Читать онлайн Соболево. Книга первая бесплатно

Пролог

Семь лет назад

– Послушай, эта деревня не всегда была такой. Когда-то давно она даже имела своё собственное место на карте. Это теперь её на карте не найти. Теперь она то там, то здесь… Там, где в данный момент Он пожелает. Там, куда Его воля тянется скрюченным, острым пальцем. Одним из этих пальцев станешь ты. Я знаю, ты не веришь моим словам, ты думаешь, что это просто мистификация, но послушай меня, ведь я – твой отец, и твои будущие мучения будут на моей совести, если я не отговорю тебя сейчас. Ты не обязана делать этого. Ты же понимаешь, что ты можешь отказаться?

– Ой, пап, – прорычала Ксения, – Не начинай. Ладно? Ну хоть сегодня!

– Сегодня – лучший день, чтобы начать. И ведь уже в который раз? Ты что, думаешь, я просто так тебя пытаюсь отговорить? Я был там, я сам служил Ему, и еле выбрался оттуда. Еле… Откажись от этой затеи, я тебя умоляю! Останься здесь, со мной. Будем вместе держать Нору!.. А потом, может, и выбраться получится.

– Хочешь, чтобы я каждый день, до конца своей жизни, убирала рвоту за твоими алкашами? Ну спасибо, пап! – она сверкнула глазами, – Нет уж! Хватит. Я тебя совсем не понимаю. Любой другой, – она прыснула ладонью в сторону окна, за которым виднелись деревенские дома, – был бы счастлив, если бы его дочь или сына пригласили служить в Орден. А ты чего?

Егор Викторович тяжело, надрывисто вздохнул, наблюдая за тем, как его дочь собирает вещи. Сожаление о том, что она девочка, а не мальчишка, заняло его голову. Он знал, что можно сделать с пацаном в такой ситуации – можно просто заставить его подчиняться силой, авторитетом или просто задавить логикой, но вот женщины, с их абстрактным мышлением и эмоциональным восприятием его логике не поддаются, да и леща всыпать дочери он никогда себе не позволит. И вот она бегает по комнате, собирает свои вещи, а он не знает, как её остановить.

– У меня там будущее! – поменяв злость на ласку, начала Ксения.

– Какое там может быть будущее, Ксюш? Ты вообще знаешь, чем там люди занимаются? Я же вижу, как ты смотришь на ребят в форме! Тебя так туда из-за них тянет, да? Просто скажи, это я пойму, это для меня просто. Против природы не попрёшь. Но… – он на несколько мгновений замолчал, сдерживая злобу, – Пойми. Пойми пожалуйста! Это не театр какой-нибудь, где можно играть свою роль хорошо и за это все будут тебя любить.

Ксения на миг остановилась, расстерянно посмотрев на отца. Егору показалось, что его дочь действительно верит в то, что всё происходящее в деревне – просто представление. Затянувшаяся шутка одного умелого артиста, благодаря которой он взял под контроль всю деревню и отказался останавливаться на этом. Осознав наивную веру дочери, он расстроился ещё больше, спрятав лицо в ладони. Дочь фыркнула и продолжила собираться.

– В деревне все уважают тех, кто носит их форму, которую когда-то, между прочим, носил и ты. Тебя до сих пор за неё и уважают, хоть ты и изгой.

Егор показал лицо из-за ладони, подняв брови. Ксения встретилась с ним взглядом и поняла, что сказала лишнего, чем задела отца за живое.

– Меня уважают не за мундир, доченька. Как вообще кого-то можно уважать за то, что он носит? Ты головой-то думаешь хоть иногда, девчонка? Меня уважают за то, что я из себя представляю, как себя веду и чем занимаюсь, а не за то, что я когда-то носил мундир Наблюдателя, – всё это вырвалось у него на повышенных тонах, и Ксения, не успев дослушать и половины, закатила глаза и отвернулась, застегивая чемодан.

– Ну давай, наори ещё на меня перед переездом, самое время! – прошипела Ксения, нажимая на спрятанную глубоко в подсознании отца кнопку с надписью "чувство вины".

Отец вздохнул, сложил руки на груди и пробубнел в ответ:

– Виноватить будешь своих молокососов безмозглых, на меня такое не действует. Я ору потому, что порой мне кажется, что и ты от них не так далеко ушла. И возраст тебе мешает меня послушать. Была б ты парнем, я б тебе уже задницу надрал!.. – он показал дочери кулак.

– А что слушать? Давай послушаю, – вызывающе сказала Ксения, уселась на кресло и, подаражая отцу, сложила руки на груди.

– Послушай, послушай. Тебе же дед не говорил, чем тебе придётся там заниматься? А если и говорил, то не правду. Или ты согласилась, что за его идеи ты готова убивать? О-о-о, – прорычал он, заметив реакцию дочери – её глаза округлились – и продолжил, – что, разве нет? За своих мальчишек в форме ты готова убивать? Людей свинцом шпиговать-дырявить готова? За тряпку эту, которую ты формой называешь?!

Егору показалось, что он ударил по нужной струне, когда глаза Ксении от удивления раскрылись шире обычного. Тогда он, уцепившись за эту ниточку, начал тянуть её изо всех сил.

– Что такое? Не говорил? Так я тебе скажу. Я поэтому свой мундир и снял, что надоело с руками по локоть в крови ходить.

– Тебя за бунт звания лишили, – вставила она.

– Бунт начался с того, что я отказался снова топить людей заживо!.. Я всё время пытаюсь тебе объяснить, но ты не слушаешь меня, как будто я тут сказки сочиняю. Это не игра, понимаешь? Не фикция, не… Как ты там говоришь?

– Мистификация, – пробубнила под нос Ксения.

– Не мистификация! Всё устроено так, что когда ты спустишься вниз, назад дороги уже не будет!.. Ты можешь не верить сейчас и отрицать то, что на самом деле здесь делается, но когда ты спустишься, Ксюш, ты всё осознаешь! Только будет уже поздно!.. Понимаешь? Поздно! Всё!

Ксения как будто в лице переменилась. На миг Егору показалось, что у него получилось. У него наконец получилось её переубедить! Но потом, в одно мгновение, она не смогла сдержать улыбку и высунула кончик языка сквозь губы. Егор махнул рукой, прорычав что-то на русском матерном и отвернулся, уставившись на рамку с фотографиями из прошлых лет. Там, на одной из них, он, как всегда, обнаружил свою жену, стоящую с ним в обнимку. На руках у него Ксюшка, ещё совсем маленькая, только-только полгода исполнилось. Ещё не ходит, не говорит, и не принимает глупых решений. Сейчас ей почти восемнадцать. Пойди, объясни ей что-нибудь. Всё без толку.

– Была бы ты здесь, с нами, – подумал Егор, – Ты бы всё объяснила. Да и не пришлось бы. Глядя на тебя, она поняла бы всё сама. Нас бы уже и не было здесь.

Егор вдруг почувствовал, как руки дочери обвивают его туловище. Ксения прижалась к его спине всем телом, тяжело вздохнула и стала ждать, пока отец оттаит.

– Вон, посмотри на неё, – мысленно сказал он фотографии жены, – манипуляция на манипуляции. Как так выходит, что использует она их так часто, но не может сообразить, что сама же является жертвой другого манипулятора?..

Егор повернулся, взял дочь за плечи и посмотрел ей в глаза.

– Спасибо, пап, что обо мне заботишься. Но я хочу вырасти. Я хочу увидеть что-то кроме Лисьей Норы, Соболево и леса вокруг. Дед дал слово, что служба будет простой, и продвижение по службе будет быстрым. Мне точно никого не придётся убивать. Точно.

– Ложь, – сказал Егор Викторович, поцеловав дочь в макушку, и ушёл.

***

Вечером Ксения уже обживала своё новое жилище. Им стала комната в подземном комплексе катакомб, похожая на монашескую келью. Так глубоко, что ей теперь казалось, что она где-то за пределами деревни, возможно под озером на южной окраине или даже под лесом, окружившим деревню со всех сторон. В углу, в нише с воздухоотводом, тихо потрескивали дрова – это был единственный способ обогреть комнату.

– Наверное поэтому от них постоянно несёт кострами, – пробормотала Ксения, нюхая свою одежду, – Ничего, немного потерпеть можно. Дед сказал, что через недельку-другую к ней в келью заведут общее отопление от котельной. Да? – она посмотрела в зеркало, стоящее на столе и сама же себе ответила, – Да.

Ей было непривычно и тесно в "ящике" под землёй. Здесь не было окон, и из-за этого она чувствовала себя неуютно и даже жутко, и поэтому не могла понять, из-за чего по её телу то и дело бегают мурашки – из-за страха или из-за холода.

Взгляд её с зеркала скользнул вниз, на стол, затем правее, за подсвечник и к самому краю. Туда, где лежал пистолет в кобуре. Она положила блузку, которую до сих пор держала в руках, назад, в чемодан, и медленно подошла к столу.

– Зачем мне оружие? – вспомнила она вопрос, который задала оружейнику.

– Обычно его используют в трёх случаях, девочка. Первый – это когда тебе кого-то надо напугать, или просто заставить делать то, что тебе нужно. Некоторые люди, вроде твоего отца, в таких случаях могут обойтись без пистолета, – он тогда ещё хохотнул как-то странно, кровожадно, чтоли, видимо, припомнив какой-то случай, – Второй – когда нужно разрядить обстановку. Если все вокруг на взводе, спорят, а может быть уже и морды друг другу месят, берёшь пистолет, тычешь ствол в небо и жмёшь курок. Обычно все остывают мгновенно. Ну и третий. Это когда тебе придётся в кого-нибудь выстрелить, если первые два метода не сработают. Мой тебе совет, а я знаю, о чём говорю, девочка: если понимаешь, что стрелять нужно наповал, не сомневайся, бей наповал; но если видишь, что можно обойтись ранением, бей по ногам. Не бери на себя лишнее. Поняла? – и он вручил ей свеженький ТТ, спрятанный в кожаную кобуру тёмно-коричневого цвета.

– Но дед… Магистр заверил меня, что мне не придётся ни в кого стрелять, – возразила она.

На эти слова оружейник только посмеялся, сопя переломанным носом. Сейчас, когда пистолет лежал перед ней, прямо на её столе, она уже не ощущала тревогу, как тогда, в момент вручения. Тревогу сменило чувство защищенности. Всё-таки, с оружием лучше, чем без него. Ей, быть может, и не придётся ни в кого стрелять. Но что если кто-то решит выстрелить в неё? Ксения помотала головой, отгоняя дурные мысли, и вскоре вернулась к своим вещам.

Когда с вещами было покончено, она села за стол и взялась за расческу. Стрелки часов приближались к одинадцати, а в полночь она должна была быть готова – дед поручил и пообещал отправить за ней человека. Глядя на себя в зеркало, она расчесывала золотистые волосы и с радостью думала о том, что ей больше не придётся вытирать полы в Норе, убирать недоеденную еду, мыть посуду дни напролёт и оттирать рвоту с пола. Особенно она была рада последнему. И пусть обычно отец заставлял убирать рвотные массы тех, из кого они вышли, всё же иногда этот кто-то был просто не в состоянии это сделать.

– Пускай наймёт себе кого-нибудь другого, я больше рвоту вытирать не буду, – она кивнула своему отражению, – Вот сто процентов ведь мальчишку найдёт какого-нибудь. После меня ему вряд ли захочется иметь дело с девчонкой. Хотя, у нас в деревне много послушных дурочек. Вон, Светка например. Ага. Отец их с мамкой колотит уже который год, а они довольные ходят, терпят, синяками светят.

В тусклом огне свечи её отражение, на которое она всё это время пристально смотрела, начало расплываться и меняться. Ксении уже казалось, будто оно и правда ей отвечает. Она зажмурила глаза и открыла их снова, но на смену размытому отражению пришли цветные пятна. К моменту, когда она наконец проморгалась, тишина, которую она старательно разбавляла разговорами с самой собой, разрослась до невообразимых масштабов. Зазвенело в ушах. Ксения снова почувствовала себя неуютно.

– Ну и пусть ходят, – наконец решилась она, – Пусть ходят, и не… – она оборвала разговор на полуслове и прислушалась.

Пусть она и не была до конца уверена, но ей показалось, будто бы до её ушей донёсся размытый шорох. Такой странный и как будто нарушенный, словно сотню раз отразившийся эхом от стен катакомб и из последних усилий дотянувшийся до её уха. Она обернулась на дверь и замерла. Даже дышать перестала, чтобы точно всё услышать. Что-то снова послышалось. И снова, и снова, и снова, и с каждым разом чуточку громче, чем раньше. По коже побежали мурашки, и теперь Ксения была уверена в причине их появления на все сто. Она была уверена, что это точно не патрульный, который должен был прийти только через час. И шаги сбитые, неровные, неправильные.

Входная дверь была дубовой, и между досками, из которых она была скована, сквозь едва заметные щели, начал проглядывать белый свет, совсем не похожий на свечной. В коридоре горели свечи, и солдаты, патрулирующие катакомбы, носили с собой масляные фонари. Ни у кого из них она не видела электрических фонарей, способных источать такой яркий, белый свет. Кто же это был? В голове заметались мысли, перебивая друг друга, но одна была самой громкой и звучала голосом оружейника: если понимаешь, что стрелять нужно наповал – не сомневайся, бей наповал.

Через секунду свет стал настолько ярким, что сама собой пришла уверенность в том, что его источник вплотную приблизился к двери. Догадки её подтвердил глухой удар в дверь.

– Если это часовой, он бы постучал и назвался. Это не он. Это точно не он, – она дрожащими руками, не сводя глаз с двери, начала искать рукой кобуру, лежащую на столе.

Снова удар. И ещё один. И каждый сильнее предыдущего.

– Да что ж такое то, – уже вслух прорычала она, наконец ухватив кобуру – осталось только открыть её.

С ужасом для себя Ксения поняла, что она не умеет пользоваться оружием.

Удар!.. И дверь распахнулась. Старый засов, держащий её закрытой, не выдержал и вылетел вместе с гвоздями. В келью ввалилось нечто, похожее на человека. Оно было покрыто облаком белого дыма. Ксения так быстро, как только могла, выдернула пистолет, судорожно перезарядила его так, как видела в кино, и направила на человекоподобное существо.

– Стоять! – еле слышно выдавила она из груди, сжавшейся от страха, и тут же нажала на курок, но ничего не произошло.

Нечто, ворвавшееся к ней, упёрлось руками в пол, переваливаясь со спины на бок, а затем и на живот. Оно медленно поднялось на ноги и выпрямилось в полный рост. Ксения, вжавшаяся в спинку стула, казалась сама себе крошечной и беззащитной, глядя на него. Но у неё было оружие! Она нащупала предохранитель и щелкнула им. Пока она делала это, нечто смотрело на неё ошарашенным взглядом, и уже было готово кинуться на неё, но за миг до рывка, наконец, раздался выстрел. От оглушительного хлопка у неё едва не остановилось сердце. Отдача была настолько неожиданной, что руки Ксении не удержали оружие. Пистолет упал на пол, глухо стукнувшись об выстланный деревом пол. Существо упало через миг после того, как упал пистолет, свернулось, сжалось и застонало.

– Попала! – пронеслось у неё в голове.

Ксения, наконец выйдя из оцепенения, спрыгнула со стула и подбежала к двери, чтобы позвать на помощь, но увиденное ввело её в ступор: там, в дверном проёме, сразу напротив, раньше была стена с лампой. Вместо стены, однако, она увидела длинный коридор из белого камня, заполненный плотной завесой из белой пыли. Тоннель уходил далеко вперёд, и ей казалось, что тьма, поселившаяся в нём, живая. Живая и голодная. Она буквально почувствовала, как что-то тянется к ней и манит, манит к себе, хочет окутать, хочет поглотить. Волосы на её руках встали дыбом, и, позабыв о том, что существо, напавшее на неё, всё ещё рядом, Ксения с силой захлопнула дверь, подперев её спиной. Ноги у неё тряслись от ужаса, стоять на них она больше не могла, поэтому сползла на пол, слушая, как подстреленное нечто крючится из последних сил, с каждым разом всё слабея и слабея, пока, наконец, не затихло совсем.

Снова воцарилась звенящая тишина. Вместо звона, в ушах застучал пульс. Облако, окружавшее существо, ворвавшееся к ней в келью, постепенно улеглось. Тогда она толкнула его ногой. Существо перевернулось и Ксения с ужасом поняла, что это простой человек. То облако, из-за которого она не могла разглядеть его как следует, оказалось обычной пылью, похожей на мел. Ксения вытерла лицо, и только теперь поняла, что у неё текут слёзы. Она присела на корточки рядом с человеком, пытаясь найти красное пятно на его одежде. От вида простреленного живота её тут же стошнило.

– Спасибо, пап, что обо мне заботишься. Но я хочу расти. Я хочу увидеть что-то кроме Лисьей Норы, Соболево и леса вокруг. Дед дал слово, что служба будет простой, и продвижение по службе будет быстрым. Мне точно никого не придётся убивать. Точно, – пронеслось у неё в голове, а потом и её собственные мысли, ещё совсем недавние, – я больше рвоту убирать не буду!..

И вот она, ещё час назад уверенная в том, что ничего этого не случится, сидит рядом с подстреленным её собственными руками человеком, пытаясь не вляпаться в лужу собственной рвоты. Утерев слёзы и рот, Ксения сомкнула два пальца и положила их на шею человека, надеясь нащупать его пульс…

День первый. Камень, о который легко споткнуться.

Утро выдалось пасмурное. Солнце, поднимаясь над горизонтом, оказалось где-то там, за серой пеленой облаков, что окутали собой густой лес будто серое, шерстяное одеяло. Верхушки деревьев по старой привычке потянулись вверх, стараясь поймать первые лучики солнца, но ветер их тут же унял, обдав прохладной утренней свежестью, и те сразу догадались, что сегодня солнца им не видать.

Птицам отсутствие солнца не мешало. Они пели и прыгали с ветки на ветку, радуясь новому дню. Сегодня их гораздо больше, чем обычно: к красивым голосам певчих птиц присоединился вороний лай. Ворон собралось достаточно много, и каркали они так истошно, что крик их походил на крик раненного животного – смертельно раненного и обреченного на смерть.

Вороны заняли высокую сосну. Сегодня это сосна сослужит им добрую службу – накормит всю стаю. Они ещё долго будут возвращаться сюда, чтобы обглодать кости. Поначалу добыча с высокой сосны их пугала. Они не видели прежде, чтобы вот так, прямо на дереве, висел уже готовый к употреблению человек. Они привыкли к картонным или деревянным коробкам, внутри которых обычно крупа, семена, хлеб и много чего ещё, что туда обычно кладут люди. Но чтобы люди повесили вместо коробки другого человека – такого вороньи глаза ещё не видели.

– Такого я ещё не видела, – сказала Ксения, глядя на сосну снизу-вверх, – Кто это его туда мог затащить, интересно? – Ксения прищурилась, – А там что? На ветках, вон там.

Стоящий рядом с ней мужчина, широкоплечий, с бритой наголо головой, прищурился, рассматривая хвоистые ветви.

– Похоже на грязь.

– Вижу, что грязь, Дим, только откуда она там? – спросила Ксения, но Дмитрий в ответ лишь пожал плечами.

Отряд капитана Соболевой состоял из трёх человек: Гришка Плокин, самый невезучий из них и самый молодой; Анатолий Семёнович Терешенко – старый ефрейтор, зачем-то таскающий повсюду за собой разодетого в солдатскую форму сына, Пашку, застрявшего в развитии где-то на трёх-четырёх годах своей жизни (по деревне ходили в своё время слухи, что это сам батя его и приложил по бошке по пьяни, вот теперь и таскает везде с собой, чувство вины гасит); и третий член отряда, рядовой солдат со странной фамилией Лужа, который отправился в бессрочную командировку пару недель назад, когда его голову раскроило пополам ловко вошедшим с затылка острием топора. Именно поэтому здесь оказался Дмитрий, её сводный брат, которого отец пригрел почти сразу после ухода Ксении в Орден. Пригрел, обучил и отправил служить в Наблюдатели, прямо по своим стопам. Дмитрий, пользуясь полной поддержкой и опытом отца, быстро поднялся до майора, но с сестрой всегда общался на равных. Порой Ксения сомневалась, что Дмитрий вообще человек. Он обладал безупречной дисциплиной, невозмутимым хладнокровием и нерушимой верностью. Однако, верность эта принадлежала не Ордену и его Магистру, а отчиму – Егору Викторовичу.

– Обойду-ка я, гляну, что с той стороны, за кустами видно. Разрешите, товарищ Капитан? – спросил Гришка Плокин, до того стоявший за их спинами.

– Разрешаю, – подтвердила Ксения, провожая кудрявого парня взглядом.

Пока Гришка пробирался через кусты и ели, чтобы обойти сосну с другой стороны, девушка молча обратилась к Дмитрию. Она посмотрела на брата с надеждой в глазах. Он этот взгляд понял, протёр грубой рукой бритую голову, закурил и начал расхаживать по поляне в поиске следов. Сама же Ксения отправилась следом за Плокиным. Продраться сквозь кусты было непросто. Колючие ветки путались в волосах, норовили угодить в глаза и порезать покрывшееся румянцем от густого лесного воздуха лицо. Ксения всегда считала этот лес местом недружелюбным, и многие из её сослуживцев были с ней в этом согласны. Её отец, как всегда, утверждал обратное, почему-то опуская тот факт, кто хозяйничает в этом лесу.

– Лес – место покоя, обитель истинной жизни, в которой царит единство и целостность всего. А знаешь почему? – спрашивал он.

– Нет, почему? – отвечала Ксения, будучи ещё совсем маленькой.

– Потому что в лесу не живут люди, – говорил он, многозначительно глядя на неё.

Но что она могла понять в том возрасте? Это сейчас она могла кое-как трактовать его утверждение, предполагая, что он имел ввиду то, что люди неизбежно несут раздор туда, где обитают. Но, в конце концов, она пробралась сквозь кустарник, и мысли её прервало неприятное зрелище: Гришка, согнувшись пополам около возникшей из ниоткуда семёрки жигулей, разглядывает собственный завтрак. С кончика его носа свисает тягучая жидкость, а черные, густые кудри обёрнуты паутиной. Бедняга весь покраснел, и разгибаться, судя по всему, не собирался – его ещё подёргивало.

Капитан, примерно понимая, что увидел в машине её человек, оскалилась и прикрыла рукавом лицо, чтобы не чувствовать запах рвоты и другой запах, более сильный – аромат мертвечины, сладковатый и приторный. Гриша, заметив Ксению, ткнул пальцем в выбитое боковое стекло водительской двери. Ксения заглянула внутрь. Первое, что бросилось ей в глаза, это залитые кровью иконы, прилепленные на крышку бардачка. Первым делом она сорвала их и сунула себе в карман.

– Дима! – крикнула она, – Сюда!

С подголовника водительского сиденья свисала человеческая кишка. Основная часть внутренностей разлилась между сиденьями. Ксения достала платок, чтобы закрыть нос и рот. Вонь стояла настолько невыносимая, что даже её начало понемногу мутить. Было и нечто странное: в салоне оказалась та же самая грязь, которую она приметила на дереве. Капитан пыталась дотянуться до неё, но без результатов – перекошенную от удара дверь заклинило. Ксения оглянулась.

– Это что такое? – глухо спросил Дмитрий, продравшись сквозь кусты.

– Хороший вопрос, товарищ Наблюдатель, – Ксения подошла к Дмитрию, и, пока никто не видел, сунула ему в карман сорванные с панели иконки, – Сможешь открыть машину?

– Конечно. Тебе с какой стороны?

– С любой. Посмотри внимательно. Мне кажется, что там внутри та же самая грязь, что и на сосне. Получается, что машина летела сверху-вниз? Через дерево? – она снова заглянула в салон авто, – какая-то ветка, судя по всему, сначала сломалась об кузов машины, а потом вошла водителю прямо под рёбра, разорвав брюхо, и в конечном счёте выскочила из салона вместе с водителем, оставив в салоне вырванные наружу внутренности. Хоть ужастик снимай.

– Ужастик? Очередное малобюджетное дерьмо, которое никто смотреть не будет? Нет уж, – прорычал Дима, вцепившись в заднюю дверь, – Лучше тогда уж какой-нибудь детектив. Историй у нас с тобой на пару сезонов хватит как минимум. А если не хватит, то всегда можно попросить рассказать что-нибудь у бати. Его вот так вечером спроси, и до утра, считай, не заткнешь.

– Это точно, – согласилась Ксения, – Хотя, отец мог бы собрать аншлаг в Норе.

Она обошла машину раз, обошла её второй, но нигде на колёсах не было этой странной, непонятно откуда взявшейся грязи. Эта загадка заняла весь её ум. Она даже полезла под днище, высвечивая фонарём все уголки, куда могла достать. Всё же машина сильно пострадала при падении, хоть и приземлилась на колёса. Не найдя ничего и там, она встала и раздосадованно посмотрела на Плокина.

– Порвался… – выдавил из себя кудрявый, наконец придя в себя.

– Порвался? А ты, Плокин, красноречив сегодня, как никогда, – она хлопнула его по плечу, – Привыкай. Такое на нашей службе случается часто. Не будешь же ты каждый раз блевать? Засмеют.

– Есть привыкать, – обречённо растянул парень.

Послышался треск. Это Дима выгнул дверь руками так, что внутренняя панель из пластмассы треснула пополам и разлетелась на кусочки. Когда это случилось, Наблюдатель как следует упёрся рукой в то место, где появился изгиб, другой взялся за выступивший из рамы край двери, и начал давить в этот изгиб со всей силы, второй рукой как бы пытаясь сложить дверь пополам. Ему пришлось изрядно попотеть, но в итоге, после визгливого скрежета, дверь всё-таки выгнулась достаточно сильно для того, чтобы её можно было открыть, выдернув из-под деформировавшейся крыши.

Первым в машину полез сам Дмитрий. Он открыл бардачок и сгрёб все бумаги, какие лежали внутри.

– Водителя снять, – скомандовал он, перебирая бумаги, – Найти водительское. Здесь кошелька нет, только полис и свидетельство. Копылов Сергей Владиславович, шестьдесят третьего года рождения. Я так понимаю это он висит вон там, – он качнул головой в сторону сосны, – Ростовская область, хутор Ленинаван. Хутор? Там, снаружи, до сих пор существуют хуторы? Я думал, что всё уже как лет сто назад переименовали в деревни, посёлки, да города.

– Не хуторы, а хутора, – поправила своего брата Ксения, – Мы же были в одном хуторе, забыл? Когда вывозили ту семью, где…

– Там, где Николай отличился. Да, я вспомнил. Ладно, вопрос снят.

Дмитрий сложил все документы во внутренний карман и сложил руки на груди. Глаза его встретились с глазами Ксении. Между ними случился очередной акт невербального общения, какие нередко происходят среди тех, кто долгое время живёт в одной семье и способен понимать друг друга без слов. Капитан кивнула.

– Гриша, иди назад. Найди Терешенко и передай ему, чтоб взял с собой брезент для тела. Снимите с веток, но сразу не уносите – дайте воронам доесть. Это наши, с колокольни. Пусть полежит здесь, за кустами, денёк-другой. Задача ясна? Потом вернуться и убрать. Про документы не забудьте. Их передать товарищу майору.

– С веток снять?.. – взмолился Плокин, осознав, что ему, вместе с Терешенко, придется туда лезть и тело это с дерева снимать.

– Так точно. Тебе пойдёт на пользу. И пусть приведёт людей с лошадьми, вдруг машину вытащить получится. На запчасти сгодится, – она хлопнула рукой по гнутому капоту семёрки, – Выполняй!

Плокин с трудом выпрямился, отдал честь и ушел.

– Ну что скажешь, мой верный следопыт? – спросила Ксения, когда они остались одни.

– Он был не один, – закуривая, тихо произнёс Наблюдатель, – Я нашёл на поляне следы. В основном только примятую траву, но это уже говорит о том, что кто-то провёл эту ночь в лесу, лежа там без сознания, а под утро его кто-то утащил. Вряд ли кто-то сможет идти после такого самостоятельно. Хотя, – он пожал плечами, – Бывает всякое. А ещё я нашёл рюкзак со снаряжением.

– Каким снаряжением?

– Как будто для похода или спуска куда-то. Канаты, фонари, такое вот снаряжение.

– Понятно… – задумчиво подытожила Ксения, разглядывая грязь внутри машины под светом фонаря, – Хотя нет, ничего не понятно. И грязь эта тоже – откуда она? Почему в салоне есть, на дереве есть, а на колёсах и на днище нет? Ты такое видел раньше?

– Нет, но что-то припоминаю от отца про речной ил. Спроси у него. Он же тебе тоже, наверное, рассказывал?

– Нет. Я не очень-то люблю его истории, обычно не слушаю, либо прошу не грузить.

– Грузить? – Дмитрий непонимающе уставился на Ксению, – Он же был первым Наблюдателем во времена формирования Ордена. Его опыт – бесценная кладезь знаний о том, как выжить и не сойти с ума на службе у твоего деда.

– Ну ты-то хоть не начинай, – резко оборвала его Ксения, махнув рукой.

Дмитрий осёкся, задумчиво затянувшись. Ей показалось, что он что-то понял в этот момент.

– Ладно. Прикажешь начать поиски?

– Пока повременим. Схожу к отцу. Обычно всех новоприбывших квартируют у него. Если его или её нашёл кто-то из наших, то туда и отволокли. Докладывать пока тоже не торопись. Вечером вместе доложим. Хорошо?

– Добро, – кивнул Дмитрий, пряча лицо в густом дыме, – Добро.

***

За время службы Ксении в Ордене случалось всякое. Люди в деревне появлялись по-разному, но в целом каждый раз можно было отнести к какой-либо группе. Были заплутавшие в лесу: грибники, охотники и просто гулёны. Были и те, кто выделялся ревностной верой среди тех, кто существовал за пределами деревни, в дружественных, лучше даже сказать подчинённых, общинах. Их привозили сюда регулярно. Были и те, кто мчал по трассе, но свернул не туда. Однако тех, кто падал с неба, Ксения ещё не видела. Не видела она и грязь, налипшую на ветки и запачкавшую салон семёрки. К счастью для неё, отец видел всё или почти всё, поэтому за ответом она решила идти именно к нему.

От озера до Норы путь был неблизкий. Озеро находилось на южной окраине деревни, как раз примыкая берегами к крайним домам последней улицы, а Нора в центре. Там, где все улицы сливаются в одну большую и ведут к церкви. Идти в общей сложности минут двадцать-двадцать пять, и на пути придётся встретить и поприветствовать огромное число местных жителей. Ксении всегда нравились такие прогулки. Любой местный, увидев служителя, всегда был приветлив и спешил либо кивнуть, либо поздороваться, даже если служитель на него не смотрел. Другой раз некоторые останавливаются и ждут, пока их заметят, чтобы напрямую поприветствовать члена Ордена. С Ксенией всё было ещё интересней – её любила вся деревня, от ребятни до стариков. И любила по многим причинам. Первая, о которой мало кто догадывался из местных, это одержимость капитана чужим вниманием, любовью и властью, которую ей давала служба в Ордене. Вторая причина – статус Ксении. Её отец, хозяин Норы, даже после того как оставил службу, свой авторитет в глазах местных не растерял, и его дочь уважали не меньше, ведь и она, ступая по стезе отца, решила посвятить свою жизнь служению Его целям. Её дед, глава Ордена и всей деревни, был самым уважаемым человеком в Соболево, чей авторитет неоспорим и по сей день. И, наконец, третья причина – её красота и харизма, благодаря которым она способна была уже будучи подростком расположить к себе кого угодно.

Всё это в совокупности оказывало на неё такой эффект, из-за которого ей порой казалось, что мир вертится вокруг неё и только для неё. Она твёрдо верила в то, что всё, что у неё есть, неизменно и никогда уже она не будет лишена этого. Поэтому она шла по улицам, приветствуя каждого встреченного на дороге или в окне жителя, лицо её сияло искренней радостью, а душа упивалась властью и всеобщим расположением.

***

Двери, за которыми находится Нора, точно такие же, как в старых вестернах. Распашные, открывающиеся в обе стороны. Так посетитель или любой прохожий может заглянуть внутрь, проходя мимо или собираясь войти. А ещё такие двери обеспечивают хорошее проветривание.

Ксения остановилась у входа, представляя себя героиней вестерна. Вот она стоит снаружи, а изнутри виден её тёмный силуэт на фоне яркого света. Длинный плащ ниже колен, кобура на поясе, сапоги… Не хватает только шляпы и палящего солнца прямиком с неба дикого запада.

Изнутри за всё это время не донеслось ни звука. Ксения посмотрела на часы. Половина седьмого утра.

– Рановато ты сегодня, – буркнула она под нос, толкнула дверь и вошла, запуская вперёд себя потоки свежего воздуха, почти видимые из-за подхваченной ими пыли.

Внутри ей пришлось пробираться через тесноту, образованную множеством плотно стоящих друг к другу столиков. Сколько раз она билась об эти углы и жаловалась отцу на синяки? Жаловалась и требовала сделать углы округлыми, чтобы добавить Норе уюта. Отец возражал, говоря, что это салун, а не модная питерская кофейня, и люди здесь пьют самогон, а не кофе, и едят жареное мясо, борщ и сало, а не круассаны и заварные пирожные. Потом его буквально передёргивало всего – в этот момент он, должно быть, представлял, как посетители его Норы вдруг перейдут на кофе с круассанами. Тогда Ксения, а тогда ещё Ксюшенька, спрашивала, что такое Питер, что такое кофейня, и что такое круассан. Отец говорил, что ей это знать ни к чему и удосуживался только объяснить, что такое круассан. Ну а потом она шла вытирать столы. И сейчас, проходя между ними, она видела саму себя, вспоминая, как ползала здесь, под столами, с тряпкой и щеткой в руках. Привычная обстановка навевает ностальгию, но такие воспоминания не всегда приятны. Да, она с теплотой в душе вспоминала те дни, когда была рядом с отцом, но стоило ей вспомнить об этом, как она начинала буквально ощущать тот запах, всю ту вонь, от которой она каждый вечер пыталась избавиться, вымывая руки по несколько раз после рабочего дня.

– О, наконец-то! Ты где пропала? – отец, спускаясь по лестнице со второго этажа, заметил её и, окликнув, выдернул из забытья, – А я уже распереживался. Компот не закончился у тебя? – старик подошёл к дочери и стиснул её в своих узловатых руках.

– Нет, – едва выдавила Ксения, задыхаясь в крепких объятиях отца, – У меня твои компоты половину кельи заняли уже. Доброе утро, пап, – она чмокнула отца в щеку.

– Доброе, солнышко, доброе. Молодец, пей. Там витамины, польза, ну ты знаешь.

Они встали друг напротив друга. Возникло неловкое молчание. Ксения знала, что сейчас, в этот момент, он должен пригласить её наверх, но отец почему-то не делает этого. Егор Викторович всегда был сильным, достойным человеком и грозным противником любому, кто посмеет задеть его или Ксению, однако, скрывать и врать такие люди как он умеют редко. Так же редко они меняют привычный им порядок вещей.

– Значит у тебя, – поняла Ксения, а её хитрые глаза поймали честный отцовский взгляд.

– Ты о чём? – отец снял с плеча полотенце, вытер руки и улыбнулся, щурясь так, будто его цыганка на рынке обманула, – Как догадалась?

– Не предлагаешь подняться.

– Вот ты!.. Лиса. Ну пойдём, поднимемся. Никит! – позвал он, – Поднимись, пригляди пока!

– Так точно, Егор Викторович! – крикнул мальчишка откуда-то снизу, скорее всего из подвала.

– Он у тебя вообще спит когда-нибудь? Половина седьмого, а ты его уже работать заставляешь.

– Никто никого не заставляет, – старик отмахнулся, – Он здесь по своему личному желанию. Он сам приходит и сам уходит, – возразил Егор.

– Учишь его, как Димку?

– Незачем. Пусть живёт обычной жизнью.

– Это тоже нужно уметь.

– И то верно, – усмехнулся отец, оглядываясь на поднимающуюся позади дочь, – Ну, бывает. Как раз житейским мелочам. По хозяйству там, как вещи починить, как в людях разбираться, ну и всякое такое.

Около двери они остановились. Егор достал ключи, повернул скрипучую ручку, и позволил Ксении войти первой. В её жизни могло измениться что угодно, какие угодно перемены могли наступить совершенно неожиданно, но её комната, порядок в которой бережно сохранял отец всё это время, казалось, не изменится никогда. Неизменность этого места всегда оказывала на неё такое впечатление, будто проходя через дверь, она выходит из машины времени, перенёсшей её на семь лет назад. В те времена, когда каждый день был наполнен уютом и спокойной, приятной предсказуемостью. В те времена, когда она ещё не знала смерти и не видела её своими глазами. Не приносила в своих руках или на подошве сапога. Но сегодня этому порядку, к которому она привыкла, суждено было быть нарушенным.

В кровати, где она спала многие годы, и которая была неизменно заправлена все семь лет, лежал человек.

Казалось, будто он спал, но бинты на его теле, рассечённое поперёк лицо с уродливым, фиолетовым синяком на половину лица, дали ей понять, что человек этот не спит, а скорее не может проснуться. Ксения обошла его, взяла стул у соседнего кровати стола, и села, сложив руки на груди.

– Пацан совсем. Ты где его нашёл? – капитан раскрыла правую половину плаща, где на подкладе, ближе к подмышке, в одном из маленьких, плотных кармашков сидел пузырёк без этикетки.

– Я его не находил. Мне его вместе с поставкой привезли.

– А, понятно, значит это он тебе его принёс, – она извлекла пузырёк из кармашка и поставила на тумбу рядом с кроватью, – Ты зачем его сюда положил? Не мог другое место найти для него?

Егор Викторович нахмурил брови. Ксения осеклась. Она привыкла командовать, но забыла, что на отца это никогда не сработает. Порой её это даже злило. Пожалуй, иногда она даже мечтала, чтобы он подчинился хотя бы раз, но так же и понимала, что следом за желаемым актом повиновения мгновенно разрушится всё его, отцовское, волшебство. Вся его крепость, весь его авторитет. Образ сильного, несгибаемого отца сразу же рухнет, поднимая клубы пыли, и в её глазах он станет лишь одним из многих мужчин, охотно идущих у неё на поводу. Этого она не хотела и даже боялась. Боялась потерять последнюю несокрушимую опору её радужного мира.

– Если бы у меня было другое место, я бы положил его в другое место. Твоя кровать теперь под землёй, в келье без окон. Припоминаешь такое? – Егор сказал это твёрдым, железным голосом.

– Да, извини, пап, – Ксения принялась мять переносицу, – Тяжелое время сейчас, работы очень много. Устала.

– Ещё бы.

Она вопросительно глянула на отца. Это его "ещё бы" всегда означало, что он знает, о чём идёт речь. Егор Викторович отвернулся, отправившись в дальний конец комнаты за стулом. Прихватив его, поставил наоборот и сел, сложив руки на спинке. Поёрзав немного, он выжидающе уставился на Ксению.

– Я думала, что сначала ты расскажешь, – сказала она, понимая, что отец ждёт доклад.

– Нет уж, давай ты. Это ты пришла ко мне.

– Хорошо, хотя… Тут рассказывать особо и нечего, – капитан пожала плечами, – Вот, только что из леса вернулась. Там, недалеко от озера, метрах в пятидесяти, может в ста, на сосне висит человек, – Ксения остановилась, прощупывая реакцию отца, но тот даже бровью не повёл, – А под сосной, за кустами, стоит машина, на которой он сюда, эм, приехал? В салоне лежит его половина. Нижняя, – она снова прощупала, но отцу было как будто всё равно, – Не знаю, как он в лесу на семёрке оказался, но выглядит она так, будто он с неба упал на ней, – после этих слов речь её стала медленне, будто Ксения сильно задумалась, – Что ещё любопытно – везде какая-то грязь, знаешь? На ил похожа. Точнее, не так. Я не знаю, на что она похожа. Но Дима сказал, что ты рассказывал ему про какой-то ил.

– Везде? Везде – это где?

– Ну, на ветках, в салоне, да и на колёсах тоже. Видел такое раньше?

Егор промолчал, задумчиво глядя на человека в кровати. Будучи человеком хладнокровным, который эмоции показывает редко, старик редко менял выражение лица, и только в моменты лжи и редкого гнева Ксения могла поймать его. В остальном ей приходилось всегда угадывать, что чувствует её отец, но в этот раз… В этот раз он посмотрел на парня, лежащего в её кровати, с тревогой и даже, как ей показалось, сочувствием.

– Откуда про него узнала? – спросил он, кивая в сторону человека, – Кто догадался? Димка?

– Да. По следам.

– Молодец, – довольно прохрипел Егор, – Доложили?

– Нет. Вечером. Ты не ответил, пап. Ты видел такое раньше?

Егор, будто не слыша вопроса, или же сознательно его игнорируя, потёр ладони и встал.

– Это вы правильно сделали, что не доложили. Хотя, скорее всего, он уже всё знает. Давай-ка так с тобой поступим, солнце моё, – он сложил руки на груди, подперев кулаком подбородок, – мне скоро открываться, надо готовиться, а тебе на службу пора. Вечером, перед тем, как докладывать соберёшься, загляни ко мне, ладно? Только обязательно загляни.

– Зачем?

– Потому что я так сказал, – проворчал старик, – Тебе этого мало?

Ксения вздохнула. Перечить здесь было бы бесполезно.

– Скажи хоть, тебе документы к нему в комплекте не выдали случайно? В машине только водительские были.

– Только как зовут сказал.

– И как?

– Андрей.

Отец скрылся в дверном проёме.

– Состав-то даём? – кинула ему в догонку Ксения, но отец не ответил, – Пап! Пап?..

Она вздохнула, немного погодя посмотрела на Андрея, и в этот момент ей почему-то стало ясно, что об этого хилого, похожего скорее на подростка, чем на взрослого мужчину, человека, она споткнётся ещё не один раз на своём жизненном пути.

***

– Почему он не ответил?.. – гадала Ксения, стоя на крыльце у Лисьей Норы, – Что-то не так? Если бы было не так, если бы это было нечто опасное, разве он не поторопился бы дать мне кучу советов и не попытался бы меня защитить?.. Он поступил не так, как поступает обычно. Он не сказал, что это за грязь, этот ил. Он опасен? Хотя, как может быть опасен ил? Или дело в том пацане? Но как может быть опасен пацан вроде того, который лежит сейчас в кровати? – она усмехнулась своим же мыслям, – И всё же это не просто так. Откуда машина в лесу? Да ещё и этот водитель на дереве… И иконы. Значит, точно не из наших. Откуда-то снаружи.

Пока она стояла и хмурилась, пытаясь разгадать ответы на мучающие её вопросы, разобрать эти загадки, двое постовых по ту сторону площади, на краю которой и стояла Нора, сверлили её взглядом. Ксения заметила это лишь тогда, когда решила оглянуться в поисках места, в котором она могла бы хорошо подумать. Как только её взгляд встретился с их взглядом, солдаты выпрямились по струнке и уставились в пустоту. Ксения приподнялась на носках, качнулась на пятки и встала ровно, пряча руки в карманы своего мундира.

– Стеснительные пошли солдатики, – подумала она, забавляясь их реакции, – Даже в глаза смотреть боятся. Хотя, вон тот, справа, вроде ничего такой, – капитан помотала головой, отгоняя навязчивые мысли, – Жаль, Ксения Егоровна, но сейчас не до этого. Нужно разобраться. Нужно понять. Нужно спрятаться и подумать. Там, где тихо, – она посмотрела на часы, – Почти семь. Скоро звонарь поднимется, и тогда от потока уже не спрятаться. На службу идти бесполезно с такой головой. Мои скоро должны вернуться в лес, подожду их там.

Ксения спустилась по ступеням с крыльца и отправилась по площади на запад, до ближайшего перекрёстка, на нём повернула на юг, по одной из дорог, ведущих назад, к озеру, а вскоре свернула и с неё, к пустырю с колодцом, окруженному забором. Как раз к тому моменту раздался первый удар колокола.

Боммм!..

В домах, расположенных близко к колокольне, от этого звона дрожат окна и дребезжат сервизы в шкафах. Она сама это видела и слышала столько раз, что не сосчитать, ведь это началось ещё до её рождения. Капитан быстрым шагом дошла до забора, нащупала нужную ей доску, отодвинула её и протиснувшись в щель, затаилась. В этот момент раздался второй удар.

Боммм!..

Внутри всё задрожало. Она навалилась спиной на забор, запрокинула голову и закрыла глаза. Снаружи захлопали двери домов. Какие-то громче, какие-то тише. Донеслись до её ушей и голоса соседей, приветствующих друг друга, и нестройный хор старух, решивших петь псалмы до того, как это начнут делать хоровые из храма. Какая-то женщина кричала, подгоняя своих детей. Ей всегда было жаль этих детей, которым не было дела до духовных блужданий. Их всегда интересовали дела материальные – игры, беготня, исследования и дружба с ссорами.

– Наверное Еська из тридцать пятого, – Ксения выглянула наружу через щель в заборе, – Точно она. Горлопанка, – и снова закрыла глаза.

Когда всё стихло и поток достиг церкви, она выбралась с заброшенного участка и продолжила свой путь на юг, к озеру. Ксения редко оказывалась в деревне в такие моменты. Реже, чем ей бы хотелось. Дома за оградами смотрели на неё пустыми, мрачными глазами окон, открыв косые пасти дверей. В деревне никто не закрывал двери, ведь все знали, что пока идёт служба, по улицам ходит только патрульный отряд. Отряд начинал свой путь от храма сразу после того, как поток прихожан останавливался у церкви. Её площади давно не хватало для того, чтобы вместить всю паству, поэтому многие оставались в саду у здания.

Ксения остановилась у дома, где жила когда-то одна её подруга, которой давно нет в живых. Теперь в этом доме живёт лишь её мать, пожилая женщина. Дверь осталась открытой. До капитана донёсся аромат чего-то печёного. Она сразу вспомнила дни, когда ещё маленькой девочкой гостила у них, и мать подруги угощала её различной выпечкой, наливая в придачу стакан тёплого молока. Ей захотелось вернуться туда, в прошлое, где заботливые руки этой женщины снова могли испечь что-нибудь для заглянувшей в гости девочки и налить ей молока. Ей захотелось, и она не смогла усмирить это желание.

– Патруль будет здесь через минут двадцать, не раньше, – уговорила она саму себя и, миновав калитку, зашла в дом.

Влекомая тёплыми воспоминаниями о доме, окутанном в золотистом сиянии солнца, в лучах которого было видно повисшие в воздухе пылинки, она почти вбежала внутрь, но уже на пороге замерла. Дом всё так же был прибран и ухожен, но уют и тепло из него куда-то исчезли. Белоснежная печь стала серой, а наверху, где она зимой, бывало, пряталась, когда гостила у подруги, выросла груда барахла. Ксения сняла сапоги и вошла, гадая, что именно так сильно изменилось в этом месте, но никак не могла этого понять. Так она дошла до обеденного стола, на котором стояли те самые пирожки, которые она унюхала с улицы. Рядом с пирожками, в рамке с чёрной лентой, стояла детская фотография её подруги.

И свеча.

Ксения долго стояла на месте, глядя в глаза изображенному на фото прошлому. Потом она вздрогнула, услышав отдалённый лай собак, взяла один пирожок, и в пару укусов запихала его в рот, давясь слезами. И в тот миг, когда пирожок оказался во рту, всё встало на свои места. Всё вдруг сложилось в цельную картинку.

– Покойся с миром, Юленька, – выдавила Ксения, прикладывая губы к фотографии, – Ты ушла, и вместе с тобой из этого дома ушло всё, что делало его таким тёплым, уютным и светлым. И из твоей матери тоже.

Капитан залезла в старый комод, откуда Юленькина мать доставала им бумагу и карандаши, предлагая порисовать, но нашла там лишь старые тетради, почти пустые, без листов. Вырвав кусочек бумаги, она взялась за карандаш. Написанную записку она сложила и сунула под тарелку с выпечкой. Утерев слёзы и запихав в карманы ещё по одному пирожку, она ушла.

Когда патруль почувствовал приятный запах выпечки, проходя мимо дома, из которого исчезли тепло, свет и уют, Ксения была уже у границы леса.

***

Вонь спустилась с дерева, выползла из машины, и, объединившись, заполнила собой всю поляну, посреди которой стоял разбитый автомобиль. Ксении пришлось дышать через рукав, чтобы оставаться в трезвом уме. Отряд ещё не вернулся.

– До конца службы они вряд ли будут здесь, – подумала Ксения, – Только если Дима их проведёт сюда. Делать ему, вроде как, особо нечего, так что всё может быть. Успеть бы как следует посмотреть.

Кишки никто не тронул, даже птицы. Было мерзко это осознавать, но на том месте часто хранят личные вещи. Ксения нашла подходящей толщины ветку, залезла в водительское окно и принялась разгребать беспорядок. Скользкие внутренности плохо поддавались её манипуляциям, и более того, начинали вонять ещё хуже, когда она тормошила их. Пришлось распихивать потроха обеими руками. Дышать внутри салона было невозможно. Задержанный в лёгких кислород очень скоро закончился, и мозг начал вынуждать Ксению вдохнуть снова, чувствуя опасность, но Ксения держалась. В итоге она проковырялась слишком долго – её внимание привлекло нечто, похожее на бумажник – и, не успев ещё высунуть голову наружу, вдохнула полной грудью мерзкую, трупную вонь. Реакция оказалась мгновенной: её согнуло пополам и едва не стошнило. На глазах выступили слёзы.

– Ну и вонища, господи, ну и вонь, – она понюхала свои руки, усевшись на траву, и рвотный позыв снова одолел её, но и в этот раз всё обошлось, – Теперь за неделю не отмоешься от этой вони.

Оклемавшись, капитан поднялась, сорвала хвою с сосны и растёрла её в руках, сложила ладони и подышала через них. Ей стало заметно лучше. Тогда она начала искать вещи Андрея.

– Какой вообще смысл в том, что я сейчас делаю? – задалась вопросом Ксения, пытаясь разглядеть на траве следы, как это умело делает её сводный брат, – Если Димка шарил в рюкзаке, то всё, что можно было использовать как подсказку, он наверняка забрал себе, если это не нашёл до него отцовский поставщик. Откуда ещё ему знать его имя? Вряд ли он был в сознании, когда его нашли. С такими-то травмами. Что-то здесь не так. И это что-то…

– Замри.

Ксения послушно застыла. Она услышала, как щелкнул затвор, но не смогла понять, откуда донёсся звук. Слишком неожиданным он оказался и слишком размытым.

– Ещё шаг, и останешься без ноги. Там капкан. Ставил на крупную добычу, так что ногу перебьёт наглухо. Ты же не хочешь, чтобы твоя ножка стала на треть короче? Вряд ли солдатики после этого будут стрелять в твою сторону глазками, Ксюшенька.

Ксения нахмурилась, пытаясь разглядеть в траве хоть какие-то следы установленной ловушки, но не смогла. Не было ничего, что выглядывало бы из-под мха и высохшей хвои с листьями.

– Опусти оружие. Сюда идут мои люди, их много, – она подождала немного, надеясь услышать ответ, но ответа не последовало, – Опусти оружие и сможешь спокойно уйти! – уже более уверенно повторила она, – В этот раз мы отпустим тебя.

Никто не ответил. Она медленно, осторожно сделала шаг назад, затем подняла голову и осмотрелась.

– Никого?.. – прошептала капитан, щелкнув застёжкой кобуры, – Куда он делся? И почему не выстрелил? – она вытащила оружие, сняла с предохранителя и приподняла на уровне лица.

Под ногами она нашла камень и бросила его туда, где должен был быть капкан. Едва камень соприкоснулся с землёй, как почва вместе с лесным покровом схлопнулась, явив огромные, железные зубы. От одной мысли, как эта пасть впивается ей в ногу, стало дурно.

– Спасибо, – спокойно сказала она, убирая оружие, – Кто он?! – уже громче, – Кто этот парень?! – почти крикнула она, оглядываясь.

Никто не ответил.

Она ещё около получаса ходила по поляне кругами там, где они ходили ранее, надеясь найти нужные мысли, которые помогут ей понять, что в этот раз не так с новоприбывшим. Ведь обычно, как она была уверена, случайные прибывшие оказывались в Соболево по определенной причине, и Орден практически сразу брал их в оборот, используя себе на благо. Но что она видит теперь? Израненный человек лежит в её собственной кровати, в месте, изолированном от влияния Ордена в следствии распрей между её отцом и дедом.

– Что-то точно здесь не так, – мучаясь в догадках, размышляла Ксения, – Здесь что-то есть. И ил этот… Какого хрена?! Почему он не сказал мне сразу обо всём, что хотел?! Я же спрашивала! Он мог сказать правду, и я поняла бы её!.. – Ксения осеклась, – Только если правда не такая же, как и всегда. Он, наверное, подумал, что я снова отмахнусь от его предостережений, и решил в этот раз защищать меня через неведение? Это что же такое может случиться, если он решился на такое?..

Боммм!..

Колокол ударил, и вороны разом взмыли в воздух, зарезав тишину своими криками. Сквозь их карканье Ксения услышала ржание лошадей, донёсшееся откуда-то с озера. Идут.

Боммм!..

Боммм!..

***

– Разве ты не должна быть у отца? – тихо, чтобы другие не слышали, спросил Дмитрий.

– Я была у него, но он ничего не сказал.

Дмитрий посмотрел на Ксению. Она уловила на его лице удивление. Пока остальные были заняты делом, они отошли немного в сторону.

– Возможно, он действительно не знает.

– Нет, – Ксения помотала головой, – Он проигнорировал мой вопрос дважды, сделав вид, что не слышал его, – она нахмурилась и сложила руки на груди.

– Расслабься. Ты же знаешь, что всё, что он говорит – должно быть сказано, а что не произнесено, тому ещё не настало своё время.

Ксения резко, так, что волосы приподнялись, обернулась на него и зло прищурилась.

– Давай ты ещё мне эти сказки расскажи!..

Дмитрий приложил указательный палец к губам.

– Отец говорил мне как-то, когда я спрашивал о тебе, что ты склонна видеть только то, что удобно тебе, сестрёнка, и поступаешь так же. Поступаешь так, чтобы твоё видение имело реальность. Ты хочешь, чтобы все тебя любили и уважали, и ведёшь себя так, как нужно, чтобы это действительно происходило. Но ты – это не то, какой тебя видят окружающие. Неужели ты не можешь допустить, что существует что-то за гранью твоего видения?

– Это когда он тебе такое говорил? – возмутилась Ксения.

– Когда только приютил. В самом начале. Я тогда спросил, почему он не отговорил тебя от службы.

Ксения промолчала, смущённая тем, насколько хорошо отец понимает её.

– Вот, к примеру, стоим мы с тобой сейчас и смотрим на то, как Плокин с Терешенко снимают с дерева труп, да? Другие, что привели лошадей, что они делают сейчас? Там, за кустами. Ну, по-твоему.

– По-хорошему, должны уже тащить металлолом наружу, к озеру.

– Но ты этого не видишь, как и дерева, которое стоит у тебя за спиной. Но всё это существует. Так же существует множество вещей, в том числе необходимость отца скрывать от тебя те или иные вещи в определённых ситуациях. Твой взгляд на мир губителен в первую очередь для тебя.

– Раньше ты такого не говорил, – с упрёком в голосе возразила Ксения.

– Времена и обстоятельства меняются, Ксюш. Возможно, вечером отец будет более разговорчив.

– А ты откуда знаешь?!

– Я же Наблюдатель, – он хитро подмигнул ей, закуривая сигарету, – Видишь? Даже сейчас твоё мировоззрение трещит по швам, а казалось бы, какая маленькая оплошность – ты думала, что я не знаю того, что на самом деле знаю. Открой глаза, наконец, и осознай, кто ты и где находишься. Тогда ты поймёшь, что происходит. Отец не шутит. Всё, что он говорит, правда. Всегда.

– Либо он просто заставил тебя в это поверить!

– Долго ещё будешь отмахиваться?..

Что-то хрустнуло. До их ушей донёсся звук, похожий на тот, что издаёт ткань, когда её рвут на части, а потом что-то глухо, как мешок с мукой, упало на землю. Это была верхняя половина Копылова Сергея Владиславовича, шестьдесят третьего года рождения.

– Гришка, твою мать! Ты чего, не слышал меня что ли?! – крикнул Терешенко.

Ксения нашла Плокина глазами среди сосновых ветвей. Он весь сжался, пытаясь удержаться на дереве, пока его одолевала рвота. Ксения отвернулась. Дмитрий остался смотреть.

– Почему вы с отцом всегда думаете, что именно вы правы?

– Потому что мы правы. Мы не ждём ничего от других, как ты, мы исполняем свой долг. Понимаешь? Наша картина мира не привязана к чужому одобрению, поощрениям и симпатиям. Мы просто делаем своё дело, и это позволяет нам видеть вещи такими, какие они есть. Ты видишь вещи вокруг себя через призму своих ожиданий, Ксюш.

После этих простых, полных уверенности слов, Дмитрий отправился к упавшей части тела. Ксения обернулась, чтобы проследить его путь. Она увидела, как он залез в штаны покойника и поняла, что телефон он тоже не нашёл, иначе зачем ещё ему шарить по карманам?

– Даже если они с отцом что-то знают, то мне они не скажут, защитники хреновы, – поняла Ксения, глядя брату в спину, – Придётся всё выяснять самой. Или не придётся? Посмотрим, что скажет отец.

***

В лесу отряд провозились довольно долго, и всё это время мысли Ксении были поглощены тем, что сказал ей сводный брат и тем, что не сказал отец. Когда они наконец вернулись в деревню, близился вечер. До возвращения в Нору ещё нужно было подождать. Капитан решила потратить свободное время на прогулку. Она гуляла, общалась со старыми друзьями и знакомыми. В общем, окончание дня выдалось неплохим. Оно было таким до тех пор, пока она вновь не услышала звон колокола. Все, кто расхаживал по площади, по улицам, между домов и среди улочек, разом, словно по повелению Единого Разума, повернули в сторону храма. Достигнув центральной улицы, улицы Соболева, они стали ждать, когда появятся остальные. В этот раз она решила присоединиться к ним.

Процессия, тянущаяся от самого озера, вскоре показалась на площади. Ксения поспешила присоединиться к ней в самой её голове, где её с улыбкой на лицах встретили служители церкви, обрадованные тем, что рядом с ними снова идёт член семьи Соболевых. Поток добрался до церкви, расположился внутри, и сразу же началась проповедь. Отец Симеон, пользующийся безмерным уважением и властью над умами всех деревенских, тепло приветствовал паству.

– Братья и сестры! Я благодарен Ему за то, что вы снова пришли сюда, в обитель нашего Владыки, чтобы услышать Его слово. Были ли среди вас те, кого благословил Владыка? – священник оглядел толпу исподлобья, приспустив очки на нос.

– Нет, батюшка. Никого не было, – ответил кто-то из стариков, подняв руку со сжатой в ней шапкой.

– Что ж, таково Его Желание. Блаженны те, кому ниспослано Его Благословение, братья и сестры. Ибо они, и только они могут узреть Владыку собственными глазами.

Старик поднялся на небольшую кафедру, оглядел паству с возвышенности и, поплевав на указательный и большой пальцы, перелистнул страницу большой книги. Ксения, в отличие от большинства здесь присутствующих, видела эту книгу много раз, и даже держала в руках. Более того, она даже видела, сколько редакций этой книги существует. Симеон листает лишь одну из нескольких десятков. Каждой общине, верной делу Владыки за пределами Соболево полагалось своё собственное писание. В общих чертах они были одинаковы, но всё же содержали тонкие отличия, обусловленные самобытностью каждой паствы и её пастыря. В руках Симеона находится самая первая редакция Писания, составленная Виктором собственноручно. Это самое настоящее рукописное Евангелие от Виктора.

– Итак. Утром я начал беседу о том пути, которое ведёт к Благословению. И я говорил, что "Благословение" как таковое, согласно словам Магистра, а точнее – искание и получение этого Благословения, является наиболее трудным делом, так называемым, если прибегать к крылатым выражениям греков, "геракловым трудом".

Ксения редко слушала слова Симеона. Причиной тому служила твёрдая вера в то, что всё происходящее – это всего лишь представление для обывателей. Это всё не по-настоящему. Истории про Владык и Спасителей не новость для этого мира, и всякий раз эти истории связаны с каким-нибудь лидером. Будь это пророк, апостол или Владыка, как в ситуации с Соболево, всё для неё было одинаково. Всё было создано и существовало лишь ради того, чтобы обеспечить высших лиц организации властью. Вот то единственное, что интересовало её во всём этом. Власть. Она не вслушивалась в слова Симеона, не пыталась постичь их смысл, не хотела вникать в двойные и тройные смыслы сказанного. Не пыталась выслушать отца, который усердно пихал ей расшифровки под нос. Она лишь наблюдала, как интонации и акценты влияют на людей, наблюдала за их реакцией на каждое слово и каждый жест настоятеля. Вот что её интересовало. Власть, а не правда. Своё отношение ко всему происходящему она не стала менять даже тогда, когда узнала, какова цена этой власти.

– По сравнению с этим трудом, – продолжил пастырь, – всё остальное бытие человека представляется детской игрой – настолько сильны рациональные узы в уме человека, связывающие и опутывающие все аспекты его жизни. Магистр, а тем самым, Владыка, призывают нас к упорству, неизменному, прилежному терпению. Он защищает нас от спешки. Он говорит, что всякая нетерпеливость исходит от искушения ложным Богом, которым обмануты люди за пределами нашей общины. Но и мы не должны вести себя праздно только лишь из-за того, что нам открылась Истина в служении Ахнаиру. Мы должны работать со страстью, не поддаваясь унынию и не позволяя сбить себя с пути. Иначе то, что мы начали, будет обречено на провал. Наш Владыка не заявляет и никогда не заявлял о том, что он выше нас или могущественнее нас, ибо он жаждет нашей помощи. Без неё он не может пробудиться. Без неё он не может восстать. И именно поэтому мы радуемся всякий раз, когда кто-то из нас обретает Благословение. Именно поэтому! Располагай же нашими нечистыми телами, Ахнаир!

– Располагай моим нечистым телом, Ахнаир!.. – повторила толпа, а с ними и Ксения.

Давным-давно превращённая в податливый пластилин, паства впитывала новое слово Симеона, меняя форму в согласии со сказанным. Они привыкли к этой мимикрии за десятки лет проповедей. Да, кто-то был старше, а кто-то моложе. Детям разрешено было приходить в церковь через месяц после рождения. На них действовало лишь одно исключение: они не проходили причастие. Причаститься дозволялось тем, у кого начался период полового созревания. Ксения много раз наблюдала как меняются её сверстники после того, как проходят первое, второе, третье причастие. Они становятся слишком серьёзными для своего возраста. Они наполняются религиозным рвением, а слова Симеона становятся для них путеводной зведой. Ксения же всегда пропускала всё мимо ушей, и ей было странно видеть эти изменения, которые, по какой-то причине, её не касались. Так было и сегодня. Ей не давали покоя её собственные мысли. Сидя в самом далёком и тёмном углу храма, она не обращала внимания на проповедь, лишь изредка, для виду, кивая в такт остальным.

– Главная трудность здесь это… – священник сделал паузу, подбирая слова, – Это найти золото внутри своей души. Это будет звучать метафорично, но многие, я надеюсь, поймут эту метафору и объяснят её тем, кому она не поддастся. Старатель может обрабатывать скалу, медленно пробираясь в её глубину, чтобы найти золото. И пусть его упорству можно позавидовать, но то золото, которое он найдёт, вульгарно. Мы же ищем истинное золото, истинное благо в глубинах своей сути. Наше золото – суть самоотдача, самоотречение, преобладание блага Владыки над благом личным. Понимаете? И когда наш внутренний старатель вдруг занесёт кайло в последний раз, чтобы ударить и наконец увидеть золото, оно должно стать мягким и податливым, как вода, чтобы заполнить, захватить вас целиком, братья и сестры. Этому нужно позволить овладеть собой так же смиренно, как смиренно вы приходите сюда каждый день. Это должно быть чем-то естественным для вас, чем-то необходимым даже. А в какой-то степени и жизненно необходимым. В этом вся трудность нашего дела.

Симеон оглядел паству, примечая её реакцию. Он посмотрел на одного, другого, третьего человека и сделал вывод, что был хотя бы частично понят. Перелистывая страницу, священник прочистил горло, глотнул из кубка и продолжил.

– Наша рациональная часть, крепко сидящая в наших мозгах, станет сопротивляться. Мозг вообще склонен обманывать человека. Он настолько втянул человеческую личность в ложь и самообман, что всякий давно убеждён, что верить нужно именно мозгу, рациональному естеству, а не сердцу или душе. Интуиция – вот голос души. Тот, кто научился, кто умеет его слушать и взывать к нему, редко поступает опрометчиво. Но не мозг. Мозг ищет для своего тела комфортных условий. Ищет, как бы поместить тело в тепло, уют, глупые развлечения, где в изобилии будут наличествовать плотские утехи и неконтролируемое размножение. Вот чего он ищет. В решении математических уравнений ему нет равных, но Бытие – не математическое уравнение. Не нужно слушать то, что говорит вам мозг, оперируя к разумному – к своему же собственному творению. Только стремление к иррациональному, к абстрактному, интуитивному, чувственному и эмоциональному может провести вас по ступеням из тёмного подземелья рационального на свет, на свежий воздух иррационального. В объятия нашего Владыки. Это действительно титанических усилий требует. Но ещё больших усилий требует фиксация этого состояния. Постоянное удержание себя в иррациональном существовании требует неописуемых усилий. Против вас поднимется абсолютно всё. Первым будет, как я уже говорил, мозг и его разум. Следом поднимутся против вас близкие, кто ещё не нашёл должного рвения для того, чтобы отыскать, наконец, золото в своей душе. Не серчайте на них, не гневайтесь – придёт и их время. Затем против вас поднимется сам рациональный, материальный мир. Он будет подсовывать вам события и явления, которые будут оспаривать ваши убеждения. Он будет подсылать вам людей, которые ловко оперируют логикой, способной пошатнуть вашу веру и лишить вас фиксации в благословенном состоянии. Будьте осторожны, братья и сестры, и да наградит вас Владыка своим Благословением. Не бойтесь труда этого, но стремитесь к нему. А теперь давайте же обратимся к Владыке нашему через молитву, – Симеон опустил голову и за ним повторили все, – Из глубины к тебе воззвав…

Вечерняя молитва затянулась. Симеон бубнил дольше обычного, и с ним бубнела вся паства. Где-то посередине к Ксении подсел Плокин, смиренно опустивший голову, с наслаждением читающий молитву вместе с остальными. Ксения молчала, стеклянными глазами глядя в пол храма.

***

К тому моменту, когда Ксения пришла, Нора уже опустела. Столы сверкали чистотой, стулья были сложены друг на друга, а приглушённый свет способствовал игре воображения. Оно сразу же взялось дорисовывать плывучие силуэты по тем углам, где темнота уже успела загустеть настолько, что разглядеть в них что-либо, кроме воображаемых фигур, было почти невозможно. Старик, натирая стаканы, уставился в орущий телевизор. Из темноты нарисовался Никитка, встал рядом и стал наблюдать вместе с Ксенией за Егором Викторовичем.

– Пап, – тихо позвала Ксения, испытывая слух отца, но тот и ухом не повёл, – Пап! – сказала она уже громче, но не громче, чем орал телевизор.

– Да он глухой уже давно, – подсказал Никитка.

Ксения повернулась к мальчику и улыбнулась ему. Жилистый, темноволосый, кареглазый. Это он теперь помогает Егору Викторовичу с делами – он носит еду посетителям, он моет полы и поднимает стулья, он бегает в кладовую за съестным, он же остаётся за главного, когда отца нет на месте.

– Знаю я его, притворяется он. Ему просто досмотреть хочется, – Ксения шутливо отмахнулась.

Одного её пристального взгляда хватило, чтобы Никита тут же расстаял. Щеки налились багровым румянцем, и парень как-то подзавис. Ему всего пятнадцать, но бушующие гормоны уже дают о себе знать. Ксения много раз замечала, как подросток заглядывается на неё. Она приподняла его подбородок и ласково погладила щеку большим пальцем.

– Спасибо тебе, что отцу моему помогаешь, – она подмигнула ему, зная, что после такого он точно всю ночь глаз сомкнуть не сможет.

Мальчик, растерявшись, застыл как статуя с открытым ртом.

– Никита! Давай сюда! – прогремел голос отца.

Мужской голос мигом расколдовал мальчишку. Никита криво улыбнулся и, довольный собой, понёс ведро, не решаясь ещё раз взглянуть на девушку.

– Молодец, что пришла, но пацана мне не путай. Причащалась? На вот, компотику выпей, – он поставил на стойку заранее подготовленный стакан.

– Спасибо, не откажусь, – Ксения села за стойку и вспомнила вдруг, что у неё в кармане остался пирожок, – У меня и закусить есть.

– Кто это тебя угостил? Пахнет здорово.

– Юлина мать. Помнишь их? Лугины.

Егор прищурился, пытаясь вспомнить.

– Юля погибла ребёнком, её медведь в лесу задрал.

– А-а-а! Да, теперь вспомнил. Так что же, ты в гости заходила?

– Пока служба шла. Не переживай, я оставила записку с благодарностью. Не смогла мимо пройти, так пахло!.. А внутри, знаешь, как будто умерло всё, в самом доме. Умерло как будто вместе с Юлей.

– Так и есть, – отец медленно покачал головой, – Наташка так и не оправилась тогда полностью. Да и как тут оправишься? От такого нельзя оправиться, к этому не привыкнешь.

– У Юли сегодня годовщина смерти или день рождения видимо. Там фотка её стояла со свечкой.

– Вот оно как. Понятно, – отец достал из-за стойки бутылку настойки, налил себе рюмку и выпил, – Царствие ей Небесное.

Ксения оглянулась, убедившись, что в Норе точно никого нет.

– Обалдел? Ты чего говоришь такое?

Отец только отмахнулся.

– Чего ты руками машешь? – возразила Ксения, – Осторожнее с этим. Понял?

Отец поднял правую бровь, насупившись.

– Всё-всё, я поняла, – тут же сдалась Ксения, поднимая руки.

– Доедай и наверх. Закроюсь и поднимусь к вам.

– К нам? – Ксения округлила глаза, – Он очнулся?!

– Нет ещё. Но он же там.

Капитан согласно кивнула и продолжила есть. Когда дело было сделано, она отправилась наверх, напоследок глянув в окно. Над лесом поднялась луна.

– Чистое небо. Завтра, может, будет солнечно, – сказала она отцу, но тот не ответил.

***

В комнате всё осталось так же, как и было утром. Даже Андрей, казалось, слился с интерьером и остался неподвижен. Теперь ей предстоял обстоятельный, длинный разговор. Ксения ещё в лесу решительно заявила себе, что не уйдёт, пока не получит ответы на все интересующие её вопросы, и отца не отпустит, пока он их не даст. Но теперь, когда она вернулась, пламя её уверенности немного поугасло. Этого упёртого старика не заставишь, если он сам не захочет.

– Как день прошёл? А то я так и не спросил, – поинтересовался отец, едва появившись в дверях.

В одной руке он нёс трёхлитровую банку с компотом, а в другой поднос, на котором стояло два стакана с чаем в серебряных подстаканниках. От чая вверх поднимались струйки пара. Кипяток.

– Ну, утренние мои дела ты знаешь. После тебя пошла прогуляться назад, к лесу. Вместо службы в церкви.

– Зачем? – отец удивился.

– Ну ты же мне на вопросы не ответил, вот и пришлось задницей рисковать.

Егор Викторович закряхтел, выдавив этакое "хе-хе-хе".

– Если я не ответил на вопрос, это не значит, что нужно чем-то рисковать, – спокойно ответил он, – Это значит, что нужно подождать, когда придёт нужное время, – он снова выдавил смешок.

– Чего смешного?

– Смеюсь над тем, как ты ловко закидываешь манипуляции. Мне кажется, даже не подозревая, что делаешь это. Дед научил? Много ты мужиков этим подлавливаешь?

– Хватает.

Егор покачал головой, глядя на Ксению.

– Потерянное поколение.

Ксения закатила глаза. Отец уселся за стол и жестом пригласил дочь присесть напротив.

– Садись, чаю попей. Чай хороший, бодрит. На травах, – он подул в стакан и шумно отпил немного, – Так и что? Риск твой был оправдан?

– Не знаю. Нет. Я ничего не понимаю.

– Сейчас самое время задавать вопросы. На всё отвечу. Задавай.

– Хорошо. Что это за грязь? Откуда она внутри машины и на деревьях? Как машина могла упасть с неба?! Её что, десантировали? Ерунда какая-то. И вот этот, – она не глядя указала на Андрея, – Это кто? Чего ты о нём печёшься? Ты никогда новоприбывших не держал у себя. Ты же не участвуешь во всём этом! Ты только нашим приезжим комнаты сдаёшь и тем, кого мы завозим. Да и то больше не ради денег, а так, ради поболтать, ради новостей из внешнего мира. Чего ты вдруг вмешался?

Слушая вопросы, Егор задумчиво помешивал чай. Когда Ксения замолчала, он отвернулся к окну и тяжело вздохнул.

– Что? Что опять не так? – раздражённо спросила Ксения.

– Ничего. У меня есть ответы на все эти вопросы, и ответы очень простые. Хотя, придётся рассказать пару историй, причём достаточно длинных.

– Так давай, я не тороплюсь. До полуночи время есть, – девушка демонстративно заняла самое удобное ей положение.

– А ты слушать будешь? Или опять, только охи и ахи? Ты же не веришь тому, что я говорю про Орден. Особенно про то, что касается твоего деда. Ведь если моя правда о нём действительно окажется правдой, тогда…

– Моё мировоззрение треснет по швам? Пускай. Я готова проверить свои убеждения на прочность. Давай.

– Я так понимаю, Димку ты тоже донимала вопросами, – отец хитро улыбнулся, – Его слова.

– Нет. Он просто пытался дать мне понять, что, якобы, если ты не отвечаешь на вопрос, значит, ещё не время для ответов.

– Ну так всё правильно. Разве он не прав?

– Да! Да, он оказался прав, – неохотно признала Ксения, начиная нервничать.

– Успокойся. Не заводись. Ещё будет время.

– С вами успокоишься… – Ксения провела рукой по лицу, – Начинай давай.

– Обожди. Давно ты деда последний раз видела?

– Пару дней назад. Может, дня три. Не так давно, в общем.

– В каком он сейчас состоянии?

– Ты о чём? Не поняла.

– Ну… не замечала за ним изменений? Странностей? Может, говорит по-другому, или ещё что? То, что непривычно за ним наблюдать. Например, что он заранее знает, что ты ему скажешь. Или знает то, что ты только что подумала. Бывало такое?

– Да нет, вроде. Я за ним вообще такого не замечала никогда.

– Хорошо. Тогда мы можем говорить спокойно.

– Вообще мы лично мало общаемся, как семья. Больше как магистр и капитан. Я его понимаю, на нём слишком много ответственности. Держать такую легенду на плаву не просто, особенно для его возраста.

– Легенда, – старик криво улыбнулся, скорее испытывая отвращение к сказанному, чем если бы оно его веселило, – Ты вот называешь это легендой, а сама в это веришь, а ведь это не легенда. И чтобы получить ответы на твои вопросы и остаться ими удовлетворённой, ты должна уже осознать это. Ты должна понимать своей головой, что всё то, что вокруг происходит, не сказка и не вымысел. Это всё по-настоящему, понимаешь?

– А что происходит? Что происходит-то? Всю деревню опаивают наркотой, а потом всякую религиозную херню в головы льют? Это происходит? Я это понимаю. Мне это не то, чтобы нравится, но это факт, – последние предложения Ксения произнесла тише, как будто сама в своих словах сомневается, – Благословенные эти – те, кто "навнушался" сам себе. Топятся во время от слишком ярких приходов. Чего только их всех к воде тянет?.. Может это какая-то общая особенность восприятия, чёрт её знает…

– Ничего ты не понимаешь. Точнее, понимаешь, но так, чтобы тебе жить удобно было. Не совестно. Торгуешься сама с собой, вот и выдумываешь себе оправдания. А ведь он не зря тебя взял в дружину, а не в наблюдатели, – старик покачал головой, – Так ты будешь на безопасном расстоянии от правды и получишь то, чего больше всего желаешь – свои любовь и власть, а твоё нежелание искать правду оградит тебя от остального. Я это давно понял, но сейчас в очередной раз убедился. Закрываешь глаза даже на убийства ради своей власти. Так ведь? Что там происходит с теми, кто… Как ты там говоришь? Навнушался?

– Их топят, – нехотя выдавила Ксения.

– Вот. Во-о-от! – он ткнул в неё пальцем, – Вот оно. Если это всего лишь легенда, зачем топить людей?

– Так ведь там Старшие присутствуют. Для них тоже должна быть легенда, пап. Ну ты-то должен понимать, что чем дальше, тем выше ставки. Так с любой ложью.

– А тебе не кажется, что история с легендой существует только у тебя в голове? Ладно, спасибо, что хоть в этом ты хорошо разобралась – в ставках. Даже оправдание для чужой смерти себе придумала.

Ксения смутилась. Она позволила подловить саму себя, и от этого ей стало неловко. Неловко и страшно от того, что отец может быть прав.

– Хорошо-хорошо, – остановила она отца, – С этим мы разобрались. Я – зависимая от чужого мнения и собственной власти лгунья. Дед – глава апокалиптической секты, которая на самом деле не секта. Всё там по-настоящему. А ты у нас кто, выходит, невинный ангел?

– Опять виноватишь? И я Ему служил. Если бы не ты, если бы не мать твоя, то и я бы не смог вовремя остановиться. Не смог бы вовремя понять, если бы ты не родилась. Теперь мой долг – остановить тебя. А что до невинности… – он взглянул на Андрея, – Это, наверное, к нему. Не зря он здесь появился в такой момент.

– Какой момент? И кто он такой?

– Обожди.

Ксения всплеснула руками.

– Опять?!

– Да, – отец кивнул, – Самое время для истории.

– Я её не слышала раньше?

– Нет, – отец поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, – Раньше я не мог тебе это рассказать. Теперь всё иначе.

– Почему?

– Позже объясню. Сейчас я… Я хочу рассказать тебе историю. Это будет тяжело, – он кивнул, – Тяжело и больно, ведь как бы мы друг к другу не относились, Виктор всё ещё мой отец, и я помню его таким, каким он был в моём детстве. Тогда он был самим собой. Он был обычным человеком. Когда-то, – Егор выдержал паузу, – а ведь когда-то он был неплохим учёным. Ты знала? Химиком. Но о славных деньках не сегодня. Сегодня я расскажу о том, как всё началось.

– Что именно началось?

– То, что ты считаешь сказкой, и то, что для меня является истиной. Этого не знает никто. Знала твоя мать, но… – Егор уставился в потолок, – Дима тоже не знает. Вообще-то, я сильно рискую, рассказывая это. Если Он слышит меня сейчас, у меня могут быть проблемы.

– Дедушка?

– Нет. Ахнаир. Хотя, теперь уже какая разница?

Ксения прищурилась, сделав максимально серьёзный вид, хоть в душе и посмеялась над отцовским суеверием.

– Когда мы с отцом приехали сюда, здесь был обычный посёлок. Кстати, раньше он назывался иначе. Я уже и не вспомню сейчас. На "К" как-то. На момент нашего приезда из других людей, с кем отец мог пообщаться на общие темы, был только врач. Ты знаешь, отец из тех людей, которые не могут говорить просто так, чтобы ни о чём. По этой же причине он с раннего возраста приучил меня читать. Постоянно. Не было такого промежутка времени, когда кто-нибудь мог задать мне вопрос "Какую книгу ты читаешь сейчас?", и чтоб я ответил "Никакую!". Хрен там. Пусть я не читал каждый день по несколько часов, но у меня всегда была начатая книга. Новую я получал только тогда, когда заканчивал старую.

– Так вот оно откуда, значит, да? – Ксения широко улыбнулась, хитро глядя на отца.

– Что? То, что я тебя заставлял читать? Ну да. Я на своём примере знал, какую пользу это несёт, поэтому и заставлял. Так вот.

– Ну тебе может и принесло, но я-то другой человек, – возразила Ксения.

– Какой другой? Такой же самый.

– Пап! Ну я – другой человек. У меня другие интересы, мне хочется другого.

– Ой, доча, не неси чушь. Ты смотришь на меня, старика, и равняешь свои интересы своего возраста с моими нынешними. Чушь! Ты знала меня, когда мне было двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Нет, не знала. И не узнаешь уже. Поэтому свои экспертные умозаключения можешь оставить при себе.

Ксения только вздохнула.

– Отвлеклись немного, идём дальше. Я уже не помню, какой конкретно это был доктор, и даже не помню его имени, но самое главное я запомнил на всю жизнь: там, в больничном бараке, у него была секция для карантина. Дверь железная, на ней написано трафаретом "Карантин", и за ней несколько палат. Вроде бы четыре. По две с каждой стороны.

– Это тот же барак, который сейчас под лазарет используется?

– Не совсем. Его перестроили частично, пристройку к нему сделали, наладили здание, где-то изменили планировку. От старого мало что осталось. Старый барак был предназначен для двух-трёх больных одновременно. Деревня-то была маленькая на тот момент. Ну и карантин в придачу. Так вот, в этой секции, в одной из палат у него сидел местный старик. Никто уже не мог точно сказать, сколько ему лет, и имени, вроде как, доктор найти не смог. В деревне его называли кто юродивым, кто сумасшедшим, кто святым, кто как, в общем. Кто-то говорил, что он бесами одержим. Тем не менее, когда врач в деревне появился, местные попросили его закрыть. Может чтобы подлечить, а может просто – избавиться уже от него. В целом он был не буйный, ни на кого не напал ни разу, но вот некоторые жаловались, что он посреди ночи оказывался у них на кровати. Жутковатая история, на самом деле. Просто рядом ложился и начинал бубнить свои молитвы. А иногда просто у кровати стоял. Как он в дома пробирался, – Егор пожал плечами, – Тоже никто понять не мог. Камер тогда не было. Сейчас-то можно было бы заснять, а тогда как? Никак. Кто-то говорил, что дверь забывали закрыть, кто-то форточку открытой оставлял. Ну он-то мог и в форточку пролезть. Худой был как спичка, мелкий, в плечах узкий. Мешок с костями. Как будто вообще без мяса. Руками и ногами, наверное, силой воли двигал, а не мышцами. Врач нам утверждал, что бабка, которая незадолго до нашего приезда отправилась на перегруппировку в Ад, рассказывала ему, что когда она девчонкой была, ещё при царе, он уже с ума сошёл и был точно старше её. И уже тогда никто не знал ни имени его, ни возраста. Такой вот любопытный персонаж.

– При царе? Бабка эта ничего не перепутала? – со смехом в голосе проговорила Ксения, – Это если ему при царе лет двадцать было, то… В каком году вы сюда приехали? Дак и какие двадцать-то? Старый это минимум три, а то и четыре десятка прожил. На те времена. Крестьяне быстро старели.

– В пятьдесят седьмом, за тридцать лет до твоего рождения. Да, я тоже считал тогда. Ему было точно больше двадцати лет, судя по тому, как пересказывал слова старухи этот врач. В общем, тогда этому юродивому должно было быть минимум лет семьдесят где-то, а то и все восемьдесят. Неплохой возраст для форточника, а?

Ксения молча согласилась. Тридцать лет, – подумала она, – тридцать лет до моего рождения. Где эти тридцать лет? Я ничего не знаю об этом времени. Что происходило эти тридцать лет?

– О чём задумалась? – вкрадчиво, и, как Ксении показалось, довольно спросил отец.

– Эти тридцать лет до моего рождения, что здесь было?

– Я не могу рассказывать об этом. Очень хотелось бы, но я правда не могу. Это опасно для тебя, для меня, для Димки… Для всех, кто меня окружает.

– Почему?

– Существует взаимосвязь между тем, что происходило тогда, и в каком положении в деревне я сейчас. Моя изоляция не с пустого места взялась.

– Опять ты про изолюцию эту, – Ксения по привычке отмахнулась, – Ты в лес ходишь за грибами, на охоту иногда. Какая изоляция?

– Это не та изоляция, о которой ты думаешь. Она не физическая. Она идеологическая. Я – социальный изгой, и даже те, кто приходит ко мне в Нору, не могут делиться новостями Ордена со мной. Этого не делает даже Дима. Ты, кстати, тоже.

– Но!.. Я же рассказываю, чем занималась. Всегда! Каждый раз, когда прихожу, я делюсь.

– Ты делишься своими делами. Только своими, – он ткнул в неё пальцем, – Не делами Ордена. Давай-ка компотику выпьем.

Отец встал с кресла и отправился к комоду за открывашкой. В это время Ксения задумалась. В попытках вспомнить хоть один раз, когда бы она действительно делилась какой-либо информацией об Ордене, капитан обшарила все закоулки памяти, но ничего не нашла. Отец вскрыл банку, разлил содержимое по стаканам.

– Пей. Можешь не напрягаться, всё равно не вспомнишь ничего. Это общая проблема, – он постучал себя пальцем по виску, – Особенно выраженная среди тех, кто близок к Виктору. В общем, отец с врачом этим подружились, ну или вроде того, а может просто на общих интересах сошлись, вот он однажды отцу этого сумасшедшего и показал. Не сразу, но показал. Пытался, видимо, проверить его сначала, хоть каким-то доверием к отцу запастись. Здесь-то и начались все беды. В тот день мы с отцом пришли к нему за чем-то, чего я уже сейчас и не помню. Они с отцом пошли в карантин, ну и меня с собой прихватили. Карантинные боксы были с железными дверьми, как тюремные. Не знаю, чем нужно болеть, чтобы тебя за железной дверью захотели закрыть, но там вот были такие. Между прочим, я таких действительно нигде не видел больше. Возможно, мы не первые, кто здесь страдает от ахнаиризма. Были и до нас, но их просто за кованную из железа дверь сажали. А на двери было два окошка: одно, рассчитанное на выдачу пищи и передачу лекарств пациенту, и второе, зарешечённое, чтобы наблюдать и общаться. Ну вот он окошко открыл и говорит, мол, смотри. Отец в верхнее, а я в нижнее для еды уставился. Лучше б я не смотрел, честное слово, – Егор глаза закрыл и принялся переносицу мять, – Мне тогда всего десять лет было. Настолько сильное впечатление, что в память на всю жизнь врезалось. Я потом много чего видел, но этого… человека…

Егор замолчал, уставившись в пустоту. Ксения сглотнула, ощутив нарастающую в его голосе тревогу. Последний раз она его видела таким, когда мать пропала. Он тогда не знал, куда идти искать её, за что сначала браться, и места себе не находил, не спал сутками, и глаза у него были точно такие же. А тут какая-то история, да ещё и только самое её начало.

– Весь в говне, – внезапно обронил Егор, глядя в пустоту снизу вверх, будто до сих пор был тем самым десятилетним мальчиком, стоящим у дверного окошка карантинного бокса, уставившись на безумца, – Вонь так по носу дала, что глаза заслезились. У него там и окна нет. Не было, то есть. Обросший, ногти обгрызаны до мяса, весь в ссадинах каких-то, будто расчесанная кожа такая, знаешь? И голый полностью. На вопрос отца, почему пророк такой грязный, врач ответил, что панически воды боится, отказывается в неё лезть. И пол у него в палате был разобран, по центру яма выкопана. Он туда свой матрас скинул с кровати и всё остальное, и там спал. Пытались ему пол починить, но он снова разобрал.

– Пророк?..

– Ага. Пророк. Это уже потом отец его так в записях своих называл.

– Почему пророк? – не унималась Ксения.

– Потому что открыл правду.

– В смысле? Какую правду-то?

– Дальше поймёшь. И кстати, врач утверждал, что человек этот не спит вообще.

После этих слов Егор исподлобья посмотрел на Ксению, как бы спрашивая, ничего ли ей это не напоминает. Ксения смутилась.

– И знаешь, я когда на него смотрел, я не только отвращение испытывал, но ещё и страх. Такой страх, который объяснить тяжело. Парализующий, животный страх. Вот ты смотришь на него, и страшно так, что трясёт, но оторваться при этом не можешь, как будто покоряешься ему, как будто тянет к этому ужасу прилипнуть, чтоли. Не знаю, как это объяснить. Я… – голос у отца задрожал, он остановился, прерывисто и глубоко вздохнул и решил глотнуть ещё компота, – Я не спал потом. Ну, то есть спал, но спал очень плохо, мне всё время казалось, что он рядом стоит, у кровати. Это долго не проходило, и я сильно вымотался тогда.

– А дед?

– Они с врачом войну прошли. На сумасшедших насмотрелись. Поэтому им и не страшно было. Страшно не было, но мне казалось всегда, да и сейчас кажется, что если я испытывал липкий этот страх, то они к нему питали такой же прилипчивый интерес. По нему видно было, что он другой. Мне даже человеком его называть трудно – язык не поворачивается. Существо. Это было другое существо, как будто грань человека он перешёл. Презрел всё человеческое: стыд, совесть, предрассудки – всё. Ты не знаешь, не читала, но в Библии изначально люди были такие. Ну, то есть, похожие. Не знающие стыда, добра и зла. Их Бог такими создал. А потом, когда они вкусили знание, им открылся стыд и прочее, Бог их изгнал. Так вот этот как будто вернулся туда, к началу, как будто прикоснулся к божественному.

– Библия? Где ты взял её? Это же книга ересей, она под запретом, – почти шёпотом спросила Ксения, подавшись к отцу и по привычке оглянувшись.

– Книга ересей? Тогда и Симеон еретик. И все мы. Весь ахнаиризм – инверсия этой книги. Ну или почти весь.

Ксения подалась назад, навалившись на спинку кресла. В глазах её, широко распахнутых, показалась растерянность.

– У отца этот сумасшедший вызвал неподдельный интерес, как я уже говорил, и они решили его безумие поглубже исследовать. Вместе с врачом. Как же ж его звали?.. Не помню, хоть убей. Да и сейчас уже нет того, кто мог бы вспомнить. Коллективная амнезия, – отец усмехнулся, – В общем, начал отец с ним регулярно общаться, пытаться выяснить, откуда он, сколько лет ему, и всё такое. Ну а чем ему в деревне ещё было заниматься? Тут хоть какая-то исследовательская деятельность подвернулась. Он пусть и не психиатр, но всё же химик, голову надо чем-то занимать. Они так довольно долго с ним ковырялись, пока в один прекрасный день пророк не услышал, что отец химией занимается. Я подробностей не знаю, но вышло так, что как только он услышал об этом, сразу в решетку вцепился, довольный такой стал, начал отца звать. Отец, значит, как он рассказывал, подошёл к решётке, а сумасшедший начал ему числа диктовать, по кругу. Четыре или пять комбинаций надиктовал точно. Вроде так. Да, кажется так. В общем, отец голову не долго ломал, почти сразу числа эти узнал и понял, что это удельная масса элементов. Так закончились его психотерапевтические увлечения и начались химические.

– Удельная масса элементов? Рецепты какие-то?.. Так вот откуда он получил рецепт этого наркотика?.. Так ведь пророк этот сумасшедший был! Откуда он-то знал какие-то там удельные массы веществ и вот это вот всё? Не складно как-то звучит. Ты не прикалываешься надо мной, пап?

– Прикалываешься? Прикалываешься?! – Егор грозно посмотрел на дочь, – Я рассказываю тебе то, что было. То, что я своими глазами видел! Больше этого никто уже тебе не расскажет, кроме Виктора! И не наркотики это! Ты что, до сих пор… – в этот раз уже он махнул рукой, понимая, что пока не закончит, спорить бесполезно, – Ай, ладно, в тысячный раз даже объяснять не хочется.

– Ладно, пап, хорошо!.. – поторопилась успокоить отца Ксения, – Продолжай пожалуйста. Что это тогда? Если не наркотик, то что? Я сто раз видела, как ведут себя люди после причастия, это же очень похоже на наркоту! Не всегда, но порой всякое случается…

– А ты откуда знаешь вообще, как наркотики действуют?

– Ну так, слышала, видела на вылазках всякое…

– Ну, это не они. И формул там было много. Я не могу утверждать точно, сколько именно Виктор уже разгадал, но началось всё с трёх. Когда первый состав был готов, мы пошли опять к этому пророку. Я отнекивался как мог, не хотел идти, но разве отцу было дело?.. Ещё похуже меня был в этом плане. В общем, пришли мы, отец пророку про свои успехи рассказал и показал колбу с составом. А тот и говорит, мол, дай понюхать. И отец дал. И пророк этот, когда понюхал и убедился, что всё как надо, весь дёргаться начал, как будто пританцовывать, знаешь, но движения были резкие у него такие, рваные, неупорядоченные, не плавные и не живые какие-то. Вот представь его: весь в дерьме, грязный, голый, трясётся как демон… Потом кувыркаться начал, смеяться. Сильно обрадовался, видимо. Было чему. В общем, в конце концов успокоился, опять к отцу и говорит ему, мол, ты выпей, выпей водичку эту. А потом пальцем в яму свою тычет и добавляет, так вкрадчиво и шепотом, мол, Его-о-о, Его-о-о услышишь, понимаешь? Я этого не выдержал, вырвался из руки отцовской ина улицу убежал. Не смог больше смотреть на него и голос его слушать. Да и отец уже как опьянённый был, про меня и думать забыл. В беседу с этим существом погрузился.

Егор Викторович вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Вздохнул прерывисто, будто плачет. Когда он убрал руки, чтоб глотнуть компота, Ксения заметила наворачивающиеся на глазах старика слёзы.

– Это был последний раз, когда я видел отца нормальным. Последний раз. Он умер в тот день, пророк его убил своим предложением.

– Как это убил? – вмешалась Ксения, – ты чего, пап? Вон он, живой. Живее всех живых!..

– Это не он! – рыкнул Егор и тут же осёкся, – Извини.

– Ничего, пап, бывает. Тебе тяжело рассказывать? Может, завтра продолжим?

– Нормально. Не, давай сегодня. Я это каждый день вспоминаю, но рассказывать об этом оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Так, с годами, пока всё это только в своей памяти держал, начал иногда думать, что всё это не по-настоящему было. Понарошку. А сейчас, когда тебе рассказываю, всё снова мясом обрастает. Снова настоящим становится.

– Почему ты говоришь, что дед в тот день, ну, умер? – осторожно спросила Ксения.

– Потому что он стал одержим этой идеей. Ему захотелось услышать. Уж я не знаю, что там ему пророк понарассказывал за всё то время, пока они с ним говорили без меня днями напролёт, но что-то, видимо, на отца сильное влияние оказало. Однако, состав он пробовать не спешил. Разумный человек всё-таки, ученый. Сперва решил на животных пробовать.

Егор остановился и замер, взглядом устремившись в пустоту. Ксения поняла, что он вспоминает, и воспоминания эти держат его в плену. Будет действительно лучше, если он сейчас выговорится, – подумала она. Вот только внутри у неё, где-то в самой глубине, начал зарождаться страх. Страх того, что вся эта история, погружающаяся всё глубже и глубже в пучину безнадёги и несчастья, действительно может оказаться правдой. Той самой правдой, которая разрушит её мир, как говорил Дима и как считает её отец. И если это всё же так, то кто же тогда тот человек, которого она считает своим дедом?..

– Он долго исследования проводил, – неожиданно продолжил отец, отрывая Ксению от мыслей, – Сперва он где-то на месяц погрузился в книги. Выписывал их из городской библиотеки, да и в местной было кое-что.

– Библиотека?

– Да, когда-то здесь и библиотека была. Небольшая, но была. Пришёл в итоге к выводу, что сами по себе те элементы, из которых состав сделан, особого вреда принести не могут, особенно в таких мелких дозах. Плюс там в ходе реакций какие-то нейтрализуются, он что-то такое мне рассказывал. Проверить, правда это или нет, был только один способ. Испытать на животных. Дикими мышами отец побрезговал, они могли и заразу разносить какую-нибудь, поэтому решено было приручить несколько дворняг деревенских. Приручали, кормили их кашей с куриными лапками, а в кашу добавляли состав. Неделька-другая и половина собак приходить перестала. Через недельку все пропали. Долго искали, пока до пруда не дошли. Они там бултыхались. Осень была, никто уже не купался, а рыбаки в другое место ходили, поэтому никто не видел. Рыбаки, кстати, нам тогда рассказали, что пруд этот – местечко дурное, и рыбу из него они не удят. Не ошиблись.

Ксения понимающе кивнула. Количество людей, погибших в водах местного пруда доподлинно никому неизвестно. Есть приблизительные данные в сводках, в архиве Ордена, но подсчитывать их никто не брался. Да и незачем было. Только подсчитаешь и снова нужно кого-нибудь добавлять. Была, правда, в деревне одна традиция: на доме маленькую табличку с именем вешать, а над табличкой либо иконку с Владыкой, либо просто символ веры в круг, как на шевроне у Наблюдателей.

– Так вот, они там в камышах запутались, собаки эти. Вскрыли пару самых свежих с врачом. Он, конечно, не ветеринар, но общие симптомы причин смерти, видимо, похожи у собак и людей. Я не знаю, – он пожал плечами, – Умерли они от того, что утонули. Не от отравления или иных причин, а именно от того, что нырнули и захлебнулись. Собаки, понимаешь? Собаки нырнули, пытались под воду уплыть. Ты можешь себе такое представить? Сейчас я уже могу, но когда я это услышал тогда, в то время, у меня волосы дыбом встали. Я себя ощущал персонажем страшной книги какого-нибудь Гоголя. После того случая отец нашёл способных мужиков в деревне, чтобы те ему сколотили вольер на десять клеток. У кого-то из соседей дворняга ощенилась, там алкаш какой-то жил тогда. Отец у него за пару литров чистого спирта весь помёт и выкупил. И примерно на год эксперименты прекратились. Мне нравилось за щенками ухаживать. Целых десять, ты можешь себе представить? Можешь представить, какая радость для ребёнка?

– Но они же были для экспериментов, да? Ты же понимал?

– Понимал, но обманывал сам себя. Ребёнком ещё был, жизнью не научен. Да и надеялся, что отец привяжется к ним тоже и не станет им вредить. Мысль, что и эти будут в пруду пухнуть, я отгонял, слишком страшной она была, чтобы мой детский мозг мог её осознать. Я просто наслаждался процессом их роста. Дерьмо за ними убирал, еду им готовил, играл с ними, дрессировал и всё прочее. Отец тем временем продолжал рыться в литературе, начал писать научную работу о своих наблюдениях и экспериментах. Жизнь как-то нормализовалась более-менее. Нормализовалась, а потом пошла под откос ещё стремительнее, чем в прошлый раз. К тому моменту, как собаки подросли, он уже второй и третий составы вывел. Собак разделил на три контрольные группы, по три пса. Одного он всё-таки разрешил оставить. Хорошая собака была, на службе мне тоже помогала. Не долго, правда. Это пёс был, я его Диким назвал, но звал обычно просто – Дик, – Егор глупо усмехнулся и добавил, – Английского я тогда вообще не знал, кроме хеллоу и бай-бай, поэтому о смысле загадочной клички не догадывался, сама понимаешь, – он пожал плечами, – Первая группа получала ежедневную порцию первого состава. Того, который сейчас используют для причастия. Одна собака получала большую дозу, вторая среднюю, а последнюю он прикармливал буквально по паре капель на кормёжку. Во второй группе все получали второй состав в такой же пропорции, а в третьей, соответственно, третий. Со второй группой не произошло абсолютно никаких изменений, и отец сперва думал, что совершил ошибку, как-то не так смешал, и бегал к пророку, чтобы он понюхал. Пророк подтверждал, что состав изготовлен верно, но говорить, для чего он нужен, отказывался. Так же и про третий. Однако, свойства третьего мы узнали быстрее, чем второго. Собаки, которых поили третьим составом, выглядели здоровее и сильнее остальных – шерсть блестела, активность зашкаливала, дрессировке поддавались лучше. Ну а первая… – отец почесал затылок, – Тот пёс, что под большой дозой, сдался буквально за неделю. Ночью выбрался из вольера, а утром мы его уже в пруду вылавливали. Кусок шкуры на сетке оставил. Металлическую сетку порвал, понимаешь? Ну, не порвал – вырвал, уж не знаю, как. Бился об неё, не иначе. Второй вёл себя странно. Мы его перестали выпускать, иначе кусался. Ночью как-то шёл мимо вольеров в туалет, а он смотрел на меня. Все смотрели, но в темноте у него одного глаза светились. Жёлтые.

– Жёлтые… – угрюмо заметила Ксения, – Так вот кто был первым.

– Ага, – подтвердил отец, – Днём незаметно было, а вот ночью – да. И рыл постоянно. Доску разрыть пытался. Последний из группы, кличек я уже не вспомню, по-моему мы их по номерам просто называли… Так вот, последний из первой группы был более-менее в адеквате, но тоже рытьём увлекался. И всё как лиса, знаешь? Вниз смотрит, уши навострит, и бошкой крутит. Будто слушает что-то. Через месяц после первого, вторая собака начала есть сама себя. Мы ей намордник одели. Обглодала лапу себе до костей!.. Представляешь?

Ксения не нашла, что ответить. Весь рассказ в целом можно было охарактеризовать этим риторическим вопросом. Представлять всё это ей не хотелось, хоть и приходилось.

– Сбежала так же, как и первая. Отец не старался укрепить вольерную сетку. Ему нужно было знать, сколько времени потребуется, чтобы довести собаку до безумия, и он это узнал. После этого случилось перераспределение. Последнюю собаку из первой группы он продолжал кормить, подмешивая в еду несколько капель первого состава. Оставшиеся шесть собак снова были поделены на три группы, по две. Маленьких доз первого состава больше никто не получал, только средние и большие, и при этом каждой собаке выдавался первый состав, и когда, по наблюдениям отца, было пора, они получали другой состав. Первая группа – второй, вторая группа – третий, а третья группа не получала ничего. Не получившая никакой состав группа отказалась принимать пищу без капель. Они умерли от голода. Так он выяснил, что животное, получившее первый состав, не может от него отказаться. Он пробовал давать еду и капли отдельно, когда собаки отказались. Получив состав, они ели обычную еду, но только если сперва им дадут капли. Они даже от воды сразу отказывались. Не знаю, что тогда творилось в голове у отца, но… Ты можешь себе представить, какую власть он обрёл? Понял ли он это тогда?

– Ты можешь подмешать состав кому угодно, а он и не поймёт, но при этом, не сможет без него. Это полный контроль над чужой жизнью, – медленно произнесла Ксения.

В её стройную, упорядоченную систему мировоззрения, где всё всегда было расставлено по полочкам, забрался слон. Неуклюжий, неповоротливый, он каждым своим, пусть даже самым незначительным движением ронял крупицы этого мировоззрения на пол и они лопались, как стекляные шарики, одна за другой. Теперь Ксения поняла, о чем говорил Дмитрий, предупреждая её о том, что её взгляд на мир начнёт трещать по швам. Она-то думала, что это просто сарказм, просто издёвка, но это оказалось горькой, жестокой правдой.

– Именно, – мрачно подытожил Егор, – Абсолютный контроль.

– А остальные?

– Получавшая третий состав после первого группа очень скоро самоуничтожилась уже известным тебе путём. Осталась последняя, и самое интересное и одновременно ужасное происходило с этими собаками. Схема была следующая: сперва один день первый состав, потом один день второй состав; затем два дня первый, следом два дня второй. И по нарастающей. Очень скоро мы выравнялись по срокам. Опытным путём выяснили, что второй состав вступает в реакцию с первым только единожды. Не нужно его давать повторно. Вреда от этого нет, но и смысла на тот момент в этом не было. Начали делать так: один день первый, потом второй; два дня первый, потом второй; и так шли, пока не показался эффект. Чем дольше собака принимала первый состав, тем более бурной была реакция на второй. Та, что получала самую большую дозу, пыталась сбежать однажды ночью, но не удалось, сетка выдержала. На утро мы застали её в попытках пробиться на волю. Вкололи второй состав. Так предпоследняя испытуемая собака сошла с ума. Видимо, мозги не выдержали и перегорели. Сумасшедшая собака вызывала во мне такую жалость, что я каждый день в подушку ревел перед сном, пока отец не усыпил её. Мозги у неё, как оказалось в процессе вскрытия, сварились. Просто сварились, понимаешь? Побелели, как мясо куриное белеет, когда его в кипяток опускаешь. Она всё ходила, повесив голову. Голова болталась и язык висел. Ходила, не видя преград, и постоянно головой трясла, будто отряхнуться хотела, но никак не получалось. Жутко и жалко было. Позже такая же херня произошла и с последней собакой, а потом и с той, которая продолжала до перераспределения получать первый состав минимальными дозами. Так мы выяснили, что второй состав нейтрализует первый, но только в том случае, если успеть вовремя. При больших дозах чем быстрее, тем лучше. Ну а третий состав оказался лечебным.

– Это получается… – Ксения нащупала на поясе небольшой кожаный кармашек на застёжке, открыла его и извлекла колбу с белой этикеткой, на которой латинскими буквами было написано "Profundum", – Это он? Третий состав?

Егор Викторович молча кивнул, задумчиво глядя на колбу.

– Эта штука пару раз спасала мне жизнь. Ранение не затянет конечно, но… Ты пользовалась?

– Нет. Ни разу.

– Это хорошо. Оно не лечит, ты знаешь? – Егор взял паузу, чтобы подобрать нужные слова, – Оно… оно не даёт умереть. Оно как будто останавливает процесс умирания твоего организма. Многие думают, особенно молодые, что это исцелит их раны, но нет, оно просто даст шанс добраться домой живым. Однако, если ты потеряешь слишком много крови, к примеру, пока действует состав, ты не умрёшь, но как только действие закончится, ты умрёшь. Парадоксальная вещь. Не удавалось зайти с её проверками слишком далеко. Ладно, сейчас не об этом…

– Подожди! – вдруг перебила его Ксения.

– Ммм?

– Первый состав – это ты про него говоришь?

– К этому мы придём уже очень скоро, дай мне только ещё немного времени. Тебе ещё не надоело слушать?

Ксения, кажется, не услышала его вопрос. Глаза её уставились в пустоту, как два стеклянных шарика у куклы. Она, не дождавшись ответа отца, сама задумалась над ним.

– Ксюша!

Ксения вздрогнула.

– Тебе ещё не надоело?

– Н-нет, продолжай. Продолжай.

– А ты слушай. Не витай в облаках. Мне важно, чтобы ты услышала всю историю полностью, и поняла, о чём я говорю и почему я это говорю. Усекла?

– Да. Продолжай, – она кивнула.

– Открытым оставался один вопрос: что видят и слышат собаки? Что заставляет их рваться наружу? Почему они топятся в озере? Почему едят сами себя? Ответ можно было получить только одним способом, но отец долго не мог решиться на испытания на человеке. Порой я просыпался от того, что он стоит в дверях моей комнаты и смотрит на меня. В голову мне начала закрадываться мысль, что он может подмешивать состав в мою еду, и именно поэтому он наблюдает за мной. Ждёт, когда я встану и пойду туда, к воде. С тех пор я начал бояться. Я и без того жил в страхе, но теперь уже начал бояться его самого. Жизнь стала невыносимой из-за постоянных подозрений, паранойи и попыток выяснить, являюсь ли я подопытной собакой, или нет? А если да, будет ли ему так же всё равно, как было всё равно, какая судьба ждёт собак? Я же не собака… На подобной почве многие люди сходят с ума, знаешь ли.

Егор покрехтел, снова наполняя стакан. Себе и дочери.

– Но в итоге всё пошло совершенно не так, как я ожидал или мог себе представить. Когда ему надоело гадать, он просто собрался, взял составы прозапас, и отправился в одну из тех палат, которые находились за железной дверью с надписью "карантин". Я готовил еду и носил ему по три раза в день. Отец добавлял состав в еду малыми дозами и вёл дневник наблюдений. Всё это время пророк, который находился в самой дальней от него палате, ржал как конь, пока не сорвал голос. Потом он просто хрипел. Я тогда думал, что же его могло так насмешить? Почему этот грязный во всех смыслах человек так смеётся? А теперь мне кажется, нет, я уверен, что он смеялся от счастья. Он знал, что скоро будет свободен. Знал, что передал свою заразу, свою Чёрную Смерть в другие руки, и руки эти оказались очень подходящими. И он знал, что скоро сможет спокойно умереть, прекратив своё мучительное существование. Так и случилось. На какой точно день я уже не помню, но он вот так смеялся, смеялся, и замолчал. Я как раз только пришёл к отцу с едой. Вместе с врачом мы решили узнать, что случилось, заглянули в палату и увидели свернувшийся калачиком труп. Грязный и уродливый труп. Это был первый труп человека, который я видел. Прозвучит нелепо, но мысль, что этот человек больше не живёт, вызывала у меня искреннее счастье и облегчение. Не долгое, но… В тот момент это был единственный проблеск в мрачной картине моего существования. Первый эксперимент отца закончился ничем. Он вернулся домой через неделю после начала эксперимента, принял второй состав и чувствовал себя вполне хорошо. Между тем, он стал готовиться ко второй попытке, но уже с увеличенной дозой. Ну и пытался вывести остальные формулы, ведь пророк ему надиктовал их целую кучу. Если я правильно понимаю, тогда он уже добрался до четвёртого состава. Это единственный состав, который получил имя сразу. Insomnia. Бессоница. Так отец перестал спать. Наверное, он думал… Хотя, откуда мне знать, о чём он думал? Я не знаю. Я мало чего могу объяснить логикой из того, что с ним происходило. Могу только пересказывать то, что видел своими глазами и чувствовал в тот момент. Понимаешь? Ты веришь мне?

– Да, – чуть помешкав, ответила Ксения, – Наверное… Это всё звучит как кошмар. В кошмары верится с трудом, но иногда они существуют вне зависимости от того, способны мы в них поверить или нет. Им как будто плевать на нашу веру. Есть и всё.

Егор несколько раз медленно кивнул в ответ на слова дочери, ему как будто бы они понравились. Свободное на этот вечер место в голове у Ксении начало заканчиваться, и каждый новый ужасающий элемент отцовского рассказа приходилось впихивать туда с усилием. Вот-вот, и коробочка треснет, расколется и все детальки рассыпятся на пол, разлетаясь кто куда.

– Я и сам не особо-то уверен в том, что мог бы в такое поверить. Но это было. А дальше – только хуже. Чем дольше отец не спал, тем чаще я слышал его разговоры за стеной. Время от времени он уходил на недельку-другую назад, в палату, и с новыми силами повторял эксперимент. Всегда выглядевший опрятно, он стал похож на неряшливого алкоголика. Забывал мыться, менять одежду, даже есть забывал. В один прекрасный день он вернулся с очередного эксперимента. Я открыл дверь и увидел на пороге пророка. Клянусь, я видел пророка, а не отца. Приглядевшись я, конечно, узнал его, но поначалу я подумал, что мертвец из карантина вернулся с того света и не на шутку испугался. Вскоре после этого случилась точка невозврата.

– Невозврата куда? – уточнила Ксения.

– Отсюда. Из области Его власти, Его… Желания. Отец вломился ко мне ночью. У него была истерика. Он мешал слова с отрывистыми вздохами и брызгами слюней, с текущими слезами и надрывным голосом. Он кричал, что это не он. Не он пишет в дневнике, что это не его слова. Кричал, что не знает того, что там написано. Я вжался в угол кровати и…

– И что? – чуть подождав, спросила Ксения.

– Я обмочился. Ты же понимаешь, что об этом никто не должен знать?

– Да, пап. Это же давно было!..

– Не важно!

– Хорошо, хорошо. Даю слово.

– Он этого даже не заметил. Схватил меня за руку и вытащил из кровати. Тащил меня, не слыша моих криков, до самого своего стола, где всучил мне дневник и заставил читать. Я не смог. Это было невозможно. Записи велись на непонятном языке, пусть и русскими буквами. Какие-то рисунки там были, но что было нарисовано – этого мой мозг понять не мог, он отказывался воспринимать такие неправильные формы, они явно были не от мира сего, как мне тогда показалось. Я даже не смог бы ответить на вопрос, как отец смог их нарисовать? И в словах, и в рисунках всё было чужое, всё не здешнее. Я так ему и сказал, что не могу. А он: вот именно! – говорит, – И я не могу! Потому что это не мои мысли, говорит, и не я их сюда написал. Рука моя, говорит, но не моей головой это всё выдумано. Упал, отполз к стене и начал рыдать. Я, пользуясь моментом, убежал из дома. Ночевал у одной знакомой бабки. Утром я нашёл его на том же месте.

Ксения подняла ноги на край кресла и обхватила колени руками. Ей стало по-детски жутко. До смешного страшно. Из слов отца значило, что Виктор, её дед, кажется, сошёл с ума. Когда-то давно, но это случилось. Это случилось ещё даже до её рождения, когда её собственный отец был мальчишкой десяти лет. Но как это возможно, – задавалась вопросами Ксения, – Как это может быть правдой, если сейчас он управляет такой сложной структурой, как Орден, и всё, что к нему прилагается? Ведь он общается с ней как человек в здравом рассудке, а его ум способен дать фору любому молодому гению в Соболево.

– И тем же утром начался заключительный эксперимент. Так что, – отец усмехнулся, – скоро конец моей сказочке. Дослушаешь до конца?

– Конечно, пап, говори. Не думаю, что смогу уйти отсюда, не дослушав. Всё, что ты говоришь, это что-то новое. Что-то, о чем я не подозревала, и если это правда…

– Есть сомнения? – перебил её Егор.

– Нет, сомнений нет, но ты же понимаешь. Нужны доказательства, чтобы окончательно убедиться. Я вижу поступки Виктора, и могу утверждать, что он точно не сумасшедший. Он всякий раз судит разумно, принимает взвешенные решения…

– Это не он принимает их, – снова перебил Егор, – Ты разве не слышала? Только что я говорил, что…

– Да! Я слышала, я слышала. Это не он, это что-то… – Ксения попыталась подобрать нужные слова, – Что-то в его голове, да? Но это бы значило, что Виктор сумасшедший. Шизофреник. Шизофрения имеет свойство прогрессировать, и к сегодняшнему дню он был бы, скорее всего, полностью невменяем.

– Он не шизофреник. Он одержим Ахнаиром, – прошептал старик со всей присущей ему серьёзностью.

Ксения уставилась на отца стеклянными глазами, упала на спинку кресла и задумалась.

– Твои слова, они… – наконец произнесла она, – подразумевают существование сверхестественных сил.

Отец ничего не ответил. Он просто продолжил рассказ.

– Он заперся в подвале нашего дома. Не взял с собой ничего, кроме теплой одежды и спального мешка. Мне было поручено спускать ему еду с уже добавленным составом, и к моменту, когда он поедет, как те собаки, дать ему второй состав. Так же, с едой или водой. Риск сойти с ума больше не пугал его. Кажется, к тому моменту он уже перешёл эту черту. Спать я там больше не оставался. Ночевал у той же бабки. Ты её не видела, она умерла очень скоро после всего этого. Мария Михайловна её звали. Спасибо ей большое. Всё шло спокойно. На 19-ый день приёма состава, отец потерял над собой контроль – перестал говорить, откликаться на своё имя, перестал быть собой. Я позвал врача для того, чтобы обезопасить себя, и просто, чтобы не было так страшно. Мы дали ему второй состав. И знаешь что? Он не подействовал. Отцовский мозг как будто сопротивлялся. Виктор начал головой об стену биться, видимо зудело сильно в мозгах, так что нам пришлось связать его и на всякий случай обвязать голову полотенцами. Он стонал день и ночь, ночь и день. От заката до рассвета. От рассвета до полуночи и так по кругу. Не помню сколько дней. И головой мотал. Так же, как собаки. Каждый раз, когда я пересекал порог дома, я окунался в царство страданий. Он стонал, глухо бился об стену, пытался вывернуться из наручников. Ему хотелось к воде. Но одним пасмурным утром я, наконец, застал его спокойным. Он посмотрел на меня ясными глазами, такими же ясными, как в то утро, когда мы пошли в больницу, где нам впервые показали пророка, и когда он ещё не был одержим всем этим. Такой у него был взгляд. И он сказал мне тогда, что кто-то ему всё объяснил. Мне поплохело. Я спрашиваю, что объяснил? А он мне отвечает, что есть у него только два выхода из сложившейся ситуации. Первый – выпить первый состав и услышать Его, но уже на совершенно ином уровне. Второй – не выпить, говорит, и сегодня ночью Он разорвёт, мол, мой разум и я умру. А потом добавляет: если мы хотим жить, нам нельзя уезжать, Егор. Нельзя. И вырубился. Доктор ему что только не колол – разбудить мы его не смогли. И когда уже он ушел, посоветовав мне просто дождаться, когда отец проснется, я, будучи напуганным ребёнком, дал ему первый состав. Лишь бы он не умирал! Я был уверен, что он найдёт выход, тешил себя этим. Отец очнулся сразу. И после этого я прежним его никогда уже не видел, – тут отец не сдержал слёз и едва не зарыдал в голос, – Я не знал тогда, что вот так всё обернётся!

Ксения бросилась утешать отца.

– Этот состав, его дают на причастии? – тихо спросила Ксения.

– Да. Разбавленный, но это он. Микро дозами быстро никто топиться не бежит. Ну, за исключением некоторых излишне восприимчивых личностей. Что с ними дальше происходит, ты сама знаешь.

Ксения кивнула.

– Примерно раз-два в месяц Симеон проводит "праздничные" службы, на которых действие первого состава сбивают вторым.

– И тех, кто не способен был прийти самостоятельно, навещают церковники, проводя им причастие на дому, – кивнув, подвела итог Ксения.

– Да.

Капитан локтями упёрлась в колени и обхватила руками голову.

– Ты теперь понимаешь, почему я всегда пытался тебя отговорить от вступления в Орден?

– Это эксперимент? – спросила Ксения, игнорируя вопрос отца, – Он до сих пор пытается что-то выяснить? Что?

– Нет, это не эксперимент. Он давно уже всё понял. Ему больше не нужны подопытные.

– Тогда для чего всё это?

Продумать дальше

– Всё это? Всё это… – Егор засмеялся, – Ахнаир – не выдумка. Да, его, скорее всего, не так зовут, а может быть у него вообще нет имени. Имена – это людское. Оно существует, и вряд ли Оно озабочено нашим благом. Виктор контролирует всю деревню, медленно вскармливая Его, – отец перешёл на шепот, – Очень скоро наступит момент, когда поворачивать назад будет уже поздно. Возможно, он уже наступил. Этот мальчишка здесь не просто так оказался, – Егор указал на Андрея, – То, что ты видела, это не ил. Похоже на ил, но это не то, чем кажется. Я не могу объяснить это словами, это одна из вещей, которые можно понять только тогда, когда хотя бы раз их увидел. Когда ощутил. Понимаешь? – он вкрадчиво, будто сумасшедший, хрипел каждое слово, – Кое-кто подозревает, а я с ним согласен, что ждать развязки этой долгой партии, длящейся вот уже полсотни лет, осталось совсем недолго. И это совсем чуть-чуть уже на расстоянии вытянутой руки. Может, пару месяцев. Может, месяц. А может и меньше.

Ксения замотала головой, отказываясь верить в безумные россказни отца.

– Какая развязка? Какой Ахнаир? Папа! Да это же просто идиотизм какой-то! – раскрасневшись, прокричала Ксения, – Ты с ума сошёл?! Ты сейчас мне утверждаешь, что у нас вся деревня одержима демонами какими-то, или что?! И хочешь, чтобы я в это поверила?!

– Ты можешь относиться к тому, что я тебе рассказал, – спокойнее ответил Егор, – как тебе хочется. Хочешь – верь, хочешь – не верь. Я своё дело сделал. Умереть тебе я не позволю. И ему – тоже, – он указал на Андрея, – Этот человек оказался здесь не просто так. Большего я сказать тебе не могу, иначе Виктор обо всём узнает.

– Что, думаешь сдам тебя?..