого инстинкта не досталось?

Как я раньше не заметил? Как не просёк, что Арон научился по-альфьи давить собеседника взглядом? Когда он успел вырасти вровень с Лиенной?

Раздосадованная омега, повернувшись к Халлару за защитой, вместо неё услышала требовательное:

– Оставь его, Лиенна.

В трёх словах Халлар признал старшего сына взрослым. Лиенна грубила взрослому альфе, а это непозволительно даже для любимицы старейшины.

Халлар, наконец, удостоил Арона вниманием:

– С утра дуй в оружейную. Неделя на тренировку. Если стоя не выбьешь восемь из десяти с первой линии, в группе для тебя места не будет. Усёк?

– Есть, командир. – Арон выдохнул с облегчением.

Лиенна шлёпнулась обратно на тюк.

– Мутные вы какие-то… – сказала, оглядывая всех в недоумении. – Я чего-то не знаю?

– Будь добра, поднимись в дежурку, закрой штольню, – вместо ответа попросил Халлар.

Довольный собой Арон, развернувшись на пятках, бодро зашагал к тоннелю, где во мраке скрывался его бокс. Проходя мимо нас с Риссой, он поднял голову.

– Зайдёшь завтра в оружейную? – сказал мне. – Разговор есть.

Кхарнэ, ну вот как мне теперь было с ним общаться после его признания? Куда деться от неловкости, от опасения поймать на себе взгляд щенячьего обожания или ещё хуже – почерневших от возбуждения зрачков?

Арон догадался, почему я ссыкливо мнусь с ответом, и потерянно опустил плечи. Я запоздало кивнул ему:

– Угу. До завтра.

Я ещё не подозревал, что ближайшие часы для некоторых из нас окажутся полны совсем неожиданных откровений.

Пока я чистил зубы, умывался в Буре под лучом светоуказки и бродил по Гриарду, придавленный непривычной пустотой, в моём боксе расположилась Лиенна. Когда я пришёл, возле двери стояла металлическая жаровня с ярко полыхающим бревном. Охранная система «анти-Тар». Внутри бокса на ложе Лиенна с Риссой дрыхли спина к спине. Из-под дырявого одеяла торчали две пары босых ног: смуглые и белые с золотистым пушком на пальцах.

Значит, из-за кошмаров Лиенны всю неделю до отъезда нам с Риссой придётся урывать время для вязки днём. Не у Халлара же Лиенне ночевать. Сейчас не лучшее время для новых стычек. В боксе самой Лиенны всё ещё успокаивался Тар.

Осторожно прикрыв дверь, чтоб не скрипнула, я оставил омег одних.

На кухне, подперев ладонью лоб, полуночничал Халлар. Видно, тоже не спалось. Луч светоуказки, закреплённой в «подсвечнике», целил в низкий потолок. На столе перед старейшиной криво стояла алюминиевая кружка с погнутым дном, из неё свисала нитка чайного пакетика. Я вспомнил: кружка пострадала в эпической битве Лиенны и Риссы, когда омеги устроили бардак на кухне. Годную посуду Керис увезла с собой.

Как я и предчувствовал, съестного на кухне омеги не оставили. Спасибо за заботу, родные. Плюхнувшись на автомобильное сиденье напротив Халлара, я отхлебнул из его кружки. Ну точно: он в холодную воду чайный пакетик бросил. Где её греть? Огонь-то в печи не разожжён, генератор заглушили, да и электрические чайники уехали.

В абсолютной тишине казалось, что даже дыхание отдаётся эхом от каменных стен. Мебель на кухне осталась, но шкафы и стойка для раздачи выглядели лысо без привычных котлов и стопок пустых тарелок. Лишённая детского писка, омежьего хихиканья и альфьих разговоров басом, кухня была мёртвой.

– Я знаю, что с Ароном, – сказал я. – Он вчера сам… ну…

И почему я чувствовал себя виноватым даже за то, что в меня втрескался альфа? Будто я прилагал к этому какие-то усилия.

– Дверь закрыл? – хрипло ответил Халлар.

Я кивнул. Дело было слишком личное и болезненное для него как для отца, поэтому он не хотел, чтобы нас услышали.

– Ты правда знал, что он останется? – спросил я.

Халлар достал из внутреннего кармана куртки картонную коробку, открыл. Взглянув на три оставшихся сигары, цокнул языком и отправил коробку на место.

– Это ж самый тупой возраст, – ответил. – Наизнанку вывернется, но будет рядом с тем, кого он хочет… Конечно, я знал. Иначе сам бы его оставил. И навсегда разосрался бы с Керис.

Я возмутился:

– Оставил бы здесь? Зачем?

Халлар избегал смотреть в глаза.

– Головой подумай. Хорошая привычка.

Умничал, кхарнэ. А сам семнадцать лет жил мечтами о мести. И нарывался на переломы, давая за щёку чужим истинным омегам.

Почему Халлар хотел, чтобы Арон поехал в Саард? Малёк неопытный, дурнистый – какой из него воин? Не по-отцовски это: бросить на растерзание коммунам своего старшенького. Даже если допустить, что Керис была права, и для Халлара мы просто средства достижения цели… Какой смысл был четырнадцать лет растить солдата, а потом слить его, не дождавшись реальной пользы? За что? За то, что тот в болезненном бреду шептал моё имя? Арону нужно помочь, а не выбрасывать его, как червивое яблоко.

– Его же можно… как-то изменить?

Халлар отрезал:

– Нет. Он на течку не реагирует. Какие, на хрен, изменения?

– Пусть омеги как-нибудь… попробуют…

– Зейна пробовала. Верю, что очень старалась. Напрасно всё. Это не в голове, это физиология. Как цвет волос. Врождённое, не поменяешь. Один на сто тыщ такой… дефективный. Раньше они своими общинами кучковались… Ну, а теперь…

Халлар глотнул чайной бурды, потёр отросшую бороду. Он не имел обыкновения сюсюкать с сыновьями, но, конечно, они были ему дороги. Его угнетала эта ситуация. В глаза он не смотрел, потому что стремался признать открыто, что отказывается бороться за своего ребёнка. Я спросил:

– И что с ним будет?

– Ничего хорошего, – ещё больше посуровел Халлар. – Ни для нас, ни для него. Он надёжен, пока на тебя молится и слюни пускает. Но скоро до него дойдёт: надеяться не на что. Ты не ответишь взаимностью. А природа своё будет требовать. И тогда он пойдёт вразнос… Что сделает? Да хрен его знает. Изнасилует кого-нибудь. Вскроется. Это лучший вариант ещё. Хуже, если сбежит искать себе пару в другом месте. Первый же допрос с сывороткой правды – и он сдаст нас коммунам. Такая вот перспектива.

Я не ожидал, что всё настолько паршиво. Нужно было хотя бы попытаться найти выход.

– Мы… не знаю… будем возить ему бет.

Халлар покачал головой.

– Ты бы смог всю жизнь довольствоваться бетами, когда вокруг полно омег? Арон тебе не Тар-медуза. У меня в роду кровь горячая. Керис – та вообще южанка.

В газетах времён зачистки беты писали про южан, что те за течную омегу брата родного убьют. Не так уж далеки были от истины, если вспомнить случай на железной дороге, когда южанин Гай задумал от меня избавиться ради омег.

И если Арон действительно способен причинить вред остальным, тогда становилось понятно, почему Халлар предпочёл взять этого недосолдата с собой в Саард, лишь бы не отпускать его с кланом. В первую очередь Халлар старейшина, а уж потом отец и всё остальное.

– Ты не хочешь, чтобы он знал, где новое убежище… – озвучил я страшную догадку, и Халлар уточнил:

– Он никогда не должен узнать, где новое убежище.

В меня упёрся неумолимый взгляд таких же синих глаз, как у его сыновей. Халлар всё уже решил. Уже выкинул Арона из списка кровной родни, перечеркнул его непрожитую жизнь.

– Он же твой сын… – прошептал я потрясённо.

– Остальные двадцать тоже мои сыновья. Он угроза для них.

– Он ничего не сделал.

– Нельзя ждать, пока сделает. Он опасен и для твоих детей, Дарайн. Для Риссы тоже, кстати. Я бы не стал исключать ревность.

Возможно, Арон настолько иной, что даже способен ударить омегу, пришло мне в голову. Заступаясь за него сейчас, я должен буду взять на себя ответственность за возможное зло, которое он причинит моим детям. Сайдару, Астро, Притту… Старейшина поделился со мной планами насчёт сына, потому что доверял мне и считал способным понять такое решение. Способным не поддаться эмоциям, а рассуждать трезво.

Ради безопасности клана Халлар лично зарыл в дальних тоннелях восемь новорождённых бет, которые тоже были его сыновьями и представляли угрозу для остальных. И тоже ничего плохого сделать не успели. Родились неправильными.

Но Арон не безымянный бета. Наш пронырливый Арон с цыпками на пальцах, извечный нянь оравы младших братьев, мой осведомитель и просто верный брат…

– И ты… сможешь его убить?

Халлар опустил голову на руки, ответил глухо:

– Не смогу, конечно. Что я тебе – железный? Ему придётся уйти. И, знаешь… Очень надеюсь, что ты никому не растреплешь об этом, пока мы не закончим в Саарде. Особенно самому Арону. Ему… да и всем нам нужно думать о цели, а не о том, что будет после.

Халлар опасался, что, узнав о своём изгнании, Арон пойдёт вразнос уже сейчас. Зажатый в угол четырнадцатилетний альфа и так непредсказуем, а если выбить у него землю из-под ног…

– Ну, что молчишь? – Старейшина словно просил у меня поддержки. – Я так понимаю, ты не согласен? И как, по-твоему, я должен поступить? Аргументируй, я слушаю.

Он снова потянулся к чаю. Всемогущий Халлар, который всегда во всём был прав, на этот раз не был уверен в своём решении. И обратился за помощью именно ко мне, а не к кому-то другому. Обратился как к равному, к тому, кто знает, что такое ответственность, и что такое быть отцом.

Аргументов «против» у меня было негусто. Первый: Арон поймал предназначенную мне пулю. Второй: Арон любил меня больше жизни…

Я вскочил из-за стола, отвернулся к стойке для раздачи. Моя гигантская тень расползлась на полкухни.

Бах!

Тонкий металл стойки прогнулся под ударом незажившего после Райдона кулака. Я засандалил раз, другой, третий, ещё и ещё, пока вмятины не окрасились кровью, чёрной в полумраке.

Легче не стало.

– Согласен… – выдавил я сквозь зубы. – Согласен я.

Этой ночью на пустой кухне Гриарда мы с Халларом договорились о предательстве.

***

17 июля **75 года, первое утро в пустом Гриарде,

техзал

Закинувшись холодными консервами и галетами из кладовой, мы обсуждали план действий под чавканье Лиенны, которой досталось единственное яблоко. Косой луч солнца падал из дыры в потолке на стол в мастерской. На столе лежали притащенные из школьного класса тетради и ручки. Мы встали вокруг.

Халлар указал на стоящий в углу «Раск»:

– Мы с Гаем и Лиенной седлаем колымагу и едем за фургоном для товарища Вениона. А ты, Рисса… – Старейшина указал на тетради. – Бери это и напряги-ка свои супер-извилины. Раз ты помнишь всё, значит, коридоры в Институте помнишь тоже. Тебя же не раз водили там. Глаза не завязывали?

Малышка покачала головой:

– Нет.

Халлар обвёл нас взглядом:

– Если Аби права, и там содержат тысячи пленниц, мы «суперок» среди них сутки искать будем. Коммуны к воротам и танки подтянуть успеют. Поэтому ты, Рисса, нарисуешь нам чертёж здания. Нас интересует именно то место, где тебя держали, и как туда дойти. Всё, что помнишь. Хотя бы примерно, какой этаж. Схему этажа со всеми лестницами, поворотами, и расстоянием в метрах. Выглядеть должно примерно так. – Он вытащил из-под тетрадей и развернул на столе большой лист со схемой и заголовком: «Магазин «ГлавКанцтовары». План эвакуации». – Сможешь, Рисса?

– Сделаю.

– Отлично. Карвел, ты разбери ближайший бокс – вон тот, Гилы. Фанеру, ДСП, всё снимай. Будем делать фальшивые стены в фургоне… А ты почему здесь? – рыкнул Халлар на Арона, который нерешительно топтался поодаль.

– Всё, ушёл, – буркнул малёк, опустив голову.

Его шаркающие шаги удалились по направлению оружейной. Оскорбился, что прогнали с совещания. То взрослым признают, то шпыняют…

Едва он скрылся в тоннеле, мне сразу стало легче. Никак не выходило избавиться от смущения в его присутствии.

На втором уровне хлопнула дверь. По-детски потирая заспанные глаза кулаком, из бокса Лиенны под своды техзала вышел Тар. Заметив, что все обернулись в его сторону, стеснительно натянул поглубже шапку и запахнул клетчатую рубашку на волосатой груди.

Бокс Лиенны, пропитанный ароматом истинной омеги, похоже, здорово его успокоил. Так успокоил, что он двенадцать часов продрых. Большинство альф уехали, вот он и позволил себе выспаться. Был уверен: если потечёт Лиенна, я уж разбужу.

Халлар смерил его взглядом, близким к презрению, крикнул:

– До вечера закончишь с ремонтом генератора? Да, да, ты, Тар. И болгарку проверь. Надо, чтоб всё работало без сбоев, нам дверь бронированную резать.

Тар с виду, как обычно, витал в облаках. Немигающим взглядом он наблюдал, как Лиенна жуёт яблоко. По всему выходило, что течка опять не сегодня, и его пытка снова продлевается. Сама Лиенна, разумеется, притворялась, что крайне заинтересована, как эвакуироваться из «ГлавКанцтоваров».

– Ты меня слышишь? – рассердился Халлар. – Всё понял?

Дурик рассеянно кивнул.

– Дарайн, тебе самое сложное, – добрался до меня старейшина. – Поскреби по углам. К вечеру мы все хотим получить съедобный горячий ужин… Всё. Лиенна, Гай, поехали.

***

Моё задание точно было не из лёгких.

Развернув луч светоуказки пошире, я вошёл в кладовую. В лучшие времена, когда три группы забивали её провиантом перед холодами, здесь шагу было не ступить. Только узенький проход оставался, омеге едва боком протиснуться. Теперь же, когда бережливая Керис вывезла всё добро, оказалось, что кладовая размером с вагон, да и высотой не меньше.

Из муки осталось лишь то, что было намертво втоптано в каменный пол. По сетчатым контейнерам для овощей налипла жухлая свекольная ботва. На полках вдоль стен от банок и бутылок остались только круглые следы масла, варенья, сока. Посветив в глубину каждой полки, я вытащил на свет ящик сухого печенья, коробку консервированных бобов, мешочек сухарей и пачку яичного порошка. Из-под потолка снял связку вяленых пламтов без плавников. В одной из крысоловок в дальнем углу нежданно обнаружилась добыча. Проткнутая штырём крыса уже остыла, но кровь вокруг ещё липла, значит, попалась бедняга не ранее, чем ночью. Сгодится на бульон.

Покидав найденное в ящик и зажав светоуказку в зубах, я перетащил всё в кухню, где добавил к добытому пачку чайных пакетиков, вскрытую двухкилограммовку тушёнки и горсточку галетных крошек.

Н-да, негусто. Кажется, второпях Керис забыла, что нам тоже надо будет чем-то питаться всю неделю.

Я уже подумывал смастерить рогатку и прошвырнуться по тёмным переходам вокруг Большого зала, как в детстве. Помню, рекорд мой был четыре крысы за день, у Райдона пять. Соревноваться с Таром было бессмысленно, поэтому его добычу не пересчитывали: ссыпем в кучу молчком – хоть десять там, хоть двадцать. Да, прикольно было бы вспомнить детские забавы… Но мой взгляд упал на погнутую стойку для раздачи, где так и темнели следы моей крови. Какие, к чертям, забавы? Развоспоминался тут.

***

Высунув язык от усердия и расставив ноги шире плеч, Арон целился из «мухи» в мишень. Светоуказка, воткнутая в «подсвечник» над столом, освещала его пещерно-бледное лицо. Я скрипнул дверью оружейной; бахнул выстрел. Пуля ушла во тьму тоннеля, куда не доставал свет. Мазила.

Малёк покраснел, увидев меня, бледные щёки пошли пятнами. Но надо отдать ему должное – тут же стал бездарно притворяться, что всё нормуль.

– Кхарнэ! Стоя – шесть из десяти, хоть тресни! – пожаловался мне. Пальцы его отбивали ритм на прикладе.

– Соберись, слишком раскорячился.

Подойдя ближе, я хотел пнуть его по берцу, чтоб ноги поставил правильно, но Арон отодвинулся. Ну, лады, трогать не буду.

Под лучом второй светоуказки на отметке в семьдесят метров стояло аж трое картонных «ублюдков»-мишеней в ряд. Два были знакомы: с ними ещё Рисса тренировалась. На одном «ублюдке» ароновым почерком было выведено «Сора». Намалёванное тем же маркером, на пузе второго красовалось огромное «Р». Судя по «голове», сплошь усеянной следами от пуль, Арон предпочитал тренироваться именно на этом «ублюдке».

Раньше, глядя на эти надписи, я думал, что малёк за что-то ополчился на Райдона или Ронника. Но после того, как Арон вчера смотрел на Лиенну с угрозой, после слов Халлара о ревности, я уже не был так уверен, что Райдон с Ронником имеют отношение к этому «Р». Ах, ты ж…

Я ещё додумать не успел, как почуял, что наливаюсь яростью. Тело не нуждалось в командах мозга, чтобы защищать моё сокровище.

– Слушай сюда, Арон, – голос задрожал, сжались кулаки, я уже готов был месить малька вместе с его «мухой». – Если ты посмеешь что-то сделать Риссе… Я тебя просто застрелю. И пусть Халлар со мной – что хочет, делает.

Арон вовсе не забегал глазами, поняв, что спалился, не покраснел ещё сильнее. Вместо этого печально хмыкнул, закинув «муху» на плечо. Новый Арон – новое поведение. Сюрприз за сюрпризом.

– Дарайн, ты бы себя послушал со стороны. Рисса, Рисса, Рисса… Рисса то, Рисса это… – Он тяжело вздохнул. – Ты вообще понял меня… там, в боксе? Вы с ней – одно целое. Думаешь, я стану делать тебе что-то плохое?

Я многозначительно обернулся к далёкому «Р», обличающему его брехню.

– А-а-а… Да дурь это. – Арон лениво отмахнулся. – Одноглазый кусок дерьма. Вечно портит тебе жизнь. Лёжа и с колена восемь из десяти по нему спокойно получается. А стоя – четыре промаха, и всё тут. Представляешь?..

Хотя бы врать, глядя в глаза, он пока не научился: всё отворачивался. Я и не собирался делать вид, что поверил. Затянулась напряжённая пауза, слышно было, как где-то в глубине тоннеля вода проедает камень.

Кап.

Кап.

Арон выдержал не больше минуты. Побеждённо положив «муху», вытащил из ящика стола красный маркер и молча направился к мишеням. Яркое «Р» стало восьмёркой, потом Арон и вовсе зачёркал его частоколом длинных линий и вернулся обратно, глядя под ноги. Поравнявшись со мной, сказал тихо:

– Прости.

Совсем новый Арон.

– Я предупредил.

– Не беспокойся, Дарайн. Я меньше всего хочу тебе вредить. Пальцем её не трону, даю слово альфы… Если она не будет угрожать моим близким, конечно.

Угрожать? Рисса? Очень смешно.

Я сомневался, можно ли доверять его слову. Можно ли считать альфой того, кто способен ударить омегу? До сих пор Арон ни одну омегу ни разу не ударил. Но теперь я знал почти стопроцентно: он мог это сделать. Омеги для него не священны, и он это особо не скрывал. Охренеть просто. Что он за… чудовище?

– Чего звал-то? – спросил я, наконец.

– А-а-а, так это… – Арон оживился, довольный, что тухлую тему замяли, и выдал неожиданное: – Хотел сказать, что Лиенна ваша – мразь трусливая. И у меня есть доказательства.

Ну, это вообще ни в какие ворота. Лиенна, конечно, не подарочек, но я охотился с ней в одной группе десять лет и знал точно, на что способна эта лохматая хамка в бою. Иногда казалось, что самосохранение у неё в психике вообще не заложено. И назвать её трусихой…

– Ты ж понимаешь, что за слова ответить придётся? – спросил я.

– А то. – Арон прибрал «муху» в ящик у стены и накрыл крышкой. – Идём, покажу кое-что. Лиенна же с отцом уехала, да?

– Когда все грузили вещи, я в тоннели ушёл, – рассказывал малёк. – Маме сказал, что поеду в трейлере с Аби, а Аби – что с мамой…

– Ущемлённый ты на всю голову.

Я шагал за ним, подсвечивая путь светоуказкой. Арон повёл меня кружным путём через мокрый Западный зал, вечно скользкий от потёков с потолка. Шли по направлению к кухне.

– …а сам за поленницей спрятался, – продолжал он, не отреагировав на мои слова. – Туда бы точно никто не заглянул. Сначала слышал, как Вегард таскал ящики из маминого бокса. Гитару вынесли. А потом всё стихло. Часа два прошло – тишина. И тут слышу – идёт кто-то…

Малёк раскинул руки и прошёлся, балансируя, по верхушкам соляных сталагмитов, как ходил здесь всегда. Не так уж и быстро детство из жопы выветривается.

– Светоуказку выключаю, иду через кухню на цыпочках. Смотрю – Лиенна зачем-то в мамин бокс зашла и по комодам шарит. – Арон оглянулся на меня, замедлив шаг.

Я чуть не сбил его, пришлось наступить в лужу. Тут же отшатнулся подальше, лишь бы не касаться. Малёк засёк моё замешательство, сказал обиженно:

– Дарайн, давай договоримся. Не надо вести себя так, будто я на тебя сейчас наброшусь. Хорошо?

Подколол, засранец.

– Попробую… – проворчал я. Мы оба знали, что общаться без напряжения, как раньше, уже никогда не сможем.

– Так вот… м-м-м… – Арон смущённо отвернулся, заторопился, хлюпая берцами по воде. – Я и думаю: что там Лиенна ищет такое в комодах? Мама же упаковала всё и с собой увезла. Подождал, пока она уйдёт, и, короче, захожу в мамин бокс посмотреть…

Через короткий тоннель из Западного зала мы вышли к кухне. Бокс Керис находился неподалёку, за поворотом. Арон толкнул его дверь, приглашая меня войти, воткнул светоуказку в подставку.

Раньше не было в клане места уютнее, чем это. Теперь же в боксе от Керис остался лишь аромат её тела, впитавшийся в стены. Вместо ярких ковров ручной работы – голая фанера от пола до потолка. От широкого ложа, всегда заваленного пёстрыми подушками, остались колкие неошкуренные доски. А ведь здесь была зачата наша Вайлин. Любовно сделанные Халларом узорчатые комоды у стен зияли пустыми ящиками.

– Вот, сам глянь. – Арон выдвинул один из ящиков. Из его глубин выкатилось что-то цилиндрическое, замотанное в чёрный шуршащий пакет.

Я вытащил находку, разорвал упаковку. Внутри оказалась пол-литровая пластиковая бутылка из-под минералки, наполовину заполненная мутно-зелёной жидкостью.

– Чо за хрень? – Я отвинтил крышку и понюхал содержимое.

Полузабытый запах детства. Необжитый Гриард – солома да камень, измождённые лица омежек, все мы ростом чуть выше стола ещё… Халлар шатается от голода, перевязанный тряпками после перестрелки с коммунами, в рваной разгрузке и с АМ-300 на шее… Стонущая от родовых схваток Керис на полу, на плетёных носилках… И рядом Аби, которая не может позволить себе течку в таких условиях, на чадящем костре парит в котелке мутную жижу, воняющую на весь тоннель… Тот же запах. Настойка полыни. 

Не может быть.

– Вряд ли это мамино, да? – сказал Арон. – Когда Тар вчера у трейлера гомонить начал, Лиенна принесла это из своего бокса и спрятала тут!

Невозможно. Недоразумение какое-то…

Хотя… у Лиенны третий месяц после родов кончается, а течки нет. У всех омег максимум два месяца перерыв, а чаще всего – один. Осмотрам Аби она сопротивлялась яростно. А на вылазку как рвалась! Будто от этого её жизнь зависела. Едва она оказалась в степи, побежала с рюкзаком дёргать бурьян, чтобы среди ветвей парника незаметно припрятать…

полынь.

И приготовить ядовитое зелье где-то в дальних переходах на костерке.

Лиенна, что же ты наделала?..

– Мама троих бет родила, – со сдержанным гневом сказал Арон. – Ты сам видел, что с ней было после… Но она рожала снова. И Гила рожала, и Нили, и Линас, и другие. Потому что они понимают, ради чего всё это… Я родить не смогу, но защищать своих буду до последнего. Как любой из альф. А эта… – Он оскалился злобно. – Всё равно что в ногу себе выстрелила, чтобы в бой не идти!

Я вспомнил, как мы возвращались из Ласау на фургоне «КП», и Лиенна хвастала Риссе, как она уже умирала однажды, на виселице. Бывали, сказала она тогда, и похуже моменты. Я, говорит, ничо уже не боюсь. Почти.

Вот что она имела в виду под этим «почти». Больше смерти Лиенна боялась быть омегой. И задумала тихохонько дезертировать с нашей подводной лодки. Безупречная Лиенна Азари фон Саброн Младшая – трусиха.

Я попросил:

– Арон, не говори об этом никому. Хотя бы, пока не закончим в Саарде. Ты никому лучше не сделаешь, если скажешь. Нам всем нужно думать об этой цели, а не о… прочем.

В этом Халлар тоже, несомненно, был прав.

Малёк – да ладно, какой он теперь малёк? – покачал головой.

– Завязывай мне тут про цели сочинять. Что я – тупой? Она из твоей группы. Конечно, ты её прикрываешь… Никому я не скажу, и не ради каких-то целей, Дар. А потому что ты попросил.

– Не называй меня так.

Нам ещё нежностей с Ароном не хватало. Звать меня так разрешено одной Риссе.

– Понял. – Он грустно улыбнулся. – А про эту бутылку… Я только Лиенне самой скажу. Один разочек, наедине. Что я её презираю. За отца. И за Тара. Они на неё молиться готовы. Эта коза того не заслуживает.

***

Я ждал Лиенну в её боксе. Сбросив самодельные сапоги, впервые в жизни забрался с ногами на просторное ложе, застеленное выцветшим покрывалом. Ох, как же я раньше мечтал тут покувыркаться!.. Не судьба.

Конура Лиенны отличалась от прочих боксов наличием письменного стола и высоченных шкафов вместо обычных для Гриарда сундуков. В углу стояла гладильная доска, где Лиенна наглаживала коммунскую униформу. В шкафах их раньше хранились десятки разных – от уборщика улиц до следователя госбезопасности. Все тютелька в тютельку по её размеру: мы столько коммунов положили, было из чего выбирать. Теперь коллекция уехала в новый дом.

Деревянный письменный стол был заляпан клеем и тушью для печатей. Здесь мы готовили фальшивые документы для вылазок. Стол захламляли пустые бланки накладных, пропусков, маршрутных листов, свидетельств об окончании всевозможных курсов, бумажные обрезки. Повсюду валялись фотографии Лиенны и Гая для документов. Мы клепали их прямо тут – моментальное фото на «официальном» фоне шкафа. Лиенна и Гай то с зализанными проборами, то в очочках, то в форменных фуражках. Потом Керис заполняла корочки каллиграфическим почерком, а я вклеивал фотки и «ламинировал» всю красоту утюгом.

В каждом свидетельстве и удостоверении в графе «происхождение» ставили инкубаторский код. К живорождённым отношение у коммунов натянутое, всё-таки они воспитывались в семьях альф и омег, хоть и очень давно и недолго. На мало-мальски важные посты живорождённых не брали. Так что мы перестраховывались; Лиенна и Гай всегда играли роли поделок.

На антресолях виднелась старая коробка с прибамбасами для грима. Гай-то ладно, но Лиенна в пятнадцать лет далеко не выглядела солидным бетой, которому коммуна доверила бы управлять фурой. Поэтому Керис научила нас, как прибавить ей годков. Из капли жидкого латекса получались почти настоящие морщинки вокруг глаз и у рта, припудренные «под седину» виски добавляли достоверности. Да, было время…

Лиенна ввалилась в дверь, выковыривая остатки ужина из зубов.

– А знаешь, путная у тебя бурда вышла, – заявила. – На вид – рагу из галош, но жрать можно… Альфа, я не допетрила, чо нёс этот пургомёт малолетний? Типа ты меня ждёшь тут. Чо за тайны императорского двора? И какого ты запёрся в мой бокс?

На ней была серая льняная рубаха и штаны с подтяжками, на примятых волосах выделялся круг от шляпы. Что за фургон они там угнали? Из цирка шапито?

Я отпихнул ногой подушку, под которой прятал бутыль с зелёной мутью.

– Твоё?

В секунду с неё сдуло всю развязность. Лиенна захлопнула дверь, подперев её спиной. Вздохнув, сползла на пол и уселась на коврике.

– Моё, – выдавила глухо, вперив зенки в пол.

Я всё равно не мог поверить. Какая омега в своём уме станет травить себя нарочно после того, что полынь сделала с Аби? Как можно губить своё тело, превращать себя в пустышку?

Оставалась надежда, что это просто идиотский омежий способ не допустить войны между альфами, и принимала Лиенна эту настойку разок-другой, когда чуяла течку вот-вот…

– Ты настолько не хочешь Тара, что здоровьем рискуешь?

– Что? – Она удивлённо прищурилась. – При чём тут… это?

Она даже не поняла, о чём я. Получалось, что в поступке Лиенны не было ни капли заботы о других. Только эгоизм. Получалось, она глотала эту дрянь специально, чтобы стать бесплодной навсегда. Ах, зараза!

– Почему, Лиенна? Как ты додумалась…

Она закрыла лицо ладонями.

– Верни бутылку, альфа. Я больше не хочу и не буду рожать.

В жизни я не слышал от омеги более страшных слов. Ради чего ей жить тогда?

– Ты… что говоришь такое? Так же нельзя!

– Я знаю, – шепнула она.

– Ты убиваешь своих нерождённых детей!

– Чтоб не убивать рождённых!

Она убрала ладони от лица, и я увидел редчайшую картину: непробиваемая Лиенна оказалась пробита. Она не кривила лицо в плаче, как все омеги, не хлюпала носом. Слёзы просто стекали дорожками по щекам и капали с подбородка, пропитывая дурацкую рубаху.

Это была та самая Лиенна, с которой мы прошли столько дорог, и которая никогда меня не подводила. Но почему-то сейчас я не испытывал к ней жалости. Только разочарование. Будто она всю жизнь лгала, притворяясь достойной уважения, а на деле…

– Ты не знаешь, что это такое, Дарайн! – прошипела Лиенна. – Не представляешь… Бета, не бета – какая разница? Он шевелился внутри меня и верил, что он под моей защитой! Я ему за семь месяцев все уши прожужжала, какой он у меня офигенный! Он верил мне! Он родился, он несколько минут дышал и смотрел на меня, как на чудо какое-то! И ждал, что я любить его буду ещё больше! А ему сломали шею, зарыли в ил в дальней пещере и привалили камнем! И кто я после этого?

Я не мог смотреть на её слёзы. Хотелось как следует встряхнуть её за плечи: прекрати! Или вообще уйти и вернуться, когда она успокоится.

– Кхарнэ, Лиенна! Ты приписала ему свои мысли и от этого страдаешь? У новорождённых мозг не настолько развит, чтобы что-то связное соображать…

– Заткнись! – заорала она, тыча на меня пальцем. – Заткнись, Дарайн! Не смей говорить мне такое!

Лучше было заткнуться, пока она не выкрикнула что-то, чего я не смог бы ей спустить. Для родителей всегда болезненно, когда говорят плохо об их детях. Даже о бетах.

– Ещё раз я этого не вынесу. – Она запустила пальцы в лохмы. – Всё! Нарожалась, хватит с меня!

– Ты не можешь…

– Я как раз могу. – Лиенна метнула в меня взглядом покрасневших глаз. – Я могу откупиться. Кровью, жизнью – чем нужно будет. Я привезу четырнадцать омег! Они родят намного больше детей, чем могла бы я! Буду гонять для них фуры, пока меня не пристрелят! А взамен прошу дать мне самой решать, что делать с моим телом!

Поэтому она ехала в Саард, допёр я, наконец. Вот для чего ей эта вылазка. Лиенна вовсе не жертва убедительных речей старейшины, она себе на уме. Я попытался:

– Но если ты потом передумаешь? Вдруг захочешь стать матерью?

– Уже побыла, спасибо. – Она выпростала рубаху из штанов и высморкалась в подол. На её груди расплылось мокрое пятно слёз. – У тебя беты не рождались, Дарайн. Ты не знаешь, что это. Что чувствует Халлар, когда убивает их. И что чувствовал Тар. Он себе полдуши сжёг, когда убил своего сына, а никто даже не заметил!

– Постой… – Я задохнулся от возмущения. – А не ты его в бездушии обвиняла? Ты же его после этого ненавидеть стала?! Так?

Лиенна умолкла, кусая дрожащие губы, и старательно теребила кисти на коврике. Чем дольше она тянула с ответом, тем более виноватой выглядела, и тем сильнее становилось жуткое предчувствие, что это ещё не всё.

– Так, Лиенна?!

Она съёжилась от моего крика. Молча полезла за пазуху и вытащила цепочку с каким-то оранжевым предметом, который хранила у сердца. Шокированный, я соскочил с ложа. В трёхпалой руке Лиенны болтался брелок для ключей с буквами «БН» – логотипом «Бета-Нефти». Подарок Тара – двадцать три тонны девяносто пятого бензина.

– Ты же его в мусорку выбросила!

– Халлар выбросил. Я достала…

– Ненавидишь, значит? – рыкнул я.

Лиенна закрыла глаза. Водопад слёз тут же прорвал преграду век, хлынул по лицу.

Тварь белобрысая. Ей проще было морально уничтожить любящего альфу, чем признаться ему, что задумала больше не рожать. Лиенна, которую я знал, не могла поступить так. Это не просто трусость, это что-то за её пределами. Как можно было столько времени врать: нам, Тару, Халлару? Сокрушается тут, что не оправдала придуманного доверия новорождённого беты. А на нас она срать хотела, выходит?

– И думаешь, так лучше? – заорал я. – Ты соображаешь, что ты с Таром сделала?! Ты чем думала, когда унижала его?! Когда говорила, что глядеть на него противно?! На хрена при всех орала, что он в постели дерьмо?! Ты же… раздавила его!

Теперь Лиенна рыдала. По-настоящему: кривила морду и размазывала сопли под опухшим от плача носом, сжимая в ладони оранжевый брелок.

– У нас с ним ни-ничего не получится! – всхлипнула она, заикаясь. – Тар, он же… уникальный та-талант! Он находка! У него должны, обязаны быть дети! Ему не откупиться!

– Поэтому ты его с грязью смешала?!

– Чтоб он сам не захотел всё верну-у-уть! – завыла Лиенна. – Чтоб у него гордость проснулась! Чтоб он с другими вязаться стал мне на-назло! Он может, он не как ты! Он вязался с Аби, когда мы ещё вместе были!

Бездумная омежья блажь. Лиенна ни хрена не понимала, что такое истинная. И как эта истинная закрывает собой остальные чувства и желания. Тар не позволит себе расслабляться с другими, когда Лиенна может потечь в любое время. Даже представить истинную в чужом боксе невыносимо. Лиенна с ним бок о бок три года прожила – так и не поняла.

– А Халлара ты зачем подставила?

Плакать Лиенна не умела – непривычное для неё состояние. Рыдания душили её, она вздрагивала, захлёбываясь слезами. Мне ежесекундно хотелось сбежать из бокса, только бы это не слушать.

– Я не ожидала, что Тар сразу пойдёт с ним биться! – проскулила она. – Я не хотела! Я потеряла ре-ребёнка, а всем было плевать! Мне было одиноко, тебе ясно? А с Халларом спокойно. Он хотя бы хочет меня не ка-каждый час. Да и кто бы ещё со-согласился с Таром связываться? Ты?

Её совсем не интересовало, что Халлар тоже ей верит и, возможно, на что-то надеется. Чему тут удивляться после всего, что я узнал? Эта омега увязла в собственной брехне по макушку.

– Верни мою настойку! – рыдала она. – Если я потеку, скорее в башку себе выстрелю, чем альфу подпущу, ты понял?!

Видели бы её сейчас те омеги, что боялись слово лишнее сказать грозе Гриарда. Измазанная соплями Лиенна выглядела жалко. Но несмотря на её открывшееся лживое нутро, я не мог её судить. Разве я сам безгрешен? Как бы оценили в клане мой побег от гранатомёта в Ласау, когда я рисковал попасть в плен живьём?

У каждого свой предел прочности. И вот омега, которая способна с забавными прибаутками вырваться на гружёной фуре из оцепления, сломалась на смерти сына. Если у неё действительно такой страх перед новой беременностью, что она рушит мосты и совершает непоправимое, то и пулю в висок себе пустит. За ней не заржавеет.

Натянув сапоги, я молча перешагнул через рассевшуюся у двери Лиенну и вышел из бокса, подальше от омежьих слёз. Бутыль с ядовитым зельем так и осталась на ложе.

***

Иной раз Халлар выговаривал мне за то, что я пытался контролировать жизнь членов своей группы в Гриарде. Но как я мог, зная, что омега уничтожает сама себя, ничего не делать? Чёрт его разберёт, пара месяцев – много это или мало? Успела ли настойка полыни уничтожить в её теле всё живое? Возможно, ещё реально было всё исправить, и каждая минута моего бездействия стоила её сгубленного здоровья?

Да только Лиенна – это не Кайси-Эргилы, которым можно надуть в уши и за полчаса убедить их, что наша планета вовсе не круглая. Если Лиенна ради своей задумки так жёстко порвала с альфой, который был ей дорог, значит задумала она намертво. Не переубедит её никто.

По-хорошему, попытаться мог Халлар. Это было очевидным решением: открыть всю эту бодягу старейшине. Скинуть его с небес на землю, показать, чего на самом деле стоила непонятно откуда взявшаяся симпатия Лиенны к нему.

Остановили меня две причины. Во-первых, Лиенна никогда бы мне этого не простила. Во-вторых – альфья солидарность. Тар три месяца считал, что истинная омега презирает его за то, что он другой. Он имел право знать, что Лиенна считает его находкой для клана и талантом, достойным размножения. Пусть не любовь, но от презрения это далеко, верно? Я вспомнил, как Лиенна с пеной у рта защищала Тара, когда Кэрил обозвала его Копчёным. Вспомнил, как вчера Лиенна спасла его от срыва, уступив свой бокс. Пусть не любовь, но поддержка, так ведь? Конечно, сделать Тара счастливым мог только возврат истинной омеги в его объятья. Узнай он о полыни, это вряд ли изменило бы ситуацию. Но, возможно, дурик хоть перестал бы себя ненавидеть.

***

В Большом зале по приказу Халлара Рисса и альфы разожгли костёр, чтобы уничтожить всё, что в Гриарде можно сжечь. Если сюда придут опровцы с их операцией «Грабли», мы должны оставить им как можно меньше информации о клане. Тар сбежал от огня в другой конец пещеры. Я нашёл его в полутёмной купальне.

Над верхней ванной горела тусклая лампа; шумел горячий водопад. Дурик сидел на каменном бортике в клубах пара и усердно отчищал щёткой пальцы, испачканные машинным маслом. Значит, и генератор, и болгарка приведены в идеальное состояние.

Рукава его рубашки были закатаны, и руки, и лицо, и голая грудь – кожа да кости – всё блестело от брызг. На полу валялась тряпка в кровавых пятнах, а с колена Тара свисал приготовленный чистый кусок простыни. Рана от зубов выглядела ещё хуже, чем два месяца назад, когда я в прошлый раз видел её открытой. Половина левой ладони представляла собой кровавое месиво с налётом гноя. Кажется, его тело само не хотело бороться. Раздавленный альфа.

Увидев меня, он оживился, отбросил щётку. Тоскливый взгляд зажёгся надеждой.

– Лиенна?

Всё-таки альфа-то недодавленный.

Я опустился на лавку рядом с ванной, покачал головой. Прости, брат. Кажется, течку Лиенны ждать ещё очень-очень долго.

Он слушал меня молча, не перебивая, не шевелясь и не меняясь в лице. Сидел на борту ванны с прямой спиной, напряжённый, пустой стальной взгляд был направлен в одну точку. Хотелось ткнуть его пальцем – дышит он там?

– Глупая омега… – очнулся, наконец, Тар. Он с облегчением выдохнул и расслабленно откинулся спиной на мокрую скалу. Брызги вмиг промочили тонкую рубашку насквозь.

– Лиенна не хочет быть твоей, но она ничьей не будет, – объяснял я. – Тебе лучше попробовать начать жить дальше. Её не переубедишь. Сам знаешь, какая она упёртая. Я честно не знаю, как заставить её не гробить… репродуктивную систему.

– Не нужно её заставлять! – Тар дёрнулся, схватил чистую заготовленную тряпку, принялся спешно обматывать рану. – Завяжи.

Я помог ему перетянуть ладонь. Тар торопливо стащил промокшую рубаху, обнажив красную спину – сплошной рубцеватый шрам. Рванул дверцу шкафчика, схватив с полки наугад, принялся спешно натягивать серую футболку с длинными рукавами.

– Ты куда? – оторопел я.

– Скажу Лиенне, что ей не обязательно принимать настойку, – заявил он.

– Ты серьёзно?

– Конечно. – Абсолютно уверенный тон.

О, да, Лиенна немедленно, сразу перестанет. Тар же у нас знаменитый краснобай. Я сомневался, что он вообще сможет донести до омеги свою мысль. Скорее всего, впадёт в ступор от её близости. Как бы не нарвался на новые унижения. А Лиенна ещё больше окрысится на меня за то, что я заторопился раскрывать другим её тайну.

Тар снял и отряхнул от воды сине-красную шапку, натянул обратно, пряча кольца в ушах. Искорёженные его пальцы нервно сжимались и разжимались, как всегда. Мне всё больше казалось, что я катастрофически ошибся и спровоцировал скандал, который окажется похлеще чем тот, что был в ночь родов.

– Дарайн… – Тар стеснительно замялся. – Потуши её жаровню, пожалуйста.

Я вздохнул.

– Она её к моему боксу перенесла.

И бьющий копытом дурик понёсся по тоннелю.

Я направился следом, ещё не сообразив, кому спешу на помощь – Лиенне или Тару? Там омега-вовсе-не-скала в слезах и соплях, тут – непредсказуемый альфа, которому я, похоже, только что дал напрасную надежду.

Тар выметнулся в техзал, за ним хлопнула дверь в бокс Лиенны. Я прислонился к перилам рядом, ожидая услышать крики ссоры, а то и увидеть новый полёт Тара с мостков второго уровня. Хотя, что там услышишь? Мы в своих боксах несколько слоёв ваты прокладываем, чтобы проходящих мимо не нервировали страстные стоны изнутри.

Тар пять минут не вылетал. Посасывая заусенец, я глянул на часы: прошло уже десять. Тишина. Усевшись жопой на мостки, я спустил ноги вниз, разглядывая истёртый подошвами камень техзала. Слышно было, как завывает ветер в щели наверху и монотонно капает влага в тоннеле, ведущем к боксу Халлара.

Обеспокоенная Рисса, потерявшая своего альфу, отвлекла меня от созерцания трещин в камне. Прошло больше часа. Тар так и не вышел.

Глава 2

Ночевать в мой бокс Лиенна не пришла. Напрасно мы с Риссой оставили дверь открытой и улеглись одетые на разных концах ложа под разными одеялами. Ночь была истрачена впустую, а их у нас и так немного осталось.

Когда мы с малышкой поутру вошли в кухню, все нас уже ждали. Возле моего густого варева из бобов и крысятины стояли Карвел и Гай с ложками, соскребали налипшие остатки со стенок ведра. На столе на тетрадных листках были разложены честно поделенные порции завтрака. Тарелок нет, обошлись бумажками. Две порции, по паре ложек, для Риссы и Лиенны, и две – побольше, ложки по четыре, для меня с Таром.

Хмурый Халлар сидел за столом и потягивал чай. Перед ним лежал уже вылизанный тетрадный листок из-под завтрака. Напротив отца перед своей нетронутой долей варева грустил Арон, развалившись в автомобильном кресле.

Заметив нас, Халлар посмотрел на наручные часы.

– Явились… Надо ехать в Зол за едой. Это не дело. – Он ткнул пальцем на скудные порции, заглянул мне за спину. – А где Лиенна? Разве не с вами?

Рисса наивно покачала головой: нет, её не видела. Удивлённые Карвел и Гай перестали греметь ложками. Похоже, Лиенну со вчерашнего вечера не видел никто. Халлар оглядел всех тяжёлым взглядом.

– С кем она ночевала?

Мои альфы испуганно-виновато замотали бошками; Арон вопросительно покосился на меня. Я пожал плечами:

– Получается, что с Таром.

 Ну и чудеса! Неужели самой длительной ссоре в истории клана конец?

Карвел и Гай оторопело уставились на меня. Халлар смял в кулаке свой тетрадный листок.

– С Таром…

– Угу. Кажется, они помирились. Надеюсь.

Все ждали от меня объяснений, но что я мог сказать? Вчера Лиенна требовала не мешать ей глотать полынь и готова была размозжить себе череп пулей, лишь бы не забеременеть снова. А Тар зашёл к ней с тупым «не пей каку» и остался на ночь. Понятно, что пока Лиенна не потечёт, она не забеременеет. Но сама же говорила, что у них с Таром ничего не получится… Снова убеждаюсь: когда речь идёт об омежьих заскоках, про логику можно забыть.

Не обращая внимания на вопросительные взгляды, я уселся рядом с Халларом и подтянул к себе свою долю завтрака. Чтобы мне наесться досыта, надо ещё раз шесть по столько. Пока из Зола с провиантом приедут, уже за полдень будет…

Ляп!

Арон стряхнул еду со своего листка на мой.

– Повар из тебя хуже, чем из Зейны. Там лапа с шерстью и когтями. Я это есть не буду.

Почти убедительно сказал, если бы на последнем слове слюнями не подавился. Кхарнэ, ну вот что он творит, а? В какое положение меня ставит? Будто не слыша моего возмущённого: «Арон, ты это прекращай!», он вскочил с автомобильного кресла.

– Пойду тренироваться. – И целеустремлённо покинул кухню.

Ясен пень – сбежал в оружейную, чтобы не сидеть тут голодному и не смотреть, как мы завтракаем. Кажется, даже Рисса не поверила в его внезапную брезгливость. Вчера ведь Арон наворачивал то же самое варево – аж за ушами трещало… Ну вот к чему мне такие подарки?

– Жри, – приказал Халлар.

Он отошёл за стойку, уселся за стол Керис, где та раньше вела кухонную бухгалтерию, и там задумчиво раскурил сигару. Пока Лиенна не появилась, у Халлара ещё оставалась надежда, что этой ночью ничего не изменилось.

Но Лиенна вошла в кухню, лохмато-растрёпанная и румяная после купальни, и весь вид её и поведение кричали о перемене. И необычное для неё смущение – она не знала, куда глаза деть, и припухшие ярко-алые губы, и исчерченные розовыми полосами щёки и шея над вырезом футболки – так бывает, если о нежную омежью кожу тереться небритой мордой; и в ответ на вопрос Гая: «Где Тар?» отрывистое: «Спит».

Ох, до чего свирепел я раньше, когда Лиенна говорила так за завтраком. Это значило, что в уютном боксе под тёплым одеялом Тар сладко дрых, утомлённый утренними омежьими ласками. Жгучий минет с имитацией сцепки – минут на двадцать непрерывного блаженства – изматывает так, что становится не до еды. Помню, фантазия подсовывала догадки о том, что Лиенна делает это как-то по-особенному: её пальцы смелее, чем у других, её язык искуснее, а рот горячее. Теперь же вместо жадного любопытства я ощущал, как с плеч катится необъятная гора тонны под три весом. Помирились, чтоб их разэдак!

И как не было в нашей группе трёх месяцев гнетущей размолвки. Снова Гай и Карвел мечтательно косились на Лиенну, которая плюхнулась за стол рядом с Риссой. А сама Лиенна притворялась, будто знать не знает, что распалила всех присутствующих. Правда, завести меня ей уже было не под силу, но она завела Риссу. Видом своим, прямиком из объятий альфы, оставшимися после купальни крупицами аромата – аромат альфьего наслаждения ни с чем не спутаешь. Рисса вспыхнула, сжала под столом мою ладонь и хлестнула меня поплывшим взглядом. Её желание протаранило моё спокойствие, я чуть не застонал, еле сдержался; нас обоих бросило в жар. Ничего себе реакция – малышка любого южанина переюжанит!

И если раньше всю группу подбешивало, что Лиенна топчется рядом, дразнит своей недоступностью и молчаливо хвастает, как приятно проводит время Тар, то сегодня это явление даже Гаю с Карвелом пришлось по душе, судя по их повеселевшим рылам. Ну наконец-то! Одна проблема долой.

Только Халлар, который точно знал, как это делает Лиенна, сидел в углу и прятал немую горечь за завесой табачного дыма.

Тар показался в кухне после полудня, когда мы с Лиенной перетаскивали туда привезённые из зольского магазина продукты, а все остальные ушли жечь барахло в Большой зал. Сухарь – он и в ликовании сухарь: ни единый мускул на лице не дрогнул, выдавая в нём альфу, у которого сбылась мечта. А таким же восхищённым взглядом он смотрел на Лиенну и раньше: как какой-нибудь турист из рабочей коммуны на старинный собор с башнями – диво дивное.

Хотя любопытство и точило меня со вчерашнего вечера, но было ссыкотно запороть их долгожданный мир, ляпнув что-нибудь не к месту. Поэтому я молча наблюдал, как Тар схрумкал батон и кило сырых сосисок, которые Лиенна отмотала ему из связки, выдул упаковку сока и, сыто икнув, утопал из кухни, так и не сказав ни слова.

Лиенна отставила коробку с консервами, которую разбирала, заоглядывалась. В конце-концов, накинула рюкзак на плечо и тоже зарулила к выходу, бросив кухонные работы на меня. Если бы Тар умел понимать намёки без слов, я бы решил, что они сговорились. Подумал: хрен с ней, пусть идёт, сам пакеты доразбираю. Лишь бы не спугнуть, лишь бы не передумала, не переиграла всё обратно, тогда дурик точно рехнётся от отчаяния… Уже у двери Лиенна развернулась.

– Ах да…

Вжикнула молния рюкзака, она пошарила внутри и извлекла знакомую бутыль с настойкой полыни. Отвинтив крышку, выплеснула ядовитую гадость прямо на каменный пол; разлетелся веер брызг.

– Вопрос закрыт, – заявила Лиенна и, швырнув пустую бутыль в помойное ведро, ушла из кухни.

Как?

Кхарнэ, как Тар это сделал?! Волшебство какое-то.

У их примирения оказался и недостаток. Получив наконец доступ к Лиенне, Тар теперь не мог от неё отлипнуть. На подготовку к вылазке забил. Большую часть времени он проводил за закрытыми дверями бокса над техзалом. Выползал оттуда изредка, довольно потягивался и шёл на кухню, где, давясь от жадности, закидывался чем попало, без разбору. И сразу утаскивал Лиенну за руку обратно в бокс.

И хоть бы раз Лиенна отмахнулась от его бесцеремонного требования. Я всё ждал, когда ей надоест без конца вылизывать сорвавшегося с цепи альфу в четырёх стенах. Но Лиенна будто считала себя должницей Тара за все унижения. Поэтому перед нами она виновато разводила руками: ну простите – и послушно следовала за Таром по маршруту ложе – купальня – кухня. Дня через два начала таскать харчи прямо в бокс. Тар забылся в своём отрыве и даже в кухню выходить перестал. За что боролся, тем и упоролся.

Поначалу Карвел и Гай отнеслись к сачкующей от работы парочке с пониманием. Их ехидные переглядывания сопровождали каждый выход Лиенны на свет. Ну и шуточки эти, набившие оскомину, о том, что скоро на первый уровень техзала из их бокса начнёт капать сперма, что Тар, наверно, сбросил там уже килограмм двадцать, что Лиенне можно не жрать, она и в боксе получит полноценный белковый обед – и подобный тупняк. Лиенна только корчила рожи в ответ.

Но время шло, прощальные ласки Нили и – не знаю, с кем там Гай проводил последнюю ночь – стали забываться, а в обозримой близости находились лишь две омеги, причём обе для них недоступные. Не очень благоприятная обстановка, так ведь? Раздражающая, я бы сказал.

А Тар не только не успокоился, но стал ещё реже выбираться из бокса, как и Лиенна. У «медузы» тоже кровь оказалась горячая. Ну, после года воздержания и вязки с течной омегой мало будет. А минет – это мелочь, пусть хоть пять раз на день. Чему удивляться?

Нам приходилось самим колдовать с разноцветным фургоном для вылазки, на боку которого гордо блестела надпись серебром: «Коммуна ландшафтных дизайнеров из Жероны» и номер телефона на фоне роз и хвои. Мы пилили фанеру, вырезали фальшивую переднюю стенку, подгоняя её по размеру, закрепляли в боковых стенах металлические скобы и цепи для «пленницы». В крыше фургона вырезали запасной выход, чтобы выбраться, если что-то пойдёт не так и некому будет открыть дверь снаружи. Устанавливали турбокомпрессор, чтобы добавить дури движку – он должен был без напряга выжимать сто пятьдесят в час на случай шакальей погони и не выдыхаться на подъёме.

Мы изучали нарисованную Риссой схему Института. Она целых шесть листов размалевала цветными ручками. Этаж, где её держали, изобразила в подробностях: бирюзовую тумбочку, стол, пальмы какие-то в горшках, несколько переходов, где её водили. К сожалению, реально полезной информации малышка знала – крохи. Ни в камерах, ни в коридорах даже не было окон. Самый важный путь – от входа в Институт до места содержания «суперок» – Рисса не видела, так как в день, когда она единственный раз в жизни покинула здание, её накачали снотворным.

– Найдём, – успокаивал нас Халлар. – По парам разделимся и обойдём всё.

Старейшина пытался приободрить нас, но очевидно было, что он сам пал духом. И виной тому не столько предстоящая поездка в никуда, сколько белобрысая брехунья, которая слишком резко и без предупреждения меняла курс.

– Ты что-то знаешь? – с подозрением спросил меня Халлар, когда за Таром и Лиенной в очередной раз захлопнулась дверь бокса.

Но я честно не знал ни хрена. После того, как Лиенна вылила настойку, необходимость рассказывать Халлару о её поступке отпала. Зачем лишний раз расстраивать старейшину новостью о том, что его любимица собиралась похерить сам смысл существования клана – пополнять детишками будущую армию мстителей? В неведении большее благо. Тем более Лиенна уже исправилась.

Ну, а что касается омежьего кидалова, то именно Халлар научил нас правилу: если омега сказала «нет», это значит «нет». А почему «нет», она тебе объяснять не обязана. К другой иди подкатывай.

Полностью отморозиться Халлар не смог: все замечали, как мрачные тени пролегают на его лице при взгляде в сторону бокса на втором уровне. Но он благоразумно оставил всё, как есть. Слишком хрупкое и непонятно на чём основанное было примирение Тара и Лиенны. Попробуй – тронь, попробуй – нарушь что-нибудь, и прилетит новый перелом в ответку, или вообще размечет нас всех по Гриарду безжалостная винтовка в руках альфы, потерявшего надежду. Как я догадывался, в данный момент Тар-стрелок был Халлару намного нужнее, чем Лиенна-любовница, вот старейшина и не бухтел. Задача Тару предстояла одна из самых сложных: крыша, «танатос» и боль.

Пока в техзале шла работа с фургоном, Рисса увлеклась сжиганием. Я специально вылезал наверх проверить: там по голым скалам гулял хлёсткий ветер, и никакого дыма снаружи видно не было.

Мы приволакивали в Большой зал всё, что могло быть опасным, если сюда придут коммуны. Оставили только горку упакованных заранее тюков, которые альфы должны будут забрать спецрейсом и перевезти в новый дом.

Целыми днями Рисса скидывала в огромный костёр вещи, которые мы так долго собирали и берегли для близких. Одежду и игрушки, мебель и книги, деревянные каркасы боксов, матрасы, занавески… Цена им – бессонные ночи на вылазках, холод, голод, кровь, страх. Память. Чьи-то ботинки, в которых сделаны первые шаги; простыни – свидетели раскалённых ночей; распашонки, вышитые маминой рукой… Следы долгой передышки в Гриарде корчились от жара и рассыпались в пепел; семнадцать лет покоя поднимались языками пламени к раскрытой щели в потолке Большого зала.

Для Риссы эти вещи не значили ничего. Она следила, чтобы костёр не давал чересчур много дыма и чтобы отгоревший пепел не мешал вспыхивать всё новым тряпкам. Она недрогнувшей рукой отправляла в огонь альбом Вайлина, где цветными карандашами были нарисованы все до единого члены клана, даже прикормленные пауки из кладовой и ручной крыс Острозуб. Рисса бесстрастно ломала о колено качели-балансиры, которые я каких-то пару месяцев назад сколотил на её глазах для своих шельмецов, а сама она покрыла зелёной краской.

Трескучий костёр высотой с меня, разложенный на месте дерматиновых матов для загара, завораживал Риссу загадкой огня. Каким чудом целый табурет за полчаса превращается в прах? Малышка сама пылала – любознательностью, безудержным интересом.

Её майка-безрукавка покрывалась следами копоти; мягкие отблески огня оттеняли бронзово-гладкие плечи. Капли пота одна за другой крались по резус-фактору в ложбинку между лопатками, бронза сверкала, влажная от жара. Отросшие кудри – уже на палец наматывались – потные, вились мелкими тугими кольцами. Халлар запретил будущей «пленнице» мыться до самой вылазки для большей достоверности, и от разогретой Риссы плыла по Большому залу тягучая омежья сладость, мой дурман.

Аромат истинной обволакивал, бил в голову – и кипящая стряпня моя на печи в кухне, и турбокомпрессор недокрученный, и Арон да-я-крут-девять-из-десяти – лети оно всё в пропасть. Пальцы жадные – в черноту кудрей, солёная щека, пряный висок, липкие рёбра под сырой безрукавкой… Прервано исследование тлеющего табурета; в ответ обидное: «Дар, не хочу! Подожди!» Научный интерес против пожара привлечённого альфы – силы неравны, наука пасует, сдаётся, на бронзе не видно румянца, пульсирует зрачок, заполняя всю чёрную радужку. Ладонь в ладонь, в темень тоннеля на слабых ногах – времени мало, его совсем нет, наш Дом догорает в Большом зале, остаются частицы: скрип двери в бокс, родная затхлость простыней, верное ложе из натурлатекса. Горячо и остро, тревожно и муторно, какая-то чуйка первобытная: даже если выживем, после Саарда ничто уже не будет по-прежнему, понимаешь, Рисса, а я, как перед смертью, всё надышаться тобой не могу, поцелуями твоими наполниться. Привкус гари на коже, омежья покорность моей повелительницы, ямочка под коленом… Бёдра дрожат нетерпением, касание – ответ, мы сама гармония, способны схватывать желания друг друга на лету. Время отщипывает наши секунды, торопит – ласки жёстче, имя со всхлипами, на вертолёте в стратосферу, сердце барахтается, как безумное, на пике сцепки, мы пробиваем седьмое небо и ещё несколько этажей над ним… И наслаждение немедленно берёт свою цену: откат, бессилие. Снова горит на костре наше прошлое. Три дня ещё… два… не хочу останавливаться, Рисса, не хочу думать, что это конец… В последний раз – свежая пробоина в седьмом небе – вернусь ли сюда снова? Замереть бы, остаться, только не назад – но рай захлопывается. Полёт с занебесья, мгновенный, словно оборвался трос лифта – чудовищная усталость, неподъёмные веки, неподъёмное сожаление, «хватит, Дар, пожалуйста».

Сквозняк развеивает по Большому залу серый пепел.

***

Утро 24 июля **75 года,

заброшенный микрорайон «Дубовая роща», несостоявшийся пригород Саарда

Ни разу я не видел его так близко. Столица двадцати шести округов, сама угроза из бетона, асфальта и стекла, мой кошмарный сон.

В бинокль было заметно, как колышется жаркой рябью голая полоса серой земли перед Саардской Защитной Стеной. Несмотря на восемь утра, шарик с неба уже припекал как бешеный. Лето в зените, фигли.

Отсюда, с пятнадцатого этажа заброшки, различались даже отдельные бетонные блоки Стены. Она тянулась по периметру города: сто десять километров коммунской трусости со спиралью колючей проволоки на высоте в четыре метра, с монолитными будками КПП, с рельсовыми «ежами» на въездах.

Мегазатратное сооружение. Но траты оправданы: раздробленные отряды армии альф, попав в город, наводили такого шухеру, что убытки от возведения Стены казались цветочками. Когда-то. Последние лет пятнадцать прорываться за колючку больше некому. Досмотры давно должны были стать формальными, а полицейское шакальё – расхлябанным. На то у нас и расчёт.

Моя майка отсырела от пота, на груди проступило мокрое пятно. К полудню будет такое пекло, что мы сгорим, если к тому времени не уберёмся в каныгу. Я вытер лоб голым плечом и отпихнул такого же потеющего Арона, который лез заглянуть в мой бинокль. Во второй наш бинокль на Саард таращился Гай.

Город вздымался из-за Стены коптящими сигарами заводских труб, хищно бликал на солнце начищенными стёклами небоскрёбов. Чуждый, непонятный. Концентрация коммунов на квадратный метр внутри должна быть чудовищной.

Царствуя над городскими крышами, впивался в драные утренние облачка шпиль Центральной телебашни. Оттуда коммуны вещали свою пропаганду на двадцать шесть округов – это пятая часть суши. На подъездах ко всем КПП рекламные щиты вдоль дорог пестрели портретами президента Сорро, которые различались только лозунгами и цветом президентского галстука. Товарищей приглашали на мартовские выборы в следующем году. Будто у них был выбор: всё шло к тому, что Сорро будет править пожизненно, несмотря на своё живорождённое происхождение… Вереницы легковушек тянулись к каждому въезду, ненасытный город вбирал в себя всех. Мне чудилось, что даже сюда долетает вонь выхлопных газов.

Я ненавидел Саард. Саард ненавидел меня – просто так, за каждую секунду, что я нагло осмелился прожить.

Арон недолюбливал Лиенну – за отца. И за Тара.

– Вот же шаболда сраная! – бурчал он, вытирая лицо краем вечной своей майки с вышитой единицей.

– За языком следи! – раздался рык Халлара в наушнике. Старейшина не стал подниматься на заброшку, остался внизу с Карвелом стеречь фургон. Даже теперь он продолжал защищать непостоянную омегу. – Дарайн, ну что там? – спросил Халлар встревоженно.

Я отвернулся от Стены и глянул в бинокль на другую сторону. Внизу, между коробками недостроенных пятнадцатиэтажек, виляла заросшая бузиной грунтовка – Гай еле-еле фургон по ней протиснул. Белым пятном на зелени выделялся ржавый указатель:

Микрорайон «Дубовая роща»

сдача в эксплуатацию 4 квартал **61 года

Здесь когда-то хотели забацать целый комплекс: жилые высотки, магазины, кинотеатры всякие для местных. Но в пятьдесят восьмом пошла зачистка. Население Саарда сократилось вполовину, одни беты остались. Город Стеной обнесли, а недострой на окраине обносить не стали. Кому он нужен? Оставшимся в Саарде коммунам и тамошнего жилья с головой хватало. Вот и торчат в небо грязно-серыми свечками эти панельные уродцы. В эксплуатацию «Дубовую рощу» так и не сдали и не посадили в округе ни одного дуба. Сорные берёзы сами наросли.

– Что такое «болдасраны»? – подняла голову Рисса – отвлеклась от наблюдения за тем, как меняется тень, когда двигаешь пальцами.

– Не заморачивайся, солнце.

По направлению к «Дубовой роще» пылил по грунтовке пижонистый чёрный «Шеро». В бинокль виднелись знакомые белобрысые вихры водительницы. Ишь, не халам-балам угнала, а своё наследное. Которое теперь коммунское. Представляю, сколько ругани по этому поводу наслушался Тар в дороге.

– Едут, – успокоил я Халлара.

Старейшина уже все ногти сгрыз, проклиная себя за то, что разрешил Тару и Лиенне ехать к месту сбора отдельно от нас. У них всего дел-то было: угнать фургон для перевозки тех, кого мы сумеем освободить, и припрятать его на берегу Файгата рядом с выходом из городской канализации: Райдон место на карте отметил. Пара часов работы. Это Лиенна с Таром должны были с шести утра торчать на крыше заброшки и нас в бинокль выглядывать, а не мы их. Стыдобище на мою голову. Как Халлару в глаза смотреть?

– Стерва! – не унимался Арон, и я готов был его поддержать. Заступился за Лиенну Гай:

– Слышь, умник, я те щас дуло в анус забью, не поленюсь!

Лить на кого-то дерьмо в его отсутствие – подло, это да. Но бессовестно позорить нашу группу не лучше. С Таром-то понятно, у него в последнюю неделю мозги взяли отгул. Но Лиенна, эх…

Я слышал в наушнике, как она блеет оправдания перед Халларом:

– На Длинном мосту два оленя бамперами зацепились. Затор километров на десять!

Угу, затор. Кого ты лечишь? Что за нужда была рисковать: одни, вне укрытия, в машине без тонировки стёкол, да ещё в такое время. Мы тут пёрднуть лишний раз боимся: без любого из нас шансы на успешный исход ощутимо рухнут вниз. А они оторваться друг от друга не могут.

– Пошли, что ли, – сказал я и направился к лестнице.

Внизу, в тени берёз, Карвел и Халлар уже одевались в свежие штаны. Рядом на зелёном ковре из пырея стояла целая коробка с баллонами «некусайки». Раздетый Тар – один белоснежный бинт на руке остался – щурился на солнце и лениво что-то жевал, пока Лиенна пшикала на него из баллона. Если Лиенна и могла навтирать про оленей, которые их задержали, то Тар притворяться не умел: его томно-довольная морда сдавала обоих. Того и гляди заснёт прямо в фургоне на пути в Саард. Жевал он семена горянки, не иначе.

Безалаберные. Какие они после этого профи?

– Что это с ним? – Рисса заинтересовалась потрёпанной шкурой Тара. Она в первый раз его вблизи видела, тем более голого.

От лёгкого прикосновения пальцем дурик отшатнулся, как от удара, поёжился. Ты смотри, какой неженка.

– Не тронь, Тар не любит, – объяснила Лиенна. На меня смотреть она избегала, знала свою вину. Совсем спутала, когда можно уступать альфьим хотелкам, а когда нельзя.

Рисса любопытно потянула носом, пытаясь обнюхать странного альфу со стянутой рубцами кожей, но только расчихалась от брызг «некусайки».

– Поможешь? – Я протянул малышке баллон и сбросил свои потные тряпки в общую кучу.

При такой жаре «некусайка» сможет маскировать наш запах не дольше трёх часов. Судя по карте Саарда, которую Лиенна купила в киоске для туристов, дорога до Института займёт с полчаса. Уложимся.

– Запомните место, – инструктировал нас Халлар. – Если кто-то отстанет, или со мной что-то случится, возвращайтесь сюда. Коммуны не станут искать у себя под носом… насколько мы их знаем… Каждый полдень поднимайтесь на крышу этой высотки. Если всё будет чисто, дежурные заберут вас и доставят в укрытие. Они будут ждать семь дней, начиная с завтрашнего. Кто не успеет добраться…

…того посчитают мёртвым, понятное дело. Хоть малёхонький, но шанс. Правда, я смутно представлял, как доберусь сюда из города даже за неделю, если потеряюсь. Один, да с моей приметной внешностью? В общем, от Халлара лучше не отставать, ведь теперь только он знает, где наш клан.

Коробку с припасами и водой в подвале высотки мы уже припрятали. Дежурные от Райдона или Вегарда, конечно, будут ждать не в «Дубовой роще», а следить за крышей в бинокль издалека. На случай, если потеряшка приведёт коммунский хвост.

Старейшина полез в свой рюкзак.

– Мы с Аби подготовили кое-что. Неизвестно, сколько течных омег там встретим. Поэтому… Арон!!! – От недовольного окрика с ближайшей бузины разлетелись воробьи.

В то время, пока все стянули шмотки и покрывали друг друга «некусайкой», пунцовый Арон залип, разглядывая… меня. Кхарнэ!

От крика отца он вздрогнул, выронив майку, но штаны снять так и не решился. Стоял и мялся, дёргая ремень, а от направленных на него взглядов краснел всё сильнее. Арону не хотелось показывать спрятанный в штанах стояк… на альфу.

– Живей! – торопил Карвел, потряхивая баллончиком.

Разрядила обстановку Лиенна:

– Закругляйся ты под скромняху косить! Думаешь, мы с Риссой первый раз видим, как у альфы встаёт на нас?

Вздохнув с облегчением, Арон изобразил косую лыбу и всё-таки расстегнул ремень. Я отвернулся: это мне меньше всего хотелось видеть.

Халлар подождал, пока мы с Гаем оденемся – штаны и разгрузка на голое тело, и протянул нам горстку каких-то белых кругляшков.

– Так вот… неизвестно, сколько течных омег там окажется. С этими штуками вы не почуете приманку и не будете отвлекаться. Использовать всем. – Он взял пару кругляшков и воткнул их в ноздри.

Задумка дельная! Неужели вправду поможет?

Мы тоже послушно вставили затычки в носы. Дышать эти штуки почти не мешали. Даже Арон их вставил, хотя ему от омежьей приманки ни тепло, ни холодно. Спалиться не хотел. Рано или поздно спалится, Лиенна наблюдательная и не дебилка.

– Остальные возьмите с собой. – Халлар разделил остатки затычек на всех. – Это для тех альф, которых сможем освободить. Им тоже отвлекаться нельзя. И… повторяю: в первую очередь ищем и выводим «суперок». Мы идём туда за ними. Когда всех «суперок» освободим, тогда выпускаем остальных. Но всего – не больше… тридцати омег. Это уже до хрена, но пусть будет тридцать. Выпустите больше – подставите всех. И только если освободите альф, на каждого альфу можете взять ещё по две омеги. И всё. Ясно?

Мы хмуро закивали, соглашаясь. Халлар был, разумеется, прав. Но я не представлял, как смогу выбирать… Как решу, кому жить с нами, а кому сдыхать в четырёх стенах Института без просвета и надежды? Кто я такой – решать чью-то судьбу?

Похоже, Карвела и Гая одолевали те же мысли.

Альфы. Вот кто нам нужен для начала. С каждым освобождённым альфой появится шанс на жизнь у двух омег. А если посчастливится найти альфу-«супера», в счёт него можно и трёх омег выпустить. Как там Аби говорила? Мудрость беты-философа плюс мощь экскаватора. Сила Риссы, помноженная на семь, такой же искусственно выведенный эксклюзивчик…

ей под стать.

Дикий ужас пригвоздил меня к месту. Малышка охнула, схватила моё плечо:

– Дар?

Почему я не подумал об этом раньше?

– Дар? – недоумевающий шёпот.

Рисса – совершенство, каких нет в природе, так? Любой из нас – труха на её подошвах. Если и существует для неё истинный альфа, то он тоже создан искусственно, в лабораториях коммунского Института. Он спрятан за Защитной Стеной, за КПП с «ежами», за сотнями шакалов с автоматами.

А я лезу, сломя голову, в этот осиный рой, чтобы его освободить!

– Дар?!

– Дарайн, это твой. – Халлар протянул белый комочек, похожий на жевательную резинку б/у, я машинально подставил ладонь. Парник. Старейшина шагнул к Гаю, выдал его дозу. – Оболочка продержится во рту двадцать четыре часа, потом растворится. Не забудьте выплюнуть, когда всё кончится.

Смутно понимая, что делаю, я прилепил парник на самый дальний зуб. Принял от Халлара готовые шприц-тюбики, сунул в карман разгрузки.

– Дар?!

Что я творю!

Занятые подготовкой, остальные не замечали моей паники. Шнуровали берцы, затягивали ремни на разгрузках, раскладывали гранаты по карманам. Настроение перед боем задаёт группе координатор, а Халлар держался ровно и сосредоточенно. Только иногда повышенный тон выдавал его напряжение.

– Синий наконечник – противоядие от парника, – объяснял он, раздавая шприцы. – Помните про три часа, потом противоядие уже не поможет. Красный наконечник – антишоковое.

Я не позволю. Пусть он могуществом хоть с богом равняется, я не позволю ему отобрать у меня Риссу. 

– Дайте и мне гранаты, – расстроилась Лиенна. – Пойду с Дарайном.

Халлар отказал категорически:

– Это решено. Мы с тобой будем резать дверь.

Старейшина ещё в Гриарде дал понять, что сомневается в нашей способности защитить Лиенну в случае беды. Своё сокровище он никому не мог доверить, только себе.

У меня преимущество. Я опытнее него. Знаю о жизни намного больше, чем он узнал из своей клетки с трена-жорами. И на шее Риссы уже стоит моя метка. Утрись, поделка. 

Лиенна не сдавалась:

– Я могу с Таром на крышу…

– Я сказал нет, Мио! – рявкнул Халлар. – Хватит споров, иди за руль!

Мы притворились, что не поняли оговорки. Тар – тот просто не понял, без притворства, он был занят завязываньем банданы. Сама Лиенна и ухом не повела. Неужели Халлар забылся так не в первый раз? Всякое могло быть между ними за закрытой дверью бокса. Возможно, Керис не так уж ошибалась про суррогаты…

Надев плоскую шляпу, Лиенна промаршировала к фургону, раскрыла дверцы кузова, фырча от обиды. Таких раздолбайских униформ, как в «Коммуне ландшафтных дизайнеров», у неё ещё не было. Рубаха эта серая, штаны на подтяжках – дурачок деревенский, ну или бродячий артист. Чем более придурковато она выглядит, тем меньше вызовет подозрений. Туго перемотанные тканью груди Лиенны совершенно не выделялись. Бета как бета.

Я поправил наушник; микрофон занял своё место на груди. Кроме гранат, из оружия взял опровскую «бесшумку». Таким трофеем можно гордиться: лёгкая, надёжная, сама в руку ложится. Ещё со времён Ласау осталось с десяток полных магазинов к ней.

Пошарив по карманам сброшенных вещей – не забыл ли чего – я вытащил за жёлтые волосы однорукого куклёныша, которого дала мне Вайлин.

Папка, ты только не мри

Постараюсь, родная.

Игрушечный я уставился крашеными в лазурь глазами; чувство вины вгрызлось в сердце. Где-то на прорве квадратных километров от Гарала до Приморья четыре трейлера, возможно, уже достигли того места, где мои дети смогут расти в безопасности. Если же нет, они уже нашли покой. Я дал им жизнь, но вместо того, чтобы быть рядом и её защищать, волокусь за омегой, оправдывая себя тем, что Райдон бычара. Райдон кремень, боец, он справится. Я же – телок на омежьей верёвке.

Моя пластмассовая копия легла в карман разгрузки, я прикрыл её клапаном на липучке. Не потеряю.

Рисса стащила с себя майку и осталась нагой, как в день нашей встречи в поезде. Грациозным прыжком она забралась в фургон, там забренчали цепи.

Пора.

У двери кабины творилось непотребство. Тар целовал Лиенну – яростно и глубоко, будто сожрать её собрался. Слышно было, как стучат, сталкиваясь, зубы. Слетела в траву дизайнерская шляпа; Лиенна давалась покорно, прикрыв глаза, сползала в жадных объятьях, как течная омега от феромонов альфы. Ого! Это точно тихоня Тар? Аж меня проняло.

По правилам нашей группы они получили бы лютую нахлобучку, чтоб не бесили тех, с кем омег на вылазке нет. Даже дома, в клане, никто не позволял себе так откровенно лизаться при посторонних. Но у Халлара им всё можно. Старательно отворачиваясь от них, старейшина влез в фургон, таща за собой генератор.

– Всё, грузимся.

Я прикусил язык: раз сам старейшина это бесстыдство допускает… Следом за Халларом в фургон полез Гай с болгаркой в чехле и канистрой бензина, которая поможет прикрыть наш отход. Карвел уже вернулся со стороны заросшего бурьяном котлована, где он спрятал под сухими ветками «Шеро».

Арон в таком же, как у Лиенны, наряде ландшафтных дизайнеров, всё не шёл в кабину, будто ждал чего-то. Я наткнулся на его взволнованный взгляд. То ли сказать мне хотел что-то, то ли поцеловать тоже. Кхарнэ, как и где мне укрыться от его надоедливой привязанности? Ясно же дал понять – не нужно мне это…

– Мы не умрём сегодня, – внезапно сказал мне Арон. Полувопрос-полуутверждение.

Тьфу ты! Да у него поджилки тряслись похлеще, чем у меня. Ещё бы: намечается второй реальный бой в его жизни, тем более на таком ответственном участке: натасканный на стрельбу с семидесяти метров Арон будет помогать на крыше. Не поцелуй ему сейчас нужен, а братский толчок в спину. Вера, что бетонная махина Саарда ему одному кажется неодолимой, а для старших-опытных она просто пшик.

– Сегодня, – ответил я, – мы станем сильнее.

Обвешанный стволами Тар прошёл между нами к фургону: потащил и снайперку, и гранатомёт, и «танатос» с «мухой». Его морда выглядела пьяно-шальной: вот у кого были более важные планы на будущее, чем какая-то смерть. Я хлопнул Арона по плечу и полез вслед за Таром.

Голая Рисса сидела на полу фургона, поправляя цепи, закреплённые в стенах. Я присел перед ней, помог защёлкнуть кандалы. Они на тонком штырьке держались; на тренировке Рисса освобождалась за четыре секунды. На вид беззащитная такая, чумазенькая – не мылась неделю, как и сговорились; исцарапанная – она громила вещи в Большом зале в полном угаре; руки и ступни потемнели от сажи. Шрам метки слился с кожей, тщательно замазанный гримом. По запаху беты не способны различить, меченая омега или нет.

Не получит её поделка. Моя. Любой ценой.

Я на минуту вытащил из носа затычки, которые мешали ощутить густой омежий аромат с привкусом гари и наших вчерашних поцелуев, обнял ладонями её лицо. Растянутые цепями руки не позволяли ей обнять меня. Но она и так касалась – иронично-ободряюще.

«Береги себя, Рисса, милая».

«Прошу, прекрати так бояться, Дар!» 

– Всё получится. Иди, – поторопила она меня.

Хорошо бы.

Я поцеловал её в лоб и прошёл вглубь фургона. Втиснулся между Карвелом и Таром в огороженный фальшивой стеной промежуток. Кусок фанеры занял своё место, загораживая свет. Мы только в потолке узкую щёлку оставили для воздуха. Когда коммуны заглянут в фургон, за спиной пленницы увидят обычную стенку.

Лязгнули, захлопываясь за нами, дверцы. Мягко загудел усиленный движок. Вот теперь пути назад точно не было.

Я так и не выучил ни одной молитвы Отцу-Альфе, хотя Керис пыталась научить. Но душа у меня не лежала. Разве Отец-Альфа сам не видел, чья правда? Видел же, сволочь небесная. Да только насрать Ему. Он ради прикола мог дать нам выжить и привести всех сюда, чтобы коммуны нафаршировали своих больных нашими молодыми печёнками и почками. Может, кто-то там, сверху, нас и подстраховывает, но это не благодаря Ему, а, скорее, вопреки. Сколько ещё дерьма жизнь должна вылить нам на головы, чтобы мы окончательно поняли, на чьей Он стороне?

Короче. В жопу молитвы.

***

Уже через несколько минут пути стало ясно, что щель в потолке мы оставили чересчур узкую. Пятерым альфам и так было не продохнуть в тесном промежутке между стенками. Но мы не учли ещё и жару. Фургон и до КПП не доехал, а я взмок уже, будто в ливень попал. Лишь бы «некусайка» не подвела. Но вроде проверенная.

Кроме свиста встречного ветра из щели, снаружи ни хрена не было слышно. В крохотной полоске света мы даже лиц друг друга не видели толком. Запертые в фанерную коробку, были беспомощны, как никогда. Если что-то случится с Лиенной и Ароном, мы даже выберемся из фургона не сразу – дверь-то с той стороны заперта. Пока через запасной выход на крыше вылезем, лжедизайнеров пристрелить успеют.

Чтобы мы были в курсе происходящего, Халлар раздал приём со своего наушника на наши. Лиенну, по обыкновению, несло, сидеть с закрытым ртом – выше её сил.

– …и делай выводы, Арон Халлар Тэннэм, – трындела она. – Я принципиально круче тебя.

Даже не пробуй, Арон. Эту говорящую голову тебе не переспорить.

– С каких это пор ты круче? – возмутился он.

– С самого начала. Тебя зачали на дне колодца на свалке, а меня в королевском люксе отеля «Вентара Платинум».

– Брешешь ты всё. Как ты можешь знать, где тебя зачали?

– Халлар сказал. Двадцать два года назад о путешествии моих родителей на годовщину свадьбы трубили из каждого утюга.

– Ой… Папа сочинит любой чёс, лишь бы ты улыбалась.

Удачно Лиенну понесло. За этими непринуждёнными препираниями Арон уже и бояться забыл. Чем меньше нервов, тем проще ему будет притворяться. В плане актёрства они с Риссой оба слабые звенья в нашем замысле.

– Наушник волосами прикрой, – посерьёзнела Лиенна. – Подъезжаем. Без нужды не болтай, врун ты никудышный.

Арон заткнулся.

Фургон замедлил ход, протряс нас по кочкам «лежачих полицейских». Крякнув рессорами, остановился. Сквозь жужжание движка мы слышали невнятные голоса, металлический лязг, глухой собачий лай. Когда-то этих тварей дрессировали загонять нас по феромонному следу и валить наземь, перегрызая сухожилия.

Мы замерли, напрягая по максимуму слух.

Зашипело, опускаясь, окно, Лиенна поприветствовала проверяющего:

– Утречко доброе!

– Драсьть, – пробормотал Арон.

– Лейтенант Грем, – представился шакал. – Будьте добры, предъявите документы и откройте кузов. Что-то собаки на вас реагируют.

– Наверно, на дикарку реагируют, – хвастливо сказала Лиенна; послышалось бумажное шуршание. – Мы дикарку словили. Вот, видите – писали про неё в «Вечернем Саарде». И в «Бета-печати» тоже – вот.

– Дикарку, говорите?

Судя по звукам, Лиенна открыла дверь и выбралась из кабины.

– Ты посиди тут, Виго… – сказала она Арону. – Ого, какие зверюги! Эй, кыш!.. Я, видно, сам этой дикаркой провонялся, пока грузили её. Впятером еле осилили, представляете? Я и четверо грузчиков – ординарной категории, силачи. Ох, она вырывалась! Ох, орала!.. Ну-ка, фу, пёсики! Не укусят?

– Не беспокойтесь.

– Это Виго её выследил, – вдохновенно врала Лиенна. – На краю участка – малинник. Так дикарка эта в рабице дыру прорвала – уж не знаю, как – кыш, собачки! – и на малинник наш лазать повадилась. С голоду, видно. Виго на неё ловушку и поставил… А? Не-е-е, дикарка невредимая, чо с ней будет? Так, чутка малиной оцарапалась. А старосты её по этим статьям в газетах и опознали. Что пропала она из Института.

Клацнул замок, дверцы фургона распахнулись. Свет просочился в наш закуток сквозь щели в фанерной стенке. Зазвенели цепи: Рисса отползла в сторону, чтобы её не задело, если нам выскакивать придётся.

– Ого! – поразились шакалы.

– Ох, растудыть меня в партию!

– Ах, чёрт, опять нассала! – возмутилась Лиенна. – Всю машину мне изгадила!

– Точно она. Омега! Вон у неё грудь выпирает, видите?

– Злющая какая!

– Три месяца назад пропала. Чем же она питалась?

– Я почём знаю? – отмазалась Лиенна. – Лето же, в садах много чего… В Жероне её не было, у нас все свои, быстро заметили бы. А как появилась – мы её тут же словили.

– Говорили, её повстанцы похитили, – высказался кто-то. – А выходит, сама сбежала.

– Может, от повстанцев и сбежала, – ответил другой голос. – У них же интеллекту ноль. Что у омеги, что у повстанцев. Животные.

– Вот, держите повестку, товарищ Венион. – Голос лейтенанта Грема. – Заедете с Виго в полицейский участок, дадите показания. Где, когда, как поймали. Адрес участка в документе.

– Заедем, заедем сегодня же, – затараторила Лиенна. – Только сначала в РИС её отвезём. Ну, и вознаграждение получим сразу. Нашему Виго совет коммуны за поимку пятьсот солдо выделить обещал. Остальное – в общую кассу. Всё, как положено, и налоги заплатим, и расходные ордера предоставим. Вы не подумайте, у нас коммуна честная.

– Повезло вам с находкой, – позавидовал лейтенант Грем. – Что ж, проезжайте на сканер.

Сканер?

Сканер?!!

Грузовики ведь только в аэропортах просвечивают! Что ж ты, Райдон, разведчик хренов?

– Готовь план два, – шепнул Халлар.

При обломе на КПП – рывок задним ходом. Не зря движок форсировали.

В почти полной тьме я видел очень близко блестящие глаза Карвела. Капля пота собиралась на кончике его носа. С другой стороны застыл мокрой статуей до невозможности равнодушный с виду Тар. От него несло семенами горянки.

– Посто-о-йте! – услышали мы возмущённый голос Лиенны. – Вы мне и здесь предлагаете в эту шайтан-машину заезжать? Ну, знаете… Я, товарищ, хочу заметить, в этом фургоне перевожу живые растения! Живые! А вы его, что ни день, облучаете! Я ещё думаю, чего у нас галемоны вянут, чего у нас кроксы не цветут? Да как они цвести будут, когда весь фургон радиацией фонит?! Счётчик к колесу поднести – зашкалит, я уверен! У нас уже жалобы от заказчиков! Кто нашей коммуне убытки возмещать будет? Ваш муниципалитет? Давайте! Давайте бумажку, я прямо сейчас напишу обращение!

Я обожал эту омегу.

– Сколько их? – процедил сквозь зубы Халлар.

– Постойте вы с обращениями… – судя по тону, шакал охренел от наезда. – Это стандартная процедура досмотра. Излучение безопасное.

– Товарищи, если ваши категории позволяют, проситесь все шестеро на другой участок, мой вам совет, – авторитетно заявила Лиенна. – От рентгена подальше. У моего наставника от таких «безопасных» процедур метастазы полкишечника отожрали! Тоже вот так на рамке в аэропорту в Сите стоял. А как к нам в Жерону перебрался – всё, опухоль не прогрессирует! Кстати, вон к тем двум отрядам тоже относится. Они хоть и метров за двадцать стоят, но кто проверял, какой у вашего облучателя радиус действия?

Шестеро плюс два отряда. Четырнадцать солдат с «АМУ». А скольких Лиенне не видно? План-два, однозначно.

– Товарищ Венион, это ради вашей же безопасности, – настаивал лейтенант Грем. – Газеты читаете? Слышали про теракты в Биншаарде, в Сите?

– Слышать-то я слышал, – возразила Лиенна. – Но где Биншаард, а где наша Жерона! У нас самое страшное – это когда сварщик подопьёт! Кстати, он эту дикарку и приковал, а расковать я её соглашусь только во дворе РИС! Хватило мне с ней дома возни. Она мне колено прокусила, могу показать! А вместе с дикаркой облучать тоже, сами понимаете, не дело, она вон дорогущая какая! А ну как испортим ей что-нибудь?

О, я действительно обожал эту омегу, кхарнэ!

– Товарищ, но как вы предлагаете…

– Проводите визуальный досмотр! – Лиенна разошлась. – Я разве что-то прячу? Или вы думаете, я тротил под днищем перевожу и в газоны вместе с навозом закладываю? Да я оружие последний раз в руках держал, ещё когда зачистка шла, и в нашем детдоме добровольческую дивизию расквартировали!

Пауза застыла, тянулись секунды. Наша затея повисла на ниточке толщиной в пару атомов.

– Ну, если для вас это такая проблема… – вздохнул лейтенант Грем. – Езжайте. Ваши документы.

Есть!

Карвел шёпотом выругался; улыбка Тара разрезала тьму.

Мы едва не утопли в избыточных охранных мерах саардских властей, но снова выползли на твёрдое. Шакалы решили не связываться с упёртым ландшафтным дизайнером с рентгенофобией. Мы не знали, чем закончится этот день для нас, но судьба лейтенанта Грема – как на ладони. Погоны долой и пять лет лагерей за халатность.

Захлопнулись дверцы кузова. Рыкнув пару раз газом вхолостую, фургон оставил позади собачий лай, шуршание шин, шакальи голоса и…

Это же не снится, да?

…въехал за Стену.

Здесь даже звуки движка слышались другими: не тонули в бескрайнем голом поле, а отражались, сотни раз отбивались от домов – громко, тесно, душно…

Ненавижу

Арон протяжно выдохнул:

– Ф-ф-у-ух. Признаю. Ты крутая.

– Я могу снова называть тебя «мелким»? – съехидничала наша спасительница.

– Нет.

Мы в самом деле ехали по невидимым улицам Саарда. Кхарнэ, как просто. Защитная Стена, Защитная Стена… Деньги на ветер.

Мы проникли в плоть чудовища, как микробы сквозь крохотный прокол в шкуре. За тонкими перегородками кузова Саард кишел тысячами коммунских частиц, как единый организм. Дышал загазованной взвесью, пожирал ресурсы близлежащих округов, переваривал и отрыгивал ненужное через ворота КПП. И не замечал, как фургон, начинённый нами – живой смертью – течёт по его артериям в святая святых – к репродуктивному органу города.

Пора немного навести порядок. Размножение – это наша привилегия.

Злейшее зло?

О, да.

Я сжал ствол «бесшумки», ощущая нарастающую пульсацию где-то ниже рёбер.

убивать

убивать

убивать

убивать

***

Саард, огороженная территория Репродуктивного Института 

Сигнальное слово – «Рисса». Коротко, как выстрел.

– …и зовите самых сильных сюда. Это она, пока в цепях, смирная. А цепи сниму – лютовать начнёт. У нас в Жероне беседку садовую изломала… Лучше подождём, в кузов не лезьте. Дикая она, я не шучу!

Развернуться в тесном закутке лицом к выходу. Вытереть потные ладони.

– Пятнадцатая! Встать!

– Не реагирует, товарищ Салле!

– …посттравматический синдром…

– …экскориация…

– Да цела она, цела! Пятнадцатая! Встать, тебе говорят!

– Зовите начмеда, он в пренатальном!

– …срочно «узи» малого таза… анализы…

– Пятнадцатая, спокойно… Всё кончилось. Ты дома.

– …а вокруг вместо забора каменная стена. – Арон остался в кабине дать нам расклад. – Будка вахтёра справа, метров шесть. Окно открыто, дверь не заперта. Ворота – автоматика, уже закрылись. Парадный вход – впереди, метров тридцать. Дверь – металл, открыта настежь. Окон… нет вообще.

– Гай – вахтёр и ворота, – распорядился Халлар.

– Понял.

– Идут четверо, вроде охрана, – доложил Арон. – Кобуры расстёгнуты.

«Бесшумку» – с плеча. Снять предохранитель.

– Ой, товарищи, простите дурня! У меня ключи-то от кандалов в кабине! – Лиенна смылась с линии огня.

– Вот и Белех, наконец-то. Срочно доставьте омегу в смотровую.

– Пятнадцатая, встать! Выполняй приказ!

Лязгнули цепи – малышка пошевелилась. Кто-то ахнул, загудели голоса.

– Она услышала…

– Реагирует…

– А то уже беспокоиться начал…

– Я не пятнадцатая, – прозвенело ледяным тоном. – Моё имя… Рисса.

Сейчас.

Удар коленом – фанера вылетела вперёд. Свет резанул глаза.

Лица, лица, лица, бело-голубое. Рисса в упоре лёжа – как на тренировке.

«Бесшумка» вздрогнула, застрекотала длинной очередью наугад. Гулко выплёвывала одиночные таровская «муха», зашёлся выстрелами АМ-300 Гая.

– А-а-а-льф…

Бело-голубые костюмы медиков окрасились алым. Толпа перед фургоном сложилась, как кегли в игре в шары. Взмахнув руками, Рисса стряхнула цепи, прыжком вымахнула на дымящийся кровью асфальт. Мы высыпали за ней.

Солнце рухнуло на плечи, выдавливая влагу из тела, ослепило. Над широкой пустой площадью нависала облицованная рыжим гранитом коробка Института, как гигантское надгробие. Действительно, без окон. Неуместным пятном выделялась входная дверь с распахнутыми настежь створками. К ней мчались двое выживших.

Заревев движком, фургон сорвался за ними с пробуксовкой. Бегущих намотало на капот, под колёсами влажно хрустнуло.

В вахтёрской будке у въезда стоял грохот. Сквозь окно было видно, как внутри Гай крушит пульт управления воротами. Торчали кишки проводов.

Мы уже неслись ко входу, прикрываясь пулями. Кто-то из коммунов попытался захлопнуть дверь, тут же растянулся на пороге.

– Тар, сколько этажей? – спросил я.

– Девять стандартных. Общая высота двадцать восемь.

Охренеть! Тут дня мало будет!

Добежав до стены, мы прижались к ней.

– Карвел, Гай – справа, мы с Дарайном слева. – Халлар сорвал чеку, забросил гранату в холл.

Шандарахнуло; из холла пахнуло жаром и пылью. На входные ступени сыпануло гранитной крошкой.

– Жди, не суйся. – Я отпихнул Риссу и ворвался в дым.

Просторно, свет, цветы в горшках, блестящий пол, стекло… Кровь.

Я метнулся влево за Халларом, «бесшумка» заклацала короткими очередями – по кожаным диванам, креслам, по папкам за стойкой с надписью «Администратор».

Прострелить всё, где можно укрыться. Вперёд, в белый дым, перескакивая распластанные по полу бело-синие униформы в багровых кляксах.

Справа споткнулся Карвел, прижался к стене, зажимая ладонью бок. Я машинально отпрыгнул, скрылся за стойкой.

Охранники очнулись и отстреливались из-за метровой пластиковой ограды. Оттуда доносились тревожные голоса:

– Нападение!

– Побег?

– Опять Холлен?

– Нет, сигнала не было.

– Сорок пятый?

– Сбежал, мразота?

– Прикрой, – Халлар пнул меня по сапогу.

Я выставил дуло из-за угла, затарахтел пулями вслепую. Халлар поднялся, его граната, описав полукруг, скрылась за оградой.

От грохота заложило уши. Мы с Халларом рванули к ограде, расстреливая всё, что ещё могло шевелиться.

Когда осела пыль, на покорёженном пластике проступила надпись «Дежурный пункт охраны», а на стенах – требуха от дежурных.

Двери по бокам коридора распахивались от моего лёгкого пинка. Вторая… Третья… Ворваться – короткой очередью по углам – крики, стекло, аппаратура, кровь, пусто, дальше. Всё, тупик, последняя дверь.

Сердце молотило в горле, мелко дрожали пальцы. Я только сейчас услышал монотонные гудки тревоги из динамиков где-то у потолка – через каждые секунд пять.

– Никого. – Карвел захлопнул последнюю дверь со своей стороны и опустился на сверкающий чистотой пол прямо посреди коридора. Край его разгрузки набух кровью. Пошарив по карманам, он вытащил красный шприц с антишоковым и всадил иглу через ткань.

Я подскочил к нему.

– Ну-ка, покажи.

– Навылет, – отмахнулся Карвел, вытащив из разгрузки бинт. – Иди.

– Что за… херня со мной… – послышалось рядом.

Цепляясь за стену, Гай пытался подойти к нам. Его ноги подкосились, АМ-300 выпал из руки, и Гай завалился на пол, гулко ударившись головой.

Я бросился на помощь.

– Брат! Эй! Ты чего?

Жилка на шее билась – живой. Руки, ноги, грудь проверил – нигде ни следа крови. Услышав мой крик, подбежал Халлар, повернул Гая за щёку, оттянул веко.

– Похоже, он спит, – сказал, вытаскивая из шеи Гая тонкую иглу, застрявшую за ухом. – Кто-то сонным дротиком выстрелил. Д-д-дерьмо собачье!.. Ладно, идём. Тар нашёл пожарную лестницу, они с Ароном уже на крыше. Лиенна, можете входить, тут зачищено.

Лязгнула, захлопываясь, парадная дверь. Из дыма, который почти рассеялся, показалась Лиенна. Надрываясь и пыхтя, она пёрла генератор. Следом выплыла Рисса, нагая и блестящая от пота, словно смуглая богиня. У меня аж встал; я не мог по-другому на неё реагировать. Жутко хотелось спрятать Риссу от взглядов альф, но так безопаснее – в татуированную «суперку» не выстрелят. Пулями, по крайней мере, тут ещё эти сраные дротики. В руке малышка тащила болгарку.

Лиенна оглядела раскардаш, который мы устроили.

– Ого! Назавтра аншлаг в крематории.

Взвалив на плечо Гая, Халлар отнял у Лиенны генератор и направился через холл к запертой двери с вывеской «Архив репродуктивного материала». Значит, она вела в то самое спермохранилище. Как Райдон и говорил, дверь оказалась толстенная и бронированная.

Я огляделся: две лестницы в разных концах коридора, четыре лифта рядом в холле, запертый чёрный ход. Следовало окопаться на захваченном участке.

По очереди я понажимал кнопки лифтов.

Створки двух открылись сразу же, две другие кабинки пришлось ждать, выставив готовую к бою «бесшумку» из-за стойки администратора.

Приехали кабинки пустыми. Я раскурочил пару столов и заблокировал ими лифты, чтобы створки не закрывались. Теперь отсюда проблем можно не ждать.

Обломав металлические ножки у журнального столика, Халлар воткнул их в двери, перекрыв чёрный ход и лестницы. Если станут всерьёз ломиться, это надолго их, конечно, не задержит, но они с Лиенной успеют приготовиться. Вроде всё.

– Дарайн, шевелитесь, – поторопил Халлар. – Тар говорит, первые мигалки на подходе.

Быстро саардские полицаи атаку прочухали. Тар, конечно, в этом деле дока, но вдвоём с Ароном они не смогут удерживать их вечно.

Карвел уже перемотался бинтом с помощью Лиенны и теперь шарил по трупам охраны в поисках оружия. Наш план разделиться на две группы, чтобы быстрее найти в Институте «суперок», накрылся. Раненому Карвелу одному идти опасно – огребёт. Значит, ищем втроём. Пожалуй, с лестницы и начнём. «Куда-нибудь туда» – тоже направление.

Девять грёбаных этажей!

– Дар, что такое «сек-тор»? – услышал я.

Рисса стояла у стены, невинно покусывая заусенец. Перед ней, размалёванный золотыми завитушками, висел себе на виду – смотри, не хочу – сложный план всего здания, да ещё с пояснениями под ним. Я рот раскрыл: да ну на фиг, быть не может!

Не веря фантастической удаче, я прочитал пояснения.

  • Сектор 1. Административное отделение. Уровень общий
  • Сектор 2. Стационарное отделение. Уровень 2.0
  • Сектор 3. Перинатальное отделение. Уровень 2.0
  • Сектор 4. Отделение жизнеобеспечения. Уровень общий
  • Сектор 5. Изолятор. Уровень 1.0
  • Сектор 6. Гетерогаметные. Уровень 1.0

Ну, класс. Ну, здорово. Вот теперь-то мне всё стало ясно.

Чёртовы коммуны!

– Халлар!

Старейшина отставил генератор – пока не пригодится, вон розетка рядом – и подошёл к нам. Глядя на его озадаченное лицо я понял, что школу он бросил раньше, чем там проходили такие заумные слова.

– Сюда бы Аби, – пробормотал Халлар. – Э-э-э… администрация – это руководство и бухгалтеры всякие… А вот остальное…

– Может, в изоляторе кукуют те, кто накосячил? – предположила Лиенна. – Как у нас дома?

Халлар кивнул:

– Разумно.

Я и сам склонялся к тому, чтобы в первую очередь наведаться в изолятор. Это было единственное понятное слово. В смысле, я хоть приблизительно представлял, что там можно встретить. Камеры, наверно. Решётки. И охрану.

Судя по схеме, сейчас мы находились в административном отделении. Дорога к пятому сектору пролегала такими мудрёными тропами, что мне пришлось бы тащить всю карту с собой, чтобы не заблудиться. Но её намалевали прямо на стене.

– Готова, Рисса? – спросил я.

– Почти. – Малышка оглядывала схему, задумчиво закусив губу. В Гриарде она запоминала книжную страницу текста за минуту и семнадцать секунд, каждое слово. – Через четвёртый сектор пойдём, так ближе. Нам на эту лестницу.

Лиенна заикнулась было:

– Может, и я…

– Заблокируй за ними дверь, – заткнул её неумолимый Халлар.

Он ломал остатки пункта охраны, вырывая из пола вместе с саморезами пулестойкие панели. Дверь в подвал стоило огородить баррикадами. Напасть откуда угодно могут, несмотря на наши городушки. Халлару надо болгаркой наяривать, а не озираться вокруг на измене.

Глава 3

Рисса уверенно вела нас вихляющими коридорами. Её босые ноги шлёпали по узорчатому полу из гранита. Гудел едко-яркий люминесцент, шипели кондиционеры, обдувая прохладой с потолка. Я держал палец на предохранителе, готовый поливать пулями всё, что зашевелится. Замыкающим шёл Карвел.

Однообразные гудки тревоги преследовали нас по всему пути. Высокие коридоры были пусты. Возможно, сотрудников учили сидеть, сжав булки, в кабинетах, когда в здании происходит нездоровый замут и визжит эта сирена? Только раз пришлось нажать спуск: пожилой уборщик откинулся на спину, выронив швабру; вода расплескалась нам под ноги из опрокинутого ведра.

В полированном, ровном и вылизанном Институте мы с Карвелом выглядели как две коряги на ухоженном газончике. Намытые панели отражали чужеродное для здешней стерильности зрелище: пара стриженых почти под ноль альф в самодельных разгрузках, мешковатых штанах и сапогах, шитых вручную по принципу «лишь бы держалось».

В наушнике зажужжала болгарка – Халлар принялся за работу. Я выкрутил громкость потише. Петляющими переходами Рисса вывела нас на отделанную рыжим гранитом лестницу, поднялась на четвёртый этаж.

Вот кто выглядел гармонично среди всей этой правильности. Я улавливал её ощущения: спокойную уверенность в своих силах, лёгкий детский азарт. Прогулку по зданию в центре Саарда, от которой у меня на каждом шагу в ужасе сжимались яйца, эта дурилка воспринимала как игру.

Рисса шагала легко и целенаправленно, в её походке не было ни следа омежьего кокетства. Но как глянешь на её грациозную спину, перетянутую мышцами, на ягодицы с ямочками по бокам, будто специально для моих ладоней выемки… И аж ноги слабеют. Кхарнэ, вот выберемся целыми, я из неё всю душу вытрахаю, день и ночь жарить буду. Дело за малым: не загнуться в этой блестящей коробке.

Впереди замаячил дневной свет и зелень. Мы вышли в коридор, заплетённый живыми растениями в гигантских деревянных кадках. Будто по густым джунглям идёшь. Вместо левой стены тянулось прозрачное стекло. Оказалось, что окон в Институте нет только по внешнему периметру, а с другой стороны их полно. Здание имело вид прямоугольника со внутренним двором, куда никогда не доставало солнце из-за высоких стен. С четвёртого этажа было видно, как по асфальтированному двору носятся бело-голубые фигурки, хрен сосчитаешь. Десятки.

Я всё больше унывал. Сколько сможет продержаться на крыше Тар, пока не спасует? Максимум час – с форой на коммунскую медлительность. Потом во все щели здания полетят дымовухи с парализаторами. Обойти Институт целиком мы не успеем, уже очевидно.

Джунгли тянулись метров пятьдесят, перетекли в очередной коридор с рядом дверей по бокам. Снова те же лампы, гранитный пол, кондёры… Одно и то же. Я заблудился поворотов пять назад.

– Вот… – Рисса указала пальцем.

Коридор заканчивался просторным холлом. Напротив мы увидели внушительную дверь из металла с огромными буквами по трафарету:

  • Сектор 5
  • Изолятор
  • Уровень 1.0

Вскинув «бесшумку», я подошёл ближе. Ни ручки, ни отверстий для замка. Голый металл со щелью посерёдке, как в лифте. Слева на стене я разглядел чёрный пластиковый прямоугольник с узкой прорезью. Щёлкнул по нему пулей – безуспешно, рикошетом отбило кусок штукатурки, да и только.

– Дарайн, живее, – подгонял Халлар в наушнике. – Снаружи жарко.

Я глянул на часы – десять минут долой.

– Отбились?

– За воротами костры из шакаловозок. А по улице новые прут.

– Понял.

«Танатос» в руках Тара – это каюк в кубе для всего, что попадёт в прицел. Опять ему пришлось руку грызть.

– Дарайн… – Карвел указал вверх, где с потолка следил за нами глазок видеокамеры. Глазок любопытно поворачивался по сторонам, чтобы обозревать весь холл.

Вот даже как. Наблюдать могли из дежурного пункта охраны, но там теперь живых не осталось. Да откуда угодно могли наблюдать. Может, из самого изолятора. Изнутри.

Тук-тук, твари.

– Идём. – Я направился обратно в коридор. – Поищем местных.

Они даже замкнулись от нас в своих кабинетиках. Но хлипкая шпонка не выдерживала альфьего удара плечом. Замок вырывался с мясом и оставался торчать в косяке.

Мы подряд пошли, по порядку. Склад коробок, шкафы с пробирками, тёмный чулан… За четвёртой дверью в заставленном столами помещении тряслись трое в бело-синих костюмах. Я вытащил крайнего из-под стола за волосы, ткнул «бесшумкой» в подбородок.

– Пойдёшь с нами. Покажешь, где держат омег, и отпущу.

– Стреляй! – Коммун упёрся – с места не двинешь – меня обжёг презрительный взгляд из-под очков. – Думаешь, поверю тебе, животное?

Карвел выволок из угла за локоть второго, молодого совсем, тот вылупился на Риссу.

– Это же… пятнадцатая!

Карвел дёрнул его за предплечье. Влажно хрустнуло, по рукаву поползло кровавое пятно. Открытый перелом лучевой. Несколько секунд молодой бета в ужасе таращился на оскаленного Карвела, но тут боль пробила ступор, и он закатился истошным воплем.

– Сейчас вторую сломает, – рыкнул я очкарику, тыкая в него «бесшумкой».

– Стреляй уже! – Он нервно сглотнул. – Давай!

Тощая тушка в круглых очочках дрожала – сплошной кусок ненависти. Кхарнэ, девять этажей вот таких непримиримых! Почему? Ну за что, божечка? Что мы – от хорошей жизни припёрлись сюда кости ломать?

Карвел сжал окровавленное предплечье коммуна, сминая осколки.

– Хватит! По…пожалуйста! – заскулил тот, задыхаясь. – Хотите убить – убейте… Если будем… помогать вам, нас расстреляют… за пособничество!

Не скажут, понял я в отчаянии. Им позор в глазах коммуны страшнее нас.

С гневным рёвом я вытащил очкарика за волосы из кабинета, поволок к холлу.

– Давайте сюда их!

Дотащив коммуна до двери в изолятор, я укрылся за ним, ткнув ему ствол в горло.

– Открывай!

Карвел волок за сломанную руку молодого, тот визжал от боли. Рисса подгоняла пинками перепуганного третьего.

– Шагай, болдасраны!

Я махнул малышке – кыш с линии обстрела; она шмыгнула к стене.

– Открывай! – повторил я.

Ну же!

Очкарик заворочался, я держал его за воротник.

– Мы младшие научные сотрудники, – торопливо заговорил он. – Откуда у нас доступ один-ноль?

– Я не с тобой говорю! – рявкнул я и уставился в глазок видеокамеры над дверью. – А с ними.

«Бесшумка» щёлкнула пулей. Визги молодого оборвались, тело рухнуло под ноги Карвелу.

Очкарик вздрогнул, запыхтел злобно:

– Вы… сдохнете здесь… чудовища…

– Открывай, – сказал я тому, кто наблюдал за нами где-то на экране.

Беты могут своей жизнью не дорожить, но жизнь членов родной коммуны для них высшая ценность.

– Послушайте… – Очкарик заёрзал. – Вам нужны омеги? В изоляторе нет омег, их там много лет не было…

Эхо оглушительного выстрела прокатилось по коридорам. Третий научный сотрудник, которого пригнала Рисса, завалился на бок с дырой в шее. Карвел одобрительно оглядел свой трофейный пистолет, подобранный у охраны внизу – недурно пуляет.

– Открывай, – потребовал я у видеокамеры.

Неужели сигнал шёл на разгромленный пункт охраны, и мы зря тратили время?

Да ни фига.

С еле слышным шипением створки двери разъехались в стороны.

Свет, блеск пола, лица, бело-голубое.

В нас стреляли чем-то беззвучным.

Я прикрылся очкариком, затарахтел пулями поверх его плеча. Рвали тишину пистолеты Карвела.

Внутри – голый холл, негде спрятаться. Один, два, три – четверо стрелков. Монотонный сигнал тревоги, мигающий свет.

Один растянулся посреди холла, слышался топот.

Смуглой молнией внутрь метнулась Рисса.

– Нет! Назад! – Я не успел ничего сделать. – Стой!

Стрелять нельзя, заденем дурёху!

Очкарика – в сторону, прыжок в холл. Смазанные движения – безоружная Рисса набросилась на охранника, размах, удары, хрустнул позвоночник.

Я запустил «бесшумкой» в ближайшего, его лицо разбило вдрызг.

Рисса запрыгнула другому охраннику на спину, вывалилась обратно за дверь, вытянув его за собой.

Подхватив «бесшумку», я прикладом забил остатки зубов в глотку коммуна. За стеклянной стеной – столы, видеоэкраны, ещё один бета – в руках чёрная хрень вроде пульта, направленная в меня.

Я дал очередь из «бесшумки» – пули увязли в стекле, не дав и трещин. Пулестойкое, значит, и он в нас не пальнёт.

Сзади зашипело. Створки двери съезжались, отрезая меня от остальных. Я скакнул к ним.

– Рисса! Рисса!

В узкую щель успел заметить, как малышка бессильно валится на руки Карвела. Дверь закрылась, оставив меня в изоляторе одного.

– Рисса!!!

Я не чувствовал её – совершенно! Ни её спокойствия, ни детского азарта! Ничего!

Нет. Господи, нет. Нет.

– Рисса, ответь! Карвел!

Я жахнул по двери кулаками, саданул с разгона плечом. Паника засасывала, будто я валился в бездонный колодец. Ни мыслей, ни идей – бессильный ужас. Я затупил, угол обзора сузился в одну точку – вялость, хаос, беспомощность.

Зачем я привёл её?

зачемзачемзачемзачем… 

Наушник бормотал о чём-то, я был не в состоянии понимать речь. Но услышал священное имя – единственное, что смогло заставить меня вынырнуть из колодца паники.

– …сонных дротиков из Риссы достал штук десять. Когда вернёшься, хочу услышать вескую причину, на хрена ты пустил её под выстрелы. Сейчас Карвел несёт её сюда. Лиенна диктует ему дорогу по схеме.

Я отыскал свой голос:

– Рисса… жива?

– Не гони, Дарайн. Кто будет убивать «суперку»? Она стоит как нефтяной танкер. Давай, обследуй изолятор, ищи выход. Отбой, я послушаю Тара.

Живая.

Дрожащими руками я прижал к себе ствол и чуть на пол не сполз от облегчения. Спит, глупышка моя. Ну, конечно. В нас же иглами стреляли.

Вот оно, моё слабое место. Хорошо хоть Рисса не разделила со мной эту мозгоразрывную панику, когда я чуть Отцу-Альфе душу не отдал. Хотя ему моя душа на хрен не всралась.

И раз Карвел сейчас тащит Риссу к Халлару, и трогает мерзкими рыжими лапами её ягодицы со впадинками для моих ладоней, получается, все девять этажей и шесть грёбаных секторов я должен буду обыскать один.

Зря мы сюда сунулись.

За стеклянной стеной бета тарахтел по коммуникатору:

– Меня слышит кто-нибудь? Охрана! Охрана! Это изолятор! Тревога один-ноль! В секторе неидентифицированный альфа с автоматом! Неидентифицированный!

Дежурный, размазанный гранатой по стенам пункта охраны четырьмя этажами ниже, его не слышал.

К бете вела раздвижная дверь, потоньше на вид, чем входная, но тоже без ручек. Похоже, безоружный бета сам себя запер там в ловушку.

Не считая трёх мёртвых тел на полу, светлый, гудящий лампами холл был пуст. Уже привычно раздавался сигнал тревоги – каждые пять секунд, ещё и свет мигал в унисон. По левую сторону до самого конца чернел ряд массивных дверей высотой под три метра, штук двадцать. Возможно, за ними и держали заключённых.

Каждая дверь зачем-то была огорожена со всех сторон стеклом. На самом верху в дверях я разглядел горизонтальные отверстия, видимо, чтобы воздух циркулировал. Но в стеклянных оградах узкие щели виднелись лишь у пола. Так себе циркуляция.

В пустом холле что-то было не так. Что-то еле заметное, и не справа, где верещал о помощи коммун, а с другой стороны… Движение…

Я ещё раз оглядел ряд одинаковых дверей. На одной из них, высоко наверху, поверх воздушных щелей, висел кусок лёгкой чёрной ткани. И он шевелился. Отлетал вверх и падал вниз, словно кто-то специально дул на него изнутри.

Балда я, это же призыв о помощи!

Снимая на ходу «бесшумку», я бросился к двери, на которой трепыхался лоскут. Приклад грохнул о стекло. Я не особо надеялся на успех, но поползли трещины. Стекло оказалось пластиком, не слишком-то прочным. Я не допёр, для чего он здесь, пока в пластике не образовалась дыра, из которой послышалось хриплое:

– Засов… Вытащи засов.

Голос пленника! Настоящего, живого пленника, запертого за металлом и пластиком, который не пропускал звуки! Пленник хотел освободиться, так что точно был не безвольным «супером».

Чуйка не подвела – в изолятор стоило ломиться!

Выбив прикладом паутину трещин в пластике, я руками оторвал куски, проделав широкий проход. Толстенный засов на железной двери легко отошёл в сторону. Заключённый несколько раз толкнул дверь изнутри, рывками докрошив пластик, и вывалился в коридор.

– Альфа! – отрапортовал я Халлару.

Пленник прохрипел:

– Хорошо, что свет замигал. Не то я бы тебя не заметил.

Он был голым, не считая широких чёрных браслетов на запястьях и правой лодыжке. Несло от него даже через затычки в носу, словно он годами не мылся. Поджарую грудь – сплошной мускул – полосовали узкие длинные шрамы от ключиц до паха, с ровными углами, будто искусственно вырезанные. Похожие были у Халлара в тех местах, где Аби брала кожу лечить Тара. Нечёсаная грива липкими от сала сосульками падала на глаза и плечи, космато торчала русая борода с ладонь длиной. Пленник поднялся на колено и открыл рот что-то ещё сказать…

…но тут же завалился набок и, скорчившись, забился в судорогах.

Его глаза подкатились, обнажив белки, на посиневших губах запузырилась кровь. Я рванул к нему, не представляя, как помочь, схватил за потное плечо. Заорав от боли, отдёрнул руку. Будто током шибануло!

Оглянулся на коммуна: со злорадной харей тот снова жал на свой пульт, направив его в нашу сторону. Дистанционная пытка!

Подскочив с места, я бросился в камеру пленника. Яркий свет, вонь пота и сортира, серый бетонный пол, такие же стены, кусок истёртой мешковины, унитаз в углу. Ничего подходящего. Рванул из штанов кожаный ремень, упал на колени перед альфой. Вздрагивая от электрических ударов, стал совать ремень под браслет на его лодыжке. Хрен там – браслет прилегал так, что выдавил борозду в теле. Так же плотно браслеты охватывали запястья.

– Зу…ба-а-ами… – простонал альфа.

Я зарычал от бессилия:

– Говори! Что сделать?

Продолжая дёргаться, он изогнулся ещё сильнее. Казалось, так сложиться пополам невозможно, позвоночник треснет. Но каким-то нереальным образом альфа вцепился в браслет на лодыжке зубами. Что-то хрустнуло, и в тот же миг его судороги прекратились.

Тяжело дыша, альфа поднялся на четвереньки и уставился на коммуна за стеклом. Тот продолжал так же яростно тыкать в свой приборчик, но харя начала удивлённо вытягиваться.

– Что, не получается? – прохрипел ему пленник и сплюнул на пол вместе с кровью крошечный кусок металла.

Я поражённо уставился на него: вот это фокус! Он выгрыз деталь браслета!

Альфа сел, кривясь от боли.

– Я понял… как его обезвредить… – сказал мне, задыхаясь. Похоже, хрип был его обычным голосом. – Электронная плата… Ногтями никак… ломаются… зубами можно… Полгода трени…ровался… чтоб дотянуться…

По виду пленник был старше меня: лоб бороздили заметные горизонтальные морщины, другие мелкой сетью собирались у зелёных глаз. Реально, зелёных, как бурьян, который в тени рос. Спину пересекали такие же длинные прямоугольники шрамов, как и спереди. Вроде обычный альфа, чем-то на Халлара похожий или на меня – как говорят коммуны, северный фенотип.

Но было в его облике что-то такое, чего я никак не ожидал встретить в немытом коммунском узнике, которого держали в бетонной коробке и чёрт-те сколько лет доили для инкубатора. Непримиримый взгляд, уверенность в себе, спокойное достоинство альфы, которому хотелось верить и на которого хотелось полагаться. Ощущение, схожее с сыновьим почтением, какое я испытывал к Халлару. Но незнакомец чувствовался не отцом, а кем-то… бо́льшим. И не другим вожаком равных, как Райдон, этот альфа не будил агрессию. Уверен, у Райдона он вызвал бы то же чувство… беззаветного доверия. Я и не знал, что так бывает.

Коммун за стеклом снова схватился за коммуникатор, заистерил:

– Сорок пятый сломал браслет и выбрался из камеры! Меня слышит кто-нибудь? Товарищи! Холлен опять на свободе!

Где-то я уже слышал это имя.

– О-о-ох… – просипел альфа, потирая ногу с браслетом. – Нильс так с ума сошёл… Был у нас один мудак… охранник… Кнопку давил, давил… и у Нильса кукушка – того… Песни поёт теперь… Я охранника и убил… Всё равно мне не привыкать… в «одиночке» сидеть… а мудак больше не дышит…

Вряд ли это спасло мозги Нильсу, подумал я и протянул руку, чтобы помочь ему подняться. Альфа закивал измученно:

– Сейчас… Дай в себя приду… На дежурном пункте охраны что-то случилось, да? – Он оглядел тела убитых.

– Случилось.

Несмотря на потасканный вид, соображал альфа чётко.

Он ухмыльнулся, обнажились окровавленные зубы. Помощи не принял – опираясь на дверь, сам с трудом поднялся на ноги. Ростом оказался почти с меня, но на иссушенных мускулах не осталось ни капли лишнего жира, словно он в своей «одиночке» только и делал, что нагружал тело упражнениями. Шатаясь и держась за стену, альфа захромал по коридору в сторону тупика.

– Ты куда? – окликнул я.

– Обесточу изолятор. Дежурный лишится связи и управления дверями. Или знаешь другую дорогу на лестницу? – Он вопросительно оглянулся.

Я опять покачал головой. Этот Холлен ориентировался здесь куда лучше меня.

Дошкондыбав почти до тупика, альфа остановился перед висящим на стене металлическим ящиком, помеченным эмблемой-молнией.

– Я этот щиток заметил, ещё когда меня в первый раз в «одиночку» конвоировали, – прохрипел он. – В следующие разы приглядывал детали. Крышка открывается ключом, но петли держатся вот на этих винтах.

Ноготь на его безымянном пальце оказался отрощенным на сантиметр и заточенным в виде треугольника. Орудуя им, как отвёрткой, альфа принялся выкручивать винт на петлях крышки. Похоже, у него давно был план.

– Ты собирался бежать? – спросил я, застёгивая ремень.

Альфа кивнул.

– С первого дня, как очнулся в этом Институте. До сих пор никто отсюда бежать не смог. Но я всё равно пробую… Полоской больше, полоской меньше.

– Что за полоски?

Открученный винт покатился по полу. Альфа показал на свою грудь, расчерченную параллельными шрамами, и вернулся к щитку.

– За попытку побега – полоска. Надрезают кожу и ме-е-едленно сдирают. При всех, чтоб другим неповадно было. Так я голос и сорвал… Уже бы сбежал, но план целиком не могу составить. На одном месте держат, информации никакой. Выхожу и импровизирую, здание изучаю. А из крыла без убийства сотрудника не выйдешь. Вот за каждый выход и мстят. Потом кидают в «одиночку». По регламенту больше месяца в ней держать нельзя, здоровье губится. Не так соматика, сколько психика. Но меня и полгода, и год держали. Пока комиссия из МинРепродукции с проверкой не приедет. Тогда выпускают. До следующего раза… Из изолятора бежать я ещё не пробовал…

Я оглядел его внимательнее: на спине и на груди – четырнадцать полосок шириной в сантиметр. Вместе с кожей был вырван сосок. Четырнадцать попыток бегства! Он со спокойной деловитостью совершал пятнадцатую.

– Ты убил столько сотрудников, а тебе оставили жизнь?

Альфа пожал плечами.

– Я для них всего лишь зверь. И у меня ценный наследственный потенциал. Как бы меня ни ненавидели, но пока сохраняю фертильность, буду жить. Иначе Министерство засудит начмеда за порчу госимущества. Официально – убитые сами виноваты. Не соблюдали технику безопасности. Подходили слишком близко… к зверю.

На его оплетённой мускулами шее синела грубая наколка, как у Риссы: №045-РИС-ВА/3. Эти «ВА» я иногда находил в документах на трупах вояк. Высшая армейская категория, максимальный третий уровень. Из сперматозоидов этого альфы в инкубаторе растили будущих офицеров. Тех, которые на нас будут охотиться. Нам придётся туго, если хотя бы треть из них унаследует его… потенциал.

На плече альфы возле бицепса намного искуснее был набит перевитый канатом якорь с девизом «Где мы, там победа». Ещё докоммунская работа. Моряк какой-нибудь?

– Дарайн, сколько их? – раздался в наушнике нетерпеливый голос Халлара, который нас подслушивал. Я обратился к альфе:

– Ты сказал, наказывают при всех. Много пленников здесь?

Занятый винтами Холлен, похоже, отошёл от высоковольтной пытки и перестал страдальчески морщиться.

– Когда я крайний раз их видел, альф было семеро, – ответил он. – Остальные поумирали. Арданцы – те сразу сами себя… Есть отказывались. Один нарочно язык себе откусил и кровью захлебнулся… Представляешь? Прочие – при побегах гибли. Они правы, наверно. Лучше из окна броситься, чем так… А я вот не могу. Не суицидник. Понимаешь?

О, я прекрасно понимал. Испуганно проверил языком парник – на месте ли? Липучка на дальнем зубе была цела.

– Нам всегда трупы показывали, чтоб знали, – продолжил альфа. – Чтоб сдались… А я и этого не могу. Так и буду трепыхаться, пока… ох, кхарнэ! – Согнувшись, он нахмуренно показал средний палец коммуну за стеклом.

– Что такое? – насторожился я.

– Ты не чуешь? – Тяжело засопев, альфа вернулся к работе. Его руки задрожали, ноготь не попадал по впадине на винте. – Импотент приманку пустил… Не настоящую, это искусственный газ. Я на второй попытке на нём попался: всё бросил, побежал омегу спасать… Не чувствуешь, что ли?

Ещё один винт упал на пол. Раскрасневшийся альфа принялся за следующий, удивлённо поглядывая на меня. Скосив глаза, я обнаружил у него мощный стояк. И допёр: чтобы воздействовать на заключённых, коммуны применяли газ с феромонами течных омег. Я ещё гадал, как можно насильно заставить такого альфу сдавать сперму для инкубатора? Но перед омежьей приманкой спасует любая воля.

Сам же я действительно ничего не чуял. Халлар – гений. Я пошарил в кармане и вытащил пару затычек, которые дал старейшина.

– Держи. Это…

– Носовые фильтры! – обрадовался альфа. – Ты, я вижу, тоже подготовился… О, так намного лучше. Не то чтобы я не мог с этим справиться… Но отвлекает. Меня давно… в лабораторию не водили.

– В лабораторию?

– Угу. Начмеды любят покорность. А я их раздражаю. Вот они и рады лишить меня всего, чего только можно, пусть и в нарушение инструкций. Когда я в «одиночке», биоматериал для инкубатора у меня не берут. Хоть это и противоречит регламенту по содержанию альф, потому что сажает половую систему. Но ни один начмед не придумал, как достать из меня материал без удовольствия, вот и… Даже онанировать запрещают, гондоны штопаные. Персоналу врут, что каждый мой сперматозоид принадлежит Институту, поэтому ни-ни. А на самом деле у любого начмеда глаз дёргается, если мне хоть в чём-то хорошо. Видеонаблюдение круглосуточное. Чуть что – пускают ток. – Он кивнул на ножной браслет. – Я от скуки, бывало, нарочно на ток нарывался. Какое-никакое, а общение. Я нарушаю порядок, кто-то меня карает из-за стены – уже диалог… Ты знаешь, воздержание – это, в принципе, не проблема. Во сне всё равно само выходит, как у школьника. Первое время, конечно, вешалка. А потом не очень-то и хочется. Снились мне больше отбивные с луком, а не омежьи… Готово!

Последний винт цвинькнул по блестящему полу. Альфа подцепил крышку щитка и потянул на себя; клацнул, ломаясь, отрощенный ноготь. Тонкий металл заскрипел. Я помог; вдвоём мы отогнули крышку, обнажая внутренности с кучей тумблеров, подписанных непонятными значками. Замок щитка так и остался запертым.

– Ты извини, я разболтался, – хмыкнул альфа. – Не представляешь, до чего же хорошо снова поговорить с кем-то живым!.. Фонарь взял?

Я послушно вытащил из-за пазухи светоуказку на верёвке, раскрыл на боковой широкий луч и повесил поверх разгрузки. Почему-то не осталось сомнений, кто тут кого спасает.

Альфа одобрительно кивнул и защёлкал всеми тумблерами подряд. Одна за другой погасли потолочные лампы и видеоэкраны в дежурке за стеклом. Холл погрузился во мрак. В луче светоуказки морщины на лбу альфы казались глубже, но зелёные глаза под усталыми веками искрили неколебимой энергией.

– Теперь говори, – прохрипел он. – У импотента связи нет, он никому не расскажет. Ты не из клетки сбежал, да? Ты слишком молод, на тебе метка, наушник и автомат с глушаком, каких нет у охраны, в карманах гранаты. Ты пришёл снаружи?!

Как он гранаты в карманах разглядел?

– Ага. Тебе известно, как отсюда…

– Да! Я знал! – Альфа радостно бахнул кулаком по щитку. – Знал! Эти… врали нам, что уничтожили альф и омег. Всех, во всём мире, представляешь? Газеты лживые специально для нас печатали, будто альфы и омеги остались только в репродуктивных институтах! Чтоб мы не надеялись и перестали сопротивляться! Я никогда в это не верил… – Он протянул ладонь. – Мичман Бернард Холлен, военнопленный. Сто шестьдесят пятая бригада морской пехоты, Лиосский флот… Уничтожена. – Он сжал зубы, погрустнев.

– Дарайн, – представился я. Ладонь морпеха была сильной и гладкой – обо что её можно загрубить в камере? – Слушай, у нас не так много времени. Моя задача – найти и вывести омег. Поэтому…

– Подождать надо. – Бернард указал на дверь, ведущую к коммуну. – Через пять минут автоматика разблокирует замок. У импотента ключ-карта от выхода из сектора.

– Как ты узнал?

– Можно много чего заметить, если часами висеть на вентиляционной решётке… Пока начмед не прикажет закрыть тряпкой обзор… Ты год скажи! Какой сейчас год?

– Семьдесят пятый.

Он зашевелил губами, подсчитывая.

– Это же… семнадцать лет здесь… – сказал потрясённо. – Мне в этом году тридцать семь… Полжизни… А война?.. Война чем кончилась?

Я опустил голову, стиснув ремень «бесшумки». Было гадостно глушить воспрявший энтузиазм Бернарда угрюмой реальностью. Каково это – спустя столько попыток побега узнать, что мир, куда ты рвёшься, в отличие от тебя, давно сломлен? Стыд кольнул упрекающе, будто это я был виноват, что за семнадцать лет ничем не изменил к лучшему ситуацию снаружи к его, Бернарда, возвращению. Беспокоился о жратве и целости своей сраки да кайфовал в омежьих объятьях.

Не дождавшись ответа, Бернард догадался сам.

– Они не врали…

Я покачал головой. Прости, друг. Из твоего поколения остались единицы.

Закусив кулак, он развернулся и потерянно побрёл по коридору во мрак. Поёжились исполосованные плечи. Я как никогда остро сочувствовал чужой горечи. Возможно, он всё это время надеялся, что кто-то близкий ждёт его дома, где-то там, на берегу Лиосса? Где-то же он черпал силы?

– Но ты… – оживившись, Бернард возвратился. – У тебя семья, так? Меченая омега, дети, наверно. И ты здесь. Значит, сопротивление ещё действует?

– Мы не действуем, нас мало. Мы пришли за омегами. Ну, и за альфами, – добавил я спешно, пока он не обиделся.

– Всё-таки повстанцы есть! Кто командующий? Какое звание?

Он и вправду не умел сдаваться.

– Халлар Тэннэм, фермер из Предгорного округа.

– Грозно…

Раздался тихий щелчок. Бернард рванул к двери. Коммун за ней попятился в угол, комкая на груди форменный халат.

Халлар оскорблённо зарычал в наушнике:

– По крайней мере, мой клан жив! Что ж его командир бригаду не спас?

– Нож у тебя крепкий? – спросил Бернард, который мгновенно вернулся к деловитой активности. – Кидай сюда, замок открылся.

Поймав мой любимый нож на лету, он просунул клинок между створок двери, пошатал, раздвигая их. Обречённый коммун забился в промежуток за офисным шкафом, настойчиво вереща:

– Сорок пятый, не смей! Остановись, Холлен! Сейчас же!

Будто альфа действительно был просто зверем, которому можно сказать «фу».

Бернард цокнул языком, заметив, что я поднял «бесшумку»:

– Не трать пули.

Расширив отверстие между створками, он просунул в него пальцы, навалился на край. Я бросился на помощь, оттягивая в сторону вторую створку. Какой же мощный от него шёл духан, затычки в носу не справлялись! Заключённым в «одиночке» даже элементарная гигиена не полагалась. В его камере и раковины не было.

С шуршащим звуком створки немного разъехались. Обдирая шкуру, Бернард протиснулся в святая святых изолятора.

– Сорок пятый, назад! – зашёлся воплем коммун, выставив перед собой руки.

Неумолимый Бернард устремился к нему, как боеголовка к цели. С хрустом отлетело с дороги кресло, взвился со стола листопад бумаг. Без лишних церемоний он нанизал коммуна солнечным сплетением на мой нож и, придержав умирающего за кадык, дёрнул рукоятку вниз.

– Запитай офис и выход, – скомандовал мне, вытирая нож об одежду убитого. – Верхний ряд, два тумблера справа.

И в голову не пришло не подчиниться. Когда я вернулся от щитка, в освещённой дежурке Бернард шарил по карманам коммунского халата.

– Спрятал, – объяснил он раздосадованно. – Где-то здесь. Белая с голубым, написано «РИС». Кстати, что за «РИС»? Какой город?

– Саард, – отозвался я, шаря по завалу бумаг на столе. Как выглядит ключ-карта, я представлял очень приблизительно.

– Так мы не в Приморье?

Бернард оторвал пояс коммунского халата и завязал сальные сосульки волос в высокий хвост, чтоб в лицо не лезли. Проверил сумку коммуна и надел её через плечо. Рассыпав по полу ведро для бумаг, принялся перебирать мусор.

– Лиосское море за три тысячи километров… Слушай, может, в других «одиночках» тоже альфы? – пришло мне в голову. – Давай проверим?

– Там пусто. – Бернард указал на полку, подписанную как «Картотека изолятора», где стояла единственная здоровенная папка из картона: «045-Холлен». – Бунтарей давно в крематорий свезли. Остались паиньки… О! Великий Отец-Альфа! Батон с тмином!

В фольге среди мусора нашёлся недоеденный кусок бутерброда. Грязными от коммунской крови руками Бернард кинул огрызок в рот и замер, в блаженстве прикрыв глаза.

– О, боже…

– Тебя не кормили? – удивился я. Истощённых повидал на своём веку, он таким не выглядел.

Затаив дыхание, Бернард с закрытыми глазами медленно смаковал объедки и, казалось, забыл, где находится. Его аж потряхивало.

– Эй?

– Божественно… – прошептал он, наконец, с сожалением глядя на пустую фольгу. – Я уже забыл, как это… В «одиночке» кормят безвкусным наполнителем с синтовитаминами. Это часть наказания изоляцией. Не положено никаких ощущений, вкусовых в том числе. Перед дверью стекло стоит, чтоб я даже звуки из коридора не слышал… Первую отсидку от тишины чуть не сбрендил. Потом привык… – Перетряхнув мусор, он полез по ящикам стола; полетели на пол писчие принадлежности. – А наполнитель ещё ничего. Две отсидки назад меня кормили внутривенно, вот это был ад. Тогда начмеда уволили, потому что я потерял двадцать шесть кило за год и чуть не отдал концы. Да ещё от катетера гангрена началась, гнил заживо. Хорошо, комиссия с проверкой приехала. Потом заново жевать учился. Вообще, за плохое обращение со мной уволили уже двоих начмедов. Да и нынешний – кандидат на вылет. Пять месяцев в «одиночке» гноил… Это если я со счёта не сбился. А я наверняка сбился…

Кажется, он всё никак не мог наговориться.

– Думал, это мне досталось, – признался я. – Но до тебя нам всем далеко.

Бернард отмахнулся:

– По-честному, я давно должен в земле лежать с моей бригадой. А я всё бегаю. Так что жаловаться мне… Замри! Убери подошву! – Он разгрёб бумажный завал у моих ног и довольно извлёк оттуда бело-голубую пластинку с эмблемой Института. Бросив её в сумку, развернулся к убитому и секанул ножом. Отрубленный указательный палец коммуна закапал кровью на босые ступни Бернарда с криво обломанными ногтями. – А это пропуск в наше крыло – доступ уровня один-ноль. В первую попытку я на этом погорел. С тех пор учёный.

Отпечаток пальца сотрудника, что ли? Хренасе тут защитные меры!

– Что за крыло?

– Где держат альф.

Бернард прошагал к двери из сектора, вставил ключ-карту в замок, будто делал это каждый день. Створки разъехались, на нас пахнуло прохладой кондёров.

– Разве не осень? – удивился Бернард.

– Июль.

– Вот это я сбился.

Он уверенно метнулся к крайней двери, за которой оказался выход на лестницу. Не оглядываясь, направился вверх по три ступеньки за шаг. Я снял «бесшумку» с плеча и пошёл догонять, озираясь. Альфа, который только что вылез из застенков, так по-хозяйски вёл себя здесь, что я и не подумал сомневаться в его правоте. Только через пролёт опомнился:

– Мы куда теперь?

Бернард шага не сбавил, сумка шлёпала на ходу о его голый зад пролётом выше.

– Ты сказал, что за омегами пришёл?

– Да.

– Знаешь, где они?

– Нет.

– Я тоже. Но я знаю, где найти того, кто знает… Кхарнэ, опять!

– Газ?

Он остановился, зажмурившись, вцепился в перила. Коммунская кровь капала с его ладоней на блестящие ступени.

– На самом деле стены не двигаются, да? – проскрипел он. – И лестница не прыгает?

– Н-н-нет.

– Я так и думал… Со мной бывает. Ничего, сейчас пройдёт. – Не открывая глаз, он присел у перил на корточки.

– У тебя глюки?

– Посиди с полгодика на шести квадратных метрах, я потом на тебя погляжу… – огрызнулся он. – По ровному месту нормально, а где перепады высоты – начинается «вертолёт». На четвёртой попытке из-за этого чуть не погиб. Ноги повело, я через перила – и между пролётами вниз головой… Знаю, что глупо влип. Не ждал таких фокусов от мозга… Всё, прошло вроде. Идём.

Судя по цифре над входом, мы поднялись на седьмой этаж. Бернард без опасений открыл дверь, скользнул в длинный пустой коридор с рядом дверей, где так же гудела тревога. Я подумал, что сегодня насмотрелся одинаковых коридоров на всю жизнь вперёд.

Он шагал широко и энергично, собранный, с прямой спиной, будто не побег из плена совершал, а вёл отряд в атаку на приступ крепости.

– Там отделение жизнеобеспечения. – Бернард похлопал по стене на ходу. – Я на седьмой попытке заходил. Кухня, прачечная. Автоматика в основном. Весь этот коридор воняет стиральными средствами… Отличные твои фильтры.

– Кто знает, где омеги? – спросил я.

Бернард отозвался через плечо:

– Ро́дерик. Он гениальный химик в третьем поколении. Беты его берегут, а он не доставляет им проблем. Где-то раз в год за послушание они дарят Родерику вязку с течной омегой. Импотенты думают, что это хороший подарок… для зверя без души… А у Родерика не хватает духу их послать… В общем, он бывал в омежьем крыле.

– Щедро! А тебя не водили?

Он остановился, развернулся ко мне. Взгляд зелёных глаз надавил в упор, захотелось отступить на шаг. Я поймал себя на том, что виновато потупился, прямо как Арон передо мной. Впервые с тех пор, как я перерос Халлара и почуял себя взрослым, меня сломали взглядом. За секунду.

– Не шути со мной, – попросил Бернард.

Обычным тоном, без укора, угроз или наезда. Но я почуял, что никогда не захочу с ним шутить. И сейчас не собирался, и, честно, не совсем въехал, что тут обидного. Видимо, упустил момент, когда он объяснял, почему согласиться на вязку с заключённой омегой – признак слюнтяйства. Я знал Бернарда минут пятнадцать, но почему-то оскорбить его казалось чуть ли не богохульством. Все мои «извини», «не хотел», «я ни за что бы» и виляние хвостом уместились в многозначительное:

– Лады.

Но я чувствовал, что он всё понял.

Я глянул время – минуло полчаса с начала атаки. Как один миг. Вызвал Халлара:

– Рисса с тобой? Карвел добрался?

– Дополз, – отозвался старейшина. – Из него хлещет, как из кабана, Лиенна не успевает бинты менять. Сейчас прижжём. Карвел на крышу идёт, двоих мало. Рисса вон спит.

– Что Тар?

– Сложно. На улице напротив – отель. Тар говорит, чует с той крыши снайпера.

– Чёрт! Пусть Арон не высовывается!

Он промолчал.

– Халлар! Прикажи ему!

– Поторопи там морпеха. Мне надо резать, здесь сантиметровка, чтоб её. Отбой.

Не прикажет, понял я. Арон уже вычеркнут, он и здесь-то лишний. Не балласт даже, а тикающая бомба у клана под подушкой. Сами и обезвредить не можем, только выбросить, чтобы чужими руками избавиться. И это происходит с моего согласия. Я дал добро.

Может, мы и не сгинем сегодня, и даже станем сильнее, но Арону эта сила уже не поможет.

– У нас проблемы? – спросил Бернард.

– Пока держимся.

Арон, дружище. Не высовывайся там.

Стерильно-безликий коридор свернул под углом, разошёлся надвое, повернул снова. Кажется, по этому пути Бернард с завязанными глазами прошёл бы. Впереди завиднелся просторный холл, в конце которого, возле лифта, маячили металлические створки, раскрашенные огромными буквами по трафарету:

  • Сектор 6
  • Гетерогаметные особи
  • Уровень 1.0

Не выходя в холл, я издали расстрелял движущуюся камеру над входом в сектор, пока мы не попали в обзор. Бернард притормозил.

– Минутку. Мне нужно ещё немного подумать, что им сказать.

– Кому?

– Остальным… Не суди их, они запуганы. Слишком часто видели, как карают за нарушения. Их проще сломать, они гражданские. Нильс художник из творческой семьи, был очень знаменитым. Клейн инженер, Альмор писатель…

– А «суперы»? – Червячок ужаса зашевелился где-то под ложечкой, как перед прыжком в пропасть. – Поделки среди них есть?

– «Суперы»? – не понял Бернард. – Мутанты, что ли? Слышал я какие-то разговоры у охраны, но не интересовался… Обычные поделки должны где-то быть. Раз добровольные доноры перебиты, нам, конечно, растят смену… Но их держат где-то ещё. Если их прямо в Институте растят, их не требуется охранять по уровню один-ноль. Вряд ли их даже простым навыкам обучают. Звери же. Думаю, им уже не помочь.

Вот тут он слегка ошибался. Это обычным не помочь. Видел бы он обученную «суперку» в деле…

Халлар спросил разочарованно:

– Таких, как он, тоже нет?

– Такие мертвы, – напомнил я.

– С категорией «ВА» я один, господин Тэннэм. – Бернард догадался о вопросе Халлара. – Но нельзя списывать остальных со счетов. Вам ведь нужно не только воевать.

– Кто кормить будет этих писателей? – проворчал Халлар.

И, вообще-то, был прав. Арон пока свои девять из десяти по мишеням попадать начал, полторы сотни патронов в молоко пустил. Когда ещё эти инженеры и художники автомат с нужного конца брать научатся? Но, конечно, всяко раньше, чем дорастет до вылазок мой Сайдарчик.

Повесив удобнее сумку, Бернард вытащил из неё отрубленный палец и вытер кровь с подушечки о своё плечо.

– Сейчас покажешь, как фермер научил тебя стрелять, – сказал мне. – За дверью длинный зал – шесть метров шириной. Дежурный пункт – справа, в пятнадцати метрах от входа, за ограждением высотой с метр. Дежурных по крылу четверо, вооружены пистолетами с сонными дротиками, рухнешь секунд через пятнадцать. Постарайся, чтоб не попали в тебя, иначе сгинем оба. Они будут настороже, так как дана тревога. Скорее всего, сидят за ограждением. Один, возможно, обходит клетки. Я ворвусь и отвлеку их. Мои трюки они на записи видели, знают, что я могу сделать за пятнадцать секунд. Так что стрелять не станут, сразу активируют магниты. – Он поднял руки, демонстрируя браслеты на запястьях. Видимо, в них тоже была встроена какая-то пытка, которая в изоляторе не включалась. – Секунд через пять после меня заходи и стреляй… Один мой, трое твоих. И запомни: пока троих не пристрелишь, ко мне ни в коем случае не подходи ближе, чем на пять метров.

– Почему?

– Магниты, говорю же. – Он снова поднял руки с браслетами на запястьях. – Готов?

– Ага.

Про магниты я ни хрена не понял. Просто запомню: к Бернарду не подходить.

Я вздохнул, прочищая мозги. Вот прямо сейчас должен был понестись по венам мой старый знакомец страх. Но я смотрел, как Бернард шагает к двери через холл, и вместо ожидаемого страха на меня накатывал кураж.

Он шагал так решительно, пояс халата так задорно подпрыгивал на голове, и его окровавленные ладони, и пока не давший осечек план побега, и естественная манера командовать – всё говорило о том, что у нас получится. Обязательно. Непременно.

Прижавшись к ледяной стене лифта плечом, я наблюдал, как он прикладывает ключ-карту и палец коммуна к замку.

Створки двери разошлись.

Бернард ворвался в сектор так, что завихрился воздух. Там влажно чавкнуло, тут же загудело, загрохотало металлом, заскрипело, завопило остервенело:

– Холлен, паскуда!

Пять секунд.

Шаг в яркий свет – бело-голубое впереди. «Бесшумку» в руках вдруг повело влево, будто… магнитом. Я с усилием удержал прицел.

Выстрел, короткая очередь, как хруст пальцами. Форменная куртка РИС кулём осела на пол.

Под ногами прогибались металлические листы.

Краем глаза движение – снова щелчок из «бесшумки». За оградой дежурки коммуна отбросило назад, по стене мазнуло алым.

Впереди – длинный пустой коридор, решётки по бокам. Никого – третий тоже в дежурке!

Я разбежался, запрыгнул на невысокую ограду. Вниз – длинной очередью. Пули зацвинькали по полу, по стульям.

На куртке третьего расползлись кровавые круги, он ничком завалился под стол.

Всё. Финиш!

Дрожащими руками я отщёлкнул пустой магазин.

По-омежьи тонкая ладонь третьего разжалась, выпуская пистолет странной обтекаемой формы.

Четвёртый коммун лежал тут же, на столе – навзничь, с моим ножом в горле и с удивлённым взглядом в далёкий потолок. Точный бросок с пятнадцати метров. Недурно их там в морской пехоте учили.

– Отключи-и-и, – простонал сзади Бернард.

Он лежал у противоположной стены слева от входа, распластанный на спине. Окровавленная рука была вдавлена в грудь. Кхарнэ! А говорил, стрелять не будут!

Задохнувшись ужасом, я бросился к нему. Не успел дойти, как «бесшумка» сама рванула из рук, издали прыгнула Бернарду на грудь, звонко клацнув о браслет. Бернард охнул от её удара. Гранаты в моих карманах вдруг ожили, потянулись вперёд, натягивая ткань.

– Это Берн! Берн опять сбежал! – послышалось со стороны решёток.

– Магниты отключи! – прохрипел Бернард. – Красная кнопка на пульте охраны.

Я обрадовался:

– Ты не ранен?

– Отключи, давит!

Я сообразил: кровь на его руке принадлежала зарезанному дежурному из изолятора. Ни фига он не ранен.

Сзади послышалось чьё-то кряхтение. За решётками по бокам оказались разгороженные толстыми стенами камеры. В ближайшей стоял на коленях голый по пояс альфа в оранжевых штанах. Он был согнут так низко, будто собирался заглянуть под шкаф.

Теперь-то я въехал: пол крыла был выложен листами железа. Вот о каких магнитах говорил Бернард: включённые браслеты пригвоздили его и прочих пленников к полу.

Я прыгнул обратно в дежурку, перешагнул убитого. Пульт охраны оказался столом с рядами кнопок, пронумерованных от одного до пятидесяти. Я вытянул свой нож из горла коммуна, протёр о его куртку, а убитого столкнул на пол. Красная кнопка с надписью «фиксация» нашлась с краю.

Освобождённый Бернард уселся, потирая грудь в шрамах.

– Кхарнэ… Отпрыгнул неудачно… От тебя чтоб подальше.

От браслета на его рёбрах остался глубокий вдавленный след. Это какая же сила у магнитов, что здоровенный альфа не мог свою руку с себя стряхнуть? Я за несколько шагов от этих браслетов «бесшумку» в руках не удержал! Вот почему Бернард сказал не приближаться к нему ближе, чем на пять метров. Шагни я ближе – и мог бы остаться безоружным.

Я поднял странный пистолет дежурного: по устройству он напоминал майкар, но лёгкий и тёплый на ощупь, словно сделан был не из металла, а…

– Пластиковый, – объяснил Бернард. Бросив мне «бесшумку», он перегнулся через ограду дежурки и заколотил по всем подряд кнопкам. – Отлично он тебя научил. Стрелять.

Почему-то его комплимент был чертовски приятным. Я не краснел, когда меня нахваливали омеги в боксе или Халлар по итогам вылазок, а тут смешался, как сопель, глаза в пистолет уткнул.

Он пластиковый, ну конечно. Когда «фиксация» включена, обычная пушка притянется к ближайшему браслету.

По коридору загудело, залязгало металлом. Я дёрнулся, но Бернард успокоил:

– Это я клетки открыл.

Он перевернул лицом вверх коммуна, сражённого ножом, кинул в сумку его пластиковую стрелялку. Труп глядел в потолок распахнутыми глазами.

– Берн, это ты?! – закричали из коридора.

– Сбежал!

– Ты ещё живой!

– Тебя семь месяцев не было!

– Семь? – удивился Бернард, глянул на меня. – Я насчитал пять. Дай-ка гранату.

Как во сне: достаю из разгрузки гранату, вкладываю в ладонь Бернарда, он стряхивает её в свою сумку. Я даже не спросил, на хрена ему граната? На хрена он, ухватив коммуна за кисть, поволок мертвяка вдоль коридора, мимо решёток?

От Бернарда исходила настолько ощутимая уверенность, что я ни капли не сомневался в том, что он знает, что делает. Всё ништяк. Мне больше не нужно выволакивать на себе нашу миссию, на которую я вообще идти не хотел. Этот зловонный альфа с содранной шкурой и высушенными мускулами, который страдает от глюков и чуть ли не кончает, пожирая хлеб из мусорки, сейчас разгребёт всё дерьмо и выведет нас отсюда.

Я успокаивался рядом с ним. Нутром чуял, что всё под контролем. Под его контролем.

Отбросив игольчатый пистолет, я повесил «бесшумку» на шею и направился вслед за Бернардом.

Из-за решёток слышались голоса пленников:

– Ты почему здесь, Берн?

– Как ты сбежал из изолятора?

– Кто это с тобой?

– Ты опять за своё?

– За нами пришли повстанцы! – объявил Бернард, таща коммуна мимо решёток. – Мы уходим.

Хотя двери клеток уже были открыты, почему-то никто не выходил в коридор. Я подошёл ближе, подгоняемый любопытством. Впервые за чёрт-те сколько лет была возможность увидеть незнакомых взрослых альф! Сказал бы мне кто такое две недели назад, послал бы.

Клеток по бокам коридора было дофигища, но большинство пустовало. Видимо, чтобы охране далеко не ходить, всех пленников кучно разместили поближе ко входу. Я, раззявив рот, вертел башкой. По сравнению с поджарым, ободранным и обросшим бородой Бернардом, другие альфы выглядели не то что ухоженными – холёными. Похожие, как с одной партии: бритые головы, выскобленные щёки, подкачанные торсы распирает упругим мясом, с корявыми коммунскими татухами на шеях. Голые – лишь на двоих оранжевые штаны. Видимо, право носить одежду заслужили не все.

Запястья и одну лодыжку у каждого охватывали такие же браслеты, как у Бернарда. Я не имел большого опыта в определении возраста альф, но все семеро выглядели примерно ровесниками Халлара. Не такие гладкомордые, как я, постарше.

Ни у одного на теле не было полос сорванной кожи.

Альфы топтались в своих клетках, с беспомощной завистью глядя на идущего по коридору Бернарда, на меня. Стояли прямо перед раскрытыми дверями, не решаясь переступить невидимую черту. Как раньше Рисса не смела выйти под своды пещерных залов.

Бернард тихо выругался, бросил коммуна.

– Вы не поняли? Вы свободны! Идём со мной! – обратился он к ним, шагая вдоль клеток. – Уннар! Клейн! Повстанцы здесь! Вы что, не видите? – Его рука схватила меня за предплечье. – Где, вы думаете, он взял этот автомат? Смотрите! Браслетов нет, одежда – самодел, молодой – ему лет двадцать! На нём омежья метка! Вот она, свежая! Он даже запах маскирует, подойди, понюхай! Он пришёл снаружи! И пришёл не один!

Пленники пятились от его горящего взгляда. Отступали в глубину своих клеток, где за решётками виднелись широкие кушетки с толстыми матрасами и пушистыми одеялами, шкафы с книгами, ковры на железных листах пола, письменные столы с лампами, картонные модели самолётов, тарелки с недоеденными, засохшими ломтями мяса.

– Ты зря затеял это, Берн, – звучало сожалеюще.

– С тебя опять снимут шкуру, и всё.

– Отсюда никто не смог бежать.

– Будем первыми! – не унимался Бернард.

– У тебя ни разу не получилось.

– У меня ни разу не было автомата и повстанцев в здании! Хватит подчиняться бетам! Альфы вы или нет? Альмор! Мортен!

– Извини, Берн. – Альмор виновато склонил голову, так, что подбородок в грудь уткнулся. – Не у всех яйца с алмазным напылением.

– Да чтоб вас! – Бернард сплюнул в сердцах.

Я поверить не мог. Они действительно не хотели уходить! Не хотели бросать насиженные клетки с удобствами ради кромешной неизвестности. На вид – могучие амбалы, а внутри – трухлявые и изъеденные страхом.

– Берн, ты заберёшь меня? – послышалось жалобно из дальней клетки.

Бернард обрадованно бросился туда, ласково вывел пленника за плечо в коридор.

– Конечно, Нильс, – сказал покровительственно. – Как я тебя брошу? Ты же читал мне книги и заключал пари на мой индекс.

Таким тоном говорят с детьми. Нильс глупо заулыбался:

– Я не промазывал больше, чем на три процента… Так вот ты вблизи какой. Ты и на ощупь жёсткий.

На первый взгляд Нильс выглядел таким же процветающим, как остальные. Но сутулые плечи, вжатая голова, бегающие глаза и придурковатое выражение лица – весь его облик показывал: что-то с этим альфой не то.

Значит, это и был спятивший художник, за которого мстил Бернард. Ради которого дал содрать с себя кожу живьём и полгода парился на шести квадратных метрах «одиночки», в пустой бетонной конуре без окон. Пошёл бы я на подобное ради мести за Гая, например?

Сравнивать себя с Бернардом показалось сродни кощунству. Где я и где он.

– Думаю, мне тоже пора убираться отсюда. – Ещё один пленник, одетый в оранжевые штаны, покинул клетку за моей спиной, шагнул к Бернарду и пожал его руку. – Индекс уже ниже тридцати. – Он кивнул в сторону своей клетки. – И продолжает падать. Долго я тут не протяну.

– Пора на волю, Родерик. – Бернард обрадованно потряс его ладонь.

Я оглядел клетки: возле каждой снаружи, на решётках, висели картонные таблички с числами: сорок три, шестьдесят восемь, семьдесят два… На клетке Родерика висело двадцать четыре. Что тут за соревнование?

– Ну, а вы? – Бернард прошёлся вдоль клеток, с надеждой заглядывая в лица. – Идём! Уннар! Тормод!

Недоальфы прятали глаза, им было стыдно. Бернард швырял им свободу под ноги – нагнись и бери, но они отказывались дать за неё даже эту цену. Готовы были похерить единственный шанс выйти из этого сектора под лучи настоящего, а не искусственного солнца. Это не альфы, это трусы убогие. Гетерогаметные особи.

Тишину прерывали только бесконечные гудки тревоги.

Я открыл рот объяснить им, что от каждого из них зависит жизнь двоих омег, но Бернард опередил меня.

– Значит, вы хотите остаться?! – Его хриплый рёв и меня заставил вздрогнуть. – Вам тут хорошо? Да, снаружи – дерьмо. Да, мы проиграли войну. Но посмотрите ещё раз на этого альфу. – Бернард ткнул на меня окровавленным пальцем, я невольно приосанился. – Он оставил дома омегу и детей. Он отнял у коммунов эту навороченную пушку и пришёл освободить вас, потому что вы нужны там, снаружи. Он может здесь погибнуть! А вы хотите подтереть зад его поступком? Остаться хотите? Чтобы твои, Клейн, инкубаторские ублюдки изобрели новое оружие и убили детей этого альфы? Да? Чтоб твои, Уннар, «ординарные» потомки населяли города, где жили наши родители, убитые в своих постелях? Чтобы для детей этого альфы нигде не было места? Твои коммунские дети, Альмор, будут красивым слогом переписывать историю, чтобы памяти о нас вообще не осталось! У детей этого альфы не станет ни прошлого, ни будущего!.. Мы с Нильсом и Родериком сейчас уйдём. А вы – посмотрите этому альфе в глаза и скажите ещё раз, что вы хотите остаться!

О-о-о, Бернард знал, как поджарить у «гражданских» совесть. Жалко было смотреть на их внутреннюю борьбу. Они и на меня теперь глаз поднять не смели – как смотреть на того, кого предаёшь по своему малодушию?

Первым не выдержал Мортон. Вдохнул до дна, стиснув зубы, и вышел из клетки под резкий люминесцент.

– Да, мы не бойцовые псы, – сказал виновато. – Но у нас тоже есть зубы. Прости, что тебе пришлось напоминать об этом, Берн.

Примеру Мортона последовал Клейн. Затем Альмор… Один за другим они переступали границы своих клеток, будто в ледяную воду сигали с двадцатиметровой вышки. Покойных бет, что валялись посреди холла, опасливо обходили боком.

Окружённый лоснящимися телами Бернард казался чуть ли не задохликом на таком фоне. Я всегда считал, что чем крупнее туша, тем круче альфа. Разве я сам не доказательство? Но сегодня понял, что истинную мощь нельзя потрогать пальцем или разглядеть в зеркале. Хотя она есть. Ох, как есть. Её даже слепоглухонемой почует, когда окажется вблизи.

– Значит, уходим. – Бернард вздохнул с облегчением. – По пути давайте заглянем к омегам. Они нам пригодятся. Как вы думаете, а?

Альфы засияли плотоядными ухмылками, которые скрывали нервный мандраж. Даже Арон час назад, перед штурмом, выглядел увереннее.

– Родерик, помнишь, где держат омег? – спросил Бернард.

– Думаешь, я могу забыть?

– Собирайтесь. Форма одежды любая, там июль.

– Нужно вывести из строя браслеты, – предложил, кажется, Клейн, это который инженер. – Может, в дежурке щипцы какие-то есть? Если перекусить плату…

– Можно зубами, – перебил его Мортон. – Друг у друга. Это ногти ломаются, а у челюстей сила сжатия до сотни атмосфер.

Бернард изменился в лице, повернулся к инженеру:

– И давно ты это понял, Клейн? Что он работает от платы?

– В тот же день, как на меня его надели. – Тот пожал плечами, мол, оскорбляешь.

– Я через неделю примерно, – заявил Мортон. – Но какой смысл в этом знании? Самостоятельно плату всё равно не вытащить.

– Ну да… – кивнул Бернард. – Никак… Готовьтесь. Мне тоже штаны найдите. А то к омегам – без штанов…

Подхватив за ступню мертвяка с разрезанной шеей, он поволок его дальше по коридору.

– Слушай… – Я догнал его, понизил голос. – А что это за таблички с числами на решётках? Почему Родерик решил идти с нами?..

– На табличках – индексы фертильности, – отозвался Бернард. – Обновляются раз в неделю, после каждой ходки в лабораторию. Показатель, сколько процентов живчиков способны к оплодотворению. Для устрашения нам вешают. Для психологического воздействия. Если индекс ниже двадцати, спишут с баланса как отработанного. Списаний ещё ни разу не было. Но двадцать четыре у Родерика – это очень близко.

– «Спишут» – означает…

– Убьют.

Бернард доволок труп туда, где заканчивался ряд клеток, а в тупике коридора находилась запертая дверь с вывеской «Лаборатория». Такая же, раздвижная, без ручек, только пластиковый квадрат на стене в качестве замка. Бернард приставил к замку указательный палец мертвяка, затем, подтащив его повыше за воротник, приблизил к квадрату раскрытый в предсмертном удивлении глаз.

Автоматика считала зрачок, и двери зашипели, открываясь. Фигасе! Лабораторию, где из альф добывали, как выразился Бернард, «биоматериал», охраняли пуще самих пленников. За раздвижной дверью оказалась ещё одна – обычная, металлическая, вообще без замка.

Оттолкнув мертвяка, Бернард потянул за ручку и скользнул внутрь. Я – следом. Посреди светлого помещения, полного столов, шкафов, бумаг и пробирок, стояло массивное кожаное кресло с подведёнными к нему трубками. Целая уйма трубок, трубочек и трубищ – конструкция занимала весь центр лаборатории. Под подошвами гнулся пол из металлических листов.

Бернард взвесил в руке стоящую на столе керамическую чашку с остатками кофе – лаборанты расслаблялись тут, что ли? – и с краткого замаха запустил ею в угол потолка. Хрустнула расколоченная видеокамера, задзынькали осколки чашки, кофе плеснуло по стенам.

– Откуда следили? – спросил я.

– Не знаю, но этого им лучше не видеть.

Он целенаправленно зашагал в угол. Подхватил по дороге стул, шарахнул им о край стола, выломав ножку из прочного пластика с куском ДСП-шки. Смахнутые пробирки зацвинькали по листам пола. Орудуя ножкой, как ломом, он принялся вскрывать шкаф с красными крестами на дверцах, тоже пластиковый. Аптечка, что ли?

Я с любопытством разглядывал заковыристую конструкцию с трубками. На подлокотниках и внизу кресла торчали крепления из широких кожаных ремней – для рук, ног, даже для шеи. Сидящий, точнее, полулежащий, был надёжно зафиксирован. Сверху над сиденьем, помимо прочих шлангов, свисала толстая гибкая хрень, похожая на слоновий хобот, со сморщенным отверстием на конце, будто птичья гузка.

Ах ты ж, идрит-ангидрит! Да это же самая настоящая дрочильная машина!

Дверца аптечного шкафа заскрипела под напором лома, грюкнула, сдаваясь. Внутри действительно оказались упаковки лекарств. Я вспомнил поездку в тлеющем вагоне с пилюлями, и к горлу подкатила тошнота, хотя фильтры исправно блокировали запахи. Медикаменты, бу-э-э.

Бернард принялся методично обследовать содержимое шкафа, отбрасывая ненужные пачки через плечо. Он точно знал, что искал. Он в каждый момент времени точно знал, что делает и зачем.

– Так, значит, вот как они… – сказал я, обходя дрочильную машину по кругу. – Сильно не посопротивляешься. Как беты вообще до такого додумались?

– Беты? – зло бросил Бернард. – Не думаю. Уверен, эту штуку изобрёл альфа. Наверно, до войны ещё, для добровольных доноров. Он зна-а-ал толк в онанизме. Так тебя выцедит – не то что сопротивляться, имя своё забудешь. Они ещё и приманку пускают…

Я почуял, что ему адски неприятна эта тема. Каким бы феерическим ни был перепихон с роботом, но, как ни крути, это всё равно изнасилование. Принуждение, ломка безо всякой свободы выбора. Бездушный пластик вместо живого омежьего лона, даже вместо родного кулака. Каждую неделю, семнадцать лет подряд. Хотя нет, он же большую часть времени чалился в «одиночке»…

– Что ты ищешь? – Я сменил тему.

– То, чего мне не хватало все четырнадцать попыток. – Очередная упаковка ампул рухнула в кучу. – Меня каждый раз вырубали сонными дротиками. Но незадолго перед моим крайним походом в «одиночку» в этом кресле у Родерика случился приступ. Он старший из нас, двадцать второго года рождения, ему за пятьдесят уже. Здоровье не то. А в тот период… не знаю, может, коммуны получили оптовый заказ на технарей? У Родерика фертильность уже тогда была ни к чёрту. Его стали водить сюда каждый день. И сердце не выдержало. Откачали, конечно, стали давать ему перерыв. С тех пор в лаборатории появился этот медшкаф. Я нажрался мыла, чтобы в кресле симулировать эпилепсию и посмотреть, что они здесь хранят. Видишь? Целый склад сильнодействующих, а среди них… – Он вытащил картонную упаковку с торчащими кончиками готовых шприцев. – …эфедрин.

– Чего «дрин»?

– Дарайн, сколько там доз?! – ахнул в наушнике Халлар.

– Держи под рукой. – Бернард протянул мне один шприц. – Вмажемся перед входом в омежье крыло.

Я взял хрено-дрин, растерянно глядя, как перетекает внутри прозрачная жидкость. Где-то я уже видел такие. Вроде бы в лазарете Аби. Кажется, лекарка называла это стимулятором…

…и вводила Риссе в день, когда мы привезли её в Гриард. Спящую.

Да!

– Десять, – ответил я Халлару, расплываясь в улыбке. – Тут десять доз.

И Гая с Риссой разбудить хватит.

Бернард заговорил азартно:

– Родерик рассказывал, что в омежьем крыле охрана по уровню два-ноль. Магнитная фиксация оттуда не включается. А наши яйца – достояние Федерации. В нас не будут стрелять боевыми. Получается, с такой страховкой… – Он сунул мне коробку. – …мы неуязвимы.

Я в изумлении вперился в две зелёных бездны. Сейчас пошёл бы с ним хоть на самого Сорро. Прямо в столицу, в президентский дворец. Такие альфы не ходят по земле, это она им под подошвы стелется. Сплошное «смогу» – от дурацкого хвоста на макушке, перемотанного поясом халата, до обломанных ногтей на ногах. Казалось, ему слово «сомнение» вообще не знакомо.

Как же вышло, что он семнадцать лет гнил здесь с таким внутренним жаром? Или он как пружина, которую жали, жали годами, а теперь она ка-а-а-ак распрямилась?

– Бернард… ты… ты просто…

Чума.

– Иди к остальным, – сказал он уже спокойно. – Выходи. В проходе не стой.

Прижимая к груди стимуляторы, я покинул лабораторию, оглядываясь. Бернард дождался, пока я отойду от входа подальше.

Затем вытащил из сумки гранату, дёрнул чеку. Воткнул гранату в хобот дрочильной машины и кувырком выметнулся из лаборатории. Тут же стремительно вскочил, захлопнул дверь и привалился к ней спиной.

Внутри прогремел взрыв. Дверь дрогнула, пыхнув трухой из косяков. В коридоре засуетились:

– Это что было?

– Бомба?

– Кажется, Берн прикончил Красотку Летти!

– Совсем?

– Красотка Летти издохла?!

А с юморком типы. Прозвали дрочильную машину омежьим именем.

Бернард удовлетворённо прищурился:

– Минус одна мечта.

Мне не показалось, у него действительно были с рободрочером личные счёты. Вот зачем он взял у меня гранату.

Глава 4

Кто-то бросил Бернарду оранжевые штаны, он запрыгнул в них почти на ходу.

– Ещё секунду, – сказал. – Заберу кое-что своё.

Поправляя сумку, он шагнул в одну из клеток, пустую – лишь унитаз и тряпичная лежанка на полу. Встал на колени и принялся выковыривать что-то из-под плинтуса ногтем. Ему явно было известно точное место, где ковырять.

Видимо, в этой клетке его и держали. Смутьяну не полагались ни пушистые одеяла, ни ковры, ни развлечения с моделями самолётиков. Голый пол и тряпка – как в «одиночке». На решётке висела покрытая семимесячным слоем пыли табличка с индексом фертильности девяносто два. Напротив, через шестиметровый холл, находилась клетка Нильса, откуда тот читал Бернарду книги.

А Бернард отсюда наблюдал, как его соседа уничтожает электрическая пытка.

– Вот, держите. – Я раздал альфам шприцы с «дрином», по одному для каждого. Лишние спрятал в разгрузке.

Пока мы громили лабораторию, альфы вскрыли шкаф в дежурке и натаскали оттуда оранжевых штанов. Другой одежды не нашлось, обуви тоже.

– Тебе не сто́ит колоть это, Родерик. – Бернард показался в проходе, надевая на шею шнурок из коммунского ботинка. – Мотор побереги. Заснёшь – на себе тебя вынесем.

Родерик сунул шприц в карман штанов.

– Оно-то верно, – кивнул. – Но пусть лежит – на всякий случай.

Я вытащил горсть носовых фильтров.

– Вставляйте. Не будем рисковать.

Хватило лишь на пятерых. Я извлёк свои, отдал Нильсу.

– Я меченый, – говорю, – мне не нужно. Координатор надеть заставил.

А этот двинутый рисовальщик неизвестно, что может выкинуть, когда приманка в голову шибанёт. Да и все они… ненадёжные. Хоть бы дуреть там не начали. Они ж семнадцать лет омег не видели.

Без фильтров остался Уннар. Бернард молча положил ему в ладонь свои. Уннар так же молча принял, не поблагодарил, не спросил: а ты как же? Кажется, он думал, у Бернарда ещё полсумки таких. Или что самому Бернарду ничего не надо, и вообще – никогда не хреново, и не страшно, и не больно.

Никто не выглядел готовым вламываться туда, где можно получить в репу. Кхарнэ, они не ради каких-то возвышенных целей биться шли, а ради самих себя, ради возможности снова вязаться с омегами и выбить себе шанс на будущее – но всё равно сомневались: стоит ли? Даже за нашими спинами!

Бернард оглядел всех.

– Оружие собрали?

Двое бросились шмонать убитых.

Не собрали, положились на мою «бесшумку». Они мне нравились всё меньше. Альфохлам. Я не был уверен, что такие нужны клану. Но они были важны для Бернарда. Он впрягался за них, он убивал за них, заморачивался их благополучием. Только что он отдал им единственное, что мог отдать. Значит, они были нужны.

Без фильтров в носу вонь немытого альфы вблизи ощущалась убийственно. Наверно, от меня так прёт, когда после двух-трёхнедельной вылазки в Гриард возвращаюсь. Возвращался.

На шее Бернарда висел на шнурке от ботинка армейский жетон-смертник. Я прочитал выдавленное в металле.

  • Бернард Холлен
  • **38.10.07
  • В (III)+
  • Всеобщ. монотеизм

Каким-то образом он умудрился сохранить в этих казематах частицу своего прошлого. У меня и на свободе не вышло. Я был слишком малой и не знал, насколько важно помнить свои корни.

Подобрав пару игольчатых пистолетов, горе-войско окружило своего предводителя, ожидая новых распоряжений.

– Ну что, Родерик, – сказал Бернард. – Показывай.

Я шагал рядом с Родериком, выставив в готовности ствол. Босые лапы альф глухо били пятками расписные полы коридоров, нас подгоняли гудки тревоги. Сзади раздавалось мычание: Нильс беззаботно напевал что-то под нос. Хорошо ему, стукнутому.

– Берн… – тихо говорил кто-то сзади. – Если не выгорит… Прикончи меня. Прикончи, пообещай. Я не вынесу их пытку. Или в «одиночке» с ума сойду. Мне той недели хватило. Как ты можешь в тишине? Годами!

Родерик свернул в неприметную дверь, ступил вверх по лестнице.

– Я буду очень стараться, Тормод, – прохрипел Бернард. – Чтобы никто из нас больше не попал в «одиночку». Никогда… Ох, чёрт!

Он, видимо, оступился – по ступеням сзади грохнуло, завибрировали перила. Другие альфы поймали падающего.

– Ты чего, Берн?

– Подождём, – остановил я Родерика. – Снова глюки?

– Угу, вертолётит. – Бернард поднялся, зажмурившись, протянул вслепую руку. – Некогда ждать. Клейн, где там твоё плечо? Веди меня. Рухну – ловите.

Ну нет так нет. Мы двинулись дальше.

– У меня так было, – сказал Тормод. – После «одиночки». Стены едут, ноги заплетаются. Дерьмово.

Поднявшись на девятый этаж, мы свернули с лестничной площадки к светлому коридору с джунглями по бокам и окном во всю стену. Здесь, на верхнем этаже, июль нахрапом вторгался в здание сквозь стекло, соперничая с кондёрами – кто кого. Побеждала техника: летнее пекло внутри не ощущалось. Вся эта зелёная лабуда в необъятных деревянных кадках буйно плелась под солнцем.

– Смотрите! – зашумели альфы.

– Небо!

– Там двор внизу!

– Листья живые, потрогай!

Всполошённые, как дети, они жадно тянули шеи к окну, на ходу подставляли ладони под солнечные лучи, блаженно жмурясь. Бернард сорвал с куста лист, растёр в пальцах и отрешённо вдыхал аромат жизни.

Я уставился за окно, на крышу напротив, через двор. Тар. Арон. Карвел. Не подведите там, братья. Мне-то проще, со мной Чума.

На плоской крыше никого видно не было. Возможно, они отстреливались прямо над нами.

– Надо идти. – Я деликатно подтолкнул Родерика в спину; он отвернулся от окна и ускорил шаг.

Нильс затянул мягко, почти по-омежьи:

  • На речке, на речке, на том бережо-о-очке
  • моет омеженька белые но-о-ожки…

Круть, зашибись просто. Один дуремар с винтовкой у нас уже есть, теперь второй до кучи. Впору богадельню открывать.

В наушнике зашипел тревожный голос Халлара:

– Дарайн, ускоряйся! БТРы на подходе.

Я глянул на часы: уже сорок минут, как мы бросили вызов саардской службе безопасности. И то долго они БТРы гнали. Броню их «танатосом» не прошибёшь, а к гранатомёту у нас три сраных заряда. Дальше на крышу полетят зажигалки – Тару под ноги.

  • Белые ножки, лазоревы гла-а-азки…

– Спешим мы, спешим, – оправдывался я. – Пусть выкроят нам ещё немного времени. Что тот снайпер?

– Там же, на крыше отеля. С дырой в башке.

Ещё бы. Он не был лучшим снайпером Федерации.

– С дверью почти готово. Дело за вами, – упрекнул Халлар. – Отбой.

– Сколько у нас времени? – спросил Бернард.

  • Плыли к омеженьке белые гу-у-уси,
  • Кыш, вы, летите, воды не мути-и-ите.

Я обернулся:

– Почти нет. Мне нужно найти «суперок». Буду искать их. А вы освободите других омег. По две на каждого.

– По две? – удивился Бернард. – Почему только по две?

Стоило сразу понять, что с ним по данному вопросу будут сложности. Сможет ли тот, кто от себя отрывает ради других, понять трезвый расчёт Халлара? Какими словами объяснить ему то, что самого меня жгло нещадно?

В наушнике, мешая соображать, работала болгарка.

– Если освободим больше… – Я припоминал логичные доводы старейшины. – Мы не сможем удовлетворить все их потребности.

– Потребности?! – Я поёжился от его хриплого возмущения. – Им нужна свобода! Это их потребность!

Он догнал меня, чтобы глядеть в лицо и теснить своим двойным зелёным прессом. Я это давление и в спину чуял. Было безмерно сложно возражать ему, сложнее, чем Риссе, намного сложнее, чем Халлару. Как можно спорить со стихией?

– У меня приказ координатора. – Не выдержав пресса, я укрылся за спину Халлара.

– Как уходить будем? – требовательно прохрипел Бернард. – Как?

– Через канализацию. За город… У нас там всего один фургон.

– Они и пешком пойдут!

– Бернард…

Не прессуй, меня и самого это гнетёт.

– Ты не представляешь, о чём просишь, повстанец, – поддержал Бернарда Альмор.

Да о чём мы, собственно, спорим, подумал я. У нас времени ровно до тех пор, пока Тар не провалится в панику. Защищать ворота станет некому, шакалы пойдут на штурм и вырубят парализаторами всех, кто есть в Институте. Стандартные действия при захвате заложников и мирных зданий.

Моя задача – «суперки». Пусть Бернард выпускает, кого хочет. Много всё равно навыпускать не успеет.

– За этим поворотом. – Родерик остановился на краю коридора.

Я присел, выглянул из-за угла.

– Как мы войдём?

На раздвижной двери в омежье крыло знакомыми трафаретными буквами значилось:

  • Сектор 2
  • Стационарное отделение
  • Уровень 2.0

Стационарное, значит… Ну и написали бы: «омеги тута», чего мозги компостировать?

Повозившись в сумке, Бернард вытащил всё тот же отрубленный палец и ключ-карту, передал их Клейну.

– Доступ уровня один-ноль является высшим, – ответил мне. – Даёт право входа в более низшие уровни.

– Это тебе так кажется или…

– Или. Меня занесло в перинатальное на… двенадцатой попытке. Там тоже два-ноль.

– И что в перинатальном?

– Инкубатор.

Я выглянул из-за угла ещё раз, щелчок «бесшумки» расколотил камеру над входом в сектор.

Инкубатор. Вот где повзрывать бы всё. Но сколько там зреет в питательном растворе омежек и альфят рядом с бетами?

Вытащив из кармана разгрузки «дрин», я всадил иглу в бедро. Сбоку грохнуло: Бернард выбил с разгона ближайшую по коридору дверь, ворвался внутрь. Кого-то, взвизгнувшего там, смачно чмякнуло. Визг умолк.

С потолка продолжали реветь сигналы тревоги.

Содрав дверь с петель, Бернард прислонил её к стене, кулаком пробил дыру в шпонке насквозь на уровне глаз. На кулаке закровоточила царапина.

– Прикроемся от игл, – объяснил он. – Они там, наверно, выстроились с пистолетами наизготовку. Если истыкают, как ежей, никакой эфедрин не поможет.

В жар бросило внезапно, словно кондёры разом заглохли. Сердце затрепыхалось – как будто Риссу увидел – пламя хлынуло по венам. Мышцы распёрло изнутри, лёгкие зачастили накачивать воздух, задеревенел член. Даже земное притяжение уменьшилось, показалось, я могу одним прыжком весь коридор перемахнуть.

– Ещё омег не видели, а уже… – удивился кто-то.

Я различал каждую пылинку, каждую трещинку потолка, каждую выбоину гранитного пола. Краски стали ярче, звуки – чётче, запахи – резче. Я бы сейчас на макушку Циренского пика за три минуты вскарабкался и даже дыхалку не сбил. Несокрушимость, всемогущество!

Забористая штука этот «дрин»! Под таким можно и вдвоём города брать. Если вдвоём с Чумой.

Родерик, который единственный не вкололся, смотрел с любопытством на покрасневшие морды.

Бернард подхватил щит из шпонки, шагнул ко входу в омежье крыло. Свирепо уставился в пробитую кулаком дыру, часто вздымались плечи. Бойцовский пёс перед рывком. У него едва дым из ноздрей не валил.

Я поднял невесомую «бесшумку», зарядил полный магазин и встал за его спиной.

– Клейн, – раздалось хриплое. – Открывай.

В дыру на щите плеснуло светом, ослепило на миг. Бело-голубое. Везде.

Я выставил «бесшумку» из-за края щита, поливая пулями.

Плечом к спине Бернарда. Шаг. Ещё шаг. Крики. Красное.

Под ногами мягкое, пока живое. «Бесшумка» захлебнулась последним плевком, отлетел пустой магазин, клацнул, вставляясь, новый.

– Пошли! – Бернард с рёвом рванул вперёд, щитом впечатал кого-то в стену, шпонка раскололась. Я стал различать отдельные вопли:

– Бегите!

– Альфы!

– На помощь!

Бернард крушил чей-то череп осколком двери.

Крошево стекла, кровь – лужи, бело-голубое – трупы. Длинный холл, похожий на крыло альф, намного, намного длиннее, разветвляется, и ещё впереди, и дальше.

Сзади ворвались остальные альфы, заклацали игольчатые пистолеты – в своих бы не попали.

– Клетки, живей!

– Открывай!

– Где ключи?

– Родди! Родерик! – омежий крик.

Решётки, решётки, решётки – тонкие, не то что на уровне один-ноль, везде, куда хватает глаз. Запах – тягучий, настоянный. Смешение омежьих ароматов: пряное, сладкое, цветочное, густой сироп приманки. Омежечки, белые ножки с браслетами на лодыжках – за прутьями клеток, тонкие руки, бритые головы, умоляющие глаза. Подростковый сон.

– Как открыть? Клейн, как их открыть?

– Пульт охраны заблокирован! Отсюда не открою!

– Они ждали нападения! – хрип Бернарда. – Ломайте!

– Родди?

– Эйден! Это я. Сейчас выпущу, сейчас!

Выстрел, очередь – бело-синее сползает по решётке. Бьёт по рёбрам разогнанное «дрином» сердце. Сзади скрежещет металл – альфы рвут решётки руками.

В этой клетке апатия – пустой взгляд, в этой – истерика на коленях, в этой…

– Эй! Омега! – Я рванул, решётка заскрипела в пазах. – Где держат «суперок»? Поделок? Знаешь?

Мышцы взвыли краткой болью, оторванная решётка полетела в проход. Я всемогущ.

– Давай, выходи! Знаешь? «Суперки»? Поделки?

– Где-то там. – Взмах рукой. – Там! Их водят оттуда.

Мне дальше, дальше. Крики, слёзы, клёкот выстрелов, кровь. Я вытащил из шеи иглу, переступил мертвяка. Сзади – оглушительный лязг металла, высится гора решёток в проходе, скрип, грохот, мешанина белых омежьих тел, пятна оранжевых штанов.

– Родди!

– Род, я здесь!

– Герта, это ты! Шенти, детка!

– Здесь есть такие, кого ты не трахал, «Родди»?

Распутье – куда ни пойдёшь, везде клетки. Куда?

«Дрин» в моих мышцах рвёт прутья из пазов, руки отзываются болью. Светлая попка мелькает мимо к хаосу у входа, обдаёт сладостью. Тебе, Карвел.

– Эй, омега! Где «суперки»? Поделки.

– Не знаю, не знаю!

– Пожалуйста!

– Выпусти!

– Альфа!

– Не уходи!

– Родди-и-и-и-и!

Мне нужны «суперки», только они. Я не могу. Простите, простите меня, я не могу, милые. Я не слышу мольбы, не вижу слёз, не чувствую протянутых сквозь решётки рук. Я всемогущ, но я беспомощен. Да что же это!

Ах, чёрт с ним – рывок, боль – живей, беги к выходу. Тебе, Гай.

– «Суперки»! Где они, скажи? Мутантки!

– Кажется, там.

Невзрачная дверь между клетками, хоть какое-то разнообразие, толчок – не заперта, свист, короткая очередь, тела убитых рухнули на пол, я смёл ладонью застрявшие в разгрузке иглы, одна всё же впилась в щёку. Бирюзовая тумбочка, стол, пальмы в горшках, двери, двери…

стопэ.

Спокойно.

А я ведь знаю эту бирюзовую тумбочку.

И горшки эти знаю с пальмами.

Я знаю этот стол. За ним табурет на трёх ножках – да, вот он.

А если пройти вперёд двадцать два метра, вот сюда, и открыть вот эту…

«015»

…вот эту незапертую дверь, то можно…

…почувствовать аромат истинной омеги, который витает здесь до сих пор.

Упругое ложе посередине, унитаз и голые бирюзовые стены. Всё точно такое же, как на тех листах, которые Рисса размалевала цветными ручками в мастерской в техзале Гриарда. В этой унылой комнатушке росла моя малышка.

Я уже соскучился по её запаху…

Кхарнэ, нашёл время разнеживаться!

Я выскочил обратно в коридор, вломился в соседнюю дверь. Подобрав под себя ноги, на ложе сидела голая, совсем юная омега – лет пятнадцати, наверно. Я подошёл, тронул шею: №022-РИС-С/4. Двадцать вторая. «Суперка» четвёртого уровня. Золотко ты наше.

– Встать! За мной!

Омега покорно отложила что-то бордовое, что держала в руках, вытянулась у ложа – руки по бокам. Я подхватил с ложа – оказалось, толстый прозрачный тюбик с чем-то бордово-густым внутри. Это не те ли космические харчи, за которые Рисса когда-то зубную пасту приняла и нажралась её?

Я ткнул тюбик в карман, подтолкнул золотце к выходу.

– Пойдём. За мной, за мной.

Знакомая твёрдость тела, как у альфы, как у Риссы. Эта изящная белая ручка может легко переломить бете позвоночник. Ах, ты ж, золотце! На ногах – никаких браслетов, в отличие от остальных омег. К «суперкам» даже электрическая пытка не применялась. Настолько послушные?

Пятнадцать дверей справа, пятнадцать – слева. Их не запирали, «суперки» не знали, зачем им выходить из закрытого отделения. В одной из комнатушек оказалась прозрачная кабина с надписью «ультрафиолет», во второй – душевая, третья была заставлена какими-то станками. Что-то типа велосипеда без колёс, но с электронным табло на руле, длинные палки со стальными блинами на концах, перекладины на стене, кресла какие-то с болтающимися резинками, но без ремней для привязывания. Пыточная камера, что ли? Или это и есть пресловутые трена-жоры?

Безмолвная белозадая толпа собиралась в коридоре. Здесь держали нескольких подростков, даже двоих детей, лет семи, почти без надписей на спинах. Лысенькие, гибкие, глаза доверчивые – солнышки драгоценные, будущее наше: для Сайдара, для Притта, для Астро.

Прыжок дальше, в следующую дверь.

– Выхо…

Сидящий на ложе медленно отложил космический тюбик и облизнул испачканный бордовым рот. Глыба упругих мышц, раскачанных трена-жорами, волосатые ноги, живот кубиками, пыточный браслет, бритая башка. Такой меня в мясной комочек скатает и не заметит. Абсолютно ничего в глазах. Ни искринки, ни интереса.

Значит, вот он какой. Мечта Халлара. Альфа-«супер».

Порыв воздуха, видимо, дунул на него ароматом омег, который я принёс с собой. Альфа дёрнулся, напрягся, бессмысленный взгляд сменился похотью. Выпрямился, раскрываясь, толстый член, закачался меж волосатых ляжек.

Рисса когда-то была такой же – сгустком простейших инстинктов. Но там, под бритым бугристым черепом – мощнейший суперкомпьютер. Если эту обезьяну обучить, вытащить и развить скрытое, да его одного можно на штурм Института пускать. Этот бугай, наверно, стоит больше солдо, чем все другие пленники, вместе взятые. Если наши омеги нарожают несколько взводов таких… Они не то что свергнут бет, они планету в другую сторону крутиться заставят…

Подняв «бесшумку», я снял предохранитель и нажал спуск. На лбу альфы заалела скромная точка, массивная туша завалилась на ложе.

Я вышел, прикрыв за собой дверь.

Прости, ничего личного, глыба. Обстоятельства.

Рисса только моя.

Всё.

Всемогущество, подаренное «дрином», ощутимо таяло, многовато я поймал иголок. Из последней комнатушки ударило концентрированными феромонами. Бедняжка лежала на ложе, раскинув привязанные руки и ноги, смуглая кожа блестела от пота. Взгляд мутный, пересохшие губы, на шее наколка уродская наискосок: восемнадцатая.

Несчастное дитё, юная, может, первая течка. В штанах было тесно, но ни малейшего желания я не чувствовал: стояк – проделки наркоты, которой мы ширнулись…

Наушник взорвался криком:

– Дарайн, уходите! Срочно!

– Зажигалки?

– Только одну закинули, но Тар на пределе. И Карвел вырубился! Я отозвал их, а сюда летят вертушки!

– Сколько минут?

– Спускайтесь немедленно!

Дело швах.

Я прыгнул к ложу, резанул ножом ремни.

– Встань!

Восемнадцатая хотела подскочить – руки по швам, но зашаталась. Я едва ухватить успел, скользкую. На ложе осталось пятно смазки.

Перекинув омежку на плечо, я выбежал в коридор. Она с тихим скулежом тёрлась о меня, не подозревая, чего именно требует её тело.

– Вперёд! Пошли, пошли! Быстро!

«Суперки» засеменили к выходу – не потерялся бы никто. Нежданная удача, двадцать четыре моих бриллианта с разрисованными спинами. Даже больше, чем предполагал Халлар. Я дождался, когда последний ребёнок выйдет за дверь и захлопнул её за собой.

Звуки осатанели, ворвались в голову. Омежье крыло рыдало, молило, билось. Регулярными раскатами жал на уши сигнал тревоги. Искорёженные решётки загромождали проход везде, где прошло торнадо. Альфы срывали их наугад, через одну, через две, как попало, мимо шмыгали выпущенные на волю бледные тела.

Продолжить чтение