Читать онлайн Валера бесплатно

Валера

Глава 1

Есть чё-то особенное в посёлке Муторай. Местные угорают, типа «мутный рай». Я с корешем добазарился так клуб выкупить и назвать. Ну, когда бабки замутим. А когда эти бабки замутим – уже никакого Муторая не будет. Об этом местные уже давно говорят.

Посёлок меньше, чем военные заслуги проспиртованного деда. Полтора квадратных метра на пятьсот пятьдесят душ. Я знаю каждую здешнюю собаку, но что более важно – каждая здешняя собака знает меня.

Преследуя двух девятиклассников этим солнечным днём, я жую табак во рту. Эти додики в шапках-пидорках опасливо оборачиваются и шушукаются, покрепче вцепившись в лямки своих рюкзаков. Вряд ли они знают, как я выгляжу, но моё имя уж точно слышали.

Сплюнув пережёванный снюс, я прибавляю шагу и прохожу мимо, когда они притормаживают на пустой остановке. Ссыкуют завернуть в подворотню. Хорошо их всё-таки воспитали мамашки. Может, и выживут в Муторае.

Быстро потеряв интерес к школьникам, я пересекаю дорогу и захожу в магазин. Мой выбор остаётся неизменным вот уже несколько лет подряд с тех пор, как закончил школу. А школу я закончил лет пять назад.

Открыв холодильник, я вытаскиваю жигулёвское и сразу иду на кассу.

– Как житуха, Люб? – спрашиваю я.

Взрослая тётка с перегидрольным каре отвлекается от рассортировки товаров и окидывает меня хмурым взором. Так все глядят, кто в Муторае отбывает от десяточки до пожизненной. Мы называем это «дохлый взгляд». Люба пытается скрыть его, ежедневно измазывая веки яркими радостными тенями, но нихуя лучше от этого не выглядит.

– Ты охуел? – отвечает она чуть погодя, тяжело пыхтя, пока поднимается с корточек на ноги. Лишний вес мешает ей быть девочкой, которой она так отчаянно пытается казаться вот уже шестой десяток. – Какая я те Люба?

– Любовь? – Я обнажаю зубы. Продавщица закатывает глазища и лениво машет рукой, которой может нокаутировать меня не напрягаясь.

– Сигареты нада? – спрашивает она тоном недоступной девицы.

– Надо, – киваю я. – Дашь в долг?

– Даст в долг тебе сверстница, – цокает Любка. – Это не дешёвый бордель, Валер, а магазин. Денег нет – полож пиво на место и дуй в пизду.

– Да на пиво-то я принёс. – Вытащив из кармана мятую купюру, я протягиваю её Любе. Та сразу же выхватывает её из моей руки и пробивает банку. Только после этого она начинает считать сдачу, ловко орудуя длинными ногтями с облупившимся лаком. Мои деньги звенят в монетнице. Люба раздражённо захлопывает кассу.

– Как батя поживает? – любопытствует она, хотя в её голосе больше недовольства, чем интереса.

– Опять в запое, – честно отвечаю я и несколько раз дёргаю за кольцо. Пиво шипит и пенится. Я делаю первый глоток и блаженно выдыхаю. В этой жизни пока ничего лучше не придумали. Расхваленный секс – хуйня по сравнению с этим. Я продолжаю свой рассказ: – Позавчера белку словил. Бродил ошалелый и ёбнулся в люк. Его с утра вытащили, а он обматерил всех и ушёл дальше бухать с собутыльниками.

– Ясно, – хмыкает Люба и отворачивается.

Я и сам не планирую с ней трепаться. Мне есть с кем обосрать своего отца-неудачника.

Сделав ещё пару глотков живительного жигуля, я двигаю на выход.

Несмотря на знойное солнце, ветер дует изо всех сил, поднимая пыль на дорогах и многочисленный мусор, который отсюда не вывозят. Муторай тонет в отходах. Не только производственных, но и человеческих. Сюда в здравом уме не переезжают, и здесь не задерживаются, если на руках появлялись бабки. А бабки в Муторае найти тот ещё гемор. Вдоль теплотрассы стоит несколько заводов, где платят гроши. Вот и получается, что пацаны выпрыгивают из пизды за школьную парту, а после девятого (дай бог, если отсидят) пинком в армию, и сразу после – на завод. С завода домой – за бутылку – так до самой смерти. Я на завод не пошёл. У меня свой путь.

Стоя на пороге магазина, прямо сейчас я смакую пиво и наслаждаюсь видом: Лёха, Коля и Димон щемят школьников, оставшихся испытывать судьбу на остановке. Когда я преследовал их, то собирался предупредить, что на этой улице беспечно лучше не шляться. На ней живут не самые здравые пацаны, а именно: Лёха – Лысый, Коля – Пыльный и Димон – Беззубый.

С кликухами в Муторае не парятся. Достаточно провафлиться однажды или уродиться с дефектом – твоё имя сразу же перестаёт иметь здесь вес.

Я опустошаю остатки жигуля залпом. Нет, всё-таки что-то изменилось в этом пиве. Когда я учился в средней школе, оно было гораздо вкуснее. Сейчас же это просто закос под пиво, а на деле – ослиная моча с дрожжами.

Смяв банку, я иду через пустую дорогу. Где-то там, вдали, виднеется вяло плетущийся автобус.

Я знаю, что должен делать, и не собираюсь медлить.

– Слышь, гондон, у тебя жизни, что ли, бесконечные? – шепелявит Беззубый. Я отголосками улавливаю диалог этих утырков со школьниками, судя по всему, отличниками.

– Но у нас нет денег… – бубнит один из школяров.

– А мы ща проверим. – Лысый хватает одного из мальцов за воротник и начинает нещадно лупить по щекам. Мне никогда не нравился их подход.

Хоть я и ни разу не лучше, чем эти уродцы, но я хотя бы пизжу за дело, а не ради удовольствия. Только это отличает меня от них.

Некоторые в Муторае за глаза окрестили меня «плешивым», но это долгая история, как у меня появился шрам на брови. Другие робко шепчут, что я «справедливость».

Лично мне больше нравится прозвище, которое я получил в армии. Там меня звали ВАЛ. Потому что я делаю всё бесшумно и всегда попадаю в цель.

Смятая банка пива попадает Пыльному в голову. Только он из всей шайки успевает оглянуться, когда я уже лечу в их сторону. Пыльный перепугано вскрикивает и трясёт руками, тормоша Лысого. Тот поздно оборачивается. В его рожу прилетает мой гранитный кулак.

Я сшиб несчастного уёбка с ног.

Лысый воет от боли, пока двое других кидаются на меня. Судя по всему, сегодня в их карманах пусто: ни раскладного ножа, ни шокера, ножа-бабочки, перцовки, даже использованного баяна не вытаскивают, видать, притащились с труб после того, как замутили там пару водных. Их глаза красные от дудки, а движения смазанные. Я легко маневрирую и бью Пыльному с ноги в живот, после чего рукой велю школьникам сдристнуть. Пацаны чё-то тупят, переглядываются неуверенно и по-дурацки машут бошками, видать, в знак благодарности, прежде чем рвут когти.

– Плешивый, блять, – встав с колен, яростно приветствует меня Лысый. Судя по его виду, он совсем не ожидал меня здесь увидеть. – Какого хуя ты на нашем районе?!

– Это район Тараса. – Я гляжу на них тем самым «дохлым взглядом». Они пялят на меня аналогично, пока незаметно пошатываются в мою сторону.

– Да на хуй твоего Тараса, – огрызается Пыльный. – Пидорасы, вы оба… Сегодня отделаем тебя, а завтра его. Эту хуйню, – тыча в валяющуюся на дороге банку жигуля пальцем, он страстно обещает: – В очко тебе запихаю, богом клянусь.

– Думаешь, раз начал с мамкой в церковь ходить, бог тебе поможет? – усмехаюсь я. – Нехер было у соседей воровать, может, и пожила бы ваша бабка подольше.

– Заткни хлебало, мудак! – выкрикивает Пыльный и бездумно бросается на меня. Я отскакиваю, как теннисный мяч, и использую локоть, заезжая Беззубому в рожу. Но Лысый тоже успевает съездить мне по харе. Затем он начинает махать всеми конечностями сразу, чтобы ударить меня ещё хотя бы раз, а лучшее вообще сбить с ног и запинать. Знаю я их крысиные приёмы.

Я замахиваюсь посильнее и дёргаюсь на Пыльного. Он пытается прикрыться от меня руками, что я с самого начала целился ему под дых.

В итоге я выбиваю из его залежавшегося мятого шмотья всю пыль, которую этот уёбок копит уже хуй знает, сколько.

– Сука, гондон сра… – начинает хрипеть Пыльный, и я заряжаю ему ногой с разворота, чтоб заткнулся.

Из выживших на остановке остаёмся только я и Лысый. Он живучий засранец. Наверное, потому что здоровый.

Пока остальные лишь делают вид, что хотят меня отмудохать, а на самом деле просто нагоняют страху количеством и стараются не подходить слишком близко, Лысый отчаянно лезет на рожон.

Правильно говорят, что чем здоровее туша, тем меньше серого вещества в бардачке.

Лысый целится своими мясистыми кулаками мне в лицо, пока я херачу его ногами по корпусу, пытаясь зарядить в голову. Хватит нескольких ударов по его тупой лысой башке. Но у жирного, походу, ещё и бесконечный запас удачи.

Тогда я прибегаю к хитрости и ору:

– Лысый, Машка!

Лысый нервно оглядывается, а я пользуюсь моментом, внежданчик вломив ему прямо в голову. Его отбрасывает на лавочку остановки, и кореша сразу кидаются помогать ему подняться.

Как раз в этот же момент наконец-то подъезжает автобус. Дверцы распахиваются, и я захожу внутрь. Дверцы сразу же закрываются.

На меня за окном глядят три пары озлобленных глаз. Я языком проверяю целостность зубов у себя во рту. Все на месте.

Тогда я обнажаю их и вскидываю кулак, демонстрируя троим ушлёпкам средний палец.

– Оплачивать будешь? – раздаётся голос за моей спиной.

Я оборачиваюсь с недовольным видом. Не дают, блин, насладиться моментом.

– А то высажу, – угрожает водила.

Мне приходится опустошить карманы.

***

Шаркая по ковру с англоязычной надписью, я слушаю, как гремят бутылки на кухне. Я уже давно вызубрил эту песню, аж от зубов отскакивала.

Если в доме гремят бутылки – значит, батя привёл «друзей».

Мать терпеть не могла собутыльников отца, прямо на дух не переносила, и каждый раз жужжала у него над ухом, пытаясь подначить батю закодироваться. А потом мать умерла, геморо… чё-то там, инсульт, в общем. Отец совсем с катушек слетел. Стал выпивать не после работы, якобы расслабиться, а конкретно так забухал, и уже больше не просыхал. Даже не помню, когда я в последний раз видел его трезвым. Наверное, в тот день, когда он мотался за своими документами на работу – батю уволили за прогулы. Это было года два назад. Отец не пил полдня, и больше я его с тем вдумчивым взглядом и тихой, молчаливой скорбью не видел.

Пьют ведь как раз для этого – чтоб расхрабриться, оживиться, может, даже вытянуться, гордо расправив плечи. А все эти думы тягомотные ни к чему – я и сам их ненавижу, могут загнать в… как же говорила школьная училка… а! Депрессию.

– Валера! – раздаётся пьяный крик моего бати. Я безрадостно снимаю с себя кроссовки. – Валера, блять! – повторяет мой старик, и я иду на шум.

Когда я прохожу по узкому коридору, в ноздри мне тут же забивается дым.

В маленькой кухне сидит четверо… нет, людьми их назвать язык не повернётся. Все уже глубоко пропитые, с опухшими рожами и наполовину пустыми ртами, зато всегда занятыми либо сигой, либо бутылкой.

Маме я поклялся, что никогда не стану похожим на них, но, дав это обещание, ровно через год я попробовал своё первое пиво, а там дальше по накатанной. Один сценарий для всех и каждого. Но я-то считал, что я охуеть, какой особенный, и меня вся эта хуита не коснётся. Она просто испытывает меня, преследует в лицах близких людей и знакомых, чтобы я точно просёк, что особенный, и имел живой пример, как запускать себя не надо.

– Валер. – Глядя на меня потухшими глазами, батя ударяет кулаком по столу, и всё на нём гремит. – Где водка?

– Так вы ж выжрали, – отвечаю я, кивая на бутылку, что стоит на столе.

Поверх стола лежит разноцветная скатерть. Как умерла мать, так она там и лежит. Никто её ни разу не стирал. Красивая белая ткань с узорами превратилась в прожжённую пыльную тряпку, всюду виднелись следы от чашек кофе, разводы пролитых соусов, другой лабуды, крошки, кусочки пепла, экскременты пиршествовавших насекомых. Сплошная антисанитария.

– Ты чё, – выебнувшись на меня, отец пробует подскочить на ноги, но вместо этого лишь с трудом поднимается и покачивается. Кто-то из его товарищей начинает дёргать его за руки, чтоб успокоить. Я же стою неподвижно и гляжу в пустые глаза потерянного отца. В них отражается печальный дух Муторая, как в окнах пятиэтажных домов на самой окраине посёлка – свет горит, но дома никого нет. – Метнулся и купил мне водки, – с трудом проговаривая слова, требует отец.

– Но я только вернулся. Мог бы позвонить.

– А мне похуй, что ты только вернулся, – кричит батя, размахивая кулаком. – На кой чёрт я тебя выкормил, если ты нихуя для отца сделать не можешь?! Пошёл отсюда, и чтоб без водки я тебя дома не видел. – Сгребая мой воротник, он пытается толкнуть меня обратно в коридор, но так вышло, что отталкивается сам и заваливается на стол. Всё добро, что эти синяки туда сложили, сыплется на пол. – Вали нахуй! Придёшь без водки, и я тебя отделаю!

– Да пошёл ты на хуй, – устало выдыхаю я, вызвав у отца ещё больший гнев. Сил бороться с его пьянством нет, злости я уже не чувствую, а договориться не получится. С пьяным в жопу легче подраться, чем добазариться, а я не хочу брать грех на душу. Отец никогда не бил ни меня, ни мать, и это единственное, за что я его уважаю.

На матерном потоке бати я уплываю обратно в прихожую, но кроссовки не надеваю. Ограничиваюсь сандалами. Всё-таки лето на дворе. Носки есть и достаточно.

– Не ты меня, сука, выкормил, – запоздало отвечаю я и вываливаюсь в падик.

***

– Вчера Светка ему отсосала, – докладывает Стёпа и тычет пальцем в Тараса.

Мы греем кости на лавке за зданием администрации, пока младшая сестра Стёпы носится на детской площадке.

Лично меня уже задрало, что этот придурок вечно таскает мелкую с собой. Говорит, что её не с кем оставить. Мать его в пятёре работает, а отчим – дальнобойщик. Вот и приходится мириться с тем, что на наших пацанских слётах последний месяц присутствует Олеся. Сейчас она ещё ничё, терпеть можно, это даже весело. Но через пару лет Олеську разнесёт, и она, как и любая баба, превратится в сварливую кобылу. Это судьба каждой тёлки.

– У Светки ж этот, – вдруг вспоминаю я, выдыхая дым ноздрями вместе с продолжением: – СПИД?

– Какой, нахуй, СПИД, – рявкает Тарас, пихая меня в плечо. – Ты с дуба рухнул?

– А чё, – хмурюсь я. – Я слухам верю.

– Нет у неё такого, просто небольшое раздражение, – спорит со мной Тарас.

– СПИД, не СПИД, какая разница, всё щас лечится, – разумно подмечает Стёпка и продолжает: – Главное – это чтоб она не залетела. Ты ж гондонами пользовался?

– Не, я быстро высунул, – гордо заявляет Тарас, и мы со Стёпой ему молча завидуем. Светка была и есть самая ничёшная баба Муторая.

Тарасу повезло, он самый смазливый из всех знакомых мне пацанов, и при этом вымахал почти под два метра, да и подкачался после службы.

Вряд ли вы удивитесь, если я добавлю, что кличка Тараса весьма лаконично сочетается с его именем, хотя абсолютно незаслуженно.

В основном по кличке к Тарасу обращаются только завистники и обиженные пиздюки, у которых мы отнимаем деньги.

В отличие от Тараса, Стёпа ни рожей, ни умом похвастаться не мог. Зато Стёпа отлично умеет съёбываться, и ещё лучше он съёбывается от ментов или с разборок.

Мы знакомы ещё со школы. Чуть ли не за одной партой сидели. По воле случая – до сих пор общаемся. Вечерами устраиваем встречи у гаражей, туда ещё другие пацаны подтягиваются, но в остальное время мы тусим здесь, за администрацией.

– Смари, – пихнув меня локтем, суетится Стёпа. – Старуха пенсию посеяла.

Я гляжу туда, куда он указывает, и прищуриваюсь.

Действительно, прямо посреди дороги валяется толстый кошель, а от него медленно отчаливает хромая бабка.

Я зажимаю сигу в зубах и подскакиваю на ноги, широкими шагами приближаясь к своей добыче.

К сожалению, бабка слишком быстро разворачивается и ползёт обратно, так что мне приходится припустить.

Я оказываюсь первым и подхватываю кошелёк на ходу, сделав крюк, затем двигаю обратно к своим корешам.

– Молодой человек, – звучит скрипучий голос за моей спиной. – Молодой человек! – повторяет женщина, и я демонстративно закатываю глаза. Это пиздец, как веселит моих товарищей.

– Да, бабуль? – Я поворачиваюсь к этой старой кошёлке и прячу руки за спину.

– Кошелёчек-то мой отдай. – Подползя ко мне, женщина вытягивает руку и жалобно глядит в глаза. Но я ей не сочувствую. Сам едва концы с концами свожу, ничем не хуже любого пенсионера.

– Какой ещё кошелёк? – На моём лице отражается натуральное недоумение.

– Который поднял!

– Ах, этот кошелёк. – Я обнажаю зубы и высовываю руку с её кошельком из-за спины, протягивая старушке. – Пожалуйста.

Когда она тянется ко мне, я резко задираю руку. Я слышу, каким гоготом заливаются Тарас и Стёпа, и невольно улыбаюсь сам, продолжая испытывать старуху.

Она выглядит необычайно ошеломлённой. Судя по всему, неместная. Взгляд у неё незнакомый и повадки чужака, больше похожа на цыганку, хотя цыган я только по телику вижу.

Женщина не начинает орать и даже не пытается пригрозить мне тростью, просто молча смотрит на меня. Дура дряхлая. Я устаю с ней в гляделки играть и швыряю кошелёк ей в руку, но она роняет его на землю.

– Зря ты так, – тихонько лепечет старуха.

– А то чё? – хмыкаю я, убирая руки в карманы своих спортивок.

– Мало ли как жизнь обернётся. Сегодня ты хищник, а завтра жертва, – начинает нести старческую чепуху бабка, и я шумно вздыхаю, чтоб её перебить.

– Бабуль, если я вас обидел, свистните кому-нибудь из внуков. На месте порешаем. Досвидос. – Закончив разговор, я разворачиваюсь и иду навстречу своим товарищам.

Когда я наконец-то подхожу к ним, эти говнюки давятся смехом как ненормальные.

– Вот это страху навёл, Валерыч! Аж коленки дрожат! – заикаясь от ржача, произнёс Тарас. – Его боялась каждая бабка Муторая!

Я вытаскиваю одну руку из кармана, демонстрируя им ловко свистнутую из чужого кошелька тыщу рублей. Парни перестают угорать и начинают воодушевлённо выть от привалившей радости.

Тогда я мельком смотрю назад, но старухи там уже нет.

– Пошли, – радостно подскочив с лавочки, предлагает Стёпа. – Проставишься.

Мы все вместе двигаем в ближайший магаз.

Закупившись пивом, мы заодно берём пару пачек дешёвых сигарет.

Стёпа ненадолго пропадает, чтобы спровадить Олесю к соседке. У той как раз уже имелось три пиздюка, четвёртый погоды не сделает.

Спустя минут десять Стёпа возвращается и мы принимаем решение направиться в гаражи.

Над нашими головами стягиваются серые тучи. Не очень понятно, ещё день или уже вечер.

Дождь в наших краях льёт радиоактивный.

Стёпа говорит, что если провести под ним дольше тридцати минут, то на лбу выскочит огромный прыщ, который за месяц превратится в рог. Так было у его тёти за три дня до смерти.

– Здорово, – отсалютовав стянувшейся к гаражам дюжине пацанов, слово берёт Тарас.

Мы со Стёпой принимаемся молча жать руки всем подряд со звонким хлопком.

Нельзя сказать наверняка по лицам присутствующих, кому сколько лет. Все они выглядят молодыми стариками.

Когда ты начинаешь употреблять с двенадцати, к двадцати пяти от тебя ничего не остаётся – так говорила моя мать. Я разделяю её мнение и планирую бросить в двадцать четыре, но до тех пор у меня в запасе имеется ещё три года, чтобы как следует оттянуться перед скучным трезвым существованием.

Приземлившись на бордюр, я снова закуриваю. Меня в тот же миг, как стая коршунов, окружает компания из старшеклассников. Они по очереди стреляют у меня сигареты под разными предлогами.

Я расщедрился и отстегнул им четыре сигареты, но потом они начинают борзеть и мне приходится их послать.

– Слышь. – Я машу Тарасу, и тот прощается с каким-то типом, быстро настигнув меня. Он опускается на корты передо мной и вопросительно кивает. – У тебя было дело для меня, – напоминаю ему о том, что мы обсуждали по пути.

– Да? – удивляется Тарас, но вдруг догоняет. – А, да. Есть одно. Ты щас свободен?

– Ну, как видишь.

– Надо метнуться до гаража моего дяди. – Тарас вытаскивает из кармана ключ и протягивает его мне. – У него там залежи… кое-какого курева, ну, ты понял. – Он даже подмигивает, чтоб я точно понял. – Притащи сюда. Я нашёл пару клиентов. Выручку пополам поделим. Вернее, на троих – тебя, меня и дядю.

– Не люблю я это, – говорю я, полный сомнений. Иметь дела с дядей Тараса я не хотел по понятным причинам. У него дерьмовая репутация. – Ты же знаешь. Плюс менты здесь часто ходят, вдруг остановят.

– Да не парься ты, – нервно хохочет Тарас. – Сейчас уже восемь часов. Менты сидят дома, жрут пиво и смотрят поле чудес. Никто до тебя не докопается.

Я ненадолго задумываюсь. Вообще-то, это прямо-таки золотая жила. Но я не очень хочу влезать в мутные дела Тараса и его семьи, даже если знаю самого Тараса со школы.

С другой стороны, мне позарез нужны бабки. Я мечтаю то ли замутить свой собственный бизнес, то ли уехать отсюда, то ли и то и другое.

– Ладно. – Чужое предложение искушает как никогда. Лениво поднявшись с бордюра, я тянусь всем телом вверх, во все свои сто восемьдесят с хуем. – Как сумка выглядит?

– Обычная тёмная сумка. – Тарас тоже поднимается. – Внутрь глянь, не перепутаешь.

Я забираю у него бутылку пива с ключами и вместе с этими артефактами направляюсь вглубь гаражей.

Какое-то время я ещё слышу брань и разговоры парней, но вскоре всё затихает, а количество фонарей резко сокращается.

Дело в том, что этот чёртов гараж находится в самом конце гаражей. Там обычно происходили все самые жуткие преступления в Муторае. А в Муторае было всего три преступления, закончившихся летально. И я всё ещё надеюсь, что в новостных заголовках не появится четвёртого с моим участием.

Хотя выжранное за день пиво всё-таки прибавляет храбрости.

Бездумно шагая по тёмной улочке, я гляжу на номера гаражей. Все они выглядят как один: чёрные и синие, в большинстве своём поцарапанные каким-нибудь гвоздём, с нецензурной бранью на лицевой стороне.

Зря я всё-таки не уточнил у Тараса, сколько бабла он мне отвалит за этот поход. Вряд ли бы нашёлся ещё один такой смельчак, типа меня, что согласился бы переться туда в такое время.

Мои ноги освещает свет фар, и очко тут же сжимается. В пизду, думаю, я просто себя накручиваю.

Не сдержавшись, я озираюсь назад и изо всех сил прищуриваюсь. Сначала непонятно, кто медленно катится в конец гаражей так поздно ночью, но вскоре я распознаю в синей мазде нашего местного дока.

Он проезжает мимо меня и слегка улыбается одной стороной своего лица.

Этот тип часто возвращается в ночи, а рано с утра покидает Муторай, добираясь до ближайшего города, где работает фельдшером.

Выяснив, что в конце гаражей я буду не один, мне становится значительно проще жить. Я шагаю дальше смелее.

Очередная вспышка света у меня под ногами больше не настораживает.

Я продолжаю двигаться и раздумывать, на что потрачу свою долю. Мотор мотоцикла предупреждающе рычит у меня за спиной.

Я почти подхожу к нужному гаражу, когда слышу сзади свист, и рефлекторно оборачиваюсь с задранными кулаками. Но это мне не помогает.

Что-то рассекает воздух и влетает в мою башку, будто бита в арбуз, с таким, короче, похожим звуком, из-за чего всё вокруг заливает светом фар.

Я слышу крик, свист и удаляющийся рёв мотора. А ещё через пару секунд ощущаю отвратительное чувство, типа… когда ужасно тошнит, но проблеваться ты не можешь. В ноздри ударяет непривычно сладкий запах девчачьих духов. Я открываю глаза и резко сажусь, отталкиваясь от пола с задранными кулаками. Жадно вдыхаю воздух и гляжу по сторонам, полный злости и решимости ответить, но оказываюсь заложником непредвиденных обстоятельств: во-первых, меня всё-таки выворачивает; во-вторых, выворачивает меня в чьём-то коридоре.

Я блюю в маленькую бежевую сумочку, опираясь на стену. Но вместо нормальной блевоты из меня выходит только желудочный сок вперемешку с чёртовой аскорбинкой. Кучей аскорбинок.

Так хуёво мне не бывало уже очень давно.

Даже похмелье сейчас кажется раем во плоти, хоть и по-своему мутным.

– Что за хуйня, – вою я осипшим голосом и хватаюсь за голову.

На ней оказалось как-то слишком дохера волосни. Продолжая блевать, я провёл пальцами по всей длине. Патлы у меня аж до плеч, а то и ниже, но я зуб даю, что всю жизнь прожил бритый под троечку.

– Чё, бля… – Я вытираю рот рукой и пытаюсь прокашляться. – Чё? – Но нихуя мой голос не меняется. И рука, застывшая перед рожей, выглядит ужасно тощей. На запястье виднеется несколько шрамов, которых, нахуй, там быть не должно. Я начинаю судорожно искать зеркало взглядом. – Алё, блядь, – и яростно орать, чтоб жильцов побеспокоить или самому очнуться. – Выходи, сука, по-хорошему. – Топая по полу, я несусь прямо, куда глаза глядят, и начинаю распахивать все дверцы на своём пути.

Примерно на третьей я наконец-то нахожу сортир.

Залетая внутрь, я не выдерживаю и блюю в раковину. Спазмы в желудке не дают мне покоя. Я позволяю себе как следует очистить кишечник, завывая и скуля полусогнутый над этой ёбанной раковиной.

Только после этого я задираю башку, сталкиваясь взглядом с девчонкой в отражении зеркала.

Это тощая бледная поганка в очках. Вообще ничё особенного, мы таких в школе задирали. А девчонки вообще таким, как эта очкастая, тёмную устраивали, чтоб те жизни нюхнули.

Я часто моргаю, притягивая руку к своей роже, и хватаюсь руками за то, что щекочет мне лицо.

Очки в отражении смещаются девушке на лоб, а у меня резко ухудшается зрение.

Я возвращаю всё как было. Надеваю эти ебучие очки обратно на переносицу, продолжая молча глядеть в зеркало.

– Ты кто… – Звонкий женский голос вырывается из моей пасти вместо привычного баса курильщика. – Нахуй… – Я вдыхаю побольше воздуха, опуская ладонь себе на грудь. Она оказывается необычайно мягкой. И в паху я больше не чувствую того привычного натяжения. Там всё между ног проветривается. Как в две тысячи пятом, когда батя с матей возили меня на море и не парились с купальным нарядом.

Я обхватываю лицо в отражении зеркала руками и медленно выдыхаю.

Затем вдыхаю ещё раз, только нервно, и ору как резанный:

– Какого хуя?!

Глава 2

Верно мать говорила, алкоголь – не зло, а ловушка дьявола. Почти как доступная симпатичная тёлка с ЗПП. Достаточно рискнуть однажды, чтобы жалеть об этом остаток жизни.

Я натягиваю на себя что-то мешковатое, а из мешковатого в доме валялась только здоровая толстовка и затёртые спортивки. Мне жутко стрёмно во всём этом.

На всякий случай я накидываю капюшон и очки надвигаю как можно глубже на переносицу. Я бы предпочёл идти вообще без них, но без них я нихуя не вижу.

В таком виде я выперся на улицу.

Нагроможденные всюду бетонные высотки и кипящая жизнь припечатывает меня к стене панельного дома. На всю улицу гудит клаксон авто, кто-то с кем-то рамсит на ходу, по улицам рассекают электросамокатчики, скейтбордисты, и другая мистическая дичь большого города.

От суеты становится дурно.

Я забегаю в магаз, достаю первое попавшееся под руку пиво из холодоса и подхожу к кассе.

– Паспорт, – цокнула тётка с другой стороны стойки.

Я пялюсь на неё так, будто она полоумная. И действительно считаю её таковой, пока терплю снисходительный взгляд.

Немного погодя всё же продираю голос:

– Да ты чё? – и доброжелательно обнажаю зубы.

Она стоит в одной позе очень долго. Глядит на меня сверху вниз уставшим взглядом. И только когда эта жаба подхватывает мою бутылку и прячет под прилавок с невозмутимым видом, я догоняю.

Больше я не Валера. Рыжая тощая сучка ростом, дай Бог, метр пятьдесят. Хотя это всё ещё кажется мне каким-то алкогольным приходом.

Ну честное слово – такое дерьмо происходит только в турецких сериалах, которые любила посматривать маман, или в этих идиотских азиатских комиксах, на которые подсела половина девчонок в седьмом классе. Но не с пацаном, выросшим в Муторае.

– Продай, пожалуйста, – меняю тактику я, сбросив с себя капюшон. – Мне двадцать один, отвечаю.

– Паспорт, – по слогам повторяет женщина.

Я отчаиваюсь и складываю руки как во время молитвы. Трясу по-идиотски ладонями в воздухе, надеясь, что сработает.

– Войди ты в положение, ёбанный в рот, я в бабском теле! Прояви солидарность, курица!

– Вон дверь, – продавщица тычет наманекюренным пальцем куда-то мне за спину. – Катись отсюда.

Я начинаю злиться. Сквозь зубы цежу:

– Пошла на хуй. – И резко разворачиваюсь, врезаясь в незнакомого типа. Им оказался пацан в полосатой панаме, что выше меня на целую голову.

Он жутко улыбается и говорит:

– Девушке лучше не выражаться.

– И ты на хуй пошёл, – я рявкаю и двигаю дальше, задевая его плечом.

Дохуя умные здесь все. Меня это бесит до усрачки.

Выйдя на улицу, я, как зверь, озираюсь по сторонам в поисках подходящей жертвы.

Мне дунуть надо позарез, а лучше дунуть и выпить, а лучше всё это вместе в привычном теле. Но пока я хотя бы не дуну, подумать не получится.

Обнаружив свою цель, я бросаюсь к какому-то таджику и преграждаю ему путь.

– Чувак, – начинаю я, а сам слышу, какой у меня предательски хилый голос. Страху не внушить, не нагнать, ни черта не могу. Только руку протянуть и брови нахмурить. – Стрельни сигу, а?

Азиат окидывает меня ошарашенным взглядом и медленно достаёт свою пачку, не переставая пялиться.

– А чего одна? – говорит тот и вдруг улыбается. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не послать его к уже посланным гражданам. У меня нервы не железные и терпение на нуле, а тощая рука предательски трясётся. Но таджик наконец-то протягивает мне всё необходимое, и я без раздумий вынимаю сразу три сигареты из его пачки. – Как тебя зовут? – расспрашивает несчастный, совсем не уловивший моего молчаливого намёка.

– Валера, – я стараюсь придать своему голосу как можно больше металла. – Мы где?

– В каком смысле?

– Это чё за город? – нервно поясняю я.

– Москва.

Я киваю башкой несколько раз подряд, после чего драпаю с места. Общаться с представителем Азии у меня нет желания. Хотя он оказался самым полезным из всех тех, с кем мне уже довелось столкнуться.

Огонька я стреляю у другого прохожего.

Сидя на ступеньке под падиком, я наконец-то затягиваюсь, и… становится только хуже. Башка кружится уже на третьей затяжке.

Полный разочарований, я отшвыриваю бычок и пихаю руки в карманы толстовки. Там я нахожу кошелёк.

В кошельке пару тысяч рублей, фотка какой-то тётки (я предполагаю, что это мать сучки, в которой я оказался). Я зарываюсь глубже в кошелёк и обнаруживаю там права.

Эта находка сослужила мне хорошую службу. Теперь я знаю, что девку зовут Валерия. Удивительное совпадение. Я даже начинаю думать, что это нихера не совпадение, а какой-то реальный стёб. Но больше, чем то, что Валерия моя тёзка, меня впечатлило не это. Оказывается, Валерии двадцать пять лет. То есть это полудохлое тело с дряблыми мышцами, обожравшееся витаминами и никогда не державшее сигу в руках, старше, чем я. Мне становится смешно, и я позволяю себе заржать.

Прохожие ускоряют шаг, когда проносятся мимо. Наверняка думают, что я слетел с катушек. Мне и самому начинает казаться, что так и есть.

Насмеявшись от души, я резко бью себя по лицу ладонью.

Мимо плетущаяся бабка замирает от испуга. А я с закрытыми глазами сижу секунд десять, весь сжавшись, в надежде, что меня отпустит.

– Проститутка! – Гнусавый голос заставляет меня открыть глаза. Бабка ковыляет дальше и не сводит с меня глаз ещё секунд десять, пока ей не надоедает играть в шпиона.

Я морщусь от жаркой боли на щеке.

М-да уж, Вал, это конкретный попадос.

Поднявшись на ноги, я возвращаюсь в тот самый проклятый магаз.

На кассу я подхожу уже с корзиной, в которой лежит несколько бутылок пива, греча, куриное бедро и здоровый красный перец.

Мать всегда говорила, что до двадцати четырёх лет можно бухать безнаказанно и заправляться одними энергетиками. А что там после двадцати пяти – она не говорила.

Я считаю, что там, после двадцати пяти, жизни нет. Какая ж это жизнь, когда тебе приходится завязать с пивом и задумываться о фигуре, питании и здоровье. Тем не менее я планирую дожить минимум до сорока, а там как пойдёт.

– Паспорт, – корчит рожу обиженная кассирша.

Я достаю Леркины права и с важным видом тычу их тётке буквально в лицо. Затем наблюдаю, как эта неудовлетворённая жизнью женщина неохотно пробивает мои покупки.

– А говорила, что двадцать один, – хмыкает продавщица в ожидании денег.

Я пожимаю плечами и кидаю купюру на прилавок. Дождавшись сдачи, я покидаю злосчастный магаз и возвращаюсь в дом.

Мне нужен шестой этаж. На нём живёт двадцатипятилетняя девчонка по имени Лера. У неё все запястья в шрамах, и шмотки пахнут какой-то сладкой фигнёй. Она живёт одна в небольшой квартире, в которой ещё с порога ощущается какое-то паршивое уныние и тоска, даже если квартира выглядит весьма нехуёво.

Но всё лучше, чем тесниться в однушке с пьяным батей и его товарищами.

Я швыряю пакет и дёргаю колечко на бутылке пива. Следом на пол летит обувь, а затем и толстовка. В квартире пиздецки душно, как в накалённой пустой кастрюле.

Я открываю все окна, что смог найти, и плюхаюсь в кресло в гостиной.

Если так подумать, Лерка живёт как у Христа за пазухой. У неё есть телек, а на столе рядом с книжным шкафом лежит ноут. В кошельке, конечно, бабки не брызги, но всё равно больше, чем имею на кармане я в свои лучшие дни.

Потягивая пиво, я разглядываю комнату. Она ничем не примечательна, в плане… абсолютно скромная, без выёбистого декора. Глазу не за что зацепиться.

Посидев ещё немного, я поднимаюсь и совершаю обход. Сначала я захожу в спальню. Отыскав переключатель, врубаю свет.

Ладно. Стоит признать, что траходром у Лерки внушительный. Огромная двуспальная кровать с белым мягким и идеально застеленным пледом поверх занимает почти полкомнаты. Есть выход на балкон, на котором стоит велик, у которого сдуты колёса и одна ручка оторвана. На подоконниках расцветают кусты, очень много разных кустов.

Вообще-то, у меня на них аллергия. На какие-то одни из цветов, которые выводят дома. Но, видать, при переселении душ прошлые заслуги и слабости не учитываются. Как в игрухе, блин.

Кстати, как мне вообще это называть? Переселение душ звучит хуёво, но иначе никак не описать того, что произошло.

Пока я потягиваю пиво, стоя на балконе, мне становится всё более любопытно, а займёт ли Лера моё тело. И если займёт, то что делает прямо сейчас?

Эта мысль хорошенько нагружает меня, и уже ровно через тридцать секунд я стою напротив зеркала в прихожей с задранной майкой и приспущенными спортивками.

Любоваться нечем… Кожа да кости. Рёбра торчат, бёдер не видно, а вместо сисек – два соска.

Я рассчитываю, что всё это ненадолго. Что сбой в матрице, или типа того. Будет, чё рассказать пацанам.

Главное, чтоб эта дура плоскожопая не опозорила меня на весь Муторай. От одной этой мысли мне становится хуёво и физически, и душевно.

Но волнение как хуём сметает, когда врубается музон. Я двигаю искать источник шума. Классическая девчачья песня (типа Джастина Бибера, или кого там случают девчонки из столицы) рвёт динамик навороченного телефона.

Я воодушевлённо подхватываю айфон и гляжу в экран. Звонит некая «Лариса Овечкина».

Кашлем я продираю горло и прислоняю телефон к уху, предварительно шмякнув по зелёной кнопке.

– Алё, – говорю.

– Лера! – радостно взвизгивают на другом конце трубки. – Где тебя носит? – продолжает верещать Овечкина. – Нам пары поставили с десяти часов, а уже двенадцать тридцать! Приезжай скорее, иначе Александр Сергеевич снова будет на тебя гнать, – под конец она говорит уже тише. А я, стоя с трубкой у рожи, гляжу на банку пива, зажатую в моей руке. Мне как-то пофиг, что там у настоящей Леры и Александра Геевича.

Обычно в фильмах герои пытаются подстроиться под привычный ритм жизни человека, в чьём теле они оказываются. Но это не про меня. Я ни за что не буду плясать под чью-то дудку. В этом теле не побывает ни один хуй, и это тело будет жить жизнь, о которой я мечтаю с двенадцати лет. По крайней мере до тех пор, пока высшие силы не договорятся о примирении и не вернут мне моё собственное тело.

Я зачем-то задираю руку и тычу средним пальцем в потолок. Поддался моменту, наверное.

– Лера?.. – шепчет голос в трубке. – Пары начались! Ты где, блин?

– Передай Александру, что я его пару на хую вертел, – говорю Овечкиной и вешаю трубку.

***

Нет, хорошо всё-таки иметь свою хату. Жить в Москве. Смотреть телек, пока на сковороде жарится курица, и потягивать пиво. Нехорошо только то, что сигареты никак не идут. Но ничё, я научу Леру плохим вещам, которые, вообще-то, имеют и плюсы. В жизни полно приятных моментов.

Я кидаю взгляд на изрезанное запястье.

И неприятных тоже.

Хотя я никогда не смогу понять таких людей. Для меня это чистой воды показуха. Если б Лера действительно хотела покончить с собой, то действовала бы наверняка.

У нас в Муторае суицидников хоть отбавляй. Никого не удивят жмурики под окнами чудесным зимним утром. В основном люди замерзают по глупости, но знали у нас парочку стариков, которые выходили в мороз осознанно, будучи пьяными в зюзю. Лёгкий и безболезненный уход из жизни.

Я щёлкаю каналы и останавливаю свой выбор на каком-то телешоу. В нём старые кошёлки засирают внешний вид типичной жительницы Муторая. Я возмущён. Даже если они это заслужили. Все как под копирку, будто из журнала две тысячи десятого года: с тёмными крашеными патлами, собранными в тугой хвост, и тонкими острыми бровями, такими же крашеными, как и волосы, в узких светлых майках и тёмных не менее узких джинсах. На десять таких баб, дай Бог, найдёшь одну в платье. Но как-то пофиг, во что одета баба, если ты планируешь её раздеть. Лично мне нравятся блондинки, но в Муторае есть всего одна блондинка. И ей пока нет восемнадцати.

Я как-то собрал пацанов и уведомил о своих планах на неё, так что те, у кого котелок хоть немного варит, обходят её стороной.

Поглядев в экран телевизора ещё немного, мне быстро наскучивает деградировать.

Я спрыгиваю с кресла и двигаю на кухню. Надо проверить жратву.

Курица продолжает жариться, а греча вариться, в холодосе подмерзает ещё одна баночка пива, и моё настроение становится в миг лучше обычного.

Остаток дня я просто пялюсь в ящик, жру то, что приготовил, и настойчиво динамлю входящие звонки.

Кто вообще будет брать трубку в субботу?

Хотя для меня и будние дни являются выходными.

А вечером я внезапно обнаруживаю, что в холодильнике не осталось пива. Ваще-то это большая трагедия.

В Муторае у меня всегда припасено бухло на случай, если «прижмёт», или опохмелиться.

Я быстро собираюсь и выхожу на улицу.

В этот раз уличный шум меня не напрягает так, как при первом выходе в люди.

Я решаю не спонсировать магазин по соседству и отправляюсь на поиски супермаркета подальше и побольше.

Спустя минут пять скитаний на глаза мне попадается Дикси, в который я смело заруливаю.

Пока я брожу между полок, краем глаза замечаю шайку развесёлых пацанов, увлечённых шуточной перебранкой. Они трутся рядом и выбирают, что накатить сегодня одновременно со мной.

В любой другой ситуации я бы подключился к их празднованию, но у меня не то настроение. В большей степени из-за того, что теперь у меня между ног две дырки, а не одна, как я привык.

Затарившись необходимым пойлом, я выхожу на улицу и обратно двигаю сквозь дворы. Ещё не очень темно, но солнце стремительно шкерится за горизонт. Это моё любимое время суток, когда на улице резко начинает сокращаться количество любопытных зевак и уставших рабочих.

Шаркая по асфальтированной дороге, я размышляю, что теперь делать.

Не очень-то хотелось быть девкой остаток жизни, хотя бы потому, что я стопроцентный мужик.

Ещё меньше мне хотелось мириться с мыслью, что Лера теперь занимает место в моём теле. Вряд ли такая, как она, сможет сохранить мой авторитет. И всё же, чтобы приспособиться к обстоятельствам, мне достаточно разок хорошенько надраться. Именно это я и собираюсь сделать сегодня ночью.

В пакете у меня позвякивают два пузыря водки.

Думаю, на Лерин вес за глаза хватит полбутылки. Вторую я взял на всякий случай. Мало ли, Лера меня удивит.

Хотя с двух банок пива меня уже мажет как с полбутылки вискаря. Знатно, в общем.

Неожиданно я слышу свист позади себя, и рефлекторно оборачиваюсь.

В прошлый раз после подобного я оказался в этом дурацком теле, и мне не очень хотелось снова очутиться в ещё более беспомощной оболочке, например, каком-нибудь пиздюке или дряблом старике.

Но никакой опасности позади себя я не обнаруживаю. Только кучка тех пацанов, что затаривалась со мной в одном магазине. Я задерживаю на них расплывающийся взгляд. До меня медленно доходит, понимаете?

Я радостно жду этих типов посреди дороги. Но моя улыбка угасает с каждым новым свистом, в котором я читаю нехороший подтекст.

Мы с пацанами никогда не свистели девчонкам, чтоб позвать их бухнуть с нами. Обычно мы насвистывали им вслед по другой причине.

– А чего такая красивая и одна? – говорит один из них, быстро приближаясь ко мне.

Двое других обходят меня с разных сторон, образуя полукруг. Я поздно замечаю, что рядом ни души, кроме этих троих. Только какой-то чувак в светлой толстовке сидит на лавке у детской площадки, но он далеко, даже не заметит.

Ссыклом я себя не считаю, поэтому смело заглядываю в глаза одному из подсуетившихся пацанов. Но этот вонючий дятел начинает присвистывать ещё веселее:

– Так ты с характером?

– Малышка, – гогочет другой из этой же компании.

– Слышь, – резко отвечаю я. – Давай без этого. Я наизусть знаю все ваши фразочки и знаю, чё вы хотите.

– Да что ты? – Мне не нравится интонация, с которой меня спрашивает их главный.

– Идите с миром, пока вас не отпиздили.

Они вдруг начинают ржать как не в себя. Меня это конкретно выбешивает. Я делаю шаг к длинному и сгребаю его за грудки одной рукой, а другой замахиваюсь.

Но что-то идёт вразрез привычному мне сценарию.

Они без особых усилий подсекают мои ноги пинком, и я оказываюсь поставленным на колени, полный ахуя.

Если б Валеру увидели в подобном положении, то наверняка бы пустили скверные слухи. Но сейчас я не Валера. Я Лера. Тощая слабая девчонка, почему-то дрожащая от непривычного для меня ужаса. Это не моя реакция, одно я знаю точно – это реакция тела, в котором я заперт.

Осознание достигает меня крайне поздно.

Чьи-то руки со всей силой сгребают меня за шею сзади, и пока двое других типов мерзко посмеиваются, я слышу только отвратительный шёпот рядом с ухом:

– Не возникай, лапочка. – От него реально воняет. Он добавляет: – Твоё дело – раздвигать ножки.

– Отвали, – залупаюсь я, пробуя подняться. – Сучара… – Но нихуя не выходит. Чужая рука сжимается сильнее, припечатывая обратно к земле.

– Иначе зачем тебе столько бухла? – Этот уёбок тычет пальцем в мой пакет, уже давно валяющийся на асфальте, и из которого торчат бутылки водки. – Маленькая алкоголичка. Нажрёшься и запрыгнешь на первый хуй, который встретишь. Я сценарии таких, как ты, выучил наизусть.

Меня начинает потряхивать уже не от страха, а от злости. Я гляжу на бутылку водки и рассчитываю, как выхватить её незаметно, чтобы вырубить этого мудака. Желательно одним ударом, чтоб наверняка.

– Леха, осторожно!

Но всё решается само собой.

Чужое давление резко пропадает, и я хватаюсь за бутылку, подскакивая на ноги.

Когда я уже стою на ногах, злобно скалясь и занося пузырь для тяжёлого удара, в поле моего зрения попадает отскакивающий от земли теннисный мяч. Он прыгает ещё несколько раз подряд, а затем начинает катиться.

– Сука! – рычит ушлёпок, застывший напротив, но обращается не ко мне.

И я медленно оборачиваюсь, замечая только её задравшуюся укороченную толстовку светлого цвета, из-под которой торчит кружевная каёмка лифчика. Она подбрасывает новый мяч и с женской грацией, но мужской силой, бьёт по нему ракетой, целясь в ещё одного пацана.

Теперь от неожиданной боли взвыл второй.

– Я из полиции, – сообщает девчонка достаточно громко. – Видите. – Она тычет пальцем в конец улицы, где едва виднеется отделение полиции. – Забронировать вам койки на несколько суток?

Пацаны опасливо переглядываются, мечутся в сомнениях, не особо желая испытывать судьбу. Москвичи оказываются куда более благоразумными, чем парни в Муторае. Там уже бесполезно грозить полицией, если дело дошло до драки.

Напоследок один из этих мудаков пинает мой пакет и бросает в меня злобный взгляд. Я отвечаю ему тем же, продолжая крепко сжимать в руке бутылку. Если бы не эта девчуля, мой пузырь уже давно б летел в башку одному из них.

Банда лузеров удаляется.

На улице остаюсь только я и… она.

Она внимательно провожает взглядом отчаливающих ушлёпков, пока я беззастенчиво пялюсь на её короткие шорты и загорелые ляжки. Затем я поднимаю взгляд и ещё несколько секунд рассматриваю её милую носопырку и соблазнительный свисток.

Да пиздец, думаю, классная тёлка.

Блондиночка с каре и ракеткой наконец-то переводит свой холодный взгляд на меня. От этого я растерянно отвожу глаза и начинаю изучать свои ботинки. Хотя изучать там нечего, крохотные белые кроссовки с розовыми шнурками. Позорище.

– Ты в порядке? – спрашивает она, внезапно оказываясь рядом.

Я задираю башку и заглядываю в охуительные чёрные глаза, а сразу после опускаю взгляд пониже и… знаете, другие её глаза тоже ничего.

– Эй?

– Со мной всё ништяк, – храбрюсь я, сжав руки в кулаки и задрав их повыше. – Гляди. – Я кружусь перед ней юлой, позволив как следует рассмотреть себя. – Ни царапины! Такие додики мне ничё не сделают. – А затем я замираю и давлю широкую лыбу. Но мою спасительницу это не впечатляет. Я опять забываю, что больше не Валера, и мне резко становится грустно.

– Я рада, что всё хорошо, – неожиданно говорит она, а затем наклоняется, подняв мой пакет. Не обращая внимания на позвякивающие бутылки, она любезно протягивает его мне, и я послушно перенимаю пакет из её руки. – Тебя проводить?

– Нет, – решительно заявляю я. Ещё чего, девчонка будет меня провожать? Да ни за что. Вместо этого я предлагаю альтернативу: – Давай лучше я тебя провожу?

Но она вдруг усмехается. Беззлобно, но невероятно обворожительно и красиво, уголок её губы слегка вздёргивается. Она отрицательно качает головой и идёт собирать свои мячики, ничего мне не ответив.

– Как тебя зовут хоть? – кричу я ей, когда она беззаботно удаляется. Но вдруг притормаживает и кидает на меня очень странный взгляд.

– Светлана, – не повышая голос, отвечает она и отворачивается, продолжая идти.

– А я Валера! – кричу ей вслед. – Ой! Нет! Лера я, Лера!

Но Света больше ничего не говорит, даже не оборачивается, стремительно покидая место происшествия.

У моей спасительницы ноги от ушей и осанка как гитарная струна. Бархатная медная коша.

У меня текут слюни, когда я думаю о ней всю обратную дорогу, пытаясь отыскать проход к нужному дому среди тёмных дворов.

Мне удаётся выйти к Леркиному подъезду спустя пятнадцать минут.

Уже в лифте я открываю бутылку водки и делаю мощный глоток, морщась от отвратительного послевкусия. Я не поскупился и взял хорошую, но лучше от этого водяра не стала.

А может, просто бухло в Муторае лучше. Не такое отвратительно, как здесь, в Москве.

Или всё дело в теле?

Прошло какое-то время, я и щекой стекло в кабине лифта протёр, обмолвившись парой фраз с единственным собеседником – самим собой в отражении зеркала.

В общем, из лифта выхожу не сразу. И ещё какое-то время плетусь по коридору, собирая всю пыль и грязь со стены плечом.

По пути я вдруг замечаю чью-то фигуру в самом конце коридора, что подозрительно отирается напротив моей двери.

Мне неожиданностей на сегодня хватает по горло. Я привлекаю внимание неизвестного гостя в привычной манере:

– Чё там трёшься? – Но мне это плохо даётся. Я чувствую, как накатывает очередной позыв, и сползаю по стенке на пол.

В этот же момент слышу бодрый цокот приближающихся каблуков. Чьи-то руки сгребают меня за плечи, и патлы щекочут лицо.

– Лера, твою мать! – взволнованно щебечет ночная гостья, пока мне и хорошо, и плохо, и снова тянет блевать. – Ты зачем так нажралась? Ты же не пьёшь совсем! Лера?.. Лера, блядь!

Меня распирает на похохотать. В перерывах между тошнотой и катанием по полу сконфуженная незнакомка пытается заманить меня домой. Но я не так прост, как ей кажется. Я легко, как мне кажется, уворачиваюсь от цепких наманекюренных рук и щёлкаю её по носу, после чего на коленях медленно ползу обратно к лифту в попытке сбежать.

Мне бы на свежий воздух, а что дальше делать – хуй его знает. Под машину сигануть или на каких-нибудь ещё имбецилов нарваться, чтоб по башке приложили хорошенько.

Мне совсем здесь не в радость киснуть. В Москве. В бабьем обличье. Я ж Валерка Рыков из Муторая, у меня всё до двадцати пяти лет схвачено. Нет никого, кто мог бы мной управлять. Нет никого, кто мог бы меня напугать. Я сам себе хозяин. Кузнец своего счастья!

Крепко обняв меня за пояс, девица в каблуках всё-таки соскребает с пола то, во что я превратился – мягкую разъярённую субстанцию.

Я пытаюсь ухватиться за стены, отошедший угол линолеума, но у меня ни ногтей, ни сил в руках, вообще ничего, чтобы оказать сопротивление.

Я слышу, как щёлкает замок, как проворачивается ключ в замочной скважине и медленно скрипуче распахивается дверь.

– Ну всё уже, заходи давай. – Слышу чужой напуганный голос.

Чувствую руки на плечах. И не чувствую никакой боли в теле, сколько ни падай в коридоре.

Чувствую вновь сжимающуюся руку у себя на талии, и презрительно дёргаюсь… из-за чего падаю.

– Ложись, Господи… – Вновь слышу уже замученный девчачий шёпот. – Как же так, Лерок.

Ощущаю под собой мягкий пружинистый матрас.

Пытаюсь бузить ещё ровно несколько секунд, но горизонталь делает своё дело. Я отрубаюсь как ребёнок.

Глава 3

Все обиженные и оскорбленные знают – если надо кого-то уделать, купи Валере выпить и покурить.

Я невъебенно хорош в драках. Мало кто будет спорить с этим. Я ведь и всыпать могу.

Как в первый класс пошёл – так и началось. В этих уличных разборках с шести лет варюсь. Примерно тогда же мне выбили первый молочный зуб, а потом они и сами посыпались, как старый сгнивший забор. Климат в Муторае неподходящий, чтобы детей стругать. Половина из них уже больными рождаются, остальная половина в процессе жизни по глупости выбывает из гонки.

Лично я родился с коммерческой жилкой и черпал выгоду из всего, что меня окружало.

Начать решил со своего собственного тела. Конечно, в началке мне здорово перепадало. Всякие чмошники обращались ко мне, чтобы слиться со стрелы и спустить на меня всех собак. Я легко соглашался взять все пиздюли на себя, особенно когда неудачники вертели купюрами у меня перед лицом.

Организм молодой, дури много, а смелости ещё больше. Да и ни один додик не станет колотить до смерти первоклашку, так что я получал вполовину меньше тех, кому предназначались тумаки.

Со временем я научился давать сдачи. А ещё чуть позже стал тем, кого начали уважать и бояться. Страх и уважение всегда идут в комплекте.

Я получал удовольствие от ощущения собственного превосходства, но никогда не соглашался щемить тех, кто не сможет мне противостоять, сколько бы бабла мне ни предлагали. Я отказывался. Если настаивали – соглашался, прятал купюру в карман и пинал уёбков по коленям прочь. Что? Что?! Нет, деньги Валерка Рыков не возвращает. Оставьте свои пожелания и недовольства в книге жалоб и предложений. Ах да, у нас такой нет. Тогда идите на хуй.

После армии я вернулся ещё более внушительным типом. Тогда разборки стали моим основным источником заработка.

Но как же так, чёрт возьми, вышло, что я, человек, привыкший решать любую проблему кулаками, оказался в столь беспомощном положении? А именно – укутанным и связанным в одеяле, блядь.

– Алё?! – рявкаю я, пытаясь выпутаться из плена ранним утром. Хорошо связали, ничё не скажешь, только зря. Малой кровью теперь не отделаются. – Выпустите, падлы!

Я кручусь и извиваюсь в этих узлах, сползая с кровати. Когда я почти сваливаюсь с края, в комнату забегает девчонка. Вся встревоженная, ошеломлённая, с кучерявой гривой тёмных волос. Она кидается ко мне, но не удерживает этот мягкий тяжёлый груз. Я оказываюсь на полу мордой вниз, но не прекращаю возмущаться:

– Какого хуя, блядь, это ты меня, что ли, засунула, да я тебя утоплю в канализации, овца туп… – бесконечный поток отборной брани перекрывает холодная ладонь, что накрывает мой рот. Девчонка переворачивает меня на спину и сердито хмурится. Я начинаю хмуриться в ответ, придав своему выражению лица ещё больше недовольства. Уж в чём-чём, а в недовольстве ей со мной не тягаться.

Девица поражённо вздыхает.

– Лера, ты меня с ума сведёшь, – говорит она и тянет руки к одеялу, начиная развязывать стянутые узлы джутовой верёвки. Откуда она вообще взялась?

– Ты кто, бля, такая? – беззастенчиво спрашиваю у неё.

Эта баба вскидывает бровь и резко наклоняется. Она вмиг оказывается слишком близко, из-за чего мне становится неловко, и я позорно прерываю наш зрительный контакт.

– Головой вчера ударилась? – незнакомка щурится, испытывая меня взглядом ещё несколько секунд. – Я тебе звонила, дура. Если ты и сегодня пропустишь пары, тебя линчуют.

Я активно перебираю в башке воспоминания. На звонок я отвечал только одному человеку… некой Овечкиной. Я хорошо запомнил её фамилию, потому что она говорящая, но не её имя.

– Нет, реально, как тебя зовут? – настаиваю я, наконец-то вытащив одну руку из-под одеяла, а сразу следом и другую. – И нахуя ты меня связала?

– Да что с тобой сегодня? – хмыкает Овечкина. – Ночью ты бузила и рвалась на улицу, искала, что ещё выпить, и выбивала из меня сигарету… агрессивно выбивала, требовала, угрожала, – начинает перечислять Овечкина, загибая пальцы. – Я не хотела, чтобы ты убила меня ночью, так что обезвредила… как смогла. Это очень на тебя непохоже. Случилось чего?

– Да, – без энтузиазма отвечаю я, самостоятельно развязав последний узел на одеяле. – Месячные. – Я наконец-то оказываюсь на свободе и резко подскакиваю на ноги. Но сил в теле не так много.

Я начинаю кружить по комнате, ища мобильный.

– Вот всегда ты так! – возмущается Овечкина, преследуя меня всё это время. – Я о тебе забочусь, а ты ведёшь себя холодно и отстранённо! Ничего, что мы со школы знакомы? Лера? Лера?!

Я, наконец-то обнаруживший сотовый, первым делом нахожу Овечкину в контактах.

– Ай, чёрт с тобой, ну и сиди в своём телефоне… Пошли, я завтрак сделала.

Лариса к тому моменту уже скрывается в коридоре и гремит чем-то из кухни, пока я продолжаю изучать ночные сообщения.

В ватсап пишет некий тип с припиской Начальник: «Ты как?»

Я кривлю рожу и бессердечно удаляю сообщение. Если Лерке всякие начальники по ночам написывают, то неудивительно, что та себя втихаря режет.

Сразу под этим сообщением я обнаруживаю группу под названием «четвёртый курс какой-то хуйни». Среди присутствующих в этом чате я нахожу Ларису. Мне становится любопытно, и я двигаю на кухню, по пути прихватив верёвку, намереваясь как-нибудь мстительно применить её против Овечкиной.

– Это чё? – спрашиваю я, отвлекая Ларису от жарки яичницы. Девушка бросает взгляд в экран айфона и внезапно улыбается.

– Это наш чат. Вчера создали. Как тебе идея?

– Похуй, – рыгаю я и задираю руку с верёвкой. – Ты мне лучше скажи, это чё ещё за хуйня?

Лариса смотрит на меня как на пришельца, что неудивительно. Её подруга детства вдруг начинает вести себя как мужлан, а не как маленькая леди, которой она, очевидно, являлась.

Я требовательно гляжу на Ларису ещё несколько секунд тем самым Муторайским взглядом, прежде чем… она начинает реветь.

Сперва слёзы беззвучно скатываются по её щекам и падают в сковородку. Нагретая поверхность шипит. Я теряюсь, вылупившись на неё не моргая. Губы Ларисы дрожат. Она закусывает их, пытаясь скрыть это, и задирает голову вверх, пробуя проветрить зенки. Но нихуя у неё не получается. Изо рта девушки вырывается первый судорожный всхлип.

Я тут же затыкаюсь и отбрасываю верёвку в сторону, рывком притягивая Овечкину к себе.

– Ну, тихо ты, – уложив одну руку на её затылок, другой я похлопываю её по плечу, пробуя успокоить.

Если честно, ревущие бабы – это та ещё заноза в заднице. Я просто не переношу вида слёз. Что-то внутри неприятно скребётся, когда тёлки начинают распускать сопли, да и муторно это.

Но Лариса от моих жалких проявлений сочувствия не успокаивается. Ей лишь сильнее срывает тормоза, и та начинает завывать в голос.

– Ты снова это делала, да? – сквозь плачь я с трудом могу разобрать её слова, однако мне всё же это удаётся.

– Чё делала-то, блядь. – Я хватаю её за подбородок и пытаюсь вытереть слёзы и сопли, чтоб не ныла. Лариса не сопротивляется. Её туш и тени оказываются на моём рукаве, а под глазами девчонки образуется тёмное месиво.

– Снова пыталась покончить с собой… – всхлипывает Овечкина. Её подбородок дрожит, а глаза, уставившиеся на меня, блестят от слёз. – Я нашла эту верёвку в твоём тайнике в ванной. Я обнаружила его, когда оставалась с ночёвкой пару недель назад. Время от времени ты кладёшь туда что-то ещё… клянусь, я не читала твой дневник! – задрав ладони вверх, божится Овечкина. – Просто, если тебе нужна помощь, пожалуйста, скажи мне. Я помогу. Отведу тебя к врачу. Мы можем решить твои проблемы. Всё можно исправить, кроме смерти.

Я хватаю её за влажные щёки обеими руками.

– Да не собираюсь я кончать с собой, – заверив Ларису, я настаиваю: – Харе плакать.

– Перестану плакать, если ты пойдёшь со мной на пары. – Овечкина переходит от слёз к угрозам. Меня её резкая смена настроения раздражает. Я начинаю подумывать о том, чтобы выставить хренову манипуляторшу прочь. Но кое-что во мне всколыхнуло неожиданный интерес.

Мне любопытно, что могло сподвигнуть весьма неплохо живущую девку так яростно желать свести счёты с жизнью. Лера что-то скрывает, и я хочу знать – что.

– Ладно, – чуть погодя соглашаюсь я.

Да и на парах я никогда прежде не был. Вдруг это моя единственная возможность нюхнуть университетской жизни. Наверняка там и тёлочки симпатичные пасутся. Присмотрю себе на будущее.

– Ха, супер. – Лариса резко втягивает сопли обратно и смахивает слёзы, возвращаясь к жарке яиц, будучи в необычайно хорошем расположении духа. И как только ей удалось так быстро успокоиться…

Я устраиваюсь за столом и жду завтрак, который мы уплетаем вдвоём.

Это первый мой завтрак, который я разделаю с кем-то на кухне, будучи в трезвости.

***

Пока мы с Ларисой добирались до вуза (не без приключений), эта балаболка успела выложить мне всю историю своей нелёгкой жизни. И отец её, ныне скрывающийся от алиментов в Иркутске, под раздачу попал, и младший брат-айтишник с мечтой попасть в российскую ассоциацию хакеров, даже горе-бывшего Овечкина обложила хуями, пока мы тряслись в подземке.

Метро, кстати, интересует меня куда больше, чем автобиография Лериной подружки.

Пацаны рассказывали, как в метро их обокрали, когда они приезжали на столицу поглазеть. Так что всю дорогу я шёл с рюкзаком на груди. Но иногда Лариса замолкала и глядела на меня с невыносимой брезгливостью во взгляде, характерно для этой эмоции сморщив лицо.

– С тобой точно что-то не так, – говорила она всю блядскую дорогу, тыча в меня пальцем. – Что за вид, подруга?

А вид у меня весьма приличный: спортивки, судя по всему домашние, и самая здоровая толстовка из всех существовавших в Лериной хате. С причёской я вообще ничего не делаю. Хожу как придётся. Даже не расчёсываюсь, только вот о существовании волос не дают забыть вечно лезущие в рот и глаза патлы. Глядя на мои потуги и частые взмахи конечностями в попытке убрать волосню с лица Лариса вдруг протягивает мне резинку.

– На, возьми, – говорит. И я беру, сгребая все волосы и сооружая хвост. Но Овечкиной не нравится моя причёска, и она громко цокает, сдёргивает резинку и ещё какое-то время копошится у меня за спиной, что-то там завязывая. – Ладно, пойдёт. Помой вечером голову, ладно?

– Ладно, – неохотно соглашаюсь я.

Помыться стоит хотя бы потому, что башка реально чешется. А вот что мне делать с остальным телом… я надеюсь, что день купаний Леры никогда не наступит. Пока я здесь – не наступит. Я надеюсь.

В универ мы прибываем часам к одиннадцати. Лариса радуется, что без опозданий, и весело трещит о своих крутых выходных, как она ездила на конюшню, как упала там с большой строптивой лошади, попутно зазывая меня.

Я только отмахиваюсь от её навязчивости. Терпеть не могу болтливых тёлок, но, судя по всему, Ларису Лера знает действительно долго. Мне ни разу не захотелось её убить или заткнуть за всё это время.

Хотя, конечно, происходит и кое-что, что с ноги сносит моё спокойствие.

– Как делишки? – Пока Лариса рассказывает о животных с конюшни, к нам подступает компания белобрысых сучек, а одна из них даже завязывает разговор.

Я окидываю их всех оценивающим взглядом и прихожу к выводу, что из четверых только две центральные имеют право вести себя как мрази в силу своей внешности. Двум другим стоит поработать над собой.

Почему я решаю, что они именно сучки – и думать не надо, глаз у меня намётан. Лицо Овечкиной вмиг меняется, и речь обрывается. Лерина подруга даёт им понять словесно, что болтать не настроена:

– Вали отсюда, Будилова.

– Ох, что я слышу, – та самая Будилова прикладывает ладонь к собственному уху, и девчонки начинают хихикать. – Ме-ме-е, – скалит зубы деваха, которой я даю баллов шесть, и ещё два отнимаю за говёный характер.

Вы не подумайте, мне нравятся стервы. Но стервы особого направления. Не те, что щемят других девочек, а перед пацанами вертят жопой, прикинувшись наивными дурочками. Я люблю таких стерв, которые не зассут оставить бланш под глазом зарвавшемуся пацану. Вот таких я люблю.

– Пошла ты, – вырывается из Ларисы. Она хватает меня за локоть и кивает в сторону. – Идём, – говорит, но девочки, кажется, не планируют отваливать так скоро.

Будилова преграждает путь и наконец-то обращает на меня внимание. Её подвижные челюсти и стук конфеты во рту сопровождает покачивающийся палец в воздухе. Будилова глядит мне в лицо и угрожает указательным пальцем. Мне – пальцем. Верите, нет? Я бы со смеху сдох, скажи мне кто неделю назад, что такое возможно.

– Ты такая тихая, – говорит Будилова, и её подружки подхватывают:

– Как мышка.

– Две крыски!

Это веселит склочных девиц. Одна из них снимает пластиковую крышечку со своего стакана и протягивает её Будиловой. Та не глядя перенимает стакан, вытягивает перед собой руку и выливает кофе на асфальт. Брызги летят под ноги мне и Ларисе. Та отступает назад, утягивая меня за собой.

– В следующий раз оденься поскромней, Овечкина, – ухмыляется Будилова, стряхивая остатки кофе. – Как Лерочка. У неё, судя по всему, котелок варит лучше твоего.

После этого они просто уходят, ещё какое-то время посмеиваясь над нами.

Лариса несколько минут молчит, пытаясь стряхнуть остатки кофе со своей светлой юбки. Вид у неё несчастный. Кажется, будто вот-вот заплачет. Но Лариса оказывается не такой размазнёй, как можно подумать. Она вскидывается и глядит то на меня, то туда, куда направились эти курицы.

– Сучки крашеные, – весьма громко изрекает Лариса и начинает отряхивать от брызг и меня, невзирая на моё вялое сопротивление.

Мы наконец-то заходим в здание спустя ещё несколько минут. Овечкина заводит меня в туалет и ещё какое-то время пытается оттереть пятна водой, громко рассуждая о произошедшей несправедливости:

– Эти стервы обозлились за то, что я разочек погуляла с ебучим Павликом!

– Чё за Павлик? – спрашиваю я, забурившись в кабинку.

Я стягиваю с себя спортивки и на этом моменте теряюсь. Дальше нужно снять трусы и поссать. А это едва ли выполнимо, пока я трезвый.

Пиздец, стою и думаю, но делать нечего. Клапан жмёт неистово.

– Павлик с юридического. Он боксом занимался. Бывший чемпион с бесчисленным количеством наград… но он не мой тип! Мы познакомились через Васю. Вот Вася – мой тип. Вежливый, добрый, заботливый и смешной… А Павлик слишком спокойный и отстранённый. С ним тяжело общаться. Прямо как с тобой. Вы были бы отличной парой.

Пока Лариса рассуждает о пацанах, я нахожу в себе силы и опускаю трусы до щиколоток. Сев на унитаз, гляжу исключительно в потолок и жду чуда.

Вообще-то всё оказывается куда проще, чем кажется. Но ощущения от произошедшего ужасные. Справлять малую нужду сидя не по мне.

Выхожу из кабинки я весь вспотевший от нервяка.

– Вася высокий, от него здорово пахнет, и лицо у него отличное, а шутки такие дурацкие, что у меня не получается не улыбаться, – продолжает трещать Лариса, пока орудует тушью перед зеркалом.

Я подхожу к раковинам, чтобы умыться.

Из-за очков мне чертовски, блядь, неудобно жить. Я как слепой, а это чертовски не круто.

Протерев морду рукавом, я надеваю очки обратно.

– Слышь, а у меня вообще были линзы?

– Конечно, у тебя закончились, что ли? – закручивая тушь, спрашивает Овечкина.

– Ага. Я не помню, какие там эти самые… ну, эти…

– Диоптрии? – подсказывает Лариса.

– Ага.

– Я подарю тебе новенькие, – улыбается Овечкина и прячет свои женские штучки в маленькую сумку. – Тебе какие? Однодневки, недельные, на месяц, постоянные? Ой, и кривизну напомни.

Я гляжу на неё молча и громко вздыхаю. Лариса закатывает глаза.

– Да поняла я. Сама вспомню.

– Выручаешь… сис.

Я иногда слышал в Муторае, что девчонки так общаются. Но Ларису, судя по всему, мой внезапный вкид очень смущает. Она склоняет голову набок и хмурится.

– Сис? – усмехается Овечкина.

– А чё, нет, что ли?

– Ты точно сошла с ума, – неожиданно начинает смеяться она, закинув руку мне на плечи.

Мы покидаем уборную и движемся по коридору.

По пути я внимательно разглядываю проносящихся мимо студентов и аудитории. Они неприлично здоровые, и студенты, и аудитории.

Когда Лариса наконец-то входит в одну из них, я следую за ней. Овечкина поднимается по лестнице и кидает свою сумочку на девятой трибуне. Я плюхаюсь рядом.

Люди начинают постепенно стягиваться. Все вокруг чё-то шумно обсуждают. Даже Лариса находит того, к кому сходу присаживается на уши. Лишь ко мне никто не подошёл за всё то время, что аудитория наполнялась людьми.

Как-то это уж слишком тоскливо. Неужели у Леры совсем нет здесь друзей, не считая Ларисы? Я не рвусь знакомиться со всеми подряд, мне с ними не по пути, но сам факт подбешивает… почему-то.

Хотя это всё вообще меня никак не касается. Я лишь временный гость в чужом теле.

Закинув ноги на стол, я сижу так весь перерыв, грозно зыркая на мельтешивших рядом пацанов и девчат. Пусть дальше сторонятся, раз такое дело.

Это меня никак не касается, и никогда не коснётся.

***

Пара прошла отлично. Я ничё не понял.

Но сразу после первой неистово хочется смыться. Наверное, как-то так и мыслит настоящий студент? По крайней мере из присутствующих моё желание отчалить никто не подхватывает. Даже Овечкина на моё предложение свалить покурить реагирует удивлённо. Разжёвывать ей суть вещей я не хочу, а потому смываюсь втихаря в одиночестве.

Оказавшись на улице, я блуждаю по жёлтой дороге в поисках курилки, но не нахожу такую. Именно поэтому по старинке прячусь за зданием. Сажусь на корточки и подкуриваю сигарету.

Блаженно вдыхая густой дым, я вдруг начинаю кашлять. Тяжело всё же будет привить Лере свою привычку. Да и стоит ли?

Я вдруг задумываюсь, пожёвывая фильтр.

Я не знаю, сколько мне ещё томиться в заключении этого слабого тела. Если я прокурю лёгкие Леры, то стану абсолютно беспомощным. А раз уж я в таком положении, мне следует заняться Лерой как следует. Начать хотя бы с парочки отжиманий, потом подключить упражнения на спину и плечи, руки, ноги. Надо бы составить план тренировок…

Затянувшись напоследок, я отшвыриваю сигу щелчком и отскакиваю от земли, вставая в планку. В таком положении я не смог повести и тридцати секунд. Силы начинают заканчиваться уже на пятнадцати, а остальные пятнадцать я стою чисто на силе воли.

Рухнув на землю, я переваливаюсь на спину и шумно вздыхаю. Да уж, этому телу необходим полный апгрейд. Как старому советскому авто.

Я сперва сажусь, а затем встаю под звук пиликающего телефона. Эту мелодию Леркиного звонка я пока помню.

– Алё, – приложив трубку к уху, я отвечаю на вызов Овечкиной.

– Ты где?! – весьма справедливо рявкает та. – Я тебя потеряла!

– Курил. Ща приду.

– Курил?.. Ладно, приходи в буфет! – быстро произносит Лариса и бросает трубку.

Очередная миссия невыполнима.

Стоя на пороге огромного здания, я неуверенно проникаю внутрь. Глядя по сторонам в потоке людей, я пытаюсь угадать, куда идти. Мне недостаёт роста, чтобы разглядеть таблички – их загораживают чужие бошки. Никогда не думал, что быть коротышкой так тяжело и утомительно.

Я быстро понимаю, что идея с гаданием беспонтовая, и торможу прохожего.

– Эй, – говорю, крепко вцепившись в чужой рукав. – Где столовка?

– Столовка?.. – удивляется парниша.

– Ага.

– Буфет там, – он тычет пальцем в левый коридор. – Поднимаешься по первой лестнице на второй этаж и сразу налево.

– Выручаешь, – я хлопаю его по плечу и двигаю нужным маршрутом туда, куда велела идти Лариса.

Чем дальше я отхожу от парадного входа, тем меньше давки. А на лестнице вообще не остаётся людей, так что на второй этаж я буквально взлетаю. Затем сворачиваю налево, а там и вывеска буфет приглашает меня окунуться в удивительный гастрономический мир.

Я так думаю, пока не сталкиваюсь с удручающей реальностью. Жрачка в Москве ничем не лучше жрачки в Муторае. За витриной те же блюда, которые можно обнаружить в нашей лучшей городской столовке.

– Будешь как обычно? – подкравшись со спины, спрашивает Лариса.

– А она обычно вообще ест? – к тонкому голосу Леркиной подружки подключается ещё один, только пацанский. Я оглядываюсь и быстро сканирую высоченного улыбчивого парнишу, что вскидывает ладонь. – Салют, – здоровается тот. – Как жизнь, Лер?

Я отворачиваюсь, полностью его проигнорировав, и вытаскиваю из-под раздвижной витрины тарелку с оливье. Так, думаю я, чтобы набрать массу, мне стоит жрать как не в себя. Предстоит хорошенько растянуть желудок. Лучше налегать на белок, но и о клетчатке забывать нельзя.

Несмотря на свою весёлую жизнь, разборки, распитие алкоголя в гаражах и изобилие других неполезных вещей, я несколько лет был спортиком. Как и любой спортик, я считал калории, нагружал себя тренями, пил добавки, протеин, кератин, глютамин и ещё дохуя всего. Потом мне, конечно, всё это надоело, и я забил. Но мои знания до сих пор со мной.

– Куриное бедро с гречей, – говорю поварихе, когда подходит моя очередь.

Краем глаза я замечаю ошеломлённое лицо Ларисы, но по-настоящему обращаю на неё своё внимание, только когда подхожу к кассе.

– Чё? – спрашиваю.

Лариса поджимает губы и тянется ко мне, коротко обнимая.

– Наконец-то моя девочка начала жить, – смахнув незримую слезу, Лариса подтаскивает собственный поднос с супом и чашкой чая. Следом за ней тащится этот тип, что продолжает лыбиться. Я позыркиваю на него, а затем наклоняюсь к Овечкиной, тыча в пацана пальцем.

– Это чё за чёрт? – спрашиваю.

– Ты что… – уже привычно реагирует она недоумением. – Это ж Вася.

– Чё за Вася? – не вкуриваю я.

– Ну, тот самый Вася, – тыча меня в бок, Лариса подёргивает бровями.

Я в душе не ебу, что за Вася, но продолжать расспрос не решаюсь. Лариса топчет ногой мой кроссовок, и чем дольше я тычу в Васю пальцем, тем сильнее она это делает.

В итоге я протягиваю руку и пожимаю удивлённому Васе ладонь. Говорю им обоим:

– Я займу стол. – А тётке на кассе сообщаю, кивнув на Овечкину: – Она заплатит.

Так и происходит.

Я накидываюсь на еду не дожидаясь своих спутников. Вообще-то, есть не очень хотелось, но кто Лерку спрашивает. Теперь её жизнью заведую я.

– Ты не обнаглела?! – взвизгивает Лариса, подходя к столику в компании Васи. – С тебя триста восемьдесят рублей, Лера!

Эта парочка садится напротив. Вася бессовестно посмеивается с беспомощного возмущения Овечкиной, а той с этого только лестно. Она продолжает возмущаться, даже когда начинает хлебать суп:

– Вообще наглость!

– Да не бомби ты зря, – отвечаю ей я, пережёвывая всё и сразу.

– Ладно, – неожиданно выдыхает Овечкина. – Просто ты меня удивила. Обычно ты почти не ешь, – она бросает на меня быстрый взгляд. – А в последние дни вообще не ешь. Я начала беспокоиться.

– Ты прям как мамка, – усмехаюсь я, и Лариса начинает бубнить вновь. Но теперь наконец-то включается Вася. Он жуёт булку и не сводит глаз с Овечкиной, глупо лыбясь. В какой-то момент та смущается.

– Что? – спрашивает она у него. – Думаешь, я не права?

– Да я ваще не думаю, – отвечает пацан. – Просто ты смешная.

– Мне оскорбиться или обрадоваться?

– Думай сама, – ухмыляется Вася и опять откусывает от булки внушительный кусок.

Но романтика и беззаботность за нашим столом задерживается ненадолго.

Сбоку вырастает уже знакомая шайка в коротких юбках. Я не сразу обращаю на них внимание, продолжая есть.

А вот Овечкина реагирует мгновенно:

– Что вам ещё надо?

– Да так, – отвечает одна из девиц. – Поглядеть на тебя, пигалицу, пришли.

– Нафига глаза накрасила? – хихикает Будилова. – Твои пуговички всё равно никто не оценит.

– Чего вы прикопались? – вмешивается Вася.

– Ой, ты вообще сиди молча, мальчик, – предупреждает всё та же Будилова. – Бери пример с Лерки.

– Лариса-крыса, – тихонько хохочет какая-то деваха из большой компании, и этот смех коротко подхватывают все остальные.

– Не крыса, – машет пальчиком Будилова. – Лошадь. И пахнет от неё, – и зажимает свой нос, – как от лошади, фу.

– Катитесь отсюда, – рявкает Вася, подскочив со своего места.

Стервы переглядываются и вместе со своими подносами неудовлетворённо удаляются к столу в другом конце столовки. Они подсаживаются к каким-то спортсменам, резко начиная проявлять доброжелательность и сверкать улыбками.

– Не обращай на них внимания, – говорит Вася, садясь обратно.

Лариса улыбается ему, но в этой улыбке совсем нет радости. Наши взгляды пересекаются, и я наконец-то замечаю в Овечкиной то, что мне так близко и знакомо.

Надежда на защиту отражается в глазах Лериной подруги. Я видел это. Я постоянно сталкивался с такими взглядами в Муторае.

Пережёвывая последнюю ложку гречки, я кидаю столовые приборы в тарелку и перевожу взгляд на стол с обидчиками Овечкиной.

– Они недостойны твоего внимания. – Пока Вася поддерживает её морально, я собираюсь вписаться за Ларису физически. Ведь она номинально оплатила мои услуги, когда купила мне жрачки.

Подхватив свой компот, я на ходу делаю несколько глотков, становясь всё ближе к нужному столу. До меня даже начинают доходить отголоски чужой болтовни, что быстро прерывается, когда я выплёскиваю остатки компота на чужой стол.

В этот раз бесшумно действовать у меня не выходит.

Я резко вбиваю подошву кроссовка в край чужого стола и отталкиваю его, из-за чего всё содержимое чужих тарелок оказывается перевёрнуто, разлито, выплеснуто на модные шмотки москвичей.

Полный хаос, посеянный мной.

Я ловлю на себе ошеломлённые взгляды. В столовке на секунду повисает гробовое молчание, и я пользуюсь моментом, кидая беглый взгляд на невозможно шокированную Ларису. Подмигиваю ей.

– Ты охуела?! – выкрикивает Будилова.

– Тебе конец, – обещает один из её парней.

Только тогда я понимаю, что пора давать по тапкам.

Я первый срываюсь с места, рванув в коридор. Мне кажется, что я слышу чужой топот за спиной, пока сбегаю по лестнице, перепрыгивая через перила на середине. Прохожие пугаются, некоторые даже кидаются в сторону в попытке слиться со стеной.

Я прикидываю свои возможности опиздюлиться. Вряд ли парни реально побьют девчонку, но от Москвы я пока не знаю, чего ожидать, а потому бегу по-настоящему.

Несмотря на отсутствие мышц в теле, бежать оказывается чертовски легко. Вероятно, это потому что Лера не курит. Плюс ещё одна причина не начинать.

Я заворачиваю за угол и мечусь взглядом между дверей. Делаю ещё несколько коротких шагов к одной из них, как вдруг чужая рука выныривает из-за первой дверцы, затягивая меня в тёмный кабинет.

В ноздри тут же забивается запах едкого одеколона. Я слышу, как бодро пробегают за дверью внатуре преследовавшие меня пацаны.

– Ты ведь не Лера, – и шёпот слышу сверху, рефлекторно задирая башку.

В чужих очках отражается Леркина размытая физиономия. За чужими окулярами блестят металлические серые глаза.

Положение кажется вполне сносным, пока чужая ладонь не прижимается к моей бочине.

– Кто ты? – снова задаёт вопрос надоедливый тип, которого я резко хватаю за запястье.

Ещё со времён армии я знаю несколько приёмов, которые можно применять на противниках, превосходящих тебя по силе и массе. До сих пор я считал эти приёмы бестолковыми, но в нынешних обстоятельствах…

Я дёргаюсь и задираю чужую руку вверх. Сразу после я резко кручусь вокруг своей оси, из-за чего чужая конечность загибается под давлением. Дальше я рывком вжимаю руку чувака в его же спину, а самого чувака толкаю в стену. Хер знает, чего от него ждать. Явно не добра.

– Кто, кто, – огрызаюсь у него за спиной. – Хуй в пальто, – и всё бы ничего… но плохое состояние Леры даёт о себе знать. У меня темнеет перед глазами.

Глава 4

Башка раскалывается, будто грецкий орех. И тошнит, аж желудок в узел сворачивается.

Я прихожу в себя, лёжа в комнате с белым потолком. А на нём трещина от одного угла к центру тянется. Это слегка раздражает, но не настолько, чтобы что-то с этим сделать.

Чужие голоса медленно просачиваются в мою сознанку. Как будто ложкой в ухе ковыряют. Противно пиздец. Хуже, чем глазеть на эту трещину.

Я медленно перевожу взгляд и сначала замечаю тётку в медсестринском халате по соседству, а уже после того самого очкарика. Наша разборка на паузе. Ничего страшного, думаю, позже ему наваляю.

– Слышишь меня? – спрашивает женщина.

– Слышу, – отвечаю я, пробуя приподняться.

– Чего такая молодая и в обмороки падаешь? – Она помогает мне принять вертикальное положение и сразу протягивает пластиковый стакан с шипящей жижей. – Пей давай аскорбинку.

– Нахуя? – потирая рожу, спрашиваю я.

Лицо медсестры неодобрительно вытягивается. Она хватает меня за ухо, как нашкодившего щенка, и слегка подёргивает то.

– Не матерись, а пей, – строго приказывает она и обращается уже к пацану, что сидит на соседней койке: – Жить будет. Сейчас я свяжусь с её родителями, может, заберут.

– Не стоит, Ольга Васильевна, – отвечает ей этот очкастый хмырь. – Я сопровожу её до дома.

– У тебя уже закончились пары, Пашенька?

– Я предупрежу преподавателя, – он даже улыбается, на что женщина радостно рукоплещет.

– Какой же ты джентльмен. Гордость родителей! – Напоследок она стреляет в меня глазами, после чего торопливо уходит.

Я остаюсь с неким Пашком наедине. Только шипение аскорбинки в стакане нарушает повисшую тишину.

Не то чтобы я чувствителен к испытаниям молчанием, но долго сидеть так и пялиться друг на друга мне надоедает очень быстро. Да и вид этого самодовольного индюка нехило подбешивает. Он ведётся себя как хозяин положения: ноги раскинуты, руки скрещены на груди, не моргает вообще. Хотя, конечно, чуть погодя он меняет позу и снимает с себя очки. Проводит рукой по голове, зачесав волосы, и откидывается назад, опёршись на руки. Что-то в нём меняется. Он больше не распыляет фальшивое добродушие, понимает… или догадывается, что на меня это не действует.

Его глаза целятся в меня, точно пули.

Этот тип опасен, нашёптывает подсознание. Но я Валерка Рыков, и я не боюсь каких-то додиков из Москвы.

– Я спрошу ещё раз, – он первый заводит разговор. – Кто ты?

Может быть, я бы тоже снял очки, чтобы выглядеть повнушительнее. Но у меня без вариантов. Поэтому я просто сбрасываю ноги с кровати и облокачиваюсь на свои колени, скрестив руки. Челюсть от напряжения ходит ходуном. Я не моргаю, пока прижигаю его взглядом.

– Знаешь, чё делают с любопытными людьми там, откуда я родом? – кивнув башкой, интересуюсь я. Но Павлик молчит, и я продолжаю: – Учат помалкивать.

– Это как? – Павлик неожиданно повторяет за мной и садится точно так же.

– Хочешь узнать? – Я чувствую, как злость подступает к моему горлу. Ещё чуть-чуть, и я реально сорвусь.

– У тебя, – шепчет Павлик, – кишка тонка. – И мне срывает крышу.

Я взглядом замечаю стоящую на тумбе рядом вазу. Схватив её, я дёргаюсь вперёд с занесённой рукой. Целюсь ублюдку в голову. Всё происходит буквально за считанные секунды. Я, ваза, голова Павлика. Повторим ещё раз – ваза, голова Павлика и я. Маршрут построен, но есть проблемы с геолокацией.

Павлик перебрасывает меня через себя, как пушинку, из-за чего я оказываюсь прижат к мягкой поверхности койки. Острый локоть ублюдка врезается мне в горло. Я обездвижен, но это только сильнее распаляет.

Я нащупываю вазу, упавшую на кровать вместе со мной, и цепляюсь за неё как за спасательный круг.

– Всё, Лер, я предупредила деканат. – Дверь резко открывается, и в кабинет заходит уже знакомая медсестра. Павел убирает руку, и я на рефлексе подскакиваю, усевшись рядом с ним. – Можешь идти домой.

Мне дерёт горло кашлем. Скотина, сидящая рядом, делает вид, что помогает мне и стучит по спине.

– Всё нормально? – в реплике женщины читается недоумение.

Я небрежно пихаю Павлика и встаю на ноги. Под моим кроссовком хлюпает пролитая вода с аскорбинкой.

Тяжёлым шагом я двигаю на выход и коротким кивком прощаюсь с медсестрой.

– До свидания, – слышу мерзкий голос за спиной.

– Пока, Павел, – и ещё один, но не раздражающий.

Этот гондон догоняет меня на улице.

Его ладонь сжимает моё плечо, и я тут же дёргаюсь, повернувшись к нему с задранными кулаками.

– Чё, сучонок, реванша хочешь? – рявкаю я.

Павел примирительно вскидывает руки. В одной у него зажата Леркина мобила. Я наскоро проверяю свои карманы и, не обнаружив сотовый, выхватываю гаджет из его ладони.

– Как тебя зовут? – он снова начинает заёбывать меня своими тупыми расспросами. Я не желаю этого терпеть, потому прячу телефон в карман и бодрым шагом двигаю на выход.

Но, судя по чрезмерному вниманию окружающих, этот перец преследует меня. А может, дело в том, что я устроил разнос парочке уёбков во время обеда? Неважно, оба этих варианта – сплошная головомойка.

Выйдя за ворота, я бросаю взгляд назад. Павлик действительно плетётся за мной.

Немного пораскинув мозгами, я двигаю дальше, но как только вокруг перестают мелькать одни и те же рожи, я ныряю за поворот и стою. Жду своего преследователя, чтобы разложить ему всё на понятном нам обоим языке.

Не успевает башка Павлика показаться из-за угла, как я хватаю его за грудки и припираю к стене.

– Слушай внимательно, засранец, – начинаю я, – если ты в меня хотя бы подуешь, – тычу себе прямо в грудь, – я натравлю на тебя блатных, и жизнь малиной не покажется. Усёк?

У Павлика впервые за всё время нашего знакомства на лице отражаются некие мыслительные процессы. Он сначала смотрит вдаль, а затем опускает взгляд и глядит на меня. Этим только сильнее раздражает.

– Почему ты думаешь, что я буду тебя трогать?

– А чё в медпункте было за выступление? – крепче стянув его за грудки, спрашиваю я.

– Это была проверка. Теперь я почти уверен, что ты не Лера, – объясняет этот мутный. – Я начал волноваться, когда ты спросила про столовку…

– Спросил, – бросаю я.

– Что?

– Спросил, – повторяю, только громче. – Я мужик.

Вот и потеряли Павлика. Он стоит, притиснувшись к стене, даже когда я его отпускаю. Буквально затаив дыхание, он глядит в мою сторону и всё никак не может поверить. Я не спешу над ним ржать, не в том я положении.

Раз уж ему больше всех надо, этому внимательному, пусть знает, кто я на самом деле. И если выяснится, что это из-за его навязчивых приставаний у Леры беды с башкой, я быстро с ним разберусь. Но нужны будут бабки… решу этот вопрос потом.

– Ладно, – я снова начинаю говорить. – Хочешь знать, кто я? Рыков Валера. Меня шлёпнули, а очнулся я уже здесь, – разведя руками, я демонстрирую ему свой скромный наряд. – Между прочим, настоящий я могу посоревноваться с тобой не только в размерах, так что не смей смотреть на меня свысока.

– Ничего не понимаю, – медленно выдыхает Павлик, схватившись за голову.

А я знал, что так будет. Теперь этот говнюк усомнится в моей адекватности, но для меня главное, чтоб не дошло до ментов и санитаров. Всё остальное можно пережить.

– Валера, – шепчет Павлик, пока я нервно выбиваю сигарету из пачки и тяну в рот. Но не подкуриваю, только медленно оборачиваюсь на звук. – Что произошло с Лерой? – в его голосе впервые проскальзывает волнение. Я методично пожёвываю фильтр, пока томлю его в ожидании рассказа.

– Купи мне выпить, – говорю я и двигаю в поисках укромного места.

***

Мы с Пашком расположились за зданием, на одной из скамеек рядом с детской площадкой. Он вернулся быстро, держа в своей руке прохладную бутылку клинского.

Неплохой выбор, подмечаю я и тут же приступаю к питью.

Он поглядывает в мою сторону и молчит. Видать, не знает, с чего начать. Да я и сам не знаю. Творится какая-то херня, мы оба это понимаем.

– И давно ты… здесь?

Я усмехаюсь и делаю хороший такой глоток пива, прежде чем начать свой рассказ:

– Со вчерашнего дня.

– И где вчера была Лера?

Окинув собеседника недоверчивым взглядом, я хмыкаю. Не верится мне до сих пор в честность его намерений, но делать нечего. Здесь у меня нет союзников, а завести их придётся. Рано или поздно… если я хочу вернуться в Муторай.

– Дома, – говорю, – валялась на полу, нажравшись каких-то таблеток. – И делаю очередной глоток пива. Выражение лица у Пашки меняется после моего вопроса: – Давно она пытается покончить с собой?

– Я не знаю… – отвечает он. – Мы не то чтобы близки, – уже менее амбициозно признаётся парень, скрестив руки. – Лера редко идёт на контакт в универе, а вне универа тем более. Мы видимся с ней только на занятиях и перерывах либо на студенческих мероприятиях.

Заглушив остатки пива несколькими жадными глотками, я швыряю пустой пузырь в мусорку и выпускаю отрыжку. Сразу после этого я закатываю длинный рукав толстовки и протягиваю Пашке руку.

Он глядит на протянутое мною запястье – всё исполосованное, в больших и маленьких шрамах, совсем свежих и давно затянувшихся. Едва ли можно найти живое место на бледной тонкой коже.

Пашка в ахуе. Я пользуюсь моментом и посылаю его за добавкой, позволяя обдумать всё это по пути в магаз.

Его хмурая серьёзная рожа осунулась, и глаза как стеклянные.

Он уходит молча.

Я и сам роняю взгляд на Леркино запястье, как только Пашка теряется из виду. Шрамы меня не пугают, но мне всё равно хочется выяснить причину их появления. Из списка подозреваемых я Павлика вычёркиваю, но пока только карандашом.

Когда тот возвращается трусцой, его глаза горят гневом, а рука с пивом слегка потряхивается.

Я поднимаюсь с лавки и перенимаю у него пиво. В этот раз он притаскивает мне Амстердам, который я вскрываю ударом о железный край лавки.

– Кто-то знает об этом? – спрашивает Пашка, тыча мне в руку.

– Да, – говорю, – подружка Леры. Она знает, что Лерка – увлекающаяся суицидница, а чё?

– А вдруг она…

– Да не гони ты, – махнув на него рукой, я сажусь обратно. – Тут суть в другом.

Павел стоит ещё какое-то время неподвижно на одном месте, как статуя… очень хочется пошутить.

Но потом всё же опускается на корты передо мной.

– Я помогу тебе, если ты поможешь мне, – говорит он и заглядывает мне в глаза.

– С чем? – хмыкаю я.

– Выяснить, кто отравляет Лере жизнь.

Герой-любовник, бля. За кого он меня принимает вообще? Я первый заметил и первый принял решение разобраться в беде этой серой мыши…

Но я ведь уже говорил, что с детства во всём и во всех ищу выгоду.

Даже сейчас я подаюсь вперёд с протянутой рукой.

– Мои услуги весьма ценные, – и по привычке обнажаю зубы.

– Сколько ты хочешь?

– Ты поможешь мне, а я помогу тебе, – продолжаю говорить я. – Во-первых, я не знаю, когда магия закончится и я вернусь в своё тело, и вернусь ли вообще. – Пашка кивает как заведённый. – Нужно решить мою проблему и, соответственно, твою проблему. А ещё я хочу собственный клуб. – И вдруг он прекращает дёргать башкой, уставившись на меня.

– Клуб?..

– Ага, – я снова лыблюсь. – Клуб. Собственное дело, которое принесёт мне доход. Найдёшь бабло? Или, может, спонсора, готового вложиться в дело?

– Всё сделаю, – обещает Пашка и протягивает ладонь. Я с довольным видом тяну к нему свою руку, но он вдруг одёргивает свою конечность и выставляет указательный палец. – Но если ты вдруг что-то сделаешь Лере… или с Лерой, или сольёшься, или забьёшь на сделку, я достану из-под земли твоё тело и сотру в порошок, – сообщив это, Павел снова расслабляет руку, готовый к рукопожатию.

Вот это самоуверенность, думаю я, и крепко сжимаю его ладонь.

Я, конечно, не самый хороший человек на свете, но сделка, скреплённая рукопожатием, для меня многое значит. Да и халявные деньги на дороге не валяются. А навалять ему я ещё успею, как встану на ноги.

– Сильно тебя с этой тёлки вштырило, – говорю я с ухмылкой.

– Да, – неожиданно честно соглашается Пашка. – Сильно.

– Ясно, – говорю и пихаю его кулаком в плечо. – Но пока я здесь, даже, блядь, не думай об этом, – пригрозив ему, я махнул рукой, указывая на себя.

– Что? – нахмуривается Пашка, но спустя несколько секунд его зенки расширяются, как у окуня на суше. – Даже не думал!

– Вот и не думай! – Я грожу ему кулаком. – А теперь выкладывай всё, что знаешь о Лере. Вообще всё, чтоб я был в курсах.

И Пашка начинает долгий рассказ обо всём, что когда-либо слышал или знал о Лере.

Как я и думал, Лера жила под статусом «хорошей и послушной девочки». Она нравилась преподавателям, всегда была вежлива со сверстниками, но её нельзя было назвать популярной цыпой. Она одевалась весьма скромно, но выглядела опрятно. То-то я думал, чё Овечкина так удивляется. Я просто полная Леркина противоположность.

Кроме этого, Пашка рассказал, что Лера работала в какой-то компании, но он не был уверен, что она до сих пор там работает. Зато я был уверен в этом. Ну, как минимум предполагал. Последнее сообщение от некого «Босса» наводило меня на эти мысли.

Про родителей Леры Пашка знал только слухи. Её мать, судя по всему, не так давно отъехала после несчастного случая. Но Пашка не знал всех подробностей. Об этом можно было разнюхать у Овечкиной.

Что касается Овечкиной, мы приняли решение не посвящать её в нашу маленькую тайну. Ну, как решили… Пашка решил, а я кивнул для вида. На самом деле я не скрывал того, что я не Лера. Просто разумно не кричал об этом на каждом углу.

Почирикав ещё примерно час о подробностях Лериной жизни, мы расстаёмся, когда я уже с трудом могу связать пару слов.

Пашка встаёт и протягивает мне руку, но я отталкиваю её и поднимаюсь сам.

– Ты чё? – напоминаю ему я, скривив ебало.

– Ты в теле девушки, которая мне нравится, – подмечает Пашка, что в целом справедливо. – Я вызову тебе такси.

– Да ты оху…

– Я вызову тебе такси, чтобы никто не тронул Леру. Не принимай на свой счёт, – осадив меня, он ещё какое-то время возится в своей мобиле, а я стою и пошатываюсь. – Воздержись от распития алкоголя. Это может отразиться на состоянии Леры.

– Без тебя знаю, – буркнув, я двигаю к дороге. – Откуда ты, кстати, её адрес знаешь, а? Подозрительно это.

– Я староста. Я знаю всё. – Пашка движется следом.

Когда подъезжает такси, я резко открываю дверь и ныряю внутрь.

Машина трогается с места. В окне мелькает мрачное лицо Павла, махнувшего мне рукой.

Он утверждает, что ему нравится Лера, но это наглый пиздёж. Лера не просто ему нравится, кажется, он по самые яйца в неё втюхался. У него от волнения тряслись руки. Вот ведь придурок.

Интересно, любить – это больше больно или приятно? Вряд ли я когда-нибудь узнаю.

Глава 5

Я ненавижу магазины, всю эту шумиху и суетню за покупками, часовое пинание хуёв в очереди.

В Муторае никогда не было больших торговых центров. За нормальными шмотками приходилось примерно час трястись стоя в маршрутке, чтобы добраться до ближайшего города.

С пацанами мы в основном матали туда, чтобы склеить пару цыпочек или порешать вопросы с местными, ну и, ясен хуй, гардероб обновить. Потому что нормально принарядиться в Муторае не выйдет.

Но в Москве всё иначе. Выйди на любой станции метро – и огромные магазы под рукой.

В один из таких я и попал. Не без помощи моей личной охраны.

– Ты офанарел? – рявкаю я, стоя посреди зала с одеждой, когда этот имбецил подходит ко мне. Пашка держит в руке джинсовый девчачий костюм и вообще, походу, не врубается.

– Что тебе не нравится? – он кивает на шмотки. – Всё закрыто, как ты и хотел.

– Не, чувак, – я начинаю нервно лыбиться и трясти башкой. – Я ни за что не надену это дерьмо.

Инициатива сменить гардероб была моей, но загвоздка в том, что бабла у Леры кот наплакал.

Прибыв домой вчерашней ночью, я уединился с бутылкой водки на балконе и долго думал, с чего начать моё восхождение.

Я был воодушевлён, так что спустя полчаса приступил к тренировкам.

Примерно на пятом отжимании я упал на пол и не заметил, как отрубился.

Проснулся снова я в пять утра. Не почувствовав похмелья, я отвесил себе мощного отрезвляющего леща и стал готовить завтрак. Всё по классике – яйца с курицей, чтоб набрать массу, стакан апельсинового сока залпом для энергии, а уже потом водные процедуры.

В ванной я задержался. Мне понадобилось чуть больше времени, чтобы смириться с неизбежным… честное слово, я старался не смотреть вниз.

Уже чистый и одетый я встал у зеркала. Патлы действовали мне на нервы. Они рыжие, как морковка, и торчат во все стороны. Лицо у Леры ничё так, но всё остальное… Я поискал ножницы в доме, но облажался. У Леры были только ножи: тонкие, толстые, длинные и короткие, острые и затупившиеся. Целый арсенал холодного оружия, но ни одних долбанных ножниц.

Я даже подумывал написать Овечкиной, но вовремя передумал. У меня от этой чувихи висело семнадцать непрочитанных. Я бы не удивился, если бы она постучалась в дверь через пять минут после моего послания.

А затем я вдруг случайно наткнулся на контакт старосты. Ткнув по фотке, я обнаружил, что староста – один в один Пашка. И он что-то такое упоминал в разговоре. Я помнил расплывчато, но всё же помнил. Мы даже пожали друг другу руки, когда договорились о сотрудничестве. Но в чём оно заключалось, я успел подзабыть.

Я ещё побродил по дому в поисках ножниц, прежде чем вбежал обратно в комнату и набрал Паше.

Он ответил почти сразу, но я воздержался от приветствия и заговорил строго по делу:

– Купи мне нормальных шмоток.

Спустя четыре часа он уже тёрся под подъездом.

Так мы оказались здесь, в чёртовом магазине.

– Ты сейчас Лера, – заявляет этот говнюк. – Ты не можешь ходить, как… привык.

– Да кому, бля, какое дело, в чём я, – приложив к себе мужскую футболку, я на повышенных тонах пытаюсь донести до него свою точку зрения. – Тебе же лучше, если все будут считать Лерку стрёмной. Хотя все уже считают Лерку стрёмной.

– Не смей так говорить.

– А то чё, чепушила? – Я дерзко наваливаю на него, толкая грудью. – Въебёшь мне? Сомневаюсь.

– Извините…

Я поворачиваюсь на голос и замечаю девчонку-консультанта. Сразу за ней около дюжины любопытных зевак, чьё внимание приковано к нам. Удивительные люди, им, что ли, поглазеть не на что?

– У вас всё в порядке, девушка? – спрашивает работница магазина, но я не сразу въезжаю, к кому она обращается, и даже оглядываюсь.

– Ты мне? – уточняю на всякий случай.

– Да, вы… – она кидает взгляд украдкой на Пашу. – Он вас обижает?

Мне хочется разнести этих ебучих зрителей с задних рядов, а заодно и магазин. Но я сдерживаюсь. Выдавив из себя улыбку, я заношу руку и даже приподнимаюсь на носках, чтобы схватить Павла за шею. Ему приходится наклониться.

– Не-а, – отвечаю я девчонке. – Ты попутала, милашка. Это я его обижаю, – подмигиваю ей, пока пихаю вяло сопротивляющегося старосту под рёбра. – Идём, братан, одежда здесь ни о чём.

Подгоняя своего компаньона, я гордо покидаю магазин и окидываю взглядом другие точки.

– Мерзкий же ты тип, – за спиной у меня тявкает Павел.

Смерив его фирменным взглядом, я решаю ответить:

– В нашем посёлке другие не выживают. Либо ты позволяешь себе быть придурком, либо тебя продавят. – Я двигаю в поисках нужной точки.

– Если ты действительно силён, как говоришь, тебе необязательно быть мудаком, чтобы выжить.

– У нас это так не работает, – опроверг его слова я. – Маленький город – та же школа. В школе, если ты против всех и не умеешь давать сдачи, тебя гасят. Не умеешь давать сдачи и не хочешь становиться мишенью – живёшь на подсосе у других придурков. Это круговорот придурков в дикой природе. Врубаешься? – Я обнаруживаю нужную вывеску. – О! Нам туда.

Я влетаю в Спортмастер и почти сразу нахожу подходящий костюм. Продемонстрировав его Паше, я жду одобрения (всё-таки только от него зависит, будет у меня новый шмот или нет).

Он окидывает мой выбор взглядом молча, а затем заглядывает мне в глаза. Я морально готовлюсь к тому, чтобы отбиваться от его заморочек.

– Ладно, – внезапно он выдыхает: – Будь по-твоему.

Моему счастью нет предела.

Мы подходим к кассе, и этот длинный оплачивает мой шмот. Мне хочется побыть наглым и затариться новыми кроссами, но я решаю, что пока ограничусь только костюмом. У Леры есть кроссовки. Розовые. Это, конечно, не в моём стиле, но временно погонять можно.

Я дожидаюсь Пашку снаружи, уже накинув на себя жёлтую олимпийку с двумя полосками.

***

Домой я возвращаюсь в третьем часу. Пашка озадачился вчерашней ночью и написал мне памятку по всем последним событиям, о которых я должен быть в курсах.

Во-первых, я должен быть в курсах лекций в унике. Хотя об этом мы с Пашком спорили всю дорогу. Он считает, что я обязан светиться на парах, а я считаю, что этот додик много на себя берёт. В открытый конфликт с ним я не вступаю, но за глаза называю разными словами, типа говнюка и гондона.

Во-вторых, я должен разбираться, как путешествовать по Москве без сопровождающих. С этим, на удивление, я оказываюсь согласен. В распечатке Пашка актуальные адреса с подписями, типа, какие маршрутки ходят до универа, как доехать до него на метро, куда можно прошвырнуться на выходных с той же Овечкиной, и всё в таком духе.

В-третьих, работа… Ах да. Совсем об этом забыл.

Пока мы шарахались по магазину, на телефон Леры прилетело смс с просьбой перезвонить. Созвон я доверил Пашке. Он вежливо поздоровался, пока мы стояли посреди зала, а я нагибал его поближе к себе, чтобы тоже всё услышать.

Неизвестная мне женщина представилась сотрудницей отдела кадров. Паша представился братом Леры. Женщина доложила, что на следующей неделе Леркин отпуск заканчивается, и попросила ей об этом напомнить. Паша стал расспрашивать её про работу, мол, весьма заинтересован и впервые об этом слышал. Даже не знаю, как та тётка повелась на его льстивый тон… в общем, она выложила все карты. Теперь нам обоим было известно, что у Леры всё же есть работа. И начинается она с понедельника.

Я глянул на календарь, висящий в коридоре.

Понедельник уже завтра.

Мы очень долго лаялись с Пашком о моей необходимости пиздовать на работу. В итоге всё решили по-мужски, на «камень, ножницы, бумагу». Я проиграл и пообещал явиться в понедельник на стрелу с начальством, чтобы всё разнюхать. Но о своей дальнейшей рабочей деятельности не стал зарекаться.

Паша просил меня не выёбываться на работе, но я сразу его предупредил, что, если меня там начнут чморить или домогаться, – навещать меня он будет в изоляторе.

Пока у меня остается немного свободного времени, я ставлю жариться ужин, а сам валяюсь у телека с распечатками Павлика.

Изобилие новой информации губит моего внутреннего импровизатора. Я безынициативно листаю распечатки, прежде чем отбрасываю их на кофейный столик.

Затем я отталкиваюсь от дивана и сажусь на жопу ровно. Меня жуть как подмывает накатить.

Есть ли смысл этому сопротивляться?

По-быстрому опрокинув одну стопку в стакан с колой, я двигаю в ванную, надеясь обнаружить там чё-то типа формочек для льда. Мамка часто прятала в ванной всякое барахло, вроде этого. Однажды я даже нашёл там резиновый хуй, но маман отобрала его, а потом очень сильно ругалась, если я припоминал ей сей позорный случай.

Раздвинув почти все ящики, я отрываю последний и вдруг замираю. В ней свалена куча лекарств.

Как-то глупо хранить лекарства в ванной, тем более что аптечка у Лерки лежит на холодильнике в кухне (это я выяснил случайно, когда изучал квартиру).

Усевшись на пол, я достаю рандомную пачку таблеток.

– Фенибут, – читаю название на упаковке и зашвыриваю её обратно, доставая другую. – Анальгин.

Да тут целая золотая жила, думаю я и швыряю ещё одну упаковку обратно.

Кроме лекарств там также находятся медицинские жгуты и лезвия в запаянной пачке, три пузырька с какой-то жижей без этикетки, электрошокер.

Я решаю, что иметь при себе электрошокер в моём положении не так уж и стрёмно, а потому достаю его из ящика вместе с каким-то блокнотом.

Открыв его, я обнаруживаю несколько заполненных страниц. Моё внимание привлекают первые строчки на четвёртой:

«Он искал меня. Я встретила его у ворот университета. Когда наши взгляды встретили, он убежал. Мне пришлось идти домой вместе с Ларисой…»

Белые страницы в линейку были смявшимися, в странных непонятных разводах.

Уже лёжа на кафельном полу и разминая во рту сигаретный фильтр, но не закуривая, я продолжаю читать чужой дневник про себя:

«Сегодня у меня снова не получилось покончить с собой. Я всё ещё надеюсь, что меня собьёт машина, или я неудачно упаду в обморок». – Я переворачиваю страницу. – «Меня тошнит от запаха еды. Из-за сонного паралича спать получается только час от силы. Я пробовала мешать седативное с водкой, но становилось только хуже».

В какой-то момент я просто закрываю блокнот и откладываю его в сторону, щёлкнув зажигалкой.

Подпалив кончик сигареты, я лежу так ещё неизвестно сколько, но не затягиваюсь, только гляжу, как дым поднимается к потолку и заполняет собой ванную комнату.

Почему-то меня злит то, что я прочитал.

***

Пиздец, думаю я, стоя на пороге огромного здания с панорамными стеклами. В него входят серьёзные типы и чикули в белых рубашках и пиджаках. Некоторые из них мельком глядят на меня, но не удостаивают даже минутой своего внимания.

На фоне местных я совсем как дикарь – в яркой олимпийке цвета гаишника и таких же спортивках, розовых кедах, с не пойми чем на башке.

Не думаю, что заходить внутрь хорошая идея, но я же продул Пашку в каменцы, а это в Муторае серьёзнее, чем любые подписанные бумаги.

Сплюнув себе под ноги, я двигаю внутрь.

Но далеко зайти не получается. Уже на пороге меня тормозит тип, будто бы вылезший из фильма «Нео».

– Девушка, вам куда? – спрашивает он.

– Меня зовут Валерия, – гордо задрав башку, представляюсь я. – Уже можно было бы и запомнить, – глянув на его бейджик, я добавляю: – Станислав Палыч. Не первый день тут работаю, ваще-то.

– Это всё, конечно, прекрасно, но где ваш пропуск, Валерия?

Я пожимаю плечами с невозмутимым видом.

– Я был… была в отпуске. Оставила на рабочем столе.

– Понимаю, – он кивает, но не мне, а непрерывному потоку клерков. – Какой офис, Валерия?

А я в душе не ебу, какой там офис. Пока этот лысоватый мужик маринует меня взглядом, я пытаюсь выдумать подходящее обоснование для своей забывчивости. Но подмога приходит быстрее, чем я успеваю сложить в голове очередную легенду.

– Лерка, это ты, что ли?

Я поворачиваю голову назад и обнаруживаю непримечательную женщину в сером костюме и пучком чёрных волос. Когда она увидела меня, её губы надломились.

– Вы знакомы? – спрашивает охранник.

– Конечно, – отвечает женщина. – Она из седьмого офиса.

Мужик снова кивает и жмёт на какую-то кнопку за своей стойкой.

– Проходите, – говорит он мне. – В первый и последний раз.

Я прохожу через перила и дожидаюсь женщину. Та проходит сразу за мной и окидывает меня взглядом.

– Да уж, – говорит она, но не продолжает.

Эта дамочка двигает дальше по коридору, а я следую за ней. Вместе мы подходим к кучке людей, что стоит у лифта.

– Как отпуск? – вдруг интересуется она.

– Да норм, – отвечаю я, разглядывая помещение.

– Надеюсь, ты от нас как следует отдохнула.

Я глянул на эту женщину ещё раз. Её маленькие прищуренные глазки неотрывно сканировали меня.

– В каком смысле? – решаю уточнить я.

Она ничего не отвечает. Только выдаёт странную физиономию, а потом заходит в лифт. Я тоже захожу.

– Мы не думали, что ты вернёшься, – она продолжает разговор уже в лифте, где едва получается дышать. А если кто-то пёрнет, так вообще погибнуть можно. Ей повезло, что я с утра почистил зубы, иначе бы от моего смачного зевка она задохнулась.

– А чё бы мне не вернуться? – спрашиваю я, всё ещё зевая.

– Ну как, – она коротко хихикает. – Ты странная, Лерочка. – Её пальцы сжимают край моего рукава, который она небрежно дёргает. – Твой наряд под стать твоему положению. Обязательно расскажу девочкам.

Лифт наконец-то открывается, и эта пигалица выходит наружу без предупреждения. Широкими цокающими шагами она быстро уходит вперёд, а я плетусь за ней по незнанию.

Когда она подходит к очередной двери, то резко распахивает её, из-за чего дверь чудом не прилетает обратно мне в морду.

Я захожу в небольшое помещение и застаю всё ту же женщину у стола и каких-то двух других баб в костюмах. Они все оборачиваются в мою сторону, и их с виду симпатичные лица превращаются в стрёмные гримасы.

– С возвращением, Лерочка! – выкрикивает одна из них, и я замечаю другие высовывающиеся из-за компьютеров головы. Среди них только два мужика, все остальные – женщины, и одна страшней другой.

Странное и непонятное ощущения какой-то подставы преследует меня, когда они все начинают вставать из-за своих столов. Но ко мне подходит только одна из них. Та, что меньше ростом даже самой Леры, в таких же очках, как и я сам, в дурацком бабкином свитере и с копной сухих волос на башке. Она не поднимает на меня взгляда, смотрит только под ноги.

– Идём, Лера, – говорит тихо, едва коснувшись моего локтя. – Надо увидеться с начальством.

– Нахуя? – спрашиваю я, из-за чего девчонка наконец-то поднимает глаза на меня.

– Так… положено, – вот и всё, что она может мне ответить.

Но я не спешу на предстоящую встречу. Сперва я снимаю с себя олимпийку и прошу заику напомнить мне, где находится мой стол. Она тыкает пальцем в самый последний с краю, что ближе всего к проходу. Я иду туда и кидаю на спинку кресла свою олимпийку. Всё это время эти клоуны не отводят от меня глаз. Я, конечно, знаю, что хорош собой, но вряд ли настолько. Очевидно, Лера где-то провафлилась, либо у неё совсем нет авторитета.

В общем, пока я размышляю обо всей этой ситуации, канцелярная мышь приводит меня к одному из кабинетов по соседству и тихонько стучится. Однако никто ей отвечает.

Я шумно вздыхаю, пока она продолжает просто стоять и ждать. Отодвинув деваху в сторону, я дёргаю за ручку и толкаю дверь.

– Сорри за беспокойство, – говорю я, проникая внутрь, – говорят, вы жаждете моего внимания.

Подняв глаза на человека, сидящего за столом, я вмиг теряю дар речи.

– Извините, Светлана Васильевна, – пискнув за моей спиной, моя сопровождающая убегает.

Я остаюсь стоять в дверях, заворожённый холодным взглядом карих глаз.

В той подворотне она выглядела иначе. Сейчас же передо мной предстала деловая женщина в чёрной рубашке, застёгнутой до последней пуговицы. Только одно оставалось неизменным – её сочнейшие губы и милейший нос.

Она смотрит на меня и молчит. Я и сам молчу, как приворожённый.

– Проходи, – наконец-то роняет она. – Садись. – И возвращается к изучению каких-то бумаг, лежавших перед ней.

Я стараюсь выглядеть непоколебимо, но вряд ли мне это удаётся.

Приблизившись к её столу, я занимаю свободный стул напротив и бессовестно разглядываю красотку всё то время, что она возится с документами.

Мамка говорила, что любви с первого взгляда не существует, но, кажется, в этом она оказалась неправа.

Светлана Васильевна хороша во всём. Её пальцы с короткими ногтями барабанят по столу, отбивая как-то ненавязчивый ритм. Кажется, она очень увлечена чтением, но я и не думаю ей мешать. Хотя, конечно, очень хочется, чтобы она обратила на меня своё внимание.

Незаметно я вытаскиваю мобилу из кармана и включаю камеру. Беспалевно направив на неё телефон, я щёлкаю по кнопке.

Вспышка света проносится у меня перед глазами, а сразу после раздаётся щелчок.

Светлана перестаёт стучать пальцами по столу и наконец-то поднимает взгляд.

– Ты меня сфотографировала? – спрашивает она.

Я, блять, готов провалиться сквозь землю.

– Просто ты похожа на ангела, – выдаю я, потирая затылок. – Не сдержал… не сдержалась.

Светка протягивает свою аккуратную ладонь в мою сторону, ничего не сказав. Я колеблюсь несколько секунд, прежде чем постыдно передаю ей телефон.

Несколькими нажатиями она удаляет сделанный снимок и кладёт сотовый на стол прямо передо мной.

– Для тебя я Светлана Васильевна. Соблюдай субординацию, Валерия, – поизносит она вдобавок. – Я хотела обсудить твой проект, но, кажется, ты ещё не отошла от отпуска. Вернёмся к этому разговору позже, – она снова смотрит на меня, задерживая взгляд. – Можешь идти.

– Да… конечно!

Я быстро беру телефон и подскакиваю на ноги, чудом не сшибая чужой стол.

– Бля, – ругаюсь и тут же зажимаю рот рукой, огибая стул. – Прости, – но резко вспоминаю и пытаюсь всё исправить. – Простите, да, простите. – А на выходе ещё и в стеклянную дверь вписываюсь.

Сука, кто ж их тут понаставил, думаю я, приложив ладонь ко лбу.

– Ты в порядке?.. – слышу голос за спиной.

– Всё отлично, – отвечаю я и вскидываю ладонь, не оглядываясь, наконец-то покидаю кабинет.

Я немного отхожу в сторону, чтобы Светлана не могла меня видеть. Не повезло, бля. Так опозориться надо уметь. Ещё какое-то время я растираю лоб ладонью, прощупывая место ушиба. Мне хочется заорать в голос, но я держусь. Чёрт бы побрал этого Пашка, лучше бы я сидел дома.

Мне понадобилось минут пять, чтобы прийти в себя.

Затем я встаю и иду обратно к своему рабочему месту. Любопытные взгляды сопровождают меня аж до стола, но я не придаю им особого значения. Меня больше волнует то, что обо мне теперь думает Светка. Лишь бы она не решила, что я какой-то позорный лох. Этого я, кажется, совсем не переживу.

– Ой, кое-кто нервничает? – раздаётся писклявый противный голос сбоку, и я отмахиваюсь рукой.

– Пошла в жопу, – даже подкрепляю свои действия словами, что, на удивление, срабатывает. Эти курицы ненадолго отваливают от меня, но начинают усиленно шептаться.

После ковыряния с разными кнопками мне наконец-то удаётся врубить компьютер.

Никогда раньше не имел дело с подобным железом. В Муторае у нашей семьи компа никогда не было, зато был у нескольких моих товарищей.

Обычно мы использовали компы только для игр, иногда даже специально ездили в город, чтоб завалиться в компьютерный клуб. Но здесь всё иначе.

Как только комп врубается, я не обнаруживаю даже банального пасьянса. Только чёртова офисная волокита.

Поглядев по сторонам, я нахожу ту стрёмную девчонку в бабкином свитере и решаю обратиться к ней. Остальные, судя по их лицам, наслаждались моим паршивым положением.

Глава 6

– В общем, – обхватив кружку обеими руками, девица начинает шептать. – Перед твоим отпуском Оля и Катя пустили один слух.

С выбором я не ошибся. Эта непримечательная девчуля в старческом прикиде оказалась верным источником информации. Мне не пришлось даже напрягаться, выдумывать и прибегать к насилию. Она готова выложить всё сама после небольшого давления.

Я отвлёк её от работы и позвал почирикать минут десять назад. Она что-то бормотала про свою занятость, так что я решил ей помочь. Встав позади, я выкатил её на кресле из-за стола и повёз в конец помещения. А дальше она и сама пошла.

В итоге мы уединились в комнате, где стояло четыре барных стола и два автомата: один со снеками, а другой с напитками. Богато живут, ничё не скажешь.

– Напомни, – перебив её, я достаю подписанную неким «Олегом» кружку из ящика, – как тя зовут?

– Меня? – традиционно удивляется она, наблюдая за моим передвижением. – Лиза… Я Лиза.

– Лизок, – замерев с чашкой у кофейной машинки, я гляжу на неё. – Помоги запустить крошку. – И тычу в аппарат.

– Но она не наша, – слегка озираясь, предупреждает девчонка.

– Да мне пофиг, – отвечаю ей я. – Она же тут стоит, чё добру пропадать. Пользоваться умеешь?

– Умею, но перед этим надо спросить разрешения у третьего офиса…

– Потом спрошу, – положа руку на сердце, я произношу: – Клянусь богом, – хотя откровенно лью ей в уши.

Я верю в бога из-за мамки, она была чертовски набожной и даже блюла пост, вечно таскала меня в церковь и на все эти их христианские тусовки, где незнакомые женщины осыпали меня комплиментами. Но мне ничего не стоит упомянуть бога всуе или приплести всевышнего к другим махинациям. Для меня – что он есть, что его нет. Я никогда с ним не сталкивался, и добра он мне не делал. Так что я верю в бога, но только на словах.

Лиза, нацепив вымученную улыбку, подходит к машине и тычет по каким-то кнопкам, одновременно перенимая у меня чашку. Уже через мгновение горячий кофе льётся в чашку.

Я решаю заполнить молчание очередным вопросом:

– Слышь, а кто из них Оля и Катя?

Приблизившись ко мне, Лиза тычет пальцем в столы, что виднеются через два стекла в разделительных стенах. За ними сидят и кудахчут недруги Леры: одна та самая тёлка, что помогла мне проникнуть в офис, а другая такая непримечательная и жирная, что я даже не хочу её запоминать.

– Очкастая и круглая, – кивая, изрёк я.

Чё ж Лерке спокойно не живётся? Везде находит себе врагов. Что в универе, что здесь, на работе. Может, проблема в Лерке? Есть же какая-то там поговорка, мол, если ты дерьмо, Вася, то и отношение у окружающих к тебе будет дерьмовое. Хотя я никак не мог представить Леру в амплуа волка в овечьей шкуре. Скорее всего, она настолько беззащитная и вежливая, что даже другие овцы хотят её обидеть.

– Ты прошла какой-то мотивационный курс? – спрашивает шёпотом Лизка, глядя мне в лицо странным блестящим взглядом, наполненным уважения. – Кажешься абсолютно другим человеком.

– Да, – сюрпнув кофе, гордо отвечаю ей я. – Курс по спусканию чмошников с небес на землю. Расскажи-ка, чё там был за слух.

– На самом деле никто так и не понял, что правда, а что домыслы. Просто девочки нашли твои фотографии… вроде бы школьные, где ты позировала в стиле ню. Но люди поделились на два лагеря: одни считают, что на фото не ты, а просто похожая девушка. Другие…

– Другие?

– Другие думают, что ты работала в эскорте.

– А ты что думаешь? – спрашиваю я, осушив остатки кофе.

– Думаю, что это не их, – последнее она сказала совсем тихо: – собачье дело.

Занеся руку, я награждаю Лизу братским ударом по плечу, из-за которого её заносит на столешницу.

– Нравишься ты мне, Лизка. Покаж фотки.

Предприняв несколько попыток меня переубедить, она всё-таки отправила мне разлетевшиеся снимки.

Глядя на низкокачественные фотографии, где Лера сидела на бетонном полу в одних трусах, и кое-как прикрыв грудь, я увлёкся рассматриванием не её незрелых прелестей. Дело в том, что на её ещё детском лице было два синяка: один на губе, будто бы разбитой, а другой прямо под бровью. Выглядели эти побои свежими, и я очень сомневался, что всё дело в Лериной любви к самоистязанию. Но в одном я был точно уверен – на снимках Лера, виднелось несколько шрамов на руках точно в тех же местах, что давно затянулись у нынешней Леры.

Я без раздумий отправил фотографии Пашке, надеясь, что он использует их для выяснения обстоятельств, а не для своих личных целей…

Вернувшись на своё рабочее место, я поудобнее расположился и открыл блокнот, что лежал на краю стола. Как я и думал, разобраться в тонкостях Лериной работы будет тем ещё гемором.

Я гляжу на непонятные мне цифры, графики, вычисления и сокращения, без сомнений, чувствуя себя придурком.

Тяжело вздохнув, я бросаю блокнот на стол и откидываюсь на спинку кресла.

– Пиздец, – это всё, что приходит на ум.

***

Под конец дня я выдохся. Во мне уже было шесть кружек кофе, пару десятков каких-то снеков, два батончика «Марс» и литр сцеженного яда, в котором меня искупали Лерины коллеги. Без шуток, эти кобры не унывали и использовали любую возможность, чтобы задеть или унизить Лерино достоинство.

Спустя тридцать минут моих попыток разобраться с техникой одна из них стала подтрунивать над моими фиговым айкью. Знала бы эта сучка, какие дела я проворачивал со своим айкью в юности, то сразу бы заткнулась.

А когда я бегал за третьей по счёту чашкой кофе, по пути меня подловили очкастая и круглая. Они решили в очередной раз напомнить о той самой фотосессии, но без слов – эти чувихи ничего, бля, не стеснялись, даже потратили целый лист бумаги, чтобы нарисовать на нём два маленьких кружка и ещё два поменьше. Затем одна из них приложила лист к своей груди, пока они обе наслаждались кофе в перерыве, и стала строить рожи, пытаясь выглядеть сексуально. Но, в отличие от Леры, эту тёлку даже нельзя было назвать симпатичной. И это ещё не всё. Они пытались вывести меня из себя ещё несколько раз. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не зарядить кому-нибудь из них клавиатурой по роже.

Но ближе к восьми часам офисная жизнь решает меня вконец добить.

В наше небольшое пристанище заявляется Светлана Васильевна. Я пытаюсь скрыться от её пронзительного взгляда за монитором, но почему-то она подходит именно к моему столу и только тогда начинает вещать:

– Через две недели, в субботу, у нас намечается встреча с поставщиками. Явка обязательна.

Одна из девиц, сидящих неподалёку от меня, вскидывает руку. Светлана кивает, позволив ей говорить.

– Это будет деловая встреча?

– Формально – да, – отвечает начальница этого зоопарка. – Но фуршет и развлекательные мероприятия включены. Стиль деловой: платья, костюмы, чёрный низ и белый верх, – она вдруг переводит на меня взгляд. – Прошу воздержаться от ярких и неуместных нарядов. – Её замечание улавливаю даже я, а некоторых курв это особенно веселит. – Будет присутствовать генеральный директор, так что напиваться нельзя, не доставляйте дискомфорт нашим коллегам и сотрудникам отеля.

– Это будет в отеле? – радостно выкрикивает круглая.

– Да, Оля.

– Нам стоить подготовить пару предложений для поставщиков?

– Неплохая идея, Коля. Можешь заняться этим.

– Во сколько примерно сборы?

– Примерно в восемь вечера, Ир.

– А адрес нам скинут заранее?

– Конечно, я всех уведомлю за неделю.

Вопросы посыпались на начальство, точно зубы наркомана с десятилетним стажем, но Светка легко и невозмутимо отвечала на всё последовательно. Лично мне спрашивать нечего. Я планирую уволиться сразу, как закончится этот ебучий день.

Но прежде чем я успеваю насладиться приятной мыслью, пальцы Светы касаются моего стола и коротко по нему барабанят. Этот непримечательный и, казалось бы, лёгкий жест привлекает моё внимание.

Я поднимаю взгляд и гляжу на Светку снизу вверх. Она всё так же непоколебима, как и в первый день нашего знакомства, хоть её пальцы продолжают легонько постукивать по деревянной поверхности.

Она заканчивает отвечать на вопросы подопечных примерно через пару минут и обращается ко мне:

– Задержись после работы. – После чего сразу уходит.

Я остаюсь под гнётом местных.

Сохранять право на спокойное существование за пределами Муторая оказывается весьма проблематично. Тело неподходящее, так ещё и вечно бдящее око Саурона на проводе. Я так и подписал старосту, что строчит мне теперь смски так же часто, как это делает Овечкина. Но Овечкина тёлка, для неё это в порядке вещей – хвастаться подружке о любовных похождениях и новых ноготках. Пашка же доёбывает меня другими вещами. Например, примерно часа два назад он бомбил над прилетевшими ему снимками Леры и пытался выяснить, откуда я их достал. Я решаю поведать ему эту увлекательную историю после работы.

Вырубив комп, я жду, пока местные покинут кабинет. Все они встают со своих мест тютелька в тютельку, не отсидев ни одной лишней минуты.

Когда в комнате остаются два мужика, договаривающихся завалиться в бар, и ещё одна девица, переписывающаяся с кем-то, я встаю со своего места и двигаю в гости к Светлане Васильевне.

В её кабинет вхожу без стука, что неимоверно её бесит. Я вижу по лицу. Но я не специально, честное слово, просто не привык.

– Садись, – выдыхает она, и я сажусь. – Ты ведь уже знаешь, да?

– Знаю что? – Поелозив в мягком упругом стуле, я, не сдержавшись, крутанулся на нём разок. Вряд ли я в таком ещё посижу.

Терпению Светланы можно позавидовать. Она глядит на меня, сложив руки на груди, и наверняка, как и все остальные, гадает о причинах таких разительных перемен в поведении. Не буду лгать, мне нравится видеть недоумение на лицах Лериных знакомых.

Но в Светке есть нечто особенное, то, что отличает её от остальных и только сильнее привлекает меня. Её лицо абсолютно ничего не выражает, вот совсем нихуя. Разве что раздражение. С демонстрацией этой эмоции у неё нет проблем.

– Про слухи о фотографиях, – вдруг добавляет она.

– А, – протягиваю я. – Ну да.

– И что ты об этом думаешь?

– Да всё путём. Ошибка молодости, – и обнажаю зубы. – Кстати, я хочу уволиться.

Светлана Васильевна подозрительно молчит, пока глядит на меня. Я и сам помалкиваю, сцепив руки на животе, пока любуюсь ей. Ну, хороша, блин, блять, чертовка. Не могу не улыбаться, пока играю с ней в гляделки.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему ты хочешь уволиться? – терпеливо объясняет она.

– А, да коллектив дерьмовый. Нашли на меня управу и теперь пытаются загасить, а ещё, – я подаюсь вперёд, сложив локти на стол, и начинаю гнуть пальцы, – досюда добираться тяжело, учиться некогда, я забыл, над чем там работал, и куча новых дел образовалось. – Закончив считать, я вновь столкнулся с пронзительным взглядом Светы.

Её поза изменилась: теперь она сидит ровно, прислонив кулак к краю своего рта, и внимательно слушает меня.

– В той подворотне, – говорит она с небольшой паузой. – Они что-то успели сделать тебе?

– В каком смысле?

– Они били тебя? Например, по голове. – Махнув рукой, она тут же её протягивает. А я застываю, словно идиот. Её пальцы касаются моего затылка, и лёгким движением она заставляет меня наклонить голову. – Ты делала МРТ?

– Нет… – выдыхаю я, не имея возможности пошевелиться.

Её касания уверенные и осторожные, она перебирает мои волосы, из-за чего по рукам и ногам проносится табун мурашек.

– А в обморок падала недавно?

– Вроде… было дело.

– Шум в ушах?

– Ага…

– Тебе следует сходить в больницу. – Закончив копошиться у меня в волосах, Света убирает руку, но я не решаюсь на неё взглянуть. По позвоночнику лёгкой и приятной щекоткой растекается странное, но охуительное ощущение, и я не хочу, чтобы оно заканчивалось.

– После того как тебя обследуют, мы решим, что делать дальше. Если ты не помнишь рабочих аспектов, коллеги помогут тебе. Вряд ли они все твои враги. – Немного помолчав, она продолжает: – Я не вправе тебя принуждать работать, если со здоровьем всё хорошо и это твоё осознанное желание, ты заполнишь заявление, отработаешь две недели и вольна делать всё, что хочешь.

Я медленно киваю, глядя себе под ноги.

– У тебя есть ещё какие-то вопросы ко мне?

– Не-а…

– Тогда можешь идти, – говорит Светлана и сама встаёт из-за стола.

Поднявшись чуть позже, я киваю в знак прощания и быстро двигаю на выход.

Уже за дверью я поднимаю глаза и гляжу перед собой. Я делаю медленный вдох, и в икрах начинает что-то вибрировать и безболезненно покалывать. Я решаю попрыгать на одной ноге несколько раз, чтобы это ощущение прошло, после чего решительно двигаю в сторону лифта.

По пути я подхватываю свою олимпийку и, пользуясь моментом беспалевности, беру горсть конфет из вазочки на чужом столе. Нефиг добру пропадать.

Уже в лифте я еду не один, шугая людей своей блаженной рожей. Чувствую себя придурком. Отчего-то мне хочется только странно хихикать, растирая морду в попытке сбросить улыбку. Но это выходит не сразу. Только когда я спускаюсь вниз и выхожу в холл, мне удаётся более-менее привести себя в порядок.

Я приближаюсь к периллам и привлекаю внимание охранника, громко свистнув. Как только он отвлекается от ящика в будке, по которому крутят футбол, я кидаю ему в руки конфету.

– Покеда, Палыч, – я выкрикиваю это и ныряю под поручни.

Охранник что-то орёт мне вслед, но я прибавляю шаг и покидаю здание быстрее, чем тот успевает меня догнать.

***

– Да я в душе не ебу, откуда эти фотографии, – гаркаю в трубку, снимая сковороду с конфорки. Слишком увлёкся просмотром какой-то развлекательной программы по телеку, в итоге котлеты подгорели. Но я не парился, гарь легко снимается ножом, а котлета – это и в Африке котлета.

– Судя по качеству и лицу, ей на фотографиях от пятнадцати до двадцати лет, – выдвигает своё предложение Пашка, доканывающий меня с другого конца провода. – Я поискал фото в гугле. Они действительно в свободном доступе. Выложены в одноклассниках на странице некого Александра Захарова.

– Это чё за хуй? – отправляя отрезанный кусок котлеты себе в рот, спрашиваю я.

– Без понятия. – Я слышу, как Пашка усиленно щёлкает компьютерной мышью. – Есть ещё несколько снимков собаки, фотография куста, дорога, вроде как в деревне… Больше никаких фото на его странице нет.

– Погугли, что это за тип. Кем работает, и всё такое.

– Этим и хотел заняться, – сообщает мне Павлик. – Ты ведь помнишь, что завтра у тебя пара?

Я недовольно морщусь, пока зажимаю телефон между плечом и ухом и пытаюсь вытряхнуть котлеты из сковороды в тарелку.

– Валер?

– Да слышу, бля. Во сколько?

Пашка ненадолго замолкает. Видать, проверяет расписание, чёртов зубрила. Я, не дожидаясь продолжения разговора, беру тарелку и сажусь за стол, приступая к трапезе. Сегодня у меня серьёзный ужин для серьёзных мужиков: жирнючие котлеты с пюрешкой.

– В десять утра, – наконец-то сообщает староста.

Я ему традиционно ничего не обещаю, просто продолжаю жевать.

– В двести третьем кабинете. Смотри не опаздывай, там жёсткий препод, который не пустит тебя, даже если ты задержишься на минуту.

– Не жизнь, а сказка, – высказавшись, что я думаю насчёт всей этой ситуации, я делаю хороший глоток кофе и громко ставлю чашку обратно. – Слышь, умник, мне нужны снимки МРТ с какой-нибудь внушительной травмой.

– Зачем?

– Ну, я же так люблю работать, жить без этого не могу, врубаешься? – я стараюсь придать своему голосу как можно больше сарказма. – А вот я нихуя не врубаюсь, что от меня там хотят на этой работе, ясно тебе?

– Ясно.

– Босс сама подкинула мне идейку. Мы на днях столкнулись с ней. Она видела, как меня пыталась защемить парочка додиков.

– Что?! – Я чуть не глохну, когда Пашка это выкрикивает.

– Спокуха, всё путём. Я легко избавился от них. – Ковыряя пострадавшее ухо, я прижимаю мобилу к другому и продолжаю: – В общем, мне нужны фейковые снимки. Типа, я получил какую-то травму, так что мне нужно всё разжевать и объяснить. Будто я новенький, вот! Иначе я не вынесу этой хуйни и уволюсь, а ты будешь исполнять мои хотелки.

– Да сделаю я, – вздыхает Паша. – Какую травму тебе приписать?

– Погугли, я хуй знает. Сам придумай. Травмы я умею только наносить.

– Будет сделано. – Он снова начинает усиленно кликать мышью, и я спешу с ним проститься.

– Всё, у меня дела, покеда. – И сбрасываю прежде, чем тот успевает отреагировать.

Прикончив ужин, я надеваю свой лучший (и пока что единственный) костюм, отправляясь на прогулку.

План по апгрейду Леры весьма прост в исполнении и наверняка эффективен. Я решаю начать с бега, подключая занятия на остальные группы мышц постепенно.

Например, сегодняшнее утро я начал с планки.

А ночь собираюсь закончить лёгкой пробежкой по району, заодно изведаю окрестности.

В ближайшем магазе я беру бутылку воды и отправляюсь в путь.

Косые взгляды прохожих меня мало ебут, в Муторае на меня тоже поглядывали. В основном из-за моего авторитета, ясен хуй, но были и другие причины.

На пешеходном переходе я пересекаю дорогу вместе с толпой и только тогда ускоряюсь, переходя на бег, ныряя глубже во дворы.

В Муторае не все, но наверняка многие знали об одной истории, которую я ненавижу вспоминать.

Неподалёку от посёлка находилось одно озеро. Оно там уже стоит хрен знает сколько, и каждую зиму, когда оно замерзает, вся мелкота вываливается погонять в хоккей или просто прокатиться на санках, лыжах, у кого что было.

Мне тогда… уже и не помню. Это всё произошло до того, как меня забрали в армию.

В тот день один старшеклассник попросил меня отправиться на разборку к озеру. Он хорошо мне заплатил. Но было бы лучше, конечно, если бы он этого не делал.

Я пообедал в столовке, забрал портфель из класса и свалил с физры, выдвинувшись на стрелу.

Ничего особенного не намечалось, судя по его рассказу. Обычная беседа, может, несколько поучительных тумаков по типу «передай шакалу, чтоб ходил и оглядывался».

Но день вышел, мягко говоря, паршивый.

Те парни были хоккеистами. А все в Муторае знают, что в хоккеисты идут одни ублюдки и мудаки. По крайней мере, так происходило с нашей местной хоккейной командой.

Когда я подошёл к ним, они ничего мне не сказали. Один из них выкатился вперёд на своих крутых коньках и с новой хоккейной клюшкой. Он посмеялся надо мной, а затем ударил меня клюшкой по голове, разбив бровь.

Я испугался и отскочил назад, точно шайба. Лёд подо мной проломился. Я оказался под водой и начал беспомощно барахтаться. Сначала было очень холодно, но некоторое время спустя стало тепло, а затем жарко. Я выбился из сил и просто вытянул руки, пытаясь ухватиться за что-нибудь.

И мне повезло. Я смог вцепиться в ледяной край проруби и усилием воли подтянуться, высунувшись из воды.

Тогда я закричал, пытаясь привлечь внимание, но те парни просто стояли и наблюдали за моими мучениями с искривлёнными лицами.

Своим криком я привлёк несколько пожилых мужчин, что помогли мне выбраться, когда у меня перестали шевелиться ноги и я весь посинел.

Те типы меня запомнили, те, что с клюшками.

Мне наложили два шва на бровь, и когда шрам немного затянулся и отёк спал, я вновь столкнулся с хоккеистами у ворот школы.

«Эй, плешивый щегол, – обратился ко мне один из них. – Предкам скажешь, что сам в воду прыгнул».

Так я и сказал, хотя папаша и не спрашивал.

Почему-то эта история вспомнилась.

Я в очередной раз щупаю Лерину крохотную бровь, когда сворачиваю в новый двор.

Издалека я замечаю девушку, что бежит мне навстречу. В свете фонарей я не сразу распознаю облик милой Светланы Васильевны. Но когда та приближается, я притормаживаю. Она и сама сбавляет скорость, выдернув один наушник из уха.

– Добрый вечер, – говорит она, и я киваю в ответ.

Затем она суёт наушник обратно и проносится мимо.

Я делаю ещё несколько шагов вперёд, планируя продолжить свой путь, но неожиданно даже для самого себя разворачиваюсь назад, чтобы догнать её.

Когда я на бегу приближаюсь к Свете, она окидывает меня взглядом и опять достаёт один свой наушник, но не останавливается.

– Что-то случилось? – спрашивает она слегка запыхавшимся голосом.

– Не, – отвечаю я, махнув рукой с дурацкой улыбкой. – Можно составить компанию?

Она молчит, лишь поглядывает на меня, легко нахмурившись, и сделав так примерно раза три, после чего возвращает наушник обратно в ухо.

Поравнявшись с ней, я продолжаю бежать.

Мы всю дорогу молчим.

Глава 7

Как же я ненавижу ранние подъёмы.

Вырубив будильник, я сажусь на кровать и ещё несколько минут медитирую над тапками с розовым пушком. Позор, блин.

Мать всю жизнь мучилась с какой-то штукой на букву «ц», иногда чуть ли не на стену лезла и орала, как ей тяжело из-за этого долбанного «ц». А ещё корила себя за то, что в очередной раз ходила по полу (в Муторае собачий холод даже летом) без носков.

Я один из тех типов, что предпочитает учиться на чужих ошибках, если это возможно.

Поэтому, да, блин, я надеваю тапки с розовым пушком.

Дальше череда банальных процедур: я делаю зарядку, немного разминаю руки, ноги и самое главное – спину. Спина – это каркас всего тела, от спины растут конечности, и именно спину мы подставляем, когда парочка скинхедов валят нас на землю и топчут ногами. Я выучил это раньше, чем азбуку.

Намутив хороший завтрак, я плотно заправляюсь, надеваю спортивный костюм и собираю волосы в хвост.

Тетради в универ я не ношу, больно много чести. Всё, что надо знать, – запишет Овечкина, на крайняк – Лера скатает у старосты, когда вернётся на пост владельца тела. Я верю, что моя миссия на данный момент – не дать этому телу развалиться окончательно. Со своей задачей я справляюсь просто прекрасно, мне так кажется. Я сыт, умыт и одет. Чутка опаздываю на пару, но это так, фигня.

Я выхожу из дома в удивительно хорошем расположении духа, держа в руке Пашину распечатку.

Благодаря его инструкциям я смог добраться до нужной улицы, а оттуда доехать до остановки под названием «Кривые котлы».

Мысленно смакуя идею своего возвращения в Муторай, я вхожу в здание универа, нахожу двести третий кабинет и сразу дёргаю за ручку.

– Чё? – я в недоумении. Заперто, блин.

Я начинаю дрючить эту несчастную ручку так, будто она кинула меня на деньги. И даже стучусь кулаком, мало ли, заело.

Но всё это не ошибка – об этом мне намекает взгляд седого и высокого пенсионера в костюме-тройке, что открывает дверь и вырастает в проходе.

Он глядит на свои наручные часы, а затем на меня, будто я потревожил его в обеденные часы.

– Вы не ладите со временем, да, девушка?

– Ох это время, – я пытаюсь отмахнуться от его тупого вопроса, выдавив улыбку. – Ну, вы же понимаете, у девчонок с ним проблемки. – Меня так и подмывает дёрнуть его за ус, когда мужик начинает хмурится.

– Я не впущу вас.

– Да что ты, – усмехаюсь я.

– На моих лекциях не будут присутствовать бестактные и вульгарные барышни, вроде вас. Если вы настолько не заинтересованы в учёбе, то я советую вам отчислиться и найти профессию в соответствие с вашими приоритетами.

– Чё?..

– До свидания. – Он захлопывает дверь прямо перед моим носом, и я снова слышу этого деда уже приглушённо.

Вот ведь старый козёл.

Я бью по несчастной двери и краем глаза замечаю дуэт пацанов, сидящих смирно на ближайшей лавке.

Судя по их униженному виду, они, как и я, тоже получили свою порцию оскорблений от хуевого профессора.

Но я не какой-то там кусок дерьма, по которому можно проехаться катком из завуалированных и высокопарных унижений. Он же по-любому назвал меня шлюхой? Я ему устрою!

Застегнув олимпийку, я двигаю на выход.

Уже на улице я огибаю это несчастное здание и ищу взглядом подходящее окно.

Со времён школы во мне осталось много авантюризма.

Я нахожу нужный кабинет и начинаю приглядываться к засаженным кругом деревьям. За зеленью здесь ухаживают особенно скрупулёзно. Каждый кустик выстрижен, будто все эти растения ежегодно отправляют на конкурс «Цветущий город». Москвичи, блин. Типичный большой город.

Попятившись назад на пару метров, я закатываю рукава и пригибаюсь к земле.

Ну ладно, думаю я, хрен меня кто вышвырнет!

Взяв хороший разгон, я взбираюсь на сгорбившийся дуб, или чё это за дерево… чёрт его знает.

Для меня главное, чтоб манящая к окну второго этажа ветка оказалась крепкой.

Проползая по ней, я встаю на ватные ноги. Моя героическая отвага привлекает внимания тех ребят, что сидят ближе всего к окну. Видеть столь ошалевшие лица – услада для моих глаз. Я подмигиваю паре шепчущихся девиц и толкаю окно ногой, чтоб шире распахнуть форточку.

Дальше дело за малым.

Наступив на карниз, я делаю широкий шаг вперёд.

– Благодаря заданным координатам, мы можем рассчитать маршрут от точки «а» до точки «б», – раздаётся голос того самого деда, что-то чертившего у доски. Про себя молюсь, чтобы этот мужик продолжал пиздеть. Попутно я забираюсь в помещение и плюхаюсь на подоконник. Парню, сидящему у самого окна, грожу кулаком.

Как только дед снова поворачивается к трибунам, я ныряю вниз.

По полу ползти как-то стрёмно и не по-пацански, но делать нефиг. Я иду вприсядку до проёма между рядами.

– Кто-нибудь помнит, что мы изучали на прошлом занятии? – выдержав короткую паузу, дед снова говорит: – Да, Марина, спускайся.

Я слышу, как скрипят половицы под чужими ногами, когда кто-то встаёт. Цокают каблуки на другом конце трибуны. Воспользовавшись моментом, я быстро спускаюсь тремя рядами ниже в боковом проёме, после чего сажусь на лавку. И уже по лавке подползаю к Овечкиной. Уж её-то кудрявую башку я узнаю из тысячи. Такой шевелюре могут позавидовать даже негры.

Заметив меня, Овечкина испуганно вздрагивает и зажимает рот ладонью. Я прислоняю палец к своей пасти и шикаю на неё.

– Как ты здесь оказалась? – спрашивает Лариса, хлопая округлившимися глазами.

– Жопой об косяк, – отшучиваюсь я, ища глазами старосту.

Пока у доски решаются какие-то важные экономические задачи, слухи о моём прибытии наконец-то доходят до нижних рядов и привлекают уйму внимания. Даже внимание старосты.

Овечкина продолжает доставать меня и трясти за руку, когда мой и Пашкин взгляды встречаются.

Я поднимаю брови. Он сердито хмурится.

Я закатываю глаза. Он крутит пальцем у виска.

Этот пёс портит мне всю малину. Сейчас я – звезда чудного утреннего шоу, и он не помешает мне насладиться триумфом.

***

Ладно, беру слова назад. Наслаждаться, реально наслаждаться вниманием у меня получается минут пять. Потом это всё превращается в настоящий заёб.

– Какого хуя они пялятся? – кивая на озирающиеся в мою сторону нижние ряды, спрашиваю я.

– Ещё бы они не пялились, – отвечает Лариса, пудрящая лицо.

Усатый дед объявляет начало перерыва. Вся эта шушера начинает расходиться, но не перестаёт поглядывать в мою сторону. Это реально меня раздражает. Я чувствую себя клоуном в цирке. Хотя это они, а не я, придурки и чудики.

– Лер, – снова говорит Овечкина, – пару дней назад ты навела шумиху в столовой. Сегодня залезла на пары Александра Сергеевича по дереву. – Я улавливаю в словах Ларисы некое осуждение… или обиду, и это меня не радует. Овечкина кидает косметичку обратно в рюкзак, где, походу, валяются одни бабские принадлежности, и прижигает меня взглядом. – Ты теперь в центре внимания.

– Это чё, плохо?

Лариса пожимает плечами и опускает глаза обратно в свой рюкзак.

– Ты совсем на себя непохожа, – произносит та и достаёт какую-то мелкую синюю коробку. – Держи, – она протягивает её мне не глядя. – Я купила тебе линзы.

Я тут же выхватываю линзы из её руки и с жадностью голодного зверя начинаю распаковывать коробку.

Действительно, в ней находятся несколько пар линз. Не передать словами, как это меня приободряет.

Я кидаюсь обнимать надутую Ларису, сгребая её локтем за шею. Она ойкает и поджимает губы, но я-то на опыте и знаю, как обращаться с дамами.

– Девчуля, – распеваю я. – Ты просто Богиня. Ты знала это? Знала, ну точно же знала! Богиня моя!

Овечкина фыркает, но я всё равно замечаю, как на её губах проскальзывает намёк на улыбку. На моих-то она уже давно сияет. Такое счастье привалило.

Спустя ещё минут пять Лариса демонстрирует мне свои навыки вставляния… или вставливания, в общем, помогает с линзами. Несколько раз эта пуделиха почти выкалывает мне глаз ногтями, и я даже обзываю её дурой вслух. Но она отвечает мне таким же резким «молчи, тупица», и даже это кажется мне подозрительно знакомым и приятным мигом.

Дальше я действительно молчу. Не хочу лишать Лерку зрения.

– Готово, – чуть погодя сообщает Овечкина.

Я открываю глаза и начинаю усиленно моргать. Чувствовать инородный предмет в глазу вообще не в кайф. Кулаком я протираю веки, а потом вдруг смотрю – и вместо расплывшегося тусклого месива передо мной удивительно чёткая и даже немного позабывшаяся картинка. Я вижу всё до мельчайших подробностей. У Ларисы… чёрт, у Ларисы ужасный прыщ на носу. Я же не должен ей об этом говорить, верно? Точно, не должен. Она расстроится, будет реветь, может даже ёбнет меня. Но если я ей не скажу, то она решит, что я хуёвый друг, и, возможно, потребует линзы обратно. А пока будет их выковыривать, заодно прихватит оба моих глаза. Нет! Я точно не должен говорить Ларисе о прыще. Она ведь только что пудрилась, соответственно, смотрелась в зеркало? Я не должен этого делать. Не-а. Ни за что.

– Со мной что-то не так? – спрашивает Овечкина.

Я накрываю рот рукой и отползаю назад.

– Лер?.. У меня что-то на лице?

– Да, – вырывается из меня. Я начинаю нервно трясти башкой, переча себе.

Лариса придвигается ближе и спрашивает шёпотом:

– Прыщ, да?

– Так ты знаешь? – убирая руку с лица, я судорожно вдыхаю.

– Ага. Всё утро пыталась его замазать, но он только больше становится из-за этого. – Она поджимает губы и собирается вставать. – Мне нельзя попадаться Васе на глаза. Вдруг он решит, что я уродина. – С этими словами Лариса плюхается обратно на лавку, и её плечи начинают мелко дрожать. – Он же тогда не позовёт меня на свиданку, Лер…

– Воу-воу, полегче, – выдохнув, я вскидываю руки и одну кладу Овечкиной на плечо. – Во-первых, если ты ему уже нравишься, парочка прыщей его не спугнёт. Его скорее спугнут твои вопросы «с подвохом» о прыщах. Нет, серьёзно, никогда не спрашивай у него «что-то не так?», если ты сама понимаешь, что что-то не так.

Я перебрасываю ногу через лавку и сажусь на неё, как на велик. Овечкина поворачивается в мою сторону, продолжая слушать меня, повесив нос.

– Во-вторых, я видел, как этот тип впрягся за тебя в столовке. Да, ему бы штангу потягать, а не только книжки зубрить, чтоб он мог вписаться за тебя и на кулаках. Но то, что он тогда подсуетился, говорит о многом.

– Ты правда так думаешь? – шмыгает носом Овечкина.

– Я не думаю. Я знаю, – заверяю её я, хлопнув по плечу. – А в-третьих, чтоб он не видел твоего прыща, предлагаю свалить со следующей пары. Чё там по расписанию?

– Ох, да, сейчас скажу. – Вытерев глаза, Овечкина открывает какую-то тетрадь и пробегается глазами по тексту. – Да, да! Мы можем свалить. Но я давно не уходила с пар…

– Я помогу тебе вспомнить, какое это приятное ощущение.

Выйдя из-за стола, мы спускаемся вниз. Усатый профессор окидывает нас взглядом, и я удерживаю на себе его внимание.

Тот акробатический трюк стоил того. Я понимаю это, когда у мужика округляются глаза. Овечкина с трудом сдерживает смех и кидается к дверям. Я выхожу из аудитории задом и развожу руки по-актёрски, отвесив Александру Сергеевичу реверс… или реравенс? Хуй знает, но это было пиздецки приятно.

***

Когда я предлагал Овечкиной свалить, то рассчитывал, что мы хватанём по пивку и обоснуемся где-нибудь под забором. Может, даже выкурим сигарету. Не знаю, на что я вообще надеялся, когда втянул её в это.

Но то, что происходит дальше, вообще никак не пересекается с моим понятием «приятно слиться с занятий».

Обычно, сливаясь с уроков, я ходил и собирал бычки. Те, что посвежее и не слишком обсосанные, я складывал в пачку, чтобы разделить со своими товарищами. Мы бегали в лес и курили там вместо того, чтобы тухнуть над учебником. Иногда устраивали забег по трубам, играли в «ножечки» или представляли, будто мы мафиози и нам нужно провести крупную сделку, а именно – выгодно обменяться фишками.

Но я как-то подзабыл, что Овечкина девочка.

– Чего стоишь? – пытается приободрить меня Лариса, пока я глазею на здоровый торговый центр с улицы. – Пошли, – она хватает меня за руку и затягивает внутрь, как русалки затягивают наивных морячков в бушующие океанские воды.

Я ненавижу торговые центры. И я об этом уже говорил. Но я никогда не устану повторять – я ненавижу торговые центры. Суету, очереди, духоту и жару внутри маленьких помещений, особенно фудкорты, в которых всё втридорога.

Но сбежать вовремя не выходит.

Лариса, применив немного женского колдовства, заманивает меня в один из магазинов с одеждой. И пока я стою как истукан среди рядов, Овечкина объявляет охоту за шмотками.

Подхватив одну бирку на случайном платье, я решаю взглянуть на сумму. Но лучше бы, конечно, я этого не делал. Двадцать пять штук за платье?! Да на них можно подать в суд.

– Тебе ничего не нужно? – спрашивает Леркина подруга, навалив гору каких-то тряпок себе же на руку.

– Да не, – отмахиваюсь я. – У меня этого добра выше крыши.

– Да кому ты заливаешь, – хмыкает Овечкина. – Пошли, поможешь выбрать.

Лариса направляется к раздевалке, а я плетусь за ней, брезгливо держа в руках её нифига не лёгкую сумочку.

Когда мы подходим к одной из кабинок, она подзывает меня, и я доверчиво захожу с ней в одну кабинку.

– На, – говорит она и взваливает на меня ещё и кучу набранных шмоток. А затем… затем она лёгким движением руки снимает с себя футболку.

– Ты чё делаешь? – прижавшись спиной к хлипкой дверце кабинки, заикаюсь я.

– Точно, – говорит она, ослабив ремень в своих джинсах. – Такие платья надо мерить без белья. Ты права. Помоги. – Она поворачивается ко мне спиной и трясёт пальцем над лямкой своего лифчика. – Расстегни, Лер. – Одновременно с этим она начинает выбираться из джинс.

Я обезоружен… ваще. Стою как вкопанный, погребённый под горой шмоток, и пялюсь на неё во все глаза.

– Лер, – напоминает о себе Овечкина, и я кое-как освобождаю одну руку, справившись с застёжкой на её лифчике. После этого она довольно выдыхает, бросает сиськодержатель на пуфик в углу и поворачивается ко мне лицом. Но в глаза не смотрит. Её интересует только одежда, которую она начинает перебирать. – Фигня, фигня, фигня, о, а вот это то, что надо. – Она выдёргивает что-то белое из кучи, заезжая шмоткой мне по лицу. – Боже, – охает Овечкина. – Кажется, кто-то примерял это платье не в лучший свой день. Хотя пятно выглядит совсем свежим… Лер? – она наконец-то решает взглянуть на меня и тут же выпускает платье из рук. – Боже, Лера! У тебя кровь! Как ты себя чувствуешь? Сознание не теряешь?

Она начинает суетиться, обдувает меня и машет руками. Я слышу голос Ларисы, как она зовёт одну из сотрудниц магазина. Но перед глазами у меня только одно – сиськи Овечкиной.

Я таких сисек никогда не видел. Таких идеальных, как волейбольные мячи. А сисек я видел много. Ну, наверное, не так много, как, например, Дуэйн Джонсон или Вин Дизель, но достаточно, чтобы я мог сравнивать.

Мне очень хочется сказать Ларисе, что даже будь у неё восемь, или девять, или больше прыщей, Вася их не заметит, когда та скинет лифчик.

Так что прямо сейчас я сижу в фудкорте и жую картошку фри, не сводя взгляда с одной точки, и думаю об этом.

– Ты меня очень напугала. – Наконец-то вернувшись, Лариса ставит поднос на стол и садится напротив. – У тебя опять упало давление?

– А оно часто падает? – интересуюсь я, наконец-то найдя в себе силы отвести взгляд от пятна на столе. Но в глаза Овечкиной при этом смотреть я не мог. Чувствую я себя одновременно прекрасно из-за того, что увидел, и ужасно, потому что стоял и смотрел, когда должен был уйти.

– Я помню, как у тебя шла кровь из носа на первом курсе. Ты мало спала тогда, – присосавшись к диетической коле, говорит Лариса. – Да и выглядела очень нервно.

– Почему?

Лариса глядит на меня с хмурым недоумением.

– Ты серьёзно? – цокает Овечкина. – Мне ты говорила, что проблемы на работе, и попросила не вмешиваться. Уже забыла, что ли?

Сказав это, Лариса замолкает. Я ясно ощущаю это образовавшееся напряжение, посеянное Овечкиной. Но я не в ответе за поступки, которых не совершал. Мне бы и самому хотелось знать, что там происходило у Леры на первом курсе. Может, ещё парочка гопников успела позависать в её теле до меня? Я отмёл эту мысль. Для гостей, вроде гопников, Лера выглядела слишком ухоженно, женственно и девственно. Речь о куреве и бухле, если что. О другом я даже думать не хочу.

– Хочешь зайти ко мне?

Овечкина быстро перестаёт дуться и глядит на меня. Её глаза загораются въёбанным счастьем, и она улыбается. Я даже слышу, как её каблуки весело цокают под столом. Но она не говорит ни «да», ни «нет». Хотя ответ, кажется, очевиден. Вряд ли Лера часто приглашала её в гости до моего появления.

Мы собираем остатки еды. Лариса заказывает ещё несколько гамбургеров с собой, и со всеми этими пакетами мы спускаемся на первый этаж.

– Сорян, – говорю ей я, когда мы ползём вниз на эскалаторе.

Лариса смотрит на меня и молча приподнимает бровь.

– За то, что ты не смогла выбрать новые шмотки, – объясняю я.

– А, – улыбается Лариса. – Забудь. Главное, что ты нормально себя чувствуешь.

Спустившись, мы доходим до двери и наконец-то выходим на улицу. Почему-то только там я чувствую себя в безопасности. Здесь есть где развернуться, а с бегом в Лерином теле проблем пока не возникало. Но чувство безопасность быстро рассеивается, словно его и не существовало, когда к нам подваливает компания додиков с лэйблом Абибас. Я сразу понимаю, что сейчас будет происходить.

– Цыпы, – заводится один из них. – Прогуляться с молодыми перспективными хотите?

Лариса морщит нос и прибивается ближе ко мне. Разумное решение с её стороны. Я могу обеспечить безопасность… ах, да, уже не могу.

– Не желаем, – отвечаю я додику, задирая башку.

– Да ладно, не ссыте. Мы нормальные пацаны, – лыбится глухой придурок.

– Ой, не заливай, а.

Продолжать разговор с этими типами нет никакого смысла. Я киваю в сторону метро Ларисе и делаю шаг назад. Но другой перец из этой же сосисочной компании решат, что схватить Овечкину – хорошая идея.

– Отпусти! – моментально реагирует Лариса, пытаясь выдернуть руку.

– Да ладно, харе набивать цену. Пошли прокачу на тачке. Тебе понравится, малыха.

Во дела, думаю я, они – долбаёбы – везде, что ли, одинаковые? Да и Лерка с Ларисой не такие уж и красавицы, чтоб так усердствовать.

Но выбора у меня не очень много. Когда к нам уже начинают подступать пацаны из другой компании, решившие сыграть роль героев-заступников, я вынимаю электрошокер из кармана. Да, таскать его с собой было реально хорошей идеей.

Сняв машинку с предохранителя, я подхожу сзади к типу, что продолжает удерживать Ларису, и подношу шокер к его загривку.

Он громко взвизгивает, когда раздаётся треск и по его телу проносится разряд тока.

Как итог – Лариса на свободе, типы в ахуе, и Лариса тоже в ахуе.

Я пользую моментом и хватаю её за руку. Мы совершаем побег, и парням несказанно везёт, что ни один из них не пытается нас догнать. А я наслаждаюсь немного нервным, но весёлым смехом Овечкиной по пути к метро.

***

– Ты их просто уделала! – Лариса никак не может отойти от увиденного. – Просто подошла и жахнула шокером! Охуеть, ну ты даёшь! – она продолжает восхищаться мной, даже когда мы подходим к подъезду.

– Может, тебе тоже шокер подарить? – интересуюсь я.

– Мне? Да ты что… мне даже послать таких парней страшно, – вздыхает Овечкина.

– А зря. Иногда на них достаточно просто рявкнуть, чтоб они отвалили.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – пожимаю плечами и открываю дверь подъезда, пропуская Ларису внутрь.

Она первой приближается к лифту и жмёт на кнопку.

– Давно ты носишь шокер с собой? – спрашивает Лариса.

– Недавно, – отвечаю ей я. – Купил его, когда нажрался. – И тут же выдумываю причину поубедительнее, потому что мне кажется, что покупка шокера для самообороны – это не совсем в стиле Леры.

Дверцы лифта разъезжаются в разные стороны. Запоздало звучит гудок, сообщающей о прибытии металлической кабины.

Из распахнувшегося лифта выходит человек, но я гляжу на Овечкину. Та открывает рот, чтобы что-то мне сказать, но внезапно затыкается и выпучивает глаза.

Тогда я оборачиваюсь и тоже смотрю, наконец-то замечая старосту. Пашка глядит на меня. Мы с Овечкиной – на него. Немая, блин, сцена.

«Двери лифта закрываются», – уведомляет автоматический голос, и я первый выхожу из транса и жму на кнопку, мешая дверцам закрыться.

– Чё хотел? – наконец-то спрашиваю.

– Привет, – отвечает Пашка, мельком взглянувший на Овечкину. – И тебе.

– Приветик, Паш, – странно здоровается с ним Лариса. Я чувствую её пристальный взгляд буквально жопой. Ох, не хотелось мне, чтобы она знала, что у нас с Пашком есть одно «дело». Но раз уж Пашка так нелепо спалился, назад дороги нет.

– Так чё хотел? – повторяю я.

– Передать… задание от препода, – он протягивает мне тонкую полупрозрачную папку.

– Какое ещё задание? – не сразу допираю я.

– То самое задание, – отвечает староста.

– А, – схватив папку, я трясу ей в воздухе. – То самое задание.

– Да. То самое, – вздыхает Паша. – Ну, пока. – И после этого он двигает на выход.

– Пока, Пашенька, – мурлыкает Овечкина и ныряет в лифт, придержав створки.

Я захожу сразу следом за ней и жму на нужную кнопку.

Овечкина молчит ровно десять секунд, прежде чем её взрывает от любопытства:

– А давно вы так близко общаетесь, что он даже «те самые задания» тебе до двери приносит? И откуда он знает твой адрес? Он на тебя так пристально смотрел… между вами точно что-то есть! Что? Лера-а, что-то же точно есть? Лера! Лера. Лера. Лера.

Мне не жить, блин.

Глава 8

Хороший день начинается со стакана светлого нефильтрованного. Но этим утром не было ничего… ни светлого, ни нефильтрованного.

Яйцо. Курица. Пару ломтей овощей. Умыть рожу. Надеть линзы – с этим пришлось помучиться. Упаковаться в спортивный костюм. Выйти на улицу.

Обычно я встаю примерно в семь. По натуре своей жаворонок, но в теле Леры все эти телодвижения даются мне с огромным трудом.

Бегать начинаю от подъезда к большому супермаркету, который огибаю и возвращаюсь к падику. Этот круг я наворачиваю дважды. Каждый длится примерно пятнадцать минут, если я проскакиваю на красный, или если какая-нибудь бабка не остановит, требуя подсказать дорогу. В худшем случае пробежка может растянуться часа на полтора.

Но с линзами моя жизнь значительно улучшилась. Я мог приседать, отжиматься, подтягиваться и делать ещё кучу разных вещей, совершенно не парясь и не вдавливая эту ебучую оправу себе в переносицу каждые минут пять. Нет, серьёзно, я никогда не думал, что быть очкариком так тяжело. Мало того что ты выглядишь как обсос, так ты себя ещё и обсосом чувствуешь. Без этих знаний мне было зашибись.

Уже завершая второй круг, я притормаживаю у магазина. Там, рядом с кассой, я замечаю Свету.

Мы со Светой начали часто пересекаться во время утренних и вечерних пробежек. Но она почти никогда не начинала разговор первой и очень редко его поддерживала. Мне было неловко так долго молчать, пока мы бегали по её маршруту, и первое время я даже пытался заболтать её, постоянно отвлекая от музыки. Хватило парочки взглядов, чтобы она меня заткнула. Но запрещать бегать с ней – не запрещала. Так что я бегал, если случай подворачивался.

Я понимаю, что Света меня тоже замечает, когда та вскидывает ладонь. Я тоже поднимаю обе руки и трясу ими, уже вовсю лыбясь.

Покрутив конечностями достаточно долго, я убираю руки обратно в карманы и двигаю домой. Хотя я бы с большим удовольствием провёл свободное время со Светкой, но свободного времени у меня не осталось. Да и я успокаиваю себя мыслью, что ещё полюбуюсь ей сегодня на работе.

***

На занятиях тишь да гладь. Только вот Овечкина чё-то не пришла, да и старосты вездесущего нет на месте. Всё это как-то подозрительно.

Первая пара закачивается, но я, заигравшись новой игрой на мобиле, не особо спешу свалить.

Зря Лариса показала мне этот фантастический новый мир мобильных игр. Теперь на дисплее постоянно выскакивает уведомление из серии «память заполнена». Лере предстоит удалить больше тридцати гигабайт разной хуйни, когда та очнётся. Зато мне теперь есть, чем занять себя, пока профессора у трибун пиздят о жизни, или чё они там делают вообще. Я ни разу их не слушал.

– Лера, – обращается ко мне высокий коротко стриженный тюбик, что подходит и встаёт рядом.

За ним тянется целая очередь. Ну, не то чтобы прям очередь, но человека четыре, в общем. Они все пырят на меня, будто я им денег торчу. Я даже слегка поднапрягся.

Вырубив мобилу, по привычке сжимаю её в кулаке, а кулак прячу в рукаве.

– У тебя есть парень?

А вот и причина внезапного, но приятного затишья…

После всех произошедших в этих стенах событий народу нужно было время, чтобы всё переварить. «Переварить» так называемые перемены.

Не каждый же день замухрышки в классе начинают вести себя круто. Я вёл себя круто всегда и при любом раскладе, даже если проигрывал (что скорее редкость, чем система).

В общем, слухи быстро расползлись по универу. Кто-то верил, кто-то не верил, одни невзлюбили Лерку ещё сильнее за дерзость, а остальные… ну, должны были, как минимум, проникнуться уважением.

Так было в Муторае, когда я после армии стал вести себя круто. На повторный сценарий я рассчитывал и в Москве.

Но всё, как всегда, идёт через жопу.

– Чё? – переспрашиваю я, глядя на лощёного пацанчика. Он чё-то жмётся, стреляет глазами то в пол, то в меня.

Не-не-не, думаю я, это ваще не круто.

Тут же скидываю ноги со стола и сажусь ровно. Телефон убрав в задний карман, я подхватываю ключи от квартиры со стола (когда ты вырос в маленьком и неспокойном городе, то привычка держать все свои пожитки перед хайлом закрепляется так же, как привычка подтирать зад).

– Я хотел узнать… нет ли у тебя парня? – снова подаёт голос назойливый тип, и я наконец-то поднимаюсь на ноги. Пацан делает шаг назад, когда я подаюсь ближе и опасно прищуриваюсь, испытывая его взглядом. Этот хрен слишком высокого о себе мнения.

Я хватаю его за воротник и дёргаю вниз. Пальцем другой руки тычу его в грудь.

– Ты, – говорю яростно, – помесь болонки с моцареллой, реально считаешь, что можешь спрашивать у меня подобную хуйню?

– Извини, – выпалил он с заиканием. – Просто ты… классная.

– Знаю, ёпта, – кивнув, я отталкиваю его от себя. – Слюни подбери, издалека посмотришь. – Кидаю быстрый взор на парней позади него и решаю уточнит: – Вы по тому же вопросу?

Они молчат как партизаны, смущённые, фу, аж смотреть противно. Я прячу ключ в тот же карман, где и телефон, и говорю:

– Давайте, пацаны, чтоб без этой вашей хуйни. Нормально двигайтесь. Надеюсь, поняли?

– Поняли, – частично отзывается этот квартет, и я, не замедляясь, двигаю по лестнице вниз.

Это они ещё голые Леркины фотки не видели.

Я почти сваливаю, планируя слиться с последней пары, когда мне дорогу преграждает какая-то тёлка. Пары минут хватает, чтобы вспомнить её фамилию. Будило слишком очевидно возмущена моей внезапной популярностью. Она отходит в сторону, и её губа раздражённо трясётся, когда я проношусь мимо вместе с армией недалёких поклонников. Я, бля, слышу их топот за спиной и шёпотки. Они реально считают, что я глухой, или что? В общем, Будилова крайне недовольна всей этой суетой вокруг моей важной персоны.

– Хули вылупилась, – бросаю ей по пути, и её фэйс окончательно перекашивается.

Мне вся эта слава до фени. Я чудом умудряюсь сбросить хвост из пацанов и свалить.

***

Глянцевый снимок чьей-то черепушки оказывается на столе. Я тут же прячу руки в карманы по привычке и жду, когда Светлана объявит своё решение по поводу всей этой чепухи.

Меня особо не интересовало, откуда Пашка достал эти бумажонки, подтверждающие мою травму.

– В общем, – подытоживаю я, пока Светик разглядывает результаты мрт и выписку. – Такие дела.

– Да уж… – отвечает она. – Может, тебе оформить больничный? – И наконец-то поднимает на меня взгляд.

– Не, со мной всё нормуль, – говорю это, кладя руку на сердце. – Просто с памятью небольшие проблемки. Она восстановится… попозже. Так сказал дядька.

– Дядька? – Светлана Васильевна тихо усмехается.

– Ну… дядька доктор. Кто он там… хирург… не помню, – я натягиваю самую широкую улыбку, чтобы не сболтнуть лишнего.

Светлана касается пальцем небольшого пульта, что лежит на её столе.

– Я попрошу Олю помочь тебе обустроиться. На первое время.

Буквально через минуту в кабинет входит та самая чикса, которую назначат моей помощницей. Я надеялся, что ей не окажется та самая дамочка, что всё это время пускала грязные слухи про Лерку. Но моей помощницей оказывается именно она.

Уже знакомая мне женщина с каре в приталенном сером пиджаке кивает и с натянутой улыбкой замирает сбоку от меня.

– Вы хотели меня видеть, Светлана Васильевна? – спрашивает овца.

– Да, Оль. – Светка дёргает рукой, указывая на меня. – Дело в том, что Лера на днях получила сотрясение. В целом некритично, но есть нюанс…

– Какой? – хлопая намалёванными глазищами и улыбаясь через силу, уточняет Оля.

– Лера частично утратила память. – Нахмурившись, Света снова заглядывает в мои бумажки. – Нужно время на восстановление, поэтому ты будешь ей помогать. Станешь её временной наставницей. – Отложив бумаги в сторону, она скрещивает руки и смотрит на нас. – Будешь подсказывать ей, помогать, направлять, если потребуется. Хорошо?

Я стою достаточно близко к этой мымре, чтобы видеть и слышать, как дёргается её челюсть и скрипят зубы. Оля буквально через силу отвечает, даже голос её фальшивит, исказившись звонким пиздежом:

– Хорошо.

Вот это мне подфартило, нихуя не скажешь.

– Можете возвращаться к работе. – Света тычет пальцем на кучку документов. – Лер.

– Ага. – Я забираю и выписки врача, и мрт, и свой счастливый билет, дающий мне карт-бланш на пользование противной тёлкой. Готов поставить все свои зубы, что эта новость её конкретно выбесит. Хотя она наверняка попытается обыграть всё в свою пользу.

Так и выходит. Не успеваем мы покинуть коридор, как Оля оборачивается и тычет пальцем мне в грудак.

– Ты, – шипит она. – Пизда с ушами, не могла уволиться как белый человек, да? Хотела сорвать побольше оваций, прежде чем сбежишь с представления? Я устрою тебе «наставничество».

– Поаккуратней с граблями, овца. – Я шлёпаю её по руке. Оля готова вцепиться мне в горло, жопой чую, но не ссыкую. И не с такими борзыми дела вёл. – Это во-первых. Во-вторых, как понадобишься – свистну. А пока гуляй.

– Чего? – вспыхивает она. – Даже не рассчитывай, сучка. Я и пальцем не пошевелю.

– Тогда мне придётся настучать начальству, что ты и твоя подружка сливаете мои личные фотки всем подряд.

Она громко и коротко хохочет.

– Валяй, – говорит. – Мы взяли их из интернета. Значит, нихера это не личное.

Справедливо, решаю я, и начинаю медленно кивать.

– Ну… тогда мне придётся настучать тебе по ебалу, – я обнажаю зубы в привычном оскале.

Оля хмурится и дёргает плечом, когда разворачивается.

– Даже не вздумай меня беспокоить, – добавляет она и, покачивая бёдрами, возвращается обратно в офис.

Я стою в небольшом коридоре, наслаждаясь одержанной победой. Это ж была победа? Вон как хвост поджала, фурия, и по-быстрому свалила. Так только чмошники делают, но она девочка, а для девочки это нормально – решать конфликты бегством.

Почесав затылок, я тоже возвращаюсь в офис. Меня там сразу же замечает Лизок. Она приподнимается из-за стола и тихонько машет рукой. Я киваю ей в знак приветствия издалека.

Затем подхожу к своему месту и кидаю бумаги на стол. Я ничего не планировал на сегодняшний день, но вся эта хуйня с потерей памяти идея сомнительная, и преводит к сомнительному результату.

Не сразу, и не Олей собственноручно, но все эти чмошники в костюмчиках, один за другим, начинают подходить ко мне. Чем выводят из себя.

– Можешь отнести это в бухгалтерию? – спрашивает парень, протягивая тонюсенькую папку. – Оля сказала, что у тебя проблемы с памятью. Заодно вспомнишь, где это находится.

Немного подумав, я всё-таки соглашаюсь. Зря, Валера, очень зря. Сперва этот хер отправляет меня не на тот этаж, затем кучная тётка в бухгалтерии три минуты ругается на тему того, что нельзя крепить чеки на степлер, ведь их надо клеить.

В итоге я возвращаюсь в уже знакомый мне офис весь на нервяке. И ко мне снова походит очередной бесстрашный хуебес:

– Отдашь это Галине? Отчётность за бенз.

Я совершаю ещё одну ошибку.

– Передашь это Серёге Смирнову из восемнадцатого офиса?

– Лер, отнеси табель в отдел службы управления персоналом?

– Слушай, а ты щас занята ваще? Может это… за кофе мне сходишь?

В конце концов я не выдерживаю. Выхватив из чужой руки какие-то распечатки, я подхожу к Олиному столу. Та выглядит неприлично довольной, и её замысел палится сходу. В довольную рожу Оли летят чьи-то бумаги.

– Ты охренела? – взвизгивает эта сучка и подскакивает на ноги.

– А нехуй меня гонять, – рявкаю в ответ. – Если у тебя есть претензии, выскажи их мне прямо в лицо.

– Нет, детка, это у тебя какие-то претензии ко мне. – Она вскидывает руки и делает самое отвратительно выражение лица, которое я когда-либо видел. – Послушайся моего совета, забери трудовую книжечку и свали отсюда нахер. Потому что ни один из нас не хочет работать в компании такой дешёвой шлюхи как ты.

Все резко затихают.

Я никогда не славился особым терпением. Нет, правда. Пока мои школьные товарищи откладывали самое вкусное напоследок, я всегда съедал всё самое аппетитное сразу. А невкусное, ну… это на чёрный день. Так что да, меня нельзя назвать «терпеливым человеком».

Я хватаю Олю за руку и хватаюсь руками за край её пиджака. Она вырывается, а её пиджак остаётся в моей руке.

– Ща ты почувствуешь себя на моём месте, – говорю я и делаю шаг к попятившейся Оле. Остальные присутствующие заинтересованно глядят в нашу сторону, некоторые даже встают со своих мест, чтобы лучше видеть.

Я делаю рывок и хватаю Олю за грудки. Ей остаётся только молиться на то, чтобы пуговицы на её рубашке оказались надёжно пришиты. Но вместо молитвы она предпочитает схватить меня за волосы. Мы тягаем друг друга и вальсируем по комнате под её визг, пока парочка смельчаков не решают вмешаться. Нас растаскивают по разным углам. В моих руках остаётся чужая рубашка, а у Оли из кулака торчит клок моих волос. Эта стерва прикрывается руками, но я прекрасно вижу, как сбоку вспыхивает камера и раздаётся звук щелчка.

Я тут же оборачиваюсь на человека, сфотографировавшего Олю.

– Удалил, сука, – ору я, – пока тебе член не оттяпали. – Даже подрываюсь на ноги и начинаю приближаться к типу, который крутит башкой и на моих глазах жмёт по красной кнопке.

Я хочу припадать этой стерве урок, но не хочу рушить её жизнь. А то в этом сраном офисе будет слишком много разбитых женщин.

Мать верно говорила: «если собираешься бороться со злом, начни с себя».

В итоге эта потасовка снова приводит нас в кабинет Светланы Васильевны. Судя по всему, она не очень-то рада нашей встрече.

Я мельком гляжу на Олю: растрёпанную, нервную, но всё такую же бесячую. Сам я выгляжу не лучше. К счастью, в зеркало даже не смотрелся.

– Говорят, вы устроили драку в офисе, – начинает Светка, бегая глазами от меня к Оле. – Что не поделили?

– Я не могу с ней работать, – решаю взять слово я.

– Почему? – интересуется Света.

– Потому что она Козерог, – я пожимаю плечами. В действительности, я не хочу стучать Светке о нашем конфликте, тем более она уже наверняка и сама догадалась, за что я напал на эту ебанутую. Я просто молча надеюсь, что вся эта прилюдная казнь закончится быстро, и меня либо уволят, либо…

– Светлана Васильевна, это я распустила слух и показывала всем Лерины фотографии, – неожиданно признаётся Оля, глядя на свои руки.

– Зачем? – спрашивает Света, и я поддерживаю её любопытство кивком.

– Есть причина, – отвечает Оля, и потом загадочно молчит. – Я прошу вас снять меня с должности её наставника.

– Я так и сделаю, – говорит Света. – Но мы ещё вернёмся к этому разговору. То, что ты сделала, недопустимо в нашей компании.

– Я понимаю.

– Иди, Оль.

Оля молча встаёт и покидает комнату, избегая моего взгляда. Когда она уходит, Светка говорит следующее:

– Совсем ни с кем?

– Что «совсем ни с кем»? – повернувшись к ней, переспрашиваю я.

– Совсем ни с кем не наладила контакт, пока работала здесь? Мне нужно решить, кто теперь будет твоим наставником вместо Оли.

Немного подумав, я говорю:

– Лиза?

Светлана медленно кивает.

В качестве моего нового наставника утверждают Лизу. Ну, вернее, я утверждаю Лизу, потому что она тут единственная, с кем можно поладить.

В послеобеденное время Лиза подходит ко мне и приглашает на разведку. Типа, познакомить со всеми кабинетами, что находятся поблизости. До сих пор Оля никак не проявляется. А когда мы с Лизой возвращаемся обратно в офис, Оля вообще, кажется, ушла.

В итоге день проходит относительно спокойно. Даже почти без травм.

Ближе к вечеру люди начинают расходиться. Лиза прощается со мной и уходит вместе с основным потоком. Оставшиеся расползаются довольно быстро, и в тёмном помещении с единственным – моим – горящим монитором я остаюсь один.

Дебильная работа – вносить цифры в ячейки, а потом называть это «отчётом», который, готов поклясться, никто даже не посмотрит. Я провозился с этой чепухой полдня, монотонно печатая цифры одну за другой. Так что не сразу замечаю, увлечённый своим делом, как в офис кто-то заходит.

Моего плеча касается чужая рука. Я не глядя хватаю чужое запястье, вытаскиваю нож для резки бумаги из подставки и поворачиваюсь, с треском выдвинув лезвие.

На меня стоит и смотрит Светлана Васильевна. Я тут же отдёргиваю руку и кидаю нож на стол.

– Дико извиняюсь, – говорю я, вскинув ладони. – Все свалили. Я решил, что это…

– Кто-то с плохими намерениями? – тихо спрашивает она.

– Типа того.

– Тяжёлое было детство?

– Ну, – я нервно и коротко ржу, касаясь ладонью собственного затылка. – Обычное, наверное, как у всех остальных.

– Так не бывает, – отвечает Света и тут же переводит тему: – Даже если твоя продуктивность ухудшилась, не стоит задерживаться на работе.

– Почему?

– Потому что ты тратишь своё время бесплатно, – говорит она, а затем резко наклоняется. Света вмиг оказывается очень близко и берётся за мою мышку. – Если сделать так, – она кивает, и я с трудом перевожу взгляд на монитор, – ввести формулу и развернуть, – применив несколько комбинаций, она легко заполняет то бесконечное количество ячеек, с которыми я мучился, и все пустые тоже, – можно справиться гораздо быстрее.

– Ого… – это реально впечатляет.

Светлана отстраняется. Мы напоследок пересекаемся взглядами, после чего она двигает на выход, но, задержавшись в дверях, вдруг оборачивается и спрашивает:

– Ты же не опоздаешь на пробежку?

Я, что-то накликав там мышкой, сохраняю файл и быстро встаю.

– Не опоздаю! – выкрикиваю, и Светка исчезает за дверным косяком. А я… а я на седьмом небе от счастья расфасовываю все свои вещички по карманам и спешу домой.

Глава 9

Меня это конкретно задрало. Вот о чём я думаю, пока стою у зеркала в ванной, оттянув копну волос.

Я никогда в жизни не носил подобную шевелюру. Это очень утомительно. И я заебался.

Держа ножницы в другой руке, я собираюсь состричь всё нахер. Да, это может не понравиться Лере, но меня это ебать не должно. Сейчас я решаю проблемы этой клуши и имею право чувствовать себя на все сто, а не на хромые тридцать, и те благодаря моей природной харизме.

Сделав глубокий вдох, я подношу ножницы к волосам. Но отрезать ничё не успеваю. Телефон, завибрировавший в заднем кармане, отвлёк меня.

Выругавшись, я бросаю ножницы в раковину и достаю сотовый.

– Чё хотел? – зажимая трубку плечом и ухом, с ходу спрашиваю.

– Ты почему не на паре? – игнорирует моё недовольство староста.

– Потому что есть проблемы посерьёзнее.

– И какие же?

– Волосы! – отвечаю резко. – С утра я помыл их, высушил полотенцем, а потом попробовал расчесать. И нихуя, блять, они не расчёсываются, только вырываются!

– Феном пользоваться ты не умеешь, да? – Пашка усмехается в трубку.

– Мужики не пользуются феном, – я пресекаю его очередной гон. – Короче, расчесаться не вышло. Так что прямо щас я планирую состричь всё нахер.

Паша молчит несколько секунд. Зато я слышу, как шумят другие студентики. Очевидно, староста тот ещё зубрила и пары пропускает только в экстренных случаях.

В общем, он недолго молчит, а затем цедит сквозь зубы, и звуков на фоне я уже не слышу:

– Не вздумай.

– Это ещё почему?

– Потому что это не твоё тело и не твои волосы.

– Братан, ща это моё тело и мои волосы, – цокаю я.

– Я запрещаю тебе, слышишь?

– А ты кто ваще такой, чтобы мне что-то запрещать?

Мы оба затыкаемся. Лично я жду от Пашки очередной высокопарный высер на тему моего нелегального пребывания в теле Леры. Но как только староста начинает говорить снова, его акцент смещается:

– Ладно, – выдыхает Паша. – Стригись.

– Чё, ряльно?

– Ряльно, – отвечает он. – Если считаешь, что у тебя есть на это право.

– Сука, я так и знал, что ты несерьёзно, – начинаю злиться уже я. – Это всего лишь волосня, чё ты так паришься?

– Да пошёл ты нахер, – неожиданно выдаёт он. – Козёл. – И сбрасывает вызов.

Я остаюсь в ванной и слушаю гудки.

Этот гондон считает, что мне слабо?

Я хватаюсь за ножницы. Но в итоге возвращаю их туда, откуда взял, а сам отправляюсь за пивом. Утро неизбежно испоганено.

Продолжить чтение