Читать онлайн Философия боли бесплатно

Пролог

Я вложу свою боль в эту книгу.

А потом попрошу ее сжечь.

Любая книга, написанная от первого лица, субъективна. Миссия по описанию событий и людей в таких историях возложена на главного героя, ведущего повествование, и именно его глазами читателю приходится смотреть на все сюжетные линии. Именно с его легкой руки персонажи произведения наделяются положительными или отрицательными качествами, им назначается роль негодяя или, напротив, главного оплота добродетели. Восприятие самого повествователя также во многом определено его собственным отношением к себе, самооценкой, а также степенью правдивости и беспристрастности, с которой описываются ключевые события.

Конечно, все сказанное имеет смысл только в случае, если текст рассказан по реальным событиям, а не является выдумкой автора.

Каждая глава этой книги написана от первого лица. Это боль одного человека, его философия, его история, его видение этого мира и себя со стороны.

Хотя не исключено и то, что все это большей частью вымысел и преувеличение, навеянные бразильскими и не только сериалами, мыльными операми и дешевыми бульварными романами в мягком переплете. А, может быть, и нет, и все так и есть на самом деле. Возможно, персонажи повествования – лишь плод чьего-то воображения, и совпадения с реальными людьми незначительны и случайны, а может быть и так, что все это действующие лица разных этапов жизни вполне себе реального человека.

Кстати, память – интересная штука. Правда у каждого своя, и, если очень постараться, можно вычеркнуть из нее какие-то события совсем или модифицировать их до неузнаваемости, причем сделать это так искусно, что потом фактами и правдой даже для ее обладателя становятся уже совсем другие события и люди. Вполне возможно, что именно это и произошло с головой повествователя, и большая часть событий развивалась не так или не совсем так, как это отложилось в его памяти.

Даже когда речь идет об изложении фактов, имеющих ключевое значение для мировой истории, особенно давно минувших дней, все, что нам остается, это полагаться на мастерство и правдивость летописца, и именно его субъективное мнение транслируется веками в книгах и учебниках истории. Именно от него мы узнаем о характере и достижениях той или иной фигуры, ее внешности, и из поколения в поколение передаются, например, восторженные отклики о чьей-то красоте, мужестве и силе духа известных правителей, слабоумии или трусости тех, кто был свергнут с трона. И, конечно, спустя время, находится другой летописец, в памяти которого правда выглядит совсем иначе, и вот тут начинаются споры, причем во многом споры о пустом, потому что и тот, и другой, скорее всего, правдив, и то, и другое является правдой, но правда не равна фактам, а факты уже невозможно установить за давностью лет.

Ну и, конечно, как бывает всегда, когда история рассказывается кем-то одним, в ней отражено исключительно субъективное восприятие одной стороны, эгоистичное и прекрасное в своей предвзятости.

Получается, что правды или неправды не существует. Есть восприятие и интерпретация. Последняя предназначена для достижения простой цели – доказать остальным, что именно это восприятие является истиной и соответствует фактам. Далеко не редкость, когда интерпретация отдельных событий кем-то из его участников направлена на формирование оправдательной для рассказчика позиции, искажающей мотивы и последствия тех или иных поступков.

Бытовой пример современности: факт – меня бросил парень. Правда (интерпретация) – наши отношения меня настолько не устраивали, что я сделала все, чтобы их завершить, а так бы, конечно, никуда мой избранник не делся.

Зачем я все это пишу? Не знаю… Хочу порассуждать на тему смысла жизни, роли в ней, казалось бы, случайных людей, но, самое главное, приобрести умение искать опору в неудачах, обмане, лжи и разочарованиях, ибо я верю, что они не случайны, и, оставляя горький осадок, приносят в душу новые знания, чувства и мысли, новый этап взросления личности и надежду.

И, конечно, мне бы очень хотелось, проведя анализ всего понаписанного, попытаться поставить равно между понятием факты, правда и интерпретация в своей вконец запутавшейся голове.

Просветление

По редким бликам, падающим на стол, стоящий у самой дальней стены в комнате, я понимаю, что за окном светит яркое солнце, хотя на дворе уже глубокая осень. Я очень хочу подставить свое лицо под эти яркие лучи, но не могу: падающий сквозь плотные жалюзи свет слишком рассеян и почти не греет. Мне остается лишь смотреть на листы бумаги на моей кровати, разбросанные в абсолютном беспорядке, и думать о том, как я смогу восстановить их хронологию, когда захочу собрать их вместе. Но это будет когда-нибудь потом.

«Нужно было проставлять номера на страницах», – запоздало подумала я. Теперь уже поздно, листов слишком много, и они успели перемешаться между собой.

Я беру в руку стертый практически до основания синий затупившийся карандаш и начинаю записывать на редкий чистый лист бумаги то, что еще не отражено на исписанных впопыхах страницах. Я уже чувствую, что, если мне удастся собрать все эти разрозненные черновики воедино, хотя это будет и нелегко, хаос, творящийся в моей голове, пусть на толику, но будет разобран и порядок наведен. Но это будет не сегодня.

Сейчас я спокойна и собрана, ведь вокруг меня нет красного цвета; все, что я вижу, абсолютно белое или спокойных холодных оттенков: постельное белье на кровати, на которой я сижу, белые листы бумаги, часть которых исписана ярко-синими буквами, светло-серый стол и жалюзи на окнах благородного цвета серебра. Ничего красного нет в моей комнате. Сегодня в ней нет даже цвета бордо или пино нуар, поэтому мои мысли чисты как никогда. Не потому, что я справилась, а потому что закончились краски.

Мне помнится, что я начинала писать дневник, как когда-то в детстве, но он стал настолько большой, что уже давно разросся за границы девичьих воспоминаний, поэтому вокруг столько страниц, что их объем угрожает в конечном итоге сложиться в целую рукопись.

Я посвящаю эти записи самой себе, потому что не ищу для них читателей. Идею возомнить себя писателем вложил в мою буйную голову давно ее пытающийся поправить психотерапевт. Он по-прежнему верит (или делает вид), что, следуя его советам, рано или поздно я смогу найти равновесие внутри себя и обрести опору в жизни.

И где только ее мы с ним уже не искали: и в религии, и в семье, и во внутреннем мире, но пока объявления на столбах еще развешены и поиски идут.

Как только я закончу писать и сложу все в ровную стопку, она отправится на детальное изучение единственному человеку, который все еще пытается мне помочь, и на условиях пункта о конфиденциальности в нашем с ним соглашении, написанное никогда не прочитает мой ребенок, моя мать, мои друзья или коллеги по работе. Я не хочу, чтобы они узнали меня с такой стороны. Правда (такая, какой ее вижу я) во многом жестока, непонятна и порой сильно отличается от образа, который видят окружающие. Проведя параллели с реальными событиями, скорее всего все они отвернутся от меня, не поймут, не примут, как во многом и я сама.

Я пишу эти строки в надежде найти волшебную таблетку, чтобы, излив всю свою душу на эти листы бумаги, найти в себе силы жить дальше. Принять то, что нельзя изменить. Ошибки, которые уже не исправить. Необдуманные поступки, поспешные решения. Я верю, что могу оставить все это здесь, и одним прекрасным утром проснуться в кровати от лучей солнца, светящих в окно сквозь тонкие занавески, а не плотные жалюзи, и не чувствовать сдавливающей тяжести в груди. Не смотреть в воскресенье на время на часах на стене, когда большая стрелка минует отметку в нужное количество часов утра, и уже можно будет затуманить душу и разум насыщенным цветом бордо, вспоминая попутно, какой магазин, имеющий нужную лицензию, мной посещался последним. Чтобы никто никогда не узнал, как я на самом деле живу.

Я больше не хочу оглядываться по сторонам, я хочу видеть все прямо впереди перед собой.

Все то, чем исписаны листы в моей маленькой комнате, – просто сумбурный рассказ о своей жизни человека с пулей сорок пятого калибра в голове, и ни в коем случае не претендует на правду или истину, или что-то подобное. Я не обладаю экспертными познаниями в области психологии, сексологии и смежных областях, не могу похвастаться успехами в личной жизни, выстраиванием крепкого домашнего очага, выходными, проводимыми за семейной трапезой с вкусными домашними пирогами. Это просто мой жизненный опыт, такой, каким его вижу я.

Моя личная жизнь сейчас похожа на разрушенный город после тайфуна, а голова на свалку ядерных отходов. Я не имею никакого права и компетенции кого-то судить и раздавать советы. В лучшем случае могу стать для кого-то примером того, как делать не надо.

Но я очень хочу снова найти себя…

А вы любите лес? В лесу работает простое правило. Если ты заблудился, нужно оставаться на месте и ждать помощи, иначе можно заплутать еще сильнее. А в жизни это работает? Остановиться и ждать, когда тебя кто-то спасет. Думаю, нет. Как правило, чтобы найти свой путь, нужно вернуться к его началу. Ко времени, с чего все началось, когда появилась первая рана, которая была настолько глубокой, что до сих пор сочится сукровицей, присыхая к чистой одежде.

Я не знаю, кому интересно будет читать это все, и прочтет ли эту историю кто-нибудь, кроме меня и моего психотерапевта. И в глубине души мечтаю о том, чтобы эту рукопись никогда не прочитал никто. А я надеюсь, перечитывая страницы одну за другой, найти в ней ту самую точку отсчета.

О мотивах

Трудно поспорить с тем, что каждому из нас хоть однажды задавали вопрос, жалеем ли мы о чем-то, совершенном в прошлом, хотели бы мы изменить какое-то событие, поступить иначе, повернуть время вспять. Анализируя события, происходящие вокруг, я часто думаю о мотивации и о том, что толкает человека сделать тот или иной выбор. А ведь выбор есть всегда, мир соткан из альтернатив и компромиссов. Но какие именно события приводят к тому, что решение принимается в пользу одного из вариантов? Наверное, из перечня берется самый очевидный и легкий путь, на прохождение которого затрачивается минимум энергии и сил, а польза для себя самого кажется наиболее очевидной и весомой.

Если бы у вас была машина времени, волшебная лампа и джинн, или дневник, при чтении которого можно изменить целый мир, подобно герою кинофильма, то что бы вы сделали в первую очередь?

Скажем, изменили бы историю, чтобы никогда не начиналась кровопролитная война, спасли котенка, сбитого на высокой скорости мимо проезжающим грузовиком, избавили весь мир от болезней? Могу поставить на кон весь скромный остаток своего банковского счета, что нет. Многие из нас начали бы копаться в первую очередь в своем прошлом, ища причины произошедших неудач в своей голове, то самое событие, после которого мы чувствовали себя особенно жалко, испытывали жгучее чувство стыда, переживали сильнее всего, и именно на него было бы потрачено заветное желание, которое могло изменить судьбы миллионов людей. И да, скорее всего я тоже.

А если бы шальной рукой или под давлением кого-то или чего-то был выбран второй вариант, тень сожаления от утраченной возможности преследовала бы еще очень и очень долго, а, может быть, и до конца дней.

Жалеем ли мы о содеянном? Да, но чаще всего только тогда, когда результат необдуманного выбора не прогнозируемо затронул именно наши интересы или интересы самых близких людей, вызвал чувство стыда, финансовые расходы, моральные страдания и прочие издержки. Я сильно сомневаюсь, что, отвечая «нет» на этот вопрос, можно быть хоть сколько-нибудь искренним, скорее всего, это лишь попытка произвести впечатление на собеседника, представить себя непомерно сильным человеком, чья воля тверда и непоколебима. А где-то глубоко внутри живет маленький робкий ребенок, напуганный последствиями собственных поступков, стараясь минимизировать которые, он попадает все в новые передряги, и их переплетения в конечном итоге постепенно превращаются в клубок.

Я помню долгие часы распутывания нитей в бабушкином вязании, когда в попытках привести в порядок то, что уже сплелось, уходили порою целые дни, прежде чем красивая гладкая пряжа снова могла идти в обиход для нового изделия. И, конечно, так счастливо этот унылый процесс заканчивался далеко не всегда, и порою бывало и так, что, несмотря на все усилия, безнадежно спутанные нити в результате отправлялись на свалку.

Я не хочу отправить на свалку собственную жизнь.

Натирая мозоли на руках до крови и мяса, я буду проводить дни и недели, пока наконец не смогу ее распутать и связать что-то совершенно новое, чего я еще не умела раньше и даже никогда не видела. Вот тогда я смогу гордиться собой. А сейчас то, что я связала, похоже на результат бешенных игрищ кошек с вязальными нитками, а даже уже не на паутину.

Интересно, а какие мотивы были у меня, когда я совершала те или иные поступки? Наверное, все их можно объединить под известное выражение «благие намерения», дорога которыми выстлана все мы знаем куда.

Жалею ли я о чем-то? О да, проще выделить несколько минут времени и клочок бумаги, чтобы составить скромный список тех событий в моей жизни, о которых я не жалею. И нет, не все, что случается, к лучшему. Нет, не на всех ошибках хочется учиться.

В этом я убеждаюсь каждый раз, когда смотрю на широкий белый шрам на своей руке. Жалею ли я? Безусловно. Научил ли этот поступок меня чему-нибудь? Надеюсь, что да, но покажет лишь время.

На самом деле подлинная причина всех моих поступков до безобразия проста – всегда, выбирая либо одно, либо другое, я останавливалась исключительно на том, что должно было сделать меня менее одинокой. Но почти каждый раз я уплывала все дальше от берега, на котором оставались более счастливые и самодостаточные люди, попутно собирая на мой худенький плот таких же бедолаг, как я сама.

И неизбежно, по мере его переполнения, кого-то так или иначе приходилось сбрасывать за борт, а берега все нет и нет, даже на горизонте. Каждый такой сброшенный подопечный ускоряет хлипкую посудину, она начинает плыть быстрее, но все равно в сторону, противоположную от берега, ведь плыть против ветра она не умеет. И каждый раз в бортовом журнале сожалений добавляется новая запись о чувстве вины от принесенного в жертву пучине бедолаги.

Развернуть мой шаткий плот возможно, но для этого нужно долго без устали грести руками, но на нем так много случайных попутчиков, что одна я не справляюсь, а они не хотят бороться, их руки слишком слабы. Так мы и плыли по течению, пока однажды одна маленькая, неизвестно откуда взявшаяся волна не перевернула вверх ногами всю посудину.

…Тем временем, пока я рассуждала о высоких и не очень материях, солнце уже село за окном. Я понимаю это потому, что даже редкие блики не проникают в комнату и не помогают мне писать. Интересно, сколько сейчас времени…

Практически любое повествование начинается с описания главного героя, его внешности и типажа, черт характера, но мне трудно найти слова, чтобы описать себя по памяти. Зеркало тоже куда-то подевалось. Остается только отделаться скупыми фактами: меня зовут Яна, и на момент, когда я это пишу, мне уже исполнилось тридцать два года. У меня есть сын тринадцати лет, я нахожусь уже в третьем по счету разводе после недосчитанного до конца количества отношений, не оформленных официально.

По-моему, у меня голубые глаза, темные длинные волосы и россыпь веснушек на носу, хотя последних может и не быть, они выступают только летом в условиях постоянного солнца. Рост что-то в районе метра семидесяти.

Кажется, где-то об этом я уже писала, но как же теперь найти эти листы: уже так темно, а я не знаю, где здесь выключатель.

Пока еще видно хотя бы руки, я попробую как-то упорядочить написанное, вдруг завтра я не смогу это сделать, или часть листов затеряется или порвется, или я забуду, что уже мной было написано. Тогда мне придется писать все сначала, а значит, заново переживать все события и вспоминать о людях, которых я очень сильно хочу забыть.

Я буду испытывать всю эту боль заново, чего я допустить не могу: я с ней могу больше не справиться.

Запись №1. В цвет крови

Я не знаю людей, которых тот или иной период жизни не навел бы на мысли о посещении психолога. Специалистов в этой области сейчас довольно много, ведь в нашу жизнь давно вмешались интернет-технологии и цифровизация всего вокруг. И практически любой из наспех получивших онлайн образование, может закреплять свой профессионализм методом упорных тренировок на живых людях, оказавшихся в трудной жизненной ситуации.

По моему ощущению, порядка восьмидесяти процентов знакомых мне людей, обращавшихся за помощью к психологам, заплатив при этом кругленькую сумму, охотно хвастаются другим своим знакомым, что разоблачили очередного горе-специалиста. А сразу после этого доверяют свою судьбу в руки следующего и выводят на чистую воду уже его, не жалея сил и средств, либо же делают выбор в пользу самостоятельного разрешения накопившихся проблем, неожиданно приходя к выводу о силе собственного духа и твердости внутреннего стержня, при этом нередко отмечая успех изрядной порцией спиртного.

Примерно десять процентов знакомых мне людей слепы и восприимчивы к чужому мнению, считают специалиста сферы психологических услуг манной небесной, чье мнение непоколебимо и верно, и, как за великим Сенсеем, за ним надо идти во что бы то ни стало, пока хватает сил. И лишь оставшиеся десять воспринимают психологическую поддержку, как еще одно мнение, пусть и экспертное, но тем не менее человека, смотрящего на проблему снаружи, ведь даже самый лучший специалист знает ситуацию всего лишь с одной стороны, а вот вторая, как правило, остается в тени. Но знание именно ее может быть ключом к объективности в поиске истоков проблемы, а в дальнейшем и ее решению. Мы сами определяем, поможет нам терапия или нет, потому что только мы принимаем решение, насколько быть правдивыми.

Эффективность психологической помощи, увы, существенно снижается тем, что мы сами зачастую занимаемся очковтирательством и замыливаем внимательный взгляд специалиста неправдивой или неполной информацией, на подсознательном уровне желая даже в таком положении выглядеть лучше, чем есть на самом деле. А обращаемся мы не к известному экстрасенсу, а к обычному человеку, единственным источником информации для которого в большинстве случаев являемся мы сами.

Понятия бардак и мое прошлое уже давно стали синонимами, поэтому я ожидаемо являюсь постоянным искателем специалиста с волшебной палочкой. Попытки пройти сеансы психотерапии следовали одна за другой, за время которых я с завидной скоростью перемещалась из одной описанной выше группы во вторую, потом в третью, потом обратно, то «разоблачая» дилетантов, то пребывая в истерике, то слепо следуя сомнительным советам.

За время многолетних путешествий по разным уровням отчаяния, сменив сотни декораций уютных кабинетов с белыми креслами, я пришла к неутешительным выводам. Во-первых, ни один психолог или психотерапевт никогда не вытащит меня из депрессии, не решит моих проблем, не вернет мужа в семью, а деньги на счет в банке, не воскресит отца и никогда не сможет изменить прошлое. Все произошедшее в нашей жизни – это данность, и иногда эта данность приносит боль. И с этой болью нужно договориться так, чтобы можно было с ней сожительствовать и сосуществовать.

Еще в детском возрасте я часто задумывалась над значением такого слова, как «боль». Мне был не ясен до конца контекст его употребления: если мне нужно было получить таблетку для того, чтобы горло прошло, я должна была назвать маме именно это кодовое слово. И одновременно с этим мама могла сказать отцу: «Когда ты это сказал, ты сделал мне больно!», – хотя я никогда не видела, чтобы от произнесенных фраз у кого-то появился синяк, или хотя бы горло саднило. Позднее это понятие приобретало все более ясные и конкретные очертания и форму, чему способствовали накапливающийся жизненный опыт и учеба в медицинском университете.

Пытаюсь вспомнить, как звучит определение боли с точки зрения традиционной медицины. Я уже не помню точное определение, но в общем смысле это отражение любой формы страдания, будь то физического или эмоционального. Чувство боли защищает нас от разных опасностей, потому что является верным показателем того, что что-то пошло не так. Если не обладать таким даром, как способность ее испытывать, при первой же неприятности легко погибнуть, ведь тяжелые травмы и увечья останутся не замеченными: можно получить пулю в ногу и попросту идти дальше, оставляя на асфальте кровавые следы.

Таким образом, испытывать боль, в том числе моральную и психологическую, нормально, – это характеристика во всех отношениях здорового человека. И одновременно это чувство – главный маркер того, что что-то идет не так.

Мы все испытываем боль.

Первое, что хочется сделать, чтобы избавиться от боли, найти хорошую таблетку, приняв которую через пятнадцать минут можно будет забыть о ней надолго, а лучше навсегда и никогда не вспоминать. Но, даже ведя речь о страданиях физических, головной боли, сломанном ногте, да о чем угодно, приняв таблетку, мы перестаем ее чувствовать, но будем помнить всегда ее вкус и запах, обращаясь к архивным полкам своей памяти, и она услужливо достанет оттуда целое досье, в котором уже залиты кофе и разъедены пылью детали, окружавшие в тот миг: какой был день, солнечный или нет, какое время года, цвет надетой одежды, – но в деталях будет описано, какие эмоции в этот момент сменяли друг друга, что точно ты чувствовал, насколько сильно, а также характерные оттенки той самой боли, которую ты узнаешь из тысячи, если она повторится, хоть больше вроде и не болит.

С душевной болью все обстоит сложнее. Наш мозг устроен так, что, подобно заезженной пластинке, может, смакуя, проигрывать и проигрывать снова все то, что вызвало жгучую нестерпимую боль в сердце. При этом, в отличие от боли физической, по умолчанию он не архивирует самые толстые и старые тома страданий на самые высокие и пыльные полки, а, подобно усердному библиотекарю, оставит их на видном месте, зная, что пытливый читатель в скором времени запросит их снова, а потом еще и еще, пока не решит, что выгоднее оформить подписку с доставкой книг на дом или попросту все их купить, а не ходить каждый день в библиотеку по нескольку раз, тем более, что ночью она не работает.

Вот на этом этапе любитель чтения попадает в ловушку, его любимые книги в круглосуточном доступе, и можно в любой момент открыть любую понравившуюся главу.

В моем представлении психолог – тот человек, который может дать пинка засидевшемуся на работе библиотекарю и помочь запинать зачитанные и ветхие книги на те же самые далекие стеллажи, где лежат давно затертые ощущения от разбитой в детстве коленки.

Но, если подписка оформлена или покупка свершилась, и книги уже доставили домой, то они теперь неразлучны с их автором, и, начиная с этого этапа, психолог должен быть практически волшебником, чтобы, перечитывая вместе с ним главу за главой, хотя бы попытаться уговорить его отказаться от покупки. Какова вероятность того, что, изливая в течение часа историю своей жизни малознакомому человеку, он оставит свои любимые затертые старенькие книжки у него? Или выбросит их в контейнер за углом? Я не знаю. Мне это не удалось.

Если сейчас эти строки видит кто-то, не понимающий о каких книгах идет речь, то это во всех отношениях счастливый человек. Скорее всего у него много веселых и задорных историй в загашнике, а самое плохое воспоминание – это когда родители в детстве ставили в угол за плохое поведение. Увы, я заочно завидую таким людям, в моей жизни и ближайшем окружении их нет. Я бы не стала верить тем, кто говорит, что искренне радуется чьим-то успехам, если у самих все с точностью до наоборот. Как правило, те, кто радуется искреннее остальных, скорее всего желают, чтобы эти радости незаметно (или заметно) перекочевали к ним, оставив предыдущего владельца у разбитого корыта, ну или не у разбитого, а хотя бы менее добротного и прочного.

Тот же, кому довелось пережить боль, несоизмеримую размеру душевных сил, всегда носит ее с собой за пазухой. Сначала это всего лишь тонкая брошюра, и вес ее совсем невелик, поэтому иногда он забывает на время о ее существовании. Но однажды, все еще тонкая книжица, начинает скользить под курткой, стремясь упасть вниз. Он резко одергивается и ловит ее, попутно вспоминая содержание. Проходит время, и книжки начинают вываливаться уже отовсюду: из-под куртки, штанин брюк, не заправленной в брюки рубашки, сбиваются в толстые тома и сборники сочинений, а он, подобно многорукому Шиве, ловит их с завидным успехом и возвращает на место, прижимая ближе к телу, пока под весом этой ноши не падает вниз и уже не может встать. И вот тогда он уже не способен чувствовать новую боль, а это значит, что, проходя следующее испытание, может нанести себе увечья, угрожающие жизни.

Так вот, до того, как он упал, выхода только два: забыть, где лежат книжки памяти, и поэтому не взять их с собой в следующий раз при выходе из дома, или же найти вора, который исключительно идеи ради вламывается в дома, и попросить его их украсть, а затем и сжечь.

Принимая таблетку от физической боли, мы купируем нервные окончания, иннервирующие те или иные мышцы. Пытаясь заглушить страдания душевные, мы должны ослепнуть, чтобы не иметь возможности читать. В поисках спасительной слепоты, как правило, мы запасаемся новыми брошюрами, да и не только мы, а зачастую организовываем литературные вечера с нашим самым близким окружением.

Я долго пыталась забыть боль обиды, когда в детском возрасте меня жестоко наказала мама за проступок, не доступный для понимания пятилетнего ребенка. Когда затылок встречал железные и деревянные препятствия, я видела только его – красный цвет, цвет старого облупившего газового баллона, который стоял в коридоре. Точно такой же оттенок красного был у крови, капающей из рассеченной губы на нарисованные на полях сельской газеты каляки-маляки. Потом я долго не любила красный цвет. Нет, скорее я его боялась. Мне казалось, что я теряюсь на фоне красной одежды, выгляжу бледно, нелепо и жалко, как когда-то в детстве, и этот цвет съедал меня и лишал уверенности в себе. Сейчас я понимаю, что дело было в том, что это был тот самый оттенок красного, который заставлял меня снова и снова ловить ускользающие книжицы из-под милого детского платьица.

А потом я полюбила другой оттенок красного – цвет бордо и других сортов красного винограда. Пребывая в любви от одного оттенка красного и в ужасе от другого, я на время обретала божественную слепоту, а потом снова зачитывала свои записи до дыр, смакуя каждую подробность. И я так боялась этих литературных вечеров, что слепота постепенно становилась моим привычным состоянием, выходить из которого не было ни желания, ни сил. Регулярно на мой прикроватный столик приносили новые книги для ежедневного чтения, и они были так прекрасны, если часть страниц заштукатурить в красивый цвет пино нуар.

Но чем больше страниц закрашено красным, тем ближе тебе к сердцу эти записи и тем больнее их читать.

Увы, любовь к раскраскам в зрелом возрасте далеко не так безобидна, как детское развлечение. Со временем ты хочешь раскраски побольше и потолще, чтобы было что красить, чтобы было больше того самого оттенка красного, запасаешься сначала карандашами, потом фломастерами, и вот в твоих руках гуашь…

И именно красный цвет, стоящий перед глазами, изначально привел меня в заботливые руки психологов. Первый такой опыт был сходен первой любви. Ты в наивной жадности ловишь каждое слово поддержки, одобрения, внимаешь советам, щедро льющимся на протяжении сеанса, а потом следуешь полученной инструкции, уже выйдя из состояния эйфории в свое обычное небытие. Но тем не менее тогда, в юности, это, хоть и на время, сработало. Мне стало легче.

К сожалению, далеко не в каждом случае у случайного или не очень слушателя оказывается достаточно усердия и компетентности, чтобы вытащить нутро своего подопечного наружу, и советы остаются очень плоскими и поверхностными. Так однажды чуть не рухнула моя собственная семья и окружавшая меня на тот момент хрупкая видимость стабильности. Да, в то время мой замок из песка еще не готов был быть снесенным волной неизбежных фактов, слишком слепы были мои глаза. Услышать слова собственного ребенка: «отдай меня в детдом», «я не могу терпеть в доме этого мужчину» было равнозначно ножу в спину, ведь я же стараюсь, думала я. Но слишком сильна была жалость к себе, и она в результате заглушила все доводы разума.

В тот период наша, как мне казалось, семья переживала очередной кризис по классическому сценарию притирки ребенка и отчима. Когда, пережив крушение одного брака, возникает острое стремление поскорее ворваться в другой в надежде обрести опору и избавиться от чувства одиночества, мы не думаем о том, что ненароком можем обречь в это самое одиночество своих детей, которые не выбирали этого человека в качестве соседа по квартире и совершенно не планировали делить с ним быт. Но все мы в глубине души эгоисты.

Если повезет, и рядом окажется взрослая самостоятельная личность, которая готова брать на себя ответственность (а это значит, держать ответ за свою семью), то рано или поздно проблема решается и получается вполне себе счастливая ячейка общества. Гораздо хуже привести домой эмоционально незрелого ребенка, который по уровню интеллекта, жизненного опыта и эмпатии находится где-то между кальмаром и утюгом.

И вот мы обратились к семейному психологу, одному из тех счастливчиков, обладающих волшебной палочкой, способной исправить любые дефекты. Тогда я не хотела понимать, что проблема гораздо глубже, чем простой конфликт и притирка характеров, поэтому полученные мной на первых же сеансах советы срочно подать на развод я ожидаемо восприняла в штыки. На тот момент спросить совета мне было не у кого, все мои контакты с внешним миром ограничивались работой, а все окружающее пространство было заполнено исключительно обязанностями жены и, к сожалению, в меньшей степени матери, потому что «на что ты рассчитывала, когда выходила замуж?». И так случилось, что семейная терапия плавно перетекла от одного специалиста к другому.

Второго специалиста, уже психотерапевта, выбрал мой муж, с которым он уже имел опыт общения в прошлом. И, как ни странно, я услышала то же самое уже от него, но в другой интерпретации. Не нужно было рушить мой замок. Я оглянулась и увидела, что его итак уже нет или вовсе не было, а его красные песчинки от разрушенных кирпичей разнеслись по ветру и сыпятся в глаза идущих мимо прохожих.

Пора было посетить офтальмолога.

Но, как говорится, истина в вине.

Всем известно, что человек – существо социальное, и что ему делать, если он останется один? В моем случае самое простое и очевидное решение – заменить привычное окружение красным цветом. Еще больше и больше, тогда под призмой тусклого света блеклых красных ламп этот мир не кажется таким далеким и враждебным. Однако выключить этот свет потом вовсе не так-то просто. Ты прячешь его от окружающих яркими цветами одежды, умными речами, и только ты знаешь, что происходит на самом деле.

В попытках нажать выключатель и увидеть, что за окном уже рассвело, начинаются новые сеансы психотерапии. Что толкает людей ее посещать? По-моему, простая истина, психолог или психотерапевт – прежде всего человек, слушатель, и если он есть, то страх одиночества становится не таким сильным, ведь вас уже двое.

На сей раз посещение специалиста дало свои плоды. В этот период плохо было настолько все, что лучше, чем я есть, показаться у меня уже не получилось, и я наконец смогла посмотреть на себя со стороны. Словно в колышущейся ряби мутной воды затянутого тиной болота, я разглядела ее, жалкую и еле живую сущность, которая с открытым ртом ждет и довольствуется любыми отходами, которые в нее забрасывает такое же жалкое и зависимое существо. Это был для меня новый вид боли, неведомый раньше, ведь я не знала себя такой, как же так: есть стабильная работа, внешне кажется, что тоже все в порядке, а я при этом жалкое зависимое существо? Тяжело принять такую правду. А еще большие страдания вызывает тот факт, что при глубоком анализе выясняется, что в тебе с малых лет заложено отрицание любых жизненных принципов нормального и психологически стабильного человека, то есть того, кто не испытывает боль постоянно. Навязанные с детства ложные стереотипы без должной трансформации по неизбежно тернистому пути взросления приводят к череде бед, разочарований, разрушенных надежд, а потом бросают в пучину одиночества и безвыходности, конца и края которых не видно до самого горизонта.

Однажды на сеансе с моим последним на сегодняшний день психотерапевтом Виктором мы разбирали основные черты уверенной личности. Меня убеждали в том, что человек вправе совершать ошибки столько, сколько их нужно, чтобы найти правильное решение. Задаюсь мыслью, сколько людей принимает этот принцип для себя? Кто из нас не возвращается снова и снова в памяти к событиям многолетней давности, анализируя свое поведение, изменив которое, не терзало бы до сих пор жгучее чувство стыда? И сколько таких ошибок можно совершить и сколько искать этот путь, чтобы не сойти с ума и не свести с ума окружающих?

Одним из распространенных заблуждений человека является то, что, пытаясь взять на себя часть проблем другого, он непременно ему помогает. Оказывается, где-то в мире счастливых людей, все работает с точностью до наоборот, и это право человека самому решать свои проблемы. Но как понять границы между уверенностью человека и эгоизмом?

А еще мы обсуждали, что можно менять свои решения и нарушать договоренности. Это вообще, как?

Моя голова до сих пор отказывается принять все эти советы, потому что финальная картина правильного восприятия жизни и окружающих у меня не складывается никак, наверное, уже слишком позднее время для глобальных изменений. Ведь, исходя из этих принципов, получается, что здоровый и уверенный в себе человек не может быть хорошим в общепринятом смысле этого слова. А те люди, общение с которыми из-за тех же самых принципов разрывалось без особенного сожаления, – это как раз психологически здоровые люди, живущие для себя, без боли и тяжести, скорее всего не имеющие выраженных дурных привычек или зависимостей. Хотела бы я стать одним из них? Безусловно. Смогу ли? Нет.

Да и вообще, даже соглашаясь с мнением людей, имеющих психологическое образование и опыт работы, нужно принять и тот факт, что, если какие-либо принципы не были заложены и надежно закреплены еще в детском мозге, в зрелом возрасте это чаще всего лишь утопия. Я придерживаюсь тех взглядов, что люди не меняются кардинально. Меняется обертка, а вкус остается тем же.

В реальной жизни, какими бы не были благими намерения и насколько не прогнозируем полученный результат, чувство вины от сделанного выбора, как правило, никуда не исчезнет, если не будет достаточно аргументов того, что все-таки он и был самым правильным.

Милая старушка в очень преклонном возрасте осталась одна в большом городе и пустой квартире, дети далеко, внукам тоже ездить каждый день, и не по разу, было сложно. Нагрянули возрастные изменения, началась сперва легкая амнезия, потом проблемы в быту, и решение самых простых задач стало делом практически невыполнимым. Дальше – больше: постоянное самотравмирование, сломанные руки и ребра, ярко выраженная чудаковатость. На семейном совете было принято решение о переезде бабушки к дочери, находящейся очень далеко от дома, в котором она проживала на протяжении последних тридцать лет. Ей был обеспечен хороший уход, забота и ласка, внимание семьи. Что могло пойти не так? Никто не думал, что смена обстановки спровоцирует резкое прогрессирование тяжелой деменции, и некогда веселая старушка по сути превратится в лежачего пациента со спутанным сознанием. И чувство вины, пусть и непреднамеренной, будет терзать всех участников того семейного совета до конца дней. Я тоже никогда не справлюсь с этой болью.

И многие – многие другие истории из жизни, в том числе моего ближайшего окружения.

Виктор на каждом сеансе учить меня перестать бояться говорить: «Я не знаю». Это значит, что я могу принимать решение, даже если не знаю точно его последствий. Ни у кого из нас нет ответов на любые вопросы, мы не экстрасенсы и не метеобюро; а раз их нет, значит, мы не знаем, какие проблемы можем создать другим людям, и мы имеем право этого не знать. Значит, как бы там ни было, в последствии не может быть и угрызений совести от неверно принятых решений. Но кого мы называем людьми, следующими этому принципу? Бессердечными, эгоистами. Если кто-то не терзается чувством вины, если в результате его, пусть и непреднамеренных действий, пострадали другие люди, он непременно удостоится общественного порицания людей с повышенным уровнем эмпатии. Но экспертное мнение психотерапевта говорит о том, что это один из путей обретения душевного покоя. Я так не могу. А кто-то может?

Единственное, что я принимаю для себя, так это то, что никто не вправе никого судить. Но принятие этого принципа внутри себя – основное, с чем лично я борюсь долгие годы. Практически невозможно побороть навязанное в детстве поведение, согласно которому правильно руководствоваться общепринятыми правилами и мнением более важных и мудрых. Но, если я так и не смогу поменять это в себе, я все еще имею силы воспитать своих детей сильными и уверенными в себе личностями, не зависящими от мнения и суждений окружающих людей.

Пройдя этапы взлетов и падений, кабинеты хороших и не очень психологов, испробовав на себе ассортимент антидепрессантов и транквилизаторов, мной была избрана единственная хоть сколько-нибудь работающая на моей буйной голове сейчас модель – это внушение. Наподобие программ телепередач, которые, систематически повторяясь в эфирах, вкладывают в голову зрителя определенную точку зрения на отдельные события, я обзавелась собственным оратором. И я убеждена, что это может сработать не только на мне. Хорошо бы найти курс аудио или видео лекций эксперта в области психологии, который будет приятен, чья речь не раздражать, а подача материала не вызывать скуку и существенно не расходиться с концептуальными взглядами на жизнь. Я слушала и смотрела такие видеозаписи в течение нескольких месяцев на протяжении абсолютно всего времени, что находилась дома одна, на комфортной для уха громкости. Вскоре я заметила, что со временем мысли, которые пытается донести лектор, становятся фактами, переходящими в желание применить их и в своем обычном поведении.

Второй немаловажный результат – нет необходимости слушать звенящую тишину, отскакивающую от стен, потому что в это время одиночество практически не ощущается.

На мне такое «вправление» мозгов работает получше встреч по расписанию со специалистом в реальной жизни, причем работает бесплатно, главное подойти ответственно к выбору материала.

Я верю, что настанет день, когда ясные мысли лектора с онлайн-канала совместно с регулярными визитами к психотерапевту на долгое время уменьшат для моих глаз яркость цвета красного газового баллона и хотя бы приглушат желание ослепнуть, чтобы разучиться читать.

Я верю, что мою душу еще можно спасти…

Запись № 2. Любимое время года – красный

Не всегда лето для ребенка – это праздник.

Я не очень хорошо помню каждое из них, потому что одно было похоже на другое, и окончания этого славного времени года я неизменно ждала с большой надеждой хотя бы потому, что мне нужно будет гораздо меньшее времени находиться дома. Для кого-то дом – это надежда и приют, но для меня – противный липкий страх и растущее чувство тревоги. Мне больше подходила школа – здесь меня хвалили за отличные оценки, и в ней были мои друзья, а вот дома у меня друзей не было.

На дворе стоял конец тяжелых во всех отношениях девяностых годов. Времени, когда практически каждый выживал, как мог, перебиваясь с копейки на копейку. Моя семья не была исключением, поэтому мысли и чувства взрослых были сосредоточены только на решении простых вопросов: что есть, что надеть и где найти на это денег.

Я жила в маленькой деревеньке на окраине одного из регионов нашей необъятной страны со всеми причудами и особенностями жизни в подобном месте. Бескрайние поля, в которых невозможно заблудиться, как бы далеко от дома ты не ушел, потому что видно все до самого горизонта, все три месяца лета – палящее солнце, которое уже с самого раннего утра дает о себе знать и не отпускает до поздней ночи.

Но, даже когда становится совсем темно и слышен только редкий лай собак и стрекот сверчков, воздух в комнате остается настолько горячим, что невозможно уснуть, и для погружения в заветное царство Морфея приходится постоянно вертеть подушку то на одну сторону, то на другую, чтобы хотя бы одна успевала немного остыть.

Каждое утро летом начиналось с одного и того же ритуала – гигиенических процедур у старенького рукомойника, висящего на улице, и как же было приятно окатить прохладной водой уже успевшее вспотеть от жары лицо!

Дальше взрослые составляли примерный план на день, который никогда не начинался с развлечений, и до вечера ждали те или иные дела по хозяйству, работа в огороде, на усаде или в полях, а если повезет, то уход за животными, которых мы растили в своем дворе.

Я никогда не боялась работы и не пыталась ее избежать, потому что хотела помогать своей матери, которую любила безмерно. Но, насколько сильно я ее любила, настолько сильно боялась. В моем случае любовь и страх шли рука об руку все годы моего детства, поэтому я старалась ее любить на максимальном, насколько это было возможно, расстоянии.

Я очень быстро смекнула, что сколько-нибудь спокойно могу жить, если лишний раз не буду никому напоминать о своем существовании, не буду проявлять излишней инициативы и делать только то, что говорят. В большинстве случаев это срабатывало, и, если что-то шло не так, я могла отделаться всего лишь выпущенными в мой адрес нелестными эпитетами, это могли быть всего лишь «Дура!», «Лошадь большая!», и ко всему этому я была готова, ведь, как правило, это не влекло за собой ничего большего. Тогда можно было произнести слова извинения, не вдаваясь в подробности, и жить дальше.

Моя мама прекрасна во всех отношениях. Она самый умный человек, которого я знаю, при этом еще и красивая, работящая женщина. Она всегда принимала возникающие на ее пути трудности с достоинством, и никогда я не слышала от нее и намека на жалобы на судьбу. Мама всегда все успевает: за многие километры ходить каждый день пешком на работу, потом, вернувшись, ухаживать за скотом и огородом, хотя это очень тяжелый физический труд даже для мужчины. Ее уважают все и везде – на работе и в нашей деревне, ведь она очень образованная и много всего знает о жизни. Но, будучи требовательной к себе, она еще более жесткая к окружающим, а со мной, к сожалению, ей не очень повезло.

Я бы очень хотела стать лучше и понравиться ей, но от моих стараний становилось только хуже. Наверное, я родилась уже с дефектом внешности и характера, потому что данные мне поручения всегда заканчивались полным провалом, или же результат был настолько неудовлетворительным, что ничего большего, кроме сравнения с кем-то из живущих в нашем дворе подопечных, я заслужить не могла.

Это стало понятно уже в пятилетнем возрасте, когда меня забрали жить от бабушки обратно домой. К тому времени у меня уже была родившаяся несколько месяцев назад младшая сестренка Аленка, и мне в первую же неделю после переезда был дан шанс проявить себя и хоть чем-то помочь родителям, но я не справилась и с этим. Только приехала, а уже фиаско.

Я сидела на ковре на полу с какой-то старенькой деревенской газетой, пожелтевшей от времени и пыли, постепенно разъедающей страницы. На тот момент я уже умела читать, чем очень гордилась, но рост урожая пшеницы в сравнении с прошлым годом меня волновал не сильно, гораздо интереснее было рисовать собственные иллюстрации к происходящим событиям и узоры на полях, чем я вплотную занялась, старательно прикусив язык.

– Яна, присмотри за сестрой, я пойду воду согрею, – сказала мне мама. – Ей нужно подгузник поменять, главное, чтобы, пока меня нет, она ничем плохим не испачкалась.

Я согласно кивнула и на время отложила в сторону ручку. Боясь даже моргнуть, я сторожила детскую кроватку, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Прошло пять минут, десять, потом пятнадцать, а мамы все не было. Малыш не предпринимал никаких попыток испачкаться, поэтому мне постепенно начало становиться скучно, ведь случая стать героем-спасителем, заслужив тем самым благодарность и похвалу, никак не представлялось.

В какой-то момент мое внимание снова привлекли рисунки на полях, и я сама не заметила, как продолжила выводить узор ручкой.

Внезапно я услышала крик и детский плач, но я не успела поднять глаза и выяснить, в чем дело. Меня пронзила жгучая боль в области нижней части лица, и я не сразу сообразила, что произошло. Я посмотрела вверх, и, увидев красную ладонь мамы, я начала переживать, что возможно она обо что-то ударилась, поэтому так нахмурены ее брови, а глаза полны гнева. Она что-то кричала, но я не понимала ее, потому что в ушах стоял звон, оттенки которого смешивались в моей голове с щиплющим противным ощущением в области губ.

– Ты что, даже на это не способна, дрянь?!

Слезы потекли по моим щекам, и от этого щипать стало еще сильнее. Потом я увидела Аленку в кроватке и поняла, что произошло. Все слова в мою сторону оказались справедливыми: пока я занималась творчеством, она успела испачкаться в своих же детских испражнениях. На меня, действительно, нельзя было ни в чем положиться.

Я опустила глаза и поняла, что мой рисунок безнадежно испорчен. Кровь, смешавшаяся со слезами, разъела мой красивый узор, он превратился в болото неясного красно-сине-фиолетового цвета, но мне было уже все равно. Он мне больше не нравился.

– Прости меня!.. – пыталась я исправить положение, но тщетно, меня уже никто не слушал.

– У меня течет кровь… – продолжила я.

– Не придумывай! – ответила мама.

Я поняла, что моя вина слишком велика, чтобы ее можно было бы загладить так легко. Я действительно дрянь, хотя даже не знаю, что это значит.

Мне повезло, потому что после того, как Аленку помыли, она успокоилась, и дальше с ней ничего страшного не произошло.

В тот день я приняла первое серьезное в жизни решение никогда больше не допускать подобных ошибок и быть всегда начеку. Я очень боялась того, что меня снова могут отправить жить далеко от матери.

Спустя немного времени, мне снова начали доверять серьезные дела, например, я должна была укладывать сестренку спать и следить за ее дневным сном. Мне даже казалось, что у меня получается, потому что один месяц лета сменил другой, а меня больше не обзывали и не наказывали.

Иногда я слышала, как бабушка просила маму оставить меня в покое, может быть, все-таки я вела себя не слишком хорошо, но меня спасал от справедливого возмездия еще более опытный и мудрый человек в нашей семье. Но, кажется, я была настолько неисправима, что очень скоро допустила еще одну роковую ошибку.

Я часто с бабушкой ходила кормить домашних птиц. Мне нравилось смотреть, как, обгоняя друг друга, утки и куры бегут к кучке пшена, перемолотой скорлупы яиц или пшеницы. Потом с недюжинным аппетитом под довольное кудахтанье, крякание и стучание клювов все яства сметались с земли, и довольные птицы шли дальше по своим пернатым делам.

В то лето так дела обстояли со всеми птицами, кроме одной, которая как раз высиживала птенцов, готовясь стать матерью. К ней мы с бабушкой ходили отдельно, насыпая в баночку горстку пшена прямо возле гнезда. Рядом с ней всегда стояло белое блюдце чистой воды.

Одним злосчастным летним днем родители куда-то надолго уехали вместе с моей младшей сестрой. Бабушка тоже куда-то запропастилась, и я была дома одна.

По моим ощущениям прошло уже очень много времени, а взрослых все не было. Я начинала беспокоиться, ведь у нас еще столько дел, куры не кормлены, обед не готов. И тут я вспомнила про бедную курицу-наседку, которую, наверное, уже давно пора кормить, а про это, похоже, все попросту забыли. Но только не я.

– Как же меня похвалит мама! – решила я и, довольная своим очень правильным и своевременным решением, отправилась в сени за пшеном.

Придя во двор, я поняла, что спохватилась вовремя, ведь корм уже практически закончился. Я насыпала немного и, нагулявшись во дворе, пошла домой дожидаться родителей и справедливую похвалу за проявленные бдительность и чувство ответственности.

Вскоре вернулась бабушка. Я ее предупредила, что уже не нужно кормить наседку, так как все сделала сама. Бабушка назвала меня молодцом, и, воодушевившись еще больше, я стала ждать домой маму.

Родители вернулись поздно. Практически сразу по возвращению мама отправилась проверять и кормить домашних животных, а я тем временем с нетерпением ждала родительских объятий и ласкового поглаживания по голове.