Читать онлайн Смысл жизни бесплатно

Покрась свои оковы

Не успевшему увернуться голубю, пришлось постараться вывернуться наружу, чтоб не разбиться так безвестно об асфальт. Напоминалке это и так грозило; осколки стекла солидарны.

Это был он. Сгусток сердитого лентяя, неважно выглядевший и встречавший утро особенно хмурым взглядом, впрочем, которым красовался всегда. Но ведь для чего-то это было? Думать не хочется.

На кухне что-то заорало – опять пустая душа вожделенно желает нам доброго утра. Шепотом заскрипели и зазвенели детали, по задумке подражая сломанным, будто знатно иссякшим за прошедшее десятилетие. Вот только покупке дней пять.

Высунувшая из груди голограмма невнятно бубнила ленту новостей. Когда-нибудь, да поменяют. Затем предстал обширный выбор среди различной гадости. Её у нас любят, и не только по утрам.

– Почему? Кто? – полились ручейком оправдания жестокого обращения с техникой. – Ужас какой.

Кто она? А кто он сам? Она по крайней мере умеет удивлять, чем и напугала слабое воображение. Все в миг так посинело и потемнело. Тянула руки и молчала. Было неловко. Интерес подрос, то и дело веселило меня копировать её движения – ввести в заблуждение хотел не только себя. Касание. Тишина. И вот голосок, тоньше не придумаешь. Первое слово уже завершает свой полёт между крохотным расстоянием двух неумёх нормально общаться. Вместо прелестного словечка послышался оглушающий звон, будто очередная песнь чайника. Такая дерзость быстро поплатилась. Ловкие дряхлые руки со всей силой откинули новомодное устройство прочь. К сожалению, прямо в окно.

Никому не мешал, медитировал. Суждено теперь с кислой рожей расхаживать до конца дня, а может и дней.

Противные куски пластика вываливались изо рта. Надоело быстро. Пятиминутная голодовка была объявлена, но судорожные подёргивания это не останавливало. А глаза всё снуют по потолку в поисках свободного места, которое тщательно заполонили густые тучи маленьких роботов, презентующих рекламу прямо в лицо иль чуть поодаль. Некоторые из них начали плеваться кусками своих изделий.

Минутки молчали, пока остервеневший взгляд на них не упал. Погода нормальная, гулять можно.

Может выйти?

Сборы моментально превратились в побег от домашней рутины. В такие моменты обижаться на мир неуместно, прятаться где-нибудь в углу, и делать примерно ничего. Моя ночная кофта легким движением уха вывернулась наизнанку и превратилась в модный шмот, с которым выход в любое место располагал хозяина наилучшим образом. Вот уже из противоположного ответвления длинного коридора послышалась возня с явным привкусом беспокойства. Кровинушки очухались, соображали долговато. Странно: им сегодня никуда не надо.

Вот, как сейчас, помню: вчера, во время моей первой и последней вылазки из комнаты, завязался неприятный разговор, постепенно перераставший в ссору. Компромисс оказался настолько прост, что от гениального решения запнуться о воздух мне не составило труда. Скоро время увлекательнейшей поездки за город. Меня ждали великие свершения в тот самый день, и, похоже, придётся взять перерыв. Сумасшедшие опекуны попались, ну ничего, через неделю новые будут.

Пусть за вчера два новых микрорайона отгрохали, в целом вид наружу с рождения не менялся: четкие границы, которые не берет ни пыль ни грязь, секут город на подгорода. Разные кварталы служат пристанищем для разных людей. Мои апартаменты на перепутье двух наилучших зон.

Глянешь – вроде бы ничего, только прозрачный смог, а на самом деле куча связей и дорог оплетают парящие в облаках высотные здания: от широких полигонов и стадионов до деловых центров и змеевидных жилых кварталов. Высотки свободно плавали в воздухе, иногда сталкиваясь и проходя сквозь друг друга, а иной раз и вовсе объединялись и тут же перекрашивались. Крупному бизнесу, например, и в самом деле легко объединять всё в одну кучу. Технологии и инновации продолжают создавать комфортную, уютную и творческую атмосферу путём внедрения массовых элементов простой человеческой изобретательности и постройки качественной инфраструктуры. Всё должно продумываться до мельчайших деталей: так пусть это продумывают сами люди попутно развивая личность и твёрдую гражданскую позицию. Не без при помощи источников механического интеллекта теперь каждый может создать то окружение, которое ему взбредёт в голову, из-за чего на улицах можно увидеть множество элементов уникального дизайна: футуристических построек, вылезавших из современных кинокартин, транспортных средств, иногда не отличимых от какого-нибудь предмета в дамской сумке, редкостная чистота и порядок. Люди так же хорошо чтят традиции прошлого: процветает жадность и воровство, убийства обретают повседневный характер, общество до сих пор делят на разные уровни, ложь превращается в культуру речи.

Будто преграждая мне путь на моих глазах объявился я, только сильнее замученный я. Отвлекая его косым взглядом, мне удалось хитро обойти зеркало и приступить к перешагиванию порога юности. Ибо больше выходить не планирую.

Лопух направляется прямиком в школу, как он считает. Правда это больше похоже на обряд посвящения хулиганов в каменные джунгли: чем аморальнее, тем лучше. Самые умные с мира сего, и только потому, что не являются собой.

(Школа жизни. Одна из популярных форм внеурочных занятий с уникальными программами: лесть, острая и меткая лексика, вера в светлое будущее и всему тому, что пригодится будущим управленцам и правителям. У сильных и умных уже есть и сила, и ум – им власть не нужна. Априори догадываются о своем предназначении. А тогда властвуют пусть специально обученные люди. Как бы тернистым путем они не вели бы человечество, сильные мира сего подправят все недочеты. Такие разные судьбы, и такие одинаковые цели.

Вернемся из утопии на Землю, точнее обратно во всю вселенную. Знание человечества выросло настолько, что ничего уже попросту не могло скрыться от взора человека. Но именно это и губило, точнее неприспособленность к этому людей. Прогресс обогнал биологическую оболочку человека, под которой и скрывались разум и знание. Переполненная печали и скуки, современная молодёжь мечтала открыть мир для себя, но это было невозможно, так как мир уже полностью открыт. Они избрали единственно верный путь – создать свой собственный. И если бы не негативное влияние общества, то такая идея вполне могла бы жить. Вот только потребности всех людей перевернули молодой эскапизм, и он начал покорно потакать запросам большинства. А запросы те были сыры и дики, хуже животных желаний. Наша команда и является теми самыми производителями контента, из-за которых этот самый контент и портится.)

Достаточно ощутить протектор, похожий на конвейер, как ослепительно яркое солнце ослабляет мёртвую хватку прожившего в бетонной пещере интеллигента. Обрубленные и будто обглоданные деревья до сих пор способны подавать признаки жизни. Раз в год можно лицезреть серые, пожухлые листочки, за которое дерево цепляется всей своей жизнью, чтоб немножко сгладить условия невыносимой духоты, пыли и пустынного зноя, в которых родилось, и которые будет любить, ведь любить больше нечего.

Всем рекомендовано беречь свое здоровье специальным оборудованием, но молодёжь это не касается. Иногда от противных запахов нос сам отключается. Вонь то ли от разбросанных отходов законопослушных граждан, то ли от валяющихся бездыханных тел спортсменов, проберёт до кончиков. Ещё и приходиться петлять и метаться в страхе пред злополучным переулком, хранящем секреты о зверских нападениях и непотребной роскоши. Кто-то просто ненавидит тебя, за то, что ты есть. Кто-то притаился и следит неумолимо за углами. Таких, кому ты действительно нужен, очень мало, в большинстве своём снуёт толпа туда-сюда, не помня зачем, ест, спит, ругает все подряд, боится всего, и ждёт счастья. Людей в нашем городе так много, что стоит метеориту на него полететь, отлетит мигом, если всем вместе в небо дунуть. А где-то всё на порядок проще – трёхслойные заграждения, сплошные заборы и глубокие тайны.

Тем временем шумиха центральной улицы нагоняла чувство незримой пустоты средь незримой суеты незримой площади. Оперативно доставят утреннего настроения отголоски душевной музыки с ближнего двора, а цепь в новом цвете, будто утренний уборщик, собирает всех вместе. Все жители, кроме нашей сотни человек, считают, что воля народа у них, и с этим не поспоришь. Но лучше бы она не у них была.

По-своему приятно решать задачки достаточного уровня, как и иметь доступ ко всему скрытому высоким уровнем доступа, полученным усердным трудом и усидчивостью. Четыре слоя проверки, только чтобы выйти со двора. Дальше, без парящего проводника, личного охранника и эрудированного собеседника, никак. Подлетает стильная вещица, много чего пообещает, поболтает про себя, и прицепится лететь позади. Хорошо мысли не читает. Соседи меж таких бельё сушат. Помогает выжигать горы мусора. Через него даже можно что-то там голосовать, только месяц формального изнеможения готовы терпеть не все. Имеет популярную функцию – кидаться оскорблениями и замечаниями во всех прохожих, быстро донося нужные знания. Патриотично. На самом деле частенько мешает своим присутствием.

Что касается моего расположения, то в моих силах собрать компьютер из бересты, вымазав угольком пару контактов и логических схем. Пока пролетал над парком и читал свежие вбросы, успел прикупить и доставить в эту же секунду миниатюрное солнце чуть больше головы, жгучее, но такое тёплое. Помяв немного в руках, покрутив как тренажёрный мяч, принялся упаковывать в свой виртуальный склад. Начал сдвигать руки в одну точку, сжимая покупку до крохотных размеров, и вскоре светило совсем исчезло, растворилось в пустоте моих ладоней. Но, уверяю, ничего не испортилось. Когда меня чуть не сбил нижний ярус орбитального лифта, то выключил функцию "окрас по настроению", а то незаметен даже для автопилота.

Чудная вещь вчера случалась. После невыносимой десятиминутной прогулки, когда еще победным маршем из торговой точки возвращался, сквозь дорожное покрытие пробивался желтенький цветочек, подойничек. Находка пугающая. Слух идет про колоссальный вред экологии от растений, бесправно и безнаказанно навязывающих свои права на нашу землю. А вот наш район пострадает больше от потери репутации, поэтому мигом домой, за оружием. Пока то да сё, смыли плешивца, надеюсь, свои.

Думать о задании во время утренней пробежки самое то. Вот например задали вчера написать анекдот. Ну и как всегда в своём репертуаре:

Стилизм как высшая форма экономики.

«Бешеные темпы роста зарождающихся и постепенно сходящих в небытие отраслей абсолютно свободного рынка открыли много нового. Люди практически полностью утратили свою индивидуальность, чего уж говорить про рациональное поведение, потому стали возможны интересные экономические модели. Влияние государства как такового переросло в прямое участие. Регулирующие системы теперь работают для своей выгоды. Все это только для того, чтобы лишить экономическую систему излишней связности, при которой потеря одного элемента спровоцировала бы уже глобальные проблемы. По аналогии с живым организмом финансовые идут дела, своим существованием поддерживая его же.

Конкуренция стимулирует развитие, но, вскрыв карты, становится ясно, что это не совсем работает при такой теоретической чистоте. Цель предпринимательства – это получение прибыли, а не развитие, поэтому вполне объяснимо влечение глав компаний к монополизации своей сферы, а когда на путь денежной жажды встает и государство – то и подавно. Слившаяся с массой элита подстрекает граждан к господству одного бизнеса, который на небольшом промежутке времени своей монополии развивается даже лучше, чем при постоянной конкуренции. Имея доступ к значительному запасу информации избранным легко создать бренд из мусора, частично уйдя в популизм. Так фирмы с более выгодным положением тонут под влиянием ярлыка. Поднявшийся гигант продолжает свое бешеное развитие. И вот, когда восходящая компания стремительно начинает вырываться на передовую, начинают работать резервы настоящей верхушки системы, работающей по-прежнему в тени. Под эгидой помощи, объединяют усилия и возобновляют свои мощнейшие схемы – простаивающие до этого времени производства. Тем самым новый гигант вынужден сотрудничать с этим альянсом. В свою очередь это злокачественное образование начинает постепенно перенимать потенциал на данный момент самой крупной компании: обваливать акции, терроризировать руководство, занимать точки сбыта и создавать более успешную рекламу. От такого давления великан распадается, и невидимым рукам остается только докупить остатки. Поделив состояние, они вновь подчистую замораживают свои активы и скрываются в небытие. В такие моменты происходит перепроизводство, и товары не кончаются до следующего цикла. Средства циркулируют, люди вновь жаждут богатства и славы и создают предприятия, благосостояние растет, пусть и слишком резко. Система сходна с тем, что курица думает о божественной природе человека и о его безвозмездном призвании кормить её, до тех пор пока человек не пустит её на мясо, хотя и умрет она с той же мыслью. Таким образом монополия превратилась в простое властвование над слабыми, а конкуренция – бессмысленной войной.

Отнимая блага у других, раньше пользовались удобным посредником – платёжными средствами. Деньги превратились из инструмента в суть дела, не столько важно что сделано, главное – сколько принесло. Вскоре с развитием технологий стало доступно на общечеловеческих правах забирать у других и без промежуточной стадии. И это не обмен, а взаимное воровство. Не производство удовлетворяло потребности покупателей, а потребители удовлетворялись производством. Очень похоже на «свободу» заключенного: у человека нет свободы, но его в любой момент можно освободить. У него есть шанс, воля всевышнего на его выпадение, и безвольник фактически на свободе. Значит у него столько прав, сколько и у свободного. Значит все равны.

Города-государства воскресли вновь, ведь за их пределами условия ухудшились. Сильно влияли на это ресурсозависимые корпорации: врываясь в пасторальную жизнь, показывали широкий карман дешевых товаров, предлагали рабочие места за фантастические суммы. Возводили на местах высокотехнологичные промыслы, улучшали местную инфраструктуру. До поры до времени, покуда издержки не мучили. А когда спадут амбиции – уйдут резко, тем самым местных за собой утащив. А на тех, кто остался на родине, можно повторно заработать, запечатлев немало сюжетов про нищету и бессмысленность сельской жизни.

Виной всему глобальный информационный кризис. Еще никогда мировые данные не обесценивались так сильно. Из-за перепроизводства информации знания человечества потеряли свою стоимость. Раньше все учились и саморазвивались для выгоды, неважно чьей и неважно какой, а на следующий день выясняется, что опыт ото лжи ничем не отличается. От мала до велика стали люди избавляться от лишних мыслей. Вроде бы на душе должно было полегчать, но как оказалось, без должного объема дневной информации люди впадали в депрессию от скуки. Разорились поставщики знаний, всевозможные исследования не получали нужного финансирования, общественная мысль бесконтрольно плыла в бездну. Истину теперь невозможно отыскать. Люди друг друга не слышат, не обращают внимания на всякую весть, ведь слова утратили свою ценность.»

Регулировщики больше похожи на выставленные вверх сигнальные пистолеты, с одним приятным бонусом – стрелять не только подавая знак, но и в нарушителя. На переходах помимо внимательности требуется и непомерная сила. Все куда-то спешат, я будто всем мешаю, но мое тесто замешено со старанием – внимание на себе собираю.

Придумал такую вещь: когда нарушаешь часто, штраф или срок растут прогрессивно. Вначале совсем кроха, а после нескольких распутных разгуляев кладь существенная. В администрацию предложение внёс. Они там поудивлялись вроде, а премию не дали. Зато банкет по моему случаю хороший вышел. Только поняли они меня не совсем: моя система-то работает, да только когда взгляд подозрительный опустишь на правление, только тогда штраф приходит.

Осталось подняться на последний этаж поднебесного платного туалета – самого высоко здания, там шествие и затеяли. Но сейчас трафик в небе великоват, придется переждать в забегаловке, что не особо считается проблемой.

Первое, что бросается в глаза – это отсутствие рекламщиков, давящих прямо на подсознание. На входе валяется растерзанная туша местного фрика, по-видимому, олицетворяющая удовлетворение до самой смерти. Будто колонны бельэтажа вздымаются вверх филигранно отделанные золотом кассы. Раздавались щекочущие слух отголоски чудесного фортепьяно, в гармонии шедшего с антимониями великих людей ближайшего идейного цеха. В дымке утреннего воздуха веяло благовонием, с яркими нотками волнения перед выступлением для начальства. К моему удивлению негустым персоналом мне был объявлен самый скверный взгляд. Опять всем мешаю, а бродягу обслужить надо, или хотя бы попытаться изобразить. И как назло выбор мой пал на середину зала.

Стабильный ужас с таким же успехом исчез. Суббота городского дня с преждевременным томлением просыпалась, что, вероятно, ещё сонный водитель не заметил такого же отщепенца, и втаранился прямо в борт с эффектным взрывом. Такой свежий материал мало кого отвлёк. Головы повернулись в сторону окон. По испугу мысли было видно насквозь: «Сократили, хорошо что не меня». Через секунду все вернулись к работе, а их моего глаза выполз объектив и заснял происшедшее. Презентацию о вреде еды никто не отменял.

По одежде сказать нечего. Какая-то мода какого-то года, с увлажняющей пропиткой, двойным уходом за здоровьем, из натурального меха, в каждом сантиметре которого десяток светодиодов переливаются в разноцветных градиентах. Драгоценная система выпирала из виска, в любую секунду наготове впрыснуть желаемых гормонов. На ногах, если спешиться, по тяжести словно парочка капканов.

Сделав вид, что занят, через несколько минут оказался в постельным зале. Уютно и душевно. Ни у кого нет желания выходить от сюда, и порой сидят месяцами. Да дорого, и часто допрашивают на признак одиночества.

На переходах меж высокими этажами начинает надоедать от несмолкающих экранов и иллюзий, будто картины научились говорить. Впридачу обидно, что перед носом более спокойный переход был. Но мне прощается, я нечасто бываю здесь. При подъеме ситуация становилась все понятнее: заказные облака ошивались средь пляжных мест на самых крышах, вдалеке на верхушке башни непостижимое в диаметре образование «Веко страны» очнулось и принялось за службу.

Батарейка, неделю приобретенная, померла опять в ненужном для этого месте, с хрустом спины. Похоже, оставшуюся часть пути придётся дойти пешком. На словах просто, но без привычного плавного полёта и расстояние вытянутой руки уже большое испытание. Чем дальше, тем веселее. Группа признанных экспертов догнала раненую жертву и теперь тычет в лицо экспертными объявлениями. Благо до непробиваемой двери было немного.

Пелена нежно покрывает верхушки высоток и опускается в незапамятных закоулках где-то за городом. При касании всего лишь пускает разряд, ещё раз напоминая про запрет. Всё обошлось. Клуб культурной элиты по привычке не двигался с места весь последний сезон.

– Мвыа… – полилось глухим тоном – Что так долго?

– Заначку оприходовал – ответ последовал моментально, но все будто не слышали.

К сегодняшней репетиции так дельного ничего не придумал, пришлось как-то выкручиваться.

– Присаживайся дорогой. Усаживайся, да садись. Мы таким рады безумно. Опозданцы красят разговор.

– По чем прикид шикарный?

– Прием важный. У деловитого нашего заявление с объявлением.

– Слушок какой?

– Свернуть богему удумал. Плеяду человечности и альтруизма

Среди этой верхушки мысли я по существу и праву являюсь специалистом по отношениям, учу любить, а еще высокой философии, ну а ещё от нервов знаю как избавляться… К сожалению, шествие продолжалось невнятной болтовнёй о чем-то важном, но не по моей части, поэтому слова пролетали в этот момент с завидной скоростью. Яства и иные красоты притягивали сильно, но никто не колыхался. Наконец-то подлетает специфического вида и уклада карета, знатно взболтав содержимое резкой остановкой, и оттуда мигом вылезают четверо, попутно сооружая что-то похожее на носилки. Следом вытащили и причину собрания, усадили, подхватили что-то ценное и направились в нашу сторону. Толпа принялась бережно окружать виновника торжества. Двое упало с крыши. Перевернувшись пару раз на троне по виду деловитый мужчина юношеского телосложения изрёк первое предложение:

– Приветствую…

Группа заохала в восхищении его потрясающего красноречия, чуть не попадала повально от чрезмерной важности.

– Хочу огорчить, собраний больше не будет. Не будет таких простых поводов нам собраться вместе и поговорить. Не сможем теперь разглядывать бескрайние просторы любимого города, расплываясь в детских мечтах. Не бродить нам по миру, ведая небылицы. До чёртиков не напиться в честь праотцам.

Никто не помнил зачем эти собрания. Первоисточники не дожили.

– Причину только уточнить.

– Мне родитель запретил. Говорит, мол, ему мешаем: подопечные его отучились за безопасностью следить, а то вдруг опять мы с вами.

– Какая досада… А какое же время было

– Ну ныть это по твоей части.

В принципе, что-то лежащее не на своём месте может спровоцировать у них приступ активного обсуждения. Не загоралась эта искорка только у меня, точнее загоралась, но тушил успешно. Недолюбливают немного меня. Ругань на мгновение приглушил пролетающий над головой аппарат, но никто и не думал останавливаться.

Главное – скандал развязать. Мы скандалами только и живем. Надо только позволить людям выпустить свои закрома, как они готовы заплатить любые деньги на то, чтобы себя же и лицезреть.

– А в чем секрет? – посреди спора возник провокационный вопрос

Действительно, ведь такой человечище уродился. Известность незримая, и всё благодаря общественной деятельности. Системы многоуровневой защиты позволяют нашим гражданам не беспокоиться о вторжении экономических отношений в личные пространства. Публичные словесные расстрелы повторно напоминают неряхам, что перед ними не просто человек, а человек с большой буквы, свободная личность, нашедшая себя в призвании помогать людям. Стабильный доход от огромных зон, полностью подвластных корпорации мыслителей из лучших университетов мегаполиса, сразу отправляется на благотворительность. Так и осуществляется доступ бедных граждан ко всем благам высшего сорта.

– Главное, это найти себе цель в жизни. Каждый день делать пусть и крошечные шаги, но если они на верном пути, то успех обеспечен. Постоянно развивайте себя в этом нелёгком деле, ведь по-настоящему искусный вор познаёт мир счастья только через регулярность. Рецепта удачи не знает никто, поэтому попробуйте, может повезти именно вам. А вот покупки моих услуг вам карму поднимут в разы.

В этот момент господский сын мельком засёк тёмную фигуру, несущуюся прямо в его сторону. Дыхание протяжно растянулось по всему мгновению. Согнувшись в три четверти, ощутил легкое прикосновение, а затем и толчок, будто пушечный снаряд пробивал себе путь. Повозка перевернулась, и красавец оказался в свободном полёте наедине с матушкой-землёй. Подлец остался на ногах и долго смотрел вслед уходящему вниз и постепенно уменьшающемуся повелителю пылких сердец. Раздался позади хохот. Меня волновало одно: неужели ничего больше не подарит ему цель, которой он бы жил в этом мире? На одного наследника меньше.

– Умрет и не распишется, догоните!

– Красиво ушёл…

Подданные не мешкали, воспользовались случаем и растащили всё богатство покойного лидера. Народец от скуки начал рассасываться. Я остался один, зато при своем мнении. И смысла возвращаться домой как-то поубавилось. Единственное сейчас развлечение – это сон; во сне подглядывать сложнее.

Меня не единожды сводило с ума то, что подноготными недрами бередило мои старые раны, заставляя думать о лишних смыслах. Каждый житель посекундно счастлив и ничто не затмит его счастье. Можно подумать, что все мы живем в каком-то абсурде. Но в этом хаосе и рождается истина.

Культ культуры

Добрым молодцам урок, да и как просто развлечение толковали друг другу небылицы. В долгом полёте однообразности и не такое на ум приходит. Вот например одна из сказочек:

—– Круговорот людей –

«(в печатной версии)»

Совсем скоро я стану взрослым и самостоятельным, благодаря чему очередной сон наполнен грезами о моём зрелом будущем – мечтами каждого уважающего себя взрослого. Всей душой чувствовал, как еле двигаясь от счастья я пожирал гору денег, элегантно попивая свою цену из гигантского бассейна. Через два шага собственный парк развлечений, где можно многое чего узнать и многому поучиться. Меня окружают самые близкие и любящие люди, которые в ладах со мной в любое время и в любом месте. Они всегда плывут от моего остроумия и в трудное время поддержат меня словом, притом позволяют пренебрежительного отношения в себе. Меня не просто уважают, а умоляют уважить. Я всех бы одаривал величайшими благами и забирал по желанию. Мечтал, чтобы дети мои выросли красивыми, здоровыми и умными, и главное – присоединились к ублажению меня. Я буду восхищаться искусством поминутно, и сам не забуду творить, передавая через высокие чувства все тяжести своей жизни.

Очередной сон с пониманием прервали яростными криками опоздания. Вместо планируемых пяти часов утра часы настойчиво казали семь. Оттого и этот раздражающий топот туда-сюда в поисках вещей, давно уложенных к этому времени, и благополучно забытых. А следом и звуки разбивания мнимых надежд на спокойные выходные. А младший брат, по понятным причинам, не сдержал слёз. Слуга носился подсовывать ему всевозможные успокоители.

Кот или собака в доме – как человек в лесу. Немного о личных рабах. Очень удобные прямоходящие коты или собаки, пришедшие на смену бесполезным домашним питомцам. Напичканный встроенными рефлексами послушания и другими достижениями науки, этот работяга не нуждается в уходе, хотя и всегда приятен на ощупь. У нас одна из непопулярных разновидностей – полностью целая. Сейчас в моде без рук, ну а по-настоящему жуткие извращения только у эксклюзивных экземпляров – всё для наблюдения за их мучениями. Агония помогает нам познавать истину, ну и просто веселит.

Так вот это мое чудушко видать что-то напутало у себя там внутри и принялось собирать меня, как в последний путь. Да, жизнь, по мне, как сплошные сборы в поход: берешь по пути только самое ценное, чтоб не тяжело было. Вначале идешь куда глаза глядят, думая о простой прогулке, а потом становится страшно – путь не кончается, а возвращаться уже поздно. Ну вот я и решил напомнить, кто здесь прав. Остановил, погладил его по мокрой от пота голове, взял за шиворот и со всей силы впечатал в стену. Гулкий, негромкий удар черепа о бетон должен был дойти до нужного места. Кот упал, оставив на перегородке тусклое кровавое пятно, но через два вздоха поднялся. Второй педагогичный урок получил уже за безответную реакцию, типа «Понял!»; поцеловал его в лоб, а потом ногой прибил к полу, с ярким треском позвоночника, чтобы неповадно было.

Следом за ускоренным завтраком шли выходные обряды. Лифт никуда не спешил. К нашему удивлению шайки призраков деятелей искусства отрабатывали в столь ранний час. В один момент упаковались и уселись, пошли на разогрев. Выезд оказался куда более спокойным, у нас даже ничего не стащили. По дороге вспомнили о незакрытой двери и невзведенной мине у порога. А то топтаться в забытьи у порога – излюбленное развлечение домохозяев. Восемь часов вместо обещанных пяти. Выпустили безо всяких сомнений, пожелали удачи и скорейшего возвращения на большую распродажу. Летели тихо и спокойно. Из проигрывателя кто-то рыгал под музыку и добавлял красок в долгий полёт. Флора, хоть и была по большей части полностью сухой трухой, не горела. Видимо, многое мешало.

Наконец вечно заполненное то ли облаками, то ли дымом небо осветилось мягким светом, когда мы поднялись достаточно высоко. Игривые лучи быстро заплясали под незримые мотивы противного, но всегда приносящего такое легкое ощущение жизни от конца бескрайнего страха темноты, как и давным-давно утра. Вершинки пожухлых деревьев будто мечтали коснуться до неведомой птицы и мягко пощекотать белёсый бочок. Кустики, что были чуть ниже, как паутинки засверкали в такт прозорливому свету. Вдали речка гулкими ударами о камни разносила вести всем немногочисленным обитателям весеннего леса. Вот её родитель – крохотное озерцо, ещё не успело освободиться от мути, тщательно приютившейся по краям. Катастрофически не хватает кого-то, кто бы занятый по самое горло работой, прожужжал мимо уха. И скука берёт без малейшего сопротивления. Хочется сменить жизнь, да менять не на что.

Приятно было прыгать по облакам. А вот ближе к земле таких огромных куч мокрого снега и грязи поры очарования по своему опыту я никогда не видел, но сейчас убедился точно, что грех такую красоту упускать, и заснул.

Не получившей за три минуты названия, еле заметный среди топких болот населённый пункт засиделся на отвалившихся носилках времени и прогресса. Вид его, мягко говоря, был жалок и жесток. У обитавших там зданий не то чтобы совсем, но все же ничего не осталось от огрызков кирпичных и каркасных стен, шпаклеванных противной от плесени смесью песка, жуткого наполнителя и пропитки из пота. Изредка монолитные крыши и кусочки разноцветной черепицы проглядывали из—под завалов то ли кирпича, то ли чего похуже. И стёкла, как специально торчащие вертикально вверх, больше походили на остатки учебной стрельбы со сторон воображаемого полигона. Когда-то проросшие на асфальтных тропках и засохшие тут же молодые деревца мешали распознать эти самые ходы и просеки между остатками загородных домов.

Чуть поодаль виднеются те самые, не разложившиеся на плесень и таящие в своих недрах древние драгоценности: предметы быта прошлого и произведения искусства обыденных вещей. Такой эксклюзив высоко ценится всеми без исключения, но все забыли почему.

С небес на землю одним лишь тормозом. Резким скачком Дымка отбросило от младшего брата прямо в клетку с вороном, нашему глашатаю и натуральному юмористу, да так, что заметные комки шерсти облепили моё удивленное лицо. Впереди послышался вой смеха и немного погодя превратился в протяжную молитву, проклинающую вдоль и наискось границы этого механизма. Остальные путешественники делали вид, что ничего не произошло и, упорно уставившись в одну точку средь капель воды на стекле, подпевали неуловимой чудненькой мелодии в своих головах, вероятно, смутно генерируя в пустых тоннелях возгласы мыслительной деятельности. Оно и понятно, вон на виду потенциальный для изучения местного фольклора район.

Вот лужайка, а на лужайке трава, а средь травы два столба. На одном смерть почивает, на другом надпись помечает: «Кому сюда явиться, тому долго лечиться». Знак биологической опасности в общем стоял. Даже врата разнесли по закромам на лучшие времена, а не как сейчас – великолепие. Инфраструктура скудная и простая: парочка шалашиков с широченными панорамами, магазины неизвестного происхождения, да загадочные столбы и будки, в прошлом – прислужники райской жизни. По идее роскошные виды дворов и усеянные вдоль редкие цветы должны были завлекать случайного бродягу на искушение. А сами, только включив сирену, присутствовали бы на суде, вершащего правосудие над молодыми, так никогда и не научившихся существовать среди таких, свободных и почитаемых, как и прежде.

Отсюда уходили и по неволе, и от многочисленных исследований, неоспоримых доказательств и просто достоверных фактов. Поговаривают о существовании неких паразитах и прочей нечисти, даже мертвых кошек раскидали по заборам, обворовали ангар и смылись. Все сделано, чтоб напасть не пробралась, ну и отравили все вокруг, да так, что досталось наверное всем, и всем смертельная доза. Оттого деревья не растут, не гниют состарившиеся. А байки лезут, как от деда пьяного.

Устроились недалеко от пруда в доме с огромной террасой на втором этаже и прекрасным видом на серые туи и сосны. Вот где сибирским духом веет! Мне досталась хоть и маленькая, но с огромным достоинством одиночества комната, насыщенная протухшими освежителями воздуха, интересной электроникой в стенах и мягкой кроватью. В длинном коридоре красовались величественные скульптуры известных деятелей размером с пол руки, пара громоздких ящиков и мудреные светильники. Где-то в углу скучали инструменты обработки земли и древесины, глухие завалы усердно заграждали проход в кабинет и гостиную через парадный вход. В целом, было интересно. Недаром в первую ночь по чердаку бегали стаи мышей. А подвал просто веял привлекательностью. Конечно, самое интересное впереди, а интереса не веет.

Теплые дни лета

Лето апокалипсиса. С плотно заросших мутно-зеленым мхом камней разбегались все желающие погреться утренним солнышком, обличая прозрачную дымку тумана весенней зорьки, умостившейся у полусгнившего плотика. Приятно щекотала ножки только проклюнувшаяся газонная сырая травка, и похожим способом восхищали далекие запевы лесной птицы. Никогда от роду не хотелось опробовать водицу на плавательные способности, больно зябко. Да и за водой вроде пошёл, заранее проклятый, изредка замечая всякого рода движения в соседних кустах. По мне в такую рань лучше не работать, тем более шляться по полям. А вот в бредни верить надо, изредка. А то работа не спорится, и лень не смоется.

Придя домой, добытчик с добычей так и не дождался слов похвалы. Поставил и пошел медитировать отнятые пару часиков. Отдохнул за два дня, дело к вечеру, а я лежу и думаю, почем вставать засветло. Глядь, скоро стемнеет. Мигом взбодрился, глотнул чьё-то питьё и помчался на соседнюю улицу, чудом не угодив в бетонное ограждение.

Чуть ранее кончилась морось, и в воздухе витала свежесть.

Стучаться не пришлось, все и так на распашку. Вся компашка в процессе, никого не замечает. Так увлечены, что никто не откликнулся на мои возражения. Для себя незаметно приструнить смог.

Хозяин веселый. Ходит открыто без лишних блужданий. В темных тонах с яркими узорами плохо высматриваются знакомые образы. Может немного растрепанный и грязный, но это только вблизи. Вечно помятый в душе, глазами косит куда-то вбок. А вот предела своему совершенству не знает. Все ему забавно, все ему как в первый раз.

Комната стандартная: меньше колорита, больше функционала. А другая наоборот. Окон нет, под ногами голый пол. В третьей стен не нашлось, это уже улица. Зато стол летает. Удобно и вкусно.

Обсуждали похоже не новенькую легенду, как ловили по городу убийцу. В нашем самом послушном городе бродил искусный маньяк, держа в страхе все темные закоулки. Но перестарался и попался на словах, все карты раскрыв. После его досье с детальным ликом распространяли где можно. Только в первый день полетели жалобы жителей на то, что следователи якобы разместили лица граждан в контексте жутких преступлений. Причем каждый, кто просматривал статью, видел на обложке себя и только себя, даже тогда, когда другие перерисовывали портрет от руки. Всем это казалось плохой шуткой-иллюзией, к тому же подсудимый был на седьмом небе, но не от счастья. Через дня три отроду писания случилось чп на окраинах у местной банды, крупнейшей по поставкам всего запрещенного, – сломался кондиционер. Главарь, с детства учившийся по понятиям, впервые открыл источник новостей, проверить предположение. Там он увидел лицо того, кого он видел на сеансе в театре как главного героя, часто разговаривающего с самим собой. Потом, подойдя познакомиться, почуял знакомые тики, будто он всю жизнь скорбил по клетке. И теперь завидовал его известности, впрочем, кореша вновь видели только себя.

Что только не двигается от перенаселения.

Мастер показал как надо, и много что привнес. Попытки сопротивления были, но были безуспешны. Моя инициатива решала любые вопросы без их прямой постановки. Зрелище прекрасное, увлечение, что надо. И оно не вечно, надо привыкать. Раскланялся, распрощался с созерцавшими, фыркнул что-то обидное на удачу и покатил к руинам, порыскать оставшиеся после пиршества блещущих стекляшек.

Подход обязаться быть интересным. Выбравшись из берлоги велико задевает чувство опустошенности, недавно небосклон разрывался от визгов счастья, как и просто от сошедших с ума. А сейчас все не то, специально, наверное, уселись наблюдать в зарослях за мучениями пришлого, ведающего исключительно не дальше своего носа. До поры до времени и смешно, и зазорно, и никто не подскажет, не подсобит. И в голове позор творится: мухи носятся, сесть не могут. Даром что намерения пустые – лишний раз напакостить прохожим. Вот как тот человек, целиком и всецело в черном, направляющийся со стороны мрака и тьмы, преимущественно походил на полуночника, а скорее на тамошнего маргинала, с пылу с жару держащего путь-дорогу до семейного гнезда прямиком изо мест, полных удовольствия. Видок оставлял желать худшего. Вмешиваться в бредни было можно, но только нужно ли. И выслушивать острые фразы, переполненные смыслом, можно везде. Пришлось немедленно свернуть, да свернуть куда подальше. Придорожный холм позволил исполнить этот манёвр скрытно и быстро. Одно но, прохожего понесло туда же. Пришлось ускорить походку, но это выводило его из себя. Грозное похрапывание позади заметно добавляло скорости. Скоро уже пирс, а погоня не прекращалась. Конечно, мне было до жути занятно поглазеть на тихую гладь буйного озера, но не в это время и не в этом месте. Пришлось укрыться на время за бетонной плитой, неясно для чего брошенной вблизи. Дядька удивился такому фокусу, в поиске разгадки споткнулся и навернулся прямиком в свежую воду. Со дна вынырнула тройка человек и принялась поздравлять плавуна, за то, что он наконец-то дошел. И по чем было за мной гнаться? Неужели на мне знакомое ему лицо?

Вблизи коттеджа завелся свой лад. Мои закончили с осмотром и просиживали вечер за всевозможными развлечениями. Видно, желанного нахватали знатно. Понеслись резвой перекличкой знакомые ноты, и вечер наполнился приятной атмосферой. Бардак на столе в основном составляли вездесущие записи и бумажки, одноликие упаковки и объедки ужина в виде дельных гадостей. Создавался свой курьёз, даже в глухой чаще замолкли страховидные голоса под покровом белой ночи. До часу не спалось, думал. Спасибо и на том.

Посреди ночи донёсся тяжелый грохот об пол. Сызнова кошмар. Половину забыл, но посыл о слежке был, и слегка настораживал.

Очередное утро, впервые удалось ни о чём не тревожиться. Размашистый занавес разверзнут – все украдено до нас. За окном почудилась зелена, оказался дым, спустившийся с крыши. Может там что-то и горело, как-то все равно – мы здесь не на долго. На второй день затеялась погрузка, на третий намереваемся отъехать. Сказали взять брата с собой, чтоб не лодырничал.

Придумал игру, да так хорошо, что аж самому захотелось. Повторим действа из популярного нынче сериала прям за полем, у оврага. Там и деликатный песочек, и изощрённые булыжники, и вышвырнутые на берег речные дары, что исключительно усилит впечатление – отречение от настоящего. Часто так делают, почем мир настоящий, когда создать присущий можешь, жаль не особо точный, но такой желаемый. Да и баловать достаточно токмо глаз, идти в эскапизм жить во блаженство. На том и порешили. Обширный арсенал, эталоны искусства, бесподобные девочки и мальчики, множественные линии собственной истории всего в одно мгновение. Это показалось не особо взыскательным, чем мои в прошлом две сотни подруг, которых приходилось топить за книжные страсти. На пути к вечному блаженству наши предки строили века, и вот мы, их могучие тени, готовы вкусить все, о чем они грезили.

Впятером пустяково вжиться в роль, когда есть кому подсобить. Просто невероятно: за несколько часов произошло столько, сколько, по-видимому, на всей планете не было. Прошло три поколения, возникали и умирали города, разжигались всесветные брани, и просто создавались благодатные семьи. На пятом часу пришлось прерваться, дружков позвали восвояси. Естественно, покорствовать взрослым важнее, чем готовить масштабные экспедиции в неизвестность. Нам пришлось двинуть к мосту, чтоб не лишиться скоротечного впечатления, славного акме.

Вид с моста почему-то удивлял, хотя я видел таких тысячи. Потайные омута и непрерывный шум реки оживотворяли округу, это поражает, ведь последнее живое создание покинуло этот край много лет назад.

Меньший братик вприсядку решил подглядеть под мост и засмотрелся на громадную груду камней, почерневших от старости. И тут властный толчок опрокинул его за мост, брат полетел в ужасе вниз и расшибся навзничь о безмолвные глыбы. Из его черепушки и плеч засверкали искры, глазки его заслезились, головушка неторопливо обернулась на меня и он, желав со всей силы завопить, дернулся в последнем издыхании, легонько содрогнулся и ушел в незабвенные сны. Впервые подул ветер и сухощавые кроны запели звонким скрипом, ручей словно остановился.

Подозреваю что со мной случилось в этот момент, надо еще получше поработать над собой и не исключать лишнего. Может я хотел проконтролировать: вышли ли мы из сеанса или настроение брата; обычно я всегда бью в спину, если мне её подставят. На самом деле все наскучило. Ну ничего, мы все ошибаемся. Тем более откуп у меня есть: целый километр качественной похоти задаром. Волноваться не о чем. В заключительный раз окутал взором речушку на равнине, нежданно пробудившуюся, и отлучился.

Что греха таить, потеря и для старших оказалась невелика, изрядно младший всем приелся, надо видите ли ему дурить, а презент с отрадою приняли.

Нисколько не спал, потихоньку теряю сметку вдали от городских препаратов. Маялся, голова совсем не держится. Пристраивался недолго в новом поприще, прикрывал глаза и сидел в полудрёме, поминутно тормоша пальцами и отбивая мыслено секунды до грядущего начала дня. В углу что-то гудело и порой мигало, в коридоре хрустел пол, а за окном мягко отбивались о брусчатку капли прошедшего дождя. Тревожно и неприятно, когда в одиночку караулишь ночной покой. Долгожданные лучи выступили после, ближе к трезвой жизни. И разом все запело, это и умаяло, и принудило уснуть.

Перед выездом вместо нас полетели нотации в финальный раз пройтись, и не где-нибудь, а в дубраве. По трудно различимой тропке удалось миновать воду на импровизированных гатях и очутиться средь высоченных, словно огарков, травы молодого прилеска. Никаких других интересов место не наущало, однообразность вряд ли могла ошеломить созидательной красой. Частенько попадались непролазные клики кустов; удивительно. Один из пеньков больно был светлый, на нем я и застопорился. Разворотил кору, а с ней и внутренности. Камешек, и будто спрятан. Ладно камень, светится и отдает теплом. Бельма не врут, так оно и есть. Эдакая находка редка и дорога. Идеи полились, как можно задвинуть по прибыльнее. Такое чудо принесет выгоду, хотя любое волшебство чем-то послужит. Ежели и волшебство, видел я такое, правда только в выдумке, на которой мир наш построен. Упаковал поглубже и постарался не оставить.

Дальше-больше, филинёнок в низкой мозглой траве повалился на бок и ворочает головой. Одного я ненароком уже придавил, второй того не пожелал и начал шевелиться. Гнезда возле нет, а сам слишком жалок, чтоб странствовать. Ненужен что-ли никому? Тогда мне потребнее; тоже завернул и понёс домой.

Погрузка шла полным ходом, кот то ли дело таскал тяжеленные багажи, пусть и с платформой. Ворон выкрикивал новости и нагло командовал Дымку, все время от этого сбивающегося. На секунду проход на веранду отворился и я воспользовался моментом, запрыгнул. В комнате накормил и напоил птенца, уложил на пелену и отлучился. Кот, покончив с погрузкой, послушно встал подле левой руки. Принес доску и поместил на неё филиненка и аккуратными движениями ножа начал нарезать его как хлеб. Птенчик жалостно взвизгнул и заметался по пластинке. Продолжилось это недолго, предположительно на половинке ноги. Когда я отошел, Дымок бегом ринулся приводить в чувство испытуемого, наше продвинутое лечение и с того света вернет, но с долгами, досадно, правда, что и для тварей ишачит. Ни жив ни мертв филин отдыхал и плакал, кот бегал вокруг него тоже не в путном расположении, как можно догадаться.

Приготовились к отъезду, посидели на дорожку, поохали и в конце концов уселись на места и стали прощаться, благодарить хоромы за прием. Достойно скоротал выходные, думал будет хуже, и ощущения новоиспечённые и опыт. Так делает всякий культурный человек. Для себя не жалко, все равно они немощнее и ничего и так не смогут, а мне надо развиваться, расти с каждым днем, со всяким моментом навстречу светлому будущему. Живность всю решили оставить, они уже вышли из моды и толка от них ноль. Посреди дороги вспомнил о забытом камне, и ладно. Лучше подготовлюсь к сеансу терапии от трудноизлечимой болезни – скуки.

Бледные руны

-–< С моря погоды >–

«(в печатной версии)»

Полуденница уходит и пора бы снова браться за страду на поле или в огороде. Самое время сходить на речку, поплавать, потонуть, поглотать водички, примитивно полюбоваться на без конца и без края подергивающиеся волны клонящего к вечеру ветра. Охота передохнуть, однакож небо неторопливой песнею пролетавших стай затягивает пояс сильнее.

По слабосильному течению мелководной речушки плыла досочка. Минуя очередной пологий поворот, усильно покачивалась и подбавляла ходу, кое-когда задевая торчащие со днища коряги. Берег обрамляли то густые залежи веток и хвороста, на дальнейший вид – черепяные кручи, заполонившими побережье своими дырками-гнёздами, будто плотный огонь из пушек хорошо прошёлся по тамошним обрывам. Попадались плотины, но повреждения слили их с местностью. А на дощечке распят, прикован филинёнок за больную ногу и, домучиваясь, урывками дышал. Близ берега со стороны леса шёл Дымок ровным шагом вослед мученику, боясь окунуться в скопленную с ключей водицу. Таким образом они отошли в бор от деревни настолько, что возможно заплутать. И всё шли, вроде красиво, а вроде благолепие специально подзывает дальше: просто посмотреть, просто затеряться. Доска под односторонним напором натыкается на что-то в воде и переворачивается, как-никак коту довелось прыгать.

Тучки мелкие, на зло дальней радуге, полили щедро. Влачивший на горбе ношу санитара котофей отыскал путь-дорогу, а на том бугре с раскидистой яблоней и дом. Задачу практически выполнил, а не мог и не выполнить. Если сказали притащить – притащи. Вот галька, вот гнилой порог, толстая дверь, на порядок выше шкаф. В прихожую вошли мокренькие, замаянные операцией. Дальше проплелись через узенькую угловую дверку слева в гостиную. Дымка сбросил натужливого, скинул клетку и скрылся в последней каморке дверью, стоящей сразу после прихожей. Ворончик вылетел в окно и исчез в ближайшей рябине, обиделся. Вещи на месте, филин возле комода – отличная возможность застыть навеки вечные, ведь приказов больше не предвидеться. Так и простоял до медного заката, пока ворон не поинтересовался, что там у горемык. Птица голосила, и голосила технично, не зря всю жизнь в столице пялился на мониторы и пел, пока никто не видел. Пошагал по столу, поклевал скатерть. Мятое тело спит, страж смирно разглядывает узор на стене, ни разу не шелохнувшись. Сначала с заметным сопением, а затем чётко:

– Вас… Звоните!.. Обращайтесь по нашей линии!..

Только мышка переворотилась на чердаке, а кот по привычке услышанного голоса завертел башкою.

– Тоолько… Веселей…

– Оказываем все виды помощи…

Тут Дымок резко ринулся за спрятанным в стене комплексом безотложной помощи. Видно, он сумел понять приказание и незамедлительно приступил. Филин очухался от вони снадобий. Умноптица удивилась, как быстро реагировал пушистый: совсем не так, как в городе. От легкого озноба вырвалось:

– Благодаря работе… на проспекте устранена неполадка со светом…

Кот попутно передернул выключатель и погрузил гостиную в маленький световой спектакль: множество огоньков играли и мерцали неугомонными лучиками. От такой тряски тряслась голова, если без устали пялиться в одну точку. Ворону это не нравилось, но и остановить это он не знал как. Надо было такое слово подобрать, чтоб и универсальное и не сильно противное. Походил-покумекал, ведь говорили что-то люди железякам, и явилось озарение. «Выключатель!» – громко крикнул ворон. Все обратили на него внимание только из-за громкости, смысла не раскусили, но было голосисто. Ругнулся что-ли?

– Устранена рычаг… свет…

Незнамо как, возможно чудом, но кот моментально среагировал и вытащил выключатель из стены со всем причитающимся. Безнадёжен. Похоже ворон сказал что-то точно лишнее, но что? «Устранена включитель» – повторно завопил ворон. Кнопка вылетела из окна. Ну тут уж точно что-то лишнее, остался последний в другой комнате, оплошности быть не должно. «Выключатель свет… Вас… Помощь…» – с азартом проговорила птица. Кот с недолгим метанием отыскал нужное место и устроился чуть поодаль.

– Ключ… Кнопки… Свет

Наконец приемная окунулась в долгожданную тишину. Это приглянулось почти всем, тем, кто в темноте особо разбирается, хотя и глаза были заметно перестроены людьми, но ощущать себя фантомом во тьме было все еще симпатично.

– Свет переключал. Огонь!

В комнате загорелись лампочки, да не так как надо, а с раздражающей светомузыкой на каждом повороте линий коридора.

– Зажечь выключательный!

Ворону показалось занятным играть со светом, тем более под своим контролем. Позже, отогнав кота, он уже самостоятельно дергал переключатель и наблюдал как вздрагивают соседи по счастью и редко косящие глаз в окна местные обитатели.

Рано опустившаяся молочная ночь обещала отпугнуть непроглядные потемки, но хмурые и густые облака пыли сделали свое дело: врата следующего дня были засеяны метафорами о загадках полуночных шелкопрядов, старавшихся расстелить свое таинственное полотно прямо в головы кошмаров паралича и бессоницы. С реки пополз туман и вскоре заполонил своим маревом всю округу, попутно рассыпав капельки воды на пожухлые и сухие, давно потерявшие жизнь, листья луговой травы. Звезд по мыслям многих просто не существовало, точнее их не было видно, мало кого это волновало. Ветер тоже не сыскался, и видно пропал давно – никто не раскидывал листья.

Где-то пред самым восходом солнца, когда сквозь зазевавшуюся муть тучи все светло как на ладони, троица образовалась в гостиной. Дымка по привычке принес добытую мышь, которую уже доедала мошка, к порогу. Ворон через огромную дырку в окне носил мусор и безделушки в свое гнездо на вершине шкафа, наверное, горевал, что братьев и сестер в округе простыл след. Филин очень хотел помереть, даже лапы поджал, но подключенное оборудование со всеми достижениями современной медицины ему ну никак не позволяло. Мира он не видел, да и не особо хотел. Сплошная мука и стресс. Не мог он заснуть, пытался, а получался простой сон, за два дня надоевший. Потеря половины левой ноги почти не ощущалась, и птиц был уверен, что сможет передвигаться не только прыжками. Тем более такой деликатес валялся так близко. Запах пленительно подзывал, и филиненок с интересом обернулся к двери. Шага с два отъединяли от заветной цели, токмо шага не филина. Покатился. Немного промахнулся и врезался в гардероб, но цель заслужил. Ворон тоже надумал перекусить. Он наверняка знал, что в городе еду доставали из точно таких же ящиков, поэтому собрался отковырнуть один из таких, но силёнки не хватало, только книги поронял. А кушать хотелось, побыстрее и попроще.

– Устранена… Дверь… Еда…

Кот начал пытать ручку кухонного шкафчика, но скудно что получалось, еле вышло открыть. Ворон, воспользовавшись возможностью, вынес пакет с едой и разбросал содержимое по усовершенствованной плите около холодильника, еще одного желаемого кандидата на обстоятельный обыск.

– Остановить! Так точно!

Дымок оставил свои томительные для ручки попытки её оторвать и решил совершить небольшой обход вокруг дома. Повстречав там шипящего ежика незамедлительно влетел в окно и перебил пировавшего черноголового, вынужденного слететь на пол. Кота надо было прогнать. Только ворон хотел крикнуть че-нидь обидное, как тут же передумал: бока у кота провалились, а морда сузилась до неузнаваемости. Терять такого помощника было глупо и в какой-то степени даже сложновато.

Несколько крупинок попало в ендову, стоявшей на перепутье кухни, скособочено от вентиляции. Пошевелив мозгами и кран в стене, ворон до половины налил воды. Его всегда задевало, что сухой корм дают ему, а сами едят душистую трапезу. Не поборов интерес, решил опробовать. Включил на всю мощность и принялся ждать со своей поднебесной площадки в углу кашеварни. Через некоторое время Дымок носом опробовал плиту, ему не очень понравилось, так как безопасности он был научен на уровне инстинктов. Всеварка потухла, как только пошел дым. На крыльце заскрипела дверь от резко начавшегося ветра. Черноголовый рассердился:

– Прекратить! Активировать!

Повторял фразы по нескольку раз для проверки.

Кот покорно принял устав: умеющим говорить виднее. Но он тоже не лыком шит, предупредить или осведомить для него плёвое дело. Источника данных, к сожалению, в селе не нашлось.

– Сегодня ожидается прекрасная погода, временами облачно. Всем удачного дня!

Такую фразу он редко произносил: зачастую в цивилизованном мире каждый сам себе погоду выбирал, каждый настраивал себе настроение. Попадались буквально комки тумана на улицах.

Дождь усиливался с каждой минутой. Что-то шаталось и скрипело на чердаке. Внезапно погас свет. Видимо затхлые провода решили покончить с работой прямо сейчас. Варево прекратило выплескиваться через края и упокоившись, постепенно замирало. Филин заполз в кресло и уселся с умным видом, редко подрагивая головой в сторону окна. Ворон, просунув клевало в чан, мигом передумал: было ещё горячо.

Тихий дом

Постоянно показывались на глаза собственники пограничных участков. За несколько часов обычно они делают все дела и упархивают. Каждый раз новые. Пятый с начала, третий с конца, расположился дом от главной дороги, огибающей весь поселок – скорее хутор и пронизывающей первую по счету деревню в самой средине. Ведет к то ли к городу, то ли к полугороду, то ли опять к руинам; и запасная впридачу. Селения разделялись полями, часто по две штуки лугов и ручейка со соответствующей канавой, и огорожены все вместе дремучим лесом со всех сторон. Ручьи дополняли пограничную реку, бегущую как раз перед лесом.

Моросило пятый день. Пожухлый листочек старого дуба, распрощавшись с братьями и отстегнув основу, отправился в короткий, но такой важный полет. Подпевая ветру и преклоняясь капле, видел он не следовавшее, оттого и высох. Упал в лужу возле дома и закружился на поверхности.

По двору носился кот, иногда бросаясь и сбивая филина, пытавшегося убежать и от опасности, и от дождя. Попытки покинуть дачу были, да были тщетны – щели не предусмотрено. На это смотреть можно по-разному, а можно представить, что это сидящий на стыке крыши и стены ворон, случайными командами коту, себя развлекает. Забавно наблюдать за неграмотными языками, и их большие заблуждения. Длинноклювого удивляло, что пушистый может сделать все, что скажут. И пугало, что может сделать все, что скажут. Такую силу злить надо по чуть-чуть, а кормить – до отвала. Поэтому позвал всех на обед.

На самом деле птица многому чему научилась, чтобы насытить свою основную потребность. Часто доставка доходила прямо в клетку. Любой деликатес делала встроенная в квартире кухня. Оказалось, что наборы одинаковых продуктов имеют различный вкус. Зачем добавили такое чувство домашним питомцам? Впрочем, замечались умельцы, которые это использовали в своих целях.

Темнело почему-то тоже рано, середина лета как-никак. Темный феникс рылся в шкафах, кот пытался что-то понять рассматривая висевшие всюду почерневшие картины, которые по идее не должны привлекать его, как хищника в ночное время. Филин на чердаке откопал мешок, который при прикосновении затевал скрипеть и бренчать. Случайно скинув его на нижний этаж, понял (ничего не понял), что это были игрушки. Ворон, обшаря последнее чаяние, заключил, что еда кончилась. Сопредельные дома были беднее даже по мебели, в лесу все мертво. Осталось только проследовать за приезжими в места, полные дичи. Хватило ума, чтобы понять, что лететь одному, как без рук. Облетев еще раз село, черноголовый наткнулся на упавший с чердака грузовик. Он помнил, как его катали в таком и даже учили управлять. Поэтому у него и появилась идея.

По утру, когда слегка сизый туман ушел по течению реки, группа выдвинула в путь. Ворон вальяжно принялся отдыхать на задней стороне кузова, поставив кота во главе судна, изредка говоря: «Вправо!», да «Влево?!». Через почти что затворившуюся калитку влетает комок перьев и запрыгивает в кузов, да так, что автомашина слегка пошатнулась. Черноперому не понравилась такая компания, и он решил конвоировать караван перелетая с ветки на ветку. Один раз даже слепня заметил.

Ну только не сейчас.

Выход на магистраль оказался без лишних трудностей. До сих пор непонятно, как на дороге оказалось так много камней, если карьеров поблизости нет – ни одна душа тут не колесила давно. Но путевая пыль на древах, несомненно, говорит о какой-то деятельности.

Спустившись с защищавшего от вешних паводков пригорка, можно созерцать продолговатый участок проселочной дороги, шедший впритык к роще, опять близь всеобъемлющего речного бассейна. Настойчиво и с храбростью преодолен был этот участок. Через два поворота путь снова поменялся: теперь шел глухой лес, наполненный сухостоем, обрамлявший адекватно сделанную трассу, уходившую вдаль раскосыми углами да неритмичными перепадами высот. Покрытие подсохло, но и по обочине позволительно передвигаться. Где-то к полудню, надо быть, виднелся нежилой технический или военный объект, обрамлённый долговязой оградой. Вырубки али бо свалка, но ворон мигом всё проверил. Не было там никакого интереса. Но в кустах неподалёку что-то этакое было, оттого повозка своротила туда. Из густой кущи виднелась утлая мельница, точнее, что осталось, берег неотстающей реки – да и не более как. Одним словом – ловить нечего, но лазутчик упорно вглядывался в тройку поваленных елей. Потом прыгнул внутрь, завозился. Вынырнул уже с каким-то зверьком продолговатого телосложения, по глазам выглядевший больным, сам попрыгал прочь.

Синичка на поле доклевывала мышь, а ворон управлялся с чьими-то припасами в сосновом дупле. Остальная часть команды тоже решила побродить, но одного останавливали искусственные инстинкты, а другого – ограниченность передвижений. Раскатистое угуканье вскоре приковало всеобщее внимание. Главным образом филиненок умудрялся что-то понимать; вскочил на одно из поваленных бревен и начал то ли гоготать, то ли галдеть в ответ. Прочие паломники вмиг почуяли неладное и поспешили к отходу на прежнюю стезю. Только у кота уложилось, а может быть и вспомнилось такое чувство, что всех участников экспедиции надо сберечь, поэтому он пошёл стаскивать филина.

– Осторожно!.. Внимание!.. Будьте на чеку!..

Ворон сделал попытку призвать всех к отступлению, но нужные слова не подбирались. Кот притаился в ожидании, когда из-за сопредельной просеки выскочило неведомое, и понеслось пикирующим полетом прямо в сторону валежника.

– Прочь!.. Я хороший…

Кот исполинским прыжком достиг безопасной зоны, а третий так и стоял на одной ноге и не шевелился. Огромная туша, даже не успев прикоснуться когтями, отбросила мелкого в чепарыжник. Это был взрослый, и явно не желавший видеть нас своей территории чужаков. Черноперый начал специально наворачивать круги поверх, чтобы перенаправить гнев хозяина на себя, пока кот на максимальной скорости проваливал с места происшествия, падая на очередном повороте. Сработало, удалось отвести разгневанную злость подальше, а самому, проворно маневрируя, вылезти на дорогу без излишнего шороха. Не ведают, что стрясётся с третьим, да вскоре окончательно про него и позабыли.

Один раз попался карьер, заросший весь, но совмещающий уходящие во все стороны просеки и частично оголённые с остатками флоры просторы. Много можно было куда свернуть, но такие отворотки рисовались ненадежными и отпугивали всякое влечение. Различные знаки будто кто-то специально сдирал, но основание оставлял непочатым. Вдалеке маячила высоченная вышка, прямо спереди. Было страшновато вот так просто-напросто ехать по окраине без сопровождения хоть какого-то звука. В такой тиши на самом деле тяжко что-либо услышать, и это настораживало. Легонько затрясся крайний заборчик, и путники перевели взгляд на конструкцию. В одно мгновение что-то громоздкое, не издав ни единого шума, пронеслось мимо. В другой миг оно самое уже заворачивало за поворот. Было так внезапно и противно, что никто не мог секунду пошевелиться, позднее только очухались и решили глянуть кто сие крылся. Но разглядеть кого-то так и не удалось – всю дорогу теперь устилал густой туман из пыли и тщедушных листьев.

Едва не больше полудня, а как всякий раз облачно. Посевные пашни становились все безграничней, а указатели смотрели друг другу в спины. При подходе к перекрестку, делящему предместье от более громадного шоссе, улавливалось скорее пребыванье, чем неимение тлетворного запаха, шедшего вдоль окраин. К тому же несложно подметить, что здесь часто бывают люди. А ворону, вкусившему свободы, совсем не хотелось сходиться с кем-то из высших существ и возвращаться в клетку. Посему одновременно свернули в парк.

Сквер подходяще пролегал сквозь значительную часть поселка городского типа и не сильно просвечивал насквозь. Двигаться также можно было и по смотровому уровню, служившему вторым ярусом парка, но по подземной части надежнее. Тем более подземка срасталась с развитой транспортной системой, по которой переправлялись всевозможные мелкие грузы и информация. Спустившись на одну такую станцию можно расслабиться, ведь хотя было много чем, следить было некому. Здесь и остановились.

Когда легкий багрянец окутал небеса и люди поспешили по городам на начало ночной фазы жизни, покидая поселок и почасту оставляя ценные вещи. Утерянные предметы в своем большинстве ценными для наших героев не почитались, считались только съестные упаковки да блестяшки. Привычно ворон сразу относил добычу к временному логову, но тут ситуация изменилась – померещилась торговая точка. Острыйглаз услышал, куда нужно идти, и без промедлений помчался по координатам.

Никто из оборудования не установил их принадлежность к здешним индивидам, да и они особо не подвёртывались под проверки. Побродив четыре этажа безрезультатно, черноголовый все больше жалеть, что припер кота сюда. Гидроизоляция под старостью лет пропускала воду по углам и вскрывала просчеты. Городского вида поселок строили неподдельные профессионалы, но жили то в нем местные. А раз построено не тобой, то можно и не заботиться. Так уже повсюду обыватели свои города не ценили. Проще оказалось переехать.

А вот место, где еда чудилась вкусной – будто исключительно для них предначертанная, надолго застопорило продвижение. Вскоре было запримечено движение рядом со входом и трапеза прекратилась. Малозаметный бросок был остановлен котом, у которого с реакцией все славно. Сосед капельку содрогнулся, а после принялся осматривать засадчика. Это был специальный вид змей, которые существенно облегчают любые последствия нешуточных болезней. Уже не важно, что она хотела от группы, товар ценный. Засунули в ту же кису.

Покинув помещение и двинувшись в сторону балкона с резервной лестницей, обнаружилось шпионство. Передвигаясь довольно скрытно, они все же ухитрились кого-то привлечь. От экой неловкости спустились быстро и мигом побежали к проспекту. На улицах побаивались шевелиться даже ветки растительности, когда такое количество устройств надзирает за происходящим, не смыкая объектив. Пробиваясь впритык к застройкам, выйдя на верный путь, впервые ощутили симптомы городской поездки – выпадение волос и перьев. Да и с головой теперь не все в порядке. Так боролись с бродягами без владельцев.

Ума не надо, чтобы понять, что делать в городе уже нечего, ко всему прочему рискованно. Упаковали свой небольшой багаж в машину: обширный набор кормов, покоившаяся на кровле одной из крыш азбука, пара цветных тряпок и прочего хлама. Мгла подсобила, и караван двинулся в путь. Пригород обошелся без очередных испытаний, хотя иногда и доносились страшные звуки с разнообразных переходов, но их можно оправдать. Встретили животрепещущее явление: муравьи, похоже на пару с пауками, облагородили целый микрорайон для своих целей, выстроив комфортабельные подъёмы и переходы между высотными зданиями, и отпугивали нежелательных посетителей. Свернув в случайном направлении, приезжие вылезли на бездорожье и узнали на нем знакомые следы. В то же время с этим ветка самой заметной сосны окрест покачнулась с тягостным свистом. Ворон учуял узнанный почерк следившего, а затем и вовсе заметил его на ближнем древке. Это был попугай, не крупный, но сильно выделявшийся своим тёмно-зелёным окрасом среди пепельных ветвей. Черноклювый полетел осуществлять в противоположном направлении замысловатый манёвр, а коту приказал продвигаться все с той же быстротой. Отойдя довольно далеко, повозка вынудила шпиона перелететь, чтобы не проворонить добычу. Но при перелёте через узкую проглядь попугай ощутил раздробительную боль на затылке, будто сверло норовило проломить голову. О шавуйного удара он спешно потерял правление и пустился в вольный полет – напрямик в лапы коту. Пернатый и пушистый теперь неплохо орудовали сообща.

Новолуние. Нащупав кое-как замок и без проблем разблокировав его, ввалились во двор. Забавно, защита глубокая, а условный пароль везде одинаковый. Кинули товар у крыльца, а живую силу отнесли в гостиную, чтоб познакомиться впоследствии на заре. Последний раз глянув в глухомань леса, ворон прикрыл окошко чердака и начал колупать стену, пряча добычу в гнездо.

Кровь камня

Было уже нестерпимо ночевать в прежнем доме, так как неисправимый ущерб, нанесенный временем, все пуще впускал сумеречные порывы прохладного воздуха. За ту отпускную неделю, которую доводилось коротать ничего не делая, половина вещиц сама как-то перебралась в новое гнездо. Осталось переволочь всего-навсего содержателей. Дом избран неслучайно: в отдалённом углу поближе к воде деревянный сруб, лучше других сохранившийся. Глубоко севшая в грунт и согнувшаяся слегка вперед изба, но с сохранившейся проводкой и сносной крышей. От неё будто несло теплом.

С горем пополам обустроили свои крохотные местечки и разлетелись по уезду, кроме красноперого, которого закрыли в клетке и накрыли мантией, чтобы спал и не пел несвязные выражения, что очень раздражало партнера по разуму. Только ворона заинтересовала другая немаловажная деталь его наблюдений: картинки рядом с соответствующими буквами алфавита не совпадали у кубиков в углу и в раскрывшейся на полу азбуке. А в образовательных программах картинки были коренным образом другие. Причем он на пару с котом хорошо знали названия картинок, ведь перед продажей в них это запихивали. И подобные базовые задачи решать он был большой охотник и отчего призадумался на лишний час.

Коту дан приказ на патрулирование близлежащих окрестностей. Прогуливаясь главным образом по полям, он отыскал мост, вот-вот падающий, но все же единственной балкой связывавший два берега. Потом повстречался скромный ручеёк, тёкший сквозь каждое поле, деля их на отдельные миры. Размашистый шаг родничка собирал мусор со всей округи – попросту подходить к нему терялось стремление, хотя змее там почему-то полюбилось.

Пришло озарение, как выяснилось все изображения объединял первоначальный звук в произношении, и, судя по прочим примерам, символ рядом с картинкой его и означал. Просто немыслимо. Теперь то ворон осмелел и подошел к книге, которая при первой встрече сильно его напугала, ведь он не мог уследить за более чем десятью словами, а в книге сотни шифров глядели на него одновременно из одной страницы. При подлёте к книжнице в зеницах начало рябить, и, швырнув попавшийся под лапы янтарный бумажный лист, ворон заметил, что проблема практически разрешена. Заметная часть слов пропала под покровом листа, и теперь, лишь перекладывая его по мере прочтения, можно было ухватить смысл этого нечто. Поначалу, правда, птиц только выкрикивал отдельные литеры, ведь ему это нравилось.

Спустившись на глиняный берег брань реки, разведгруппа снова разбежалась по волнующим местам. Коту поначалу тоже нравилось отдыхать на полусгнивших остатках древесины, принесенной течением прямиком из лесной чащи. Но вскоре внимание его приковало подозрительное движение черной тени на мелководье. Тот, подойдя вплотную к воде, стал всматриваться в проскакивающие волны. Муть исключительно прибывала, будто её приносили с глубины. А сейчас булькнуло уже у того берега. Но кот не сходил с места и только плотнее сузил глаза. Недолгое ожидание, и добыча в зубах. Только испуг пересилил победу: осьминог, весь в тине, да еще и в пресной воде. Чертовщина.

Дикое небо приступало темнеть. Одинокая уютная беседка посреди детской площадки чаще промокала насквозь от осенних дождей и укрывалась тонким слоем поджарых веток, принесенных вихрем с верхушек могучих тополей, поваленных на обочине. Ино холодок нал водной гладью кружился в танце «смерч», ино улетал, наверное, уносить дни на юг, готовить к зиме усопшую тайгу и пускать век по новому кругу, новому году. Из последних сил редкие кровинушки земли потянулись к солнцу, но мать удержит и утешит, не пустит на холод.

Пока лощеный дуб, где кто-то дремал, нагонял тьму, закрывая широкими ветками свет белый вечерней зари, ворон по привычке пересказывал по частям и не всегда в правильном порядке прочтённую страницу, умело заполняя гробовую тишину, устилавшую жилище, бойким голоском. Дымок, поймав по пути ужин, готовил его. Попугай, измученный сном, пытался сдернуть мантию с клетки. Но в душе монолог умноптицы нравился не всем. Хорошо было только глуховатой змее, когда она приползала в гости из собственного дома, занятого из-за разрухи внутри.

Ворон порой долго произносил странные, неуместные слова, которые с трудом произносил, не то что понимал. К примеру, зачем по нескольку раз описывать шкаф кучей синонимов, а хвалить за что? Зачем стоять и просто смотреть на рассвет? Зачем пояснять одно слово тысячью?

– Они долго стояли, направив свои взгляды, полные надежды, на краснеющее вдалеке небо, и преспокойно дыша, в ожидании того дня…

Дымка смог понять только то, что надо смотреть на рассвет. Позже он так и сделает, и будет делать постоянно. Не понимая зачем, но смотря каждое утро.

Но заучив целую страницу, в этот вечер он мог позволить себе пропустить незнакомые слова, оставив только суть, да дело.

– Тепло от печи медленно расползалось по дому…

Это прозвучало словно повеление, поэтому кот, не поняв, повернулся кругом, в надежде получше расслышать. Ворон, почуяв, что его речь кому-то понравилась, повторил, но смысл до сих пор был не ясен. Странно, зачем в предложении два глагола? И тут он вспоминает об диковинной книжке, в которой всякие страховидные слова стоят обок с более понятными. Это походило на игру, в которой он успешно сопоставлял через такой же значок две ближние по содержанию вещи или явления, взамен угощению. Но тут он был сыт, поэтому направил свою логику в попятном направлении. Понял-то все равно очень мало: он хорошо натренирован, чтобы из слова составить образ, но описать образ словами у него никак не выходит, потому и говорил что-то дельное всё равно нескладно. К сожалению, книга лежала через три дома отсюда, и молодой господин, лишний раз проконтролировав обстановку, двинулся на поиски.

Неужели так сложно…

В выходной день многие поспешили на природу. И, пролетая над неприметным домом, скрытым плотным покрывалом из веток, собирались на большой пикник в центре поселка. Привезли четырех кур, сбросили заодно и три мешка зерна от ненадобности прямо на середину палисадника. Обыскали бараки на предмет ценностей, обчистили окончательно, и стали накрывать на стол. Исполняющий обязанности повара, почему-то тощий и в зеленой кофте, перепугался змеи рядом с клеткой и побежал, наверное, за нужным снаряжением. Из открытой клетки рябушки от страха тоже не спешили выходить. Но заползшая рептилия мнение изменила. Куры мигом нырнули в высокую траву.

Когда музыка и бытовые разговоры о мире привлекли всеобщее внимание, появилась возможность проникнуть в особняк незамеченным, которую зря было терять. Очутившись на гостиной люстре, орлиному взгляду сразу попалась книжная полка, на самом верху которой и находилось желаемое. Достаточно было только глянуть несколько страниц, и миссию можно считать завершенной. Но длиноклювому это показалось то ли скучным, то ли слишком легким для такого как он. Поэтому перед основной задачей он решил расшвырять книжный материал, состоящий в большинстве своём из ярких обложек и завлекающих названий, но абсолютно идентичный по содержимому. За таким делом его застала одна из хозяек, которая сразу не сообразила, что в такой ситуации делать: ругать или смеяться. Ворон испугался, но, сохранив хватку, сбросил стоящий у края тяжелый том точно на голову женщине. Однако книга без вреда отскочила в сторону: «защита» предохраняла владельца от малейших повреждений. И ворон по случайности даже знал, как такое устройство отключается, правда для деактивации требуется сам источник. Казус чуть-чуть разозлил владетельницу, и теперь она точно знала, на кого можно спустить эмоции. Впрочем, ворон думал о том же, но все-таки выбрал отход, нежели горячую руку. Вылетев вместе с легкой порошинкой в длинный проход промеж комнат, а затем, выбравши путь на второй этаж, птица скачками по перилам торопилась поскорее покинуть особняк. На втором этаже никого не оказалось, света притом тоже. Поэтому по слабому просвету в щели двери он выбрался в обширную комнату, от красоты которой разбегался глаз и наверху которой была удобная для побега дырка. Медлить ворон не стал, и тут же взлетел на самую крышу, из которой путь открывался во все края света.

На одном из расписных заборных столбов как раз левитировал кусок системы жизнеобеспечения, но большее внимание привлекал тот самый камень, кой когда-то тух в древесной коре. Гавран знал, что по нему, скорее, будет выстрел, и заранее спикировал настолько, насколько возможно не задевать твердую поверхность. Подлетев к краю участка и заприметив камушек, он в темпе взмыл на уровень столба, успешно схватил камень, суетно капотируясь, к тому же толкнув кристалл, и потерялся меж стволов. После злополучного звука разбивания хрупкого устройства, не установленного в режим самозащиты, вся компания поторопилась укрыться в надежном месте и через пару минут удалилась в рдеющую даль. Тем временем, будто сокол на дозоре, временами помахивал крыльями шумливый воришка. Едва узрели его курочки, дак мигом помчались врассыпную, но опять-таки вместе и в одну сторону. Забились под колючки кои произрастали у пруда.

Как обычно и в житейский, наказанный поход за водой кот не оставлял любование небесами, поскольку с рослого холма небосвод видно паче всего. Ходил поводу он по два раза за сеанс, поскольку приносил половину от целого, солидно обливая тропинку, превратившуюся в грязевой поток. Привычно не зацепив муть и выбравшись обратно на песчаный пляж, Дымок засек такой же кошачий взгляд, прятавшийся среди кустов. Кажется, их было много. Стоит отметить, что он знатно заволновался: не каждый день тебя ходят проведывать куча алчущих глаз. Здешние представители питомцев даром что научились слушать свое сердце и стихийно воспоследовать инстинктам, впрочем, послушание никуда не подевалось. Тем самым мотаться Дымка стал на порядок живей. Назло округа молчала, стихли дудочки ветра. И ноне расплескал больше половины.

Воротился с задания крылан, сгрудились в саду у мешков с зерном куры. Гигант логики пытался наполнить дырявое ведро, создавая при этом миниатюрный ручеёк. Со временем он поймёт, что песок сухой, и поэтому хочет пить.

В этот вечер Гавран взялся за вторую страницу и, не успев начать, передал полномочия другому разуму. Комок меха, тщательно наблюдавший прежде за всеми языковыми телодвижениями товарищей, при произношении раздражал своим голосом еще вяще. Долго ли, коротко ли закончил пьесу и каторжно выдохнул. Намедни им пришла мысль, что книги – это банальные инструкции, которые они читали постоянно и заучивали наизусть. Дополнительно исходя из того, что все написанное – это правда, братия принялась частично повторять те действа и мысли, о которых в тексте и говорилось. На самом деле в указы умноптицы просто добавилось парочка несвоевременных слов.

Разобравшись с новым явлением дополнительно посмотрев в справочнике, отряд обязался исполнить задумку, взяв топливо из встроенного в сенях дровяника. Подпалив недавно прочитанную страницу и сунув его в топку к копчёным лоскутам, кочегары задымили всю хижину, тем самым обеспечив себе сон в эту белую ночь в теплой трубе, забравшись через кровлю, а под утро в сеновале, спрятавшись под досками. Потом дочитали и въехали: задвижку надо было отодвинуть.

Загадка для хвоста

Оставшись наедине со своим верным слугой, ворон для забавы опять гонял его, путая приказами. В момент, когда силы кричать были на исходе, он практиковался в полете. Кот в это время потихоньку перенимал модель поведения, мимикрируя под общество, в котором оказался, но главное – не чувствуя контроля.

– Сидеть!

Ворон от испуга впечатался в угол: слишком громко.

– Сидеть. – спокойнее донеслось.

Пернатый не понял, что попутал кот, и лишь вильнул хвостом. Но тот настойчиво не смыкал глаз и ждал ответа. Ворон никак не ответил, решил, что это была ошибка, и сказал ему, чтобы тот покорно прилег. Однако Пушистый не шелохнулся: решил повторять за хозяином. За такое он часто получал, но любопытство сильнее. Ворон повторил запрос, но тщетно. Не без того, чтобы кота порой, как сейчас, подводила природа раба, когда на команду дергалось что-то внутри, но с какого-то момента, с какого-то перепугу начал раздавать приказы сам. Самолюбие мнимого хозяина нельзя было сломить – только это же самое тщеславие и отняло у него власть. Участники диалога разбежались по разным углам, выскочили на поверхность и не встречались до глубокого вечера. Попугаю, давно открывшему клетку, это показалось неплохой возможностью к побегу, и он выпорхнул через парадную дверь без лишних сглазов и уселся на домике, висевшему на деревьях. Его недокармливали, а теперь он накормит себя сам. К счастью, набитые крупой мешки валялись бесхозно посреди крошечного поля, а сторожили их не более четырех нелетающих птиц. Поэтому отнять улов было не трудно, сложнее оказалось его съесть. То ли сомнительное качество, то ли узкая специализация продукта не давали добытчику вдоволь насладиться угощением, наоборот захотелось что-то такого, что бы спасло положение. И это что-то было недалеко. В гадкой луже, состоящей в большинстве своем из куриного помёта и золы, небрежно разбросанной сверху, рыхлых щепок и кусков глины, проросли семена, изумрудными палочками тянувшись ввысь. На мрачном фоне это чудо представлялось чем-то ослепляюще живым, и наверняка вкусным. Вот почему беззащитными побегами наслаждались все, кто их находил. Несколько позже все всходы начали небеспричинно высыхать.

Найдя на дне колодца золотое колечко и сбросив на обратном пути ведро с паратым грохотом, кот неспешно перескакивал с камня на камень по берегу речки, на которой ветровые волны воевали с течением. Доскакав таким образом до родного участка, он зафиксировал побег заключенного, который в свою очередь исчез среди пышных тополей с кучей гнезд. Требовалось просто повредить летательные возможности удравшего узника до критического состояния, на почве немалой сообразительности бывшего пленника хитростью взять не получалось. Что попалось под руку очертя голову, так это дотлевающий уголёк с утреннего розжига. Шальной бросок пришелся на ствол, нежели в цель. Погоня продолжилась на пашне, пока головешка задорно разгоралась в сушине. Вскоре огонь охватил сначала одно тщедушное дерево, а затем полыхал и весь речной пролесок. Ветер будто нарочно гнал пламя подальше в лес, но путь преграждала река, пока пожар не нашел переправу в виде старой плотины. Ветхие бревна постепенно проседали под собственной тяжестью, и в конце концов рухнули, протяжным грохотом взбодрив большую часть долины.

Говорун, конечно, попробовал пару раз восстановить беспрекословное правление. Вскоре понял, что безуспешно. Пролетая над полыхающими лесными массивами, которые периодично плевались колоссальными клубами дыма, наблюдающий увидел неуверенные движения существа на поверхности. Это же тот самый филин.

…

«Отлетев в центр глубокой лужи – окутав себя стойким слоем натуральной пакости – и сжавшись от боли в комок, сов оказался в гордом одиночестве: обидчик в момент скрылся под пеленой тишины соснового бора, попутчики по скорости покидания опасной зоны не отставали от опасности. В конечном итоге никого не осталось; лишь взволнованные пузырьки на воде не останавливали свой танец. Изредка разбросанные останки технологичных устройств обрамляли глиняные бугры когда-то собранные валежником и кучи естественных землеобразований. Но разобраться во всем стоило пару мгновений.

Кто-то надежно схватил потерпевшего в зубы с отвратительным запахом изнутри. Жертва не собиралась сдаваться и отдаваться на съедение, но вновь загадочным образом смирилась с положением и только намекала о своей свежести покачиваниями головы. Путь показался недолгим, земля вновь ощущалась внизу и легкий озноб взбирался по теплому телу. Голодная пасть впритык упиралась сквозь перья в плоть. Лисенок давно не ел, и поэтому сию минуту вцепился в крыло. Долгое ожидание матери истощало, и сейчас просто откусить кусок мяса, специально выращенными клыками, было в разы сложнее. Филину, скажем так, было не до посторонних звуков: его заживо желали съесть, но лисицу насторожил легкий гул где-то поверху крон, будто что-то громадное неслось сквозь лес без повода упасть. Лиса мысленно хотела, чтобы меньшой постарался как можно быстрее скрыться в норе, но тот, одуревший голодом, не двигался с места и рывками вновь и вновь пытался оторвать кусочек от необычной лесной дичи. У самой птицы дела были не совсем в порядке, кое-где ныло и болело, кое-что отказывало двигаться, даже распушиться от слякоти не было сил, поэтому решил сжаться и слиться с грязью, которая множественными следами была разведена в этом небольшом овраге и в которой он и лежал. Только лисенок хотел сделать очередной рывок, как незримый луч пронзает его голову, а затем исчезает в раскромсанном мицелии. После этого мать легонько шевельнулась, как точно такой же луч сразил её. Только через мучительное мгновение два тела так же бесшумно упали замертво, медленно наклоняясь и сваливаясь с ног. Был дан звуковой сигнал, напоминавший звон колокольчика вперемешку с сигнализацией. В одночасье по воздуху подоспели охотники – хозяева агрегата. Подобрали и погрузили самое крупное тело, а тело поменьше, наверное, и патрона не стоило, а места какое-никакое занимало. Хотя какая разница больше-меньше, а денег все равно дадут мало. Удалились так же быстро, как и появились. Поэтому пришел в сознание филин значительно позже, что его и не выдало.

Теперь он, которого недавно хотели пустить на плотный приём пищи, сам и поедает того, кто должен был насытиться им. Правда, в таком худощавом теле невелико чего вкусного нашлось, но филин впервые за эту неделю почувствовал сытость и как-то несобранно, несамостоятельно свалился в нору.

Проспав любимое время, поутру выглянув наружу, он понял, что кто-то к его логову подходил и, самое главное, не заходил в него. Доедать было нечего, а больше причин нет. Слабо проявив интеллектуальные способности, филин продолжил отдыхать на сырой земле, наслаждавшись каждой минутой этого короткого времени, когда ты наивно понимаешь, что быть хищником, а не жертвой, – это так приятно. Но опять в покое он пролежал недолго, что-то сильно ударило его. Сзади никого быть не должно, и боль эта странная, такая не по голове, а будто из головы наружу бьёт.

Ничего страшного, похоже, отстали

Хворь – серьёзная болезнь, «альянс четырёх патогенов». Бактерии, переносящие вирусы, оплетенные грибовидной структурой из прионных связей… Каждый из союзников может жить отдельно, но ему самому это не выгодно, поэтому при удобном случае он воспроизводит остальных. Есть признаки интеллекта и распределения функций между идентичными кластерами, вследствие чего называть её можно единым организмом. У животных чаще просто берет контроль над нервной системой, лишая только сознания. Иногда может самостоятельно принимать решения. Впрочем, выявить переносчика от здорового практически невозможно, да и не особо надобно – ничем не отличается.

Когда филин отдыхал во вместительной луже, пока забирали добычу, натерпелся, бедный, страху столько. А как только всё поутихло, так на седьмое небо вспорхнул. Это почувствовала и болячка, которая передалась от лисьего семейства. И самое главное – её это «понравилось». Немного погодя усекла и простейшую закономерность, когда от случая к случаю спасала выжившего думалка. Яко раньше обученная Хворь начала повсеместно стимулировать нейроны до последнего, ожидая желаемых гормонов. И главное, мозг филина реагировал надлежаще. От таких процедур вскоре все мыслительные силы направились на самое простое: хаотичные движения, обработка любой информации, создание идей, – а память совсем потерялась.»

Частенько пошатываясь, неестественно вращая головой бродил по запутанному волоку потерянный. Как живую душу увидел, так поплелся за ней в беспамятстве. Следующим образом к деревне и вышли.

Дымка время зря не терял, начитался лишнего и бестолкового, выловил попавшегося в тряпки осьминога, посадил его в бочку и заставил посуду мыть, чем тот был, как странно, доволен.

А рядом с емкостью стоял шкафчик, пустой дочиста. Хороший буфет. В таком жить можно. В таком жизни много. Старый, а такой шкафный. Мимо такого пройти и не открыть ящик – нелегкое дело. Три входа, три выхода. Такой ровный и такой помятый, игрок в ящик. А через три куста большое дерево, по-дельному деревянное. По-дельному высокое, да так, что видно все три вершины, столько, сколько и у шкафчика. Кто деревяннее? Посмотришь ввысь, опустишь голову наземь, подумаешь еще, глядь, а нет деревянной вершинки, вершины мысли. А там дом, да не малой, да не жилой, зато высокий, а не как глаза оземь, низкий и нищий. Да так, что видно всего и вся, всея земли, всея неба. И в дом тот никто не заходил, был тот высоко в небе, высоко на дереве, такой же деревянный, такой же невысокий, и утеплен основательно. Туда на ночёвку малый солдатский и отошёл, в дыму дорогу другую не нашел.

Ручная виверна закончила осмотр подземелья землеройки, когда вернулся в родную гавань ворон, взяв под крыло отверженного искателя проблем. Дымка, увидев волокущегося филина, дергавшегося на каждом втором шаге, вспомнил о поставленной задаче. Чтобы лучше с заданием справиться – закрыл оного в чулане, через стену от хлева, который оккупировали курицы.

Пожар ушел глубоко вдаль, напоминая о себе лишь стройными столбами дыма. Куда ни посмотри, серые, сухостойные заросли сменились черными комочками угля и сажи, плотной гарью. Вода в реке помутнела настолько, насколько возможно, и, периодически тормозя, плыла по течению густая тина, поверху и понизу наполненная ветками. Облака пришли в движение, впервые показалось солнце, и, изрядно привлекая внимание, с темпом скрылось за горизонтом.

Вновь посреди ночи атаковал мороз, все дальше проникая поближе к теплу. Где-нибудь на крыльце или в сенях окоченеть запросто, да только жители от печи на метр последние два дня не отходили. А когда пришла спросить за все осень – ответа не последовало, потому и не было осени, зима наступила моментально. Осел густой иней, блестками гнуша свою чистоту. Пару раз от холода треснула сарайка, расширив путь к своим сокровенным тайнам.

Вчера пробрались в сарай, в пыльном бедламе отсеяли горсть гвоздей и попробовали на вкус – не для нонеча.

На утро да на нутро мчался Дымок по склону, ведущему к обрывистому берегу неспокойной реки. Солнце, с позволения облачного небосвода, первым делом бросило свои лучи на спящий лес. Долгожданное раннее тепло быстро разъело дымку изморози, а иней превратило в свежую росу. Восход, как всегда, завораживал, но не кота. На брезгу многое прояснилось: немалочисленная группа из деревенских котов, в последний раз окинув взглядом владения, направилась дальше вдоль дороги к центральной, самому большому селению, где располагалась администрация всего района. И шли они не в центр; немного сбоку расстелилось пастбище с большой фермой с синей крышей. А в междуречье села и коровника стояли амбары да сеновалы. Местным лучше видно: холода почуяли – сразу смекнули передислоцироваться в места, богатые дичью. Это и ежу, и коту понятно: много нор – много норок.

Только когда какой-никакой свет в домике на дереве появился, смог попугай разглядеть следы бурной фантазии. Валялись журналы, сами по себе рассыпались карандаши, осушись лимонады. Клан какой-то властвовал: и знамя есть, и самодельное оружие, и список участников. Непонятно лишь чем занимались, а может просто убивали время.

Ворона возмущало вероломство кота – первый никак не мог установить тотальный контроль. Один раз он даже напал на последнего, когда прохаживался тот между столпами творения, местами поваленных от своей тяжести. Хороший падальщик первым делом берется за глаза, чем ворон руководствовался беспрерывно. Прогнав пушистого до конца землевладения, нападающий норовил посильнее тыкнуть в приборы наблюдения, но на большой скорости это никак не удавалось. Наконец кот отыскал узкий проход, ведущий в подвал, и нырнул без шума и пыли.

Без признания доступ к еде закрыт. Свой первый шаг по возврату отношений ворон делал с излишней продуманностью: предполагал мысли остальных, чего раньше не доводилось делать. Исходя из наихудшего случая, когда мыслительные способности теперешних жителей сруба по силе ему не уступали, Чернобородый полагал, что излишняя грубость по прошлому опыту пойдёт не на пользу. Унижаться он тоже не хотел. Осталось одно – общение на равных.

– Добрый день!

Громогласно было, но не впечатлительно.

– Извините за беспокойство…

Вспомнил слова из книги.

Планы его не работали, и пусть не работают. Все поуху, пускают без вопросов, прощаются без слов.

Филин в очередной раз брякнулся о стекло, в очередной раз вышвырнули его на улицу. На свежем воздухе он угомоняется, приходит в себя, а затем забивается в куда-нибудь, будь то шифер, куча песка или сухие заросли чертополоха с палками тысячелистника, и сидит там до темноты, а по ночи нервный срыв повторяется, но тут уже от страха. Тогда вновь загоняется в чулан, и там уже до первых стуков. Но сегодня незапланированная остановка была, и была внутри избы. Опрокинулось ведро, зацепило умывальник, и, чтобы не затопить узорчатый ковер с большими пятнами плесени, на котором все любили подремать, кот, держа под боком взбесившегося филина, летучей походкой побежал в горницу. Бросил пациента на полпути, а тот мигом в шкаф, в незапертые дверца. За ним ворон из любопытства. Потом обратно наружу. А затем снова внутрь. Это они свет отыскали, откопали в тряпье забытый свет-камень. Своим глазам не веря, гонялись туда-сюда.

Так как ворон читал только в безмятежные моменты жизни, то его пересказ шестой страницы автоматически упокоил слушателей. Все замерли, найдя удобную позу и уютное место, и стали прихорашиваться, особо не вникая в слова. К тому же такая возможность была не у всех.

– Вся нехитрая, несложная и небогатая история этого города.

Лепетал он зычно, проговаривая каждое слово по два, чаще по три раза. Первый раз – услышать, второй раз – осмыслить, и третий – если какой-то предыдущий раз прошел мимо ушей. Отчего кот под влиянием своего поддельного инстинкта понемногу начал интересоваться лукавой ротовой деятельностью ворона. У говоруна голосовые связки от рождения были заточены, не как у кота. А вот коту при рождении достались хватательные конечности, немощные, но с надлежащим усилением экзоскелета, всю жизнь служившего преданную службу, этот изъян пустяково таился. В придаток ко всему прочему, ходить кот мог на двух ногах и работать в это время так величаемыми ручками. Но поход зачастую был не долгим – ноги поспешно уставали, и вот тогда пригождались и передние конечности.

Чего хотели?!

Дни шли всё неуловимее. На улицу неодетым не вылезти, а дома, кроме как с дрянным мытарством слушать вопли ворона, делать нечего. Современная еда объёмом с горсть насыщает на несколько дней, да ещё и с немалой пользой. Поэтому три внушительные коробки с провизией в залавке закончатся не дай бог через год.

Ворон, испачкавшись в побелке, принимал ванну прямо внутри печи, кот подправлял продолговатые ковры, язвительно переливающиеся в цветах, в то время как филин наблюдал снежинки за окном, провожая каждую своим нездоровым, но чрезмерно заинтересованным, взглядом. Когда сутки близились к своему завершению, гавран почувствовал на себе резкое помраченье рассудка: стали дергаться лапы, а взор время от времени замазывался непроглядной пеленой. Опознав неладное, он поспешил обратиться за подмогой к медицинскому модулю. Тот зарегистрировал заражение и, одновременно с этим, начал лечение, распыляя ароматные пары прямо в обступающий воздух. Кот тоже последние дни чувствовал себя плохо. Ему в голову лезло всякое, точь-в-точь как у основного страждущего: хотел ударить себя обо что-то, выпускал неистовство от вида света и воды. Но после очистительных процедур толкового прибора назойливые мысли сбавили своё давление. Видимо, недуг отступил и у филина.

Ворона поражали способности попугая, который с грехом пополам забыл обиду и переселился поближе к остальным. Догадался зелёный, как сундук отворить, там, кстати, обстряпал себе место, понял почем потребны занавески. И в целом казался более собранным и сообразительным чем его конкурент. Хотя у того был свой козырь: постоянно препираясь и ругаясь с котом, он заполучал свой суверенный авторитет. Другие обыватели тоже хотели всем заправлять, поэтому запоминали смазливые изречения и иной раз вступали в словесные перепалки, но без опыта мизерно что выходило.

Вначале ночевали с тряпками, позже перетащили уделанные тряпицы наверх печи и заваливались уже там, сжавшись зачастую в один комок. На зусман дым не зудит. Носили дрова не с улицы, а с просохшего места подле печи, с гряды. Огоньки в топке тоже хотят жить и кусаются всякий раз, норовят опалить. Однослойные стекла тамбура трещали от брани хлада и тепла.

– Гес… Генс…

Ворон следующий день дорабатывал говор, делая очередную попытку выговорить слово «генералиссимус». Столь продолжительно застрял на одном слове, тараторя его невпопад где попало, что братия подумала, что слово это звучит только тогда, когда ворон рядом. Спустя века его и кликать будут "Гериусом". Вычитывал в очередном сборнике что-то про дуэль, никак не мог помыслить такое явление, хотя со словами, действами и с действующими персонами всё путно и понятно. Предложил коту на себе показать, тот согласился. Пока пушистый выступал, ворон неустанно хулил того за неуклюжесть, отчего кот серчал. Многое высказал ворону, который даже не слушал его. Под конец пьесы подрались, попугай хохотал оставшийся день.

Пошла череда потерь, то змею придавило свои же теремом, то достали из бочки морозного изверга, а куры затерялись еще в минувшем подле месяце. Но самое ужасное случилось накануне рождественской ночи, подобралась к околотку стая волковидных хищников, по виду будто дравшихся друг с другом каждый свободный час. Продвигалась стая спешно, заранее зная, что в этих местах отрады не жди, пусть по состоянию природы здесь и пригодней. Звуки осторожного хруста снега и тщательного принюхивания пробудили и обитателей избы. Путно отдающая теплом печь смогла обогреть все внутренние, и даже немножко внешние части дома, что в плюсовую погоду несложно. Для пернатых звук казался чем-то заманивающим, тем, что обычно издает какая-нибудь мышь, а кот замер, поставив шерсть дыбом. Филин неудачно слез на пол, ворон влетел в край двери, а более пронырливый попугай произнёс волшебные слова для раскрытья двери без их надобности. Представ перед одним из хищников, не заметив его под подножьем лестницы, он оказался в провальном положении, ведь свертеть куда-то или сдать назад в таком тесном проёме не представлялось возможным. Самый первый угодил в мертвую хватку, моментально убившую, следующие за ним не пожелали попасться следом, забаррикадировались по полной. Гериус представить не мог, что будет командовать таким неприступным ужасом, кой просматривал все его внутренности с клюва до лап при помощи мизерного сияния от луны. Тьма – глаз коли, а страх насквозь видно. Стоит отметить, что ощутить потерю смог лишь филин, периодически тревожившийся просто так. Видимо, досвязал, что если так и дальше будет продолжаться, то растеряет он всех до единого.

А без тебя одиноко…

А вот дотошный камень вновь пугал своим присутствием: от него будто шли голоса. Не особо мешало, больше, конечно, неадекватное поведение филина, но случалось, заставляло насторожиться. Осилив треть книги, к ворону пришло озарение, несвязные слова начали рисовать одну картину, и каждое последующее предложение просто дополняло какую-то деталь. Конечно, он побаивался собственных мыслей – не мерещиться ли. Но нет, мозаика из случайно разбросанных слов строилась вновь. К процессу подключился кот, вроде разобравшийся с тактикой.

И вот прямо после старого нового года троица получила свое первое сознание…

Тише чем в раю

Новшество, не поспоришь, много чего поменяло: расклад умственных сил стремительно переходил на сторону новых личностей. Они учились видеть сквозь стены с переменным успехом, будто запугивая себя выдуманными плодами воображения, которое в развитии взяло ключевую роль. Ворону, например, мерещилась карта местности, обычно рисовавшаяся перед ним во время полёта, и сейчас её присутствие настораживало. Было странно видеть с высоты небосвода двадцать домов, два колодца, особняк и еще какое-то незнакомое здание, и притом стоять на земле, на крепких бревнах. Кот никак не мог понять – закрыл ли он дверь? Ведь в тексте написано, что засов постоянно скрепит и что задевают постоянно косяк.

Только филин не понимал их поведения, но однажды всё-таки показал результат борьбы с болезнью. В тот день два не то друга, не то врага испивали свежей воды из проталины, а большая птица наблюдала за процессом из окна. На том же подоконнике, помимо разного рода бусинок и пуговиц, лежала и затхлая гармоника. В губной гармошке застряла пара жемчужинок привлекательного характера, ну а филин подумал, что это что-то другое, что-то скорее съедобное, нежели валявшиеся рядом украшения. Клюв попросту не пролезал в маленькие отверстия, и тогда он попробовал вытащить чем-нибудь меньшего размера, как неожиданно для себя дунул прямо в музыкальный инструмент, на самом деле хотев угукнуть. С первого раза получилось прогнать воздух, издав звонкий писк, потом вдох – и в горле оказывается заветная бусина. Конечно же он подавился. Еле-еле освободившись от опасности, филин вспомнил, что за мгновение до приступа кашля он издал очень интересный звук. Повторив с приличной точностью все действия заново и с разными отверстиями, в осознании закрепилась основательно гениальная идея, посетившая ум, – говорить при помощи музыкальных звуков. Эта первая догадка дала начало великому мышлению, которому суждено своими идеями поменять не только мир, но и мироздание в целом. Ведь не было у него встроенных продвинутых голосовых связок, которыми он бы легко общался со сверстниками. Но сейчас он может заменить слова на нотную грамоту, в которой определенный набор нот, тонов и громкости уникального сочетания доносили бы мысль. Но проверить гипотезу он не успел, так как начался нервный приступ, никак не отстающий от успехов филина.

Тэн

Вначале была лишь тьма, тьма разного цвета. Тьма близкая и такая далёкая. Тьма глухая и кричащая одновременно. Во тьме той бездонной появился путь, такой же тёмный, такой же далёкий. На пути том появился свет, и тогда стало понятно, что была это не бесконечная тьма, а лишь лик глубокой пещеры. Путь превратился в тоннель. Тоннель в миг искривился уродливым узором. На стенах того тоннеля начали играть тени. Тени глубокой тьмы. На пути выросли крошечные горы, из которых вылетали тени, в которых пряталась тьма. Но свет в конце не гас. Тэн перешагнул через первые горы. А затем минули и вторые. Тэн перешёл на бег. А затем и полетел. Лететь было тяжело. Не всегда было понятно, что свет, а что тень. Что он сам, а что тьма. Но он верил, что путь этот единственно верный, единственно точный. Это ему подсказывали тени.

Судорожно, нарочно падая с ног, вбежали вальты местного разлива. Уделавшись в февральской грязи, они принесли много чего мерзопакостного на чистый рушник. Их совсем не удивило психическое состояние сожителя, было кое-что посерьёзнее – вернулся человек.

Рослый посетитель резкими перемещениями по пространству двора со слепящими вспышками на каждом шаге гнал туда-сюда застывший воздух, словно пытался напугать здешних обитателей. Но через несколько мгновений он уже стоял рядом и смотрел на порог дома с таким видом, как будто перед ним было что-то вроде дорогой мебели, заурядной, но неприметной. Стены его не останавливали, будто каждый десяток дыр и узких проходов были для него специфическим подарком. Облачён был в еле заметную оптическую иллюзию, прячущую электронную начинку под хорошо сшитый костюм в каких-то свинцовых тонах, из-под которого маячили остальные напоминающие узоры орнамента украшения, какие только могли быть придуманы. На макушке красовалось что-то в виде шлема, напоминавшего простую шляпу, без полей, и с довольно длинным амулетом, что уж для такого времени, и тем более времени года никак не сходилось с общим впечатлением. Позади него в воздухе висели в легком мандраже несколько писклявых коробок, пакетов, и металлический шар, выпускавший по своему желанию во все стороны языки малахитового пламени.

Как только гость отварил ржавый засов, потер ногами о ковер и перешагнул порог, пришёл в движение несложный механизм, похожий на обломки каркаса, и увесистым ударом деревянной подпорки оборвал очередную жизнь. Господин между прочим как только к клети дряхлой подкатил, так ворон своровал "защиту" и смылся в неизвестном направлении. Пусть защищает теперь себя на небесном суде.

Пока филин выдёргивал у мертвеца волосы, Гериус тщательным осмотром откопал что-то интересное. Разобравшись в тот же вечер со штуковиной, он смог запустить загадочный блин, похожий на раздавленную мину. Прямо в горнице начали разворачиваться события, которые освещали целиком и полностью составленные из света искусные фигуры, настолько не отличимые от реальных, что жители поначалу сильно испугались ходящих по дому людей. Вот о чем повествовалось в том сериале:

-–< Сила боли: предъявите документы >–

«По привычке катавшийся туда-сюда безбилетный посетитель в не особо трезвом состоянии не заметил, как его блаженное времяпрепровождение хотят прервать внезапным нарядом. Остановка была почти на самом краю ветки, так что сойти само собой было необходимо, а раз такой случай вышел, то и подавно. Смотрители и прочие кондукторы уже нацелили свои походки на неприметное сиденье на краю пассажирского вагона. Но состав вечерней электрички начал постепенно замедлять свое движение, и, минуя десяток ослепляющих душу фонарей рядом со станцией, совсем остановился.

Было неудобно и очень неловко вылезать, а точнее вытекать из узких дверей с постоянно мешающими поручнями и неудобными цельнометаллическими ступеньками – съемными трапами. На дурную голову просвет между вагоном и платформой казался намного больше и глубже, хотя и было относительно темно. С завидной смелостью пришлось миновать это испытание, дальше от станции во все стороны расходились освещенные дороги, по которым безбилетную добычу догнать проще простого. Потому путь надо было искать свой не на земле, а в душе. А душа подсказывала прятаться в непроходимых сугробах, недалеко от транспортной эстакады, занимавшей немалое внимание у приезжих ввиду больших размеров. Тем паче, что переходов над или под землей не предвиделось, что в разы облегчало ношу убегающего, но плохо скрывало при удачной возможности. Голик не любил долго думать, с поддержкой спирта внутренний мир его побеждал над внешним материальным, а он, заядлый искатель приключений, никогда не ошибался в выборе. Настрой достиг пика, когда группа задержания отыскала беглеца на перроне и выдвинулась в нужную сторону.

Перепугав лишний раз водителей крупной автотрассы неожиданным появлением на проезжей части, пробравшись аккурат в проем моста и железного забора, герой практически отстал от преследователей, ведь те в ту минуту не обладали такой решительностью и не могли без последствий переносить болезненные трюки промеж ограждений. Воздух вновь запах свободой, а затем запах и сугроб. От синдрома победителя алкаш с головой окунулся в снег, да так, что ничего из его частей тела наружу не показывалось. Пролежав вверх головой пару минут, практикант таёжной йоги, видно постигнув внутренний дзен, не почувствовал, как снежный массив начал движение.

Только когда голова вновь оказалась наверху, оказалось, что и это было неспроста. Запачканный снег свозили немного поодаль городских тротуаров, куда-то меж мелькавшей вдалеке промзоной и поворота вглубь невзрачного леса, забытого, наверное, и самими горожанами. Сидя на перепутье двух дорог: выезда на автотрассу и посиделок у гаражей, трудно выбрать, где приобрести побольше денег или хотя бы собеседников с хорошим кругозором. И там и там шумно и невыносимо. Пришлось вновь прибегать к глубокой рефлексии и топографической гениальности, и для себя выяснить, что прямо за этим лесом может располагаться недурной магазин, где точно должны продавать без вопросов к внешнему виду и запаху. Хотя, в предположительном отсутствии тут снега, место это все никак не становилось похожим на приблизительно такое же в родном городе. Но это мало что меняло – у такой гигантской агломерации на несколько городов в радикально различных окраинах случаются одни и те же истории.

Заполнив до предела валенки мокрой, растаявшей от тепла, субстанцией. Голик, несмотря на некоторые двигательные недостатки, продолжал упорно двигаться вперед. Преодолев немыслимое число шагов, он вышел на освещенное пространство, вероятно, являющееся частью парка, только очень отдаленной частью. На этой части было пара скамей, пара фонарей, пара баков для мусора, и пара людей, не влившихся в вечерний час пик. Скоро и люди, как снежинки в ледяной дождь, растворились где-то за областью видимости. Голова перестала пульсировать, интересные идеи перестали в неё приходить. Пьяница, редко имевший собутыльников, нисколько не удивился, оставшись в полной тишине. Ему даже было приятно, но скучно, в отличие от катаний зайцем по окружной. Так бы и продолжалось вечность, пока не настигли бы его вновь хранители закона и прочие недовольные его присутствием. Но сейчас одна маленькая деталь испортила равнодушное настроение – звук металла об металл. Будто два внушительных ковша бились друг об друга.

Проковыряв дырку в снегу – выход из самодельного туннеля, скрытый наблюдатель потерял дар речи: на его глазах спускались в низовья траншейной ямы ярко блиставшие золотые слитки, выглядывающие из громадного сейфа. Аккуратно сложенные на подмостках мешки с добром томительно уходили из вида, погружаясь всё ниже и ниже в бетонную пучину. Всего несколько мгновений, и спецтехника уже с успехом заметает следы своего присутствия. Что это? Золотой запас в погребах не хранят, таможни рядом быть не должно. Остается только гадать, но факт остается фактом – деньги как никогда близко. Таким состоянием и долги всему подъезду можно вернуть, и ларьки скупить всего города, и вообще золотом покрыть стены и пол лифта, чтоб не гадили. Нехило замечтался, как он сам позже будет называть это явление – «контрабанда в особо крупном размере».

Выставка была не бесплатной: двое крепких мужчин схватили нарушителя, и Голик, как винная пробка, вылетел из сугроба. Он многое успел вспомнить на своём веку, пока вели его к выходу из парка, в сторону иссиня-черного фургона. Две непробиваемые стены не давали нарушителю общественного беспорядка права на двигательные маневры. Лишь когда голову его прислонили к ледяному стеклу на задней двери и отпустили руки, воскресный алкоголик, сделав глубокий вдох, подобный первому в своей жизни, неожиданно для себя сунул свои закоченелые пальцы в карман, и, немного повозившись в нём, в ожидании вытащить пачку столичных сигарет, но вытянул почему-то висевшие на длинной серебряной цепи часы, целиком и полностью отделанные золотом по характерному блеску с вкраплениями драгоценных камней. Видно определить вес предмета на лёгком морозе оказалось не под силу опьяневшему безбилетному посетителю ночных рейсов ближнего следования. Конечно, он растерялся, и мигом засунул незнакомую вещь обратно в тот же карман, но на сей раз получилось так, что часы попали уже в его куртку. Предварительно заломав нарушителю руки, солидные граждане преступного рода деятельности порешили отвезти Голика в более подходящее место для расправы. Вскоре в багажнике затряслись и другие вещи, помимо дрожащего алкаша.

Бесконечная тряска сменилась ровной дорогой. Поочереди стали заглядывать в салон фонари, освещая багаж и нос заложника. Чувствовалось, как трафик сгущается, – значит подъехали к центру. Шедшие друг за другом остановки вскоре совсем прекратились: стояли на светофоре. Заскрипел замок на задней двери, видно из-за той вмятины, которую кто-то небрежно оставил своим кузовом легковушки. Поехал наш немногочисленный ряд, в основном собранный из второсменников или просто неспящих гуляк.

Замок не выдержал очередной крутой поворот и пустил заложника в свободный полёт, продолжавшийся до первого металлического столба дорожного знака. Многоквартирные комплексы по-прежнему устремляли свои бетонные стены ввысь сквозь серый смог и ночную полутьму, занесённые серой копотью фонари озаряли своим неподвижным светом кружащиеся в эффектном танце снежинки, спиной всё также чувствовалась холодная сырость от растаявшего тротуарного снега, выпачканного миллионами спешивших ног, извечные признаки дорожных и канализационных работ до сих пор составляли особенный антураж уличного беспорядка. «Надо на других не нарваться» – произнёс немного отрезвлённый мозг, поэтому Голик поспешил скрыться с проспекта во дворах. Найдя первую подходящую лазейку и очутившись во внутренней части многоэтажного комплекса, он лицезрел типичную картину для такого рода построек: окруженная невысоким металлическим забором и ровно высаженными тополями детская площадка составляла основу всего убранства, незаметно стоящие поодаль цепочки гаражей и мусорных будок бросались в глаза не так охотно, но всё же находили своих посетителей, коим и являлся наш герой.

Найдя укромное место на горе с потухшим мусором, протрезвевший ум начал продумывать дальнейший план действий. Ужасно отпраздновав совершеннолетие, он просто не мог придумать ничего позитивного. Возлюбленная на пару с её новым парнем нагло отняли завещанную матерью квартиру в самом центре, в самом престижном историческом районе, где даже зачастую крупнейшие компании не могли выстроить свои поднебесные офисы. Возвращаться туда – себе хуже. И вдаль никто не уведёт.

Несчастный пассажир вновь сунул руку в карман, в преддверии запаха табачного дыма, но, перевернув весь карман и отыскав нечто необычное для таких типов людей, он вдруг вспомнил, что же такое он нащупал в закромах своего костюма в прошлый раз. И действительно, видение до сих пор не проходило: увесистый золотой круг, немного почерневший от внутренностей кармана, всё так же блистал при свете полуночных подъездных фонарей. Серебрянная цепочка с искусным, отливающим белоснежным блеском драгоценностей замочком – живописным холстом – легко и приятно обвивала твердотельные, прозябшие руки. Стиль гравировок никак не угадывался, так же как и язык на ободке. Маленькие снежинки, чуть касаясь металлической основы, мигом превращались в маленькие капельки, похожие на иней. Внутри было нечто: маленькое зеркальце в гранёной рамочке плотно прилегало к стеклу циферблата, просвечивающего насквозь и показывающего все детали сложного механизма. Стрелки, почему-то, не двигались. В любом случае такая вещь принесёт много выгоды, неважно сколько.

В такие моменты в голову прилетают интересные вещи: что-то, а точнее кто-то своим падением выбил драгоценность из рук обрадовавшегося алкоголика. Вместе с неопознанным летающим телом отправились в полёт и некоторые спокойно спящие на крыше гаража кучи снега, превратив близлежащие тела в белые холмы.

– Вы тоже здесь загораете? Виноват, могу отойти.

– Сдурел что-ли?! – Послышалось из под полностью отрезвевшего сугроба.

Сразу всё прояснилось, когда Голик, рассерженный до костей, посмотрел прямо в глаза своему обидчику: два красных наливных яблока, вылезая из орбит, красовались в углублениях черепа. Очередной грешник, только с другим пороком, с другим веществом.

Нарик поднял часы:

– Вы зачем солнце сорвали? Весь отдых гражданам прекрасного городского народонаселения испортили. Если бы не был я человеком чести и справедливости, который печётся лишь об истине и правде, то ждала бы вас сущая кара, какую ни Прометей, ни Люцифер бы не заслуживали и в поныне. Вечные ожидания у сотен, нет тысяч кабинетов и тонны бумаг, ждущей вашей подписи, кошмарили бы ваше всё существо, пока то извивалось бы тоскливой судороге где-нибудь под ногами собственной матери, никак не ожидавшей от его любимого сына, молодца и труженика, такого. Молоточек непоколебимого судьи будил бы вас по утрам и напоминал про те ужасные мгновения вашего преступления, когда вы, как убийца не осознавая никаких последствий, вершили бы свое правосудие, внушали бы правду полного незнания. Ах, вы еще не знаете как за решёткой, там подход, дорогой мой, совсем другой – истинное воспитание кнутом и сахаром таких вызывающе неприличных невеж, как ваша особа, привыкшая пользоваться благами великой цивилизации в угоду своим принципам, продиктованными, наверное, чистым неверием истинных чувств и истинного счастья. Кайтесь, и сжальтесь над своим существом, чтобы всевышний хотя бы посмотрел на ваше измученное лицо очередного творения божьего, существа, которому удостоена была возможность сворачивать горы и жечь людские сердца своим пламенем знания, того, для кого пророчество не более чем будущее, и не менее, чем мечта. Чтобы воочию он узрел, как всемогущий суд, всенародно проговорив ваши грехи за всю жизнь, вершит судьбу над вами, счастливчиком по несчастью страстей мировых элит, и как мелькает ваша жизнь, наполненная никчёмными заботами, прикрытыми благодетелью, на ступеньках то ли к эшафоту, то ли к дороге, наполненной покоем и вечным странствием в поисках себя, того, потерявшего человечество в слепых попытках создать само совершенство, а по итогу пожинающего плоды и действия сущего злодея, для которого белый свет родной земли стал ядом.

– Это часы, я золото нашёл.

Растёкшийся хранимою в закромах мыслию собеседник не ожидал такого простого продолжения диалога:

– Тогда другой разговор…

Усевшись на оголённую от серой краски полустальную лавочку, два молодых человека за ничтожно короткое время смогли обсудить всё, что только может произойти в жизни. Надо иметь талант, чтобы связать нынешнюю политическую ситуацию с цветом снега на чьей-то машине.

Невооруженным взглядом было понятно, что красноглазый видит внутренне убранство двора несколько иначе, и в более жутком свете, чем глаз обыкновенного работящего человека. Но такого приятного собеседника, готового выслушать любую громоздкую речь, по той причине, что у второго просто-напросто отмёрзла челюсть, у Нарика не было и в помине. Вот и завывал он отчаянным, но полным надежды воем на просачивающийся сквозь густой снежный покров бледный кусочек света, в единственном экземпляре освещавший все подъезды целиком. Язык начал путаться:

– Мне нафоело, что вызывают наряды каждый раз, когда кайф на подходе. Ну чуточку бы еще подождать – нет, срочно надо бежать. Все эти непрофиссиональные наблюдатели так надоели, что выучил я конституцию на зубок, вдоль и поперёк, от корки до корки, и законодательство всякое, пятое десятое, какое с трудом твои хмельные ячейки памяти назвать фмогут. С такими навыками я теперь к любому в квартиру завалиться спать могу, или переканфоваться аж месяц цефый, а то и более, и главное, и не менее забавное, с видом полной уверенности доказать, что всё по уму и закону, и даже с пользой огромной как для хозяев, так и для общества в целом.

Тепло из канализационного люка заставило холод на нижней челюсти Голика ненадолго отступить. И теперь, со свежими мыслительными силами и речевыми претензиями, он, ничуть не смутившись, вступал в словесную перепалку:

– Я ведь не с пелёнок запил. В спорте у меня много было заслуг. Один раз тренировался я в зюзе полной, дак такое чудо приключилось: на каждый литр воды бедотворящей сорок кило чистого железа в жиме лёжа прибавлялось, и это при условии, что натощак я жму через три пота всего-навсего шестьдесят. Правда после таких, слегка эмоциональных экспериментов в тот спортзал меня больше не допустили, по причине употребления столь эффективного допинга. А непомерное пристрастие – это так, мелочь. Давно и неправда.

На радостях полезли объявления читать, извечно изорванные и несколько раз переклеенные на одном и том же месте. Нашли даже лучше: призыв бабочки. Поорали в микрофон телефонной будки сначала обидные слова, а затем и договорную сумму озвучили. Уселись ждать в положенном месте, на пороге какой-то квартиры. Но говорелка чесалась сильнее. Ор отзванивал гулкими переплётами по всему подъезду. Видимо кто-то из них неправильно свою политическую позицию выразил. Потребовалось четыре веника и пара крепких рук, чтобы прогнать нарушителей ночной тишины. А смутьяны и не думали отступать – заняли линию обороны в местном цветнике, но все-таки затихли.

Если бы не вызов, никто бы и не подумал, что настолько юная леди может выполнять такие поручения. Те двое тоже не сразу сообразили. Девушка вот-вот было собралась не собственноручно взламывать непреступные врата многоквартирного дома, как, неожиданно для ночной тишины, из близлежащих кустов послышался тягучий вопль, отдалённо напоминавший человеческую речь:

– Вам сюда?

Миледи отпрянула, сделав два шага назад.

– Только попробуйте мне первый день на работе испортить. – лицо девушки наконец-то озарилось единственным фонарём – Да, меня там ждут.

– Никому вы там не нужны. – из кустов параллельно послышался хриплый кашель – Вам к нам.

Женщина изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Первые впечатления, первый опыт – всё могло закончиться не так, как задумывалось. Ответственный момент мог обернуться чем угодно, что и случилось.

– Что у вас там за проблемы? – из самого ближнего окна выглядывал мужчина, по чрезмерно серьёзному виду и манере говорить напоминавший какого-нибудь начальника станции или заводского цеха. – Разорались то как.

– Тогда подсобите, дядя – из кустов вылетел смешок.

– Сейчас, подождите, спущусь.

Голова пропала во тьме квартиры.

Бывший лейтенант будто всю ночь этого момента и ждал, иначе объяснить его скорую боевую готовность было сложно. Лишний раз взглянув в зеркало, как и всё вокруг удивительно тёмное, мужчина отворил дверь и опустил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей к выходу. Не особо разглядывая тёмные уголки внутренней части подъезда, лейтенант пустился вниз по лестнице, уповая на интуицию и пространственную память. Но, как только последняя ступенька оказалась позади, на ничего не подозревающего мужчину свалился живой человек, вдоль и поперёк измотанный изолентой, пропитанной клеем. Лейтенант больно ударился головой о почтовые ящики, а вот незнакомец приземлился на бетонный пол практически без повреждений.

– Ты чего это себя, скотчем к потолку?

– Скрываюсь. – ответил тихий шёпот в дрожащей манере.

– Ах вот оно как – Жилец осмотрел с ног до краёв изоленты постороннего – А я то думаю, кого мне твоя рожа напоминает. Ради тебя же военкомат весь город по новой открыл?

– Давно нашёл на самом деле. – Левый глаз изобретателя слегка задергался – А доставить все никак не могут.

Лейтенант вновь посмотрел на потолок. Куски скотча и тёмные кластерные пятна прямо говорили, что здесь казус произошёл знатный.

– И сколько ты там сидел?

– Пока не надоело.

Опомниться от произошедшего у разрешителя остросоциального конфликта удалось не сразу. Зато он успел не только опомниться, но и помочь пострадавшему, завёрнутому в кокон, освободиться. Вместе они открыли железные врата.

Картина, представшая перед лейтенантом и его помощником была поистине потрясающей: девушка, минуту назад стоящая в беспамятстве на входе, всеми силами цепляясь за карниз, пыталась влезть в окна квартиры милиционера. Но это было не самое страшное, пусть у неё в руках и сиял позолоченный предмет. В состоянии, близком к провальному, два молодых человека, разной степени красноты на лице, держали за ноги беззащитную леди, пытаясь утянуть её обратно на холодную улицу.

Стоящие в пролёте разделились: Косой принялся помогать алкоголикам покинуть место происшествия, но вскоре он понял, что слова для таких людей ценности не представляют, страж чистоты подъезда решил помочь молодой женщине со сложным манёвром.

Призывник по натуре был не глуп: быстро смекнул, что тащить вниз сложнее, чем наверх. Раз уж так велит судьба, то грех ей противиться.

– Колени выверните! – послышалось из-под шелковистого комка волос.

Группе спасателей пришлось в срочном порядке перевернуть пострадавшую. Операция была бы продолжена, при условии, что двое из пятых участников не имели бы заводного настроения. С таким настроем для двух молодых людей было не трудно синхронно отпустить руки и отправить хозяина квартиры с пострадавшей в свободный полёт. Разворошив изрядно стеклянный сервиз, парочка ненадолго прилегла на обогретый пол. Девушка обронила драгоценность. Тройка, что второпях залезала в окно, была вынуждена конкурировать за право владения неизвестной, но очень интересной вещью. Первым подоспел Голик. Успел он лишь увидеть своё отражение, как другая туша сзади втаранилась в его спину, перевернув его на лету. Затем того, кто посмел толкнуть истинного владельца часов, тоже покосило от удара и выбросило к противоположной стене. Так можно долго продолжать…

Настойчивая, но не слишком яростная борьба продлилась в комнате еще несколько минут, а потом и вовсе угасла настолько, что не смогла больше удерживать гневные тела в вертикальном положении. Свет в комнате кто-то незаметно бережно выключил, разбив лбом выключатель.

Домашний кот цветом новогоднего мандарина, лишний раз, попытавшись, сдернуть свой пластиковый ошейник, наконец осмелел и вышел из-за ванны оценивать обстановку: то приглушённое сопение, то нечастые судорожные поворачивания с боку на бок нарушали городскую суету, с каждой минутой нарастающей в связи с приближением очередного дня. Все участники конфликта уютно улеглись на одежду друг друга и спали непробудным сном.

Пока богема отбывала заслуженный отдых, по новостным каналам крутили сенсационный сюжет: «Мы рады сообщить вам, что опаснейшая во всем мире преступная группировка была полностью ликвидирована армией специального назначения контингентом более десятка стран. По некоторым данным, группировка располагала значительным запасом вооружения и широкими связями в преступном мире, благодаря чему похищение и последующий сбыт самой большой на этом веку кражи были во много раз эффективнее. Как сообщают эксперты, местоположение похищенного золотого запаса вместе с несколькими тоннами дорогостоящих украшений пока не определено. Из закрытых источников поступила информация, что ценность всей кражи представляют не золотые слитки, а то, что находится в одном из них. Очевидцы сообщают, что загадочную вещь вполне возможно обменять на целую страну…»

Внутри избы беспорядок царствовал безотлагательно: бессчетным количеством разорванную бумагу можно было отыскать даже на потолке, немытая неделями посуда склеилась между собой, расписанные следами сала и масла обои стали больше походить на зеркала, в углах валялась проволока, все было в пыли и паутине. Жильцам это было по нраву.

Из под ожеледи начали просачиваться весенние лужицы, чтобы разыграть несколько сценок с миниатюрными радугами, а в небе зацвели пушистые облака, обрамляя изящное гало из трех звезд. От недавно прошедшего ледяного дождя остались только сосульки на белье, сушившегося, наверное, со времен протерозойских мафий. Седая простыня вслед за молочными шапками потихоньку начала сползать с веток деревьев, леса приступили возвращать свой пепельный цвет. Погода приятно застыла во времени и не менялась где-то неделю.

Три книги были позади. Неудивительно, когда делать нечего, и не делать – эффективно. У каждого были свои маленькие роли, которые в большинстве своём копировались из книг, и обязанности: ворон много читал, а самое главное – проговаривал, кот стропил рутину, филин делал вид, что думает. До этого дня они воду с крыши собирали, или с окон, не задумываясь, как она там появляется. И только с прочтением путеводителя поняли, что всему виной. Стали топить белые хлопья; загадки постепенно получали свои ответы. К моменту понимания чего-то посложнее, правда, еще много воды утечёт.

Отселили больного в соседний дом, там и место много, и интерьер не вызывал жалости. Сумасшедшему ведь все равно. Дом тот десятый номер имел, ну а филин потом утверждать будет, что имя его "Тэн" не от сего пошло и не дурень он из десятого дома, а от букв фамилий ученых.

Гериус наконец мог насладиться своим бескрайним, профессиональным полетом. Видел, как уплывает старый мост, побежденный упрямым льдом. Как сверкает и глухо гремит вдалеке сухая гроза. Как местные питомцы мигрируют к своим деревням.

Гериус

Падающие одна за другой слёзы сливались друг с другом. И когда Гериус открыл глаза, полные печали и бессмысленности, то увидел он, как слёзы его слились в ручей. Ручей тот превратился в реку. Река пробила себе дорогу в скале бессмысленности, унося в своём русле печаль. Дыхание ворона превратилось в ветер. Ветер начал спорить с рекой, разворачивая течение в другую сторону. Они несли Гериуса вперёд навстречу приключениям. Он пытался сопротивляться, он пытался помогать им. Но в конечном итоге решил просто наслаждаться поездкой. После глотка из реки оперение загорелось. Пепел падал в красивом танце. Ворон чувствовал, как рождается вновь.

Собратья в работе – кот в печали. Когда читал он книги, то с ним постоянно кто-то разговаривал. Иногда беседа лилась вполне оживленно, иногда завиральная рифмовка предложений вкупе с тягостной лексикой не позволяла догонять быстро, по крайней мере было не так одиноко. Да, прилетит вечером ворон, подхватит что-нибудь с первых описаний затягивающее своей неповторимой дикцией, ради эстетического удовольствия научит паре новых слов. Проводит до воды или сводит Дымка потом проведать Тэна, покормит того, понаблюдает с диким интересом, и отойдёт ко сну на бревнах где-то на окраине села. Но ради такого ждать целый день было смертельно утомительно. Намедни попалась в руки ему книжица, со сложным названием таким, в которой говорилось про общества какие-то, как те появились и что в покрытые мраком незнания годы происходило. Помимо незнакомых явлений и процессов, протекающих во время развития, Дымок выцепил одну мысль, что речь-то утонченная слов изысканных не что иное, как передача информации между личностями. Так и знал, что неспроста он говорить научен, и что не только с Гериусом браниться можно, а еще и по душам разговаривать. Осталось подходящих личностей лишь подыскать.

Дымок

Пустыня пустоты и отчаяния погрузилась под покров ночи. Сырость и страх подступали со всех сторон, мучил голод. Но это стоило того: на рассвете Дымок увидел, как плоская во все стороны пустошь покрылась зелёной травой. Пустота потихоньку начала заполняться интересом к жизни. Отчаяние пролилось проливным дождём. Страх молнией расколол пустоту, и на месте удара начали расти цветы. Всех расцветов и всех запахов. Безмолвная пустыня превратилась в цветущий луг. Дымок лёгкой походкой гулял средь живой бесконечности. Вскоре цветы отцвели, и коту вновь стало не по себе. Но потом растения вместо красочных цветков открыли свету ягодки. Впервые Дымка за долгое время наелся.

Тягучей цепью возвращались в родные развалы, восвояси от чужбины – крупнейшего в округе элеватора, в котором жизнь если и кипит, то только под покровом пышного снега. В иной срок там лучше не появляться. Хоть некоторые послушные функции и были заменены натуральными инстинктами, в основном это оставались все те же инструменты из кожи и костей, готовые служить человеку посмертно безвозмездно. Но до Дымка это пока не дошло. Он хотел просто поговорить, но так, чтобы и собеседники отвечали пригоже, литературным слогом. Встал вопрос об их обучении. Выпытывать слова бесполезно: они знают только команды да примитивные ответы на эти самые веления. На его благо в книге и на этот феномен было объяснение. Но для его ума было пока рановато.

Поймал один строй на поле и начал им досаждать. Поделил по парам, расселил по порядкам. Вышло двенадцать домов, которые преимущественно шли на север или окружали особняк. Столько вышло и семей. Рассказал, как от холода не скопытиться, как от голода не свернуться. Хотя местные, ввиду своего немалого опыта, такие вещи знали наперёд, но повелительный тон, присущих до этой поры только человеку, они ослушаться не смогли. Долго будут привыкать, что командование парадом отдано коту. Дымка дал каждой импровизированной семье по книге, приказал выучить. Заметил у некоторых домов приплод, но это его не интересовало.

В центре было одно здание, верхушка которого не напоминала крышу в обыденном её понимании. Похожа на купол, оградой обнесенный. И комнаты высоченных потолков. Гериус хотел всего-навсего отдохнуть присесть, да застрял на много дней. Альманах валялся бесхозно, за дюжиной дверей с гигантскими замками. Писание словами неказистыми не отличалось, но чем-то завлекло. Ветер сквозняком гулко обдувал купол с шуршанием проносясь мимо стен, солнце в насмешку пробивалось сквозь множественные трещины, изнутри многолетне пустующих стен просачивались запахи сырости и плесени, откуда-то сыпались мелкие капли, а на полу у алтаря на пару с давно потухшими свечами сидела как мрак черная птица и, вместо беззаботного пения противными криками, перебирала глазёнками по мыслям строк сложносочинённых.

Началась та пора, после которой менять что-то будет уже поздно. Дорога невозврата становилась все запутанней, на ней появились первые камни и бугры. Молодая цивилизация набирает обороты, а на поворотах неискушённо слетает в кювет.

Тэн пугал своим поведением даже тех, кто знал его не по наслышке. Памяти у него отшибло совсем, всякая мысль недолго в нём кипела. Плохо было и с моторикой: дрожать в судороге для него обыденное дело. Поговаривали, что можно услышать, как ползают в голове у него тараканы и стучат молотки. Хорошо, когда он где-нибудь за полем учиться летать, но когда наступает ночь, то весь его рассудок уходит вслед за солнцем за горизонт. Заходить в дома начинает, задевает лапками за все стены и углы, которые находит. Больной тропой ведет его инстинкт. По часу может стоять посреди избы и глядеть в одну точку, а потом с молниеносной скоростью выбежать на улицу вновь. Изредка он задерживался, поворачивал к кому-то голову, на ходу что-то говорил, но что – разобрать было нельзя. Так и носилась мрачная фигура в ночной тиши, пока не озарялась светом.

– Как ваши дела?

– Холодно. – Примерно так проходили случайные беседы в разгар дня.

Реплика из больше чем трёх слов считалась неуместной, да и попросту невозможной.

В эту весну весь этот зоопарк односельчан дивился невероятному явлению – появлению растений. Никто еще не видел, как поля и леса через считанные дни приобретают оттенки зеленого цвета. Исключительно в слишком запущенных, умертвленных местах не появились живые побеги изумрудных кристаллов. Это сбивало с толку, ведь зелень существует только в городах, да и не в таком огромном количестве. Может быть это гроза сдобрила? Вероятно, так и есть, потому что чуждая носу вонь химикатов стелилась по всему лесу. А слой серой мусорной массы, наверное, сгоревший от лесных пожаров, пропитал почву сажей.

До середины лета выполняли задание сельчане, не серчали. В одиночестве Дымок пластался с открытием: прорастанием семян из кормового мешка для куриц. На вкус пробовал, понравилось. Разбросал оставшиеся по огороду, и теперь имеет хороший урожай, который поспеет в скором времени. Хотел похвастаться перед селом, да жители не умели на хвастовство отвечать. Говорили одни и те же фразы, пусть в разном порядке, пусть на целые страницы текста, но эффекта ноль. Не сращивали ничего у себя там в голове – сознания нет. Но, неожиданно понимание появилось у недавно выросших котят, которые внимательно наблюдали за родителями, повторяющими движения и диалоги из прочитанных книг. Они как будто вырастали в искусственном обществе, со своим индивидуальным характером, качествами и мыслями. Но всё же говорить самостоятельно они не умели, умели лишь из слов новые сочетания строить, получалось не очень: "Хочу сложно скоро так было "– это, например, другую просит еду. Речениями они обычно выясняли отношения, стараясь не цитировать книги, а собрать такое предложение, в котором помещались бы все слова. Так и выясняли, что силен тот, кто больше всех выражений знает. Иногда они даже пытались просто для себя составить какой-то смысл, но у них это не особо получалось.

Лучшим подопытным Дымок дал имена, чтобы обращаться удобнее можно было. Лучше имен чем цифр он не придумал. Поэтому и ходили "Первые", да "Вторые", обозначали родильные дома. Забрал он выводок к себе, а потом и дома новые подобрал. Прошлому поколению приказал отправиться в лес, там их, наверное, съели.

В разгар лета на месте не сидят, то и дело гонит на новые приключения игривый аквилон. Широкий спектр услуг доступен и на поле, и в лесу, а самое главное – на реке. И котята, как ни крути, впитывали в себя всё, что преподносила им их участь. А Дымку это и надо было: стремился знаний черпнуть, хотел первенство своё показать. То найдут вещь какую невиданную, то товарища потеряют:

– Дымок.

– Да?!

– Третий потерялся.

– Найду.

Некоторые слова они не понимали, тогда кот начал наяву демонстрировать все свои речи и проговаривать каждое свое движение, в надежде, что понимание тех или иных вещей к молодкам рано или поздно придёт. И оно действительно бы дошло, если бы не их озорной характер. Да и кое-какие вещи оказалось не под силу растолковать. Поступал тогда иначе: делил на группы, и каждой банде давал определенную цель, обычно пересекающуюся с остальными общинами. А каждому ученику наказывал играть только одну роль. Таким образом их приходилось не только договаривать между собой, но и вместе идти к цели. Не налюбоваться их счастьем, когда разрешали они очередную задачку.

Весь этот театр, вышедший из-под контроля, выступления чаще проводит ночью, однакож они понемногу начали перестраиваться на дневной пик активности. Под покровом мрака начинается сущая беготня. Хотя и в помине не снились лицедеям далёкие горизонты, но они во всю силу воображали, что джунгли – просто более густые деревья, пещеры – затемненные погреба, горы – кучи песка, как если вывернуть тот карьер в бору наизнанку. Если скатиться вместе со снегом с крыши, то получится снежная лавина. Миниатюрные смерчи нередко танцуют над гладью утренней воды. На большее, обычно, средств не надо. Сцену представить они могут успешно, а вот действия разыграть рождаются проблемы. Говорить ни о чем и сражаться без причины быстро досаждает. А вот у людей, оказывается, кто-то главнее остальных, а кто-то вообще не имеет никаких прав, и непонятно на каком это всё основании. Никак не могли понять, кого почитать, а кого нет. Ты вроде и старший – но преступник, ты вроде и сильный – а нищий. Люди зачем-то ставят цели и следуют им, не проще ли элементарно пользоваться моментом, вместо придумывания невыполнимых заданий и нереальных мечт. С познанием чувств вообще тупик. А вот чем можно похвалиться, так это пониманием наук. В точности нет подвоха.

Дымок всё чаще диву давался от себя самого. Когда все разбегались по своим делам и он оставался в гордом одиночестве, то в голову его приходили тревожные мысли. Он постоянно задумывался, чем занимается каждый его выкормыш. Может он до сих пор играет? А может он уже спать улёгся? И, когда его ожидания совпадали с действительностью и происходило так, как и задумывалось в его черепушке, то уверенность в том, что лишние идеи бывают полезны, исключительно повышалась. Применять новую способность Дымку нравилось обычно в предсказании судьбы его излюбленных персонажей в очередных бестселлерах.

Тэн где-то отрыл учебник – настоящее искусство педагогического мастерства. Универсальное учебное пособие по всем наукам, изложенных в такой понятной и лаконичной форме, что даже филин способен понять. Словарь с картинками помог восполнить всё то, о чём лопотали те двое на печи, дополнительно и слова повторить и перевести на свой лад. Его, кстати, поняли так же хорошо, как научились говорить сами. Метод очень походил: простое проговаривание действий и описание окружающего мира. И когда где-то начинала играть музыка, то у филина автоматически всё переводилось, и понимал он всякую мелодию как красивую речь.

В село забрёл от куда-то цирковой лис, назвался Гало. Точнее так перевели его кривляния, ведь говорить тот не умел, а показывал всё жестами. Рассказал скиталец, что выпал из фургона, а догнать не сумел. Бродил тот по болотам по лугам, а на третий день вышел к селению. Ну в такую историю даже самые созидательные твари из деревни поверить не могли. Прогнать пытались потенциального хищника, а ему делать нечего – ушёл, правда недалеко – в дом на краю. Но бояться лиса никто не собирался, приспособить его даже смогли – хорошо тот мелкой моторикой владел, занозы доставал почти что безболезненно. Заменил протез филину.

Где попугай жил, в доме на верёвках, нашёл Дымка справочник необычного содержания. По типу дневника расписаны были все даты и события. А между строк вставлялись объёмные ремарки, из которых стало ясно, чем люди тут занимались. Изучали они местный диалект и байки давних лет – это в основном. Были и более походящие на исследования темы: немного далече, на перепутье забытых дорог, тешиться озеро, длинное такое, неуклюжее и горбатое. Рыбы в том водоёме мерено-немерено, и зарастать вода не желает. За тем озером глухой лес, в который соваться никто не возжелал. Вековые сосны, расставленные будто в аллейный ряд, скрывали в своих мшистых кочках орды комаров и мошек – признак большого зверя. Оскудело то место от тишины столетней без рук человеческих. В том дремучем лесу местами просветы проступают, называемые местными "Долинами миражей". А по тем просекам этим туман ходит и ночью и днём, и в самый разгар дня видны в мареве мутные фигуры да постройки – отголоски далёких жизней где-то в другой области. Невелико дело встретить эдакое чудо, велико от страху не помереть. Ведь в том месте без причины мерещиться начнёт всякое, иррациональная дрожь схватит за живое, и не отстанет морока, покуда линию невидимую не перешагнёшь. Догадка есть – вышка посередине леса.

Монолог Трёх

Зим миновало не много, а село, да и соседи, оживали и разрастались довольно быстро. Особенно радовало, что теперь запущенный когда-то тремя полудохлыми тварями механизм двигался, и, кажется, только набирает обороты.

– Дядя Дымка, выслушайте, пожалуйста.

– Да чтоб провалились вы все, ни одной свободной минуты. Отдохнуть хочу хоть чуть-чуть, без дела поваляться. Нет, сию минуту с расспросами лезут, черти!

– Мы третьего потеряли. Ищем третий час. Никаких идей, где бы он мог быть.

– Валяется, наверное, как и я, от усталости. Дурак дурачка находит без труда. Поэтому без паники.

Как же не любил глава поселения такой концовки, когда за всё, вытворенное за день, надо платить или разгребать остаточные дела. Ему как-то ближе поваляться в тишине, а затем сладко уснуть и встретить будущее с чистым разумом, а не полным хлопот и переживаний. Тем более скоро посев и ранний покос, а затем с подсечниками за тридевять земель надо ползти, чтобы дожечь действительно плодовитый участок.

Он так и сделал. Устроившись поудобнее и укрывшись одеялом из веток туи, глава поселения настойчиво ото сна прокручивал прошедшие за день события: заселение свежей семьи, починка элеватора, установка изгородей. Упластался на всю неделю, чего нельзя было, конечно, допускать. Не могло в такие спокойные времена на плечи лечь бесчисленное множество хлопот. Над одним только кумекал: на что сыну печника работа в поместье. Особняк ни в чём не нуждался, кроме как периодическим стряхиванием пыли, да перекладыванием библиотечных книг. Ну а сад, недавно расцветший душистым запахом, кроме как любованием, и подавно.

Таких чудес не встретить на всех сорока верстах в радиусе – дальше позапрошлогодний пожар не добрался и не обновил растительный покров. Ну а какие-нибудь луга на краях опушек позеленели настолько, насколько хватает здешнему жителю думать, что живёт он в субтропиках, а не на севере тайги. Радиоактивные болота и полупустыни вдали еще представляли некоторую опасность и сильно ограничивали природопользование, но остатки высокоразвитых устройств человеческой цивилизации задачу облегчали.

Острый запах трав, душистых цветов и серебряный скрежет ручейка, протекающего среди зеленых холмов, далеко за пределами тесной деревушки. Безмятежные дни, наполненные уютными солнечными лучами, сладким пением ворона и свежим полетом семян скороспелок. Но в часы, когда замирает свет и наступает таинственный полумрак, появляются чарующие тени, загадочные фигуры, становящиеся все более различимыми и зловещими с наступлением очередной ночи. Это старожилы здешнего помола отправляются на охоту. Гавран смог скооперироваться с волками на взаимно выгодных условиях: он может точно и с ноткой стратегии проследить за добычей, иногда даже атаковать, зачастую выклёвывая глаза. Дальше в дело вступает основная группировка, которая получает заслуженное яство, часть оставляя жителям. Наступает мясной день, время когда все заготовленное мясо и завяленная рыба должны быть съедены на благо дальнейшему чревоугодию, на следующий славный сезон. Бывало в овыдень после пира жевать приходилось целый день один горец, да заедать крапивой. Банда дополнительно может отогнать заплутавших путников или разорить чью-то дачу.