Читать онлайн Когда тучи закрывают солнце бесплатно

Глава I

Ольга родилась и выросла в небольшом посёлке, или как сейчас говорят, в глубинке. Детство её поколения было безмятежное и радостное. Этому были причины.

Скажем, отличались ли мальчики и девочки конца семидесятых от сегодняшних?

Ещё как! И не только тем, что носили сначала октябрятские значки, потом пионерские галстуки, а затем становились комсомольцами-добровольцами. Главное отличие заключалось в том, что тогда жили по любви, а сейчас по понятиям: есть у тебя деньги – ты человек, нет – неудачник. И об этом догадываются уже в раннем возрасте.

Например, когда у всех одноклассников-первоклассников есть мобильные телефоны, а у тебя нет, значит, ты и твои родители ничего собой не представляете.

Видно это и по одежде, которую носят: этот костюмчик из фирменного магазина, а этот на барахолке приобрели. И по школьным принадлежностям, и даже по взгляду: уверенные в себе смотрят на других чуть свысока и с заметной ухмылкой превосходства.

Кроме того, в шестидесятых годах прошлого столетия восьмидесятые бы-ли объявлены если не пиком, то началом коммунизма. И народ огромной страны на полном серьёзе и с огромной радостью ждал этого шоколадно-мармеладного времени. Когда в верхах поняли, что, мягко говоря, «загнули», горевать не стали; сроки продлили, а за окном расцвёл махровый социализм, который уравнял всех. И всех это устраивало, ну, разве десятка два диссидентов, таких как Бродский, Синявский, Буковский выступали… Но их быстро усмирили. А поскольку всё было ок, Ольга и её сверстники раньше задумывались о взаимоотношениях полов, и откуда берутся дети, чем о деньгах, бытовых неурядицах или расслоении общества на богатых и нищих. В то же время это не мешало им быть морально устойчивыми.

Ну, а Никиткино детство? Друзей у него нет, только одноклассники, потому что из дому он один не выходит. Родители отвозят в школу и забирают домой. В свободное время сидит в своей комнате, читает книжки, играет в компьютере в «стрелялки» или экономические игры. Единственное развлечение – аквапарк или зоопарк в воскресный день раз в 2–3 месяца. Родителям всё время некогда, и мальчик вынужден в основном общаться с няней, пожилой беззубой старушкой, с которой нужно разговаривать, напрягая голосовые связки. Выходить с ней во двор можно, но чаще всего прогулки срываются из-за её больных ног. Скучное детство.

Глава II

Рабочий день веб-редактора Кузьминых начинался с сигареты на крыльце родного холдинга, в окружении коллег по журналистскому цеху. В этот момент оставались за плечами все домашние заботы, хлопоты и неурядицы. Народ хохмил и весело ржал, приветствуя друг друга. Раньше всё это можно было делать на лестницах, в курилке, где стояли столики, стулья, окутанные непроницаемым дымом. Именно там рождалось столько шуток, каламбуров и острот. Но недавно администрация холдинга запретила дымить в здании, и курящий народ был вынужден выходить на улицу.

Ольга была довольно известным веб-журналистом в своем городе. С молодыми помощниками – Геннадием и Валерием – дружными ребятами, влюбленными друг в друга; ещё с тремя девчонками, весь день находились «онлайн». Параллельно беспрерывно звонил телефон. Беспокоили клиенты, которые хотели, чтобы их баннер висел на сайте электронных СМИ, звонили из бухгалтерии, чтобы дооформить договоры с фирмами: отдать и подписать счета-фактуры, акты выполненных работ. Трезвонили также авторы, интересуясь, нужны ли материалы с дней германской экономики, иранской культуры, с конференций, встреч президентов по семейной и гендерной проблематике, экологии, вопросам энергетики, транспорта и коммуникаций, по политической обстановке в мире и так далее.

Окунувшись в работу, Кузьминых обговаривала, утверждала, отказывала. И при этом со всеми была вежлива и внимательна. Терпелива и настойчива. Шутлива, но непреклонна. Уступчива по мелочам, но тверда в главном. Плюс к этому одновременно могла писать письма, болтать по телефону и в мессенджерах с виртуальными друзьями, живущими в разных странах СНГ и мира, общаться с сослуживцами.

Это ей очень нравилось, позволяло чувствовать себя публичным человеком, когда приходилось помогать другим с просьбами, решать какие-то вопросы, обговаривать предложения о сотрудничестве. Например, в этот день её пригласили на семинар ОБСЕ по вопросам интернет-СМИ: где-то глубоко внутри шевельнулся маленький червячок тщеславия.

Глава III

Ольга училась в университете на журфаке. Была она тогда худенькой, стройной, тихой деревенской девочкой, ещё не привыкшей к городской суете и шуму. Но старалась не отставать от подруг. В конце 80-х в моде было ручное вязание, и она научилась мастерить разноцветные шапочки, кофточки, кардиганы, и с гордостью думала про себя, что не отличается от городских подруг. Однажды они с девчонками уже к вечеру пошли в недорогое кафе, где продавались вкусное пирожное «птичье молоко» и пепсикола.

За разговорами не заметили, как солнце закатилось за горы, и сразу стало темно. Конечно, зажглись фонари, но дворами путь был короче, чем по освещенной улице, и она двинулась через них.

Проходя мимо детской площадки, вдруг почувствовала, что под ногами нет земли, и она болтается в воздухе. «Что это?» – промелькнуло в голове, и тут поняла, что с обеих сторон под локотки её подхватили два дюжих подростка и свернули в сторону кустов акации. Не успела девушка испугаться, как сзади раздался солидный голос:

– Светик, ты куда? Мы с Володькой ждем тебя уже час.

Услышав за спиной окрик, хулиганы отпустили руки девушки и нырнули в кусты. Ольга стояла несколько секунд, не в состоянии сделать шаг. Этого хватило парню, который её спас. Он был, конечно, один и, увидев девушку в беде, решил помочь.

Подойдя ближе, улыбнулся и мальчишеским голосом спросил:

– Что, испугалась? Ходить надо по светлым улицам. Ты в университет? Я провожу тебя.

– Нет! – чуть не закричала Ольга и кинулась бежать.

Каково же было её удивление, когда на следующий день в их группе появился тот самый парень.

Александр перевёлся на второй курс журфака с третьего филологического.

– Бабская профессия, – фыркнул он, когда его спросили о мотивах и решении поменять профессию.

Редина с лучшей подругой Татьяной переглянулись, хихикнули и одновременно прошептали: «Медвежонок». Это их самих удивило, потому что ростом Сашка был под метр девяносто, худой, но что-то в его лице, её по-детски пухлом, в милой, чуть косолапившей походке, натолкнуло на это сравнение.

Знакомство ближе произошло само собой: он просто подсел к девчонкам с Олиной стороны. С тех пор тройка была неразлучна. Их так и называли: «неразлучная троица».

Прошёл, наверное, год, прежде чем избранница заметила, что Саша старается уединиться с ней. Но это не обрадовало. Уже тогда она была продвинутой девочкой, начиталась популярной литературы об отношениях полов, а однажды даже прослушала лекцию сексопатолога, который, в частности, уверял, что мужчина способен полюбить женщину даже после нескольких лет обычных дружеских отношений. То есть в любой момент у него могут «открыться» глаза. А вот женщина либо влюбляется сразу, либо взгляд на мужчину-друга у неё не меняется всю жизнь.

Ну, всю жизнь, не всю, а долгое время Александр был для неё «лучшей подругой». А тут, по стечению обстоятельств, у Татьяны появился парень, и они с Шуриком стали проводить практически всё свободное от лекций и семинаров время вместе.

Он жил неподалёку от университета, и если появлялось «окно», они, взявшись за руки, бежали к нему на квартиру. Жил он вдвоём с мамой, которая работала в школе математиком, пропадая там целыми днями.

– Не спалимся? – тревожно спрашивала Ольга.

– Н-е-е. Она, знаешь, сколько там пропадает со своими семиклассниками?!

Ребята пили чай с вкусным абрикосовым вареньем, девушка часто протирала пыль, подтирала полы, за что Шурик получал от мамы массу комплиментов и горячую признательность. Вычислить в этом ноу-хау женскую руку математичка не догадывалась.

Дети своих родителей молодыми не знают. Даже если маме или папе всего тридцать, а то и меньше, для шести-семилетнего ребёнка – они, как правило, авторитет, недосягаемая возрастная планка. Это с одной стороны. А с другой, родители для ребёнка – некая константа: идут годы, но отец с матерью, кажется, не меняются.

Александр же был исключением из правил: он не думал о том, сколько маме лет. Он знал, что она у него самая красивая, умная и справедливая. Что касается возраста, то и здесь не сомневался, что в определённых ситуациях может быть очень взрослой, а может – ровней ему.

Девушка сразу поняла, что между сыном и матерью крепкая духовная связь, и это поначалу удивляло. Часто он доставал семейный альбом и, показывая одну за другой фотографии, рассказывал истории. Интересно было рассматривать их и слушать. В эти минуты они были одни в целом мире, и между ними была такая крепкая связь, словно двое составляли единое целое.

Такие же чувства волнами накрывали Ольгу, когда их с Сашей руки или губы встречались. И однажды, заглянув в её глаза, он жалобно сказал:

– Я люблю тебя…

Сил сопротивляться у подруги не было…

Недавно американские ученые открыли ген любви. Оказывается, он живет в среднем 4 года, а затем умирает. По-разному можно отнестись к этому заявлению, но то, что страсть со временем утихает – спорить не приходится. Через десять лет совместной жизни Кузьминых были молодой семейной парой, у которой масса проблем и непониманий. Но поскольку общего было больше: любовь к сыну, книгам, дому, одна профессия на двоих, взгляды на окружающий мир, они жили не хуже других.

«Оперившись», вместе с сыном Никиткой ездили в Крым и Кавказское побережье Чёрного моря, где кроме купания и загорания побывали на экскурсиях в Ботаническом саду, в Ласточкином гнезде, полюбовались Ливадийским дворцом и Бахчисарайским фонтаном, прогуливались по морю на морском трамвайчике и приветствовали дельфинов. Домой возвращались уставшие, но вдохновленные.

Были минуты, когда Ольге хотелось любви и всплеска страсти той, десятилетней давности, но она знала, что машину времени ещё не изобрели. Потребность в душевном тепле и адреналине в крови находила в интернете, в виртуальных друзьях и поклонниках.

– Алло!

– Привет, Лёлька!

– Привет…

– Я звоню по поводу того, что нас сегодня пригласили в гости.

– Кто, куда и зачем?

– Стоп, стоп, ты не с клиентом разговариваешь. Это я, твой муж.

– Да ладно, шучу, – засмеялась жена. – Но всё-таки хотелось бы услышать подробности.

– Пряниковы, на дачу. У Светки день рождения.

Ольга несколько секунд помолчала: Светку не любила, потому со вздохом сказала:

– В принципе, моё мнение не столь важно, правда?

Правой рукой она держала мобильный, а левой нажимала на клавиши клавиатуры, набирая текст интервью с модным в городе психиатром.

– Ну-у-у, ты зря так, – обиделся Шурик, – мы ведь с тобой две половинки целого…

– Ну да, это значит любить того, кого ты любишь.

– Да ладно обижаться. Когда заедешь за мной?

– Часов в 5.

– Хорошо, буду ждать.

Ольга закончила набирать текст интервью, посмотрела на часы: ещё было время прочитать его перед тем, как записать на флешку.

Глава IV

В этом году Павел Лизин отметил 40-летие. Но больше 32–34 ему никто не давал. Когда собеседники узнавали, сколько ему лет по факту, пристально вглядывались в уголки глаз, виски и возле ушей, пытаясь разглядеть следы подтяжек. Напрасно. Павлу это не нужно было: от матери ему досталась гладкая, чуть смуглая и такая упругая кожа, что, казалось, ни одна морщинка не сможет угнездиться на ней, а от отца – волнистые каштановые волосы без малейшего намека на седину. Плюс здоровый образ жизни, поездки на море…

Он родился и вырос в этом городе, любил его. Но была на карте бывшего Советского Союза ещё одна точка, судьбоносная в его жизни. Это Ленинград. После школы с первой попытки умный мальчик поступил в Ленинградский медицинский институт имени академика Павлова и успешно закончил его.

Семь студенческих лет были лучшими в его жизни. Он любил белые ночи, Павлов дворец, лошадей на Анничковом мосту, Мариинку. Даже если бы Павел ещё семь лет прожил в этом замечательном городе, то и тогда было бы куда ходить и что смотреть. И особое место среди всех достопримечательностей Северной Пальмиры занимал Эрмитаж. Студент преклонялся перед картинами великих мастеров эпохи Возрождения – Леонардо да Винчи, Микеланджело, русских подвижников – Крамского, Петрова, Поленова, Куинджи и других.

Но больше всего времени студент-медик проводил в греческом зале, где мог часами простаивать возле скульптур атлантов и богов, вглядываясь в безупречные линии их тел, восхищаясь мастерством великих художников.

Позже, ближе к окончанию института, он выбрал одну из наименее изученных областей медицины, но, на его взгляд, самую интересную – психиатрию. С тех пор Павел с ещё большим интересом начал вглядываться в лица скульптур и картин, пытаясь по их застывшим выражениям определить тип психики далеких предков.

И если «зелёного» студента – первокурсника произведения искусства привлекали чисто интуитивно, то уже проходя интернатуру там же, в Ленинграде, он, слушая пациента, не записывал жалобы (а их у такого рода больных не переслушать), а рисовал его лицо, особенно пытаясь передать выражение глаз и форму рта, после чего ставил диагноз.

Как-то его научный руководитель увидел эти наброски и удивился, насколько точно передаёт молодой врач внутреннее напряжение пациента. Удивляло это и самого Павла: он никогда не увлекался рисованием, и сейчас не рисовал, а ставил диагноз. К этой загадке природы скоро привык и любил повторять:

– Есенин говорил: «Я – божья дудка: пишу, как дышу». Вот и для меня карандаш в руке, как фонендоскоп у терапевта. В основе человеческих эмоций лежат идеи. Человек может управлять даже самыми сильными чувствами, если изменит свои представления.

Вернулся он в родной город после окончания института не один: с ним приехала яркая, под стать ему, молодая женщина. Они были сокурсниками, но только к концу учёбы поняли, что их связывает нечто большее, чем дружба. И ещё выяснилось, что, несмотря на то, что оба были, пожалуй, самыми красивыми на курсе молодыми людьми, все годы не замечали друг друга, занимались именно учёбой, много читали, ходили по выставкам и музеям, осознанно готовили себя для ответственной работы.

К сожалению, Екатерине всё это практически не пригодилось. Сначала она родила дочь, затем наступило время, когда торговка семечками получала больше врача, и муж сказал:

– Сиди дома. Управляйся домашним хозяйством и ребёнком. Пользы будет больше.

А сам занялся частной практикой. И, понимая, что без раскрутки не обойтись, обратился к телевизионщикам, с некоторыми из которых был знаком. Так Ольга о нём узнала. Ей он показался очень интересным человеком. Засветившись 3–4 раза на «голубых экранах», Павел запомнился многим, особенно женщинам. И, прежде всего, внешним видом и умением чётко и логично излагать мысли.

После института он чуть раздался в плечах, но оставался по-юношески стройным. Костюмы в «ёлочку» или «искорку» сидели на нём как влитые и подчеркивали индивидуальность. Как и тот факт, что он не носил галстуки, хотя выглядел импозантно. В этом ему помогали водолазки и тонкие свитера, которые он ежедневно менял. И только летом его можно было встретить на улице в безукоризненно белых брюках и дорогих рубашках с короткими рукавами или фирменных футболках и поло.

Расслоение общества на бедных и богатых для хороших специалистов оказалось благом. Богатым семьям, таким как, скажем, в США, стало престижно иметь своего психолога. Павел заключил с несколькими семьями договоры и оставил буквально 2–3 часа для приёмов больных по записи и протекции, плюс стал вести на телевидении программу. Это окончательно утвердило его позиции и сделало популярным и востребованным специалистом в своей области.

Умный доктор был циничен. Своих коллег в большинстве считал бездарями и рвачами, больных – психами, нытиками и рохлями. Были единицы, которых он уважал. Прежде всего, сильных, волевых и, как правило, очень больных.

Статистику не вёл, но приблизительно каждый двадцатый его больной кончал жизнь самоубийством.

Это были люди, как правило, внешне состоятельные, благополучные, но слабые духом, уставшие от жизни. Каждая смерть Павла сильно задевала. Он анализировал её, пытался понять, почему, что сделал не так, ведь контакт с больным был тесным, и ничто не предвещало беды. И приходил к выводу, что его пациенты, в основном, избалованные и экзальтированные особы, делали это отчасти в пику ему, так как он смолоду взял за правило никаких амуров с ними не заводить.

И только одна девочка, с глазами раненой лани, ушла, сказав фразу, которую он понял уже слишком поздно:

– Я так болею! Но скоро, скоро, уже этой весной, наступит судный день, и мёртвые восстанут для праведной жизни…

Она так страдала, что не побоялась уйти сама, чтобы быстрее исполнилась её долгожданная мечта.

Об этом и многом другом ему нужно было с кем-то говорить. Павел выбрал Ольгу. С той поры, как она взяла у него первое интервью, между ними установились дружеские отношения. И поскольку свободного времени ни у одного, ни у другой не было, они чаще всего общались в мессенджере.

Был у них и третий реально-виртуальный друг – Марат. С Каримовым Павел учился в параллельных классах, а Ольга в глубокой юности встречалась с его младшим братом: в то время они оба играли за сборную университета по футболу. Позже её дружок уехал в Англию в профессиональный клуб, а Марат перешёл на тренерскую работу. Жениться почему-то не женился, жил со старенькой мамой, вёл богемный образ жизни. С журналисткой поддерживал связь постоянно.

Глава V

Прыгая через ступеньку, Ольга вбежала в квартиру. Времени оставалось в обрез, а ещё нужно было договориться со свекровью, чтобы она забрала с продленки Никиту и оставила его у себя переночевать. Она не любила лишний раз напрягать Клавдию Николаевну, потому что это выходило боком, в смысле лекции минут на 30 по поводу подвижничества и даже подвига с её стороны. Но это будет потом, да и не привыкать уже.

В квартире, прямо у порога, туфли полетели в разные стороны: нужно было спешить. Приняв душ, Ольга открыла платяной шкаф. Что надеть? Этот вопрос неизменно вставал, когда предстояла встреча с гостями или выход в «свет».

– В этом я была на Новый год, – вслух размышляла она, отодвинув в сторону серое панбархатное платье с отделкой из лебяжьего пуха. – А в этом – на 8 марта.

И в сторону отъехали плечики с костюмом, привезённым Сашей из командировки в Германию.

Она перебрала ещё несколько нарядов и остановилась на джинсах и белом тонком батнике с милым цветком на левом плече: сейчас такое комбинирование никого не смущало. Наоборот, приветствовалось.

Встав вполоборота к зеркалу, Ольга невольно усмехнулась: Пикассо, «Женщина в белом». Длинные волнистые волосы, чёткий рисунок приподнятых бровей и определённая дородность. Может, девушка с картины известного художника ничего против некоторой упитанности не имела, а вот она постоянно с ней боролась. В принципе, это получалось, но в месяцы, насыщенные бесконечными праздниками – январь, май – желудку приходилось нелегко, а жировые клетки ликовали.

Женщина успела полюбоваться на себя в зеркале, и только хотела возмутиться опозданием мужа, как во дворе подала сигнал «Ауди». И она вновь резко застучала каблучками по ступенькам.

Увы! Поездка за город и весёлая, разухабистая ту-совочка закончилась для Оли плачевно: летя на винных парах по скрипучей деревянной лестнице, в самом конце резко подвернула ногу. Сгоряча соскочив, устремилась дальше, куда направляла выпитая в порядочном количестве разнообразная жидкость, но не тут-то было: на глазах нога стала синеть и пухнуть. Пострадавшую погрузили в «Ауди», и самый трезвый из компании повез в больницу. Там сделали снимок и вынесли вердикт: перелом стопы правой ноги. Её загипсовали и сказали, что в таком состоянии она пробудет минимум два месяца. Муж впал в тихую панику. За четырнадцать прожитых лет он не знал, что такое домашние заботы и хлопоты, но тут ясно понял: если не я, то кто? Впрочем, через несколько минут его лоб разгладился: а мама? Она непременно поможет.

Современные работодатели не любят, когда болеют их сотрудники, и потому Ольге и молодому коллективу пришлось лихорадочно придумывать выход, который позволил бы оставить начальство в неведении относительно травмы шефа. И придумали: привезли домой компьютер, снабдили выходом в сеть. Днём она работала, а уложив сына и мужа спать, выходила на связь с друзьями из США, Австралии и других стран и городов. И однажды, плавая по волнам интернета, наткнулась на такое размышление:

– Недавно поняла, что стала слишком застенчива для поддержания привычного образа – людные улицы вызывают смутное ощущение тревоги. Совсем же не демонстрировать себя не получается, полное воздержание порождает вполне явное беспокойство, концентрирующееся в области затылка и пальцев. И вот нашелся выход, вполне меня устраивающий: вроде не навязываюсь, но и не скрываюсь…

У Ольги моментально защипало в носу, и она ринулась на помощь одинокой душе.

– Привет! Я – Многопрофильное Устройство Примитивной Конструкции для Выдалбливания Мозгов Окружающих. Давай дружить! – бодро рапортовала она.

Разумеется, незнакомка не поленилась посмотреть, о чём пишет на своей странице в ЖЖ сама Ольга, а потому прониклась и откликнулась. Хозяйка дневника узнала, что она москвичка. Зовут Ирина, псевдоним «Плюшевая», ей 23 года. Работает в одном из коммерческих банков. Из родных есть только какой-то древний дед, отца не знала, мать неизвестно где. Она никому не нужна, жизнь вообще дрянь, и жить незачем… «Я не хочу жить на планете, население которой так легко проделывает с собой format (?) и гордится утерей информации. Их винчестеры слабы и несовершенны, хотя они здесь не причём, наверное, дефекты конструкции, претензии только к разработчикам.

…Душа моя, моя забитая, запуганная девочка, снова грустит… девичья честь поругана и никогда уже не будут прежними небо, букетик незабудок и пузырящийся из бутылки лимонад… Хотя и прошло уже лет двенадцать…»

Ирина выплевывала слова, и Ольга чувствовала яд, который её же и отравлял.

Конечно, каждый человек не без «тараканов» в голове. И прежде всего частенько хочется ему объять необъятное, хотя ещё Козьма Прутков предупреждал, что подобное никому неподвластно и не стоит пытаться это делать. Но Кузьминых ринулась в бой за душу незнакомой и явно несчастной девушки. Они часами беседовали с ней о фильмах, книгах, любви, детях, отношении к жизни. Собеседница на глазах оттаивала, смягчалась, и Ольге казалось, что её педагогические потуги дают плоды… А через два-три дня в ее ЖЖ – дневнике читала:

«Начало вечера выходного дня слишком сложное время суток для человека, страдающего острым расстройством самодостаточности, чтобы свято блюсти обеты, данные себе во укрепление болезненной гордости. У каждого должен быть свидетель его жизнедеятельности, дабы не приходилось привлекать посторонних и отвлекать занятых людей бытоописаниями или, отчаявшись, найти понимание, писать подробные отчёты в никуда о съеденном, надетом и купленном. Когда всё-таки решусь завести себе рыбок, они станут безмолвными свидетелями тёмных бюргерских вечеров, когда не надо никому соответствовать, а можно тупо и довольно быть. Я буду им рассказывать, что, по-моему, два подряд одинаково сломавшихся телефона – это знак, указующий на существование заговора, благородная цель которого – отлучить меня от человеческого общества и посадить на строгий карантин, что справедливо: эту болезнь лечат именно одиночеством.

Рыбок будет две – Сюзанна и Вольдемар. Недавно мне предложили аквариум. Но, думаю, это не то, у этих плохая карма – меняют уже четвёртых хозяев…». Ольга начинала всё сначала и ничего не понимала.

Два месяца пролетели незаметно во многом благодаря Ирине: своими философскими высказываниями, горьким опытом одинокой, в чём-то вымышленной жизни, она заставляла подругу напрягать извилины и решать непростые задачи.

Глава VI

В конце концов, Ольга начала уставать от регулярного общения с Ириной и передала ее Павлу и Марату – тоже большим любителям виртуальной жизни. Они с удовольствием подхватили эстафету, и на время Кузьминых перестала уделять время москвичке. Девушка Марата Алия злилась на него за частые и долгие разговоры в интернете с какой-то Плюшевой, которую Марат с Ольгой обсуждали. Она ревновала. Скромная, спокойная девочка превратилась в довольно острую на язык, избалованную, требующую всё больше внимания к себе. Марату это не понравилось, и он попрощался с ней. К счастью, не слишком огорчилась и Алия. Расстроилась Ольга.

Наконец ей сняли гипс, но ходить ещё было достаточно проблематично, нога уставала, отекала, и она ещё две недели работала дома. И тут в какой-то момент вдруг заметила, что её муж впал в депрессию. Так бывало и раньше: то любимая хоккейная команда проиграла, то неудачно съездил на охоту. Но тут было что-то явно другое. И когда муж третью ночь подряд повернулся к ней спиной, инстинкт жены подсказал, что он увлёкся другой.

Паники не было, было чувство удивления: верила в его вечную любовь, как в Истину. Правы оказались американцы, которые открыли «ген любви», утверждая, что живёт он в среднем 4 года, а потом умирает.

Понаблюдав за маетой своего Шурика два дня, Ольга приняла решение, о котором тут же ему и сообщила:

– Бери Никитку и поезжай на неделю к моим в деревню: ребенку нужно подышать свежим воздухом, посмотри, какой он бледный, а ведь скоро снова в школу. Да и тебе отдохнуть надо.

Муж слабо возразил, что его могут не отпустить с работы, но жена знала, что, по большому счету, он сам себе хозяин, и возражений не приняла.

Однако больше всего убедила Шурика сообразность поездки к тёще в деревню Ольгино заявление о том, что она решила сделать в квартире ремонт и уже договорилась с бригадой. Его на следующий же день сдуло из дома как ветром.

Когда через неделю он вернулся, бросился к Ольге влюблённым мальчиком: всё вошло в привычную колею и, кажется, через полгода он вспомнил:

– Слушай, а почему в нашей квартире ничего не изменилось? Ты ведь ремонт делала?!

Жена засмеялась, поцеловала его мягкие податливые губы и сказала:

– Это был психологический приём.

Он тоже засмеялся и ничего не сказал, но, конечно же, всё понял. Это был единственный случай, когда Саша заметил другую женщину.

С Ольгой дело было сложнее. Несмотря на то, что её юность пришлась на конец восьмидесятых, в отношениях с противоположным полом была она, что называется, «тургеневской девушкой». Только взгляды, вздохи, охи, прогулки при луне. Первый поцелуй? Не раньше, чем через 4 месяца хождения за ручку. Когда один знакомый парень повез кататься, а по пути пытался заняться сексом, с девушкой случилась истерика, которой испугались оба. Донжуан, пожалуй, больше, потому что высадил её и тут же укатил по пыльной дороге.

Когда Оля поступила в университет и попала в большой город, влилась в массу современной молодежи, очень скоро стала гораздо проще смотреть на отношения парней и девчат. Сначала она думала, что это дурно, гадко, а потом, когда влюбилась впервые и очень серьезно, оказалось, что вздохов при луне мало для выражения нахлынувших чувств.

Были у неё и ещё мужчины. Но все – до Шурика. Года два они с ним были «голливудскими любовниками», потом страсть поутихла, и Ольга начала посматривать на других мужчин. Чувство влюбленности ей было необходимо, чтобы писать, заниматься бытом и вообще жить. После замужества эти влюбленности существовали в воображении женщины, ну, в крайнем случае, в поцелуях в щёчки и ручки. Она не могла и, наверное, никогда не сможет жить «на два фронта». Это не для неё. Знала много женщин, которые изменяют мужьям, но почему это делают, никогда не спрашивала. Думала, им не хватало секса или любви. Ольге хватало. А вот внимания – нет. Став мужем, Саша дарил подарки на 8 марта и день рождения, но почти не замечал, когда она меняла причёску, надевала новое платье или вдруг начинала кашлять.

Когда мужчина с придыханием гладит обнаженное плечо, грудь и говорит: «Я люблю тебя!» – это страсть, и в эти минуты трудно ему не верить. Но с первого года совместной жизни женщина поняла, что страсть и любовь – разные вещи. Что любовь надо подтверждать не только словами в постели, но и делами в повседневной жизни. А это, к сожалению, не всегда получается.

Женщины реже признаются мужьям в любви, но изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, они стирают ему носки, трусы, рубашки (как впрочем, и всё остальное), готовят еду, а если заболел – бегают по аптекам, обкладывают его компрессами и так далее, и так далее…

Через несколько лет жена поймала себя на мысли, что лучше бы муж меньше говорил о любви, а больше участвовал в решении бытовых вопросов, в воспитании сына и вообще молча вёз нелёгкий семейный воз вместе с ней. Этого всё не случалось, и Оля тосковала по крепкому мужскому плечу, была недовольна Сашей и потому, если ей представлялась возможность пококетничать, позволяла себе некоторую вольность.

И вообще, чувство влюбленности ей было необходимо не только для творчества, но и для того, чтобы в 32 года не стать неврастеничкой, безразличной ко всему на свете. Вот почему она поняла Шурика, стало ясно, что он привык к ней, ему потребовались более острые ощущения. И интуиция подсказала, что небольшая разлука повернёт мозги мужа в её сторону. И не ошиблась.

Глава VII

Ольга была удивительно коммуникабельным и отзывчивым человеком. В городе, в своей сфере, знала всех. В интернете «дошла до самых до окраин». Люди к ней тянулись, потому что эта кареглазая, с пухлыми губами женщина, была отзывчива на любую чужую беду. Когда погиб её дядька, она почти пять лет «тянула» всю его оставшуюся семью – троих детей и беспутную меланхоличную жену. И не просто отделывалась какими-то крохами, а содержала по полной: одевала детей, снабжала деньгами на дрова, уголь, лекарства, устраивала в больницу. И при этом не распространялась о своей благотворительности. Выкручивалась сама.

Вот и на одинокого Марата смотреть равнодушно не могла. Хоть и не был он одиноким и несчастным, друзей хватало, но Ольга не могла представить, как жить в миллионном городе и не иметь единственную и неповторимую. И она стала действовать: пригласила одну из своих подруг с чудесным именем Мия и познакомила с Маратом. Девушка была скромной, но в её серых больших глазах читался ум, а ямочки на щеках просто притягивали. Скромно, но со вкусом одетая, обязательно в модельных туфельках на маленьких, стройных ногах, она привлекала взгляды мужчин. Не стал исключением и Марат. Весь вечер он сыпал комплименты в её адрес, танцевал и, будто нечаянно, обнимая партнершу, опускал руку чуть ниже пояса.

Ольга потягивала любимый коктейль и хитро улыбалась, что означало: «Ура, получилось!» И, действительно, с тех пор Марат стал частым гостем их офиса. Мия краснела, опускала пушистые ресницы, но незаметно наблюдала за разговором Ольги и Марата. Так продолжалось недолго. Вскоре он встретил Мию после работы, и она с радостью подала ему руку, а он помахал коллегам девушки и скрылся с ней за поворотом. Ольга совершенно успокоилась и направила мысли в другую сторону. А забот и проблем у неё было очень много.

Глава VIII

Павла вызвали в Минздрав:

– Хотите поехать на симпозиум психиатров в Москву?

– А какая тема?

– Когнитивная терапия депрессии.

Павел знал, что над этой проблемой давно бьются американские ученые. Дело в том, что по результатам многочисленных контролируемых исследований в области фармакотерапии депрессий только 60–65 процентов пациентов показывают выраженное улучшение в результате применения обычных трициклических препаратов.

Следовательно, в отношении 35–40 % депрессивных пациентов, которым не помогло медикаментозное лечение, дол-жны быть использованы иные методы. Например, когнитивная терапия – активный, директивный, ограниченный по времени структурированный подход, эффективная психотерапия.

В странах бывшего Советского Союза врачи знали о ней только теоретически, и Павел, не раздумывая, согласился на поездку.

В тот вечер он сел за компьютер и сообщил Ирине, что скоро они встретятся. А через неделю уже сидел в полупустом ТУ-34, смотрел в иллюминатор и ни о чём не думал.

Позже, когда под крылом самолета проплывали причудливые облака, формой напоминающие возлежащую на кушетке пышнотелую женщину, он вспомнил свой последний визит к жене банкира (впрочем, его пациентки из новых русских все были чем-то похожи друг на друга). Тридцатилетняя красотка всегда встречала его в застёгнутом под горлом, но очень прозрачном, не скрывающем ни малейших прелестей тела, пеньюаре. Она принимала позу Данаи и начинала обсуждать с ним интимные отношения с мужем; горестно сетовала на то, что превращается в сухое (!) неплодоносящее дерево, потому что муж не хочет заводить детей, и спрашивала совета, как убедить его завести ребенка.

Затем она начинала плакать, убеждая себя и доктора, что у мужа наверняка есть любовница, и он скоро бросит её, законную жену. Павел видел, что нервы у дамочки действительно расшатаны, что у неё невроз навязчивого состояния и, вздохнув, монотонным голосом гипнотизёра начинал убеждать её, затем выписывал лёгкие транквилизаторы и уходил, оставив пациентку на несколько дней успокоенной и умиротворенной.

Большинство больных Павла были женщины. Те, у которых он был личным психоаналитиком – в основном истерички и ипохондрики.

Пациенты, приходящие к нему на приём, действительно серьёзно болели, Павел, видя перед собой человеческую боль и растерянность, понимал, что болезни, которые приводили людей к нему, были, в большинстве своем, неизлечимы. Они поначалу не знали этого и надеялись на доктора как на Бога. Лишь со временем к ним приходило прозрение. И тогда они делились на две части: одни становились инвалидами и по 6–8 месяцев в году лежали в диспансере, как-то приспосабливались и жили. Жили вопреки всему. Другие, оглушённые приговором и считавшие, что пришли в эту жизнь, чтобы жить, а не существовать, уходили…

Их было меньше, но каждый факт суицида выбивал психиатра Павла Лизина из колеи. Этим он оправдывал частые измены жене: ему нужны были положительные эмоции и отвлечение.

И только одна женщина радовала его, поднимала ему настроение и, что удивительно, была для него загадкой. Но не той, которую нельзя разгадать, а той, над которой, подумав, приходишь к правильному ответу. Это была Ольга.

То, что она, не будучи красавицей, заставляла «бегать» за собой молодежь, поначалу его удивляло. Но, пообщавшись с ней месяц-другой, Павел с удивлением понял, что его тянет к этой женщине. Что ему с ней интересно, потому что не было такой темы, которую бы не поддержала 32-летняя женщина с весёлыми карими глазами. Нет такой шутки, которую бы она не оценила, просьбы, которую не выполнила. И не было такой неприятности, которую бы мужественно не перенесла.

У слова «доброта» много синонимов, но ни один не подходил к ней: она была не просто добра, Лизин знал немало людей, которые были очень добры, особенно если это ничего им не стоило (или, если стоило, то самую чуть). Доброта Ольги была чем-то особенным: её не надо было просить, стоило только сказать о какой-то проблеме, как она тут же включалась в её решение. Поэтому Павел, общаясь с ней, всё время следил за собой, чтобы не проговориться о чём-то, что требовало решения: стыдно было нагружать женщину своими проблемами. Другие же ничуть не стеснялись этого и эксплуатировали её, как могли: и денег перехватить (в основном без отдачи), и прикрыть, и подменить, и что угодно. Не говоря уже о домашних, которые представления не имели, как помыть за собой чашку или найти в шкафу носки…

Мысли эти пробегали в голове, и неожиданно Павел достал мобильный и послал эсэмэску: «Лёля, подлетаю к Москве. Красиво. Думаю о тебе. Будь здорова».

А внизу действительно раскинулся современный, весь из новых, сверкающих разными цветами материалов, мегаполис. Мужчина не раз бывал в столице СССР, но сейчас это был совершенно другой город. Впрочем, думать об этом было поздно: самолёт совершил посадку в аэропорту Домодедово.

Ирину он узнал сразу. Она стояла у здания аэровокзала и прижимала к груди дощечку с его именем. Её синие с льдинками глаза внимательно оббегали толпу, но как только она увидела Павла, льдинки стали таять и, кажется, даже выплеснулись на ставшее вдруг юным милое лицо с ровным носиком и словно нарисованными губами удивительного кораллового цвета, который бывает от природы у очень небольшого количества людей.

– Ну, здравствуй, Плюшевая, – весело поздоровался Павел. И услышал в ответ «Здравствуйте», сказанное низким голосом прекрасного тембра.

Глава IX

Москва конца 90-х встретила Павла НЭПмановским разухабистым видом, каким он себе её представлял: крутолобые, коротко подстриженные молодчики с золотыми цепями на шеях в палец толщиной, «ночные бабочки», коих было видно немало и днём, казино, куда Павел с Ириной заглядывали по вечерам. Появилась куча киосков на каждом углу, «море» иллюминации и узкоглазых лиц: китайцы, вьетнамцы выглядывали из-за горой навешанных тряпок на всех базарах, базарчиках и задорно кричали:

– Заходи, смотри, лючший товар!

Но сильно приглядываться к новой Москве Павлу было некогда: он серьёзно занимался проблемой, рассматриваемой на симпозиуме. Слушал выступления светил со всего мира, и в душе его рождалась гордость: он не знал многого из того, о чём говорилось, но чувствовал это давно. Взять хотя бы его привычку рисовать своих клиентов, и не только головой, но и руками ставить правильный диагноз. Или равное партнерство: врач-больной.

Депрессия – это в первую очередь болезнь не тела, но души. Да, можно с помощью препаратов привести в норму биохимические процессы в голове, можно с помощью бега на время увеличить уровень серотонина. Можно ещё много чего… Но всё это относится к телесному (соматическому) уровню, которое является следствием нарушения на более высоком – духовном.

В специальном отчете Национального института психиатрического здоровья «Депрессивные расстройства» (Secunda, Katz, Friedman, 1973) говорится, что с депрессией связано 75 % всех психиатрических госпитализаций, и что ежегодно у 15 % взрослых людей в возрасте от 18 до 74 лет наблюдаются симптомы депрессии.

За 34 года, прошедшие с момента исследования, ситуация серьёзно изменилась: с техногенным развитием стран всего мира эти цифры значительно увеличились в сторону ухудшения. Сейчас можно смело говорить о том, что каждый второй взрослый человек склонен к депрессивным состояниям.

Когнитивная терапия (от латинского «cognitium – знание, понимание») – это активный, директивный, ограниченный по времени структурированный подход при лечении не только депрессии, но и других психиатрических расстройств. В его основе лежат разнообразные стратегии. Они направлены на выявление и проверку ошибочных представлений и дезадаптивных умопостроений больных. Это очень сложная работа.

Результатом когнитивной терапии является итог: пациент постепенно перенимает от врача многие терапевтические техники. В какой-то момент он вдруг обнаруживает, что начинает играть роль психиатра по отношению к самому себе, подвергая сомнению собственные болезненные умозаключения и прогнозы. Появляется адекватное восприятие окружающего мира и своего места в нём.

…Час за часом Павел всё более и более проникался идеями когнитивной терапии депрессии, и по истечении 10 дней твёрдо решил практиковать её в работе наряду с медикаментозным лечением, понимая, что три декады недостаточно для полного овладения методом.

И начал испытывать его на Ирине, потому что опытным глазом психоаналитика определил сразу, что девушка больна. Но главным препятствием стало то, что она за последние дни кардинально изменилась: это был жизнерадостный, весёлый, влюблённый в жизнь человек. Он видел, что эта девочка с высоким айкью, в делах душевных – истинное дитя, ранимое и пугливое. Иногда он ловил на себе её затуманенный взгляд, полный обожания и надежды. Это пугало его и исключало всякое применение к ней полученных знаний. И Павел, дружески относясь к Ирине, соблюдал определённую дистанцию. Он прекрасно понимал, что будет с Плюшевой синеглазкой, когда уедет, а она из мира грёз попадёт в мир реальный.

Глава X

А тем временем Плюшевая летела словно на крыльях с работы домой, чтобы переодеться: у неё было назначено свидание с Павлом. Она бежала и улыбалась встречным прохожим. Девушка всех любила, всех хотела одарить светом звёздных глаз. В какую-то секунду в мозгу промелькнула тень, тревогой отозвавшаяся в душе, но Плюшевая отогнала её, чуть не рассмеявшись вслух: что там придумал ещё её организм? Она здорова и счастлива. Депрессия? Да пошла она! Ивообще это глупость и выдумка врачей. Её душа поет, и так будет всегда!

Однако встретивший Ирину Павел несколько встревожил заявлением, что спустя три дня семинар заканчивается, и он уезжает домой. Но тут же девушка хитро про себя улыбнулась и подумала: «Теперь ты от меня не убежишь». А вслух ничего не сказала.

Они гуляли по ночной Москве и были похожи на влюблённую пару. Однако это было не так. Мужчина отлично понимал, что Ирина неравнодушна к нему, но упустил момент, когда они преступили грань просто хороших знакомых, и теперь растерялся: он не знал, как охладить вспыхнувшие к нему чувства. Как врач, всегда умел это делать и знал, как, но здесь смешался.

Да, она нравилась ему, но не более. И вообще он отдавал себе отчёт в том, что перед ним больной человек. По многим особенностям её поведения понял, что Ирина сейчас находится в том состоянии, когда процессы возбуждения преобладают над процессами торможения. Её переполняет энергия, ей хочется летать, но тем опаснее будет возвращение в обычное состояние: это вторая сторона депрессии. Однако сказать все это ей он не мог. И успокаивал себя только тем, что они скоро расстанутся.

Объявили посадку на самолёт до его города. Словно случайно Ирина осторожно взяла руку Павла и погладила её. Мужчина лихорадочно думал, как отреагировать на эту ласку, но ничего не мог придумать. Минуты бежали, комментатор предупреждал о скором отбытии самолёта и просил пассажиров поспешить зарегистрироваться. Ирина заглянула в глаза Павла, готовая разрыдаться.

Чтобы не видеть это, он по-дружески обнял девушку, по-мужски похлопал по спине и бодрым голосом сказал:

– Я рад с тобой познакомиться, будем общаться в интернете.

– Конечно, – ответила она и постаралась улыбнуться.

Давно скрылся из вида белый след самолёта, а Ирина всё стояла, подняв голову.

Наконец взяла такси и попросила остановиться возле магазина, который был рядом с её домом. Она часто заходила сюда, чтобы взять бутылку вина или шампанского. Сегодня ей, как никогда, захотелось расслабиться, вспомнить короткую жизнь и твёрдо решить, что делать дальше.

Глава XI

Она сидела за столом, подперев голову рукой, и смотрела на искрящиеся в бокале пузырьки. Перед ней стояла уже почти пустая бутылка шампанского. Но в твёрдо сжатых губах и неподвижном взгляде не было видно не только хмельного куража, а даже малейшей расслабленности: для неё это было привычное вечернее времяпрепровождение уже не первый год. Во вне всё было спокойно, светло и солнечно, а что сначала было периодически, потом всё чаще и чащё происходил сбой внутренних часов, в лёгком полотне неизбежности появлялись чёрные нити, которые становились с каждым днем всё плотней, опутывая, как липкая паутина – не знал никто.

А у неё в конечном итоге внутри не оставалось ничего. Сначала она не хотела идти на работу, потом не могла. Не отвечала на телефонные звонки: не было слов, сил смеяться и плакать. Эмоции почти отсутствовали. Не было прошлого – там сплошная страшная темнота. Не было будущего – в него просто не верила. Не было настоящего – в нём не жила, а протягивала сквозь секунды и минуты своё бренное тело.

И казалось, что с одной стороны проходит вечность, а с другой время остановилось.

Но внешняя жизнь, в отличие от внутренней, продолжалась. Наступал момент, и Ирина, преодолевая состояние потери души и полного отсутствия интереса к жизни, вставала с постели и шла на работу. Ей прощали прогулы, потому что она на редкость была грамотным специалистом, аккуратным и пунктуальным исполнителем, плюс красивой девушкой, и всегда наверстывала всё упущенное в кратчайшие сроки. Но об этом никто из коллег не догадывался. К ней навязывались в подруги сослуживцы, флиртовали мужчины и, бывало, она уступала, бросалась в омут с головой в очередную интрижку в надежде что-то изменить, что-то тёплое и живое почувствовать в груди, но всё это кончалось одинаково: она избегала девчонок и резко обрывала отношения с парнями, а в душе воцарялась знакомая тоска – длинная, изматывающая. Иногда она представляла себя собакой, которую бросил хозяин, и она ждёт его, не принимая пищи, и медленно, медленно умирая.

Постепенно её тело съёживалось и съёживалось. Внешне девушки не становилось меньше, но душа, о которой она раньше не думала, вдруг заняла всё место внутри и заболела, не оставив ничего для тела и головы. Она боялась оказаться среди массы людей: сердце начинало колотиться, в голове появлялся шум, который мешал понять, что происходит. Она боялась выходить на улицу: а вдруг что-то страшное случится на её глазах?

Как всякая женщина, раньше она была любительницей шопинга, а теперь бежала бегом мимо бутиков. Но самое страшное, когда болела душа. Душу «тошнило», как определяла сама Ира, не находя места, мечась по квартире, падая на кровать, садясь возле телевизора – увы, ничего из этого не помогало. И не было никаких средств унять её.

Если желудок нуждался в избавлении от лишнего, это можно было просто сделать. Душу из тела вырвать нельзя. В какой-то момент прибавилась бессонница. И если Ира на минуту забывалась, снились ей страшные морды зверей, похожие на отчима.

Она жила в Подмосковье. Об отце ничего не знала, бабушка умерла рано, дед и пьющая мать составляли всё её семейство. Когда Ирине было 12 лет, родительница вышла замуж. Отчим хорошо относился к синеглазой, не по годам развитой, девочке. Он был дальнобойщиком, пропадал неделями и месяцами. Однажды, вернувшись домой и, увидев, что сожительницы нет, бросился на Ирину. Сначала она подумала, что он шутит и играет с ней, но когда оказалась под горой мышц и дико искаженным от страсти лицом, онемела.

Сколько продолжалось её беспамятство, не помнила, только вдруг почувствовала, как мужчина дёрнулся всем телом, и тут же раздался пьяный визг матери. Больше Ира отчима не видела. А через некоторое время пьяницу лишили материнства, а девочку забрали в детдом. И связь с родительницей прервалась навсегда.

В седьмой класс она пошла уже там. Училась только на пятёрки, преподаватели не могли ею нахвалиться, а вот одноклассники сторонились девочки. Вернее, она окружила себя непробиваемым щитом, никого к себе не подпускала. Все её время уходило на книги и одинокие прогулки по большому запущенному парку детского дома.

– Смотрите, смотрите, опять наша барынька гуляет, собачки ей не хватает! – язвили одноклассники. Но она не обращала внимания на эти слова, и даже услышав – не слышала: в её теле и душе жила ещё одна Ирина, о которой никто не знал правды, и которую она тщательно оберегала от всего мира. Та Ирина была жестоко ранена и беззащитна.

Но в одиннадцатом классе она влюбилась. И все увидели, какая у неё прелестная улыбка, чудные завитки белокурых волос. Но самое главное – глаза: словно озера, которые весной очищаются ото льда. Её избранник был застенчив и немногословен, хотя физически развит и начитан. Им было хорошо вдвоём. Гуляя теперь по парку на пару, Ирина улыбалась встречному солнцу, зелёной травке, первым весенним цветам и совсем забыла о своём болезненном, изнуряющем состоянии. Ночами она не давала себе уснуть, а всё мечтала, как окончит институт, выйдет замуж за Володю, как родит мальчика и девочку. Мыслям из прошлого она не давала проскользнуть в голову даже на минуту. И всё было прекрасно. Но когда после выпускного вечера Володя робко расстегнул пуговицы на её блузке, которую Ира успела переодеть вместо бального платья – она превратилась в натянутую струну. А когда его руки стали возиться с молнией на её джинсах, словно проснулась, грубо и сильно оттолкнула его обеими руками и бросилась бежать. Бежала до тех пор, пока не упала, и лежала без сил на холодной земле словно окаменелая – и внутри, и снаружи. Утром следующего дня покинула детдом, ни с кем не попрощавшись.

Со своим «золотым» аттестатом Ирина поступила на бухгалтерские курсы и по окончанию была принята кассиром в один из коммерческих банков Москвы. Полным ходом шла перестройка, и девиз работодателей был один: молодость и внешность. Кроме того, девушка с первых шагов показала исключительную смекалку, профессионализм, несмотря на то, что только-только начала работать. Вскоре её повысили, сделали начальником отдела.

В банке, как и в детдоме, она всех сторонилась, что сначала удивило, в основном женский коллектив, а потом решили, что девица слишком задрала планку, и перестали обращать на неё внимание. И только начальница, пожилая уже женщина, Валентина Сергеевна, внимательно присмотревшись к ней, как-то сказала:

– Ты больна, девочка, тебе нужно к хорошему специалисту обратиться.

Ирина и сама чувствовала, что к душевной боли добавляются физические. Пугало её и то, что коллективу, друзьям она предпочитает одиночество. А ведь ещё Заратустра говорил: «Человек тогда здоров и счастлив, когда душа и тело едины».

И начались хождения по мукам, то есть по врачам: терапевт, невропатолог, гастроэнтеролог, кардиолог и так далее.

Все анализы были прекрасны, все специалисты, привыкшие лечить по лабораторным бумажкам, твердили, что по их части девушка совершенно здорова, и отправляли к другому специалисту. В конечном итоге один из них дал ей направление к психотерапевту.

Здесь её сначала встретили с добрыми советами попить успокаивающие травки, заняться физкультурой, больше бывать на воздухе. Она смотрела на врачей исподлобья и уходила разочарованная. Но потом возвращалась снова и снова, потому что всё больше и больше становилась похожей на человека, загнанного в угол и не знающего, как из него выбраться.

И тогда психиатры внимательнее присмотрелись к ней. Ирине стали ставить диагнозы: астенический синдром, невроз, маниакально-психологический синдром, вегето-сосудистая депрессия, неврастения. Наконец положили в стационар, где продержали несколько месяцев.

Глава XII

Ирина сделала шаг вперёд в открывшуюся перед ней дверь и услышала за спиной, как в замке поворачивается ключ. Впереди тянулся длинный, мрачный, пустой коридор. Всё было как в тумане, нереально, и только сердце стучало так громко, что казалось, его слышала широкая тётка в сером халате, которая деловито помогала снимать с девушки одежду. Затем она залезла ей в голову, остригла ногти и запихнула под душ, сунув в руки шампунь и мыло «взаймы».

После водных процедур её завели в кабинет старшей медсестры, где забрали деньги, заставили снять золотые украшения, вытряхнуть из сумочки лекарства, парфюм. Все это было сложено в пакет и спрятано в сейф. Составленную опись изъятого, Ира, ничего не видя, как в тумане, собственноручно подписала.

Когда все процедуры были выполнены, новенькой предложили на выбор две карантинные палаты. Ей было всё равно, и она выбрала правую. Её кровать стояла возле двери и была заправлена больничным бельём некогда белого цвета. Ира откинула одеяло, легла и закрыла глаза. Но ненадолго. Вдруг послышалось чьё-то бормотанье, переходящее во что-то сродни пению. Звук приближался всё ближе и, открыв глаза, девушка с тупым удивлением увидела склонившуюся над ней пожилую женщину, которая не только издавала звуки, но и разодрала подушку и разбрасывала перо и пух вокруг, в том числе и на Ирину. Она не испугалась, но ей стало мучительно больно и обидно, и девушка заплакала. Сбежались медсестры, санитарки, уложили сопротивляющуюся старушку на кровать на «вязки», а Ирине предложили перейти в другую палату. Она покорно поплелась за санитаркой, ни о чем не думая, ничего не воспринимая.

Следующую неделю девушка, практически, не помнила: в полусне принимала лекарства, широко раскрывая рот, чтобы медсестра шарилась в нём, убеждаясь, что таблетки проглочены; часами лежала под капельницей, пошатываясь, брела в столовую, держась за стенку, что-то ела. Потом, едва добравшись до кровати, спала, спала, спала.

Через неделю либо организм привык к антидепрессантам и транквилизаторам, либо дозы были уменьшены, но Ирина стала адекватно воспринимать окружающее. Правда, во рту сохло и язык заплетался, но это её не очень волновало. Она часто пила воду и почти ни с кем не разговаривала. Даже внутренний монолог, который сводил с ума, приумолк. В душе было темно и пусто. Часто болела голова. И не только: казалось, ноет каждая клеточка тела, каждый нерв, который у здоровых представляет из себя нить разной длины, а у больных – спираль. И задача врачей распрямить его. Так они объясняли на обходах любопытствующим новичкам.

Контингент больных был, практически, один и тот же. Люди болели по 20–30 лет. Часто встречались и знали друг друга. Общались прошедшие курс лечения, но страдали больше или меньше, постоянно проходя профилактику на дневном стационаре.

Через месяц Ирине стало лучше, но равнодушие к жизни, отсутствие здоровых человеческих эмоций подвигли врача к дальнейшему лечению. Её выписали только через три месяца. И, закрывая за собой дверь неврологического диспансера, за которой прошёл отрезок её жизни длиною в четверть года, она дала слово никогда не возвращаться туда. Тем более, что здоровой себя не почувствовала: тогда Ирина ещё не знала, что болезнь эта неизлечима. Она решила выбрать иной путь – экстрасенсы, маги, целители, гадалки… Но и тут её ждало разочарование.

Тогда она обратилась к литературе: Луиза Хей, Лууле Виилма, Владимир Леви, Алан Чумак и многие другие твердили практически одно и то же: чакры, карма, мантры, аффирмации. И давали стопроцентные гарантии успеха. Кроме того, нужно постоянно повторять: «Я здорова, я здорова, я здорова…».

Испробовав всё и поняв, что это полная чушь, девушка решила узнать о своей болезни с научной точки зрения. К тому времени ей стали ставить рекуррентное депрессивное расстройство.

На сайтах в интернете оказалось более чем достаточно информации на тему о нервных и психических заболеваниях. Она узнала, что болезнь её плохо изученная, практически неизлечимая, что ею болеют 12 процентов населения земного шара и 48 процентов склонны к заболеванию. Но главное – депрессивным больным, кроме как на себя, надеяться не на кого, даже если у них есть хорошие психиатры и постоянное медикаментозное лечение.

И Плюшевая решила жить одним днём. Часто антидепрессанты заменяла шампанским, но алкогольной зависимости подвержена не была. В какой-то степени ей это помогало, но сумные мысли мешали видеть вокруг светлое и радостное. Просыпаясь по утрам, она с нетерпением ожидала вечера.

Лежа в постели, искала выход и не находила. Иногда депрессия сама отступала на неделю, месяц. Но это её не радовало: она знала – страшный зверь вновь вернется. Однако именно в эти моменты ей хотелось общаться, хоть на время избавиться от душевной тоски. И она, прекрасно владея компьютером, стала общаться «ни с кем»: Ирина поняла, что её коллегам и знакомым совершенно неинтересны её проблемы. А виртуальном мире, может, кто-то есть такой же, кто откликнется, поддержит, подскажет. Но самое главное – это будет кто-то невидимый, кому можно говорить, что угодно, а он ответит или нет, поймет или нет, это уже его дело. Но даже в никуда, взяв псевдоним «Плюшевая», она писала завуалировано и несколько вычурно: «…Я не знаю нужных знаков, чтобы рассказать о том, как внутреннее эмоциональное давление сравнялось с внешним… Хотя я не уверена, что это хорошо…, но когда дисгармония берёт верх, меня грозит то ли разорвать от повышения внутреннего, то ли окончательно сдавить высоким внешним…».

Глава XIII

Ольга стояла у окна и смотрела на улицу: октябрь набирал обороты, щедро раскрашивая разноцветными красками деревья и кустарники, цветочные клумбы.

Осень в южном городе прекрасна: чуть душноватый, напоённый запахами плодов и овощей воздух, обволакивал, обещал долгую солнечную погоду. Так оно, практически, и бывало каждый год. Но странно: хотелось повернуть назад и догнать лето – пыльное, изнуряющее жарой. Это, наверное, потому, что жалко расставаться с прошлым, совсем, совсем недавним, но безвозвратно ушедшем. Впрочем, чем старше становишься, тем быстрее летит время. Когда она была в Никиткином возрасте, учебный год длился вечно, а уже одиннадцатый пролетел незаметно.

Да… только вчера было 32, а уже завтра будет 33. Не успеваешь на чем-то сосредоточиться. Умно в песне поётся: «Лишь только миг между прошлым и будущим, лишь только он называется жизнь…».

Ольга села за компьютер, быстро пробежала несколько сайтов и тормознулась на ЖЖ-дневнике Плюшевой.

«Когда нет корней, вся надежда на костыли и подпорки, которые ищешь и частоколом себя окружаешь. Но лень и беспечность – вторая натура человека. Плюёшь на технику безопасности в уверенности, что этот костыль самый непоколебимый в мире, ось земная, незыблемая. Но тут пробегает мальчик-ангелочек и пинает твой костыль совсем не со зла. А ты падаешь после такого форс-мажора в грязь, ручками машешь, воду разбрызгиваешь. Вокруг машины сигналят, прохожие высказывают гражданскую позицию. «Ну, как же можно? Взрослый человек, а так себя ведёте? Немедленно поднимайтесь и не валяйте дурака!». Другие просто уговаривают: «Вставай, простудишься, хуже будет!» А ты… и встать бы, понимаешь, надо, но опереться не на что. Да и сил уже нет. Как и средств на новый костыль, старый-то вдребезги вместе с тобой!».

Закончив читать, женщина почувствовала тяжесть на душе: ей были понятны и близки эти чувства. Она давно уяснила, что третье тысячелетие началось с мировых потрясений: цунами, землетрясения, пожары, войны, извержение вулканов, кораблекрушения, авиакатастрофы и многое другое, что может привести к гибели планеты. И поскольку мы – дети Космоса, в каждом из нас есть разрушительные клетки. Они совершают в организме то, что природа на Земле. Но самое страшное, что в мире высоких технических достижений, больших продвижений в медицине, остаётся много неизлечимых болезней.

– Да, но с чего это вдруг пришло мне в голову? – задала себе вопрос Ольга.

Ирка, её запись в дневнике, что же ещё? Молодая, красивая, умная женщина – и вдруг такие мысли? Она хотела тут же отчитать её как следует за крамолу в голове, но зазвонивший мобильник прервал «философские размышления».

– Привет! – узнав голос Павла, Ольга обрадовалась. – Ты вернулся?

– Да, я звоню из дома. Надо встретиться.

Голос у него был усталый и какой-то встревоженный.

– Заезжай за мной в 18 часов. Пока будем торчать в пробках, успеем обо всём поговорить.

– Хорошо. Жди.

Женщина признавала, как и Павел, что у них отличные отношения. И считала потому, что они были разные. Он – неуязвимый, она – вспыльчивая как спичка. Он – правильный, она – человек настроения. Таким образом, дополняя друг друга, им было интересно общаться. Ольга даже пыталась вникнуть в его работу, а он интересовался её. Виделись они достаточно редко, чаще общались в интернете. Но если встречались, им было о чём поговорить.

…Павел показался Ольге, как и его голос, немного уставшим, лицо осунувшееся.

– Она больна. И серьёзно.

– Кто? – не поняла спутница.

– Плюшевая…

– Да ну! Нормальный человек, адекватный, умный.

– Всё так, Оленька, мне трудно говорить об этом, а тебе слушать. И всё-таки, знаешь ли ты, что психология, как отдельный раздел медицины, начала развиваться только в пятидесятых годах прошлого столетия. Что можно за это время сделать? Природу многих психических, неврастенических заболеваний ещё не знают к чему отнести: к органическим ли, функциональным заболеваниям. Не могут с точностью сказать – они полярные состояния друг друга или взаимосвязаны? Я могу прочитать тебе лекцию на эту тему. Но будет тяжело и тебе, и мне. Поэтому ограничимся тем, что ты мне как специалисту поверишь. Мне хотелось бы ей помочь. Но мы так далеко друг от друга. И даже не это смущает. Больше волнует то, что она, кажется, влюблена в меня.

И тут Ольга всё поняла. Вчера они с Ириной общались онлайн, и девушка с восторгом сообщила, отбросив в сторону свой «эзоповский» язык, что влюблена. Он замечательный, неподражаемый, единственный в мире. Теперь у неё появилась цель в жизни – ОН!

Кузьминых растерялась. Что сказать Павлу? Не хотелось быть любопытной сорокой, но он сам вызвал её на разговор. Она об этих отношениях ничего не знала и осторожно спросила:

– Между вами было что-либо серьёзное?

– Нет, конечно. За кого ты меня принимаешь? Увлечь бедную девочку в омут с головой, а потом бросить и уехать за тысячи километров!? Я на это не способен.

– Я твои способности хорошо знаю, но все-таки попытайся объяснить, в чём проблемы Плюшевой?

– Понимаешь… – Павел на минуту задумался, а затем, подбирая слова, начал говорить. – Она пережила большой стресс… Не сейчас, а давно, может быть, в детстве. И попытки всё держать в себе, задавить весь негатив привели к развитию глубокой депрессии. Не к той, которые во времена Пушкина назывались сплином, когда светские бездельники хандрили недельку-другую, а к той, которая, особенно в своей нижней точке, очень похожа на состояние «потери души». Объяснить это почти невозможно. Это понятно только тем, кто болен этой болезнью. Высоцкий временами переживал подобное. Помнишь? «Я повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты…». И вот эта чернота и пустота, как липкая паутина, опутывает человека. Остается только боль сердца, желудка, головы, по каким причинам человек не хочет ни с кем встречаться, боится выйти на улицу. И только мысли о смерти преследуют, не отпускают ни на миг. Кажется, что это единственный выход из положения…

– Павел, ты нарисовал такую страшную картину, – поёживаясь, перебила Ольга.

– Нет, милая, тебе, жизнелюбу, просто не понять такого состояния. И, дай Бог, чтобы ты не узнала его никогда.

– Но ты бы мог ей помочь?

– Да, наверное, но у меня не было времени. А теперь между нами тысячи километров. Кроме того, её влюбленность меня беспокоит.

– Да-а-а…

Ольга не знала, что ответить другу на это. Просто поняла, что и у психотерапевтов бывают ситуации, когда они теряются и им нужна помощь или, на худой конец, добрый совет. А его не было, более того, Ольга не хотела говорить Павлу, что Ирина уже сообщила ей о своей любви. Правда, она не назвала его имя, но не нужно было быть гадалкой, чтобы понять, о ком идёт речь. И женщина перевела разговор в другое русло. Тогда даже она не догадывалась, какой крутой вираж может сделать судьба.

Глава XIV

Уже вторую неделю Никита ходил в школу, в пятый класс. Первый год в среднем звене. Вообще-то учительница говорила, что Кузьминых мальчик способный, коммуникабельный, но мать всё равно волновала его дальнейшая школьная судьба. Это сейчас, на данный момент, «маленькие детки – маленькие бедки». Но об этом Саша не хотел даже думать:

– Мальчик нас не огорчал, надеюсь, так будет всегда.

Была суббота. Ольге предстояло перестирать кучу белья. Конечно, эта процедура в наше время облегчена автоматом, поэтому она одновременно делала ещё десять дел. Тем более Саша укатил на рыбалку, сын в школе, Ося, двенадцатикилограммовый кот-британец, похрапывал на любимом месте в кресле.

Вдруг зазвонил мобильный. Хозяйка отключила утюг, взяла трубку и услышала незнакомый голос. Девушка представилась:

– Я – Плюшевая.

Ольгу почему-то взволновал звонок: хоть и обменивались номерами телефонов, но общались через интернет, и виртуальная подруга впервые услышала её грудной голос.

– Здравствуй, Ириша, какая погода в Москве? Как себя чувствуешь?

Она засмеялась:

– Я прекрасно себя чувствую. Какая погода в Москве не знаю, а у меня такая же, как у тебя.

Ольга не поняла:

– Как это?

– Очень просто, я в вашем городе, приехала на постоянное место жительства. Неужели не рада?

Собеседница растерялась окончательно, с трудом вникая в смысл сказанного. Для неё было непонятно, как можно все бросить и приехать в незнакомый город. Это было равносильно тому, как отправить письмо на деревню дедушке. А в трубке послышался грудной голос:

– Встретимся?!

Стряхнув оцепенение, Ольга сказала:

– Конечно. Где и когда?

– Ну, ты же лучше город знаешь!

– Хорошо, слушай…

Они узнали друг друга сразу, хотя ни разу не встречались. Почти одинаковые ростом, только Ольга в теле, а Ирина стройная, с фигурой гимнастки. Женщина обратила внимание на пышные волосы москвички, капризно завивающиеся в локоны, её чистые, синие, но холодные глаза, И при светлых глазах и волосах тёмно-каштановые высокие брови. На лице ни грамма макияжа. Ольга же, наоборот, перед встречей побывала в косметическом кабинете, уложила волосы, подправила брови, глаза сделала выразительными и очертила пухлые аппетитные губы. Остаться незамеченными они не могли.

– Что, красотки, застыли? Заходите в кафе! – прозвучал сзади весёлый мужской голос. – У нас не обижают красивых женщин.

Подруги словно проснулись.

– Здравствуй, – серьёзно сказала Ирина.

– Облобызаемся, что ли, – весело ответила Ольга и обняла девушку, почувствовав знакомый запах Givenchy. Улыбнулась и гостья, показав ровные белые зубы.

Они выбрали столик у окна:

– Что будем пить: мохито или дайкири? – спросила Ольга.

– Я вообще-то не очень люблю коктейли, разве только маргариту…

– Пожалуйста! Официант, нам мохито и маргариту, пару круассанов и фрукты.

Тот молодой человек, что приглашал их в кафе, мигом обернулся и выполнил заказ. Девушки, забыв поблагодарить его, всё так же молча рассматривали друг друга, не зная, с чего начать разговор. Наконец Ольга спросила:

– Ты где остановилась?

– В гостинице.

– Надолго?

– Хочу осень встретить в жёлто-клёновом аллейном раю. Куплю раскладной стул и буду сидеть, когда устану любоваться красотой вашего города. Буду ходить в коричневых брюках в обтяг на размер меньше, отращу волосы и как стиляга пить дешёвое местное пиво. Через полгода на нервах, макаронах и корейской моркови похудею килограммов на десять. От меня останутся только глаза и жопа, тогда в долг куплю алое платье на бретельках и с открытой спиной, достану из камуфляжного рюкзака трепетно хранимые сандалики и буду знакомиться на предмет поужинать.

Ольга рассердилась, но сдержалась:

– Ирочка, ты в своем репертуаре. Ну, не в дневник же пишешь, а с живым человеком разговариваешь! Кстати, почему Плюшевая?

– Имею подарок – плюшевого зайца, мне его коллеги на день рождения подарили. Я прижала его, и он коснулся моих лохматых локонов. И кто-то сказал: «Теперь у нас двое «плюшевых». Так и прижилась кличка, а когда в интернет вышла, менять не стала.

Она допила свой коктейль и попросила повторить.

– А когда мы с Павлом и Маратом встретимся? – как бы невзначай спросила гостья, ожидая свой коктейль.

– Давай дождемся воскресенья, созвонимся и съездим в горы, я там хороший ресторанчик знаю, – закинула удочку Ольга.

– Но сегодня только понедельник! Так долго ждать? И не хочу я никакого ресторана, хочу просто познакомиться с виртуальными друзьями! – в открытую чуть не впала в истерику Плюшевая.

– Хорошо, хорошо! Сегодня я в первую смену работаю, а завтра пойдём ко мне в гости. Сын у меня на пятидневке, муж улетает в Лондон на какую-то конференцию. Тогда конкретно и договоримся.

– Ты позовёшь и ребят? – осторожно спросила Ирина.

– Нет, извини, у меня очень ограниченное время, поэтому посидим в чудесном сквере, который рядом с моим домом, ок?

– Ладно, у вас такая прекрасная осень, что с улицы уходить не хочется.

Глава XV

Ольга поднялась в квартиру, села на диван и взялась за голову. Что делать? Раньше, когда Плюшевая была далеко, советовать и выдвигать гипотезы было просто. А теперь? Как можно всё бросить и уехать в незнакомый город, где нет ни одного родного человека, кроме парочки виртуальных друзей. «Я виновата, я познакомила, подтолкнула их друг к другу. А что теперь делать? Павел женат, у него двое детей, прекрасная жена. Он серьёзный, известный в городе человек. Боже, что я наделала?! Срочно позвонить Лизину. Да, надо! Но сначала схожу на балкон, покурю».

Однако не успела Ольга вытащить из пачки сигарету, как вдруг… Труба. Настоящая, звонкая, выводит трепетно и протяжно «O sole mio». Вспомнила детство, Робертино Лоретти! А музыка гремит! Кинула взгляд на часы: 2:22. Муженёк в другой комнате спит, ему завтра утром рано лететь в Англию. А она никак не поймёт, откуда музыка. Наконец, дошло: это с улицы она доносится. Стены в домах как картонные, слышно всё, будто сидишь в консерватории. И тут мощное крещендо накрыло последними аккордами и… стихло. А женщина на балконе мучается – это кто-то серенаду кому-то исполнял под окном, или милостыню просил?!

И тут будто по голове стукнуло: нашла о чем думать? Срочно надо звонить. Но глухая ночь? Что будет, то будет, другого выхода нет. К счастью, Павел был в интернете и вышел на её первый сигнал в «аську».