Читать онлайн Эва-Люция бесплатно
Глава 1. Семья
Самые красивые виды открываются с самой большой высоты.
На двадцать пятом этаже жилого комплекса «Графство» виды были самые изумительные. С одной стороны Бирюлевская ТЭЦ и МКАД, а с другой мощный массив Бирюлевского лесопарка. У Эвы в квартире было два балкона и кофе она пила только на одном из них. На балконе, который смотрел в сторону МКАДа. Шум машин помогал отвлечься от навязчивых мыслей и сосредоточится на главном.
Как уничтожить человечество.
Справедливости ради стоит отметить, что Эва не была злодейкой и не собиралась уничтожать прям всех-всех до единого человека. Ей всего лишь нужно было устроить «бутылочное горлышко» человечеству.
«Сто миллионов это чертовски много, им хватит, что бы реабилитироваться за несколько тысяч лет, а матушка выдохнет…»
Эва отпила из красной в белую клетку кружки кофе и продолжила изучать пробку на МКАДе под окном. Только в Москве и только на этой дороге могла образоваться пробка. Люди в машинах почти не нервничали. Эва чувствовала, что большинство сонные и уставшие, но не злые. А жаль, когда люди злятся с ними можно поиграть. Но это все мелко. Нужны большие жертвы.
«Но при этом хотелось бы обойтись без трагедий. Но смерть почти восьми миллиардов всегда трагедия. Даже если мы говорим про муравейник»
Строго говоря, Эва-Люция любила людей и совсем не хотела их убивать. Люди были одним из самых её удачных проектов и по ее мнению никому не мешали. Но кто она такая, чтобы допускать мысли о неправоте своей матери?
«Да, чтобы разом уничтожить столько людей нужен… ох нет»
До балкона донеслась трель дверного звонка.
С младшим братом Эвы всегда работало правило: «не поминай лихо, пока оно тихо». Стоило только допустить мысль о мысли о том, чтобы чуточку о нем помыслить и вот братец уже на пороге, трезвонит и ломает все планы на день.
Эва выбросила кружку прямо с балкона. Она пролетела двадцать пять этажей и почти угодила прохожему на голову, но тот вовремя отскочил.
«Не зря значит дожил до своих лет, осмотрительный» – сделала вывод Эва и пошла открывать дверь.
Брат не менялся уже сотни тысяч лет. Всегда у него был чуточку виноватый вид, растрёпанные каштановые волосы и во что бы он ни был одет, всегда выглядел как шаромыга. В общем – очарователен в своей небрежности.
Брат был частым гостем у Эвы, но его визиты она не любила. Оно и не удивительно – после него хоть потом. Вот и сейчас – он даже ничего не успел сказать, взялся за ручку двери, а она уже отвалилась.
– Привет, – Эва вздохнула, глядя на ручку, – тебя не Катаклизм, а Катастрофа надо было назвать.
– Я бы тогда был девочкой, а я мальчик. Да и какая из меня Катастрофа? Ты только посмотри! – он покрутился в коридоре перед сестрой и на него тут же упала вешалка с куртками.
Эва отодвинула брата в сторону и попросила не шевелиться, пока она не приведет все в порядок.
– Вот, сиди здесь и ничего не трогай, пожалуйста, – она за руку привела Катаклизм на кухню, усадила брата на стул и только после этого принялась готовить чай.
Эва достала две одинаковые красные в белую клетку кружки и поставила их перед собой. Она пыталась собраться с мыслями и не хотела сейчас обсуждать с братом ни планы, ни прошлые провалы.
– Эва, я кофе буду, – Катаклизм снова внес смуту в мысли Эвы и поэтому он быстро умолк.
Эва молча кивнула и достала из шкафчика еще и турку. Раз брат будет кофе, она составит ему компанию. Эва не была принципиальной девушкой – ей было не сильно важно пить кофе или пить чай, вырастет у существа клюв или нос, крылья или пятипалая конечность. Но ей было принципиально быть ювелиром, помогать выращивать клювы и носы, а не средней руки кузнецом ковать грубую материю и…
«Я опять отвлеклась на свои мысли» – одернула себя Эва-Люция и помешала темную жидкость в турке.
– Постарайся не пролить.
– Эва, я тут опять… ну… ты знаешь… это… – брат заговорил сразу, как Эва поставила чашку с кофе перед ним.
– Я читала новости. Ты старался, я вижу. Но все равно вышло ужасно.
– Я очень старался сделать все аккуратно, честно! – Катаклизм почти плакал.
– В этом твоя проблема, Кат, – Эва аккуратно положила свою ладонь на руку брата.
По спине пробежали мурашки от того, какой холодной и твердой она была.
– После истории с динозаврами ты слишком осторожничаешь и получается у тебя не рыба не мясо. Сколько человек из-за этого землетрясения погибло?
– Пока двадцать тысяч, плюс-минус. Я надеюсь, что хоть немного увеличится это число.
Эва закатила глаза.
– В Турции восемьдесят пять миллионов человек. Думаешь наша мать заметила двадцать тысяч?
Катаклизм убрал руки со стола и спрятал их между коленями. Эве было всем сердцем жаль брата. За столько миллионов лет он так и не научился владеть своими силами. Ни мать, ни братья, ни сестра так и не простили ему историю с динозаврами.
Динозавров любили все. Они были большие, с ними было интересно каждому из большой семьи. Не было условностей, которые нагромоздили люди. Тогда даже не было необходимости устраивать «бутылочное горлышко», просто молодая семья решила повеселиться. Тот метеорит поделил жизнь этой семьи на «до» и «после».
Мать-Земля долго залечивала раны, не общалась ни с кем из детей, покрылась толстой коркой льда и глубоко переживала случившееся. Сестра Жизнь, по мнению Эвы, так и не восстановилась, она перестала давать свои силы растениям в том размере, как она это делала раньше. И как бы Эва-Люция ни старалась, ей так и не удалось вывести на суше кого-то больше слонов. А ведь когда-то, когда они с Жизнью были близки, даже тираннозавр не казался пределом их возможностей.
Единственные, кто хорошо себя чувствовали, это были близнецы Голод и Война. Эти двое как будто ничего и не заметили, и история с динозаврами для них стала лишь поводом еще больше подтрунивать над младшим братом.
– Не переживай, – вздохнула Эва после долгого молчания, – отправляйся в Индию, потренируйся на наводнениях. У нас есть еще сто семьдесят лет с хвостиком. Успеешь еще.
Катаклизм поднял на Эву грустные глаза и начал свою песню:
– Как думаешь, а мама простит, если я… ну в этот раз все будет по-другому! Человек не вымрет, обещаю! И метеорит будет такой малюююююсенький. Честно-честно.
Эва-Люция закатила глаза.
– Такой же малюсенький как в Челябинске?
Кат закусил губу.
– Пока лучше всех справляются Война и Голод, – вздохнул он и отпил наконец из кружки. – Пусть и не теми темпами, которые требует от нас всех мама, но у них хоть результаты регулярные.
Эва-Люция поджала губы. Она не любила эту парочку. Как близнецы они были очень дружны и почти не разлучались. Где появлялась Война, за ней тут же всегда следовал Голод. Расставались они редко, но и такое случалось. И тогда все становилось еще хуже, потому что по отдельности они начинали творить невероятные и ужасные вещи. Эва-Люция почему-то всегда считала, что Война и Голод приемные в их семье и появились каким-то противоестественным путем. Хотя на вопрос «откуда берутся дети» мать не отвечает уже много миллионов лет и отца они до сих пор в глаза не видели. И все-таки, все, что делала Жизнь, Эва-Люция и Катаклизм было каким-то… естественным, простым и лишенным жестокости. Чего не скажешь о Войне и Голоде. При этом мать их всегда выделяла и ставила в пример остальным, как надо справляться со своей работой. Правда Жизнь как будто совсем перестала общаться с матерью-Землей. На последнем общем семейном собрании, которое случилось сто двадцать три года назад, Жизнь выслушала заявления матери и практически сразу же ушла. Когда Эва попыталась ее остановить, Жизнь лишь пожала плечами.
– Жизнь, но мы ведь с тобой можем все сделать вместе быстро и очень красиво! Давай создадим человеку естественного природного врага! У нас двоих это получится очень быстро! А если отдать все на исполнение Войне и Голоду, то все живое вымрет за сотню лет.
– Не быстрее, чем динозавры, – хмыкнула сестрица и добавила, – Жизнь всегда дорогу найдет.
Эва-Люция скучала по сестре.
– Вернись ко мне, – одернул Катаклизм.
– Да, просто задумалась о нашей семье и знаешь… Мне бы очень хотелось Войне нос утереть.
– Есть идеи?
– Идей-то у меня всегда предостаточно. Но вот для реализации нужен миллион-другой лет.
Катаклизм хмыкнул.
– Но есть одна рабочая схема. Я хочу попробовать запустить мутацию в гене одной бактерии, которая вызывает больничные пневмонии…
Зеленые глаза Эвы заблестели нездоровым огнем. Больше всего на свете Эва любила экспериментировать. Запускать маленький процесс мутации и смотреть что будет, кто выживет, как мутация приживается или не приживается в экосистеме. Но с каждой тысячей лет приходилось действовать быстрее, мутации перестали вызывать трепет. Но все было не так плохо, пока сто двадцать три года назад мать-Земля не собрала своих детей на собрание, чтобы сделать заявление.
Это был день рождения матери-Земли. Первый миллиард лет они собирались каждый оборот вокруг Солнца. Потом еще два миллиарда лет собирались каждые десять лет. И так постепенно время между собраниями всё увеличивалось, пока не достигло нынешнего состояния – единожды в сотню лет.
Мать назначила встречу на далеком острове где-то в Северном море, который люди, по своей наивности, считают необитаемым. Полнейшая глупость. Этот остров кишел обитателями: змеями, муравьями, ящерицами, мхом, деревьями, мышами и даже несколько кошек жили на этом острове. Эва-Люция хотела вывести новый вид диких кошек и поселила их на этот остров семь тысяч лет назад. Популяция была очень небольшой, но стабильно выживала и постепенно эволюционировала. Медленно, степенно, так, как любила Эва-Люция.
Встреча на этом острове могла отправить псу под хвост тысячи лет упорного труда. Голод или Война не преминут подложить Эве свинью.
Праздник проходил на большой поляне, покрытой мхом и окруженной карликовыми деревьями. Эти деревья не достигали и пояса своим гостям. Традиционных угощений, принятых людьми всех стран, на столах не было.
Столы тоже не были обычными деревянными или даже железными столешницами с ножками. Мать-земля достала из своих недр прекрасные камни, извлекла их своей невероятной силой из глубин и водрузила посреди поляны. Этот камень-стол занимал не меньше одной четверти всего свободного пространства. Стол был неправильной формы, у него было много зазубрин, выступов и наоборот углублений. Вокруг него стояли шесть камней-стульев. Камни эти в лучах северного солнца переливались тысячами оттенков. Они все еще хранили тепло центра Земли и потому каждому из детей было приятно присесть на свой камень-стул. Эве достался широкий табурет дет спинки и подлокотников. Жизни тоже, но она быстро это исправила, дав жизненную силу растениям под своим стулом, и они быстро сплелись в зеленое кресло. Война и Голод сели на единственные два стула со спинками и подлокотниками. И это были единственные два стула, которые стояли рядом друг с другом. Катаклизму совсем не повезло, его мать усадила подальше от всех, она использовала специальный выступ в столе, который выглядел как полуостров Индостан и самый младший из братьев оказался на отшибе. Пустовало только одно место. Старший из братьев опаздывал, как всегда. Мать-Земля заняла самый большой из стульев. Свой каменный стул она оформила в трон. Мать всегда напоминала своим детям, что они не дети даже, а прислужники в её дворце.
– Это так странно. Вот я здесь, – начала мать свою речь. – и вот я здесь, – она провела своими тонкими длинными пальцами по каменной столешнице, – И я везде. Я птицы, что летают над вашими головами, я черви, что копошатся у вас под ногами…
Каждые сто лет мать-Земля заводила одну и ту же песню, но на разный мотив. Она – всё, её дети – лишь её же побочный продукт. Она и воздух, и материя, и животные, и камни, и растения, а дети её нужны лишь для того, чтобы все это существовало в гармонии.
– Уже не одно тысячелетие я наблюдаю за результатами твоих трудов, Эва, – мать настолько неожиданно обратилась ко мне, что Эва-Люция вздрогнула.
Пришлось выныривать из глубины своих мыслей и экстренно соображать, к чему мать вообще её упомянула.
– Результатами трудов? – Эва не справилась с задачей сообразить, о чем речь и потому лишь переспросила ту часть фразы, которую запомнила
– Да, дорогая. Твои… подопечные. Люди. Ты обещала, что они смогут нам заменить динозавров, которых мы так любили. Но ты не смогла их сделать достаточно большими, при этом…
– Но мама, я в процессе, если взглянуть на график, то за последние тысячу лет люди стали выше в среднем на десять сантиметров. Дай мне всего миллион-другой лет и люди будут просто огромными, обещаю.
Уже на середине фразы Эва поняла, что мать недовольна её поведением. Она поджала губы и смотрела с тем же холодом, с каким задувал морской северный ветер.
– Ты закончила?
Эва кивнула.
– Тогда я продолжу. Не перебивай меня больше, дорогая. Твои экспериментальные…м… животные совершенно неуправляемы. Ты взрастила им слишком большую массу головного мозга и вложила слишком сильные инстинкты к размножению. Уже сейчас их почти два миллиарда. В отличие от вас, детишки, я способна не просто к прогнозированию, но и к предвидению. Если вы не истребите людей, то через триста лет на мне живого места не останется.
У Эвы пробежали мурашки по коже. Никто из семьи не знал, что она уже давно променяла любимчиков всей семьи динозавров на людей. В глубине души она даже радовалась, что Катаклизм устроил это свидание с астероидом. И теперь их всех надо уничтожить? Мать что, о чем-то догадалась и теперь ей мстит?
– Мама, пожалуйста, можно не будем их уничтожать совсем? – взмолилась Эва. – Давай просто… просто сократим население в два… нет в три раза!
– Эва, ты слышишь себя? Сократить население в три раза, это значит, что их останется не меньше пяти ста миллионов человек. Да они на фоне вымирания начнут рожать по десять детей на семью, и катастрофа разразится еще раньше. Только если…
Близнецы, которые делали вид, что увлечены общением друг с другом, притихли. Черные длинные волосы Войны, собранные в причудливую прическу, актуальную где-то в Южно-Американских племенах, затопорщились от предвкушения. Голод сглотнул слюну. Эти двое всегда чувствовали кровь. И им все равно кого стравливать между собой – слонов, муравьев, людей или пауков.
– Только что? – ухватилась Эва за соломинку, но тут из-за низких кустов и деревьев вышел последний участник празднества.
Старший брат Эвы Климат. Сегодня он разоделся по последней человеческой моде и это, как всегда, ему было к лицу. В руке его была длинная черная трость с набалдашников в виде планеты Земля. Он был единственным, кто пришел в обуви. И не просто в обуви, а в лакированных ботинках. Его прическу скрывал котелок, а на глаза он нацепил круглые очки с темными линзами.
Климат в их странной семейке был по мнению Эвы самым странным персонажем. Он появился задолго до того, как появилась Жизнь и она и даже Война с Голодом. И как первенца (хотя иногда Эва думала, что мать первых своих детей сожрала, просто им не рассказывала) мать особенно любила Климата. Часто не отпускала в его сторону замечаний и не требовала от него ничего, кроме самого его существования.
– Матушка, милая, я скучал.
Братец наклонился к матери-Земле, поцеловал ее в лоб и обвел взглядом всю семью. Он одарил каждого лучезарной улыбкой и опустился на последний свободный стул.
– Это тебе, кстати, – Климат протянул имениннице трость и постучал набалдашником по столешнице.
– Я счастлива, Клим. Знала, что ты не можешь не прийти, но твое появление, как всегда, услада для материнского сердца, – сладко запела мать и приняла подарок. – А мы тут, знаешь ли, обсуждаем вымирание человечества.
– Да? Как интересно! А чем нам насолили эти мелкие прохвосты?
Эва увидела, как Голод облизал свои тонкие губы и не хороший огонёк сверкнул в его глазах. Что он значит? Как его расшифровать? Эва пока не знала.
– Мне были видения, мой дорогой. И тебя они касаются в первую очередь. Эти люди… будет много событий, но если за триста лет их не извести, то больше всех пострадаем именно мы с тобой.
Широкая улыбка снова осветила лицо Климата. Он не придал значения словам. Пожалуй, Климат был единственным, кто вел себя с матерью наравне, а не как подчиненный.
– Матушка, я уверен, что наша семья способна решить все вопросы. Эва, люди это же по твоей части?
– Ну почему же, Клим, – грациозной кошкой поднялась со своего места Война.
Она прислонилась бедром к столу и поставила ногу на стул. Таким образом она повернулась лицом к Голоду, Климату и матери, отвернувшись от Эвы, Катаклизма и Жизни. Её длинные черные волосы, были собраны в высокий хвост, который болтался из стороны в сторону, точно, как у кошки, которая нервничает.
Эва не знала, как это работает, но видела она затылок сестры, а надменный взгляд её мутных темных глаз все равно ощущала.
– Братец, – продолжала она, – люди давно не только игрушки Эва-Люции, но и наши. Тем более Эва к ним так привязана, она не сможет их и пальцем тронуть. Вы слышали об инкубаторах для новорожденных?
– Война, тебе-то это зачем? – Эва вспыхнула.
– Ты сама себе противоречишь! Что ты хочешь сделать с людьми? Они должны становиться сильнее, больше, выносливее и умнее. Зачем ты помогаешь вытаскивать немощных с того света?
За столом воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к Эве.
– Эва-Люция? – наконец обратилась мать. – Как это понимать? Ты идешь против своих же законов?
– Нет, конечно, нет.
Эва нашкодила и очень сильно. И сейчас её ждет наказание или унижение прямо на виду у всех.
– Мама, они у меня мрут, один за другим, честно. Куча инфекций, детская смертность зашкаливает! Да, они размножаются, я бы даже сказала, плодятся с большой быстротой. Но есть бесплодие, выкидыши. Я работаю, мам, честно. Ну зачем нам их всех уничтожать?
Эва уже не могла унять дрожь в руках. Ей каждые сто лет прилетало за людей, за слишком большой объем головного мозга, за их плодовитость и выживаемость. Но почему-то маме было дозволено привязываться к динозаврам, а вот над Эвой подтрунивали и попрекали за то же самое. Просто выбрала она не тех, кого можно любить.
– Эва, нет смысла спасать много жизней, максимум, который должен выжить это… ну ты там сама посмотри, полтора миллиона лет назад сколько выжило? Ты помнишь?
Эва-Люция помнила каждого, кто тогда смог выжить. И Эва помнила, что это было не полтора миллиона лет назад, а гораздо позже. Мать ошиблась на каких-то триста миллионов лет.
– Помню. Их было около двадцати тысяч.
– Они из двадцати тысяч в два миллиарда расплодились за полтора миллиона лет, ты представляешь? Сколько их нам надо оставить? Не больше сотни.
Эва вскочила со своего места.
– Да что они тебе сделали-то?
Мать не ответила. Она смахнула пыль со стола и повелительным жестом приказала дочери вернуться на место.
– Дети, слушайте внимательно. Через триста лет на земле должно быть так мало людей, что бы я не замечала их существование. Я очень на вас рассчитываю. Эва сильно налажала с этой своей веткой. По возможности помогите ей это исправить. Особенно рассчитываю на вас, Война и Голод.
Глаза у Эвы предательски защипало, но она взяла себя в руки и до боли сжала кулаки. Она тогда пообещала себе, что сможет справиться с задачей максимально бережно для людей. Да, ей придется убить миллионы и даже миллиарды человек. Но она сможет сделать это естественным путем. Буквально недавно она экспериментировала с чумой и вышло очень даже недурно – не меньше четырехсот миллионов. Сейчас, уже имея опыт, ей будет гораздо легче.
Из воспоминаний Эву вырвал голос младшего брата.
– Я думаю, мы могли бы с тобой действовать сообща. Вот смотри, я наведу жуткие наводнения в Индии, а ты запустишь каскад реакций в воде? Вода – верный разносчик инфекций, а?
Эва-Люция закусила губу. После холеры, над которой она так долго работала и которую люди все-таки смогли обуздать, она не сильно доверяла воде. Что бы создать бактерию, которая пройдет все очистные сооружения людей и переживет ионизацию и кипячение Эва-Люции нужно не меньше полусотни тысяч лет. Эва больше доверяла вирусам. Они и мутируют быстрее и патогенностью обладают гораздо бóльшей.
– Пойдешь со мной в лабораторию? – вместо ответа предложила она.
Глава 2. Пенициллины
Эва всегда имела свою лабораторию, где ставила самые разные эксперименты. К сожалению, слишком часто в лабораторных условиях эти эксперименты заходили в тупик и могли развиваться по экспоненте только на свободе.
И когда среди людей стали появляться люди, склонные к изучению мира, люди, которые проводили много времени в лабораториях и делали открытия, Эва почувствовала к таким новаторам жуткое притяжение. И чем дальше – тем интереснее, тем глубже люди заглядывали в самое нутро природы, которую сама Эва-Люция осознавала не до конца.
После того, как Эва получила от матери задание поработать над сокращением численности населения Земли – именно так она называла то, что на самом деле поручила ей мать – работа закипела не шуточная.
Эва-Люция поставила на маленьких друзей – бактерий и вирусов.
– Я ни за что не буду просить помощи у своей семейки! – заявила она после семейного собрания Катаклизму.
Это была холодная зима 1900 года в Лондоне. Эва и Кат сидели в гостиной прекрасного дома на Сэвил-Роу и наблюдали за огнем в жарко растопленном камине.
– Я такой вирус запущу, у меня люди миллионами будут… Или даже лучше…
Глаза Эвы заметали зеленые молнии. Так было всегда, когда в ее головку приходили самые невероятные идеи.
– Кат, идем вниз, в лабораторию!
Эва вскочила со своего кресла и потащила брата вниз, в холодный подвал. Света ту было достаточно – Эва не скупилась на газовых лампах, а вот холод ей был ни по чем и потому она здорово экономила на отоплении подвала.
Лаборатория у Эвы была большой, почти грандиозной. Кроме нескольких столов со склянками, чашками Петри, пипетками и колбами разных форм, у нее так же имелась целая «академия крысок», «школа муравьев» и «дом отдыха пернатых».
Но сейчас любительница экспериментов проследовала к самому большому столу, заваленному бумагами.
– Вот, вот, вот… нужен такой знаешь… я видела его недавно… и думаю он классную мне сослужи… ага… вот, посмотри.
Эва выудила клочок бумаги, где кривым почерком, английскими буквами было выведено
«Флеминг
мед школа
скоро стипендия
клевый тип»
Кат взглянул, недовольно прицокнул языком и только после этого заговорил:
– Ты, Эва, не исправима. И этим жутко бесишь.
– А?
– Мне эта писулька ни о чем не говорит. Объясни нормально.
–Сейчас-сейчас.
Эва пробежала в другую часть лаборатории, надела белый халат и очки, вернулась и довольная образом сумасшедшего ученого, посвятила брата в свой замысел.
– Этот Флеминг жуткий умница, и как я любит эксперементировать. Он пока цчится в медицинской школе, ну ты понял из записки, так вот!!! – Эва взяла драматическую паузу, но Ката было не пронять, он все ещё не понимал к чему это все. – Я буду его ассисенткой в экспериментах и мы вместе сможем создать вирус или… ну б-бактерию долго, но это и не важно, пусть б-бы и б-бактерию, – от волнения на Эву напало заикание.
Кат воспринял это за хороший сигнал, когда Эва-Люция волнуется, случаются действительно невероятные изменения.
– И эта б-бактерия всех погуб-бит! Класс! Или даже…
Мелькнул подол халата и Эва стояла уже у стола с мышами.
– Полагаю ты начала раб-ботать и я теб-бе б-больше не нужен? – попытался передразнить сестру Кат, но тут же словил лбом небольшую стеклянную пробирку.
– И только попробуй мне пол кровью закапать, – строгим тоном произнесла Эва, производя сложные расчёты в тетради около одной из крысок.
После этого странного вечера Эва и Кат не виделись двадцать лет. Не так много по меркам тех, кто живет миллионы и миллиарды. Эву не покидала идея создать что-то совершенно особенное. Несколько раз она пыталась работать с бактериями и вирусами, но бактерии были слишком неповоротливыми, а вирусы, наоборот, не поддавались контролю.
Один из таких неудавшихся экспериментов Эва однажды со злостью и неготованием выкинула в продух. Эти две склянки тут же раздавили лошадиные копыта. Так уж вышло, что в разгаре была Первая Мировая война, а лошадь, которая раздавила склянку вместе со своим седоком как раз отправлялась на фронт. Следом шли еще несколько лошадей и на копытах ни в чем не повинных животных отправился грипп, который по пути совершил еще несколько мутаций и уже в траншеях поразил легкие одного за другим солдат.
– Ну почему всегда так бывает?! – рвала на себе волосы Эва-Люция. – Вот я годами взращиваю эту колонию бактерий, пытаюсь их мутировать и выжить, стать настоящими убийцами, а они либо мрут, либо в симбиозы вступают. А стоит только махнуть рукой и вуаля! Даже название ему придумали «Испанка», – Эва хохотнула – родом из Англии.
Катаклизм натянуто улыбнулся:
– И сколько болеет?
Улыбка озарила лицо Эва-Люции.
– Со статистикой пока сложно разобраться, знаешь, но… Полмиллиарда есть, да.
Эва горделиво положила ладони на колени и вздернула подбородок, а Кат подавился чаем.
– Это за два года правда, – подбородок её опустился, а руки поникли.
– И сколько же умерло? – задал брат самый неудобный вопрос.
Эва почесала за ухом, затем налила еще чаю. Встала, прошлась по комнате, снова село в кресло. Тяжело вздохнула, потом вдохнула полегче и только тогда ответила:
– До черта.
Кат улыбнулся.
– Значит действительно много, но недостаточно?
– Недостаточно.
За смертность в два процента мама по голове не погладит. И хоть весь мир сотрясала ужасом сразившая армию эпидемия, Эва не воспринимала случайную удачу в серьез.
– А как твои дела обстоят с самой смертельной бактерией на свете?
Эва-Люция издала неприличный звук.
– Бактерия сидит себе и наращивает боевой потенциал в виде липидной стенки. Она становится жутко неповоротливой и совсем не смертельной. Я в тупике, но не отчаиваюсь. В конце концов, чтобы чума как следует распространилась я задействовала не только бактерию, но и мышей и блох… ох, веселье-то было!
Брат молчал. Он смотрел на огонь в камине и думал о чем-то своем. И этими мыслями с Эвой он не торопился делиться.
– Я тут был в горах. Решил немного развеятся и знаешь так… – наконец Катаклизм решился рассказать о том, что его беспокоит. – Немного порезвился. Получилась ерунда, честное слово. Разломы колоссальные, погибших сто с хвостиком. Мать не явилась ко мне, но мне кажется это от презрения.
– О, Кат, милый, – Эва придвинулась к брату и погладила его по руке. – Ты много тренируешься и возможно, однажды, мама оценит твои старания и усилия. Да, она до сих пор таит обиду на тебя, но эт не значит, что её сердце никогда не оттает.
Катаклизм страдальчески взглянул на сестру.
– То есть за сто шестьдесят миллионов она не отошла, а тут раз – и отойдет?
– Не «раз», конечно, но обязательно это случиться. Вспомни, как раньше ты устраивал цунами, а она хлопала тебе? И ей было наплевать, сколько погибало в этих катаклизмах, уж прости за масло масляное. Вспомни, как она любовалась нескончаемыми ливнями, как поглощала в свои разломы живых существ. Да, её обида кажется уже глупой, но из четырех миллиардов лет сто шестьдесят миллионов… сам понимаешь. Потерпи немного. А я всегда рядом если что.
Катаклизм положил вторую руку поверх руки Эвы и сжал её, натянуто улыбаясь. Сестра всегда была на его стороне, хоть и делала вид, что как и вся остальная семья к брату относится снисходительно.
– А как там твой юный экспериментатор? – Кат резко сменил тяжелую тему.
Эва-Люция тут же поддалась его игре, потому что и сама была рада говорить о чем угодно, только не о странных отношениях Ката и Матери-Земли.
– Какой именно? Люди сейчас такие любознательные, я за многими приглядываю.
Кат порылся в своих воспоминаниях, пытаясь выудить там хотя бы имя.
– Флеминг, который должен тебе помогать с бактерией-убийцей.
– Ах этот… – Эва закатила глаза. – Во-первых о уже не такой юный, не забывай, век людей не долог. Во-вторых, он очень занятный и поразительно живучий. Вернулся тут пару лет назад с войны, ему регалий навешали. Но мне с ним тяжеловато, ты знаешь… он не похож на злобного гения. Вернее, совсем наоборот. Если он и сделает что-то действительно ужасное для человечества, то только по безалаберности.
Много дней и ночей, сливающихся в недели и месяцы Эва-Люция ставила опыты и эксперименты в своей лаборатории, билась головой об стены, что бы вывести свою бактерию-убийцу. В дни полнейшего отчаяния она выходила из своего дома и бродила по улицам, выискивая безмозглых обормотов, которым факт продолжения рода должна была регулировать именно она.
– Эй, парниш, хочешь выпить? – предлагала она то одному, то другому сомнительному типу прямо на темной улочке.
В один из таких паршивых вечеров Эва угощала выпивкой бродяг в Грин-парке и слушала их болтовню. Один молодой и очень наглый тип, приняв из рук Эвы бутылку вместо слов благодарности, произнес:
– А грибочков у мадам не найдется?
Эва прыснула и хотела уже крепким словом дать наглецу понять, что не на ту нарвался, но парень продолжал:
– Люблю грибы, понимаешь. После них в животе так хорошо, потом и… – он подмигнул – ну ты понимаешь, по делам ходить…
В этот момент парень получил крепкий подзатыльник от своего старшего товарища по бродяжничеству и целую кучу наставлений.
– Перед тобой, дама, дурень! А ты про срань всякую… тьфу! Прошу прощения, мадам…
Пара довольных случайной выпивкой мужчин удалялась в глубь парка, а Эва стояла на месте и глаза ее разгорались зеленым пламенем.
Грибы.
Грибы-убийцы.
Грибы-мутанты.
В тот же вечер Эва собрала по углам лаборатории все свои лучшие образцы грибов, которые у нее имелись. Под рукой были в основном разные виды плесени, да обычные съедобные маслята, да опята.
«Пьянчуга из парка оценил бы мою коллекцию подосиновиков» – думала Эва.
С пьянящим чувством вдохновения она раскладывала на столе чашки Петри. Скоро в эти чашки полетела плесень самых разных видов, съедобные грибы.
«Где-то в закромах тропических лесов лежит у меня один грибочек… но ничего, придет и его черед, если эта идея провалится»
По предплечьям и плечам бегали вальсы мурашек, как это часто бывало у Эвы в периоды особенного воодушевления. В те дни и в те ночи в лаборатории все время горели лампы, а работа не стихала ни на минуту.
– Ты же ж мой хороший, ты же ж мой прекрасный, – сюсюкала в один из неисчислимых дней с грибом-плесенью Эва. – Да как же ты чертовски хорошо рвешь эти стенки у бактерий. Всего капелька селекции, и ты будешь так же хорошо разрывать оболочку в кишечнике у людей и тогда несдобровать им.
– Кому несдобровать? – в дверь постучались и на пороге Эва увидела Александра Флеминга.
Это был молодой и статный мужчина в белой рубашке и черном жилете. С каштановых его волос стекала каплями стекала вода. На вид он был немногим старше Эвы-Люции, но мясорубка войны закалила его взгляд, хоть и не остудила огонь в них. Весь внешний вид Александра выдавал в нем очаровательного интеллектуала: и прическа по последней моде и бугристый лоб, и осанка и даже ловкие, но словно небрежные движения рук, в которых он держал мокрые перчатки.
Эва улыбнулась и прикинула в уме можно ли отдавать полюбившуюся плесень молодому ученому или все же следует довести дело самой до логического конца.
«Смерть человечества от плесени, которая обитает буквально везде создаст сам человек! Ах, ну как же это прекрасно. И Мать не подкопается, и вымрет большинство!» – у Эвы перехватило дыхание от восторга, она за секунду выстроила прекрасную картину мира, где людей на планете осталось не больше нескольких тысяч, живут поселениями и пытаются сохранить остатки своей цивилизации.
– Алек, добрый вечер! Какими судьбами?
– Да мимо проходил, решил узнать, как вы тут. Давно не видел вас в институте, – молодой ученый несмотря на уже большую известность обладал поразительной легкостью в общении.
– Вы же знаете меня, стоит начать что-то выводить в домашней лаборатории и меня уже не остановить. Хотите взглянуть?
Эва предусмотрительно убрала некоторые чашки Петри подальше и с особым энтезиазмом протянула колонию черной плесени.
– Я думаю стоит обратить на это внимание, что скажете?
Эва-Люция знала, что скажет заядлый исследователь и обладатель громкого имени Александр Флеминг. Ученый припал к микроскопу и долго крутил винт, настраивая окуляры и наконец выдохнул:
– Это же сенсация, я хочу изучить это в нашей лаборатории под качественным микроскопом. Евангелина Люсия Грейс, вы опять сумели меня поразить! Скажите, вы придете завтра в институт?
Эва улыбнулась одной из самых своих счастливых улыбок. Алек всегда был немного безалаберным и совсем уж не был чистюлей. Грибочкам будет так хорошо в его лаборатории, а Эва позаботится, что бы мутации не останавливались.
Как и предполагала Эва-Люция, Алек уже на следующий день забыл о сенсации и увлекся изучением стафилококков. Вся плесень осталась благополучно забытой в одном из углов лаборатории. И если бы Эва была хотя бы на один-два миллиона лет младше, она бы сошла с ума от ожидания, когда дело сдвинется с мертвой точки.
– Алек, неужели вы собрались в отпуск? – перехватила Эва-Люция ученого в один чудесный июльский денек, – я видела ваше заявление. Вы покинете ученый мир на целый месяц?
Алек рассмеялся, но Эва попала в яблочко, потому что смех был искусственным. Его любимые стафилококки все еще оставались неизведанной вселенной.
– Я спокоен, Евангелина, потому что за моими подопечными в мое отсутствие вы присмотрите лучше кого бы то ни было.
Он был прав. Эва действительно присматривала за колониям и даже подсадила новую мутацию грибов к обожаемым стафилококкам, что бы ученый наконец вспомнил про плесень, когда вернется из отпуска.
На дворе стоял проливной лондонский октябрь. Эва-Люция старалась не выходить на улицы города, что бы лишний раз не промокнуть. В этом году погода не жаловала ни солнечными днями, ни тихими ночами. Эта осень полностью соответствовала настроению Эвы. В таком отчаянии она еще не была никогда. За всю свою многомиллиардную жизнь она ни разу так не садилась в лужу.
По этому случаю к ней даже заходили Война и Голод. Эва решила, что братец и сестра хотели поглумиться над ней. Но когда увидели, в каком Эва состоянии, даже эти двое не стали высказываться, а просто ушли. С их ботинок натекло столько грязи, что если бы Эва была в другом состоянии, то непременно догнала их и высказала в лицо, все что думает. В тот день, у нее просто пронеслось в голове:
«Война и Голод опять наследили…»
Все её эксперименты по созданию гриба-убийцы обернулись против нее. Флеминг, когда вернулся из отпуска, нашел свои чашки Петри в беспорядке и с полным восторгом описал, как плесневые грибы уничтожили колонию стафилококков.
Александр восторженно рассказывал о своем открытии Евангелине, хохотал и бил себя по лбу, не подозревая, что Эва-Люция планировала убивать человечество, а не спасать его
– Евангелина, вы даже не представляете, я ведь вовсе не планировать спасать мир при помощи бактерии убийцы! Но, кажется, именно это я и сделал. И как же я вам благодарен, что вы присматривали за моей лабораторией! Вы обязательно будете указаны во всех моих научных статьях по этому грибу. Обещаю вам.
– Ну уж нет. Спасибо.
Позже гриб назвали Пенициллум, а вещество Пенициллин. Эва потерпела сокрушительное поражение, и прекрасно осознавала это. Она знала, что за пенициллином последуют и другие. И люди, которые раньше умирали, теперь будут выживать. Тысячами. Миллионами.
Глава 3. Ядерное оружие. Часть первая
В прохладном подъезде было гораздо комфортнее, чем на улице. И Эва-Люция решила, что её бирюлёвским соседям будет приятно провести на лестнице дополнительные минуты своего времени.
«К тому же полезно потренировать сердечко, бегая на двадцать пятый этаж ножками» – рассуждала она, выливая подсолнечное масло из супермаркета на верхние ступеньки.
– Могу взять псевдоним «Аннушка», – хохотнула Эва-Люция и поспешно ретировалась в квартиру, потому что нужный ей «Берлиоз» уже приближался.
В квартире её ждал Катаклизм. Он стоял посреди коридора и старался ничего не трогать. Для этого он так глубоко засунул руки в карманы, что Эва заподозрила последних на наличие дыр.
– Эва, ты иногда мне кажешься самой чокнутой из всей нашей семейки.
– Молчи, – Эва припала к глазку, который открывал шикарный обзор на все происходящее.
Но «Берлиоз» остановился на лестничной площадке, брезгливо поднял двумя шишковатыми пальцами наполовину пустую бутылку от масла и грязно ругнулся. Эва не могла его слышать, но догадалась, какое именно слово он произнес. Бутылку мужчина поставил к стенке и аккуратно держась за перила, преодолел опасный участок.
– Из-за таких вредителей как ты и устанавливают потом по подъездам камеры, – назидательным тоном произнес Кат.
– Молчи, – повторила Эва и вернулась на лестничную площадку.
Катаклизм не знал, зачем сестре нужно было разливать масло, да он и не хотел знать. Вместо того, чтобы расспрашивать сестру, Катаклизм выбрал помочь ей убрать следы преступления.
– Я в Коста-Рику летал. Опять.
– Полагаю, Древо Жизни, – на последний двух словах Эва закатила глаза, – опять послала тебя куда подальше?
– Да, Жизнь даже не удосужилась переродиться в свой человеческий облик. А в форме дерева сама знаешь, она не сильно-то разговорчива.
Катаклизм отжал тряпку и случайно задел ведро. Вода потекла сначала по ступеням, а потом и по этажам, превращая небольшое и случайное событие в катастрофу для жителей одного подъезда. Эва уже почти прокусила губу в попытке сдержать вопль гнева, как брат почти исправил случившееся. Бесконечный поток воды из ведра остановился.
– Как ты это сделал? – у Эвы-Люции от удивления растерялись все остроты.
– Тренировался. Кажется, теперь мои катаклизмы на пол тысячных процента более управляемы.
Эва почувствовала, что ей нужно выпить чашечку кофе и успокоиться.
«Если Кат научится управлять своими силами, наступит совершенно новая эпоха, – думала Эва-Люция, бессмысленно собирая воду в ведро, – и тогда он сможет всех поставить на место. Землетрясения в зоне войны, наводнения там, где голодают люди, раскол ледников и прямое влияние на Климат…»
Её плеча коснулась рука брата. Маленькая для мужчины, нежная.
– Забей, Эв. Пойдем кофе выпьем. Это мелочи, а не потоп.
Катаклизм не понял, или сделал вид, что не понял из-за чего Эва-Люция впала в ступор и потащил сестру в квартиру. Там он сам приготовил кофе и ничего не разрушил, отчего еще больше испугал Эву.
– Держи, – протянул красную кружку с белыми полосами Кат и ласково улыбнулся.
– И давно ты научился управлять силой катаклизмов? – Эва попыталась придать вопросу непринужденный тон, но провалилась. У нее дрожал голос.
– Да я еще толком не научился. Иногда получается, как сейчас, но чаще все равно все заканчивается совсем не так, как я планировал. Ты же знаешь, я не могу ничего делать. Если Мать узнает, что я вообще иногда делаю что-то по своей воле… Как думаешь, у нее были кроме нас дети?
Эва-Люция помолчала.
– Давай будем об этом? – наконец попросила она. – Я не знаю нашу прародительницу и не знаю на что она способна или не способна. Нам всем кажется, что мы существовали всегда и что так, как мы помним, было всегда.
– Да, не будем, – брат все правильно понял, кивнул и улыбнулся. – И все-таки я обожаю пить кофе у тебя в гостях. А ведь ты помнишь, что буквально лет двадцать назад ты с Войной вышвырнули меня из-за этого из твоей квартире в Берлине?
Эва-Люция тепло улыбнулась брату.
– Это было почти девяносто лет назад. И это был удивительный период.
Тогда Эва-Люция в очередной раз попала под влияние Войны. Каждый раз это заканчивалось плохо и каждый раз Эва верила, что что-то изменится.
После неудавшейся попытки создать плесень-убийцу, Эва-Люция долго не могла собраться с силами и начать строить новые планы по уничтожению большинства людей на этой планете.
Вместо неё усердно трудились Война и Голод.
Голод ушел к Поволжью и разгулялся не на шутку. Эва наблюдала за братцем еще в двадцатых годах, пока сама активно разрабатывала план по пинициллуму. Сначала он просто как будто как обычно, устроил неурожай, повлиял не процессы, одному ему известные и вот пяти миллионов людей не стало. Но теперь, спустя десять лет, он явно примешал к своим ухищрениям не только неурожай, но и более тонкие материи. Сквозь пелену расстройств, Эва не могла уловить разницу между голодом в двадцатых и тридцатых годах, но разница её впечатляла – братец улучшил свои показатели в два раза. Невероятный результат! И всё же… Эву смущали эти смерти, исчислявшиеся миллионами. Голод действовал с особой жестокостью, как и Война.
Добиться таких же впечатляющих результатов в одиночку Эва-Люция в короткие сроки не могла. Поэтому, когда Война и Голод снова навестили её в лондонской квартире, Эва была уже достаточно промаринована и готова к сотрудничеству с самыми нелюбимыми своими родственниками.
– Я думаю тебе надо уехать из этого грязного, серого, унылого городка, дорогая, – с порога начала Война, небрежно стряхивая грязь с подошв ботинок.
Эва-Люция стала заваривать дефицитный кофе и разливать его по красным кружкам с белыми полосками.
– Ты права, конечно, я засиделась уже и в этой гостиной, и в этой лаборатории. Держи свой кофе.
Война приняла кофе со сдержаным кивком головы и что это значит Эва не поняла. То ли то, что Война не пьет кофе, но ради сестры потерпит, то ли то, что Война принимает правила игры и готова вести светсткие беседы.
Голод от кофе отказался и со скучающим видом сидел прислонился к окну, разглядывая голые деревья. Брат как всегда не отличался болтливостью и ждал, когда всю работу по коммуникации проведет Война.
– Знаешь, у меня в тропиках в закромах лежит еще один грибок плесневелый. Я когда-то очень…
– Нет, Эвочка, милая, тебе не надо в тропики, – бесцеремонно перебила Война.
Она расплескала кофе, навсегда оставляя след на ковре. Случайно это было или нет, Эва не знала, но раздражения скрыть не смогла. Она шикнула на Войну и даже хотела отчитать её, но вовремя вспомнила кто перед ней.
– Тебе нужно в Берлин.
Война словно ничего и не заметила.
– Во-первых в Берлине сейчас прекрасная погода, мороз окрепчал, лед вовсю звенит, нет слякоти и много снега. Во-вторых в Берлине живет некая Лиза Мейтнер. Слышала ты о такой?
Эва-Люция поднапрягла память.
– Это женщина физик-ядерщик? Не то профессор, не то просто ученый в Берлинском Университете?
– Ага. И она способна решить все наши проблемы одним махом.
– Я не люблю физику, ты же знаешь, соваться в распад ядра… мама не одобрит, – Эва еще не понимала, куда клонит Война, но уже начинала бояться последствий.
Сестра же ни капельки не смущаясь, выслушала сомнения Эвы-Люции и продолжила с того места, где остановилась:
– Нам нужно только её подтолкнуть. Она жаждет открытий. Мы жаждем уничтожить людей. Вернее, чтобы они сами себя все перебили. Нужна война между людьми и самое на свете смертельное оружие.
– Оружие это по твоей части.
– Тут ты ошибаешься, сестрёнка. Дело в том, что оружие, которое предстоит открыть Лизе, будет менять геном человека, а значит будет влиять на его эволюцию. И без тебя мне тут никак не обойтись, дорогая моя сестрёнка. Тебе нужно подшаманить в своих механизмах, иначе моя дорогая Майнер никогда не совершит нужное ей открытие.
«Оружие, которое меняет геном? Это что-то очень сильно нехорошее. Я, конечно, очень люблю мутации, но кажется это может быть даже опасно. Всплеск мутаций вызовет рост онкологии, но возможно тогда мутации приведут и к обратным последствиям. Росту медицинских технологий, рост выживаемости после лечения, попытки рожать раньше и больше детей, пока не умер и даже к неформальным мутациям, которые повысят потенциальную выживаемость вида. Устойчивость к радиации, активные иммунные клетки т-хелперы, которые идентифицируют раковые клетки, клетки, которые способны отсрочить собственный апоптоз и много чего его еще. Мы можем столкнуться не просто с массовой гибелью людей, но они и вовсе изменятся как вид…»
– Ты чего уснула, Эва-Люция? – Война легонько толкнула Эву в плечо, от чего та вздрогнула и резко выпала из своих мыслей.
– Война, ты привыкла к смелым шагам и рискуешь постоянно. Но в этот раз ты не понимаешь, о чем идет речь. Мутации, о которых ты говоришь приведут к катастрофическим последствиям. Я не готова в этом участвовать.
Эва-Люция говорила твердым голосом, не терпящим возражений. Вовремя своей тирады она всё больше расправляла плечи и выпрямляла спину. Эва чувствовала, как набирает внутреннюю силу и дает отпор, отказывает сестре.
– Я поняла, – легко согласилась Война, чем ввела Эва-Люцию в ступор. – И все же позволь настоять на том, чтобы ты перебралась из Лондона хоть куда-нибудь. Иначе растаешь под непроходящим дождем.
Война еще помолчала немного, а потом прибавила:
– И дом твой смоет в Темзу.
– Ему до Темзы плыть и плыть, – огрызнулась Эва, но уже поняла, что скорее её дом уплывет с потоками воды в реку, чем она победит в споре с сестрой.
От окна медленно отклеился брат. Он прошел к камину и начал говорить тихим, скрипучим голосом.
– Ты ведь так из-за пенициллума расстроилась, потому что использовала средство?
Эва закусила губу, что было равнозначно признанию. Война вскинула брови, а это могло значить лишь одно – Эва сумела впечатлить сестру.
– Значит, открытие Флеминга не только поможет сократить население земли, но еще и резко его увеличит, – продолжал скрежетать братец. – Это и правда обидно. Особенно, учитывая, как Мать обошлась с тобой на собрании. Именно поэтому ты и использовала его, да? Матушка ведь никогда еще так не отчитывала тебя?
У Эвы сбилось дыхание. Она уже открыла рот, чтобы ответить Голоду, но промолчала. Брат был мерзким типом, но не был дураком. Он все верно про нее рассказал.
– На восстановление средства уйдет порядка полумиллиона лет… Если у тебя в запасе нет идей, то… лучше согласись на предложение Войны.
Эва не могла ничего ответить. Брат давил на нее, заставляя принять предложение. От такой несправедливости внутри всё закипело. Эва-Люция встала из кресла, тряхнула головой и слишком театрально провозгласила:
– Война и Голод, прошу вас удалиться!
Близнецы пожали плечами и вышли, не проронив ни слова, а Эва-Люция осталась в одиночестве переживать свое страдание.
Так бездарно своё средство еще никто не тратил. Только если Катаклизм, но у него была целая катастрофа, бешеные цунами…
«Стоп. Так Война и Голод хотели, что бы я использовала средство по их указке?»
У каждого из детей Матери-Земли было средство, способное изменить ход истории. И как правило, никто этим средством не пользовался. Механизм активации невероятно прост – нужно делать то, что обычно делаешь, но с невероятным энтузиазмом, с желанием действительно что-то изменить. Поэтому и Катаклизм, и Эва-Люция не сразу поняли, что они уже использовали это средство.
Сначала, когда Эва поняла, что она натворила, она даже обрадовалась. Бактерия убийца вышла столько совершенной, оставалось только дождаться её открытия людьми.
«А может и открывать ничего не придется, просто люди начнут умирать один за другим…» – мечтала вечерами Эва-Люция.
Когда из Пенициллума Александр Флеминг выделил пенициллин и заявил о создании антибиотиков, Эва поняла, что средство ушло куда-то не туда.
Глава 4. Эволюция работает
Разговор с близнецами не прошел мимо Эва-Люции. Она уже через несколько недель стояла с чемоданом на Центральном Железнодорожном вокзале Берлина. Сверху сновали снежинки, снизу – дети. Было шумно, людно и тесно. Эву окружили запахи людей и всего, что с ними связано: запахи тел, паровоза, табака и даже легкий аромат свежих булок доносился откуда-то издалека.
Никому из семьи Эва-Люция сообщать о своем переезде не стала. Да и странно это было бы, они столько путешествуют по миру, часто не останавливаются даже на неделю, а потом наоборот, могут хоть сотню лет жить на одном месте. И никто никогда ни перед кем не отчитывался.
«Почему же теперь у меня такое чувство, будто я скрываюсь?»
Отвечать себе на этот вопрос Эва не стала, хотя и знала ответ. Ей предстояло пожить в Берлине и, как это часто бывало с ней бывало, во время переездов, он чувствовала место, где была нужна. Раз уж это чувство вело туда, куда указала Война, то пусть так и будет.
Когда Эва добралась до своей новой квартиры в центре Берлина, уже стали собираться сумерки. В новом жилище на Унтер ден Линден Эва-Люция почувствовала приятные перебежки мурашек по коже от скрипа деревянных половиц под ногами. Так иногда с ней бывало, когда оказывалась в том месте и в то время. И сейчас это чувство было ей очень нужно.
Нос все еще щекотал запах табачного дыма. Кажется, в этой квартире курили предыдущие жильцы. Дурацкая привычка людей, которую Эва сама им и навязала. Больше у Эвы претензий к квартире не было. Цветочки на обоях персикового цвета даже нравились, а от звука щелчка выключателя она получала настоящее удовольствие. Электрический свет загорался и гас одним движением пальцев. Эва уже знала, насколько это увеличит людям продолжительность жизни и способно изменить ход человеческой истории.
Контейнер с вещами из лаборатории обещали доставить не раньше, чем через пару месяцев, а с собой Эва возила лишь один скромный чемоданчик. В отличие от людей, Эва-Люции не требовалось и половины необходимых людям вещей. Предметы гигиены ей требовались лишь для поддержки антуража человеческой особи. На случай внезапных посетителей её жилища. Но как правило всё необходимое она приобретала на месте. А что касается одежды и обуви, то Эва использовала собственные навыки по созданию определенного типа материала и не посещала официальных мероприятий и потому обходилась довольно скромным гардеробом, который лишь сменялся по мере того, как текла и менялась мода.
Удивительно, сколько всего можно освоить, узнать, какими навыками овладеть, имея в запасе вечность. Еще более удивительно, как люди, имея в запасе всего несколько десятков лет, осваивают не только проверенные навыки и овладевают ими в совершенстве, но и тратят сотни тысяч часов, чтобы освоить что-то новое.
Эва-Люция набросила на плечи плащ темно-коричневого цвета, на голову аккуратно водрузила маленькую шляпку с вуалью и вышла из квартиры. На улице царила глубокая ночь и холодный ветер пробирал до самых глубин. Улица несмотря на то, что находилась в самом сердце Берлина, казалась пустынной и почти вымершей. Даже собаки не копошились в баках с отходами у ближайшего ресторана. И все же, это было обманчивое впечатление. Эва-Люция слишком долго жила на этом свете, чтобы не замечать притаившихся в тени проулка агентов местной полиции, которые следили за какой-то шишкой в этом доме. Кошка сидела на парапете дома напротив. Кто-то же её выпустил из квартиры, это явно не уличная жительница. А совсем вдалеке, если поднапрячь слух, можно было различить звуки музыки и пьяной брани. Именно на эти звуки и двинулась Эва-Люция.
Подозрительный тип в тени не шелохнулся и даже не проводил Эву взглядом, хотя именно этого она и ждала от таких предсказуемых людей.
Через пятьдесят метров Эва-Люция заметила еще одного мужчину в тени здания, но он так же сделал вид, что ни его, ни Эвы в пространстве просто нет.
«Странно. Я легко считываю людей и их намерения. В конце концов, я сама я создала их. Но тут происходит что-то странное»
В баре под названием «Линденская ночь» было очень шумно. Отмечали, и судя по всему, еженощно отмену сухого закона. Деревянная, выкрашенная голубой краской дверь, была распахнута и приглашала всех желающих присоединиться.
Сразу за дверью начиналась узкая лестница, которая вела вниз, в подвал. И чем ниже Эва спускалась, тем громче звучала музыка. В какой-то момент лестница закончилась и начался длинный коридор. Стены его освещались желтыми электрическими лампочками в причудливых бра красного стекла. Под светильнами висели картины и черно-белые фотографии с неясными в таком скудном освещении изображениями.
Настоящий вход расположился уже в самой глубине коридора. Эва-Люцию смерил испытующим взглядом верзила-вышибала, в темно-сером костюме и кепке-восьмиклинке. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего, но вопреки собственному желанию, охранник кивнул и открыл темную, почти черную дверь перед Эва-Люцей.
В этот момент на нее обрушился град из человеческого гвалта и рёва живой музыки. Пожилой мужчина со смеющимися и очень хмельными глазами играл на рояле, который расположился прямо среди маленьких круглых столиков. Еще небольшой квартет струнных устроился в углу небольшой сцены, на которой выступали девушки в пестрых платьях. Слева от входа, позади всех людей, расположился огромный бар, где шустрили несколько барменов. Они были так друг на друга похожи в белых рубашках и зализанных прическах с пробором по середине, что казалось, были братьями-близнецами.
Эва-Люция прищурилась. Да, точно, это братья-близнецы. Перед глазами у нее промелькнула вся история жизни этих молодых ребят. Мать погибла в родах, они воспитывались в детском доме, потом устроились на паровоз, а теперь их приятель помог устроится барменами в это заведение. Общее настроение у парней было великолепным, потому что они считали, что вытянули счастливый билет в жизни.
Однажды, Эва возьмет себя в руки и научится полноценно управлять даром просмотра «эволюционного развития особи», как она сама его называла. Она точно знала, что ей это под силу, но все как-то руки не доходили. А ведь это всего лишь навык.
Из-за того, что Эва-Люция ленилась и не оттачивала эту свою особенность, сегодня это озарение немного выбило ее из колеи, перехватило дыхание, подкосились ноги. Пришлось экстренно хвататься за край барной стойки, но рука промахнулась и схватила лишь воздух.
В этот момент Эву подхватил под руки молодой человек. Он тоже, как и охранник был в темно-сером костюме и кепке, но крой и качество настолько отличались, что создавалось впечатление, что между гардеробом мужчин нет совершенно ничего общего.
– Эта музыка буквально сбивает с ног, – мужчина улыбнулся и на Эву пахнуло перегаром.
Сложно определить, сколько этот «спаситель» выпил за сегодняшний вечер, но точно достаточно, чтобы попасть под колеса единственной проезжающей в этой части города машине.
«То, что нужно», – определила Эва-Люция и включилась в свою любимую игру.
– Я такая неуклюжая, – она улыбнулась и поправила выжженые перекисью белые локоны, – вы меня прямо спасли.
– Присоединитесь? – мужчина махнул рукой в сторону столика, где сидели еще трое мужчин.
Вечер обещал быть интересным, поэтому Эва кивнула нарочно неуверенно, словно стесняясь или смущаясь такого обильного мужского внимания. Она сбросила с плеч пальто, которое тут же взял учтивый официант и исчез, словно бы его и не было. А шляпку Эва-Люция взяла в руки и решила с ней сегодня не расставаться.
Разговор за столиком сразу прервался, но тут же раздались веселые возгласы.
– Альберт, какую жемчужину ты выловил в этом болоте!
– Заткнись, Карл!
– Сам заткнись, я ослеплен! – Карл потянул свои руки к рукам Эвы и предпринял попытку их расцеловать, но не удержался на пьяных ногах и повалился обратно в кресло.
– Ах, вы так добры, – подливала масла в огонь Эва, невинно хлопая ресницами.
Небольшой столик, застеленный красной скатертью, был мал для такой большой кампании. Это обстоятельство только усугубляло то, что каждый норовил подсесть к Эве поближе. Все мужчины были в костюмах разного оттенка серого и лишь у одного Карла на голове не было кепки, но не потому, что он решил выделиться, а потому, что он снял и забыл про нее. Головной убор болтался на краешке кресла, зацепленный за небольшой узорный выступ.
– Как зовут нашу прекрасную гостью? – обратился один из парней к Эве.
– Люсия, можно просто Люсѝ.
Все мужчины взорвались громогласным хохотом, словно Эва сказала что-то невероятно смешное. Столик ходил ходуном и шляпка с него свалилась на пол.
– Это самое очаровательное имя, что я слышал, моя дорогая, – Карл придвинулся ближе и теперь уверенно сжимал тонкие пальчики.
– Вы действительно так считаете? – Эва продолжала распылять вокруг себя феромоны неадекватности, от которых мужчины вокруг теряли голову.
Эва-Люция подняла шляпку с пола и вернула на прежнее место.
– Да, вы наверняка только недавно приехали? Но откуда?
– Ох, ну неужели по мне так видно? Я только приехала из Лондона, где прожила ужасные два года, а до этого я всю жизнь провела в Индии.
– Так вот откуда у вас такое необычное имя! – неестественно громко хохотнул Альберт. – Расскажите, в Индии всех девушек зовут Люси?
«Пьяные, молодые, богатые и тупые к тому же. Прямо джекпот какой-то»
– Нет, – встрял третий, отличительную черту которого Эва все-таки заметила: у парня была тонкая щетинка усов. – Только самых прекрасных! Приятно познакомиться, дорогая фрау. Меня зовут Ганс. Позвольте угостить вас? – он придвинул к Эве бокал с мутной коричневой жидкостью.
Эва вежливо приняла бокал из рук Ганса и вдохнула терпкий аромат крепкого алкоголя.
«Это был не плохой виски, пока над ним не поработали. Что тут? Какое-то снотворное? Может быть, я крепко влипла в компанию плохишей? Тем веселее будет»
– Как интересно пахнет! Что это?
– Это отменный ирландский виски! Вы ведь в Лондоне не хуже нас знаете, что лучше ирландцев никто не делает этот напиток!
– И все же я откажусь, – Эва снова расплылась в улыбке, – я слишком мало времени в Берлине, чтобы пить что-то кроме пива.
И снова столик взорвался неестественным жутким смехом. Если бы Эва не знала людей лучше, чем они знают себя, то наверняка бы испугалась. Мужчины были настойчивы, пахабны и было не трудно догадаться, что ждало бы молоденькую блондинку этой ночью, не будь она Эва-Люцией.
– Я возьму себе бокал, – Эва попыталась встать из-за столика, но её буквально вжали с кресло.
– Мы не позволим этим вечером вам заниматься самообслуживанием, – громко голосил Карл, – о такой прекрасной фрау должны заботиться мужчины! Какое пиво вы предпочитаете?
Эва-Люция крепко сжала руку Карла и посмотрела ему прямо в глаза.
– Сегодня я сама решаю, сходить мне за пивом или нет.
Карл обмяк и отпустил Эва-Люция к бару. Остальные мужчины растерялись и не стали препятствовать.
– Пинту светлого не фильтрованного и пожалуйста, помогите мне, если я покину это заведение вон с теми мужчинами.
Бармен сначала не понял, о чем говорит очаровательная девушка, но потом с серьезным лицом кивнул. Он подошел к своему брату-близнецу и что-то тихо сказал ему. Молодые парни были не только хороши собой, но под их белоснежными рубашками скрывались сильные руки, которые действительно могли помочь Эве в случае неожиданной ситуации.
Только вот Эва-Люция знала наперед, что два парня, с таким трудом выбившиеся «в люди» не будут по-настоящему рисковать собой ради незнакомой девушки. И дело тут не в отсутствии благородства или еще какой-то социально-этической ерунды, которую Эва-Люция презирала. У этих парней сильные гены. И эти гены хотят оказаться в новом организме. Если носитель генов умрет в ночной и весьма бессмысленной драке, то получится, что часть генофонда просуществовала двадцать с лишним лет на Матери-Земле зазря.
«Да, у этих парней очень хорошая наследственность. Интересно, кто были родители? Не важно. Ни один из них не пойдет меня спасать. Молодцы».
С этими мыслями Эва-Люция вернулась за столик и продолжила строить из себя дурочку. По правде сказать, именно такой она себя и ощущала. Полной дурой.
Вместо того, чтобы прислушаться к Войне и устроить ядерный апокалипсис для людей, она возится с четырьмя не совсем адекватными мужчинами. Но не бросать же дело на полпути, в самом деле. Расправится с этими несчастными и завтра же начнет вершить судьбы миллионов. А пока пора перестать тянуть время и перейти к действиям.
– Как здесь жарко, как здесь душно! Пойдемте прогуляемся?
Эва-Люция схватила свою шляпку с вуалью и задорно нахлобучила на свою головку. Тут же появился официант и раздал всем пальто. В баре заметно уменьшилось количество людей, но бармены все равно были слишком заняты натиранием бокалов, что бы заметить, как Эва-Люция уходит в кампании подозрительных типов.
Четверо мужчин и девушка двинулись в сторону Рейна. Шуточки становились все похабнее, намерения все понятнее. И все же Эва-Люция улавливала в их настроении сохранить лицо, попытаться остаться джентльменами, несмотря на всё выпитое ими пойло.
Стоило кампании выйти к реке, как подул легкий ветерок, которому без помощи Эвы никак не сорвать шляпку с её головы. Шляпка проскользила по воздуку и свалилась в темные воды Рейна.
– А-а-ах! Это невозможно! Моя шляпка! Это подарок моей дорогой матушки! Я без нее не способна помыслить жизни! –театрально закричала Эва-Люция.
Она корчила плохие гримасы и вообще изображала ужасную актрису. Но это работало. Мужчины на перебой поскидывали свои кепки и пальто и ринулись в спокойную, но ледяную воду. Ни один из них не сомневался ни секунды.
– Идиоты, – вздохнула Эва-Люция, глядя на то, как успокаивается Рейн после внезапной атаки.
Глава 5. Прививки. Часть первая.
В квартире стоял невыветриваемый запах сигаретного дыма. Он въелся в обои, в обивку дивана и преследовал Эву-Люцию даже на кухне.
«Наверное они курили даже тогда, когда были в постели», – сетовала Эва-Люция, измельчая лук и морковку.
Строго говоря, ей не нужно было пропитание как таковое, но способность к перевариванию и ощущению вкуса имелась. Правда, обязательные после приема пищи, походы в туалет раздражали.
Поэтому ела Эва-Люция в исключительных случаях. Готовила и того реже. Сегодня был совершенно особенный день.
По квартире разлетелся звук, нарушивший душевное равновесие Эвы-Люции. Кто-то трезвонил в дверной звонок, не оставляя ни малейшей надежды на то, что это именно тот, кого ждала Эва-Люция. Нежданный гость заявился на сорок минут раньше жданного, и Эва-Люция решила, что успеет распрощаться с ним, кто бы он ни был.
– Эва, дорогая! – на пороге стояла Война.
В одной руке она сжимала ручку кожаного портфеля-дипломата, а в другой изящно между пальцами держала мундштук с дымящейся сигаретой. Приветствуя сестру, Война выпустила Эва-Люции в лицо дым и, не дожидаясь приглашения, прошла в жилище.
– У тебя тут миленько.
Сестрица быстро прошлась по всем комнатам, бросила на каждую оценивающий, но не заинтересованный взгляд и, наконец, вернулась в гостиную, где дожидалась Эва-Люция.
– Ты не вовремя.
Война не обратила внимания на слова сестры и продолжила раздавать комментарии.
– Ты готовишь? Пытаешься уничтожить человечества с помощью термически обработанной пищи? Блеф! Ты же знаешь, что тебе это не удастся.
– Зачем ты пришла? – Эва принесла чайник и красные чашки с тонкими белыми полосами, образующими квадраты.
Стараясь быть невозмутимой, она разлила чай и терпеливо ждала ответа. Война тем временем положила на чашку свой мундштук там, чтобы сигарета не касалась чая и дымок от нее поднимался вместе с горячим паром, отравляя его.
– Проведать, как ты на новом месте. Да и подсобить, – с этими словами она достала какие-то документы из портфеля, который все еще держала при себе.
– Неожиданно. Спасибо, – Эва-Люция приняла из рук сестры паспорт и еще несколько бумаг.
В руках у нее оказались паспорт, бумага об окончании школы с отличием, диплом врача-терапевта, метрика, справка с работы «матери» и службы «отца». Многовато для просто «подсобить» и «проведать».
– С чего такая честь?
– Я теперь высокопоставленная служащая, мне не стоило большого труда это все оформить. А тебе пригодиться, знаешь, тут ветра то в одну сторону дуют, то в другую, лучше подстраховаться.
Война высоко подняла плечи и резко опустила их, улыбаясь. Словно бы впереди было долгожданное празднование или исполнение заветного желания.
– Я не собираюсь быть твоей должницей, – Эва-Люция положила документы на высокий круглый столик из дерева между диваном и креслом, в котором устроилась Война.
– Сестрица, пожалуйста, ты мне ничем не обязана.
– Да, ты всего лишь хочешь, чтобы я помогла тебе с ядерным оружием!
Война без тени смущения кивнула:
– Конечно. Но документы – лишь способ избежать возможных проблем. Я знаю, у тебя свои каналы… не обижайся, но им скоро… – сестра задорно провела кончиком большого пальца по шее и откинула голову в сторону, высунув язык.
Эва-Люция равнодушно пожала плечами, словно ей не было дела до людей, которым Война собиралась отсечь головы.
– И все-таки не стоило заморачиваться, я не поддамся на твои уговоры.
– Я и не уговариваю. Видишь ли, ты всегда немного… ну не то что бы была отсталой… просто до тебя медленно жоходит. Я давно поняла, что способ убивать людей сотнями тысяч поможет нам в борьбе с ними. А ты пока не поняла. Но это ничего, тебя никто не торопит.
Эва-Люция встала с дивана и пригласила жестом Войну за собой.
– Тебе пора уходить. Ко мне скоро придут гости.
Сестра улыбнулась почти тепло. Она прошла мимо документов на столике и до самого порога не сказала больше ни слова. Сигарета в её мундштуке погасла.
– Ну, пока, – легко сказала Война и нажала на ручку.
В этот же момент с другой стороны пожилой мужчина уже занес руку, чтобы позвонить в звонок.
– А вот и тот, ради которого моя сестренка устроила этот парад горелых овощей. Удачи вам!
Эва-Люция вспыхнула. Овощи действительно сгорели и угощать гостя было нечем.
– Доброго дня. Рад чести видеть членов семьи дрожайшей Люси, – мужчина слегка поклонился, а потом отошел в сторону, пропуская ухмыляющуюся Войну.
– Пастор Вильгельм, добро пожаловать. К сожалению, сестра права, я испортила единственное блюдо, – Эва-Люция виновато улыбнулась. – Может вы захотите пообедать в ресторане? У нас внизу улицы есть чудесный ресторанчик.
Пастор по-отечески улыбнулся Эва-Люции и похлопал её по плечу.
– Пища для ума куда ценнее пищи для нашей грешной плоти. Мне достаточно будет чая или кофе, если у вас таковой имеется.
На журнальном столике еще стояли чашки с остывшим чаем после общения с Войной. И пастор Вильгельм смело прошел в гостиную.
– Я подогрею воду и вернусь, – Эва-Люция кивнула и слегка потупила глаза.
«Больше никаких грандиозных планов. Никакого ядерного оружия и супер-смертельного грибка. Дорогу осилит идущий, надо делать маленькие шаги и тогда я достигну большой цели», – словно мантру повторяла про себя Эва-Люция, обновляя в заварочном чайнике черные листья.
В шкафах она отыскала непочатую упаковку печенья, какие-то шоколадные батончики и карамельки. Достаточно, чтобы удовлетворить пастора, который отказался от еды.
Набросив на лицо выражение смирения и покорности, Эва-Люция вернулась в комнату с подносом в руках.
– Вы совсем недавно в нашем приходе, я не ожидал от вас личного приглашения, –начал осторожно пастор, делая глоток из чашки с витиеватым зеленым узором.
Он расположился точно на том месте, где пять минут назад сидела Война.
– Поэтому моя благодарность вам не имеет границ, – Эва-Люция взглянула на Вильгельма скромным и полным почтения взглядом. – Меня очень беспокоит ситуация, обстановка в городе. С каждым годом в тела наших детей вводят все больше яда, представляя, что это может спасти нас от болезней, но…
Эва драматично подняла глаза к небу. Блюдце и чашка не менее драматично лязгнули друг о друга в её руках, на случай если вдруг пастор не заметит дрожи её рук.
– Скажите, пастор, ведь в нашем приходе есть пострадавшие от рук этих извергов, врачей?
Руки пастора тоже слегка дрогнули. Это были руки человека, не утружденные тяжелой работой, хотя и заботы от своего хозяина эти руки не видели. Другое дело лицо Вильгельма – оно было испещрено морщинами, густая и короткостриженая борода почти полностью поседела. Так же волосы едва сохранили черноту волос.
– Врачи действуют из лучших побуждений, а на все воля Божья, – он не отрывал взгляда от коричневой жидкости в своей чашке.
– У вас есть дети?
– Сын, – ответил пастор, слегка прикусив губу.
Эва-Люция сделала паузу в разговоре, давая мыслям пастора погулять, а сама долила ему еще немного чая.
– Сколько ему лет? – наконец продолжила Эва.
– Десять, – все так же коротко, а теперь еще и хрипло продолжал отвечать Вильгельм.
Снова повисла тишина. Эва-Люция не торопилась. Ей очень хотелось в лице пастора заполучить надежного союзника в борьбе против прививок.
– Вы думаете, что врачи знают о том, что могут нанести вред и все равно продолжают калечить их?
– Помните ли вы Евангелие от Матфея, стих двадцать шестой? Где Петр нападает на слугу первосвященника, в попытках защитить Иисуса?
Пастор многозначительно кивнул, но ничего не сказал, давая Эве-Люции закончить мысль.
– Петр был в гневе и полон решимости защитить своего учителя, но в итоге лишь умножил ненависть и получил порицание от самого Иисуса. В попытках контролировать все биологические процессы, врачи так же отрезают ухо слуге первосвященника, но в итоге лишь множат боль и страдания. Они хотят уменьшить заболеваемость туберкулезом? Но ими же стараниями дети получают куда большие страдания.
Эва-Люция взяла выразительную паузу, а потом добавила глубинным, утробным голосом.
– Дети и их родители.
Пастор молчал. По спине Эва-Люции пробежали нехорошие мурашки. Возможно, Эва-Люция выбрала не того человека. Возможно, её речь была недостаточно проницательна. Но отступать все равно некуда, очередной провал будет лишь поводом улучшить тактику. А пока пастор здесь, битва не проиграна.
– Не мне указывать вам, – продолжила Эва. – Но может быть Господь избрал вас и вашего сына не случайно? Ведь именно вы в итоге можете спасти многих, зная, на какой путь родители обрекают своих детей.
Вильгельм поставил чашку на журнальный столик. Когда он хотел было откинуться обратно в кресле, он задел другой столик, на котором лежали документы. Прямо на него свалилось удостоверение о том, что Эва-Люция закончила медицинскую школу.
– И в чем ваш интерес?
– А в том, что я участвовала в разработке всех этих вакцин, – с вызовом заявила Эва-Люция, – и могу вам точно сказать, что созданы они руками Дьявола. Я больше не могу и не хочу быть частью этого глобального сатанинского обряда. Мне нужно спасение. Искупление.
Пастор побледнел. В глазах у него заблестели слезы. Именно этого Эва-Люция и добивалась.
«Спасибо тебе, сестренка, что так невовремя заявилась. Я не успела убрать даже документы, а теперь это мне только сыграло на руку»
Пастор был у Эва-Люции в кармане. Он долго еще беседовал с ней, выясняя для себе все слабые стороны вакцинации. Эве не хватало компетенции в этом вопросе, и она чувствовала, что поторопилась, объявив себя одной из прародительниц прививок.
– Много лет я словно бродил во тьме, – наконец сказал пастор, стоя уже на пороге, – я спрашивал Господа «почему я? Почему мой сын?» и вот появились вы! Вы дали мне ответы на все вопросы. Всё от Дьявола и прививки тоже. Наука наш светоч, но наука может так же низвергнуть нас, принести вред, если находится не в благонадежных руках.
Эва-Люуия лишь кротко улыбнулась и ответила едва слышно:
– Что вы, вы слишком добры…
И дальше какое-то бормотание, которое давало ощущение, будто пастор находится в диалоге, однако же он говорил один.
Когда дверь закрылась, Эва-Люция сделала длинный выдох и прислонилась к двери. Встреча с пастором отняла много сил. Общение с людьми вообще всегда требует определенной концентрации, но в последние годы Эва-Люция настолько приноровилась, что уже почти не замечала, как контакты с людьми отнимают у нее колоссальную часть энергии. Сегодня же пастор «выпил» её всю. Обычно Эве не нужен ни сон, ни пища. Но сегодня, чтобы восстановится в своих потерях, она завалилась спать и проспала почти сутки.
В Берлине уже вовсю вступала в свои права весна. На улице звенели ручейки, строгие лица институток смягчались, в отличие от лиц сопровождающих их отцов или братьев.
Ветер носил с собой запахи слежавшейся листвы, сырой земли и дыма. Именно эта смесь ворвалась в открытое окно спальни Эва-Люции. Но разбудил её не холодный весенний воздух, а звон разбитого стекла.
– Кат, ты в состоянии разнести мне всю квартиру, будь аккуратнее пожалуйста, – сонно протянула Эва-Люция, потягиваясь в кровати.
На подушке остались зеленые следы – родной цвет волос пробивался сквозь ухищрения и пытался заявить о праве Эва-Люции быть самой собой.
– Вставай просто и бери квартиру в свои руки, тогда и не разнесу, – буркнул брат и вышел прочь.
Он хотел прикрыть дверь за собой аккуратно, но вместо этого неаккуратно хлопнул и она слетела с петель. Чтобы избежать дальнейших разрушений, Эва вскочила с кровати и стала приводить себя в порядок.
На маленькой и уютной кухне брат сидел в самом уголке на деревянном стуле. И старался производить как можно меньше телодвижений.
– Я схожу к соседке, у неё есть телефон. Нужно вызвать стекольщика. Я вернусь и попьем чай. Но пока…
– Я не буду ничего трогать.
Катаклизм делал вид, что всё в порядке. От этого у Эвы сжалось сердце – она знала, как каждый раз брат страдает, причиняя ей неудобства. И страдания только усиливаются от её раздражения. Но с собой она тоже поделать ничего не могла – Катаклизм не просто её раздражал. Разрушения, которые он приносил с собой, её совершенно выводили из состояния равновесия, и она загоралась внутри.
– Тебе Война разболтала мой адрес? – спрашивала Эва-Люция, когда вернулась от соседки и уже разливала чай по красным чашкам.
– Нет, она вообще игнорирует моё существование, – легко отозвался Кат.
На нем были темные брюки и коричневый свитер. И как всегда фирменный виноватый вид.
Эва не стала расспрашивать дальше, а Кат сменил тему:
– Ты много проспала?
– Не знаю. Я тут встретила пастора. Хороший человек, кажется, у него чистое сердце. С его сыном случилось несчастье и так вышло, он имеет все основания винить в этом эти их уколы. Прививки.
Кат понимающе кивнул:
– Понятно. Хороший ход, но только…
– Да. Прививки спасут больше, чем он сможет уговорить не прививаться. Тем более не привитый, не всегда значит мертвый. От инфекций теперь умирают гораздо меньше. Представь только, что будет через лет сто? Они совсем забудут про смерть от коклюша, дифтерии или столбняка. Только если караулить непривитых матерей у роддома и кашлять на их новорожденных. А если мать привитая, то и тут никаких гарантий…
Эва потерла пальцами виски. Брат не перебивал и когда она умолкла, не стал ничего говорить. Но когда молчание затянулось, Эва поняла, что только ради той части разговора, которая только начиналась, брат и пришел к ней.
– После собрания… тогда, на острове. Мать запретила мне применять средство. Она считает меня опасным для нее. Мне кажется, она способна устранять своих детей. А меня не может.
В глазах Ката блеснули слезы.
– Что ты такое болтаешь? Мать не любит нас, никого не любит, в сущности, но устранять?
Катаклизм молчал. Ему было не просто снова заговорить, слезы готовы были пролиться в любую секунду. За много миллионов лет Эва-Люция бывала с братом в самых разных ситуациях, но никогда не видела его таким.
Наконец, Катаклизм продолжил:
– Неужели за столько лет ты не задавалась вопросом, почему у нас есть сестра Жизнь, но нет ни брата, ни сестры по имени Смерть?
Брат поразил Эва-Люцию в самое сердце. Она, действительно, задавалась такими вопросами. Но всегда приходила к одному выводу – раз Смерти нет, значит так и должно быть.
– Кат, не гони лошадей. Если бы мама что-то сделала когда-то с кем-то из нас, мы бы помнили об этом. Разве нет?
Последние слова она договаривала уже дрогнувшим голосом. Катаклизм младший из детей. Но Эва-Люция не помнила жизни, когда его не было. Война и Голод тоже младше неё. Но и они как будто существовали всегда.
Неизвестно, чем кончился бы разговор, если бы не пришел стекольщик. А за спиной у него маячила Война.
Глава 6. Гитлер
Много недель после Катаклизм и вовсе не появлялся в квартире у Эва-Люции. А она не оценила значимость их разговора. Иногда её посещали мысли поискать брата, пообщаться, но всегда находились дела поважнее. В приходе церкви она стала появляться каждую службу и внимательно следила, чтобы пыл пастора не угасал. Проповеди священника становились от раза к разу все более пылкими, все более яростными. Родители на скамейках утирали слезы и согласно кивали. А сама Эва-Люция устроилась работать медсестрой в отделение родильного дома и внимательно следила за тем, как проводятся прививки. Повлиять на прямую она не могла, так же, как и не могла вводить детям физраствор вместо реального препарата. Но косвенно она продолжала общаться на улицах с беременными и их мужьями. Делала всё, что в её силах, только бы как можно женщин в Берлине заявили о своем нежелании мучать детей иголками».
Не меньше времени у неё отнимала Война. Сестрица почти каждый вечер наведывалась в гости и проводила долгие агитационные беседы.
В один из таких вечеров Эва-Люция сидела с Войной за чашечкой чая и разговаривала с ней так, словно они были близкими подругами, а не сестрами.
– Я каждый день продолжаю посещать работу и каждый день все меньше женщин делают прививки! – хвасталась Эва.
– А я уверена, что через несколько лет смогу развязать еще одну мировую, – с самодовольной улыбкой заявляла Война.
Их идиллию нарушила трель дверного звонка. Трель на полуноте прервалась и звонок затих. На пороге стоял Катаклизм. Как всегда он имел виноватый вид и взъерошенные волосы.
– С такой прической тебя примут за еврея, – отпустила комментарий Война.
Катаклизм сделал вид, что не замечает ее и обратился к Эва-Люции:
– Тебя совершенно невозможно застать одну. Ты все время крутишься с…
Эва пожала плечами:
– Ну да, что такого-то? Проходи, хочешь я тебе чай налью?