Читать онлайн Свет твоих глаз бесплатно

1. Эдуард. Путаница

Когда женщина опаздывает на свидание – это простительно. Я прекрасно понимаю, что девушкам, в отличие от нас, мужчин, приходится тратить много времени на то, чтобы сделать прическу, макияж. А еще у женщин есть какое-то необъяснимое, но широко распространенное убеждение, что женщина просто обязана опаздывать на свидание, вынуждать мужчину ждать и ни в коем случае не приходить первой. Этакая маленькая слабость. Женское кокетство. Поэтому опоздание на пятнадцать минут за опоздание я никогда не считал, если мне предстояла романтическая встреча.

Но в случае, когда женщина идет устраиваться на работу, все эти задержки не уместны. Жаль, что далеко не все девушки это понимают. И я уже второй раз за два дня в этом убедился. Претендентка на должность домработницы, которую я ждал вчера, не просто опоздала. Она вообще не появилась, и даже не сочла нужным позвонить и извиниться. Моя сегодняшняя посетительница тоже запаздывала уже на полчаса.

Злиться и негодовать на непунктуальность девицы я не считал нужным. Сидел в домашнем рабочем кабинете за ноутбуком, рассматривал картинки, которые прислал дизайнер. Мой завод готовил к выпуску новую коллекцию настенной плитки. Три варианта, объединенных общей концепцией. Варианты немного отличались друг от друга цветовым решением.

Детально рассмотрев все изображения, я откинулся на спинку кресла, закрыл усталые глаза. Заметив, что я пошевелился, Найджел, лабрадорский ретривер, отдыхавший у порога, тут же вскочил с коврика, подошел, пристроил мне на колени тяжелую голову, вздохнул протяжно: погладь меня, хозяин! А лучше пошли погуляем!

Пожалуй, я бы даже вышел на свежий воздух, но в душе все еще теплилась надежда, что хотя бы одна из двух женщин, которых я надеялся впустить в свою квартиру и в свою жизнь, сегодня придет. Пусть даже позже назначенного.

Пока размышлял, ждать или не ждать, и что делать, если вторая посетительница так и не явится, раздалась трель домофона.

Я взвился с кресла, как черт из табакерки. Торопливо зашагал к двери. Найджел потрусил следом, недовольно ворча на ходу: ты что, хозяин? Какая муха тебя укусила?

– Найджел, фу! Тихо! – шикнул я на парня.

Не хватало еще, чтобы он испугал долгожданную визитершу.

Вот, кстати, упущение: забыл сказать маме, которая взяла на себя заботы по подбору моего домашнего персонала, что нужно обязательно выяснять у претенденток, как они относятся к собакам. Если, не приведи Боже, мне однажды придется выбирать между Найджелом и женщиной – мой выбор будет однозначным: женщине придется уйти.

Я нажал на кнопку домофона. Сказал в динамик «открыто» и трижды повернул ручку, отпирая замок. Девушка поднялась на пятый этаж быстро. Даже металлическая дверь с уплотнителями не помешала мне расслышать стук ее каблучков по ступеням лестницы.

Лифта в доме не было, и я был этому даже рад. Меньше лишних шумов вокруг. Слух чем дальше, тем больше становился для меня главным источником информации об окружающем мире. Я знал, что однажды только он и останется. Нет, вру. Будут еще запахи, тактильные ощущения. Но они сообщают нам о мире намного меньше, чем глаза и уши. Я это уже проверил, и теперь знал точно.

Поскольку входную дверь я оставил приоткрытой, посетительница звонить не стала. Вошла. Замерла на пороге, будто решая: остаться или сбежать, пока не поздно?

Интересно: что ее так напугало – моя черная трехдневная щетина, татуировка на все правое плечо или темные очки, которые в солнечные дни я носил даже в квартире?

– Здравствуйте. Я опоздала, простите, – произнесла девушка приятным мелодичным голосом.

Я поневоле смягчился. Во-первых, было приятно, что первым делом она признала свою вину и попросила прощения. Во-вторых, мне понравился ее бархатный альт и ненавязчивый запах легкой туалетной воды, который коснулся моего носа вместе со сквозняком, устремившимся от все еще распахнутой двери к открытому окну.

– Да, опоздали. Спрашивать, почему – не буду. Но очень надеюсь, что больше подобное не повторится, – я подпустил в голос металлических ноток.

– Не повторится! – заверила девушка. – А где Виктория? Вроде бы я с ней общалась по телефону…

– Виктория – моя мама. Искала вас, скажем так, по моему поручению. Может, все же пройдете?

– Да, конечно. – Девушка закрыла дверь и двинулась ко мне.

Я дождался ее, подхватил под локоть, чтобы отвести в свой кабинет.

– Собак не боитесь?

– Нет. А кто у вас?

– Найджел! – окликнул я.

Пес выглянул из-за угла, вопросительно гавкнул в ответ.

– Ой! Лабрадор! – восхитилась посетительница, и завоевала себе еще пару очков в моем личном рейтинге. – Его можно погладить? Он не разозлится?

– Можно. Он будет рад. Найджел, гости! Встречай!

Я отпустил локоть девушки, позволил ей и Найджелу встретиться самостоятельно, а сам стоял и наблюдал за их знакомством.

Девушка сделала пару шагов навстречу псу, немного замедлилась, когда тот, неловко подкидывая зад, бросился ей навстречу. Наклонилась, протянула ему открытую ладонь. Найджел тут же ткнулся в нее носом.

– Привет, красавчик! – второй рукой девушка аккуратно почесала лабрадора между ушами. – Какой ты славный!

Найджел открыл пасть, плюхнулся на хвост, вывалил розовый язык: заулыбался. Гостья ему понравилась. Я мысленно добавил к ее рейтингу еще пару баллов.

– Кстати, а что у него с лапкой? – продолжая ласкать пса, поинтересовалась девчонка.

Наблюдательная! И вопрос, по идее, бестактным не назовешь. Вполне объяснимое любопытство – без брезгливости, без осуждения.

– Не выросла. Он родился таким, – я постарался говорить как можно более ровно.

Нельзя показывать, что тема врожденных болезней имеет для меня особое значение. Суррогатной матери, которая будет носить моего ребенка, знать о моих проблемах совсем не обязательно! Впрочем, скорее всего, она все равно узнает, но пусть это произойдет потом, как можно позже.

– Не самая страшная потеря, правда, Найджел? – девушка присела возле пса на корточки, обхватила его за шею, зарылась пальцами в гладкую палевую шерсть.

– Думаю, Найджел бы с вами согласился. Однако, вы ведь ко мне пришли, а не к нему, – напомнил я посетительнице о цели ее визита.

– Да, простите. – Она тут же выпрямилась, обернулась ко мне.

Мы оказались лицом к лицу, и я смог, наконец, ее разглядеть.

2. Эдуард. Должница поневоле

Девушка оказалась темной шатенкой с голубыми глазами. Завораживающее сочетание! Правильные черты, нежный овал лица, чуть заостренный подбородок – и по-детски открытый доверчивый взгляд. То ли из-за этого взгляда, то ли из-за свежести, исходившей от всего ее образа, она показалась мне совсем юной. Года двадцать два, не больше. А ведь мы с Викторией договаривались, что на роль суррогатной матери будем искать претендентку старше двадцати пяти!

– Кстати, забыл представиться. Эдуард Евдокимович, – я снова подцепил девушку за локоть и повлек через гостиную к дверям кабинета.

Договор ждал там, составленный лучшими юристами края и ожидающий подписей обеих сторон.

– Вероника.

– Что? – кажется, я слишком увлекся своими мыслями и прослушал слова посетительницы.

– Меня зовут Вероника. Можно просто Ника.

– Да. Теперь услышал. А сколько вам лет, Ника? – показаться бестактным я не боялся. Сейчас я – заказчик, клиент, а не кавалер на свидании.

– Двадцать восемь. – Нику мой вопрос не смутил и не возмутил, и ответила она на него без колебаний и ненужного кокетства.

Неужели в этот раз маме Вике удалось отыскать молодую женщину, чьи мозги оказались не отравлены дурацкими цитатами из соцсетей и не промыты самопровозглашенными гуру, открывающими в женщинах женственность, денежные потоки и прочие чакры?

– Вы выглядите значительно моложе. – И комплимент, и констатация факта, и еще одна проверка: как воспримет мои слова, как на них ответит?

– Спасибо. Это от мамы. Хорошая наследственность.

Твою мать! Я сжал женский локоть так, что Ника чуть не взвыла от боли и попыталась вывернуться. Отпустив ее руку, я втолкнул девчонку в свой кабинет, а сам вцепился в дверной косяк, переводя дыхание, словно после удара под дых.

«Спокойно! Она ничего не знает! Она не может ничего знать!» – я повторял себе эти слова раз за разом, пока черный туман в голове не рассосался, не втянулся куда-то в дальние уголки извилин мозга.

– Вам плохо? – гул в ушах стих, и я расслышал озабоченный голос гостьи.

– Все нормально. Я справлюсь. Присядьте к столу.

Сам я тоже добрался до стола и плюхнулся в широкое эргономичное компьютерное кресло. Схватил бутылку питьевой воды, которая всегда стояла рядом с рабочим местом, сделал прямо из горлышка несколько жадных глотков. В мозгах прояснилось окончательно.

Я отставил бутылку в сторону. Глянул на Веронику. Она сидела напротив и молча наблюдала за мной.

– Думаю, Ника, вы обсудили с Викторией основные моменты? Она должна была объяснить вам, чего я от вас жду.

– Да, я все поняла. Не вижу ничего сложного… нормальная работа, ничуть не хуже других.

– Я рад, что вы так к этому относитесь. – Девчонка говорила настолько уверенно, что я немного удивился.

На душе стало муторно и неприятно. Все-таки суррогатное материнство – довольно сомнительная штука с точки зрения этики и морали. Но, когда не видишь другого выхода…

– Что ж, тогда вот договор, – я придвинул девушке заранее подготовленную папку. – Изучите, и, если все устраивает – подпишите.

– Я так понимаю, там все стандартно?  – переспросила Вероника.

– Само собой.

На самом деле в стандартную заготовку мои юристы внесли несколько небольших изменений, призванных защитить как меня, заказчика, так и исполнителя.

Вероника произнесла что-то среднее между «угу» и «гм», достала из папки пачку бумаг и принялась их пролистывать. Именно пролистывать – не читать. Я понял это по тому, как быстро переворачивались под ее пальчиками белые страницы. Зря она. Договора нужно читать внимательно. Тем более, что никто в шею не гонит. Хотя, что я знаю о девчонке? Может, она владеет техникой скорочтения?

Пока я забавлялся тем, что пытался угадать, какое у Ники образование и чем она зарабатывала на жизнь до того, как решила стать суррогатной матерью, сама девушка долистала договор до конца. Взяла ручку, которую я ей любезно придвинул, и оставила внизу последнего листа договора размашистую подпись. У моего отца, профессора, и то автограф смотрелся не так солидно.

– Готово, – сообщила, передавая мне оба экземпляра.

– Хорошо. Сейчас тоже поставлю подписи. Можете пока изучить дополнительное соглашение. Думаю, нам придется обсудить изложенные там условия, чтобы прийти к консенсусу.

– Еще и соглашение? – Ника растерялась.

– Да. Оно в той же папке, в отдельном файле.

Вероника полезла в папку. Я без спешки перелистал придвинутые мне стопки. Поставил первую подпись. Собрался ставить вторую, и тут моя посетительница резко отодвинулась от стола, отбросив от себя соглашение и глядя на него, как на отвратительную, покрытую струпьями и слизью жабу. Найджел, лежавший на пороге кабинета, вскочил, подбежал к ней, начал тыкаться в колени.

– Что это? Что за бред?! – дрожащим шепотом произнесла девушка, отталкивая ладонью собачью голову.

– Найджел, фу! Иди ко мне! – я отозвал пса и лишь потом заговорил с Никой. – Что вас так испугало?

Задавая вопрос, я забылся и попытался взглянуть на Нику прямо, но, разумеется, ничего не увидел. Пришлось отвести взгляд в сторону, чтобы иметь возможность наблюдать за ней хотя бы боковым зрением. Со стороны это смотрелось так, будто я не желаю смотреть на собеседника и нарочно отвожу взгляд. Темные очки с зеркальными стеклами до какой-то степени спасали от этой неловкости.

– «Исполнитель доверяет заказчику в выборе клиники и специалистов, которые будут наблюдать за состоянием здоровья суррогатной матери…» – процитировала Вероника, и уже окрепшим голосом заговорила: – Какая суррогатная мать? При чем тут я? Что за бумаги вы мне подсунули?!

– Те самые, которые вы прочли и подписали! В чем дело, Вероника?! Хотите еще раз взглянуть на основной договор? –  я категорически не понимал, что происходит.

Откуда столько недоумения и возмущения? Зачем Вероника пришла, если теперь делает вид, что впервые слышит о том, в какой услуге я нуждаюсь?

Ника придвинулась обратно к столу, дрожащей рукой подгребла к себе уже подписанный договор и взялась снова перечитывать его – на этот раз очень медленно и внимательно. Она напряженно сопела. Бумага шелестела в ее дрожащих пальцах. Найджел тоненько поскуливал: чуял, как медленно, но верно накаляется атмосфера…

– Это недоразумение, – Вероника уронила руки с договором на колени, уставилась на меня. Голос ее звучал требовательно и почти обвиняюще. – Чудовищное недоразумение!

– Вероника. Какое может быть недоразумение, если вы общались с Викторией, которая не могла не сообщить вам, с какой целью разыскала и пригласила вас?

– Виктория говорила, что вам нужна домработница! – выкрикнула Ника отчаянно. – И я отозвалась именно на это объявление!

– Вы. Домработница? – я окончательно перестал понимать, что происходит.

С чего вдруг молодая и очень хорошенькая женщина в довольно дорогой одежде – а я даже в теперешнем своем состоянии мог отличить одежду приличного бренда от турецко-китайского ширпотреба – претендует на должность помощницы по хозяйству?

– Претендентка на вакансию домработницы должна была явиться вчера, – припомнил вслух. – Но не пришла и даже не перезвонила.

– Я же сказала, что опоздала! – голос Вероники звенел отчаянием. – Попросила прощения!

– Опоздала – почти на сутки, – я не сумел удержаться от упрека и даже легкой иронии.

Рейтинг девчонки в моей невидимой табели о рангах рухнул, разлетелся карточным домиком. Это кем надо быть, чтобы явиться спустя сутки после назначенного времени, ничего не объяснить, а потом еще и подписать договор, толком даже не прочитав его?

– Вы должны аннулировать договор! Порвать его! Расторгнуть! – Вероника вскочила, бросила бумаги на стол и оперлась на них ладонями, требовательно глядя мне в лицо. – И вообще, могли бы смотреть на меня, когда я с вами разговариваю!

Не мог бы. Но это ее не касается. Да уж, с таким несерьезным отношением к жизни ей и правда только помощницей по хозяйству работать.

– Я. Вам. Ничего. Не должен! – я тоже встал. Глянул на Веронику с высоты своего роста. Сто девяносто три сантиметра, на минуточку. – А вот вы мне – уже должны. Ребенка – или огромную неустойку в случае преждевременного расторжения договора. Что выбираете, Вероника?

3. Вероника. Невезучая

«Исполнитель доверяет заказчику в выборе клиники и специалистов, которые будут наблюдать за состоянием здоровья суррогатной матери…»

После двух ночей без сна глаза слипались, голова казалась тяжелой, а вместо мозга в черепной коробке лениво ворочался и переливался густой кисель.

Смысл прочитанного дошел до меня не сразу. Но когда дошел…

Я сорвалась. Впервые за двадцать восемь лет жизни позволила себе повысить голос. Причем – на чужого человека. Мрачного незнакомца, который был выше меня на голову и на полметра шире в плечах.

– Вы должны аннулировать договор! Порвать, расторгнуть! – кричала ему в лицо, чувствуя, как меня начинает колотить крупная дрожь.

Он рассчитывает, что я соглашусь родить ему ребенка?

Да ни за что!

Я больше никогда, никогда не буду рожать!

Потому что терять – это слишком. Нет, даже не больно – страшно.

Боль может прийти, а может – нет. Ко мне она так и не пришла. Или я совсем разучилась ее чувствовать. Но та ночь, когда не стало моего маленького сына, поселилась во мне навечно. И пусть вокруг рассветы и закаты менялись местами, весны превращались в лета, а осени – в зимы, мне казалось, что все это где-то в другой вселенной.

А я по-прежнему жила там. В той ничем не примечательной майской ночи, когда мой сын все еще был со мной. Брал грудь, болезненно прикусывая сосок прорезавшимся зубиком. Хныкал и капризничал – как всегда, когда чувствовал, что я нервничаю из-за того, что наш папа снова где-то задерживается…

– Я. Вам. Ничего. Не должен! – рев раненого бизона вернул меня в действительность.

Я захлебнулась – криком, подступающими слезами. Почувствовала, как подгибаются колени.

«Вы должны мне ребенка или огромную неустойку», – сквозь гул в ушах донеслись до сознания жесткие бескомпромиссные слова.

И взорвали меня снова, хотя казалось, что взрываться уже нечему.

– Неус-с-с-тойку? – произнесла я свистящим шепотом. – Будет вам неустойка, господин Скворцов!

Вынула со дна сумочки пачку купюр. Бросила в лицо нависающему надо мной мужчине. Тот даже не моргнул. Отшатнулся только тогда, когда я нечаянно задела ногтем его подбородок.

– Что вы творите, Вероника? – рявкнул раздраженно.

– Расплачиваюсь! Всю жизнь расплачиваюсь за собственную доверчивость! Ну что, вам этого хватит?!

– Это не так делается…

– Мне все равно – как! До свидания! – я рванулась прочь, споткнулась о трехногого лабрадора, который бросился мне в ноги, потеряла равновесие и рухнула на пол.

Из глаз хлынули слезы.

Навалилось все разом: так и не пережитая горечь потери. Обида на бесчувственного бывшего мужа и на свекровь, которой хватило жестокости обвинить меня в смерти ребенка. Бесконечная усталость. Страх перед будущим, которое разрушилось так неожиданно и так глупо… отчаяние – глухое, безнадежное, безразмерное.

Найджел тыкался мне в подмышку, поскуливал, будто что-то понимал и даже сочувствовал. Хозяин кабинета стоял, не двигаясь, за своим столом и молчал. А я ревела, икая, прикусывая кулак, и не могла остановиться. Мне впервые было все равно, что подумает обо мне другой человек. Незнакомец, который одной фразой сковырнул корочку с вечно кровоточащей раны на моем сердце.

***

Наверное, прорыдавшись, я нашла бы в себе силы, чтобы встать, оправить одежду, вернуть себе чувство собственного достоинства и уйти прочь, гордо задрав подбородок.

Однако Эдуард Евдокимович не стал дожидаться, когда я справлюсь с собой. Я не слышала, как он приблизился. Почувствовала только, как сильные руки обхватывают меня за талию, разворачивают, поднимают над полом и прижимают к прикрытой тонкой тенниской груди.

– Я отнесу вас в гостевую спальню, Вероника. Вам нужно отдохнуть. Поговорим позже, – прогудел у меня под ухом низкий голос мужчины, исходящий, казалось, от всей его грудной клетки. – Дайте знать, когда будете готовы к конструктивному диалогу.

Гостевая спальня располагалась на первом этаже двухуровневой квартиры, которой владел Скворцов. Он внес меня в затененное помещение, сгрузил на кровать. Вышел, не закрыв за собой дверь, чем-то погремел в кухне, объединенной с гостиной. Хлопнул дверцей холодильника. Вернулся в спальню, катя перед собой сервировочный столик.

– Здесь вода, чай, сахар, молоко и печенье, – сообщил моей спине: я отвернулась лицом к стенке сразу, как только мужчина снова возник на пороге. – Можете перекусить. Возможно, ваша вспышка вызвана низким уровнем сахара в крови.

Я лежала, слушала его размеренную речь и цеплялась за все ее недостатки, чтобы не перестать злиться, не позволить себе чувствовать благодарность к человеку, который внезапно решил пожалеть меня, как… как, наверное, жалел своего трехногого пса.

Пока Эдуард Евдокимович нес меня на руках, а потом сервировал угощение, приступ паники и отчаяния немного отступил. Как только мужчина вышел, я села на постели, потянулась к бутылочке с водой. Пара глотков холодной жидкости помогли справиться с комом в горле, но вызвали новый приступ дрожи в теле.

В квартире Скворцова было прохладно из-за гуляющих по ней сквозняков: хозяин, несмотря на конец осени, предпочитал держать окна приоткрытыми. Я замерзла. К тому же, он был прав: я не ела с прошлого вечера. Почти сутки.

Пожалуй, горячий чай поможет согреться и окончательно прийти в себя.

С этой мыслью я снова потянулась к столику. На нем стояла высокая черная чашка с матовыми боками, чайник с кипятком, две коробки дорогого чая в пакетиках – черного и зеленого, и коробка маффинов.

Чай я выбрала черный. Бросила пакетик в чашку, залила кипятком, подергала за ниточку, чтобы вода скорее закрасилась. Потом убрала пакетик и, подумав, долила в чашку молока.

Мы с мамой всегда пили чай с молоком. Но свекровь, впервые увидев, как я доливаю себе в чашку молоко из пакета, вздернула тонкую, как ниточка, бровь, и заявила, что портить благородный напиток – признак дурного вкуса. «Ника, отвыкай от своих плебейских замашек, – потребовала она тогда. – Ты теперь не девка из народа, а член нашей семьи».

Сейчас я налила себе молока из протеста и даже с каким-то злобным удовлетворением: как мне нравится, так и буду пить! И пусть кто-то попробует мне указывать!

Указывать было некому. Я сидела на краю постели, сутулясь и поеживаясь, лязгала зубами по краю чашки и торопливо заглатывала терпко-сладкую горячую жидкость, которая обжигала небо и блаженными волнами тепла стекала в сжавшийся от голода желудок.

Кстати, есть и пить в постели моя бывшая свекровь также считала недопустимым.

Первую чашку чая я выпила быстро и без ничего. Немного согрелась. Колотун, сотрясавший все тело, отступил. Тут же заварила вторую порцию, а пока она настаивалась, вскрыла коробку с маффинами. Выбрала два: один с заварным кремом, второй – с шоколадным. Положила себе на блюдце. Вот и завтрак.

Стянула с кровати плед, укуталась в него. Откусила сразу добрую половину маффина и, жуя, задумалась. По всему получалось, что Эдуард Скворцов ждал сегодня не меня, а какую-то другую женщину. Она не явилась, зато приехала я, и он принял меня за нее. Вполне понятная ошибка. Но, потом, когда стало ясно, что я – не та, за кого он меня принял…

Почему мужчина отказался уничтожить контракт? Почему принялся настаивать на том, чтобы я стала суррогатной матерью? Что ему мешает спокойно подыскать другую кандидатуру? Он куда-то торопится? Поиски затянулись, и он отчаялся?

…Маффины провалились в желудок один за другим, а я почти не почувствовала их вкуса. Взяла третий, пообещав себе, что это – последний. С фигурой у меня проблем не было, поправиться я не боялась, но сладости – не лучшая пища, когда ты не ел почти сутки.

Голод отступил. Нервная дрожь – тоже. Им на смену пришел стыд за собственную несдержанность. Я накричала на Скворцова, закатила ему истерику! Прекрасное начало знакомства. После такого он просто обязан выставить меня прочь. Зачем ему домработница-истеричка?

Отсиживаться в спальне и дальше не имело смысла. Мне следовало пойти, извиниться за недостойное поведение и попытаться договориться с Эдуардом Евдокимовичем спокойно. Я объясню ему, что опоздала не по своей вине. Попытаюсь убедить, что не гожусь на роль суррогатной матери. Не может быть, чтобы он не внял доводам разума!

Однако странно, что мужчина постоянно отводит взгляд в сторону. Трудно обращаться к щеке собеседника – это сбивает, лишает уверенности. Кажется, что тебя не слушают и не слышат. Вот что у него за манера такая?!

Я встала. Заправила постель. Пошла к дверям, толкая перед собой сервировочный столик. Прямо за порогом обнаружился лабрадор. Я чуть не споткнулась о его огромную тушу. Похоже, он стерег меня. Может, чтобы не сбежала?

– Пусти меня, Найджел, – попросила пса. – Дай пройти.

На звук моего голоса из кабинета выглянул Эдуард Евдокимович.

– Найджел, ко мне, – отозвал своего трехногого цербера. – Вам лучше, Вероника?

Ну вот! Он снова разговаривает со мной, глядя куда-то в сторону!

– Да, спасибо. Простите меня. Я никогда раньше… это не в моих привычках – падать на пол и рыдать. Я вообще не плакса.

– Я так и понял. – Скворцов медленно наклонил голову.

Зато я не поняла: он искренне принимает мои извинения, или в его словах кроется ирония? По неподвижному лицу мужчины разобраться, серьезен он или шутит, было невозможно. Впрочем, не важно. Как бы то ни было, нужно продолжать разговор.

– Эдуард Евдокимович, я опоздала на целый день не по своей вине. Вылет задержали на шесть часов, и поезд, на который были забронированы билеты, ушел без меня. Следующий пришлось ждать почти сутки!

– У вас нет мобильного телефона?

– Телефон есть, но ваш номер… я его потеряла. Пыталась дозвониться Виктории, но она не в сети.

– Мои родители отправились в США на две недели. У отца там симпозиум и несколько лекций. Думаю, когда вы звонили Виктории, она была в небе над Атлантикой.

Скворцов приблизился, забрал сервировочный столик, принялся разбирать остатки моей трапезы. Молоко – в холодильник. Чашку и блюдца – в посудомоечную машину. Я внимательно наблюдала за ним, поэтому заметила, что и на предметы мужчина не смотрел впрямую. Все время – искоса. И еще ему не всегда удавалось сразу взять в руку нужный предмет. Пару раз он промахивался и ловил воздух.

Что за черт? Он же не слепой, это точно!

– Эдуард Евдокимович, – я вернулась к разговору. – Все, что случилось – это череда нелепых совпадений и случайностей. Мы с вами оба стали жертвами стечения обстоятельств. Если вы откажете мне в месте домработницы – я пойму. Но, пожалуйста, не вынуждайте меня добиваться расторжения контракта на суррогатное материнство через суд! Давайте все решим сами!

Я очень хотела быть убедительной. Кажется, даже перестаралась и почти сбилась на умоляющий тон.

– Случайностей не бывает. – Скворцов протер столик, откатил его к окну, и так и остался стоять там, прислонившись пятой точкой к подоконнику. – Вероника, вы – молодая женщина. Среди ваших документов я обнаружил санкнижку. Судя по записям в ней, вы абсолютно здоровы. Пока вы… отдыхали, я успел подумать и решил предложить вам переходный вариант.

– Это как? – я устала стоять, подпирая дверной косяк, прошла в кухонную зону и уселась возле обеденного стола. – От чего и к чему мы будем переходить?

– Вы претендовали на вакансию помощницы по хозяйству с проживанием…

– Да.

– Из этого я делаю предположение, что жить вам негде. – Эдуард вопросительно приподнял бровь.

– Да. – Отрицать не имело смысла.

Идти мне и правда было некуда. Свое единственное жилье – мамину однокомнатную квартиру в бараке, подлежащем сносу, я продала за бесценок. От бывшего мужа мне достался только фольксваген жук, и тот не новый. Его я тоже продала перед отъездом из родного города.

– Вот видите, – Скворцов устало вздохнул. Похоже, разговор ему давался не легче, чем мне. – Оставайтесь здесь. Я готов нанять вас в качестве домработницы и дать оплачиваемый испытательный срок длительностью в две недели. За это время вы успокоитесь, подумаете и решите, стоит ли обращаться в суд, чтобы расторгнуть контракт на суррогатное материнство.

– Значит, вы не откажетесь от него? – я не выдержала, встала, прошлась по гостиной, заставляя себя дышать ровно и не срываться на крик. – Откуда такая жестокость? Вы понимаете, что я буду ненавидеть вас все это время?!

– Богатых людей всегда кто-то ненавидит. Зато я смогу быть уверенным в том, что вы не строите планов, как выйти за меня замуж.

Он это серьезно?!

Я уставилась на Скворцова во все глаза. Его лицо сохраняло мрачную неподвижность. Не было похоже, чтобы он шутил. У меня голова пошла кругом от ощущения нереальности происходящего.

– Вы… очень странный человек, Эдуард Евдокимович. Я вас не понимаю. – Признание вырвалось раньше, чем я успела подумать, стоит ли его озвучивать.

– Я и не рассчитывал, что вы поймете. – Теперь в голосе мужчины мне послышалась тайная горечь. И мне вдруг очень захотелось понять его!

Счастливым Эдуард Скворцов не выглядел, хотя жил в шикарных хоромах и явно не бедствовал. Я передернула плечами, скидывая напряжение: зачем мне чужие печали? Своих, что ли, мало?

– Почему две недели? – переспросила, просто чтобы потянуть время.

Предложение Скворцова было… милосердным. За полмесяца у меня будет шанс снять скромное жилье в Яснодаре и найти другую работу.

– Через две недели вернутся мои родители. – Мужчина опустился на корточки, начал поглаживать Найджела, который присел у его ног. – Мама сможет заняться поисками новой домработницы.

Странно! Что ему мешает самостоятельно подыскать новую кандидатуру?  Впрочем, мне это и правда на руку. Разумеется, на суррогатное материнство я не соглашусь, но скажу об этом через две недели. А пока пусть Скворцов считает, что я согласилась подумать.

– Хорошо. Вы меня убедили, – кивнула согласно, хотя Эдуард смотрел не на меня, а на своего пса. – Вернемся к этому разговору через две недели. А пока давайте я что-нибудь приготовлю на ужин?

4. Эдуард. Новые договоренности

Мама Вика рассказывала, что в детстве я никогда не мог пройти мимо брошенных котят и щенят, выпавших из гнезда птенцов и прочей беспомощной живности. Поэтому в нашем доме то и дело появлялись разные зверушки, которых мы с мамой Викой, а потом и с младшим братом кормили, растили, выхаживали, чтобы после пристроить в добрые руки или выпустить на волю – как в случае с галчатами.

Казалось бы, теперь, в тридцать два года, мне пора было уже поумнеть и избавиться от этой привычки. Однако совсем недавно, около трех месяцев назад, я приобрел трехногого лабрадора. Теперь же собирался совершить что-то вообще невероятное: приютить девушку, которая попала в беду.

То, что попала – сомневаться не приходилось. Ну не поедет человек, у которого все хорошо, через пол страны с Урала в Яснодар, чтобы устроиться домработницей! Останется там, где семья, друзья, люди, с которыми работал и приятельствовал. Где знает, как все устроено, куда бежать и кому звонить в случае неприятностей.

А еще не будет женщину, у которой все хорошо, разрывать от страха, горя и отчаяния всего лишь по той причине, что ей предложили суррогатное материнство. Вероника на мысли о беременности и материнстве среагировала слишком бурно. Но при этом подтвердила, что здорова и при желании могла бы родить. Ну, и как это понимать?

И да, я помню, что среди моих ровесников популярно движение чайлдфри. Тех, кто не считает рождение ребенка высшей целью и обязательным этапом жизни. Вот только Вероника к ним явно никакого отношения не имеет.

Ох, удружила мама Вика! Нашла, называется, помощницу по хозяйству.

По-хорошему, следовало бы и в самом деле порвать случайно подписанный договор и выставить Веронику вон из своего дома. А потом позвонить Аделаиде Павловне – своей бессменной секретарше, сорокавосьмилетней красивой и мудрой женщине, и попросить ее найти мне новую домработницу.

Вот только… рука не поднялась так поступить.

Вероника показалась мне искренней и открытой. А к своим тридцати двум я научился это ценить, особенно в женщинах. А еще она казалась потерянной, ослабленной и слишком худенькой. Хотелось отогреть ее, откормить, как бездомного котенка. Поэтому я нашел повод, чтобы удержать девчонку при себе: предложил испытательный срок и время подумать насчет контракта. По тому, с каким облегчением она согласилась, понял, что угадал.

– Вернемся к разговору о суррогатном материнстве через две недели, – согласилась Ника. – А пока давайте я что-нибудь приготовлю?

Это было хорошее предложение. Только готовить у меня было не из чего: в продуктовые магазины я заходил редко, в холодильнике держал минимальные запасы. В рабочие дни предпочитал питаться в столовой своего завода, где можно было и позавтракать, и пообедать, и даже поужинать: работала она до восьми вечера.

В выходные дни заказывал доставку из любимого ресторана.

– Вы машину водите? – озадачил Веронику вопросом.

– Да, это было одно из требований, которое Виктория указала в объявлении, – девушка перестала бегать от стены к стене и снова примостилось на стул возле обеденного стола. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что, прежде чем готовить, нам придется закупиться продуктами, а для этого – съездить в гипермаркет. Готовы прокатиться?

– Да, если вы подскажете дорогу. – В голосе девушке звучало то ли сомнение, то ли невысказанный вопрос: отчего бы мне самому не сесть за руль.

Отвечать на незаданный вопрос я не торопился. Вместо этого отдал новообретенной домработнице первую команду:

– Пока я буду переодеваться, пройдите в кабинет и соберите деньги, которые разбросали по полу. Думаю, они вам еще понадобятся.

– Х-хорошо, – Вероника направилась к кабинету.  – Извините еще раз.

Говорить, что все нормально, я не стал: ничего нормального в том, что произошло, не было. Просто кивнул и пошел наверх, на второй этаж – собираться.

Спустился буквально через пять минут. Обнаружил, что Вероника уже обулась, надела короткую приталенную куртку и даже, кажется, успела причесаться.

Найджел, увидев, что я собираюсь уходить, рванул к дверям, приплясывая и поскуливая. Он привык, что без него я выхожу из дому только по утрам, когда отправляюсь на работу, и был уверен, что и в этот раз возьму его с собой.

– Найджел, ты дома! – сообщил парню.

Пес соглашаться не спешил. Старался выскользнуть мимо меня в приоткрытую дверь, жался к ногам, поскуливал.

– Мы скоро вернемся, Найджел! – пообещала ему Вероника.

Ей мой лабрадор, похоже, поверил. Вздохнул протяжно, отошел на два шага и улегся, пристроив морду на лапы.

Я захлопнул за собой дверь, электрический замок которой самостоятельно дважды щелкнул, запираясь. Отыскал перила, взялся за них одной рукой и нащупал ногой первую ступеньку. Их высоту я знал, а потому дальше спуск пошел веселее. Если Вероника и заметила небольшую заминку, то ничего не сказала – решила проявить такт.

Пожалуй, я был ей за это благодарен. Но теперь, когда стало понятно, что девушка задержится в моей жизни самое малое на две недели, пришла пора кое-что ей объяснить.

– Ника, – окликнул ее ровным голосом.

– Да? – донесся из-за плеча ее ответ. Она спускалась следом.

– Давай перейдем на «ты». Мы почти ровесники. Можешь звать меня Эд.

– Хорошо… Эд.

Вдох-выдох. Я усилием воли задавил волнение и заставил свой голос звучать по-прежнему ровно:

– Ты, наверное, заметила, что у меня есть проблемы со зрением.

Ника ответила не сразу. Если бы не шаги и сопение за спиной – решил бы, что она отстала или исчезла.

– Заметила, – в ее голосе прозвучала настороженность. – Только не совсем поняла, какие. Это из-за них вы не смотрите в лицо собеседнику?

– Да. С недавних пор я не вижу то, на что напрямую направлен мой взгляд. А еще перестал различать красный и зеленый цвета.

Я умолк, дожидаясь, пока девушка поймет сказанное и как-то обозначит словами, что она обо всем этом думает.

– Значит, вы не можете сказать, какого цвета моя куртка? – вместо этого спросила она.

– Для меня она темно-серая, – не останавливаясь и не оглядываясь, ответил я.

– Получается, и водить машину вы не можете, – догадалась моя проницательная домработница.

– Не могу.

Я из последних сил старался говорить спокойно.

Это было очень нелегко. За руль я сел в шестнадцать. С восемнадцати уже гонял на собственной тачке. Даже пару раз участвовал в ночных гонках. Приблизительно тогда же набил тату на плечо. Это был непростой период отделения от родителей.

Отец не готов был признать меня взрослым, противился любым идеям и талдычил только об учебе. Спасибо маме Вике, которая встала на мою сторону, убедила отца прислушаться ко мне и выделила половину необходимой суммы для открытия интернет-магазина стройматериалов. Вторую половину после недельных раздумий все же выделил отец.

– Наверное, когда больше не можешь сесть за руль – это… как потерять что-то важное? – задумчивый голос Вероники выдернул меня из омута воспоминаний.

– А ты как думаешь, Ника? – я резко остановился, развернулся к девушке.

Она не успела притормозить, врезалась в меня и второй раз за день оказалась в моих объятиях. Злость, вскипевшая в груди после ее неосторожных слов, тут же улетучилась, сметенная ощущением хрупкости приникшего ко мне женского тела. Господи, какая же она… тонкая! Кажется, ветер дунет посильнее – и ее унесет.

Впрочем, нет. Тонкая, да не везде. Женские округлости, предназначенные для выкармливания младенцев, у Вероники явно имелись, и сейчас упирались в мою кожу так, будто между нами не было нескольких слоев ткани. А еще я видел их боковым зрением – тем единственным, которое у меня было.

Я вдохнул поглубже, пытаясь скинуть наваждение и усмирить внезапное желание ощутить эти округлости в своих руках… Ноздрей снова коснулся аромат женского тела – тонкий, нежный, чувственный. В паху еще больше потяжелело.

Стоп! Я не должен испытывать влечение к своей домработнице! Нельзя охотиться прямо в своем гнезде!

– Держись за перила, Вероника! – я жестко отстранил девушку от себя, отвернулся и поспешил вниз.

Легкие шаги за спиной подсказали, что домработница спускается следом.

До машины мы добрались молча.

Я выудил из кармана ключ от машины, передал девчонке.

– Иди за руль, – нарушил напряженную тишину.

Ника без слов забрала связку, нажала кнопку разблокировки дверей и устроилась на водительском месте. Я обошел машину спереди и уселся рядом.

– Прости за резкость. Это от неожиданности, – произнес примирительно.

– Да. Неожиданностей сегодня выше крыши, – согласилась Ника. – Так куда ехать?

5. Эдуард. Идеальная пара

Дорогу до «Короны» – самого популярного гипермаркета Яснодара, Веронике подсказывал навигатор. Я же закрыл глаза, прислонился затылком к подголовнику и пытался привыкнуть к стилю вождения девушки. Давно заметил: как человек водит машину – так и сам движется по жизни.

Ника, как по мне, вела автомобиль слишком осторожно и правильно. Впрочем, она вся казалась чересчур правильной. Так, будто не жила, а постоянно сдавала экзамен. Я мог только догадываться, как это непросто, и сколько сил отнимает.

Но вот она успешно припарковала мой темно-синий джип на стоянке возле магазина.

– Приехали, – ее голос прозвучал робко. Она что – решила, что я уснул, и теперь опасается меня разбудить?

– Угу. Идем. – Я выбрался из салона.

Дождался, когда Ника закроет машину и подойдет. От протянутого мне ключа с брелоком отмахнулся:

– Оставь у себя. На эти две недели мерседес в твоем распоряжении. Завтра оформим доверенность.

Вероника замялась, потом, видно, сообразила, что мне автомобиль нужен только при условии, что к нему прилагается водитель, неловко кивнула и спрятала ключ в дамскую сумочку, которую прихватила с собой.

– Я никогда не была в гипермаркетах, – призналась зачем-то.

– Тогда держись за меня, – я подал ей руку. – Вместе не заблудимся.

Девчонка доверчиво уцепилась за мой локоть, и я повел ее к раздвижным стеклянным дверям. Провел через турникеты, взял тележку на колесах.

– Справа – в основном хозяйственные товары, принялся объяснять на ходу. – Слева – продовольственные.

– А что ты предпочитаешь… любишь… из еды?

– Давай лучше скажу, чего точно покупать и готовить не стоит, – после недолгих раздумий решил я. – Не люблю гречку, горох, сельдерей и латук. Фрукты предпочитаю местные, не экзотику. Все эти дурианы с мангостинами хороши, только чтобы один раз попробовать.

– А сладкое? Выпечка? Я кексы могу и печенье…

– В небольших количествах – почему бы и нет. С удовольствием побалуюсь.

Услышав этот ответ, Вероника как-то расслабилась, повеселела.

Мы добрались до овощного ряда. Ника осмотрелась, отпустила мой локоть и рванула куда-то вправо. Я с тележкой мигом отстал от нее и тут же понял, что потерял девчонку.

Людей по вечернему времени было немало. Все они бродили от прилавка к прилавку, останавливались, двигались дальше. Я, как ни старался, не мог распознать среди них свою спутницу. Боковое зрение, и без того нечеткое, осложнялось выраженной близорукостью, от которой не спасали даже очки.

Куда идти? Где, и, главное, как искать Веронику, если все, что я вижу – это довольно смутные очертания рядов стеллажей и проходов между ними?

Внезапно вспомнилось, как меня, тогда еще шестилетнего пацана, родители взяли с собой на Привоз в Одессе. Надо сказать, они предупреждали, чтобы я все время держался рядом, объясняли, что могу потеряться. Но кто бы слушал этих занудных взрослых! Зато потом, когда понял, что потерялся – как же я испугался! Бегал между рядов, кричал, звал то маму, то папу, пока кто-то из взрослых не взял меня за руку и не отвел к будке возле администрации рынка, где сидел человек, делающий объявления. Там-то меня родители и отыскали…

Но сейчас я не шестилетний пацан! Бегать по рядам с криками «Ника! Ника!» точно не стану! Нет причин для паники. Я не потеряюсь. Дорогу и к кассам, и к машине способен найти самостоятельно. Вероника тоже взрослая женщина, разберется, куда идти.

Умом я все это понимал, но руки сами собой вцепились в ручку тележки, дыхание сбилось, сердце подскочило и заколотилось где-то в горле.

– Мужчина, вам тут медом намазано? Дайте подойти к прилавку! Я уже пять минут жду, когда вы с места сдвинетесь! – какая-то женщина совсем невежливо попыталась оттереть меня от ящиков с бананами.

– Да… простите.

Я заставил себя отодрать от пола ноги, которые будто вросли в каменное покрытие. Толкнул тележку, не заметив стоящего впереди мужчину. Тот обернулся, рыкнул недовольно:

– Смотри куда прешь!

– Простите. – Я напряг плечи, будто готовясь к драке, и заставил себя говорить таким же рычащим и недовольным голосом, давая понять, что грубости и наездов не потерплю.

Твою мать! Переться в гипермаркет в час пик было не лучшей идеей! Один я бы выбрался. С тележкой шансов не нарваться на очередное столкновение у меня почти не было. Бросить ее, что ли, и отправиться на парковку? В конце концов, должно же Веронике хватить ума поискать меня там?

– Эд! Вот ты где! Я тебя потеряла… – на мои судорожно стиснутые пальцы легла холодная женская ладонь.

Ника мигом развернула тележку, толкнула вперед. Я позволил девчонке рулить, а сам зашагал рядом, глубоко дыша и пытаясь расцепить сжавшиеся до скрипа зубы. Как же унизительно чувствовать себя беспомощным и зависимым! Как отвратительно понимать, что не можешь справиться с элементарной задачей – пройтись по рядам и выбрать нужные тебе продукты!

– С этого дня покупки полностью на тебе, – процедил сквозь зубы, стараясь скрыть и недовольство, и облегчение.

– Да-да. Наверное, так будет удобней, – поспешно согласилась Вероника. – Я должна была сообразить, что не стоит оставлять тебя…

Вот именно. Оставлять – не стоит. Плохо, что сам не сообразил, не предупредил. Казалось бы, уже привык к ограничениям, отчасти даже смирился с ними – и вот новое открытие, показывающее, как мало я теперь могу.

«Не раскисать! Держаться!» – приказал себе мысленно.

Захотелось напиться. Вдрызг, в зюзю. Так, чтобы хоть ненадолго забыть о том, в какую глубокую и темную задницу превращается моя жизнь. Но алкоголь мне строго запретили. Он мог ускорить процесс разрушения каких-то там клеток в глазах, резко ухудшить и без того паршивое зрение.

– В овощном нам больше ничего не надо? – я искоса глянул на Нику.

Ее присутствие рядом было для меня сейчас гарантом того, что я попаду домой без новых унизительных приключений.

– Нет. Идем за мясом. Ты не против, если я сделаю свиные отбивные? Это быстро.

– Пусть будут отбивные.

Мне было уже безразлично, что приготовит моя домработница. Найдется, чего в желудок закинуть – и ладно. Лишь бы поскорее выбраться отсюда, из этой толпы, в которой никто ни на кого не смотрит, никто ни с кем не считается.

Ника сжала мои пальцы, которые так и не отпустила, чуть крепче. Я понял, что это – молчаливое выражение поддержки и сочувствия. Похоже, девчонка верно угадала мое настроение. Больше она не отходила от меня ни на шаг. Сама толкала тележку, а я шагал рядом, держась за локоть девчонки, чтобы не отстать.

– Какая красивая пара. Наверное, давно вместе, – услышал женский голос откуда-то сбоку. Понял, что это о нас с Никой.

Ника тоже расслышала, смутилась, наклонила голову и немного ссутулила плечи. На душу накатила горечь: нет у меня пары, и не будет! Я не позволю себе стать обузой! Не стану ломать чью-то жизнь. Хватит того, что моя сломана.

Но Веронику нужно было подбодрить. Мне не нравилось видеть ее такой зажатой и поникшей.

– Эй! Выше голову. Улыбайся! – я обнял девчонку за талию. – Пусть завидуют! Может, я не настолько хорош, чтобы ты гордилась, что меня приняли за твоего мужчину…

– Ты лучше, чем… это я рядом с тобой… – сбивчиво забормотала Ника.

– А то, что тебя приняли за мою женщину, мне очень приятно! – договорил я.

– Правда?

– Истинная правда, – я не смог удержаться от улыбки.

Ника так трогательно прижималась к моему боку, словно искала у меня защиты… и ведь я мог бы дать ей эту защиту! Даже сейчас, даже вот такой, полуслепой – все равно мог бы!

Но – не должен. Пусть родит мне ребенка, а потом я позабочусь о ней. Обеспечу так, что она до конца жизни ни в чем не будет нуждаться. Захочет – выйдет замуж. Захочет – отправится путешествовать, заводить новых друзей, новые знакомства, искать себе дело по вкусу. Вряд ли работа помощницы по хозяйству – верх ее стремлений…

Вскоре тележка оказалась нагружена чуть не вровень с краями. Мы без приключений добрались до кассы, отстояли очередь, рассчитались и покатили к парковке.

Перегрузив пакеты с покупками в багажник, я с облегчением уселся на пассажирское сиденье. Снова закрыл глаза. Ника включила радиолу, поймала FM канал, на котором крутили что-то джазовое.

– Завтра я посмотрю, что у тебя есть из бытовой химии, возможно, придется докупить чистящих средств, – обратилась ко мне. В ее голосе слышался намек на какой-то вопрос.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, какой это был вопрос.

– Я сделаю дубликат своей банковской карты. Ты сможешь покупать все, что посчитаешь нужным.

– Ты всегда вот так сходу доверяешь совершенно незнакомым людям? – Ника пристегнулась, завела двигатель и плавно тронулась с места.

– А что тебя смущает? – открывать глаза я не стал.

От напряжения разболелась голова. Раньше я головными болями не страдал, и пока не мог привыкнуть к этому странному состоянию, когда думать и разговаривать приходится через боль.

– Ну… вдруг я попытаюсь потратить больше, чем необходимо. Или сниму сразу все деньги и уеду куда-нибудь.

– Ты ведь не настолько глупа, Ника, чтобы творить такие безумства? СМС-банкинг будет оповещать меня о каждом совершенном тобой платеже. Но это не значит, что ты не можешь купить себе какие-то женские мелочи вроде колготок. И продукты выбирай не только под мои вкусы, но и под свои. Ты не обязана под меня подстраиваться.

Мне стало смешно. Вот где, в какой глуши она жила, эта двадцативосьмилетняя женщина, что сумела остаться такой наивной? Ясно же, что при малейшей попытке обобрать меня она даже до вокзала не успеет добраться, как ее отловят и поволокут в обезьянник.

– Спасибо… – голос девчонки дрогнул, сломался.

Она что – реветь вздумала? Опять?!

6. Вероника. Вечер в новом доме

– Ты что – реветь вздумала? Опять?! – Эдуард Евдокимович приблизил ко мне лицо, глядя, по ощущениям, куда-то на подбородок.

– Нет. Все в порядке. – Я притормозила на выезде со стоянки, пропуская пару встречных машин.

Рука моего … нанимателя? хозяина?.. поднялась, прикоснулась к щеке. Теплые сильные пальцы скользнули по ресницам и тут же исчезли.

– Не ври. Вон, глаза на мокром месте.

– Ты отвлекаешь меня. Я за рулем. – Другого способа остановить нежелательные расспросы придумать не удалось. Но и этот сработал, как надо: Эд откинулся обратно на сиденье, замкнулся, закрыл глаза.

Мне стало стыдно: человек проявил внимание, а я оттолкнула его – наверное, резче, чем нужно. Но я не готова была откровенничать. Не сейчас и, наверное, не с ним – с мужчиной, которого вижу впервые в жизни.

Как вообще можно рассказать кому-то о том, как я жила? Как свекровь контролировала мои расходы – все до последней копейки? Муж денег не давал. А его мать, у которой был ключ от нашей квартиры, приходила каждый день, как на работу, и сразу же начинала проверку.

Заглядывала в холодильник и в кухонные шкафы. Спрашивала, чем я кормила ее драгоценного сыночка на завтрак, что собираюсь готовить на обед и на ужин. Ходила по комнатам, проверяя, протирала ли я пыль на подоконниках и на подлокотниках кресел. Открывала бельевые шкафы и смотрела, как разложены вещи. Решала, какие трусы и колготки мне носить, какие прокладки и тампоны покупать. Разумеется, выбирала самые дешевые. «Нечего переплачивать за такую ерунду», – говорила она.

И мне не оставалось ничего, кроме как молча брать из ее рук купленные на скидках дешевые предметы женской гигиены. Своих денег у меня не было: как только я вышла замуж, свекровь потребовала, чтобы я уволилась и сидела дома, ухаживая за ее драгоценным сыночком.

«Моя невестка никогда не будет прислуживать чужим людям, да еще из социальных низов! – твердила она. – Да и зарплата у соцработников копеечная! Было бы, чего ради надрываться!»

Все четыре с половиной года, пока длилось мое замужество, я не могла купить себе ничего такого, чего хотела бы сама. А тут… Эдуард Евдокимович не просто дал понять, что я могу покупать себе то, что хочу. Он разрешил мне тратить на это его деньги! Не в счет зарплаты, а просто так!

Я еще не знала, что именно куплю себе. Пока что всего лишь пыталась уложить в голове странную, непривычную и соблазнительно-сладкую мысль: я смогу сама выбирать себе вещи! Странно: почему даже после развода я продолжала покупать себе только то, что было одобрено властной свекровью?

Уезжая, точнее, спасаясь бегством из родного города, я думала лишь о том, чтобы оказаться как можно дальше от облеченной властью семейки и от их преследований. Задуматься о других свободах и возможностях мне даже не приходило в голову – ровно до тех пор, пока Эд случайной фразой не ткнул меня носом в эту самую свободу.

И теперь, сидя за рулем его новенького джипа, я старательно смаргивала набегающие слезы, а они все катились и катились, оставляя на щеках мокрые дорожки. И вместе с ними из меня выходило, вытекало по капле чудовищное напряжение, в котором, оказывается, я жила все это время.

– Через пятьдесят метров поверните направо, – навигатор дал очередную подсказку.

Впрочем, я и сама видела, куда поворачивать. Дом, в котором жил Эдуард Скворцов, был шестиэтажным и слегка возвышался над двухэтажными коттеджами и трехэтажными таунхаусами, которыми был застроен новый престижный микрорайон Яснодара.

– Приехали? – зачем-то уточнил Эдуард, открывая глаза. За всю дорогу он не произнес ни слова.

– Да. Сейчас припаркуюсь…

– Помнишь, где стояла машина?

– Помню.

– Ставь обратно на то же место. Оно закреплено за моей квартирой.

– Поняла.

Хорошо жить в престижном районе! Тут тебе и огороженный двор с шлагбаумом на воротах, и всегда свободное место на стоянке, и чистый подъезд с кодовым замком и цветочными горшками на лестнице.

– Ой! Могу я спросить?

– Разумеется. – Эд приподнял брови, показывая вежливое удивление.

– Я видела цветы в подъезде. Кто за ними ухаживает?

– Не знаю, – Скворцов равнодушно пожал плечами. – Мы платим жилищной компании, чтобы она сама решала такие вопросы.

Ну да, понятно. Мужчин такие вопросы вообще редко заботят. Когда кругом порядок – они его просто не замечают. Воспринимают, как должное и даже не догадываются, каких усилий стоит этот порядок поддерживать. Мой бывший муж, когда видел меня со шваброй в руках, всегда смеялся: «На шабаш лететь собралась, ведьма?» Другого способа применения швабры он, похоже, просто не знал. Скворцов – тоже сын богатых родителей. Наверное, и отношение к уборке у него такое же.

Домашних растений я в квартире Эда не заметила – ни в гостиной, ни в кабинете – нигде. А какой дом без цветов? Даже в дорогих гостиничных номерах стараются букеты ставить и деревца в кадках!

– У тебя нет аллергии на домашние растения? – я припарковала джип, вынула ключ из зажигания и отстегнула ремень безопасности.

– Не знаю. Думаю, нет. Я не аллергик. – Эд снова отмахнулся от моего вопроса, как от ничего не значащего.

Но я уже не могла остановиться. Идея приобрести хотя бы пару горшечных цветов завладела всем моим существом!

– Тогда я куплю пару растений в твою квартиру?

– Только при условии, что заберешь их с собой, когда соберешься уходить.

Эдуард произнес эти слова слишком безэмоционально, открыл дверцу и вышел из машины. Продолжать разговор о цветах он явно не желал. Но ведь и «нет» не сказал! А значит – можно! Слова Скворцова насчет того, что настанет день, когда я соберусь и уйду, я запомнила, но, увлеченная другими мыслями, не обратила на них внимания. Забрала из багажника два небольших пакета – самые большие и тяжелые Эд взял себе – и следом за мужчиной зашагала к подъезду.

Разумеется, я заметила, как он почти наощупь искал рукой перила, а ногой – первую ступеньку. И потом, когда мы поднялись на пятый этаж, он поставил пакеты на пол, пальцами нащупал замок и не с первого раза вставил ключ в скважину.

Все эти мелочи я отмечала и запоминала, так же, как и то, с каким независимым видом проделывал мой хозяин эти действия. Похоже, если бы я попыталась предложить свою помощь – он бы отказался. Он не хотел мириться со своей немощью. Не желал ни от кого зависеть хотя бы в этих вот мелочах!

Я его понимала. Знала, как много значит для человека возможность хоть что-то делать для себя самостоятельно. Не зря же до замужества я была соцработником, а потом, после развода, ухаживала за мамой, пока ее не отнял у меня повторный инсульт…

В ответ на наши шаги и звон ключей из-за дверей донесся заливистый лай: Найджел встречал хозяина. Как только дверь открылась – пес выскочил на лестничную клетку, путаясь под ногами, потыкался в руку хозяина, и только потом согласился вернуться в квартиру.

Мы с Эдуардом вошли следом. Эд отнес пакеты в кухонную зону. Вернулся к входным дверям. Взялся за мои чемоданы, которые так и стояли не разобранными у порога.

– Отнесу твои вещи наверх. Выберешь любую из свободных спален.

– Так, может, я тут, внизу? – мне показалось, что прислуге не место в тех же спальнях, где живет владелец квартиры и останавливаются его близкие друзья и родственники.

– Внизу спальня для тех, кто остается на одну-две ночи. Она маленькая. Там нет шкафов. Тебе будет неудобно.

Надо же! А я и не обратила внимания, когда отлеживалась там после приступа паники и отчаяния…

– Спасибо. Сейчас разложу продукты и поднимусь. – Неожиданная забота заставила меня затаить дыхание. Не привыкла я, чтобы мужчина думал о моих удобствах!

Эд кивнул и ушел, а я, вымыв руки, принялась разбирать покупки. Выкладывала на столы пакеты с огурцами, баклажанами и томатами. Распределяла на порции поменьше фарш и мясо, прежде чем отправить их в морозильную камеру – и наслаждалась. От всей души наслаждалась тем, что мы накупили всего, что только можно!

Мука, масло, яйца, молоко, сухофрукты, яблоки и разрыхлитель для теста. Пряная зелень трех видов – укроп, петрушка, мята. Сыр твердый в картонной упаковке и сыр мягкий в пластиковом ведерке. Я уже придумывала, что смогу приготовить из всех этих продуктов – ни перед кем не отчитываясь и не оправдываясь!

А потом буду смотреть, как пробует приготовленные мной блюда Эдуард Евдокимович Скворцов. Ему обязательно понравится! Даже вечно недовольная мной свекровь признавала, что готовить я умею.

Может, если я докажу Скворцову, что лучшей помощницы по хозяйству ему не найти – он согласится оставить меня в должности домработницы, даже когда я подам в суд заявление о расторжении контракта? Раз уж его не напрягает моя ненависть, которой я его пугала, и которой на самом деле не было и в помине!

– Вероника! Ты там в холодильнике застряла? Сколько еще копаться будешь?

Эдуард Евдокимович меня не дождался и решил поторопить. Без злобы, без раздражения.

Он стоял на верхней ступеньке лестницы – высокий, внушительный и безумно красивый в домашних трикотажных брюках и белой тенниске, с короткой модельной стрижкой и темной щетиной на волевом лице. Держался за перила и ждал, когда я отзовусь.

А у меня вдруг перехватило дыхание и заколотилось сердце, потому что более привлекательного мужчины я, кажется, не видела ни разу за двадцать восемь лет своей жизни! Встреться мы с ним пять или шесть лет назад – я мечтала бы выйти за него замуж и родить от него ребенка!

Но мы встретились слишком поздно. Ему не нужна жена – он сам сказал.

А я больше никогда не решусь рожать.

7. Эдуард. Разбитый бокал

Ника стояла внизу – я видел ее темный смутный силуэт на фоне светлой кухонной мебели – и не отзывалась. Замерла, затаилась. Я что – застал ее за чем-то таким, что она считает постыдным? Или, может, напугал ее своим появлением? Так, вроде, не кричал. Пытался пошутить.

Хотелось бы установить с девушкой, которая самое малое полмесяца проживет под моей крышей, приятельские, может, даже доверительные отношения. И я старательно делал все новые и новые шаги ей навстречу. Разрешил ей покупать всякие мелочи за мой счет, не стал возражать против цветов в горшках – мама Вика их тоже любит. Пусть у женщин найдется общая тема для разговоров. Глядишь, Вероника проникнется и передумает расторгать контракт на суррогатное материнство, когда поймет, что малыш, которого она могла бы родить, попадет в очень хорошую, дружную семью.

Но Ника каждый раз умудрялась удивить меня своими реакциями. В машине – заплакала. Теперь вот стоит молча…

– Ника? – снова окликнул девушку.

– Да… иду, – ее голос прозвучал напряженно.

Ну, хотя бы отмерла, двинулась в сторону лестницы. Найджел, стоявший у моих ног, тут же заплясал, замахал хвостом, заскулил тоненько, приветствуя Нику.

Она одолела десяток ступеней, погладила пса, потом выпрямилась:

– Какую комнату ты решил мне выделить?

– Свободны три спальни. Одна справа и две слева. Выбирай любую.

– А твоя где?

– Первая справа.

Ника заглянула в три свободных комнаты, потом схватила за выдвижные рукоятки свои чемоданы на колесиках и покатила их во вторую спальню по левой стороне – подальше от моей. Я пожал плечами и пошел следом. Если ей так будет спокойнее – пусть. Посягать на ее личное пространство у меня намерения не было.

– Обрати внимание, – придержал ее за локоть, – в конце коридора три двери. Левая ведет в гардеробную и кладовку. Средняя – в ванную. Правая – в туалет. Еще один совмещенный санузел на первом этаже, слева от входа. В гардеробной можешь разместить часть своих вещей.

– Ага, спасибо. – Ника аккуратно высвободила локоть из моей ладони, толкнула дверь в спальню. – Я… хотела бы остаться одна. Обещаю, что только переоденусь и сразу спущусь. Ужин…

– Не торопись. Можешь принять душ. Мы с Найджелом будем внизу, – я постоял пару секунд на пороге спальни, в которую девчонка уже вкатила свои чемоданы, а потом позвал собаку и, как обещал, пошел к лестнице.

Посижу в гостиной на диване. Включу телевизор – пусть бормочет.

Интуиция подсказывала, что нужно позволить Веронике побыть одной. Мы и без того как-то слишком плотно общаемся для первого дня знакомства, а ведь она с дороги, наверняка устала, еще и готовить собралась…

Раньше, когда со зрением все было хорошо, я легко находил, чем занять себя вечером. Фильмы, новостные сайты, спортивные передачи – прожорливый интернет съедал время быстро и безвозвратно. Родители и брат порой даже обижались, что я уделяю им недостаточно внимания.

Теперь же… новости – только то, что вещают новостные теле- и радиоканалы. Ну, или компьютерная озвучка. Спасибо голосовым помощникам вроде Сири или Алисы, иначе финансовые обзоры стали бы мне и вовсе недоступны.

Спортивные каналы – мимо. Книги – тем более. Висеть часами на телефоне, общаясь с кем-то из близких – не удобно ни им, ни мне. Друзья вечно заняты своими семьями – ко мне им ездить некогда, а мне к ним – тем более: этак личного водителя придется поселить рядом с собой, а терпеть в доме чужого мужика совсем не хотелось. Вынужденное отлучение от некоторых благ цивилизации вдруг показало, насколько я на самом деле одинок. Если бы не Найджел – в пустой квартире впору было выть на луну.

Но теперь в моем доме появилась домработница. Вероника. Правда, мне никак не удавалось начать относиться к ней как к прислуге, отстраниться, установить дистанцию. Ника цепляла все мои чувства, занимала все мысли. Я гадал, почему она уехала так далеко от тех мест, где родилась и выросла. Ломал голову над ее слишком бурными реакциями на довольно обыденные вещи.

…и понимал, что мне это даже нравится.

Я впервые по-настоящему заинтересовался другим человеком и его жизнью. Ника чем дальше, тем больше превращалась для меня в загадку, которую хотелось разгадать. В сложный ребус, созданный самой жизнью. Казалось, сумей я прочитать этот ребус, и мне откроется какая-то важная истина.

… Девчонка появилась где-то через полчаса. Может, я и пропустил бы ее появление, но Найджел, лежавший у ног, вскочил, потрусил к девушке, начал выпрашивать порцию ласки.

– Ах ты, бандюга хвостатый! – Ника присела перед парнем, начала его наглаживать. – Что, уши тебе почесать? Ну давай, почешем уши. И пузо? И пузо почешем!

Я наблюдал, как валяется по полу, перекатывается с боку на бок мой пес, и улыбался. Вот чего ему не хватало! Я его всегда воспитывал, тренировал, хвалил – по делу, играл, бросая игрушку – тоже не просто так, а произнося необходимые команды. А вот просто так побаловать – как-то не приходило в голову. Неужели к своим тридцати двум я превратился в черствый сухарь?..

– Ну все, все, хватит, Найджел! Потом еще поиграем.

Ника встала, и лабрадор тут же пошел ко мне – показывать свою преданность: «не обращай внимания, хозяин! Я позволил погладить себя другому человеку, но люблю только тебя!»

Я принялся механически почесывать собачью голову, которая внаглую устроилась у меня на коленях. Наверное, следовало бы что-то сказать Веронике, дать понять, что я заметил ее появление и рад ее видеть. Но в голову ничего не приходило кроме идиотских вопросов вроде «как дела, как устроилась».

– Эд, какой гарнир предпочитаешь к отбивным? – Ника заговорила первой, избавляя нас обоих от неловкой паузы.

– Любой.

– И еще я сделаю салат из огурцов, помидоров и зелени.

– Хорошо.

– Чем его лучше заправить – маслом или сметаной?

Да что ж такое! Ну приготовь ты уже что-нибудь да поставь на стол, женщина! Еще немного – и я просто накромсаю себе пару бутербродов, а Нику с ее изысками отправлю… спать!

Вдох-выдох. Я спокоен. Я совершенно спокоен.

Девчонка дорожит полученной работой и хочет угодить. Постепенно она запомнит мои вкусовые пристрастия и не будет задавать столько вопросов, которые кажутся пустыми и навязчивыми.

– Лучше маслом. – Я сам удивился, как скрипуче и недовольно прозвучал мой голос. – Хватит разговоров о еде. Готовь так, как готовила бы для себя одной, и расскажи, откуда ты родом, из каких мест.

Домработница вымыла руки, загремела тазиками и разделочными досками. Я уж думал, она забыла о моем вопросе – но нет, она собралась с мыслями и заговорила. Рассказала о небольшом, чуть больше ста тысяч населения, городишке, в котором родилась и выросла. О родителях, дедушках и бабушках. О том, в какой школе училась и какой университет выбрала после.

Я аккуратно задавал наводящие вопросы, не позволяя Нике надолго замолчать, уйти в свои мысли, и потихоньку узнавал ее. Приближался, исподволь и незаметно, к теме ее бегства из родного городка, который, судя по рассказу, она любила.

Нет, у меня не было намерения в первый же вечер вытягивать из нее рассказ о бедах и проблемах, что заставили девчонку сорваться с места. Но в перспективе я бы предпочел знать, что у моей домработницы за душой и каких еще сюрпризов от нее ждать.

Ника гремела сковородкой. По гостиной расползался запах еды – свежей, домашней. Не знаю, как домработнице, а мне стало уютно и как-то хорошо на душе. Захотелось сделать девчонке что-то приятное, помочь ей еще больше расслабиться, наградить за хлопоты.

– Почти готово, – сообщила она.

– Очень кстати. Что-то у меня аппетит разыгрался, –  я поднялся с дивана, пошел к бару. – Выпьешь немного вина на ужин?

– Если только полбокала, – согласилась Вероника. – За компанию с тобой.

– Мне медики запретили алкоголь, – я выбрал бутылку красного полусухого, взял из стенки один бокал, подошел к столу. – Поддержу компанию простой водой.

– Тогда и мне не надо, – Ника взяла в руки блюдо, повернулась, чтобы переставить его на обеденный стол и толкнула меня под локоть.

Бокал выпал из моих рук, упал на плитку и под испуганный возглас Вероники с громким треском и звоном разлетелся на осколки.

– Черт! – ругнулся я, думая, как отловить Найджела и не дать ему порезаться, пока домработница уберет осколки.

Вероника попятилась, вжалась в подоконник, ссутулилась и втянула голову в плечи.

– Это случайно… – еле слышно выдавила из себя ненужное оправдание. – Я не хотела… Я возмещу… Он же дорогой был, да?

Девчонка стояла в трех шагах от меня и чем дальше, тем больше тряслась. Сжимала перед собой заломленные руки.  Бормотала бессвязные слова…

8. Вероника. Прогулка

– Ника… – мужской голос доносился как сквозь туман.

Уши заложило. Сердце ухало в висках, не давая ни на чем сосредоточиться. Тело сжалось в ожидании тычка. Муж не бил меня, нет. Но мог толкнуть так, что я летела и со всей дури ударялась о мебель, падала, набивая синяки и ссадины.

– Ника, мне нужна твоя помощь…

Что-о? Какая помощь? Это… это не муж! Он бы никогда не попросил помочь. Он мог только приказывать, рычать и швырять в меня, как в собаку, что-то тяжелое.

– П-помощь? – сознание начало проясняться.

Я вдруг сообразила, что стою в чужой кухне, прижимаясь попой к подоконнику, а напротив стоит Эдуард – босиком среди осколков битого стекла, которые наверняка не видит. И рядом топчется, пытаясь понюхать ножку бокала, его пес Найджел.

– Ника. Посуда бьется на счастье. Но ты должна мне помочь. – Голос Скворцова звучал тихо, успокаивающе. Без злости и даже без упрека.

– Д-да… да! Сейчас!  – я представила, как Эд делает шаг и наступает вон на тот торчащий зазубриной кверху осколок, как из его рассеченной ступни начинает хлестать кровь. Это отрезвило окончательно. – Только не двигайся!

– Не двигаюсь. И Найджела держу. Ты, главное, сама осторожно. Щетка и совок под мойкой.

– Я найду! Сейчас…

К счастью, я была обута: привезла с собой простые резиновые шлепанцы, как для бассейна. Оторвалась от подоконника. На подгибающихся ногах добрела до нужного шкафчика, нашла щетку, совок, наклонилась и начала сметать осколки из-под ног Скворцова. Заприметила в стороне, под столом, несколько стекляшек поменьше. Добралась и до них.

– Все. Крупные осколки собрала, но осталась пыль. Она тоже опасна. Подождешь, пока я помою пол?

– Подожду, – Эд переступил с ноги на ногу, выдохнул длинно и, как мне показалось, с облегчением. – Ведро и ветошь в ванной, в шкафчике.

Пол вымыла быстро. Без швабры – вручную. Только перчатки резиновые надела. На всякий случай протерла той же тряпкой подушечки лап лабрадора.

Эд помогал мне, присев на стул, и командуя:

– Найджел, сидеть. Дай лапу. Вторую.

Закончив, я бросила тряпку в ведро с водой и, не вставая с корточек, заглянула Скворцову в лицо:

– Ты правда совсем не злишься на меня?

– За что? – не понял он.

– За бокал… за то, что вы с Найджелом могли порезаться.

– Я виноват не меньше твоего, Вероника. Мама всегда говорит, что на кухне должен хозяйничать кто-то один, а второму не следует путаться под ногами. В крайнем случае – сидеть в уголке и помогать. У тебя на спине глаз нет.

Я представила у себя на спине, между лопаток, огромный выпученный глаз. Нервно хихикнула. Эд улыбнулся в ответ. Отпустил пса.

– Давай ведро. Пойду, прополощу тряпку и заодно помою руки, а ты накрывай на стол.

Он? Он сам будет полоскать грязную тряпку, возиться с ведром?!

Пока я хлопала глазами и пыталась найти какие-то внятные слова, Эдуард встал, подхватил ведро и ушел в ванную.

Я подошла к окну, высунулась в вечернюю прохладу, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Происходящее не укладывалось в голове. Скворцов не разозлился, и даже взял часть вины на себя! Решил помочь с окончанием уборки. Он вообще реальный? А то, может, я заболела, лежу в бреду, и этот мужчина мне только мерещится?

Но нет! Моей фантазии не хватило бы, чтобы придумать такого Эдуарда: профессорского сына, богатого мажора, не брезгующего взять в руки половую тряпку.

По предплечьям от холода побежали мурашки.

Я закрыла окно, вымыла руки и быстренько выставила на стол салатницу, блюдо с отбивными, глубокую тарелку с отварной картошкой, которую посыпала мелко нарубленной зеленью и полила растопленным сливочным маслом.

Вернулся Скворцов.

– Ну что, можно садиться ужинать? – он показательно облизнулся и погладил себя ладонью по животу, намекая, что очень голоден.

– Можно. Приятного аппетита. Что тебе наложить?

– Все!

– Всего и побольше? – вспомнила я цитату из мультика.

– Точно. – Эд продолжал улыбаться – одобрительно и ободряюще. Улыбка смягчала его черты, придавала лицу сокрушительное обаяние. Устоять перед ней было невозможно!

От сердца окончательно отлегло. Рядом с этим огромным мужчиной, мускулистым и бородатым, я вдруг почувствовала себя в безопасности куда больше, чем без него. Захотелось прижаться к нему, прислониться, почувствовать теплую кожу и тугие мышцы под ней – ту удивительную твердость мужского тела, которой никогда не бывает у женщин.

– Ника, присядь и тоже поешь. Мне тут еще голодных обмороков не хватало.

Я не стала кочевряжиться и вынуждать Скворцова уговаривать себя. Если он не видит ничего плохого, чтобы есть за одним столом с прислугой, то кто я такая, чтобы спорить?

Аппетит разыгрался не на шутку. Я взяла две отбивных, пару картофелин, нагрузила на тарелку целую горку салата. Это было втрое больше, чем обычно я позволяла себе по вечерам!

Свекровь всегда следила, чтобы, не дай бог, я не начала переедать и полнеть. И плевать ей было, что у меня в роду никогда не было толстых.

«Береги фигуру смолоду! Как мой сын сможет показаться с тобой на людях, если ты расплывешься?» – твердила она и лично убирала с моей тарелки то, что считала лишним. Вот зачем это было делать, если после ужина она уходила к себе домой, а я тайком, когда муж засыпал, шла к холодильнику и в темноте, сидя у стеночки, в спешке давилась остатками ужина?

Скворцов в мою тарелку не смотрел. Может, потому что ему зрение не позволяло. Как бы то ни было, а я наелась досыта и даже, кажется, немного переела.

– Ника, ужин очень вкусный. Ты отлично готовишь, – Эдуард тоже отодвинулся от стола и сыто вздохнул. Он не поскупился на похвалу и новую улыбку. – Ладно, ты тут хозяйничай, а нам с Найджелом пора на прогулку.

Лабрадор, услышав свое имя, тут же помчался в угол у входных дверей, схватил в зубы и принес хозяину поводок незнакомой мне конструкции. Поводок выглядел как трость длиной в метр, из нижнего конца которой тянулся шнур с карабином на конце.

– Найджел, мне переодеться нужно, – засмеялся Эд. – Сиди, жди.

– На прогулку? – переспросила я, провожая мужчину взглядом.

Понятно, что я тут домработница. Мое дело – посуду мыть, стирать, готовить. На прогулки со Скворцовым другая девушка будет ходить. Та, которую он полюбит, или хотя бы та, которая согласится стать суррогатной матерью для его ребенка.

Но как же мне хотелось пройтись вместе с Эдом и Найджелом! Узнать их любимый маршрут. Взглянуть на сияющий вечерними огнями Яснодар, полюбоваться на крупные южные звезды. Я ведь их еще толком и не видела! А моря… моря не видела вообще никогда. И нескоро увижу: до него почти сто километров. Полтора часа езды. Вряд ли Скворцов отпустит меня. Но, если попросить выходной…

– Ты что – хочешь с нами? – Эд замер у нижней ступени лестницы и оглянулся на меня вопросительно.

– Мне убирать надо. – Я окинула взглядом кухню, все поверхности которой были заставлены грязной посудой.

– Собирайся. Уберешь, когда вернемся.

– Все засохнет… – попыталась воспротивиться я.

– Ничего, посудомоечная машина справится. Ну же, Ника! Ты ведь хочешь пройтись перед сном!

– Хочу.

– Так в чем дело? Я приглашаю!

– Ладно. – С собой я еще могла воевать. Возражать Скворцову сил не было.

Поднялась вслед за ним в свою спальню. Разворошила чемодан, извлекла на свет любимые джинсы – единственные во всем моем гардеробе, и одобренные свекровью исключительно для поездок на шашлыки или на дачи к друзьям ее драгоценного сына.

К джинсам прилагалась худи неброского серого цвета. Куртка и туфли полуспортивного вида ждали меня на первом этаже возле входных дверей.

Когда я спустилась, Эд уже пристегивал карабин поводка к ошейнику Найджела.

– Ты быстро собралась, Вероника, – прокомментировал он мое появление. – Я думал, тебя, как всякую девушку, придется ждать час или полтора.

– Думаю, Найджел не простил бы мне такой пытки, – пошутила я. – Это мы на прогулку идем, а у него более серьезные дела на улице.

– Хорошо, что ты это понимаешь.

Эд вышел, выпустил меня, запер дверь и уже знакомым жестом почти наощупь отыскал перила.

– Найджел – пес молодой и активный. Ему нужно много движения, так что настраивайся бродить долго, – сообщил, шагая вниз.

– Ничего.

– Разве ты не устала? Все-таки двое суток в пути. Мне даже неловко думать, что придется поднимать тебя завтра в семь утра, иначе мы не успеем в школу собак-поводырей к десяти.

– Я привыкла вставать рано. А Найджела взяли в школу? Несмотря на…

– Взяли, но пришлось повоевать. – Скворцов понял, о чем я спрашиваю. – Бегать ему это не мешает, выполнять команды – тоже. Это люди считают, что у него что-то не в порядке. А сам парень считает себя абсолютно здоровым псом!

– Сколько ему?

– Семь месяцев.

– Расскажешь, как он у тебя появился?

Мне вдруг стало безумно любопытно, как Эдуард Евдокимович Скворцов, который явно мог позволить себе приобрести щенка самой дорогой породы и с самой длинной родословной, решился взять трехногого песика, на которого вряд ли вообще кто-то позарился бы. Может, Найджела ему подсунули, считая, что он не разглядит недостатков из-за плохого зрения? А потом Эд просто привязался к питомцу, и не смог его вернуть в питомник?

9. Эдуард и Вероника. Прогулка

Вероника

Эдуард не отвечал так долго, что я испугалась. Может, он не хочет расспросов? Может, считает, что я лезу не в свое дело? Захотелось надавать себе по губам за излишнюю болтливость. Я дала себе слово молчать и не раскрывать рта, пока мой хозяин сам не изъявит желания поддержать разговор.

По лицу Эда я ничего не смогла понять. Он был занят тем, что чутко прислушивался к движениям Найджела. Пес трусил вперед, не отвлекаясь, не пытаясь отбежать в сторону и пометить каждый столбик. Тщательно обходил оставшиеся после дождя лужи, и Эд следовал за ним, удачно минуя глубокие места и грязь.

У меня сложилось впечатление, что в опустившейся на Яснодар ночной темноте Скворцов не видит вообще ничего и ориентируется исключительно на движения поводка-трости в руке. Это объясняло, почему ему не до разговоров.

Найджел довел нас до светофора, на котором горел красный свет, и остановился. Следом за ним остановился и Эдуард Евдокимович.

– Я так понимаю, мы добрались до светофора, – произнес он.

Я даже не сразу сообразила, что это не просто констатация факта, а обращенный ко мне вопрос.

– Ника? – Эду пришлось меня окликнуть.

– Да, тут переход.

– Хорошо. У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Возьми меня под руку. Когда ты долго молчишь, возникает ощущение, что ты отстала или вообще потерялась. Я бы не хотел вернуться с ночного выгула без своей помощницы по хозяйству.

Ну, вот и узнала, что хотела: Эд действительно почти ничего не видит в темноте! Наверняка я в своей темной одежде сливаюсь в его глазах с ночными тенями. Мне стало зябко. Я даже поежилась, пытаясь представить, каково ему, молодому, сильному, обеспеченному, чувствовать себя беспомощным. Брести вслед за псом, полагаясь лишь на собачью сообразительность и преданность.

Я поспешно схватила мужчину за свободную руку – пусть он почувствует, убедится, что сейчас рядом с ним не только Найджел! Сильные пальцы Эда осторожно сжали мою ладонь. По его телу прошла непонятная мне волна – он то ли вздрогнул, то ли напрягся, то ли, наоборот, расслабился.

– Ты спрашивала про Найджела, – заговорил Эдуард слегка охрипшим голосом. – Я взял его четырехмесячным щенком. Недавно, в конце августа.

– Значит, сейчас ему семь, – подсчитала я.

Светофор сменился на зеленый, раздался звуковой сигнал. Найджел потянул вперед, и мы с Эдом двинулись за ним. Только теперь я осознала, что вот этот писк светофоров – он нужен слепым, чтобы не попасть под машину! А раньше как-то и не задумывалась, как это важно!

– Да, семь. У родителей есть загородный дом, – машин на перекрестке почти не было, прохожих тоже, и Эд говорил, не повышая голоса и крепко сжимая мои пальцы. – Они зовут его дачей, но жить там можно круглый год. Собственно, они там и живут вместе с младшим братом.

Я обратила внимание, что Эдуард, получается, как-то отделился от остальной семьи. Даже хотела спросить, как это вышло, но Скворцов рассказал сам.

– Мне рано захотелось независимости. С восемнадцати лет я живу самостоятельно. Но на выходные езжу… – он запнулся, поморщился болезненно, – ездил к родителям. Мне нравилось отдыхать у них, проводить время с семьей, на природе.

Нравилось? Да ему и сейчас нравится! Вон сколько горечи в голосе и в опущенных уголках рта! И замолк опять…

– И где-то там, рядом с родительской дачей, собачий питомник? – я отвлекла мужчину от невеселых мыслей, и он спохватился.

Кивнул, потом мотнул головой, словно путаясь между «да» и «нет».

– У родителей есть сосед. Он не то чтобы заводчик, но время от времени позволяет своей лабрадорихе погулять во время течки, а потом продает щенят. Я давно подумывал взять себе питомца, а тут так сложилось…

Скворцов покачал головой.

***

Эдуард 

Только беседуя с Вероникой, я вдруг понял, как вовремя появился у меня Найджел. В августе, каких-то три месяца назад, мне и в голову не приходило, что к концу осени я буду нуждаться в поводыре…

В тот августовский жаркий воскресный день мать, Виктория Скворцова, отправила меня к соседу за закаточной машинкой. Сосед взял ее на время и не спешил возвращать, а мама Вика любила заниматься заготовками. Вот и отправила сына «выбивать долги».

Войдя в соседский двор, я не удивился, когда под ноги суетливой гурьбой ринулись четверо щенят. Обступили, мотая хвостами, вставая на задние лапы, выпрашивая ласку.

Я присел на корточки, принялся наглаживать лоснящиеся палевые шкуры, ворковать над малышней. Скованные после напряженной трудовой недели плечи расслабились. Разгладилось лицо, а губы сами собой расплылись в улыбке.

Щенята теснились, толкались, напирали. Я заметил, что одного малыша оттерли, отодвинули трое других.

– Эй, ну-ка иди сюда! – выхватил из кучи малы поскуливающего страдальца. Взял на руки и тут же заметил неладное. – Что это у тебя с лапой?

– Таким уродился, – услышал голос соседа. – Видно, придется усыпить. Кому такой дефективный нужен?

Щенок, будто чувствуя нависшую над ним угрозу, прильнул к моей груди, задрожал толстеньким тельцем, уткнулся мокрым носом в модную щетину на моей щеке.

Я стиснул жмущегося ко мне малыша чуть крепче.

– Сколько ты за него хочешь? – спросил соседа.

– Так отдам.

– Так – нельзя. Плохая примета. Будто сам не знаешь!

Достал портмоне, нашел десять долларов, сунул мужику.

– И закаточную машинку верни. Мать компоты ставит, – вспомнил о цели визита.

Сосед принес машинку в пакете, и я со щенком на руках отправился обратно.

Родители встретили нас удивленными улыбками:

– Эд, тебе уже не три года, а тридцать два! Что это ты вдруг вспомнил о своей страсти зверушек спасать?

– Я не собираюсь спасать всех. – Я отдал матери пакет с машинкой и перехватил щенка поудобнее. – Но этот парень будет жить со мной. Давно хотел щенка завести.

– Твоя жизнь – тебе решать, – в беседу вмешался отец. Он помогал маме Вике – чистил и резал яблоки. – Но лучше бы ты жену завел и детей. Я поздно женился, но мои сыновья, похоже, решили меня переплюнуть. Оба.

– Потому что сейчас таких девушек, как наша мама, не делают, – устало ответил я.

Родители время от времени поднимали тему женитьбы. Мы с братом понимали их беспокойство. Не знаю, как брат, а я ничего не мог с собой поделать: девушки привлекали меня исключительно как подруги на ночь. Сердце – молчало. А брать в жены нелюбимую женщину я не считал возможным. Понимал, что нелюбимая очень скоро опротивеет, начнет раздражать. И кому от этого будет лучше?

***

Разумеется, я не стал рассказывать Веронике про разговор с родителями. Вкратце объяснил, как ко мне попал Найджел, а потом переключился на мысли о завтрашнем дне.

– Раз уж ты неплохо водишь, отвезешь завтра нас с Найджелом в школу собак-поводырей. Мой водитель будет счастлив получить, наконец, два полноценных выходных.

Умом я понимал, что домработница – не личная помощница и не персональный шофер, но вряд ли девчонка станет возражать против дополнительных обязанностей. Ну, накину пять тысяч сверху ей к зарплате, чтобы компенсировать беспокойство. Хотелось, чтобы она поскорее познакомилась с Яснодаром и освоила самые частые маршруты, по которым мне приходится передвигаться в течение недели. Мало ли когда пригодится.

Отчего-то я планировал будущее так, словно она уже прошла испытательный срок и осталась в моем распоряжении надолго. Самое меньшее – на год. Правда, пока совершенно непонятно, что она решит насчет контракта. И что решу я. Родители точно не одобрят мой отказ уничтожить документ и встанут на сторону Вероники. Так что у меня есть всего две недели, чтобы уговорить домработницу стать не просто прислугой, а матерью моему ребенку…

Найджел остановился и коротко гавкнул. Я понял, что мы добрались до площадки для выгула. Она находилась на окраине микрорайона, посреди лесопарка. Здесь парня можно было спокойно спустить с поводка и позволить ему побегать. Что я и сделал.

Отпущенный на волю пес рванул по своим делам. Я остался стоять на месте. Извлек смартфон, с помощью голосового управления настроил таймер на полчаса. Этого времени Найджелу должно хватить, чтобы вдоволь нагуляться.

Обычно, чтобы не стоять неподвижно на месте, я начинал прохаживаться вперед-назад по ограниченному участку, ощупывая его поводком-тростью. Как раз тренировал навыки передвижения вслепую – на будущее, которое могло наступить, а могло и нет.

Чтобы прогнать из головы мрачные безнадежные мысли, я тряхнул головой. Вспомнил, что сегодня здесь, на площадке, я не один.

– Давай пройдемся по периметру площадки, – предложил Веронике, поднимая вверх ладонь. – Что зря на месте топтаться.

– А Найджел не потеряется? Ты не боишься его отпускать? – спросила она куда-то в сторону. Вероятно, следила за собакой. Поданной мной руки она не заметила.

– Не потеряется. Он тут каждый кустик знает, и примчится по первому зову.

– Тебе с ним повезло. Он такой… такой… я тоже очень хотела, чтобы у нас в доме была собака… – Ника, наконец, повернула голову в мою сторону, заметила протянутую ей руку и приняла ее.

– У нас? – зацепился я за последнее слово, делая первый шаг.

– У нас с мужем. Я была замужем. – Вероника напряглась, попыталась отстраниться.

Мне пришлось сжать ее ладошку чуть крепче:

– Ты не обязана мне ничего рассказывать, Ника. Я так понимаю, вы развелись, раз уж ты теперь здесь.

– Да, мы расстались. И я сделала все, чтобы больше никогда не встречаться с бывшим мужем и его матерью! И я не хочу говорить о них. Правда! – девчонка, убедившись, что я не намерен ее допрашивать, немного успокоилась и все-таки зашагала рядом, держа меня за руку и направляя.

Не знаю, как бы я вынес, если бы вот так, за руку, меня вынуждена была водить жена. Любимая женщина. Даже пытаться представить себе такое было больно. Но Ника – не жена, не возлюбленная. Она – наемная работница. У нас все честно: она делает для меня то, что необходимо – я плачу ей зарплату.

А еще рядом с ней было удивительно комфортно. Чувствовалась в Веронике какая-то честность, граничащая с наивностью, преданность заложенным с детства принципам и, как ни странно – бесстрашие. Такая не станет подворовывать. Не позволит себе пользоваться моей беспомощностью. Не бросит и не предаст. И я ее не брошу. Точнее, не отпущу даже через две недели, когда подойдет к концу испытательный срок. Все-таки хорошо придумала мама Вика насчет помощницы по хозяйству. Оказывается, это как раз то, что мне было нужно!

Я улыбнулся собственным мыслям. На душе, где в последнее время было невыносимо тяжело и мрачно, отчего-то потеплело и посветлело. Сжал ладонь Вероники. Притянул девчонку как можно ближе к себе – так, чтобы соприкасаться с ней плечом.

– Что?.. – спросила она.

Я покачал головой: ничего.

Ничего, Вероника. Просто даже прогуливаться по собачьей площадке мне сегодня совсем не одиноко, потому что рядом шагаешь ты. Но знать о моих странных чувствах тебе не нужно. Лишнее это. Считай себя домработницей, а меня – своим в меру сумасшедшим нанимателем. Так всем будет проще.

10. Вероника. Ночь

Мы бродили по кругу, по площадке для выгула размером с футбольное поле, пока у Скворцова не запиликал смартфон. То молчали, то перебрасывались ничего не значащими фразами. Площадка была хорошо освещена: по периметру стояли фонари, и все они работали. Не было ни одного неисправного!

Найджел притащил откуда-то из кустов палку. Положил к нашим ногам. Я ее подняла, отбросила в сторону. Лабрадор радостно бросился за ней, принес обратно. Он явно был не против поиграть. Эдуард как-то догадался по нашей возне, что происходит, сказал, что, бросая палку, нужно давать команду «апорт!»

Я чуть было не задала глупый вопрос – почему он сам не играет с Найджелом. Вовремя прикусила язык: догадалась, что Эд опасается бросать палку вслепую – мало ли, вдруг рядом гуляет кто-то еще. Можно ведь и попасть в человека ненароком. Опасливо глянула на мужчину: не расстроился ли он, что не может подключиться к нашей с Найджелом возне. Но Скворцов улыбался. Похоже, ему нравилось, что мы с лабрадором нашли общий язык, и пес даже стал подчиняться моим командам.

Когда прошло полчаса, Эд подозвал Найджела, пристегнул карабин к его поводку и отдал команду: домой!

Пес вздохнул: могли бы еще погулять, хозяин!

Скворцову пришлось повторить команду. Найджел смирился и повел нас по мокрым дорожкам к дому. На обратном пути Эд снова нашел мою руку, положил себе на локоть и дал понять, что не отпустит. Впрочем, я и сама не пыталась отстраниться. Идти вот так, плечо к плечу, было удобно: мужчина двигался намного увереннее и ровнее, а мне было просто приятно. Близость Скворцова, осторожная и ненавязчивая, не пугала и не отталкивала.

Оказавшись дома, мы занялись каждый своим делом: Эд помыл и вытер лапы собаке, а я загрузила и запустила посудомоечную машину, вытерла столешницы, разложила по контейнерам остатки ужина и спрятала их в холодильник.

– Закончила? – Скворцов выглянул из приоткрытых дверей кабинета, куда ушел после того, как закончил возиться с Найджелом.

– Да. Только машина еще работает…

– Утром разгрузишь. Иди к себе, Ника. Отдыхай. К восьми утра жду завтрак.

– Что приготовить? – Скворцов слегка оскалился, показывая раздражение. Похоже, расспросы о вкусовых предпочтениях его утомляли. – Ну, хотя бы направление подскажи!

– Обычный европейский завтрак. Доброй ночи. – Мужчина снова скрылся у себя в кабинете.

– Тебе того же, – сказала я захлопнувшейся двери и потопала на второй этаж.

Вошла в свою комнату. Зачем-то закрылась на запор. Умом понимала, что вряд ли Скворцов явится ночью и станет посягать на мое тело, и все же так было спокойнее. В доме мужа я могла запереться только в туалете. Но и там из-за матового стекла в двери надеяться на полное уединение не приходилось.

Зато теперь я совершенно точно была одна, и это было так здорово!

Принялась разбирать чемоданы. Блузки, платья, кардиган и пару пиджаков развесила на плечиках без всякой системы – вперемешку. Трусы и носки свалила кучей в выдвижной ящик. А потом села на постель перед открытым шкафом и долго любовалась на получившийся художественный беспорядок, блаженствуя при мысли, что мне никто ничего не скажет по этому поводу.

Тариф, на который я подключилась, когда сменила в Москве сим карту и телефонный номер, давал мне безлимитный интернет после полуночи. Я дождалась, когда таймер покажет ноль часов ноль минут, и полезла гуглить информацию про европейские завтраки. Открыла пару кулинарных сайтов и зависла…

На одном только сайте в разделе европейских завтраков было собрано больше пятисот блюд! Блинчики, запеканки, омлеты, сырники, каши на воде и на молоке, бутерброды, пудинги… глаза разбежались, и я с трудом собрала их в кучку.

Нет, с этим все-таки придется что-то делать! Я не могу готовить наугад! Вдруг Эдуард любит омлет и терпеть не может сырники? Решено! Я составлю меню на неделю, согласую его со Скворцовым и тогда пусть только попробует сказать, что я приготовила не то, чего он хотел. Не переживу, если Эд, как мой бывший муж, начнет выбрасывать в ведро то, над чем я колдовала часами, и твердить, что моя готовка годится, только чтобы свиней откармливать.

Зря я вспомнила о муже. Настроение резко пошло вниз. Я опасливо просмотрела свои странички в соцсетях, убедилась, что там нет новых комментариев и сообщений.

С бегством из родного дома я подгадала удачно: бывшая свекровь уехала в санаторий, а своего драгоценного сыночка отправила в Германию на выставку. Они оба пока даже не подозревали, что я навсегда убралась прочь из города, который семейство Жабичей подмяло под себя вместе со всем его руководством. А когда узнают… я надеялась, что наплюют и не станут искать. В конце концов, не сошелся же на мне свет клином?

Я вышла из соцсети и кликнула на вайбер. Там по-прежнему горели красным непрочитанные сообщения от единственной близкой подруги. Рука так и тянулась открыть чат, пролистать их, ответить Томке, чтобы она перестала беспокоиться обо мне. Но – нельзя! Если вдруг бывшие родственники начнут искать меня – первым делом они нагрянут к Тамаре. Для нее же лучше, чтобы в ее телефоне не нашлось ни звонков, ни сообщений от меня. Прости, Томка, но отвечать я тебе не рискну – ни сейчас, ни через год.

Я отложила телефон. Погасила ночник в головах кровати. Улеглась, давая себе обещание, что в этот раз сумею уснуть. Начала перебирать воспоминания прошедшего дня. Поняла, что это ошибка – сон окончательно пропал при мысли, что мое положение в доме Скворцова очень ненадежно! Только я с моим «везением» могла прийти к Эду на собеседование в день, когда он ждал совсем другую женщину. Будущую суррогатную мать.

Зачем ему ребенок без жены? Куда он так торопится? Искал бы спокойно…

И что мне теперь делать? А может… может, я попробую помочь ему в поисках новой претендентки?!

За дверями раздался цокот собачьих когтей по плитке и звук тяжелых мужских шагов: Скворцов поднялся на второй этаж и направился в свою спальню. Я затаилась – наверное, по привычке. На миг мне показалось, что сейчас мужчина рванет на себя мою дверь, ввалится в комнату, с размаху упадет на постель, подминая под себя мое тело и не спрашивая, готова ли я… как это делал бывший муж.

Но Скворцов, ненадолго заглянув в свою спальню, направился в ванную. Мимо моих дверей он прошел, ни на мгновение не замедляясь и не сбиваясь с шага. И назад вернулся так же неторопливо и спокойно. Так, будто ходил мимо пустой комнаты, в которой ему нечего делать!

Я выдохнула с облегчением и… с разочарованием? Да ладно, Ника! Не хочешь же ты, едва сбежав из одних отношений с богатым сыночком-мажором, тут же влипнуть в другие такие же?

Или хочешь?..

11. Вероника. Воскресный день

Сон словно только и ждал, когда Эдуард поднимется на второй этаж. Когда за мужчиной закрылась дверь его спальни, и наступила тишина – я незаметно для себя успокоилась и задремала. Проснулась как всегда рано. Смартфон показывал четверть седьмого. Чтобы успеть к восьми с завтраком, пора было идти на кухню.

Я быстро сбегала умылась, собрала волосы в косу, повязала на голову косынку, чтобы ни одна волосинка не попала на стол и в продукты. Надела легкое трикотажное платье длиной чуть ниже колена – ходить в штанах по дому была не приучена. Глянула на себя в зеркало. Не считая привычной синевы под глазами, сочла свой вид достаточно приличным для домработницы. Пошла к лестнице. Проходя мимо спальни Эда, на миг задержала дыхание. Там, за дверью, поскуливал Найджел. Оставалось надеяться, что он не разбудил своего хозяина, приветствуя меня негромким гавом.

За ночь мысли в голове прояснились. Появились идеи, какой готовить завтрак. Начну с традиционного омлета с овощами и сыром. Дополню его гренками и отварными сосисками, а к чаю испеку шарлотку. Даже такому крупному мужчине, как Скворцов, этого должно хватить – завтрак все-таки.

Прежде чем браться за готовку, решила сварить кофе. У Скворцова имелась кофеварка. Она даже была готова к использованию. Все, что нужно было сделать – это подключить ее к сети и заправить. Молотый кофе мы купили, питьевая вода в пятилитровой бутыли тоже имелась. Я быстро заполнила емкости, подставила под сопло чашечку и выбрала программу. Кофеварка зашипела, забулькала.

– Кажется, моя домработница – жаворонок по природе и любительница кофе, – раздался голос хозяина дома.

– Ой! – я слегка подпрыгнула от неожиданности. – Вам тоже сварить?

– Не сейчас. Вот вернемся с Найджелом с прогулки…

Только после этих слов я обратила внимание, что Эд надел джинсы и свитер, а не домашние штаны.

– Хорошо вам погулять, – пожелала вежливо.

– Угу.

Скворцов быстро обулся, натянул на широченные плечи кожаную куртку, пристегнул к ошейнику лабрадора поводок и ушел. Я включила духовку, чтобы прогревалась, отпила первый глоток кофе и принялась чистить яблоки и заводить тесто.

Работая, то и дело поглядывала на часы, чтобы быть уверенной, что успею к восьми. Когда Эдуард ушел, я как раз заметила время, и теперь невольно прикидывала, как долго отсутствует мужчина. Не знаю, глупо это, или нормально и правильно, но я тревожилась за него: как он в одиночку справится с выгулом? Не случится ли с ним чего-то нехорошего? Успокаивала себя тем, что наверняка Эд знает, что делает. Не в первый же раз…

Через полчаса я уже не была в этом так уверена. Через час, в половине восьмого, готова была бросить все и мчаться на собачью площадку в поисках своего нанимателя.

К счастью, как раз в тот момент, когда я вынимала из духовки готовую шарлотку, дверной замок щелкнул, в гостиную влетел мокрый от дождя, но жутко довольный прогулкой Найджел, а следом вошел Эдуард, скинул кроссовки и тут же потащил лабрадора в ванную – мыть лапы.

Я выдохнула. Поставила вариться сосиски, взялась обжаривать гренки, заодно обдумывая собственные эмоции. Наверное, в моем беспокойстве за Скворцова можно было при желании разглядеть признаки зарождающегося чувства, но я предпочла убедить себя, что просто боюсь остаться без работы. Тем более что я и в самом деле боялась.

Скворцов, отпустив вымытого Найджела, пошел наверх и спустился ровно к восьми – с влажными волосами, снова в джинсах и в пуловере

– Накрывать на стол? Завтрак готов! – поприветствовала его я.

– Да, давай поедим. Ты накладывай, а я пока Найджелу сухариков насыплю.

Я принялась раскладывать по тарелкам гренки, омлет и сосиски. Эд достал из кухонной тумбы огромный пакет сухого собачьего корма, зачерпнул оттуда пластмассовым стаканом, и тут домофон издал громкую трель. Я вздрогнула. Вопросительно уставилась на Эдуарда. Он что – ждал гостей? Тогда почему не предупредил? Я ведь не рассчитывала на третьего едока! Готовила на двоих…

Эд выглядел не менее озадаченным, чем я. Быстро высыпал сухарики в миску Найджела. Двинулся к двери, возле которой уже приплясывал, поскуливая и время от времени негромко гавкая, его пес. Спросил в микрофон коротко и не слишком приветливо:

– Кто?

– Дед Пихто в старом пальто, – хрипло засмеялся домофон мужским голосом. – Пустишь?

– А у меня есть выбор? – Эд нажал кнопку, впуская гостя, и клацнул замком, после чего спокойно пошел наливать воду в собачью миску.

Гость поднялся на пятый этаж быстро и ничуть не запыхался. Вошел без стука – просто толкнул дверь. Найджел оторвался от миски с кормом, помчался здороваться. Похоже, пес хорошо знал этого молодого мужчину с каштановыми волосами и серо-зелеными глазами.

– Привет, парень! – высокий, ростом под метр девяносто, незнакомец присел перед лабрадором, потрепал его по холке и за ушами. – Ты, как всегда, приветливее своего хозяина. Кстати, чем у тебя так вкусно пахнет, брат?

Эдуард подошел, поздоровался с гостем за руку и даже слегка приобнял за плечи.

– Какими судьбами, Тим? – спросил ровно.

– Мама Вика велела приглядывать за тобой, пока сама в отъезде. Так что вот – освободился с дежурства и решил заскочить к тебе, выполнить братский долг.

Тут я поняла, отчего Тим показался мне похожим на Эда. Похоже, это его младший брат. Не зря же он Викторию мамой Викой называет!

– Проходи. Позавтракаешь с нами. – Тут Эдуард вспомнил обо мне, развернулся в сторону кухонного уголка. – Кстати, знакомься: Вероника.

– Та самая домработница, которую нашла для тебя наша мать? – Тим перестал улыбаться, воззрился на меня изучающе.

Мне захотелось съежиться под его цепким прохладным взглядом, но я стиснула зубы и, наоборот, еще больше выпрямила спину. Пусть я в этом доме всего лишь прислуга, но относиться к себе пренебрежительно никому не позволю. Хватит, натерпелась унижений!

– Сладкая малышка, – протянул Тим, облизывая плотоядным взглядом мою фигуру и посылая в мой адрес скользкую улыбку, словно намекая на что-то.

– Тим, прекрати! – тут же потребовал Эдуард. – Ника не подружка на ночь, которых ты цепляешь в клубах. Она – мой наемный работник.

– Так, может, девушка будет не прочь совместить приятное с полезным. – Тим продолжал раздевать меня взглядом и усмехаться. – А, Вероника? Что скажешь? Закатимся как-нибудь вечерком в Зажигалку? Оторвемся…

Эдуард продолжал держать брата чуть выше локтя, словно не желая подпускать ко мне, но ответа на прозвучавший вопрос ждал, похоже, не меньше, чем Тим. И вид у него был при этом… мягко говоря, нерадостный.

Что до меня – я была в бешенстве. Тихом таком. Нехорошем. И, кажется, уже придумала, как ответить на грязный намек.

12. Вероника. Железный аргумент

Схватила за ручку пустую сковороду. Она была легкой, но еще горячей.

– Зачем далеко ходить? – усмехнулась притворно-ласково. – Можем прямо сейчас зажечь.

– Воу-воу! Стопе! Только без насилия! – Тим, смеясь, сделал полшага назад, поднял перед собой руки ладонями вперед. Нарочито похотливый блеск исчез из его глаз. Теперь они смотрели весело и почти восторженно. – Какая грозная крошка!

– Что происходит? – Эд задрал голову, пытаясь разглядеть меня боковым зрением. Я видела тревогу на его лице, но не знала, за кого он беспокоится.

– Твоя домработница угрожает мне сковородой! – наябедничал Тим. – Кажется, она всерьез собралась покалечить лучшего хирурга Яснодара!

– И поделом. Я бы еще и добавил, – выпуская локоть брата, выдохнул Эд. Его напряженные плечи расслабились, лицо прояснилось. – Ника, не обращай внимания на дурацкие шуточки моего младшего. Он, видишь ли, считает своим долгом устраивать проверки каждой девушке, которая появляется рядом со мной.

– Я – не твоя девушка! – мне все еще не верилось, что все обошлось, и отбиваться не придется.

– Да, разумеется. – Эд подошел, вынул сковородку из моих побелевших пальцев, вернул на плиту. – Тимофей не посмеет прикоснуться к тебе против твоего желания! Клянусь! Он не так воспитан.

– Ты с ней говоришь, как с жертвой насилия, – насторожился Тим. Улыбка сползла с его лица, взгляд стал внимательным, но уже не холодным. – Ника, прости, если я напугал тебя, – попросил он мягко. Я и подумать не мог…

Эдуард со вздохом обернулся к брату.

– Ты и меня услышать не захотел. Увлекся представлением.

– Виноват…

– Вот именно. Иди мой руки, Тим. Мы уже минут двадцать, как завтракать должны. Нам с Найджелом к десяти в школу поводырей.

– Так вас отвезти? – Тимофей по-прежнему не отводил от меня покаянного взгляда. Теперь в нем появилось еще что-то. Такое, врачебное. Будто он искал на моем лице следы болезни.

– Ника отвезет. Она хорошо водит.

– Ценный кадр – твоя Ника. И приготовить, и убрать, и отвезти куда надо. – В словах Скворцова-младшего мне почудились ревность и недоверие. Впрочем, он тут же снова заулыбался, спрятав за беспечной усмешкой свои истинные чувства. – Ладно, посмотрим, куда кривая вывезет.

– За собой смотри, – проворчал ему в спину Эд. – Ник, хватит у нас еды, чтобы накормить еще один прожорливый рот?

– Если поджарить еще пару гренок и сварить сосисок…

– Это быстро?

– Да, пять минут.

– Тогда сделай, будь добра, а то этот обормот приедет домой и завалится спать, так и не позавтракав. Знаю я его… он только у хирургического стола стоять умеет, а из всех видов ножей владеет одним скальпелем.

Если после этих слов, по мнению Эдуарда, я должна была проникнуться сочувствием к Тимофею, то Эд просчитался. Я слишком хорошо помнила, как мне прилетало дома от мужа после «выходов в свет», где разновозрастные дядьки с сальными глазками развлекались, пытаясь флиртовать со мной. Я не смела ответить им резко: свекровь твердила, что все они – нужные люди, и я обязана им улыбаться.

Ее сыночку на это было начхать… Каждый светский раут заканчивался для меня безобразной сценой ревности, и далеко не всегда под рукой оказывалась швабра или сковорода, чтобы отмахнуться от резкого тычка в плечо или в грудь.

– Ника? – Эд заметил, что я зависла, и легонько тронул за локоть.

– Да, уже делаю, – захотелось даже поблагодарить Скворцова за то, что он вернул меня в реальность.

Я быстро включила конфорку, выложила на сухую сковородку пару кусков хлеба. Пока они подсушивались и подрумянивались, поставила вариться сосиски.

Из ванной вернулся Тимофей.

– Что тут у вас? – поинтересовался спокойно и дружелюбно.

– Судя по запаху, омлет, – непринужденно отозвался Эдуард, усаживаясь за стол. – Я угадал, Ника?

– Да. С овощами и сыром. – Я придвинула своему хозяину одну тарелку, вторую, которую готовила для себя, поставила перед Тимофеем.

И нечаянно заметила, как он смотрит на старшего брата, который как раз пытался нащупать вилку и нож. Стиснутые до белизны губы. Скорбно опущенные уголки рта. Горестная складка между бровей. Все выдавало его боль – настоящую, неподдельную. Он даже дернул было рукой, будто собирался помочь Эду, но тут же остановился. Схватился голой рукой за гренок, сунул его в рот.

«Да-да. Помолчи хоть немного!» – я мысленно одобрила его решение жевать, а не говорить. Слила кипяток из кастрюльки с сосисками. Выложила себе на тарелку и дополнила парой свежих помидоров.

– Готово? – заметил Эд. – Тогда давай присаживайся. – Он, не вставая, отодвинул для меня третий стул.

Тимофей от комментариев снова воздержался. Только кивнул, когда я пожелала всем приятного аппетита. Перестав кривляться и строить из себя то прожженного ловеласа, то рубаху-парня, Тим сразу стал тем, кем и был: усталым после суток, не выспавшимся молодым мужчиной, которого всерьез беспокоило состояние старшего брата.

Он с удовольствием умял и омлет, и гренки, и поданный на десерт кусок шарлотки.

– Ты хорошо готовишь, Ника, – не поскупился на похвалу. – Скажи, Эд? У нас даже мама Вика такой пирог с яблоками печь не умеет!

– Да. Прекрасный завтрак. Спасибо, Вероника. – В пику брату голос Эдуарда прозвучал суховато. Мой хозяин отчего-то недовольно хмурился. – Прибирай со стола и иди переоденься. В школу лучше приехать пораньше.

– Ага. Намекаешь, чтобы я тут сильно не засиживался, – усмехнулся Тимофей. – Ладно, выйдем вместе. А пока пошли, что ли, на диван, чтобы у Ники под ногами не путаться.

Мужчины пересели. Я начала быстро составлять тарелки и чашки в посудомойку. Краем уха услышала вопрос Тима:

– Что со зрением? Может, съездим завтра-послезавтра, проверим поля и глазное дно?

– Хочешь, чтобы мне сказали, что скотома выросла, а поля еще больше сузились? Думаешь, мне от этого станет легче? – Эдуард не смотрел на брата.

Его голова была повернута так, будто он усиленно всматривается в экран висящего на стене напротив плоского телевизора. Только тот был выключен.

– Но надо же отслеживать динамику! Иначе как твой офтальмолог сможет оценивать изменения и делать прогнозы?

– Прогноз у меня один, и ты это знаешь. Не делай вид, что надеешься на другой исход.

– Да о каком вообще исходе можно говорить, если ты отказываешься от расширенного типирования?! Я уже и клинику нашел в Канаде, где тебя готовы были принять, а ты уперся рогом!

Тимофей выговорил все это так громко, что я расслышала бы его слова даже с закрытыми ушами. Глянул на меня искоса, поморщился, сбавил тон.

– Подумай еще раз, Эд! Я тебе уже говорил, но повторюсь: все может оказаться не так критично!

Дальше я слушать не стала. Пошла к себе – переодеваться.

Через пару минут мы уже спускались во двор. Впереди – Эдуард с Найджелом на поводке. Следом – я и Тимофей.

На пороге Тим придержал меня за локоть.

– Надеюсь, Ника, ты не станешь обсуждать со своими подругами в соцсетях проблемы моего брата, – тихо, так, чтобы не расслышал ушедший вперед Эд, проговорил он.

– В моем договоре есть пункт о неразглашении сведений о личной жизни нанимателя, – холодно ответила я, стряхивая с локтя его руку.

Наученная горьким опытом, второй договор я изучила куда более внимательно, чем первый.

– Хорошо, что ты об этом помнишь, Вероника.

Тимофей отцепился от меня, догнал брата, простился с ним и пошел к своей машине, но уезжать не спешил. Стоял, наблюдал, как мы рассаживаемся: Найджел – на заднее сиденье, я – на водительское место, Эдуард – рядом со мной. Только когда я завела мотор и повела джип к шлагбауму, Тим тоже сел за руль и поехал следом за нами. Правда, на втором по счету перекрестке куда-то свернул.

Я выдохнула и сосредоточилась на дороге и указаниях навигатора. Размышлять о знакомстве с Тимофеем Скворцовым пока что было некогда.

13. Эдуард. Тренировка для Найджела

В школу собак-поводырей мы ехали в молчании. Оно не было уютным, но не было и напряженным. Я бы назвал его нейтральным. Ника сосредоточилась на управлении автомобилем, а я предавался размышлениям.

Знакомить Веронику с Тимофеем так рано и без предупреждения я не планировал. Их встреча вышла скомканной и нервной. Я в очередной раз убедился, что в прошлом моей домработницы скрывается какая-то серьезная трагедия.

Покосился на нее, сидящую за рулем. Лица разглядеть толком не мог, но позу отметил: собранную, сосредоточенную. Не похоже, чтобы девчонка сильно переживала из-за брата и его шуточек.

…Казалось бы, какое мне дело до Ники и ее трагедий? Я давно научился не вникать в личные проблемы своих сотрудников, делегировать задачи и предоставлять людям, работающим на меня, самостоятельно строить отношения на работе и за ее пределами.

Моим заводом керамических изделий руководили директора и десяток ТОП-менеджеров. Моими интернет-магазинами управляли нанятые работники. Я заботился только о генеральной линии развития каждого из проектов. Сотрудниками занимались специалисты по кадрам – люди, имеющие профильное образование.

Но Вероника не работала ни в одном из моих проектов. Она работала на меня лично.

Сегодня, благодаря брату, я вдруг понял, что не знаю, как к ней относиться, как себя с ней вести. Ника оказалась слишком близко: в моем доме. Она уже делала и еще будет делать для меня то, что обычно не доверяют посторонним людям.

Воспринимать ее как постороннего человека у меня не получалось, но ведь и близости между нами нет. Хуже того – близость недопустима! И Ника к ней не стремится. Держится ровно, уважительно, но на расстоянии. Вопросов лишних не задает. Не считать же расспросы о Найджеле слишком личными…

Значит, дело во мне?

Это мне хочется, чтобы Вероника не молчала сурово, а улыбалась и болтала со мной про всякие глупости. Мне нравится ходить с ней под руку, обедать за одним столом, прислушиваться к возне на кухне и к переговорам с Найджелом. И мне сводит зубы оскоминой, стоит представить, что вместо всего этого между нами будет висеть тишина –  такая, как сейчас.

– Маршрут завершен, – сообщил навигатор женским голосом. Хоть кто-то разговорчивый.

Найджел на заднем сиденье оживился, заерзал: узнал знакомое место, стал проситься на улицу. Ника припарковалась, выключила зажигание, повернулась в мою сторону, явно дожидаясь указаний.

– Идем, Вероника. Посмотришь, как мы с Найджелом занимаемся.

– Там дождь начинается.

– Можешь взять зонт, но долго тебе мокнуть не придется. Видишь круглое двухэтажное здание?

– Да.

– Его здесь называют «Стакан». Посидишь там. На первом этаже есть кафе-кондитерская и бесплатный вай-фай.

– А как же указание наблюдать за вашей тренировкой? – тон домработницы показался мне подчеркнуто-холодным и деловым, и я понял, что она все еще не отошла от знакомства с Тимом.

– Это не приказ. Если захочешь – сядешь у окна и сможешь смотреть. Не захочешь – воля твоя. – Я уже выбрался из салона и пристегивал поводок. – И побалуй себя чем-нибудь. В «Стакане» готовят отличные десерты.

Ника обошла машину и встала рядом, готовясь включить сигнализацию.

– Расплачиваться твоей картой? Ты у меня ее так и не забрал после поездки в гипермаркет. – Она нажала на кнопку электронного ключа, и мерседес коротко крякнул, давая знать, что двери заблокированы.

– Пусть карта будет у тебя, пока не сделаю дубликат. И да, в твоем договоре прописано питание за счет нанимателя, так что пользуйся. – Мы с Найджелом пошли к выходу с парковки.

– Хорошо. Спасибо. – Голос моей помощницы потеплел. Она зашагала рядом.

Кто бы мог подумать, что такая мелочь способна ее настолько обрадовать…

«Похоже, Ника, твоя жизнь в последнее время была очень безрадостной. Впрочем, моя не лучше».

Разумеется, я не сказал этого вслух. Оставил свои мысли при себе. Кивнул Веронике на «Стакан» – иди, грейся. Сам двинулся дальше, пользуясь подсказками Найджела. Парень знал дорогу и вел меня вполне уверенно.

Занятия с инструктором проходили в игровой форме, за каждую правильно выполненную команду собаке выдавалась порция лакомства, поэтому старался Найджел изо всех сил. Инструктор, женщина средних лет и средней комплекции, но огромной души человек, уже дожидалась нас на оборудованной разнообразными тренажерами площадке.

– Лера? Доброго утра. – Я передал инструктору поводок, а Найджел присел перед ней на хвост и без просьбы «дал лапу».

– Здравствуйте, Эдуард. – Лера обращалась ко мне по имени, но исключительно на «вы». – Смотрю, вы сегодня со спутницей?

– Это моя… личная помощница. – Объяснять, почему домработница привезла меня на занятия, не хотелось, так что я предпочел немного «повысить» статус Вероники в глазах Леры. Лишним не будет.

– А, вот оно что. Хочу напомнить, что у нас в школе есть короткий курс по взаимодействию с собакой-поводырем для членов семей… восемь занятий, просто чтобы ваши близкие знали, как договориться с Найджелом.

Точно! Я знал об этой программе, но забыл. Ни маму Вику, ни брата вести на уроки общения с Найджелом я не собирался: родители и брат живут отдельно, и это останется неизменным. Тем более после того, как выяснилось, что мама Вика мне на самом деле не родная мать…

Когда это произошло, я не стал любить Викторию меньше. Может, даже наоборот… и вот эту отчаянную, горькую привязанность я и скрывал. Она делала меня слабым, сентиментальным и мягкотелым. В заботливых и строгих материнских руках Виктории Скворцовой я превращался в послушный воск. Мама была единственной, кто мог прогнуть мою волю. И это она уломала меня нанять домработницу.

– Я подумаю, – обещать Лере, что Вероника будет посещать курс, я пока не мог.

Но сама мысль мне внезапно понравилась. Кому и учиться общаться с Найджелом, как не женщине, которая живет в моем доме.

– Ладно. – Лера не считала нужным навязываться и повторяться, за что я ее очень ценил. – Давайте приступим к тренировке. Найджел, ты как – готов?

Тот ответил бодрым звонким гавом. Он был готов всегда.

Мы приступили к упражнениям. Вначале повторили и закрепили старые навыки. Потом взялись изучать новый. Найджел старался, как никогда: не отвлекался, не пытался поиграть или отбежать в сторону, чтобы обнюхать и пометить приметный столбик.

Я тоже сумел отбросить лишние мысли – почти все. Где-то на краешке сознания теплилось соображение о том, что, возможно, Вероника смотрит на нас через окно, и от этого было и приятно, и волнительно: нравится ли девушке то, что она видит? Замечает ли она, как слаженно работаем мы с парнем?

Не знаю, как Ника, а Лера наши с Найджелом усилия заметила.

– Вы сегодня отработали вдвое лучше, чем обычно. Просто образцово-показательные студенты! Хоть ты грамоту выдавай, как отличникам учебы! – заявила она где-то через час. – Или это присутствие личной помощницы так на вас повлияло?

Лера шутила, я слышал это по ее голосу. Но знала бы она, как четко попала в точку! Отвечать на вопрос инструктора я не стал, сделал вид, что принял его за риторический.

– Следующее занятие, как всегда, в четверг, в девять? – уточнил на всякий случай. График иногда менялся в зависимости от загруженности тренера.

– Да, пока так. Если что-то изменится – сообщу. На сегодня свободны. – Лера попрощалась отдельно со мной, отдельно – с Найджелом, и пошла на соседнюю тренировочную площадку. Всего их было четыре, и на каждой шли занятия.

– Найджел, где Ника? Веди меня к Нике! – дорогу к «Стакану» я был способен отыскать самостоятельно, а вот Нику среди посетителей разглядеть вряд ли смог бы – при условии, что их там много.

Некстати вспомнилась вчерашняя поездка в магазин и чувство беспомощности, охватившее меня, когда я остался один в торговом зале.

«Нет! Я не был беспомощным! Разобрался бы!» – тут же поправил я себя, затыкая навязчивый голос страха.

Даже если ослепну полностью – и то не стану совсем уж беспомощным! У меня будет специальная трость, будет Найджел…. Компьютер и смартфон я уже использую в режиме специальных возможностей. Мне даже не придется полностью отходить от управления бизнесом. Я все продумал, разработал план, как жить без глаз, и медленно, но верно шел к его реализации. Никто не помешает мне осуществить этот план! Он станет моим спасением и не позволит моей жизни скатиться в… черную дыру.

Ника, видимо, все же посматривала в окно, потому что, когда мы с Найджелом подошли к кафе, она уже ждала на пороге.

Найджел подошел, начал ластиться к ней.

– Ай, красавец! Ты такой умница! – тут же рассыпалась в похвалах Вероника. – Так много умеешь! Твой хозяин может тобой гордиться!

– Я и горжусь, – принял я подачу. Напрямую обращаться ко мне Ника не пожелала – ну, что ж. Я могу сыграть и в такую игру. – Готова снова сесть за руль?

– Я – да. А ты не хочешь зайти, выпить чаю, согреться? – мне показалось, или в ее голосе прозвучали нотки заботы?

– Мы с парнем не замерзли, – я позволил себе короткую улыбку. – К тому же, я рассчитываю, что дома меня ждет еще один кусочек шарлотки и чашка кофе из твоих рук.

– Все будет.

– Тогда поехали. – Я протянул домработнице ладонь, предлагая взяться за руки.

Про себя загадал: если примет руку – значит, не злится на меня за неловкое знакомство с Тимофеем. Если просто пойдет рядом – значит, брату удалось разрушить то робкое доверие, которое только-только начало зарождаться…

Ника прикоснулась к моей ладони, но не задержала пальцы в ней, а скользнула дальше и сжала мое предплечье чуть ниже локтя.

– Поехали. У меня как раз будет время заняться обедом.

Мы под ручку двинулись на стоянку.

Об обеде мне не думалось. Я шел и размышлял, стоит ли предлагать Веронике пройти курс, о котором говорила Лера. Пожалуй, тренировки для Ники могут оказаться мне на руку. Девчонка и так хорошо относится к Найджелу, а тут подружится с ним еще больше. Чем лучше она узнает нас – меня и моего пса, тем выше шансы, что согласится родить мне ребенка. Отказывать тем, кто тебе небезразличен, намного сложнее!

В груди неожиданно кольнуло – так, что я на миг сбился с шага и с дыхания. И все от внезапной, как молния, мысли: я не хочу, чтобы в Веронику подселяли чьи-то чужие оплодотворенные яйцеклетки. Я хочу… хочу ребенка от нее самой!

14. Вероника. Очки как повод

После визита брата, Тимофея, Эдуард Скворцов впал в мрачную задумчивость. Всю дорогу до школы хмурился и стискивал губы. Потом, во время тренировки, вроде бы оживился. Я села у окна и время от времени поглядывала на площадку, где под мелким моросящим дождем учились новым трюкам Найджел и его хозяин.

Я заказала себе фруктовый чай, к чаю – сушки с маком и пакетик цукатов. Подключилась к вай-фаю и для начала проверила социальные сети, убедилась, что там все тихо и меня никто, кроме подруги Тамары, пока не ищет. Да и от Томки новых сообщений не было.

Потом решила поискать информацию по Эдуарду Скворцову. Мне вдруг захотелось узнать о нем немного больше. Уж больно не похож он был на избалованного мажора. В его манерах и словах то и дело проскальзывали властные начальственные нотки. А еще из разговора братьев я узнала, что проблемы со зрением появились у Эда совсем недавно. И это объясняло, почему он все еще не смирился с новыми обстоятельствами, и они причиняли ему острую боль.

Интернет оказался щедр. Стоило набрать запрос «Эдуард Евдокимович Скворцов Яснодар» в поиске, как меня завалило несколькими тысячами ссылок, и я принялась изучать сайт за сайтом, статью за статьей.

Эд оказался известной личностью, во всяком случае, в масштабах Яснодарского края. Ему принадлежал самый крупный онлайн-магазин стройматериалов и сантехники, пара торговых точек той же направленности, а еще господин Скворцов являлся владельцем компании «ЯК» – «Яснодар-Керамика». Компания, в свою очередь, владела заводом, который производил фасадную и напольную плитку и керамогранит.

«Вот это масштабы!» – восхитилась я. В тридцать два года – миллионер. Человек, который сделал себя сам. Нет, стартовый капитал, вероятно, ему все же предоставили родители, но распорядиться деньгами Эд сумел очень хорошо!

Теперь я смотрела на своего нанимателя совсем другими глазами! И с трудом могла представить себе масштаб переживаемой им трагедии. Утратив зрение, он мог потерять возможность развивать и контролировать свой бизнес. А ведь Эдуард вложил в это дело силы, душу и полтора десятка лет своей жизни!

Ко всему прочему, Эдуард ни разу не был женат и считался самым завидным холостяком края. Интересно, как ему удалось дожить до тридцати двух и остаться не окольцованным?

Пока я размышляла о превратностях чужой судьбы, которая показалась мне еще более трагичной, чем моя собственная, прошел час. Я увидела в окно, как Эд прощается с инструктором и в сопровождении Найджела направляется к «Стакану». Поспешно собралась и пошла на крыльцо – встречать их обоих.

Заходить в кафе Эд не пожелал. Предложил мне руку и сказал идти на стоянку. Я ухватила его под локоть: держаться с ним за руки, будто мы – влюбленная парочка, показалось неуместным. Скворцов чуть помрачнел, но спорить и настаивать не стал. Мы обошли «Стакан» и двинулись по узкой дорожке шириной в две плитки, по обе стороны которой вытоптанная земля разъехалась от дождя и превратилась в густую липкую грязь.

В какой-то момент Скворцов запнулся, пошатнулся, выпустил поводок и взмахнул рукой, пытаясь поймать равновесие. Я покрепче сжала локоть мужчины, помогая ему восстановить равновесие. Эд выровнялся, но очки с толстыми затемненными линзами слетели с его носа и с чавкающим звуком шмякнулись в придорожную грязь.

Эд замер. Я – тоже: не знала, куда кинуться раньше – за очками, заляпанными грязью, или за поводком-тростью. Лабрадор, видимо, пока тоже не был обучен и не понимал, что делать. Он просто встал рядом, разинув пасть, и неуверенно помахивал хвостом.

Скворцов собрался с мыслями первым. Аккуратно вынул локоть из моей ладони. Наклонился, позвал собаку:

– Найджел!

Пес тут же ткнулся носом в пальцы хозяина.

– Хороший парень! – Эдуард потрепал Найджела между ушей, скользнул рукой по его холке, нащупал конец поводка-трости и перехватил его.

Медленно выпрямился. Не оборачиваясь ко мне, позвал:

– Вероника?

– Да?

– Что с моими очками? Они разбились? Посмотри, пожалуйста.

– Не думаю, что разбились. – Я сделала в шаг в сторону, присела, за дужку вынула окуляры Скворцова из грязи. Стекла были залеплены вязкой массой почти полностью. – Целые, но очень грязные, – доложила я. – Могу сбегать в «Стакан», промыть под краном.

– Не нужно, – Эдуард покачал головой. Вынул из кармана носовой платок, протянул мне. – Заверни пока. Дома отмою.

Пачкать платок было жаль, поэтому я потихоньку сполоснула очки в луже, и только потом завернула в ткань. Эд все это время молча стоял рядом и ждал.

– Готово? – спросил, когда я выпрямилась и сунула сверток в свою сумочку.

– Да. – В этот раз я не стала ждать, когда мой хозяин протянет ко мне руку. Сама взяла его – не под локоть, за пальцы – и повела на парковку.

Эдуард, сжав побелевшие губы, без возражений позволил мне вести его, как ребенка. Если после встречи с братом он казался мне мрачным, то теперь я уже не знала, как описать его вид. Он стал похож на грозовую тучу, готовую разразиться ливнем, громом и молниями.

Мой бывший муж в такой ситуации давно сделал бы меня виноватой, осыпал бы градом упреков и оскорблений. Скворцов – молчал. Хмурил красивые черные брови. Щурил слепые глаза. Пальцы мои сжал сильнее, чем нужно. Так, будто опасался выпустить мою руку.

Я тоже не знала, что сказать. Слова сочувствия тут были явно неуместными и лишними. Поэтому я молчала, но в груди стало тесно и больно – за Эда.

Так и дошли до парковки – сжимая ладони друг друга и не разговаривая. Я издалека разблокировала двери джипа. Подвела Эда как можно ближе – так, что он смог нащупать дверцу рукой. Забрала у него поводок и отправила Найджела на заднее сиденье. За это время Скворцов успел усесться и даже пристегнуться. И принять любимую позу – с откинутой на подголовник головой и закрытыми глазами.

– Ника, спасибо, – сказал он, не открывая глаз, как только я уселась и щелкнула ремнем безопасности.

Я замялась, не представляя себе, как отвечать на эту благодарность. Пожевала губами, выдавила неловкое «пожалуйста» и поспешила завести мотор. Вывела мерседес со стоянки, притормозила у перекрестка, дожидаясь, когда освободится дорога. Глянула на Эдуарда – он по-прежнему был мрачен, как туча. Решила отвлечь его разговором на какую-нибудь мирную тему.

– Я тут подумала, – начала фразу – и не договорила: дорога освободилась, и я поспешила выжать газ, выезжая на шоссе.

Скворцов напрягся, оттянул ремень безопасности, словно тот слишком сильно сдавливал грудь.

– Да? – каркнул хрипло. Он что – решил, будто я сейчас скажу, что увольняюсь? Из-за вот этой не стоящей внимания мелочи?

– Я подумала: раз уж ты не хочешь каждый раз вникать, что я намерена готовить на завтрак или ужин, давай я составлю меню на неделю. Мы его согласуем, и больше я к тебе не буду приставать с этими мелочами.

– Меню? – Эд нащупал кнопку на дверце и опустил стекло. – Да, составляй.

Он жадно вдохнул сырой прохлады, хлынувшей ему в лицо.

– Тогда к вечеру сделаю. И еще: я, наверное, разделю квартиру на зоны, и буду убирать не везде сразу, а каждый день понемногу. Причем в будни, когда ты уезжаешь по делам, чтобы не мешаться под ногами.

– Хорошо, Ника. График уборки можешь со мной не согласовывать. – Скворцов, похоже, немного отдышался. Поднял стекло. Отпустил ремень, за который держался левой рукой.

– А еще мне нужен дубликат ключей, чтобы я могла выйти из квартиры, а потом вернуться, даже когда тебя нет дома. – Я продолжала вываливать на Скворцова одну просьбу за другой, не давая ему времени на раздумья. – А то даже мусор вынести будет проблемой. Кстати, я не знаю, где у вас мусорка. Понятно, что язык до Киева доведет, но не хотелось бы приставать с расспросами к людям на улице…

– Ника! – Эдуард внезапно хохотнул. Его лицо посветлело. – Не думал, что это так хлопотно – нанять домработницу! Ключи сделаем. Бельевой шкаф найдешь в гардеробной. Там постельное белье, шторы, покрывала. Мусорные баки покажу вечером, когда пойдем выгуливать Найджела. Ты ведь составишь нам с парнем компанию?

– Думаю, да. Прогулки перед сном очень полезны! – я уже откровенно говорила любые глупости, которые только приходили на ум – лишь бы не молчать. – Мне всегда нравилось выйти вечером, подышать, привести в порядок мысли. На ходу как-то легче думается.

– И какие-такие проблемы глобального масштаба ты любишь обдумать на ходу? – продолжал веселиться Эд.

– Ну, к примеру, какое платье и какие сапожки надеть на следующий день. Какого цвета лак подойдет к выбранному наряду и к сумочке, – подыграла ему я.

Почему-то в этот момент я не боялась показаться недалекой дурочкой. Чувствовала, что Скворцов поймет мою игру и не примет эти слова всерьез.

– О! Ну, это куда более важный вопрос, чем меню на неделю и график уборки! – не подвел, пошутил в ответ мой хозяин.

Его улыбка стала доброй, почти нежной. Темные глаза Эда смотрели куда-то поверх моей головы, но я все равно чувствовала себя так, будто греюсь в лучах его взгляда.

От шуток мы перешли к воспоминаниям о самых забавных случаях из собственной жизни. Так, развлекая друг друга байками и посмеиваясь, добрались до дома, поднялись на пятый этаж.

Возле двери Эд остановился. Вынул из кармана связку ключей, передал мне:

– Самый длинный ключ – от нижнего замка. Единственный желтый – от верхнего. Обычно я закрываю только на нижний: там электрический замок. Вращать ключ вокруг оси не нужно, сделаешь пол-оборота вправо.

– Ага. –  Я приняла связку, отперла дверь, пропустила Найджела и его хозяина вперед, потом вошла сама. – Сейчас помою твои очки!

Вернула ключи Эду. Вынула из сумки сверток, босиком побежала в ванную. Через пару минут вернулась. Эдуард и его пес ждали меня там же, у дверей. Эд снова был невесел. Он успел скинуть куртку, разуться, отстегнуть поводок и перехватить Найджела за ошейник, чтобы тот не сбежал и не разнес грязь с лап по всей гостиной.

– Твои очки, Эд, – окликнула я мужчину.

Он подставил ладонь. Потом нацепил линзы на нос – и сразу как-то отдалился, замкнулся. Стал уже знакомым мне хмурым и суровым дельцом. Только теперь я точно знала: там, за маской внешней сдержанности, Эдуард Скворцов совсем другой – живой и ранимый.

15. Эдуард. Музыка нас не связала

Людям слепым и слабовидящим нельзя расслабляться и отвлекаться на посторонние мысли, когда они куда-то идут, даже если в одной руке – поводок-трость, а в другой – ладонь провожатого. Тот, кто движется наощупь, обязан быть бдительным каждое мгновение. Я позволил себе замечтаться, и тут же получил щелчок по носу от жизни: не забывайся, помни – кто ты!

Вспомнил. Осознал в тот самый момент, когда очки со смачным чавкающим звуком плюхнулись в грязь. Сам я не растянулся в этой вязкой жиже только потому, что под руку меня держала Ника.

Вероника – причина и источник моих отвлеченных размышлений. Очень символично! Вся эта ситуация – как знак, как предсказание будущего. Ника может стать причиной моего падения, и она же может оказаться той, кто не позволит мне упасть. Если пожелает.

Стоп! Не слишком ли много власти над собой я приписываю девчонке? От нее будет зависеть ровно столько, сколько я позволю! Зря, что ли, с восемнадцати лет вкалывал, не спал ночами, мотался сначала за товаром, а потом с товаром – по покупателям?

К тридцати двум я стал одним из тех, кого называют хозяевами жизни. И намерен оставаться хозяином – по крайней мере, свой собственной жизни! Я все спланировал. Все предусмотрел. Никто не собьет меня с пути к намеченной цели!

Вероника – забавная. Умеет пошутить. Но я слишком увлекся этим знакомством. Пора остановиться. Слишком близкое общение с собственной домработницей ни к чему хорошему не приведет. Мне нужно привязать девчонку, а не привязываться самому.

– Еще раз спасибо за помощь, Ника. – Я забрал очки из ее рук, нацепил на нос и потащил Найджела в ванную – мыть лапы. Впрочем, парень особо и не сопротивлялся.

Отпустив собаку, я сходил переоделся, а потом заперся у себя в кабинете. На почту упало несколько писем, в том числе – от контрагента, поставлявшего на мой завод смеси для производства плитки. Новое предложение. Это предложение можно было скинуть директору и начальнику отдела закупок, а потом выслушать краткий отчет о плюсах и минусах. Но я решил ознакомиться с документом лично. Попытка контрагента пересмотреть договоренности выглядела подозрительной.

Включил ноутбук, с помощью голосового управления вошел в почту, отыскал нужное письмо, активировал озвучку. Разглядывать картинки с помощью бокового зрения я кое-как мог. Читать текст – нет. Приходилось сосредоточенно вслушиваться в механический голос программы.

И тут Ника, которая – я видел – отправилась хлопотать на кухне, включила музыкальный канал. Громко! Так, что телевизор почти заглушил речь компьютера. Что вытворяет эта девчонка?! С чего она взяла, что может устраивать у меня в квартире дискотеку?

Я остановил программу и отправился наводить порядок.

– Вероника! – я постарался приглушить вспыхнувшее раздражение, но сам услышал, как громко и недовольно прозвучал мой окрик.

– Да? – Ника приглушила звук.

– Ты мне мешаешь работать. Пока я дома – телевизор включаю только я! Как и любую громкую музыку. Это понятно?

Девчонка ответила тем, что выключила телевизор.

– Буду признательна, Эдуард Евдокимович, если вы озвучите все остальные запреты. Списком и по пунктам! – заявила звенящим от обиды голосом. Даже на «вы» перешла. – И не надо повышать на меня голос!

– Я пока не повышал. И, надеюсь, не придется. Если не знаешь, как обязана себя вести домашняя прислуга – погугли! Думаю, в интернете найдется список рекомендаций. Завтра утром проверю, что ты прочитала и усвоила! – я развернулся и ушел в кабинет.

В гостиной воцарилась кладбищенская тишина. Я чувствовал недовольство Вероники и ее молчаливое несогласие, но ничего менять не собирался, и просить прощения – тоже. Домработница обязана знать свое место! Ничего оскорбительного я в ее адрес не сказал, а скрывать свое недовольство считал лишним и неправильным. Не знаю, почему Виктория пригласила девчонку, наплевав на отсутствие опыта и рекомендаций, но мириться с непрофессионализмом своих работников я точно не готов!

Отбросив в сторону бесполезные мысли, снова сосредоточился на изучении предложения. Прослушал его дважды и пришел к выводу, что поставщик затеял какую-то свою игру – то ли надумал взвинтить цены, то ли получил более выгодное предложение от конкурентов из другого региона.

Кварцевого песка хватало и в Яснодаре, а вот каолин до недавних пор мы завозили с Донецкого месторождения. О том, чтобы поискать запасной вариант, я задумывался еще пару месяцев назад. Даже начал работать в этом направлении – пока в одиночку, не привлекая никого из сотрудников. Но тут резко упало зрение на левый глаз. Спустя полмесяца – на правый, и мне стало не до смены поставщика. Видимо, пришло время вернуться к этой теме и обсудить ее со своими специалистами.

Я встал из-за стола, намереваясь подойти к окну: у меня была привычка размышлять, глядя на улицу. На ходу опомнился: вряд ли я что-то увижу, кроме размытых разноцветных пятен. Потоптался у стола, опустил крышку ноутбука и пошел в гостиную. Кажется, моя домработница обещала мне кофе и кусок шарлотки, но исполнять свои обещания она как-то не спешила. Придется поторопить.

Вышел из кабинета. Приласкал Найджела, который спрыгнул с любимого кресла и подошел поприветствовать хозяина. Перевел взгляд в сторону кухни. Вероника была там: стояла возле мойки и, судя по звукам, что-то нарезала.

– Ника, – окликнул я негромко.

Ноль внимания. Надеюсь, со слухом у девчонки все хорошо? А то славная бы вышла из нас парочка: слепой наниматель и глухая домработница.

– Вероника! – добавил громкости.

С тем же результатом. Домработница не обращала на меня внимания.

Это что – показательное выступление? Так она решила продемонстрировать мне свою обиду? Глупо. Слишком по-детски. Несмотря на вчерашнюю истерику по поводу перепутанного контракта, девушка показалась мне неглупой и серьезной. Выходит, ошибся? Разочарование горьким запахом осеннего костра защекотало в носу.

Наверное, следовало развернуться и уйти обратно в кабинет. Хочет человек остаться без работы – его право. Две недели – и свободна. Удерживать не стану.

Я уже почти решился убраться прочь, но ноги сами понесли меня вперед.

Подошел поближе, похлопал ладонью по столешнице, рявкнул как прапор на плацу:

– Вер-ро-ника!

Девчонка дернулась, уронила нож, потянулась руками к своим ушам – я, было, подумал, что она сейчас закроет их ладонями от испуга. Но нет – она сделала жест, будто вынимая из ушей затычки, потом отступила на шаг и спросила подчеркнуто-вежливо и равнодушно:

– Что случилось, Эдуард Евдокимович? Зачем вы опять кричите?

Я набрал в грудь воздуха, чтобы высказать Нике все, что думаю о глупых женщинах, которые воображают, что смогут манипулировать мной с помощью обид и молчания. И тут моя домработница сделала жест, будто снимая что-то с шеи, вынула из нагрудного кармашка смартфон и принялась обматывать его… Нет, тонких проводков я не видел, но вполне мог себе представить их по прежней, зрячей жизни.

– Так ты была в наушниках?! – то, насколько просто объяснялось поведение Вероники, стало для меня одновременно и облегчением, и издевательской усмешкой судьбы.

Я-то себе напридумывал, накрутил! Вся злость схлынула. Запал, с которым я рвался построить Нику, резко угас. Вместо этого в очередной раз подкралось и начало накрывать ощущение своей полной непригодности к совместной жизни хоть с кем-нибудь – пусть даже с наемной прислугой.

Зря мама Вика настаивала на том, чтобы я нанял помощницу по хозяйству с проживанием. Хватило бы приходящей. Потерпеть пару раз в неделю визит одной-двух женщин, которые протрут пыль, помоют полы, сантехнику и перестелют постели, куда проще, чем…

– Вы запретили слушать музыку через колонки, Эдуард Евдокимович, поэтому я взяла телефон и наушники. – Холодностью тона Ника могла бы моментально заморозить целое озеро. – Не помню, чтобы в договоре был пункт, запрещающий выполнять работу под музыку.

Ну да, там много чего еще нет, в договоре. Невозможно предусмотреть и прописать каждый шаг. А мне с моими теперешними проблемами, похоже, придется расширить перечень требований к домработнице в несколько раз.

Выдвинув ближайший стул, я устало присел, обхватил голову руками.

– Вот куда мне такому еще и жена?! – спросил тоскливо в пространство, мысленно продолжая разговор с мамой Викой. Разговор, в котором ни я, ни она не поставили точку.

– Простите? – Точно! Ника же рядом.

– Это… мысли вслух. – Я вдруг понял, что объясняться с Вероникой придется в любом случае, вздохнул и заставил себя говорить. – Ника, ты уже знаешь, что я… плохо вижу. Настолько плохо, что почти не вижу букв, даже сильно увеличенных. По этой причине мне приходится управлять компьютером и смартфоном с помощью голосовых команд, а все письма и документы слушать в озвучке. Слишком громкая музыка мешает…

– Да. Я поняла, – Ника воспользовалась паузой в моем признании, чтобы вставить пару слов. – Простите, больше подобное не повторится.

– Правильно. Ты нашла выход – наушники, – я нехотя кивнул. – Но каким образом, по-твоему, я могу до тебя достучаться, когда ты заткнула уши и ничего вокруг не слышишь?

Вероника замялась, потом предположила:

– Позвонить мне на телефон? Звонок-то я точно не пропущу!

– Звонить человеку, который находится в одной комнате с тобой? – странная идея.

Я взялся обдумывать эту мысль с одной стороны, с другой, и вынужден был согласиться, что это – выход. Не запрещать же Нике вообще слушать музыку! Превращаться в самодура мне не хотелось.

– Идея как идея, – проворчала Ника и пошла к кофеварке. – Вы, наверное, кофе хотели, Эдуард Евдокимович?

– Да. И ты вроде бы говорила, что у нас еще кусок шарлотки остался. – Спасибо, Ника! Напомнила, зачем я вообще из кабинета вышел.

– Вам разогреть?

– Шарлотку? Да, давай. И… Ника. Хватит «выкать». Мы же договорились на «ты».

Если я надеялся на перемирие, то напрасно. Вероника сдаваться не спешила.

– Эдуард Евдокимович, давайте вы сразу определитесь, каких отношений мы с вами будем придерживаться – формальных или дружеских, – потребовала она. – Иначе я определюсь в одностороннем порядке.

– Справедливо, но… сегодня я не готов ответить. Мне нужно подумать, Ника. О том, как строить отношения с тобой, и о твоем договоре. Возможно, круг твоих обязанностей придется расширить… Похоже, обычная помощница по хозяйству – не совсем то, что мне нужно.

– Угу. Скорее, сиделка, – ответила Вероника задумчиво.

Что? Сиделка?

Мне – молодому, дееспособному мужчине – сиделка?! Да что она такое несет, эта девица?!

Слова Ники полоснули по душе раскаленным кинжалом.

Я вскочил так резко, что стул опрокинулся и с грохотом завалился на пол. Не обращая внимания на идиотскую мебель, я обезумевшим носорогом ломанулся к себе в кабинет.

– Найджел, со мной! – рявкнул на ходу.

Рванул дверь, пропустил парня вперед и со всех сил дернул ручку, желая как можно скорее отгородиться от женщины и ее жестоких слов.

Никогда я еще не хлопал дверями так громко и ожесточенно.

Никогда раньше мне не было так… дерьмово!

16. Вероника. Раскаяние

Ой! Кажется, я ляпнула что-то не то… и ведь совершенно не со зла!

Просто сказался опыт работы в социальной службе. Там к слову «сиделка» относились так же спокойно, как к слову «медсестра» и «соцработник». Просто еще одна вспомогательная профессия. Еще один формат работы с людьми, нуждающимися в поддержке и защите государства.

Насчет музыки я тоже как-то не сообразила. Привыкла, когда муж и свекровь уходили, врубать на всю громкость что-нибудь убойное. Особенно нравилось слушать «Апокалиптику», «Лакримозу» и «Нирвану». От их мощных композиций содрогались стены, и порой мне мечталось, что прутья золотой клетки, в которую я влезла по собственной глупости, рухнут. Когда родился сын, я на время отказалась от рок-концертов, а когда малыша не стало, только музыка меня и спасала.

Что до клетки, то она стояла прочно, и надежды на освобождение, казалось, не было. Дверцы неожиданно приоткрылись, когда у моей дорогой мамочки приключился инсульт. Смерть внука подкосила ее. А свекровь не могла, не потеряв лица перед людьми, запретить мне ухаживать за родной матерью.

Я почти переехала в мамину квартиру, даже ночевала там. В дом мужа ходила, как на работу: помыть, почистить, приготовить. А потом снова спешила туда, где меня ждали усталые родные глаза и перекошенная, но такая ласковая улыбка.

– Беги от них, дочка, – говорила мама. – Уезжай, пока они не спохватились и не заперли тебя снова.

– Как я тебя брошу, мам? – спорила я.

– Не думай обо мне! Договорись, чтобы меня забрали в интернат для лежачих, и уезжай! Ты ведь несчастлива с мужем.

Бросить маму я так и не решилась, но заявление о разводе тайком написала и отнесла куда надо. Ах, как орала свекровь, когда узнала! Какими словами меня обзывала! Требовала, чтобы я забрала заявление, обещала, что испортит мне жизнь. За маму я не боялась: ей свекровь уже ничем навредить не могла. За себя после смерти сына я тоже бояться как-то перестала, поэтому заявление так и не забрала.