Читать онлайн Я хочу быть с тобой бесплатно
1.
В больничной палате было полутемно. Косые полосы неяркого света пробивались сквозь жалюзи на окнах, расчерчивая застоявшийся воздух в помещении, как страничку в школьной тетради.
Александр посмотрел на лежавшую на койке девушку. Обритая голова ее, замотанная бинтами, облепленная уродливыми датчиками, казалась сейчас особенно беззащитной. Кожа была совсем тонкой, словно лепесток цветка, засушенного между страницами книги. Дотронешься – и рассыплется невесомым розовым прахом. Ввалившиеся глаза были закрыты, нос заострился, бескровные губы казались голубоватыми в полутьме. Тонкие, совсем невесомые, руки безжизненно лежали поверх простыни.
Александр протянул ладонь, чтобы коснуться ее запястья, и заметил, что пальцы его дрожат. Он чудовищно разозлился на себя – слабак, тряпка, совсем расклеился!
Усилием воли он заставил дрожь уняться и дотронулся до ледяных пальцев девушки. Сумасшедшая, нелепая надежда уловить хоть отголосок жизни, слабое, почти незаметное движение, хотя бы рефлекторную реакцию… Ничего этого не случилось, рука Елены оставалась холодной и безжизненной.
Нужно было хоть чем-то занять себя, чтобы не сойти с ума от звенящей в ушах тишины, нарушаемой лишь тоненьким писком замысловатых медицинских приборов у изголовья больной. Он машинально развернул журнал, лежавший на коленях. Это потрепанное издание, брошенное кем-то в коридоре, он подобрал перед тем, как зайти в палату, и теперь начал пробегать глазами первую попавшуюся статью, почти не понимая смысла:
«– Вот скажи мне, только честно скажи, если бы случилось чудо, ну, или волшебство, как хочешь, так и назови, и бородатый дяденька в белых одеждах спустился с кучерявого облака и очень строго бы у тебя спросил… Он спросил бы, хочешь ли ты, женщина, чье лицо залито слезами, чтобы я помог тебе? Тот, кого ты так любила, и кто уже год как похоронен под палящими лучами предгорья Кавказа, воскреснет. И проживет долгую, счастливую жизнь без тебя, и воспоминания о тебе сотрутся, как и память о собственной смерти.
Он не вспомнит тебя, потому что тебя не станет сразу же, как воскреснет он. Твой любимый человек, без которого твоя жизнь превратилась в ад на земле… Я, кстати, Бог, я могу помочь тебе. Ты согласна отдать свою жизнь взамен его?
– Нда, ну и разговоры у нас с тобой… Хорошо. Я бы ответила, знаешь как… только не смейся, раз мы договорились быть честными. Я бы ответила так: – Я готова, Господи, забирай мою жизнь немедленно, только, Господи, у меня к тебе просьба. Ты сделай так, чтобы, когда он проснется от мертвого сна, каждый его день с самой первой секунды был наполнен таким счастьем, которое не смогла дать ему я. Я согласна, Господи, спасибо тебе. Я готова умереть за него. Я знаю, что он поступил бы точно так же.
– Думаю, этот добрый дяденька, именующий себя Богом, вот что тебе сказал бы тебе в ответ: Что ж, это жертва… интересно… Ты ничего не хочешь сказать на прощание своим близким?
– Я бы ответила сразу, к чему эти отступления: Нет, Господи, ничего. Я верю, что они будут рады за меня. Что я обрела покой.
– Послушай, женщина… – ответил бы Бог – Я сделал этот мир таким, что мертвые из тлена воскреснуть не могут. Однако, твое сердце настолько полно любви и веры, что я прощаю тебе все твои грехи. И прощаю твоего любимого человека. И он теперь будет всегда рядом со мной, на небесах. А ты живи за двоих, будь счастлива, и знай, что вы обязательно встретитесь. Спасибо тебе, светлая душа. Пожалуй, пока есть такая любовь здесь, на земле, я подожду с концом света…»
Александр почувствовал боль в глазах – в сумерках приходилось слишком напрягать зрение, вглядываясь в печатные строчки на журнальной странице, – и несколько раз с силой зажмурился.
Дверь палаты за его спиной тихо отворилась, и на пороге появился главврач больницы. В левой руке он держал пластиковую папку с бумагами. Прищурившись, Александр прочитал на бирке, прикрепленной к синему форменному халату, его имя – Сергей Антонович. За последние две недели он читал его уже сотню раз, старался запомнить, но все было бесполезно. Имя врача выскальзывало из головы, как только за ним захлопывалась дверь, как и вся другая информация, не имеющая прямого отношения к состоянию Елены. Сказывалось, вероятно, невозможное напряжение последних дней – истощенный бессонными ночами, мозг Александра отказывался хранить несущественные сейчас детали окружающего.
– Добрый вечер, – поздоровался врач.
– Здравствуйте, Сергей Антонович. Что нового? Как кардиограмма?
– Кардиограмма… – протянул врач. Он остановился у изголовья Елены, вперил в недвижимую девушку взгляд, какой-то усталый, равнодушный, словно бы говорящий, что все на свете давно ему осточертело – и пациенты, и их родственники, и сама жизнь. – Кардиограмма, милый вы мой, нормальная для такого состояния. Сердце пока бьется. Загвоздка тут не в кардиограмме…
Он замялся и машинально подергал пальцами мочку уха. Александр весь подобрался, напрягся, понимая, что Сергей Антонович хочет сказать ему что-то.
– Госпожа Асеева находится в состоянии комы уж две недели. Передозировка героина вызвала обширный инсульт. Насколько я знаю, мои коллеги предупреждали Елену Валентиновну о такой опасности, когда она проходила лечение в нашей клинике три месяца назад. Толерантность ее организма к приему опиатов резко понизилась… Мы сделали все возможное – провели трепанацию черепа, вставили клапаны, откачали кровь, попавшую в черепную коробку … Анализы, МРТ…
Все это Александр слышал уже не раз. Голос врача звучал глухо, заунывно, успокаивал, погружая в какой-то сонный, муторный транс. Александр помотал головой, стараясь вернуть рассеявшееся внимание, не дать врачу «уболтать» себя.
– Сергей… – он снова покосился на бейджик. – Антонович, вы не могли бы сразу же к делу. Все это я уже знаю, – резко оборвал Александр.
Врач снова дернул себя за ухо и раскрыл, наконец, папку.
– Хорошо, как скажете. Вот здесь у меня данные сегодняшнего МРТ. К сожалению, несмотря на поддерживающую терапию, клетки головного мозга не дают положительной динамики. – Он помолчал, затем перевел взгляд на Александра и вкрадчиво добавил. – Вы понимаете, что это значит, голубчик?
Как будто тяжелая бетонная плита, опустилась на грудь, прибила, придавила к земле. Он не мог вдохнуть воздух, лишь беспомощно открывал рот, силясь сделать вдох. Врач сочувственно посмотрел на него, уяснил, что ответа не дождется, и продолжил.
– На завтра я назначил консилиум. Пригласил виднейших специалистов в области нейерохирургии. Мы всесторонне исследуем историю болезни госпожи Асеевой, но… честно говоря, я заранее почти наверняка могу предсказать их вердикт.
– Что… что вы хотите сказать? – сипло выговорил Александр.
– Дорогой вы мой, – доктор опустил серую жилистую руку ему на плечо. – К сожалению, мы не боги и не волшебники. Бывают случаи, когда медицина бессильна. На мой взгляд, Елена Валентиновна безнадежна, и продолжать искусственно поддерживать ее жизнь – означает лишь продлевать мучительную агонию. Возможно, Вам стоит посоветоваться в близкими своей… невесты, и принять решение об отключении аппаратов жизнеобеспечения.
– У нее нет близких, кроме меня, – отозвался Александр.
Что-то вдруг щелкнуло в груди, мучительная тяжесть оставила его, уступила место бешенству, заливавшему глаза белой пеленой. Он подскочил со стула, бросился на врача и сгреб его за отвороты халата.
– Я заплатил вам за все! – выкрикнул он ему в лицо. – Вы обещали мне лучшее лечение, самые новые препараты, светил нейрохирургии! А что теперь?
– Пустите меня! – раздраженно буркнул Сергей Антонович.
Александр с трудом разжал сведенные судорогой пальцы, цеплявшиеся за обшлага его халата. С силой выдохнул, отошел в сторону, неожиданно ощутив опрокидывавшее с ног бессилие, обрушившееся на него после этой вспышки. За его спиной доктор сердито одергивал халат.
– Знаете что, милый мой… Только из уважения к Вам… к Вашему горю… Мы здесь не какие-нибудь прощелыги, делаем все возможное… Чего вы хотите от меня? Чтобы я, извиняюсь, поднялся на небеса и договорился с Богом не забирать Вашу возлюбленную? Извините, это не в моих силах…
– Простите меня, – глухо отозвался Александр, не оборачиваясь. – Я вел себя недопустимо. Это нервы…
– Нервы, нервы… – проворчал доктор. – Обратитесь к медсестре на посту, она даст Вам успокоительное. А лучше всего, идите спать, дорогой мой. От того, что Вы тут торчите днями и ночами, изводите себя, лучше никому не будет. Завтра я сообщу Вам вердикт консилиума. Доброй ночи.
Дверь платы закрылась, и шаги врача застучали по коридору.
Несколько минут после ухода врача Александр тупо смотрел в стену палаты. По светло-желтой краске змеилась едва заметная трещинка. За прошедшие две недели, он изучил эту стену лучше, чем стены в любой из комнат, где ему когда бы то ни было приходилось жить.
Сделав над собой усилие, он перевел взгляд на Елену. Девушка лежала все так же неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Невозможно было представить себе, что она уже никогда не откроет глаза, не назовет его по имени, не дотронется пальцами до щеки.
«Милая, милая… Глаза твои прозрачные, как весеннее небо. Руки твои нежнее, чем морской бриз. Кожа пахнет медом и молоком. А губы…» Он сдавленно застонал, вскочил с места и принялся мерить шагами палату.
«…Если ты уйдешь, меня не останется. Я не представляю себе жизни без тебя… Все, к чему я шел, к чему стремился, теперь не имеет никакого значения. Радость моя, я бы жизнь отдал за тебя. Я люблю тебя так, как будто бы зеал тебя всегда, с первого своего вздоха… Если бы только было возможно лежать здесь вместо тебя. Только бы ты жила, любимая моя. Только бы ты встала с этой проклятой кровати. Не бросай меня, пожалуйста не бросай…»
Александр опустился на стул, сжал голову руками. В голове проносились отрывочные мысли. «Что он сказал, этот эскулап? Я не бог и не волшебник… Чего вы от меня хотите, чтобы я поднялся на небеса и договорился с богом?.. Договорился с богом… Что-то такое я уже слышал сегодня. Или читал…»
Он вдруг вспомнил о случайно попавшем к нему в руки замызганном журнале. Огляделся по сторонам – и обнаружил его на подоконнике. На обложке было нарисовано что-то непонятное, какие-то психоделические заморочки, сквозь которые проступало название издания – «Другой мир». Александр перелистал страницы и нашел статью, которую не успел дочитать до прихода врача. Теперь он вчитывался в строчки внимательнее.
«Вот такой диалог довелось услышать мне в далеком краю, у подножия древних Алтайских гор в поселении, раскинувшемся вокруг древнего буддийского монастыря. Такие слова сказал заезжей женщине с измученным страданием лицом мудрый Настоятель, слава о котором разнеслась далеко по округе и достигла даже огромной суетной Москвы. Со всей необъятной страны стекаются к нему за помощью люди, пережившие горе, мучимые болезнью, не находящие ответа на главные жизненные вопросы. И для каждого находится у него время и помощь»
Далее автор статьи рассказывал о ламе удивительные вещи – будто бы на его глазах тот исцелял людей от давних недугов, предсказывал будущее и прошлое, так же объясняя, почему то или иное событие случилось в жизни больного. Как правило, лама пояснял это некой кармой или предзнаменованием.
Дочитав исполненную загадочного пафоса статью, Александр задержался взглядом на фамилии журналиста – М. Внемиров. Невольно в воображении возник немолодой строгий человек, возможно, ученый, всерьез интересующийся до сих пор не известными науке явлениями, нетрадиционной медициной.
Александр несколько минут сидел, уставившись в журнальную страницу. Что-то зрело в нем, какой-то странный сумасшедший план. Затем он решился. Александр вытащил из кармана давно отключенный мобильник. На экране тут же высветился список неотвеченных вызовов. Это были, разумеется, звонки от клиентов. Ничего, придется им пока подождать.
Александр набрал номер своего секретаря, и, едва девушка сняла трубку, попросил:
– Марина, будьте добры, найдите для меня контакты журналиста М. Внемирова. Это срочно. Спасибо, буду ждать.
2.
Мише Грушину снилось, будто бы он снова стал студентом журфака. Полным тщеславных надежд юношей лет девятнадцати. Старый подъезд в доме, где жили родители. Стены, выкрашенные зеленой краской, вечные надписи «Наташа Б., я тебя люблю. Depechе Mode – отстой! Серый – лох педальный».
Спустившись по лестнице, Миша вышел во двор. Вдохнул сладкий, хрустящий на зубах морозный воздух, подмигнул выглядывавшему из-за кудрявых, подернутых серебряной дымкой березовых веток, солнцу.
И тут же к нему подскочил какой-то хмырь в черном пальто, белозубо улыбнулся и заговорил:
– Михаил Евгеньевич, Ваш репортаж о буднях камвольной фабрики – это прорыв в журналистике, настоящая сенсация. Меня уполномочили объявить Вам, что Вам присуждена премия «Журналист года». Прошу!
Он сунул в руки оторопевшему Мише тяжеленную металлическую хрень – уродливую бронзовую статуэтку. Зардевшийся Грушин приосанился и принял ценный приз. И тут же откуда ни возьмись набежали корреспонденты, защелкали фотовспышками. Где-то позади грянул оркестр. Хрупкая блондинка с ногами от ушей протянула Мише букет цветов. Грушин лишь успевал раскланиваться в разные стороны и принимать поздравления.
С ветки над его головой свесила черную голову ворона, посмотрела на него круглым мерцающим глазом и вдруг запела хрипло, голосом Джо Кокера. Двадцатилетний Мишка поднял голову, смерил ворону взглядом, покрутил пальцем у виска и – проснулся.
На тумбочке у кровати надрывался хрипящим басом мобильник. Михаил сел в кровати и взъерошил волосы. В комнате было темно, рядом ровно дышала во сне женщина. Ее круглое белое плечо пересекала татуировка – какой-то древний египетский иероглиф. «Гандболистка. – вспомнил Михаил. – Восходящая звезда сборной. Вчера брал у нее интервью, потом, кажется, в кабак поехали…»
В голове еще шумел не выветрившийся вчерашний хмель. Во рту стоял отвратительный вкус. Михаил нетвердой рукой нашарил в темноте мобильник, едва не выронил его и, с трудом ворочая языком, прохрипел в трубку:
– Да!
Поначалу ему показалось, что он все-таки еще не до конца проснулся. Какой-то незнакомый мужик втирал ему, что ему срочно нужно поехать вместе с ним куда-то на Алтай в ламаистский монастырь.
– Одну минутку, – пробормотал Михаил.
Не выпуская из рук мобильник, он прошлепал босиком на кухню, чертыхнувшись, нашел в холодильнике бутылку минералки, сделал несколько жадных глотков. Холодные капли запутались в короткой рыжей бороде. Миша крякнул, утерся кулаком, затем снова приложил телефон к уху.
– Вы извините, я не совсем врубился, – промямлил он. – Как вы сказали, Ваша фамилия.
– Тагильцев, – ответили на другом конце. – Александр Тагильцев.
– Это адвокат что ли? – все еще ничего не понимая, переспросил Михаил. – А вы, извините, от какого издания? Юридический вестник? Я что-то не могу въехать в суть предложения…
Трубка снова заговорила. В похмельной голове Михаила каждое слово отзывалось ноющей болью. Все происходящее продолжало напоминать дурной предутренний сон – какая-то девушка в коме, врачи сказали, надежды нет, буддийский лама, о котором он где-то что-то писал… Бред какой-то!
– Я готов заплатить столько, сколько вы скажете, – закончил, наконец, мужчина. – Все расходы я, разумеется, возьму на себя. Скажем, десять тысяч долларов вас устроит?
Михаил икнул, поморгал глазами, и гаркнул в трубку:
– Да пошел ты!
С досадой он опустил мобильник на стол. Интересно, что это за мудак разводит его посреди ночи? Десять тысяч! Все-таки не столько он выпил накануне, чтобы на такое купиться.
Телефон заорал снова. Миша прохрипел в трубку:
– Тебе че, Петросян, неймется?
– Сколько вы хотите? – спросил голос на другом конце. – Пятнадцать тысяч? Двадцать? Для меня цена вопроса не имеет значения.
«А что, если не разводка… – сообразил вдруг Миша. – Что, если и правда какой-то дебил хочет забашлять за то, чтоб я с ним куда-то скатался. Да елки, за такие бабулесы, хоть на луну! Это ж все долги раздать можно будет…»
– Александр, я думаю, мы найдем общий язык, – просипел он. – Куда и когда мне нужно подъехать?
В 12 дня журналист Грушин, как и договаривались, вывалился из метро и побрел в сторону частной клиники. Начинал накрапывать дождь, и Миша ниже надвинул на глаза бейсболку, высунув сзади курчавый огненно-рыжий хвост. Застегнуть куртку на объемистом животе так и не удалось, и Миша прибавил шагу, не желая промокнуть.
За забором тянул осенние золотые ветки тихий скверик. Сквозь листву белело больничное здание с глухо занавешенными окнами. На входе Михаила пропустили, лишь мельком взглянув на паспорт – видимо Александр, как и обещал, обо всем договорился. Михаил, стараясь ступать, как можно тише, поднялся по светлой лестнице. Больницы всегда нагоняли на него тоску. Не то, что бы он опасался за свое здоровье, наоборот, всегда чувствовал тут себя прямо-таки неприлично ничем не страдающим, сильным, могучим и даже упитанным. Казалось, будто весь персонал смотрит на него свысока – мол, ты нам совершенно не интересен, на кой черт тебя сюда занесло.
Он свернул, кажется, в нужный коридор. Хотя хрен, конечно, тут разберешься – все одинаково вымытое, белое и пахнет лекарством. В рекреации несколько медицинских работников беседовали с мужчиной в накинутом поверх обычной одежды белом халате. Михаил догадался, что это и есть Тагильцев – в конце концов, человеком он был достаточно известным, и фотографии адвоката часто фигурировали в статьях изданий, где Грушину приходилось работать. Видный мужик – высокий, плечистый, лицо такое волевое, и в то же время интеллигентное, без быдлячества. Бабы наверняка вокруг небо стаями вьются, тем более, что он успел уже такую карьеру забацать.
Михаил остановился поодаль, чтобы не мешать разговору. Что втирали Александру врачи, он не слышал. Видел лишь, что по мере разговора, тот все больше мрачнел. «Чернее тучи, – подумал Михаил. – Вот напишешь так в статье – обязательно прикопаются, скажут – штамп. А как еще описать, если у этого мужика и правда лицо стало черное, а из глаз того и гляди молнии шарахнут?»
Закончив разговор, Александр резко развернулся, пошел прочь от собеседников и едва не столкнулся с Михаилом. Несколько секунд он оторопело разглядывал стоявшего перед ним человека. На лице его написано было такое недоумение, что Миша даже покосился на самого себя в застекленную дверь. Не, ну а чо? Конечно, среди всей этой стерильности он выглядел довольно странно – косуху, наверно, все же не следовало надевать, да и майка с кроваво-красной надписью «Крематорий» через все пузо тоже смотрелась здесь довольно цинично. Но все ж таки не до такой степени, чтоб так глаза пялить. Может, этот Тагильцев не понял, что Миша – тот, кому он звонил?
– Эй, на судне! – гаркнул он, чтобы развеять сомнения. – Это Вы тут ночью по мою душу интересовались? Так вот он я, прибыл, как договорились.
Александр несколько секунд непонимающе смотрел на него, затем, видимо, взял себя в руки и кивнул:
– Да-да, конечно. Вы – Внемиров?
– Их бин. – весело подтвердил Миша. – Внемиров, он же Городецкий, он же Финкельштейн. Это все псевдонимы. А настоящая моя фамилия – Грушин, ну разве можно под такой работать? Разве что в журнале «Сад и огород». А у вас тут, я смотрю, какие-то проблемы? Убийцы в белых халатах распоясались? Хотите, черкану про них разоблачительный фельетон?
Александр невольно оглянулся через плечо на расходившихся по кабинетам врачей и ответил ровно, почти без эмоций.
– Консилиум окончился. Вынесли решение о том, что далее поддерживать пациентке жизнь не… – он запнулся, – не целесообразно. Но я убедил их, что буду оплачивать ее пребывание здесь столько, сколько будет нужно, даже если надежды на положительный результат больше нет.
Михаил уныло потупился, покивал, пытаясь всем своим видом изобразить участие. Александр помолчал, глядя куда-то в сторону, а затем тряхнул головой:
– Пойдемте! Я Вас с ней… познакомлю.
Александр ввел его в палату, сказал тихо:
– Это Елена, моя невеста.
Михаил неловко потоптался у кровати больной. Смотреть на недвижимую девушку, обритую наголо, перебинтованную, все в капельницах и датчиках, было жутковато.
– Что с ней случилось? – спросил Михаил, и собственный голос показался ему слишком громким, грубом в этом полузагробном мире.
– Передозировка героином, инсульт, – ответил Александр. – Разве это важно?
Михаил хотел было возразить, что вообще-то важно, как-то девчонка, скажем, попавшая под грузовик, вызывает несколько больше сочувствия, чем наркоша, прощающаяся с жизнью по собственной дурости. Не, он и сам не против расширения сознания, но надо же меру знать! Но, взглянув на Александра, сдержался и промолчал. Тот смотрел на девушку, и лицо его, твердое, сильное, на глазах менялось – делалось мягче, в глазах появлялась глубокая искренняя нежность. И Миша решил, что лучше оставить свои измышления при себе.
На секунду ему вдруг стало досадно за собственную жизнь – а че, может, он и сам бы не прочь вот так врезаться в кого-нибудь, чтоб башню снесло. Он бы, может, даже и позавидовал Тагильцеву, если б объект его страсти не валялся тут под капельницами и приборами.
– Теперь Вы понимаете? – обернулся к нему Александр. – Я не могу согласиться на то, что предлагают врачи. Поверьте, я не сумасшедший, я в жизни не обращался к каким-нибудь бабкам, знахарям и прочим народным целителям. Но я должен испробовать все возможности. Любые! Поэтому я и прошу вас отвезти меня к этому ламе, о котором прочитал в вашей статье…
Михаил замялся. Развести этого влюбленного оленя было бы раз плюнуть. Но… все же противно как-то. «Двадцать тысяч! – напомнил он себе. – Долги раздам, может, еще на тачку что-то останется… А, хрен с ними, что ж я, придурок последний?»
– Слушай, Сань, – смущенно начал он. – Ничего, что я так, фамильярно? Так вот… Эта статья… Ну, это обыкновенная заказуха, понимаешь? Хрень для журнальчика с мистическим уклоном. Надо было дать какую-нибудь экзотику с метафизической подоплекой, чтоб бабы, увлеченные всякой астрологической хренотой, ахнули – ну я и написал. Ну а че, жить-то все хотят. Я сам, может, мечтаю сделать гениальный материал и тут же «Журналиста года» получить, но жрать-то на что-то надо уже сейчас. Вот и кропаешь всякую галиматью за лавэ. Херня все это, я тебе честно говорю.
Тагильцев помолчал, не отрывая глаз от белевшего в полутьме профиля Елены, затем спросил:
– То есть ты никуда не ездил? И Настоятеля этого не существует? Все выдумка?
– Ну почему, ездил, – пожал плечами Миша. – Че б не скататься, если командировка оплачена. Сам-то хрена лысого когда-нибудь в таких местах побываешь. Ну мы поехали с Илюхой, фотографом, бухали всю поездку, как пионеры. Чуть не проспали встречу с этим самым ламой. Не, ну он ниче так, колоритный мужик, поболтали с ним, сфоткали, то-се. Но все вот эти чудеса, которые я там расписал, это все лажа. То есть, может, и не лажа, местные там много рассказывали про его фокусы, но сам я ничего не видел.
Александр выслушал его, кивнул, несколько секунд стоял молча, разглядывая линолеум под ногами, затем вдруг вскинул голову.
– Не важно, – возразил он. – Я все равно поеду. Не могу просто сидеть здесь и смотреть, как она… Нужно делать хоть что-то. Мое предложение в силе – ты согласен?
– Нууу… – протянул Михаил. – Только, если… Ну, если ничего не получится, я предупредил.
– Конечно, – кивнул Тагильцев. – Никаких претензий у меня к тебе не будет. Договорились? У тебя паспорт с собой? Я распоряжусь, чтобы нам забронировали билеты на вечерний рейс до Барнаула.
– Это че, сегодня вечером уже что ли? – ахнул Михаил. – Ну ты, брат, даешь…
– Нужно, как можно быстрее, – объяснил Александр. – Она в любую минуту может… А что, у тебя какие-то планы?
– Да не, не особенно, – отозвался Миша. – Разрулю как-нибудь…
Гандболистка, конечно, взбеленилась.
– Аа, ну конечно! – делано расхохоталась она в телефонную трубку. – Ты улетаешь в командировку! Еще скажи, в кругосветное путешествие! А вчера, разумеется, ты еще ничего об этом не знал. Миша, кого ты лечишь, а?
– Слушай, ну это правда, я из аэропорта звоню. – попытался оправдаться он. – На Алтай лечу. Хочешь, сувенир тебе привезу?
– В жопу себе засунь свой сувенир! – отрезала гандболистка и бросила трубку.
Миша досадливо сплюнул и сунул мобильник в сумку.
– Какие-то проблемы? – обернулся к нему Тагильцев.
– Да, – отмахнулся Миша. – Бабы… Ты куртку какую-нибудь взял? Там ваще-то холодно по ночам бывает.
– Взял, – кивнул Александр. – Не важно, думаю, мы не долго там пробудем. Я поговорю с ламой – и тем же вечером улетим назад. Тут, в Москве, тоже нужно держать ситуацию под контролем.
До начала посадки на рейс оставался еще час.
– Пойду прогуляюсь. – бросил Миша Тагильцеву и направился осматривать аэоропортовые достопримечательности.
Несколько кафе, комната матери и ребенка, магазин сувениров… Он хотел было уже повернуть обратно, когда по спине вдруг пробежал приятный холодок. Там, впереди светилась надпись «Игровой клуб «Ва-банк!» Аванас, выплаченный Александром, приятно оттягивал кошелек. «Это мой день, – решил Миша. – Ни с того ни с сего пять штук баксов отхватил. Выиграю еще! Тогда ваще хватит весь долг выплатить! Седня попрет, точняк!».
Пригладив бороду, он ринулся прямиком в логово азарта, пообещав себе, что потратит лишь пару тысяч. Ну просто, чтобы проверить, правда ли ему сегодня так безбожно фартит.
Когда в игровой клуб заглянул Александр, Миша, взмокший насквозь, с горящими глазами совал в щель автомата уже черт знает какую по счету купюру. Могучей, в рыжих курчавых зарослях, рукой он ударил по кнопкам и, стиснув кулаки и как будто даже слегка постанывая, следил, какие линии срастутся. Затем истошно взвыл и принялся дубасить игровой аппарат ботинками.
– Эй, мужчина! – взвизгнула администраторша. – Вы че здесь хулиганите? Я щас милицию…
– Не надо милиции. Мы уже уходим, – заверил ее Александр и обернулся к Мише. – Ты что, очумел? Уже посадка заканчивается, я тебя еле нашел.
– Я ща! – отмахнулся Миша. – Один момент. – Вот последнюю сотню суну…
– Стоп! – гаркнул Александр. – Какую последнюю сотню? Ты что, пять тысяч долларов в автоматы проиграл?
– Да мне повезет! – взревел Миша. – Я уже два раза по две тысячи выиграл! Сегодня мой день, я те точно говорю. Ща, погоди минуту, никуда он не денется, твой самолет.
– А ну пошли! – решительно взял его под локоть Александр. – Давай, давай, двигай отсюда!
Он почти силой вытолкнул Мишу из игорного заведения. Тот в бешенстве обматерил Тагильцева, затем отдышался, пришел в себя и сник.
– Мать твою, ну что за дебил! – он хлопнул себя пятерней по лбу.
– У меня возражение нет, – сухо кивнул Александр, ведя Мишу к выходу на посадку.
– Все спустил, ну все… – заныл он. – Мне в дороге даже сигарет купить не на что будет. Может дашь еще, в счет будущих заслуг, а?
– Дам. – пообещал Александр. – Когда окажемся в тех местах, где автоматов нет.
– Это правильно, – удрученно закивал Миша. – Знаешь, говорят, это болезнь такая… – доверительно сообщил он.
– Вот заодно и обсудишь свой недуг с Ламой, – буркнул Тагильцев.
Насморочный голос в динамике объявил окончание посадки на рейс до Барнаула, и они двинулись к застывшей у выхода улыбчивой девушке в синей форме.
3.
Едва самолет набрал высоту, разговорчивый спутник Тагильцева заткнул уши плеером, и вскоре захрапел. Александр облегченно вздохнул – этот тип страшно раздражал его. Журналист Внемиров оказался совершенно не таким, как он представил его себе после прочтения статьи. Однако именно он мог помочь ему добраться до Ламы и спасти Елену. А раз так, он готов был стоически терпеть и более неприятное соседство.
За иллюминатором простиралось бесконечное черное ночное небо. Далеко внизу изредка проплывали яркие островки освещенных городов, затем снова тянулась пустая темная земля. Александру на миг показалось, что он оторвался от реальности, потерял себя в этом огромном пустом пространстве. Кто он есть на самом деле? Куда летит? Как так вышло, что всего за несколько месяцев в его жизнь, спокойную, налаженную, не богатую на яркие ощущения, вдруг вошла эта девушка, и все подчинила себе. Сделала бессмысленным само существование, если ее нет рядом?
Ему вспомнился совсем недавний вечер. Ранняя весна. Воздух, влажный и прохладный, оставляющий на языке какой-то свежий, арбузный вкус. Голые покрасневшие ветки деревьев, проплывающих вдоль обочины. Отдельные грязно-белые островки уже почти сошедшего снега.
В тот день он встречался с важным клиентом, ездил к нему в загородный дом. Тот собирался подавать в суд на соседа, оттяпавшего себе кусок земли, принадлежавший истцу, и Александру хотелось на месте осмотреть спорную территорию. Клиент очень хотел заполучить Александра, всячески обхаживал его, угощал ужином. Пришлось задержаться, и вот теперь он возвращался в Москву уже поздно вечером.
Его внимание привлекла девушка, голосовавшая у обочины. Ее светлые волосы ярко выделялись в темном простуженном воздухе. Тонкая фигурка в короткой курточке казалась такой беззащитной на пустынной дороге. Тагильцев успел подумать, что до ближайшего поселка далеко, автобусы в этот час ходят редко. Наверное, с девушкой что-то случилось, раз она оказалась здесь. Задерживаться ему не хотелось, мысленно он уже был дома, укладывался спать после долгого дня. Но проехать мимо и бросить девушку одну в темноте показалось свинством.
Он притормозил. Девушка распахнула дверь машины и забралась на сидение рядом с ним. Он тронулся с места, а затем вопросительно посмотрел на незнакомку, ожидая, что она сейчас назовет населенный пункт, куда ее нужно подбросить. Девушка, не глядя на него, процедила сквозь зубы:
– За все – сто долларов, – процедила она сквозь зубы.
– Куда? – переспросил он.
Ему сначала показалось, что он не расслышал название поселка.
– Ты что, идиот? – обернулась к нему девушка. – Как это – куда?
«Тьфу ты, – подумал он. – Вот и совершай после этого добрые дела!»
В машине было темно, и рассмотреть ее, как следует, он не мог. Увидел только остро блестевшие казавшиеся огромными на узком скуластом лице глаза. Александр ударил по тормозам.
– Эй, ты чего? – всполошилась девушка. – Зачем останавливаешься?
– Вылезай! – мотнул он головой в сторону дороги.
– Да брось! – она ухватила цепкими пальцами его ладонь, лежавшую на рычаге переключения скоростей. – Ты не знаешь, от чего отказываешься. Я мастер в этом деле, ты такого в жизни не испытывал, сто пудов!
– Верю на слово, – кивнул он. – Вылезай!
– Не вылезу! – заявила вдруг она, и уцепилась пальцами за края сидения, как бы намереваясь остаться в машине любой ценой, даже если он начнет вытаскивать ее насильно. – Рафик меня попишет, если я пустая вернусь.
– Какой Рафик? – не понял он.
– Ну, сутик мой. Он там в кустах, на шестере дежурит. Он же видел, что я к тебе в тачку села. Скажет – зажала бабло.
– Мать твою! – выругался он и прибавил газу. – Ну а мне-то что с тобой прикажешь делать? Постой, сколько ты сказала, сто баксов? Вот что, давай я просто тебе заплачу, и ты уйдешь. Договорились?
– Слишком быстро, – покачала головой она. – Он не поверит, что я за пять минут управилась. Давай… – она опасливо покосилась на него. – Давай посидим где-нибудь, пожрать мне купишь, а то у меня в желудке с утра пусто. А там, слово за слово, может, и надумаешь? – она изобразила ослепительную улыбку.
– Не надумаю, – возразил он. – И сидеть тут негде, одни поля кругом.
– Ну и что, через десять минут Москва будет, там и посидим, – не отставала девушка.
– Не буду я с тобой нигде сидеть. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь журналюга меня с тобой сфотографировал…
– Чего это он будет нас фоткать? – заинтересовалась девушка. – Ты что, знаменитость что ли? Филипп Киркоров? – она резко хохотнула.
– Я адвокат, – скупо объяснил он. – И для меня имеет значение такая вещь, как репутация. Слышала такое слово?
– Ой, нет, конечно, что ты. – заерничала она. – Очень уж сложное слово. Я только «проституцию» знаю, – и она снова захохотала. – Думаешь, я совсем тупая?
– Не знаю, – раздраженно бросил Тагильцев. – Мне казалось, твоя профессия не требует особого интеллектуального уровня.
– А я ее себе не выбирала, профессию, – резко бросила девушка. – Меня пятнадцатилетнюю мамочка барыге за дозу продала.
Она замолчала, глядя на убегающую под колеса дорогу. Александр старался не смотреть на свою случайную спутницу. Ее последние слова что-то затронули внутри, перевернули, чувство гадливости мешалось с жалостью, сочувствием к этому одинокому озлобленному на весь свет существу.
Машина проехала под бетонным мостом, и за окнами зажглась электрическими огнями Москва. Тагильцев притормозил у автобусной остановки.
– Все, – бросил он, доставая кошелек. – Отсюда доберешься обратно, денег я тебе сейчас дам.
Он развернул бумажник и выругался – совсем забыл, что наличных почти не осталось.
– Ладно. Сейчас где-нибудь с карточки сниму, – сказал он.
– Где это, интересно? Все закрыто уже, – возразила попутчица. – Слышь, ты только не обмани, придумай что-нибудь. Я тебе в натуре говорю, Рафик меня отделает, как бог черепаху, если я без денег вернусь.
Александр сжал зубы. Он страшно досадовал на себя, что ввязался в эту идиотскую историю. Черт знает почему, теперь он уже чувствовал себя ответственным за эту придорожную проститутку, не хотел быть причиной того, что мерзкий сутенер станет издеваться над ней.
Он снова нажал на педаль газа.
– Куда это мы? – забеспокоилась девица.
– Ко мне домой, – скупо ответил он. – Там я с тобой расплачусь.
– О, это дело! – растянула рот в улыбке она. – Я ж говорила, еще надумаешь, – она сжала рукой его колено.
– Руки убери, – брезгливо поморщился он.
Только в лифте он смог, как следует, рассмотреть ее. Изможденное худенькое лицо, бескровные губы, щербинка между передних зубов, светлые, тонкие, невесомые волосы. В ней была какая-то хрупкость, надломленность. Вся она похожа была на бабочку, жалкого летнего мотылька, с облетевшей пыльцой на истонченных крыльях. Глаза ее были светло-голубые, прозрачные, но зрачки, вероятно от яркого света после темноты, так расширились, что взгляд казался черным, пугающим, манящим.
Что-то странное промелькнуло в душе, когда Александр взглянул на ее лицо. Какое-то смутное дежа-вю, ощущение, что где-то он уже видел ее, давно, бог знает, когда… Он отвел взгляд, пытаясь отогнать наваждение.
В квартире она остановилась на пороге, робко взяла из его рук купюры и покосилась в сторону кухни. Он вспомнил ее слова о том, что она с утра не ела. Избавиться от ночной гостьи хотелось нестерпимо, но выгнать ее, голодную, он почему-то уже не мог.
– Идем, – сердито сказал Тагильцев. – Поешь что-нибудь и поедешь.
– Ага, ага, – благодарно закивала девчонка. и, затем, добавила. – Меня, кстати, Лена зовут.
– Очень рад, – отозвался он.
Никакой особенной еды на кухне не нашлось – он редко питался дома. Удалось все же обнаружить хлеб, масло, несколько сортов сыра. Елена жадно накинулась на еду, затем придирчиво понюхала ломтик сыра.
– Испортился! – авторитетно заявила она. – Видишь – плесень?
– Это бри, – неохотно объяснил он. – Он и должен быть с плесенью.
– Фигня какая-то, – пожала плечами она, но сыр все же съела.
Насытившись, и выпив чаю, она начала клевать носом, несколько раз широко зевнула. «Черт возьми, что мне с ней делать теперь? – в раздражении думал он. – Выставить? Чтобы этот ее Рафик снова отправил ее на шоссе? Вот дерьмо, и зачем я только остановил машину?»
– Сколько будет стоить целая ночь? – спросил он.
– Что? – она удивленно заморгала. – А тебе зачем? Нуу, баксов двести…
– Позвони своем Рафику и скажи, что я… снял тебя до утра, – объяснил он. – Потом можешь помыться – ванная вон там, и лечь спать в комнате для гостей. Утром уедешь!
– Ух ты… – протянула она. – Слушай, а это… И че, ты меня за всю ночь не тронешь? Может, ты импотент или педик?
Он невольно улыбнулся.
– Нет, ни то, и ни другое. Я просто нормальный.
Она пристально посмотрела на него:
– Неет, нормальные – они другие. А ты… Хороший ты мужик, отзывчивый! На том и погоришь… Жалко!
Она придвинулась ближе и с неожиданно робостью потерлась головой о его плечо.
И снова что-то кольнуло в груди – какое-то смутное полувоспоминание, как будто давний забытый сон. Александр отодвинулся.
– Это мы еще посмотрим, – отозвался он. – Все, располагайся. Спокойной ночи.
Он вышел из кухни, прошел в кабинет и включил ноут-бук. Нужно было еще поработать над документами.
Уже глубокой ночью, покончив, наконец, с делами, он, проходя по коридору, услышал какой-то шум из гостевой комнаты. Дверь была приоткрыта. Тагильцев заглянул, и увидел Елену, спавшую на диване. Девушка беспокойно металась во сне, бормотала что-то, вскрикивала. Ее влажные от пота волосы золотистой волной растеклись по подушке.
Александр вошел в комнату и склонился над спящей… На секунду им овладел какой-то непонятный беспричинный страх, отчаянное наваждение – ему вдруг почудилось, будто лежащая перед ним девушка мертва, он же стоит над ней, оглушенный болью, и не понимает, что теперь делать.
Тряхнув головой, он отогнал страшное видение и дотронулся рукой до лба Елены.
– Тише! – прошептал он отчего-то дрогнувшим голосом. – Тише! Все хорошо. Спи!
Девушка сдавленно застонала, потом, не открывая глаз, нашарила его руку и вложила в нее свою маленькую, холодную ладонь, доверчиво и мягко.
Он смотрел на нее, спящую, вцепившуюся в его руку, испуганную, загнанную и не понимал, что ему делать. Неужели выставить ее завтра с утра, чтобы этот Рафик снова заставлял ее продавать себя и отбирал деньги? Невозможно! «Она мне никто! – напомнил он себе. – Пару часов назад я и не подозревал, что она существует!» Он удивлялся самому себе – никогда не был сентиментальным святошей, спасителем угнетенных и обиженных. И вдруг…Так и не разобравшись со всеми этими внутренними противоречиями, Тагильцев отправился спать.
Утром его разбудил аппетитный аромат из кухни. Он прямо-таки остолбенел, увидев на столе яичницу, гренки, свеже сваренный кофе. Елена сидела у стола, спиной к двери и машинально рисовала что-то на салфетке огрызком карандаша. Осторожно заглянув через ее плечо, он сумел рассмотреть каменную стену – какой-то средневековый замок что ли, полосу леса на горизонте, и всадника, скачущего к замку. Он еще удивился тому, что уличная проститутка грезит, оказывается, такими романтическими картинами. В эту минуту Елена почувствовала его присутствие и обернулась, смущенно скомкала салфетку.
– Я тут… Ну типа приготовила кое-что. ну… эт самое… спасибо, что приютил. Я пошла?
Она поморгала своими прозрачными, как речная вода, глазами.
– Послушай, – начал Александр. – Я не хочу… не могу так отпустить тебя.
– Правда? – ее лицо осветилось улыбкой. Из-за щербинки между передними зубами она казалась особенно беззащитной, совсем детской. – Ты что это, решил на мне жениться?
– Нет, – усмехнулся он. – Этого обещать не могу. Но могу предложить тебе поработать у меня домработницей. Сама видишь, я живу один, домом заниматься некогда. Мне нужен кто-нибудь, кто будет готовить, убираться, ходить по магазинам… ну и все остальное. Согласна?
– Слушай, ты че, псих? – она испытующе посмотрела на него. – Почему вдруг я?
– Потому что мне так хочется, – отрезал он. – Можешь считать, что я выторговываю у бога индульгенцию на последующие грехи.
– Индуль – что? – переспросила она. – А Рафик? Он же меня все рано найдет.
– Ну, на этот счет можешь не беспокоиться, – пообещал он.
С его возможностями и связями в милиции, ему ничего не стоило выяснить личность этого Рафика и сделать так, чтобы Елену он больше не беспокоил.
Вот так Елена обосновалась в его квартире. Честно говоря, он понятия не имел, что делать с ней дальше. Постоянно проживающая домработница была ему не особенно нужна, а вечно опекать постороннюю девицу не хотелось тоже. Про себя Тагильцев решил, что даст Елене время отдышаться, прийти в себя, а затем постарается сплавить ее куда-нибудь – найти отдельное жилье и постоянную работу. Но жизнь решила иначе.
Уже через два дня его новая домработница попросила часть своей зарплаты авансом, объясняя, что все ее вещи остались у Рафика, и ей даже переодеться не во что.
– Конечно! – смутился Александр. – Я не подумал, извини.
В тот же вечер, вернувшись с заседания суда, он обнаружил Елену, лежащую на полу в гостиной и с безумной улыбкой смотрящую в потолок. На сгибе ее локтя краснел свежий укол.
– Тааак, – медленно произнес Тагильцев. – Поднимайся! – он дернул ее за руку, заставляя встать.
Голова Елены беспомощно мотнулась, взлетели и опали бледно-серебристые волосы, клацнули зубы.
– Не выгоняй меня! Пожалуйста! – заныла она, с трудом ворочая заплетающимся языком. – Я больше не буду. Правда…
Она сползла на пол и уцепилась за его ногу.
– Вставай! – снова прикрикнул он, дергая ее вверх. – Поехали!
Лена отчаянно завизжала:
– Я не пойду! Не хочу!!! Я не хочу опять на улицу! Ну прости меня, прости, пожалуйста!
Он схватил ее за шкирку, как котенка, и встряхнул, чтобы она пришла в себя.
– Я не выгоняю тебя на улицу, – стараясь говорить, как можно медленнее и доходчивее, объяснил он.
– А… куда? – испуганно спросила она. – Куда мы поедем?
– В больницу!
Он навещал ее в частной загородной больнице не каждый день, конечно, но, как только удавалось выкроить время. Поначалу девушка была заторможенной, вялой, все время засыпала, а иногда впадала в приступы беспричинного раздражения. Постепенно же становилась все более спокойной, уверенной в себе, уравновешенной. На его удивление оказалось, что никаких сопутствующих болезней у нее нет, только устойчивая наркозависимость, от которой врачи обещали избавить ее за несколько месяцев, конечно, если у самой пациентки будет горячее желание «завязать».
Тагильцев не желал признаваться самому себе, как сладко вздрагивает его сердце, когда он приходит к ней и видит, как искренне она рада ему. Лицо ее словно расцветало, и в прозрачных глазах расплескивались солнечные искры.
– А я вчера тебя ждала, – говорила она. – Так расстроилась, когда поняла, что уже не придешь.
Он с удивлением обнаруживал, что Елена совсем не глупа, что она тонко чувствует окружающих и подмечает интересные детали в поведении других людей. Разговаривая с ней, он все больше увлекался ею – порывистой, иногда взбалмошной, по-детски суеверной. И в то же время искренней, непосредственной, как будто бы все то – грубое, наносное, что было в ней раньше, теперь слетело, и она осталась такой, какой была когда-то в детстве – наивной, открытой, смотрящей на мир огромными удивляющимися всему глазами.
Больничный сад, куда ее выпускали погулять, пестрел майскими цветами. Воздух, густой и сладкий, как патока, цеплялся за кисти сирени и жасмина. Небо становилось сиреневым, сгущались сумерки, делающие все вокруг мягче, пластичнее. Между деревьями залегали глубокие тени. А они все сидели на скамейке, разговаривали.
– Ты знаешь, – говорила Елена. – Это ведь неправда, что у меня не было другого выбора. Да, обстоятельства, мать-наркоманка, нищета – это все верно. Но я могла бы бороться, сопротивляться. Просто… Просто меня как будто давило что-то, заставляло выбирать самое худшее. Как будто кто-то считал, что, чем быстрее все закончится, тем лучше.
– Тяга к саморазрушению, – сдержанно отвечал он. – Это какой-то психологический феномен…
– Нет, – отчаянно качала головой она. – Это не то. Понимаешь, это было не внутри меня, а – снаружи. Я сама не понимаю. А может, меня кто-то сглазил? – в зрачках ее дрожали оранжевые искры от загоревшихся в саду фонарей.
Он усмехался:
– Такого не бывает. Ты просто жила в нечеловеческих условиях, и некому было тебе помочь. Теперь все будет по-другому! Не бойся!
Однажды она спросила, не решаясь поднять на него глаза:
– Саша, я ведь никогда не спрашивала… А у тебя есть кто-нибудь? Ну, там подруга, невеста?
– Нет. – покачал головой он. – Никого нет. А что?
– Просто… – она смешалась. – Просто, мне кажется, если бы она была, я бы ее придушила.
– Почему? – усмехнулся он.
Она подняла голову, обожгла его глазами:
– А ты не понимаешь?
В тот вечер он впервые поцеловал ее. Накрыл ее губы – прохладные, нежные, трепещущие, – своими. Погрузил руки в ее мягкие, невесомые, струящиеся между пальцев волосы. Он испугался собственных непонятных чувств, прижал Елену крепче, как будто обещая, что не отдаст ее никому. Она обвила его тоненькими руками, прижалась лбом к его щеке и застыла – он чувствовал лишь, как бьется, словно птица в силке, ее сердце – прямо у его груди.
Она открывалась ему медленно, осторожно. Он понимал, что ей, за свою двадцатипятилетнюю жизнь не встречавшей от окружающих ничего, кроме жестокости и подлости, было смертельно страшно довериться кому-то. Он и сам боялся нарушить установившееся между ними хрупкое доверие неосторожным словом, неделикатным поступком. С каждым днем Тагильцев понимал, что влюбляется все сильнее. Он не мог объяснить себе, что с ним происходило. Ему было совершенно все равно, что было с ней до него, какие мужчины прикасались к ней…Лишь теперь, найдя Елену, впервые в жизни он ощутил себя целостным, существование его обрело смысл.
Она исступленно шептала ему в темноте.
– Я люблю тебя… Я так тебя люблю… Знаешь, мне кажется, я чувствую это всем телом. И в голове, и в глазах, и на губах, и в груди, и в животе – и даже в кончиках пальцев. И мне страшно. Так страшно, что все закончится. Что та сила, которая заставляла меня разрушать себя, снова возьмет надо мной власть. Или, что ты оставишь меня… Я так счастлива сейчас, и так боюсь будущего, что мне хотелось бы умереть в эту самую секунду.
– Перестань, – он поцеловал ее висок, ощутил губами биение пульса. – Все будет хорошо, ничего с нами не случится. Я никогда не оставлю тебя. Я хочу быть с тобой. Всегда!
Все закончилось через три месяца, оборвалось неожиданно и страшно. Ему пришлось на два дня уехать – важный клиент срочно вызвал его в Питер. И, вернувшись домой, он обнаружил Елену без сознания, на полу. На губах ее застыла пена, глаза закатились под лоб. Рядом валялся пустой шприц. Как будто то его давнее видение неожиданно ожило, обрело плотность и глубину. Только на этот раз тот мимолетный кошмар случился на самом деле.
Он бросился к ней, почти рухнул на колени, припал головой к ее груди. Поначалу ничего не мог расслышать – слишком сильно грохотало в ушах собственное сердце. затем уловил слабые удары – она была еще жива.
Господи, как он мог уехать, оставить ее одну, с ее страхами и тревогами! Ведь его предупреждали, что в первое время, после выхода из клиники, пациентов нельзя оставлять без присмотра. Но Елена казалась такой счастливой…
Дорогу до клиники он не запомнил. Вообще, все, что было потом, слилось в один неостановимый кошмар, мучительный горячечный сон. Собственно говоря, и эта поездка, погоня за какой-то призрачной надеждой, была лишь продолжением этого сна. Но он знал, что очнуться ему удастся только вместе с Еленой.
– Наш самолет начинает снижение, – объявил голос в динамиках. – Просьба пристегнуть ремни.
Александр открыл глаза и посмотрел в иллюминатор. За стеклом тянулись широкие зеленые поля, блеснула под только что показавшимся утренним солнцем широкая лента реки. Посадка должен была быть через 20 минут.
4.
Турбины самолета выли, как ненормальные. Михаил спустился на летное поле, прищурившись от яркого утреннего солнца, посмотрел на уже знакомое ему здание аэропорта. Ну че, долетели вроде, выспался он в дороге, как младенец, теперь надо было изобразить бывалого гида в этих местах. Вспомнив о цели их поездки, он невольно, хмыкнул и пощипал себя за бороду. «Бред какой-то. Рванули за несколько тыщ километров от Москвы, чтобы спасти чувиху, оставшуюся там, в Москве. Логика на грани фантастики».
Он обернулся. Вслед за ним по трапу самолета спускался Александр.
– Ну, надо теперь насчет транспорта договориться? – обратился к нему Грушин. – Не на перекладных же нам добираться, надо подрядить какого-нибудь местного аборигена.
– Не надо, – покачал головой Александр. – Я обо всем договорился еще в Москве. Нас должен ждать минивэн на стоянке.
Миша только глазами захлопал, оторопев от такой предусмотрительности.
На стоянке и в самом деле обнаружился черный Ленд Крузер. Из него навстречу им вышел небольшого роста мужичок с желтоватым, морщинистым, похожим на пергаментную бумагу, лицом и раскосыми хитрыми глазами.
– Ачай, – представился он им.
– Здорово. А…-кофе у вас тут нет? – схохмил Миша.
Тагильцев уже засовывал вещи в салон машины.
– Ну ты предусмотрительный, – бросил ему Миша. – Может, ты и бухла захватил в дорогу?
Александр обернулся к нему и, слегка улыбнувшись, указал головой на стоявшую на полу в машине коробку:
– Если все сделали в соответствии с моей просьбой, тут должно быть и бухло и закуска. Не бойся, не оголодаешь.
Миша недоверчиво приоткрыл коробку и тут же уперся взглядом в ровный строй бутылочных горлышек.
– Охренеть! Как ты это устроил? Ты че, волшебник, ахалай-махалай?
– К сожалению, нет, – отозвался Александр. – Иначе мне не пришлось бы ехать черт-те куда, в поисках другого волшебника. А устроил очень просто. Позвонил в местную управу – ее глава кое-чем мне обязан, и попросил помочь.
– Мда… – протянул Миша. – Слушай, а с тобой круто путешествовать. На хрена только мы в такую глушь подались? Давай в следующий раз сразу в Ниццу. В Ницце у тебя случайно никакого знакомого чиновника нет?
– Найдется и в Ницце, – с усмешкой заверил Александр. – Только в Лас-Вегас я с тобой ни ногой, учти. Ладно, занимай место в партере, пора ехать.
Машина рванула с места, и вскоре аэропорт, да и сам город остались далеко за спиной. За окнами раскинулось такое зрелище, от которого у Миши, наблюдай он его впервые, точно бы ум за разум зашел.
Вокруг дороги раскинулись широкие, до горизонта поля с уже отцветавшими по-осеннему яркими цветами. А далеко впереди синели острыми пиками отвесные скалы – угрюмые крутые утесы, суровые каменистые горы, готовые вот-вот обрушиться лавиной камней в зияющие черные бездны. Снежные пики гор отливали голубым и розовым в солнечных лучах. Временами в поле зрения оказывались застывшие под синевой неба гладкие озера или бурные, звенящие в тишине, реки, хрустальные ключи, бьющие меж камней, однажды они смогли рассмотреть вдалеке даже удивительной красоты горный водопад.
Машин на дороге почти не было. Изредка попадались небольшие поселки, одноэтажные домики, огороды. Один раз мелькнул даже гипсовый Ленин с отколотой правой рукой. На лугах встречались пастухи, погонявшие стада бестолковых овец.
Было довольно тепло, но дыхание осени уже чувствовалось вокруг. Деревья оделись багряной и оранжевой листвой, зелень на горных склонах поблекла и отливала желтым. Воздух, врывавшийся в открытые окна машины, был прохладным и каким-то льдистым на вкус.
Тагильцев, не отрываясь, смотрел в окно. Михаил отметил, что от вида, открывавшегося за окнами машины, тот совершенно охренел.
– Че, Сань, впечатляет? – хлопнул он его по плечу.
Тот дернулся, как будто так увлекся созерцанием красот Алтая, что и забыл о том, что в машине не один.
– Да. Есть такое, – немного смущенно подтвердил он. – Честно говоря, никогда не видел такой красоты. Как будто совсем не земное место, не здешнее.
– Это ты еще неплохо держишься. Я в тот раз – ну помнишь, говорил же, бухали всю дорогу – решил было, что это я белку словил. Ну, думаю, все, приплыли, не бывает такого на земле. Здравствуй, Кащенко.
– Да… – протянул Александр. – Как мало мы на самом деле знаем о земле, где живем. И в голову всякое лезет… Ну, что в такой краю и в самом деле может твориться черт-те что – какие-то вещи, которые в Москве кажутся немыслимыми.
Михаил заметил, что лицо его спутника слегка разгладилось, словно бы кто-то стер опустившуюся на него еще в Москве черную тень. Кажется, Тагильцева и в самом деле увиденное пробрало до печенок, и он, на радостях, решил, что, и с Ламой все пройдет, как надо, и невеста его, считай, уже спасена. Грушин его надежд не разделял, но портить настроение человеку, который, может, впервые за несколько недель чуть расслабился, не считал нужным. Да и потом – он же предупредил, что за исход их безнадежного предприятия не ручается, так и на фиг теперь зря трепаться.
Вместо этого он вытащил из болтавшегося на шее футляра фотоаппарат и принялся щелкать, выставив объектив в окно.
– Ты зачем это? – удивился Тагильцев.
– Ну, брат, я же – продажная пресса, – со смешком ответил он. – Чем черт не шутит, может, заодно, черкану еще куда-нибудь статейку о горном Алтае. Заодно и иллюстрации будут. А, может, с этим Ламой что-нибудь интересное произойдет – тоже неплохой материал. Я ж говорил тебе, мечта у меня – премию «Журналист года» получить. Ну а че, не век же мне под десятком псевдонимов во все желтые газетенки строчить. Надо ж, в конце концов, прославить гордую фамилию Грушин! – он звучно захохотал.
– Логично, – кивнул Александр. – А кстати, я давно хотел спросить тебя про этого Настоятеля, как ты с ним общался в прошлый приезд? Через переводчика или…
– Зачем? – пожал плечами Миша. – Он сечет по-русски не хуже нас с тобой. Ну, одно слово, святой человека, ему, наверно, сам Будда на ухо перевод подсказывает. Так что, если представится случай, я у него и снова интервью возьму, может, на этот раз еще что-нибудь интересное расскажет.
– Только про меня не пиши – идет? – испытующе посмотрел на него Тагильцев.
– Ну конечно, о чем речь, – замахал руками Грушин. – Хотя, с другой стороны, если… ну, в смысле, когда чукча этот сотворит чудо и твоя Елена очнется, это будет бомба. Такой материал в любом издании с руками оторвут.
– Когда очнется… – снова помрачнел Александр. – Ладно, когда очнется, обсудим такую возможность.
– Не вопрос, конечно. – подтвердил Миша и снова начал щелкать фотоаппаратом.
На ночевку остановились на берегу озера. Миша предложил было заночевать в одном из близлежащих поселков, но Тагильцев, видимо, всерьез настроился на единение с природой. В багажнике машины обнаружился не только запас продовольствия, но и брезентовая палатка, спальные мешки и прочие, необходимые для стоянки на улице, вещи. Втроем, вместе с немногословным Ачаем, они установили палатку, развели костер, наскоро поужинали разогретой в котелке тушенкой.
Ночь опустилась на горы быстро. Казалось, еще несколько секунд назад пламенел закат, окрашивая далекие снежные шапки в оранжевые и багряные цвета, и вот уже небо сделалось черным и блестящим, словно крышка рояля. Гладь озера, еще недавно отражавшая горные вершины, померкла. Из-за угрюмого утеса выкатилась луна, белоснежная и холодная. Высыпали звезды, удивительно яркие, трепещущие в ночном воздухе. Опустилась холодная тишина, такая кромешная и первозданная, какая, должно быть, стояла в мире в день сотворения.
Ачай вскоре ушел в машину, спать. Тагильцев и Грушин задержались у костра. Миша поминутно передергивал плечами от холода и прикладывался к бутылке с шотландским виски. Поначалу он еще держал себя в руках – не хотелось в первую же ночь нажраться в слюни. И так уже в аэропорту лажанул, этот Тагильцев еще решит, что с ним совсем не стоит иметь дела, и отправит его назад без выходного пособия. Однако вскоре Грушин заметил, что Санек и сам не прочь слегка разогреться под луной. Не, ну а че там, все ясно – задолбался мужик за последний месяц в больнице дежурить, а тут еще и – ночь, звезды, природа, мать ее за ногу.
Через некоторое время Михаил обнаружил, что язык его ворочается уже с трудом. Однако, несмотря на некоторые возникшие трудности с речевым аппаратом, их взаимопонимание с Александром, напротив, лишь ширилось и крепло. Вскоре они уже общались, как закадычные друзья.
Во всем теле, утомленном долгой тряской в автомобиле по горным дорогам, разливалась приятная истома. Ноги отяжелели, и усилие, которое необходимо было сделать над собой, чтобы подняться и дойти до палатки, казалось невероятным.
Александр задрал голову и несколько секунд смотрел на небо, туда, куда взлетали оранжевые искры костра в нелепом стремлении допрыгнуть до самых звезд.
– Ничего себе, какие яркие, – пробормотал, наконец, он. – А в Москве их так хорошо не видно.
– Ну ты даешь, там же освещение круглые сутки. Фонари там всякие, подсветка зданий, – со знанием дела объяснял Миша. – Заглушает свет… В смысле – забивает… засвечивает… Черт, как это сказать?
Он так и не смог отыскать в хмельном мозгу нужное слово, и махнул рукой. Впрочем, Тагильцев, кажется, достиг уже аналогичного состояния, и понимал попутчика с полуслова.
– Вот слушай, Сань, одного я понять не могу, – через некоторое время допытывался у него совсем уже разомлевший Миша. – Вот ты мужик видный, красивый, известный. Да ладно, не скромничай! Бабы на тебя сами вешаются. Че, я сколько раз сам эту долбанную светскую хронику кропал – «известный российский адвокат Тагильцев был замечен на фестивале в Каннах в сопровождении прекрасной незнакомки». Как так вышло-то, что ты вот так запал на обычную женщину, ну, на Елену?
– Поверишь, я сам не знаю, как так вышло, – дыша в лицо алкогольными парами, подался к нему Александр. – Ты понимаешь, наверно, с детства что-то такое в башке сидело – ну, из сказок или книжек всяких подростковых, типа мушкетеров… Я не знаю. Но вот всегда казалось, что это все… – он неопределенно покрутил пальцами, – ну… не серьезно, что ли. Что, вот когда встретится женщина, которая предназначена мне судьбой… глупо звучит, я знаю, но иначе не скажешь. Так вот, мне всегда казалось, что я это почувствую. ну там колокол какой-то в голове ударит. И я все ждал, ждал… И ничего. Ну вот встречаюсь с какой-нибудь девушкой, вроде и нравится она мне. И я ей не противен, а… не щелкает. Понимаешь?
– Пф, очень даже! – заверил Миша, усмехнувшись в бороду. – аатлично понимаю тебя, брателло! Была как-то у меня одна шмара… Ну ладно, это потом. Ты дальше рассказывай!
– На одной даже почти женился, – продолжал Александр. – Договорились уже почти, она платье заказала. А я смотрю на нее и понимаю, что у меня это платье больше эмоций вызывает, чем она.
– А че за баба-то? – заинтересовался Миша. – Известная?
– Не скажу, – отмахнулся Тагильцев. – Еще напишешь потом куда-нибудь.
– Обижаешь! – взревел Миша, гордо выпятив вперед живот. – Да я… Да чтоб про друга…
– Ну, не важно, актриса одна, – все-таки не раскололся Александр. – Какая теперь разница. Все равно все оказалось – не то.
– А с ней, с Еленой – то? – не отставал Грушин.
– То! – твердо заявил Александр. – Я сразу понял, как только в глаза ее заглянул. Понимаешь, у меня такое чувство было, как будто я ее знаю много лет. Даже не любовь, а… ну судьба, что ли?
Он задумался, замолчал, уронил на руки отяжелевшую голову.
– Эх, – вдруг взрыднул Миша. – Эх, Саня, вот слушаешь тебя, и… Бля, да что ж за жизнь-то такая паршивая? Жрешь, спишь, вкалываешь, ну, трахаешься там с кем-то… А ведь бывает же такое, настоящее, как у тебя… Я, может, потому с тобой и поехал! Не из-за денег, хрен с ними… Хотя, не хрен, конечно, деньги, они не лишние, врать не буду. Но дело-то не в этом, дело в том, что никогда я еще такого не видел, чтоб вот так, на край света, из-за бабы… Эээх!
Он покачнулся, в пьяном отчаянии стискивая руками голову. У костра вдруг возникла смутно различимая в темноте фигура. Миша испуганно поморгал и узнал, наконец, их проводника.
– А-компот! – радостно вскричал он. – Садись, выпей с нами.
– Нужно спать! – строго сказал Ачай, сощурив свои и без того узкие глаза. – Завтра рано, дорога…
– Идем, уже идем, – заверил его Александр. – Ладно, Мишаня, – он поднялся. – Надо, в самом деле, ложиться.
– Угу, – кивнул Миша. – Ты иди, я щас. Мне отлить надо.
Дождавшись, пока Александр скроется в палатке, он побрел вперед, прорываясь через кусты, и, наконец, отойдя на безопасное расстояние, вытащил из кармана мобильник. Как ни странно, сеть удалось поймать. Наверно, сюда еще достигал сигнал от того городка, который они проехали по дороге. Грушин набрал номер клиники, где оставалась Елена. Он и сам не понимал, зачем делает это. То ли от взыгравшей спьяну сентиментальности, то ли от проснувшейся вдруг всеобъемлющей любви ко всему миру. В его мягко покачивающемся сознании возникла вдруг идея, что в такую ночь непременно у всех все должно быть хорошо. Хрен его знает, а вдруг окажется, что невеста Тагильцева уже очнулась? Ведь бывают же чудеса? Бывают? Ну ладно, не бывают, но вдруг?
На звонок ответила дежурная медсестра. Миша, собрав все силы, представился Александром Тагильцевым и промямлил в трубку, что хотел бы узнать о состоянии больной Асеевой.
– Состояние критическое, – равнодушно отозвалась медсестра. – Несколько часов назад сердце Асеевой остановилось. Были проведены реанимационные мероприятия. Состояние больной удалось стабилизировать, но…
Михаил, не дослушав, нажал отбой.
5.
Елена брела по незнакомой местности. Вокруг расстилалась бесконечная знойная пустыня. Горячий ветер нещадно дул в лицо, спутывая волосы, забиваясь в нос. Дышать становилось все труднее и труднее. Елене нестерпимо захотелось пить. Она остановилась, приложила козырьком руку к глазам и попыталась рассмотреть в удушливом мареве хоть какой-нибудь источник влаги. Но все было тщетно. Пустыня лежала спокойная и недвижимая. Стоять на одном месте стало невыносимо тяжело. Раскаленный песок жег босые ступни. Елена побежала вперед, рассекая руками расплавленный воздух.
Елена не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она оказалось в этом пустынном аду. Возможно, пролетело несколько секунд. А, может быть, она блуждала здесь уже целую вечность.
Елена попыталась сосредоточиться и позвать кого-нибудь на помощь. Но ее голос утонул в беспощадном знойном воздухе. Пустыня была нема. Ни один звук не нарушил ее безмолвия.
Дикий первобытный ужас подбирался к горлу. Елене стало так страшно, как никогда в жизни. Страшно было умереть тут, в одиночестве, под терзающим ее плоть, кровожадным солнцем. Забытой всеми, одной во всем враждебном, раскаленном мире.
Внезапно горячий песок под ногами Елены стал расступаться, и девушка начала вязнуть в нем, проваливаться все глубже. Постепенно, миллиметр за миллиметром, обжигающая лава добралась до ее коленей. Елена сделала слабую попытку ухватиться хотя бы за что-нибудь, но все ее старания оказались напрасными. Руки Елены утонули в раскаленном омуте песка.
Кошмарная воронка заглатывала ее. Бороться было бесполезно. Задыхаясь, Елена последний раз посмотрела на меркнущее в ее глазах солнце. Оно блеснуло ярким, бледно-желтым лучом и погасло. Елена навсегда исчезла под слоем песка.
Внезапно она очнулась, с удивлением обнаружив, что не умерла. Страшная, жадная до смерти пустыня лишь привиделась ей в кошмарном сне.
Девушка оглянулась вокруг себя. Оказалось, что она находится в больничной палате. Вокруг мерно жужжали медицинские приборы, тянувшие щупальца к ее телу. Поразмыслив, Елена решила, что находится на лечении в той клинике, куда ее отправил в прошлый раз Александр.
По всей видимости, накануне она перебрала с дозой и поставила слишком много точек в инсулиновом шприце. Вспомнив содеянное, Елена почувствовала тянущий, неприятный стыд. Ведь она обещала Александру завязать с наркотиками. Однако ей это не удалось. «Черт возьми, что же я ему скажу?» – в панике подумала девушка.
«Скорее всего, когда я была в отключке, он снова привез меня сюда. Что же мне делать? Как мне ему все объяснить?»
Однако, несмотря на случившееся, она чувствовала себя на удивление здоровый и бодрой. Тело не ломило, и сознание тоже оставалось ясным. Елена удивилась такой странной реакции своего организма. Наверное, она больше не чувствительна к опиатам. В прошлый раз ее окончательно вылечили от наркозависимости.
Елена села на кровати. Отцепила от руки мешавший ей шнур от прибора, по всей видимости следящего за ритмом ее сердца. Хотела позвать кого-нибудь, чтобы ей помогли избавиться от капельницы воткнутой в вену на руке. Лежать без дела и ждать, когда проснется дежурная медсестра, было скучно. Елена взглянула в окно. Из-под опущенных жалюзи лился слабый свет. «Наверное, раннее утро», – решила про себя Елена. Врачи придут еще не скоро. Следовательно, звать некого. Тогда она бесшумно спрыгнула с кровати и оглянулась вокруг. К сожалению, надеть ей было нечего. Елена придирчиво осмотрела себя. На ней была короткая хлопчатая больничная рубашка, в которую ее облачили, когда она была без сознания.
Елена подумала секунду, затем решительно толкнула дверь палаты.
Увиденное поразило ее. Вместо унылого больничного коридора, куда ей следовало бы попасть, Елена очутилась в благоуханном саду. Сотни птичьих голосов пели дивные песни, воздух был наполнен чудным запахом тысяч цветов и диковинных растений. Елена двинулась по тропинке. Прямо в руки ей падали сочные манящие плоды. Цветы же росли повсюду. Даже кроны деревьев были усыпаны ползучими цветистыми растениями. Елена подняла голову. Небо, казалось, тоже было цветным, розовым и таким высоким, каким Елена никогда себе его не представляла. Солнце стояло в самом зените, переливалось ярко, как миллиард самых чистых бриллиантов.
Сначала она подумала, что все это ей кажется. Что она попала в самый невозможный дурман в своей жизни. Однако, все предметы были столь явными на ощупь – лепестки цветов нежными и хрупкими, порхающие бабочки столь красивыми, а звуки настолько приятными и ласкающими слух, что Елена усомнилась в нереальности происходящего.
«Может быть, я все-таки умерла», – подумала Елена. Эта мысль ничуть не расстроила ее. Только смутная тень омрачала открывающиеся ей виды. Что-то такое, что она не могла вспомнить. Однако она решила, что поймать эту потерянную мысли она успеет. Елена пошла дальше по извилистой тропе, лежавшей в бархатной траве, в которой звенели серебристые колокольчики.
Вскоре она вышла на опушку леса. Лазоревая, обрамленная мягкими пушистыми облаками даль неба стала чуть шире и просторнее, а лес расступился перед ней. Теперь отблески яркого солнца наполняли все пространство вокруг.
Елена ускорила шаг. Вскоре мягкая шелковистая трава закончилась, и Елена очутилась на открытой местности. Она с восторгом огляделась вокруг. Далеко вдали располагалась бескрайняя долина, окутанная голубым туманом. На самом краю, там, где небо сливалось с горизонтом, она различила омытые предрассветной дымкой покатые горы.
Подойдя ближе к обрыву, она услышала шелест речной воды. Внизу, где кончался обрыв, разлилась невозможно прекрасная прозрачная река. Она манила к себе, мерцая на солнце. Елена раскинула руки, сама не осознавая, что делает, и спрыгнула вниз.
Она летела, расставив руки и жадно глотая речной прохладный воздух. Легко опустившись на землю и даже не почувствовав силы удара, Елена снова огляделась вокруг себя. Теперь она была абсолютно убеждена, что умерла и попала в рай. И этот рай был настолько восторженным и счастливым, что Елена начала весело смеяться, сама не зная, чему. Она разбежалась и нырнула в речную воду, оставив после тысячу острых мерцающих брызг. Елена лишь на секунду подумала о том, что никакого «гласа Бога» не слышно, так же никто ее не тащит сквозь темный туннель, о котором она раньше читала в эзотерических книжках…Весь тот тягостный, унылый жизненный опыт, который у нее имелся, теперь она оставила далеко позади. Никто и не думал наказывать ее за ее грехи.
«Возможно, что никакого Бога и нет. Может быть, есть только эта прекрасная земля и радость, наполняющая тебя до самых кончиков пальцев», – подумала она
Елена пересекла водную гладь. Прохладная атласная вода приятно обволакивала тело. Елена вышла из воды и села на берегу. Вокруг не было ни души. «Не может быть, что я здесь никого не встречу. Наверняка тут должны быть и другие люди. Если это рай, следовательно, я не могу быть здесь одна. Должен быть кто-то еще. Но где же они?» Елена задумалась. Несколько лет назад, когда она пыталась поступить в техникум и даже не думала о том, что вскоре ей предстоит выйти на дорогу, ей нечаянно ей попалась книженция под названием «Тибетская книга мертвых» Она никогда не увлекалась подобным чтением, и скуки ради, в метро, она ее пролистнула, и сейчас вдруг, какие-то фразы и законы из этой «бредовой» книги вспомнились ей.
«Признаки Смерти в ощущениях таковы: погружение Земли в Холодную Воду. Тягость заливается, погружаясь, холодом. Озноб и налитие свинцом; Вода переходит в Огонь. Бросает то в жар, то в холод; Огонь переходит в Воздух…».
Ничего подобного вокруг себя она не наблюдала. Выходило так, она не умерла. Просто продолжает испытывать самый дивный, самый опьяняющий кайф из всех возможных. Теперь она поняла, почему ей не встретилось ни одного путника. «Ведь героиновый приход не терпит компании», – сообразила она.
Елена даже немного расстроилась от того, что это место оказалось не раем. Кроме того в самой глубине подсознания копошилась мысль о том, что она что-то потеряла. Кого-то очень важного. «Александр, – молнией сверкнуло у нее в мозгу. – Саша… Господи… как я могла забыть о нем. Любимый, родной, где ты?»
Неожиданно все прекрасные виды померкли, и весь окружающий мир как будто стерли ластиком. Ее нынешнее состояние больше не радовало ее. Елена испугалась. Этот страх был даже сильнее того первобытного ужаса, который ей пришлось пережить, погибая в пустыне. Она закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала.
Она плакала долго. Небо над горизонтом начало темнеть, переливчатые голоса птиц и мерное журчание реки затихли. «Когда же закончится эта нескончаемая галлюцинация?, – в отчаянии думала она. – Когда я снова увижу его?»
Ей показалось, что за спиной раздались шаги. Елена испуганно обернулась на звук. Подле нее стоял сгорбленный старик. Он странно выглядел, был одет в малинового цвета одежды с каким-то бурым оттенком, подпоясанные золотым поясом и был абсолютно лыс. Пристальные желтоватые глаза его блестели из сети морщин, изборождавших лицо.
Но его вид не испугал девушку, наоборот, почему-то она испытала огромное облегчение от того, что ей встретилась хоть одна живая душа. Возможно, это была ее единственная помощь за которую следовало ухватиться.