Читать онлайн Русские народные сказки бесплатно
Три царства – Медное, Серебряное и Золотое
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Бел Белянин; у него была жена Настасья Золотая коса и три сына: Петр-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич.
Пошла царица с своими мамушками и нянюшками прогуляться по саду. Вдруг поднялся сильный вихрь – что и боже мой! – схватил царицу и унес неведомо куда. Царь запечалился-закручинился и не ведает, как ему быть. Подросли царевичи, он и говорит им: «Дети мои любезные! Кто из вас поедет – мать свою отыщет?»
Собрались два старшие сына и поехали; а за ними и младший стал у отца проситься. «Нет, – говорит царь, – ты, сынок, не езди, не покидай меня одного, старика». – «Позволь, батюшка! Страх как хочется по белу свету постранствовать да матушку отыскать». Царь отговаривал, отговаривал, не мог отговорить: «Ну, делать нечего, ступай; бог с тобой!»
Иван-царевич оседлал своего доброго коня и пустился в дорогу. Ехал-ехал, долго ли, коротко ли; скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; приезжает к лесу. В том лесу богатейший дворец стоит. Иван-царевич въехал на широкий двор, увидал старика и говорит: В «Много лет здравствовать, старичок!» – «Милости просим! Кто таков, добрый молодец?»
– «Я Иван-царевич, сын царя Бела Белянина и царицы Настасьи Золотой косы». – «Ах, племянник родной! Куда тебя бог несет?» – «Да так и так, – говорит, – еду отыскивать свою матушку. Не можешь ли ты сказать, дядюшка, где найти ее?» – «Нет, племянник, не знаю. Чем могу, тем и послужу тебе; вот тебе шарик, брось его перед собою; он покатится и приведет тебя к крутым, высоким горам. В тех горах есть пещера, войди в нее, возьми железные когти, надень на руки и на ноги и полезай на горы; авось там найдешь свою мать Настасью Золотую косу».
Вот хорошо. Иван-царевич попрощался с дядею и пустил перед собою шарик; шарик катитсякатится, а он за ним едет. Долго ли, коротко ли – видит: братья его Петр-царевич и Василийцаревич стоят в чистом поле лагерем и множество войска с ними. Братья его встренули: «Ба! Куда ты, Иван-царевич?» – «Да что, – говорит, – соскучился дома и задумал ехать отыскивать матушку. Отпустите войско домой да поедемте вместе». Они так и сделали; отпустили войско и поехали втроем за шариком.
Издали еще завидели горы – такие крутые, высокие, что и боже мой! – верхушками в небо уперлись. Шарик прямо к пещере прикатился; Иван-царевич слез с коня и говорит братьям: «Вот вам, братцы, мой добрый конь; я пойду на горы матушку отыскивать, а вы здесь оставайтесь; дожидайтесь меня ровно три месяца, а не буду через три месяца – и ждать нечего!» Братцы думают: «Как на эти горы влезть, да тут и голову поломать!» – «Ну, – говорят, – ступай с богом, а мы здесь подождем».
Иван-царевич подошел к пещере, видит – дверь железная, толкнул со всего размаху – дверь отворилась; вошел туда – железные когти ему на руки и на ноги сами наделись. Начал на горы взбираться, лез-лез, целый месяц трудился, насилу наверх взобрался. «Ну, – говорит, – слава богу!» Отдохнул немного и пошел по горам, шел-шел, шел-шел, смотрит – медный дворец стоит, у ворот страшные змеи на медных цепях прикованы, так и кишат! А подле колодезь, у колодезя медный корец на медной цепочке висит. Иван-царевич взял почерпнул корцом воды, напоил змей; они присмирели, прилегли, он и прошел во дворец.
Выскакивает к нему медного царства царица: «Кто таков, добрый молодец?»
– «Я Иван-царевич»
– «Что, – спрашивает, – своей охотой али неволей зашел сюда, Иван-царевич?»
– «Своей охотой; ищу мать свою Настасью Золотую косу. Какой-то Вихрь ее из саду похитил. Не знаешь ли, где она?»
– «Нет, не знаю; а вот недалеко отсюда живет моя середняя сестра, серебряного царства царица; может, она тебе скажет».
Дала ему медный шарик и медное колечко. «Шарик, – говорит, – доведет тебя до середней сестры, а в этом колечке все медное царство состоит. Когда победишь Вихря, который и меня здесь держит и летает ко мне через каждые три месяца, то не забудь меня, бедной; освободи отсюда и возьми с собою на вольный свет».
– «Хорошо», – отвечал Иван-царевич, взял бросил медный шарик – шарик покатился, а царевич за ним пошел.
Приходит в серебряное царство и видит дворец лучше прежнего – весь серебряный; у ворот страшные змеи на серебряных цепях прикованы, а подле колодезь с серебряным корцом. Иван-царевич почерпнул воды, напоил змей они улеглись и пропустили его во дворец.
Выходит царица серебряного царства. «Уж скоро три года, говорит, – как держит меня здесь могучий Вихрь, – я русского духу слыхом не слыхала, видом не видала, а теперь русский дух воочью совершается. Кто таков, добрый молодец?»
– «Я Иван-царевич».
– «Как же ты сюда попал – своею охотою али неволею?»
– «Своею охотою, ищу свою матушку; пошла она в зеленом саду погулять, как поднялся Вихрь и умчал ее неведомо куда. Не знаешь ли, где найти ее?»
– «Нет, не знаю; а живет здесь недалечко старшая сестра моя, золотого царства царица, Елена Прекрасная; может, она тебе скажет. Вот тебе серебряный шарик, покати его перед собою и ступай за ним следом; он тебя доведет до золотого царства. Да смотри, как убьешь Вихря – не забудь меня, бедной; вызволь отсюда и возьми с собою на вольный свет; держит меня Вихрь в заключении и летает ко мне через каждые два месяца».
Тут подала ему серебряное колечко: «В этом колечке все серебряное царство состоит!» Иван-царевич покатил шарик; куда шарик покатился, туда и он направился.
Долго ли, коротко ли, увидал – золотой дворец стоит, как жар горит; у ворот кишат страшные змеи – на золотых цепях прикованы, а возле колодезь, у колодезя золотой корец на золотой цепочке висит. Иван-царевич почерпнул корцом воды и напоил змей; они улеглись, присмирели.
Входит царевич во дворец; встречает его Елена Прекрасная: «Кто таков, добрый молодец?»
– «Я Иван-царевич».
– «Как же ты сюда зашел – своей ли охотою, аль неволею?»
– «Зашел я охотою; ищу свою матушку Настасью Золотую косу. Не ведаешь ли, где найти ее?»
– «Как не ведать! Она живет недалеко отсюдова, и летает к ней Вихрь раз в неделю, а ко мне раз в месяц.
Вот тебе золотой шарик, покати перед собою и ступай за ним следом – он доведет тебя куда надобно; да вот еще возьми золотое колечко – в этом колечке все золотое царство состоит!
Смотри же, царевич: как победишь ты Вихря, не забудь меня, бедной; возьми с собой на вольный свет».
– «Хорошо, – говорит, – возьму!»
Иван-царевич покатил шарик и пошел за ним; шел-шел, и приходит к такому дворцу, что и господи боже мой! так и горит в бриллиантах и самоцветных каменьях. У ворот шипят шестиглавые змеи; Иван-царевич напоил их, змеи присмирели и пропустили его во дворец.
Проходит царевич большими покоями и в самом дальнем находит свою матушку: сидит она на высоком троне, в царские наряды убрана, драгоценной короной увенчана. Глянула на гостя и вскрикнула: «Ах, боже мой! Ты ли, сын мой возлюбленный? Как сюда попал?»
– «Так и так, – говорит, – за тобой пришел».
– «Ну, сынок, трудно тебе будет. Ведь здесь на горах царствует злой, могучий Вихрь и все духи ему повинуются; он-то и меня унес. Тебе с ним бороться надо! Пойдем поскорей в погреб».
Вот сошли они в погреб. Там стоят две кади с водою: одна на правой руке, другая на левой.
Говорит царица Настасья Золотая коса:
«Испейка водицы, что направо стоит».
Иван-царевич испил.
«Ну что, сколько в тебе силы?»
– «Да так силен, что весь дворец одной рукой поверну».
– «А ну, испей еще».
Царевич еще испил.
«Сколько теперь в тебе силы?»
– «Теперь захочу – весь свет поворочу». —
«Ох, уж это дюже много! Переставь-ка эти кади с места на место: ту, что стоит направо, отнеси на левую руку, а ту, что налево, отнеси на правую руку».
Иван-царевич взял кади и переставил с места на место.
«Вот видишь ли, любезный сын: в одной кади – сильная вода, в другой – бессильная; кто первой напьется – будет сильно-могучим богатырем, а кто второй изопьет – совсем ослабеет. Вихрь пьет всегда сильную воду и становит ее по правую сторону; так надо его обмануть, а то с ним никак не сладить!»
Воротились во дворец.
«Скоро Вихрь прилетит, – говорит царица Ивану-царевичу, – садись ко мне под порфиру, чтоб он тебя не увидел. А как Вихрь прилетит да кинется меня обнимать-целовать, ты и схвати его за палицу. Он высоко-высоко поднимется, будет носить тебя и над морями, и над пропастями, ты смотри не выпускай из рук палицы. Вихрь уморится, захочет испить сильной воды, спустится в погреб и бросится к кади, что на правой руке поставлена, а ты пей из кади на левой руке. Тут он совсем обессилеет, ты выхвати у него меч и одним ударом отруби ему голову. Как срубишь ему голову, тотчас сзади тебя кричать будут: «Руби еще! Руби еще!» А ты, сынок, не руби, а в ответ скажи: «Богатырская рука два раза не бьет, а все с одного раза!»
Только Иван-царевич успел под порфиру укрылся, как вдруг на дворе потемнело, все кругом затряслось: налетел Вихрь, ударился о землю, сделался добрым молодцем и входит во дворец; в руках у него боевая палица.
«Фу-фу-фу! Что у тебя русским духом пахнет? Аль кто в гостях был?»
Отвечает царица: «Не знаю, отчего тебе так сдается».
Вихрь бросился ее обнимать-целовать, а Иван-царевич тотчас за палицу.
«Я тебя съем!» – закричал на него Вихрь.
«Ну, бабка надвое сказала: либо съешь, либо нет!»
Вихрь рванулся – в окно да в поднебесье; уж он носил-носил Ивана-царевича – и над горами:
«Хошь, – говорит, – зашибу?»
и над морями:
«Хошь, – грозит, – утоплю?»
Только нет, царевич не выпускает из рук палицы.
Весь свет Вихрь вылетал, уморился и начал спускаться; спустился прямо-таки в погреб, подбежал к той кади, что на правой руке стояла, и давай пить бессильную воду, а Иван-царевич кинулся налево, напился сильной воды и сделался первым могучим богатырем на свете.
Видит он, что Вихрь совсем ослабел, выхватил у него острый меч да разом и отсек ему голову.
Закричали позади голоса: «Руби еще, руби еще, а то оживет!»
– «Нет, – отвечает царевич, – богатырская рука два раза не бьет, а все с одного разу кончает!»
Сейчас разложил огонь, сжег и тело, и голову и пепел по ветру развеял.
Мать Ивана-царевича радая такая!
«Ну, – говорит, – сын мой возлюбленный, повеселимся, покушаем, да как бы нам домой поскорей; а то здесь скучно, никого из людей нету».
– «Да кто же здесь прислуживает?»
– «А вот увидишь».
Только задумали они кушать, сейчас стол сам накрывается, разные яства и вина на стол являются; царица с царевичем обедают, и невидимая музыка им чудные песни наигрывает.
Наелись-напились, отдохнули; говорит Иван-царевич: «Пойдем, матушка, пора, ведь нас под горами братья дожидаются. Да дорогою надо трех цариц избавить, что здесь у Вихря жили».
Забрали все, что нужно, и отправились в путьдорогу; сначала зашли за царицей золотого царства, потом за царицей серебряного, а там и за царицей медного царства; взяли их с собою, захватили полотна и всякой всячины и в скором времени пришли к тому месту, где надо с гор спускаться. Иван-царевич спустил на полотне сперва мать, потом Елену Прекрасную и двух сестер ее. Братья стоят снизу – дожидаются, а сами думают: «Оставим Ивана-царевича наверху, а мать да цариц повезем к отцу и скажем, что мы их отыскали». – «Елену Прекрасную я за себя возьму, – говорит Петр-царевич; царицу серебряного царства возьмешь ты, Василий-царевич; а царицу медного государства отдадим хоть за генерала».
Вот как надо было Ивану-царевичу с гор спускаться, старшие братья взялись за полотна, рванули и совсем оторвали. Иван-царевич на горах остался. Что делать? Заплакал горько и пошел назад; ходил-ходил и по медному царству, и по серебряному, и по золотому – нет ни души! Приходит в бриллиантовое царство – тоже нет никого. Ну, что один? Скука смертная!
Глядь – на окне лежит дудочка. Взял ее в руки.
«Дай, – говорит, – поиграю от скуки». Только свистнул – выскакивают хромой да кривой:
«Что угодно, Иван-царевич?»
– «Есть хочу».
Тотчас откуда ни возьмись стол накрыт, на столе и вина и кушанья самые первые. Иван-царевич покушал и думает: «Теперь отдохнуть бы не худо». Свистнул в дудочку, явились хромой и кривой: «Что угодно, Иван-царевич?»
– «Да чтобы постель была готова». Не успел выговорить, а уж постель постлана – что ни есть лучшая.
Вот он лег, выспался славно и опять свистнул в дудочку, «Что угодно?» – спрашивают его хромой и косой.
«Так, стало быть, все можно?» – спрашивает царевич.
«Все можно, Иван-царевич! Кто в эту дудочку свистнет, мы для того все сделаем. Как прежде Вихрю служили, так теперь тебе служить рады; только надобно, чтобы эта дудочка завсегда при тебе была».
– «Хорошо же, – говорит Иван-царевич, – чтоб я сейчас стал в моем государстве!»
Только сказал, и в ту ж минуту очутился в своем государстве посередь базара. Вот ходит по базару; идет навстречу башмачник – такой весельчак!
Царевич спрашивает: «Куда, мужичок, идешь?»
– «Да несу черевики продавать; я башмачник».
– «Возьми меня к себе в подмастерья».
– «Разве ты умеешь черевики шить?»
– «Да все, что угодно, умею; не то черевики, и платье сошью».
– «Ну, пойдем!»
Пришли они домой; башмачник и говорит: «Ну-ка, смастери! Вот тебе товар самый первый; посмотрю, как ты умеешь».
Иван-царевич пошел в свою комнатку, вынул дудочку, свистнул – явились хромой да кривой.
«Что угодно, Иван-царевич?»
– «Чтобы к завтраму башмаки были готовы».
– «О, это службишка – не служба!»
– «Вот и товар!»
– «Что это за товар? Дрянь – и только! Надо за окно выкинуть».
Назавтра царевич просыпается, на столе башмаки стоят прекрасные, самые первые. Встал и хозяин: «Что, молодец, пошил башмаки?»
«Готовы».
– «А ну, покажи!»
Взглянул на башмаки и ахнул: «Вот так мастера добыл себе! Не мастер, а чудо!»
Взял эти башмаки и понес на базар продавать.
В эту самую пору готовились у царя три свадьбы: Петр-царевич сбирался жениться на Елене Прекрасной, Василий-царевич – на царице серебряного царства, а царицу медного царства отдавали за генерала. Стали закупать к тем свадьбам наряды. Для Елены Прекрасной понадобились черевики. У нашего башмачника объявились черевики лучше всех; привезли его во дворец.
Елена Прекрасная как глянула: «Что это? – говорит. – Только на горах могут такие башмаки делать». Заплатила башмачнику дорого и приказывает: «Сделай мне без мерки другую пару черевик, чтобы были на диво сшиты, драгоценными каменьями убраны, бриллиантами усажены. Да чтоб к завтраму поспели, а не то – на виселицу!»
Взял башмачник деньги и драгоценные каменья; идет домой – такой пасмурный. «Беда! – говорит. – Что теперь делать? Где такие башмаки пошить к завтраму, да еще без мерки?
Видно, повесят меня завтра! Дай хоть напоследки погуляю с горя с своими друзьями».
Зашел в трактир; другов-то у него много было, вот они и спрашивают: «Что ты, брат, пасмурен?»
– «Ах, други любезные, ведь завтра повесят меня!»
– «За что так?»
Башмачник рассказал свое горе: «Где же тут о работе думать? Лучше погуляем напоследки».
Вот пили-пили, гуляли-гуляли, башмачник уже качается. «Ну, – говорит, – возьму домой бочонок вина да лягу спать. А завтра, как только придут за мной вешать, сейчас полведра выдую; пускай уж без памяти меня вешают». Приходит домой. «Ну, окаянный, – говорит Ивану-царевичу, – вот что твои черевики наделали… так и так… поутру, как придут за мной, сейчас меня разбуди».
Ночью Иван-царевич вынул дудочку, свистнул – явились хромой да кривой. «Что угодно, Иван-царевич?»
– «Чтоб такие-то башмаки были готовы».
– «Слушаем!» Иван-царевич лег спать; поутру просыпается – башмаки на столе стоят, как жар горят. Идет он, будит хозяина:
«Хозяин! Вставать пора».
– «Что, али за мной пришли? Давай скорее бочонок с вином, вот кружка – наливай; пусть уж пьяного вешают».
– «Да башмаки-то готовы».
– «Как готовы? Где они?» – побежал хозяин, глянул: «Ах, когда ж это мы с тобой делали?»
– «Да ночью; неужто, хозяин, не помнишь, как мы кроили да шили?»
– «Совсем заспал, брат; чуть-чуть помню!»
Взял он башмаки, обернул, бежит во дворец.
Елена Прекрасная увидала башмаки и догадалась: «Верно, это Ивану-царевичу духи делают».
– «Как это ты сделал?» – спрашивает она у башмачника.
«Да я, – говорит, – все умею делать!» – «Коли так, сделай мне платье подвенечное, чтоб было оно золотом вышито, бриллиантами да драгоценными камнями усеяно. Да чтобы заутро было готово, а не то – голову долой!»
Идет башмачник опять пасмурный, а други давно его дожидают: «Ну что?»
– «Да что, – говорит, – одно окаянство!
Вот проявилась переводчица роду христианского, велела к завтраму платье сшить с золотом, с каменьями. А я какой портной! Уж, верно, завтра с меня голову снимут».
– «Э, брат, утро вечера мудренее: пойдем – погуляем».
Пошли в трактир, пьют-гуляют. Башмачник опять нализался, притащил домой целый бочонок вина и говорит Ивану-царевичу: «Ну, малый, завтра, как разбудишь, так целое ведро и выдую; пусть пьяному рубят голову! А эдакого платья мне и в жизнь не сделать». Хозяин лег спать, захрапел, а Иван-царевич свистнул в дудочку – явились хромой да кривой:
«Что угодно, царевич?»
– «Да чтоб к завтраму платье было готово – точно такое, как Елена Прекрасная у Вихря носила».
– «Слушаем! Будет готово». Чуть свет проснулся Иван-царевич, а платье на столе лежит, как жар горит – так всю комнату и осветило. Вот он будит хозяина; тот продрал глаза: «Что, аль за мной пришли – голову рубить? Давай поскорей вино!»
– «Да ведь платье готово…»
– «Ой ли! Когда ж мы сшить успели?»
– «Да ночью, разве не помнишь? Ты сам и кроил».
– «Ах, брат, чуть-чуть припоминаю; как во сне вижу». Взял башмачник платье, бежит во дворец.
Вот Елена Прекрасная дала ему много денег и приказывает: «Смотри, чтоб завтра к рассвету на седьмой версте на море стояло царство золотое и чтоб оттуда до нашего дворца сделан был мост золотой, тот мост устлан дорогим бархатом, а около перил по обеим сторонам росли бы деревья чудные и певчие б птицы разными голосами воспевали. Не сделаешь к завтраму – велю четверить тебя!»
Пошел башмачник от Елены Прекрасной и голову повесил. Встречают его други: «Что, брат?» – «Да что! Пропал я, завтра четверить меня. Такую службу задала, что никакой черт не сделает».
– «Э, полно! Утро вечера мудренее; пойдем в трактир».
– «И то пойдемте! На последях надо хоть повеселиться».
Вот они пили-пили; башмачник до того к вечеру напился, что домой под руки привели.
«Прощай, малый, – говорит он Ивану-царевичу, – завтра казнят меня».
– «Али новая служба задана?»
– «Да вот так и так!»
Лег и захрапел; а Иван-царевич тотчас в свою комнату, свистнул в дудочку – явились хромой да кривой:
«Что угодно, Иван-царевич?»
– «Можете ль сослужить мне вот эдакую службу…»
– «Да, Иван-царевич, это служба! Ну, да делать нечего – к утру все готово будет».
На завтра, чуть светать стало, Иван-царевич проснулся, смотрит в окно – батюшки светы! Все как есть сделано: золотой дворец, словно жар горит. Будит он хозяина; тот вскочил: «Что? Аль за мной пришли? Давай вина поскорей! Пусть казнят пьяного».
– «Да ведь дворец готов».
– «Что ты!» Глянул башмачник в окно и ахнул от удивления: «Как это сделалось?»
– «Да разве не помнишь, как мы с тобой мастерили?»
– «Ах, видно, я заспался; чуть-чуть помню!»
Побежали они в золотой дворец – там богатство невиданное и неслыханное. Говорит Иван-царевич: «Вот тебе, хозяин, крылышко; поди обметай на мосту перила, а коли придут да спросят: кто такой во дворце живет – ты ничего не говори, только отдай эту записочку».
Вот хорошо, пошел башмачник и стал обметать на мосту перила.
Утром проснулась Елена Прекрасная, увидала золотой дворец и сейчас побежала к царю: «Поглядите, ваше величество, что у нас делается; на море золотой дворец выстроен, от того дворца мост на семь верст тянется, а вокруг моста чудные деревья растут, и певчие птицы разными голосами поют».
Царь сейчас посылает спрашивать: что бы это значило? Уж не богатырь ли какой под его государство подступил? Приходят посланные к башмачнику, стали его расспрашивать; он говорит: «Я не знаю, а есть у меня записка к вашему царю». В этой записке Иван-царевич рассказал царю все, как было: как он мать освободил, Елену Прекрасную добыл и как его старшие братья обманули. Вместе с запискою посылает Иван-царевич золотые кареты и просит приехать к нему царя с царицею, Елену Прекрасную с ее сестрами; а братья пусть назади в простых дровнях будут привезены.
Все тотчас собрались и поехали; Иван-царевич встретил их с радостью. Царь хотел было старших сынов расказнить за их неправду, да Иван-царевич отца упросил, и вышло им прощение. Тут начался пир горой; Иван-царевич женился на Елене Прекрасной, за Петра-царевича отдал царицу серебряного государства, за Василия-царевича отдал царицу медного государства, а башмачника в генералы произвел.
На том пиру и я был, мед-вино пил, по усам текло, а в рот не попало.
Семилетка
Жили-были два брата – богатый и бедный. Бедный-то овдовел; от жены осталась девочка на седьмом году, потому и прозвали ее Семилеткой.
Только богатый и подарил Семилетке плохонькую телушку. Семилетка поила, кормила, холила телушку, и из нее стала славная корова, принесла ей теленка с золотыми копытцами. Только пришли к Семилетке в гости дочери богатого дяди и увидели телушку; пошли и сказали отцу. Богатому и захотелось оттягать телушку, а бедный-то не отдает. Спорили, спорили они; пришли к воеводе, просят разобрать их дело. Богатый и говорит: «Я, – говорит, – дарил племяннице только телушку, а не приплод!» А бедный говорит: «Телушка моя, так и приплод мой!» Как тут решить дело?
Воевода и говорит им: «Вот отгадайте три загадки. Кто отгадает, того и телушка. Сперва отгадайте: что всего быстрее?»
Пошли мужики домой. Бедный и думает: «Что тут сказать?» И говорит Семилетке: «Дочка, дочка! Воевода-то велел отгадать: что на свете всего быстрее? Что я ему скажу?» – «Не тужи, батюшка! Молись спасу да ложись спать». Лег он спать. Утром и будит его Семилетка: «Вставай, вставай, батюшка! Пора идти к воеводе. Ступай да скажи, что всего быстрее на свете мысль!» Встал Ж мужик, отправился к воеводе; пришел и брат.
Вышел к ним воевода и спрашивает: «Ну, скажите: что всего быстрее?» Богатый выскочил вперед, говорит: «У меня, – говорит, – есть конь такой быстрый, что никто его не обгонит; он всего быстрее!» Воевода засмеялся и говорит бедному: «А ты что скажешь?» – «Мысль всего быстрее на свете!» Воевода удивился и спрашивает: «Кто тебя этому научил?» – «Дочь Семилетка!» – «Ну хорошо! Отгадайте теперь, что на свете всего жирнее?»
Пошли мужики домой. Бедный приходит и говорит Семилетке: «Воевода нам загадал: что на свете всего жирнее? Как тут отгадать?» – «Ну, батюшка, не тужи: утро вечера мудренее. Молись спасу да ложись спать». Старик лег спать. Утром Семилетка и будит его: «Вставай, батюшка! Пора к воеводе идти. Спросит он тебя: что всего жирнее?
Скажи, что земля всего жирнее, потому что производит всякие плоды!» Встал отец, пришел к воеводе; пришел и богатый. Вышел воевода и спрашивает: «Ну что? Придумали, что всего жирнее?» Богатый выскочил вперед и говорит: «У меня есть боров, да такой жирный, что жирнее его нет ничего! Он всего жирнее!» Воевода засмеялся и спрашивает бедного: «Ну, а ты что скажешь?» – «Земля всего жирнее, потому что она производит всякие плоды!» Воевода удивился и спрашивает: «Кто это тебя научил?» – «Дочь, – говорит, – Семилетка!» – «Ну, хорошо! Теперь отгадайте, что на свете всего милее?»
Пошли мужики домой. Пришел бедный и говорит Семилетке: «Так и так воевода загадал. Что теперь делать?» – «Ну, тятенька, не тужи: утро вечера мудренее. Молись спасу да ложись спать». Утром будит она его и говорит:
«Вставай, тятенька! Пора идти к воеводе. Станет он тебя спрашивать, скажи, что всего милее человеку сон: во сне всякое горе позабывается!»
Встал отец, пошел к воеводе; пришел и богатый.
Вышел воевода и говорит: «Ну, скажите: что всего на свете милее?» Богатый наперед и кричит: «Жена на свете всего милее!» Воевода засмеялся и спрашивает бедного: «А ты что скажешь?» – «Сон на свете для человека всего милее: во сне всякое горе позабывается».
Воевода удивился и спрашивает его: «Кто тебе это сказал?» – «Дочь Семилетка».
Воевода пошел в свои комнаты, вынес решето с яйцами и говорит: «Ступай отнеси своей дочери это решето с яйцами; пусть она из них к завтраму выпарит цыплят!» Пошел бедный, плачет и говорит Семилетке, что так и так воевода сказал. «Ну, батюшка, не тужи! Молись спасу да ложись спать: утро вечера мудренее».
На другой день она и будит отца: «Батюшка, батюшка! Вставай: пора к воеводе идти. Да вот возьми отнеси ему немного зерен проса, скажи ему, что цыплята сейчас будут готовы, да надо их кормить белояровым пшеном; так вот чтоб он зерна посеял, и чтоб через полчаса пшено поспело, и чтоб он его к ней тотчас прислал».
Встал старик, пошел к воеводе. Вышел воевода и спрашивает: «Ну что, принес цыплят?» – «Да дочь-то говорит, что через полчаса цыплята будут. Да надо, – говорит, – их кормить белояровым пшеном; так вот она прислала несколько зерен, чтоб вы посеяли и чтоб через полчаса все было готово». – «Да разве можно, чтоб зерно в полчаса выросло и созрело?» – «А разве можно, чтоб цыплята выпарились в одну ночь?» Нечего делать воеводе: перехитрила его Семилетка.
Вот он взял дал бедному пряжи и говорит:
«Пусть твоя дочь к завтраму соткет полотно и сошьет мне рубашку!» Отец запечалился, пошел и сказал обо всем Семилетке. «Ну, батюшка, не тужи. Молись спасу да ложись спать: утро вечера мудренее». Отец лег и заснул. Утром и будит его Семилетка: «Вставай, батюшка! Пора к воеводе идти. Ступай к нему, отнеси льняного семени и скажи, что рубашка готова, да нечем прострочить воротник: пусть он это семя посеет, и чтоб оно выросло, и чтоб через полчаса ко мне прислал!» Отец пошел и сказал все воеводе.
Воевода и говорит: «Как же это можно, чтоб через полчаса лен вырос и из него напрясть нитки?» – «Так как же можно в одну ночь соткать и сшить рубашку?» Опять перехитрила Семилетка воеводу!
Вот он и говорит старику: «Ступай скажи своей дочери, чтоб она ко мне пришла ни пешком, ни на лошади, ни на санях, ни на телеге, ни нага, ни оболочена[1] и чтоб принесла ни подарок, ни отдарок». Приходит отец домой, рассказал все дочери. Вот на другой день Семилетка взяла сняла с себя одежду, обвернулась мережей, взяла голубя, отправилась к воеводе на лыжах.
Пришла она к воеводе и подала ему голубя.
Голубь тотчас вырвался и улетел. И тут перехитрила она воеводу; а она ему очень понравилась. Он и говорит ей, что «я сам завтра приеду к вам». Старик и поехал в город закупать припасов – угостить гостя.
Только на другое утро приезжает воевода к дому Семилетки. А у ней ни кола, ни двора: только сани да телега стояли. Воевода и смотрит: куда ему привязать лошадь? Вот он подходит к окну и спрашивает Семилетку: «Где бы мне привязать лошадь?» – «Привяжи между летом и зимой!»
Воевода думал, думал – едва мог догадаться, что между летом и зимой значит между санями и телегой. Воевода взошел в комнату и спрашивает: «Где твой отец?..»
Потом воевода стал сватать за себя Семилетку, но с тем, чтоб она не вмешивалась в его воеводские дела; если же она не сдержит обещания, так он ее с тем, что всего больше ей нравится, отправит снова к отцу.
Вот обвенчались они, живут да поживают.
Много ли, мало ли прошло времени, только один мужик просит у другого лошадь съездить на поле за репой. Тот дал лошадь; мужик поехал, а приехал поздно вечером. Потому он не повел ее к хозяину, а привязал к своей телеге. Встает он утром, видит: под телегой жеребенок.
«Жеребенок мой: он под телегой; видно, репа либо телега ожеребилась». А тот, чья была лошадь, говорит: «Жеребенок мой». Спорили, спорили; пошли к воеводе судиться. Воевода и рассудил: «Жеребенок найден под телегой; так, значит, он того, чья телега». Услыхала то Семилетка, не удержалась и сказала, что он неправильно судит.
Воевода рассердился, потребовал разводной.
После обеда надо было Семилетке опять ехал, к отцу. Только она за обедом напоила воеводу допьяна. Он напился и заснул. Она велела его, сонного, положить в карету и уехала вместе с ним к отцу. Там уже воевода проснулся и спрашивает: «Кто меня сюда перенес?» – «Я тебя перевезла, – говорит Семилетка, – у нас было условие, чтобы я взяла то, что мне наиболее нравится. Я и взяла тебя». Воевода удивился ее мудрости, помирился с ней и возвратился домой; стали жить да поживать.
Иван-Царевич и Белый полянин
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три дочери и один сын Иван-царевич. Царь состарился и помер, а корону принял Иван-царевич.
Как узнали про то соседние короли, сейчас собрали несчетные войска и пошли на него войною. Иван-царевич не знает, как ему быть; приходит к своим сестрам и спрашивает:
«Любезные мои сестрицы, что мне делать? Все короли поднялись на меня войною». – «Ах ты, храбрый воин! Чего убоялся? Как же Белый Полянин воюет с бабой-ягою, золотой ногою, тридцать лет с коня не слезает, роздыху не знает, а ты, ничего не видя, испугался!» Иван-царевич тотчас оседлал своего доброго коня, надел на себя сбрую ратную, взял меч-кладенец, копье долгомерное и плетку шелковую, помолился богу и выехал против неприятеля; не столько мечом бьет, сколько конем топчет; перебил все воинство вражее, воротился в город, лег спать и спал трое суток беспробудным сном.
На четвертые сутки проснулся, вышел на балкон, глянул в чистое поле – короли больше того войск собрали и опять под самые стены подступили.
В Запечалился царевич, идет к своим сестрам: «Ах, сестрицы! Что мне делать? Одну силу истребил, другая под городом стоит, пуще прежнего грозит». – «Какой же ты воин! Сутки воевал да трое суток беспросыпа спал. Как же Белый Полянин воюет с бабой-ягою, золотой ногою, тридцать лет с коня не слезает, роздыху не знает?»
Иван-царевич побежал в белокаменные конюшни, оседлал доброго коня богатырского, надел сбрую ратную, опоясал меч-кладенец, в одну руку взял копье долгомерное, в другую плетку шелковую, помолился богу и выехал против неприятеля. Не ясен сокол налетает на стадо гусей, лебедей и на серых уток, нападает Иван-царевич на войско вражее; не столько сам бьет, сколько конь его топчет. Побил рать-силу великую, воротился домой, лег спать и спал непробудным сном шесть суток. На седьмые сутки проснулся, вышел на балкон, глянул в чистое поле – короли больше того войск собрали и опять весь город обступили.
Идет Иван-царевич к сестрам: «Любезные мои сестрицы! Что мне делать? Две силы истребил, третья под стенами стоит, еще пуще грозит». – «Ах ты, храбрый воин! Одни сутки воевал, да шестеро беспросыпа спал. Как же Белый Полянин воюет с бабой-ягою, золотой ногою, тридцать лет с коня не слезает, роздыху не знает?» Горько показалось то царевичу; побежал он в белокаменные конюшни, оседлал своего доброго коня богатырского, надел на себя сбрую ратную, опоясал меч-кладенец, в одну руку взял копье долгомерное, в другую плетку шелковую, помолился богу и выехал против неприятеля. Не ясен сокол налетает на стадо гусей, лебедей и на серых уток, нападает Иван-царевич на войско вражее; не столько сам бьет, сколько конь его топчет. Побил рать-силу великую, воротился домой, лег спать и спал непробудным сном девять суток. На десятые сутки проснулся, призвал всех министров и сенаторов: «Господа мои министры и сенаторы! Вздумал я в чужие страны ехать, на Бела Полянина посмотреть, прошу вас судить и рядить, все дела разбирать в правду». Затем попрощался с сестрами, сел на коня и поехал в путь-дорогу.
Долго ли, коротко ли – заехал он и темный лес; видит— избушка стоит, в той избушке стар человек живет. Иван-царевич зашел к нему:
«Здравствуй, дедушка!»– «Здравствуй, русский царевич! Куда бог несет?» – «Ищу Белого Полянина; не знаешь ли, где он?» – «Сам я не ведаю; а вот подожди, соберу своих верных слуг и спрошу у них». Старик выступил на крылечко, заиграл в серебряную трубу и вдруг начали к нему со всех сторон птицы слетаться. Налетело их видимо-невидимо, черной тучею все небо покрыли. Крикнул стар человек громким голосом, свистнул молодецким посвистом:
«Слуги мои верные, птицы перелетные, не видали ль, не слыхали ль чего про Белого Полянина?» – «Нет, видом не видали, слыхом не слыхали!»– «Ну, Иван-царевич, – говорит стар человек, – ступай теперь к моему старшему брату; может, он тебе скажет. На, возьми клубочек, пусти перед собою; куда клубочек покатится, туда и коня управляй».
Иван-царевич сел на своего доброго коня, покатил клубочек и поехал вслед за ним; а лес все темней да темней.
Приезжает царевич к избушке, входит в двери; в избушке старик сидит – седой, как лунь.
«Здравствуй, дедушка!» – «Здравствуй, русский царевич! Куда путь держишь?» – «Ищу Белого Полянина; не знаешь ли, где он?» – «А вот погоди, соберу своих верных слуг и спрошу у них». Старик выступил на крылечко, заиграл в серебряную трубу – и вдруг собрались к нему со всех сторон разные звери. Крикнул им громким голосом, свистнул молодецким посвистом: «Слуги мои верные, звери прыскучие, не видали ль, не слыхали ль чего про Белого Полянина?» – «Нет, – отвечают звери, – видом не видали, слыхом не слыхали». – «А ну, рассчитайтесь промеж себя; может, не все пришли». Звери рассчитались промеж себя – нет кривой волчицы. Старик послал искать ее; тотчас побежали гонцы и привели ее.
«Сказывай, кривая волчица, не знаешь ли ты Белого Полянина?» – «Как же мне его не знать, коли я при нем завсегда живу; он войско побивает, а я мертвым трупом питаюсь». – «Где же он теперь?» – «В чистом поле, на большом кургане в шатре спит. Воевал он с бабой-ягою, золотой ногою, а после бою залег на двенадцать суток спать». – «Проводи туда Ивана-царевича». Волчица побежала, а вслед за нею поскакал царевич.
Приезжает он к большому кургану, входит в шатер – Белый Полянин крепким сном почивает. «Вот сестры мои говорили, что Белый Полянин без роздыху воюет, а он на двенадцать суток спать залег! Не заснуть ли и мне пока?»
Подумал-подумал Иван-царевич и лег с ним рядом. Тут прилетела в шатер малая птичка, вьется у самого изголовья и говорит таковые слова: «Встань-пробудись, Белый Полянин, и предай злой смерти моего брата Ивана-царевича; не то встанет – сам тебя убьет!» Иван-царевич вскочил, поймал птичку, оторвал ей правую ногу, выбросил за шатер и опять лег возле Белого Полянина. Не успел заснуть, как прилетает другая птичка, вьется у изголовья и говорит: «Встань-пробудись, Белый Полянин, и предай злой смерти моего брата Ивана-царевича; не то встанет – сам тебя убьет!» Иван-царевич вскочил, поймал птичку, оторвал ей правое крыло, выбросил ее из шатра и опять лег на то же место. Вслед за тем прилетает третья птичка, вьется у изголовья и говорит: «Встаньпробудись, Белый Полянин, и предай злой смерти брата моего Ивана-царевича; не то он встанет да тебя убьет!» Иван-царевич вскочил, изловил ту птичку и оторвал ей клюв; птичку выбросил вон, а сам лег и крепко заснул.
Пришла пора – пробудился Белый Полянин, смотрит – рядом с ним незнамо какой богатырь лежит; схватился за острый меч и хотел было предать его злой смерти, да удержался вовремя:
«Нет, – думает, – он наехал на меня на сонного, a меча не хотел кровавить; не честь – не хвала и мне, доброму молодцу, загубить его!
Сонный – что мертвый! Лучше разбужу его».
Разбудил Ивана-царевича и спрашивает:
«Добрый ли, худой ли человек? Говори: как тебя по имени зовут и зачем сюда заехал?» – «Зовут меня Иваном-царевичем, а приехал на тебя посмотреть, твоей силы попытать». – «Больно смел ты, царевич! Без спросу в шатер вошел, без докладу выспался, можно тебя за то смерти предать!» – «Эх, Белый Полянин! Не перескочил через ров, да хвастаешься; подожди, может, споткнешься! У тебя две руки, да и меня мать не с одной родила».
Сели они на своих богатырских коней, съехались и ударились, да так сильно, что их копья вдребезги разлетелись, а добрые кони на колени попадали. Иван-царевич вышиб из седла Белого Полянина и занес над ним острый меч.
Взмолился ему Белый Полянин: «Не дай мне смерти, дай мне живот! Назовусь твоим меньшим братом, вместо отца почитать буду».
Иван-царевич взял его за руку, поднял с земли, поцеловал в уста и назвал своим меньшим братом: «Слышал я, брат, что ты тридцать лет с бабой-ягою, золотой ногою, воюешь, за что у вас война?» – «Есть у нее дочь-красавица, хочу добыть да жениться». – «Ну, – сказал царевич, – коли дружбу водить, так в беде помогать!
Поедем воевать вместе».
Сели на коней, выехали в чистое поле; баба-яга, золотая нога, выставила рать-силу несметную.
То не ясные соколы налетают на стадо голубиное, напускаются сильно могучие богатыри на войско вражее! Не столько мечами рубят, сколько конями топчут; прирубили, притоптали целые тысячи. Баба-яга наутек бросилась, а Иван-Царевич за ней вдогонку.
Совсем было нагонять стал – как вдруг прибежала она к глубокой пропасти, подняла чугунную доску и скрылась под землею. Иван-царевич и Белый Полянин накупили быков многое множество, начали их бить, кожи сымать да ремни резать; из тех ремней канат свили, да такой длинный, что один конец здесь, а другой на тот свет достанет. Говорит царевич Белому Полянину: «Опускай меня скорей в пропасть, да назад каната не вытаскивай, а жди: как я за канат дерну, тогда и тащи!» Белый Полянин опустил его в пропасть на самое дно. Иван-царевич осмотрелся кругом и пошел искать бабу-ягу.
Шел-шел, смотрит – за решеткой портные сидят. «Что вы делаете?» – «А вот что, Иван-царевич: сидим да войско шьем для бабы-яги, золотой ноги». – «Как же вы шьете?» – «Известно как: что кольнешь иглою, то и казак с пикою, на лошадь садится, в строй становится и идет войной на Белого Полянина». – «Эх, братцы, скоро вы делаете, да не крепко; становитесь-ка в ряд, я вас научу, как крепче шить». Они тотчас выстроились в один ряд; а Иван-царевич как махнет мечом, так и полетели головы. Побил портных и пошел дальше. Шелшел, смотрит – за решеткой сапожники сидят.
«Что вы тут делаете?» – «Сидим да войско готовим для бабы-яги, золотой ноги». – «Как же вы, братцы, войско готовите?» – «А вот как: что шилом кольнем, то и солдат с ружьем, на коня садится, в строй становится и идет войной на Белого Полянина». – «Эх, ребята, скоро вы делаете, да не споро. Становитесь-ка в ряд, я вас получше научу». Вот они стали в ряд; Иван-царевич махнул мечом, и полетели головы. Побил сапожников и опять в дорогу.
Долго ли, коротко ли – добрался он до большого, прекрасного города; в том городе царские теремы выстроены, в тех теремах сидит девица красоты неописанной. Увидала она в окно добра молодца; полюбились ей кудри черные, очи соколиные, брови соболиные, ухватки богатырские; зазвала к себе царевича, расспросила, куда и зачем идет. Он ей сказал, что ищет бабу-ягу, золотую ногу. «Ах, Иван-царевич, ведь я ее дочь; она теперь спит непробудным сном, залегла отдыхать на двенадцать суток». Вывела его из городу и показала дорогу. Иван-царевич пошел к бабе-яге, золотой ноге, застал ее сонную, ударил мечом и отрубил ей голову. Голова покатилась и промолвила: «Бей еще, Иван-царевич!» – «Богатырский удар и один хорош!» – отвечал царевич, воротился в терема к красной девице, сел с нею за столы дубовые, за скатерти браные.
Наелся-напился и стал ее спрашивать: «Есть ли в свете сильнее меня и краше тебя?» – «Ах, Иван-царевич, что я за красавица! Вот как за тридевять земель, в тридесятом царстве живет у царя-змея королевна, так та подлинно красота несказанная: она только ноги помыла, а я тою водою умылась!»
Иван-царевич взял красную девицу за белую руку, привел к тому месту, где канат висел, и подал знак Белому Полянину. Тот ухватился за канат и давай тянуть; тянул, тянул и вытащил царевича с красной девицей. «Здравствуй, Белый Полянин! – сказал Иван-царевич – Вот тебе невеста; живи-веселись, ни о чем не крушись, а я в змеиное царство поеду». Сел на своего богатырского коня, попрощался с Белым Полянином и его невестою и поскакал за тридевять земель Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли – скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается – приехал он в царство змеиное, убил царя-змея, освободил из неволи прекрасную королевну и женился на ней; после того воротился домой и стал с молодой женою жить-поживать да добра наживать.
Сивко-Бурко
Жил-был старик; у него было три сына, третий – тот, Иван-дурак, ничего не делал; только на печи в углу сидел, да сморкался. Отец стал умирать и говорит: «Дети, как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи!» – и умер. Старика схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему – кое лень, кое боится, он и говорит малому брату: «Иван-дурак! Поди-ко к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!» Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: Кто тут? Ты, большой сын?» – «Нет, батюшко, я, Иван-дурак».
Старик узнал его и спрашивает: «Что ж большой сын не пришел?» – «А он меня послал, батюшко!»
– «Ну, твое счастье!» Старик свистнул-гайкнул богатырским посвистом: «Сивко-бурко вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом.
«Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил». Проговорил это старик, лег в могилу. Иван-дурак погладил, поласкал сивка и отпустил, сам домой пошел. Дома спрашивают братья: «Что, Иван-дурак, ладно ли ночевал?» – «Очень ладно, братья!» Другая ночь приходит.
Середний брат тоже не идет ночевать на могилу и говорит: «Иван-дурак, поди на могилу-то к Ж батюшку, ночуй и за меня». Иван-дурак, не говоря ни слова, собрался и покатил, пришел на могилу, лег, дожидается полночи. В полночь так же могила раскрылась, отец вышел, спрашивает: «Ты, середний сын?» – «Нет, – говорит Иван-дурак, – я же опять, батюшко!» Старик гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: «Сивкобурко, вещий воронко!» Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. «Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!» Бурко убежал; старик лег в могилу, а Иван-дурак пошел домой. Братья опять спрашивают: «Каково, Иван-дурак, ночевал?»