Читать онлайн Межсезонье бесплатно

Межсезонье. Берег

«В межсезонье у берега моря…»

В межсезонье у берега моря
я и несколько чаек. За мной
незначительный лес, и на взгорье
затаившийся город. Зимой,

когда вдруг появляются строки,
лучше быть на морском берегу,
и качаться на льдинах широких,
и лежать безразлично в снегу.

Непроглядная пустошь неволит,
плавных линий финальный исход.
В недоступном арктическом поле
ледокол иллюзорный плывёт,

и неясно тут днём или ночью
замело тебя, вспенило пляж.
Призрак жизни давно обесточен,
да и сам ты – неброский мираж —

пробираешься в жгучую темень,
копошишься в крупицах пурги,
тянешь провод к заснеженной клемме —
и не зришь, и не видишь ни зги,

только слышишь томительный шёпот
из-под корки замёрзшей воды
и стираешь с лица снегом копоть,
принесённую ветром седым.

«Нагнал дождей прибрежный ветер…»

Нагнал дождей прибрежный ветер
в курортный город. В глубине
еловых чащ, сосновых клетей,
в какой-то мокрой стороне,
по вязи скученных иголок,
насквозь пропитанных водой,
идёшь вдоль моря, путь твой долог,
и цель проста – дойти домой.
Фигура в шатком межсезонье,
как лёд дрейфующий герой,
идёшь один меж дюн, спросонья
слегка обветренных тоской.
Огни едва заметной жизни
в ночи заканчивают бег.
Здесь есть заветный смысл в отчизне,
собравшей в узел столько бед.
В заснувшем городе приморском,
в неповторимой тишине,
весь мир в ландшафте чистом, плоском
едва ли катится к войне,
и ты лишь вдумчивый свидетель
осенних ливней и штормов
живёшь пока на сером свете
вдали от зимних холодов.

«Уходит море из пейзажа…»

Уходит море из пейзажа.
В твоём наброске карандаш
Цепляет бегло кромку пляжа,
Уколом рушит мокрый кряж.

Ты отдаляешься от лета,
Стремишься в слов переполох,
И шлёт тебе письмо с приветом
Волны гудящей львиный вздох.

Летучей мышью межсезонье
Затмило сдавленный курорт.
Резвятся белки. Пёс спросонья
Скулит судьбе наперекор.

А у тебя судьба иная.
Накрытый складчатым зонтом,
Ты всё молчишь, туман вдыхая,
И книгу прячешь под пальто.

Забытый всеми до рассвета,
Стоишь под ветреным дождём.
Ты сам себе источник света
В шумящем хаосе лесном.

«Туман сегодня плащ набросил…»

Туман сегодня плащ набросил
На твой безмолвный силуэт.
Среди песков, муляжных сосен,
В тиши проживших сотню лет,
Есть заметённая тропинка
Листвой хрустящей, и над ней
Висит расплывчато картинка
В неясный тыл ушедших дней,
Где ты, такой же занесённый
Шрифтами с пройденных страниц,
Читаешь медленно спросонья
Главу о пеньи вольных птиц,
И пробираешься к откосу
Сквозь дождь, несущий мглистый фронт,
Сметая с елей снега космы,
Прикрывших узкий горизонт.

«Бетонной лентой мол уходит…»

Бетонной лентой мол уходит
В разрез изогнутой волны.
Балтийский бриз не всем угоден,
Не всем края зимы видны,

Но ты знаком с водой бурлящей
По обе стороны мостков.
Попутный ветер тебя стащит
В объятья бурых валунов.

И ты пойдёшь вдоль кромки пляжа,
Вдоль узких елей и коряг,
Песком кипучим напомажен,
На берег брошенный варяг.

Твоё здесь пасмурное царство,
А летом – мягкая постель.
От скуки верное лекарство —
Кричащих чаек карусель.

До лета есть дела простые.
Штормящих будней широта
Надвое колет дни пустые,
А ты идёшь к волне с моста.

«Разбуди меня утром прохладным…»

Разбуди меня утром прохладным
В белой комнате с видом на пляж.
Пусть рассвет голубеет нескладно
На причалах пустых февраля.

Пусть вода в ледяных волнорезах
Тихо плещется в снежном плену.
Мы поищем над лесом окрестным
Углублённую в думы весну.

Так бывает: в предмартовском трансе,
В окружении скученных дюн,
Пролетает сомнамбулой в вальсе
Чуть заметный весенний гарпун.

Кружит ветер, на ветках стеклянных
Зреют первые капли тепла,
И сквозь морось по трассам пространным
Бороздит свежий воздух баклан.

«Сосновый лес шумит в округе…»

Сосновый лес шумит в округе,
Безмолвен вымерший курорт.
Ты замкнут здесь в дождливом круге.
Как неразгаданный кроссворд,
Лежит твой путь среди деревьев,
Но нет желанья знать, куда
Уносит в зимнем наважденьи
Балтийский город. Нет следа,
Нет борозды витиеватой
В холодной памяти твоей
От встреч с людьми под снежной ватой,
Затмившей берег, бездны дней,
Но в отражении плакатном
На горизонте восковом
Всё так же ярок шар закатный
В разрезе неба штриховом.

«С неземной высоты дюны Эфа…»

С неземной высоты дюны Эфа —
Слева море, и справа залив.
Раскаляет прибрежное эхо
Золотистых песков перелив.

Убегающий в небо рисунок
Диких роз и кустистой сосны.
Здесь в карманы ты скуку засунул,
И тропинки тебе не тесны.

Тонешь в зыбких балтийских барханах,
Отрешённый в неистовый стиль.
В волнах плещешься громко и странно,
И дрейфуешь, как зреющий криль.

Берег пуст, устремлён в авандюну,
Отутюжен теченьем косым.
Свёрнут пляж в грациозную руну
У подножия Куршской косы.

Ночной круиз

Мне снился день, и вечер снился,
Асфальта мокрого графит.
Над опустевшим чёрным пирсом
Горел во тьме метеорит.

Не то река, не то залив был
Расстелен дышащим ковром.
У тростника под дивным нимбом
Качался сказочный паром.

Нас приглашал в круиз паромщик,
Маяк светил издалека.
Вода плескалась, ветер громче
Шумел, сминая облака.

И мы пустились в путь неблизкий
К невероятным рубежам.
Летели чайки следом низко,
С причала пёс нас провожал.

Вокруг висела ширь глухая,
Но в этой смутной пустоте
Соната лунная порхала
На небе бабочкой. Метель

Стучала градинами в судно,
Ткала узоры на корме,
И было жутко нам, и чудно
Смотреть вперёд. Как будто смерть

В тревожном омуте витала,
И шёл паром наш на маяк
К земле возвышенной и тайной,
К земле, пославшей добрый знак

Двум путешественникам храбрым.
Мелькнул в лесу надёжный скит,
Куда, соря огнём нещадным,
Летел шальной метеорит.

Айсберг

Такая ясность в этих льдах,
Что белый цвет теряет сущность,
И чистым звоном холода
Питают жизнь, как хлеб насущный.

Недаром в вечной мерзлоте
Все тайны времени сокрыты.
Торосов жесткая постель
Мягка для странников забытых.

Дремуч и долог их ночлег.
Найти пытаешься свой айсберг,
Ловя украдкой жаркий блеск
Скульптурных гор, и в этом скарбе

Есть неминуемая жуть
От лобового столкновенья:
Под снежным панцырем уснуть
Внутри застывшего теченья,

Почить на мостике своём,
Как капитан большого судна.
Уйти в глубины с кораблём
От суеты на счастье скудной.

«Не словом единым, а ветром сырым…»

Не словом единым, а ветром сырым
Живёшь на откосе у самого моря.
Наносит тот ветер спасительный грим
На ветви деревьев в бушующей хвори.

Поэт говорил, что у чистой воды
Есть смысл прозябать, если дует в столицах.
Под воротом шарф, в дрейфе ломкие льды,
Летит над волной быстрокрылая птица,

И ты на обочине зимней страны,
Слегка запорошенный утренним снегом,
Кочуешь по пляжу и тропам лесным,
Как парусник беглый под смазанным небом.

Где пристань твоя – неизвестно, но здесь,
В песках, отшлифованных тщательным штормом,
Бываешь ты днём, ночью слушаешь лес,
Забытый герой в колдовстве непокорном.

«Ты увидел эту реку…»

Ты увидел эту реку,
Шхун рыбацких паруса.
В огоньках манящих резких
У воды читался сад.

У воды росла осока,
На причале пёс дремал.
На утёсе на высоком
Постучалась ночь в дома.

Постучалась – отворились
Окна. Двери распахнул
Свежий ветер. Обессилев,
Он в молчании заснул.

Ты стоял на том утёсе.
Реку видел, и залив
Утопал во сне белёсом
В необузданной дали.

Замирали в небе звёзды,
Вдруг погас во тьме маяк.
Ты вдыхал подвижный воздух,
Не спалось тебе никак,

Будто грезилось развидеть
Перст божественный средь туч.
Где-то тут живёт провидец,
Наблюдает с дерзких круч

За рыбацкой старой шхуной,
За заливом и рекой.
А ты стой под вишней юной
И маши ему рукой.

«Дальше, всё дальше от стройных берёз…»

Дальше, всё дальше от стройных берёз,
От берегов разноцветного детства.
Снится тебе тот зелёный утёс,
Парус несётся вдоль берега резво.

Нет ни начала, не видно конца
Плаванью этому, сказке прибоя.
Так думал ты, и корабль юнца
Плыл по очерченной трассе покоя.

Тот же утёс, чайки юркой вираж.
На побережье баркас, вросший в дюны.
Видишь нависший над пляжем мираж:
Ты – капитан. Непоседливый, юный.

«Скажи, что всё ещё случится…»

Скажи, что всё ещё случится.
Пусть в отдалённой стороне,
Как после шторма в море чистом,
Забрезжит в суетной волне
Блик разгоревшегося солнца,
Пусть в том неведомом краю
Поймёшь случайно, что прольётся
Хрустальный дождь в судьбу твою,
Промочит тонкую футболку,
Сбежит по вздрогнувшей щеке.
Ты, счастьем странным сбитый с толку,
С пригорка спустишься к реке,
И будет мир в каком-то смысле
Таким же ясным и простым,
Как солнца луч в небесной выси
Над побережьем золотым.

Маяк

Повеет ветром с побережья,
Уймётся фосфорный закат.
В глухой провинции безбрежной
На волнорезах чайки спят.

И ты уснёшь, затихнешь позже,
Хотя тут дремлют на ходу,
Петляя в соснах осторожно,
Не видя близкую беду.

У моря будни иллюзорны,
А выходных как будто нет.
Маяк, пожизненно дозорный,
Врос в чрево дюн за сотню лет.

И кто-то в нём играет светом.
В зеркальной башне по ночам
Живёт, не веруя в приметы,
Приветы дарит рыбакам,

По штормовому бездорожью
Ведёт к причалу корабли
Сквозь вспышки молнии безбожной
К разбитым символам земли.

«На берегу, в слоистой мгле…»

На берегу, в слоистой мгле,
В янтарных отсветах заката,
Среди последствий шторма, где
Песок уложен кочковато,
Идём на свет пока ещё
За мол не спрятанного солнца,
И чаек бдительный расчёт
Кружит над нами. Из оконца,
Меж небом и морской грядой,
В едва заметных очертаньях,
Резвится ветер над водой,
Волну ваяет скульптор тайный,
И мы встречаем этот звук
На пляже. В громком резонансе
Летит за дюны возглас «ух!»
И глохнет в тающем пространстве.

«И было так тебе легко…»

И было так тебе легко,
Что море лужицей казалось.
Мог плыть ты долго, далеко,
Едва поверхности касаясь.

Мог целить прямо в горизонт,
Не зная устали, сомнений.
От всех напастей, бед и зол
Уплыл, разбуженный теченьем.

И слился с кружевом волны,
Пейзажем кисти мариниста.
Плыл в будни, плыл без выходных
По акватории лучистой.

И просыпался на заре,
И вновь дремал, под пледом прячась.
А за окном, как тяжкий крест,
Твой белый парусник маячил.

«У надломленной земли…»

У надломленной земли,
у скалистого обрыва
лунным светом лес залит.
Ночь цепляет молчаливо

кроны сосен и ольхи,
деревянный столб на взгорье.
В этих сумерках глухих
слышишь лишь дыханье моря,

видишь скользкий волнорез,
мола длинного извивы.
Ты неси свой тяжкий крест
с вдохновеньем терпеливым

до обрыва, до того,
за которым дремлют волны.
В непогоде штормовой,
может быть, тебя не вспомнят,

только птица пролетит
над забытыми следами,
и мелькнёт метеорит
в вышине под вой цунами.

«Течёт река твоя степенно…»

Течёт река твоя степенно
Среди холмов, среди равнин.
Струится вдаль вода напевно,
А ты стоишь в тиши один.

Вокруг святое захолустье
На позабытом берегу.
Остался город в синем устье,
Лежит в нетронутом снегу.

В том белом городе старинном
Ты не бывал – и будешь ли?
Украшен путь в туннеле длинном
Гирляндой вьющейся петли.

И в освещённом подземелье
Есть тоже город, но другой.
Царит в нём жизни мелкотемье,
Сквозит рассыпчатой пургой.

Сметаешь с пола сор былинный.
В тягучем мареве свечей
Под воском тающим пчелиным
Хоронишь смуту страшных дней.

«Когда уйдёт тупая боль…»

Когда уйдёт тупая боль,
И смерть тебя не потревожит,
Коснётся ласково прибой
Камней замшелых гладкой кожи,

Коснётся ног твоих вода
Кристальным шелестом печали.
Увязнешь, путаясь в следах,
Ты в чарах дюнной пасторали,

Где всё ещё просторен пляж,
Но нет вокруг твоих любимых,
И ты читаешь «Отче наш»
Среди пейзажей нелюдимых,

Со склона, щурясь, смотришь вдаль —
В необозримое коварство,
Как будто в море отдых дан
Пловцам в заоблачное царство.

«Не ты, а след твой на песке…»

Не ты, а след твой на песке
в сыпучих дюнах сохранится.
Мираж твой сгинет вдалеке
на непрочитанной странице.

Таких тут были сотни, и
не все вернулись утром к дому.
Остались росчерки твои
на склоне дней в пути бездонном,

где силуэт твой штриховой
над белым берегом песчаным
исчезнет, смытый всплеском волн,
за сосен крепкими плечами.

«Сосновый бор, малины куст…»

Сосновый бор, малины куст.
Тропинка вьётся у обрыва.
Балтийский вечер свеж и пуст.
Меж волнорезов шаловливо

Гуляет сонная вода,
И в чистом воздухе солёном
Видна божественная даль
Под небом облачным, слоёным.

В том тонком абрисе пути
Живёт нестойкая надежда
На ясный день и новый стих,
И ты иной, не тот что прежде,

Придвинешь тайный телескоп,
Заглянешь в щель над морем плавным
И скажешь тихо и легко
Слова о чём-то самом главном.

«Когда закончится всё это…»

Когда закончится всё это,
Весь этот ужас на земле,
Найдём на пляже разогретом
Волны прохладной мягкий всплеск.

Два мирных жителя вселенной,
В миру – простые имена,
Нам будет море по колено,
Маяк пошлёт нам добрый знак,

И в спектре праведного света
Нас понесёт куда-то вдаль.
Два озарённых человека,
Забывших горе и печаль.

«Твоя история проста…»

Твоя история проста:
один из тысяч на планете.
С такой судьбой – один из ста.
Всего один, кто на примете
у разгулявшихся дождей
по мокрым тропам побережья,
где каждый миг и каждый день
надеждой дальней смутно брезжит,
где над волной летящий бриз
несёт пескам и соснам удаль,
а ты ты готов здесь до зари
ждать и надеяться на чудо.

«Немного солнца на балконе…»

Немного солнца на балконе,
Чуть света в комнате пустой.
Пора для чайной церемонии,
Пора побыть самим собой.

Твой разум пуст, а сердце – вряд ли.
Что в нём, не стоит говорить.
Сегодня чай в стакане мятный,
И с пляжа шепчет тёплый бриз.

Открыта книга Шри Чинмоя,
Горяч лавандовый эфир.
Не исчерпать сегодня моря,
Но вразумить кипящий мир

Хотя бы мантрой. Без движенья
Впустить окрестности его
В себя до умиротворенья,
До плеска в гуще пенных волн.

«Твой дом – не муторная крепость…»

Твой дом – не муторная крепость,
Не на отшибе дня форпост.
В том доме чай твой чёрн и крепок.
Бывает, слышен звонкий тост.

И ты в тех комнатах не вечен,
По крайней мере, до утра.
Твой сон, как смерть, не изувечен
Иглою жизненных наград.

Ты не поэт корявых улиц
Со шрамом на рябом лице.
В меланхолическом загуле
Ты не искал для рифмы цель,

А жил и будешь жить у моря.
Песчаным росчерком пера
Оставишь след на дюнном взгорье
До первых промельков утра.

«На рубеже большой страны…»

На рубеже большой страны,
На полуострове балтийском,
Где зимним холодом волны
Песок омыт, и где-то близко,
За перелеском, за холмом,
Видны наброски госграницы,
И, отгоняя хмарь крылом,
Летят мятежным клином птицы,
И вслед за ними рвётся мол,
В ущелье моря уходящий,
И ты пред морем чист и гол,
Стоишь над буной, дышишь чаще,
А за тобой – гудящий лес,
И эти вечные вопросы,
В которых – тайна до небес,
И чёрных пятен мокнет россыпь.

Межсезонье. Город

«В замёрзшем городе Советске…»

В замёрзшем городе Советске,
у пограничного моста,
бушует Неман не по-детски,
срывает ветер снег с куста,
река залеплена туманом,
шпагатом связаны дома,
как будто с вычурным изъяном
пришла на край страны зима,
и с ёлок белых окосевших
летит, змеится мишура.
В кафе средь окон запотевших
жуёт шаверму детвора,
и седовласые литовцы
скупают в спешке колбасу,
а в небесах пасутся овцы,
гуляют в пасмурном лесу
по обе стороны границы,
живут в лесу не первый век,
и из божественной глазницы
на землю шлют прохладный свет.

«Как из ваты облака – сероваты…»

Как из ваты облака – сероваты.
Пластилином вымощен твой путь.
Утопаешь в вечере косматом,
Но не выйдет в лужах утонуть.

Темноваты контуры свободы,
Да и нет свободы никакой.
Подпираешь облачные своды
Устремлённой в сумерки рукой.

В стороне разбросаны фасады,
Впереди – извилиста река.
За тобой под вымокшим нарядом
Хрупкий день надеждой отмелькал.

В глубине неоновой неволи,
Разобщённых улиц, площадей,
Всё стоишь, как яхта на приколе,
Посреди недремлющих людей,

Смотришь, как прогулочный кораблик
По воде ледышкою плывёт.
Простовато, в звёздочках и каплях,
Нанесён на карту небосвод,

А под ним – пробитый ночью город,
Не насквозь – до старых кирпичей.
Всё идёшь, встревожен и расстроен,
Сам не свой, не брошенный, ничей.

«Цветы по осени мелькают…»

Цветы по осени мелькают
Капризным вздором мишуры,
Живут на дышащем вулкане
Под водопадом с мокрых крыш.

Такое праздное веселье —
Бал увлечённых лепестков,
Спонтанный танец, как в похмелье:
Без ориентиров, без оков.

Ловлю крупинки серпантина.
Бумажных листьев хоровод
Летит по парку птичьим клином —
Такой отчаянный полёт.

Иду за роем разноцветным.
Богат приправами с небес
Промозглый день. Едва заметно
Бледнеют бархатцы окрест.

«Доживём до прихода зимы…»

Доживём до прихода зимы,
Пробежимся по раннему снегу.
Мы ли это, а может, не мы,
Как фигурки из крепкого лего,

В разноцветных одеждах стоим
Посреди заметённого парка,
И пикирует снег на твои
Накладные ресницы в запарке.

В удивительном спит парике
Ель у старого белого тира.
Потянусь к тебе, будет в руке
Снежный ком, будто только постиран,

Незаметно сжиматься без слёз
До прозрачной волнительной капли.
Мы ли это в том парке всерьёз
Или нам только кажется? Вряд ли.

Роза

Когда над бумагой кружится пастель,
Под мелом раскрошенным лист утопает.
В перине воздушной на этом листе
Лежит бархатистая роза, и с края,

У самого дома, на белой скамье,
Сидит человек, запорошенный снегом.
И контур его исчезает во тьме,
Заброшен в пейзаж между жизнью и небом.

И роза в метель каменеет, и ночь
Разносит её лепестки по округе.
Уйдёт человек из картины той прочь,
Сотрут его в пепел художника руки,

И утро забрезжит в наброске лучом.
Скамья, блочный дом, блеск стеклянный мороза.
Лежит во дворе под футбольным мячом
Забытая кем-то пурпурная роза.

«Лист кленовый, белый шар…»

Лист кленовый, белый шар
снежноягодника. В доме —
не потоп и не пожар,
никого не сыщешь, кроме
предзакатной тишины,
будто сгинули все люди
до несбыточной весны,
и лежат в пыли на блюде
крошки хлеба, шоколад
в затуманенной обёртке.
Барабанит на свой лад
дождь в окно большое хлёсткий,
и мерещится в окне
чей-то лик земной и грустный:
все ушли, нас больше нет,
в небесах темно и пусто,
тихо, только мерный звон
разлетелся по квартире,
и шипящий змеем дрон
плыл в разреженном эфире.

«По четвергам в том городе тепло…»

По четвергам в том городе тепло.
Ядрёный квас, и пиво в жёлтой бочке.
В закусочной идёт стакан на взлёт,
И тают зарифмованные строчки.

Звенит трамвай. Пушисты тополя.

Продолжить чтение