Читать онлайн Африканская луна. Египет в тени пирамид бесплатно
Дизайнер обложки Виктор Улин
Фотограф Виктор Улин
© Виктор Улин, 2023
© Виктор Улин, дизайн обложки, 2023
© Виктор Улин, фотографии, 2023
ISBN 978-5-0060-5632-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Авторское предисловие
Начиная писать, я собирался просто рассказать о своем путешествии в Египет. Я планировал сделать что-то типа средних размеров очерка. То, что вышло, своим объемом наводит на мысль об исчерпывающей энциклопедии для путешественников.
Вовсе нет. Тем более, что и путешествия-то настоящего не было – обыкновенная турпоездка. Просто пытаясь писать о Египте, я постоянно отвлекался от материала и фактов, сбивался на типично русские, чрезмерно глубокие и абсолютно бесполезные философские рассуждения. И вообще то и дело писал не про Египет, а про себя в Египте – или же просто про себя. Даже историческим фактам, мною изложенным, не стоит слишком доверять. В действительности я лишь примерно представляю, кто где правил, когда и от чего умер. Я привожу факты в таком виде, который кажется мне наиболее подходящим к тексту и излагаемым мыслям. Не пытаюсь никого обмануть или что-то передернуть – упаси бог! Просто не утруждаюсь точной проверкой всего излагаемого. Зачем? Я же не пишу исторический материал. А всего лишь пытаюсь не дать впечатлениям от моей поездки умереть вместе со мной.
Так что уж прости меня, читатель. Пишу, как умею – прочитай и напиши лучше, если сможешь.
И прими без раздражения эти записки – то смешные, то грустные, то увлекательные, то утомительные. Пропускай неинтересное – но все-таки прочитай.
Луна, конечно, – она и в Африке Луна.
Но тем не менее уверен, что ты узнаешь что-то новое. Даже если успел побывать в этом самом Египте.
Потому что разные люди видят по-разному даже совершенно одинаковые вещи.
«Смерть пахла в России иначе, чем в Африке»
Строчка из Ремарка пришла в голову, едва открылась дверь самолета и мы вдохнули отравленный воздух Москвы.
В самом деле. Еще несколько часов назад под крылом была Африка. Чистые просторы незагаженных пустынь, кристальная пустота, прошитая нитями живого, янтарного света, дотягивающегося до самолета сквозь десятикилометровую толщу воздушного пространства. Света, льющегося с земли, вселяющего надежду в души путешествующих сквозь ночь…
…Вокруг Москвы, насмехаясь над людской беспомощностью, уже который месяц горели торфяные болота. В воздухе стоял, плавал и слоился сероватый удушливый смог. Сам город и его окрестности напоминали огромное, недавно разваленное кострище.
Вопреки заверениям классика, дым отечества не отличался ни сладостью, на приятностью. От него сразу запершило в груди и вместо дум об отечестве возникла ассоциация с газовой камерой. Подумалось даже о нацистах: «Циклон» их отечества по крайней мере имел действительно приятный запах.
Но об этом – отдельно.
А сейчас я просто ощутил себя снова на постылой российской земле.
И спонтанно возник диалог, способный соперничать не только с Ремарком, но и самим русским классиком.
– Что-то меня тошнит,
– пожаловалась перед посадкой моя соседка, веселая татарская девочка с цветочным именем из Казани.
– Естественная реакция нормального человека на прибытие в Россию,
– успокоил ее я.
Москва
Нет ничего удивительного в том, что мои египетские воспоминания пошли сразу с конца.
Просто возвращение в Россию после счастливого двухнедельного отсутствия побудило броситься в воспоминания, чтоб хотя бы мысленно еще немного побыть не здесь.
Вот и начали сами собой рождаться эти записи.
Нежные вздохи об ушедшем, романтические грезы, – правда, крепко приправленные черной злобой на окружающую жизнь.
А как могло быть иначе, если сравнение цивилизованной российской столицы (живущей и непрерывно цивилизующейся, правда, за счет всей остальной России) с дикой Африкой как-то сразу пошло не в пользу первой.
Очутившись в аэропорту, на островке ночной Москвы, заполненной все тем же удушающим дымом, я ощутил новый прилив ненависти к российским правителям, и особенно к здешнему римейкеру великой кепки.
В диком Египте, на краю нецивилизованной Африки, в протянувшейся на несколько десятков километров вдоль Красного моря Хургаде из любого места в любое можно доехать за один египетский фунт (примерно 7 рублей). Чтобы ночью добраться из «Шереметьева-1» в «Домодедово», требовалось заплатить таксисту 3000 рублей.
Отчаянные мысли нарастали по мере истечения времени, отделяющего прибытие из Африки от убытия отсюда. Потом – когда появилась-таки первая и в меру дорогая маршрутка до Речного вокзала – и дальше в метро, несущем нас прямо к нужной станции «Домодедовская», эмоции начали ослабевать. Но в одном месте (не помню, где именно, поскольку давно подолгу не жил в Москве) поезд вынырнул из-под земли на поверхность, и в забытые форточки тут снова же хлынул угарный поток. Сидящие по углам бледные москвичи, – потомки тех, кто в октябре 41 не расставался на улицах родного города с противогазами – вытащили из обтерханных сумок какие-то убогие повязочки, и вагон стал похож на кадр из американского антиутопического фильма. Тогда мне вновь стало грустно. Ясно, что загнать дым обратно под землю не под силу даже сказочному градоначальнику. Москвичи как-то приспособились. Но ведь можно было организовать выдачу копеечных респираторов прилетающим в аэропортах! Я пока не знал, что эта встреча с дымом – только начало. А настоящее будет впереди.
Следующая маршрутка высадила нас перед умопомрачительным терминалом обновленного «Домодедова». Сенсорные двери бесшумно открылись и закрылись, всосав нас внутрь.
До отлета оставалось три часа. Времени было в избытке. Мы находились на точке, в современнейшем и комфортабельнейшем здании – прямо-таки в космопорте из фильмов о будущем! – вселяющем уверенность и обещающем надежность всего остального. В бумажнике оставалось около 100 долларов, не потраченных в Африке, и никто не собирался их вымогать.
Мы были почти счастливы.
Хотя, как оказалось, и ненадолго.
Россия
В свое время Гитлер назвал Россию колоссом на глиняных ногах. То есть – пни, и развалится.
Он оказался не прав. Пинали Россию много, но совсем она-таки не развалилась. Только перекособенивалась с одного бока на другой.
Что представляет современная Россия – по-настоящему пропечаталось в моем сознании лишь после 6-часовой задержки с вылетом из сверкающего Домодедовского космопорта.
Служба запретила взлет, поскольку видимость из-за дыма составляла всего 150 м, а требовалось 200. Почему 200, хотя командир корабля был пилотом 1 класса и имел максимально возможный взлетно-посадочный минимум? Почему запретили не посадку, при которой действительно важно видеть землю, а взлет, для которого нужно лишь выдержать несколько сотен метров разбега по прямой?
Когда же через много часов аэропорт открыли и мы пошли на взлет, я все понял. Никелированное великолепие нового «Домодедова» подразумевало такую же современную полосу – мощно и надежно подсвеченную вдоль и поперек, как в тех же американских триллерах. Домодедовская же полоса осталась именно дедовской: вся убитая, латанная вдоль и поперек гудроном, с жалко торчащими тусклыми косыми фонариками по бокам… Удивительно, что по такой полосе удается взлетать даже при нормальной видимости.
С точки зрения авиационного разума аэропорт есть сначала взлетно-посадочная полоса, а уж потом терминал. Качеством полосы определяется уровень порта. Ведь чем меньше задержек в воздухе, тем меньше мучений на земле.
Москва пошла по простейшему пути, подсказанному гениальным Потемкиным: фасад подправили, остальное не тронули.
И тогда я понял, что такое современная Россия.
Гитлер был не прав. Россия – не колосс на глиняных ногах. И вообще никакой не колосс.
Россия – старуха, сделавшая подтяжку лица в дешевом уличном салоне.
Приемлемую с расстояния десяти метров, но ужасающую вблизи.
«Мы летаем на гробах!»
Так в сердцах бросил Сталину еще в 1938 году на совещании высшего уровня, посвященном проблемам советской авиации, один знаменитый летчик, Главком авиации.
Имя смельчака оказалось вычеркнутым из жизни и даже из памяти еще до конца совещания. С тех пор минуло немало. Ушел из жизни страшный Иосиф Виссарионович, изменились сами проблемы. А мы как летали на гробах, так и летаем. И, похоже, будем летать еще долго.
Достаточно сказать, что из эксплуатирующихся у нас самолетов лишь «Ил-86» (тоже порядком устаревший) сертифицирован по критериям ИКАО. («Ту-204» не в счет, так как их выпущены единицы; «Ил-96-300» существует в основном на бумаге). В «Ту-154», на котором мы добирались из Москвы, не было предусмотрено индивидуальных кислородных масок. Когда жене стало плохо от удушья, я потребовал для нее кислородный баллон – надолго ли его хватило, если бы начали задыхаться сразу полторы сотни пассажиров?
Я бывал в пилотской «Ту-154». И на земле и в полете. Скорее всего, служба аэропорта была права: эта старая машина вряд ли в состоянии бежать вслепую без рысканья даже несколько секунд.
Когда самолет был задраен перед взлетом, пассажиры умирали от духоты, поскольку не работала вентиляция. Меня взволновало другое: обдув кресел идет из того же источника, что и общий наддув воздуха внутрь салона. Последний же обеспечивает герметизацию салона и нужное значение «высоты в кабине» – то есть давления внутри самолета, отличающегося от забортного разреженного воздуха и соответствующего подъему на определенную высоту над уровнем моря, в пассажирских самолетах около 2000 метров. Сейчас мы шли прямо на взлет вообще без всякого наддува. Я испугался за жену: пониженное давление вызвало бы страшную боль в ушах.
Самолет уже рулил к полосе. Воздуховоды молчали. Поймав пробегавшую стюардессу, я крикнул ей громко и точно на авиационном языке – куда же, черт возьми, мы летим без наддува и что будет с высотой в кабине?!
Через пару минут пошел долгожданный воздух. Вероятнее всего, измочаленный многочасовым ожиданием бортинженер просто забыл включить наддув, а перед рулением вовсе не посмотрел на контрольный прибор…
Это – тоже Россия.
Весь полет я тихо вспоминал, как, поднимаясь по трапу, видел огромную вмятину, почти трещину, в усиленной обшивке носка центроплана… Как мы долетели?
Как мы летаем? Не знаю…
Самолет был башкирский. Принадлежащий местной авиакомпании.
А в Уфе взорам представилось вообще нечто ужасающее. Паноптикум гальванизированных трупов башкирской авиатехники. Рухлядь, которой может найтись место лишь в музее авиации.
«Ан-2», «Ан-24», «Ту-134», «Як-40». Все до одного с пустыми, зияющими на просвет мотогондолами. Двигатели давно отходили ресурс, задымили, перестали запускаться или тянуть на взлете – их сняли для очередной попытки оживления. А планеры пока стоят. Заваренные, заклепанные, подкрепленные многочисленными накладками, скрипящие при взлете и на гребнях турбулентности, эти самолеты, – летать на которых все равно что играть в русскую рулетку – еще будут здесь эксплуатироваться. До очередной, совсем уж из ряда вон выходящей аварии.
Впрочем, быть может, я не прав. И этот авиационный хлам действительно был подготовлен для отправки в металлолом. Но удручающее зрелище до сих пор стоит перед глазами.
Зато около здания старого аэропорта я увидел новое, в турецком стиле. Построенное так, что на эту сумму (ну если еще немного отщипнуть от потраченного на бесконечные пляски в народном стиле) можно было бы, наверное, купить пару современных безопасных лайнеров типа «Ту-204».
Или даже один подержанный «Аэробус».
Башкортостан
Оказаться в Башкирии после Москвы было равноценно тому, чтобы из вокзального туалета попасть в туалет деревенский.
Больше о своей «малой родине» мне сказать нечего.
«Нас с тобой не застигнет пистолет-автомат»
Источив порцию яда, особенно хорошо вырабатывающегося во мне, стоит лишь вернуться в обычную среду обитания, подбираюсь к описанию самого путешествия.
Я не отдыхал ровно четыре года. Но хорошо помню, какая тяжелая депрессия подступает всегда на исходе любого отпуска перед возвращением к прежней жизни.
Сейчас же, умудренный, я наконец понял.
Жизнь – это пожизненное заключение.
А отпуск – побег на волю. Разумеется, заранее обреченный на неудачу. Но побег за глотком свободы.
Всякий раз в конце отпуска меня охватывает предчувствие конца. Где-то уже слышится собачий лай. И конвоиры вот-вот завернут руки за спину и для верности защелкнут наручниками, и обратно за колючую проволоку. А потом мне набавят срок за побег. Хотя куда набавлять пожизненный?..
И я смиряюсь. Но знаю точно: придет новое время – когда тундра оденет свой зеленый наряд… И я снова отправлюсь в отчаянный побег. Априорно неудачный, но составляющий единственную радость жизни.
И по тундре… По железной дороге… Где мчится скорый «Воркута-Ленинград»…
Бегство в Египет
Так почему я выбрал именно Египет?
Хотя из Уфы были прямые рейсы в Турцию?
И я страшно люблю путешествовать, и не был ни в одной из этих стран, и по сути, мне было все равно, куда ехать?
Не знаю. Признаться честно, в пользу Египта решили два довода. Во-первых, цена путевок. А во-вторых, мое отношение к Турции.
Точнее «во-вторых» было именно «во-первых». Я ничего не имею против Турции самой по себе, я знаю и уважаю некоторых турок, которые, привстав из тьмы азиатского невежества, упорно стремятся к европейской культуре. Более того, не устаю цитировать мудрое и точное высказывание одного моего знакомого турка:
Человек без денег – больной человек.
Но я слишком не люблю нашу выморочную туркоподобную среду, культивируемую местными. Абсолютно чуждый мне мир, который много лет угнетает меня на каждом шагу, пробиваясь даже на оплаченные мною каналы кабельного ТВ. Кроме того, я рвался в отпуск прочь из России и от России— и не без оснований боялся встретить именно в Турции слишком много своих соотечественников. И увидеть там вообще нечто вроде местного вещевого рынка, перенесенного на несколько тысяч километров к югу.
Знакомые меня отговаривали. Утверждали, что все зависит от места и отеля. Что вообще в Турции не так жарко, там лучше сервис, ухоженнее отели, чище море и зеленее зелень, и так далее. Но меня все равно тянуло дальше. В Египет.
Потом как-то сама собой родилась и окрепла тяга побывать не просто на курорте, а в местах зарождения цивилизации, которых немного уже осталось на Земле в практически первозданном виде.
Вспомнились библейские места – Аравия, Синай, Палестины… Названия, из которых выросла родственная мне эзотерическая культура. И пусть я не считаю себя христианином, поскольку мне глубоко противна любая религия по паскудной своей сути – все равно эти полумифические пункты на карте привлекают своей древней, тающей в дымке веков тайной.
К тому же Египет – это не Европа и не внушающая отвращение одним лишь своим именем Азия – а все-таки Африка. Континент, с детства притягивавший загадками своих непознанных пространств.
Правда, в привычном понимании Африка у нас ассоциируется исключительно с неграми и обезьянами. Мы совершенно забываем, что самые великие пустыни Земли – это тоже Африка, точнее северная ее часть.
Забегая вперед, скажу, что за две недели в Египте я не видел ни одного настоящего негра и ни одной обезьяны. Зато вдоволь насладился горячей желтизной египетских песков.
Африки тропического леса я не знаю.
Но Африку пустынь увидел по-настоящему.
Итак, вопрос был решен в пользу Египта.
Хургада
Города с таким названием нет в атласах стандартных изданий. Не имея по рукой карт (в то время еще никто и не помышлял о такой роскоши, как Интернетские карты, на которых можно найти даже любимую кафе-мороженицу студенческих времен, если она еще уцелела…) было трудно правильно определиться на местности. Дома, по возвращении, я внимательнее изучил атлас и нашел на африканском побережье Красного моря, в северной его части, два рядом расположенных города, стоящих на шоссе, тянущемся вдоль моря по самому краю Аравийской пустыни: Бур-Сафага и Эль-Гурдака. Вспомнив, что название «Сафага» фигурировало на указателях к югу от нашего местопребывания, я решил, что Эль-Гурдака и есть Хургада. Египетские (ставшие привычными в турбюро) и русифицированные наименования одних и тех же пунктов очень сильно различаются. Например, Эль-Аламейн египтяне называют так, что я не смогу повторить.
Вообще турфирмы стандартно предлагают два египетских города: Хургаду и Шарм-Эль-Шейх, аналога которому я не нашел. Во втором городе отели шикарнее и цены соответственно выше; кроме того, он находится на Синайском полуострове, уже в Азии. А мне хотелось побывать именно в Африке. Поэтому мы выбрали Хургаду.
Не знаю, когда был построен этот город, и каким он был прежде, до начала туристического расцвета. Сейчас весь он состоит из одной длинной – в несколько десятков километров – улицы, вдоль которой расположены прибрежные отели. Только в самом центре города, на небольшом пятачке, отвоеванном у пустыни, есть несколько коротких параллельных и перпендикулярных морю улиц и встречаются строения, отличные от отелей: магазины, рестораны и бистро, отделения банка и даже жилые дома. Но все это воспринимается оказавшимся здесь по случаю, а истинным лицом Хургады кажется именно бесконечная вереница отелей, озаряющих пустынный берег моря своими разноцветными ночными огнями.
Египет
– И как там в Египте?
– спросил капитан Гастингс у героя одного из фильмов сериала по «Пуаро» Агаты Кристи.
– Жарко!
– последовал лаконичный ответ.
В Египте в самом деле жарко.
Даже очень жарко. Ночью, когда наш самолет приземлился в Хургаде, за бортом было 33 градуса. Стоило выйти на трап, как в лицо пахнул жаркий и практически сухой воздух. И тотчас же почувствовалось: мы действительно в Африке.
Днем там бывает градусов около 40. Часа в 3, я думаю, термометр доходит и до 50. Красное же море не показалось слишком теплым. Может быть, из-за контраста с раскаленным воздухом; возможно – оно и в самом деле не прогревается чересчур из-за близкого соседства с океаном. Конкретно не скажу: египтяне не утруждаются точностью ни в чем, кроме подсчета денег. Ни одного термометра я не видел нигде, данные о температурах тоже не вывешивались. Все оценки давались нами на глаз и на ощупь.
Отель был стар; сервис не отличался высотой; пляж убирался очень редко (и то лишь от пустых бутылок), море у самого берега не было дистиллированно чистым. В общем, всё что говорили нам о сравнении с Турцией, оправдалось.
Но я от этого не страдал.
Потому что я был там просто счастлив.
Впрочем, мне так безысходно на своей родине, что счастлив я был бы, пожалуй, даже в Гондурасе.
Прилет
Путешествие в Египет заняло почти двое суток.
До сих пор с дрожью вспоминается то счастливейшее состояние покоя и продолжения жизни, которое охватило меня, едва поезд тронулся от уфимского перрона.
Вращались колеса, уходили назад метры башкирской земли – и верилось, что я еще буду жить. Долго-долго. По крайней мере, целых две недели.
Была сладкая дорога до Москвы. Потом несколько пьянящих свободой и предвкушениями московских часов, ощущение совсем близкого счастья с приятным привкусом свежего пива в Охотном ряду, и реальное чувство этого самого счастья, от которого, казалось, приподнимается и плывет в воздухе бетонный сарай «Шереметьева-1».
(К сожалению тут же вспоминается и чувство свинцовой безысходности. Которое охватило меня спустя две недели, по возвращении, в этом же «Шереметьеве-1», возле того же самого автоматически самоспускающего шведского писсуара… Но я постараюсь больше не давать волю отчаянию; его сверх меры в обычной жизни и у тебя, читатель. Попытаюсь строить воспоминания по восходящей. Обещаю постараться, во всяком случае.)
Итак.
«Шереметьево-1», плотная толпа, подтягивающаяся к границе. Сама граница – расписанная рекламами «Билайна» черная вставка в сером цеметномраморном полу. Шаг через нее в стеклянную будку со строгой девкой и зеркалами за спиной… Заветный штамп со значком «>» в паспорте. Все. Я уже не в России!!!
Я за границей. В сверкающем действительно низкими ценами раю, который именуется «Duty Free».
«Ил-86» постепенно заполняется другими беглецами в Египет, и, наконец, грохоча и подпрыгивая на раздолбанной российской полосе, устремляется в небеса обетованные.
Россия, как всегда, выпустила с задержкой. Поэтому южная ночь быстро взметнулась снизу, отделив чернотой так и не увиденную землю, еще где-то над Средиземным морем. Само море слегка угадалось чем-то невнятным и совсем темным. Из-за темноты никто не заметил обещанных стюардессами пирамид, хотя они вроде бы по ночам должны быть подсвечены. И огней Каира тоже не заметили. Так, мелькнуло что-то вдали – и потом надолго за иллюминатором было ни пса не видно. Ни звезд, ни света земли.
И лишь когда, ложась на глиссаду, самолет пошел вниз, снизу как-то сразу – резко, ярко и весело – возникли огни Аравийской пустыни. Огромные, чистейшие, оранжевые и полные жизни, тянулись они сколько хватало глаз, то расширяясь, то сходясь в ниточку вдоль невидимого Красного моря. В отличие от России, где земля почти всегда скрыта то дождями, то просто тучами, Египет был распахнут навстречу. Еще издалека, с высоты 3—4 тысяч метров, эти огни уже звали и манили, и обещали новую, совершенно нереальную жизнь.
Когда самолет, пролетев совсем низко вдоль фантастических россыпей каких-то уже невообразимо праздничных огней (как мы потом узнали, взлетно-посадочная полоса аэропорта Хургады тянулась точно вдоль главной улицы этого удивительного города), бесшумно совершил касание – посадка была отмечена только взметнувшимися, согласно американской традиции, аплодисментам – и покатил по идеально ровной бетонке, мне пока не казалось реальным перемещение сквозь пространство и историю. Даже когда стюардесса сообщила о 33-градусном состоянии забортного воздуха и потом впустила этот воздух внутрь, все равно до конца еще не верилось. Такой же воздух мог быть и где-нибудь и на российско-украинском юге.
Лишь когда аэродромный автобус подкатил к терминалу и нам, бестолково вывалившимся наружу, гортанно и коротко, на неизвестном языке, но вполне понятно, приказал быстро идти внутрь одетый во все белое полицейский, – тогда я наконец понял, что попал далеко.
Пройдя очередной этап перемещения через границу, обменяв несколько долларов на подозрительного вида, затертые и невнятные египетские фунты, мы вышли за гидом на привокзальную площадь. Увидели мрак, абсолютную черноту, прорезанную ярчайшими огнями, фарами и бликами на никелированных частях бесконечных автобусов. И еще увидели песок, скопившийся горками у поребриков, и странные редкие пальмы, совсем вроде бы без листьев, покрытые сверху до середины чем-то вроде засохших ветвей (позже, днем, мы поняли, в чем дело). И вот теперь-то стало ясным, что мы действительно в пустыне.
Автобус с кондиционером покатил по дорожкам и вывернул сквозь КПП аэропорта. Одетые в белое, черноусые, с еще более черными автоматами, полицейские приветственно помахали водителю.
И теперь уже сомнений не было.
Мы в Египте.
Я сердце оставил в Аравийских горах
Несколько дней назад, стоя вечером у окна своей квартиры глядя с 9-го этажа, я видел синие, загоризонтные облака над силуэтами верхней части города. Освещенные сзади и сверху красноватым светом заката, они напоминали вечерние силуэты Аравийских гор Египта. Только напоминали – поскольку очертания тех далеких гор гораздо воздушнее, призрачнее и неизмеримо более обещающи…
Я стоял у кухонного окна, осознавал, что нахожусь в России – но синие облака над Уфой все же напоминали мне дальние горы Аравии.
И мне вдруг поверилось: что-то еще есть впереди. По крайней мере, стоит дописать эти записки.
Предмет совершенно никчемный для человечества. Но имеющий первостепенную важность для меня. Поскольку я живу лишь тогда, когда пишу. Это иррационально и бессмысленно со здравой точки зрения. Но это именно так.
И я пишу. Чего же боле…
И прости меня, читатель, за полное отсутствие системы в моих записках.
Я просто пишу о том, что мне дорого. Что волнует меня в данный момент времени. И еще о том, что вспомнилось просто так, само собой.
Пишу, как слепой чукча.
Ибо зрячий чукча поет о том, что видит на пути.
А слепой – слепой не видит ни пса. И поет лишь о том, что спонтанно возникает и, вспыхнув на миг живыми огоньками, тут же исчезает перед взором его затуманенной памяти…
Так пишу и я.
Просто судьба не уготовила мне ничего иного.
Не обессудь, друг мой. И прочитай. Возможно, ты сможешь узнать для себя нечто полезное: ведь когда-то и я, ничтожный слепой чукча, был человеком со своими надеждами, помыслами и устремлениями.
Прими же и читай мои отрывочные и неровные – даже к тебе я обращаюсь то на «ты», то на «вы» – но из сердца идущие воспоминания…
А не хочешь – так и пёс с тобой.
Но пусть черти сделают меня бушменом, если, окончив чтение, ты почувствуешь досаду о зря потраченном времени.
Поздние правители Египта
Про Древний Египет все знают всё, к тому же от него, по правде говоря, мало что осталось.
Средняя история Египта окутана для меня – как, вероятно, и для вас – полным мраком. В наши времена мы учили иную историю.
Новейшую же я представляю себе примерно следующим образом.
Последним королем египтян был Фарух – вероятно, обычный для долговременных монархий династический придурок, пустивший страну по ветру. Не потому пустивший по ветру, что был последним, а именно и последним стал, потому что довел все до предела. (Как другой потомственный идиот – причисленный ныне к лику святых бородатый полковник Николай II.) Ну, а дальше египтянами завертела демократия, идущая по привычной всему миру двоичной схеме, где правитель жесткий сменяет правителя не в меру мягкого. Первым президентом Египта был Гамаль Абдель Насер – человек действительно замечательный, изо всех сил двинувший страну в туманное, но светлое далёко. Будучи, вероятно, очень прозорливым, он вошел в дружбу с СССР, за что русские построили Асуанскую ГЭС. Это действительно грандиозное сооружение; вероятно, единственное подобное во всей Африке. Гордость египтян и один из важнейших источников национального дохода, наравне с Суэцким каналом, хлопком и туризмом.
Но, судя по всему, Насер был чересчур мягкий и интеллигентный человек, своего рода египетский Сальвадор Альенде. Поэтому сменил его всем известный Анвар Садат – полувоенное чудище, нечто среднее между Пиночетом и Саддамом Хусейном. Не знаю, что сделал Садат конкретно для своей страны. Знаю только, что веселые египтяне – не в пример загадочным и терпеливым чилийцам – собственноручно прикончили своего президента. Без лишних слов расстреляли из базуки прямо с танка, остановившегося перед президентской трибуной во время одного из бесчисленных военных парадов, которые страшно любил покойный.
Про нынешнего Мубарака не могу сказать ничего. Видел только его бесчисленные цветные и черно-белые портреты разных форматов, встречающиеся повсеместно: на домах, заборах, в магазинах, офисах, автомобилях. Думаю, что человек он действительно неплохой, потому что по отношению к себе, русскому, чувствовал со стороны египтян только дружеское расположение. И вообще, судя по всему, веселый народ Египта сейчас изо всех сил – возможно, беря пример с Турции – пытается вырваться из тысячелетнего мрака к свету истинной цивилизации. На это похоже – во всяком случае, в курортной зоне, куда ни кинь взгляд, идет сплошная стройка.
А фараоны… Они тоже приносят косвенную пользу. Лежат в виде мумий в подвалах Каирского музея, и отдельный вход к ним стоит целых 40 фунтов.
Египтяне
Точное название страны «Арабская Республика Египет». Отсюда вытекает, что и населена она арабами.
В самом деле, от тех древних египтян, что возделывали дельту Нила, строили пирамиды и создали непревзойденную религию, основанную на культе смерти и загробного мира – от тех древних египтян осталось сейчас меньше, чем даже от древних греков или римлян. То есть не осталось никого. Сегодня сказать «египтянин» – значит иметь в виду «араб».
Более 90 процентов населения страны – именно арабы-мусульмане. Причем мусульмане достаточно истовые, как и должно быть в нищей стране: чем ниже уровень жизни, тем легче современным жрецам (попам ли муллам, один черт, поскольку суть этого племени едина) затуманивать мозги несчастным соотечественникам и делать так, чтоб они плясали под нужную дудку.
В пятницу – святой мусульманский день – многие арабы-мужчины одевают галиллы, то есть особые культовые рубашки-платья до пят. Впрочем, это одеяние можно часто увидеть и в обычные дни. Вероятно, потому, что в легко продуваемой одежде без пояса и застежек легче переносить жару.
Но сам лик ислама в Египте несколько иной, чем у нас. Даже полумесяцы на шпилях мечетей здесь смотрят не привычно вбок, а куда-то вверх – так что поначалу кажется, будто мечеть увенчана замкнутым кольцом. Причину незнакомой символики я понял гораздо позже. Одной познавательной ночью, случайно подарившей название всему этому произведению.
И нельзя не отметить, что все это мусульманство египтян в сущности носит какой-то несерьезный характер. Глядя на них, думаешь, что соблюдая те или иные правила религиозного поведения, большинство просто играют в очередную забавную игру. Не больше.
Помню, как однажды в «святой день» египтянин – служащий отеля, одетый в правоверное платье, яростно забивал сумками и чемоданами багажный отсек громадного автобуса. Налетел ветер и задрал его исламскую юбку выше головы. Под юбкой, разумеется, ничего не было. Когда египтянин совладал со своей одеждой, я показал ему большой палец. Надо было видеть при этом его довольную ухмылку! Отнюдь не соответствующую настроению истинно верующего, облаченного в религиозное одеяние
Между тем из тактических соображений даже мне пришлось побыть там некоторое время мусульманином. Как они сами выражаются, «исламистом». Но об этом – позже.
Пока же пишу о самих египтянах.
Веселые разгильдяи
Итак, египтяне – это арабы. Но арабы арабам рознь. Мне кажется, египетские арабы имеют свой особенный характер, делающих их совершенно непохожими на сирийцев, суданцев, тунисцев, йеменцев и т. д.
Двумя словами их можно охарактеризовать так, как названа эта глава.
В целом египтяне чем-то напоминают цыган. Главная цель их деятельности в общении с туристами (а, возможно, и всей египетской жизни) – это словчить, обмануть и вытянуть из тебя деньги; причем чем больше, тем лучше. Но делают они это столь весело, радостно и непринужденно – приходят в восторг, если удалось, и не отчаиваются провалу – что это тебя не обижает и даже особо не напрягает.
(Об отношении их к деньгам стоит написать отдельную главу.)
Вообще египтяне – удивительно веселые люди. Честно говоря, таких веселых разгильдяев я никогда не встречал прежде. Даже не подозревал, что такие могут сохраниться в целеустремленном XXI веке.
На территории древнего Египта – как, вероятно, в любой стране, чья экономика веками была основана исключительно на рабском труде (причем при рабстве не внутреннем, как при коммунизме, а внешнем, за счет войн, охоты за людьми и постоянного притока свежей невольничьей силы извне) —перемешались и слились десятки народов. Этот неимоверно причудливый конгломерат, переживший гибель цивилизации и завоевание ее остатков сначала римлянами, потом арабами, сохранился до сих пор.
Я встречал египтян, которые были белее меня.
(Впрочем, я сам, имея одним из прадедов натурального серба, тоже не могу служить эталоном белизны.)
Видел черных, словно головешки – чернее негра-кенийца.
Одни имели семитские или хамитские черты лица, другие походили на мексиканцев, итальянцев, североевропейцев.
Некоторые казались не темными, а просто загорелыми.
В общем, за две недели я практически не встретил двух одинаковых лиц среди тех египтян, с которыми общался. Кажущиеся похожими издали, вблизи они все были абсолютно разными.
Объединяет их кипучая, природная, бьющая откуда-то изнутри веселость.
(Нам довелось увидеть всего двух или трех действительно мрачных египтян, но их, вероятно, в тот момент грызли серьезные собственные проблемы.)
Вот всего несколько зарисовок египетского характера – ситуаций, которые невозможно выдумать, а можно лишь подсмотреть в жизни!
Несет египтянин-официант поднос с грязными тарелками по огромному обеденному залу. И вдруг, вероятно, ощутив неимоверную скуку и однообразие своего занятия, начинает напевать и даже приплясывать на ходу – не выпуская, впрочем, подноса из рук.
Или сидит возле лавочки ее хозяин. Перед ним на асфальте несколько десятков одинаковых кособоких кошек из поддельного базальта, три ряда помятых металлических пирамид, батарея сомнительных кальянов, и т. д. Слева и справа, насколько хватает глаз вдоль освещенной улицы, одна за другой повторяются в точности такие же лавочки с теми же кошками, пирамидами, кальянами… Продать что-то – величайшая удача. И вот, одурев от скуки и устав от простых приставаний к прохожим, он тоже идет плясать. Не для покупателей, для себя: чтоб дать выход накопившейся энергии.
А однажды мы с женой – по совету новых знакомых – поехали в центр Хургады посетить действительно качественный магазин хлопковых изделий. Жена долго искала вещь себе по душе и, выбрав наконец себе невероятно пушистое желтое полотенце с верблюдом и пирамидами, на радости запела простую песенку:
– Ля-ля-ля-ля-ля-ля! Ля-ля-ля-ля-ля-ля!!!
Продавец послушал несколько секунд, потом щелкнул пальцами и мгновенно запел те же звуки на тот же мотив. Ну и, само собой разумеется, пустился в пляс.
Веселость египетских водителей тоже поражает. На улицах там стоит непрерывный шум клаксонов, как в советских фильмах про послевоенную Москву. Причем это отнюдь не разрешенные нашими правилами методы предотвращения дорожно-транспортных происшествий. Сигналами водители «Тойот» -маршруток призывают потенциальных пассажиров. Причем как тех, кто действительно стоит у обочины, ожидая транспорта, так и просто мирных пешеходов, в уме не держащих куда-нибудь ехать. Не представляю себе шофера-египтянина, который не просигналил бы даже туристу, стоящему где-нибудь вдалеке у магазинной витрины или у входа в кафе на противоположной стороне улицы.
Сигналят они и друг другу. И даже просто так, в пустоту – чтоб не скучно было одному на дороге.
Когда мы ехали в Каир колонной из нескольких автобусов, прикрытой пулеметами полицейского джипа, водители, весело сигналя, то и дело обгоняли друг друга на неразмеченному пустынному шоссе. А потом передний вдруг включил аварийную сигнализацию.
– Что случилось?
– заволновались понимающие толк мужчины.
– Да нет, ничего,
– пояснил египтянин-гид.
– Просто водитель всем показывает, что эта штука у него есть и он умеет с нею обращаться.
В этом постоянном, безудержном, неуемном, брызжущем веселье, в способности предаться какой-нибудь невинной забаве в любой – пусть даже самый неподходящий момент – наверное, и проявляется характер легкомысленной негритянской Африки, на чьей земле угнездилась большая часть Египта. Веселой и беспечной Африки, антипода Азии, затаившейся под зеленой тенью ислама.
Работа любит мрачных дураков
В точности соответствуя образу, нарисованному мною выше, есть в египтянах черта, которая не может не импонировать всякому нормальному индивидууму: они не любят работать.
(Любовь к работе вообще, на мой взгляд, свидетельствует об отклонениях психики; в египтянах же психически абсолютно здоровы.)
Работать им все-таки приходится. Куда денешься: страна неимоверно бедная, ничтожно малый процент населения имеет капиталы, позволяющие вести приемлемый образ жизни. Подавляющее большинство вынуждено вкалывать. И не просто вкалывать – просто-таки пидараситься за три копейки.
Конечно же, египтяне работают. Поскольку и города их пока что не занесло песком, и пальмы не высохли в редких оазисах, и автомобили ездят и верблюды не мрут с голоду.
Но работают они чисто по-египетски. Запас мощности среднего египтянина – как у аккумулятора неизвестной марки. Стремления к труду хватает на кратковременные импульсы работоспособности, разделенные длительными периодами релаксации, во время которых египтянин, все побросав, сидит и мечтательно смотрит вдаль. Или предается любимому, не отнимающему сил занятию: поет да приплясывает.
Особенно любопытным и не имеющим аналогии в прежнем жизненном опыте оказался тот факт, что всю низшую работу в Египте выполняют мужчины.
Женщины заняты только на престижных (по крайней мере, с египетской точки зрения) должностях: продавцами, менеджерами, учителями, и т. д.
Вся обслуга нашего отеля состояла исключительно из мужчин. Мужчины-уборщики, мужчины-подавальщики, мужчины-повара, мужчины-рабочие пляжа… Обо всех их я еще напишу, пожалуй, по отдельности в отдельных главах.
А вот женщин среди служащих отеля мы видели всего трех. Одна маленькая барменша (попавшая на эту должность, вероятно, случайно), одна повариха и одна менеджер обслуживания в номерах, вроде надсмотрщицы над мужиками-уборщиками. Была еще одна, четвертая, русская, как бы внештатная – то ли гид то ли менеджер при отеле, оказывающая минимальную помощь приезжающим из России – но она не в счет.
Древний Египет родился в жестокой пустыне. Целенаправленным трудом миллионов рабских рук – направляемых умелыми надсмотрщиками – была превращена в сказочное царство плодородия дельта Нила, поднялись древние города, храмы и капища.
Но то было давно. Рабы разбежались и ассимилировались, а те египтяне вымерли.
Или, может быть, люди действительно способные к созиданию, покинули Египет в Библейские времена вместе с Моисеем, уведшим оттуда евреев?
Так или иначе, но при созерцании сегодняшнего Египта уже мало верится, что когда-то это была процветающая страна, давшая одно из первоначал нынешней цивилизации.
Уверен, что энергии нынешних египтян – вооружись они даже не плетками, а пулеметами – не хватило бы на то, чтоб заставить своих рабов выложить хоть один ярус самой маленькой пирамиды.
Пиастры! Пиастры? Пиастры…
Это слово, тысячекратно повторенное попугаем из «Острова сокровищ», с детства вызывает перед мысленным взором блеск раскрытых сундуков с золотом и прочие атрибуты неизмеримых богатств.
Не знаю, чем измерялись в давние века те пиастры, которыми грезил попугай хромого Сильвера, – но нынешние его бы уж точно не порадовали.
Поскольку современный египетский пиастр стоит примерно 7 российских копеек.
В самом деле: фунт составляет чуть меньше четверти доллара, а пиастр – полный аналог копейки – его сотую часть. Так что считайте сами по текущему курсу.
Несмотря на столь малую ценность, в Египте ходят банкноты достоинством 50, 25 и даже 10 пиастров – несколько таких, совсем новеньких, я взял с собой в Россию. На счастье.
И еще есть монеты в несколько пиастров – точный номинал мне неизвестен, поскольку все надписи на них арабские. Вероятно, эти монетки – очень красивые, словно позолоченные, навевающие воспоминания о настоящих пиастрах – выпускаются малыми тиражами, вроде наших юбилейных рублей с Пушкиным. Нам подарили четыре таких в Хургадском магазине как знак особой признательности за покупку двух достаточно дорогих полотенец.
Эти монетки сейчас лежат у нас дома, в шкатулке среди других подобных драгоценностей и, маня золотым своим блеском, ждут попугая, который крикнул бы над ними свои излюбленные слова.
Бакшиш как фундамент египетского сервиса
В Египте принято давать чаевые – бакшиш. Это арабское слово понятно для туристов, говорящих на любом языке. Потому что бакшиш требуют с немцев, итальянцев, англичан, французов точно так же, как и с русских. Причем требуют абсолютно за все, даже за ту работу, которая выполняется по должности. Это отмечено особо даже в маленькой инструкции по поведению в Египте, выдающейся туристам перед вылетом из Москвы.
Такса бакшиша разнообразна и неопределенна, но единицей измерения служит один фунт (то есть, по-нашему, как я уже говорил, около 7 рублей) Ни о каких пиастрах речи не идет. Причем и фунта обычно оказывается мало.
В принципе более-менее оправдано, когда бакшиша требует бой, отнесший ваши вещи в номер. С одной стороны, в его обязанность входит разводить вновь прибывших, несмышленых еще постояльцев по отведенным жилищам. Но с другой – обязан ли он при этом только сопровождать, или должен еще и тащить на себе многопудовые чемоданы? Должностная инструкция гостиничного боя – если только она существует вообще! – написана на арабском языке, поэтому разбираться, кто кому и сколько должен, бесполезно. Бой открыл номер, включил свет и кондиционер, проверил телевизор и поставил на специальную подставку две сумки – туристу пора платить. Даешь ему за это фунт, он берет с любезной ухмылкой и говорит очень чисто по-русски:
– Мало!
Приходится добавлять.
В принципе, если доводить правило до логического конца, то бакшиш в
Египте придется платить абсолютно везде и абсолютно всем. И официанту, который за ужином (полностью оплаченным в путевке) подносит напитки, и уборщику номеров, и даже пляжному бою, который по утрам раздает полотенца в обмен на особую карточку. Абсурдный предел бакшиша я встретил в аэропорту Хургады уже при отлете.
Там у аппарата просвечивания багажа стоял египтянин. Он выхватывал у туристов сумки, ставил их на ленту транспортера – перемещение составляло сантиметров 50 – и со всей серьезностью требовал бакшиш. Я денег не дал, просто поставил сумки в машину сам, вот и все.
Точно так же можно не платить бакшиш ни официанту, ни уборщику. Но тогда первый будет приносить ваш вечерний чай в последнюю очередь – ничего, можно и подождать, спешить-то некуда. А второй будет убираться кое-как. Впрочем, все уборщики в Египте убираются кое-как. Точнее, за бакшиш при столь же низком качестве уборки он может поставить в номере украденные где-нибудь на клумбе цветы или сложить белье на кровати в форму плывущих лебедей. Но на чёрта мне сдались лебеди в гостиничном номере, где я не принимаю гостей, а исключительно сплю?
Подозреваю, что к такому ураганному вымоганию чаевых приучили бесхитростных египтян русские. Ведь именно мы, приехав на курорт, становимся Ротшильдами на час. Начинаем безудержно швырять деньги налево и направо. Мгновенно забыв, как в России обходим весь рынок по кругу, чтоб найти именно ту палатку, где пачка чая стоит на 50 копеек дешевле. Возможно, такое угарное русское отпускное мотовство— противовес и своего рода психологическое отмщение обыденной экономной жизни.
Но скорее причина кроется в менталитете. Обычный русский человек – в отличие от всех других – вообще скорее удавится, нежели признается, что у него нет денег. Причем это касается исключительно ерунды, а отнюдь не вещей серьезных.
При мне одна русская туристка, имевшая неудачную медицинскую страховку (о страховках будет написано отдельно и вполне серьезно), на высоких тонах заявила доктору, что у нее нет 25 долларов и она отказывается делать рентген ноги своему сыну, который, судя по всему, сломал лодыжку, попав под мотоцикл на сафари. Однако через какие-нибудь пять минут эта женщина сидела в холле и преспокойно обсуждала с сыном – лечение которого исчерпалось самостоятельным бинтованием – какого фасона пиджак ему нужно купить в Каире.
Немец или англичанин трижды подумает, прежде чем отдать лишний фунт, никогда не постесняется сказать, что у него нет денег на всякую мелочь, а платить бакшиш за уборку номера, которая включена в стоимость путевки вообще посчитает абсурдом.
Я вел себя не как русский. Бакшиш платил за все время раза три, и то по делу.
Потому что если обслугу разбаловать, то она сядет на шею.
Иногда в попытке получить бакшиш египтяне прибегают к мерам, бессмысленность которых становится потом очевидной даже им самим же. Например, однажды в пляжном баре, где все бесплатно (по системе «все включено», о которой я расскажу чуть позже) берут воду, они поставили особую картонную коробку с прорезью. И написали на ней на английском, немецком и русском (признаюсь, написать по-русски помог им я) языках, что сюда надо складывать деньги за бесплатную воду – то есть опять бакшиш, только теперь не за услугу, а за товар. Коробка постояла на прилавке пару дней, а потом исчезла. Видно, деньги так и не пошли.
Лавки и магазины
Основное занятие египтян – торговля. На улице курортного города не встретишь иных зданий, кроме отелей и лавок. Иногда лавки бывают прямо в отелях, с входами как снаружи, так и изнутри.
Ценников на товарах обычно нет. Если вас что-то заинтересовало, приходится спрашивать продавца. Но делать это нужно в крайнем случае. Потому что уловив интерес к какой-нибудь безделушке, египтянин пристанет, как банный лист, вывернется наизнанку и завяжется морским узлом, лишь бы вынудить вас купить эту самую вещь. Хорошо еще, если вы попали в лавку с фиксированными ценами (встречаются и такие – вероятно, цены там устанавливает хозяин, а торгует наемный продавец) – тогда можно просто сказать «дорого» и отойти. В противном случае продавец начнет с вами торговаться. Торгуются египтяне азартно, вкладывая в это занятие всю силу своей хитрой, хоть и наивной души. В пылу торговли цена может быть уменьшена раза в три – это означает лишь то, что вначале она была в те же три раза завышена. И результатом всех переговоров может оказаться покупка вами абсолютно ненужной безделушки только из-за того, что вы – забыв, что находитесь не на российском вещевом рынке, а в египетской сувенирной лавке – имели неосторожность поинтересоваться ее стоимостью.
Любовь к торговле – то есть привычка торговаться, – вероятно, заложена в египтянах как чисто восточная, генетическая черта. Торгуются порой даже в магазинах, где к товару приклеены ценники с указанием определенного количества фунтов.
Например, в большом двухэтажном (огромная редкость!) Каирском сувенирном центре, где туристам предлагалось все, что угодно: от платков до кресел и от сшитых из кожи маленьких верблюдов до золота, – я решил купить небольшую базальтовую фигурку Анубиса. Человека с головой шакала, самого зловещего на вид из египетских богов. Бога бальзамирования, который вытаскивает внутренности у умершего, чтоб поскорее переправить его на тот свет. Фигурок было много, все они стоили по 40 фунтов, то есть почти по 10 долларов, но были абсолютно разными. (Вероятно, эти фигурки, вроде бы одинаковые на вид и наводнившие весь Египет, производятся вручную в каких-нибудь примитивных артелях. Поскольку, обойдя десять лавок, вы не найдете двух базальтовых или лазуритовых кошек с одинаковыми мордами.) Я тщательно выбирал себе Анубиса по душе. Найдя самого приглянувшегося, долго рассматривал его, осторожно проводя пальцами по приятной, теплой и какой-то почти мягкой черной поверхности базальта, испещренного египетскими письменами. За мной следил продавец, очень пожилой египтянин с седой щетиной, как у Ясира Арафата. Вообразив во мне истинного знатока – или просто распознав покупателя, который оглаживает фигурку не из праздного любопытства, а в твердом намерении купить – он стал предлагать мне цены все ниже и ниже, и наконец мы сошлись на 6 долларах вместо первоначальных 10. Он выписал мне квитанцию, отдал моего Анубиса в бумажном фирменном пакетике и сказал, что платить нужно внизу. Фигурка была такого размера, что я мог запросто сунуть ее в карман и спокойно уйти прочь. Но египтянин верил в мою порядочность – или просто для него самоцелью был факт проведенной торговой операции, а получение денег магазином интересовало его уже совсем мало.
Расплатился я долларами. В Египте почти везде принимают доллары наравне с фунтами. Берут калькулятор и пересчитывают по курсу. Обычно цена получается дробная – поэтому лучше всегда иметь с собой некоторое количество фунтов для смешанной оплаты: заплатить несколько долларов, а остаток дать фунтами. Легче делать так, чем проверять потом, правильно ли дали сдачу с одних только долларов.
Правда, встречаются места, где платить приходится исключительно фунтами. Например, когда я решил забраться внутрь пирамиды Гиза, потребовалось купить билет за 10 фунтов. У меня не нашлось достаточной суммы, а доллары в кассе отказались брать наотрез: вероятно, кассиры отчитывались выручкой по корешкам билетов, а собственных денег на обмен валюты у них просто не было. Все происходило в пустыне, среди прокаленного зноем песка между пирамид. Пришлось спешно искать кого-нибудь из туристов, способных лично поменять мне доллары.
Часы «Ролекс» за десять долларов
Думаю, я достаточно убедительно описал, какие опасности подстерегают туриста, опрометчиво заглянувшего в сувенирную лавку.
Но лавки – это ничто по сравнению с уличными торговцами. Которые, обвешавшись с ног до головы ремнями и часами, бродят по вечерним улицам и могут сопровождать вас кварталами, с настойчивостью проститутки предлагая купить за 40 фунтов настоящий «Ролекс».
Вступив с таким в контакт, отделаться от него трудно. Практически невозможно, если не допускать со своей стороны открытой грубости. Наши мальчики в белых рубашках, втюхивающие приезжим массажеры на центральных улицах и возле крупных универмагов – просто первоклассники в сравнении с египетскими уличными торговцами. Тех лучше не замечать вообще. Делать вид, будто не видишь протянутой руки, или не чувствуешь, как тебя хватают за рукав.
Потому что если откликнуться, то потом будет совершенно непонятно, как отвязаться от этих, абсолютно ненужных вам часов или ремней, которые и рассмотреть-то в темноте невозможно.
Однажды я попался. Разморенный зноем и удачной покупкой того самого Анубиса, вышел на каирскую улицу. Шел и мечтал, как дома я поставлю фигурку в зеркальную витрину так, чтобы морда страшного бога была обращена к телефону, а отражение его смотрело на входную дверь. Чтоб стоило кому-то из моих врагов позвонить мне или приблизиться к двери, как… Зажмурившись, я наслаждался этой чудесной картиной и не успел достойно отреагировать, когда почувствовал чье-то прикосновение к своему рукаву.
Очнувшись, я понял, что пал жертвой уличного торговца, предлагавшего какие-то светлые проволочки под видом серебра.
Он приставал яростно и неистово, жалуясь, что он бедный студент и ему не на что жить, постепенно сбавляя первоначальную цену с 20 долларов до 5. Избавиться от него удалось, лишь проскочив в дверь своего автобуса.
Подчеркну особо, что диалог между нами велся на английском языке.
И дам совет будущему туристу: если вы не хотите, чтобы вам не давали проходу по египетским улицам, ни в коем случае не заговаривайте с торговцами по-русски и вообще не признавайтесь, что вы из России!
Почему, собственно, и как надо себя вести – в следующей главе. Которая и называется соответственно.
Руссо туристо – облико моралес!
Такими словами приветствовал меня парень-египтянин в одной из лавок благовоний.
(О русском моем происхождении он догадался сразу, поскольку я вошел в лавку, разговаривая с женой.)
Не думаю, чтоб парнишка столь глубоко постиг классику советского кинематографа – скорее всего, этой фразе научил его кто-то из туристов. Египтяне вообще наделены хорошими лингвистическими способностями. Услышав один раз, они мгновенно схватывают слова чужого языка и старательно ими пользуются
(Помню, как в одном из баров хороший бармен по-русски пожелал мне спокойной ночи, на что я ответил ему по-русски же – «приятных снов». Он, разумеется, не понял; я перевел ему, что это означает «happy dreams». Он с величайшей тщательностью записал арабскими буквами на бумажке произношение новой фразы, потом несколько раз повторил, чтоб научиться как следует. А на следующий вечер он уже бойко желал всем русским приятных снов.)
Я был раскрыт как русский и поэтому делать было нечего. Правда, в этой лавке, слегка поторговавшись, мы купили «базальтовую» (то есть аккуратно сформованную из глины) кошку. Перед этим очень долго выбирали: каждый из нас взял в руку штук по пять, потом мы тщательно сверяли уши и выражения глаз и отбраковывали одну за другой, пока не осталась лучшая. По ходу дела второй египтянин, хозяин лавки, выучил новое русское слово – «мордочка».
Вообще же, на мой взгляд, русскому за границей стоит признаваться в своем происхождении лишь в крайнем случае. И вот почему.
Русскому и в России плохо – куда хуже, чем, например, татарину или марийцу. А уж за границей…
За границей быть русским хорошо лишь в одном случае. Если ты сидишь в танке с полным боекомплектом и дополнительными баками, а за углом ждет твоей команды вся танковая дивизия. Во всех других быть за границей русским плохо. И даже очень плохо.
Ведь что такое за границей, например, американец? Человек с большой буквы, при ущемлении прав которого правительство может выслать авианосец для разборки.
(Правда, в самой Америке то же правительство может уничтожить несколько сот мирных граждан, если среди них находится один, угрожающий государственным интересам. Ну и что? Всего лишь оборотная сторона медали. В России правительство просто сделает вид, что никто не слышит из-под воды стука умирающих моряков, или еще что-нибудь в этом роде. А на твою личную обиду вовсе наплюет. Если же тебя обидят в самой России – то за это тебе же самому еще и бока пообломают. Это не я первый придумал. Еще в благостном XIX веке писал с отчаянием Александр Сергеич Пушкин: «Чорт догадал меня родиться в России с душою и талантом…»)
Русский за границей – это в подавляющем большинстве несчастный, всеми брошенный лишенец, со страхом проверяющий несколько сот долларов в зашпиленном булавкой кармане. К тому же не знающий никаких языков, кроме родного да матерного – поэтому совершенно не ориентирующийся в среде.
Не знающий, как пользоваться своей страховкой.
Подозревающий всех и каждого в стремлении во что бы то ни стало себя обмануть – и с легкостью мотылька летящий навстречу обману.
Боящийся иностранного полицейского так же, как российского милиционера и не решающийся к нему обратиться за помощью или хотя бы за информацией.
И так далее, и тому подобное.
Будучи русским, я чувствую горечь при написании этих строк. Но в них – истинная правда…
К тому же над любым русским, как это парадоксально-иронично ни звучит, висит тот самый (правда, имевший в фильме совершенно иной контекст) «облико моралес»: русский безропотно будет терпеть притеснения, сносить приставания уличного торговца и в конце концов раскошелится. Ему просто неприлично отбиваться. Совесть не позволит проявлять нужную жесткость в чужой стране. Он не решается сделать то, что нужно: взять да и послать назойливого туземца за Кудыкину гору, куда Макар телят не гонял. Или даже еще подальше.
И этим пользуются вовсю.
Пойми меня правильно, читатель.
За две недели растворения в среде я очень полюбил египтян, приобрел среди них несколько друзей и даже обменялся с ними e-mailами. Мне нравятся египтяне как народ. Мне по душе веселость и настойчивость египетских продавцов, и я ничего не имею против них. Но коммерция есть коммерция.
Каким бы хорошим человеком ни был торговец в частной жизни, на работе для него главное – продать. И совершенно очевидно, что любой русский для него – лопух, лох, фраер ушастый, которого надо лишь как следует обработать, чтоб он выложил деньги – даже предпоследние – за любую дрянь, стремясь соблюсти приличия и не имея способов отвязаться.
Обиднее всего то, что создали этот образ русского мы сами…
Поэтому-то я и советую вам, несчастные мои соотечественники: не признавайте своего происхождения. По крайней мере в лавках и на улице. Если не знаете никаких языков, напрягитесь и выучите по-английски хоть несколько необходимейших фраз: «Спасибо, не надо», «Не хочу», «У меня это уже есть», «Я спешу», «У меня мало времени», «Я Вас не понимаю»… Поверьте, несмотря на обилие разных заученных слов, египтяне сами не знают как следует ни одного языка, кроме арабского, и этих фраз будет достаточно, чтоб вас влет не раскусили как русского. Главное – зазубрить твердо и говорить напористо.
А еще лучше – выучить соответствующую отповедь по-немецки. Тогда вас примут за немца: в мире так сложилось, что по-английски говорят практически все народы, но по-немецки – только немцы. А уж к немцу ни один, даже самый отмороженный уличный торговец долго приставать не будет, поверьте личному опыту.
О значении великого и могучего немецкого языка, несокрушимого, как танковый клин генерал-фельдмаршала Манштейна, я еще напишу.
А напоследок отмечу, что открывать свое русское происхождение бывает иногда утомительно даже с самыми милыми египтянами. Дело в том, что они страшно любопытны, но достаточно плохо понимают английский (за две недели я не встретил никого, кто владел бы английским хотя бы на моем уровне), не говоря уж о русском. И к тому же отсталость от цивилизации и примитивность условий жизни в самом Египте тоже накладывают свой отпечаток: средний египтянин при всем старании просто не в силах представить себе российского масштаба. Для него вся Россия заключена в одной лишь Москве.
Ты ему объяснишь пять раз, всякими способами и выражениями, что живешь в Уфе, что от Уфы до Москвы дальше, чем от Хургады до Порт-Саида. После этого он улыбнется, ласково и добродушно, и повторит свою первую фразу:
– Ну, так значит, ты в Москве живешь!
И что ты с ним после этого сделаешь?..
Гражданин мира
Из языков действительно хорошо я знаю только английский, поскольку учил его с 6 или даже с 5 лет. Я много читал английской литературы в оригинале, спокойно и с удовольствием говорю. В общем, английский язык – в устной ли форме или на сайте Интернета – никогда не кажется мне чем-то закрытым.
По-немецки я могу многое спросить, кое-что рассказать, более-менее прочитать текст и гораздо хуже понять на слух. Словарный запас мой скуден к тому же я практически не знаю грамматики, пользуясь готовыми моделями. Я не учился немецкому специально – он вошел в меня сам собой, когда в 83 году аспирантом я месяц провел в Дрездене. При ничтожном реальном знании языка результатом усиленного общения с настоящими немцами оказалось отличное произношение. Причем не какое-нибудь усредненное – а ужасный, чудовищный и выразительный саксонский акцент (который отличается от академического берлинского наречия примерно так же, как словесный понос выходцев из Краснодарского края от размеренной речи вологжанина). Думаю, что даже если бы я теперь вздумал взяться за немецкий серьезно, то этот натуральный, глубоко въевшийся акцент уже невозможно было бы изжить. Зато даже в Германии меня принимали не за русского, а за венгра. А уж в иной стране при условии короткого разговора я без проблем могу «закосить» под немца; во всяком случае, египтяне не раз попадались на удочку. И даже спрашивали – из какого германского города я приехал.
(Как ни странно, Германия, в отличие от России, состоит у них не из одного Берлина, а из множества разных городов.)
Собираясь в Египет, мы – просто так, для информации, поскольку жена тоже знает английский – поинтересовались в турфирме о языке, на котором нам придется общаться с туземцами. Нас уверили, что на русском, потому что отели Хургады обслуживают исключительно украинки и белоруски – беженки, вышедшие замуж за египетских арабов, но не нашедшие иной работы. Вероятно, милые девушки из фирмы просто перепутали страну. Поскольку, как я уже упоминал, в гостиницах Египта работают исключительно мужчины.
Некоторые из них – наиболее продвинутые менеджеры или бармены – действительно могут сказать пару слов по-русски. Большинство кое-как умеет объясняться по-английски. И практически все, даже самые отсталые уборщики, понимают по-немецки.
В этом нет ничего странного: настоящих англичан или американцев я в тех краях не встречал; по-английски все туристы (в основном, мои соотечественники) говорят тоже кое-как. А вот немцев полным-полно – есть даже несколько отелей, заселенных, видимо по традиции, исключительно ими. Там и вывески все на немецком языке. Когда проходишь мимо, то кажется, будто попал в какую-то нереальную тропическую Германию.
Вообще я очень люблю погружаться в среду, где не говорят по-русски. Я плаваю в ней, как рыба скат – есть такая удивительная, ни на кого иного не похожая морская рыба, которая, шевеля огромными, как крылья, плавниками, не плывет даже, а медленно летит, кувыркается и наслаждается свободным полетом в толще прозрачной воды.
В Хургаде выпадали дни, когда по-русски я говорил только с женой. Это было чудесно и ни с чем не сравнимо. Купаясь среди чужих языков, я переставал ощущать себя замученным жизнью россиянином. Я сбрасывал внешнюю оболочку и становился гражданином мира, лишенным своих русских проблем. Я был важным и значительным – хотя бы потому, что словарный запас мой и знание английского всегда превосходили ресурсы собеседников (ведь ни англичан, ни американцев в отеле не было). Строил длинные фразы, стремясь не просто передать канву мысли, а расцвечивая речь различными полнокровными синонимами. Иногда даже вставлял в речь всякие чисто английские фразеологизмы и поговорки. Удачно завернув какой-нибудь особо красивый оборот, я даже начинал ощущать интерес к своей персоне (который сам для себя давным-давно уже потерял).
Признаюсь честно: по возвращении в Россию мне несколько дней приходилось делать над собой усилие, чтоб не говорить по-английски. Меня мучило желание остаться там, между границами, во вненациональном и беспроблемном пространстве. Ужасно не хотелось снова заговаривать по-русски. Разбивать изнутри собственноручно построенную защитную скорлупу и выходить обратно на несчастную пустошь российской жизни.
Андреа
В нашем отеле жило тоже достаточно много немцев. Причем явно самого среднего класса: богатые жили в других отелях и сутками просиживали в дорогих ресторанах.
С одной из немок, молодой женщиной с мужским для русского слуха, но вполне нормальным в Германии именем Андреа, мы познакомились и даже подружились
Однажды я пришел на завтрак поздно; жена, как всегда, возилась в номере и задержалась еще больше. По привычке я набрал огромную гору египетских сладостей – себе и ей – кофе и чаю, поставил все это перед собой на столик и принялся за еду. Уж больно хотелось скорее поесть, к тому же я люблю запивать утренние сладости очень горячим кофе.
Зал был переполнен; за большинством столиков сидели компаниями и семьями, только я завтракал в изумительном одиночестве. Андреа пришла еще позже меня – как потом выяснилось, всю ночь они гуляли большой компанией – и ей не оставалось ничего, как присесть за мой столик.
Несколько минут мы ели молча. Она лизала какой-то джем и мусолила кусочек чего-то мясного, я наслаждался над огромной грудой пирожков, булочек и кренделей.
– И это все ты съешь один?!
– не выдержала наконец она.
– Конечно
– ответил я.
– Непохоже
– она засмеялась, намекая на мою комплекцию, не дающую повода к мысли об обжорстве.
Я тоже засмеялся, и пошел разговор. Потом наконец пришла жена, и стало еще веселее. Мы говорили в основном по-английски, иногда вставляя немецкие или русские слова там, где это было удобно.
В общем, за несколько минут, проведенных в течение завтрака, мы сделались совершенно своими людьми.
Потом несколько раз Андреа присоединялась к нашему обеду. Я неизменно пил за едой джин (об этом далее будет написано подробно). Андреа не верила, что в такую жару можно употреблять столь крепкий напиток, всякий раз требовала понюхать мой стаканчик и ужасно смеялась, выясняя, что я не соврал и там действительно джин. Сама же она пила слабенькое египетское пиво, разведенное еще и пепси-колой, но к концу обеда делалась совершенно пьяной. Вот что стоило отсутствие настоящей тренировки.
Впрочем, в Германии тренироваться-то особенно не на чем: пьют они в основном ликеры да шнапсы крепостью не более 32 градусов. Настоящую же хлебную водку «Doppelkorn» употребляют редко и тоже разводят какой-то шипучей гадостью.
Великий и могучий… не русский язык
Итак, как я уже подробно описал, для жизни в отеле хватало минимальных знаний английского или немецкого языков.
Однако в процессе сравнительного употребления я заметил, что последний гораздо предпочтительнее для общения с обслугой. Язык великих мыслителей и романтиков словно бы создан для отдачи выразительных команд. Причем это можно делать достаточно вежливо – все равно эффект неизмеримо превосходит самую остро закрученную английскую фразу.
В отеле я дружил со многими египтянами и все они прекрасно знали, что я русский: они оказались хорошими парнями, и мне нечего было от них скрывать. Однако я замечал, что прекрасно знающий меня, русского человека, добрый и услужливый бармен из обеденного зала гораздо быстрее наливал привычную порцию джина, стоило лишь попросить об этом по-немецки.
И замешкавшиеся в очереди за горячим туристы неизвестного происхождения тоже весьма проворно расступались, позволяя взять из стопки чистую тарелку, услышав вежливую немецкую просьбу – хотя я и не был уверен, что они понимали мои слова.
А случай на экскурсии к пирамидам полностью подтвердил мою гипотезу о великой силе немецкого языка.
Это было внутри пирамиды Гиза. Чтоб пробраться в самую сердцевину мощного строения к погребальной камере фараона, требовалось совершить достаточно тяжелый путь по низким и узким туннелям, где были проложены мостки типа строительных трапов – проще говоря, доски с набитыми поперечинами. В начале трап на протяжении нескольких десятков метров шел под уклон. Внутри пирамиды было душно и почему-то очень сыро. Входящий и выходящий потоки текли по одним и тем же мосткам, едва разминаясь друг с другом. И вот в одном месте, уже далеко от входа и глубоко в толще уходящей под землю пирамиды, две итальянки – то ли устав от длительного спуска на каблуках, то ли просто так – сели прямо на трап, перегородив дорогу. Сели и принялись трещать между собой, словно две сороки, как это умеют делать только итальянцы. Встречный поток обливающихся потом, стремящихся на воздух туристов застопорился. Спускающиеся тоже остановились, поскольку толстые итальянские задницы не давали возможности их обойти. Масса людей быстро нарастала: дежурившие наверху полицейские ничего не подозревали и спокойно пропускали всех вниз. Итальянки не замечали нависшей над ними очереди; они были поглощены собой и своими итальянскими проблемами. Им начали кричать. По-английски, по-русски, даже по-арабски. Сначала вежливо, потом резко. Эффекта не последовало. Снизу слышалась прежняя итальянская трескотня.
Тогда я, набрав побольше воздуху – которого, надо сказать, не так уж много и было в тесном чреве пирамиды – рявкнул громким и грубым голосом несколько немецких ругательств, призывающих к продвижению вперед.
Употребив чисто немецкое выражение «sie langsame Ente» – то есть «вы медленные утки», аналог наших неторопливых черепах.
И о чудо! – безмятежные итальянки мгновенно вскочили и побежали вниз, освобождая затор.
В чем причина такого воздействия немецкого языка? В его внутренней структуре, в сочетании звуков или в грубом звучании целых слов? Не знаю, не уверен. Лично мне немецкий говор кажется одним из мелодичнейших в Европе. А немецкие стихи – единственные, кроме русских, древнегреческих и римских, имеют право именоваться подлинными стихами.
Наверное, просто даже в XXI веке, спустя пятьдесят с лишним лет после кончины гитлеровской империи в памяти людей осталось подсознательное, генетическое отождествление любой немецкой речи с угрозой, которую следует избегать, поскорее исполняя команду. Даже если не вполне понятен ее смысл.
Могли ли это предугадать прекраснодушно гениальные немецкие поэты и философы ушедших веков?..
Сувениры
Когда идешь по сувенирным лавкам Египта, постоянно испытываешь странное ощущение, будто здесь на каждом шагу делают деньги, спекулируя чужим прошлым и чужой историей.
Действительно, продавцы – сплошь египтяне арабского происхождения, тот есть потомки тех, кто в свое время завоевал и разрушил Древний Египет. Все эти боги, скарабеи, таинственные письмена и папирусы к ним самим не имеют абсолютно никакого отношения. Это досталось им по наследству от ушедшего народа исчезнувшей страны. И этим наследством они спокойно пользуются.
Совершенно по-другому смотрел бы я на какого-нибудь седого негра, торгующего в захудалой центральноафриканской лавчонке фигурками, испокон веков вырезываемыми из черного дерева именно его племенем. Хотя, возможно, таких мест уже не осталось, и во всем мире все торговцы сувенирами делают деньги на традициях, им не принадлежащих.
Выбор сувениров кажется огромным, но на самом деле во всех лавках продается примерно одно и то же, и в общем одинаково низкого качества. Некоторые товары, как я уже описывал, вырезаны из камня грубой рукой кустаря. Другие – металлические, покрытые эмалью или даже анодированные, вроде фараоновых масок или разноцветных тарелок – судя по всему, сделаны на небольших фабриках. В каждой лавке предлагаются папирусы, но часто они оказываются поддельными, то есть рисунки сделаны не на специальной бумаге, изготовленной по древнеегипетской технологии из травы папирус, а просто на банановых листьях. Встречаются и товары достаточно высокого качества: металлические брелоки для ключей, зажигалки, и так далее. Но на них, как правило, стоит клеймо «made in China» – специально для Египта.
Объединяет всю эту продукцию одно свойство: непомерно высокие цены. Обойдя все лавки подряд, вы не найдете ни одной, самой маленькой вещицы, которая бы стоила меньше доллара. Торговцы сувенирами стремятся выжать из туристов максимум возможного – впрочем, равно как и организаторы всяческих экскурсий.
Однообразие – фактически убогость всего предлагаемого, – и низкопробность выставленной экзотики огорчают. Как мы ни искали в течение двух недель чего-нибудь особенного, выделяющегося из неимоверно безликой массы, нам этого не удалось. Среди сувениров не встречается изюминок. Все массово, все усреднено и рассчитано на массовое потребление.
Поэтому мы привезли домой совсем немного: кроме уже описанных кошки и Анубиса, еще несколько совсем дешевых поддельных скарабеев, облитых глазурью и три металлических разрисованных пирамидки. Их всучил мне, торгуясь не на жизнь, а на смерть, пожилой египтянин в белом платье возле самой пирамиды Хеопса, где я посчитал возможным сдаться и купить такие сувениры.
Единственное, что в Египте качественно – это хлопок. Замечательные пляжные полотенца – всех цветов и размеров, различной выделки, с надписями и без – действительно очень хороши. И, кстати, они-то как раз стоят недорого по российским меркам. Такой вот парадокс.
Нефертити
Кто не знает египетскую царицу Нефертити!
Растиражированная популярными журналами 60-х годов, одно время она была для граждан Советского Союза чем-то вроде эталона женской красоты.
Действительно, есть в этой женщине неизвестной мне национальности совершенство черт, которое трудно сопоставить с кем-то иным или просто забыть.
До наших дней дошли два небольших но очень качественных портрета Нефертити. Пожалуй, это самые древние из доступных нам изображений подлинной женской красоты.
Один – полностью законченный, в головном уборе и, кажется, даже раскрашенный по древней египетской манере – хранится в Берлинском музее Пергамон. Не помню уж, кто его туда вывез. То ли немцы, ведшие раскопки пирамид, то ли те же немцы – бывшие к тому времени уже не просто немцами, а гитлеровцами – в ходе своей североафриканской кампании.
(Хотя в последнем я сомневаюсь. Вряд ли фельдмаршалу Роммелю было дело до египетских древностей: сначала он успешно громил англичан под Эль-Аламейном (а танковая война в пустыне, где нечего даже долить в закипевший радиатор двигателя, сама по себе нелегкое занятие), потом отбивался от них под Тобруком, а потом и сам умер, сраженный, кажется, какой-то болезнью.)
Второй хранится в Каирском музее. Он не закончен. Недовершенным оставлено лицо и нет головного убора, отчего профиль царицы кажется иным. Возможно, это был предварительный вариант для другой скульптуры. А может быть, его просто бросили на полпути по причине, которая будет ясна ниже.
Я видел оба изображения Нефертити. Первое в 83 году в Германии, второе нынче в Каире. В настоящем виде портреты Нефертити оказывают еще более сильное воздействие, чем их фотографии (хотя с древностями часто случается как раз наоборот).