Читать онлайн Бачеха. Рассказы бесплатно
Бачеха
– Бабушка, расскажи историю! – просил я.
– Зови меня Ольга. Ну, можешь Петровной звать. Но бабушкой не смей, ясно?
Она грозно хмурилась, а я испуганно кивал. У Ольги Петровны была большая дача, нас привезли к ней на лето. Занималась нами помощница бабушки по хозяйству, Людмила. Ну, как занималась… следила, чтобы были чистыми, и кормила. А в остальное время мы с Петькой были заняты сами по себе, благо на дачах в посёлке отдыхало много наших ровесников. А вечером мы просили историю у ба… у Ольги. Особенно я. Она рассказывала потрясающие истории из своей юности и профессорской жизни. Правда, иногда начинала, а потом спохватывалась:
– Так, ну это вам пока не будет интересно.
– Что, Ольга Петровна. – язвила Людмила, накрывая на стол. – Есть что вспомнить – внукам рассказать нечего?
– Людочка, смените репертуар, что ж вы как заезженная пластинка? – усмехалась Ольга Петровна.
Потом она вспоминала какую-нибудь приличную и смешную историю, и радовала нас. В основном меня. Поздним вечером, накрывая меня одеялом, Петька, мой старший брат, говорил:
– Не зови ты её бабушкой, Вовка! Она не бабушка нам никакая.
– А кто?
Петька был старше на целый год, а значит, умнее. Я слушал его, и слушался.
– Ну, кто. – хмурил лоб Петр. – Если она мать нашей мачехи, значит, выходит, бачеха она нам.
– Это мне так её и звать? Бачеха?
– Ты дураком-то не будь, уже не три года тебе поди. Целых пять. Зови как велит. Ольгой. Всё могло быть намного хуже.
Отец овдовел и через год женился на Лизе. Она когда-то училась у него в институте, – папа был преподавателем истории, – и уже тогда была влюблена в своего преподавателя. Жила Лиза неподалёку, и, узнав о нашем горе, пришла помочь. Она тогда и правда спасла нас. Наш интеллигентный папаша схватился за бутылку, а про нас будто забыл. Бабушка по маме, Лариса, винила отца в смерти мамы и прекратила с нами всяческое общение. Папа может и правда был отчасти виновен, от того и запил. Точнее, пытался запить – Лиза не позволила.
Дело было так. Они с мамой поссорились, и она ушла на встречу с подружками.
– Ты взрослая, замужняя женщина. Мать. Ну какие могут быть девичники?
Мама и раньше ходила гулять с подружками, нечасто, раз в месяц. Они просто сидели в кафе, выпивали и болтали – ничего криминального. Папа вечером встречал маму на машине, и всё было хорошо. Почему он был так против в тот вечер? Непонятно. Мама, нервничая, отвечала, что готова быть женой и матерью все тридцать дней в месяц, а тридцать первый уж оставьте ей. Она имеет право расслабиться.
– У тебя плохая наследственность! – сказал вдруг отец. – Тебе вообще не стоит к рюмке прикасаться.
Мама вспыхнула и увела нас в детскую. Долго обнимала и целовала. Ушла, и больше мы её никогда не видели. Когда мать не вернулась, отец поднял на уши всех. Подружки давно были дома. Они расстались на углу, около кафе. Видимо, мама поймала попутку. Нашли её за городом в лесополосе. Мёртвую. Убитую.
Мы были рады, что появилась Лиза. Что бы со всеми нами было, если бы она не пришла, неизвестно. Положенный срок она просто помогала, соблюдая приличия. Но в конце концов – капля камень точит – папа женился на Лизе. И на лето нас стали подкидывать к Ольге Петровне. Ольга рада, само собой, не была, но дочери шла навстречу. Ведь та так любила своего историка, так хотела быть ему во всём хорошей – пришлось Ольге играть в бабушку.
– Ба… Ольга! Расскажи историю.
– Все дети, как дети. Сказки просят. – качала головой Люда. – А этим глянь чо – историю. Интеллигенция!
Ольга Петровна смеялась. Второе лето она была уже не такой строгой – смирилась с нами. Начала привыкать. Рассказывала про смешного профессора Синичкина, который всегда всё забывал и путал. Синичкин нежно любил свою жену, Марию Николаевну, и писал ей письма, как последний романтик. И однажды сдал ректору вместо отчета по учебной работе письмо к жене, которое начиналось словами: «Душечка моя…» Ольга говорила:
– Возмущение ректора я помню и сейчас, но оценить степень огорчения мадам Синичкиной не имела возможности. Представляю… вместо слов любви получить казённый отчёт.
Мы смеялись. И сочувствовали жене Синичкина. А Петя, краснея, говорил:
– Ты всё это выдумала, да?
– Что ты! Разве такое выдумаешь?
Но мне иногда тоже казалось, что Ольга Петровна половину всех историй сочиняла на ходу для нас. Ей нравилась наша восторженная аудитория.
Мы гостили у Ольги уже четвёртое лето подряд, когда вдруг приехал отец. Без Лизы. Вид у него был встревоженный, и даже взъерошенный. Ольга Петровна, увидев зятя, страшно побледнела и каким-то неживым голосом спросила:
– Что с Лизой?
– Ольга Петровна, неужели вы думаете, что мне одного урока недостаточно? Я наказан сполна! Лиза в полном порядке. Она на работе. Мне нужно с вами поговорить…
Они заперлись в кабинете, а мы с Петькой пытались подслушать. Людмила гоняла нас от двери.
– Бессовестные! Интеллигенция, а туда же. Подслушивать…
Мне стало тревожно… я был уже большой, девять лет. И вдруг заплакал, как маленький.
– Ты чего, Вов?
– Это что-то про нас. Я чувствую. Хотят своего завести с Лизой, а нас в детский дом.
– Да что же такое! – завопила Люда у меня над ухом, и даже полотенцем по спине легонько хлестнула, чего отродясь не бывало. – Брысь из-под двери немедленно.
Отец поведал Ольге, что у родителей нашей мамы было двое детей. У них оставался мамин брат, наш дядя Иван. И вот теперь он умер от цирроза печени, и Лариса, бывшая тёща, заявилась к отцу. Требование было простым, как три копейки: отдать им одного из нас.
– Как отдать? – возмутился отец. – Они же не носки. Они братья. Мои дети.
– Ну ты меня-то пойми. Нас. Мы осиротели. Иван не оставил нам внуков. Только твои и есть у нас.
– Вас четыре года внуки не особо интересовали. И сейчас говорить не о чем.
Бывшая тёща пригрозила, что пойдёт в суд. И припомнит там, как она из-за нашего отца лишилась дочери. Папа здорово перепугался. Кто его знает, чего тот суд решит? И какие аргументы Лариса потащит в суд. Он сразу приехал к Ольге Петровне, чтобы заручиться её поддержкой. Новая тёща была профессоршей, со связями и деньгами.
– Во-первых, я в принципе не представляю себя втянутым ни во что такое. Так ведь ещё и она винит меня на полном серьёзе в смерти Гали. И вытащит весь этот ужас на всеобщее обозрение.
– Господи, что в тебе Лизка нашла только! – воскликнула Ольга. – Чего ты разнылся тут? Не можешь постоять за свою семью?
– Не могу. – руки отца дрожали. – Не могу. Я не воин.
– Закон должен быть на твоей стороне. Будет. Я уверена.
– И что? Мне судиться с ней?
– Андрей, ты можешь прекратить истерику? Ну, противно, правда. Давай решать проблемы по мере поступления.
– Вы поможете мне? – отец вцепился тёще в руку.
– Помогу.
– Правда?
– Правда. – вздохнула Ольга. – А теперь идёмте все пить чай. Ты жену-то предупредил, где будешь?
– Нет.
– Позвони ей. Скажи.
– Да я вернусь к вечеру.
– Нет уж. Ты, кажется, считаешь себя достойным быть отцом этим мальчикам. Так вот и будь им! Звони супруге, пусть приезжает после работы.
Вечером Лиза приехала на дачу. Взрослые делали шашлыки, нам с Петькой позволили подольше не ложиться.
– Историю! Историю! – завопили мы после ужина, хлопая в ладоши.
– О, да-а! – закатила глаза Лиза. – Я на этих историях выросла.
Она была беспечна – видимо, её отец не посвятил в историю с родственниками и возможным судом. Ольга рассказывала истории, все смеялись. Это был прекрасный вечер.
А через неделю на дачу приехали бабушка Лариса с дедом Виктором. Как они раздобыли адрес Ольги Петровны, неизвестно. Но, учитывая то, что дед всю жизнь служил в милиции, не так уж удивительно.
Мы сидели с Ольгой в саду. Лариса помахала нам из-за невысокого забора:
– Вот они, деточки мои! Идите, обнимите бабушку.
Я почти уж и забыл их. Петька помнил бабушку с дедом чуть лучше.
– Что делать? – он быстро глянул на Ольгу. – Ты их прогонишь?
– Ну зачем сразу так? Это же родня ваша, как ни крути.
Она смотрела, как Лариса целует нас и плачет. Мы с братом имели очумевший вид: женщина, которую мы едва помнили, накинулась на нас ураганом. Дед Витя просто пожал нам с Петей руки и присел на стул, оглядываясь.
Светской беседы не получилось сразу – слишком разными они были. Тогда Ольга пригласила их поговорить в кабинет.
– А чего разговоры разговаривать? Нам ехать пора, дорога неблизкая, да, Витя? Собирайтесь, мальчики.
Я собрался. Собрался реветь второй раз за короткое время. Ольга зыркнула на меня предупреждающе и сказала Ларисе:
– И всё ж таки я настаиваю. Это и в ваших интересах.
Они говорили долго. Потом туда позвали Людмилу, непонятно зачем. Наконец, дед с бабкой уехали. На прощанье Лариса снова обнимала нас со слезами.
Вечером, когда мы сидели на террасе перед самоваром, Петька воскликнул:
– А где твои зелёные серёжки! Ты же их всегда надеваешь по вечерам.
Ольга чуть не подавилась чаем. А потом сказала:
– Что сережки? Сережки ерунда! Не в побрякушках счастье.
– Угу. – подтвердила Людмила. – Ерунда за бешеные тыщи!
– Люда, присядь, попей чаю спокойно, хватит хлопотать!
Ольга так на неё посмотрела, что та села и уткнулась в чашку.
Когда папа с Лизой приехали нас забирать перед школой, Ольга вручила отцу какую-то бумагу. И сказала:
– Я предлагала им навещать мальчиков. Но, мне кажется, ей совестно теперь. Однако в суд она точно не пойдёт.
– Ольга Петровна, я… да я… да вы не представляете!
– Ну, будет, будет! Всё. Забудем.
Сегодня, спустя пятнадцать лет с того лета, я пришёл к Ларисе с деньгами. Людмила нам с Петькой потом всё абсолютно рассказала по секрету. Бесценный кладезь новостей, Людмила. Царствие ей небесное. Ольга Петровна похоронила её и плакала, как по родной. С тех пор надолго у неё помощницы не задерживались – всё было не то.
– Привет, ба. – поприветствовал я Ларису. – Как ты тут?
– Ничего, ничего, спасибо, Вов. С тех пор, как деда не стало, скучно мне иногда вечерами.
– Телек смотри.
– Телек… телек тебя не пожалеет. Как твои дела, внучок?
– Ба, помнишь те серьги, которые тебе Ольга отдала, чтобы ты нас у отца не отнимала? – проигнорировал я её вопрос.
Лариса стала красной, как свёкла.
– Какие такие серьги? Полно выдумывать-то!
– Ба, да ладно тебе. Я же всё понимаю. Страшно это… двоих детей похоронить.
Я обнял её. Бабушка разрыдалась.
– Страшно, Вовчик. Ой как страшно! До сих пор ведь болит всё вот тут!
Она постучала кулаком по груди.
– Бабуль, ты продай мне те серьги, а? Нужны они мне очень!
– Ей, что ли, вернуть хочешь? – ревниво спросила Лариса.
– Ба, ну перестань! Много тогда было плохого у нас. Теперь же все хорошо. Продай! Надо так.
Я выложил толстую пачку денег. Лариса посмотрела, пожевала губами.
– И чего мне с ними делать? К гробу багажник не приделаешь!
Она залезла в сервант, достала шкатулку на замке. Вытащила маленькую бархатную коробочку. Посмотрела на серьги последний раз.
– Сама не пойму, зачем я их взяла? Ольга-то ваша сказала, что все связи и силы положит, а вас не отдаст ни за что! Ну, и предложила по-хорошему. Она мне серьги эти, а я – бумагу подписываю, что никаких претензий не имею и судиться не стану. Дурость всё и гадость. Злишься на меня, Вовка?
Я помотал головой. Бабушка отдала мне серьги.
– И денег не возьму! Просто скажи: не бросишь бабку?
– Не брошу!
Я обнял свою старенькую бабушку. Так сложилось, что Ольгу я любил больше. Но и Ларису любил тоже.
Ольга сидела в саду, положив ногу на ногу, с чашкой кофе и книгой. Увидев меня, заулыбалась. Как ей это удается? Почти двадцать лет прошло, а она будто не изменилась!
– Привет! А Пётр где? Я вас в пятницу ждала.
Я подошёл, наклонился, чмокнул её в щёку. Лиза не родила своих детей, кроме нас с Петькой у Ольги внуков не было. А для нас она была самой замечательной и любимой. Бачеха наша. Я вытащил коробку из кармана, открыл и положил перед Ольгой. Она улыбнулась, достала серьги и надела.
– Ты на меня дурно влияешь, Владимир. Такие крупные и яркие камни не носят днём. – сказала Ольга.
В её глазах что-то блеснуло на мгновение. Слёзы? Да, нет. Показалось…
– Ничего. Мы никому не расскажем. – пообещал я с улыбкой.
Батя.
Жуткий сюрприз выяснился по чистой случайности. У моей младшей четырёхлетней сестры, Люськи, вылезла пупочная грыжа. Врачи сказали – не затягивать. Чем раньше прооперируют, тем лучше. Люська без папы наотрез отказывалась ехать в больницу. Дождались его из рейса, и папа проводил её до самой операционной.
– Папочка, ты меня будешь тут ждать? – рыдала сестрица.
– Куда я денусь, милая? Конечно, буду ждать. Почему ты плачешь, ты же такая храбрая у меня?
– А где я платю? Я плосто вздыхаю!
И её увезли. Несложная плановая операция. Но родителей попросили сдать кровь в банк крови – это было обязательным условием.
– А у неё ж только с одним из нас совпадает, по идее. – спросил папа. – Может, вы пробы сначала возьмете? Чтобы мы вам лишнюю не сдавали.
– Кровь лишней не бывает! – твёрдо сказал врач.
Мама с папой сдали кровь. Мама была бледна, казалось, вот-вот и грохнется в обморок. Потом всё не могла усидеть на месте. Бегала в процедурную, разговаривала с медсестрой. Потом уж и Люсю вывезли из операционной, батя пошёл встречать, как обещал. Сидел с ней весь выходной. Мама вроде подуспокоилась, проведала дочку и повезла меня домой, хоть я и отказывался.
– Я тоже могу с ней сидеть. – упрямо настаивал я.
Мне тогда уже исполнилось одиннадцать лет. Люсю, свою маленькую светловолосую сестру, я любил больше всех на свете. Наверное, даже больше мамы и папы. А как её было не любить? Ангел. Светловолосый ангел во плоти.
Представьте себе маленький районный центр с районной же больницей. Да, новой, полностью оборудованной – даже банк крови имелся, чтоб ему. Но ПГТ он и есть ПГТ. Прошло ровно три дня – Люся уже была дома, папа собирался в рейс. Пошёл купить курева в дорогу. А пришёл… похожий на грозовую тучу.
– Папочка… – завопила Люська из детской (у неё ещё был постельный режим) – Ты принёс мне мои любимые зефилки.
Отец оставил пакет из магазина в коридоре. Велел мне быстро идти в детскую. Взял мать за локоть и завел в кухню.
– Коля… Коля… ты чего?
А в кухне был разговор, о котором я узнал только спустя годы – тогда мы с Люськой не понимали ничего. Она была ещё мала, а я слушался отца. В детскую так в детскую. Люся захныкала и стала требовать папочку и зефир, я предложил почитать ей. Слава Богу, она согласилась.
В кухне Коля, вращая бешенными глазами, подошёл к Зине так близко, что она вжалась в стену. Больше некуда было отступать.
– Это правда? Что Люська не моя?
– Да как… да что… Коленька, в своем ли ты уме? Что же ты говоришь такое?
– А я тебе скажу, что говорю. У меня кровь вторая положительная, у тебя – первая положительная. А у неё – он мотнул головой в сторону двери – третья отрицательная. Если что-то напутали, так ведь можно и пересдать.
Зина решительно отодвинула мужа, прошла к столу, села. Уронила голову на руки и простонала:
– Сволочи. Ну просила же! Чего им всем надо? Завидуют, Коленька, на нашу жизнь. Всё у нас есть. И детки вон какие хорошенькие.
– Просила значит… ну, ясно.
Он вышел из кухни, на которой осталась плакать Зина. Всего-то раз и оступилась… от скуки… с командировочным инженером. Муж всё в рейсах, да в рейсах. Это в кино муж-дальнобойщик – красиво и романтично. А в жизни – холодно и тоскливо. Зина решила, что надо что-то делать! Ведь он-то поди в рейсах своих тоже не был примерным мужем. Постольку дней катается. Она вскочила и побежала на Колей, но его уже и след простыл. На столе одиноко лежала коробка с зефиром.
После рейса отец серьёзно со мной поговорил. Просил уйти с ним.
– Пап, а как я… а Люська? Мама? А ты не можешь остаться?
На меня будто положили бетонную скалу. Скалы состоят из горных пород – я смотрел видео. И скала на моих плечах тоже была неоднородной. Там был страх потерять отца. Страх перед выбором. Получается, кого-то я всё равно терял. Посчитав нехитрое уравнение в уме, я решил остаться. Люся + мама были больше по количеству, чем один папа. Хотя, по значению могла перевесить и одна сестра.
Отец часто встречался со мной. Про Люську он как будто забыл. Я ничего не понимал, но знал: мог бы батя мне объяснить, что происходит – объяснил бы. Сестра поначалу тосковала и плакала, на неё было больно смотреть. Но потом стала спрашивать об отце всё меньше и меньше. Она замыкалась в себе и проводила все время со своими игрушками. Я не понимал дословно, за что на Люсину голову выпала эта кара, но догадаться мог. Что же касается мамы…
Мама спятила. Она начала тащить в дом с помойки всякий хлам. Сначала безобидный и, вроде как, полезный в хозяйстве. А после уже и всё подряд. На нас ей стало абсолютно наплевать. Мать сидела над своими помоечными богатствами. Что-то шептала, перебирала. Как молодая и красивая женщина могла за полтора года превратиться в это – я не понимал. Но отцу ничего не говорил. Обо мне, иногда и о Люське, заботилась соседка. С едой я худо-бедно разбирался на алименты от отца. А вот с запахом, который пропитал всю нашу квартиру… в школе надо мной все ржали, но я старался не вступать в открытые конфликты.
–Тётя Маша, научите меня гладить? – постучался я к соседке.
– Глебушка, да тебе бы постирать бы для начала… – морщила нос Мария.
– Бесполезно. Я стирал. Но мне завтра к отцу, и надо как-то выглядеть…
– Так он что… – ахнула соседка. – Ничего про Зину не знает?
– Я не буду ему ничего говорить. Он ушёл, а значит это не его дело!
Она пропустила меня в свою квартиру, потом подумала и велела:
– Люську тоже веди. Я вас приведу в порядок. И вообще, принесите ко мне вещи. Будете переодеваться у меня. Чем могу…
Так и поступили. Теперь я хоть не вонял на всю школу, как бомж. Но заботливая тётя Маша решила этим не ограничиться. Она пошла к отцу и пристыдила его. Папа встретил меня после школы.
– Ты почему молчал?
– А что? Ты бы вернулся?
– Нет. Но ты можешь жить со мной.
– А Люська.
Отец молчал. Я отрицательно помотал головой и пошёл в сторону дома.
– Погоди ты! Люська может жить у бабушки.
– У бабушки новый муж. Ей не до нас.
– Понятно, в кого… – начал отец и осекся.
Папа всё же сделал попытку поговорить с бывшей тёщей.
– Коля, да ты спятил? Зачем мне маленькие дети, у меня, можно сказать, вторая молодость.
– Но Люся ваша внучка!
– Жаль.
– Что?! – опешил отец.
– Жаль, что материнство очевидно, а отцовство – нет. Вот был бы у меня сын, а у него дети – так поди знай, мои внуки, или нет. Взятки гладки. – откровенно насмехалась бабушка. – А тут и впрямь моя. Да только у меня своя жизнь.
– Да. Как я мог жениться на Зинке? Нужно же было просто повнимательнее посмотреть на вас.
Однажды утром я проснулся и не обнаружил матери дома. Вся её помойка была на месте – не захламила Зина только нашу с Люськой комнату – а её самой не было. Я открыл форточку, морозный воздух немного разбавил смрад. Накормил Люську, что-то поклевал сам. Отвёл сестру к соседке:
– Матери нет, а мне бы в школу.
– Как нет? – опешила Маша. – Мороз-то какой. Где же она?
Моя беспутная спятившая мать закончила свои дни на дальней свалке. Как и почему она замерзла вместо того, чтобы идти домой – никто не знал. Маша сказала, что теперь за нами придёт специальная служба и там уже будут решать. И служба пришла. Женщина посмотрела на нашу квартиру и повернулась к Маше:
– А… мы не могли бы у вас всё оформить?
– Пожалуйста, проходите. – пожала плечами соседка.
– Так, стоп! Никто никуда не проходит. – услышал я голос отца, который поднимался по лестнице. – Прошу прощения. Только с рейса. Это мои дети.
– И квартира ваша? – хмыкнула женщина из опеки.
Папа не стал даже заглядывать внутрь. Просто сказал мне:
– Собирайся давай. Поедем домой. Тут после разберемся.
– А Люська? – замирая от ужаса, спросил я.
– Само собой. Люся, ты тоже собирайся.
Сестра отлепилась от стены, которую подпирала, и неуверенными шагами подошла к отцу.
– Папочка?
– Что, милая? – вздохнул он.
– Это правда ты?
Отец подхватил сестру на руки и прижал к себе, тяжко вздохнув.
– Это я. И я тут. Всё хорошо.
– Не уходи больше, папочка! – завыла Люся.
Я обмер. Сейчас сдаст всех с потрохами, и строгая женщина нас заберет, несмотря на наличие живого официального отца. Но тётка потеряла к нам интерес и о чём-то сплетничала с Машей. А батя держал Люську на руках и по лицу его текли слёзы. Он так старался обидеться в том числе на сестру, так долго пытался держаться подальше, но любовь к ней победила всё остальное. Любовь к нам, к его детям.
– Не уйду. Я никуда больше от вас не уйду. – плача, выговорил он.
Безрукая.
– Она меня ненавидит! Она меня специально унижает! – рыдала Тоня, размазывая по лицу слёзы, чёрные от туши.
– Ты о моей матери говоришь. – хмурился Стас.
– Давай уйдём, ну пожалуйста. Я так долго не выдержу!
Уйти Стас не мог. Как тут уйдёшь, если мама при любой попытке сына переехать и жить отдельно, бледнеет и хватается за грудь в области сердца. Мама растила его одна. Ночей не спала, по врачам таскала – здоровье у маленького Стасика было не очень. Тянула его изо всех своих материнских сил к свету, и вытянула.
Стас вырос любящим почтительным сыном. Женился. Галина Васильевна хотела, чтобы он женился на соседской племяннице, Ларисе. А он женился по большой любви на бесполезной Тоньке. Красивая, а какой с этого толк? Если она ни на что не способна. Поварёшку от кастрюли до тарелки не может донести так, чтобы не залить всё вокруг!
– Безрукая! – вскрикивала свекровь. – Опять скатерть мне испортила! Что ты домой купила, чтобы вещи мне тут портить?
О том, чтобы доверить невестке кулинарию, и речи не было. Каша у её выходила – топором не разрубить, а в супе наоборот можно было заплывы устраивать хоть на яхте, такой он был жидкий. Научить Тоню чему-либо не представлялось возможным. Когда её не было дома, Галина Васильевна заводила с сыном неизменный разговор:
– Зачем она тебе, Стасик? Ничего не умеет. Профессии нормальной не имеет. Что за работа такая – книжечки перекладывать? В голодный год пропадёте.
Тоня работала в библиотеке, а заочно училась на журналиста. Пристроиться куда-то в СМИ у неё пока не получалось.
– Она учится. И у меня зарплата. Не бойся, мама, не пропадём!
– Вон Лариса, какая хорошая девушка. Повар!
– Мама, я люблю Тоню! Ты не хочешь, чтобы я был счастлив?
Галина Васильевна поджимала губы.
– Ну, если для тебя это счастье…
– Да, мама! Будь к ней добрей.
– Ладно-ладно.
Мать готова была быть и добрей, и терпимей ради счастья сына. Но стоило Тоне сделать хотя бы одно неловкое движение, Галину Васильевну охватывало необъяснимое бешенство. Она не могла сдержаться, говорила злые обидные слова. Потом уходила к соседке, Раисе Петровне, тётушке пресловутой Ларисы, и жаловалась там на безрукую невестку. Жаловалась, жаловалась и жаловалась. И находила поддержку, и сочувствие. И убеждалась, что она права. И гнобила Тоню с новой силой. Про себя она думала, что желает невестке добра. Может хоть так из неё что путное получится.
Тоня уже не выдерживала. Ей хотелось бежать куда глаза глядят. Как-то раз, когда Тоня шла домой с работы, ей позвонила однокурсница, работающая в глянце. Спросила:
– У нас с косметики ушла девчонка. На ТВ. Желающих легион, но я попросила редактора придержать место. Как думаешь, справишься?
– Конечно! Что там? Тренды и марки?
– Ну, да. Тенденции в косметологии ещё. В общем, высылаю тебе ТЗ.
– А как работать? Удалённо?
– Два дня в неделю в офисе.
– Да-да. – обрадовалась Тоня. – Присылай задание.
Она впервые бежала домой в приподнятом настроении. Плевать на злобную ведьму-свекровь. Она начнёт хорошо зарабатывать, и снимет квартиру. А Стас… если он не уйдёт с ней – значит не любит. Значит и не нужен ей такой. Подумаешь, пострадает полгодика. Да, она любит его. Но как же Тоня устала от такой жизни!
Дома она чуть не споткнулась об лежащую на полу Галину Васильевну.
– Эй… эй, вы чего? – Тоня осторожно потрогала свекровь.
Тёплая. Застонала. Тоня вызвала скорую и начала поднимать тяжёлую тушу свекрови. Дотащила до дивана. Поняла, что на диван не затащит. Вот дура! Зачем столько пёрла. Достаточно было в комнату затащить. Она подложила под голову свекрови подушку, укрыла её пледом до шеи. Лицо у Галины Васильевны странно перекосило. Инсульт, наверное.
Врачи приехали быстро. Свекровь увезли с инсультом, а Тоню – с выкидышем. Она даже не знала, что в положении. А если бы знала? Не кинулась бы её вытаскивать из коридора и пытаться поднять? Ой ли.
Тоня не успела узнать, что у неё беременность, поэтому расстроилась не сильно. Поплакала немного. После небольшой операции её выписали. А вскоре домой вернулась и свекровь. И встал вопрос, кому за ней ухаживать. Она пыталась говорить и присаживаться, но пока всё получалось очень плохо. Нескладно.
– Надо, наверное, нанять сиделку… – неуверенно сказал Стас.
По лицу Галины Васильевны потекли слёзы.
– Е адо! – умоляюще сказала она.
– Что? – не понял сын.
– Она говорит: не надо.
– А как? Одну её не оставить…
Тоня добровольно взяла на себя заботы о свекрови. Каждую ночь она перекапывала тонны статей о восстановлении после инсульта, а каждое утро, проводив мужа на работу, входила в комнату Галины Васильевны и включала свет.
– Подъём, мама! Нас ждут великие дела. – с сарказмом говорила она.
Тоне трудно было скрыть злорадство, рвущееся из глубины затравленной души. Она главная, она может шпынять ведьму! Но ведь цели-то у неё благие. Тоня заставляла свекровь заниматься, учиться ходить, разрабатывать по возможности парализованную часть тела. Заставляла говорить и читать вслух. Когда Тоня давала Галине Васильевне передышку, ей самой было не до отдыха. Она включала видеоролики с рецептами, и готовила. Возвращалась в комнату и командовала:
– Топаем в кухню, безрукая вам обед приготовила!
Галина Васильевна вздыхала, краснела, и с помощью невестки добиралась до кухни. Старательно ела сама. Первое время рот не слушался, еда текла по подбородку и вываливалась. Тоня усмехалась:
– Ничего, я ещё сделаю из вас человека.
В институте она взяла академ. От работы пришлось отказаться. И от библиотеки в том числе. Всё своё время она посвятила тому, чтобы вытащить из беды человека, которого ненавидела всей душой. Иногда Тоня по ночам ревела в подушку, обзывая себя дурой. Не понимая, зачем ей вообще это нужно. Стас просыпался, спрашивал:
– Ты чего?
– Всё нормально!
– Слушай, если ты устала – давай сиделку наймём! Хорошую. Ничего с мамой не случится, не развалится.
– Всё хорошо, Стас. Спи!
– Ты-то спи. – парировал муж и засыпал, он работал один на всех – уставал.
Плакала и Галина Васильевна. Она бы с радостью просто полежала и отдохнула, но проклятая невестка не давала ей спуску. А через полгода Галине Васильевне стало почти хорошо. Тоня могла уже подумать о себе. Она сидела в ноутбуке и рассылала резюме, слушая, как свекровь напевает что-то в кухне. Гремела посуда. Тоня пошла посмотреть. Галина Васильевна вздрогнула, когда увидела её, и уронила ложку. Брызги разлетелись по кухне.
– Вот безрукая я какая, да?
Свекровь силилась наклониться, взявшись здоровой рукой на стол. Получалось плохо. Тоня помогла ей присесть на табурет и подняла ложку сама. Быстро и ловко начисто вытерла пол.
– Чем вы тут занимаетесь?
– Макароны с соусом делаю.
– Ясно. – Тоня повернулась, чтобы пойти в комнату.
– Приходи через полчасика, готово будет.
– Угу.
Галина Васильевна так и не нашла в себе мужества сказать Тоне какие-то правильные слова. Попросить прощения. Сказать, как бесконечно она благодарна. Но и дурного слова невестка больше не слышала от неё никогда в жизни. А всем соседям и знакомым Галина Васильевна с гордостью говорила:
– Наша Тонечка лучше всех! Я так счастлива, что Стасик на ней женился.
Время в подарок
– Я не понимаю, как такое возможно… правда не понимаю!
Игорь сидел, как пыльным мешком прихлопнутый. Все его деньги, заработанные совместно с отцом, и после его смерти; накопленные и приумноженные, не помогли ему вылечиться. Ни дома, ни за границей.
– К сожалению, деньги тут ничего не решают, если болезнь вцепляется намертво. – вздохнул седой врач. – Советую вам привести дела в порядок.
Доктор был свой, лечил ещё отца. Грамотно направлял к узким специалистам. Называл Игоря обычно «сынок», и на «ты», а тут… «Советую вам…». Страшно звучит.
– Я не могу умереть! Не имею права. Мне нужно вырастить детей.
– Насколько я помню, у них ещё и мать имеется. – заметил Владимир Петрович. – Может, самое время перепоручить их матери?
– Ни за что! – отрезал Игорь.
Похудевший, облысевший, потерявший надежду, он и помыслить не мог о том, чтобы вернуть детей этой… добрых слов у Игоря для Ольги не находилось. Жена была изгнана из дома, из семьи и из их жизней после того, как он уличил её в неверности. Конечно, Ольга лепетала там какие-то оправдания, рассказывала Игорю сказки про дружбу. Мол, это друг, а не любовник. Чушь какая!
Ни в какую такую дружбу, конечно, Игорь не верил. И тут не поверил. Их история как под копирку повторила историю его родителей: отец был вечно занят по делам бизнеса, и мать от безделья и скуки завела себе любовника. Игорь узнал об этом совершенно случайно – из сплетен, которыми с удовольствием обменивались за чаем горничная с кухаркой. Отец никогда не говорил ему, что выгнал мать. Сохранил для сына образ хорошей жены и мамы – попросту наврал Игорю, что мама заболела и покинула их. Теперь будет с неба следить за сыном белым ангелом. Пятилетний Игорь поплакал, да и научился жить без мамы, изредка вспоминая и грустя. А когда спустя восемь лет случайно узнал правду, пришёл в ужас. Нет, не от того, что папа обманул его – на него Игорь не мог сердиться. Отец был безоговорочно любим и являлся безусловным авторитетом для него. Разозлился Игорь на мать. Вот же… как она могла? С таким прекрасным мужем, имея ребёнка – как она посмела? А он ещё печалился о ней, как о порядочной! Вот же дурак.
Игорь полюбил отца ещё сильнее, если такое возможно. А вот к женщинам уважение потерял окончательно. Одни от безделья и скуки заводят любовников, другие – обсуждают это на кухне. Тьфу! С таким отношением к слабому полу он и вырос. А потом повзрослел, но ничего не изменилось.
Ольга приехала из провинции и работала в их компании офис-менеджером. Игорю она понравилась. Скромная симпатичная девушка. А то, что приезжая, так это даже и лучше. Сочтёт за счастье выйти замуж за сына владельца компании. Войти в семью, которая ни в чём не нуждается.
Отец не был слишком счастлив, узнав, что Игорь с Ольгой встречаются.
– Не совершаешь ли ты ошибку? – нахмурился Сергей.
– Пап… лучше пусть она, чем девица из нашего круга. Разве скромность когда-то кого-то портила?
– А ты уверен, что нравишься ей? Что она не из-за денег?
– Пап… мне сейчас важно, что Ольга мне нравится. Даже если ей движет корысть. Так даже лучше.
– Поясни! – потребовал отец.
– Будет бояться потерять почву под ногами, и не натворит глупостей.
– Эх, Игорёк… не потому они глупости совершают. – вздохнул Сергей, уверенный в том, что сын ничего не знает.
Но Игорь знал. Уже давно он знал, что всё от скуки и безделья. На Ольге он всё же женился, и десять лет они прожили достаточно неплохо. Родили сына Тараса и дочку Соню с разницей в три года.
А потом умер отец Игоря, Сергей. Внезапно, на работе. Упал и скончался от сердечного приступа.
– Повезло. – заметил Владимир Петрович. – Не болел, не страдал.
– Почему? – не понимал Игорь. – Вы же говорили, он здоров?!
– Сынок… это никому не ведомо – почему? Господу Богу, разве что. А мы не Боги. Почему здоровый и молодой может в одночасье скончаться, а весь больной живёт до девяноста? Скрипит, мучается сам, близких изводит, но живёт. Почему? А вот, кому сколько отмеряно.
Игорь понимал, что старый доктор прав. Отец регулярно обследовался, даже на давление не жаловался… а потом раз, и всё. И не с кого спросить – почему? Ну не с Господа же Бога, в самом деле?!
Ему нужна была пауза, осознать, что отца больше нет. Передышка. Поддержка от жены. А вместо этого пришлось ехать в срочную командировку – решать вопросы в региональном филиале. На него свалилось всё и сразу, как обычно и бывает. А вернувшись домой уставшим и злым, он застал в гостях у жены какого-то мужика. Они пили вино и хохотали. У Игоря только что умер отец, а они ржали, как кони. В его доме. Над его ветвистыми рогами, видимо. Пелена наползла на глаза Игоря, плавно меняя цвет с белого на бордово-красный.
– Игорёк, это мой одноклассник… старый друг… Толя… Игорь, послушай!
Игорь никого не слушал. Он поступил просто и однозначно:
Врезал по морде мужику и вытолкал взашей.
Вытолкал Ольгу следом.
Развёлся.
Переехал в другой дом.
Заплатил кучу взяток, но лишил жену родительских прав.
В наш век мобильных телефонов не так просто наврать детям, что их мать безвременно покинула их, и стала ангелом-хранителям. Но Игорь сумел убедить Тараса и уговорить младшую Соню, что сейчас им будет лучше с ним. А позже они смогут сами решить, как им лучше. Надеялся Игорь на одно: к тому моменту, как они смогут решать сами, дети забудут мать, как страшный сон.
Ольга совершила кучу попыток поговорить с Игорем, но не преуспела. Он сменил место жительства и школу для Тараса. С работы Ольгу заботливо выпроваживали охранники, не пуская дальше турникетов. Потом она стала приходить пьяная и выкрикивала проклятия и угрозы. Такой день для Ольги как правило заканчивался в полиции.
Однажды Игорю позвонила подруга Ольги, Юля:
– Сволочь ты, Скворцов! Она тебе не изменяла! Ты ж бабе жизнь сломал.
– Можно подумать, ты сказала бы правду. Кодекс подруг, и всё такое.
Когда-то Юля тоже работала в их компании, потом ушла в самостоятельное плавание. Игорь очень уважал её, но мнение своё о жене менять не собирался. Да, Юлька молодец, стала акулой бизнеса. Но в личном она по-прежнему просто женщина. Подружку свою выгораживает, и это понятно.
– Значит, я зря позвонила? – спросила Юля.
– Значит, зря.
– Ну и дурак.
Девушка отключилась. Игорь на мгновение задумался: может и правда Ольга не виновата? Может, он погорячился, не разобравшись? Да нет! Не нужно из него делать идиота.
А потом он и думать забыл об Ольге, потому что заболел. Он прошёл все возможные и невозможные курсы лечения, в Москве, в Германии, потом в Израиле. Болезнь прогрессировала, не помогало ничего: ни тщательно подобранные препараты, ни попытки сменить терапию. И вот, устав от бесконечного и бесполезного лечения, он взял небольшую передышку, и показал все свои выписки семейному терапевту. Владимир Петрович официальным тоном и на «вы» порекомендовал Игорю привести дела в порядок. А, да. И ещё, перепоручить детей их матери.
Игорь думал всю ночь, а утром позвонил подруге своей жены. С тех пор, как он заболел, Юля совмещала свой бизнес с управлением компанией Игоря. Зарплату он ей платил вне всякой конкуренции, поэтому она и согласилась.
– Приезжай.
– Отчёты брать? – спросила Юля.
– Чёрт с ними, с отчётами! Просто приезжай.
Игорь стоял у панорамного окна и смотрел на улицу. Вот дерево. Сосна. Кто-то давно посадил сосну, когда они въехали в дом, дерево уже радовало их своим вечнозелёным цветом. Игорь скоро умрёт, превратится в прах, а сосна останется сосной. Почему они не деревья? Почему не могут жить свои положенные триста лет? Может потому, что сосну никто не трогает – максимум прилетит птичка, посидит невесомо на веточке. А им, людям, вечно кто-то треплет нервы… ну никак не жить им триста лет в такой стрессовой обстановке!
– Пап… там тётя Юля приехала. – раздался голос Тараса за спиной.
– Хорошо.
– Пап… всё в порядке?
Тарасу было уже… тринадцать. Именно столько было ему, Игорю, когда он узнал, что его мать была непорядочной женщиной и изменяла отцу. Может быть сегодня история повернёт в другом направлении…
– Всё хорошо, Тарас. Мы с Юлей поговорим о деле. Ты не подслушивай, хорошо?
– Папа! – возмутился сын. – Ты чего? Когда это я подслушивал?
– Что Соня делает?
– Английским занимается.
– А ты чего не занимаешься?
Тарас смутился, пробормотал что-то себе под нос, и ретировался из гостиной.
Вошла Юля:
– Скворцов, с тобой всё в порядке? Ты говорил по телефону совершенно замогильным голосом!
Он обернулся.
– Присядь, Юлька.
Сам сел на диван. Она села напротив, в кресло. От Юли не укрылось, как плохо выглядит Игорь. Она надеялась, что на её лице ничего не отразилось. Жалости или страха, например.
– Умираю я, Юлька. – просто сказал Игорь. – Ты же не будешь врать умирающему?
– Я тебе никогда не врала. – фыркнула она.
– Как Ольга живет?
Юля пожала плечами и сказала:
– Она работает на меня. Уже два года. Я ей тогда помогла… не спиться. На работу взяла. Живёт, работает. Квартиру ты ей купил при разводе. Благородный ты наш.
Это прозвучало с сарказмом. Квартиру бывшей Игорь и правда тогда купил. Он не хотел, чтобы мать его детей бомжевала.
– Замуж не вышла?
Юлька засмеялась:
– Кто? Я, или она?
– Она. – начал злиться Игорь.
– Да поняла я, не бузи. Подкалываю тебя. Никто не вышел замуж, Игорь. Мне некогда. А Ольга… ну, просто не вышла, и всё.
Он помолчал, потом спросил:
– Она мне правда тогда не изменяла?
– Неужели у тебя могли возникнуть сомнения?! – всплеснула руками Юля. – Ты же был уверен в своей правоте на все сто!
Игорь не ответил. Молча смотрел на Юлю. Она покачала головой:
– Не изменяла, Игорь. У неё и до сих пор никого нет. Ну… может она и тупанула, пригласив одноклассника и друга детства в ваше семейное гнездо, но на этом её вина заканчивается. – она сделала паузу и спросила. – Неужели всё настолько плохо, что ты решил дать Ольге шанс?
– Всё просто, Юль. Наши дети никому не нужны, кроме нас. Меня не станет. Придётся Ольге. Справится она?
– Ничего… я помогу. Всё будет хорошо, Игорь.
Провожая Юлю, Игорь дал ей поручение, найти одного человека. Женщину. А наутро он посадил детей в машину и поехал в город. Водитель Алексей пытался не пустить шефа за руль:
– Игорь Сергеевич, вон вы бледный какой. Давайте я сам!
Но Игорь поехал за рулём. Привёз детей в обычный двор на окраине Москвы.
– Ну… надеюсь, не зря в такую даль пёрлись.
Ему казалось теперь, что зря он отшил Лёху. Пусть бы вёл. Игорь все силы потратил на эту поездку.
Они поднялись на лифте и позвонили в дверь. Ольга открыла дверь и остолбенела. Она переводила взгляд с Тараса на Соню, потом на Игоря, и снова на детей.
Его бывшая изменилась. Похудела… или осунулась, что ли. Но волосы были стильно пострижены и одета Ольга была не по-домашнему. Точнее, не по расхлябанному: чистый спортивный костюм, пара неброских украшений, лёгкий макияж.
– Ждёшь кого-то? Помешали? – охрипшим вдруг голосом спросил Игорь.
Вместо ответа Ольга вцепилась в Тараса, как утопающая. Потом подгребла к себе и Соню. Дети нерешительно обняли её в ответ. Было видно, что Ольга пытается не зарыдать, скатываясь в причитания «Деточки мои родненькие», но всё было написано у неё на лице.
– Мам. – пробасил Тарас, у которого начал ломаться голос. – Ты меня задушишь.
– Прости! Прости, сынок… проходите? – нерешительно сказала Ольга, посмотрев на Игоря.
– Проходите, дети. – он так устал, что готов был сесть прямо на пол в коридоре.
Они прошли. Ольга засуетилась с кофе, чаем и бутербродами. Видно было, как ей неловко. Она отвыкла от детей, а дети – от неё. но Игорь не собирался им помогать. Он сделал то, что должен был. Нужно теперь как-то собраться с силами, и поехать обратно. Вещи детям может привезти Лёха. А ещё ведь всё надо официально оформить…
– Подожди! – она окликнула Игоря у порога.
Подошла и зашептала:
– Ты что же, вот просто так их и оставишь?
– Ну… да. А что такое?
– Игорь, ты спятил! Они привыкли жить там, где живут. К школе своей привыкли. Чего ты их кидаешь, как котят в пруд?
– Избавь меня от своих аналогий, пожалуйста.
– Игорь… я тогда не изменяла тебе.
Он вздохнул.
– Я знаю. Я бы извинился, но смысла уже нет.
– Да не надо извиняться! Ты лучше скажи, может быть нужна помощь?
– Никто не может помочь, успокойся, Оль!
– Да я имею в виду уход!
– Что? – обалдело уставился он на бывшую жену.
– А что? Ты скинул на меня детей, а сам просто поедешь умирать?
– Получается так.
– Может засунешь свои принципы куда подальше, и позволишь твоей семье побыть рядом с тобой?
Он всё-таки присел. На обувную полку. Силы покинули его.
– А мы разве семья? – растерянно спросил он.
Ольга видела, что сил у бывшего мужа не осталось совсем и изо всех сил пыталась сдержать слёзы. Вся обида на этого жесткого человека, поступившего с ней несправедливо, улетучилась в тот миг, когда она увидела его в таком жутком состоянии. И смогла обнять своих детей.
– У нас с тобой дети, Игорь. Конечно, мы семья.
Он плохо помнил, что было дальше. Страшная слабость не отпускала Игоря, и машину обратно вела Ольга. Потом она уложила его в постель и очень трогательно за ним ухаживала. Ольга должна была ненавидеть его: за испорченную жизнь, за долгую разлуку с детьми. А она… кормила его с ложечки и подносила воду с таблетками.
– Игорь, там Котов пришёл.
Ему стало лучше, и он с утра просматривал отчёты. О деле, которое он передал через Юлю Котову Игорь напрочь забыл.
– Скажи, пусть ждёт! Я выйду.
– Уверен?
– Да.
Начальник службы безопасности отыскал его мать. Игорь смотрел на координаты, распечатанные на бумаге, и молчал.
– Игорь Сергеевич, вы же просили найти, верно?
– Просил. Спасибо, Глеб Михалыч. Спасибо!
Котов посмотрел на задумчивого Игоря и легонько сжал его плечо, поражаясь каких худым стал шеф.
– Всё образуется.
– Не сомневаюсь. – усмехнулся Игорь. – Счастливо, Михалыч.
Так Ольга и застала его. На диване с листком бумаги в руке.
– Скворцова Мария Александровна… Игорь… это твоя мама?!
– Угу.
– Твоя мать жива?
– Угу!
– Это же здорово, Игорь! Звони скорей!
– Тебе надо, ты и звони. – огрызнулся он и ушёл в комнату.
Ольга его не винила. Умирать трудно, наверное. Она ушла подальше, к бассейну, и позвонила Марии Александровне. Долго объясняла, кто она, и что ей надо. Женщина всё не верила.
– Это розыгрыш какой-то? Как сейчас говорят: развод?
– Ну какой развод! Вы же наверняка знаете, что Сергей умер давно.
– Знаю. В интернете читала. Так это все знают!
– Я – не все! Я – жена вашего сына. – она не стала уточнять, что бывшая. – Сергей скончался. Ну а вот теперь Игорь. Ему очень плохо…
– Так он меня хочет увидеть, или нет? – голос Марии дрогнул.
– Хочет. Конечно, хочет! Только сам себе в этом признаться боится. Всё-таки столько лет он думал о вас… ну, в общем, вы поняли.
– Он уже большой мальчик, Оля. И я уже привыкла жить без него. – проявила неожиданную твёрдость Мария.
– Как угодно. Но адрес я вам скину.
Вечером Игорь ужинал с ними. Когда у него были силы, он выбирался из комнаты. В остальное время был зол, слаб и в ожидании смерти.
– Признавайся – позвонила? – спросил он у Ольги.
– Не звонила я. – отмахнулась она.
– Ну-ну. – хмыкнул Игорь.
Уложив детей спать, Ольга спустилась и увидела, что бывший муж всё ещё в гостиной.
– Ты как? – спросила она.
Игорь занимался своим любимым делом: смотрел на сосну. Ему казалось, что когда он на неё любуется, сосна даёт ему силы. Делится своим долголетием. Он конечно всё это себе придумывал, но…
Услышав Ольгу, Игорь развернулся и быстрым шагом подошёл к ней. Она попятилась от неожиданности. Он обнял её и выдохнул в ухо:
– Прости меня! Я такой дурак. Прости!
– Да я давно уж простила… – пробормотала Ольга.
Утром горничная Светлана постучалась в спальню к Ольге и заглянула. Ойкнув, быстро закрыла дверь:
– Ольга, там пришли к вам. Слышите? Спускайтесь!
Она лениво потянулась и наклонилась вниз в поиске своей одежды.
– Ну, вот. У Светы теперь будет сердечный приступ. – сварливо сказал Игорь. – Надо было дверь-то запереть!
Ольга прыснула, а потом рассмеялась. Игорь тоже рахохотался. Из-за двери снова зазвучала Светлана:
– Оль, так вы идёте? Че сказать-то?
– Иду! Иду…
В гостиной на диване сидела женщина. Ольгу словно молотком стукнуло по макушке. Она видела фото этой женщины в молодости. Нет, она изменилась, конечно. Здорово постарела, и не такая холёная, как раньше… но это точно она!
– Мария?
Так подскочила.
– Да. Да… я вот…
– Вы молодец, что пришли. Правда, молодец. Я сейчас его позову…
– А он… а ему…
– Ему сейчас получше.
– Не надо меня звать. Я уже тут. Привет, мам! – сказал Игорь, входя.
Он узнал её сразу.
Игорь был доволен тем, как он привёл дела в порядок. Дети с матерью. Со своей мамой контакт, как мог, наладил. Документы все оформил: по завещанию всё оставалось Ольге и детям. Мать свою он тоже обеспечил. Можно и умереть спокойно. Если бы ещё не было так страшно…
Он прогуливался по саду и остановился около красавицы-сосны:
– Стоишь? Хорошо тебе. Завидую прям белой завистью. – и сам поразился тому, как бодро это прозвучало.
Последнее время Игорь заметил в себе перемены. Волосы отрасли. Он чуть прибавил в весе. Много гулял, и чувствовал, что силы на это у него есть. Увеличив время прогулок, Игорь с удивлением понял: он не устаёт.
– Оль… – осторожно сказал он жене за обедом. – Я себя лучше чувствую… кажется.
Они были вдвоём, дети ещё не приехали из школы.
– Я заметила. – коротко ответила Ольга.
– И молчишь?
– Я сглазить боюсь. Честно!
– Может быть, сходить, обследоваться?
Ольга сжала руки на груди. Ей было страшно. Логически, надо было пойти. Но как же страшно…
– А. Не пойду. – решил Игорь. – Пусть всё идёт как идёт. Будем радоваться тому, что есть. Да? Меня уже и быть-то тут не должно.
Она улыбнулась ему и легонько сжала руку Игоря.
– Говорил же, нет никаких объяснений. – объявил Владимир Петрович. – Анализы в порядке. Но я бы сходил к онкологу!
Старый доктор сам приехал, узнать, как у них дела…
– А я не пойду. – решительно заявил Игорь. – Спасибо за хорошие новости, но позвольте мне распоряжаться случайно подаренным мне временем по собственному усмотрению!
– Конечно, сынок. – врач пожал ему руку. – Конечно.
Игорь чувствует себя хорошо. Они снова поженились с Ольгой. Мать была на свадьбе сына и плакала от умиления. Внучка Сонечка тихонько утешала бабушку, а Тарас только закатывал глаза с видом: «Ох уж эти женщины!»
Амир
Я познакомилась с ней на молочной кухне в далёкие 90е годы. Нет, всем жилось тогда непросто. Но Гульмире, пожалуй, было хуже всех. Мы как-то сразу подружились. У меня был Сергей, у неё – Амир. И дни рождения детей почти что рядом: в апреле. У Амира пятого апреля, у Серёжки – девятнадцатого.
– Таня, а чего мы будем толпой ходить на молочку? Давай кто-то один. День я, день ты, потом, по возможности, относим друг другу продукты. После сада, например.
– Давай. – согласилась я.
Гульмира жила в общаге какого-то завода, садик, в который ходили наши дети, находился рядом. Так мы стали экономить время, ходить на молочную кухню по очереди. Помнится, к нам примкнули ещё мамы, и в конце концов, каждая из нас получала ацидофилин и прочие ништяки один раз в неделю, но зато огромный мешок, который просто надо было разнести по всем.
– Почему ты в общежитии живёшь? Ты приезжая?
– Да. – улыбнулась неунывающая Гульмира.
Я пробовала назвать её Гулей, но она сказала, что это от «Гульнары», а её зовут Гульмира. И точка.
Она рассказала мне совершенно потрясающую историю. Меня лично она потрясла. Гульмира приехала из Казахстана поступать в институт, и поступила. Училась очень хорошо, но на четвёртом курсе, в конце учебного года, когда нужно уже думать о дипломе, она потеряла голову от любви. Нечем ей стало думать о дипломе. Абсолютно!
Результат ожидаем: Гульмира забеременела, а Марат, как оказалось, не имел на неё никаких долгосрочных планов. Он просто бросил девушку в положении, а семья отреклась от неё. Опозорила!
– Я бросила институт. Нашла работу с общагой. А потом вышла в декрет. Так и живём.
Гульмира была одета всегда аккуратно и чисто, но крайне бедно. Я стала отдавать ей свои вещи, из тех, что мне не очень подходили. Или быстро надоедали. Для меня это были надоевшие шмотки, а Гульмира сразу преобразилась.
– Смотри, снова не влюбись! – пошутила я.
Мой Серёжка рос знатным раздолбаем. Мальчишки выросли из детского сада и пошли в школу. Амир и так-то всё схватывал на лету, так вдобавок сидел, усердно занимался. Мой сын всё схватывал на лету, а заниматься не хотел. Получалось, что не удалось ухватить – осталось за бортом.
– Посмотри на Амира. – увещевала я сына. – Посмотри, как он старается!
– Мам… они очень бедные! Папа Амира им не помогает. Ему приходится стараться, он не хочет так жить.
Я ахнула:
– Это он сам тебе сказал?
Серёжка кивнул:
– Да. Сказал: я обязательно стану богатым, и мамку вытащу.
У меня слёзы на глаза навернулись. Пацану семь лет, а он уже готов принять вызов от жизни. Готов идти вперёд и добиваться. И мать не винит ни в чём, – в безденежье, в отсутствии отца, – а хочет помочь.
Потом я дала Сергею лёгкий подзатыльник и сказала:
– Учись, давай! Мы тоже не с золота едим. Если ты добьёшься чего-то в жизни, я не откажусь от своих процентов.
Сын только хихикнул в ответ. Каждый раз идя в гости к Амиру он брал с собой какую-нибудь игрушку или игру, и «забывал» её там. Я втайне гордилась Серёжкой: да, он не рвался через тернии к звёздам, но сердце у него было доброе.
Когда отец Гульмиры умирал, он нашёл способ с ней связаться.
– Приезжай, дочка. И внука моего привези.
Амиру тогда было уже шестнадцать.
– Что-то я не очень хочу туда ехать, мам. – сказал он Гульмире. – У меня дел много.
Кроме учёбы, и, по возможности, работы Амир занимался музыкой. Свою аппаратуру он собрал сам буквально по винтику. Подрабатывая на стройке, Амир купил материал и сделал в их комнате звукоизоляцию, чтобы не было конфликтов с соседями. Вообще, я всегда поражалась, как этот мальчишка всё буквально успевал. А тут его тащили в чужой незнакомый город к совершенно посторонним людям.
– Амир, дедушка болеет. – сказала Гульмира. – Он может умереть в любой момент. Надо съездить, сынок.
Он не хотел говорить матери, что не согласен. Не хотел её расстраивать. Почему «надо», Амир не понимал. Когда им было тяжко, родственники и знать их не хотели. Этот самый умирающий дедушка выгнал мать за порог беременную. А теперь почему-то они должны ехать.
Съездили. Амир так и знал, что не надо. Вместо того, чтобы попросить у Гульмиры прощения, дед Али милостиво простил дочь. Амиру успел сказать:
– Какой ты…
И умер. А мама плакала, как будто горше горя не могло случиться. Амир поддерживал её, утешал, но… не понимал.
Они вернулись домой, и он снова занялся своими бесконечными делами. Учёба, строго на 5. Подработка. Музыка. А однажды пришёл отец Амира. Гульмира засуетилась, накрывая на стол. Закуток под кодовым названием «кухня» был отгорожен шторами. Амир сидел за пультом в наушниках, сводил музыку.
– Иди, поздоровайся! – позвала мать.
Амир понял, что она не отстанет. Пошёл и сказал Марату с порога:
– Привет. Что тебе нужно? Тебе тут не рады!
– Амир! – воскликнула Гульмира.
– Пусть уходит, мам. Его не было, когда он был нужен. Никого не было!
– Да как ты со мной разговариваешь, щенок! – вскипел Марат, поднимаясь из-за стола.
У Гульмиры что-то щёлкнуло в голове. Она обошла Амира и встала перед ним. Парень отодвинул мать себе за спину и сделал шаг к отцу. Гульмира снова попыталась его загородить. Марат, посмотрев на всю эту возню, только и сказал:
– Да ну вас! Чокнутые…
И ушёл.
– И слава Богу, мама. – заявил Амир. – Чего ты вообще запрыгала? Подумаешь, гость дорогой.
– Сынок, ну неужели тебе даже не любопытно познакомиться… отец ведь!
– Нет! – отрезал Амир. – Мам, тебе что-то нужно? А то я там…
– Иди, сынок. Иди.
Амир обнял мать и вернулся к сведению трека.
После окончания школы он купил себе нормальную аппаратуру – занял денег у друзей. Амира любили все. И все всегда старались помочь. Почему не помочь хорошему парню? Он поступил в институт на экономический, а по ночам устроился DJ в клуб. Первой реакцией Гульмиры был ужас.
– Амирчик… как же… клубы эти. – сокрушалась она. – А учёба?
– Мам! Учёба всегда в приоритете. А клуб хороший. Меня туда по знакомству устроили. Разве нам не нужны деньги?
Как только Амир стал зарабатывать достаточно, он сразу сказал Гульмире:
– Мам, уходи с работы! Там копейки. А у тебя спина не железная, по восемь часов на ногах у станка. И вообще… может, институт окончишь, наконец? Чего тебе там оставалось-то? Год?
Гульмира улыбнулась:
– Да нет уж. Поздно мне учиться. Да и неохота. Я буду о тебе заботиться, пока не надоем.
Амир крепко обнял мать и сказал:
– Никогда. Никогда не надоешь!
Институт Амир окончил, но работать по специальности не стал. Он стал востребованным DJ, уехал в Москву, и мать увёз. В свободное время он буквально силой вытаскивал Гульмиру на улицу и заставлял гулять по большому городу.
– Мам, я ведь не всегда с тобой могу ходить. Давай, уже двигайся куда-то. Ты ещё молодая! Ну, вот чего тебе хочется?
– Ничего, сынок. У меня всё есть.
– Может, в фитнес клуб записать тебя? Или в библиотеку?
Гульмира смеялась. Но привыкала потихоньку к Москве.
А потом Амир познакомился с Маликой. Влюбился. Познакомил с матерью, и сказал:
– Пока всё не зашло далеко, ты должна знать: мать я не оставлю. Никогда. Она будет жить с нами.
– Ой, да ты что! У тебя такая классная мама! – всплеснула руками Малика. – Я ничего против не имею совершенно!
Девушка была популярным блогером, и в столице у неё уже была своя квартира. Свадьбу отгуляли шикарную. Отец Малики подошёл к Гульмире и сказал:
– Молодёжь какая пошла… продвинутая. Всё сами. Мы им, как будто, и не нужны!
– Нужны, Санжар. Нужны! Будь уверен.
У Амира и Малики родились два сына разом. Близнецы. Иногда Гульмира звонит мне, и взахлёб рассказывает о жизни с молодой семьёй, о внуках, о подарках от сына и невестки. Я радуюсь за неё, но всегда помню путь, который прошла Гульмира. Преданная любимым человеком и родными. Вынужденная бросить институт, чтобы иметь крышу над головой и кусок хлеба, буквально. Одетая очень бедно, но всегда чисто и аккуратно. И никогда не унывающая. Я помню её такой, и помню двухлетнего Амира с решимостью в детских глазах. Ему всё удалось. Они заслужили то, что имеют.
Адресат выбыл
И даже не то было самым обидным, что отец ушёл от матери. Уехал на заработки в Москву, и пропал. Я его понимал. Мне было двенадцать, и я уже всё понимал. Мать так пилила его, так была недовольна всем. Всегда. Будь моя воля, я бы тоже от неё сбежал. Но я был ещё ребёнком. А отец был взрослым мужиком, и ему надоело. И он смог. Вырвался. Но ведь он ушёл и от меня тоже! И самое обидное было, что отец просто пропал. Не звонил мне – в те годы сотовых ещё не было. Точнее, только начали появляться. В нашей семье их не было. Писем от отца тоже не приходило.
Мать не забеспокоилась ни на грамм, не подумала, что с отцом случилась беда – слухи-то ходили. Отец сумел найти работу, которая позволила ему снять угол в столице и жить в своё удовольствие. Долетало, что он сошёлся со своей квартирной хозяйкой, и всё у него хорошо. Я не до конца понимал в свои годы: правда ли мой отец такой разгильдяй, каким его считала моя мать. Или он нормальный мужик, которому до поры, до времени не слишком везло. С женой, например. Скорее, второе. Потому, что мной мать тоже вечно была недовольна, хотя я учился на отлично.
– Почему ты не убрался дома? – занудно бубнила она. – Я работаю с утра до ночи, чтобы тебя вырастить. Одна. А ты мне даже помочь не можешь? И что? Уроки мне твои? Уроки он делал! Твои уроки мне ковер не вычистят.
– У всех дети как дети – во дворе носятся. У меня ботаник какой-то растёт. В кого ты такой?
– Кого интересует, что ты котлеты не любишь? Тут тебе не ресторан, ешь, и всё. Мать старалась, готовила, он ещё недоволен, паразит! Весь в папашу своего.
Логика у матери явно хромала. То не пойми в кого я, а то весь в папашу. И вот это бу-бу-бу, бу-бу-бу бесконечно. Любой бы сбежал. Иногда, зная, что мать на работе, я после школы заезжал к сестре отца, Людмиле. Она всегда встречала меня радушно. Но про отца со мной не говорила.
– Брось! Отрезанный ломоть. Забудь, да и всё. – почему-то тётка не понимала, что забыть родного отца не так просто. – Чего там Светка? Всё пилит тебя?
– Ага. – грустно вздыхал я.
– Ну, терпи. Какие у тебя ещё варианты? У меня, сам знаешь, работа какая. Я за тобой присматривать не могу.
У Люды не было семьи, но был небольшой бизнес. Точка на рынке. Торговала продавец, а тётка изредка подменяла её – давала выходные. Раз в месяц она ездила закупать товар в Москву. Люда точно знала, где живёт отец. Но адрес у неё просить было бессмысленно – не дала бы. Но я всё же был, наверное, умным. Не зря же меня хвалили все учителя. Мои оценки тому подтверждение. Я составил целый план.
Упав в грязь перед тёткиным домом, я явился к ней в грязной куртке.
– Люд, постираешь? А то мать меня загундит до смерти!
– Как же ты так, батюшки?!
Люда поставила стирать мою куртку. Первая часть плана прошла на ура. Пока тётка была в ванной, включала свою чудо-машину – у нас дома о такой ещё и не мечтали – я высыпал сахар из большой железной банки в пакет и спрятал. Из сахарницы тоже высыпал, но оставил немного на дне. Знал, что тётка не держит дома запасов. А потом начал ныть, что очень соскучился по её тортику.
– Во дела! Сахар же был, вроде? – озадаченно спросила Люда, уже налив молока для торта в миску.
Я пожал плечами с самым невинным лицом на свете.
– А, ладно. Всё равно и какао закончилось. Антон, ты сходи, тогда…
– Люда! У меня куртка в стирке. Куда я схожу?
И сделал вид, что просто готов заплакать, так огорчён тем, что и сахара нет, и я помочь не могу.
– Точно! Ну, сама схожу. Сиди тут.
Магазин находился за углом, у меня было совсем немного времени. Но я успел. В коридоре, в тумбочке, где стоял телефон, я нашёл под кипой журналов записную книжку. На букву К ничего не было. И на С – Константин Смирнов. Я был готов от отчаяния вырвать себе волосы. Но тут мне стукнуло в голову посмотреть на букву Б. Брат. Там был написан адрес. Я быстро переписал его к себе в тетрадь, на последнюю страницу, и закрыл тёткин блокнот. Убрал на место, сложил всё, как было.
Успел даже смыть сахар в раковину – замел все следы. А то тётка потом нашла бы, было бы неловко. Когда Люда вернулась, я с невинным видом смотрел в окно.
– Всё купила? Будет торт?
– Да-да. Всё. Апельсинов тебе ещё купила.
– Ура! Спасибо!
Тётка испекла чудный торт, который я действительно очень любил. Высушила мою куртку над газом. Пока она сохла, пили чай с тортом, и совесть меня не мучила. Ни грамма ни мучила – это ведь был мой отец. Разве я не имел права знать его адрес?
Письма на добытый сложным стратегическим путём адрес уходили, и ответа на них не было. С пометкой «адресат выбыл» тоже не возвращались. Я понял, что тётка права. Отрезанный ломоть. Пара забыть.
Прошло два года, и однажды классная в школе сказала, что желающие съездить на каникулы в Москву могут сдать деньги. И я увидел в этом шанс. Даже некий знак. Была одна беда… мать денег не дала бы ни за что. Правда, я всё равно сунулся, дурак. И слушал потом её бубнёж неделю. Ладно, подумал я, план Б.
Тётка не была в восторге от моей просьбы.
– А заранее что, нельзя сказать было? Я потратилась тут на свои дела. Как я тебе из оборота деньги выну?
– Людочка, ну когда я ещё Москву увижу! – взмолился я.
– Ты, часом, не собираешься искать отца? – прищурилась тётка.
– Ты чего? В многомиллионном городе? Да никогда! Я же не идиот.
– Ладно. Найду я тебе деньги. Съезди, посмотри столицу. А то хочешь, до лета погоди? Возьму тебя с собой на затарку.
Я представил сомнительное удовольствие: таскаться с тёткой по рынкам Москвы, и вежливо отказался.
День X настал. Одиннадцать подростков и одна учительница всю ночь ехали в поезде и утром вышли в Москве. Екатерина Ивановна говорила нам что-то, собрав вокруг себя. Я слышал отдельные слова: «Экскурсия», «Галерея», «Гостиница», «Свободное время». Эти слова выпрыгивали из гула, стоящего у меня в голове. Я так разволновался, что не видел и не слышал ничего вокруг. У меня была цель: поехать по адресу, который я давно знал наизусть, и найти отца.
– Тоха, ты чего завис? Пошли! – дернула меня за рукав одноклассница Ленка.
– А? – включился я. – Да-да, идём, конечно.
Екатерина, промотав нас по музеям и паркам и накормив в какой-то столовой, отпустила всех гулять.
– Только разбейтесь минимум по парам. – строго сказала она.
– Екатерина Ивановна, одиннадцать на два не делится. – заумничал Сашка Письменных.
– Значит, ты в тройке пойдёшь. Поскачешь.
Все заржали, как кони.
– Давай, с собой его возьмём. – пихнул я локтем Ленку.
Так моя совесть будет чиста. Я брошу одноклассницу не одну, а с Сашкой. Сначала я думал, сказать им, что пойду к отцу, потом решил, что просто смоюсь, как Миронов в «Бриллиантовой руке». Потом всё же не стал портить ребятам прогулку по Москве – вместо того, чтобы отдыхать, им придётся искать меня. И я сказал, что мне нужно по делам, но не сказал, куда.
– Ты только приди вовремя к гостинице. Чтобы нам не влетело. – попросила Лена.
Я покивал и браво направился к метро. Зря я так был в себе уверен. С огромным трудом мне удалось выспросить, до какой станции метро мне нужно ехать, чтобы попасть по адресу.
– Мальчик, купи карту! – посоветовала мне седьмая по счёту женщина. – В Москве три тысячи улиц. Только разве что повезёт, спросишь у кого-то, кто знает.
Мне повезло. Спустя часы блужданий и расспросов, я доехал до станции Речной вокзал и выйдя на поверхность, обнаружил, что уже темно. Достал из кармана свой телефон, и увидел, что батарейка разрядилась. Сотовый мне подарила тётка. Тогда они были совсем простыми и большими. В чужом городе, без связи и почти без денег. Не зная местности. Было разумнее сейчас же спуститься обратно в метро, и поехать в гостиницу. Но я, как осёл, попёрся искать дом, где предположительно жил отец. Туда надо было ехать автобусом, но я сэкономил, и пошёл пешком. Шёл, спрашивал у встречных людей, правильно ли я иду, и продолжал свой путь. И пришёл. От бургеров в животе давно не осталось и следа. Я устал, боялся Екатерины Ивановны, представлял, что устроит мне мать – она и так-то не хотела, чтобы я ехал. Но желание видеть отца, которого я не видел несколько лет, перевешивало всё.
– Привет. – выпалил я ему, едва открылась дверь.
Я был готов испытать облегчение: дошёл! Нашёл! Но Костя – а как я его теперь могу ещё называть – даже не пустил меня на порог. Он вышел в подъезд и, испуганно озираясь, закрыл дверь в квартиру.
– Ты как меня нашёл? Людка, что ли, адрес дала?
У меня даже в носу защипало от такого тёплого приёма.
– Сынок, ты пойми, я сейчас не могу тут с тобой. У меня там… короче, вот-вот жена придёт. Давай завтра в городе встретимся? Ты тут где? С кем?
Слова пытались вытолкнуть ком из горла, но он не выталкивался. Я с трудом выдавил:
– Я без денег. Мне бы хоть телефон зарядить – классуха там, наверное, всех на уши поставила.
Он нырнул в квартиру, не забыв закрыть дверь, и высунулся с деньгами. Ком смятых купюр – не знаю, сколько там было. Отец сунул мне в руки этот ком, и даже подтолкнул немного. Сквозь неплотно прикрытую дверь из квартиры до меня долетел детский голосок. Там играл ребёнок.
– Тоха, где тебя найти завтра?
– Да иди ты… – ответил я, и ушёл.
Ревность и обида гнали меня куда-то, куда глаза глядят. К груди я прижимал скомканные деньги. Проходя через какой-то двор, я услышал грубый окрик – он-то и вырвал меня из состояния туманной досады.
– Эй, щегол! Закурить не будет?
Я вынырнул из своих переживаний и сразу оценил обстановку: в тёмном дворе один с толпой гопников, и с деньгами в руках. Мозги для оценки ситуации были, а вот сил у меня никогда особо не было – неспортивный мальчик.
– Я не курю.
Они подошли ближе.
– Можете забрать деньги. Только полтинник на проезд оставьте. – как можно твёрже сказал я.
– Можем. – согласился тот, что окликнул. – Показывай, что ещё есть?
И поскольку я был против, чтобы они забирали телефон, меня начали бить. Били сильно, чётко, слаженно. Последнее, что помню из того вечера: я лежу на земле, пытаясь прикрыть голову, чей-то ботинок мелькает перед глазами, и я проваливаюсь во мрак.
Когда очнулся, то почувствовал тяжесть. Меня что, прикопали где-то? Я вспомнил, что били. Убили? Или не добили, и просто завалили чем-то? Но почему только ноги? И почему мне не больно, а уютно и тепло? Тяжесть вдруг переместилась и чихнула. Я заорал, но крика не вышло – только сипение.
– Очнулся? Слава Богу. Рич, слезь с него! – сказала рядом какая-то женщина, и я открыл глаза.
Увидел спрыгивающую с дивана овчарку, и женщину, наклонившуюся надо мной, заботливо укрытым одеялом.
Анна Егоровна, так её звали. Военврач на пенсии. Она рассказала, что нашла меня без сознания в кустах около гаражей. Без куртки и кроссовок. Зря меня тётка принарядила в Москву, конечно.
– Тебя ищут, наверное? Но я в милицию пока не звонила. Ты просто здорово по голове получил, вот и провалялся ночь без сознания. Судя по реакции зрачков, всё в пределах нормы. Я тебе вколола кое-что, чтобы рёбра шибко не болели. Ну, рассказывай?
Я рассказал. Потом Анна Егоровна выспросила мой домашний номер, и как-то так поговорила с моей матерью, что обошлось без скандала. Я был потрясён. Мама попросила дать мне трубку. Она плакала. Не гундела! Плакала…
– Мам, позвони Екатерине Ивановне. Успокой её. Ладно?
– Как…? А ты, разве, не поедешь в гостиницу.
Анна Егоровна забрала у меня телефон и объяснила матери, что мне нужно отлежаться.
– Нет. Нет. Приезжать не надо! Поправится, и я его посажу на поезд. Адрес мой, естественно, запишите. И телефон.
После того, как они поговорили, эта добрая, едва знакомая женщина, покормила меня. Я так устал, пока ел, что снова уснул. Провёл я у Анны Егоровны неделю, пока не смог нормально передвигаться самостоятельно. Если честно, уезжать мне от неё не хотелось совсем. Пока я находился в её квартире, она мне говорила по поводу моей ситуации. По поводу отца:
– Человек слаб. Не все могут противостоять людям и обстоятельствам. Точнее, мало кто может. Пока не побудешь в чужой шкуре – не суди. Жизнь сама всё расставит по местам. Вполне может случиться так, что вы ещё увидитесь, и ты сможешь простить. Да и он, глядишь, поймёт что-то. Всё меняется, Антон. Только успевай поворачиваться к жизни лицом.
И много ещё чего умного, и успокаивающего сказала она мне за эти семь дней.
– Почему вы одна? – спросил я как-то за ужином. – Вы умная и красивая.
– Ой, брат. Это такая история… тяжелая очень. Не хочу сейчас. Вот в следующий раз приедешь, и расскажу.
Я распахнул глаза:
– Приеду? В следующий раз? Правда?
– Ну, а почему нет? Разве тебе у меня не понравилось? – Анна Егоровна пододвинула ко мне печенье. – Ешь. Только Ричу не давай. Нечего баловать.
– Вр-вр-вр. – презрительно сообщил из коридора пёс.
Мол, не очень-то и хотелось.
Анна Егоровна купила мне билет и посадила на поезд, строго-настрого наказав проводнику беречь меня, как зеницу ока – у неё был такой голос, что не захочешь, а подчинишься. Проводник согласно и понимающе кивал. В Воронеже меня должна была встретить с поезда мать. Анна вдруг обняла меня и сказала:
– Вот бы у меня такой сын был! Скажи своей матери, как ей повезло.
Я с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Совершенно точно, что это навсегда. Эта женщина, спасшая меня, уже никогда не будет мне чужой. И я, конечно, приеду.
Мать вела себя нетипично для неё. Встретив, она коротко обняла меня и сказала:
– Я так перепугалась! Слава Богу, что ты в порядке.
А где же вот это всё: «Я чуть с ума не сошла, надо думать головой, как можно так вообще поступать, в кого ты такой эгоист…», и всё в этом духе?
– Школу окончу – поеду в Москву в институт. – сказал я, когда мы шли на остановку.
Ну вот сейчас-то точно начнётся!
– Ну, а что? Дело хорошее. Тем более, если есть к кому. – сказала моя неузнаваемая мать, и помолчав, добавила. – Надо её как-то отблагодарить, Анну твою. Свяжу ей свитер красивый. Какой у неё размер, знаешь?
Я фыркнул и посмотрел на мать. И мы дружно рассмеялись. Жизнь и правда меняется. А иногда даже меняет людей.
Вопреки
Он приехал посмотреть, как идёт стройка его нового дома. Их дома – его, жены Оксаны, и дочки, Полины. Стоял на краю участка, смотрел – на месте уже всё проверил, захотелось полюбоваться со стороны. Растут стены. Неделю назад ещё был только один фундамент, а сейчас уже пошло дело – глаз радует.
Насмотрелся, сел в машину, поехал к выезду из посёлка. Посёлок был старым, но именно так Витя и хотел. Чтобы среди стареньких деревянных домов был его дом. А не коттедж среди коттеджей, где одни новые русские. Или как там зовутся эти здания? Особняками?
У неё порвался пакет и консервные банки раскатились по дороге. Девяностые, лихие и романтичные той особой романтикой, которую не дай Бог никому. Голод, преступность и неразбериха. Вроде не самая подходящая почва для любви. Но на деле всё выходило иначе…
Витя проехать не мог. Не давить же консервные банки вместе с девушкой, которая судорожно собирала их и ставила на обочину. Порванный пакет сиротливо валялся неподалёку. Как она теперь всё это понесёт, Люба не представляла.
Витя нашёл в машине пустой пакет. Вышел. Помог собрать банки. Предложил подвезти, и подвёз. Ничего не должно было быть, но всё случилось. Не сразу, через неделю. Витя позвал Любу в санаторий на выходные, и они уехали. Вдвоём.
– Ты женат, да? – спросила Люба, лёжа на его плече.
– Да. – коротко ответил Витя.
Он не спросил, откуда она знает. Ему казалось нормальным, что в посёлке все знают всё обо всех. Даже о тех, кто только что купил землю и начал строить дом. А может она поняла по тому, что Витя увёз её за город – неважно. Поняла. Женат.
Не просто женат, а с осложнениями. И речь не о детях. Дело в том, что в целях сохранности бизнеса Витя всё оформил на Оксану. И продолжал оформлять на неё, уже по инерции. У Оксаны к тому же был папа. Не простой, а работающий в администрации города на одной из руководящих должностей. Витя знал, что если решит уйти из семьи, его выпустят только в одном виде: с голым задом. Ему было тридцать два года, когда он вдруг встретил Любу.
– Сколько тебе лет? – спросил Витя у неё.
– Девятнадцать.
Они стали встречаться. Мама Любы, Светлана, хорошо относилась к Виктору. Ещё бы не хорошо – с появлением у Любы такого любовника дом стал полной чашей. Голодные дни прошли, Люба и Света теперь были сыты, обуты, одеты. Витины строители (один из его бизнесов был строительным) сделали женщинам в доме водопровод и канализацию. Поправили забор.
– Плохо то, что он несвободен. – вздыхала Светлана. – Ты вот потратишь на него свои лучшие годы, а потом что? Не выйдешь замуж. Спроси у Вити, какие у него планы.
– Он не будет разводиться, мама. – спокойно отвечала Люба.
– Ой, плохо.
– Не знаю. Мне всё равно. Я его просто люблю. – пожимала плечами девушка.
Прошло лет пять, и Витя как-то сказал:
– Роди мне сына, и я разведусь.
Люба недоверчиво посмотрела на него.
– А если будет девочка.
Витя молчал. И тут у Любы в душе всё вскипело:
– А если дочь рожу, то не разведёшься, получается. Дальше будешь ко мне таскаться?!
– Ты чего? Успокойся!
– А ты меня не успокаивай! Убирайся отсюда к чёртовой матери! Не хочу больше видеть тебя!
Они поссорились, Витя ушёл. Не разговаривали целых две недели. Потом он выпил для храбрости и пришёл мириться. Мириться было жизненно необходимо и невыносимо больно. Витя смотрел не на Любу, а в сторону:
– Я без тебя не могу! – вымученно сказал он. – Я пытался.
– Не проси у меня, ради Бога, больше никаких детей. Если ты в принципе не готов жить со мной, никогда не поднимай эту тему. Дети – не лотерея. Нельзя делать такие ставки.
– Но я бы не бросил и дочку. Я бы всё для вас делал. – упрямо сказал он.
– Ну, хватит. – вздохнула Люба. – Я знаю.
А потом, через год, жена Оксана родила Вите сына. Люба знала, что он спит со своей женой – само собой, он с ней спит. Но новость буквально разрубила её пополам. Это мог быть её сын. Их с Витей.
Встречая в посёлке Оксану с коляской, Люба не смотрела на неё. Райончик их был совсем небольшим, Оксана явно знала о Витином романе на стороне. По крайней мере, догадывалась.
Оксана, наоборот, смотрела на Витькину любовницу. Во все глаза. Отмечала дорогие вещи и украшения, и сердце заходилось злобой и жадностью. Ведь всё, кажется, сделала. Сына вот родила. А он всё равно на неё смотрит не больше, чем на домработницу, Ритку. А Любу, судя по всему, любит. Но Оксана не отдаст его! Ни за что не отдаст.
Пятнадцать лет прошло с начала их первой встречи. Люба поняла, о чём говорила мать. Она любила и была любима, но разве это счастье? Когда ты знаешь, что твой мужчина – не твой?
– Витя, прости. Я правда не могу больше. Мы должны расстаться!
Он молчал. Потом сказал:
– Я понимаю. Правда. – и вздохнул. – Кто он?
– Нет никакого «его», и не появится, пока ты тут.
– Мне сорок семь лет. Я боюсь менять свою жизнь. – признался Витя. – Я не справлюсь без денег. А деньги все у Оксаны. Отец её жив, и в силах. Они меня разорят. Не простят, ни за что!
– Вить… ты сто раз мог уйти! Ты выбрал остаться. Ты все пятнадцать лет боялся стать нищим больше, чем любил меня. И я тоже не смогу тебе этого простить!
Люба вскоре встретила Максима и вышла замуж. У них родился сын, Артем. Света радовалась за дочь. Максим был хорошим мужем и отцом, вот только Люба никак не могла его полюбить. Женщины плачут в подушку ночами, но Люба не могла себе этого позволить. Она рыдала днём, когда Максим был на работе. Ей хотелось разодрать себе грудь, разломать рёбра и вытащить оттуда любовь к Вите и память о нём.
Несколько раз она видела его машину, и пряталась. То за забором, то в кустах. Люба понимала: встречаться с Витей нельзя. Стоит его только увидеть, и всё… вся жизнь пойдёт наперекосяк. Неважно, что ему уже шестой десяток – они вцепятся друг в друга, как утопающие. Как это было все годы, пока они встречались. Вопреки логике, вопреки опыту, вопреки тому, что писали в книгах, ни один из них так и не остыл.
Тринадцать лет Люба прожила замужем – огромный кусок жизни. Даже стала как-то привыкать к тому, что она жена Максима, а не любовница Виктора. Всё наладится, думала она. Когда-нибудь я его забуду. Когда-нибудь.
Насмешливый голос в Любиной голове говорил: «Ага! Почти тридцать лет не забывала, а тут вдруг забудешь». Она затыкала ехидный голос, гнала его прочь. Кто тут в самом деле главный, она, или какой-то внутренний голос?!
Однажды Любе приснился сон. Во сне они с Витей стояли по разные стороны пропасти. Он с грустью смотрел на неё, а потом вдруг сказал:
– Жаль, что не обниму тебя на прощание.
Люба смотрела на пропасть – нельзя ли перешагнуть, или перепрыгнуть. И… ничего. Слишком велика была пропасть. Она начала осматриваться вокруг, из чего бы сделать мостик. А Витя в это время сказал:
– Прости за всё! – и шагнул вниз.
Люба проснулась посреди ночи, чувствуя на месте сердца холод. Лёд. Шею клещами сдавила тревога. Она спустила ноги с кровати, на цыпочках вышла в коридор. Надела шубу, сунула босые ноги в валенки. Проверила, с собой ли телефон. Ей было дико то, что она делает, но Люба чувствовала: так надо.
Оксана завела этот разговор вечером. Ни с того, ни с сего. Сидели, смотрели телевизор, и вдруг она сказала:
– Виктор, дети выросли. Я больше не хочу с тобой жить.
– И что ты предлагаешь? – спокойно спросил он.
И тут её прорвало, и понесло. Она кричала и швырялась в него подушками, пультами, тапками. Орала, как безумная. Что всё знала. Что все годы мучилась. Поначалу верила, что он вернётся, а он все эти годы как был чужим, так и остался.
– Оксана… успокойся. Я твой муж!
– Ты меня не любишь! Ты любишь её!
– Кого?
– Любку свою!
– Вот ты вспомнила! – крякнул Витя. – Всё быльём поросло…
– Душа моя быльём поросла! Я подсуетилась – папа помог. Ты нищий, Витенька. Без пяти минут разведённый. И бездомный. А если ты не уйдёшь по-хорошему, я тебя уничтожу не финансово, а буквально! Это тебе за мои страдания.
– Ты правда можешь меня заказать? – Виктор безмерно удивился.
– Я даже не думаю, что это будет дорого мне стоить. Кто ты без всего? Обычный бомж!
– Я отец твоих детей… и ты правда способна меня убить?
– Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Витя одел куртку, обулся и сказал от двери:
– Надо было мне самому уйти. И раньше. Вот я дурак, конечно…
Оксана считала, что она всё сделала правильно. Он заслужил. Заслужил! Он так её обижал. Не любил. Был неверен. О деньгах она в этот момент не думала… о том, что всё, что у неё есть, заработал Витя. А она просто домохозяйка, на которую записывались активы.
Оксана уснула. Почти спокойно. Разбудил её дверной звонок. Вернулся, что ли? Без ключей ушёл? Может она и погорячилась…
За дверью стояла Люба.
– Ты как попала сюда? Калитка не заперта?
– Где он? – вместо ответа спросила Люба. – Где Витя?
– Ты что, вконец охамела, шалава? – взвизгнула Оксана.
Люба отодвинула её и вошла в дом. Оксана думала, что будет драка, но соперница вдруг бухнулась на колени:
– Заклинаю тебя! Скажи, что с Витей? Где он?
– Позвони ему! Какого черта ты приперлась?
– Я звонила. Телефон недоступен. Я знаю, я чувствую, случилась беда. Прости меня, прости за всё, только скажи, где он?! – Люба протянула руки к Оксане.
Та отшатнулась. Взяла сотовый, набрала мужу. Недоступен, действительно. Оксана увидела сообщения. Из банка. Быстро проверила в интернете, что это за списания.
– Бар в гостинице Московская. Там он несколько раз рассчитывался картой.
Люба, стоя на коленях, наклонилась лбом к полу и пробормотала:
– Спасибо!
Через мгновение её уже не было в доме. Оксана закрыла дверь. Сумасшедшая баба! И что Витька в ней нашёл?
Виктор решил, что устал. Жить в нелюбви утомительно. В нелюбви, нелюбимым. Даже презираемым. А его любовь… его любимая замужем. Прячется от него. Избегает. Счастлива, наверное.
Теперь у него ни любви, ни семьи, ни денег. Никому он не нужен. Виктор прекратит своё жалкое безлюбое существование. Сам. Сегодня же. Надо только выпить для храбрости. Виктор снял номер в гостинице и пошёл в бар. Набираться храбрости. Самоубийство – страшное дело. Но, кажется, он готов.
Когда храбрость плескалась в нём в нужном количестве, – напиваться он не хотел, – Виктор оплатил последнюю рюмку и пошёл в номер. Точнее, собирался. Не успел. Он только повернулся к выходу из бара и увидел в дверях её. А она увидела его, всхлипнула, подбежала и отвесила Вите звонкую пощёчину:
– Ты что задумал, а, гад? Ты что задумал?
Виктор перехватил руки Любы и прошептал:
– Тихо! Тихо! Нас выселят.
– Нас?!
– Ну… меня. Неважно. Пойдём в номер, поговорим. Люди смотрят.