Читать онлайн Коммуниканомика. Рецепты национальной кухни управления изменениями бесплатно
Вступление
«Коммуникации – валюта современной экономики».
Эта мысль пришла мне в голову на эскалаторе аэропорта «Внуково» в 2018 году. Еще не случились пандемия, локдаун и массовый переход на удаленную работу. Российские компании еще широко сотрудничали с европейскими, считая партнерство стратегическим, и, как следствие, истово перенимая зарубежный опыт. «Большая четверка» консалтинговых компаний с офисами в Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне и Париже вовсю продавала российскому бизнесу решения и «решения», построенные на разработках западных университетов и think tank’ов. Их клиенты время от времени высказывались в прессе (и уже нередко – в набиравшем популярность и еще не за(раз)блокированном Телеграмме) о том, что «решения», в массе своей, не работают совсем, а решения – как-то работают, но не так, как предполагалось на этапе продающей презентации. Тем временем я, координатор программы инновационного развития Авиакомпании «Россия» и начинающий модератор, уставший и расстроенный, улетал домой с длинной и бестолковой встречи между двумя так и не сумевшими договориться между собой потенциальными исполнителями одной очень любопытной и, при ином стечении обстоятельств, несомненно прибыльной для всех участников сложной технологической задачи. Три месяца до этого, понимая, что для решения задачи нужен альянс из двух сильных игроков с разных полей научно-технологического ландшафта, я подбирал возможных претендентов на контракт и организовывал их встречу. Оказавшуюся, в итоге, бесполезной.
Меня не оставлял в покое вопрос – неужели люди не понимали, что договориться сейчас означает буквально с завтрашнего дня начать извлекать прибыль из сотрудничества?
Впрочем, тогда мысль про коммуникации как валюту я не сумел поместить в какой-то более объемный контекст, а потому цепочка дальнейших размышлений не сформировалась. Фраза отправилась в электронную записную книжку, где и пролежала еще почти два года. До того момента, когда мне повезло поработать с одной из лучших, на мой взгляд, российских по происхождению (это в данном случае важно) консалтинговых компаний – BITOBE. Это дало мне возможность не только получить бесценный опыт, но и обсудить свои идеи с настоящими экспертами по решению сложных и масштабных организационных задач – как со стороны консультантов, и со стороны их заказчиков. К тому же сам я к тому моменту был старше на два сертификационных курса, какое-то трехзначное число часов онлайн-обучения и пару десятков клиентских кейсов от студенческих стартапов до технологических компаний, разрабатывающих конкурировавшие с западными корпоративные IT-системы. Контекст появился, цепочка размышлений запустилась. Исходная формулировка трансформировалась в тезис, который лег в основу этой книги.
Коммуникации – самый перспективный актив современного бизнеса.
Мысль (пока) неочевидная и довольно абстрактная, но на ней мемуарная часть заканчивается и начинается сугубо практическая. В ней я намереваюсь убедительно доказать, что именно качество коммуникации и умение по-новому ей управлять определяет сегодня как устойчивость, так и перспективы развития бизнеса. В первую очередь того, который статистика относит к категории «среднего».
Здравый смысл подсказывает, что термин «коммуниканомика» объединяет в себе два исходных понятия – экономика и коммуникации. И вроде бы эти понятия сегодня уже так или иначе между собой связаны. Так стоит ли огород городить?
Вообще-то да, поскольку современная теория экономических механизмов не вполне корректно отражает действительную роль коммуникации в основных экономических процессах. Под основными процессами я понимаю исключительно производство и продажу товаров и услуг, исключая таким образом из рассмотрения какие-либо политически окрашенные флуктуации, жонглирование показателями и подмену активов деривативами. Почему это важно? Да потому, что рекомендации и учебные программы, построенные на устаревших моделях, не позволяют компаниям в полной мере использовать новые конкурентные преимущества именно в тот момент, когда это наиболее важно. Сегодня открываются окна возможностей, «заскочить» в которые получится при условии коренного пересмотра подходов к управлению коммуникациями в компании, а также их роль и функции в системах принятия управленческих решений.
Поэтому книга адресована, в первую очередь, владельцам среднего бизнеса. Здесь необходимо пояснить – как описать эту категорию в парадигме управления коммуникациями.
Существует несколько моделей отнесения компании к какому-либо сегменту – по размеру выручки, по географической распределенности, по числу работников и т.д. Каждая такая система критериев создана под решение какой-то статистической задачи, далекой от контекста управления отношениями между людьми. Поэтому для того, чтобы каждый читатель этой книги смог достоверно определить какие из практик Коммуниканомики с большей вероятностью принесут ему пользу – мне придется предложить свою систему.
Как и все в этой книге она будет простой, интуитивно понятной и практически применимой. Это, конечно же, не означает, что для нее невозможно будет подобрать исключения. Они точно будут, поскольку универсальных систем не существует. Коммуниканомика как управленческая технология не претендует на то, чтобы предложить ответы на все вопросы. Но точно способна дать ответы на ряд вопросов, критичных для современного российского предпринимателя, для которых «ортодоксальная» экономика ответов не дает и дать пока не сможет в силу своего внутреннего устройства – той фундаментальной основы, которая формирует саму суть системы и которую применительно к личности Карл Юнг{1} называл «Самость».
Примем за аксиому утверждение, что цель и смысл коммуникации в экономических процессах – принятие решений. Решения разделим на стратегические и тактические. Учтем, что связующим звеном между стратегическими и тактическими решениями является декомпозиция стратегии. В итоге получим простую модель, в которой практически любую действующую в экономике компанию можно поместить на один из четырех уровней – малая, средняя, объединенная или корпорация. Эволюция при этом происходит через повышение степени сложности коммуникационных задач, которые необходимо решать для устойчивого функционирования и поступательного развития компании. Стратегический потенциал, таким образом, в немалой степени зависит от коммуникативной компетентности тех, кто принимает ключевые решения.
К малому бизнесу отнесем компании с одним уровнем стратегической коммуникации. То есть стратегические и тактические управленческие решения принимаются одним человеком. В типичном случае это собственник, являющийся также генеральным директором. Соответственно, декомпозиция стратегии происходит в форме «внутреннего диалога» собственника. Групп влияния всего две: собственник, он же операционный руководитель, и исполнители его решений. Какой объем выручки генерирует при этом компания и сколько исполнителей в ней работает – вопрос важный, но в таком ракурсе контексте второстепенный. Методы управления коммуникациями для мастерской по изготовлению обуви на заказ и для разработчика мобильных приложений с оборотом в десятки миллионов рублей примерно одни и те же. Весь экономический эффект коммуникации определяется тем, насколько точно (с каким процентом ошибок) исполнители выполняют поступившие от собственника распоряжения. Среди моих клиентов были и есть представители этого сегмента. Решения в области коммуникации, которые действительно работают на повышение эффективности их бизнеса, как правило, относительно просты и относятся всего к трем типам: умение договариваться, умение четко доносить до исполнителя всю информацию, необходимую для качественного выполнения задачи, и умение корректно оперировать личностными аспектами – своими, исполнителей и тех, с кем приходится взаимодействовать «по горизонтали». К последней категории, главным образом, относятся клиенты и поставщики.
Для предпринимателя из этого сектора, если ему комфортно на текущем уровне, погружение в коммуниканомику может быть ограничено главой о лидерах и руководителях, а остальные оставлено «на вырост».
Граница между малым и средним бизнесом в управлении взаимодействием между людьми проходит там, где стратегические и тактические решения начинают принимать разные люди. Соответственно, декомпозиция из внутреннего диалога превращается в диалог полноценный, требующий активного участия как минимум двоих. Типичная (но не единственно возможная) точка перехода – собственник нанимает профессионального управленца. Предприниматели, которые уже прошли этот этап, знают, что этим, как правило, дело не ограничивается. Компания, в которой исполнительный аппарат представлен только наемным директором – явление не исключительное, но достаточно редкое. В большинстве случаев тактическое звено начинает быстро разрастаться и дифференцироваться, неуклонно продвигая компанию к следующему переходу. Именно на этом этапе жизненного цикла бизнеса инструменты и практики коммуниканомики будут максимально применимы и могут принести очевидные экономические эффекты. Почему я в этом так уверен?
Потому что именно в этом переходе возникают три системных противоречия, для которых современная экономическая теория масштабируемых решений (пока) не предлагает. Вижу две причины такого «дефицита предложения». Про них и будет первая глава.
Глава 1. Два слепых пятна современной экономики
В названии этой главы – отсылка к школьному курсу анатомии человека. На сетчатке глаза есть область, не чувствительная к свету. Она носит название «слепого пятна». Не стоит думать, что это небольшой участок, в котором теряется лишь малая часть зрительной информации. Советский физик и математик Яков Перельман в книге «Занимательная физика» утверждает, что при взгляде на ночное небо в зону слепого пятна попадет часть небосвода, равная по площади 120 дискам полной Луны. Однако мозг за тысячелетия эволюции научился «достраивать» картинку исходя из контекста и предыдущего опыта.
На протяжении всей своей истории экономика действует примерно так же – для объяснения явлений, не укладывающихся в рамки общепринятых моделей, эти модели «достраиваются» концептами и абстракциями, называемыми обобщенно «допущениями «при прочих равных условиях». При том, что эти условия не бывают равными для всех участников рынка примерно никогда.
Впрочем, цель этой книги не в том, чтобы критиковать экономистов. Без иронии утверждаю, что в большинстве своем это умные и увлеченные своим делом люди. Часто – выдающиеся. Уже много лет стараюсь быть в курсе тенденций в исследованиях экономических процессов, а собирая материал для этой книги просмотрел работы нобелевских лауреатов{2} по экономике за последние годы. Сокровища интеллектуальной деятельности, без малейшей иронии. Однако все-такие не похоже, что экономическая наука в ближайшее время сможет с приемлемой долей вероятности предсказывать кризисы и системные изменения в реальном мире. Экономика как наука имеет констатирующий характер и экономисты, с которыми мне приходилось сталкиваться на карьерных траекториях были настоящими профессионалами, способными не только объяснять ключевые процессы там, где есть установленные правила игры, но и придумывать в границах этих правил весьма изящные решения. Но если приходилось действовать поперек правил (с соблюдением всех норм закона), то вполне логично полученный в итоге беспрецедентный результат помещался в категорию «случайного везения». Было, знаете ли, несколько обидно.
Итак, первое «слепое пятно» вижу трактовкой современной экономической теорией понятия «актив». Здесь, опять же, есть несколько подходов, из которых я выбрал наиболее показательный для аргументации Коммуниканомики. Пытливый читатель может усмотреть в этом попытку подогнать задачку под ответ, но это не так. Другие модели изложенному далее не противоречат, я проверил.
Под активом в экономической теории понимается то, что может быть использовано для достижения целей бизнеса. При этом я категорически не утверждаю, что финансовые цели – доход и прибыль – являются для российского предпринимателя главными и единственными. Скорее наоборот, на первом месте всегда стоит что-то другое – от желания заработать денег на загородный домик в пределах 200 км от Петербурга до потребности сделать мир лучше. Но на втором – если мы говорим о бизнесе – всегда должны быть доход и прибыль как его производная. То есть если деятельность определяется формулой «что-то важное плюс деньги» для меня это предпринимательство, а если денег в формуле нет – то нет.
К активам в типовых случаях относят:
[1] Финансовые ресурсы (капитал). Деньги, которые находятся на счетах компании и могут быть использованы для финансирования ее деятельности.
[2] Производственные активы. Оборудование, здания, машины и другие материальные вещи, необходимые для производства товаров или услуг.
[3] Трудовые ресурсы. Люди, которые работают в интересах компании и вносят непосредственный вклад в производство товаров или услуг.
[4] Инфраструктура, необходимая для функционирования бизнеса. Например, транспортные сети, складские помещения, телекоммуникации и т.д.
[5] Интеллектуальная собственность и иные нематериальные активы. Сейчас это понятие, как правило, ограничивается авторскими правами на продукты интеллектуальной деятельности, патентами и ноу-хау. В моем понимании коммуникация как актив работает где-то здесь, но в сложившихся условиях это мое понимание противоречит общепринятой концепции, поскольку во многих распространенных моделях присутствует…
…[6] Информация. И это, на мой взгляд, радикально устаревший подход.
Предпосылки к тому, чтобы классифицировать информацию как экономический актив возникли еще в 40-х годах прошлого века, когда австрийский экономист Колин Кларк (Colin Clark) впервые заговорил о наступлении общества информации и услуг, общества с новой экономикой и технологией. В 40–50-х годах ХХ в. появились статистическая теория информации и фундаментальные работы по теории информации таких гигантов мысли как Норберт Винер (Norbert Wiener) и Клод Шеннон (Claude Elwood Shannon). В 1950–60-х годах феномен информации глубоко исследовался с позиций ее полезности и значимости для потребителя, изучались свойства информации как особого товара. В конце 50-х профессор Принстонского университета Фриц Махлуп (Fritz Machlup) опубликовал фундаментальный труд «Экономика информации и человеческого капитала», создав основу для определения экономической эффективности затрат, связанных с производством и распространением всех видов информации. Дальнейшая эволюция экономических знаний в этой области, в которой принимали активное участие советские и российские ученые, привела нас к информационной, а затем и цифровой экономике.
Все бы ничего, если бы не появление интернета, социальных сетей, а затем и платформ для распространения контента, создаваемого пользователями (USG, User Generated Content), на которых взаимодействуют пользователи с очень разными уровнями интеллекта, знаниями и навыками продуктивного мышления – от дошкольников до академиков.
Если сопоставить процесс развития теории информации с процессом становления того, что мы сейчас называем «традиционные медиа» (телевидение, радио, печатные СМИ) – похоже, что они в ключевых моментах параллельны. Не вдаваясь в излишние подробности – еще совсем недавно экономические агенты принимали решения в сегментированном информационном поле, где своевременный доступ к определенной (заведомо достоверной) информации, распространяемой через СМИ (в т.ч. научные и отраслевые) действительно давал конкурентные преимущества. Сегодня информационные поля почасовой няни и председателя совета директоров нефтегазового холдинга вполне сопоставимы. А вот коммуникационные – отличаются фундаментально. Более того – отказ от передачи информации или ее ограничение, а также попытки склонить человека к восприятию информации без ее обработки это тоже форма коммуникации. Современные управленцы (и маркетологи) активно эту форму используют.
Сформировались целые рыночные сегменты, в которых извлечение прибыли не связано с наличием/отсутствием традиционных активов. Причем маржинальность в этих сегментах такая, что традиционным отраслям и не снилась. Рынок блогинга – самый очевидный пример. Большинство лидеров сектора не имеют капитальных активов, не пользуются финансовыми (кредиты, инвестиции), средства производства и инфраструктура вполне могут быть чужими, в лучшем случае арендованными. Работники – как правило, да, но их влияние минимально. Нематериальные активы – могут быть, а могут и отсутствовать. В общем, на мой взгляд абсолютно неклассический бизнес. Это вовсе не означает, что блогер как экономический агент опровергает всю теорию. На мой взгляд это означает, что в теории нет какого-то нового элемента, который сделал бы описание системы более правдоподобным.
Что это может быть за элемент?
Возможно, информация. Но уже есть целые рыночные ниши, в которых этот актив не определяет конкурентные преимущества. Многие блогеры тиражируют общеизвестную и общедоступную информацию. У одних при этом миллионы подписчиков, а у других – единицы.
С информацией как фактором принятия экономически значимых решений случился сюжет, многократно описанный в различных народных сказках, когда что-то редкое и ценное вдруг превращается что-то общедоступное и не имеющее ценности. Например, золото – в песок или глиняные черепки. Другая подходящая метафора содержится в античном мифе про проклятие царя Мидаса, превращавшего своим прикосновением в золото все без исключения, включая еду и воду. Некоторые компании и руководители, поддавшись очарованию доступности информации, отточили навык ее извлечения из окружающей среды до такой степени, что вместо пользы она начала приносить вред.
Сегодня новые рынки и бизнес-модели создает взаимодействие между людьми. Блогер-миллионник от «коллеги» с десятком подписчиков отличается исключительно социальными навыками. Пока эти бизнес-модели часто носят деструктивный характер, как история с GameStop{3}, но деструктивный-то, главным образом, для действующей теории экономических механизмов.
Не стану утверждать, что современная экономическая наука эту новую реальность не замечает или намеренно игнорирует. При написании этой книги я вдохновлялся, в том числе, работами выдающегося российского институционального экономиста и публициста, декана экономического факультета МГУ Александра Александровича Аузана. Его позиция относительно беспрецедентной значимости человеческого капитала и влияния на экономику тех факторов, которые он называет транзакционными издержками, максимально близка к тому, чтобы радикально пересмотреть роль процессов взаимодействия между людьми в экономической теории. Возможно, «последний метр» здесь не пройден лишь потому, что экономисты такого уровня сотрудничают, главным образом, с корпоративными структурами. Но там уровень стратегии и уровень исполнения разделены настолько большим числом промежуточных «этажей», что коммуникация исключительно косвенная. Даже тогда, когда стороны пытаются делать вид, что она прямая.
Предпринимателей, которых я отношу к категории среднего бизнеса, авторитетные экономисты видят, по большому счету, только как цифры в обобщенной статистике. Поэтому им сложно оценить, насколько радикально отличается влияние транзакционных издержек на работу металлургического холдинга с запасом прочности в несколько лет (и такой же инерцией) от влияния этих же издержек на судьбу небольшого регионального завода по производству электротехнических изделий. От чего, я полагаю, российский бизнес – по словам самого Александра Аузана – регулярно удивляет российских экономистов{4}. Для меня же жизнеспособность моих гипотез относительно коммуниканомики стала совершенно очевидной в феврале – июле 2022 года. Я тогда был исполнительным директором петербургского отделения общественной организации «Деловая Россия», объединяющей, главным образом, предпринимателей именно из сектора среднего (по общепринятому статистическому стандарту) бизнеса. Именно тогда не только наблюдал, но и участвовал в процессах, однозначно подтвердивших прямую зависимость устойчивости бизнеса от способности собственника договариваться с поставщиками, клиентами и персоналом; находить новые источники сырья и компонентов, используя наработанные связи; применять опыт «коллег» из совершенно других секторов, обнаруживая абсолютно неожиданные параллели. В общем, от того, что обобщенно можно назвать коммуникационным капиталом.
В сухом остатке: если согласиться с тезисом, что актив – это средство переработки ресурса в продукт, то информация стремительно, но как-то незаметно для экономистов превратилась из актива в ресурс. Активов же возникло два – машинные способы обработки данных (обобщенно называемые «искусственный интеллект») и коммуникация. Тот, кто владеет информацией больше не владеет миром. Им владеет тот, кто умеет сделать из информации что-то по-настоящему редкое и полезное. Сделать это можно двумя способами – «скормить» информацию умной машине на уникальных условиях или трансформировать через процессы взаимодействия с другими людьми. К этой мысли я еще не раз вернусь в других разделах.
Второе «слепое пятно» и причина явно недостаточной, по моему мнению, полезности современных экономических изысканий для российского предпринимателя (в части управления коммуникацией) состоит в том, что предприниматель – российский. Не стану сейчас глубоко погружать вас в содержание многочисленных исследований национальных культур и их влияния на деловую среду. Тем более, что в разрезе бизнеса это уже великолепно сделала российский консультант и моя коллега по модерационному цеху, управляющий партнер консалтинговой группы РУКОН Ольга Самоварова в своей книге «Время управлять по-русски». Ее впечатляющий по масштабу и содержанию труд стал одним из поворотных моментов в работе над этой книгой. В качестве аргументации своей позиции приведу четыре цитаты:
[1] «В национальных общностях под воздействием национальных культур осуществляется первичная социализация подавляющего большинства людей. Это она определяет основную совокупность символов, ценностей, моделей поведения, которые распознаются людьми как «наше всё» или, наоборот, «не наше всё».
[2] «Важной частью деловой национальной культуры являются деловые коммуникации – это они нас объединяют и позволяют договариваться. Они же могут и разъединять. Так, в части характера коммуникаций различают низкоконтекстную и высококонтекстную деловую культуру. В низкоконтекстной информация передаётся словами и текстом, однозначно и конкретно, а контекст употребляется крайне редко (такая культура свойственна, например, американцам, канадцам, австралийцам). В высококонтекстной культуре слова и текст передают только часть информации, большую роль здесь играет контекст, о котором нужно дополнительно догадываться».
[3] «В обществах с долгосрочной ориентацией люди привыкли думать о будущем и планировать свою жизнь. Жители России находятся в числе /мировых/ лидеров (81 балл) по этому показателю. (США – 29 баллов, Великобритания – 25).
Высокий показатель долгосрочной ориентации жителей России демонстрирует их коллективную способность думать о будущем, учитывать его при принятии решений, действовать в интересах грядущих перспектив. Но в то же время данной способности противостоит определённый консерватизм россиян и активное избегание ими неопределенности. Это означает, что для преодоления консерватизма и неготовности к риску русским необходима действительно важная цель либо наличие опасности».
[4] «Коллективистские или индивидуалистические ценности наиболее известны, потому что они создают ключевые отличия в культурном коде разных стран.
Индивидуализм характерен для таких «западных» стран, как США, Великобритания, Нидерланды, страны Скандинавии.
При этом Россия имеет промежуточное значение характеристики «индивидуализм-коллективизм», с тяготением к коллективизму (39 баллов по шкале от 0 до 120 баллов, при этом максимальный балл за индивидуализм имеет США – 91 балл)».
Основную проблему нерационального применения западных моделей в России вижу в том, что снижается возможность оценивать эффективность управленческой коммуникации на основе данных. Наверняка не только я обратил внимание на то, что среди составляющих бизнеса, к которым сегодня активно применяются методы бизнес-анализа, управленческая коммуникация занимает позицию «нелюбимого дитя». Причина, я полагаю, в определенном дефиците моделей, позволяющих в полной мере сохранить гуманитарную составляющую при введении технической. В том смысле, что пока все известные попытки внедрить технические средства в этот (ключевой) аспект приводят к «обесчеловечиванию» процессов, что даже у носителей западной корпоративной культуры частенько вызывает гнев и возмущение. Что уж говорить про россиян.
Триггером к написанию этой книги стала услышанная в подкасте одного из ведущих экономических ВУЗов России фраза: «Надеюсь, что … что Россия не сможет уже преодолеть притяжению западных экономических и политических моделей». «Ну вот уж нет – подумал я. – Надеюсь, что не только преодолеет, но и выйдет за пределы этого притяжения на третьей космической скорости». Подумал – и создал в ноутбуке папку «Книга».
Резюмируем. В течение долгого времени российским предпринимателям предлагались в качестве основных управленческие технологии, разработанные западными экспертами на основе западных исходных данных. Отечественный консалтинг в лучшем случае выступал «на вторых ролях», а в худшем – получал требования использовать западные модели даже в тех случаях, когда имелись сопоставимые свои. Пример будет, в частности, в главе Исключением можно считать разве что работы Аркадия Ильича Пригожина, хотя и у него отсылок западным источникам предостаточно.
В итоге консалтинговая практика в России превратилась в соревнование «кто кого». Либо менеджмент при поддержке консультантов «запрессует» новые практики в систему управления бизнесом через боль и страдания (как персонала, так и свои) либо эффективные на стратегическом уровне, но чуждые на исполнительном «басурманские» инициативы зачахнут, столкнувшись с несокрушимым русским коллективным духом.
При этом я совершенно не утверждаю, что западные модели никуда не годятся. Как инструменты решения локальных задач они хороши. Некоторые даже очень – сам многие из них использую и регулярно в этой книге на западные модели буду ссылаться. Именно на модели, но не на практики их применения, поскольку хороши они на ограниченном круге задач в определенных условиях. Честно признаюсь, что утверждаю это не столько из патриотизма, сколько из опыта. Придерживаюсь позиции, которую обозначил в своих мемуарах Федор Иванович Шаляпин, сурово критикуя западную артистическую школу: «…только что сказанное звучит как бы бахвальством. Эта непривлекательная черта присуща, к сожалению, русскому человеку. Любит он не в меру похвастаться своим. Но у меня к этому нет склонности. Я просто утверждаю факты, как они есть».
Во времена двух корпоративных карьер довелось поработать и с западными консультантами, и с российскими. На конкурентных переговорах с британцами (как сейчас помню – в свой день рождения) впадал в тихую панику от мысли, что содержание их презентаций надо будет как-то доносить до коллектива на понятном коллективу языке. Задача в тот момент представлялась совершенно неосуществимой. Зато на этапе реализации все было вполне легко. Инструменты и сценарии их применения простые, понятные и внятно обоснованные, а смысловую «обвязку» – в корзину, сами лучше напишем. С российскими разработками случалось ровно наоборот. Все логично и даже как-то элегантно на этапе презентации, но берешь в руки итоговый документ и подкатывает та самая тихая паника пополам с бешенством. Объем в страницах и масштаб мысли – Гумилев с Бердяевым позавидовали бы. Но как это реализовывать на практике совершенно непонятно. Исключения бывали, и не единожды, но статистически в продуктовом контексте наши все равно проигрывали с разгромным счетом.
Вооружившись этими двумя промежуточными гипотезами – разрыв между экономической теорией и актуальными бизнес-процессами в части оценки роли коммуникации и недостаточное внимание к национальным особенностям принятия решений – вернемся к утверждению о четырех системных противоречиях, которые возникают в момент перехода компании от состояния, в котором стратегические и тактические решения принимает один человек (или малая группа, если бизнес совместный), декомпозируя их «внутри себя», к состоянию, когда за стратегию и тактику отвечают разные люди, а декомпозиция стратегии превращается в набор коммуникационных и коммуникативных задач.
Для понимания первого системного противоречия требуется очень короткий, но принципиально важный экскурс в математику. Точнее, в основы статистики.
Любой предприниматель, я полагаю, знает про принцип нормального распределения и характерный график, его отражающий – кривую Гаусса. И только избранные некоторые – про распределение Коши’, которое для современного бизнеса не менее, а где-то даже и более, адекватно.
Различаются эти две функции всего по одному параметру – «математическое ожидание». Одно из определений: «среднее арифметическое наблюдаемых значений». То есть, по сути – обобщение накопленного опыта в уверенность, что сочетание каких-либо отдельно взятых показателей бизнеса не может быть выше или ниже заранее известных границ. В формуле Гаусса оно есть. Это (казалось бы) управляемая неопределенность – для того, чтобы спрогнозировать свою рыночную позицию в стратегическом горизонте достаточно наблюдать за ситуацией и извлекать из нее полезную информацию более тщательно, чем конкуренты. Но этот же подход накладывает ограничения, не позволяющие выходить за рамки. Например, «В нашем секторе средний рост прибыли 3% в год, поэтому мы даже задумываться не будем, можно ли в следующем году получить 10%». Или «Специалист нужной нам квалификации стоит 50 000 в месяц, поэтому мы не станем рассматривать специалиста, который в 4 раза эффективнее, но попросит 120 000». И т.п.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ: Сравнение графиков распределения вероятностей по Гауссу и Коши.
В распределении Коши математического ожидания (предыдущего опыта, который можно усреднить) нет. Это портрет неуправляемой неопределенности. На рисунке есть три заштрихованные зоны – в них и прячутся случайности, которые, на самом деле, не случайны. Под цифрой 1: факторов, провоцирующих негативный исход, может быть больше, чем мы прогнозируем – например, из-за изменения потребительского поведения клиенты «перетекают» в другой сегмент. Под цифрой 3 обратная ситуация. Новые факторы, увеличивающие объем доступного ресурса. К примеру, новые материалы и технологии. И, наконец, верхний сектор, обозначенный цифрой 2 – реальные возможности компании могут быть значительно выше, чем показывают операционные показатели, мнения аналитиков и интуиция генерального директора.