Читать онлайн Эхо эпохи. Мемуары бесплатно

1. В Тени Минотавра

Я, наверное, странный коллекционер. Кто-то собирает картины, статуэтки, монеты, ложки, кружки, побрякушки. А я всю жизнь коллекционирую встречи. Может быть, и такую профессию выбрал для себя. Она позволяла мне и, слава Богу, позволяет до сих пор встречаться с интересными для меня людьми. Эту страсть очень точно выразил Евгений Евтушенко:

Некоторых из этих людей я снимал для своих телепрограмм, о некоторых писал. Но большая часть остается в запасниках памяти. Это очень ненадежное хранилище. И поэтому хочется эти встречи вытащить на свет Божий. А вдруг кому-то они тоже покажутся интересными и поучительными.

Такая уж у нас профессия. Как там, в начальной школе, нас учили учителя арифметики? Два запишем, пять – в уме. Наверное, это тоже нужно. Мы, чернорабочие пера и эфира, во всяком случае, добросовестные служители культа информации, скрупулезно создавали, да и создаем ту ткань, по которой Ее Величество История вышивает свои узоры. Когда этой ткани нет, самые величественные узоры превращаются в воздушные замки. Ах, какие величественные узоры расписали классики «марксизьма-ленинизьма»! Они вскружили головы многим нетерпеливым борцам за светлое будущее всего человечества. Но, как говорится, славно было на бумаге, да забыли про овраги. Им, небожителям, сверху не видно. А дьявол кроется в деталях. Вот мы и кувыркались в этих деталях огромного социалистического котлована, набивая себе кровавые шишки, «вылизывая чахоткины плевки шершавым языком плаката». Кто-то начинал петь с чужого голоса, кто-то сходил с дистанции, а кто-то упорно продолжал делать свое дело, пытаясь сохранить увиденное. А вдруг кому-то понадобится, а вдруг зафиксированные мной детали истории кому-то помогут в очередной раз не наступать на одни и те же грабли. Иногда эта невысказанная боль доводила до отчаяния. И все равно я никогда не отказывался ни от каких заданий, ни от каких командировок. Правда, мне повезло. Я работал в главной редакции научно-популярных и образовательных программ. Мне не надо было кричать: «Да здравствует коммунизм – светлое будущее всего человечества!» Мы все-таки старались, поелику возможно, сеять разумное, доброе, вечное на той ниве, которая нам была определена в сетке вещания. Нам, конечно, было чуть легче в наших поездках по городам и весям. Ну и каждая такая командировка сулила неожиданные встречи. Это чувство хорошо знакомо многим коллекционерам. Радостно-тревожное ожидание встречи. Однажды я даже попытался его выразить в своих стихотворных строках:

Вот так для меня начинался день 5 марта 1991 года. Я его хорошо запомнил. Яркий солнечный день. Таежный край. Мороз – за сорок. Но он совершенно не ощущался в этой абсолютной безветренной тишине. И снег сверкал под солнцем, как поле изумрудов. Что-то должно было произойти в этом сказочном мире красноярской тайги. И произошло. Встреча с бабой Любой, женой лесника, которая умела говорить с растениями и таежными обитателями, пернатыми и хвостатыми. А еще она умела лечить детей, которых к ней свозили за триста верст со всей округи.

А вечером, уже в Братске, меня ожидала еще одна встреча.

Мы разместились на ночлег в маленькой, но очень уютной гостиничке на самом берегу Братского водохранилища. Ребята после ужина пошли отдыхать. А мне почему-то спать не хотелось, и я решил перед сном попариться в парной. Там меня встретил еще один любитель легкого пара, командировочный из Читы, Максим Максимыч Гай, гидротехник. И впрямь он чем-то был похож на Максима Максимыча из «Героя нашего времени». Прямая стать. Тело жилистое, крепкое, ничего лишнего. Типичный интеллигент-разночинец. Сухое, рельефное, породистое лицо, очень похоже на Бунинское. Но с его обликом аристократа не вязались крепкие натруженные руки. Я не удержался, чтобы не сострить:

– А Печорин вам случайно не встречался на вашем пути?

– А как же, встречался. Встречались и Печорины, и Онегины, и Базаровы. Этот хоть призывал землю пахать. А ведь были вроде Чернышевского: «К топору зовите Русь!» Призвали. И сами первые положили головы на плаху под этот топор. Ну да ладно. Бог с ними. Идемте лучше париться.

С наПАРником мне здорово повезло. Ах, как же он отхлестал меня березовым веником – каждую косточку просчитал. Я из парной выпорхнул как на крыльях. Легкость в мыслях и в теле необыкновенная. А потом мы пили душистый чай из сибирских трав. Таких чаев не пробовал я сроду. Из репродуктора доносилась незамысловатая музыка, которая совершенно не мешала неторопливой беседе. И вдруг он вскочил, подбежал к репродуктору и врубил на полную мощность. Пел Высоцкий свою знаменитую песню «Растопи ты мне баньку по-белому». И когда зазвучал куплет:

Максим Максимыч утопил лицо в огромных ладонях и, не шелохнувшись, прослушал песню до конца. Потом подошел к репродуктору и вырубил звук. И, словно откликаясь на мой безмолвный вопрос, ответил:

– Эта песня про меня. Мои предки переселились из Малороссии в Сибирь еще при Столыпине. Отсюда и фамилия Гай. У нас в доме хранилась старая бандура – украинский народный музыкальный инструмент. Мой предок был талантливым бандуристом. Особенно проникновенно он исполнял украинскую народную песню: «Выйды, коханая, працэю зморэна, хочь на хвылыночку в гай» – «Выйди, любимая, уставшая после трудной дневной работы, хоть на минуточку в сад».

Так за предком моего визави слово «Гай» и приклеилось, стало кличкой, а потом и фамилией. В Сибири переселенцы столыпинского призыва прижились, пустили корни и стали крепкими, преуспевающими земледельцами. Кормили хлебом чуть ли не всю Россию и пол-Европы. Но затем грянула революция, экспроприация, коллективизация, и Максим Гай из кормильца и всеми уважаемого человека превратился в чуждый элемент. Он никак не мог понять, почему он, всю жизнь трудившийся от зари до зари, должен все свое состояние отдать каким-то голодранцам, бездельникам, лоботрясам. И в припадке беспросветного отчаяния Максим Гай сжег и зерно, и скотину. От ГУЛАГа или даже расстрела его спасла преждевременная смерть. Слава Богу, хоть умереть дали в своей постели. Местная власть смирилась с тем, что контра ушла от возмездия, но запомнила. Крепко запомнила. Уже после страшной кровопролитной войны, когда на деревне остались, можно сказать, одни бабы да недокормленные пацаны, сразу после вручения аттестата зрелости на выпускном вечере взяли Максима Гая-младшего как сына злейшего врага народа. От голодной смерти в лагере его спас… Николай Петрович Старостин. Да, тот самый знаменитый спартаковец, кумир всех советских пацанов. Однажды, когда Максим превратился уже в живые мощи, и его шатало, как жалкую былинку на ветру, Николай Петрович Старостин, который заведовал лагерным пищеблоком, незаметно сунул ему в карман пайку хлеба. А ведь за такой жест милосердия могли и к стенке поставить.

Максим эту пайку до последней крошечки съел ночью под одеялом.

И так продолжалось много дней. Оказывается, Максим Гай был не один, кого Николай Петрович Старостин, великий футболист, смертельно рискуя, спасал от неминуемой смерти. Много лет спустя в Красноярске, во время встречи с народным артистом СССР Петром Сергеевичем Вельяминовым Максим услышал от него такую же историю. Его тоже взяли после окончания школы и тоже за то, что не отрекся от отца. И его тоже спас Николай Петрович Старостин от неминуемой смерти.

– Представляешь, как же он рисковал, спасая нас, доходяг. И ведь не одного, – как-то даже не сказал, а простонал Максим Максимыч. – Я к чему это все рассказываю. Как-то мне попалась зачитанная до дыр книжечка «Мифы и легенды древней Греции». И особенно меня поразил миф о Лабиринте. И аккурат в ночь на 5 марта 1953 года – видно, под впечатлением этого мифа, – мне приснился страшный сон. Как будто не Тесей, а я мечусь в этом страшном Лабиринте. Как будто меня преследует страшный рык Минотавра. И куда я ни бросаюсь – натыкаюсь на налитые кровью глаза и рогатую башку этого чудовища. И когда уже ноги подкашивались и сердце готово было выскочить из груди, мне явилась Ариадна и протянула спасительную нить. Я увидел свет в конце Лабиринта и… проснулся от радостных воплей в бараке. По радио сообщили о смерти Сталина. Сон оказался вещим. Сдох Людоед. Через год меня полностью реабилитировали. Я вернулся домой, поступил в институт, встретил единственную в мире сибирячку. У нас хорошие дети и внуки. Но все равно всю свою жизнь я прожил в тени Минотавра. И вот сегодня ночью, аккурат тридцать восемь лет спустя, мне опять приснился тот вещий сон, но уже без Минотавра. Одна тень его шастала по Лабиринту. И опять мне встретилась прекрасная Ариадна с серебряной нитью. И я помчался к выходу, прямиком к солнцу. К чему бы это? А… неважно, – махнул рукой Максим Максимыч и вытащил откуда-то заветную бутылочку сибирского бальзама. И разлил понемножку в два граненых стакана.

А шесть месяцев спустя после этой удивительной встречи грянул август 1991 года.

И на обломках самовластья не написали наши имена. На обломках самовластья заплясали маленькие тени большого Минотавра.

Но я все-таки помню эту братскую ночь в Братске и этот удивительный тост.

Как эта лампада бледнеет пред ясным восходом зари, так ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует Солнце, да скроется тьма!..

Главное – не выпускать из рук нить Ариадны.

2. Место клизмы…

Мы вместе с Наташей Дарьяловой и Аркадием Вайнером создавали телеканал «Дарьял-ТВ». Аркадий Вайнер был сложный человек. С одной стороны, добрый, мудрый, остроумный, душа любой компании, искрометный собеседник. С другой стороны, как только он переступал порог студии, в нем просыпался строгий, требовательный, жесткий начальник. Оно и понятно. На его плечи лег тяжелейший груз сложного и ответственного предприятия. Хотя, возможно, он старался компенсировать мою неисправимую каратаевщину. Я мог увлечь всех каким-нибудь проектом. А вот с производственной дисциплиной я всю жизнь был не в ладах. А Аркадий Александрович крепко держал в руках бразды правления. Перед ним все трепетали. Особенно трепетал мой зам по рекламе Карен Асатурян. Когда его вызывал на ковер сам Вайнер, он начинал дрожать как осиновый лист, и произносил, уходя на прием, свою коронную фразу: «Место клизмы изменить нельзя».

3. А за углом…

В незабвенные времена моей молодости, во второй половине ХХ века, журналистов называли подручными партии. Без указующей роли партии не проходил ни один сценарий на телевидении. Помню, в нашу редакцию учебных и научно-популярных программ ЦТ один автор нам принес сценарий по истории о жизни английской аристократии. Естественно, последовало грозное обвинение в безыдейности, в апологетике эксплуататорского класса, в отсутствии марксистско-ленинского взгляда на историю. Автору пришлось переделывать сценарий с точки зрения классового взгляда на историю. Он и переделал. Идет эпизод чаепития в древнем аристократическом особняке в самом центре Лондона. Все выдержано в приличном английском стиле. Примерно такой диалог:

– Граф, вы что предпочитаете – джин, виски?

– Не откажусь, миледи, от глотка виски с содовой…

Далее следовали кадры старинных лондонских улиц и реплика ведущего:

– А за углом проходил Третий съезд РСДРП…

Когда ведущий произнес эту определяющую фразу, видеокамера долго тряслась от хохота. Пришлось переснимать. Но зато это было то, что надо. Есть партийная оценка.

4. Ходячий сувенир

Был в нашей учебной редакции один колоритный человек, сценарист и режиссер в одном лице Володя Д. Это даже в те застойные времена второй половины ХХ века была уникальная личность. Это была ходячая лениниана. Он не просто прочел, он перелопатил все Полное собрание сочинений Ленина. Все, что касалось истории с участием великого вождя всемирного пролетарьята, он знал до последнего винтика. Это была его монополия. Работы у него было по горло. Казалось, этому конца и края не будет. Это был неиссякаемый источник творчества. Но к концу революционного столетия в бурной полноводной Володиной лениниане стали появляться мели, и чем дальше, тем больше. И вдруг грянула перестройка. Ленинский источник иссяк. Это была катастрофа. Приходит Володя к нашему шефу Вилену Егорову с извечным ленинским вопросом: «Что делать?» Шеф наш был весьма остроумный человек. Еще во времена застоя его шутки на грани фола гуляли по телевидению, правда, как произведения народного творчества. И здесь он дал Володе дельный совет: «Голубчик! Оглянись вокруг. В каком веке ты живешь? Ты уникальная личность. Тебя нужно распилить и раздать на сувениры».

5. Кафкианская быль

Так получилось, что в 1983 году совпали две даты. Одна – значительная: 80-летие Первого съезда РСДРП. Вторая – ничтожная: столетие со дня рождения Кафки. Телепрограммы по двум этим юбилейным датам монтировались в одной монтажной. И, как и следует, лучезарный Первый съезд РСДРП – днем, а сумрачный и полубезумный Кафка – в ночную смену. Суеверные люди говорили, что это не к добру. Надо бы их развести по разным монтажным, а то как бы чего не вышло. Кафка – он ведь и в Африке Кафка. Как в воду глядели суеверные люди. Все-таки накликали беду. А может, Кафка во всем виноват. Он ведь такой. Странная, ненадежная личность. Одним словом, произошла весьма неприятная коллизия. Режиссер лучезарного Первого съезда РСДРП решил выпендриться. И над единственным документом этого эпохального события – чудом сохранившейся редчайшей черно-белой фотографией участников съезда – расположил красный транспарант: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» Так и было вплоть до эфира. Буквально за несколько часов до эфира сверхбдительный заведующий отделом Валерий Д-ов решил еще раз проверить, все ли там в порядке. И уже с первой секунды увиденное повергло его в такой шок, что пришлось вызывать скорую помощь. Над фотографией Первого съезда РСДРП висел лозунг: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!»

Вот какие иногда странные вещи происходят, когда в одной монтажной сталкиваются два совершенно не стыкующихся события.

6. Стена

После неудачной попытки воплотить в жизнь один из своих документальных кинопроектов продюсер С. предложил мне поработать над ним. Это был первый фильм большого документального сериала о современном международном терроризме. Суть этого первого фильма сериала заключалась в том, что терроризм вроде бы неожиданно, как снег на голову, свалился на нас, повергнув всех в шок и трепет. Мои молодые предшественники, судя по всему, оказались людьми с коротким дыханием, спринтеры. Рекламные ролики, видеоклипы они научились делать. А на большую дистанцию полнометражного фильма у них дыхалки не хватило. Тут ничего не поделаешь. Клиповая культура рассчитана на определенную, весьма короткую дистанцию и на свою образную систему. Как я понял, вначале они просто очаровали продюсера фонтаном своих идей. Но затем идейный фонтан как-то быстро иссяк, и они незаметно слиняли с проекта. Но предложенное ими образное решение застряло в воображении продюсера и досталось мне по наследству. Суть его заключалась в бильярдной игре вселенского масштаба. Игрок, скажем, с бутылкой виски или с бутылкой «Столичной» в одной руке и кием в другой разбивает пирамиду шаров на бильярдном столе, покрытом зеленым сукном, и один из этих шаров взрывается где-то на Ближнем Востоке очередным терактом.

Мне как-то сразу не пришлась по душе эта гениальная сквозная образная идея. Я пытался объяснить продюсеру, что это все не то: во-первых, сам образ механический, бездушный. Во-вторых, бильярд – западная игра. На Востоке, тем более на мусульманском, он не популярен и, значит, не тянет на образ вселенского масштаба. Кроме того, он не тянет на образную систему большого полнометражного фильма. Ну, раз взорвался шар. Да, неожиданно и эффектно. Но на второй раз, и тем более третий, становится претенциозным и назойливым. Чтобы не повторяться, надо входить в специфическую систему бильярдной игры, понятной только узкому кругу заинтересованных лиц. Но главный недостаток – это механичность и бездушность образа.

Продюсера мои доводы не убеждали. Ему казалось, что я упорно сопротивляюсь использованию и развитию этого образа из зависти, только из-за того, что это не мной придумано.

И наконец прозвучал его последний аргумент: «Хорошо. Если вы считаете этот образ неприемлемым, предложите свой вариант, который бы оказался лучше этого». В очередной раз я за что боролся, на то и напоролся. Легко сказать, что нужна новая идея. А где ее взять? Идея – весьма капризная дама. Это в одной из песен Беранже она стучится в дверь. А в жизни – очень редко стучится. Да и к ней не так-то просто достучаться. Бился я над материалом, как рыба об лед. Этот терроризм стал мне в кошмарных снах сниться. А вдобавок ко всему насмешливый и торжествующий взгляд продюсера преследовал меня по пятам. Одним словом, я довел себя до поросячьего визга, уперся лбом в стену.

В Стену?! И тут я явственно увидел эту Стену. «The Wаll» – выдающуюся рок-оперу английской группы Pink Floyd. И все встало на свои места. Эта рок-опера была написана и впервые исполнена лет тридцать тому назад. И суть ее – трагическая обособленность личности от общества. Между ними – непреодолимая стена. Но, как всякое выдающееся произведение, рассчитанное на долгую, а не на сиюминутную жизнь, в другие, новые эпохи оно начинает звучать по-новому, как драмы Шекспира, которые не сходят с подмостков театров вот уже более четырехсот лет. Так обстоит дело и с этим произведением. Те же самые слова, та же самая музыка, но теперь они уже повествуют о трагической разобщенности людей разных цивилизаций. В фильме снята масса интервью, просто обжигающих по своей страстности: это люди исламского мира и иудеохристианского. И они не то что не понимают, они не слышат друг друга, словно их разделяет высочайшая, широчайшая, бесконечная глухая стена. И здесь, в нашей документальной кинотрагедии, музыканты и исполнители Pink Floyd выступают в роли древнегреческого Хора, придавая фильму высокую трагическую ноту.

Это вам не бильярд, а высочайший уровень образного постижения нашего далекого от совершенства мира. К счастью, продюсер С., в общем талантливый продюсер и сценарист, оценил по достоинству эту образную идею. И она легла в основу фильма, обогатив его плоть и кровь новым содержанием.

Творчество – это всегда преодоление, преодоление стереотипов, косности мышления, душевной лени. Но когда это удается, происходит прорыв в иные сферы, в сферы Духа. И, как вспышка молнии, озаряет прозрение. Говорят, Менделееву приснилась периодическая таблица. Но прежде чем она приснилась, какой титанический труд этому предшествовал!

Увы, не всегда это происходит. Но нужно стремиться к этому. Без этого жизнь теряет смысл.

7. Когда эклеры стреляют

Случилось это маленькое происшествие в октябре 1993 года, на следующий день после расстрела Белого дома. Это был тот момент, когда трагическое и смешное ходят рядом. На Шаболовке в прямом эфире шла серия интервью по горячим следам, в полном смысле этого слова. Еще дым не развеялся над Белым домом. Для многих это была радость со слезами на глазах. Для некоторых – слезы без радости. К ведущему пришел один из таких людей, весьма популярный тогда трибун. На столе – чашки с кофе и пирожные, оставшиеся от одного из победителей. Горький кофе и сладкая пилюля. Ведущий щедро угощал гостя. И, чтобы как-то разрядить обстановку, ведущий решил первым вкусить сладкий эклер. Поднес его ко рту, надкусил, и… эклер выстрелил ярко-коричневым кремом прямо в лицо гостю. Ситуация, прямо скажем, нелепейшая. На экране крупным планом изумленное лицо гостя, все в коричневом плевке. Но что значит народный трибун. Он и тут нашелся. Вытащил носовой платок, вытер эклерный плевок истории и изрек: «Ну как можно жить в такой стране, где даже эклеры стреляют?!»

Безудержный хохот долго сотрясал и аппаратную, и стены студии: смеялись все – и операторы, и осветители. Ведущий корчился от смеха, ладонью смахивая слезы. Поистине, смех сквозь слезы…

8. Оговорка

Эта оговорка принадлежит Леше Беликову, многопрофильному члену творческого коллектива продюсерского центра «Клотто». Леша – и администратор, и ассистент режиссера, и архивариус, и вообще мастер на все руки в этом маленьком творческом коллективе. И вот он как-то, совершая визит к одному маленькому начальнику с меленьким пустяшным вопросом, который можно было решить за пять минут, наткнулся на секретаря. Очевидно, столкновение было серьезное, потому что Леша до сих пор дрожит от возмущения. «Представляешь, сидит эта секретварь. Ее не объехать, не обойти. Единственный выход – взорвать!»

Как же точно он оговорился. Секретарь – это что, профессия или состояние души? С одной стороны, профессия, с другой – все-таки состояние души. Потому что, как правило, в секретари идут весьма стервозные барышни. За всю свою долгую жизнь я только один раз, и то очень давно, аж в 1977 году, встретил доброго, отзывчивого секретаря. Поэтому и запомнил во всех подробностях. Это была Светлана Медникова, секретарь главного редактора образовательных и научно-популярных программ Центрального телевидения Вилена Васильевича Егорова. Но и Егоров был человек незаурядный. Это было в те времена, когда, как и сейчас, на телевидение принимали в основном позвоночников. А я был человек с улицы. Мало того, что сам никто, так еще и за моей спиной – никого и ничего. Чего я туда поперся, до сих пор не могу понять. Сидел я в приемной, и Светлана меня утешала: «Наберитесь терпения. Вилен Васильевич действительно сегодня очень занят. Как только у него появится хоть малейшая пауза, я ему напомню, и он вас примет».

Егоров меня действительно принял и, очевидно, что-то разглядел, и тут же в свойственной ему манере предложил на следующий день выходить на работу. И, полагаю, он никогда не пожалел об этом.

Вот такая была Светлана Медникова. Но это редчайшее исключение, поэтому и запомнил. А Леше Беликову попалась секретварь. Увы, таких больше, и с ними легче отбиваться от назойливых посетителей. Поэтому и окружают ими себя большие и маленькие начальники.

9. Совчина

Леша Беликов не перестает меня удивлять. Однажды у нас зашел разговор об одном из наших ура-патриотов, который постоянно мелькает «У барьера» на НТВ, в «Эхе Москвы» и прочих средствах массовой информации. О таких людях в позапрошлом веке Грибоедов устами своего героя Чацкого очень точно сказал: «Созвездие маневров и мазурки». Леша нашел более точное и более емкое выражение. Он сказал: «Да что с него возьмешь? Это же совчина». И я подумал: «Надо же, вот сейчас я присутствую при рождении нового слова в русском языке. С О В Ч И Н А— этакая помесь старой затхлой, протухшей овчины и совка. Вот как легко, непроизвольно в народе рождаются новые слова.

10. Зайчишка во хмелю

Эта ситуация напомнила мне известную басню Крылова. Мой зять со своим приятелем возвращались довольно поздно на электричке домой. В вагоне людей было не очень много. Нормальные люди стараются в такое время не ездить на электричке. На одной из станций в вагон вошел молодой бритоголовый амбал, явно навеселе. И с ходу начал куражиться. «Эй, ты, телка! Ишь, уткнулась в книгу. Образованная. Знаем мы вас, образованных. Цена вам всем три целковых. А ты, старый хрыч, чего буркала вытаращил? И так три дня лишних живешь на этом свете. Хочешь, помогу отправиться на тот свет…» И так, куражась, на чем свет стоит, дошел до моего зятя, сел напротив молодых ребят и уставился на них недобрым взглядом. «Что-то мне твоя морда не нравится. Сразу видно, не русская», – обратился он к зятю. Зять, кстати, русак в двадцатом поколении, решил по-мирному амбала осадить: «Послушай, приятель, ты, между прочим, не в кабаке, а в общественном месте, веди себя прилично». Это подействовало, как красная тряпка на быка: «Ах, ты, интеллигент вонючий, трах-та-ра-рах! Да я из тебя фарш сделаю!» Вытащил мобильный и стал ребят снимать: «Вы у меня вот где будете, тра-та-ра-рах!» Мой зять несколько лет проработал опером в одном из районных УВД Московской области и ко всему привык, но с такой наглостью столкнулся впервые. Реакция его была мгновенной. Он выхватил из рук амбала мобильник и так двинул мобильником по его дубовой башке, что аппарат разлетелся вдребезги. Затем они с приятелем подхватили дебошира под белы руки, выволокли из вагона в тамбур. В это время раскрылись двери, и ребята вышвырнули его на платформу и вслед бросили остатки мобильника.

Обычно эти бритоголовые молодые дебилы сбиваются в стаи и страшны своей стадной свирепостью. А этот, видно, отбился от стаи и нарвался. Жаль, что на пути этих тупорылых особей нечасто встречаются бывшие опера.

11. Самое кровожадное животное

У каждой профессии есть свои профессиональные болезни. Кинопродюсеры – не исключение. Раньше в совковые времена продюсеры болели в основном медвежьей болезнью. Основной принцип при съемке фильма был: «Как бы чего не вышло». Деньги никто не считал. Они все равно были государственные. А вот сейчас все изменилось. Нынче в ходу другое выражение: «Жаба душит». Хоть на рубль наколоть работника. Ну а если удается наколоть на два рубля, тут уж полное удовлетворение. Недавно был свидетелем одного разговора между оператором и продюсером. Оператор задает ему, казалось бы, безобидный вопрос:

– Вы знаете, какое самое кровожадное в мире животное?

Продюсер в недоумении:

– И какое?

– Жаба. Она задушила две трети человечества.

12. Сильное средство общения

Когда профессор Галкина-Федорук читала единственную в году лекцию по ненормативной лексике, в большой аудитории на филфаке битком набивались люди со всего МГУ и его окрестностей. Так вот, Галкина-Федорук любила повторять: «Мат – это не ненормативная лексика, а средство общения».

Я в этом убедился однажды во время ледовых занятий на Цейском леднике на Кавказе. Молоденькая альпинистка сорвалась в трещину и повисла на пальцах, которыми уцепилась за край трещины. Ситуация была критическая. Долго провисеть в таком состоянии она не смогла бы. А лететь было ой как глубоко. Все просто оцепенели. И тут инструктор, кстати, доктор наук, выдала такой многоступенчатый мат, который Галкиной-Федорук и не снился. И альпинистка с перепугу не перед трещиной, а перед инструктором, с каким-то невероятным усилием отжалась на пальцах и буквально выползла на край ледника.

Права была Галкина-Федорук. Иногда, в нестандартных ситуациях, мат бывает очень сильным средством общения. Я в этом убедился.

13. Извечные русские вопросы

С легкой руки Герцена и Чернышевского пошли гулять по Руси великой извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Первым на эти вечно злободневные вопросы ответил великий вождь и учитель всемирного пролетарьята Владимир Ленин. Кто виноват? – Подлые эксплуататоры, кровопийцы всех униженных и оскорбленных.

Что делать? – Тоже ответ прост, как мычание. Он был пропечатан в первой строке партийного гимна: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья!» И так начали рушить, что в течение семидесяти лет не смогли остановиться. Когда уже и рушить стало нечего и некого, стали пожирать самих себя.

Сейчас эти судьбоносные вопросы опять на повестке дня, с одним маленьким изменением. Кто виноват? И что с ним делать? Так сказать, система точечного поражения.

14. Кто палку взял…

Когда-то, давным-давно, еще до новой эры в журнале «Иностранная литература» была опубликована злая, ироничная, нашумевшая статья одного американского автора: «ПРИНЦИП ПИТЕРА», принцип некомпетентности. Сейчас в наших средствах массовой информации этот устаревший принцип сменили новые, более популярные. Меня просто умиляют два слова, гуляющие по нашим теле- и радиоканалам, газетам и журналам. Их емкости и лаконичности позавидовала бы даже Эллочка Людоедка. Это «неформат» и «рейтинг». Что бы им ни предложил, если это выходит за уровень средней попсовости, следует лаконичный ответ: «Неформат». Если этого ответа мало, следует второй: «Не рейтинговый». О!.. Это мифическое слово «рейтинг». Под любую вещь можно подвести любой рейтинг. Об этом даже последняя шавка в подворотне знает. Но тем не менее им размахивают, как дубиной. Одним словом, «кто палку взял, тот и капрал».

15. Каменная башка

Посмотрел фильм Филиппа Янковского «Каменная башка». На фоне бесконечных компьютерных стрелялок это, конечно же, явление. Серьезная работа. Да, вечное явление красавицы и чудовища, Эсмеральды и Квазимодо. Но каждая эпоха вносит в эту вечную историю свой колорит, свой фон, свой нерв. И Филипп Янковский очень органично, с чувством меры использовал современные реалии жизни в своей интерпретации вечного сюжета. И это был бы добротный, честный, хороший фильм, если бы не одна маленькая деталь. Главную роль исполняет… чемпион мира по боксу среди профессионалов Николай Валуев. Поразительная работа. Откуда у этого профессионального мордобойщика такой ювелирный, филигранный актерский стиль? Почти аскетическими средствами: улыбкой, взглядом, скупым жестом он передает всю глубину трагедии и душевного богатства, глубину любви своего внешне весьма уродливого героя, вечную трагедию любви Квазимодо. Невольно вспоминаются строки ныне совсем забытого поэта Феликса Кривина:

Вот таков герой Николая Валуева. Скорее всего, Николай Валуев сыграл себя. Но для того чтобы сыграть себя с такой трагической силой и глубиной, нужен незаурядный талант и школа. У Валуева же другая школа, школа мордобоя. И это удивительно. И это делает хороший фильм Филиппа Янковского незаурядным, ибо здесь в исполнении главной роли фильма скрыта некая неразгаданная тайна.

16. Не грузите зрителя

Однажды мне пришлось сдавать почти готовый фильм руководству среднего звена на одном из телеканалов. Я и мой соавтор и ведущая фильма сидели в «предбаннике» и ждали, когда нас позовут. Я еще обратил внимание, что девушка секретарь-машинистка, или, как теперь говорят, офис-менеджер, сидела перед компьютером в наушниках. Из-за двери раздавался шум каких-то внутренних разборок.

Там властвовал женский металлический голос.

– У меня такое ощущение, что как только я выхожу из офиса, всех здесь разбивает паралич. Или – нет – время в этом помещении останавливается, пространство заполняется вакуумом, конечности ваши становятся ватными, движения – замедленными, мозговая деятельность прекращается, наступает полное оцепенение! Жилин! У вас справка есть?

– Какая справка? – раздался робкий мужской голосишко. Таким голосом, наверное, говорил незабвенный и бессловесный Акакий Акакиевич. И снова женский:

– Из психдиспансера. Урод! Я сколько раз говорила не брать эту трубку без надобности. Зачем вы берете эту трубку?! Разве вы знаете, как ею пользоваться?! Зачем брать на себя то, к чему вы совершенно не способны?! Я не могу понять, что заставляет вас брать ее? Вы засовываете ее себе в какие-то отверстия или молитесь на нее? Не понимаю! Кто вас уполномочил?!

– Я думал…

– Чем думал?! Ампутант!

– Чего?

– Ампутант! Человек с ампутированным мозгом. Из разряда уродцев с перевернутыми мозгами. Вещь в себе. Одним словом, аутист!.. О Господи, с кем приходится работать.

Раздался чей-то робкий смешок.

– Я вижу, кому-то смешно? А вот мне не смешно. Если кому-то не нравятся условия работы, мы никого не держим. Понятно?! Авторы пришли?

– Пришли. В приемной.

– Зовите.

Дверь распахнулась, и нас пригласили в насыщенную грозовыми разрядами электричества комнату. Пригласили к столу. Уселись. Пауза. Хозяйка металлического голоса начинает разбор полетов.

– Давайте так, без всяких предисловий перейдем ближе к телу, которое скорей мертво, чем живо. Ну и нагородили вы здесь турусы на колесах.

– Красиво, но непонятно, – возразила мой соавтор и ведущая фильма. Мы с ней с упоением работали над фильмом. Как-то, на удивление, все удавалось. И, самое главное, нам удалось уйти от «говорящей головы». Каждое ее появление в фильме было неожиданным, но оправданным и открывало новый эпизод. Но как всякая красивая, образованная и умная женщина, она действовала на других, примитивных представительниц слабого пола как красная тряпка на быка. Увы, здесь был как раз тот самый случай. Я это понял по взгляду, по плохо скрываемой злобной реакции нашего «металлического» оппонента.

– Вы поймите, уважаемые авторы, время у нас – непростое, непростое время. Вот наш среднестатистический зритель Иван Иваныч после напряженного рабочего дня приходит домой, снимает пиджак, галстук, надевает домашние тапочки, садится в мягкое кресло, включает телевизор, хочет расслабиться, а вы его грузите проблемами, которыми он и так нахлебался по самую макушку в течение рабочего дня. Не грузите зрителя!

– Но мы ведь снимали фильм не для среднестатистического Иван Иваныча, – возразил я достаточно миролюбиво.

– А для кого, позвольте вас спросить?

– Для умного телезрителя, который не уходит от проклятых вопросов нашего с вами бытия, весьма далекого от совершенства.

Наш строгий оппонент плотоядно улыбнулась.

– Голубчик, вы в каком веке живете?

– В двадцать первом.

– Да? А мне показалось, что в девятнадцатом. Это там умствующая интеллигенция мучилась проклятыми вопросами бытия. Что из этого вышло, все знают… Ритм жизни в девятнадцатом веке был другой. Вы посмотрите, что происходит вокруг вас. Москва за десять лет изменилась до неузнаваемости. Новые дома растут, как грибы.

– Дома новы, а предрассудки стары, – не удержалась мой соавтор.

Тень улыбки исчезла с лица приемщицы фильма.

– Что вы имеете в виду? – В вопросе уже прозвучала угроза.

Но, очевидно, моя соавторша закусила удила:

– Да так, к слову пришлось.

– Слова у вас какие-то не те. Думайте, прежде чем говорить. Понимаете, ваш интеллектуал, к которому вы якобы обращаетесь, восемь часов сидит за компьютером. Принимает сотни сообщений и столько же отправляет своим адресатам. Ритм жизни просто сумасшедший. В конце рабочего дня голова у него уже гудит от напряжения, от переизбытка информации. Ему хочется расслабиться, отдохнуть, а вы его еще грузите черт знает чем. Кому нужна ваша тягомотина? Ритм жизни другой. Да и восприятие ее другое, клиповое, если хотите. Проще надо смотреть на жизнь, проще.

К сожалению, я не успел остановить своего соавтора.

– Какая трогательная забота о телезрителе. А вы его спросили, нужна ли ему такая забота?

– А вы?!

– Простите, но мы делали фильм, а не видеоклип, где Петя любит Машу, а Маша любит Пашу. И я, как сценарист, видела свою задачу в отражении окружающей нас действительности во всей сложности ее проявления. Фильм как зеркало бытия.

Глаза нашей строгой оппонентки прямо заполыхали негодованием.

– Ты мне Лазаря не пой! Я ученая. Понятно? (Надо же? Прямо как товарищ Парамонова Галича.) Милочка, я тоже, к вашему сведению, начинала сценаристом в солидной телекомпании, прежде чем занять этот высокий пост. И знаю, что к чему, иначе не сидела бы здесь перед вами. Мудянка это все. Сплошная мудянка. А насчет зеркала – зеркала бывают разные. У вас получилось кривое зеркало. Понятно? Все эти ваши тяжеловесные, заумные комментарии можете выбросить в корзину. Понятно? Дикторский текст должен быть лаконичный, простой, а главное, однозначный, без всяких там ассоциаций, этих ваших интеллигентских штучек-дрючек. Сюжетная линия – прямая, как штык. У вас же – сплошной лабиринт. Из него выбраться невозможно. И главное, фильм должен оставлять зрителя с чувством легкого удовлетворения. И оптимизьма, оптимизьма побольше. Порок наказан, добродетель торжествует. Понятно? И тогда будет рейтинг, понимаете. Нам рейтинг нужен. Рей-тинг! Мы – цепные псы Его Величества Рейтинга.

И тут черт меня потянул за язык.

– Цепные псы, это уж точно. Опять этот мифический рейтинг. Вы размахиваете им, как дубиной…

– Помолчи лучше. Это не я размахиваю. Вы что, с луны свалились? Мы все под рейтингом ходим, понял?

– Но вы нам предлагаете делать совсем другой фильм, – возразил я.

– Ну вот и делайте другой фильм. Этот пациент скорее мертв, чем жив. И лечению не подлежит. Так что делайте другой или не делайте. У нас демократия.

И опять дьявол-искуситель выскочил, как джинн из бутылки.

– Дерьмократия.

– Чего?! – уже почти взревела наша оппонентка. – Что вы себе позволяете, молодой человек?! Сначала научитесь себя вести в солидном обществе.

Я невольно улыбнулся. Это я-то молодой в шестьдесят пять лет, дедушка трех русских революций.

Я, очевидно, был неверно понят.

– Ты чего лыбишься?

И тут меня прорвало. Все охранительные заслоны рухнули. А-а! Где наша не пропадала.

– Милочка, – обратился я к ней как можно вежливей. – Вам бы на рынке шмотками торговать, а не фильмы принимать. – Эта реплика прозвучала как гром среди ясного неба. Начальница застыла с раскрытым ртом. В состоянии то ли злобного экстаза, то ли в высшей степени возмущения. Остальные последовали ее примеру.

Если бы мне сейчас представилась возможность экранизировать пьесу Н. В. Гоголя «Ревизор», я точно знаю, как ставить заключительную Немую сцену перед явлением Ревизора. И тут я понял, что «в профессии святого, как и в профессии вора, самое главное – вовремя смыться», – что мы и сделали. Уже перед тем, как нырнуть в лифт, я услышал рев раненой буйволицы.

Не знаю, как там наверху. Не сталкивался с ними. А среднее звено все на одно лицо. Как будто выбирают из одной колоды. Везде одно и то же. Клиповое, попсовое сознание торжествует. Попса правит бал. Она стоит, как серая, бетонная стена. И об этот волнорез разбиваются волны мало-мальски свежей мысли, творчества, элементарного профессионализма.

Бывшие клипмейкеры становятся модными режиссерами. Смотришь очередной боевик – полуторачасовой видеоклип. За внешней виртуозной формой, которой они, нужно сказать, достаточно хорошо овладели, – пустота, ни единой мысли. И винить его не за что. Он на этом вырос, на клиповой стихии, на клиповой стилистике, на клиповом сознании. Такое впечатление, как будто начинают на пустом месте, как будто не было великой школы советского документального кино: Дзиги Вертова, Льва Кулешова, Романа Кармена, Арановича, Лисаковича, Марины Голдовской, я уж не говорю о Йорисе Ивенсе, Ляморисе, Аньес Варда, Крисе Маркере.

В совдеповские времена, в условиях жесткого тоталитарного режима, режиссеров на телевидение набирали по конкурсу. Я сам пришел на Центральное телевидение, выдержав жесточайший конкурс пятьдесят человек на место. Проходили лучшие из лучших. Режиссеров выращивали. Сначала – ассистент-режиссер. Через три года – режиссер третьей категории. Еще через три – второй. Первую категорию получали только лауреаты всесоюзных фестивалей телевизионных программ. А уж высшую – победители международных конкурсов. И еще одна важная вещь была на ЦТ, которой бы не грех следовать. На ЦТ никогда не прерывалась связь времен. Кадровая политика проводилась такая, что всегда были в коллективе в равной пропорции опытные, грамотные, высокопрофессиональные ветераны, их не выбрасывали за ненадобностью, кроме них были крепкие молодые профессионалы и полная сил зеленая молодежь. Зрелые профессионалы учились у ветеранов и передавали свои знания и опыт начинающим телевизионщикам. Так было и в редакции научно-образовательных и учебных программ, где долгие годы я работал. По признанию ЮНЕСКО наше научно-популярное и образовательное телевидение считалось лучшим в мире. В 1996 году Борис Ельцин одним росчерком пера ликвидировал его. Триста человек, высоких профессионалов, штучный товар, как теперь говорят, в одночасье были выброшены на улицу. А канал, как шубу с барского плеча, Ельцин сбросил на руки очередному олигарху в награду за удачно проведенную предвыборную кампанию. Ломать не строить. На развалинах известно что вырастает в первую очередь. Для того чтобы выросло что-то путное, нужно долго обрабатывать почву.

Это так, лирические отступления, к слову пришлось. А что касается отвергнутого фильма, то с ним произошла любопытная метаморфоза. Прошел год. Я уже давно работал на другом проекте, в хорошем творческом коллективе. Работал над документальной трилогией о трагической и героической судьбе Белоруссии в годы Великой Отечественной войны. Мы объехали всю республику, встречались с удивительными людьми, поистине героями с невероятной судьбой. Я уже сидел на монтаже фильма. Вдруг раздается телефонный звонок.

– Вилен Семенович? Это вас беспокоит шеф-редактор Игорь Романов. Ко мне перешел ваш незавершенный фильм. Сколько вам нужно времени, чтобы подготовить его к эфиру?

Я с трудом вспомнил, о каком фильме идет речь. В свое время я заставил себя забыть о нем и забыл.

– Все зависит от ваших замечаний, – ответил я, памятуя о трагикомической сдаче.

– У меня нет замечаний, – ответил шеф-редактор. – Фильм сбалансирован, с четкой драматургией, ни убавить, ни прибавить.

– В таком случае, – ответил я, – мне достаточно двух смен озвучания.

На том и порешили. Впоследствии мы с ним встречались. Молодой парень, выпускник ВГИКа, с хорошей профессиональной подготовкой. Что тут скажешь? Хорошо, что такие люди все-таки появляются на наших телеканалах. Но, увы, пока они – как капля здравого смысла и профессионализма в море попсы. Пока еще попса правит бал.

17. Кадры решают все!

Когда-то в достопамятные времена великий вождь и учитель товарищ Сталин произнес крылатую фразу: «Кадры решают все». Я в этом убедился на распределении.

В наши времена, в прошлом столетии, во времена моей студенческой юности учеба в университете заканчивалась распределением. Я шел на распределение спокойно. На меня лежала заявка из литературно-драматической редакции Центрального телевидения. Каково же было мое удивление, когда начальник отдела кадров Гостелерадио товарищ Л. предложил мне Брянск. Я ему возразил, что вот, мол, на мое имя лежит официальное приглашение из литературно-драматической редакции ЦТ. «Молодой человек, – весьма уверенно и строго заявил товарищ Л., – вы никогда не будете работать на Центральном телевидении». Я заявил, что в Брянск не поеду. Я свободный человек. На что Л. ответил: «Вот и продолжайте свой свободный полет, но за 101-м километром». Так я и долетел в своем свободном полете аж до Алма-Аты. Но все-таки Л. ошибся. Через десять лет я прошел, правда, по жесточайшему конкурсу, на ЦТ. И здесь начальник отдела кадров был бессилен. Это в то тоталитарное время. Сейчас, увы, этот принцип не работает.

Прошло много лет. Тоталитарный режим рухнул. В его разрушении и я принимал посильное участие, за что и получил орден за подписью Ельцина. Благодарность за содеянное не заставила себя долго ждать. В 1996 году, когда «ушли» Попцова, началась зачистка территории от его команды. Я тоже покинул РТР, но только после того, как выиграл суд, и уже по своей воле, когда меня позвал Аркадий Вайнер создавать нравственно-правовой телеканал «Дарьял-ТВ». Мы его создали, и мне за него не стыдно. Он несколько лет занимал нравственную нишу в российском телеэфире. Потом Вайнер продал его шведскому холдингу. С новым руководством канала мне стало не по пути, и я и оттуда ушел и стал сотрудничать с Управлением по производству документальных фильмов РТР. Все шло неплохо. Мои фильмы, такие как «Диктатор Крыма», «Диалоги с Колчаком», получали высокую оценку руководства ВГТРК и телезрителей. Рейтинги их были довольно высокие. Все шло хорошо, пока я не встретился однажды на «Ленинградке» в здании администрации РТР на Ленинградском проспекте с начальником отдела кадров, с которым я когда-то судился за восстановление на работе. Он один остался от прежнего руководства, с кем я когда-то судился. И тем не менее после встречи с ним все как отрезало. Мои сценарии стали отклоняться с дежурной формулировкой «не наш формат». До встречи с ним был успех и тот формат, после встречи – не тот. И тут я понял, что ничего не изменилось в этом далеко не лучшем из миров. Сейчас, как и в достопамятные времена, «кадры решают все!»

18. Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется

Случайно нашел в своем архиве старую, пожелтевшую от времени страничку с объяснительной запиской по п оводу сорванной съемки. Этой записке без малого сорок лет. Удивительно, как она смогла сохраниться в моей бурной, изобилующей переменой мест жительства и катаклизмами жизни. Но вот сохранилась, как отпечаток папоротника в угольном слое. Дело было в разгар решения очередной жилищной программы в 1967 году и во время очередной арабо-израильской войны. У них шла война за жизненное пространство, а у нас в самом разгаре война с коммуналками. Хрущевские пятиэтажки росли как грибы в тогдашних окраинах Москвы. Это была не точечная, как нынче, а массовая застройка.

Нашу съемочную группу послали снимать новоселье в одном из таких домов в Новых Черемушках. Дом блистал новизной, как только что испеченный медовый пряник. У каждого подъезда стояли машины с немудреным скарбом новоселов. А на скамеечках у дверей уже сидели вездесущие старушки.

Решили с места в карьер снять синхрон их разговора как штрих к репортажу. Раз старушки у подъезда, значит, дом уже обжитой. Вклинились в самую сердцевину разговора. Одна старушка говорит другой:

– А тут евреи бусурманина по башке как треснут!..

Рабочие, заносившие мебель в подъезд, от такой воинственной реплики вздрогнули и… уронили диван. Падая, диван задел оператора. Оператор, не ожидая такого подвоха, в свою очередь выронил кинокамеру, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Грузчик стал возмущаться.

– Разговорились тут, когда люди работают!..

Как ни странно, бригадир его не поддержал. Он оказался философом.

– А ты что хочешь, чтобы бабульки молчали?! Когда они перестают говорить, значит, они умерли. Понял?

– Да как не понять? – нехотя согласился грузчик.

Жаль, что этот колоритный эпизод не попал в эфир. Впрочем, он бы и так не попал в эфир. Мы тогда яростно поддерживали арабов и боролись против сионизьма, пособника империализьма.

19. Орден Красной Звезды

В университете мы с моим другом Женей Г. посещали семинар по изучению арабского языка. Это был факультатив, необязательная дисциплина. Через некоторое время я понял, что арабский мне навряд ли пригодится в моей будущей профессиональной деятельности. На пути моего карьерного роста в качестве арабиста камнем преткновения стоял так называемый пятый пункт. Под этим пунктом в паспорте стояла графа «национальность». С таким пятым пунктом меня в обозримом будущем навряд ли выпустят в арабскую страну. А раз так, то нечего и время терять. А у Женьки с этим пунктом было все в порядке. И он продолжал осваивать арабский. К шестидневной войне он здорово поднаторел в этом языке. И незадолго до всех этих драматических событий его послали на Ближний Восток переводчиком к советским военным советникам. Он попал туда в самую заваруху. И то ли он бежал не так быстро, как развивались события, то ли прикрывал арьергард стремительно отступающих войск, но был ранен в то место, которое находится чуть пониже спины. Мы в альпинизме называли это место пятой точкой опоры: две руки, две ноги и пятая точка, на которой в экстремальных случаях можно было спускаться с крутых скользких склонов достаточно быстро. Даже песенка такая у нас бытовала:

Так вот Женьке осколок израильского снаряда попал как раз в эту самую пятую точку.

За это ему дали орден Красной Звезды.

Впоследствии, вспоминая эти драматические события за рюмкой крепкого напитка, он шутил: «Куда мне эту награду вешать? Разве что на место ранения».

20. Сто грамм

Мы возвращались в Москву из Ленинграда, где освещали грандиозный праздник военно-морского флота. Ходили по вагону, как по палубе корабля. Качка еще не стихла. А тут еще гостеприимные хозяева загрузили в купе изрядную дозу спиртного и весьма щедрой закуски. Так что праздник продолжался и на пути в Москву. Лишь один человек, Юра Королев, не участвовал в общем веселье. На многочисленные предложения разделить праздник с творческим коллективом следовал однотипный ответ:

– Нет, ребята. Я завязал. Я нынче веду трезвый образ жизни. Да и устал.

Действительно, работы было много. Надо было везде успеть, все снять. Снимать событие – дело очень ответственное. Его не переснимешь. Но теперь все событие в кассетах, и можно расслабиться. Трезвый как стеклышко Юра решил расслабляться за чтением детектива. Взял книгу и полез на верхнюю полку, чтобы не мешать общему веселью. В это время поезд дернулся, вагон тряхнуло, и книга выскользнула у Юры из рук. Он попытался ее поймать, но не удержался и полетел вслед за ней вдогонку. По дороге зацепил стоп-кран. В этот момент поезд дернуло основательно, и все пассажиры вместе со спиртным рухнули на пол. В поезде – шум-гам, забегали проводники, ворвались к нам в купе, увидели сорванный стоп-кран, вызвали милицию, стали орать, что за такое хулиганство можно схлопотать как минимум пятнадцать суток. Словом, скандал был нешуточный. Еле-еле отделались штрафом, который тут же и уплатили наличными.

Наконец-то поезд пошел дальше по маршруту, страсти улеглись. Мы снова собрались вокруг остатков пиршественного стола, налили сто грамм виновнику торжества. На этот раз он не отказывался. Взял в руки стакан и произнес фразу, которая с тех пор стала крылатой.

– Сто грамм – не стоп-кран. Дернешь – не посадят.

С тех пор еще долгое время во всех наших командировках первый тост звучал именно так: «Сто грамм – не стоп-кран…»

21. Кошерная свинья

Эту историю мне рассказали во время командировки на Святую Землю во время празднования 60-летия Израиля. В одном из кибуцев в местном ресторане нас угощали нежирной и совершенно потрясающей свининой. Мы были не то что удивлены – потрясены. Дело в том, что свинья на Ближнем Востоке считается нечистым животным, и строго запрещено есть это некошерное мясо. А тут – свинина. И хозяин ресторана с истинно еврейским юмором рассказал, как он выкрутился из этой весьма неординарной истории. Когда ему истинно правоверные евреи задали тот же сакраментальный вопрос, он обратил их внимание на свинью, которая чесала спину у ограды синагоги.

– Свинья, которая трется об угол синагоги, кошерная.

Вот такая история.

– Настоящий еврей всегда находит выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, – сказал нам на прощание веселый и находчивый ресторатор.

22. Коварные верблюды

Недалеко от Мертвого моря в Израиле, среди серых, лишенных всякой растительности пустынных холмов, прямо у дороги расположился вернисаж из ярких аляповатых поделок местных мастеров. Судя по незамысловатым изделиям, иногда достаточно большого размера, эти сувениры рассчитаны на незатейливый вкус проезжающих к морю туристов. А по другую сторону шоссе разгуливали по пустыне гордые верблюды, покрытые яркими попонами. Их хозяева, бедуины, тщетно зазывали пришельцев запечатлеть себя верхом на верблюде на фоне пустынных горизонтов. Я спросил Вадима, нашего гида, одессита с Арбата, как он себя называл: «Почему народ не клюет на эту экзотику?» На что он с истинно арбатско-одесским юмором ответил: «Видишь ли, чтобы залезть на этого верблюда, нужно заплатить всего один шекель (семь рублей), а вот чтобы слезть с него, придется выложить двадцать шекелей. А ежели не найдется двадцати шекелей, так и будешь сидеть на этом корабле пустыни до второго пришествия».

23. Неудачник, или Гримасы Фортуны

Так уж повелось в этом, далеко не лучшем из миров, что есть баловни Судьбы, а есть пасынки. Одним Судьба улыбается на каждом шагу, а другие натыкаются лишь на гримасы Фортуны. Работал в нашей редакции Коля М., профессиональный неудачник. В юности он был безумно влюблен в одну девушку. И она вроде бы отвечала ему взаимностью. Но в один не очень прекрасный момент ее увел буквально из-под носа его лучший друг.

Несколько раз поступал во ВГИК – безуспешно. Кое-как, с большим трудом окончил заочно телевизионные режиссерские курсы и надолго застрял в режиссерах третьей категории, самой низшей. На свои деньги снял короткометражный фильм, очень интересный, но, как сейчас говорят, неформатный. Он его показал одному тогда популярному кинорежиссеру, который вел мастерскую во ВГИКе. Фильм знаменитому режиссеру и профессору ВГИКа понравился, и тот пообещал Коле, что на следующий год возьмет его к себе на курс. Вступительные экзамены – пустая формальность. Но мэтр чем-то не угодил кому-то там, на самом верху, что-то не то подписал. И ему перекрыли кислород и в кино, и во ВГИКе.

Много лет Коля М. из своего скудного заработка копил деньги на машину. Ему казалось, что если он купит машину, то все гримасы Фортуны останутся позади. И когда ему оставалось всего ничего, деньги сгорели во время павловской реформы. Это его окончательно добило.

И тогда я его привел к своему другу Николаю Александровичу Носову. Он занимался нетрадиционными методами врачевания физического и духовного состояния своих пациентов. Николай Александрович его внимательно выслушал, обследовал и сказал:

– Терпи, дружище. Хорошего человека Судьба пожмет, пожмет и отпустит.

– Сколько же можно терпеть?! Сил нет! – возопил мой друг-неудачник.

– Знаешь, что, – вдруг предложил Николай Александрович, – для начала смени-ка место жительства.

Я не знаю, что имел в виду Николай Александрович, но Коля понял его буквально и глобально. И сменил Москву на Лос-Анджелес. Благо в это время железный занавес рухнул, и какое-то время еще можно было свободно передвигаться по миру. Там, пока он осваивал новый язык, он работал развозчиком пиццы. Но и здесь что-то Судьба ему не улыбалась. Одни гримасы Фортуны. Так, одна неуравновешенная заказчица вдруг ни с того ни с чего хряснула ему горячей пиццей по физиономии.

Там он часто повторял в отчаянии хрестоматийные стихи великого русского поэта:

Кульминацией его жизненных невзгод послужил один из ряда вон выходящий случай. Он привез пиццу одной заказчице в самый разгар криминального налета. Как человек честный и благородный, он, не раздумывая, вступил в схватку сразу с тремя громилами. К счастью, пока они из него делали отбивную, хозяйка успела вызвать полицию. Нельзя сказать, что полиция приехала вовремя. Храброму Рыцарю печального образа пришлось вызывать скорую и отправлять прямым ходом в реанимацию. И вот тут-то ему впервые за сорок пять лет жизненных невзгод впервые улыбнулась Фортуна. Женщина, за честь, достоинство и благополучие которой он смело ринулся в неравный бой с громилами, оказалась дочерью преуспевающего кинопродюсера. Это было его последнее испытание.

В награду ему достались любящая жена, благодарный тесть и место в преуспевающей продюсерской компании.

Так что не падайте духом, господа неудачники. Чем черт не шутит, а вдруг и в самом деле «хорошего человека Судьба пожмет, пожмет и отпустит». А?

24. До потери пульта

Мой приятель работает на производстве одного из телесериалов. Эта работа похожа на сборку автомобилей на конвейере. В сутки с конвейера выходит одна серия сериала. Сам я в этом процессе не участвую. Но, говорят, что люди здесь долго не выдерживают. Конвейер не останавливается ни на минуту. Как-то мой приятель спросил продюсера: «Кому нужна эта бесконечная жвачка?»