Читать онлайн Времена и нравы. Книга 8 бесплатно

Воскресшие страницы

«Море, ты меня слышишь, слышишь?

Проснись! Не бросай меня этой холодной зимой.

Море, а ты мне письма пишешь?

Пишешь? Но не доходят они домой…»

Иосиф Бродский

Прежние догадки, высказанные в книге «Ледоколы, события, люди», об утерянных тетрадях с нерегулярными дневниками главного механика Михаила Филипповича Ляхоцкого полностью подтвердились: как и предполагалось, их обнаружили при переезде со старой квартиры на новую. Чем не свидетельство известной истины: «Подальше положишь – поближе возьмешь», – если, конечно, не забудешь, куда положил. Хотя, на первый взгляд, они находились не в таком уж секретном месте, наверняка рядом с ними неоднократно суетились руки домочадцев, но «замылившийся» глаз иногда не видит даже того, что находится непосредственно перед ним, не останавливаясь на приевшейся привычной обстановке. Так уж получилось: поздние записи оказались опубликованы раньше самых первых – не что иное, как «шиворот-навыворот», но от этого они не стали менее интересными.

С них-то и начинается объемное повествование, состоящее из периодических, но в какой-то степени регулярных записей, которые становятся все уверенней, расширяя круг наблюдений, постепенно уходя от описаний чисто должностных обязанностей и работ, с ними связанных, к более широким и объемлющим. Начало записям было положено в 1958 году, когда минуло всего лишь два года после ошеломившего всю страну доклада Хрущева на ХХ съезде партии о культе личности Сталина. Но, по большому счету, мало что изменилось за какие-то два года, особенно на дальних окраинах страны: но по большому счету законы и порядки оставались прежними, как и их исполнители в своем подавляющем большинстве тоже не поменялись – известно, что «черного кобеля не отмоешь добела». Да и сознание людей во многом оставалось прежним: изменить его за два года – что-то из области фантастики, люди были запуганы десятилетиями репрессий, и прошедшая война не добавила уверенности в скором улучшении жизненного уровня. На своем веку им пришлось многое пережить, и временные послабления многими понимались всего лишь как передышка перед очередным закручиванием гаек. Народ все еще продолжал жить «под собою не чуя страны», по меткому выражению Осипа Мандельштама, которое стоило ему жизни, едва лишь он упомянул «кремлевского горца».

Большинство пришлого населения Камчатки и Сахалина составляли самые разнообразные «элементы», начиная от отъявленных уголовников до известных ученых и творческих людей, мыслящих совершенно по-другому, в отличие от своих коллег по несчастью. В своем большинстве они сами вербовались на немногочисленные окраинные предприятия, почуяв, что земля под ними начинает гореть и ареста можно ожидать со дня на день, а за тысячи километров их не найдут, да и искать не будут. Дальше ведь ссылать некуда: можно было бы на Аляску, но она уже более 80 лет как продана заклятым капиталистам, за что и по сей день ярые малограмотные «патриоты» клянут императора всероссийского Александра Второго, не зная политической подоплеки того времени. Впрочем, громадные просторы Чукотки с ее главной рекой Колымой, ставшей своего рода «всепожирающим молохом» в сознании миллионов граждан, как и вся большая Якутия, позволяли «упаковывать» все те же миллионы соотечественников. Да и климат здесь был покруче аляскинского. Что говорить о населении Страны Советов: на ее громадной территории можно без тесноты разместить все китайское население – места хватит для всех.

В таких условиях начиналась трудовая деятельность Михаила Филипповича Ляхоцкого. Приводим без купюр его тогдашний взгляд на собственное будущее.

«Прочитал роман Ф. М. Орниховской «Шопен» и встретил запомнившуюся фразу: «…кто верит в свою будущую славу, тот невольно думает о том, как отнесется к его признаниям потомство…»

Нисколько не будучи скромным, я не ожидаю никакой славы ни от современников, тем более от потомков, и эти записи составляю только для себя. Сейчас я молод, плаваю по морям, и куда судьба может забросить, никому не ведомо. Может быть, еще на моем веку людям станет тесно на Земле, и они полетят исследовать или осваивать другие планеты. Но мне, пока я смогу плавать, наверное, удастся еще походить по нашей планете, побывать в разных странах и землях, увидеть много всякой всячины и (дай бог, как говорят атеисты), будучи стариком, когда единственным моим занятием станут воспоминания о прошлом, эти записи помогут мне еще раз пережить свою молодость, вспомнить былые плавания с возможными подробностями. Записывать сюда я буду события более-менее примечательные для меня, которые смогут потом вызвать в памяти приятные или какие-либо другие воспоминания».

Дальнейшие записи Михаила Филипповича подвержены легкой редакции, но язык, мысли и дух времени остаются неизменными, а также снабжены некоторыми необходимыми дополнениям.

Ставить задачи на всю жизнь – далеко не каждому придет это в голову в начале своей трудовой деятельности, а исполнять их во много раз труднее, тем более в периоды жизненных кризисов, которых никому не удавалось избежать, как в прошлом, так и в будущем. А если таковое все же случается, то лишь в единичных случаях, у особо целеустремленных и обладающих незаурядной силой воли людей, сохранившиеся записи или дневники которых являются прямыми свидетелями тех далеких событий, никоим образом не вошедших в официальную историю из-за своей кажущейся незначительности. Но всего лишь «кажущейся», ибо они-то и создают общий фон и дух ушедших времен, который невозможно изобразить под другим углом или перевернуть с ног на голову. По сути дела, идет обычное повествование, нет каких-либо привязок к знаменательным датам или героике, протекает своим чередом размеренная жизнь, и за скупыми строчками вырисовывается во всех своих мельчайших подробностях уклад не самого благополучного периода в истории страны. Впрочем, трудно сказать, был ли когда-либо благополучный в широком понимании этого слова. Вопрос непростой и неоднозначный: было бы с чем и кому сравнивать. Одно дело – людям, жившим в достатке и не ощущавшим подвешенного над головами «дамоклова меча», и другое – тем, кто привык к лишениям и бесправию и для кого основным мотивом было хорошо знакомое «лишь бы не было войны».

«11 ноября 1957 года, второй по значению сахалинский город и самый большой порт, Холмск, в котором разместилась главная контора островного пароходства.

Прошел почти целый месяц с тех пор, когда я пятнадцатого октября покинул отчий дом, окончательно став на самостоятельный путь дальнейшей жизни. Вся моя собственность состояла из 500 наличных рублей (то есть 50 рублей после реформы 1961 года) и предметов первой необходимости: зимнее пальто, диплом об окончании Владивостокского высшего мореходного училища, в котором проучился с сентября 1952 по 25 июля 1957 года с указанием специальности: «инженер-механик». Все пять лет обучения прошли без особых приключений или неожиданных катаклизмов и закончились защитой дипломного проекта. Не обошлось без традиционного родительского напутствия трудиться честно и добросовестно и не забывать о них. Им, как и всему поколению, выпало немало и хлебнули по полной чаше, надеясь на лучшую сыновью долю, основой которой, по их разумению, являлся безупречный труд на благо Родины, как в известной советской песне: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Вроде бы все ясно и понятно, но как-то прозаично думать о себе в последнюю очередь. Жизнь единственна и коротка, да и Родина – в первую очередь люди, без которых она всего лишь географически незаселенная территория. Поневоле задумаешься, что-то не сходятся концы с концами в таких ультрапатриотических куплетах, исполняющихся в торжественной манере гимнов. Проводы не обошлись без слез матушки, мрачного настроения отца и сестер: все-таки провожают едва ли не на край земли, к тому же остров, да еще с совсем непривлекательным названием Сахалин, о котором ходило немало нелестных отзывов, известных еще со времен чеховской «рекламы», после посещения писателем каторжного «анклава» в 1890 году.

На остров прибыли по распределению вдвоем с приятелем Юркой Лавровым на линейном пассажирском теплоходе «Тобольск» вечером двадцать девятого октября и обосновались на жительство в гостинице Сахалинского морского пароходства («бич-холле» на местном жаргоне), которое могло и затянуться. Утром следующего дня встали на учет в кадрах плавсостава, где нас зачислили в резерв, ибо вакантных мест на немногочисленных судах пароходства не было, как на угольных паровиках, так и на раз-два-три переделанных под жидкое топливо пароходах. Другими, общепонятными словами, сразу же стали полноправными «бичами».

Глубокая осень, и все отпускники, отгуляв свое положенное, возвращаются на старые места работы. В это время рассчитывать на быстрое попадание на судно довольно опрометчиво. Не в лучшее время мы появились, если бы дело было весной, тогда другое дело. Опасения, что придется отдуваться за опоздание из отпуска на месяц и 24 дня, что можно приравнять к дезертирству, к счастью, не подтвердились. Порядки в стране не сильно изменились, и еще совсем недавно за опоздание на работу на каких-нибудь десять минут грозила уголовная статья. Видимо, в островном пароходстве существовали свои, отдельные правила, и на подобные выходки никто не обращал внимания, хотя, вероятнее всего, кадровик просто не сравнил фактическую дату прибытия новичков с назначенной. Явились – и хорошо, срочной надобности в них не было, да и выплачивать за «бичевание» 75% должностного оклада не нужно. Ну а если бы такой вопрос возник, то ничего более простого, поистине детского оправдания молодые инженеры придумать не могли: всего лишь смущенно пожать плечами, как бы оправдываясь и признавая вину, что могло поставить в тупик даже умудренного в подобных делах инспектора. Обычно работники начинают придумывать далеко не оригинальные оправдания: заболел сам или папа с мамой и так далее, вплоть до того, что переводил через дорогу старушку. А здесь же во главу угла поставили неожидаемую детскую праведную наивность в надежде обескуражить кадровика. Что-то похожее на несусветный по своей глупости вопрос одного из персонажей романа Николая Семеновича Лескова: «А правда, что Господь старый месяц на звезды рубит?» Таким образом, столь серьезное прегрешение в первый же рабочий день обошлось без последствий. И слава богу, одной проблемой меньше, да еще какой. Она ведь при неблагоприятных обстоятельствах могла испортить не только карьеру, но и всю жизнь. Все-таки наиболее вероятным исходом, спасшим нас от наказания, представляется сезонный избыток кадров в компании: своих некуда девать, а тут еще молодые специалисты! Потому и посмотрели сквозь пальцы на длительную самоволку.

По правде говоря, за подаренный самим себе отпуск можно было понести самое строгое наказание, тем более что финансировался он за счет того же Сахалинского пароходства, первого места их работы с записью в новеньких трудовых книжках. Первая заработная плата, или так называемые «подъемные», выдавалась до начала трудовой деятельности: может, нет средств для покупки билета на рейсовый линейщик, не говоря о пошиве форменной одежды.

Прежде всего удалось побывать на своей малой родине, в украинской Хмельницкой области, а затем в компании с однокашником Юркой и друзьями, геологом Валькой Дмитриевым и студентом Харьковского художественного института Мишкой Козулиным, смотались в Крым, где с удовольствием погуляли целых десять дней. После Крыма отправились в Москву – познакомиться со всеми известными по картинкам достопримечательностями, где в ежедневной столичной суете провели неделю, удовлетворив давнее любопытство. В конце своего турне, уже по сыновьему долгу, заехали в казахстанский Акмолинск, к родителям Юрки, а потом уже в приморскую Манзовку – к моим родителям. Холмск стал конечной точкой транссоветского путешествия от западных до восточных границ, который позволил воочию убедиться: «Широка страна моя родная».

Самый большой за прошедшее десятилетие советский праздник, 40-летие Октября, встретили как самые настоящие трезвенники, употребив за все три праздничных дня граммов по триста вермута. Сдается, что среди взрослого мужского, а может быть, и женского населения Холмска в столь знаменательную дату мы были единственными трезвыми и, заняв удобную наблюдательную позицию, с любопытством взирали на колонну демонстрантов с красными транспарантами и портретами вождей, без которых никак нельзя, кто же будет руководить и направлять. Проходящие перед наспех сколоченной трибуной, с которой сахалинское партийно-хозяйственное руководство приветствовало в своей массе изрядно подпивших демонстрантов, подкрепленных и воодушевленных допингом, с удовольствием кричащих «Ура!» после каждой произносимой с трибуны здравицы. Весь ритуал уже был отработан десятилетиями, проходил по одному и тому же сценарию во всех городах и селах страны и носил самый настоящий сакральный смысл, правда, всего лишь для официальной партийной элиты. Вряд ли об этом задумывались простые работяги, столь глубоко они не копали, их роднило единение со своими друзьями по цеху, когда на вполне законных основаниях можно устроить самый настоящий праздник души и ничья жена не будет уж сильно возникать. Обоснование-то железобетонное, иначе чем индульгенцией назвать нельзя.

Сразу же после праздников, десятого ноября, меня едва было не направили на моторный буксир «Монолитный» в должности четвертого механика, но этот вариант, к моему глубокому сожалению, оказался невозможным по самой простой и банальной причине – из-за отсутствия рабочего диплома механика третьего разряда, который не был выдан из-за недостающих нескольких недель работы в должности моториста, то есть не хватало минимального стажа, требуемого для получения рабочего диплома. Диплома не оказалось и у третьего механика, а если в штате остаются лишь два механика с действующими рабочими дипломами, то судно не выпустят из порта – нужны как минимум три дипломированных механика. Странно, почему командование училища устранилось от обеспечения курсантов достаточными сроками плавательской практики для получения выпускниками рабочих дипломов, позволяющих им сразу же занять должность четвертого механика? Ведь это необходимая часть учебного процесса и его результата. Очень жаль, что не удалось получить первую должность четвертого механика, и как ни крути, но придется отработать несколько недель в должности обычного моториста, чтобы добрать минимальный стаж для получения диплома. С удовольствием пошел бы работать на такое судно, ибо с буксирами был уже немного знаком во время практики на «Кировском», который запомнится надолго, так как тонул летом прошлого года на виду Холмска. Машинная установка на буксирах мне понравилась. А что дальше? «Ждите!» – последовал ответ инспектора по кадрам».

Любопытно, почему не озаботились столь важным вопросом выпускники еще до окончания вуза? Они-то должны были понимать значение рабочего диплома, в противном случае им пришлось бы начинать трудовую деятельность на рядовых должностях, что в итоге и произошло.

В тогдашнее время для транспортировки круглого леса хвойных пород в Японию использовались буксиры, на «хвосте» которых тащился большой плот в несколько тысяч тонн, вернее, кубических метров – в них измеряются количество и объем бывших лесных насаждений, – именуемый «сигарой». Специализированных судов-лесовозов не было, вот и придумали такой способ, благо тогда не существовало столь строгих экологических требований даже в японских портах. Скорость таких буксировок не превышала нескольких узлов, нередко они попадали в штормовые условия, и тогда уж вовсе приходилось тяжко. А сколько бревен оказалось в открытом море из разбитых «сигар», носящихся по воле ветров и волн, можно лишь догадываться, но в любом случае их количество наверняка исчислялось десятками тысяч, если не больше.

В конце ноября даже на юге острова уже хозяйничает зима: хотя температура вполне приемлемая и еще не опустилась в постоянные отрицательные значения, но снежные заносы и проносящиеся циклоны с колючими, везде проникающими ветрами достают до костей, и спастись от них можно лишь в закрытых помещениях.

«Ну вот и дождались! Пятнадцатого ноября Юрка отправился выбивать «бичевые», жить на что-то нужно, но вместо них получил два направления мотористами для производства моточистки на грузопассажирский теплоход «Глинка». В тот же день поздним вечером ушли на нем в Ванино. После долгого перерыва в еще не начавшейся практической трудовой деятельности с удовольствием принялся за работу, которую при всем желании нельзя назвать легкой и чистой. Моточистка заключалась в переборке двух главных двигателей, и, кроме штатной машинной команды, в ней было задействовано еще шесть человек, присланных на подмогу, включая нас двоих.

Вчера, двадцатого ноября, встретили Ивана Редько из своего выпуска, который сделал карьеру на танкере «Башкирнефть», работая уже третьим механиком. Но, похоже, столь быстрое продвижение сыграло с ним злую шутку: разлетелся на куски двигатель, собранный после моточистки, которой он и руководил. Предполагаемая причина: оборвались неподжатые противовесы на валу. Да и второй двигатель пошел «вразнос», набрав полторы тысячи оборотов в минуту вместо тысячи. Пришлось его полностью перебирать. В общем, такому карьерному «взлету» не позавидуешь. Хотя бы не посадили. Работает последние дни и ждет решения аварийной комиссии. Очень измотан, намерен бежать при первой возможности. Еще бы, при таких убытках можно и на нары угодить. Его рассказ навеял самые мрачные настроения, ибо никто не застрахован от ошибок в работе, которые могут привести к совсем непредсказуемым последствиям.

Сегодня, двадцать пятого ноября, вернулись после произведенной моточистки из Ванино в Холмск, где проработали десять дней, и меня сразу же зачислили в штат мотористом первого класса. Другого пути для получения рабочего диплома, позволявшего занять инженерную должность механика, не существует. Будем ходить на линии Холмск – Владивосток, далеко не худший вариант. По слухам, такие рейсы продолжатся до конца января – ровно столько, сколько мне нужно для получения рабочего диплома. А там видно будет!

Позади первый рейс на дебютном для меня судне – теплоходе «Глинка» на линии Холмск – Владивосток. С приходом во Владивосток меня, как новенького, не имеющего в запасе неиспользованных выходных дней, поставили на вахту «прощай молодость» – с 08:00 до 12:00 и с 20:00 до 24:00, и всю стоянку в течение шести дней пришлось нести ее бессменно, как «колоколу на башне вечевой во дни торжеств и бед народных», выражаясь словами Лермонтова, в то время как другие две вахты менялись. Таким образом увидеть вечерний Владивосток не удалось, но все же Холмск не выдерживает никакого сравнения с Владивостоком.

Встретил еще одного из своих – Н. Яремчука, успевшего побывать в Японии, куда притащили «сигару». В. Седнева списали с «Макарова», идущего в китайский Далянь (Дальний), из-за отсутствия загранвизы. Представляю, как у него на душе кошки скребли. Н. Степаненко, также не имеющий рабочего диплома, отказался от дальнего годового плавания в «ранге» моториста второго класса. Еще бы, на год, да вторым классом, словно выпускник мореходной школы, а не дипломированный инженер-механик, которых даже среди старших механиков насчитываются единицы в пароходстве. Вполне возможно, что прохладное отношение к молодым выпускникам-инженерам было продиктовано ревностью и опасениями, что они могут «подсидеть» тогдашних стармехов, оставив их не у дел. Не такое уж редкое явление для того времени.

Счастливое событие: получил первую получку в размере 400 рублей, с учетом вычета 300 в счет взятого аванса. С таких заработков явно не разбогатеешь и хоромы не построишь. Хотел купить ботинки, на них только и хватает, но во Владивостоке таковых не оказалось. На обратном переходе в Холмск стоял все ту же вахту с четвертым механиком, который оказался своим парнем, и нести вахту с ним весело. За полтора-два часа до окончания начинаешь вертеться, словно белка в колесе. Нужно проверить все механизмы, которых понавешано более чем достаточно, а с принимающим вахту вторым механиком ухо держать нужно востро, все-таки самый опытный и, по сути дела, руководит работой младших механиков. Тот заметит малейшую оплошность и изменение тона в работе механизмов, недостаток смазки и проверит чистоту в машинном отделении.

Аппетита не терял, хотя весь переход изрядно покачивало. Похоже, начинаю привыкать к морю и непременной качке.

После двухсуточной стоянки поздним вечером шестнадцатого декабря снялись на Холмск. Вчерашний день по какому-то наваждению стал неудачным во всех отношениях: экипаж нашего судна почему-то не принимал участие в выборах судей, хотя дальневосточники, стоящие в порту, голосовали; ботинки снова не удалось купить, вчера были, а сегодня уже нет. На Лянчихе (река на полуострове Муравьев-Амурский, в 1972 году поменявшая имя на Богатая) и Угольной (пригород Владивостока) никого не нашел, хотя весь путь прошел пешком на своих двоих. Успел посмотреть широкоэкранный кинофильм «Сестры». Встретил Кокодея – работает мотористом второго класса на «Забайкалье», вследствие чего очень недоволен и намеревается бежать на берег в теплотехники.

Идем в Ванино. Выяснилось, что вместо предполагаемого перестоя в конце декабря будем работать на этой линии до апреля.

Сегодня, двадцатого декабря, вызвал старший механик Корсунцев на профилактическую беседу и пристыдил, что мало знаю и не стремлюсь к дальнейшему совершенствованию. Ничего не оставалось, как пообещать исправиться, ощущения не самые лучшие, словно нашкодивший школьник перед учителем. Со своей стороны «дед» пообещал всяческую помощь и содействие.

Все время штормит, что немудрено для зимнего времени. Из Владивостока вместо обычных трех суток шли четверо, а через четыре часа уже из Холмска завернули на Ванино, и снова больше суток непрерывной качки, которая при восьми-девятибалльном шторме вовсе не «фунт изюму» и сильно напрягает, особенно когда палуба уходит в воду и тяжелые, зеленоватые, с белой пеной валы перекатываются через закрытые трюмы парохода, сметая все на своем пути. Ничего другого не остается, как приспосабливаться к морской жизни во всей ее «красоте».

Первое января 1958 года! Идем во Владивосток с половиной пассажиров на борту, 28 вместо 60, и почти без груза, что продиктовано новогодними праздниками: мало кто согласится встречать Новый год в море, когда можно перенести на следующий рейс свое путешествие. Одна неделя погоды не сделает, а Новый год – дело святое. Не лучше ли встретить на берегу, в домашних условиях или в компании друзей, чем ковыряться в море, в штормовых условиях, среди незнакомых людей. Вчера в 19:30 судно вытолкнули из порта, чтобы рейс попал в план уходящего года, может быть, от нас и зависит годовой план пароходства.

Впервые встречаю Новый год в море, а сколько таких встреч впереди? Пока об этом не стоит задумываться, время покажет и расставит по полочкам, но помечтать тоже не грех.

В самом большом помещении на пароходе, пассажирской столовой, собралась вся команда. Из напитков на столах было только красное вино из расчета 0,8 литра на двоих, не совсем понятного происхождения. После общих обязательных формальностей – зачитывания праздничного приказа и поздравлений – выпили за уходящий год, а затем, в 24:00 по сахалинскому времени, за новый, с обязательными сопутствующими тостами. Стол был богат и изобиловал вкусными изысками, что не осталось без внимания, даже провозгласили тост за искусство повара. Для сменившейся в 00:15 вахты по радио поймали Владивосток, и они тоже встретили самый настоящий Новый год по приморскому времени. Посидев еще немного в веселой компании, я ушел: нужно было поспать перед вахтой. Утром выяснилось, что поторопился: на «десерт» некоторые устроили какую-то «свадьбу» с обязательным выяснением отношений по принципу «ты меня уважаешь», в итоге переросшую в драку со всеми ее обязательными атрибутами. Какая же свадьба без драки? С сегодняшнего дня перевели на работу с 12:00.

Вчера и позавчера, то есть начав тридцатого декабря в 8:00, работали до 14:30 тридцать первого декабря без сна и отдыха, с небольшими перерывами в авральном режиме, тридцать с половиной часов. Несмотря на столь героический и продолжительный труд, самочувствие хорошее и вид довольно бодрый. Такое вот испытание организма на прочность и выдержку: все-таки неплохо знать свои возможности, а тут сам случай в руки явился и не запылился. Разрушился подшипник на левом главном двигателе, вот и пришлось заниматься снятием картера и разборкой сопутствующих деталей, чтобы добраться до аварийного подшипника и заменить его. Все-таки судно само по себе является транспортным средством с повышенной опасностью и от отказов жизненно важных механизмов никоим образом не застраховано, тем более в условиях далеких от земной тверди, когда преследует постоянная качка, да и окружающая обстановка тоже играет немаловажную роль: интенсивное судоходство, ограничения по осадке, ледовые условия.

Самое удивительное, произошедшее совсем недавно: я оказался в Дальневосточном пароходстве, не прикладывая к этому никаких усилий, хотя с самого выпуска желал быть там, но заявка компании на молодых специалистов не безразмерна, кому-то и на Сахалине нужно трудиться, и в первую очередь в компании оставляли выпускников с местной пропиской и жильем. А тут, словно по щучьему велению, все оказалось намного проще. Давно ходили упорные, неослабевающие слухи, что Сахалинское пароходство должно сократить на 500 человек плавсостав в связи с передачей ряда судов своему соседнему, более крупному судоходному предприятию. Вскоре таковое и произошло, и выяснилось, что для перехода к новому судовладельцу достаточно лишь одного желания, чем я сразу же воспользовался. Наработав на «Глинке» необходимое количество дней для получения рабочего диплома, двадцать четвертого января списался с него во Владивостоке и со следующего дня стал в резерв (бич) в новой компании.

Документы на получение диплома сдал с большими трудностями, включая очередь и тщательное перепечатывание заявления из-за какой-то опечатки. Диплом обещали выдать после седьмого февраля. Как ни странно, но бичей в плавсоставе не оказалось, и меня, не дав опомниться и немного передохнуть, сразу же направили четвертым механиком на дизель-электроход «Енисей», типа «Лена» и «Обь», голландской постройки. Совершенно иная ситуация, чем в островной компании, где на судно сразу не попадешь, не «пробичевав» неделю-другую. По большей части сахалинские суда передавали соседу вместе с экипажами, как еще в царские дореформенные времена Александра Второго продавали усадьбы вместе с крепостными крестьянами, но в нашем случае для перехода нужно лишь письменное согласие. В противном случае остаешься в составе островного пароходства.

Так случилось, что провожал меня на новый ледокольный пароход батя, которого встретил в городе за день до назначения на судно, и он увидел настоящий «броненосец»: суда этого типа заслужили столь уважительное прозвище благодаря усиленному ледовому арктическому классу, как у самых настоящих ледоколов. Я уже гордился своим новым судном и первой инженерной должностью, которыми мог похвастаться перед отцом.

В курс своих новых обязанностей четвертого механика войти не успел, да и, по всей вероятности, еще не скоро войду, так как хозяйство совсем не простое и есть над чем поработать. Но глаза боятся, а руки делают, и если утром стоял вахту вместе с меняющимся четвертым механиком, то вечернюю уже самостоятельно, большего времени на ознакомление со сложным хозяйством главный механик не отпустил.

Силовая установка довольно мощная, особенно по сравнению с предыдущими сахалинскими судами, и с первого взгляда сложная: четыре главных дизель-генератора типа «Зульцер» по 2050 лошадей, три вспомогательных, котел и много чего другого. На вахте четыре моториста и один механик. Неизвестно, как начнется моя «механическая» деятельность, внутри все-таки остается какой-то червячок сомнения и недоверия к самому себе. Утешаю себя тем, что большая дорога начинается с первого шага, никто не миновал этого. Подробности, если позволит время, будут освещаться по ходу дальнейших записей.

За время «бичевания» встретил Юрку Лаврова, частенько с ним встречаемся, и Нила Лазеева, которому помогал отправлять личные вещи в Находку, куда он собирается окончательно перебраться вместе с Аленой. Встретил и В. Дмитриева, начинающего забывать о Крыме и мечтающего о Кавказе, куда намеревается отправиться этим летом. Сидит в нем какая-то тяга к перемене мест, как у перелетных птиц, не удивлюсь, если когда-нибудь отправится по следам тверского купца Афанасия Никитина «за три моря».

Итак, я полноправный четвертый механик дизель-электрохода «Енисей». Звучит совсем неплохо, не то что моторист грузопассажира «Глинка». Услышав такое, Михаил Иванович, старший механик с него, наверняка бы обиделся. Пока никаких «коз» не отмочил, все идет гладко, и хотя новичкам везет, но это и настораживает. Осваиваюсь понемногу, но чувствую, что не хватает распорядительности и организованности. Работ по заведованию набирается с избытком, да и подчиненных – четыре вахтенных моториста, из которых половину можно использовать для производства работ без ущерба вахтенному обслуживанию. Фактически работает лишь один. Второму никак не удается подыскать приемлемую работу. Живу бирюком, ни с кем еще толком не познакомился, разве что с Рогозиным, но и тот, наверное, не знает, как меня зовут. Вахты проходят в спокойной обстановке, двигатели работают как часы. Читаю техническую литературу по установке в свободное от вахт и сна время.

Уже несколько дней курсируем по проливу Лаперуза, выполняя ледокольную миссию по проводке и освобождению судов, застрявших во льду. Не могу налюбоваться на собственный дизель-электроход, когда он свободно, без видимого напряжения окалывает суда, лишившиеся хода, и затем следует вперед, прокладывая безопасный путь, оставляя за собой канал в еще нетолстом льду. Какими беспомощными они кажутся перед красавцем «Енисеем», если, даже работая полными передними ходами, не могут двинуться с места и некоторых из них приходится брать на буксир, так как они не в состоянии следовать даже по проторенному каналу. Сегодня, девятого февраля, вытаскивали сахалинский пароход «Белогорск». Смотрю на самые настоящие пароходы своей бывшей компании почти по Маяковскому – свысока, хотя никакие они не буржуи.

Вчера на вечерней вахте остановил первый главный двигатель из-за появившегося стука в цилиндре. Осмотрели группу движения, но ничего не обнаружили. Сняли форсунку, опрессовали и, заметив подтекание топлива, заменили. Стуки вроде бы прекратились, но сегодня утром при нагрузке снова улавливаются. Привыкли, и никто на них более не обращает внимания: пусть так и работает.

В порту Корсаков стоим у пирса, что бывает очень редко, в основном пребываем на рейде. Наступила календарная весна, почти середина марта, и скорое пробуждение природы настраивает на радужный лад, дела совсем не плохи. Вчера на собрании судового профсоюзного комитета получил ряд замечаний за «превышение власти», хотя никого не избил, да и к «отсидке» не приговорил. Все гораздо проще: отпустил с вахты моториста по своему усмотрению, надеясь, что не подставит меня, а тот пошел на берег и отстал от судна. Хотя он взрослый человек и должен ориентироваться в обстановке, стараясь не подвести своего руководителя, но, похоже, у него с моральными обязательствами не все хорошо. Порекомендовали извлечь из этого происшествия уроки и в будущем быть предусмотрительнее – проще говоря, не поддаваться на провокации.

Восьмого марта, как подарок к женскому празднику, получил первую инженерную получку – 1400 рублей, в Корсакове наконец-то купил ботинки, за которыми охотился с конца осени, и немного обмыл их вместе с тем самым мотористом, из-за которого пострадал.

Намеревались двенадцатого марта идти в Ванино для открытия навигации, но прошло полдня – и никакого шевеления пока не заметно.

Встретил Н. Якименко, стояли рядом с «Памиром» посреди залива Анива и принимали у них топливо. Оба были на вахте, поговорили, находясь на своих судах, не пересекая границы своего транспортного средства. Он уже старожил, работает семь месяцев, а я всего три.

Время мчится незаметно и неумолимо, со дня последней записи прошло более месяца и за этот период произошло немало событий местного масштаба, никоим образом не повлиявших на глобальные проблемы. Сходили в Ванино и за двое суток разогнали там весь лед, затем семнадцатого марта пришли во Владивосток и через два дня я списался. С двадцать второго марта по первое апреля находился в отгуле накопившихся выходных дней в домашних условиях, чувствуя себя завзятым мореманом, затем привычный «бич» в ожидании подхода своего «броненосца», а с десятого апреля снова четвертый механик на «Енисее», и, по всей вероятности, на долгое время. Судно находилось в ремонте в доке владивостокского «Дальзавода». Работы к моему приходу накопилось основательно. Впервые самостоятельно руководил очисткой, ремонтом арматуры и разводкой огней котла, тем более что пар с берега давали нерегулярно, температура в судовых помещениях здорово «гуляла», и с вводом котла сильно торопили, недоделок, как в любом ремонте, осталось много. На брюхе излазил все танки двойного дна, так как опрессовывали балластный трубопровод и систему обогрева танков: не дай бог прошляпить какую-либо протечку – потом проблем не оберешься. Хожу грязный и чумазый, не лучше кочегара с угольных паровиков или черта, вылетевшего из печной трубы, из гоголевских страшилок, некогда даже причесаться. Катастрофически не хватает времени, даже зайти в военкомат и встать на военный учет, лишь сегодня улучил минутку туда наведаться, за что и был сразу же наказан пятидесятирублевым штрафом за неснятие с учета в Холмске и задержку с постановкой во Владивостоке. Первым, чисто эмоциональным намерением было желание пожаловаться вышестоящему начальству, но у них не заржавеет – пообещали увеличить штраф. Бесполезно бодаться с их ведомством, где все на раз-два-три, нужно принимать молча. Завтра выходим из дока, и работы по проверке всех систем предостаточно. Самое горячее время во всем ремонте.

За время «бичевания» смотался в Находку, навестил ребят. Совсем неплохо устроились в семейном отношении: квартира с удобствами, но жалуются на мизерные оклады. Интересно, у кого они большие?

Сейчас обхожусь без денег по причине отсутствия наличности, и приходится сидеть на пароходе, ибо идти куда-то бессмысленно, нет таковой возможности, чувствуешь себя неполноценным. Юрка Лавров так и не успел уйти из Сахалинского пароходства. Сейчас работает четвертым механиком на самом большом сахалинце – теплоходе «Лазо». Приехал его брат и обитает на Лянчихе, не может получить прописку, потому и на работу устроиться непросто, не берут без регистрации с отметкой в паспорте».

Город Владивосток был закрыт для въезда до 1991 года, необходимо было оформить соответствующее разрешение на основании приглашения или же въехать по распределению после окончания учебного заведения. Без прописки устроиться на работу невозможно, кадровики свято блюдут инструкции.

«Уже более месяца находимся в эксплуатации после ремонта, который закончили на десять суток раньше плана. Отсутствие записей в этот период косвенно подтверждает полную занятость, не оставляющую свободного времени в течение этого промежутка нашей энергичной деятельности. Ремонт, как и всякий другой, не мог пройти без определенных «коз», самой значительной из которых было затопление водой моторного отделения по вине четвертого механика, то есть меня самого. Но хорошо то, что хорошо кончается: вовремя заметили и быстро задраили горловину, из которой хлестала вода. Принял омовение забортной, совсем не теплой водой, но простуду не схватил, некогда было.

Ремонт не прошел для меня даром: буквально ползком пролез по всем закоулкам и танкам судна, хорошо изучил свое хозяйство, которое находилось в моем заведовании, стал разбираться в том, какой ремонт требуется тому или иному насосу и какая его деталь нуждается в нем. Сейчас кажется по-детски наивным прежнее соглашательство со всеми предложениями, не понимая истинной сущности, лишь бы показаться сведущим в глазах окружающих. Теперь уже по любому механизму в своем заведовании имею собственное мнение. Все предыдущие «рубиконы» пройдены и остались позади, но вместо них появились новые, ранее не дававшие о себе знать. Снова насосы балластной системы, которые словно сговорились и не берут воду, откуда должны брать, или же берут в час по чайной ложке, что никак не подходит. Туго придется с ними в полярке, когда нужно будет креновать или дифферентовать судно. Особенно вредничает осушительный насос, несмотря на все мои попытки возродить его к жизни, которые, по большому счету, оказываются безуспешными, и наставить его на путь истинный никак не получается. Но будем и дальше разбираться – время покажет. Посмотрим кто кого!

После ремонта загрузились в Находке и сходили в Магадан. Навестил Лазеевых-Ферячиных: живут как кошка с собакой в прямом смысле, хотя встречается немало случаев, когда животные обожают друг друга и живут в мире и дружбе, но не в нашем случае. Она очень ревнива и не в меру мнительна. Он такой же, как и до «женитьбы»: заглядывается на «мощные» ноги и женские фигуры, никогда не прочь при случае провести вечер с представительницей «прекрасного пола», а потом изворачивается перед ней как уж на сковородке, ссылаясь на тренировки, встречи с ребятами и еще бог знает на что. У него это совсем не плохо получалось – налицо определенные артистические способности, а может, выработал до автоматизма подобный стиль поведения. Грозят друг другу разводами, хотя официально они не расписаны, но настолько уверовали в свой союз, что он им кажется даже выше традиционных условностей. Во всем виню Нила и сочувствую Миле, но что я могу поделать? Пусть разбираются сами в собственных отношениях.

После Магадана сутки простояли во Владивостоке, а затем снова погрузка в Находке на арктическое побережье. Работаем в темпе «престо» или, на худой конец, «аллегро». Совершенно неожиданно встретился с Юркой Лавровым, был на борту его парохода. Работает, но не жалуется на превратности судьбы. В каждом порту заводит невест. Не знает, куда пойдут после Находки. Уже почти середина лета, неплохо бы поваляться на пляже и побарахтаться в освежающей зеленоватой воде, но для нас летний сезон является самым напряженным временем, когда Арктика открывает свои запоры, и мы стремимся завезти все необходимое на год вперед на многочисленные поселки и рудники.

В самом конце магаданской навигации проводили к порту несколько судов, и на этом наша миссия завершилась. Сейчас идем в Провидения, должны подойти к концу моей вахты. Сегодня, на удивление, открылось небесное окно с хорошей погодой, которая редко балует нас: в основном непрекращающиеся туманы с мерзкой сырой слякотью, и это в середине лета. Ночь тоже отсутствует – сплошной полярный день. Непонятно почему, но такая обстановка хотя и неприятна, но особого раздражения не вызывает. Мне вменили общественное поручение консультанта по математике и физике. «Приемные дни» – вторник и пятница, но пока никого нет и напрягаться не приходится.

Сегодня прочел книжку американского писателя-публициста Альберта Кана «Измена родине». До этого не то чтобы не верил, но сомневался в справедливости наших писак и рассказов очевидцев о жизни в Америке, так как в печати пишут одно, а многие рассказывают другое. А теперь убедился в объективности нашей прессы в этом вопросе, получил, как мне кажется, истинное представление об американской «свободе» и «образе жизни». Временами становится жутко, до чего там свободно распоряжаются «избранные», заправляют политикой и экономической жизнью страны, до чего несправедливо судопроизводство, развито гангстерство, широкая сеть шпионажа внутри страны. Создается впечатление, что там одни гангстеры, бизнесмены, ку-клукс-кланы, дельцы и очень мало честных людей. Все махинации и действия этой части общества официально направлены на борьбу с «красным террором» и «коммунистическими заговорами», о которых много пишется в прессе, а фактически преследуют цель подавления всех свобод рабочего класса внутри страны и во всем мире, которые были завоеваны во время двух мировых войн. Автор это удачно показал на протяжении тридцати лет, начиная с 1920 по 1950 год, как начиналась после Первой мировой войны такая же борьба с «коммунистической» заразой и ведется до сих пор, и, пожалуй, настоящая приведет к тому же».

Интересен такой пассаж молодого Михаила касательно «вражеских происков», которые «всегда мне зла хотят», как у баснописца Крылова. Занимательно наблюдать, как по мере взросления, знакомства с зарубежными странами плоды советской пропаганды будут понемногу рассеиваться, и у него уже не будет слепого доверия к книжкам антиамериканских авторов, к перевернутому отражению жизни в странах капитала. Кстати, об Альберте Кане: профессиональный журналист и публицист, творчество которого развилось во время Великой депрессии. Член Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки, численность которой даже в годы ее расцвета не превышала 10 тысяч человек, и это в стране с более чем двухсотмиллионным населением. Участник гражданской войны в Испании на стороне республиканцев в 1936—1939 годах, во время которой окончательно сформировались его политические пристрастия. Он даже был привлечен к суду в Соединенных Штатах, на котором подтвердились выдуманные факты или их извращение в его обличающих капитализм книгах. Да и с какой бы стати в Советском Союзе стали печатать свободных американских авторов, когда большая часть своих собственных оказывались под запретом или находились в гулаговских лагерях. Одно лишь самое незначительное положительное упоминание о США могло стоить «десяточки» в местах не столь отдаленных, а тут свободно выпускаются книги американского писателя – очевидно и вероятно почему. Собственная непрестанная пропаганда закрытой страны делала свое дело, и люди свято верили газетным «уткам», принимая их содержание за истину в первой инстанции. Михаил не являлся исключением, но по мере посещения иных стран его отношение к советской пропаганде будет все больше подвергаться сомнениям.

«Сегодня годовщина с того дня, как я стал официально именоваться инженером-судомехаником. Год назад состоялся девятый выпуск. Отметил это событие телеграммой в Юркин адрес, и на этом все. Уговор, имевший место на выпускном банкете о встрече его участников в ресторане «Уссури» в последнюю субботу июля, явно нарушается по следующим причинам: ресторан закрыт и переделан в кафе, а еще то, что я нахожусь от назначенного места встречи на расстоянии более 4500 километров. Думаю, что и многие другие также разбросаны по морям по волнам.

Сегодня читаю лекцию «О простоте и скромности», первое мое публичное выступление. Вот до каких вершин этики и эстетики дошли низовые просветительские организации. Не знаю, как получится.

Идем из Певека в Находку. Во второй раз побывал в Провидения. Используя свободное время, в порыве альпинистских наслаждений взобрался на самую высокую гору, откуда обозревал окрестности, раскинувшиеся во все стороны на многие десятки километров. Голая тундра на все четыре стороны с невысокими холмами располагала к раздумьям: совершенно другой мир, и на сотни километров вокруг ни одного человеческого жилья, охватило чувство потустороннего одиночества и непреодолимой оторванности от мира. Следует добавить, что сей подвиг совершил после обеда в местном ресторане, нужно же было воплотить во что-то полученные калории.

Певек – городок, омытый и обмытый водой со всех сторон и даже изнутри, но грязи от этого мытья меньше не становится. Особенно бросается в глаза неухоженность в летнее время, когда с окружающих сопок сбегают ручейки воды от тающего снега, направляясь к портовой территории, смешиваясь с угольной пылью с местного угольного «террикона», которую всепроникающий «южак» разносит по всему городу.

Хожу по тротуарам, одновременно являющимся укрытиями труб парового обогрева, тянущимися по всему поселению от электростанции. Погода по-прежнему в арктическом исполнении: изредка солнечная и безоблачная, но в основном туман, перемежающийся с дождем или снегопадом. Солнце, хотя по большей части невидимое, не заходит за горизонт и светит сутками напролет. Из-за нехватки портовых грузчиков приходится заниматься самовыгрузкой: на этот раз выгрузили целый трюм. Поработал с удовольствием, за пять суток работы получили по 250 рублей, совсем не лишних, на брата, все-таки заполярные расценки сказываются.

Сейчас стремительно скатываемся на юг, поближе к теплу и солнцу. К первому августа надеемся быть в Находке.

Со времени последней записи на переходе в Находку побывали на «юге», посмотрели на лето, покупались и позагорали, отведали свежих фруктов и овощей, а я даже умудрился съездить домой на два дня.

После одиннадцатидневной стоянки в Находке и Владивостоке снова отправились по проторенному пути на север. Часть груза доставили в Певек, а оставшийся отвезли в Тикси. Этот поселок сильно отличается от своих арктических собратьев опрятным видом, не сравнимым с Провидения и Певеком, и даже не сразу его можно принять за полярный, словно разделила невидимая стена с восточными населенными пунктами. Большим развлечением явилась рыбалка неводом. Занятие хотя утомительное, но увлекательное. Обеспечили весь экипаж свежей рыбой на пару недель. Выход продукции очевиден. Вся рыба сосредоточена в реках, и особенно много в устьях. В море ее полное отсутствие. Речные виды не любят морской воды, а морские не водятся.

Стоянка в Тикси растянулась на целых шестнадцать дней, в течение которых происходила погрузка леса в трюмы и на палубу. В один из таких дней на судно прибыла экспедиция, намеревающаяся с борта «Енисея» выставить на льдины пять-шесть радиовех для изучения направления и силы ветра, давления атмосферы и температуры воздуха, как и дрейфа льда. Двое суток следовали на север вдоль 130-го меридиана и забрались за 79-ю параллель, но подходящей льдины не обнаружили. До Северного полюса оставалась всего лишь тысяча километров, но далее идти не рискнули. Лишь после авиаразведки спустя четверо суток с выходом из Тикси удалось отыскать подходящую льдину, которая обещала просуществовать долго, на ней поставили первую веху. Она замаскировалась слоем недавно выпавшего снега, и весь экипаж имел возможность поразмяться на лыжах в свое удовольствие, благо ее размеры позволяли. Чертовски приятное занятие – во второй половине сентября, после однообразной, без каких-либо серьезных физических нагрузок жизни поразмяться в течение двух часов на свежем, с легким морозом воздухе.

Следуем ставить вторую веху, для чего пройдем севернее Новосибирских островов. Сегодня же получили ледовую карту авиаразведки и, по всей вероятности, завтра поставим следующую веху. Такими темпами надолго растянется, может, до самого конца навигации.

Механические дела идут своим чередом, грех жаловаться. Недавно «дед» проводил собеседование. Видимых причин для «проработки» не было, но в назидание на будущее решил провести профилактику. Вчера вторично разрешил одну из проблем четвертого механика: запустил в работу испаритель, и в течение суток тот производил пресную воду. Для «красного словца»: к возможной зимовке во льдах, о чем часто любят поговорить, к обеспечению пресной водой в случае осложнений готовы.

На днях получил из дома радиограмму: все живы и здоровы. Сестра Алла наконец, с третьей попытки, поступила во Владивостокское медицинское училище.

Идем домой! Но какой ценой это досталось? После постановки всех вех девятого октября пришли в Певек, где выгрузили лес и загрузились металлоломом и касситеритом (руда для выплавки олова) и двадцатого отправились на восток, имея в кильватере ледокол «Лазарев». Не успев отойти на милю от причала, намертво заклинились – и ни с места. Ледокол хотел помочь и, выйдя из строя кильватера, поравнявшись с нами, последовал нашему примеру, также заклинившись. Так и стали вдвоем, осиротевшие суда, потерявшие ход. Не ждать же на виду всего поселка погоды: поработав переменными ходами взад-вперед, отошли назад и с небольшого разбега снова пошли вперед. «Лазарев» снова оказался в кильватере. Лед был всего-то 20—30 сантиметров толщиной, но заснеженный, что и вызывало заклинивание. Снежная каша сильно тормозила, суда, напрягая всю мощь, кое-как преодолевали это болотистое препятствие.

В пяти милях от Певека уже несколько суток стоял вмерзший в лед пароход «Дежнев» из Мурманска, один из немногих прорвавшихся через пролив Вилькицкого на восток в нынешнюю навигацию. Подошли к нему и взяли на буксир. На этот раз лидирующим стал ледокол, причем шел он необычным способом – кормой вперед. Тут я стал понимать важную роль носового винта, устанавливаемого на некоторых ледоколах. Лишь идя кормой вперед, размывая и разламывая винтом лед, смогли двигаться со скоростью от 0,3 до 1,6 мили за вахту – черепаха, без сомнения, обогнала бы, если устроить соревнование. Выход из Чаунской губы до мыса Шелагский занял более двух суток. Вблизи от мыса находился вмерзший в лед лихтер, который нужно было отбуксировать в Певек. Ввиду сложности ледовой обстановки на нашем судне созвали совещание капитанов трех судов с участием деятелей из штаба морских операций восточного сектора, которые направлялись с нами во Владивосток, как последние перелетные птицы, улетающие на юг. Они-то и настаивали оставить лихтер в его теперешнем положении, а самим пробиваться дальше, дабы не упустить время и не остаться по соседству с обездвиженной баржей».

Здесь четвертый механик ошибается: винт утоплен, находится в нижней части кормы и никак не может разламывать лед, а если бы такое стало возможным, то при первом же серьезном ударе можно ожидать очень опасных последствий.

«После Шелагского лед стал легче, «Лазарев» развернулся носом вперед, и караван пошел быстрее. Тут даже для меня, не говоря уже о специалистах по ледовой проводке, стала ясна непригодность ледоколов этого типа к проводке судов в ледовых условиях. Как минимум дважды за вахту он останавливался для поднятия паров, не говоря о значительно меньшей скорости, чем у нашего «Енисея», в одинаковом льду, расходует 120 тонн угля в сутки и 60 тонн пресной воды, с экипажем 150 человек и мощностью машин около 10 тысяч лошадиных сил, да и груза не возит. В общем, «ни Богу свечка, ни черту кочерга». Паровой ледокол, да еще на угле, – это что-то фантастическое: единственное, чего было в изобилии, так это черного дыма, который стлался на десятки миль, напоминая долгоиграющую дымовую завесу.

Сначала шли за «Лазаревым» и тащили на буксире «Дежнева», но, когда ледокол останавливался для поднятия паров, «Енисей» с буксиром так от него отрывался и уходил вперед, что приходилось останавливаться, чтобы подождать отставшего «лидера». В очередной раз, простояв более часа, не дождались и, оставив «Дежнева», вернулись за ледоколом. Приведя его к пароходу, пошли вперед, а ледокол взял судно на буксир. Сейчас идем малыми и средними ходами, прокладывая путь «Лазареву», который никак не может нас догнать.

Сегодня шли почти по чистой воде, проходя по 30—40 миль за вахту, и если бы не ледокол, то скорость была бы гораздо выше.

В первые двое суток, когда никак не могли выйти из Чаунской губы, всех обуяло упадочное настроение в предчувствии возможной зимовки. С выходом на чистую воду все в корне поменялось, и судовой люд преобразился уже в ожидании встречи с родными и близкими, выбросив из головы недавнее уныние, будто его и не было.

Впереди маячило, пожалуй, самое опасное место вплоть до Берингова пролива – пролив Лонга. Но, несмотря на все опасения, ледовая обстановка в проливе не представляла серьезной опасности, и проходили его без предполагаемых затруднений. До мыса Шмидта остается каких-то 30 миль, ну а там уже полетят радиограммы во Владивосток и Находку с прикидочной датой прихода. Сейчас пока люди остерегаются давать, слишком рано, мало ли какая задержка поджидает впереди. Предстоит заход в Петропавловск-Камчатский, где должны отдать два рыбацких сейнера, закрепленных на крышках трюмов.

Служебные дела давно упорядочились и идут своим чередом – все в порядке, если не считать прихваченных ледком трубок обогрева двух танков машинного отделения и двух лопнувших от размораживания грелок там же и под полубаком, но обогрев уже восстановлен и хлопоты остались в прошлом. С танками дело гораздо сложнее: в них балластная забортная вода, которая никак не хочет откатываться за борт, да и трюмы с грузом – до горловин не доберешься. Утешает, что идем на юг и все должно подтаять, а потом уже не замерзнет.

Увлекся героическими милицейскими историями: прочитал запоем «Рассказы о милиции» и «Сержант милиции» Ивана Лазутина. Последняя очень понравилась, и зачитывался ею до трех часов ночи, чего ранее со мной не случалось».

Тогда еще не было такого обилия «женских» детективов, их эпоха началась позднее, в этом жанре в основном читали книги Льва Шейнина, который хотя и был следователем высокого уровня, но Колыму прошел.

«Идем в Магадан из Находки, на календаре уже двадцать первое ноября, и впереди маячит зима с холодами, пронизывающими ветрами и ледовыми полями, избавиться от которых не получается ни зимой, ни летом. Лед нарастает намного быстрее, чем мы его колем. В Находку из «полярки» пришли после полудня восьмого ноября и как ни спешили, но не успели к праздничному столу. Препятствий на пути из Певека было достаточно: до Провидения шли шесть суток вместо двух по чистой воде. После мыса Шмидта, вопреки ожиданиям, лед снова стал тяжелым. Со стороны Дежнева к нам пробивался ледокол «Каганович». Он все-таки пробился, но уже через несколько часов выяснилось, что к «шапочному разбору». Подошел к вечеру, а уже в шесть утра, оставив «Дежнева» на попечение двух паровых ледоколов, рванули полным ходом в Провидения, все-таки за Беринговым проливом, на юге Чукотки, льдов в это время не бывает. Так что появление «железного наркома» все-таки принесло пользу, избавив от сладкой парочки – «Лазарева» с «Дежневым». А ледоколы друг друга стоят, самая настоящая сладкая парочка.

Лишь однажды сбавили ход, когда на подходе к мысу Дежнева увидели убегающих от нас по льдинам трех белых медведей. Вдоволь полюбовались их грациозным бегом, хотя при их размерах подобная иноходь по небольшим, качающимся под ногами льдинам кажется невероятной. Когда же льдины кончились, мишки попрыгали в воду и поплыли по чистой воде, оставляя за собой расходящиеся по ее поверхности кильватерные «усы».

Пришли в Провидения, где взяли на буксир восьмисотсильный портовый буксир «Мурманец» и потащили его в Находку. Из-за него пришлось следовать средними ходами, ибо при увеличении скорости на волнении он сильно зарывался носом и однажды лопнул буксирный трос. Пришлось ловить его в открытом море и заводить новый буксир.

С приходом в Петропавловск, к нашей радости, выяснилось, что дальше буксир идти не может по причине течи из наспех заделанной в Провидения трещины. Но, как ни спешили, встретить самый большой советский праздник пришлось в море. Разносолов не было, и довольствовались лишь стаканом вина с прослушиванием традиционного доклада по случаю торжества. На этом же торжественном собрании в числе прочих поздравительных радиограмм зачитали сообщение о присуждении «Енисею» третьей Всесоюзной премии за третий квартал. Пришлось весь четвертый квартал ходить в «троечниках».

Восьмого числа, сразу же после прихода, отправился к Лазеевым. Нила по случаю праздничного запоя дома не оказалось. С Милой распили бутылку портвейна, и уже на пороге столкнулся с Нилом и его пьяной компанией. Сходили в ресторан, где изрядно посидели, и в два часа ночи вернулся на пароход. Тринадцатого ноября на три дня съездил домой. В среду, девятнадцатого числа, договорились с Милой пойти на танцы в Дом культуры рыбаков. Она пригласила свою подружку, и в результате получилось, что мне пришлось идти на танцы вдвоем с подружкой Любой. Сдается, что Мила заранее все подстроила. Протанцевали весь вечер, проводил ее домой, и разошлись на том, что она пригласила в следующий раз в гости. Постараюсь воспользоваться этим приглашением со следующим приходом, лишь нужно будет уточнить номер квартиры.

В Магадане предстоит произвести моточистку главных двигателей, дело нешуточное, и придется поработать. Дела идут неплохо. Главный механик сменился, и мелочных придирок быть не должно, как раньше. Скорее, будет больше практической помощи, на что надеюсь.

Наступила календарная зима, следуем по бурным морям в Находку. В Магадане пришлось ожидать очереди на постановку к причалу под номером шесть. Скопилось много судов, и портовики не успевали обрабатывать. Но стоять в ожидании долго не пришлось: вначале подрядили разогнать лед в бухте Нагаево, а затем трое суток простояли, уткнувшись в лед в пятнадцатиминутной готовности. За это время успели сделать моточистку двум главным двигателям. После этого сбегали в Охотск, благо он совсем недалеко, вправо за поворотом, и вытащили из ледового плена «Невострой», а третьего декабря стали под выгрузку, предварительно еще раз поломав лед в бухте и подтащив поближе к причалам стоявшие на рейде суда.

В порту встретил двух Николаев – Якименко и Яремчука, посидели в популярной «Арктике» и расстались друзьями, коими не успели стать за все пять лет учебы. Яремчук работал на «Старом большевике» и изредка ходил за кордон, паспорт моряка всегда был на руках – по нему моряков выпускали в загранрейсы, но в общем был не очень доволен. Якименко, наоборот, испытывает удовольствие от своего «Памира» и не хочет его менять ни на какие «загранки», ибо его средний оклад (наверное, все-таки заработок) – 1950 рублей.

Трое суток стоянки под выгрузкой – хватило для моточистки оставшихся двух двигателей. Если быть более точным, то уложились в двое с небольшим суток, работали по двенадцать часов через двенадцать. Полученная практика дорогого стоила и много дала в практическом значении, оставляя все меньше неизвестного в машинном отделении.

Однажды забрел на каток, который сразу же пришелся по душе. Смущало лишь отсутствие практики и недостаток умения кататься, нужно подучиться.

Из Магадана идем с хорошей скоростью, вопреки зимнему сезону, который в Охотском море на всем своем протяжении изобилует проходящими циклонами с непрерывными штормами. С выходом из порта немного покачивало, на второй день посильнее, а третий день отличился штилевой погодой, что само по себе удивительно. Но сегодня с самого утра будто разверзлась преисподняя: море превратилось в кипящую бездну с пяти-шестиметровыми темно-зелеными тяжелыми валами, следующими один за другим в своей непреклонной последовательности. Я впервые в такой шторм попал. Не знаю, сколько было баллов, но бортовая качка, наверное, достигла своих пределов. В машине все время «хватал» воздух насос забортного охлаждения, несмотря на то что его приемник находится почти у скулы корпуса, недалеко от днища. Пришлось останавливать один двигатель из-за высокой температуры масла вследствие недостаточного охлаждения. Все плохо закрепленное летало и прыгало, пока не заклинивалось в каком-то уголке».

Судя по всему, «броненосец» угодил в центр, или, как принято у метеослужбы, в «глаз», циклона, где светит солнце и волнения почти не наблюдается. Атмосферное давление минимальное, и с выходом из него раскручивается штормовая спираль с максимальной силой ветра против часовой стрелки в Северном полушарии.

«В столовой команды и кают-компании побилось много посуды, летели на палубу супницы с борщом, и команда осталась без первого блюда, хотя желающих пообедать было совсем немного. Стулья попереворачивались и сбились в кучу, ковры и дорожки разлетелись по всей палубе. Такая свистопляска продолжалась до 16 часов. Потом немного поутихло, судно постепенно заходило под прикрытие сахалинского берега, и ветер перешел на попутный, по корме. Было бы гораздо хуже, если бы задержались с выходом хотя бы на полсуток. Но Бог миловал и всего лишь погрозил пальцем. Завтра приходим в Находку.

2 января 1959 года!

Завтра будет две недели, как пришли в Магадан. Работаем по проводке судов в порт и из порта. Был здесь и ледокол «Адмирал Макаров», но он отстаивался, уткнувшись в лед, а мы проводили суда. Все время десятибалльный лед, никакой отдушины. Иногда во время сжатия так обнимает, что приходится стоять по две вахты, не в состоянии даже пошевелиться. Приходилось выводить суда из Охотска и из бухты Веселая. В новогоднюю ночь вытаскивали шедших из Охотска: «Пржевальского» и «Кулибина». Погода соответственная для времени года: ветер 8—9 баллов, снежная пурга, к тому же капитан был «навеселе» и в итоге врезался левой носовой скулой в «Ивана Кулибина», получившего пробоину размером 4×1 метр, к счастью, выше ватерлинии, иначе бы пароход сразу затонул. Случилось это в 4 часа 49 минут нового, 1959 года.

Встреча Нового года отличалась от всех предыдущих. Коллективные праздничные застолья с выпивкой на судах запрещены. Отметить индивидуально тоже было нечем: в Магадане почти не стояли, и никто не имел возможности приобрести необходимые припасы, без которых праздник – не праздник. Главный механик «подбросил» на всех шестерых младших механиков пол-литра разведенного спирта, что для здоровых мужиков чисто символическое количество, и на этом все!

Старые моряки утверждают, что таковые праздничные события – обычное на флоте явление, чему не приходится ни удивляться, ни сожалеть о минувшем «сухом» празднике. Они же, вроде бы в качестве праздничных компенсаций, добавляют, что каждый приход в порт – праздник независимо от даты прихода, будь она хотя бы в понедельник или в пятницу, тринадцатого числа. Вот и попробуй разберись, не заблудившись среди трех сосен. Мне это непонятно, и никаких чувств сие утверждение не вызывает.

Конечно, после долгой разлуки с родными и домашним очагом это действительно большой праздник. Но если видеть в празднике лишь повод для выпивки, хотя многие так и понимают, то тогда такое определение праздника вполне оправдано и понятно. Был бы повод, а выпить всегда сумеем. Пока же мое мнение совершенно другого толка и никак не связывает эти очевидные противоречия.

Что-то начинаю чувствовать усталость, в основном моральную, но отчасти и физическую. Причина, на мой взгляд, очевидна: непрерывные дерганья. С выходом из Находки шестнадцатого декабря и до сего дня идут беспрерывные ходовые вахты, без выхода в город и каких-либо внешних впечатлений, так как кружимся по одному и тому же месту, словно белка в колесе. Завтра должен подойти ледокол «Иосиф Сталин», и нас обещают поставить под выгрузку. Затем снова Владивосток или Находка, если не выгонят в отгул выходных дней, которых накопилось целых сорок, что вполне возможно. Вернулся «старый» третий механик, и пока он исполняет обязанности второго механика. В деревне на свежем воздухе сейчас неплохо пожить, побродить по знакомым, известным с детства местам, где каждый куст знаком и напоминает об ушедших годах.

Лазеевы-Горяевы собрались поехать навестить родственников, взять к себе сестренку Милы у ее матери. Одолжил им 1500 рублей на поездку – у них, оказывается, даже на нее денег нет. Как же они будут управляться с младшей сестренкой, расходы ведь вырастут? На праздники разослал знакомым поздравительные радиограммы, одну из которых, Юрке Лаврову, заранее, но не получил ни одной ответной. По правде говоря, надеялся лишь на Юрку, но он тоже не оправдал ожиданий.

За время стоянки в Находке дважды побывал у Любы, в основном ходим на танцы.

Миновало три месяца со дня последней записи, и сегодня уже третье апреля, весна во всю стучится в окна. Столько событий произошло за это время, но обо всем по порядку.

С приходом в Находку из Магадана меня списали с «Енисея» в отгул выходных дней, как я и предполагал. Главный механик предложил вернуться после вынужденного отпуска на старое место работы и идти в Арктику четвертым механиком, но я ответил отказом, мотивируя тем, что плавательский ценз на этой должности для получения диплома механика второго разряда мне не идет, потому что его уже у меня и так достаточно. Но он посоветовал все-таки подумать. Я, естественно, пообещал, хотя твердо решил не возвращаться на прежнюю должность – пора бы уже становиться третьим механиком. С двадцатого января начался отсчет моих неиспользованных рабочих дней, закончившихся пятнадцатого марта.

Из Находки приехал во Владивосток и получил «отпускные» деньги. Пробыл в городе два дня. Хотел встретиться с Юркой Лавровым, обитавшим на Седанке, но не получилось и уехал в Манзовку. Там же оказался в отпуске Сашка Купленко. Вдвоем и проводили тот отпуск – все-таки веселее. Навещали все веселые и скучные места, которых в Манзовке больше, чем веселых.

Однажды в поисках развлечений попали на традиционный вечер встречи с выпускниками 164-й средней школы.

С него-то все и пошло! Далее начался новый этап в моей молодой и уже не холостой биографии. Дернул же меня черт пригласить на танец некую Галину Александровну Чувашову, учившую моих сестер: Аллу – совсем немного и Валю – целых три года. Затем последовал следующий танец, и так продолжалось до конца вечера. Еще бы ничего, но в дополнение ко всему захотелось проводить ее домой. Провал! Просидели до четырех утра, уже петухи пропели. И это при моей неразговорчивости и застенчивости, как единодушно утверждают все мои знакомые. При расставании получил приглашение прийти на следующий вечер, который наступал уже сегодня. Ну а дальше понеслось…

Почти весь отпуск провел у нее в гостях, лишь последние четыре дня был дома, стыдно все-таки перед родителями. Сашка даже обижался на меня за такие частые посещения, лишившие его компании и обрекшие на скучное одиночное времяпровождение. Со своей стороны я мог только посочувствовать ему в его одиночестве. Мне же было очень хорошо! Бывало такое, что если по какой-то причине пропускал вечер у Галины, то на следующий день уже не мог выдержать, не сходив. Двойных пропусков не было ни разу, что бы ни случилось. Не знаю, какие чувства мной двигали при этом, но привязался к ней так, что выпутаться самостоятельно был уже не в силах. Паутина крепко спеленала душу и тело. Кончилось вполне предсказуемо: в ночь с девятого на десятое марта договорились пожениться. Свадьбу решили сыграть попозже, в мае.

Но планы остались планами, все пошло по иному сценарию. Учителя 164-й школы в директивном порядке, помимо нашего желания, решили сыграть свадьбу и организовали по-своему. Выбора нам не оставили, ничего не оставалось, как покориться. Пришли на собственную свадьбу в субботу, четырнадцатого марта, родители; как ни возмущались и ни разводили руками, также вынуждены были прийти. Возмущение было обоснованным и логичным, с их точки зрения: свадьба являлась «незаконной», ибо неоспоримое право на организацию «законной» принадлежало только им. Удалось урегулировать конфликт интересов, согласившись и на «законную» свадьбу, которая должна состояться после великого поста, в мае. Но у меня смутные сомнения в том, что она может состояться – жениха с большой долей вероятности уже не будет на грешной земле, кто же ему позволит наслаждаться медовым месяцем, не имея ни отпуска, ни выходных дней, в рабочее время, которое, как известно, должен проводить в далеком море. В воскресенье родители пригласили всех учителей к себе домой. Так и посидели часа четыре с постными мордами, ибо после субботнего веселья настроение никак не способствовало продолжению праздника.

Ночью я уехал, прожив с молодой женой целых… четыре дня вместо медового месяца, то есть тридцати дней.

Затем восемь дней «бичевания», сдача со второго захода переаттестации до пятой группы судов и с двадцать пятого марта направление на моторный буксир «Неприступный». Собираемся таскать «сигары» в Японию.

Двадцать седьмого марта приехала Галя во время каникул. Привезла с собой несколько адресов и рекомендаций по поискам квартиры, но ничего из этого не вышло. С ее устройством на работу полнейшая катастрофа – не проглядывается ни малейшей возможности. С квартирой решили подождать до осени. Работу будет искать, когда устроимся на постоянное жительство. Уехала третьего апреля в час ночи, днем у нее уроки в школе, и оставаться дольше невозможно.

Со свадьбой в мае, для родителей, как и предполагалось, ничего не получится, потому что планируется выход в море десятого апреля, а вернемся в октябре-ноябре.

Назначенные сроки выхода в море, несколько раз переносимые, оказались несостоятельными и на этот раз, у команды сложилось мнение, что уйдем не ранее окончания майских праздников, ибо рыбаки от нас отказались, а «сигары» начинают таскать лишь в июне, с наступлением летней погоды. Зимние и весенние штормы не оставят бревнышка на бревнышке от «сигары» при такой скорости передвижения, когда укрыться негде и сбежать от набирающего силу циклона черепашьей скоростью тоже не получится. Я так обрадовался нашему незапланированному и оттого неожиданному продолжительному стоянию, что на второе мая «заказал» родительскую свадьбу, которая совсем недавно казалась нереальной. Разослал приглашения и всех предупредил, чтобы готовились. Но «хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах»: сегодня явился какой-то товарищ из «верхов» и выдал «на-гора», согласно шахтерской терминологии, что двадцать девятого апреля наконец-то снимаемся в море. Куда именно, еще не ясно, но с началом майских праздников будем черт знает где.

Все же действительность оказалась совершенно иной, как в той поговорке: «Глухой слыхал, что слепой видал, как хромой бежал».

Известие в прямом смысле ошеломило меня, настроившегося на свадьбу. Как пошло с самого начала, когда майское торжество выглядело неосуществимым, так оно и случилось, несмотря на различные обманные движения, которые лишь вызывали дополнительные хлопоты и разочарования: как быть с приглашенными, да и перед родителями тоже выгляжу не в лучшем свете. О жене и говорить нечего, она все еще далека от нашей морской кухни, не представляет в полной мере, с кем связала свою судьбу. Сразу же поспешил «обрадовать» невесту-жену, и сам нахожусь в каком-то непонятном состоянии – как говорят в народе, словно мешком пришибленный. Совсем недавно был уверен, что увижу свою Галю, и если скучал, то совсем немного. Теперь же почувствовал совершенно иное: скука стала острее, перерастая в тоску, а ведь мы еще от причала не отошли. Каково же будет дальше? И это всего лишь после 22 дней разлуки – никогда не считал себя таким сентиментальным лириком. Не знаю, как буду привыкать к расставаниям на четыре, пять и более месяцев. Перед ней держу хвост пистолетом, пытаюсь показать, что слово «скучать» отсутствует в моем лексиконе, что, конечно же, ее не радует. Как будет на самом деле, покажет только время.

Встретился с Валькой Дмитриевым, оказывается, и он женился. Пошла полоса, и даже самые стойкие холостяки сдают позиции. У него все вышло смешно и как-то нереально: предложил руку и сердце через письмо, не видя невесты. После «очной ставки» с нареченной остался доволен, не прогадал, вот тебе и «русская рулетка». Как-то неуверенно говорит, что знал ее и раньше, но почему-то забыл; в отличие от него, она всегда держала в памяти старого знакомого. Сейчас все еще находится под впечатлением своего нового качества. Прижимает портрет жены к левой стороне груди, читает ей любовную лирику, мечтает о дальних туристических походах с участием суженой, благо она спортсменка, а если бы не была, то таковой стала бы. В общем, одурел парень от любви, интересно, надолго ли его хватит?

Нил Лазеев опять третьим механиком на «Менделееве» после отпуска. В письме упомянул о какой-то трещине в жизни – я понял, что семейной. От Юрки Лаврова никаких сведений, никому не пишет.

Работа идет в нормальном режиме, но впереди намечаются затруднения: один из вспомогательных дизель-генераторов в плачевном состоянии, пока не вижу способов привести его в должный рабочий вид. Загадка не для слабонервных: каким образом и откуда вода поступает в четвертый цилиндр? Если с картером более-менее понятно: туда вода поступает из-за неплотной посадки цилиндрических втулок, которые меняли зимой, то с цилиндром вопрос на засыпку.

По-прежнему копаюсь с четвертым цилиндром, а результатов никаких. Поменяли все что можно, но «дыр» найти не могу, капитально замаскировались. На майские праздники, первого и второго, был дома, двенадцатого-тринадцатого Галина приезжала ко мне, двадцать пятого – двадцать шестого опять побывал дома. Каждый раз приятны встречи, но насколько же отвратительны расставания, особенно когда не знаешь, когда встретишься в следующий раз. Очень уж не хочется расставаться, и приходится уезжать с горьким, все отравляющим чувством. Часто посещают мысли завязать с такой жизнью и пожить по-человечески, как многие другие, ведь на море свет клином не сошелся.

С отходом в рейс по-прежнему нет какой-либо ясности. С двадцать девятого апреля, когда намеревались выгнать в море, прошел уже целый месяц, а «воз и ныне там», дальше Русского острова не ходили. Семейные идиллии, перемешанные с такой неопределенностью выхода в рейс, сильно угнетают. С превеликим удовольствием пошел бы в отпуск, да кто же меня пустит.

Наконец-то идем на Амур. Как-то нескладно получилось: первого июня появились слухи, что буксир в очереди на двадцатое июня уходить в реку для взятия первой «сигары». Обрадовался и пообещал Гале приехать домой еще раз, и вдруг словно гром среди ясного неба: второго числа сообщают, что четвертого отходим. На этот раз слухи оказались пророческими, хотя по-хорошему в них тоже мало кто верил на фоне предыдущих переносов. И вот мы в море, оно все такое же и ничуть не изменилось с прежних плаваний. Идем уже третьи сутки, завтра штурманы обещают прибыть в Николаевск-на-Амуре. Климат здесь совсем не южный и здорово отличается от владивостокского. Температура воздуха всего три-четыре градуса, а воды и вовсе минус два, на грани замерзания, в то время когда во Владивостоке некоторые индивиды начинают купаться. Похоже, что задержки с выходом в море были связаны с затянувшимся ледоходом на реке, не соваться же «сигарам» в идущий по реке лед, который быстро раскатает плоты по бревнышкам. Питание Амура идет со многих горных рек и речушек, рожденных далеко на материке, а весна в глубине восточносибирских нагорий наступает гораздо позднее, вот и несутся искрящиеся под солнцем пресноводные крепкие льдины до июня, если не дольше.

Увлекся после вахтенным чтением, которое стало моим основным занятием в свободное время. Никаких общественно-увеселительных мероприятий не проводится, кроме многократно просмотренных кинофильмов. Надеюсь скоро войти в «ходовой» размеренный режим и займусь английским языком. Первые пять уроков уже сданы в учебно-курсовом комбинате пароходства.

Добрались до Амура, берега которого лишь только покрываются зеленью, услышали предрассветные «петушиные крики» по обоим берегам реки, хотя они выглядят дикими и незаселенными. В предутренней тишине петухов слышно издалека, и как-то странно и непривычно слышать их кукареканье, находясь на борту морского судна. Все же ассоциативное мышление по своему характеру инерционно и быстро перестроиться на новый лад не в состоянии.

Зацепили «сигару» и вот уже двое суток тащим ее вниз по течению реки в японский порт Тояма на западном берегу главного японского острова Хонсю. Сегодня в семь утра зашли в залив Чихачева на выходе из реки в Татарском проливе – подтянуть крепления «сигары» перед морским переходом. В 16 часов начали выходить из залива, но крупная зыбь и плохой прогноз погоды вынудили вернуться обратно. Будем ждать у моря погоды.

Получил от Гали первую радиограмму, и сколько подобных будет впереди, одному Богу известно. Пока же никаких других сведений, что по-своему тоже неплохо. «Отсутствие новостей есть самая лучшая новость», – гласит английская пословица, с которой нельзя не согласиться, хотя утверждение довольно однобокое. Имеется в виду, что ничего плохого не произошло. А как быть с хорошими новостями?

Третьи сутки отстаиваемся в заливе Суцу, укрываясь от штормового восьмибалльного ветра, очень опасного для буксируемой «сигары». Рядом стоят такие же буксиры «Атласов» и «Итуруп», пришедшие вслед за нами. Они тоже сберегают свои «сигары».

Двадцать четвертого июня на катере приезжали какие-то японские чиновники с полицейскими, устроили проверку, а затем убыли, пожелав счастливого плавания. Вчера вечером около 22 часов приехали трое простых японцев и выразили свои дружеские чувства: обменялись со всеми рукопожатиями и привезли подарки – сигареты, конфеты, яблоки. Интересно и занимательно выглядели члены экипажа, словно благовоспитанные малолетние дети с приходом гостей. Когда японцы стали угощать сигаретами, все сразу оказались некурящими, боялись к ним притронуться. Предлагают конфеты – та же самая картина, все отмахиваются, будто зубы болят от сладкого. Но кто-то бедовый нашелся и рискнул первым взять конфету, наверное, очень потянуло на сладкое, тогда уже и другие руки потянулись, стали брать все и вся. Но все еще проскальзывало некоторое недоверие: один весьма влиятельный товарищ сказал: «Не вздумайте их есть», – и первым выбросил сладости за борт. «Ни Богу свечка, ни черту кочерга», то есть ни себе ни людям, коту под хвост. Ничего другого об этом товарище не приходит в голову».

Судя по осторожности, с которой Михаил писал, таковым авторитетом был кто-то временно исполняющий обязанности первого помощника капитана или помполита, оберегавшего непорочную девственность экипажа перед загнивающим капитализмом и его пробивными, хитрыми и вероломными представителями. Непонятно, почему в рейсе не было помполита, что-то совсем уж невероятное. Но, похоже, его обязанности исполнял секретарь судовой партийной организации, а такие еще пожестче случаются, ибо очень уж опасаются всевидящего ока парткома и нештатного стукача, наверняка имевшегося на каждом пароходе.

«Решили показать японцам кино, но, посмотрев минут пятнадцать «Капитана старой черепахи», они заторопились к выходу, скорее всего, не понравилось, фильм же был на русском языке, который они понимали так же, как и мы японский. После их ухода, воспользовавшись образовавшейся брешью между прекращением демонстрации фильма и исчезновением гостей, сразу же расхватали лежавшие до этого нетронутыми яблоки и даже едва не переругались с теми, кому не досталось. Кто не успел, тот опоздал.

Конфеты вызвали еще большие побуждения, их в самом прямом смысле клянчили друг у друга, особенно у тех, кто под сурдинку сумел сгрести побольше. Меня удивляет такое недоверие к иностранцам, воспитанное у нас. Хорошо, что помполита не было, а то бы их и вовсе на борт не пустили – позор, да и только. Подобный случай был на «Енисее», и при воспоминании о нем до сих пор уши от стыда горят. О какой дружбе и добросердечном сотрудничестве можно говорить после этого. Настороже быть нужно всегда, конечно, но, если явно проявляют дружеские чувства, необходимо отвечать таким же волеизъявлением.

Сегодня ветер утих, и, по всей вероятности, скоро тронемся дальше.

Сейчас занимаюсь ювелирной работой, не огранкой алмазов, конечно: полностью разломал топливный насос, поставив вместо него запасной, по причине заедания хода рейки. С таким дефектом по правилам эксплуатации двигателей его следует отправить на завод, я же решил испробовать свое умение и попытаться исправить дефект своими руками. Разобрал его с большим трудом, ибо никаких приспособлений для такой операции нет, а их нужно много, и скоро начну собирать.

Уже около полутора суток стоим у причала порта Тояма. Город расположен километрах в двадцати с лишком от места нашей стоянки, и туда мы добираемся на автобусах.

Вчера при входе в бухточку, оборудованную под принятие «сигар», на берегу нас встречали группы японцев с воспроизведением грамзаписей русской и советской музыки, что всех очень порадовало и взбодрило.

Также вчера вечером на борт явилась какая-то делегация, которую толком не встретили, к нашему великому стыду. Японцы, как и их предшественники, тоже были с подарками – похоже, с пустыми руками они не приходят. Много открыток с красивыми видами Тоямы и пиво, которое у нас днем с огнем не сыщешь. В ответ мы им ничего не предложили, что выглядит не совсем удобно, но взять-то нечего и негде.

Тем же вечером пошли в город, вернее, в пригород. До Тоямы 30 минут езды автобусом. Вышли на первую попавшуюся улицу и пошли по ней. Первые этажи всех зданий – сплошные магазины. Каждый дом – магазин на протяжении всей 800-метровой улицы. Ходили без каких-либо конкретных целей, приценивались и присматривались, ничего не покупая. Всего я получил 7000 иен японской валюты. Множество всяких товаров, как промышленных, так и продовольственных, в бесконечных лавках. Очередей не то что нет, даже одиночные покупатели встречаются редко. Что-то похожее на изобилие, очень удивительное для наших неизбалованных вкусов и всеобщего дефицита. Интереcно, есть ли такое слово в их лексиконе?

На следующий день поехали в Тояму. Город раскинулся на большой территории. Трамваи, автобусы, движение интенсивное, но не покидает ощущение какого-то пригорода: домишки деревянные, одно-двухэтажные. Через каждые 5—10 метров небольшие магазины, скорее лавки. Нашли большой универмаг, всего много, а того, что нам нужно, не было. Нужны же нам были свитера, сорочки, костюмный материал. Набрал шесть штук нейлоновых кофточек, кучу женских сорочек и одно одеяло. Очень трудно с японцами изъясняться, английский многие вовсе не понимают, включая продавцов, хотя и наши не очень-то в нем сильны.

Сегодня утром, второго числа, в шесть по нашему времени или в пять по местному, пришли на наш буксир две японские девушки с мальчиком. Поводил их по судну, хотя смотреть не на что – буксир есть буксир, посмотрели наши журналы – «Огонек» и «Смену», принесли подарки – какие-то пышки рисовые. Вручил им по открытке с видами Москвы, и они отчалили, но, как оказалось, ненадолго. Вскоре вернулись за забытым плащом, и я начал их фотографировать. Они что-то стали просить: то ли спрашивали, получат ли фотографии, то ли просили на память мое фото, но я ничего не понял. Трудно общаться слепому с глухим. Все трое зашли в мою каюту, показал им альбом, что-то спрашивали, я что-то отвечал. Затем они стали называть буквы нашего алфавита и даже пытались изображать некоторые на бумаге. Написал весь наш алфавит, а они записали звучание каждой буквы и с тем ушли. От такой встречи уши вянут, белиберда какая-то.

Около полудня снялись в обратном направлении. На берег высыпали многие провожающие и долго махали вслед, пока их фигуры стали почти невидимы, превратившись в точки. Хорошее впечатление от стоянки надолго осталось в памяти. Все встреченные японцы относились к нам очень дружелюбно. Иногда приходилось общаться с бывшими военнопленными, отбывавшими свои «сроки» на сибирских стройках, которые могли немного изъясняться по-русски. Странно, никто из них не выказывал какой-либо обиды за годы пленения и принудительного участия в «народных» стройках Сибири. Может, потому и живы остались, хотя в плену, со скудной пайкой и работой с утра до позднего вечера, в хилой одежонке при сильных морозах, тоже ноги можно быстро протянуть.

Посещение кинотеатра не оставило ничего впечатляющего, едва досидели до конца. По нашим впечатлениям, какая-то бессодержательная муть. Совершенно другая культура, традиции и обычаи, к тому же полное незнание языка – чего еще другого можно было ожидать? Убийств мало, но бессмыслицы через край. Увидели очень заманчивую рекламу американского фильма: все с револьверами и множество полуобнаженных женщин. В итоге до американского фильма так и не добрались, побывав на трех японских: один посмотрели полностью, у второго – конец, у третьего – начало.

Топливный насос собрал, сегодня с утра до полудня регулировал, завтра поставлю на двигатель. Должен работать, куда он денется.

На самом подходе к Ванино узнали сногсшибательную новость: следующую «сигару» придется тащить из Мариинска в Накаяму. Вот уже шесть суток болтаемся по воле волн Охотского моря, которое никогда не бывает спокойным, разница лишь в силе волнения, но для буксира даже небольшое возмущение водной поверхности сродни хорошему шторму. Завтра планируем прибыть в порт. Прошли сравнительно удачно, всего лишь трое суток немного поболтало с кренами бортовой качки до 15 градусов на оба борта.

Погода, как в Амуре, так и в море, совсем не летняя: там дождь и ветер, а здесь ветер и туман, да еще минусовая температура вдобавок, правда, всего лишь —1. В Тояме несравнимо интереснее и комфортнее. А от нашей погоды завыть хочется, понимаешь, почему волки и собаки на луну воют – от тоски, скорее всего.

Получил радиограмму от Гали с готовностью ехать в Ванино по первому зову. Если из Японии пойдем в Ванино, тогда и вызову, а сейчас давать какие-либо обнадеживающие прогнозы себе дороже, тягостнее будет раскаяние и сожаление от несбывшихся надежд. Производственные дела идут несравнимо лучше, насос работает «как зверь», дождался своего часа.

Совершенно неожиданно в Ванино получил письмо от Юрки Лаврова, для которого писать – хуже горькой редьки, и на дух не выносит. Работает уже вторым механиком на «Тельновске», потому, наверное, и написал. Но у него другая проблема: по непонятной причине не открывают визу, а работать всю жизнь в каботаже никому не в радость. Намерен распрощаться с морем, если визу и впредь не откроют. Дурацкие все-таки в стране законы в этом отношении: человека, родившегося и выросшего при советской власти, получившего высшее образование и прошедшего все этапы идеологической подготовки, не пускают за границу за то, что его отец, увлекшись пьянством, попал под суд за безответственное отношение к работе. Была бы статья политическая, а не обыденная, уголовная, из-за банального пьянства. Ведь еще вождь всех народов говорил, что у нас «сын за отца не отвечает». Лицемерие явное, на деле еще как отвечает. Видимо, кому-то легче: «Как бы чего не вышло», – гоголевский принцип маленького человечка во всей своей наготе. «То ли он шубу украл, то ли у него украли», – какая разница, в любом случае что-то было. Юрка не представляет, как можно избавиться от этого клише и доказать свою «безгрешность», правда, неизвестно кому. У нас ведь решения коллективные и не к кому апеллировать, а стоять посреди площади и доказывать, что ты не верблюд, можно, но и в психушку легко угодить за неадекватное поведение, а оттуда вовсе выхода не будет. Всю жизнь утюжить волны вокруг Сахалина – невеселая перспектива даже для самого неромантичного моряка.

Куда же мы пойдем после Накаямы: на юг или сюда же?

Все же идем на юг, в Фусики. Второй день августа, Ильин день! Погода на загляденье, жаль, что долго такая не продлится: август, сентябрь, а там и задует.

Из Накаямы в Николаевск шли при ветре и волне в 7—8 баллов – остаточные явления после прошедшего тайфуна. Его «остатки» ой как дали «прикурить». На поверку оказалось, что я еще по-настоящему не оморячился: «травил» нещадно, все внутренности выворачивало, один лишь запах пищи рвотные порывы вызывал. Вообще-то, качка на буксире – совсем не то, что на обычном судне, да и болтает его посильнее. И если уж пообвыкнешь и приспособишься к буксиру и его болтанке, то на грузовых судах качка покажется мелочами жизни. Тяготы морской жизни переношу как нечто закономерное и обязательное в процессе становления. Бункеровались в Николаевске, и Ванино пока не светит. Свидание с Галей откладывается на неопределенный срок. За «сигарой» снова отправили в Мариинск.

Погода на Амуре и в этот раз пасмурная, небо все время хмурилось. Создается впечатление, что оно другим летом не бывает. Всего лишь один день был солнечным за два рейса. Но мы его использовали по полной: купались и загорали. Все остальные дни сумрачные и туманные. Сегодня солнце тоже не обещает появиться, небо в тяжелых, свинцовых тучах, готовое вот-вот разразиться дождем. Никуда оно от нас не уйдет, идем-то на юг, и в конце концов вынырнет из-за туч, точнее, разгонит и испепелит.

Минуло пятнадцать суток, как вышли из Маго. Сутки пришлось отстаиваться в Ванино, четыре с половиной – в Отару на Хоккайдо, и несколько часов тому назад пришли в Фунакаву, как раз к началу рабочего дня, в 08:00. Лето в этом году какое-то дырявое, не похожее на прошлогоднее: почти все время дуют ветры, а с ними и разгоняемое волнение, от которого укрыться негде. Простои из-за непогоды немалые, значительно уменьшающие эффективность работы буксира.

В японском Отару на острове Хоккайдо собрались шесть буксиров, и некоторые до девяти суток стоят в ожидании прохождения тайфуна. Тропические атмосферные вихри – явление сезонное, с апреля и до конца ноября в количестве 25—30 в зависимости от года – являются настоящим бичом для интенсивного мореплавания в дальневосточных водах, где особенно достается Японии. Наконец тайфун промчался, проутюжив Страну восходящего солнца вдоль ее главного острова Хонсю с многочисленными городами, и буксиры снялись по назначению. Но не прошло и двух суток, как опять сорвался сильный ветер с неопределенными перспективами, а вслед за ним и крупная волна, от которой доставалось буксиру и «сигаре». Скорость сразу же упала, и дальше продолжали двигаться едва ли не вполовину медленнее.

В Отару выходили на берег. Город посолиднее Тоямы, также много магазинов, улицы расцвечены иллюминацией, как у нас по праздникам. Истратил все полученные 5250 иен. Побывал в городском парке: деревьев мало, из развлекательных приспособлений (аттракционов) – теннисные площадки и клетки со зверушками. Впервые увидел павлина: очень красив с распущенным хвостом. На этом все развлечения закончились, почему-то нет главного в нашем понимании – танцплощадки. Какой же парк без нее? Наверное, у них свои развлечения, неведомые нам.

О японских городах у меня сложились не самые лучшие впечатления: зелени на улицах нет никакой – словно корова языком слизнула, улочки узкие, по которым взад и вперед мчатся мотоциклы на большой скорости, машины и велосипеды в местах торговли продуктами и напитками, которые довольно неприятны на вкус (напитки). Стоит какой-то противный, отталкивающий запах, возможно ранее незнакомый и потому кажущийся не самым приятным амбре. Но это в центре, а окраины городов – рассматривал в бинокль – утопают в зелени, даже домов не видно за деревьями.

Отправил Гале радиограмму о том, что будем в Ванино двадцатого – двадцать первого августа, но теперь этот интервал переносится на неопределенное время. Боюсь, что так и не приедет она в Ванино, так как через полмесяца начинаются занятия и времени не будет.

Ну и ветрище дует. Стоянка не совсем удобная, того и гляди сорвет с якоря. Машины в постоянной готовности.

Идем не в Фусики, а снова в Тояму, переадресовали уже на пути в море. Лучше бы оставили Фусики, все-таки разнообразие.

Опытные «плотогоны» говорят, что при такой погоде, как сейчас, «сигары» не потащим – опасно и почти невозможно, буксир не справится с нагрузками, да и плот может быть разбит и разнесен по всему морю. Хорошо бы! Через месяц-полтора в таким случае были бы дома.

Идем с «сигарой» все-таки в Фусики. Все же дождался Галю! Двадцать первого пришли в Ванино, а на следующий день встретил ее с поезда. Стоянка сложилась крайне удачно для нас, и она пробыла у меня целых семь дней. Какая же она хорошая, и какой я свин по отношению к ней. Много мне нужно добавить, чтобы платить ей той же монетой, какую отдает она мне. Мечтает о том времени, когда вместе будем не два-три дня, а долго-долго. Сильно переживала расставание и не хотела уезжать, а я, как верблюд, уснул так, что не могла меня разбудить. Здорово обиделась, и едва смогли помириться при расставании.

После ее отъезда наступили уныние и грусть, какая-то хандра обуяла, вся неделя с ней промелькнула как один день. Хотя немного времени она пробыла, но уже выработалась привычка: прихожу с вахты, а она встречает с улыбкой. Так хорошо, что душа радуется и парит над нами. Сейчас так и мерещится: открываю дверь, и она улыбается навстречу. Но это всего лишь мечты о прошлом, а на самом деле – открываю дверь, а за ней пустота. Прекрасные дни мы пережили. Скорее бы во Владивосток и устроиться там основательно, не довольствуясь случайными короткими встречами, так усложняющими жизнь, особенно при расставаниях.

Наступила календарная осень, и скоро погода повернет на зиму, для этих северных широт такой поворот закономерен. А там кончится наше затворничество, и отправимся домой. Вторые сутки стоим в Советской Гавани в ожидании погоды у моря. С раннего утра откуда-то сорвался свежий ветер и подул со всей своей дурной силой так, что даже в закрытой бухте изрядно покачивает. Погода ни к черту: хмарь, проникающий через одежду моросящий дождик, мрачное, свинцовое небо с низкими, тяжелыми облаками, и к тому же холодно, да и настроение под стать погоде – совсем никудышнее. Чем дольше стоим, тем сильнее хочется домой. Надоело до чертиков в глазах! Почему не додумаются наши руководители давать нам возможность по пути суток на двое-трое заходить домой хотя бы через рейс? Насколько бы это улучшило моральный дух команды, все бы работали даже по году без замены и без признаков недовольства. В нашем случае поработали всего-то три месяца, и команда такая взвинченная: грызутся по малейшему поводу и даже без повода. В условиях крайне ограниченного пространства все надоели друг другу и терпеть один другого не могут. Нужна моральная и физиологическая разрядка. Без сомнения, политдеятели сразу же выдадут вердикт, что такая атмосфера – результат запущенной политико-воспитательной работы со стороны администрации, парторга и комсорга, то бишь меня. Какая тут может быть работа, если газеты получаем месячной давности, семь старых кинофильмов возим уже два месяца. Домино и шашки осточертели».

Очевидно, что вырвавшиеся слова – всего лишь крик отчаяния и ничего общего не имеют с реальной экономикой: никакая компания не позволит заворачивать судно для услады экипажа, теряя не менее недели драгоценного времени, когда день год кормит, к тому же сжигая понапрасну сотни тонн топлива на девиацию. Все-таки буксир не американский авианосец, который после нескольких месяцев дежурства заходит в такие порты, как Гонконг или Сингапур, на две недели для отдыха экипажа: государственный бюджет – это не кот наплакал. Никаким боком нельзя сравнивать несравнимое: находящиеся на государевой службе и черпающие финансы из бюджета военного ведомства корабли и суда коммерческого предприятия, зарабатывающие презренный металл для этого же самого бюджета. Интересно бы знать рентабельность такой работы с трехмесячными стоянками, черепашьей скоростью, многодневными укрытиями от непогоды. Иначе как огромным минусом она быть не может, но, как говорил старый еврей, «зато при деле». Да и заработанная валюта по какому-то придуманному курсу считается.

«Все организованные доклады и лекции проходят в условиях крайней апатии, об активности и говорить не приходится: по одному, едва ли не насильно, нужно затаскивать каждого на подобные мероприятия. Собственная стенгазета? Кому она нужна, разве что для галочки о проделанной работе. Как ни старались, никто не хочет принимать участие в ее создании и хотя бы что-то написать, будто буквы позабыли и писать разучились. Провести дискуссию? Та же самая история – отсутствие малейшей заинтересованности, никого затянуть невозможно, тем более добиться выступлений на любую тему, какой бы она ни была. Даже на комсомольских собраниях, где обсуждаются вопросы, непосредственно всех касающиеся, никто, кроме стармеха и парторга, не выступает, они-то по должности обязаны. Поражают такие радиограммы из пароходства, то ли по партийной или комсомольской линии, то ли по профсоюзной: собрать восемь тонн металлолома!!! Вы адресата перепутали или белены объелись? Как может экипаж морского судна собирать металлолом? Зайти в порт, стать там на пару недель, забросив свои прямые обязанности, выведя пароход из эксплуатации, и начать бродить по окрестностям в поисках старых ржавых железяк? А потом искать, кто бы их принял и дал об этом расписку. Ну а затем доложить в своей победной реляции о выполнении. Театр абсурда! Больше всего удивляет, что не находится ни одного человека наверху, который бы встал и сказал: «Опомнитесь, что вы творите? Сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь – пирожник». Ведь эта истина всем известна на протяжении многих сотен лет. Стоянки в своем большинстве не превышают суток, зацепили «сигару» – и в путь. Экипаж едва успевает сойти на берег на два-три часа, купить самое необходимое, да и то не всем это удается. Какое там рыскание в поисках железяк. Так что выговор мне обеспечен за невыполнение решения комитета комсомола или еще какого-то приземленного ответственного и важного органа. Ну и черт с ним, с выговором, переживем!

Сегодня Галя должна вернуться домой. Завтра жду радиограмму. Сколько еще простоим здесь, в Советской (бывшей Императорской) Гавани – темный лес. Если же стоять, то лучше всего в Японии: получили бы там свежие овощи, а то уже два дня едим суп с «рожками» или без «рожек» – в этом все отличие. Конец лета, самое лучшее время для сбора овощей и фруктов. Если сейчас их не допросишься, сколько ни заказывай в «Тормортрансе», обеспечивающем суда продуктами, то что же будет зимой и весной. Вот где бы вмешаться всем комитетам, поле деятельности огромное, но они предпочитают не замечать, вроде бы и проблемы не существует.

Шесть суток стоим в Отару, едим свежие овощи, которые у японцев в изобилии в любое время года. Но заканчивается мука, а закупать в загранпортах разрешается лишь скоропортящиеся продукты, да и то только в зависимости от продолжительности рейса, так что терпеть нужно до своего порта. Желающие ходят в город без каких-либо ограничений, но обязательно в составе групп. Я выходил всего один раз, и повторять поход нет никакого желания: заказов много, а иен мало. Как ни странно, но даже такая прекрасная стоянка начинает надоедать – все сильнее тянет домой. Кстати, еще раз о металлоломе: естественно, что в загранпортах его собирать нельзя – территория другой страны со своими законами, обычаями и традициями. Любая незаконно принесенная на судно вещь является контрабандой. А с этим шутки плохи. Можно подумать, что у нас по-другому.

В начале месяца произошел инцидент с «дедом» из-за отсутствия форсунок. Доложил ему об их отсутствии, а он в ответ: «О чем раньше думал?» Тогда написал ему рапорт, но он взорвался и потребовал второй, с моим признанием в невозможности отремонтировать третий дизель-генератор, на обиходном языке – «динамку». Я не заставил себя ждать, благо тот рапорт я написал за несколько дней до этого и все не решался отдать. Разошедшийся старший механик в возбужденном состоянии ответил, что на мое мнение о невозможности ремонта цилиндра в судовых условиях он плевал и сам сделает форсунку, а от меня потребовал, чтобы я «динамку» только запустил. Я так и сделал, она поработала два часа вхолостую, нагреваясь. Когда же взяли под нагрузку, то при полной подаче топлива она не тянет, и через пять минут работы вода нагрелась до температуры кипения – 100 градусов. На этом попытки запустить в работу прекратились, а «дед» сменил гнев на милость, и отношения восстановились. Понял, что на голом упрямстве далеко не уедешь.

Сейчас производим моточистку первого дизеля. Поменяли цилиндровые втулки и поршневые кольца. Посмотрим, что получится, перед этим все масло было выброшено в трубу, и запасов может не хватить до Владивостока.

Все время штормовая погода, и конца стоянки не видно. Порывы ветра таковы, что, кажется, подхватит и унесет, как Элли в Волшебную страну. Наше убежище внушает уверенность и защищает от непогоды. Лишь при сильнейших порывах ветра переводили машину из пятнадцатиминутной в постоянную готовность.

Завтра приходим в Фусики. В Отару простояли двенадцать суток, и уже октябрь на календаре, не за горами зима, пора бы нам завязывать с «сигарами», а то вполне можем доиграться. Как раз тот случай, когда риск не оправдывает средства: в нашем положении – буксировку плотов. После десяти суток стоянки предприняли попытку следовать в порт назначения, но пройдя часов восемнадцать, вынуждены были повернуть обратно из-за подхода очередного циклона. На этот раз идем четвертые сутки в достаточно благоприятных погодных условиях.

Сегодня получили указание следовать после выгрузки во Владивосток и там взять баржу в бухту Владимира на Приморском побережье, а потом снова во Владивосток, затем после моточистки идти к рыбакам за рыбой в район Курильских островов. Перспектива не ахти какая, но все же не нужно трястись за «сигару». Главное – идем домой, а там, смотришь, вдруг и переиграют, оставив без рыбы.

Первая «динамка» работает нормально, но масло тоже кидает в трубу, правда, поменьше. Притерли клапаны второй «динамки», но при этом умудрились сломать корпус привода топливного насоса. Кое-как его все-таки слепили. Все больше озабочивает расход масла, хорошо, если хватит до дома. В противном случае день-два придется добавлять уже отработанное.

Перебросились с Галей радиограммами. Настроение у нее бодрое в предвкушении встречи. У меня такое же.

Снова на Амуре, хотя сегодня двадцать второе октября. А затолкали нас сюда таким образом: пришли во Владивосток согласно указанию, полученному еще до подхода в Фусики. С приходом стали на Гайдамаке. Через день поступает новое указание, отменяющее «рыбное дело» и ставящее иную задачу: идти в Амур и спустить две «сигары» из Мариинска до Де-Кастри. Затем следовать в Ванино, взять там обвязки для «сигар» и притащить их в Мариинск. На обратном пути в Николаевске, почти на выходе из Амура, прихватить две баржи и доставить их в Тетюхэ. Вот такая свистопляска, сам черт ногу сломит с этим слаломом. Очень похоже, что следы запутываем, чтобы никто не догадался. Как показывает практика, чем грандиознее задачи на будущее, тем меньше вероятность их исполнения, но не со стороны буксира, а с точки зрения управленческих решений, которые иногда меняются по семь раз на дню. Как бы нас в верховьях реки льдом не прихватило, каковой наверняка уже затронул мелкие речушки, притоки Амура.

Домой съездить не удалось. Галю не вызвал, так как сам надеялся ехать, хотя простояли суток пять.

Уже восемь суток, как вышли из Владивостока. Нам не забыли подкинуть попутной работы: из Ванино до Николаевска-на Амуре тащили лихтер, затем часть обвязывающих «сигары» концов отдали в Маго. Ночью по реке судоходства нет, створные знаки не горят, и лоцманы не рискуют брать на себя ответственность вести буксир вслепую. «Ночью все кошки серы», – что уж говорить про невидимый фарватер. Так сутки за сутками, и рейс оказывается вдвое длиннее.

Пришли в Мариинск, а там стоят четыре готовенькие «сигары» и ни одного буксира, не считая нашего. Ну, думаю, снова влипли, не миновать «сигары», но обошлось – ушли «пешком», без котомки за плечами. В четыре пополудни должны отправиться в Николаевск, взять там баржи – и в сторону Владивостока, а там что будет.

Амур сейчас разлился широко, питаемый постоянными дождями, красив осенней красотой с еще не опавшим багрянцем листвы по обоим берегам, а вода потемнела и приобрела какой-то тяжеловесный оттенок, сходный с морской бездной; похоже, готовится к ледоставу, почти физически ощущаешь ее кажущееся увеличение плотности. И все-таки летом река выглядит намного веселее, хотя разноцветия поменьше, в основном зеленые заросли, отражающиеся в воде вместе с облаками, но эти сравнения справедливы лишь в летний солнечный день, каковых бывает не так уж много. Округлые вершины сопок покрыты белым снегом, который уже не растает до весны. Температура воздуха не поднимается выше +2 градусов, а по ночам приближается к —10. Вот-вот начнется ледообразование, и тогда «кто не спрятался, я не виноват». В заберегах по утрам проглядывает еще тонкий, прозрачный ледок.

Во Владивостоке ко мне на буксир пришел Толя Яковенко – и каким только ветром его занесло. Демобилизовался, работает токарем, поступил заочно в Уссурийский сельскохозяйственный институт.

Съездил к Валерке Дмитриеву. Живет один в ожидании вызова во Вьетнам, где надеется поработать на буровых нефтяных вышках, вернее, их обеспечении. Пошли в город и встретили Юрку Лаврова: троица образовалась. Он стоит в ремонте во Владивостоке на «либертосе» «Карл Либкнехт», так что на ловца и зверь бежит. Через недельку и мы почти рядом встанем. Все-таки веселее будет вдвоем, да и поговорить будет о чем длинными зимними вечерами, не то что при встречах накоротке.

Уже второй месяц наш «Неприступный» стоит ошвартованный к борту парохода «Долинск» в ремонте. Плановый срок окончания ремонта – пятнадцатое января, в самый разгар зимних холодов. Разобрали первую «динамку»: подшипники годятся только на металлолом. Рамовые уже сменили, остались мотылевые. По всей вероятности, ремонт затянется именно из-за них. Но я намереваюсь уйти в отпуск при первой же возможности и держу себя в постоянной готовности, чтобы в случае подвернувшейся оказии не задержаться с передачей моего заведования, да и не оставлять после себя спрятанные огрехи, дабы потом не вспоминали недобрыми словами, как-то не с руки.

Но вскоре все поменялось, и если сначала думал об отпуске после того, как соберу злополучную «единицу», то пришлось изменить намерения из-за Гали. Отпуск задерживали те самые мотылевые подшипники, и отдых переносился на конец января – начало февраля. Но Галя перемешала все карты, сказав, что не может больше переносить разлуку и после пятого декабря уйдет с работы и приедет ко мне. Квартиру пока снимать нет смысла, так как через два-три месяца уйду в отпуск и уедем месяца на три-четыре. Поэтому решили: ухожу в отпуск, а по возвращении устраиваемся в городе «капитально».

Вчера и сегодня ждал Галю, но так и не дождался. Обещала написать письмо с сообщением о приезде, но никакой весточки так и не получил. Подожду еще и завтра, все-таки недаром говорят, что самое трудное – ожидать и догонять.

Прошло более полугода со дня последней записи, что объясняется совсем легко: пишу я в основном от скуки, а за прошедшее время скучать не приходилось – со мной была моя Галя. Приехала она ко мне, кажется, шестого декабря, и уже девятого я был в отпуске. Зимой с отпусками проблем нет, дают по первой заявке, разве только в ремонт не все хотят идти. До Нового года успели добраться к ее родителям в иркутскую деревню Косая Степь. Прожили там около двадцати дней, как раз в период самых трескучих морозов – до —45 градусов. Деревня – самая что ни есть глухомань. Добирались туда самолетом, а обратно около двухсот километров в кабине грузовика. Впечатления от той глуши не самые лучшие, не в пример приморской Манзовке.

Из Сибири заехали в Улан-Удэ, к Галиной подруге и пробыли у нее три дня: посмотрели «Лебединое озеро» в постановке местных артистов бурятского театра. Домой попали к тридцатому января, к годовщине нашей встречи».

На этом записи, или, лучше сказать, нерегулярный дневник, прерываются на целое десятилетие, за которое произошло множество событий в жизни молодой семьи и в карьере Михаила. Он успешно преодолевал ступеньки карьерной лестницы и стал старшим механиком, постоянно совершенствуясь. Начав стармеховскую деятельность с малых судов с главными двигателями небольшой мощности, он долго на них не задержался и спустя непродолжительное время уже работал на крупных судах загранплавания. Начинал с лесовоза «Кунгур» из серии польских шеститысячников типа «Волгалес», а затем на новых быстроходных югославских твиндечных пароходах типа «Пула» и японских сухогрузах типа «Омск».

Но с тех пор, как он однажды попал в список способных ледокольных специалистов, ледокольная служба уже никогда о нем не забывала, и будущая работа связала его с ледоколами, хотя он этому не очень-то противился.

Семья за десятилетие удвоилась: родились и подрастали сын Дима и дочь Светлана. Отношения в семье остались добрыми и любящими, улеглись страстные душевные порывы, и жизнь стала уравновешенной и прогнозируемой. Но так лишь казалось со стороны: на самом же деле, несмотря на прошедшие годы, тяга к дому ничуть не ослабла – наоборот, тоска в течение длительных рейсов становилась все более ощутимой и болезненной, растягивая время в бесконечность, словно он куда-то летел с околосветовой скоростью. Неизвестные и экзотические страны уже не манили своей первозданной загадочностью. Расставания и встречи по-прежнему вносили свой определяющий вклад, совершая рывки и оголяя нервы. С ними все труднее было бороться, особенно после долгих отпусков, когда привыкал к береговой жизни и семейному укладу.

В пароходстве существовала система ротации: проработав несколько лет на судах загранплавания, старший командный состав судов переводился на каботажные суда арктического плавания или ледоколы сроком на два года. Но, по сути дела, это был всего лишь рычаг в руках службы кадров и соответствующих профессиональных служб. Немало было тех, кого это не касалось, и они никогда не бывали за полярным кругом. А если человек провинился, хотя официально ему предъявить было нечего, тут же вступала в действие ротация. Или же нужно было направить на ледоколы надежных и перспективных руководителей, если они того не жаждали. В таких случаях тоже применяли этот же рычаг.

Но такой прием со старшим механиком Михаилом Ляхоцким не сработал, потому что не понадобился: кандидат на ледобой не выразил какого-либо недовольства и несогласия с предложением возглавить машинную команду линейного ледокола. Он в мыслях вернулся к началу своей трудовой деятельности, когда работал четвертым механиком на дизель-электроходе «Енисей», который хотя и не был ледоколом, но имел усиленный ледовый пояс и в несложных ледовых условиях исполнял обязанности ледокола. Многомесячные рейсы на сухогрузных судах изрядно ему надоели по единственной причине – из-за многомесячных разлук с семьей, и ему казалось, что работа на ледоколе все-таки предоставит большие возможности для встреч с семьей, а чем это обернулось, читатель уже знает из предыдущего нерегулярного дневника: «И это все о нем».

Но обо всем по порядку! Минуло десять лет, и сегодня 29 июля 1970 года. Много воды утекло за эти годы, произошло множество изменений и событий в стране и мире. Михаил превратился в матерого механического зубра, которому по плечу суда любого назначения

Продолжаем страницу за страницей открывать найденный первый по записям дневник, пропустивший очередность и оказавшийся последним.

«Неисповедимы судьбы людские, моя тоже не является исключением. Не знал и не ведал, что так скоро окажусь вместо знойного юга на севере дальнем. А произошло это следующим образом.

Домой пришли на теплоходе «Новиков-Прибой» югославской постройки, который имел главный двигатель 12 тысяч лошадиных сил, что позволяло развивать скорость до 20 узлов, под стать пассажирскому судну, хотя из них тоже не каждому под силу. Девятого января пришли, и я сразу же списался с судна, а двенадцатого был уже на курсах повышения квалификации, обязательных каждые пять лет. Проходил на них до шестого апреля, правда, еще в самом начале учебы кадры пытались выдернуть на дизель-электроход «Пенжина», но я уперся, и вроде бы отстали, хотя в любом случае пообещали после курсов отправить на дизель-электроход».

«Пенжина» была двоюродной сестрой «Енисея», на котором Михаил начинал свою трудовую деятельность в Дальневосточном пароходстве. Оба дизель-электрохода имели практически одинаковые характеристики, но «Енисей» построили в Голландии, а «Пенжину» – в СССР, на этом различия заканчивались. Одно лишь это свидетельствовало о ее более сложном «характере».

«После окончания курсов безмятежно гуляю апрель и май, разъезжаю между Манзовкой и городом, и вдруг в начале июня, хотя мой отпуск до семнадцатого июля, вызывают в кадры и предлагают идти главным механиком на ледокол «Ленинград». Возражать особенно не стал, так как впереди светил худший вариант с какой-нибудь «Пенжиной», и согласился при условии, что дадут хотя бы июнь догулять. Согласились.

В начале июня всей семьей, со Светкой и Димкой, съездили на неделю в Манзовку на прополку огорода, затем с Галей с девятого по двадцать первое июня провели в доме отдыха, временами сосредотачиваясь на покраске пола в квартире, но доброе дело до конца так и не довели. В Манзовке с отцом поработали ударно на покосе сена и даже подсохшее начали убирать. Тридцатого июня меня снова вызвали в кадры, и я уже точно знал зачем. Первого июля прошел медицинскую комиссию и через пару дней на ледоколе «Москва» отправился в Арктику догонять свой ледокол. За пятнадцать дней дошли до мыса Шмидта, а там пересел на портовый ледокол «Василий Поярков», на котором обитал около трех дней, дожидаясь оказии на свой ледокол, после чего на «московском» вертолете доставили до «Ленинграда». Вот уже три недели, как я исполняю обязанности главного механика на своем новом, современном ледоколе».

Тогда Михаил не мог знать, что «Ленинград» станет отправной точкой во всей его дальнейшей морской карьере.

«Дома вроде бы все хорошо, по крайней мере, так сообщает Галя. Димка учится хорошо, Светка уже знает все буквы и считает до десяти. Ей не было еще и четырех лет, когда она уже освоила эти азы. В середине апреля здорово приболела, две недели лежала в изоляторе городской детской больницы. Свидание с ней было возможно только через окно, благо ее палата на втором этаже. Совсем дошла, даже светилась вся, как матовое стекло, когда мы ее забрали тридцатого апреля. Диагноз: бронхиальное воспаление легких, и температура несколько дней держалась в пределах 39—40 градусов. После больницы понемногу начала приходить в себя в домашних условиях. С начала июня определили ее в санаторный садик в районе станции Океанская. Ей там понравилось, да и в пятницу отпускают домой, чтобы вечером в воскресенье быть на месте. Должна пробыть в этом садике до декабря, дай бог, чтобы поправилась.

В Манзовке дела похуже: маме вырезали в октябре 1969 года две трети желудка, и хотя с той поры прошло много времени, заметного улучшения в ее состоянии по сравнению с дооперационным периодом не наступает. Собирается поехать на курорт в Шмаковку, не знаю, как это у нее получится. По курсовке обещают принять до десятого сентября. Отец чувствует себя неплохо, но подозреваю, что бодрится, больно уж много забот по хозяйству, и приходится вкалывать от зари до зари, хотя и сам не знает, во имя чего, скорее всего, по многолетней инерции, как было пять, десять, двадцать лет тому назад. Купил себе мотоцикл, о котором долго мечтал, правда, без коляски, но мощный «Иж-Юпитер», который я обкатывал: ездили на нем на покос, неплохо получалось.

Алла и Валя на местах, обживают Крайний Север, особых изменений у них вроде нет, хотя правду вряд ли скажут.

Снова, в который раз в «полярке», на этот раз в самой что ни есть натуральной, на самом мощном по нашим временам ледоколе, которых у нас в пароходстве целых три – по 26 тысяч лошадиных сил на гребных валах. Бывалые полярники говорят, что Арктика в этом году тяжелая. Поздно пробились к Певеку, уже середина лета, а льды все жмут, не собираясь уходить на север, и не тают. Мы работаем на плече от мыса Биллингса до Амбарчика, уже второй караван привели сюда, а до этого таскали до Певека, ибо до сегодняшних пунктов ранее не было «дороги», мощный припай даже близко не подпускал. Прописали меня на ледокол в случае благоприятного исхода на два года, получается, что в лучшем случае я смогу уйти только летом 1972 года. Ну а если «по-плохому», то в любое время.

План на эти годы ориентировочно таков: до ноября – Арктика, с ноября до января – ремонт во Владивостоке, затем с января до мая – дежурство в Нагаево, май-июнь – предарктический ремонт, июль-октябрь – Арктика, а потом до июня 1972 года – ремонт во Владивостоке. Получается по предварительной оценке, что из этих двух лет один год буду дома – не так уж и плохо, раньше такого не случалось. Деньги здесь платят неплохие, жаловаться не приходится, правда, Светку наряжать не во что будет, ледокол-то каботажный и за границу не ходит. Придется рассчитывать на старые запасы в течение предстоящих двух лет. После отбытия своего «срока», как меня заверили в службе судового хозяйства, вправе выбрать любой пароход с работой в нужном мне направлении. Неплохая перспектива, но поживем – увидим, мало ли что обещают, за два года много воды утечет, да и несколько напоминает Ходжу Насреддина с обещанием научить ишака разговаривать.

Помаленьку осваиваюсь, все пока крутится нормально, в штатном режиме. Три дня писал и составлял ремонтную ведомость: планируют с первого ноября поставить в док на «Дальзаводе», и я начал к этому готовиться, по своей давней привычке, заранее, отмечая необходимое в своем «гроссбухе».

Из дома пока ни одной весточки не получил, хотя сегодня уже шестое августа. То ли мои письма не доходят, то ли не спешат на них отвечать. Отправил с попутчиком фотографии, в основном Светка на них позирует: снимки в последние домашние дни, почти две пленки ей одной посвящены.

Сейчас идем на «кромку» льдов в район Ванкарема, где планируем взять тысячу тонн топлива, которых должно хватить до конца навигации, и по мере освобождения танков приступим к их чистке, готовиться к докованию.

На днях получил из дома сразу два письма, первое из моих где-то затерялось – и следов не осталось. Домашние дела оставляют желать лучшего: Света снова три недели проболела, в садик не ходила, мать в городской больнице лежала. Димка из Манзовки вернулся негодяй негодяем: делать ничего не хочет и, похоже, даже читать разучился, эволюционирует задним ходом. Совсем разбаловался и от рук отбился, чистый анархист. У Гали тоже настроение упадочное: в последний раз расстались с некоторым, едва ощутимым холодком. Написал покаянное и самобичующее письмо, сам не знаю почему и в чем виноват.

Позавчера перед нами выступал пароходский музыкальный ансамбль «Сувенир». Привезли его сюда за тридевять земель повеселить одичавших арктических трудоголиков, которые месяцами никого, кроме белых медведей и моржей на льдинах, не видят – обросли тундровым мхом совсем. Поют хорошо, но музыкальное сопровождение, даже для неизбалованных слушателей, иначе как белибердой назвать нельзя. Где только понабрали этих лабухов? Может быть, первых попавшихся из захудалого ресторана, прельстив хорошим заработком? И такие сгодятся для полярных отшельников.

Сегодня очередной праздник: День авиации, а у нас на борту остались только два авиатехника, пилот-вертолетчик улетел домой в Москву.

С работой пока проблем нет, все идет хорошо, ничего порядочного (тьфу-тьфу) еще не сломалось, всегда бы так.

Позавчера почти по чистой воде в одиночестве прошли от мыса Шмидта до Айона. Вывели одинокий танкер от мыса Шелагского и снова вернулись к Айону – вторые сутки стоим без работы, что не может не радовать. Льдов стало совсем мало, а подходящих судов тоже нет. Казалось бы, самое удобное время проскочить безболезненно по восточной части Северного морского пути, ан нет, наверное, дожидаемся подхода льдов, иначе какие же мы «полярники». Но в Певек почему-то не пускают, даже вертолету не разрешили посадку. Сегодня отправили геликоптер за почтой, но выскочивший «Жеребец», начальник штаба восточного сектора арктических операций Жеребятьев, не разрешил ему приземлиться и прогнал назад – остались мы при своих интересах. Откуда только берется такое отношение – осложнять людям жизнь даже там, где этого совершенно не требуется. Ведь сам когда-то плавал и должен прекрасно понимать, что значит для мореходов полученные из дома письма. Если обозлился на кого-то, то разбирайся с ним, не срывай свою злобу на невинных душах, для которых весточка с большой земли – как лучик спасения для терпящих бедствие.

Почты нет уже целых десять дней, как и свежих овощей в самый разгар сезона. Провозглашенный принцип «Все для блага человека» остается лишь на бумаге, ни к чему не обязывающим лозунгом. «Полярники» у нас герои только на первых полосах газет, а до того, как они живут и снабжаются, никому дела нет: «Петух прокукарекал, а там хоть не рассветай». Дома сейчас овощи некуда девать, и они в значительном количестве сгнивают, а на наши проблемы с продовольствием в самое урожайное время года, похоже, наплевать. На другие ледоколы подвозят дизель-электроходами огурцы и помидоры, а мы почему-то ждем «Лазарев», который двадцать первого августа вышел из Владивостока и не ранее первого сентября подойдет к мысу Шмидта. И это в лучшем случае, если его не начнут «потрошить» по пути в бухты Угольную и Провидения, как и в прочие не столь обетованные места. Даже капусты свежей на борту нет, хотя продукт не скоропортящийся. «А в остальном все хорошо, прекрасная маркиза!»

Вчера организовали КВН между палубной и машинной командами, все-таки какое ни есть, но разнообразие и развлечение. Победила палуба, а я был в составе жюри и сегодня чувствую себя довольно неловко. Вся машинная команда жалуется, что их засудили – обычная логика побежденных. Никоим духом не ожидал, что так болезненно воспримут поражение.

Погода средней паршивости: температура немного колеблется около +2 градусов «жары», солнце лишь иногда пробивается сквозь туман, вынырнуло, словно дразнясь, и снова нет его.

Будни настолько однообразны, что и писать не о чем. Второго сентября «Лазарев» наконец подвез свежие продукты, в основном овощи. При швартовке к нему повредили шлюпку левого борта, уже неделю самодеятельные ремонтники возятся с ней, заделывая просчеты «опытного полярного капитана», как он сам себя именует, впрочем, и «на старуху бывает проруха».

Погода, похоже, наладилась, подул свежий юго-восточный ветер и отогнал лед от берега, оставив нас без работы, о чем мы не очень-то сожалеем. Но капитан практически самовольно берет подходящие суда под проводку. Штаб арктических операций работает отвратительно, не давая никаких четких распоряжений. Зачастую, закончив проводку очередного каравана, не имеем никаких указаний о дальнейшей работе, то есть остаемся предоставлены сами себе. «Авось» и неразбериха везде, а человеческое отношение, как всегда, в громадном дефиците. Наверное, мы давно уже привыкли жить по приказам командно-административной системы и другого не знаем. Бьем по «хвостам», обманывая самих себя и делая вид, что все идет по плану. Полистаешь газеты – там сплошные успехи, а на самом деле картина совершенно иная. Творится много лишнего и неоправданного, иначе чем разбазариванием ресурсов такую суету назвать нельзя. Все вроде бы при деле, а какой ценой обходится – никого не интересует.

На днях получил сразу три письма. Дома все в порядке, судя по описанию. У Юрки Лаврова какие-то проблемы, но конкретного ничего не называет.

В первой сентябрьской декаде было по-летнему (в арктическом понимании) тепло и работы почти не было. В последние пять дней погода и вслед за ней ледовая обстановка резко изменились: направление ветра перекочевало на северное, и он нагнал порядочно льда, что и вынудило нас носиться от мыса Шмидта, недалеко от которого проходит кромка льдов, до мыса Шелагский, на подходе к Певеку. Выводим суда на кромку в обоих направлениях. Вчера вывели двадцатитысечетонный танкер, который сначала вела «Москва», а потом в помощь к ней подключились и мы и на последнем этапе остались в одиночестве, без «Москвы» – сами управились. А у Шелагского нас снова кто-то ждет. Наверное, теперь до конца навигации будет непрерывная работа по челночному варианту, все к этому идет – то густо, то пусто.

Получил недавно из дома посылку, но все помидоры и огурцы испортились, больно долго она гуляла по судам, прежде чем попала к адресату. Вдобавок при передаче с судна на судно с ней не очень-то церемонились, перебрасывая словно мяч, ну и досталось содержимому.

Приступили к большой, грязной и тяжелой работе по чистке топливных танков, а всего их сорок четыре, объемом 6500 кубических метров – просто колоссальное количество, и если предоставить работу по ним заводу, то и средств, отпущенных на ремонт, может не хватить на одну лишь зачистку топливных танков. А тут экипаж сделает своими руками за копейки.

Наступил октябрь, пять суток стоим в Певеке без работы. Прежние опасения, к счастью, не оправдываются, и ледовая обстановка по-прежнему удобоваримая. Из Певека и с Колымы осталось вывести всего лишь пять судов, два из которых будут вот-вот готовы, и «Ленинград» сразу же возьмет их под проводку. К середине месяца должны подойти два дизель-электрохода, своего рода полуледоколы, корпус-то у них ледокольный, а главный двигатель обычный, и до ледокольной мощности им как до Киева пешком: «Ангара» и «Енисей», с которым так много связано. После их выгрузки должны отправиться в нашу сторону, домой. А вдруг пораньше отпустят, если ледовая обстановка резко не изменится, благо сейчас она для настоящего времени года очень уж хороша. Впрочем, лучше уж не гадать на кофейной гуще, но хотя и понимаешь всю эфемерность и зыбкость предположений, голова работает на автомате в домашнем направлении.

В Певеке скукота несусветная, поразвлечься негде и нечем, даже приличного ресторана нет, его обязанности исполняет какое-то несуразное заведение: что-то среднее между обычным кабаком, как у Гиляровского на Хитровке, и каким-то шалманом. Что же говорить о более серьезных вещах: музеях, театре, даже самобытном чукотском, – ничего подобного и в помине нет и не предвидится. Грязь, слякоть, знаменитый угольный террикон, издали похожий на древний погребальный курган. До того ли местным жителям, большинство из которых временщики, приехавшие по контракту, соблазненные «длинным» рублем: кто на сезон, а иные на годы. Вот это самое ощущение временного нахождения на этой неприветливой территории превалирует и не позволяет относиться по-человечески хотя и к временному, но все-таки месту своего проживания и всему окружающему, и особенно к столь уязвимой арктической тундре. По большому счету, нет ничего более постоянного, чем временное. Все мы временные на Земле. Жить и мыслить, что скоро начну жить по-настоящему где-то в другом месте, становится твоим продолжением и уже вряд ли когда-нибудь изменится.

Забирались втроем на самую высокую сопку, откуда на много километров вокруг видно тундровые окрестности, уходящие в бесконечную даль и сливающиеся с северным неярким небом. Пообедали у костра и, уставшие до изнеможения, возвратились на ледокол. Магазины пусты, даже взгляд не на чем остановить. Понятно, что торговые сети припрятывают дефицит на время навигации, чтобы пришлый люд не смел прилавки очистить, оставив местных жителей на голодном пайке, но хотя бы что-то можно было оставить и для приезжих, они все-таки не для развлечений сюда прибыли. А так хоть закрывай магазины, ничего в них нет.

Совсем без дела здесь торчим. После Певека провели два парохода и почти трое суток дрейфовали у мыса Биллингса. Вчера получили указание срочно идти навстречу теплоходу «Поронайск», который долго не мог выйти из Колымы из-за осадки, слил все топливо и в итоге остался без него, но перескочить бар реки сумел. Нам-то и нужно снабдить его топливом, чтобы он не остался в положении несамоходного лихтера, без двигателя и ветрил. Но при более точном подсчете выяснилось, что топлива у него хватит до Провидения, где и забункеруется – хитрил старший механик. Так что наш скачок ему навстречу совершенно бесполезен, хотя, как немногим позже выяснилось, оказался очень даже своевременен. Обстановка и ситуация меняются с калейдоскопической скоростью: то, что еще вчера было непререкаемым, сегодня уже не имеет смысла.

Стоим у мыса Шелагского, спрятавшись от сильного волнения и северо-восточного ветра под самым берегом, где передали топливо «Поронайску». Скорее всего, поведем его на восток, но за мыс Дежнева нас пока выпускать не собираются, непонятно почему. Сильно походит на устоявшуюся инерцию мышления: если ты ледокол, независимо от того, нужен ты или нет, должен находиться в Арктике до самого конца навигации и уходить последним, закрыв за собой калитку Берингова пролива.

Месяц тому назад отремонтировали поломанную шлюпку левого борта, поврежденную при швартовке к танкеру «Лазарев». Сегодня наступил черед правой шлюпки, которую теперь будем ремонтировать и доводить до ума.

Поджимаем чистку танков. Большинство почищено, осталось всего лишь 14 из первоначальных 44, но тут уже не разбежишься – все они заполнены топливом, которое раздаем по крохам всем желающим, и как только пара танков освобождается, сразу же набрасываемся на них, и через сутки танки блестят, как медный таз на солнце. Все-таки придется сливать остатки топлива в Провидения и, если позволит погода на переходе, будем чистить оставшиеся.

Вчера стал свидетелем неприятной сцены: старший механик и старший электромеханик стали выяснять, кто из них по рангу старше и кто кому должен подчиняться, как в детском саду, но покруче будет, да и вряд ли помирятся скоро. Не удалось их ни примирить, ни доказать каждому его настоящее место. Электромеханик ведет себя довольно агрессивно, оскорбил старшего механика. В первую очередь срываются с катушек самые нетерпеливые, дай только повод.

Сегодня у нас праздник: в 19:00 снялись из Певека назначением на Провидения, а там уже некуда, только на юг, домой. В Провидения должны сдать тысячу тонн топлива, на что уйдет около двух суток, и полагаю, что девятнадцатого-двадцатого октября будем дома. Сейчас ведем из Певека «Бухару», неизвестно каким образом в нем оказавшуюся, вроде бы из Тикси лес привезла. Певек требует много леса для изготовления подпорок (рудостоек), кровель многочисленных шахт и рудников, расположенных в его зоне влияния.

Получили почту, но мне, к великому огорчению, ничего нет. Ну да ладно, скоро встреча, и без писем можно обойтись.

Сегодня, тринадцатого октября, в 07:10 снялись из Провидения домой, идем на восьми дизелях. Сначала ветер был справа по корме, но зашел прямо в правый борт и покачивает чувствительно, мешая чистить танки.

Вчера, накануне выхода, ходил в поселок, купил себе ботинки на меху, впервые такие попались, которые пришлись впору на мою ногу. Кроме двух бутылок шампанского, ничего интересного не нашел.

По предварительным скромным подсчетам, из расчета скорости в 18 узлов, хотя идем всего лишь по 17, должны вечером в воскресенье быть на подходе к дому.

Идем в среднем по 18 узлов, несмотря на яростное сопротивление штормов и проносящихся циклонов, постепенно озверевающих по мере приближения зимы.

Если в Охотском море не прихватит по-настоящему и к нему мы подойдем завтра в полдень, то поздно вечером в воскресенье, вероятно, все же успеем подойти на рейд Владивостока.

Бежали мы, бежали, выжимая все возможное из полного хода, надеясь завтра к полуночи прибыть в свой родной порт, но вчера получили «просьбу», равную приказу в вежливой форме: подойти девятнадцатого к 15:00! Похоже, готовят торжественную горячую встречу, а нам она словно кость в горле, каждая минута на счету, растягивающаяся в часы ожидания. В лучшем случае на 15 часов позже домой доберемся. Хорошо, если не набегут разные начальники и начальнички, тогда придется еще часа два-три на ледоколе сидеть. Дал своим радиограмму, чтобы встречали, но не надеюсь, встретят ли? Димке школьные занятия нельзя пропускать, Света в садике, а Галя на работу собиралась с середины октября выйти – времени на встречу не оставалось. Попытка не пытка, а вдруг получится?

Погода последние дни держится все еще в сентябрьском режиме, тепло и два дня не качает, словно обеспечивая безопасность при чистке оставшихся танков. Оставался еще один топливный танк, который было невозможно почистить ранее из-за наличия в нем топлива. Надеюсь, завтра сожжем остаток и к приходу закончим большое неблагодарное дело.

Тепло еще не ушло из наших краев, сегодня даже вечером, в 20:00, в проливе Лаперуза температура была +12 градусов. С 17 часов идем на четырех дизелях, надеясь утром девятнадцатого подойти к острову Скрыплева, за которым начинается акватория порта, там стать на якорь и к 15:00 подойти к одиннадцатому причалу, где нас, по всей вероятности, будут встречать.

24 января 1971 года! Минул еще один год среди многих других, одни из которых забываются, а иные остаются в памяти на всю жизнь. Каков будет наступивший и сколько их осталось впереди? Приходит иногда назойливый вопрос, на который невозможно ответить. Хорошо, что никому не дано об этом знать! Прошедший для меня сложился совсем не плохо: более восьми месяцев я был дома, а таковое все равно что нежданно полученное наследство или клад, обнаруженный рядом с домом.

Девятнадцатого октября около 16 часов нам, ледокольщикам, устроили торжественную встречу на причале морского вокзала. По такому случаю даже отец приехал из Манзовки вместе с Гайдабурой, моим зятем. Потом был еще «ледокольный огонек» в Доме культуры моряков, удался на славу, даже не ожидали такого.

Вскоре после прихода стали на ремонт в «Дальзавод» с предполагаемым сроком окончания двадцатого декабря. Фактически вышли из ремонта лишь семнадцатого января, почти на месяц позже. Ремонт по большей части планировался доковый, куда поставили четвертого декабря, а выпустили только пятого января. В доке при ремонте левого вала, вернее его ревизии, так как никакого ремонта не было, заводские «специалисты» из рабочего класса разломали полумуфту, напрессованную на гребной вал, а сделать ее силами одного из лучших заводов Приморского края, если не самого лучшего, «Дальзавода», не смогли. Такова эстетика труда на рабочем месте. Нашли единственный выход: сняли аналогичную муфту с ледокола «Москва», расточили на наш размер и установили на гребной вал. Вся операция заняла более полумесяца, и потому в рейс мы вышли не третьего, как планировалось, а лишь двадцать первого января. Но нет худа без добра, как говорит пословица: не случись поломки муфты, давно стояли бы в Магадане. Именно стояли бы, так как, по статистике прошлых лет, практически весь январь ледоколу в Магадане делать нечего, там управляется небольшой портовый ледокол «Ерофей Хабаров», приписанный к порту. В противном случае привязались бы кормой к свободному причалу и каждый раз при приходе транспортника отскакивали бы на рейд дрейфовать до следующей оказии, то есть гоняли бы нас по всей бухте все кому не лень. Такое «удовольствие» продолжалось бы минимум недели две, разлагающе действуя на команду в самом начале четырехмесячного бдения, после которого очень тяжело входить в ритм работы с нелегкой многомесячной перспективой. Прибытие ледокола к началу серьезного ледообразования, которое не под силу портовому ледоколу, совершенно меняет картину для становления команды как сплоченного коллектива, ибо работа и движение отвлекают от невеселых дум после домашних будней. А они еще долго будут вспоминаться как светлое пятно, выбрасывая из памяти негативные моменты, без которых обойтись невозможно. «Дорога ложка к обеду!»

Дома все идет своим чередом, без неожиданных катаклизмов. В конце октября Галя намеревалась пойти на работу в библиотеку, но я отсоветовал. Потихоньку ищет более интересную, чем в библиотеке, работу. Больше всех обрадовал Димка: он уже «хорошист» в школе, несмотря на недавнее «разложение» у деда в деревне. Создается впечатление, что его не очень-то занимают школьные отметки и включается лишь тогда, когда почувствует интерес к предмету. Свободный художник, никак не привыкший к обязательности и ответственности. Остается верить, что такая ипохондрия пройдет с переходным возрастом. Света до июня будет ходить в санаторный садик, хотя здоровье у нее восстановилось и болезни, надеюсь, остались в прошлом. Повезло по воле случая: по всей вероятности, в декабре в тот садик не было поступления детей накануне Нового года, поэтому всех, кто ходил туда раньше, оставили еще на одну смену. Конечно, это к лучшему: там воздух намного чище городского и детей можно дольше держать на улице, забавляясь с черными белками-попрошайками, скачущими по хвойным лапам вековых мачтовых сосен в зависимости от погоды.

В деревне отец с матерью живы и здоровы, правда, мать нет-нет да прихворнет из-за удаленного желудка. Наконец достал ей путевку в Шмаковку на двадцать шестое февраля, подлечиться – может, получше себя чувствовать будет, хотя бы чисто психологически.

Ремонт в «Дальзаводе» по большей части прошел без нежелательных происшествий, не считая случившегося повреждения муфты левого гребного вала. Я быстро там освоился, появились приятели, преимущественно по алкогольной части, но для пользы дела, да и на будущее, пригодятся. Надводный ремонт был совсем небольшой, моточистку четырем главным дизелям сделали силами экипажа, и совсем недурно, предъявили с первого раза инспектору Регистра.

С выходом в рейс нас очень торопили, по приказу начальника пароходства даже в воскресенье вышли из завода. Двадцать первого, несмотря на сильный шторм, вынудили, по сути дела, выгнав в рейс, что было выполнено, но капитан, проанализировав прогноз погоды, решил по-тихому простоять ночь на якоре у острова Скрыплева, и утром следующего дня крадучись, под прикрытием берега, потихоньку направились в сторону Сахалина. Какой смысл был сниматься под вечер навстречу развивающемуся шторму, осталось неизвестным, разве что для отчетности, чтобы лишние сутки ледокол не мозолил глаза на рейде?

Вчера утром оторвались от берега, дабы как можно скорее проскочить в пролив Лаперуза, но едва отскочили от приморского побережья, ощутили все неистовство разбушевавшейся стихии. О следовании проложенным курсом и речи не могло быть, мотало так, что диафрагма подступала к самому горлу, а ходить и вовсе стало невозможно. Каждый старался найти укромное местечко, чтобы не быть в роли пинаемого мяча, оставалось лишь держаться против волны, стараясь отчасти уменьшить бешеную качку. Только сегодня около четырех пополудни после больших мытарств вошли в пролив Лаперуза, сразу же почувствовав невероятное облегчение, хотя чисто по инерции еще какое-то время народ отличался неуверенной, косолапой походкой, словно пробуя надежность палубы под ногами. Вот тебе и короткая перебежка от приморского берега под прикрытие Сахалина.

Сейчас уже проходим мыс Аниву с выходом в Охотское море, недавние страхи прошли, и команда подсчитывала ушибы, ссадины и потери от перенесенной, хотя и не столь продолжительной, свистопляски. Но впереди ждали еще большие неприятности: посреди моря раскручивался во всю мощь тот самый циклон, который совсем недавно ставил нас вверх тормашками. Чтобы как-то уменьшить влияние разбушевавшейся стихии, капитан решил следовать не по чистой воде, а поближе к камчатскому берегу, где уже сформировался начальный припай, да и волнение несравнимо с творящейся какофонией посреди моря. Не лезть же к черту на рожон; хотя очевиден проигрыш в расстоянии, но близкое далеко не всегда означает скорое. Во льду хотя и трясет, но толчки и удары о лед переносятся намного легче, чем стремительные и резкие крены по тридцать с лишним градусов на оба борта. Ледоколы если качает, то качает по-настоящему, а во льдах штормовой качки не бывает, ее заменяет сильнейшая тряска по бездорожью, впрочем, она зависит от крепости проходимых льдов.

Двадцать седьмого января около часа дня пришли в Нагаевскую бухту, все время следуя по легкому льду. Стали кормой к причалу для приема пресной воды и сегодня, двадцать девятого числа, ранним утром вывели два судна, включая дизель-электроход «Енисей», хотя суда могли это сделать самостоятельно, не особенно напрягаясь. Ждем подхода двух пароходов для проводки в порт.

Навестил сестру Валю. Живут они в убогой маленькой лачуге – повернуться негде. К купленной за 700 рублей конуре они пристроили дом, просторный, шлаколитой, и уже почти закончили строительство, но появилась другая проблема: он почему-то сыреет, и сейчас ставят печь для обогрева, намереваясь просушить стены. Уже скоро будет два года, как они работают на этот дом, большей частью сами упираются, себя истязают, а за что – не знают. Валя в феврале идет в декрет – кого-то произведет на свет?

Походил по городу, и, несмотря на его неприглядное название, олицетворявшее собой в общественном сознании незавидное прошлое, он определенно нравится. Магазины побогаче наших, как тряпьем, так и продуктами. Надо же чем-то компенсировать жителям шестидесятую широту, да и двойной коэффициент на что-то тратить. Как ни странно выглядит, но сегодняшняя температура выше, чем во Владивостоке, всего-навсего —5 градусов. Один лишь, но крупный недостаток, кроме прошлого наследия: короткое лето и тепла маловато, да и купаться в воде северной части Охотского моря могут только отъявленные моржи. Зима в некоторой степени смахивает на нашу, может, даже комфортнее: снега много, а у нас ветер с морозом и бесснежье, хотя в иные годы и его хватает.

Что касается Магадана и широко известного ныне ГУЛАГа, то если раньше в основном обрывки информации доходили лишь на основании неопределенных слухов о позорных страницах нашей истории, официальные власти всячески замалчивали тот период, но уже были написаны произведения Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Василия Гроссмана и многих других писателей, которые в своем большинстве стали диссидентами и издавались за границей. В Советском Союзе их произведения не печатались и издавались лишь в «самиздате», передавались из рук в руки и зачитывались до дыр. В случае обнаружения их владельцам и читателям грозила уголовная статья. Но в начале семидесятых годов о преступлениях сталинского режима мало кто знал, и вся информация тщательно утаивалась властями, хотя cо времени объявленной «десталинизации» прошло более пятнадцати лет. И что характерно, она постепенно заглохла, и стали снова появляться ее не вырванные с корнем ростки, как сорняки в огороде.

Вчера после полудня выводили одно судно. Долго к нему шли, а потом обратно к острову Завьялова в поисках подходящего места для якорной стоянки, и вот уже стоим в ожидании следующего парохода. За три дня провели всего три транспортника, из которых двух можно было и не трогать – они свободно могли пройти самостоятельно. Держат нас среди моря, когда можно было бы без ущерба для работы и в Нагаево находиться. Опять напрашивается недавний вопрос: а что бы мы здесь делали, если бы в начале января пришли, то есть почти месяц назад? Правильно – ничего! По статистике прошлых лет, в январе ледоколу делать в бухте нечего, но ничего не меняется и большие ледоколы с завидной настойчивостью выгоняют сюда ежегодно к началу января с мотивировкой получения большой арендной платы от магаданского порта. Люди, облеченные властью и якобы пекущиеся об интересах государства, ежегодно на месяц раньше, чем того требует ледовая обстановка, посылают сюда ледокол, и почему-то все считают это нормальным явлением. А по сути дела эксплуатационные расходы в этих широтах значительно возрастают: на 20% увеличивается денежное содержание всей команды, на 36 копеек – рацион питания, что выливается в круглую сумму в 1620 рублей в месяц при команде в 150 человек. С учетом 20% надбавки к окладу сумма увеличивается уже до 4010 рублей. Это фактор экономический. А существует еще и моральный фактор, когда большинство людей с удовольствием провели бы месяц в родном порту, значительно, до трех месяцев, сократив пребывание в местах «не столь отдаленных».

Чувствуется сильное эмоциональное раздражение главного механика по поводу раннего выхода ледокола в Охотское море для обеспечения нормального ритма подхода судов в Магадан, он даже прибегает к экономическим выкладкам, которые хотя и верны, но однобоки и не учитывают многие другие факторы, недоступные для него. Арендная плата за ледокол всего лишь за один день на порядок, если не более, превосходит все дополнительные расходы по содержанию экипажа, и сравнивать их неуместно. За отсутствием нужной информации выкладки смахивают на брюзжание. Правда, возникает вопрос: магаданский порт входил в структуру пароходства, и перекладывание денег из одного кармана в другой никоим образом не могло влиять да экономические результаты компании. Разве что в связи с принадлежностью ледоколов государству, хотя пароходства тоже являлись его собственностью, расходы на их содержание дотировались из бюджета, и это каким-то образом влияло на их деятельность, то есть конкретную работу. Взаимозачеты между подразделениями пароходства, конечно же, существовали, но какой прок от них? Но это всего лишь предположение, хотя какая-либо альтернатива не усматривается. Безусловно, каждый порт имел свои счета в государственном банке.

«А ведь как только не толкали нас сюда: двадцать первого января по Японскому морю проходил мощный циклон, и служба мореплавания рекомендовала всем судам в море уходить с его пути, подыскивая места укрытия в заливах, проливах, у островов, а нас в это же время всеми силами выпихивали из порта».

Здесь автор записей тоже перебарщивает: ледокол под прикрытием берега следовал на северо-восток, где действие циклона должно было ослабевать, а капитан с подходом к точке, откуда начинается короткая перебежка под прикрытие Сахалина, мог и переждать непогоду, никто с него бы шкуру не снял.

«Потом мы больше суток пересекали Татарский пролив от мыса Белкина до пролива Лаперуза, и разъяренное море ставило ледокол на уши, да и обледенели здорово».

Как это ни странно звучит, но обледенение помогает ледоколу бороться с качкой, уменьшая ее из-за нарастающих на палубах, надстройках и снастях глыб ледяного покрытия, которое уменьшает громадную метацентрическую высоту, создавая тем самым более комфортные условия плавания в штормовую погоду, в отличие от транспортных судов. В противном случае качка была бы еще сильнее.

«Верно говорил Жеребятьев, что в это время штиля не дождешься, но и в жестокий шторм не было острой необходимости идти к черту на рога. Так мы сюда торопились, что теперь не знаем, куда себя деть.

Имеются сейчас довольно мощные, хорошего ледового класса дизель-электроходы, да и лесовозы типа «Волгалес» с ледовым классом УЛ, (усиленный ледовый) тоже не такие уж беспомощные. У нагаевского порта есть свой портовый ледокол «Ерофей Хабаров». Все эти пароходы могут сами ходить и за собой водить других по такому льду, который в это время появляется. Но этого кому-то кажется мало, надо на всякий случай держать линейный ледокол, тогда многие начальники будут спать спокойнее, а в случае, если ледокол будет стоять в готовности во Владивостоке, то мало ли что может произойти, пока он добежит до Магадана».

Все верно, за исключением того, что дизель-электроходы и суда типа «Волгалес» являются грузовыми судами и их назначение – возить грузы, а не работать в качестве ледокола. В первую очередь нужно выполнять свои основные задачи и по возможности – только по возможности – оказывать помощь менее мощным судам, неспособным самостоятельно форсировать лед. Они не могут стоять сутками в ожидании подходящего или уходящего парохода, у них свое рейсовое задание, не предусматривающее каких-либо ледовых обязанностей перед другими судами, и они могут оказывать лишь попутную помощь.

«Наступил февраль! Более двух суток простояли во льду бухты. Завели туда танкер и ждали, пока он выгрузится, а сегодня утром вывели его на кромку, что на виду у острова Завьялова, и снова остановились в ожидании подхода очередного судна. Циклоны, которые раньше часто заглядывали сюда и разгоняли лед, почему-то не появляются, температура воздуха падает, а море начинает покрываться ледовым саваном, к тому же скованным, без разводий и трещин, ничего хорошего не обещая. Скоро и нам предстоит настоящая работа.

За два дня стоянки в Нагаево единственный раз сходил к Вале, а без денег идти куда-либо не тянет.

Наши «прогулки» из Нагаево в Охотское море все удлиняются: если раньше ходили до мыса Алевина, то потом до 58 градусов северной широты, потом до 57, постепенно спускаясь все ниже. Ледообразование постепенно захватывает все более южную часть Охотоморья. Снова ведем «последний» танкер: льда было мало, потому послали еще один. Дай бог, чтобы он действительно был последним, как у попа жена.

Стояли в Нагаево порядком, даже до трех суток кряду, однажды так вмерзли, что сниматься пришлось на дизелях.

Что-то обострился мой гастрит: желудок слегка побаливал давно, с ноября еще, но сегодня так заныл, что пришлось обращаться к доктору, которая прописала болеутоляющие таблетки, и по ее совету взял ящик боржоми, буду им лечиться. Нервотрепок хватает, а они никак не способствуют скорому излечению. Идем во льду, сильно трясет, плохо писать, посему на этот раз закругляюсь.

Уже вечер, стоим со вчерашних девяти утра, и когда уйдем, не знаем: может, завтра, может, сегодня – стоим в постоянной готовности. Вчера около девяти вечера звонил домой, поздравил Светку с днем рождения. Переговорил со всеми, даже с Игорем Симоновым. Судя по веселым голосам, он был в гостях на дне рождения и веселье там было в полном разгаре.

Что-то Галя до постельного режима доболелась, говорит, что давление повышенное отчего-то, в остальном все в порядке, будто повышенное давление – что-то подобное комариному укусу, а ведь с него многие непотребности начинаются.

Вчера пытались с В. Половцевым развлечения ради попасть в какой-либо ресторан, но во всех приличных мест не было, удалось прорваться в «Северный», но там не было музыки, потому мы быстро оттуда ушли и сидели у меня до половины четвертого ночи. Он был со своим капитаном Г. Озеровым.

Вчера неудачно на коньках покатался, потянул ногу и сегодня хромаю.

Пришла календарная весна, но ничего не поменялось. Уже без малого две недели живем «без берега». На нас «наехал» танкер – неужели не заметил или обогнать пытался? – и натворил себе дел: «организовал» трещину длиной девять метров и к тому же стукнул друг о друга четыре судна, идя за нами в караване. За февраль «прогрессивка» (премия) «накрылась» определенно. В марте уже было столкновение в караване, так что как минимум тоже урежут, тем более что месяц только начался, а как там будет впереди?..

Двадцать пятого получил от Гали радиограмму о том, что Трубицин что-то предлагает мне, просил связаться с ним. На следующий день отправил ему письмо, объяснил обстановку – интересно, как он на это среагирует. Если до мая сможет подождать, сбегу с моря не задумываясь. Уже четырнадцатый год к нему привыкаю и никак привыкнуть не могу. Конечно, если на берегу приемлемой работы не найду, то еще долго придется болтаться по хлябям морским, никуда от этого не денешься, но при первом же удобном случае непременно сбегу. Работа как таковая меня устраивает, но отрыв от семьи переношу все тягостнее с каждой долгой разлукой. Пожить бы лет десять на берегу, дети подрастут и станут самостоятельными, тогда бы можно и еще поплавать до пенсии лет десять.

Ледовая обстановка значительно усложнилась, наторосился лед от злых, колючих ветров. Часто приходится работать на всех восьми дизелях, хотя весь февраль отработали на шести. Вроде бы весна, а обстановка осложняется, впрочем, здесь всегда так: настоящая ледовая начинается в конце января – феврале и длится до мая – продукт зимнего накопления. К тому же начинается вынос основного льда из залива Шелихова, значительно осложняющий ледовую обстановку на подходах к Магадану.

Интересно заглянуть бы немного вперед: подменит ли нас «Москва» хотя бы во второй половине апреля? Отремонтируют ли ее к этому времени? Муфту-то на левый гребной вал мы у нее забрали, успеют ли к концу ремонта изготовить новую? В противном случае проторчим здесь и начало мая, а этого ой как не хочется – праздник встречать лучше всего дома.

Неделю назад, после двадцатисуточного перерыва из-за непрерывной работы, не оставлявшей ни часа времени на свои судовые нужды, наконец-то сутки простояли в Магадане – и снова на «челночные» рейсы: туда-сюда, на юг – на север. Судя по всему, наступило самое тяжелое время: пик ледостава, после которого напряжение пойдет на убыль, начнется своего рода морской ледоход. В балласте, после выгрузки в Нагаево, суда практически самостоятельно идти не могут, приходится «на усах» таскать их по одному. Дошло до того, что у теплохода «Тетюхэ» из серии немецких «Повенцов» во время этой операции обломились две лопасти винта и стал он полным инвалидом. Три дня понадобилось нашим водолазам, командированным по такому случаю, чтобы восстановить их на прежних штатных местах.

Пару дней тому назад мы сами тяжело заклинились и простояли восемь часов в бесполезных дерганьях, не давших ни малейшего результата, пока не заполнили два креновых канала забортной водой. В них обычно хранится мытьевая вода, но в это время они были пусты, и лишь при помощи кренования удалось сняться. По обоим направлениям – на южной кромке и в Нагаево – скопилось много судов, ждущих проводки, и хотя работаем без перерыва, но не управляемся всех проводить вовремя. В какой-то мере помогает очередь скопившихся судов в порту, ожидающих выгрузку; очередь большая, и порт не простаивает, работает круглосуточно, и выгруженным судам приходится опять стоять по четыре-пять дней, ожидая, когда придет их черед на выход. Но скоро должна наступить разрядка, солнышко хорошо пригревает днем, хотя ночами мороз до 15—18 градусов, зима не сдается по ночам.

Получил сегодня письмо из дома. Галя намеревается на несколько дней на Сахалин слетать, постараться уговорить Любу оттуда «эмигрировать».

Валя уже с пятнадцатого числа в декретном отпуске.

По работе случаются мелкие неприятности, куда же без них: то поршень лопнул, крышку цилиндровую сегодня заменили – треснула, не вечная же она, и наработка на отказ – закон непререкаемый. Если же брать общую картину эксплуатации силовой установки, то грех жаловаться – все в норме, и серьезных проблем не возникает. За всю нынешнюю навигацию только сегодня в первый раз попросили вывести из работы один дизель, а это нечасто бывает.

Второе апреля в Охотском море. Двадцать восьмого марта «разменял» тридцать седьмой год своей жизни, очередной из отпущенных мне на этом свете. Отметил это событие в кругу своих коллег за низким столом в своей просторной каюте, большей по площади, чем квартира, в которой мы живем вчетвером. Раньше как-то складывалось, что свой день рождения встречал в домашней обстановке, но «не все коту масленица».

К этому дню словно «в подарок» получил ряд неприятностей, видимо, звезды не так сошлись. «Беда не приходит одна». Первая: как помнится, двадцать шестого марта вертолет сел с остановившимися двигателями на лед по причине загрязнения топливных фильтров. Пилот грешит на заправку геликоптера «грязным» топливом. Полеты прекращены, вызываем из Москвы специалистов – разобраться в причинах загрязнения, ибо «стрекоза» из московского авиаотряда полярной авиации.

Второй «подарочек»: двадцать седьмого марта лопнул поршень при работающем главном двигателе, и масло, его охлаждающее, налилось в выхлопной коллектор и загорелось. Продолжало гореть более двух часов, пока все не выгорело.

И еще одна неприятность: лопнул топливный танк на границе с балластным, из которого вода поступила в топливо.

А «на посошок»: в ночь на двадцать девятое число, в три часа ночи, заклинило руль. Как назло, в течение двух-трех дней столько будоражащих событий, лишний раз убеждаешься, что «пришла беда – отворяй ворота». Если произошла какая-то непредвиденная «гадость», жди других, стоящих за ней в очереди. Похоже, они по одиночке не ходят – скучно, наверное. Хорошо, если на этом прекратятся! Такова расплата за предыдущие безоблачные месяцы, накопилась. Но все-таки многовато даже для организованной одновременной мобилизации все пароксизмов.

Получил из дома радиограмму: Галя за время Димкиных каникул успела слетать на Сахалин к Любе. Со шмаковского курорта вернулась моя мама, лечением вроде бы довольна, хотя в весе не прибавила, не все предлагаемое могла есть. Странно, ведь у желудочников своя диета, то есть стол, и на курорте это свято соблюдается. Но главное – психологическая составляющая, позволяющая поверить в действенность лечения и в свои силы, что составляет едва ли не половину вероятности выздоровления.

Все-таки хотя и медленно, но наступает разрядка, температура воздуха уверенно ползет к нулевой отметке.

Откуда-то появились упорные слухи, что шестого апреля ледокол «Москва» должен был идти на ходовые испытания, но если бы таковое произошло, то уже должен был быть на пути к нам на смену, как-никак сегодня тринадцатое апреля. Но в эфире тишина, и если еще дня два-три не будет никакой информации, то трубить нам здесь минимум да последнего звонка, то есть до десятого мая. Очень уж не хочется майские праздники в море встретить, вдали от своих родных, когда существует реальная возможность отпраздновать их в своем кругу.

Как известно, чем меньше остается до прихода домой, тем длиннее становятся дни, растягиваясь в недели и месяцы. Никак не оправдывается еще Евклидово предположение, что время везде течет одинаково и ни от чего не зависит. Впрочем, этот древний постулат давно опровергнут, но скорость нашего ледокола никоим образом не влияет на бег времени, для этого нужны ее космические величины. Человеческая психика сама руководит кажущимся временем, в каждом случае определяя темп его бега в зависимости от конкретных обстоятельств.

Галя в преддверии скорой встречи писать перестала.

Ледовая обстановка настраивает на благодушный лад, улучшаясь едва ли не с каждым днем. Лесовозы проходят сами, без нашей помощи. Нам же остаются по большей части танкеры. При такой обстановке магаданский портовый ледокол «Ерофей Хабаров» вполне управится с проводкой судов самостоятельно. Долго ли нас здесь будут держать?

Трудовая обстановка, не в пример ледовой, значительно усложнилась: проводим моточистку дизеля, уже второго, что совсем не плохо, но с трудовой дисциплиной, честно говоря, бардак. Сегодня пришлось списать четырех мотористов, попросту выгнать из-за систематических пьянок – достали, и никакие профилактические меры воспитания на них не подействовали. Да и для других наука будет, всепрощение больше не проходит, пусть подумают, одними беседами типа «так нельзя себя вести, Вася» не ограничимся.

Продолжаем по-прежнему трудиться, мотаясь из конца в конец, на сутки-полтора заходя в порт. Ледовая обстановка несколько «поплохела», даже иногда образуется молодой лед. Дни в своем большинстве стоят теплые: вчера даже в бадминтон на вертолетной площадке играл. Приспособился ежедневно минут по двадцать на мотоцикле гонять досаафовском на той же площадке, хотя «гонять» – слишком крепко сказано.

На днях капитан нас всех «обрадовал»: получил ценное указание оставаться нам в Охотском море до двадцатого мая, еще месяц, и смутные надежды быть дома к майским праздникам испарились без следа. Ледовой нашей службе нужны деньги, вот она и стремится «вырывать» их с нагаевского порта вопреки всякому здравому смыслу».

Эти строки явно написаны в состоянии сильного раздражения, и наверняка ледовая служба здесь совсем не главная, у нее нет своего юридического лица и отдельного счета в банке. Инициатором, скорее всего, является магаданский порт в стремлении обезопасить себя даже от самой маловероятной ледовой обстановки. Случаются очень редкие годы, когда все идет по совершенно иным, а не среднестатистическим расчетам. А чисто виртуальных рублей не жаль – кто их видел?

«Мы тешили себя тем, что с первого мая ледовая обстановка должна улучшиться и порт постарается от нас избавиться, если сумеет, конечно, так как ледовая служба будет сопротивляться.

Понемногу делаем моточистку, заканчиваем уже третий двигатель, остается еще один. Однако будет ли нам от этого лучше: стоянку во Владивостоке могут урезать до минимума, так как она планировалась для моточисток, а коль скоро надобности в них не будет, то и стоять там нет причины. Уже пообещали вместо двадцати дней стоянки сократить ее до двух недель. Надо что-то придумать, чтобы вернуть утраченные сутки. Личная инициатива в данном случае работает против нас, уменьшая продолжительность стоянки.

Сегодня получил из дома письмо: все там в порядке, заждались меня, очень ждут к первому мая, но дай бог попасть к девятому.

Стоим зажатые льдами у мыса Алевина. Ведем танкер и какой-то «Пионер». Мористее льда было мало, а у берега напрессовало ветром, не можем пробиться. Будь мы в одиночестве, прошли бы без особых затруднений, но танкер никак не хочет, а «Пионер» отстал еще раньше. Зайти в порт в ближайшие дни не светит, передали свои письма на танкер, чтобы они опустили их в порту.

Из механико-судовой службы шлют ценные указания о проведении моточисток, мы их, конечно, сделаем, но туда сообщили, что не получается из-за сложной обстановки. По факту осталось один двигатель почистить, три уже готовы. Вроде бы и хорошее дело сделали, но получается себе во вред: стоянку непременно урежут до минимума во Владивостоке.

Сегодня первое мая, праздник, а у нас не чувствуется. Двадцать восьмого апреля были в порту, день простояли – и снова на «трассу». Вчера в послеобеденное время заскочили на пару часов в порт и около 17:00 ушли. Сейчас ведем в порт два судна, а там уже еще два обратных ждут, так что праздник у нас пройдет в «трудовом порыве». Вечером намечается торжественная часть, очевидно представленная докладом первого помощника, со стандартными призывами, после которого будут танцы под эстрадный оркестр. Массовой «попойки» не предвидится.

Мы все еще здесь топчемся, хотя прошло без малого две недели после первого мая.

Был у Вали, их дом начинает приобретать жилой вид, красят пол, стены. Десятого мая ждут прибавления семейства.

Встретил в порту Солодкого: приехал работать на «Ерофей Хабаров», а его не берут, ходил «искать правду», не знаю, нашел ли.

Дома все в порядке.

Мы продолжаем создавать видимость работы и толчемся как привязанные. Скорее всего, на днях, может завтра или числа пятнадцатого, все-таки пойдем домой. Лед еще встречается по «обочинам», но даже «Пионеры» ходят самостоятельно в балласте. Нас держат только танкеры: сейчас в Нагаево выгружается «Заветы Ильича», и еще один десятитысячник в порт ведем. «Заветы» завтра утром должен закончить, и может статься, что с ним пойдем домой, хотя много прежних прикидок так и остались неудовлетворенными, но время неумолимо и приближает нас к заветному концу. Недурно было бы! Капитан порта согласен с тем, что нам здесь дальше делать нечего.

Валя пятого мая родила сына, уже второго. Вчера был в больнице, но не увиделись, в неурочный час явился. Сегодня должны ее выписать. Не знаю, получится ли свидеться.

Десятого и одиннадцатого мая стояли в порту. В первый день вчетвером, все старшие механики: Лаврентьев, Солодкий, Сафонов и примкнувший к ним главный механик, посидели в «Магадане». Вчерашний вечер у Августиновичей провел. Николай сам ведет хозяйство как добропорядочный глава семейства.

Получил письмо из дома. Светка уже не хочет в санаторный садик ходить. К тому же ее, вероятно, выпишут скоро оттуда, уже целый год «мается» вместо шести месяцев.

Пошли домой? Дудки! Просто идиотизм какой-то. Совсем мы здесь не нужны, но, видно, простоим до двадцатого числа, как в последний раз сообщили. Во всяком случае, раньше второй половины дня семнадцатого не уйдем, так как высокое начальство сегодня и завтра изволят отдыхать и им не до нас будет – выходные дни. В лучшем случае в понедельник что-то решат, надеемся, в этот раз в нашу пользу. Да и последний танкер должен послезавтра сняться, его будем выводить, хотя мы ему как пятое колесо в телеге. Все суда, кроме танкеров, в оба конца ходят самостоятельно.

Вчера ходил знакомиться со своим появившимся племянником. Что-то плохо он начал себя вести с первых дней появления на этом свете: домой они приехали тринадцатого, ночь проспал без задних ног, а четырнадцатого весь день не сомкнул глаз и хныкал, а Валя вся измаялась. Трудновато от них сейчас на «материк» выехать, авиабилеты на июнь уже раскуплены. Трудно сказать, как у них получится в начале июня приехать в Манзовку.

В Магадане по ночам мороз 3—4 градуса, вчера и сегодня идет снег и не тает, все вокруг побелело. А у нас ведь все уже зелено, середина мая. Вот тебе и магаданские климатические преимущества, о которых недавно рассуждал.

Следуем по штормовому морю, крупная зыбь с юга поднимает и опускает куски льда и вместе с ними нас. Выводим танкер.

Уже сутки идем домой! Вчера зашли в Нагаево, взяли на борт двигатель вертолета. Оформили отход и в 20:15 снялись в нашу сторону. Полагаем быть дома во второй половине дня двадцать третьего мая. Море пока спокойное, густой туман вокруг, но идем полным ходом. С одной стороны, туман свидетельствует об отсутствии ветра и, соответственно, волнения. С другой стороны, низкая видимость увеличивает опасность сближения с другими судами, особенно на больших скоростях. Но на охотоморских просторах судоходство в конце зимнего сезона минимальное, да и радиолокационная станция работает в постоянном режиме, усматривая встречные цели за десяток миль. Туман туманом, но остаточная «мертвая» зыбь все еще идет с юга от прошедшего циклона.

До этого четыре дня стояли без дела у мыса Алевина. Восемнадцатого мая капитан, так же находившийся на грани терпения, решился самостоятельно сняться и идти домой, но все-таки ответственность и самодисциплина одержали верх, и через несколько минут он отказался от своего неожиданного решения. Все-таки это лишь спонтанно-эмоциональный порыв, вызванный выбросом адреналина. А наши «славные» начальники всячески тянули с отходом ледокола, придумывая несуразные причины. Не для нашего ума «высшая стратегия», которой они руководствуются.

Пришли мы во Владивосток утром двадцать третьего мая, а ушли двенадцатого июля, тоже утром. Простояли, как и было первоначально запланировано, двадцать суток. Экипаж наполовину обновился, сейчас снова много приходится заниматься с новичками: идет их обучение и притирка со старожилами. Конвейер бесконечен, и сколь многих придется обучать и далее с самых азов, неизвестно, но однозначно – немало.

Почти в течение всей стоянки погода была туманно-дождевая, сильно напоминающая магаданскую, но намного теплее. Позагорать не удалось. Ушли с недоделанным рефрижератором: Владивостокский судоремонтный завод заменил два из четырех рефрижераторных компрессоров, толком их не обкатали, крутились на судне до самого отхода, а затем ушли по-английски, не попрощавшись и не сдав нам свою работу. Обычный стиль наших заводчан.

На два дня ездили всем семейством в деревню, но и там погода не баловала. Домой вернулись без Димки. С Камчатки приехала Алла со своими ребятами, была с Алешкой у нас в городе. Валя тоже намеревалась вскоре подъехать с двумя сыновьями, так что летом старикам в Манзовке будет очень «весело».

Идем на Провидения, где должны заправиться пресной водой под самый жвак, и двадцатого июня предполагается выход на ледовую трассу, будем пробиваться на Певек, с которым не так уж давно расстались. С нами идет штаб арктических операций во главе с Жеребятьевым, посему возглавляем караван в роли флагмана. «Москва» тоже с нами. С запада в восточный сектор пробиваются атомоход «Ленин» и «Владивосток» – на днях должны подойти к бару Колымы. В нашем секторе проводками будут заниматься три ледокола, что значительно облегчает работу по сравнению с двумя работающими.

Подошли к линии круглосуточного дня, сейчас 23 часа, а уже светает. Петухи, если бы были в Арктике, с ума, наверное, посходили бы.

Поговорил по телефону с Трубициным, снова обещал подъехать, но так и не собрался. Что-то авантюрное мне предлагает по части работы, потому не сильно настаивает, вероятно, сам понимает.

Лавров десятого пришел в Находку, но встреча не состоялась. Приди они во Владивосток, тогда еще можно было бы увидеться. Римма намеревается увезти его в Казахстан насовсем, там морей нет – Аральское-то высохло.

Двадцать первого июня вышли из Провидения, где простояли двое суток, на трассу Севморпути. До мыса Шмидта дошли благополучно, особых препятствий не было, и шли на четырех дизелях. «Ленинград» лидировал, а за ним «Москва». В караване также три дизель-электрохода. Настоящая «бронебойная» флотилия. У Шмидта вынуждены остановиться и вот уже двое суток бьем припай обоими ледоколами, а дизель-электроходы стоят в отдалении, ожидают подхода «Владивостока» из Певека, куда он подошел два дня назад в компании атомохода «Ленин». Вроде бы намереваются подбросить «Ленина» сюда, он все-таки помощнее будет, помочь вскрыть шмидтовский припай. Для разнообразия, «чтобы мыши не дремали, когда кот спит», вчера лопнул очередной поршень на дизеле.

На полный ход работаем на трассе Северного морского пути. В непрерывном энергичном темпе провели одиннадцать судов: семь в Певек и четыре на мыс Шмидта. Сейчас полным ходом несемся на восточную кромку за следующим караваном. Правда, до Певека еще не доходили. Сегодня вместе с «Лениным» вели четыре парохода, но поблизости от Шелагского нас встретил «Владивосток», которому передали караван, а нас завернули назад.

Снова пошла какая-то неприятная полоса: каждый день трубы лопаются, за сутки одну, а то и две варить приходится. Начало многообещающее.

Напечатал кучу фотографий. Почему-то большую часть занимает Светка: успевает везде попасть в объектив фотоаппарата, актриса в разных позах. От женского естества никуда не денешься, проявляется с самых юных лет.

Почти сутки ведем караван от восточной кромки, расположенной в районе острова Колючин, в Певек, а перед этим более трех суток лежали в дрейфе в ожидании подхода судов, впервые после непрерывных бросков между востоком и западом. Провидение смилостивилось и предоставило передышку в нашей непрерывной работе. Работа в таком режиме меня, да и всех остальных, вполне устраивает, по крайней мере на начальном этапе. Хотя начало было очень напряженным, да и льда хватало, но понемногу все рассосалось. Ледовая обстановка радует – не часто такое бывает, чтобы льдов почти не осталось. До Певека почти чистая вода. Мыс Шмидта тоже в рабочем состоянии после нашей околки, но по всему побережью припай еще хорошо держится и пока не мешает. Разборки с ним впереди. Остается лишь на колымский бар «дорогу» пробить. И после этого начнется для ледоколов работа «не бей лежачего» до самой осени. Но это всего лишь подтрунивание над собой. Когда изменятся ветры или оторвется припай, одному богу известно, тогда скучать не придется.

В личном плане изменений никаких не предвидится. Сегодня из Певека получили почту, но для меня ничего не оказалось, хотя и ждал. Внутрисудовая жизнь в этом году какая-то притихшая, кроме кино, никаких развлечений не предлагается, художественная самодеятельность никак не наладится: прежние активные участники ушли, а новых тяжело раскачать, да и не рвутся они пока в самодеятельные артисты. Особенно же сказывается отсутствие главного организатора и руководителя – Германа. Без заводилы никак, пока таковых не наблюдается.

Около трех суток заняла проводка вместе с атомоходом «Ленин» четырех судов от мыса Шелагского до бара Колымы. Это уже второй караван в этот район, первый пришел на три дня раньше. Долго пришедшие суда не могли войти в реку из-за низкого уровня воды на баре. Сегодня наконец-то прошли, но сразу же вынуждены остановиться: густой туман окутал водную поверхность и берега, скрыв ориентиры, обозначающие фарватер. Суда нашего каравана также не могут войти в устье реки, и мы стоим вместе с ними, обеспечивая их безопасность. Как долго простоим, нам неведомо, но, может статься, долго.

Из Певека дважды пересылали почту, а мне ничегошеньки нет. Непонятно почему?

Вроде бы мы стоим, но в то же время постоянно находимся в движении. Погода плохая, ветер и туман – редкое сочетание, туда-сюда носит лед, а с ним и суда, безопасную стоянку которых мы обеспечиваем. Какая же она безопасная, если им постоянно приходится маневрировать, уклоняясь от дрейфующего льда, а мы помочь им никак не можем – разная осадка. Подойти к ним невозможно из-за большой вероятности сесть на мель. В реку пароходы войти не могут, ожидают подъема уровня воды на баре, вот мы и стоим, изображая стражей, хотя в критическую минуту толку от нас будет немного, не дай бог, конечно. Непогода еще больше усугубляет превратности такой стоянки, покой нам только снится, отсюда и настроение – ниже не бывает. К тому же всякие неприятные мысли накручиваются и лезут в голову из-за отсутствия писем из дома. Не случилось ли чего? Болтаться ли здесь, идти ли куда в другое критическое место – все равно до дома далеко. Поэтому частенько мысли склоняются к будущему: в перспективе получается почти год находиться дома, если, конечно, не сдернут по привычке. Но до этого нужно еще дожить. Да и бег времени замедляется на глазах, если вначале, когда некогда было оглянуться в потоке непрерывной работы, и дни пролетали, как осенние листья, то сейчас они сродни весенним росткам, медленно пробивающимся на волю. Общее безделие всегда настраивает на минор, хотя судовые работы и вахты идут своим чередом, на судне всегда работы хватает, но погода и стоянки без конкретных деяний обрекают на мрачные мысли.

Несколько разнообразит наше бытие пилот-вертолетчик: недавно привез свежей рыбы – гольца, сейчас полетел за нельмой. После каждого подобного полета проводится дегустация ценных рыбных блюд.

Перевалило за середину июля, сегодня восемнадцатое число. Продолжаем стоять, и уже порядком это дело начинает надоедать. Условия стоянки не улучшаются: приходится по два-три раза в день «дергаться», разбивая выплывающие из тумана льдины. Несколько дней нам помогал ледокол «Москва», но вчера его отправили за большим танкером, которому здесь делать пока нечего, но если пришел, не отправлять же его обратно: пусть стоит и ждет своего часа, когда откроется река и малые танкеры начнут вычерпывать из его танков десятки тысяч тонн привезенного топлива. Они, словно челноки, будут доставлять земную «кровь» в верховья реки для местных нужд, чтобы обеспечить население и предприятия до будущего года. Жидкий груз вкупе с продовольствием всегда имеют приоритетное значение.

Лед продолжает держаться у берега, и мы не можем избавиться от опекаемых судов: кто знает, когда припайные тяжелые льдины оторвутся от берега и могут быстро законопатить стоящие на рейде пароходы.

На днях была «смычка» с теплоходом «Маныч», стармехом на котором В. И. Костян, мой бывший начальник в годы работы на буксире «Онекотан». Посидели за рюмкой кофе. Около суток простояли с «Москвой» борт к борту, опять же «смычка» в полном объеме. Такие встречи в какой-то мере разнообразят одолевающую скуку и примелькавшиеся лица.

Перспектив в отношении окончания нашего бесконечного «стояния» пока никаких не просматривается в ближайшем будущем, лед не помышляет отступать, и никаких подвижек не усматривается, а поторопить или помочь ему мы не в состоянии. Похоже, все-таки не всякая плохая стоянка лучше самого хорошего рейса, вопреки бытующей поговорке. Пресной воды осталось совсем немного, и скоро она закончится, а речники с Колымы пока не везут ее к нам, скорее всего, придется идти в Певек.

Завтра исполняется первая годовщина моего появления на «Ленинграде», не мешало бы отметить.

Уже шесть дней находимся в движении. Все-таки протолкнули стоявшие на баре Колымы суда в реку и приступили к проводкам: дважды с Колымы пароходы подтаскивали и опять от нее ведем. Один раз протаскивали балластный караван до Певека. Параллельно с нами работает «Москва». Больше десятка судов в реку завели.

Что-то нет оказии с письмами, как и у нас нет возможности отправить, надеемся в Певек зайти, но не получается. Лишь дойдем до Шелагского, а там уже суда ждут, и срочно поворачиваем назад на виду у столицы Восточной Арктики, хоть локти кусай.

Ночью снова была «смычка» с «Манычем», брали у него чистую пресную колымскую воду, еще не попавшую под загрязнение приливами Ледовитого океана.

Хорошо! Уже двое суток стоим! Вывели на восточную кромку два судна двадцать пятого июля. Здесь же, у косы Двух Пилотов, стоял на якоре ледокол «Владивосток», и мы к нему пришвартовались, совместно отметили День Военно-морского флота. Получили свежую капусту с одного из пароходов, пришедшего из Владивостока, потом благодаря изворотливости нашего капитана «Владивосток» ушел на запад, а мы остались вместо него.

Место нашей стоянки таково, что все суда идут в обоих направлениях самостоятельно по чистой воде, а мы дежурим «на всякий случай», присматривая за ними, как наседка за цыплятами.

Во время прохождения Певека по пути следования в настоящую точку вертолетом подбросили почту, на этот раз и я не остался внакладе. Дома все в порядке, с двадцатого Галя все же собиралась идти на работу в библиотеку, а Светку отправить в садик. Нагулялась Светка, больше двух месяцев «халтурила».

Вчера после суточной стоянки в Певеке снова вышли на трассу и сейчас вместе с «Владивостоком» по чистой воде ведем три танкера, один из которых двадцатитысячник.

Стоянка в Певеке – впрочем, как обычно – вылилась в сплошную «пьянку». Особо отличившихся трех-четырех «активистов» будем выгонять, а десяток получат выговоры и прочие причитающиеся «награды».

Не вижу смысла в таких заходах, в результате которых получается не отдых и разрядка, а сплошная нервотрепка и разложение команды. Сам за всю стоянку ни грамма «огненной воды» не принял, и было очень грустно наблюдать вершившийся разгул, словно клоунаду в театре абсурда. В море держатся по причине отсутствия «допинга», но стоит добраться до береговых магазинов, пускаются во все тяжкие.

Из дома ничего нет, хотя надеялся, как всегда, все-таки письма здорово помогают скрашивать скуку и вспоминать наиболее приятные моменты. Пытался поговорить по телефону, но связи не было с Владивостоком, наверное, атмосферные разряды помешали или необычно активное северное сияние.

Стоим на якоре посреди моря, сразу вспоминается стишок из детской поэзии Маяковского: «Капитану так обидно – даже берега не видно». В самую точку, про нас. Наша настоящая задача – обеспечивать проводку судов через перемычку у мыса Шелагского. Вчера около полудня подошли к Шелагскому и стали на якорь вблизи берега, спустили катер на воду и организовали сообщение с берегом для всех желающих походить по тундре, там ведь не наливают и магазинов поблизости нет. Я тоже часов шесть побродил, насобирал голубики, немного позагорал, благо день выдался солнечный и комфортный, и даже… искупался!

Температура воды около нулевой отметки, а в отдалении льдины плавают. На цыпочках медленно вхожу в обжигающую тело воду, ныряю и, проплыв две-три минуты, спешу к костру, не попадая зуб на зуб от охватывающей дрожи. Эдак я раз пять в воду входил – ничего, даже насморка не схватил. Последователей у меня не нашлось, приходилось лишь ловить взгляды удивленных спутников, что-то типа: «Ну, наш „дед“ дает!» Всем побывавшим на берегу прогулка понравилась.

Около полуночи вахтенные на мостике заметили дрейфующую мимо перевернутую лодку и рядом с ней человека. Пока спускали спасательный бот, взлетел наш вертолет и выловил неудавшегося утопленника из воды. Пришлось пожертвовать последней бутылкой спирта на приведение его в чувство, ожил бедолага.

Ночью снялись с якоря и семь часов вели судно до конца перемычки, после чего снова отдали якорь в ожидании очередного парохода и уже девять часов стоим. Вообще-то, здесь можно долго простоять, ледовая обстановка довольно благоприятная, и суда с усиленным ледовым классом, такие как «Пионеры» и лесовозы, могут легко проходить самостоятельно. Остаются танкеры, которые без нашей помощи не обойдутся. Скоро из Певека должен выйти «Память Ленина», и, наверное, поведем его очень далеко, за мыс Шмидта, поближе к Берингову проливу. С ними носятся, словно с малыми детьми: по два ледокола каждый танкер ведут. Ничего мудреного в этом нет: не дай бог, напорется на льдину и случится крупный розлив топлива в девственно чистых водах Ледовитого океана, тогда уже никому мало не покажется, весь мир будет на ушах от праведного негодования.

Но, по большому счету, все равно скукотища. Хотя несколько веселых дней все-таки организовали, когда разбирали нарушителей дисциплины во время последней стоянки. Интересно наблюдать за нашкодившими котами, которые предстают совсем в ином обличии: каются во всех грехах и обещают, обещают, обещают, от детского «я больше не буду» до полублатного типа «зуб даю» или «чтобы мне на месте провалиться». Никакому Райкину и близко не сравниться. Но все эти клятвы до первого захода в порт, а там начинай все сначала.

У меня чрезвычайное происшествие случилось: исчезли из кармана пиджака в каютном рундуке партийный и комсомольский билеты. Подозреваю диверсию, кто-то из обиженных из мести их стащил, ибо остальное, включая деньги, осталось нетронутым».

Зачем было держать столь важные документы в кармане пиджака рядом с открытой дверью, тем более что выходить было некуда? Лучше всего оставить дома для сохранности, главное – не забыть, где лежат, как случилось с дневниковыми записями. Но об этом, может быть, помнит Михаил Филиппович.

«Уже третьи сутки стоим на восточной кромке, немногим восточнее мыса Шмидта, порядка двадцати миль. Привели сюда большой танкер и ожидаем подхода с востока еще одного – «Махачкалы», которую завтра в полдень поведем на Колыму. Погода прохладная из-за густого тумана, висящего пеленой уже несколько дней, и даже на палубу выходить нет ни малейшего желания. Судов с востока в ближайшее время не предвидится, как и свежих овощей.

День следует за днем, однообразно и беспросветно. Кстати, сегодня, двенадцатого августа, исполняется ровно два месяца со дня выхода в рейс, еще и половина не прошла. Как-то в этом году обернется? Не придется ли нам торчать здесь очень долго, дольше остальных ледоколов, и, не дай бог, в западный сектор загонят, что совсем ни к чему. Что-то уже совсем мрачные мысли одолевают. Рановато начал задумываться!

Из дома известий давно нет. Почему?

Уже около двух суток болтаемся в устье Колымы. Привели танкер «Черновцы», ждем окончания выгрузки, благо наливные суда «высасывают» быстро, а затем потащим его на восточную кромку, то есть до самого Шмидта. Потом вроде бы намечается заход в Певек – очевидно, для тщательного осмотра после результатов разборки аварии, произошедшей на «Москве». В ее последний заход в Певек разбился и сгорел вертолет, тяжело ранен боцман, летевший на остров Раутан за грибами. По всей видимости, прибыла аэрофлотовская комиссия, которая занимается ледоколом «Владивосток», оказавшимся в Певеке в самое неудобное время, и его «шерстят» по полной программе. По логике, следующая очередь за нами. Полеты аэрофлотовских вертолетов запретили. На днях стыковались с «Москвой», и они поведали о случившемся трагическом происшествии.

Из дома уже давно нет никаких вестей. Как они там перебиваются? Скоро Димкины каникулы закончатся, и начнется для него «каторга». Не очень-то нравится ему школа, ограничивающая его существование.

В который раз ведем танкер с востока на запад? Уже и со счета сбились. Еле-еле плетемся с крайней осторожностью из-за густейшего тумана, который так все вокруг окутал, что в нескольких метрах уже ничего не видно.

Вчера пришел из Находки старый знакомый «Маныч», и мне Костян привез посылочку: огурцы, помидоры, лук. Немного подморозил в судовом холодильнике, но никакого сравнения с предыдущей, прошедшей через несколько пароходов: в результате всех пертурбаций ее содержимое годилось лишь в качестве удобрения на приусадебном участке. Салат хороший получился. Жаль, что никакой записочки не было. Наверное, целый месяц не имею сведений о состоянии домашних дел. Двадцатого августа шел густой пушистый (новогодний) снег. Из такой непредсказуемости и состоит Арктика. Можно считать, что лето кончилось.

А дома, говорят, весь край затопило, в магазинах овощи так и не появились, за исключением капусты. Откуда им взяться, не растут они на болотах. На базаре свежие огурцы подскочили до полутора-двух рублей за килограмм.

Четвертые сутки кого-то караулим у мыса Шмидта, вроде бы ждем подходящий с востока танкер, хотя, по сути дела, делать нам нечего – совсем чистое ото льда море, и даже отдельно плавающие ледышки не усматриваются. Танкеры тоже свободно могут до Певека ходить, но нельзя делать вид, что ледоколам делать нечего, вот и гоняют нас в одной компании с ними по чистой воде.

Недавно принимали топливо с дизель-электрохода «Капитан Бондаренко», на котором главным механиком работает Зеленцов, которого я на «Новикове-Прибое» подменял. Отработал он на сем пароходе всего два с половиной месяца, но говорит, что всеми правдами, а скорее всего, неправдами с приходом во Владивосток собирается уйти. Этот рейс – всего лишь первое в его жизни арктическое плавание, и, судя по всему, последнее. Долго ему удавалось держаться в стороне от высоких широт.

Вчера все желающие съезжали на берег – походить по пыльным дорогам и улицам поселка на мысе Шмидта. Очень уж сильную тоску и безнадегу навевает созерцание тамошней неземной обстановки, словно находишься среди какого-то марсианского пейзажа, навсегда отделившего тебя от Земли. Ни единого, даже карликового, деревца, ни травинки, и какая-то странная пылища выше щиколоток, которая, надо полагать, в сырую погоду становиться непролазной грязью. Основное население поселка – военные, но встречаются и гражданские, непонятно каким ветром их сюда занесло и что их держит в этом убогом месте.

Отправил вчера очередное письмо, не получив взамен ни одного. Надеемся, в ближайшие дни разрешат зайти в Певек.

Четвертые сутки стоим в Певеке: «Не было ни гроша – и вдруг алтын». Не ожидали такой щедрости от штаба, наверное, и впрямь делать на трассе нечего. Особо нетерпеливые бросились в город, пьют водку и успели переночевать в милиции. «Сколько козла ни брани, а он все равно в огород норовит», – так и с нашими. Вчера собирали общесудовое собрание, на котором решали, стоит ли еще постоять или будем уходить. Решили еще постоять. Но сегодня к вечеру, пожалуй, уйдем, хотя штаб нас вроде бы не гонит: делать на трассе нечего. Но довольно играть в демократию, которой не место на ледоколе. В море, кроме соленой воды, выпить нечего, и наши завзятые любители быстро протрезвеют, а то от них одни неприятности: то с милицией разбираешься, то со штабом.

Стоял здесь на своем пароходе В. Половцев, развлекались с ним пару вечеров. Вчера вечером проводил его в канадский рейс за зерном.

Наконец-то получил из дома сразу три письма. Дела там не блестящие: Галя что-то расхворалась на все лето, пасмурная и сырая погода погубила весь бахчевой урожай, и вообще они там измучились. Похоже на крик отчаяния. Димка ни мне, ни им из Манзовки не пишет, где собралось десять душ, из которых семеро мужики.

Шестого сентября ушли из Певека на мыс Шмидта за танкером, который провели по чистой воде на Колыму. Оттуда в одиночестве пошли в Певек, из которого прямым ходом к Шелагскому, где взяли бункер с наливного судна и воду с ледокола «Владивосток», и снова ведем большой танкер по чистой воде на восток, более уместным будет «сопровождаем». Два других линейных ледокола стоят: один в Певеке, второй у мыса Шелагского, рядом с Певеком. Странно, почему бы им обоим не стоять вместе в Певеке? Может быть, по той же самой причине, что и нам в свое время?

Вследствие легкой ледовой обстановки, по слухам, завтра будет решаться вопрос об отправке одного ледокола во Владивосток. Кому-то из нас сильно повезет, но спички тянуть не будем, без нас решат. Вряд ли нам достанется короткая!

Вчера на «Владивостоке» «Змей» (фамилия главного механика – Змеу) провел меня по циклу «парная – бассейн», целых три захода сделали. Очень уж приятная и расслабляющая процедура: сначала попариться от души, а потом в бассейн окунуться. Жаль, что мы лишены такого удовольствия: нет бассейна, а в парную меня не тянет.

После более чем четырехсуточной стоянки у берега между мысами Биллингса и Рыпыльгином ведем в Певек очередной танкер. Пока мы там раздумывали, мимо нас прошел еще один такой же на Колыму, мы его даже сопровождать не стали, сам пошел, море чистое, как в южных тропических широтах, с той лишь разницей, что краски не такие яркие.

В течение стоянки у берега уже вошло в привычку желающим выезжать в тундру. Стоило попробовать один раз в тишине остаться наедине с северной скудной, блеклой, нетронутой природой – пример оказался заразительным, и народ потянулся. Дважды и я там побывал. Пустынная тундра на многие сотни километров, но варварские следы, оставленные человеком, кричат о ее беззащитности. Обозримый участок вдоль и поперек расписан и исковеркан следами тракторных гусениц. По всему берегу и в отдалении валяются банки из-под консервов и бутылки, пачки из-под сигарет и много другого никому не нужного «добра». Страшные следы «цивилизации» на много десятков лет останутся в этих забытых Богом местах, притом если не добавят плодов подобной деятельности, в чем сомневаться не приходится. Люди одни и те же, да и отношение к природе у временщиков вряд ли изменится. Тундра очень ранима, и на избавление от гусеничных следов уйдет много лет. Ее верхний тонкий слой формировался на протяжении сотен и даже тысяч лет, а восстановительный процесс из-за низких температур идет гораздо медленнее, чем в теплом климате. Вспоминаются слова Владимира Высоцкого: «Проникновенье наше по планете особенно заметно вдалеке. В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке». Все в точку, и тундра это подтверждает: гадим везде, где ступает нога. А что же получат в наследство наши потомки? Задумайтесь, люди добрые! Кричи не кричи – никто не услышит, а если услышит, то пройдет мимо, с усмешкой взглянув на «сумасшедшего». Обросли какой-то непробиваемой броней, через которую до здравого смысла, элементарной порядочности и человечности не достучишься. Атрофировались чувства сострадания и жалости. Неужели возвращаемся к знаменитому афоризму фаворитки Людовика Пятнадцатого маркизе де Помпадур: «После нас хоть потоп!» Сильно похоже на то! Впрочем, никогда от него и не уходили, разве что не кричали на весь мир столь громко.

Будучи на берегу, рискнул выкупаться в воде с температурой —1 градус. Хотел полежать на льдине, как морж, но, пока раздевался, ее отнесло в сторону. После того купания чувствую легкое недомогание, но в целом испытание обошлось без последствий, хотя костер, у которого хотел обогреться, горел слабо, а погода была ветреная и прохладная. К тому же целый час стоял на носу катера, пытаясь подстрелить из мелкашки какую-нибудь живность. Впрочем, ничего из этого не получилось, и жертв, к счастью, не было.

Наши заядлые охотники каждое утро отправлялись на охоту и привозили до пятнадцати уток, подстреливая их на воде. Они отъедались, себе на погибель, до такой степени, что взлететь не могли и являлись прекрасными целями, промахнуться в которые было невозможно. Вчера у старпома устроили пир с утятиной: приготовили большой противень с утками под соусом, вот тогда и повеселились.

Четвертые сутки стоим в Певеке вместе с «Москвой» и «Владивостоком», своего рода парад линейных ледоколов. «Москва» – безусловный лидер, ибо стоит здесь с пятого числа, а сегодня двадцать первое сентября, то есть более двух недель. Появилось много ледокольных новостей: «Москва» вместо Японии идет на ремонт в Финляндию! Обрадовали «москвичей». С японцами по каким-то причинам не удалось договориться, и вот тебе Суоми за тридевять земель. На целый год «москвичам» уходить придется, не позавидуешь! Да они и сами себе не завидуют. «Владивосток» же собирается отправиться домой, вот ему позавидовать можно. Хотя еще не все так ясно, что-то московское руководство не подтверждает это решение; казалось бы, какое им дело, находясь за многие тысячи километров от реальной ледовой обстановки, решать, что ледоколу делать. Вопрос на засыпку, и вряд ли кто найдет верный ответ на него. Скорее всего, на днях мы останемся здесь в одиночестве и будем закрывать навигацию. А ее закрытие планируется на четырнадцатое октября, и если все пойдет по плану, то через месяц с небольшим будем дома.

Вторые сутки дует сильный «южак», а мы стоим на рейде, и сообщение с берегом отсутствует. Из дома ничего не получил, но жду.

Сегодня, тридцатого сентября, в три часа ночи ушли из восточной арктической столицы и повели танкер на запад. В 20 часов проводку закончили и направляемся назад, будем дежурить у острова Айон, где образовалась семибалльная перемычка. Остальные ледоколы, в том числе «Сибирь», стоят в Певеке, и судьба их незавидная: разговоры о том, что «Владивосток» пойдет домой, не подтвердились, не пускает Москва. Экипажу, уже настроившемуся на дом, трудно переживать затянувшееся неопределенное состояние. Ему придумали какое-то новое задание – промерять глубины у Новосибирских островов, будто он какой-либо научник, а не дорогостоящий в эксплуатации ледокол, но и туда почему-то не идет. «Москва» еще в большей неопределенности из-за отпавшей Японии, но и с Финляндией что-то не складывается, и уже ходят предположения, что в итоге ремонт будет перенесен во владивостокский «Дальзавод». Пока же полная неопределенность.

Стоянка в Певеке оказалась ничем не примечательной, не считая встречи для «обмена опытом» главных механиков трех линейных ледоколов поочередно в гостях у каждого. На катере сгоняли в поселок Валькумей. К причалу не подходили, и вся стоянка на рейде: так спокойнее для наших «активистов». За всю стоянку на берег выезжал четыре раза.

Получил письмо из дома. Дела вроде бы наладились, и сейчас все в порядке. Димка понемногу вживается в городской быт после летнего «бродяжничества» в сельской местности, водит Светку в детский сад и забирает обратно. Даже в школе похвалили на родительском собрании, что с ним бывает нечасто.

По слухам, второго октября в Певек придет последний пароход, а шестого-седьмого закончит выгрузку, и навигация закроется! Вот хорошо бы было!

Нашли у западной части острова Айон перемычку и получили указание штаба дежурить у нее, протаскивая идущие суда. Правда, вчера «Амурсклес» отказался от наших услуг и прошел самостоятельно, о чем мы не сильно сожалели. Тогда же встретились с «Владивостоком» на его пути домой. Подошел к нам, отдал 400 тонн пресной воды и побежал домой с заходом в Провидения. Мы же, по привезенным им слухам, будем сниматься домой двенадцатого октября, через десять дней, и если таковое произойдет, то числа двадцать второго полагаем быть во Владивостоке. Не так уж долго осталось здесь маяться.

Опять четверо суток стоим в Певеке, из которых двое суток у причала. Затем отогнали на рейд, но здесь льдины плавают и спускать катер нельзя.

Седьмого октября проводили «Москву» на запад. Экипаж уходил при полном отсутствии энтузиазма в столь дальнее и долгое плавание, в чем людей можно понять и только посочувствовать. Все-таки частично поменяли кадры. Мы же все еще надеемся через день-два убраться отсюда и рвануть в южном направлении, за Беринговым проливом вряд ли кто завернет назад, хотя в этом мире все возможно.

Очень может быть, что завтра уйдем: экипаж как на иголках ожидает последней команды. Почему-то штаб разрешил увольнение до 22 часов, хотя обычно во внутрисудовые правила он не вмешивался. Не собираются ли ночью нас выпроводить, пока все спят? Держат нас здесь дизель-электроход и один танкерок. «Броненосец» (д/э) обещали выгрузить сегодня, а с танкером гораздо сложнее: ему выгружаться некуда, все береговые емкости заполнены. Уже двое суток ждет, когда освободят цистерны, чтобы слить привезенное топливо. Сегодня утром пришвартовали к причалу, может, завтра и закончат слив. Наши бы слова да Богу в уши! В противном случае нам придется здесь стоять неизвестно как долго, пока не сожгут 1500 тонн нефтепродуктов. Это безусловное преувеличение, но доля истины все же присутствует.

Лед уже прет сюда, забивает портовую акваторию, да и новый по ночам нарастает. Идет ледообразование, ледостав, как говорят на реках. Вчера вечером отметил температуру —7,5 градуса, дело зимой запахло. Днем тоже отрицательные, правда, пока всего лишь —3, но лиха беда начало. Дальше будет идти по нарастающей, обратного хода уже не будет. По нашим понятиям, самая настоящая зима. Скорее на юг нужно бежать без оглядки. А «Владивосток», нам на зависть, в субботу утром уже пришел домой. Быстро они добежали, раньше намеченного графика, хотя предварительно планировали приход на вечер. Но домой дорога всегда короче. На весь путь, даже с заходом в Провидения, они затратили семь с половиной суток. Рекордный забег, нужно будет последовать их примеру. Правда, капитан намеревается зайти в Петропавловск-Камчатский за картошкой, но нужно еще получить разрешение на заход, все-таки дополнительные расходы. Хоть бы не разрешили, нечего сутки терять.

Ходил на дизель-электроход «Капитан Бондаренко», где раньше Зеленцов работал. Сумел все-таки сбежать, применив неотразимо убедительные медицинские способы и доводы. Может быть, хорошо иметь слабое здоровье для таких случаев? Но вероятнее всего, здоровье здесь ни при чем, справки от медиков нередко не зависят от его состояния, нужно иметь соответствующий подход или близкие связи. На замену ему прислали парня, в первый раз идущего старшим механиком и к тому же никогда ранее не работавшего на дизель-электроходах. Стоит только удивляться столь безответственному отношению службы кадров: направить на такое тяжелое и ответственное судно совершенно неподготовленного человека! А ведь раньше вновь рожденного стармеха выше четвертой (самой малой) группы судов не направляли. Куда в этом случае смотрела механико-судовая служба? Там все-таки все понимающие механики-наставники.

Идем… в Певек! Вот это радость, а сегодня тринадцатое октября, но не пятница. Вчера в 13:00 снялись из Певека на восток, но как-то неудачно. Вслед за нами начал сниматься сосед по причалу – «Капитан Бондаренко». Мы едва двигались, но все же вынуждены были остановиться, дождаться «броненосца», который более двух часов не мог отойти от причала. Но все же отчалил, подошел к нам, и мы его повели дальше. По пути догнали ледокол «Сибирь» с танкером и всю ночь по сплошному льду следовали в восточном направлении. Но в 07:30 дали три прощальных гудка и повернули в обратном направлении, на запад. Оказалось, что где-то кувыркается портовый ледокол-«недоносок», как их называют линейщики, «Георгий Седов», который должен зайти в Певек, оставить там какой-то груз, и потом мы его потащим на восток. Вот уж не было печали! В пересчете на драгоценное время пойдем на восток не ранее завтрашнего полудня. Капитан намеревается подождать «Седова» у мыса Шелагского.

Лед по нашему маршруту десятибалльный, но молодой и нетолстый. Однако ночью иногда натыкались на солидные льдины. С ледоколом, хотя и «недоношенным», должны идти быстро, в пределах его полного хода, но в любом случае потеряем около двух суток. Под конец навигации дорог каждый час, не говоря уже о двух сутках. А я-то уже подсчитал вариант, при котором мы будем дома, если выйдем двенадцатого октября в полдень: получалось около 16 часов девятнадцатого, как в прошлом году – удивительное совпадение, которое оказалось лишь в воображении и ничего общего не имело с действительным положением дел. Стало совершенно ясно, что предварительные расчеты обернулись ничем. Очень жаль! Но сожаления по сему поводу пришли лишь после изменившихся предположений.

Наконец-то на восьми дизелях с 14 часов четырнадцатого октября идем в сторону дома, хотя из чистого суеверия опасаюсь писать слово «домой», уже сколько раз обжигался. Недоледокол, из-за которого пришлось вернуться назад, подошел к нам в четыре часа ночи. Мы его поджидали у Шелагского. Подойдя к нам, он почему-то отказался от проводки, стал вилять и не изъявлял желания следовать за старшим братом – возможно, из экономических соображений или же от чрезмерного самолюбия. Тогда мы «рванули» от него на восьми дизелях, и он уже почти скрылся из виду, на глазах все больше отставая. Но недолгое время спустя благоразумие взяло верх, и неизвестно по чьей команде он согласился идти в нашем кильватере. Пришлось остановиться и поджидать его более часа. К 14 часам лед кончился, и, бросив его, побежали вперед, на восток, преодолевая сильный встречный ветер, со скоростью около 17 узлов. По последним предварительным расчетам, если погода будет благоприятствовать и по пути не завернут еще для какого-нибудь щекотливого поручения, двадцать второго вечером полагаем подходить к Владивостоку.

Ура!!!

Два дня гонки на юг позади, продолжаем нестись полным ходом на восьми дизелях. Идем в нужном направлении, что подтверждает температура воздуха, пересекшая нулевую отметку и достигшая +3 градусов «жары». Действительно, без всякого подвоха, ничтожные +3 после десяти морозных градусов кажутся едва ли не настоящим летним пеклом. Хотя погода на переходе совсем не балует: еще в Чукотском море, на подходе к Берингову проливу, чувствовалось влияние глубокого циклона, зависшего над Камчаткой, и вот, словно в пасть дракона, идем в его центр в надежде, что к нашему подходу он уже распадется. Циклон уже начал заполняться, но его отголоски еще долго будут будоражить не одно только воображение, а и наши бренные тела. Ветер достаточно слабый, но зыбь, разогнанная атмосферным вихрем, дает о себе знать, особенно когда носовая часть судна полностью уходит в воду на встречных волнах, сотрясая ледокол, словно игрушку. Скорость значительно упала. Бортовая качка тоже изрядно досаждала: вчера и сегодня крен достигал 25 градусов на оба борта. К вечеру поджались ближе к берегу южнее мыса Наварин, и стало качать поменьше.

Заранее подготовил подходные радиограммы домой, но отправлять пока не тороплюсь, окончательно определюсь со временем после прохождения Петропавловска. По уточненным предварительным подсчетам должны подойти в ночь с двадцать первого на двадцать второе октября, вероятнее всего, утром двадцать второго, если не последует «совет» подойти к 15 часам, как в прошлом году. Торжественная встреча, конечно, мероприятие приятное, но ради нее терять целый день совершенно ни к чему, лучше уж без оркестра обойтись.

Все переменилось в мгновение ока, недаром задержался с подходными радиограммами. Идем в Петропавловск не по чьему-то произвольному указанию, а из-за трагического случая, произошедшего на судне под самый занавес. Вот такой заключительный аккорд, который всю нашу навигацию испохабил.

Произошло столь печальное событие около 15 часов. Довольно неожиданно сорвался приличный шторм, и нос ледокола, рассекая встречные крупные волны, все больше стал погружаться в воду. При этом бак постоянно и сильно заливало, так что не было даже видно его очертаний. Через разные мельчайшие неплотности вода стала просачиваться во внутренние помещения. Для уменьшения заливаемости носовой части сбавили ход, оставили в работе четыре дизеля вместо восьми.

Кто-то сверху распорядился зачехлить места пропусков воды на баке. Операцию поручили двум опытным матросам во главе с боцманом, они опоясались страховочными поясами и направились на бак. Не знаю, что там и как произошло, но результат оказался таков: старшего матроса Пашу Кривицкого настиг удар волны с такой силой, что порвался страховочный пояс, который выдерживает в динамике сотни килограммов, а его, бездыханного, сразу же доставили в лазарет, где врачи пытались привести в чувство, но безрезультатно и сделать ничего для его реанимации не смогли: около 17 часов он скончался. Сообщили в пароходство и ждем решения о дальнейших действиях: что делать с телом, везти ли во Владивосток или же из Петропавловска его отправят родным, в европейскую часть страны. Пока же впереди Петропавловск: оформление трагического случая c заключением патологоанатома и составлением соответствующего акта гражданского состояния – свидетельства о смерти. Потеряем из-за трагедии не менее двух дней. Минут через сорок, около 22 часов, будем на рейдовой стоянке.

Почти трое суток простояли в Петропавловске в ожидании проведения всех необходимых формальностей, включая изготовление цинкового гроба. Вчера к вечеру привезли на борт этот ящик и сразу же снялись домой. Настроение у всего экипажа потухшее и придавленное, все пришиблены гибелью Паши. Застучали каретки пишущих машинок, печатаются обязательные объяснения в восьми копиях по несчастному случаю. А сколько волокиты впереди ожидает! Но парня уже не вернуть.

Полагаем подойти к четырем утра двадцать пятого октября.

10 ноября 1972 года! Уже больше года я живу дома. В середине ноября прошлого года встали на ремонт, который закончился в апреле сего года. Пятого мая пошли на север, к счастью, подослали дублера начиная с марта, с тем чтобы, освоившись, он мог принять мои дела. Дошли до Провидения, выгнали из бухты весь накопившийся лед, и тринадцатого мая я улетел домой. С пятнадцатого мая по одиннадцатое ноября дали заслуженный отпуск.