Читать онлайн Отзвук летней непогоды бесплатно

1. На крышах утренних домов

«На крышах утренних домов…»

На крышах утренних домов,
Где ворох листьев прошлогодних
Развеян топотом ветров,
Где в желобах ещё холодных
Стоит невзрачная вода,
И с чердака летучей мышью,
Скользя по тряским проводам,
Несётся дрожь земли неслышно,
На крышах, брошенных людьми,
Среди антенн замысловатых
Не вечность жмётся и не миг
К блестящим зёрнам стекловаты,
А кто-то высмотрел рассвет
И с потайной площадки видел,
Как из морей застывших лет
Сквозь панцирь туч, небесных мидий
Спустился дождь на крышу ту
И спрыгнул с лестницы хрустальной,
Разлив озёра в пустоту
На территории нейтральной.

«И будет всё как в первый раз…»

И будет всё как в первый раз.
Откроешь створку на балконе
И бросишь пару плавных фраз
Соседям ранним, посторонним.
Из надоедливой норы
На солнце выползешь понурый.
Так кажет нос из конуры
Голодный пёс, зевая хмуро.
Но ты накормлен белизной
Ещё цветущего жасмина.
В пейзаж затиснут городской
И улыбаешься картинно,
Как будто видишь в первый раз
Знакомой лёгкую походку.
Проспавший день энтузиаст,
Жилец, запрятанный в высотку.

«Расскажи мне нескучную сказку…»

Расскажи мне нескучную сказку
С непредвиденным страшным концом.
День напялил угрюмую маску,
Ходит следом за мной подлецом,

Добродушным знакомым петляет,
Руку жмёт, тянет в реку с моста.
А хотелось бы с птичьею стаей
Над рекой на заре полетать,

Зацепиться за ветки деревьев
На привычной для глаз высоте.
Где, скиталец, твоё оперенье?
Трассы в небе ты выбрал не те,

Не взлетел в восходящем потоке,
Брюхом в крону сосновую лёг.
Сказку сам сочинил в суматохе,
А концовку придумать не смог.

«Без строк, в сомнительном пространстве…»

Без строк, в сомнительном пространстве,
в каком-то парке рядовом
сидишь на лавке в сонном трансе
под напомаженной листвой.
Скрипят натужно карусели,
и в тире щёлкают курком.
Резвятся белки в тёмных елях —
такой возвышенный дурдом,
предел родительского счастья
в слегка размытый выходной.
Один в безветрии напрасном,
заснув, планируешь на дно
корой отсыпанных дорожек,
и снятся в промельках тебе
строки начальной мерный розжиг
и между строфами пробел.
И чёткий выстрел в банку пива
хлопком приветствует тебя.
Шумит подсвеченная ива,
и белки шишки теребят.

«Июльским днём, дождливым днём…»

Июльским днём, дождливым днём,
когда по лужам в босоножках
ты шла под розовым зонтом
и вроде злилась понарошку,
спешила, как спешишь всегда,
и ждал тебя таксист усатый,
дымил у чистого пруда
его «Пежо» витиевато,
и мир клонился к выходным,
а вечер – к каверзным вопросам,
тем днём, на радости скупым,
когда у ног твоих разбросан
был город в бежевых лучах
и отражениях проворных,
ты вновь, свободна и ничья,
к такси, смеясь, брела покорно.

«Не вечен кров, но вечен стих…»

Не вечен кров, но вечен стих.
В сожжённом чреве дымохода
Играет небо всплеском птиц,
Дробящих клювами свободу.

Чрез закопчённый телескоп,
Сквозь линзу узкого пространства
Расцвечен кварцевым песком
Фрагмент воздушного убранства.

До бьющих бабочек в стекло
И до оптических узоров
Приблизил ты стиха тепло,
А в дом впустил пустыни морок.

В древесной рубке чердака
Застрял в подушках на диване.
Смотрел и щурился слегка,
Читая звёзд спонтанный танец.

«Удивительно пусто и тихо…»

Удивительно пусто и тихо
За гардинами в спальне твоей.
Отдалённое колкое лихо
Затупилось о груды камней.

Абажур раскалённый в полоску.
Чая горького полный стакан.
Удивительно серо и плоско
На экране брюзжит Петросян.

Всё прошло или просто застыло,
Как в желе ледяном желатин.
Удивительно острое шило
Отрядил в разум твой никотин.

Гнёшь картон, мастеришь оригами.
Ворох писем в сети не прочтён.
Удивительно странный регламент:
Вечер, спальня, крадущийся сон.

«У времени есть лица…»

У времени есть лица,
Есть свой коварный план.
На выдуманных спицах
Ночь вяжет циферблат

И каждому пропишет
Непрошенный сюрприз.
На мхом поросшей крыше —
Антенн корявых визг,

А ты лежишь в кровати
На пятом этаже,
И утром тебя схватит,
Проспавшего уже,

За тёплое запястье
Дежурный в доме звук.
Придёт пропитый мастер,
Возьмёт кран на испуг

И ржавым ароматом
Окучит коридор.
Опять спешишь куда-то,
Торопишься, как вор,

Исчезнуть из квартиры
К неясным рубежам.
Вокруг – туман и сыро,
И город плотно сжат

В кольцо не тех событий,
Которых ты желал.
Диктует время скрыто

«Цистерны памяти полны…»

Цистерны памяти полны.
В резервуарах злоключений
Сквозь толщу прошлого видны
Ростки несломленных растений.

Тюльпанов дружный хоровод
Под града утренним обстрелом
Любовью топит майский лёд
В саду весеннем белом-белом.

В мазках парящих алычи,
Над изумрудною дорожкой,
Где ненасытные грачи
Играли днём с соседской кошкой,

Ты спал в сплетённом гамаке
Среди шмелей и пчёл жужжащих,
Как будто в сорванном листке,
Забытый всеми в тёмной чаще,

Дремал под веером берёз,
И по застенчивой поляне
Катился плавно под откос
Вагон твоих воспоминаний.

«А помнишь парк, луны рожок…»

А помнишь парк, луны рожок
Над фейерверком дискотеки?
Я рифмой сердце твоё жёг
Под синтезаторные треки.

Ходили в джинсах. Комсомол
Одобрил пышные причёски,
И фарцевал диджей хромой
Парфюмом польским и литовским.

Была ты сладкой западнёй,
Конфеткой в импортной обёртке.
Не для меня и не со мной —
Для плотно сбитой дружной горстки.

Куда потом исчезла ты,
С каким ковбоем ускакала?
Сменились музыка и ритм,
Страны поруганной не стало.

Всё в том же парке новый век.
Тебя увидел на рассвете:
Гребёшь лопатой мокрый снег —
Принцесса в стёганом жилете.

Взял кофе, молча посмотрел
Вослед твоей большой фигуре.
Такой вот скомканный удел,

«Остаются красивые шрамы…»

Остаются красивые шрамы
На воспрявшем от боли лице,
Будто роспись под сводами храма,
Штамп резной на печном изразце.

Будто сам гениальный Кандинский
Наложил на тебя макияж,
И блестишь ты на улице льдистой,
Как подсвеченный солнцем витраж.

Не побитый презрительным градом,
Но слегка повреждённый судьбой,
Все рубцы ты несёшь как награды
И уносишь болезни с собой.

И не ждёшь ничего на рассвете,
Только жаждешь прохладной воды.
Новый шрам твой никто не заметит
Утром ветреным, снежно-седым.

«Ты пьян слегка сегодня солнцем…»

Ты пьян слегка сегодня солнцем,
И выпить хочется ещё
Воды из чистого колодца,
В который лик твой помещён.

Ты разукрашен кистью Мунка,
Но на мосту не заорёшь.
Под тучи сивую форсунку
Подставишь руки, хлынет дождь.

Чего желать тебе, дружище,
На том загадочном мосту?
Добра от ливня ты не сыщешь
И здесь любовь найдёшь не ту:

Не вдохновлённую подругу
Твоим возвышенным мирком.
Не бойся, шествуй без испуга
По трапу в лязге городском.

Держись за поручень короткий
И не смотри сквозь страх назад.
Ты пьян слегка – и пьян от водки,
А рядом волны шелестят.

«Мракобесит в сырой подворотне сквозняк…»

Мракобесит в сырой подворотне сквозняк.
Лист кленовый, к асфальту прибитый,
Как придуманный кем-то досадный пустяк,
Веселится на клумбе забытой.

Карусель будто флюгер дрожит на ветру.
У ворот – клевер, сети бурьяна.
Начинал с центра поля ты эту игру,
По траве бороздил океаны

С разноцветным мячом, в трудовых синяках,
В разрисованной мятой футболке.
Был Стрельцовым на мокрых, тяжёлых полях,
Блохиным виртуозным и бойким.

Сколько схлынуло в прошлом недетских страстей,
Суеты в озорном беспорядке!
Подойди к тем воротам и снова забей
В правый угол чуть ниже девятки.

«Мартом хлипким, раскатистым мартом…»

Мартом хлипким, раскатистым мартом
Вдоль бегущих навстречу ручьёв
Ты идёшь с недочитанным Сартром
И на что-то уже обречён.

Будто ранний, дрожащий подснежник,
Вылез ты из холодной земли.
Спал под домом у юной черешни,
А проснулся в туманной дали

Среди мутных, застывших пейзажей
В ожидании чуда весны.
Не нашёл ты ни моря, ни пляжа —
Только ров у высокой стены,

Да ещё разглядел часового
В башне замковой сторожевой.
Из старинного лука тугого
Целил он в тебя и тетивой,

Усмехаясь, поигрывал. Щурясь,
Повторял дикой жизни закон.
Мартом тем в разыгравшейся буре
Выжил ты, хоть и был обречён.

«Осколки вазы всё же склеил…»

Осколки вазы всё же склеил,
И вышел авторский сосуд.
В нём замерещились аллеи,
Цветы туманные растут.

Надломан грифель карандашный.
Надорван лист календаря.
Что завтра сбудется – неважно.
Сегодня день прожит не зря.

Всегда на гоночном пределе.
Рихтуешь крылья, будто жесть.
То взлёт был, может быть, паденье,
Но точно гнал на вираже.

Лупили гроздья облепихи
В окно горячего купе.
Зато теперь ты гонщик тихий.
Дымит испуганный мопед.

На свалке – треснувший спидометр,
И обнулён километраж.
Литые диски – в мутном хроме.
Пустой, заброшенный гараж.

«Воскресный день в нескучном зоопарке…»

Воскресный день в нескучном зоопарке.
Искристый, вдохновляющий фонтан.
Под солнцем безалаберным и жарким
Потеет взаперти орангутанг.

Берём по соку. Томные верблюды
Жуют спросонья мятую траву.
Сквозь тщательно удобренные груды
Две грязных бегемотихи плывут.

Решётки, клетки, крепкие вольеры.
Восторженный, щенячий детский крик.
А хочешь, по неброскому примеру
Ты будешь, как примат тот, многолик?

Попросишь у клиентов шоколадку,
Исполнишь отработанный кульбит.
Пока ты скачешь искренно и складно,
Никем ты не обижен, не забыт.

Уснёшь на утрамбованной соломе
И утром разомнёшься, как атлет.
Папаша – самодеятельный комик —
Метнёт в тебя остатками конфет.

Ну что же, в тонком фантике награду
Приму и проглочу её с трудом.
Схвачу мужчину, брошу за ограду.

«Горят лепестки традесканции…»

Горят лепестки традесканции
За жарким вокзальным окном.
Вот поезд, и вот твоя станция,
И рядом твой брошенный дом.

Стоит на перроне асфальтовом
Напичканный снедью киоск.
На клумбе в убранстве фиалковом
Раскинулся бархатный лоск.

Постой, задержись на мгновение
У входа в прохладный тоннель.
За ним – круговое движение
И города громкого трель.

А здесь, на ступеньках раскрошенных,
Ты всё ещё тот пассажир,
Которому хочется в прошлое,
В волшебный, придуманный мир,

К глубоким сосудам, наполненным
До края кристальной водой,
Подсвеченным брызгами молнии,
Луной до поры молодой.

Напьёшься целебного чая ты
И в душный войдёшь переход.
И следом какой-то отчаянный
Багаж твой, смеясь, понесёт.

Предложит такси жёлто-белое,
Применит лояльный тариф,
А ты сквозь усталость недельную
Поймёшь, как твой город красив.

«Забрось блокнот и не пиши…»

Забрось блокнот и не пиши.
Усни, зарывшись под подушку.
Как хорошо лежать в глуши
Под одеялом непослушным!

Ночами ты медузы блин,
И сны в твоём кинотеатре
Болтают в сказочной дали
Тебя отверженного. Вряд ли

Всплывёшь во тьме из-под воды.
Храп за стеной привычней стужи.
Горбатый кит, ломая льды,
Тебя, играясь, отутюжит,

И будешь гладким, как янтарь,
Под романтическим наркозом
Киту огромному под стать
Крушить торосы в дивной позе,

А утром мягкая волна
Пустой причал тебе укажет.
Проснёшься, вброшенный из сна
На простыню пустого пляжа,

Где за пригорком через край
Льёт город жизнь на тротуары,
И где раскачанный трамвай

«В скользящем шорохе небес…»

Алексею

В скользящем шорохе небес,
Трамвая раннем песнопеньи
Сентябрь разносится окрест,
И не хватает нам терпенья.

Спешим куда-то сгоряча,
Почти летим на ближнем свете,
Как штурмовая саранча
Листву резным укусом метит,

Стираем толстый каучук
На пыльных в ромбиках подошвах
О грунт непрошенных причуд
И оставляем что-то в прошлом,

Ещё реальном и живом,
Но безвозвратно отдалённом.
В нём, будто в море штормовом,
Исчезли близкие невольно,

И нам осталось только ждать,
Что наконец наступит вечер,
Не день сурового суда,
А миг той самой важной встречи.

«И в какой-то разлуке пространной…»

И в какой-то разлуке пространной
С несгораемым солнцем живёшь.
На земле копошишься туманной,
По морям беспокойным плывёшь.

Вброшен в ночи и дни грозовые,
А хотелось бы просто парить,
Раздавая с небес чаевые
Волонтёрам мятежной зари.

Пусть они разукрасят деревья
Изумрудом весенних кистей.
Есть в природе такое поверье:
Если краше, то будет теплей.

Если чище, то станет светлее
На тропинках воспрявших садов.
Улетаешь? Ну что же, смелее.
Пролети над костром городов,

Над заползшим змеёю безверьем
В рукава твоих тёплых одежд.
Ты мелькнёшь в поднебесье, наверно,
Там, где воздух прозрачен и свеж.

«Цветёт твой кактус на окне…»

Цветёт твой кактус на окне —
В иголках матовое чудо.
Петляет мох среди камней,
Растёт берёза из-под груды

Забытых в поле валунов.
Дрожит на крыше подорожник.
Кувшинки кружится челнок,
Скользит по речке осторожно.

Забилась птица под карниз.
Засел лист вишни в паутине.
Старик, влекомый жизнью вниз,
Бредёт, пока во тьме не сгинет.

И ты посмотришь вслед ему,
Как уходящему актёру.
И сам проникнешь в эту тьму,
За небытья крутую гору.

«В подворотнях кирпичных материй…»

В подворотнях кирпичных материй —
Живописцев учебный этюд.
Из расщелин асфальтовых прерий
Незабудки в потёмках растут.

В мозаичных узорах калитка.
Призрак прошлого спит в простыне,
Барабанящей парусом хлипким
По отбитой мячами стене.

Стол дощатый, скамейка в бурьяне.
Остов ржавый футбольных ворот.
На помеченной цепью поляне
Запаркован бензиновый взвод.

По каким-то домам непонятным
Разошлись впопыхах игроки.
На деревьях, дрожащих невнятно,
Раскрывает весна лепестки.

Ты идёшь по тропинке, скользящей
Между клумбами стройных цветов.
Разрывают твой вечер изящно
Очертания школьных дворов.

Где-то тут, под трепещущим клёном,
Рисовал ты мелками звезду
На асфальте, как в чистом альбоме,
И летел сквозь ночную гряду

К удивительным дальним планетам,
Но вернулся в свой солнечный двор.
Не нашёл здесь друзей силуэтов —
Только детский игривый простор.

«Пред образом твоим…»

Пред образом твоим,
Пред масляным распятьем,
Стою, судьбой творим,
Стою один опять я.

Стою, читая стих,
Усыпан цветом вишни.
Хоть ветер праздный стих,
Меня почти не слышно.

Меня тут вовсе нет.
Я – пыль на поле битвы,
Истерзанный куплет
Возвышенной молитвы.

Стою, прильнув челом,
К намоленной иконе,
И тот, кто под стеклом,
Ни слова не проронит.

Но смоляной слезой,
В ночи мироточащей,
Он успокоит взор
Мой поздний и скорбящий.

Скажу вновь взаперти
Не «Харе» и не «Кришна»,
А «Отче наш, прости»

«Объять необъятное небо…»

Объять необъятное небо
Руками, а может, во снах.
Всё это нежданная небыль,
А может, дорога тесна,

Увиты репейником тропы
В твоих обречённых полях,
И кажется в сумерках, что ты
Над рощами куришь кальян,

Плывёшь в трансцендентном потоке,
Вплываешь в воздушный дацан.
Но сам ты воспитан на роке,
Прочёл сотни книг до конца,

Но мало их. Есть Гималаи,
Снегами прошитый Бутан.
Отправь свой конверт Далай-ламе,
Монахам на горный почтамт

И снова в разрушенный город
Вернись, как паломник к реке.
Ты жил здесь с реальностью в ссоре
И будешь здесь жить налегке.

«Картина в тёмном интерьере…»

Картина в тёмном интерьере,
В ветвистой патине багет.
Открыты в зал из спальни двери.
Тебя как будто в доме нет.

Есть шорох ветра на балконе,
Обложки книжной перелив.
В углу на сгорбленной иконе
Лик Серафима молчалив.

Молчишь и ты. Бормочут краски,
Плывут слоями, как слеза.
Сказать бы что-то, но напрасно
Ворвёшься словом в тот пейзаж.

С холста едва, неповторимо
Течёт рекой притихший звон.
Перстом небесным Серафима
На жизнь ты с ним благословлён.

«Звучала музыка в саду…»

Звучала музыка в саду.
Тьмой зашифрованный оркестр
В листвой усыпанном пруду
Играл на чём-то интересно:

Не то на гибком камыше,
Не то на вёслах у причала,
И посвятил он песнь душе,
Что здесь жила и одичала.

Ночами стелется она
Вуалью белой вдоль аллеи.
Тумана следом пелена
Плывёт, сверчков наивных трели

Из заколдованной травы
Её в пути сопровождают.
Здесь в тёмном царстве нет живых,
А утром здесь благие дали,

Звенит ухоженный простор,
Как тетива тугого лука,
И где-то дремлет тайный хор,
Пока не слышно страшных звуков.

«В кафе у Кафедрального собора…»

В кафе у Кафедрального собора
туристы за глинтвейном налегке.
Плывет корабль, взвинчивая скорость,
по реке.

Воскресный день торжественно морозен.
Заснежены собора витражи.
По крышам ветер веником елозит.
Скажи,

что завтра или, может, очень скоро
придём сюда. Нам будет веселей.
Растает снег на дремлющих просторах.
Развей

по острову ненужные сомненья
и в реку брось каштана жухлый лист.
Декабрьский город в солнечном затменьи
чист.

«Есть в поздней осени покой…»

Есть в поздней осени покой
Проспектов тёмных, перекрёстков.
В листве, дрожащей вразнобой,
Мелькают улицы неброско.

В пустынных парках тишина.
В тумане небо растворилось.
Как будто жизнь прошла одна,
А воскресенья не случилось.

Как будто снова поутру
Одно и то же, и спросонья
Следишь, как в сумерках умрут
Благие вести межсезонья,

Падёт в промозглые сады,
На гладь озёр и рек затихших
Надежд сгоревших чёрный дым
В живых столбцах четверостиший.

2. Сувенир

«Ты мой домашний сувенир…»

Оле

Ты мой домашний сувенир
Без ослепительной обёртки.
Щебечешь утром на весь мир:
«Омлет готов», – и кофе горький,

Как я люблю, стоит давно,
Накрытый блюдцем пестроватым,
И в щёлку, в летнее окно
Летит дымок витиевато,

Цепляя астры лепестки
На подоконнике раздольном,
И хлеба белого куски
Румянит тостер добровольно.

Ещё лежу, брожу во снах
На утрамбованной подушке.
Но запах кофе, как весна,
Цветёт на кафельной опушке,

Сквозит ванильным ветерком
В дверном проёме, на балконе.
Встаю разбуженный, тайком
Иду на кухню, твой поклонник.

«Построй мне дом из камыша…»

Построй мне дом из камыша
Вдали от пристаней картонных.
Повесь под крышей жёлтый шар —
То будет солнце для влюблённых.

Я нарисую на полу
Букет цветов замысловатых,
Зелёным заштрихую луг,
Пущу овец пастись крылатых.

За ними пёс сторожевой,
Играясь, пустится в погоню,
И улетят они за мной,
Оставив прошлое в загоне.

Я буду добрым пастухом,
Владельцем дум младого стада.
Твой камышовый лёгкий дом —
Такая прочная отрада,

Что вряд ли сдвинешь ты его
И никогда не перестроишь.
Овец наивных хоровод
Ты плёткой в стойло не загонишь.

Вернёшься в поле на заре
С сумой и флейтой деревянной.
Пасётся стадо на горе,

«В перламутре благих сновидений…»

В перламутре благих сновидений,
В блеске раковин спящих морских,
Промелькнёт незначительный гений
Колыбельных напевных твоих.

Убаюкана взором скалярий,
Опустившись до самого дна,
По песку цвета терпкого карри
Путешествуешь ты не одна.

Мельтешение стайных неонов
Генерирует плазменный свет.
Среди скатов, в скитанья влюблённых,
Ты плывёшь, догоняя рассвет.

В колыхании гибких актиний
Обретёшь безмятежный уют.
Спи, пока стебли их не раздвинет
Любопытный зевающий спрут.

«Подари мне немного печали…»

Подари мне немного печали,
Летней радости мне подари.
Вдалеке на дощатом причале
Вполнакала горят фонари.

У причала качаются лодки.
Променад лунным светом залит.
На казанке проверенной, ходкой
Выйдем мы этой ночью в залив.

Позади перешеек канала,
И вокруг колыбель пустоты.
Что-то в прошлом за нами осталось,
Чем-то новым прониклась здесь ты.

Уж не этим ли плеском щемящим
Чёрной в пенных соцветьях воды?
Будто кто-то большой и скорбящий
Выстлал белым узором следы

За идущей на свет божий лодкой
К берегам, где горят фонари.
Обниму тебя, золото, вот как
Можно верность друг другу дарить.

«В каких-то солнечных мирах…»

В каких-то солнечных мирах
Он ждал её и верил в чудо:
Её молчанье – не игра,
А только женская причуда,

Античный выстраданный миф
О непокорности богини.
Тот, кто в любви нетерпелив,
По воле господа погибнет.

Он верил всё-таки и ждал,
Что в гладком облике Венеры
Придёт к нему его звезда,
И будет он, наверно, первым,

Кого божественным теплом
Согреют, исцелят руками.
Но звёздам тесен ветхий дом.
Им нужен храм за облаками.

Он жил один и вдруг весной
Увидел звёздочку под дверью.
Забрал её в свой дом пустой
И счастлив был неимоверно.

Жил долго с нею и горел
Простым огнём, родным, небледным.
Берёг её и не старел.

«Без тебя вроде всё как обычно…»

Без тебя вроде всё как обычно.
Только что-то не то и не так.
Проступает сквозь сон хаотично
Каждый ранящий душу пустяк.

Можно жить без тебя и стремиться
В беспросветную глушь, в никуда.
Так и жил, как свободная птица:
Без друзей, без любви, без гнезда.

Ты пришла, как приходят к больному
Из галдящей людской толчеи.
Оживила цветы на балконе,
Заварила на травах чаи.

Пронеслась лёгким вихрем по кухне,
Убрала на столешнице сор.
Дом с тобой в ураганы не рухнет,
Погрузится в вуалевый флёр.

Одному без тебя неуютно.
Ты вернёшься, и вновь при свечах
Скажем что-то друг другу под утро
И заварим с шиповником чай.

«Наблюдай же за мной, наблюдай…»

Наблюдай же за мной, наблюдай.
Сквозь неистовый шквал снегопада
Провожай меня пристальным взглядом.
Когда всё невпопад, через край,

Когда в час полнолунья не спится,
Посмотри в серебристую высь.
Прикоснись же ко мне, прикоснись!
Нам опять поутру торопиться

По делам, по друзьям, по судам,
По надуманным поводам злиться.
И опять поутру торопиться.
Жизнь не сладкий вояж по садам,

По садам восхитительным, райским.
Ничего не изменится завтра:
Тот же снег, легкомысленный завтрак.
Может, чуть приглушённее краски

Залетят в наш неприбранный дом,
И сквозь ширму глухой непогоды
По веленью январской природы
Ты меня распознаешь с трудом.

«Утром как-то всё иначе…»

Утром как-то всё иначе.
Росчерк солнца из-за штор
Ничего ещё не значит,
Если длится разговор

С засидевшимся героем
Из разломленного сна
На фрагменты, где нас двое,
А судьба у нас одна.

Отпусти того актёра
В омут вязкий городской.
Пусть он мается в заторах,
Газ вкушает выхлопной,

Пусть почувствует в дороге,
Что господствовать во сне —
Участь призраков немногих
И Набокова в пенсне

У томящегося брода
К непокорной суете.
Просыпайся! Кофе подан,
Завтрак просится в постель.

«Мы уедем с тобой далеко-далеко…»

Мы уедем с тобой далеко-далеко.
Улетим в необъятные выси.
В этих высях нам будет легко, так легко,
Что исчезнут двоякие смыслы.

Жизнь покажется жизнью, а смерть подождёт.
Засопит из угрюмой засады.
Обольёт её небо кислотным дождём
И отнимет былые награды.

Мы вернёмся весною. Земля расцветёт.
Приземлимся в предгорьях Алтая.
Кто-то нас из родных позовёт и придёт
Посмотреть, как лавины ласкают

Нас – пришельцев, а может, забытых детей,
Посетивших иные планеты.
Расскажи репортёрам из местных вестей,
Как летали с тобой вокруг света,

Как в галактиках чёрных искали друзей.
Обездвиженный космос инертен.
В нём земная любовь – лишь статичный музей,
А любовь на земле выше смерти.

«Ты где-то близко, но не очень…»

Ты где-то близко, но не очень.
Ты где-то рядом, но не здесь.
Воздушный путь к тебе прострочен
Тугими нитками небес.

Ты воспаряешь над землёю
И левитируешь во сне.
Струишься дымкой над водою,
Готовишь зимний мир к весне.

Я – беглый каторжник с галеры,
Несостоявшийся актёр.
Ты недоступна в тонких сферах,
Куда я сети распростёр.

Ищу тебя всегда, повсюду,
Пусть безнадёжный это трюк.
Я сочинил тебя и буду
Искать, пока не усмотрю

В пейзажах ветреных и скромных,
На узких улицах пустых.
Я позову тебя негромко.
Я точно знаю – это ты.

«Разойдёмся по тёплым квартирам…»

Разойдёмся по тёплым квартирам.
Запорошены снегом дома.
За окном, как в игрушечном тире,
Кроет вьюгой прохожих зима.

Продолжается град многоточий.
Вопросительных знаков сезон.
Город счастья опять обесточен,
И накрыл нас разлуки циклон.

Напиши мне о чём-нибудь новом.
Не о том, что метёт за окном.
Но молчат разделённые двое,
Как актёры немого кино.

Между нами стена снегопада,
Километры несказанных слов.
Ты – алмаз недобытого клада
В тайниках расписных ледников.

Разойдёмся по зимним квартирам.
Не успеем к ночным поездам.
Обозначится белым пунктиром
Между нами земная гряда.

«Мы останемся здесь до прихода весны…»

Мы останемся здесь до прихода весны,
До начала пленительных песен.
Помолись перед сном, чтоб из лёгких страны
Унесло тошнотворную плесень.

Жизнь прохладна, сурова, а смерть горяча.
Шлёт землянам цветы и приветы.
Не нашлось в этой жизни такого врача,
Чтобы вытащить нас с того света.

Что ж, не будем цепляться за каждый сучок,
Будто миру мы все неугодны.
Позови меня вновь, я подставлю плечо.
Я приду, моя радость, сегодня.

До несмелой весны, до заманчивых дней
Отсчитаем часы грозовые.
Я прижмусь к тебе утром, и станет теплей,
Отдалятся болезни земные.

«Напиши мне о чём-нибудь, Солнце…»

Напиши мне о чём-нибудь, Солнце.
Я цветов тебе в поле нарву.
Запусти из ночного оконца

Продолжить чтение