Читать онлайн Птицы бесплатно

Предисловие

Спитистерия – небольшая страна на материке, в северной части которой находится море, называющееся «мёртвым». Купаться в нём запрещено, так как, по поверию, в нём живут люди после смерти и бог Неро, царствующий над ними. Умерших сжигают и стараются прах разветрить над морем или над другим любым водоёмом.

Другие страны тоже побаиваются заходить в него, так как поверия Спитистерии доходят и до них. Армия у Спитистерии немаленькая, так как постоянно вражеские королевства нападают, желая захватить территорию с речкой или просто землю – она здесь богатая, плодородная, так как крепкие морозы не опускаются на страну зимой, а летом жара не заставляет людей испускать дух. Войны истощают страну всё время, забирая жизни людей.

Но, как верят жители страны, их охраняет королева Трианта, род которой пошёл прямо от богов – от крылатых Лефтеры и Илиоса, родителями которых были первый человек и голубка. Хотя и живут люди бедно, страдая в провинции – от господ, в столице – от власти, но не хлебом они питаются, а верой.

Илиос, бог солнца и урожая, подарил жене его, Лефтере, богине-покровительнице творчества и искусства, розу. По сей день она считается священным цветком, способным исцелить людей от любого недуга. Только, как ни странно, не так богаты жители страны, чтобы каждый имел их в своём доме. Цветы держат обычно господа, ведуны и ведьмы – «белые» и «чёрные».

Глава I. Господский дом

Утро было жаркое, солнце нещадно палило, обжигало плечи, слепило глаза. Полдень. Молодая светловолосая девушка вышла на порог ветхой хижины, наклонившейся набок лет так уже десять назад. Придерживая простое платье, спустилась с двух ступенек. Она прислонила торцом ладошку ко лбу, морщась на солнце, находящееся прямо перед ней, и голыми ступнями сошла на землю. Земля была горяча. Капельки пота проступали на лбу.

– Вигония! – негромко окликнул голос сбоку. Сосед, оперевшись на деревянный, покренившийся, едва держащийся забор, который, казалось, нужен только для приличия.

Девушка повернулась, сквозь пальцы рассматривая его, и медленно подошла. Опущенный взгляд, красные щёки, взъерошенные волосы, – он проговорил:

– А–а… я помню, ты просила узнать, есть ли в доме Палеоса места для службы…

Вигония резко встрепенулась.

– Там старушка была, служанка, она скончалась, и им надо новую взять. Они хотят кого–то с кухни перевести, понимаешь, но… я подумал: может, ты захочешь?

Она помолчала с несколько секунд.

– А как они узнают обо мне?

– Ах, да я вот сейчас же побегу, и скажу, – быстро, с энтузиазмом бросил он. – Хотя нет, лучше даже, если мы сразу вместе пойдём. Ты им точно понравишься!

Сердце её забилось, хотя с виду она сохраняла спокойствие. Она отвернулась, слушая шумящую кровь в висках (ведь она так давно ждала этого часа) и как бы для себя сказала: «Я только матери скажу».

Стремительно вбежав, с порога она обронила:

– Мам! Латрий мне нашёл место. В доме Палеоса!

Ещё не старая, но уже седая, изнеможденная жизнью, голодом, работой женщина сидела на стуле, накрывшись дырявой тоненькой простыней, застиранной тысячу раз. Она что–то вязала, щурясь, и с какой–то тревогой в глазах посмотрела на дочь.

– Может, не надо тебе туда? Там богатые люди…

– Так это же здорово!

– …со своими нравами, привычками. Авось бивать будут. Повелевать.

– Мама, – вздохнула Вигония и подошла к женщине, спустилась на колени и, взяв руку её, прижала к своей щеке, – Это возможность выбраться из нищеты. Мы живём впроголодь, еле–еле зарабатывая тряпками, вещами. Я принесу еду, деньги, я обещаю! Ты будешь сыта и счастлива!

Женщина изнурённо улыбнулась, потрепала дочь по щеке.

– Я и так счастлива. У меня есть ты.

– Но матушка… я же не могу всю жизнь быть с тобой. Я ради нашего с тобой блага, я обещаю! Мы заживём так хорошо, как никогда ещё в жизни не жили!

Женщина отвела глаза и нерешительно, как бы задумавшись, сказала:

– Зря, дочка. Но раз так хочешь…

– Спасибо, мама! – девушка резко встала, обняла её и, радостно похлопав в ладоши и чмокнув в щёку мать, стремглав выбежала из лачужки. Лицо её сразу стало решительно, как у победителя.

– Что же, можно идти, – степенно сказала она молодому человеку. Он стоял на том же месте с лицом, налитым кровью от жары.

Они, почти не говоря (он – из–за стеснения перед молодой красивой особой, а она была полностью погружена в мысли), прошли мимо череды бедных, покошенных, стоящих вряд домов, свернули на узкий переулочек, повернули ещё пару раз и оказались на главной площади. Большой светлый дом в три этажа окружал каменный забор в человеческий рост. Калитка ворот была закрыта изнутри; когда она открывалась – люди могли видеть там садик, состоящий из цветочных кустов. С южной и восточной сторон окна первого этажа заволакивала листва небольших плодовых деревьев – цветущих сливы, яблок, груши. Вход в дом в виде железной арочной двери, с чудным замком–птицей, влетающей в гнездо, люди также могли видеть при раскрытой калитке, с западной стороны, когда кто–то из прислуги или господ выходил из дома. На больших окнах были решетки на всех трёх этажах. Стены украшала лепнина в виде цветов, на последнем этаже – в виде солнца.

Дом занимал много места и считался центром поселения; он стоял посередине площади и был обнесён кругом маленьких, особенно по сравнению с ним, деревянных и не очень богатых домов. Несколько улиц выходили на площадь. Она считалась торговой: вдоль забора располагались торговцы чем бы то ни было – в основном плодовыми культурами или зерном, но были и те, кто торговал посудой, одеждой, вещами – изготовленными ими самими или так, по бедности распродававшимися. Были здесь и заезжие купцы, только проезжали они редко, так как поселение небольшое и располагалось на границе с другой страной. Большой дом вместе с площадью занимал примерно одну пятую часть всего поселения, если считать жилую часть. С восточной стороны протекала речушка, с южной – располагались поля и конюшня, принадлежащие господам.

В большом доме, сколько существовало это поселение, жили хозяева, управляющие им. Вопросы набора в армию, торговли, местных порядков, связи с другими городами и центром решали они – всё, что касалось жителей близлежащих городов и поселения в целом. В этот дом, где главенство над городком передавалось по наследству, стекались все и так небольшие богатства города. Господа располагали немалым количеством прислуги: служанки, повара, дворецкий, садовники, полевые работники. Сами же хозяева занимались вопросами управления или, как полагается господам, – ничем.

В этот дом и шли Вигония с Латрием. Он уже несколько лет служил садовником, получая за свою работу то монетами, то – чаще всего – пропитанием, потому что покупать в этом городочке было особенно нечего. Вигония с детства завидовала мучительной, душащей завистью тем, кто работал в этом доме, и тем, кто тем более жил там, и ненавидела господ чистой ненавистью, потому что они богаты и ни в чём не нуждаются, просто потому что родились в этом доме, а они с матерью вынуждены побираться и работать до изнеможения, чтобы всего–навсего не умереть. Зависть и ненависть сочетались с желанием попасть туда любой ценой, чтобы жить не впроголодь, а хотя бы просто плохо, и чтобы помочь бедной матери, что в сорок с лишним лет похожа на дряблую старуху.

– Подожди немного, хорошо? Я сейчас схожу, хозяйку оповещу, – сказал Латрий и, постучав в калитку три раза быстро и два медленно, через пару минут был впущен прислугой.

Вигония подошла к одному из торговцев. Худой старик в рваной светлой рубашке и простецких брюках торговал полевыми цветочками, земляникой и, по видимости, прошлогодними яблоками, скукоженными, окруженными мошками. То, что поразило девушку в старике, – это разного цвета глаза: один – карий, другой – голубой; из-за этого облик его впечатлял, казался необычным. Вигония старалась незаметно разглядывать его, делая вид, что выбирает товары, хотя тот сидел неподвижно и не поднимал глаз на нее.

– Грядёт великий праздник – новый год, ведь липень уж близко, – заговорил вдруг он, отчего Вигония от неожиданности вздрогнула. – Поедете ли, милая, с мужем в столицу нашу, Антисму, на празднование? Королева будет одаривать подарками великими народ.

– У меня нет мужа, дедушка, – кротко улыбнувшись, ответила девушка.

– Разве брат твой молодец тот, Латрий? – спросил старик, подумав немного. – Хороший малый, работящий, да больно робкий.

– И братьев нет, дедушка.

– Это хорошо, милая, меньше слёз прольёшь. Поговаривают, с востока на нас Хостабор напасть намеревается. Много мужей смерть сыщет на этой войне.

Вигония первый раз слышала об этом. Да и не особо вдавалась она в войны, ведь у неё была лишь мать. В этот момент Латрий выглянул из калитки и позвал её. Сердце девушки вновь застучало в груди.

– Извините, дедушка, мне пора идти.

– Возьми, милая Вигония, этот цветок – на счастье, – встав и заторопившись, он протянул ей небольшой фиолетовый цветочек. Она благодарно приняла и пошла за Латрием, спрятав растение за ухом.

Первый раз она оказалась за воротами дома, в который мечтала попасть с детства, когда заворожено глядела на него и представляла, какие прекрасные, добрые, красивые и богатые люди там живут. Ей едва верилось, что это вправду происходит. Тропинка от калитки до дверей дома занимала шагов шесть. По обеим сторонам дорожка расходилась вдоль дома. Её окружали небольшие кустарники, цветы различных видов. Всё было так пёстро, разноцветно, будто в сказке; вдоль тропинки располагалось по лавочке с каждой стороны. Слева, перебирая длинные и светлые, как солнце, волосы, сидела прекрасная девушка, одетая в простое белое платье, вышитое синими цветами по всей длине. Вигония искренне заворожилась ею, подивившись неторопливостью, беспечностью, не свойственной людям, которые вечно должны придумывать, как выживать. Когда Вигония с Латрием подошли к железным дверям, девушка подняла на неё взгляд, задумчиво осматривая её. Вигония потупила глаза, засмущавшись своего бедного одеяния.

Двери были открыты. Видимо, сидящая на лавочке была одной из хозяев. Латрий отпер двери, приложив усилия, и вошёл внутри, приглашая за собой Вигонию.

Внутри их встретила молодая девушка, запыхавшаяся, с метлой в руках. После короткого разговора с Латрием она взялась препроводить их к хозяйке дома. Сердце у Вигонии стучало, она переживала, испытывая примесь тревоги с неловкостью, зажатая в тисках этого прекрасного дома, в котором, словно муравьи, шныряет прислуга. Девушка разглядывала устройство поместья изнутри: гостиная в оранжево–коричневых танах, на окнах длинные, в пол, лёгкие, почти прозрачные тюли. Слева шли вряд комнаты в четыре двери, справа, сразу при входе, – открытое помещение с вышитыми диванами, небольшим столиком и картинами людей на тёмном фоне (видно, гостевая), в углу комнаты вверх поднималась винтовая лестница; подальше – помещение с двумя дверями. В противоположной от входной двери стороне был вход менее праздничный, очевидно – для прислуги. Вигония чувствовала себя неподходящим, лишним элементом в своём бедном тёмном платье в шикарных интерьерах с прозрачными, лёгкими тканями и картинами. Она почувствовала, как щёки её рдеют, одновременно с этим – страх зайца перед лисой.

Служанка препроводила их к двери справа в конце длинного коридора и убежала по своим делам. Латрий кивнул на дверь, безмолвно прося заходить; Вигония в ответ бросила на него смущённо-боязливый взгляд, осознавая, что дальше ей придётся идти одной. Сделав несколько глубоких вздохов, оправив платье, она вошла за дверь.

Внутри небольшой квадратной комнаты с красными стенами, тёмными тяжёлыми шторами не было много мебели: посередине – деревянный стол, справа – стенка с книгами, слева – длинная лавочка. По ту сторону стола, у окна, стоял стул, обитый красной тканью. На столе стоял канделябр, было разложено множество книг и бумаг. Над столом склонилась женщина, которую не сразу можно было заметить – настолько она сливалась с обстановкой и настолько было полутемно в комнате с занавешенными окнами. Лишь спустя несколько мгновений та подняла голову и вопросительно посмотрела на вошедшую.

– Что вам нужно? – спросила женщина с оттенком спеси в голосе. На вид ей было лет сорок.

– Латрий, здешний садовник, должен был сказать обо мне. Я на место служанки. – стараясь справиться с волнением, высоким зажатым голосом ответила девушка.

Женщина выпрямилась, став на полголовы выше Вигонии. На лицо хозяйки падал свет от канделябра, высвещая острые черты и впалые глаза. Худоба, туго подобранные тёмные волосы, тень от носа с горбинкой выдавали её высокое происхождение.

– Да, он говорил, – она осмотрела девушку. – Как ваше имя?

– Вигония, госпожа.

– Вигония… Хорошо. Моё имя – Австрита, я управляющая домом Палеоса, главы города, – она замолчала на мгновение и, доселе неподвижная, вышла из-за стола, встав за несколько шагов от девушки. – Нам требуется служанка, в частности для моего отца, Палеоса. В последнее время он редко выходит из своих покоев. Что вы умеете, Вигония?

– Мы живём с матерью вдвоём, поэтому я делаю всё. Могу убираться, у меня много сил, поэтому могу приносить всё; моя мать стара и немощна, поэтому я особенно знаю, что значит следить за старым человеком. Кроме того, я умею читать и немного – писать.

Вигония с гордостью бедной, безродной девушки, которой не выйти замуж за порядочного богатого мужчину, рассказала о себе. Ей стала противна высокомерность управляющей, поэтому она старалась держаться гордо. Бровь женщины дёрнулась.

– Это замечательно. Думаю, что вы нам подойдёте, – она сдержанно улыбнулась. – Вы будете проживать у нас, спать в комнате с женской прислугой, питаться в людской. В ваши обязанности будет входить выполнять просьбы Палеоса, читать ему – ведь вы это умеете, скрашивать его будни, а также – при необходимости – выполнять поручения остальных членов семьи. В воскресенье у вас выходной – вы будете отпущены домой. Плата – пятнадцать эстов в неделю. Думаю, разумно будет познакомить вас с моим отцом, присматривать за которым вы будете.

Вигония послушно кивнула. Женщина указала на дверь и вышла вслед за девушкой, закрыв дверь на ключи снаружи. Латрия уже не было: видно, его позвали работать. Дом кишел. Люди в нём бегали туда-сюда, причём преимущественно это были женщины в бедных одеждах – служанки. Вигония внимательно разглядывала людей, находящихся в этом доме, и радостный трепет захватывал её от ожидания, что вскоре она также будет проживать в этом прекрасном доме, выходя из него по воскресеньям с высоко поднятой головой, чтобы все смотрели и завидовали.

Они дошли до гостевой, и Вигония увидела молодого мужчину, спускающегося по винтовой лестнице. Его тёмные волосы были заделаны в хвостик, свисающий по синему жилету. На глазах были маленькие круглые очки. Одет он был невычурно, но – видно было – дорого. Ему, казалось, было лет двадцать пять.

– Это Астир, мой сын.

В этот момент он, холодно посмотрев на девушку позади матери, кивнул.

– Одновременно с этим мой заместитель. Не думаю, что ты ему понадобишься – у них с женой есть своя прислуга, – на слова «жена» женщина сделала особое ударение.

– Из Сольвии прислали гонца, договориться насчёт поставок мяса и масла – разберись. У меня на столе лежит бумага, а гонец в людской, – сказала она сыну негромко, передав ключ; тот опять же кивнул. Затем пригласила новоиспечённую служанку подниматься за ней.

Они поднялись на третий этаж. Разница между первым и третьим была колоссальна: если внизу было непривычное оживление, то наверху – пусто и тихо. Если бы на стенах не горели канделябры – можно было бы подумать, что он нежилой. Вигонии коридоры и комнаты показались лабиринтом – так много, казалось, прошли и так много поворотов сделали.

Наконец они дошли до деревянной закрытой двери. Австрита распахнула её и вошла первая. Вигония увидела стол со стулом слева и в центре комнаты – большую кровать с пышными одеялами, на которой лежал старичок с обвисшими щеками и недовольным взглядом под тяжёлыми веками из-под очков, которые делали глаза раза в три больше, с книгой в руках. Он осмотрел Вигонию с головы до ног, и девушка поёжилась от этого взгляда, едва сдерживая отвращение.

– Вигония, ваша новая служанка, – сухо произнесла женщина.

– Надеюсь, в этот раз ты выбрала нормальную, и она продержится поболее месяца. Старуха даже книги подать не могла, – фыркнул он, – и медленная, как черепаха. Старая дура. Палеос, – протянул он руку, и ухмылка растянула лицо его вширь.

Девушка без охоты подошла и слабо пожала руку, опустив глаза. Краем глаза она увидела, что хозяин дома разглядывает её, и едва заметно поморщилась.

Старик пальцем подозвал к себе дочь, не отрывая взгляда от Вигонии, и, заставляя наклониться ниже, шепнул так, что все присутствующие в комнате слышали: «Хороша деваха. Оставляй».

– На сегодня достаточно, – разогнувшись, ни на кого не смотря, но нахмурившись, сказала Австрита и вышла из комнаты. То же сделала Вигония. На первый этаж они шли молча.

– Завтра, в шесть утра, заходи через людскую. Прислуга тебя пустит. Возьми с собой вещи, – коротко проговорила женщина и прошла в сторону своего кабинета.

Вигония вышла из главной двери (та как раз была открыта), выдохнула, посмотрев на небо в течение несколько секунд и задумавшись о своём, и медленно пошла к воротам, наслаждаясь вниманием прислуги, а после – людей, которые находились за воротами. Ей хотелось выйти из них раз пять к ряду – чтобы все видели. Старичка, с которым ей удалось перекинуться парой слов утром, уже не было. Она побрела к дому, пребывая в своих мыслях – больше счастливых, чем отягощающих. Не помня дороги – оказалась дома. Постояв пару мгновений на пороге, пытаясь сдержать улыбку, она распахнула дверь и сходу воскликнула:

– Меня приняли, мама! Я всем понравилась!

Женщина долгим, выжидающим взглядом посмотрела на дочь, заставив её смутиться от неуместного счастья.

– Ты очень красива, дочка, но смотри: красота твоя может сыграть не тебе на руку.

Вигония прошла в дом и плюхнулась на кровать, пробурчав:

– Что ты говоришь, мама. Ты не видела, какие там красивые девушки. А какие двери – высокие, каменные, и внутри так красиво, ярко, ты не представляешь… И дом такой огромный-огромный, кажется – в три раза больше, чем он есть. Я чуть не потерялась, – посмеялась она над собой, переворачиваясь на спину, – и так жизнь у них кипит: все бегают, чем-то заняты, не то, что… Словом, есть у меня такое чувство, знаешь… будто я там и должна быть!

Мать вышла из полудрёмы и медленно повернулась, чтобы посмотреть на дочь, а потом, ничего не говоря, опустила глаза, при этом лицо её было печальным. К своему счастью, Вигония этого не видела, смотря в потолок и вспоминая сегодняшний день. Цветочек ее выпал, затерявшись ярким пятном в неприглядных тряпках.

На следующий день с зарёй она вышла из дому, и вскоре стояла у ворот дома Палеоса, держа тряпочный свёрток. Ей открыл старичок, довольно живенький, хоть и маленький, и пустил внутрь двора. Чтобы зайти через людскую – надо было обойти дом. Идя по тропинке, она наблюдала за великолепием деревьев и садовых цветов. Она никогда раньше таких не видела – белые, розовые, красные, оранжевые. Всё её поражало, как ребёнка. Неся лопату за плечами, навстречу ей шёл Латрий. Он робко улыбнулся, она кивнула. Старичок открыл ей дверь, указав на первую от входа комнату, и Вигония вошла туда.

Она чувствовала себя потерявшимся ребёнком, который, оторвавшись от матери, не понимает, где он, что ему делать, куда ему идти. Всё было ново, незнакомо и страшно. В коридоре было не столь оживлённо, как вчера, – лишь одна немолодая женщина подметала полы у главного входа.

Вигония вошла в комнату, указанную старичком. Слева и справа стояли по две койки, под ними – сундуки, а у окна, выходящего в сад – стол. На кровати справа сидела заспанная женщина, ещё молодая, в длинной сорочке и распущенными глазами. Она потёрла глаза, недовольно глядя на вошедшую.

– Новенькая? – спустя несколько мгновений молчания спросила женщина, на что Вигония кивнула в ответ. – Эта и эта кровати заняты, – показала она на свою койку и противоположную, – у входа выбирай любую.

На том диалог прекратился. Женщина встала, недовольно пыхтя, начала выдвигать тяжёлый сундук из-под кровати, который, казалось, весил в пару раз больше неё. Вигония в том время положила свёрток на кровать слева, у двери, наблюдая за будущей сожительницей.

– Палеос старую служанку в могилу свёл. Кричал на неё каждый день, – говорила женщина, переодеваясь в платье, – бывало – бивал; она ревела каждый день, лежа на твоём месте. А у неё ещё двое детей, которым она не нужна. Так она и умерла и во сне. А хорошая женщина была, миленькая, да…

Вигония побелела, став похожей на призрака, неустанно следя за женщиной.

– Но Палеос любит молоденьких, – та усмехнулась, – так что думаю – тебе повезёт. Главное – не перечить ему и выполнять всё, что он скажет.

– А ты кому служишь? – с трудом проговорила Вигония.

– Астиру, сыночку Австриты. Он ещё хлеще хозяйки – всё ему не так, в столице, видите ли, лучше, куда он съездил пару раз и теперь кичится. Жёнушку свою он, к слову, оттуда привёз. Хотя она хорошая, добрая – бывает, и подаст чего. Но Астир… индюк надутый, да такой важный, как будто король. Помрёт старик – так, чай, Астир место его займёт.

– Это с длинными волосами и очками?

– Да, да, он. Видела его уже?

– Да, хозяйка вчера представила. Холодный человек…

– Ничего не говори. Дурак напыщенный. Никаких чувств у человека – кажется, он и жену-то свою не любит, да и мать не любит. В голове только расчёты да как бы королём стать, – она усмехнулась, одевшись к этому моменту. – Ладно, пойду господам завтрак подавать, а то орать будет. Желаю пережить этот день!

Вигония улыбнулась, опустив глаза в пол. В этой женщине она почувствовала что-то родное, чего нет в господах и богатых людях, – простоту и откровенность. Девушка подошла к окну, взглянув на сад. Сладковатые запахи наполнили её нос, и она прикрыла глаза, наслаждаясь летним солнцем. Её окликнули.

– Привет, – сказал Латрий, в одной руке держа лейку, в другой – пёстрого пушистого кота. – Поздравляю, что тебя приняли!

– Спасибо.

– Я, если что, живу в соседней комнате, у входа. Мы там с другим садовником живём. Так что опять соседи, получается.

– Ничего не меняется, – улыбнулась она ему.

– Да… – простодушно улыбался он в ответ, не отрывая глаз.

– А что за кот?

– Пушистик, здесь живёт. Я его подкармливаю иногда, он – по работе мне помогает, не скучно с ним. Хочешь подержать? – протянул он кота.

Она взяла его, но животное зарычало, наморщив нос, и вырвалось, убежав из комнаты, едва не поцарапав девушку. Вигония поморщилась, недовольно смотря ему вслед. Коты по какой-то причине её всегда не любили.

– Он тебя просто не знает. Вам надо познакомиться, – виновато почесав затылок, произнёс парень. Русые волосы его на солнце казались совсем светлыми.

– Обустроились? – в дверь вошла Австрита, застав молодых людей за разговором. Она выжидательно посмотрела на Латрия, и тот поспешил уйти из поля зрения хозяйки, занявшись делом. – Через полчаса Палеос встаёт, пора будет подавать ему завтрак. Заходите на кухню, кухарка даст вам поднос и еду. Отнесете её, потом будете руководствоваться поручениями отца, – быстро дала указания она и, не дожидаясь её ответа, вышла.

Стараясь не растрясти и не разлить ничего, она поднялась на третий этаж и постучалась в дверь. Ответа не последовало, тогда она осторожно вошла. Лишь голова в чепчике, отвернутая от двери, была видна из-под пушистых одеял. Вигония опустила поднос, стараясь не издавать ни звука. Сзади неё откашлялись, и она вздрогнула.

– Доброе утро!

– Подай мне, чего там у тебя, – он высморкался в платок. – Опять каша? Я же просил не приносить мне каши, – он взял тарелку и бросил к двери. Тарелка разбилась, а по двери медленно стекала, словно кровь, овсянка.

– Чего стоишь смотришь? – гаркнул он, хотя это было больше похоже на лай маленькой собаки. – Убирай!

Вигония принесла тряпки и, поморщившись, начала протирать полы и дверь. Девушка не смотрела на старика, хотя чувствовала, что он наблюдает за ней.

– Совсем бедная?

– Извините?

– Заплатанное платье.

Она густо покраснела, но не ответила, продолжая вытирать.

– Принеси мне чего-нибудь другого с кухни.

«Ничего не готово», – хотела ответить она, но передумала и, закончив прибирать, спустилась вниз. Она старалась не поворачиваться спиной даже к прислуге, чтобы не видели её перештопанное платье, которое носит она ещё с отрочества.

– Господин требует другой еды, – сказала она, войдя в кухню.

– А где её достать? – фыркнула полная женщина. Вигония не нашлась, чего ответить, тогда повариха продолжила: – Иди в сад, нарви фруктов ему, привереде. Мила! Проводи тётю.

Девочка лет четырнадцати с живыми глазами и чёрными волосами подбежала, взяла её за руку и повёла в сад. Повариха дала им корзину.

– Вот, – сказала он, улыбаясь, показывая на грушевое дерево, и побежала дальше.

Вигония срывала груши, висящие не так высоко, и увидела в саду прекрасную светловолосую женщину, которую заметила вчера. Одета она была опять в белое платье, и Вигония невольно поразилась, какой светлой и чистой была незнакомка. Она стояла, перебирая косу, опустив глаза в землю, рядом с Астиром. Его руки были скрещены на груди, лицо выражало сосредоточенное желание не выказать раздражение. Девушка выглядела довольно печально – видимо, они ссорились, или он упрекал её в чём-то.

– Для Палеоса? – поинтересовался Латрий, который подошёл с корзинкой слив и отсыпал треть Вигонии.

– Это его жена? – спросила Вигония, пытаясь прислушаться к разговору, хотя говорили они негромко и стояли поодаль, поэтому невозможно было уловить суть их пререканий.

– Да, Рави. Она родом из другой страны, но жила в столице. Астир её оттуда привёз.

– Значит, она столичная… Красивая, правда?

– Да, хотя… хотя… есть красивее.

– Почему они ссорятся?

Латрий вздохнул.

– Они часто… бывает у них.

В этот момент подбежала девочка и высыпала несколько больших красных яблок в корзину. Вигония улыбнулась Латрию и, мельком взглянув на семейную сцену, пошла в дом, где помыла фрукты и поднялась опять наверх.

Палеос пару мгновений неодобрительно смотрел на корзину, но потом взял и начала жевать.

– Подай мне книгу со стола и принеси кофий.

Вигония опять спустилась и поднялась, коря свои судьбу и выбор за то, что ей приходится бегать туда-сюда, а не тихо сидеть в своём доме и помогать матери шить. Поскрежетав зубами, она подала кофий старику, который, водя пальчиком с длинным ногтём по буквам, усердно читал.

– На. Возьми, поешь хоть сладкого, – сказал он, отвлёкшись от чтения и протянув её небольшое красное яблочко.

Девушка, поколебавшись, взяла фрукт и спрятала в карман юбки, поблагодарив.

Так прошёл день. Вигония бегала туда-сюда, прислуга шныряла повсюду, и под конец дня у неё болели и ноги, и голова. Она сжимала зубы, проклиная всё, в особенности старика, который заставлял её делать бесполезную работу по многу раз в день. Как только солнце зашло, она отключилась, и в голове все ходило кругом, сливаясь в причудливые тревожные сны.

На следующий день – это был четверг – её опять ждал ранний подъём. Одевшись, умывшись, предусмотрительно собрав фрукты, она понесла их наверх. На втором этаже она увидела Австриту, переговаривавшуюся со старичком лет пятидесяти, худющим и в круглых очках, но, однако, выглядевшим не как прочая прислуга – в нём чувствовались выдержка, ум, собственное достоинство, несмотря на достаточно бедный вид. Между ними стоял мальчик лет шести, держащий деревянную лошадку на привязи. Вигония невольно позавидовала, вспомнив, что в детстве из игрушек у неё были лишь обломки посуды и одна тряпичная, но горячо любимая кукла, сшитая матерью.

– А, это вы, Вигония, подойдите сюда, – негромко позвала Австрита, обернувшись на звук шагов. Мальчик не обратил на неё внимания, занимаясь игрушкой, а старичок, немного прищурившись из-за плохого зрения, видимо, разглядывал девушку. – Это Ирис, мой сын, и учитель его, Куэрс. Отдайте им корзину, я хотела с вами поговорить.

Вигония почувствовала тревожность, представляя, как недоволен будет Палеос, и перебирая в голове то, о чём госпожа хочет с ней поговорить. В то время Ирис со старичком, тихонько похлопавшим мальчика по спине, зашли в одну из комнат.

– Сегодня приезжает моя сестра, Линара, с мужем и детьми, поэтому у нас будет ужин. Вечером вы нужны будете, чтобы подавать на стол и прислуживать им. Пожалуйста, напомните об этом Палеосу и приведите его к столу к семи часам. Поняли меня?

Вигония кивнула, внутренне порадовавшись, что сегодня её ждёт что-то кроме прислуживания вечно недовольному старику, и отправилась на третий этаж. Поднявшись наверх, постучавшись, она, не удивившись, нашла Палеоса в не очень хорошем расположении духа.

– Глупая девчонка! Сколько я тебя должен ждать и помирать тут с голоду – неужто до обеда?

– Извините, – потупила она глаза, – госпожа задержала меня. Вот ваши фрукты, скоро подадут кофий.

– Неси.

Она сбегала за кофием на кухню, подала их хозяину дома и бросила:

– Сегодня приезжает Линара… ваша дочь, – закончила она неуверенно.

Старик изменился в лице: вместо нахмуренного, недовольного бульдога он стал сияющее–счастливым, захлопал в ладоши, как ребёнок, и воскликнул:

– Доченька моя! Дай я ручку тебе поцелую, – притянув за руку девушку, он поцеловал тыльную сторону её ладони. – Хоть что-то хорошее в этом доме случается. Ко скольким?

– К семи госпожа Австрита всех приглашает на ужин.

– Хорошо! Ступай, служанка, и не забудь мне напомнить за полчаса!

Вигония спустилась на первый этаж, хотела было идти в свою комнату, как ей постучали по плечу. Она обернулась – и увидела Солнце: это был молодой человек одного с ней роста, с лохматыми русыми выгоревшими волосами, с широкой добродушной улыбкой и щёлочками суженых глаз, поглядывающих как-то ехидно. Она стояла, ослепленная, понимая, что за все дни, проведённые здесь, девушка не видела этого обитателя дома.

– Моё имя Ясмос. Вы, я так понимаю, новая служанка Палеоса, – он чуть поклонился. – Как вас зовут?

– Вигония, – задохнувшись, едва слышно выговорила девушка.

– Красивое имя! В честь кого вас назвали?

– В честь бабушки. Я её не видела никогда… – замялась она.

– О, я тоже. Бабушка умерла при последних родах, когда появился дядя, а мне суждено было родиться только через десять лет, – он всё так же добродушно улыбался, причём – что заметила Вигония – он держался не вычурно, строго, а легко, заложив руки за спину и чуть сгорбившись. – А это, кстати, моя невеста, Ортансия.

Молодой человек кивнул на девушку, стоящую слева от него, которую Вигония до этого не замечала. Маленькое личико, не очень довольное происходящим, тёмные волосы, собранные сзади, – она была не очень красива, но мила. Служанка кивнула ей, та не изменила своего презрительного выражения лица. В Вигонии как будто всё упало.

– Рад был познакомиться, мы пойдём прогуляемся, – попрощался Ясмос, улыбнувшись напоследок.

Вигония побежала в свою комнату и плюхнулась лицом на кровать, зарывшись в подушку. Она была поражена, ослеплена. Девушка как будто выпила хмеля – она чувствовала себя опьянённой, очарованной. Впервые она что-то почувствовала. Бог знает, сколько она лежала так, пока соседка по комнате не окликнула её:

– С тобой всё хорошо?

Вигонию выдернули из сладких мыслей и воспоминаний. Она оторвала помятое лицо от подушки.

– Да… Я просто… ничего.

– Привыкнуть сложно – понимаю, да ничего – освоишься. Я тоже стонала первые дни.

– А я хотела спросить, – внезапно вспомнила девушка, – а почему Астир с Рави постоянно ссорятся?

Женщина зыркнула на неё. Она поработала челюстью, подбирая ответ, и ответила негромко:

– Нам не стоит говорить об этой сейчас.

– Но ты что-то знаешь?

– Да. Я знаю. Но при свете солнца и людях, которые здесь повсюду, мы не будем об этом говорить.

Вигония нахмурилась. Ей это показалось очень странным. Вопиющее любопытство подожгло её, но она решила сменить тему, заметив:

– Ты выглядишь расстроенной.

– Я не расстроена. Так, жизненные невзгоды.

– Какие? – не зная приличия, поинтересовалась девушка. Другая долго, пристально посмотрела на неё, но потом сказала:

– Люблю я одного человека, а он меня – нет. Так бывает в жизни.

Вигония задумалась и ничего больше не ответила, внимательно посмотрев на девушку. Разные люди – одинаковые проблемы.

Дворецкий, слуга Австриты, который, в отличие ото всех остальных, жил на втором этаже, как хозяева, и которого Вигония видела всего раз, облачённого в недешёвый, хорошо сшитый сюртук, открыл парадную дверь. На пороге стояла тёмненькая женщина, высокая и полная, но лицом похожая на Палеоса, и мужчина, возрастом почтенного, с её отца.

– Госпожа Линара с мужем, – доложил дворецкий, хотя Австрита, стоящая рядом, и так знала, кто это. Она протянула руку в чёрной перчатке, но в этот самый момент сестра накинулась на неё, сжала в объятиях, затем отпустила и потрепала по щеке.

– Как же я давно тебя не видела, Австрита! – заговорила она полным, звонким голосом, и Вигония, наблюдавшая сцену издалека, подумала, что Линара, должно быть, хорошая певица. – Ты всё такая же суровая и напыщенная, как два года назад, – звонко засмеялась женщина. – Да, давно ж я тебя не видела, целых два года! Много ль изменилось у вас?

– Всё так же. А у тебя?

– Всё по-старому: живём с мужем, сыновей няня воспитывает, – она прошла мимо сестры, разглядывая гостиную. – Да, всё так же! Всё те же мрачноватые интерьеры. Сейчас в моде всё светлое, пышное, а у вас – мрак. Тьфу.

В этот момент с лестницы поспешно спустился Палеос – первый раз Вигония увидела, что он вышел из своей комнаты.

– Доча! Любимая!

Линара завизжала, и они крепко обнялись. Затем он пожал руку старику, стоявшему рядом с ней.

– Батюшка! У нас с мужем подарок для вас, – она жестом попросила у старика что-то, и он подал ей квадратный свёрток. – Это книга о путешествии в дальнюю страну, где вечный холод и странные животные. Я уверена, вам понравится!

У Палеоса загорелись глаза. Он снова обнял дочь.

– А теперь, господа, пожалуем к обеду! – прервала всех Австрита.

В столовой собралось много человек – и те, кого девушка раньше не видела. Пока Вигония совместно с другими слугами разносила блюда, она разглядывала собравшихся; порядок был такой: Палеос, слева от него – Линара, воркующая с отцом, справа – Австрита, строго глядящая на всех, от которой по кругу шли обрюзгший мягкотелый мужчина лет сорока; молодой человек с серьезным и холодным, даже оскорбительно холодным для данной ситуации лицом, Астир, презрительного разглядывающий людей, его светловолосая жена-красавица Рави, мило и чуть неловко улыбающаяся; полуразвалившийся на стуле, смеющийся громче всех и улыбающийся шире всех Ясмос, тёмненькая маленькая девушка рядом с ним, облокотившаяся на стол; маленький мальчик, Ирис, пальцем поедающий пирожное, его учитель, тихо сидящий и разглядывающий всех вокруг, потом – муж Линары, не отрывающийся от еды.

Вигония заметила, как дворецкий наклонился и что-то на ухо прошептал Австрите, потом передал ей конверт. Казалось, что никто не заметил, как это произошло, потому что во время этого муж Линары рассказывал какую-то забавную историю. Как это часто бывает, веселый разговор за столом вскоре перешел в ностальгическое русло.

– Я всё вспоминаю мать. Мне было всего семь лет, когда она ушла. Помню её руки, нежно пахнущие цветами, её улыбающееся лицо, – начала рассказывать Линара, качая головой.

–Да, она была хорошая женщина. Из старинного рода! – заметил Палеос. – Мне за неё большое приданое дали. Единственная дочь в семье была.

– Почему мы не общаемся с родственниками по её линии? – спросил Ясмос с другой стороны стола.

– Так померли давно, – отрезал Палеос, жуя куриную ногу.

– А я, дорогуша, – обратилась Линара к Ясмосу, – недавно свиделась с твоим дядей, Хоке.

– Так и живёт капустой? – с насмешкой бросил хозяин дома.

– Бедно с женой и детьми они живут, батюшка.

– А как иначе? Все наследство досталось мне, потому что я старший сын, а он – нет, к тому же редкостный разгильдяй.

– Достаточно умный человек, – вставила слово Австрита, видимо, только чтобы унизить Палеса. Тот усмехнулся, брызнув слюной.

– Ты его давно не видела. Дурак дураком.

– А зачем ты с ним виделась? – спросил, улыбаясь с прищуром, Ясмос.

– Мы тогда ехали в столицу с мужем, проездом были в городе и, я думаю, дай взгляну, как дядя поживает. Худой, сгорбленный, торгует овощами в небольшой лавке. Хмурый какой-то был, не рад видеть нас. Спрашивал, как у Анира дела, а его уж к тому моменту тринадцать лет как не было.

Палеос стукнул по столу.

– Издеваться ещё решил над памятью мальчика моего. Уж четырнадцать лет как убит.

– Между прочим, это был несчастный случай, – заметил Австрита.

– Какой несчастный случай!? Дворовый мальчишка его в реку толкнул, вот он и потоп. То-то мы потом этого парнишку проучили. Всю жизнь помнить будет.

– Конечно, когда ходить не можешь – будешь помнить, – хихикнула Линара.

После этого Вигонию, стоящую в сторонке, подозвала Австрита и попросила сходить за пирогом. Девушка сделала, как просили, тем самым лишилась возможности подслушивать разговоры. Вместе с дворецким они внесли десерты, причём девушка во время похода на кухню хорошо рассмотрела наряд слуги, поразившись, что по дороговизне он схож с хозяевским. Ей стало стыдно за свою нищету, однако она быстро собралась и поставила пирог на стол, подойдя со стороны Ясмоса и девушки, сидевшей с ним. Та недовольно взглянула на служанку, в то время как парень – любопытно.

– Говорят, война собирается, – вздохнув, печально сказала Линара, хотя ей, естественно, не было дел до неё.

– Она и не прекращалась, – бесстрастно вставил Астир. – Хостабор хочет отобрать края с рекой – как раз те, в которых мы живём.

– Но к нам войска вряд ли придут, у нас не такое богатое селение, всего лишь речушка, – заметил человек, наливающий себе стакан тёмной жидкости из графина, сидящий рядом с Австритой – видимо, её муж.

– Мы находимся на границе, поэтому точно придут. В первую очередь придут, – громко, тыкая пальцем в стол, крикнул Палеос.

– Из столицы не поступало никаких вестей пока что, – немного раздражённо подметила Австрита.

– У нас замечательные воины. Я сама знаю некого Долофоноса, муж с ним служил.

– Да, да, – вставил тот, жадно поедая пирог.

– Прекрасный воин, командир, на его счету тысячи выигранных сражений. Очень жестокий, не знающий пощады, но, знаете, таким и должен быть защитник страны.

– Все подчинённые его держатся в страхе. Зато никто не посмеет показать себя трусом в бою. Он как раз служит на границе, неподалёку от нас.

– Но есть печальная история, связанная с ним. А может, и слух, потому что люди поговаривают, но никто не знает правды. Говорят, что он и жену свою убил, потому что та вовремя поесть не подала.

– А ещё поговаривают, что у него дети были, – жуя, энергично сообщал муж Линары, – которые остались сиротками.

– Палач, – ахнула Рави, с ужасом слушая рассказываемое.

– Ну знаешь, дорогая моя, благодаря таким мы и живём с тобой спокойно. Благодаря нему ты кушаешь еду и смотришь на солнышко.

– Судя по вашим рассказам, он убивает не потому, что хочет постоять за свою страну, а потому, что жаждет крови, – размеренно проговорил Ясмос со своего края стола.

– Какая разница? Цель оправдывает средства, – фыркнула Линара.

– Мы с ним не одно сражение прошли, – взнеся палец в воздух, утвердительно сказал муж женщины, – Он мастер своего дела. Великий человек, у него мозг гениально на войну работает.

– Разве в современном мире, где люди должны жить спокойно и решать конфликты мирно, должны быть такие особи? – неожиданно вставил Астир, гордо смотря в глаза мужу тётки.

– Он – порождение своего времени, – усмехнулся Ясмос. – О каком мире ты говоришь? Ты живёшь у себя в голове.

– Ясмос! – предупредительно шикнула Австрита. Тот спокойно взглянул на мать, но в глазах его читалась холодная злость.

Палеос постучал ложкой по стакану.

– Оставим споры на потом, а сейчас отдыхать, по своим комнатам, – безразлично бросил он, затем встал из-за стола и, позвав служанку за собой, направился наверх.

– Ты сегодня была красивее всех женщин, – сказал Палеос, когда они прикрыли дверь за собой. Он плюхнулся на стул возле стола, опёрся локтём о стол и начал странно, пьяно смотреть на девушку. Та смутилась от обстановки.

– Спасибо, – неуверенно ответила Вигония, потупившись.

– Но одета очень бедно и слишком бледна. У тебя отец с матерью есть?

– Только мать, господин.

– Братья, сёстры?

– Никого, мы вдвоем.

– Понятно, – старик был в каком–то расслабленно-добродушном настроении, что удивило девушку и ещё более её смутило. Ей хотелось уйти отсюда как можно скорее. – Побираетесь?

– Да…

– Я скажу, чтобы кормили тебя получше. Хоть иногда мясо давали. Я прочитал в книге недавно, – воодушевился вдруг он, – что человек – такой же хищник, как и волк, ему надо много мяса есть. То-то ты так бледна и худа – паёк совсем плох.

Она не знала, что отвечать – стояла, немного сгорбившись, смотря в пол.

– И ещё: я дам себе денег, закажи себе нормальный наряд. Как у Линары – сиреневый, тебе очень пойдёт, – старик достал из ящика горстку монет и подвинул её ближе к девушке.

– Мы с матерью сами шьём.

– Прекрасно! Тогда чтоб после выходного была в новом костюме. А теперь иди.

Вигония неуверенно взяла деньги, спрятав их в карман платья, и побежала в свою комнату, радуясь, что вырвалась. Поведение хозяина ей казалось очень странным, поэтому она долго думала над ним и даже не могла заснуть. Посередине ночи ей захотелось выйти по естественной нужде, и, не успев открыть дверь, она услышала голоса рядом с кабинетом Австриты. Вигония замерла. Два человека шептались – одним из них была сама Австрита, другой голос был мужской, но из-за шёпота девушка не могла понять, чей. Дверь отворилась, и оба исчезли в кабинете, голоса затихли. Девушка ещё несколько минут стояла, боясь пошевелиться, но было тихо. Через полчаса она услышала осторожные шаги, покидающие кабинет. «Сегодня дом полон странностей», – подумалось ей, после чего она впала в сон.

Следующим утром, пока хозяин не проснулся, Вигония сходила к знакомой тётке, которая привозила ткань из города, и купила нежно-лиловую материю для платья. По знакомству вышло недорого – она даже сумела сэкономить пару монет. Так как селение было небольшое, девушка успела забежать к матери, отдала ей овощи, купленные на оставшиеся деньги, и ткань, вкратце рассказав, что хочет. Та выглядела ещё более больной, чем прежде: маленькая чахлая женщина, постоянно кашляющая. Однако, увидев дочь и еду, она немного порадовалась.

Когда Вигония заходила в дом со стороны чёрного входа, она увидела Латрия и Ясмоса, под тенью яблони о чем-то разговаривающих. Они не выглядели, как подчинённый с хозяином – скорее как друзья. Девушка постояла у входа какое-то время – они заметили её, тогда попрощались друг с другом. Ясмос неспешно пошёл к главному входу с другой стороны дома, Латрий – к ней, смущённо улыбаясь.

– О чём вы говорили? – не сумев сдержать любопытство, спросила она.

– Да так, ни о чём, – почесал он висок.

– Вы выглядите, будто хорошие друзья.

– Мы хорошо друг к другу относимся. Иногда тренируемся вместе.

– Тренируетесь? Как?

– На мечах. На хозяйском поле.

– Ты владеешь мечом? – задумчиво спросила Вигония.

– Да, это всегда пригодится. Только ты, пожалуйста, никому не говори.

– И кто побеждает? – иронично улыбнувшись, поинтересовалась девушка.

– Да когда как, – пожал он плечами, – мы уж давно боремся, изучили друг друга. То он победит, то я.

– Можно будет как-нибудь поприсутствовать?

– Я не знаю, – потупился Латрий, – наверное; надо у хозяина спрашивать.

Вигония увидела за полуоткрытой дверью дворецкого; Латрий видеть его не мог, так как стоял спиной.

– Ладно, мне пора, Палеос скоро проснётся, – и, не дождавшись ответа, быстрым шагом пошла на кухню.

– Кофе и фрукты, господин, – сказала она, зайдя в комнату. С прошлого раза ей стало ещё более неловко появляться в этой комнате, но с другой стороны – она стала чувствовать себя чуть более уверенно, чем в первые дни.

Палеос лежал, глядя в окно, спиной к вошедшей. Он не шевельнулся, лишь спустя какое-то время сказал:

– Можешь подойти ко мне? – Вигония неуверенно подошла, а старик с трудом перевернулся, кряхтя. Он долго смотрел на неё, думая о чем-то своем. – Можешь почитать мне?

– Да, господин. Что почитать? – она взяла книгу, на которую он указал пальцем с длинным ногтём, открыла её и начала читать – небыстро, по слогам, однако он не упрекал её, задумавшись о своём и не отводя от неё взгляда, от чего девушке было неловко.

– А как дела с платьем? – внезапно прервал он её.

– Моя мама скоро сошьёт. К следующей неделе будет, господин, как вы и сказали.

Он прикоснулся к её руке.

– Достаточно. Подай мне кофий, – потом, отхлёбывая напиток, он спросил: – Кто учил тебя читать?

– Дядя, господин. Брат мамы. Он много путешествовал, общался с учёными людьми, умел читать. Иногда учил меня. Но уже лет с десять мы его не видели.

– Расскажи подробнее о твоей семье, – негромко попросил Палеос.

– Были бабушка с дедушкой, но они умерли ещё до моего рождения, заболели чем-то. Остались мама с её братом. Дядя не хотел жить в глуши, поэтому ходил по разным городам. Он был умным человеком: умел читать, считать. Учил меня; животные у нас были, козы и куры. Потом он ушел – хозяйство опустело, остались мы вдвоем с матерью.

– А отец?

– А его убили, когда мне было года два. Подстрелили на охоте, как рассказывала мама. Но я его не очень помню, а она не любит о нём говорить. Иногда рассказывала – и то нелестно: не любил… – она помрачнела и нахмурилась, смотря в пол.

– А жених есть у тебя?

– Нет, господин, – покраснела она.

– Ладно, оставь меня. И – возьми фруктов себе. Забирай все. Я не хочу есть.

Вигония послушно встала и забрала всё, не став из вежливости отказываться, потому что в таком положении, как у нее, люди радуются любой подачке. Как драгоценную добычу, она понесла корзину к себе в комнату, чтобы спрятать её до выходных. На лестнице на втором этаже кто-то прикоснулся к её локтю. Она вздрогнула. Это был Ясмос: он держался прямо, чуть улыбаясь; парень сунул ей клочок бумаги, на котором пером было вычерчено: «южное поле, 8 часов». «Успели поговорить», – подумала она и, кивнув, продолжила спускаться.

Палеос больше не вызывал Вигонию тем днём, что заставило её задуматься: возможно, она была слишком откровенна, выставила себя в невыгодном свете. Может быть, вскоре её попросят уйти. Мысли эти стали мучить её уже спустя несколько часов после разговора. Однако вечером, к восьми, она пришла на поле, которое указал в записке Ясмос. Она была здесь пару раз с дядей, когда он отправлялся зарабатывать на еду.

Поле было пустым, так как только недавно было засажено. Оно было достаточно просторным; после него начинался тёмно-зеленый лес, идущий чуть ли не вдоль горизонта. Если повернуть голову, то можно увидеть речку, иногда заходящую в лесок, а за ней, знала она, начинается другая страна – Хостабор, о которой недавно говорили хозяева. Однако война её ничуть не волновала – служить не пришлось бы ни ей, ни матери. Над верхушкой деревьев с противоположной от речи стороны, как красная шапка, висело солнце, которое растекалось в закатных лучах, уходя на спячку под землю. Косые лучи оранжевым пламенем высвечивали три лица, собравшихся на поле. Вигония, подходя, наблюдала два тёмных силуэта, стоящих друг напротив друга и держащих длинные железные лезвия – мечи. Остановившись в шагах десяти от них, она увидела, что парни обмундированы в кольчугу и шлем: тренировка тренировкой, но дело опасное. Одеты они были почти одинаково, роста примерно одинакового, поэтому с первого взгляда девушке было трудно понять, кто есть кто.

Они кивнули друг другу, навострили лезвия – и начался бой. Настолько выверенные были движения, что сражение их было похоже на танец: они, передвигаясь кругами, делали выпад на противника, слышался лязг металла и громкая поступь. Когда один нападал – другой стремительно уклонялся, нападал другой – первый отходил. Девушка, не отрываясь, следила за бешеной пляской, цена которой – жизнь: как огонь завораживает – так завораживает и бой. Один из них, поддев ногу, опрокинул на спину другого и поднёс остриё к шее. Оба тяжёло дышали. Победивший протянул руку проигравшему, тем самым помог ему подняться. Они сняли шлемы: выигравшим оказался Ясмос. Оба были раскрасневшиеся, волосы взъерошены, грудь быстро вздымалась.

– Требую реванша, – улыбаясь, добродушно произнёс Латрий.

– Давай, герой, покажи прекрасной даме, на что ты способен, – дружелюбно поддел друга Ясмос.

Они сразились ещё несколько раз. Счёт примерно сравнялся. Когда солнце зашло за горизонт, они направились обратно. Вечер был довольно тёплый, щебетали кузнечики. Вигония держала перед собой фонарь – единственный, который они имели. Свет его мягко падал на лица. Дребезжала кольчуга.

– Сегодня ты меня уделал, но мы ещё посмотрим, кто кого, – сказал Ясмос, легонько стукнув Латрия по плечу. Тот смущённо посмеялся.

– Вам не кажется, что это опасно?

– Об этом знают не так много людей. Кажется, все, кроме матери, – посмеялся он, – А тем, кто знает, нет дела до нас.

– А если госпожа узнает? – в волнении поинтересовалась Вигония.

– Ничего не сделает. Я тоже имею вес в этом доме, да и вообще, занимаюсь, чем хочу.

– Наше общество ей вряд ли бы понравилось, – негромко вставил Латрий.

– Её заботят только дела, Астир и её слуга, – неожиданно серьёзно ответил Ясмос.

– Слуга? – переспросила девушка.

– Ну да. Это так очевидно, что об их связи знает даже отец, если он не слепой. Хотя отец ли он мне, – рассмеялся парень. Остальные не поддержали.

– Давно он появился в доме? – после некоторого молчания спросила Вигония.

– Лет десять. А что?

– Это… странно, как в одном доме умещается столько тайн и интриг.

– Я уже свыкся, – просто сказал Латрий.

– У нас все сами себе на уме и делают, что хотят: хозяева ведь.

Молодые ребята дошли до дома. Остановившись у входа, Ясмос энергично и громко произнёс:

– А не сбежать ли нам отсюда? Не жить ли разбойниками? – он обнял обоих за плечи. Вигония с ужасом заметила: взгляд его был безумен. И, беззаботно засвистев, он пошёл к главному входу. Латрий и Вигония стояли, оглядываясь друг на друга, не понимаю, серьёзно ли говорил хозяин.

– Ты выглядишь прекрасно, доченька, – сказала мать сиплым голосом, когда Вигония надела платье в утро понедельника, смущенно смотря в пол. – Я в твои годы не была так красива. Как же получилось такое чудо…

– А отец?.. Он был красивым?

– Очень красивым…

– Ты говорила, у него была невеста. Почему он её оставил?

– Я уж не помню, – уклончиво ответил женщина, закашляв.

Вигония задумалась, прищурившись.

– Милая, что тебе купить к следующему разу, что сварить?

– Ничего, мама, главное – кушай, – просто ответила она, пожав плечами. Все гроши, которые она зарабатывала, приносила матери. – Купи ткани, шей платья и продавай, – она взяла руку матери и быстро поцеловала, коротко улыбнувшись. – Я пошла!

– Новое платье? – спросил Латрий, вместе с которым они пошли к хозяевам.

– Да, мать мне сшила.

– Очень милое, – улыбнулся он, заглядывая девушке в глаза. Она шла, глядя вперед.

– Мы, кстати, хотели яиц у вас купить. Твой брат дома?

– Да, дома. Следит за хозяйством.

– Как он?

– Хорошо. Собирается ехать на празднование Нового года в столицу.

– Это через пару месяцев, скоро надо будет выезжать. Как он поедет?

– Он скопил на лошадь.

– А ты останешься тут?

– Да, буду работать.

– А зачем он едет?

– Слышал, как хозяева разговаривали о том, что королева во время празднования одаривает жителей щедрыми подарками. Надо же съездить, попытать удачу. К тому же он хочет подзаработать. Все-таки когда-нибудь, – он почесал затылок, – мы приведём в дом жён. Нужно будет содержать хозяйство. А сейчас мы довольно бедны.

– Богаче, чем мы, – невесело усмехнулась она. – У нас даже скота нет.

Молодой человек промолчал.

– А почему ты работаешь просто садовником? Почему бы тебе не пойти воевать? Ты прекрасно орудуешь мечом.

– Орудую-то прекрасно, но вояка из меня никакой… Мне жалко людей. Я не то, что убить – ранить никого не могу. Я никогда не использую силу, чтобы причинить вред.

– Слишком мягкий ты человек.

– Возможно, – печально вздохнул он.

– Зачем тогда научился владеть мечом?

– Чтобы не скучать… Мы хорошо проводим время с Ясмосом. Он как раз моего возраста. Я бы совсем со скуки помер там.

Вигония рассмеялась.

– Да уж, из возможных друзей только старый садовник и кухарская семья. Так себе компания.

Латрий тоже негромко рассмеялся.

Они дошли до господского дома. Суета здесь была ещё больше, чем обычно: все люди с напуганными лицами бегали и о чём-то говорили. Вигония пошла относить завтрак Палеосу. Тот был задумчив. Он даже сидел на стуле за столом, а не лежал в кровати, как обычно. Когда она вошла – он долгим взглядам посмотрел на девушку, но будто не видел её. Встряхнувшись, он бросил: «Хорошее платье, сиреневый тебе к лицу», – и продолжил что-то писать. Вигония поставила фрукты и кофий на стол, выжидая, пока он что-нибудь скажет.

– Хостабор напал на нас. Опять, – смотря перед собой вдаль, он сказал, медленно и чётко проговаривая каждое слово. Потом вдруг улыбнулся, – Но тебе это не грозит, дорогуша.

– Что это значит? Войска… идут к нам?

– Откуда я могу знать? – вспылил он. – Я только должен составить список тех, кого отправить воевать. Но у тебя ни отца, ни брата, хоть в чём-то тебе повезло!

Девушка, пододвигая корзину, постаралась встать позади хозяина, чтобы заглянуть в список. В нём было порядка двадцать имён. Написано было красивым мелким почёрком. Взгляд её пал на строчку «Латрий Ксан».

Глава II. Лагерь

Девушка затопталась на месте, пытаясь взять себя в руки и сделать вид, что ничего не видела. Однако Палеос, прищурившись, посмотрел на её растерявшееся лицо и сказал:

– Снеси список Австрите, – он протягивал бумагу, – хотя нет. Позови её ко мне.

Вигония спустилась на первый этаж. Она не знала, что делать: рассказать Латрию, ведь они были знакомы с детства и ей было по-дружески жаль соседа, попросить его уйти или позвать Австриту. Она постояла в нерешимости пару минут у двери кабинета хозяйки, затем дверь внезапно распахнулась, из неё вышла женщина.

– Что?

– Вас господин зовёт, – оробев, промямлила девушка. Выбора у неё не осталось. Женщина заперла на ключ кабинет и пошла наверх.

Вигония стремительно выбежала на улицу, решившись найти соседа и попросить его срочно уходить. Она не знала, сколько у неё было времени – пару часов или пару минут. Девушка завидела его у дерева шагах в двадцати, но её резко дернули за руку – так, что она чуть не упала от порыва бежать, и притянули к стене.

– Не надо, – сказал Астир. Вигония в испуге посмотрела ему в глаза снизу вверх. – Он получил по заслугам.

– Что?

– Он бился на мечах с братом, мать недавно выяснила. Кто знает, сколько раз это происходило, – с раздражением произнёс он, всё так же в тисках держа её за предплечье.

Вигония ничего не отвечала, оробев и не пытаясь высвободиться. «Они не знают о том, что я их видела», – быстро подумалось ей.

– У Палеоса умер сын, играя с мальчишкой из села. Мы не можем допустить, чтобы из-за дерзости какого-то жалкого садовника ещё один господин погиб.

Он расцепил пальцы, выпустив её руку, которая болела из-за мёртвой хватки. В этот момент девушка увидела, как дворецкий подошёл к Латрию, наклонившись, что-то негромко ему сказал, и увёл с собой в дом через главный вход. Всё было потеряно.

Латрия попросили в кабинет Австриты. Он побаивался этой женщины, потому что строгий взгляд умных и холодных глаз её заставлял литься по его спине холодный пот. Он не подозревал, зачем его вызвали, разве что где-то в глубине души.

– Началась война, – строго сказала женщина, – и ты пойдёшь в наши войска на границе. Мы наслышаны о твоём умении владеть мечом, – в этот момент он пугливо посмотрел на неё, пытаясь понять, откуда. – Тебе на сборы один день: завтра утром ты уходишь домой, послезавтра к шести утра являешься сюда, к воротам. Вместе с другими ты будешь препровождён в отряд командира Долофоноса. Всё ясно?

Он кивнул, сглотнув.

– Если попробуешь сбежать – будешь убит. Иди работай.

Молодой человек вышел из комнаты, ошеломлённый. Не помня себя, дошёл до чёрного входа и шагнул в сад. Он любил эти деревья – вид их, запах, любил ухаживать за ними. Латрий привык уже к этой мирной деятельности, которая даёт простор для того, что подумать, помечтать. Он поднял голову и посмотрел на небо: ярко-синее с длинными перьевыми облаками – оно завораживало. «Только боги могли сотворить такую красоту. Спокойное, неподвижное… Оно будет существовать вечно», – подумалось ему.

На следующий день утром молодой человек собрал свои вещи в небольшой мешок, загрузил его на спину, распрощался со всей прислугой и вышел через чёрный вход. Лицо его было спокойно, немного печально, однако внутри ревела буря.

– Я провожу тебя, – сказала Вигония, опирающаяся на дерево, чуть улыбающаяся и старающаяся не смотреть ему в глаза. Они пошли рядом, первое время ни о чём не говоря.

– Несправедливо, – выдавила она негромко. – И мы ничего не можем сделать…

– Никогда не могли. Кто мы по сравнению с ними? Жалкие букашки. Наша жизнь в их руках, – ответил тот просто, глядя вдаль и вникуда.

– Но почему… так не должно быть. Мы тоже люди.

– У нас нет больших домов, богатых родственников, денег. Мы даже не умеем читать и писать, – он коротко взглянул на неё, – почти все.

– Всё равно это несправедливо – посылать человека на войну из-за собственных страхов.

– А других послали просто так, – обречённо проговорил он, глядя ей в глаза. Ему было приятно, что она впервые в жизни что-то испытывает к нему, пусть это даже и жалость. Он готов был отдать все, чтобы пережить этот момент снова – лишь бы чувствовать её заботу, ощущать её рядом, слышать, как она семенит в этом прямом сиреневом платье.

– Я бы всё, всё устроила по-другому! – выпалила девушка. – Если бы я была хозяйкой, я бы помогала народу, жителям, тратила бы деньги с умом! Я бы так устроила хозяйство, чтобы все процветали!

– Ты очень добрая, – мягко улыбнулся он, желая взять её за руку, но не решаясь. Девушка вздохнула, а парень, поняв, что она внутренне сопротивляется этой фразе, продолжил: – Я же вижу, как ты заботишься о матери, как всё делаешь для неё. У тебя очень доброе сердце, хотя ты этого не показываешь.

– Ты лучше меня. Вы с братом всегда нам помогали с матерью. Спасибо, – она обняла его за плечи. Латрий думал, что это ему снится. Через пару мгновений она отпустила его и произнесла: – Ты очень сильный. Ты прекрасно дерёшься. Я знаю: ты вернёшься!

Тот покраснел, всё ещё не смея глядеть ей в глаза.

– Когда я вернусь… когда я вернусь, – он прокашлялся, – обещай, что… что сошьёшь мне костюм. Хороший.

– Обещаю, – произнесла она, сочувствующе улыбаясь.

– И, пожалуйста, не говори ничего Таросу. Он как раз хотел сегодня уезжать.

Девушка задумалась на пару секунд, потом пробормотала «хорошо». Они дошли до дома Латрия и его брата. Улыбнувшись друг другу, каждый пошёл в свою сторону, не оглядываясь: парень – домой, девушка – к господам.

Хозяйство Латрия Ксан и его брата, Тароса, было чуть больше, чем у соседей: домик выглядел чуть лучше, хотя был не больше, во дворе были курятник, пару коз, посажено пару грядок с овощами. Крыша уделана, дверь не покосилась – сразу видно было, что в хозяйстве живут мужчины. Однако внутри было довольно пусто: две кровати, печь, стол, сундук – всё убранство. Пахло сгоревшим маслом, пол не был мыт, казалось, несколько лет. Фонарь стоял на столе посередине комнаты, там же находился мужчина, склонившись к свету и что-то мастеря. Он был несколько крупнее и выше Латрия, руки его были измазанные, мозолистые, крупные и грубые. Он поднял голову в задумчивости, когда молодой человек вошёл.

– Латрий? – он встряхнулся. – У тебя же сегодня не выходной.

– Хозяин дал за хорошие заслуги, – уклончиво ответил парень. – Что ты делаешь?

– Чиню узды, чтобы под Буравку подходили.

– Сегодня уезжаешь?

– Да, пусть неблизкий, много остановок будет. И до праздника надо бы немного обустроиться. Не верится в королевскую щедрость, но зато подработаю, привезу денег.

– Может, будут зерно дарить? – Латрий запихнул мешок под кровать, доселе спрятанный за спиной.

– Оно всё на продажу. Представь, сколько людей понаедет, сколько зевак придёт. Сколько в давке умрут…

– Зато столицу увидишь, – мечтательно произнёс молодой человек, ложась на кровать. – Как там люди живут… Мне представляется, что там бедных нет. Что все там кушают хорошо.

– Ты, брат, больно наивен, – усмехнулся Тарос низким голосом. – Бедных везде полно. Там бедные, поди, беднее нас. Это мы – на природе, на просторе. А они крепостными стенами окружены.

– Мне всё равно кажется, что там людям живётся лучше. Я… я бы тоже туда съездил когда-нибудь.

Тарос закончил чинить узды, подошёл к печке и заглянул на готовящуюся еду. Запахло жареным картофелем.

– Когда я приеду – ты сможешь съездить. Лошадь отдохнёт – потом едь тоже на заработки. Но смотри: меня долго не будет, месяца четыре точно. Животных продаю соседям. Хозяйствуй тут как-нибудь.

– С невестой приедешь? – улыбаясь, дружески подколол брата Латрий.

Тот хитро улыбнулся, сощурился и произнёс, играя голосом:

– А кто знает? Может, и за твоей невестой приударю.

– Она мне не невеста, – вздохнул лежащий на кровати парень.

– Вы даже работаете в одном месте. Сделай ты уже шаг. Ты – её единственный вариант, вы друг друга с детства знаете.

– Ты слишком плохого мнения о ней, – нахмурился Латрий, – с такой красотою и умом ей надо быть госпожой. Эх…

– Зато ты больно хорошего о ней мнения.

Помолчали. Тарос наложил в жестяные тары жареной картошки с мясом (видимо, ягнёнка), закинул ложки и поставил на стол. Он ел жадно и быстро, причём стоя, потому что стульев не было, как будто до этого не ел очень долго. От запаха свежеприготовленной еды Латрий почувствовал проснувшегося зверя внутри и тоже начал кушать. Простой, сытной еды он не видал средь бедной овощной похлёбки в хозяйском доме. Тарос издал довольно звук, со стуком поставил пустую миску на стол – брат в это время ещё и половины не съел.

– Жуй быстрее, хиляк! Я, кстати, кое-что хотел тебе дать, – мужчина открыл сундук, согнулся в половину, копаясь в нём, и достал деревянную коробку. Латрий в это время, сидя на кровати, отложил тару. Он внимательно смотрел на брата.

– Этот кинжал, – он раскрыл коробку, в которой на подложке лежал кинжал, чуть изогнутый, с красной, расписанной узорами рукояткой, – фамильный. Отец передал его мне, когда умирал, как старшему сыну. Я даю тебе за ним следить, потому что, как я слышал из толков соседей, началась война, – в этот момент Латрий замер, с испугом смотря на брата, но тот даже не заметил, так как всё его внимание было сосредоточено на кинжале. – Возможно, он тебе понадобится.

– А ты поедешь ни с чем?

– Я возьму обычный нож. Кинжал пускай останется там, где кровь его многопоколенных владельцев. Сила его – тут, в этом доме, в этом селении, в Ории, – он преподнёс раскрытую коробку брату.

– С–спасибо. Постараюсь сохранить его!

– Да уж постарайся, брат. Я отбываю через час. К закату успею доскакать в соседнее село.

– Понял, – кивнул Латрий, смотря в пол.

В назначенное время они попрощались, крепко обнявшись. На душе младшего брата было скверно: он так и не сказал Таросу, что его призвали на войну, хотя это могла быть их последняя встреча, последний разговор. Он провёл день, шатаясь по дому, повесив голову, в мрачных мыслях.

На следующий день, поникнувший, Латрий стоял неподалеку от ворот хозяйского дома. Потихоньку собирались люди – мужчины (совсем молодые, шестнадцати лет, так и постарше, лет сорока) с провожающими – женщинами, воющими в плечо мужу, брату, сыну; маленькие дети, разглядывающие всё вокруг и жмущиеся к мамкиным юбкам. Мужчины несли мешки – кто побольше, кто поменьше. Нежданно Латрию положили руку на плечо – задумавшись, он даже не слышал, как кто-то подошёл.

Это был Ясмос. Он был чернее тучи: брови сведены, лицо опущены, он смотрел из-под лба, скрестив руки.

– Прости меня, – твердо, но негромко выговорил он. – Надо было догадаться, что так когда-нибудь будет. Но я… ожидал, что в них хоть немного милосердия.

– Судьбы не избежишь, – пожал плечами Латрий, пытаясь загладить чувство вины у старого друга.

– Ты очень хороший товарищ, хороший боец. Ты должен выбраться оттуда живым. Мы не раз с тобой боролись – ты не погибнешь в бою!

– Спасибо. Спасибо за веру, – робко улыбаясь, произнёс Латрий. Он покраснел: ему были приятны комплименты от друга.

– Вам не раздадут там нормальной амуниции, поэтому я принёс тебе это, – он ногой пододвинул мешок, он был тяжелый, – и это, – из-за спины он достал меч в ножнах. – Говоря по правде: украл. Но это твоё, бери. Хоть как-то заглажу вину… Неизвестно, кто и как выяснил о том, что мы боремся. Может, Палеос из окна подслушал…

Латрий посмотрел в землю. Ему было больше жаль хозяина, потому что тот чувствовал вину, чем себя.

– Мне пора, а то увидят. Удачи тебе! – они обменялись рукопожатием, схватив друг друга за плечо. Ясмос ушёл, оглядываясь.

Вскоре на площади скопилось шестнадцать мужчин – столько насчитал Латрий. Возможно, кто-то сбежал, затаился, а возможно – того, кого призывали, уже не было в живых. Примерно через полчаса из ворот вышел Астир в платье наездника и дворецкий в достаточно дорогом чёрном костюме. Из недалеко отсюда стоящей конюшни хозяйского дома вывели две лошади.

– Мне препоручено доставить вас до места назначения, – говорил хозяйский сын достаточно громко и сухо высоковатым голосом. – Пойдёте за мной колонной, Гирос – замыкающий, – он указал на слугу Австриты, потом обвёл глазами толпу и тыкнул в мужчину лет сорока бандитского вида, – Ты будешь главным. Следи, чтобы никто не отставал, а отстающих или уклоняющихся бей. – Он умело запрыгнул на лошадь. – Выстроились в колонну!

Плач женщин стал ещё громче, присоединились дети. Мужчина выстроились друг за другом. Латрий смотрел в землю, стараясь отвлечься, потому что всё происходящее ощущалось тяжело.

Шли не очень долго – около двух часов, причём пришлось идти к тому месту, где река сужалась, чтобы пройти по мелководью. За это время были избиты маленький мужичок лет сорока пяти, по-видимому, пьяный, и лет тридцати человек, возмущающийся и подговаривающий всех пойти обратно. Они прибыли в лагерь, располагающийся на небольшом возвышении. Вид был красивый, но однообразный – зеленеющие поля и пышные леса вдалеке. В лагере энергично протекала жизнь: что-то варили (пахло мясом), кто-то начищал меч, кто-то ради тренировки дрался с товарищем, а кто-то бился взаправду, кто-то ухаживал за скотиной, а кто-то стрелял из лука. Глаза разбегались оттого, как много было людей и как разнообразны были их занятия. Палаток на вид было штук до пятидесяти.

Толпу в шестнадцать человек заставили ждать, пока Астир разбирается с главными. Дворецкий в то время угощал лошадь яблочком. Мужчины, насупившись, не разговаривали между собой; они выглядели как обособленный островок на фоне суши. Вскоре хозяин вернулся с важным человеком – крупным, с грудном клеткой, как у медведя, коротко стриженными волосами. Он был в кольчуге, от этого грудь его казалась ещё больше. Все бывшие мужчины здесь были раза в два меньше него. Он оглядел взглядом всех, заглядывая в глаза каждому, челюсть его была сжата, а руки за спиной. Всем стало жутко от одного вида стоявшего перед ними человека. Латрий смотрел в землю, и когда в глаза взглянули ему, то почувствовал неподдельный ужас от сурового взгляда из-под густых чёрных бровей. Суровый человек подошёл к мужичку, чуть шатавшемуся; в воздухе что-то блеснуло – и человек повалился на землю, брызжа кровью из горла. Он захлёбывался, царапая шею, будто пытался что-то оттащить от нее. Он дрыгал ногой, а потом заскрёб землю; смотреть на человека было жалко. Латрий пошатнулся.

– Этому пьяному сброду тут не место, – громким басом сказал начальник, встряхнув кинжалом, с которого капельки крови полетели на лица и одежду стоящих. Одна из них попала на Астира; он с отвращением стёр каплю с подбородка, дал знак дворецкому, и они поскакали, крича «Но!». Начальник, прищурившись, проводил их следом.

– Моё имя Долофонас. Я – ваш командующий. И здесь у нас есть несколько правил. Забудьте о матери, отце – они в прошлом. Жён вы увидите нескоро. Если увидите, – он говорил рвано, застыв на одном месте, всё так же оглядывая всех. Огромная грудь его вздымалась. – Правило первое: вы тренируетесь каждый день два раза по четыре часа. Едите три раза в день: в семь, в двенадцать и в шесть. Не пить. Беспрекословно выполнять команды. Быть чёрствым и холодным – это война. Тут смерти. Стараться сделать всё, чтобы убить врага, любой ценой. И да: при нападении – драться, как будто в последний раз. Либо вы – либо враг. Кто-то умрёт, другого не дано. Никого не оплакивать – это отнимает силы. Убить все чувства в себе. Всё, что у вас есть, – это меч, и он ваша жена, ребёнок, отец, мать. Звон его – колыбель вашей матери. Всё ясно?

Толпа несмело крикнула «Да» разными голосами. Командующий добавил:

– При нарушении – смерть. Вы будете убиты теми, кто окружает вас, если они заметят нарушение. А теперь найдите себе свободное место в палатках! В каждой по четыре.

Долофонас круто развернулся и, чуть сгорбившись, пошёл вдоль лагеря. Латрий смотрел ему вслед, внутри у него, казалось, всё упало. Кроме того, очень хотелось есть и пить; запах мясной похлёбки, приносимый легким ветерком, разжигал аппетит. Он сжал зубы и побрёл вперед. Толпа постепенно разошлась по лагерю. Парень шёл, волоча мешок, устав, и как раз в это время крикнули:

– Обед, обед, все на обед!

Отовсюду, как тараканы, начали стекать люди к трём котлам шагах в двадцати от того места, где стояли новоприбывшие. Латрий пошёл быстрее, чтобы успеть. Он встал в очередь, ждать ему пришлось минут пять, дошло и до него. Обрюзгшего вида мужчина с щетиной и грубоватым видом накладывал суп в железные миски (парень заметил, что они были не мыты с прошлого раза или вообще), он протянул тарелку с ложкой Латрию, чуть расплескав. «С-спасибо», – негромко произнёс парень. Он проверил дно ложкой, поняв, что из мяса был только запах; сам суп состоял из воды, капусты и картофеля. Но ему и это было за радость – он жадно, стоя, съел полученную еду, причём мельком вспомнив брата, который ест точно так же. Он задумался, смотря в опустевшую тарелку, чувствуя ещё более разгорающийся голод. Отнёс её обратно, смотря на кушающих людей (молодой человек подметил, что те ели медленно, черпая по чуть-чуть, смакуя каждый кусочек, при этом недовольно смотрели на него, замечая чужой взгляд). Парень опять побрёл с мешком. В палатки разбредались люди, видимо, отдыхать, и он пошёл искать ту, что была не заполнена. Те, что ближе к месту кормления, все были полны, – так подумал он и пошёл дальше, к последнему ряду. Заглянул в одну из них – в ней сидел парень примерно того же возраста, склонившись над мечом, который тот тщательно начищал. Он сидел, замерев, весь во внимании – казалось, вся его жизнь сейчас заключалась в том, чтобы до блеска начистить меч. На вход постороннего тот никак не среагировал; тёмные, слегка вьющиеся волосы закрывали его глаза.

– Здесь занято? – негромко поинтересовался Латрий.

– Нет.

Латрий зашёл в палатку, затащил мешок и сел на землю, полуразлёгшись на вещах – они были жесткие, потому что внутри была кольчуга, к тому же звенели при каждом движении парня; меч он снял и положил рядом с собой. Сидящий рядом не отвлекался; Латрий заметил, что одежда на нём была несколько большевата, сам тот был довольно худой, пальцы длинные. Новоприбывшему хотелось как-то начать разговор, чтобы избавиться от неудобной паузы, а другому, казалось, было всё равно – он был занят.

– Давно ты здесь? – негромко поинтересовался Латрий.

– Пару дней.

– Понятно. А откуда?

– Из селения недалеко отсюда, – он всё так же не отрывался от меча.

– Я тоже. Вот сегодня доставили.

Парень, продолжая работу, взглянул на соседа долгим, изучающим взглядом. Латрию стало неловко из-за этого.

– Выглядишь опечаленно, – выдал тот, проанализировав вид сидящего человека, и продолжил чистить меч.

– Э–э–э, да… Невоенный я человек, сказать по правде. А ты – совсем не грустишь? У тебя есть семья?

Другой парень помолчал некоторое время.

– Я привык.

– За несколько дней? – усмехнулся Латрий и смутился: знакомство явно не удалось.

– На боевые тренировки, на боевые тренировки! – крикнули в этот момент на улице.

Незнакомый парень встал, заправив меч в ножны, и произнёс:

– Сейчас будет обход: следят за тем, чтобы все тренировались.

– Я, кстати, неплохо владею мечом: мы с товарищем тренировались несколько лет. Не хочешь со мной?

Человек подумал, смотря в глаза собеседнику, потом ответил:

– Идём. Но дальше отсюда. Идти минут двадцать.

Незнакомый молодой человек был в плаще, из-за которого его маленькая худая фигура казалась объёмной. Он накинул капюшон на голову – так, что едва можно было видеть глаза. Латрий надел кольчугу, взял меч, и они пошли на юго-запад – примерно туда, откуда недавно прибыл парень. Вскоре они дошли до небольшого поля, граничащего с лесом и кустарниками: оно было усеяно маленькими полевыми цветами – небольшими сухими стебельками с фиолетовым, желтым или синим цветком. Незнакомец снял плащ и медленно, с каким-то странным наслаждением, вынул из ножен меч, смотря на противника. Он был несколько выше Латрий; тот встал напротив, неловко улыбнувшись. Незнакомый человек смотрел холодно, даже несколько высокомерно. Латрию в то время вспомнились дружеские бои с Ясмосом, наполненные смехом, улыбками, и внезапно взгрустнулось.

– Дерись всерьёз, – попросил незнакомец.

– Хорошо, – нахмурившись, растерянно произнёс Латрий.

Они стояли друг перед другом, выжидая, кто начнёт первый. Парень привык, что нападал обычно его друг, потом они менялись ролями в течение схватки. Незнакомец был серьёзен и сосредоточен – казалось, каждая частица его напряжённо следила за действиями противника. Латрий решился сделать выпад вперёд, другой резко увернулся, ногой ударил в живот нападавшего, из-за чего тот упал, свернувшись клубочком и выронив меч. Молодой человек приставил острие к шее лежавшего, который выдыхал «ой–ей–ей–ёй!».

– Враги так не дерутся, – подытожил победивший. – Ты играл в бой, но не бился. Дерись серьёзно.

– Ух, хор-рошо, сейчас мы посмотрим! – сказал парень, встал и с криком напал.

Результаты боя повторились дважды: Латрий проигрывал, а противник его выигрывал, казалось, не прикладывая никаких усилий. Первый попросил передышки; они сели на землю и стали перебирать цветочки. Лёгкий ветерок ласкал их разгоревшиеся щёки. Щебетали птицы в лесу неподалёку.

– Где ты так научился? – подивился Латрий.

– Отец учил меня. И на луке, и на мече, и на ножах.

– Должно быть, он тебя любит, – улыбнулся парень. – Где он сейчас?

– Неподалёку, – уклончиво сказал другой, оперевшись на меч и смотря на побежденного.

– А мать у тебя есть?

– Умерла, – лицо молодого человека было спокойно, даже странно-спокойно, но дернувшаяся щека на этом слове предательски выдала его чувства. Они помолчали.

– Меня, кстати, Латрий зовут. Это значит «преданный», – парень улыбнулся и протянул руку другому. – А тебя как?

– Эфра. Кому же ты предан? – уголки его рта чуть дрогнулись в улыбке.

Латрий покраснел и ответ глаза. Эфра хмыкнул, произнеся:

– Всё понятно, кому ты предан. Любовь, значит. Жена?

– Нет-нет, только знакомая. Мы с ней с детства жили рядом. Она очень добрая, умная, невероятно красивая, даже читать умеет! – начал перечислять Латрий, вдохновившись.

– Понятно, понятно, – прервал его Эфра, слегка улыбаясь, – значит, у тебя есть цель вернуться. Вернуться героем.

Латрий густо покраснел.

– Я даже не хотел идти сюда… Мне пришлось. Хозяин города отправил, когда узнал кое о чём, – вздохнул он.

– О чём?

– Мы с внуком хозяина в хороших отношениях, иногда, как я уже говорил, дрались на мечах. А у хозяина сын погиб, как говорят, потому что его мальчишка из поселения утопил. Вот меня и сослали. А ты как попал сюда?

– Сам захотел. У меня тут есть дела.

– Какие?..

– Не могу сказать, – Эфра вдруг стал серьёзным, даже нахмурился.

– Х-хорошо, понял. Ты очень хорошо владеешь оружием, так что ты точно выживешь!

– Не сомневаюсь, – твёрдо и негромко ответил парень. – Надеюсь, что и ты тоже. Надо же покорить сердце дамы! – и почти беззвучно засмеялся, причём лицо его даже стало добродушным. Латрий опять покраснел.

Прошло несколько недель. Враг не наступал, хотя в воздухе веяло его приближение: шли дожди, вороны каркали. Режим ожесточили, тренировок добавили ещё больше. Несколько человек за это время было убито за непослушание. Латрий от постоянной физической нагрузки и несытной пищи похудел, осунулся. Лицо его стало несчастнее и суровее. Он чувствовал, что что-то неотвратимое приближается, и ничего не мог с этим поделать. Тренировался через силу, а иногда, когда случалось, что в палатке никого нет, бессильно и беззвучно плакал, вспоминая прошлую жизнь: он думал то о родителях, которые покинули их слишком рано, то о брате, которому он ничего не сказал, то о Вигонии, к которой с детства пылал чувствами. Было и хорошее: он обрёл друга в лице Эфры: его молчаливость и отчуждённость не пугала его, а наоборот, молодые люди научились существовать вместе: пока тот думал о своём, Латрий вспоминал о прошлом. Порой они понимали друг друга с полуслова, часто тренировались вместе. Молодой человек даже показал нож, который передал на сохранение брат; Эфре он понравился – он разглядывал его долго, в конце похвалив работу мастера. В палате с ними жили ещё двое: мужичок-работяга лет тридцати и молодой парнишка лет семнадцати; оба они были из селения Латрия, он раньше видел их, но не знал имён. Бывало, что Эфра иногда куда-то уходил по ночам, причём делал это тихо – так, что никто не просыпался, но иногда Латрий не спал и невольно слышал. Он поражался новому другу, которому мастерство боя было знакомо, по-видимому, больше всего на свете.

– Что ты думаешь о начальнике, Долофоносе? – спросил как-то Латрий Эфру после тренировки на том же поле.

– Жестокосердечный, не знающий милосердия, сострадания, доброты человек, – отчеканил Эфра, заматывая пораненную руку. Он говорил твёрдо, ударяя на каждое слово, что немного поразило собеседника.

– Сегодня он сказал мне, что ни разу не видел меня во время боя. Пригрозил, что если не увидит, то… – Латрий сглотнул.

Эфра помолчал, смотря в землю, потом резко поднял глаза на друга.

– Тогда стоит тренироваться, где и все.

– А ты?

– Я – нет.

– Почему? Он тебе… ничего не говорил?

– Ничего.

Они помолчали несколько минут. Потом пошли обратно в лагерь, потому что уже вечерело; солнце разливалось красно-оранжевым светом средь облаков, освещая двух путников со спины. Трава подгибалась под шествием их тяжёлых ног в амуниции.

– А что ты собираешься делать, когда всё это закончится? – поинтересовался вдруг Эфра.

– Я… – Латрий смутился и покраснел, – сделаю предложение одной девушке, я тебе говорил. Надеюсь, она примет. Я бы хотел завести семью с ней, обжиться, может, переехать в село побольше. Если нет… то отправлюсь в столицу на заработки, мой брат как раз едет туда сейчас. А ты?

– Не знаю, – честно пожал плечами парень, – пока надо закончить дела. Дальше будет дальше. Может, подамся в королевскую гвардию…

– Да, конечно, у тебя замечательные навыки!

– Убийцы, – усмехнулся Эфра.

– Но ведь их можно переложить и на хорошие дела.

Молодой человек ничего не ответил. Дальше они шли молча, каждый думая о своём. Такое случалось чаще всего.

Одной ночью Латрий не мог заснуть: он чувствовал голод из-за ненасыщающей еды, в животе дико бурлило. Есть было нечего. Он пытался отвлечься, начал вспоминать о доме. Но вскоре понял, что ничем хорошим это не кончится: ему захотелось взреветь из-за происходящего, он не желал, чтобы завтрашний день наступал; с горечью в сердце молодой человек думал о том, что завтра будут тренировки до изнеможения, тем более уже не с Эфрой, жидкая похлёбка, устрашающий командующий. Если б у него были силы – он бы думал о будущем; но их уже не было, поэтому мысли крутились вокруг знакомых, любимых образов.

Вдруг он услышал шорох рядом с собой, по которому понял: Эфра не спит. Латрий зажмурился, пытаясь уснуть, чтобы не выдать себя. Лёгкой, едва уловимой поступью молодой человек вышел из палаты. Лежащему из-за собственных проблем было всё равно, но где-то в глубине души он задавался вопросом – куда все-таки ходит иногда по ночам Эфра? «Не спится. Либо тренируется», – засыпая, думал Латрий.

Эфра тем временем шёл вдоль лагеря. Было темно, но месяц освещал дорогу. Он шёл тихо, медленно, стараясь никого не разбудить и не привлечь ничье внимание; глаза его вскоре привыкли к темноте. Он направлялся к той палатке, в которой жил только один человек – Долофонас.

Было около двух ночи – самое тёмное летнее время, когда до рассвета ещё несколько часов. Ветерок создавал небольшую прохладу, так как солнце не грело. Эфра был без амуниции, но в чёрном плаще, из-за которого он сливался с темнотой ночи; меча с собой у него не было, только кинжал. Он дошёл до той самой палатки, но остановился, потому что сердце бешено колотилось. Парень немного постоял, потом выдохнул и тихо зашёл внутрь. В левом углу спал человек, причём удивительно тихо. Эфра на цыпочках подобрался поближе, наклонился над спящим – и со всей силы замахнулся кинжалом в сердце. Но неожиданно рука за плечо оттолкнула его. Эфра отступил на пару шагов, а Долофонос с безумными глазами, полными ярости, вскочил.

– Ты? – выдохнул командующий.

– Давно не виделись, отец, – сказал парень и стремительно бросился к человеку, норовя ударить того в лицо; другой увернулся.

– Я думал, ты уже давно подох, слабак, – выплюнул Долофонас, усмехнувшись.

– Я тебя ненавижу, – трясясь, с искаженным злобой лицом, Эфра пытался напасть, орудуя кинжалом. Долофонас оттолкнул его так, что тот отлетел.

– Ты всегда был слаб. Ты недостоин жизни, потому что ты и не научился ничему.

– Ты, – крикнул Эфра, – заставлял ребенка по много часов в день тренироваться, драться с невинными людьми, – он встал и, тяжело дыша, опять сделал выпад – проигрышный: Долофонас вновь оттолкнул его, даже не пытаясь напасть. – Убивать! Ребенка…

– Ты не слушался меня, поэтому и вырос ничтожеством.

– Нет, я слушал тебя. Я делал всё, что ты скажешь. Пока ты не убил мать.

– Она была шлюхой.

– Что!? Не смей так говорить про мать! – Эфра, задохнувшись от ненависти, кинулся с кулаками, завязался бой, но Долофонас ударил его в живот так, что парень, скорчившись от боли, упал на землю. На него летел ещё один удар, но он живо откатился, потом с трудом встал.

– Ты убил её, когда она была беременна! Она любила меня!

– Она спала с другими, пока я был на войне, – процедил Долофонас, стараясь напасть, но ловко уклонялся уже Эфра.

– Она была верна тебе. Такому чудовищу, как ты.

– А ты, ничтожество, даже не смог защитить её.

– Мне было двенадцать! – кричал Эфра. – Но теперь я тебя убью.

Эфра ловко уклонился и ударил под дых отцу, тот пошатнулся, но затем попытался ударить с ноги, только парень увернулся. Они дрались пару минут – отец был резок, удары были тверды, Эфра из-за худощавого сложения хорошо уклонялся и пытался нанести точечные удары – хотя из-за порыва эмоций он промахивался. Победу начал одерживать командующий. Лицо его было безумно. Долофоносу получилось ударить сына, и тот вылетел на улицу. Ему было так больно, что встать казалось невозможным. Но отец вышел, тяжело дыша, начал надвигаться на сына. Эфра сделал усилие над собой и, зачерпнув землю в кулак, бросил в лицо Долофоносу. Тот вскрикнул, зажимая глаза руками, а потом, разлепив глаза, увидел, что никого нет на земле. Эфра сбежал.

Долофонас поднял весь лагерь, приказывая отыскать «худого мальчишку в тёмном плаще». Невыспавшиеся, недовольные и перепуганные, люди начали искать. Но ничего не было видно – и через полчаса решили отложить до утра. Тому, кто его найдет, была объявлена награда – двойные порции еды. А для голодных людей это – всё.

Латрий испугался, потому что понял, что речь идёт про Эфру. Он гадал, что такого мог тот натворить, хотя, смотря на рассеченную бровь командующего, понимал, что между ними произошла драка, но непонятно, из-за чего. Он буквально трясся от страха, боясь, что выяснят, что Эфра с ним был на короткой ноге. В лагере всё перевернулось вверх дном: люди не тренировались, а весь день искали пропавшего; около десятка человек было отправлено прочесывать ближайшие леса и поля. Палатки перерывали несколько раз. Сосед Латрия выдал, что Эфра жил с ними. Командующий собрал всех троих, чтобы расспросить. Латрий истекал холодным потом.

– Как его звали? – спросил Долофонас, обводя взглядом присутствующих.

– Эфра, – отвечал самый младший парнишка.

– Когда и откуда он появился?

Помолчали.

– Раньше всех, – ответил тридцатилетний мужчина.

– Откуда? – он пристально уставился на Латрия. Тот под давлением высоким голосом произнёс:

– Сказал, из ближайших поселений.

Долофонас со звуком выдохнул – это было похоже на рык.

– Кто-нибудь знает, куда он направился?

Мужчины молчали.

– Кто-нибудь знает!? – крикнул он так, что Латрий вздрогнул.

Никто ему не отвечал. Долофонас, круто развернувшись, сказал помощнику – услужливому мужичку лет сорока, который часто бегал за ним (похож тот был на гиену): «Перерыть их палату». Латрий выдохнул, потому что командующий ушёл. Мужичок начал взъерошивать постели находящихся тут. Очередь дошла до Латрия: он пересмотрел всё, в том числе мешок Ясмоса, амуницию, ножны, дошёл до сундука, в котором лежал кинжал. Парень не совсем понимал, что именно они хотят найти. Коробка оказалась пуста.

– Как, там… там же был кинжал, – невольно шагнул он вперёд, не понимая, куда тот делся. Он шевелил губами, как будто пытался что-то сказать.

– Кинжал? – спросил помощник и убрал коробку к себе за пазуху.

Глава III. Муки

Вигония не могла избавиться от чувства, что это она виновата в том, что Латрия забрали из-за неё. Она часами прокручивала в голове ситуации, когда говорила с ним, наблюдала за их боем. Ей было по-человечески жалко парня: они росли рядом, девушка к нему по-дружески привязалась; всегда их семья помогала Вигонии с матерью. Даже в господский дом она попала благодаря нему, в котором, как ей казалось, опустело с момента того, как он уехал: что-то доброе исчезло. Ясмос редко выходил из комнаты, а когда выходил – был зол, срывался на слугах. Невеста его ходила угрюмая, но зато та как-то сдружилась с Австритой за пару недель. В остальных жителях перемены не произошло. На место садовника взяли старушку, которая жила через пару домов от Вигонии.

Девушка пыталась подловить Ясмоса, чтобы поговорить с ним. Одновременно ей хотелось и расследовать причину, по которой отправили Латрия, одновременно чувства её говорили, диктовали сблизиться с объектом симпатии. Она пыталась подавить их, но всё равно невольно искала его взглядом, наблюдала за ним, а по ночам иногда плакала, проклиная всё, что она – никто из ниоткуда, а он – хозяин, у которого есть невеста. Однажды вечером она подловила его, жестом показала следовать за собой. Они вышли из ворот, стараясь сделать так, чтобы их никто не слышал. Ясмос был не в очень хорошем расположении духа.

– Я знаю, кто это. Знаю, кто выдал вас с Латрием, – выпалила она шёпотом.

– Кто? – твёрдо произнёс Ясмос после минутного молчания, в течение которого он смотрел ей в глаза, думая.

– Это дворецкий, – она закивала, – я точно знаю. Когда мы с Латрием говорили, я попросилась посмотреть, как вы сражаетесь, он подслушал. Я видела его, хотя не придала значения. Он рассказал либо Палеосу, либо…

– Крыса! – громко, разъярённо выпалил Ясмос. Вигония испугалась и замолчала. Ясмос громко дышал, смотря на неё, из-за чего девушке стало страшно и неуютно.

– Мы должны что-то с этим сделать, – пролепетала она.

– Ты его любила? – строго посмотрел на неё парень.

– Ну, я… мы…

– Я разберусь с этим, – он резво пошёл в сторону дома, не дожидаясь ответа.

Вид Ясмоса был страшен в этот момент – словно разъярённый лев. Он шёл, ничего перед собой не замечая, прямо в кабинет матери. Резко распахнув дверь, парень вошёл. Австрита сидела одна, под светом лампы склонившись над какой-то рукописью. Она слегка удивлённо посмотрела на сына; вид его, растрепанный, невежественный, раздражённый ей не понравился. Женщина ничего не говорила, выжидая, когда разговор начнёт Ясмос.

– Это твой крысёныш подслушал. Слуга твой, – он говорит, как змея, растягивая согласные звуки.

– О чём ты, сын?

– О садовнике. Это он рассказал тебе, что мы сражаемся. Какое тебе дело до этого?

– Я люблю тебя, сын, – она уставилась в рукопись, видимо, не желая продолжить разговор, потом подняла на него глаза исподлобья и добавила: – Я хочу, чтобы ты был в безопасности.

– Лгунья! – крикнул он, подходя ближе к столу, – Ты же ненавидишь Палеоса, так зачем рассказала ему, зачем сослали его?

– Я люблю тебя, – процедила она, недовольно нахмурившись.

– Ты никого не любишь, – крикнул он, сбрасывая все, что лежит у неё на столе. – Тебе нет дела ни до меня, ни до Ириса, ни до мужа, ни до самого отца. Только Астир к тебе подмазывается, потому что хочет твое место занять, – он помолчал, тяжело дыша после выпада, Австрита в то время внимательно слушала его, нахмурившись. Ясмос продолжил: – Ты спишь со слугой под носом моего отца. Думаешь, никто не замечает? – он рассмеялся, запрокинув голову.

– Достаточно, – она резко встала, – как ты смеешь такое матери говорить? Неблагодарный.

– А кого благодарить? – сказал он, прекратив смеяться и резко став серьёзным, – Тебя, которой плевать на своих детей, отца, который бегает за тобой и делает вид, что не замечает твоих измен, деда, который ещё хуже тебя?

– Выйди вон отсюда.

– Да и пожалуйста. Ты мне больше не мать! Терпеть тебя не могу, – он развернулся и вышел из комнаты, со всей силы хлопнув дверью. Кухарка и служанка с испугом смотрели на того, в то время как он шёл к черному входу.

Ясмос направлялся к воротам, не замечая никого перед собой. Вигония удивленно смотрела на него, затем сказала: «Ты куда?», но он либо не услышал, либо просто-напросто не ответил. В тот момент девушка не знала, что Ясмос собрался уйти навсегда.

Было время отнести Палеосу ужин, поэтому, захватив с кухни поднос, она отправилась наверх. Девушка постучалась и вошла; хозяин спал, но от звона посуды очнулся. Заспанно глядя на неё, потирая глаза, он сел, смотря на неё.

– Я могу идти?

– Нет, сядь на стул. Тебе нравится у нас, Вигония? Этот дом, уклад, люди… я.

– Да, господин.

– Думаю, лучше, чем в твоём доме, – он усмехнулся. – Хотела бы жить здесь как хозяйка?

– Конечно… – неуверенно ответила она после паузы, не понимая, к чему вопрос.

– Даже самые красивые женщины не прельщали меня раньше так, как ты, – он помолчал, смотря на неё, но ответа не последовало. – Как, по-твоему: я слишком стар?

– Вы возраста моего деда.

– Любви возраст не помеха. По-твоему, мы могли бы быть вместе?

– Будь вы моложе – да, наверное, – уклончиво ответила девушка, смотря в пол. Палеос несколько помолчал.

– Ладно, иди отсюда, – махнул старик рукой, нахмурившись. Вигония выдохнула, словно всё это время не дышала, и понеслась вниз. С одной стороны, она была невероятно польщена такими словами, с другой стороны, имея чувства к более молодому обитателю дома, испытывала огромное отвращение от мысли, что она может быть с Палеосом. Да и как на неё посмотрят…

Следующим днём она специально начала выискивать Ясмоса, но, думая, что тот весь день проводит в своей комнате, не находила. В нём девушка видела последнего, кто может покровительствовать – Латрия уже давно не было в доме. Невесту Ясмоса не было видно тоже. Но вечером, проходя по лестнице мимо второго этажа, она увидела в коридоре Рави и невесту его, зареванную, с опухшим лицом. Вигония быстро пробежала наверх, чтобы не привлечь на себя внимание.

В последнюю неделю Палеос начала вызывать служанку очень часто, почти не отпускал её от себя – книгу подать, одеяла поправить, еду принести. Ей было некомфортно даже находиться рядом с ним, потому что он то смотрел странно, то затевал странные разговоры. А защитить Вигонию было абсолютно некому; из родственников у нее была только старая больная мать. Девушка то сетовала на судьбу и плакала ночами, то крепилась, понимая, что она сама – это всё, что у неё есть.

– Я к тебе долго приглядывался, – сказал Палеос, прерывая её чтение. Лицо его было мрачно, тело напряженно. Вигония пугливо молчала, тогда он продолжил: – У меня была жена раньше, но она так, чтобы было. Красива, но не настолько, глаза не горели, как у тебя. Хоть ты и из простой семьи, но у тебя есть чувство, как держаться, как подать себя. И это платье, которое подчёркивает силуэт, тонкие ручки, талия… – Он долгим, пристальным взглядом посмотрел на неё.

– Спасибо, – пробормотала она, хотя сердце бешено билось: девушке было страшно.

– Ты заставила старика что-то чувствовать. Когда я смотрю на тебя – кажется, что ещё молод. Я вообще не ощущаю своей старости – такой же, как и ты, только оболочка скукожилась, – он нерадостно улыбнулся.

– У вас опыта больше…

– Но сердцем и разумом, – он положил руку на грудь, – я такой же, как и ты. Я всё ещё могу любить, хотеть, – он странно зыркнул на девушку, – желать чего-то, стремиться. А, как ты думаешь?

– Не знаю, господин, – она смотрела в пол, мечтая лишь о том, чтобы уйти.

– У меня к тебе предложение, – отчеканил он, – Я напишу завещание, в котором всё оставлю тебе, сделаю тебя хозяйкой дома. Ты будешь заведовать всеми делам, если хочешь – будешь сотрудничать с Австритой. Все деньги, всё наследие, дом, связи – всё твоё. Ты получишь богатство, о котором и мечтать не могла. Но, – он зыркнул исподлобья и немного помолчал, – ты будешь моей, так сказать, внебрачной женой.

– И что я должна буду делать, – упавшим голосом спросила она.

– Понятное дело: выполнять обязанности жены, – Палеос хищно улыбнулся. – Подумай, тебе такое и не снилось. Ты больше никогда в жизни не получишь такого предложения. Тебе иначе не выбраться из нищеты. Так и будешь ходить в драных платьях, которые мать штопает. А согласишься – хоть сюда её бери. После моей кончины, естественно, – старик пожал плечами.

– А если не соглашусь? – тихо, мрачно, но серьёзно поинтересовалась она.

– На нет и суда нет. Всем завладеет Линара. А тебя выпрут отсюда, когда я умру. А, хотя, наверное, и раньше.

– А как же Австрита?

– Ей ничего, – Палеос фыркнул, – она напыщенная дура, думающая, что всё в её власти.

– Но… она же управляет хозяйством.

– И без неё справятся, – Палеос раздражённо смотрел на Вигонию, ожидая ответа.

– Могу я подумать? – робко спросила девушка.

– Хорошо, – бросил он. – Завтра у тебя выходной, иди домой и посмотри на нищету, подумай, – он сделал особое ударение на предпоследнее слово, – А послезавтра скажешь.

Вигония вышла из комнаты Палеоса. Она прислонилась рукой к стене, тяжело дыша и с надрывами. Глаза защипало, и слезы сами полились. Девушка заткнула себе рот и села, свернувшись клубочком. На несколько минут замерла она в таком положении, ненавидя судьбу за то, что поставила перед таким выбором. Её трясло; «Никто, никто не может меня защитить», – думалось ей. Разум специально подкидывал бичующие фразы, доводя её до такой степени, что хотелось упасть и не вставать. Никто, казалось, не слышал. Через какое-то время она встала, медленно направляясь вниз: глаза и нос у нее были красные, опухшие, волосы всклочены. Девушка упала на кровать; в голове у неё бешено кружилось, вскоре она заснула тревожным сном, в котором видела пожар в родном доме.

Разбитая, без настроения, задумавшаяся, с утра поплелась она до дома, никого не замечая. «Я ведь всю жизнь, всё детство мечтала о том, чтобы быть богатой, чтобы вдоволь питаться, – думалось ей. – Чтобы, как она, сидеть за большим столом и есть всё, всё: всякие вкусные яства, которые повара готовили. Есть пирожные, истекающие кремом. А не вареные овощи… Чтобы мыться в ванной, а не в реке. Чтобы у меня были слуги, которые носят всё по моему приказу. «Эй ты, а ну поди, принеси мне ту книгу», – изобразила она сама с собой.

В этот момент она пришла к своему дому. Но отчего-то ей не захотелось идти сразу туда: возникло желание зайти к соседям, хотя она знала, что никого там нет. Возможно, там она сможет найти силы на принятие решения. Забор был ветхим; Вигония открыла калитку, которая была ей по пояс, закрытую на петельку. Животных, которые обычно содержались у соседей, не было – участок опустел. Дверь от домика тоже закрыта не была – её лишь стоило посильнее потянуть на себя, и она откроется. Окна были маленькие, поэтому внутри было довольно темно. Резкое движение двери подняло пыль, которая, казалось, лежала тут слоями, и Вигония несколько раз чихнула. Она очень давно не была здесь, однако подметила, что убранство не изменилось, осталось таким же бедным: пару кроватей, печка, стол, сундук. Всё лишнее было продано – деньги, хоть и мелочные, пытались извлечь из всего.

«Жалко, конечно, Латрия… Он неплохой, хотя для мужчины слишком мягок. Его удел – семья и дети. Могла бы я выйти за него замуж? – думалось ей, пока она гуляла по их дому; девушка старалась думать о чём угодно, только не о выборе, перед которым её поставили. – Не-е-ет, он для меня не годится. Мне вообще не нужны мужчины. Они все низкие, подлые, мерзкие люди», – скорчилась она.

Она побрела к себе домой. Запах болезненной старости стоял там. Она поморщилась, привыкнув к нежному, сдобренному свежесорванными цветами, аромату господского дома. Мама дремала. Девушка села на кровать и призадумалась.

– Ой, доча, это ты, – сонно сказала мама, очнувшись. Вигония чуть улыбнулась в ответ; тогда женщина продолжила: – Что-то ты грустна. Что-то случилось?

– Нет, нет, все хорошо, – встряхнулась она, пытаясь скрыть истинное состояние. – Вот деньги, – она достала горстку монет из кармана и положила её на кровать.

– Кушать будешь? Супа налью.

– Давай, – слегка улыбнулась девушка.

Мать поставила на стол тарелку, в которой в воде плавали картофель и капуста; пахло неаппетитно. Вигония почерпала ложкой воду, смотря на жидкую похлебку, и отложила ложку. Даже в господском доме кормили лучше, хотя она и слуга. У неё навернулись слёзы, из-за чего девушка поспешно отвернулась, чтобы не выказывать внутреннего состояния.

– Шьешь, мама, покупатели есть? – спросила она чуть погодя.

– Эх, доча, – вздохнула женщина, – совсем нет. Никто ничего не покупает, даже из соседних селений. С наступлением войны люди решили попридержать свои денежки. Живу только на то, что ты приносишь, – и закашляла.

Вигония печально улыбнулась и несколько помолчала, потом сказала:

– Ты, кстати, знаешь, что Латрия отправили на границу?

– Да, слышала, как они с братом собирались. Тароса тоже отправили?

– Нет, он уехал. В столицу, кажется.

– Эх, доча, были бы у нас мужчины в семье… На меня уж нет надежды, но тебе надо выходить замуж. Тебе нужно выбраться из этой нищеты. Не будешь же ты вечно жить так.

– Чтобы было как у вас с отцом, – помрачнела она, – пару лет пожить, а потом – всё.

– Он умер из-за несчастного случая, – удивилась женщина высказыванию дочери, – Не все же умирают так рано.

– И как же он умер?

– На охоте.

– И на кого он охотился в этих краях? На рыб? – усмехнулась девушка.

– Не говори так, – серьезно сказала мать. – Я любила его.

– А он тебя, мам? – повысив голос, спросила Вигония.

Мать оскорблённо посмотрела на дочь, ничего не ответив.

– Ты же мне в детстве рассказывала сказку, как девушка вышла замуж за короля, а злая ведьма украла короля у этой девушки. Ты ведь про вас рассказывала, разве нет? Что за другая женщина была у отца? – Вигония почти кричала, смотря на мать, но та не отвечала, повернувшись спиной. – Могу я знать правду или нет!? Мужчины вообще могут быть честными и любить!?

– Ты пока не готова услышать это, дочь. Прости меня. Я очень хочу спать.

Вигония со звуком выдохнула и отвернулась. День они провели, почти не разговаривая друг с другом.

На следующий день она пошла обратно в господский дом. Глаза её были полны решимости, как у человека, который готов на всё – ему нечего терять. Слёз больше не было – она высохли. Осталось лишь тупое раздражение. Девушка сделала свой выбор.

Другую служанку, с которой Вигония жила, она застала неспящей. Валериа, как её звали, драила полы в гостиной, где в раннюю пору больше никого не было; в другом конце дома лишь, слышала она, шумели повара на кухне.

– Не знаешь случайно, где Ясмос? – спросила Вигония с невозмутимым видом.

– А чего?

– Да так, просто. Не знаешь?

– Намедни они пошумели с матерью у неё в кабинете, потом он ушёл. Не видела больше.

– Понятно, – поникшим голосом ответила Вигония. – А ты чего так грустна?

Служанка бросила тряпку, задумалась, посмотрев на девушку, затем, стряхнув слезу, сказала:

– Человека я одного любила. А его отправили воевать. Да и разница у нас с ним семь лет, причём я старше… Видно, не судьба, – она вздохнула.

– Кого? – удивленно спросила Вигония. – Может, я знаю его.

– Неважно, – Валериа нахмурилась. – Я знаю, он был влюблён в тебя. Я видела.

Вигония присела на корточки, взяла девушку в руку и долго посмотрела ей в глаза.

– Неужто Латрий? – шёпотом выдохнула она. Другая не ответила, лишь жалостливо, как выброшенный на улицу котёнок, мокрыми глазами посмотрела на неё. Вигония продолжила; – Он меня не любит вовсе. Мы старые друзья, соседи.

– Я видела, как он смотрел. Тем более ты красивая… А я… – она отвернулась.

– Давай так, – после некоторого молчания быстро продолжила Вигония с искрой в глазах, – когда он вернётся – я скажу ему про тебя. Расспрошу его. Вы будете чудесной парой, я уверена. Он человек мягкий, добрый.

– Я знаю это.

– Вы обязательно сойдётесь. Вот увидишь – он придет и…

– Если придёт, – отрезала служанка.

В этот момент в гостевой оказалась Австрита – она подошла незаметно. Прищурившись, женщина одновременно внимательно и надменно посмотрела на сидящих девушек. Те закончили разговор и, как будто их застали за непристойным делом, быстро разошлись. Служанка продолжила драить пол, не смотря на хозяйку, а Вигония пошла на кухню, чтобы взять кофий для господина. Идти наверх ей было страшно – ноги словно ватные, тряслись, постоянно останавливались. Сердце бешено билось, она тяжело дышала. Перед дверью его девушка постояла несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, пока не услышала громкое «Входи!».

Она, ничего не говоря, не смотря на хозяина, поставила чашку на стол. Даже посмотреть на него девушке было и тошно, и страшно.

– Ну, что надумала? – сдержанно спросил он, сразу перейдя к делу.

– Я… я… – она сглотнула, тяжело дыша и решаясь, – не согласна. Извините, – и боязливо посмотрела ему в глаза.

– Зря, очень зря. Тебе больше в жизни такой шанс никогда не выпадет, – разошёлся он. – Ты, должно быть, совсем дура, что отказываешься, – хозяин фыркнул.

– Извините, – пролепетала она.

– Тогда мне придется тебя отправить домой. Я не смогу тебя видеть и знать, что ты тут и получаешь мои деньги.

Вигония почувствовала, как на глаза подступают слёзы. Она, как маленький ребенок, закрыла лицо руками и жалобно процедила, всхлипывая:

– Пожалуйста, не надо…

– Я даю тебе шанс ещё подумать. До сегодняшнего вечера. Иди отсюда.

Девушка, стремительно выбежав, понеслась вниз, в свою комнату. Она пробежала мимо служанки, с которой недавно разговаривала (та с непонимающим видом проговорила вслед: «Вигония?..»), мимо поварской семьи, которые с любопытством посмотрели на неё. Она плюхнулась на кровать и дала волю чувствам – ревела, как дитё, всхлипывая, размазываю по лицу слёзы и сопли, закрывая рот рукой, чтобы не закричать.

***

– Папа, пожалуйста, не надо, – крикнул ребенок во все горло, от негодования прыгая на месте и дико рыдая в голос, хотя ему было уже лет десять-двенадцать – неподобающе для мальчика-подростка.

– Ты шлюха. Нагуляла ребенка, пока меня не было, – гавкал плотный мужчина, зажимая рот напротив него стоящей женщины. Та, с безумно вылепленными глазами, часто дыша, смотрела на него снизу вверх, пытаясь отнять его руку. Она мычала, видимо, что-то пытаясь сказать. Человек оттолкнул её – так, что она стукнулась об стену, которая была позади неё, в то время он подошёл к столу и с рыком перевернул его. Ребенок заревел ещё сильнее и присел, закрывая голову руками.

– Это твой ребенок. Ты спятивший! Совсем мозги потерял на войне, – крикнула женщина, мужаясь, однако взгляд её был более чем испуганным. Мужчина резко повернулся: выражением лица он был похож на разъяренного медведя.

– Ты неверная стерва! Сука! Вы все такие. Ещё и лживые. И твоя мать такая же, выдала тебя, бесприданницу и безотцовщину, разрисованную в королевы, за меня.

– Па-апа-а-а, не-е-е на-а-адо! – ревел мальчик.

– Ты чудовище. Дура, сначала я думала, что ты надежный и силь… – она не договорила, так как мужчина сжал её горло со всей силы – так, что лицо и глаза её начали наливаться кровью.

– Даже не отнекивается. Сука, – сказал он и, подставив подножку, уронил женщину на землю и, сев на неё, с безумным лицом продолжил душить. Она дёргалась, пытаясь отодрать его руки, но, поняв, что это невозможно, из последних сил стала показывать мальчику жестом «Уходи». Тот трясся в истерике, наблюдая за происходящим. Отец повернулся к нему, и мальчик увидел эти страшные, взбешенные, нечеловеческие глаза…

Ребёнок со всех ног выбежал из дома, помчавшись, куда глаза глядят.

Эфра проснулся в холодном поту. Сердце бешено колотилось, стало вдруг очень страшно. Он лежал в оцепенении под деревом, шаря глазами по всем сторонам. Брезжил рассвет. В слегка синем свете был виден туман, разлёгшийся над полем. Веяло утренней прохладой, тем более он не ел уже ничего пару дней, из-за чего холод ощущался острее. Он медленно поднялся, стараясь глубоко дышать, и посмотрел по сторонам – нет ли никого. Но парень был совершенно один со своими мыслями и страхами. Он разозлился, что ему приснился этот сон в который раз. Молодой человек частенько его видел, возвращаясь в прошлое снова и снова. Эфра верил, что избавиться от воспоминаний можно одним путём – отомстить за ту, что любил больше жизни – за мать. Возвращаться в лагерь пока было опасно, потому что парень знал, что отец не будет рад его видеть. После семи лет, что они не виделись, он и перестал быть отцом – так чувствовал парень. А возможно, никогда и не был. Он пережил все возможные чувства: пытался и оправдать его, и понять, почему он такой, и полюбить его, но осознал, что это невозможно, потому что больше было плохого, чем хорошего в том, не говоря уж об убийстве жены… Он жалел, что отец его – сумасшедший убийца, но не видел другого выхода, кроме как убить убийцу. Так, считал парень, будет справедливо, он отомстит, и эти воспоминания, сны исчезнут.

***

«Я совсем одна… одна, на всём белом свете. Мама не может меня защитить; скорее, я защищаю её. Я бы могла сбежать… с Латрием, если бы он был тут, или с Ясмосом, он всё равно предлагал… Может, это и наивно, но всё же. Его нет уже пару дней – похоже, он и вправду сбежал… – думала она, лежа на кровати клубочком, – Почему… почему всё так? Неужели я вынуждена делить ложе с этим грязным, похотливым стариком, который использует людей по своему желанию?», – и приступ рыданий захватил её с новой силой.

Она не вышла из комнаты, чтобы подать хозяину еду к обеду; вместо этого уговорила соседку принести ему пищу. Так и лежала весь день – сотрясаясь в рыданиях, передумывая разные варианты. Но настал вечер. Пришло время принять роковое решение. Девушка пересилила себя и вышла из комнаты. Вигония пошла на плаху – в комнату на третьем этаже. Ей казалось, что всё вокруг рушится; всё хрупкое, как стекло, утекает, как песок сквозь пальцы. Она шла долго, медленно, постоянно останавливаясь, как бы оттягивая момент, но в конце концов дошла до той самой комнаты. Распахнула дверь и шагнула в комнату. Старик смотрел на её увядшее лицо, опухшее от рыданий, хитро улыбался и не начинал разговор.

– Я согласна, – выдохнула она, и кончики губ её дрогнули.

– Ты сделала правильный выбор, – хищно улыбнулся он. – Иди ко мне, – господин протянул руки, но Вигония добавила:

– Но у меня есть два условия. Точнее две просьбы, – поправила девушка, – Выделить доход моей матери, потому что у неё нет возможности зарабатывать – так, чтоб она могла жить не голодая, а во-вторых – выгнать дворецкого.

– Хорошо, будет сделано. А дворецкого я и подавно готов выгнать Австрите назло, – он захихикал. – Иди сюда, дай мне руку.

Девушка подошла и, подавляя отвращение, подала руку. Старик притянул её к себе в объятия, начал гладить спину. Вигония, зажмурившись, терпела. Руки его как бы случайно скользили ниже спины. Он прижал её со всей силы, хотя сил было из-за возраста уже не так много, и вдохнул запах волос. Девушка старалась не дышать, потому что от человека пахло стариной и нечистотой. Она закатила глаза, стараясь не зареветь.

– Останься со мной на ночь. Я так давно этого хотел, – сказал хозяин негромко ей на ухо и постарался перевернуть её на спину, положив рядом с собой. Из-за лежачего образа жизни он был слаб, поэтому девушка сама покорно легла рядом, радуясь тому, что её больше не прижимают. Старик, опираясь на одну руку и смотря на неё, провёл пальцем от шеи до бёдер по её платью, прибавив: – Это можно снять.

Следующим утром, с неопрятно одетым платьем, с растрепанными волосами, которые были ещё вчера аккуратной причёской, с опухшим, увядшим, свалявшимся лицом Вигония пошла вниз, медленно, ни о чём не думая; слёзы текли по её щекам, колени тряслись. Ни чувств, ни мыслей уже не осталось – в последние дни она пережила всё, а точнее – самое страшное для женщины.

С бесцветным, тусклым лицом, она подала ему завтрак, вернувшись обратно. Тот был доволен, поэтому радостно чавкал и покачивал головой – видно, напевая какую-то песню внутри себя. Оценочно посмотрев на девушку, Палеос сказал:

– Иди помойся, а то как оборванка выглядишь, – он поморщился, – до обеда ты мне не нужна.

Вигония вышла из господского дома и медленно побрела к реке, опустив голову. День был солнечный, тёплый – по-настоящему летний день, хотя не слишком жаркий. Солнце напекало ей спину и затылок, пока она шла; в платье из плотной ткани были жарковато – в господском доме камень и большое пространство сохраняли прохладу внутри. Девушка выбрала местечко, спрятанное кустами и деревьями от посторонних глаз – то, где всегда она купалась. Сход к речке был крутоват, но Вигония уже наловчилась. Она сняла платье, сложив его у деревца, и вошла в воду. На этом месте было мелко, поэтому тепло; плавали маленькие рыбки. Девушка особенно любила наблюдать за ними, когда была маленькая. Недалеко отсюда было уже глубоко – стоило лишь пройти пару шагов.

Вигония пошатнулась, намереваясь пройти дальше, но что-то ее остановило, поэтому она стояла на том же месте, задумавшись. Спустя пару мгновений с часто бьющимся сердцем она сделала шаг. Потом ещё два: было уже по плечи. Из-за движения воды её чуть-чуть покачивало. Стоило пройти пару шагов – и страданиям бы пришёл конец. Она думала; в голове кровь сильно била – так, что голова начинала раскалываться. Девушка часто дышала, решаясь…

В деревьях рядом зашумели; она обернулась и постаралась побыстрее выбраться из реки. Вигония оглянулась, прикрываясь одеждой: кажется, это была птица. Девушка оделась и пошла обратно – всё такая же поникшая.

Ночь прошла так же, как вчера, только хуже: она знала, что её ждёт. Ещё два дня прошли – худшие в её жизни. Никогда Вигония не чувствовала себя так плохо, как сейчас. Как бесцветная тень, девушка ходила по стенкам. Утром служанка, жившая с ней в одной комнате, спросила, подозрительно взглянув на неё:

– Где ты ночевала последние три ночи?

Вигония растерялась. Она густо покраснела и начала шарить глазами по углам, придумывая, что сказать. Тогда, ничего не выдумав, ответила:

– Да так… Лучше не тебе не знать.

– Ну скажи, – по-девчачьи хитро улыбнулась соседка и взяла девушку под руку. – К жениху сбегаешь по ночам?

– Нет, нет, я просто в другой комнате, – нелепо улыбнувшись, ответила девушка, стесняясь расспросов сожительницы.

– А я делилась секретами, – посерьезнела она. – Хорошо, не говори.

Девушка вздохнула, ничего не сказав. Ей было жутко неловко от мысли, что кто-то узнает о её связи с хозяином. Хотя она знала, что, когда вскроется наследство, узнают все. Соседка в то время вышла из комнаты, направившись по своим делам, а Вигония, как заведено, понесла завтрак Палеосу. Сегодня с ним произошли какие-то едва уловимые перемены, которые девушка увидела у него на лице. Казалось, ничего не произошло, но лицо слегка осунулось, появились синяки под глазами; глаза двигались как-то устало. Девушка бросила на него пару взглядов, но не придала значения; лишь безмолвно поставила кофий на стол. Старик ничего не ответил, читая книгу; тогда она, подождав пару мгновений, вышла и пошла обратно в себе в комнату.

На первом этаже, в гостиной, она увидела дворецкого, разговаривающего с Австритой. Это её не столько поразило, сколько оскорбило, ведь прошло уже несколько дней после её просьбы. Не верилось ей, что за этой время не нашлось минуты, чтобы вышвырнуть его, ведь хозяину – два слова сказать, и Австрита даже не смогла бы ему перечить. «Неужто я буду терпеть это ни за что?» – с ужасом подумалось девушке, пока она шла мимо разговаривающих. Во взгляде и в умении себя держать дворецкого была какая-то расслабленность, вальяжность, почти на одном уровне с Австритой, что вызвало у девушки ещё больше негодования.

Вигония решила сходить на кухню, чтобы взять поесть себе, ведь не ела она, по её подсчётам, больше суток. Там оживлённо шла жизнь: женщина с мужчиной средних лет, довольно неопрятные, что-то готовили, резали, варили. Они были главные здесь; в подчинении у них было две дочери – лет семнадцать и четырнадцать, тонкие, высокие, но с бесцветными, серыми лицами – такие бывают у людей, которые понимают, что от жизни ждать нечего. Действительно: они обе бесприданницы, ведь неизвестно даже, есть ли у их родителей дом, либо же они живут тут, работают и надеются на благословение богов. Женщина была энергичного характера, всеми командовала, мужчина – забавный, шутливый, подчинялся жене. А обе дочери – тихие. Вигонии было жаль их, так как она видела своё отражение в них – такая же бесприданница, которая не знает, как выбраться из бедности. Точнее, она нашла способ. Но получилось так, что лишь продала себя.

Вигония выпросила миску каши и пошла в комнату. Соседки не было, поэтому можно было посидеть в тишине, в одиночестве, предаться тоске в полной мере. Она только было начала есть, но еда казалась безвкусной, появилось чувство небольшой тошноты, и девушка отложила тарелку. Сидя на кровати, Вигония смотрела в окно, на сад, и вспоминала время, когда Латрий был здесь, когда они втроем – с Ясмосом – сблизились. «Не думала, что буду по нему скучать, – удивилась сама себе девушка, – но с ним будто ушло что-то родное, привычное, давно знакомое. Пусто без него, пусто. И без Ясмоса. Он, кажется, самый достойный человек здесь. Куда он ушёл… Это всё Австрита и её прислужник», – нахмурилась она.

Легка на помине – через пару мгновений хозяйка распахнула дверь в комнату, вошла и, закрывшись, со строгим видом произнесла:

– Вигония, вы очень мало работаете. Постоянно сидите в комнате. Это халтура.

– Но… господин редко вызывает меня. Я все делаю, что он просит, – смутилась девушка и начала оправдываться.

– Я поговорю с ним насчёт вашей работы. Потому что мне не нравится. Хорошего дня, – отрезала хозяйка и вышла.

Сердце у Вигонии забилось бешено. Она испугалась: «А вдруг он просто наигрался мной и выпроводит меня? Послушает Австриту, ведь она – его дочь… – думалось девушке; она сетовала на плохую долю, ей опять хотелось разреветься. – С одной стороны, я не буду больше терпеть эти унижения, не буду продавать себя за несбыточные обещания. С другой стороны, может, он не лжет… Куда я пойду, если меня уволят? Мы с матерью от голода помрём, если будем продолжать одежду шить. И так заказов уже нет». Вигония нервничала, бегала глазами по стенам и углам. Она не смогла удержаться, и через минут десять побежала наверх, чтобы поговорить с Палеосом. Деваться было некуда.

Уже на третьем этаже, около комнаты хозяина, ей встретилась Австрита. Женщина посмотрела на девушку уничижительно, презрительно, как смотрят на пьянчуг, валяющихся у дороги. Вигония сразу всё поняла, но опустила глаза, слегка улыбнулась, и проскочила в комнату к Палеосу.

– Да, приходила Австрита, – предвосхитил разговор старик и вдруг закашлялся; потом продолжил: – спрашивала, чего ты так мало работаешь, – передразнил он. Вигония слушала с замиранием сердца; старик добавил чуть погодя: – Не её собачье дело.

Он замолк, раздраженно смотря в стену, думая о своём. Тогда девушка робко спросила:

– А дворецкий?..

– Что дворецкий?

– Вы обещали, ой, точнее, я просила, чтобы вы его уволили.

– А, да, да, – неопределенно ответил старик и опять задумался о своём; потом продолжил: – Она метит в наследницы, но я ей все сказал: что не оставлю ей ничего, а всё оставлю служанке!

Вигония зардела. Она понимала, что жители третьего этажа видели и слышали, как она оставалась ночевать у Палеоса, но теперь Австрите всё стало ясно. Девушка испытала двойственное чувство: с одной стороны, я ей стало жгуче неловко оттого, что теперь все узнают о связи её с хозяином, с другой стороны, какое-то нехорошее, злобное чувство разлилось в её груди.

– Специально сегодня напишу. Только посплю немного. Что-то в сон клонит… – старик повернулся к окну, свернувшись клубочком, и, кажется, заснул.

Девушка пошла вниз, в свою комнату. Она чувствовала какое-то злорадство, удовлетворение от того, что в какой-то момент все в этом доме станут подвластны ей. «Вигония – хозяйка… Ха-ха. Я выгоню их всех. За то, что задирали цены на зерно. За то, что такие, как мы с мамой, вынуждены жить в нищете. Теперь они будут побираться», – думалось ей, когда она сидела на кровати. Глаза её были почти безумны, голова кружилась, чувствовалась слабость и усталость от изнеможения печалью. Девушка упивалась мечтами о будущих богатствах, мести, не отказывая себе в представлении того, как полы моет Австрита, как Астир поливает растения. Она не думала о том, что у них есть богатые родственники, связи, что хозяева не пропадут – всё это отошло на второй план. Так, в полубредовом состоянии Вигонии заснула, и во снах видела то же самое.

Проснулась девушка к вечеру. К этому моменту знал уже весь дом. Австрита рассказала только Астиру и дворецкому, но разговор случайно подслушала служанка, таким образом, вскоре узнали все. Толки шли повсюду. Проснулась она, потому что соседка её вбежала в комнату и, не имея мочи ждать и не умея скрывать эмоции, будучи простой девушкой, воскликнула:

– Неужто это правда? Ты – хозяйка дома!?

– Ну, не совсем. Но когда-нибудь буду, – с напущенной скромностью, неловко опустив глаза.

– Хозяйка сыну сказала, что Палеос тебя наследницей сделал! – выпалила девушка и взяла соседку за плечи. Вигония смутилась от такого порыва.

– Но только когда он умрет, – оправдывалась девушка, пытаясь уменьшить значимость события.

– Так он уж старый, как трухлявый дуб – гляди на днях и помрёт, – закокетничала служанка, играя плечиками и улыбаясь подруге. – А меня-то сделаешь прислужницей, а? Платьями поделишься?

– Конечно, будешь моей помощницей, – сказала Вигония, проникнувшись приятными, любовными чувствами ко всем товарищам по несчастью.

Соседка, радостно взвизгнув, обняла её, а затем добавила:

– А почему он, кстати, решил тебя наследницей сделать?

Вигония смутилась. Она не подумала о том, что самая сложная часть впереди, веря, что новоиспеченная подруга её всё уже знает. Девушка шумно вдохнула сквозь зубы и выдохнула:

– Не знаю. Может, понравилась, – виновато улыбнулась она.

– Ой, да ты красотка! Такую только поискать, – девушка дружелюбно потрепала Вигонию по щеке. – Побежала я, работать надо, – она направилась к выходу и уже у двери спросила, не глядя на соседку, внезапно серьезным тоном: – А ты, как я помню, около Латрия живешь?

– Да, а что? – удивилась девушка внезапному вопросу.

– А, да нет, ничего, – и вышла.

Настроение Вигонии улучшилось, так как дружеская поддержка вновь вдохнула в неё силы. Хотя она чувствовала странное, неприятное волнение из-за недосказанности. Время было ближе к вечеру, поэтому она пошла на кухню, чтобы подать ужин хозяину. Там была кухарка и две ее дочери, мужчины почему-то не было. Девушки выглядели поникшими, а кухарка, обычно дружелюбная, даже не посмотрела на неё, лишь поставила тарелку на стол, чтобы Вигония её сама взяла. Такое поведение несколько расстроило девушку, но она насупилась и подумала «Ну и ладно, ну и не надо». Люди в голове её поделились теперь на «своих» и «чужих».

Проходя по коридору, она встретила Астира с женой. Девушка, красотой которой Вигония бесконечно восхищалась, была сдержанно-грустна, а Астир так же холоден, как всегда, но нотка раздражения появилась на его лице. Пара смотрела сквозь служанку, но, когда они проходили мимо друг друга, Астир бросил: «Шлюха». Вигония густо покраснела и застыла на месте. Ей хотелось сквозь землю провалиться, но вместе этого она, ни на кого не смотря, ускорила шаг и пошла быстрее на третий этаж, едва ли не расплескивая из тарелки еду.

Палеос всё ещё спал, чему Вигония удивилась, думая застать его, как обычно, за книгой. Она даже немного порадовалась этому, но что-то потревожило девушку – и она подошла к хозяину послушать дыхание. Палеос медленно, но дышал, пребывая в тяжёлом, дремучем сне. Что-то странное в поведении его было в последнее время. Не желая выходить и показываться жителям дома, она села за стол и взяла книгу, которую читал хозяин в последнее время – «Путешествие в далёкую горную и снежную страну Део Мона». Написано было сложно, витиевато; представлять пейзажи и места, которые никогда не видела, ей было тяжело. Едва ли осилив страницу, она заснула рядом с его постелью. Хозяин так и не проснулся до утра.

***

– Ты ему помогал? – спросил Долофонас, прохаживаясь туда-сюда. Лицо его выражало сдержанную злость, зубы были тесно сжаты. Он, его помощник с лицом безумной гиены и Латрий с бешено бьющимся сердцем, которого крепко держали за руку, стояли у палатки командующего.

– Нет, я даже не знаю, что произошло, честно, я спал, а кинжал пропал, – выпалил он голосом чуть выше, чем его обычный.

– Есть свидетели, доказывающие, что вы много раз покидали лагерь вместе, – сдержанно произнёс Долофонас, ярость которого, казалось, возрастает.

– Да, но нет, точнее, мы уходили тренироваться, всегда вместе тренировались, бились, потому что он очень хорошо владеет мечом и…

– Я знаю это, – произнёс начальник, остановившись и раздражённо смотря в небо.

– И всё. Я не передавал ему оружия. Я понятия не имею, что произошло, куда он делся.

– Он сбежал. Потому что это подлый, никчёмный трус, – процедил Долофонас, делая ударение на каждое слово. Латрий молчал, тяжело дыша и боязливо смотря на мужчину, боясь сказать лишнего; тогда Долофонас достал из-за пазухи коробку и, вертя её в руках, продолжил, иронично насмехаясь: – Её нашли у тебя. И резьба, рисунок, цвет на ней такие же, как и на кинжале, которым он орудовал. Это ведь твой кинжал?

– Да, – тихо, почти шёпотом ответил парень, с широко раскрытыми глазами смотря на начальника. Спину его обливал холодный пот.

– Получается, возможны два варианта, – сказал Долофонас, смотря в глаза Латрию, причём таким взглядом, который прожигал изнутри и заставлял сердце биться с бешеной скоростью, – либо вы хорошо ладили, и этот подлец знал, что есть кинжал и где он хранится, и выкрал его. Либо, более вероятный вариант, ты ему отдал этот кинжал, надеясь, что он убьёт меня. А он сбежал, как подлый трус, ничтожество, которым он всегда и был.

– Я, я, я… – пробормотал Латрий, бегая глазами повсюду.

– Убить, – бросил Долофонас, и это слово ударило по Латрию так, будто его поразила молния, и он был готов упасть в обморок. Через мгновение кровь брызнула перед его лицом – ему полоснул по горлу помощник начальника, всё это время стоящий чуть позади парня. Латрий упал на живот лицом в траву. Последнее, что он видел, – Долофоноса, уходящего в свою палату, и его помощника.

Вся жизнь за одно мгновение пронеслась перед глазами парня. Родители, рано ушедшие, но горячо любившие сыновей, счастливое, но бедное детство; Вигония – соседка, невероятно красивая девушка, которую он любил с детства и с которой так мечтал построить семью; и последнее – брат, немного насмехающийся над ним, но всегда готовый защитить Латрия; парень горячо любил брата, потому что они были семьей, всегда стояли друг за друга и помогали друг другу. А он так и не сказал Таросу, что его отправили на войну… да и не на войне он умер…

Глава IV. Столица

Проснулась Вигония уже утром, когда косые лучи солнца просачивались через окно и освещали её лицо. Птицы щебетали, а комнату наполнял приятный, густой летний воздух, пахнущий фруктовыми деревьями и цветами, растущими во дворе. В минуту пробуждения ей было так легко и спокойно – прямо как в детстве, но вскоре она поняла, где находится. На коленях её лежала раскрытая книга; Палеос не спал, но устало и, казалось, думая какую-то тяжелую, глубокую мысль лежал, смотря в стену. Он как будто похудел: лицо осунулось, стало бледнее, глаза выпучились из-под нависших век. Вигония заметила эту странную перемену, но подумала, что тот в последнее время мало ест. Она поспешно встала и, растерявшись, пролепетала:

– Кофий принести?

– Да, – коротко ответил он спустя некоторого молчания, а потом добавил: – Сегодня приедет мой друг, важный человек. Скажи Австрите, чтоб распорядилась и устроила ужин.

Вигония кивнула, почувствовав страх и досаду одновременно, потому что она не хотела даже встречаться с Австритой, не то чтобы с ней говорить. Ей было стыдно смотреть в глаза всем, кто знал.

Девушка вышла из комнаты хозяина как раз в тот момент, когда Ирис с его учителем выходили – видимо, завтракать. Мальчик добродушно улыбнулся Вигонии – он был слишком мал, чтобы ему что-то рассказывали, а учитель его, покачал головой и, слегка улыбнувшись, сочувственно взглянул на девушку. Она неловко улыбнулась в ответ и подождала, пока те спустятся первыми, потому что ей захотелось расплакаться от благодарности этой немой, но много значащей для нее поддержки. Вигония подняла голову вверх, проморгалась, затем, выдохнув, пошла вниз. У нее немного появилось сил, поэтому она хотела сразу зайти в хозяйке, потом отнести кофе Палеосу. Но, дойдя до ее кабинета, почувствовала, как сердце сильно бьется, ладошки вспотели, и решила все-таки сначала пойти на кухню. Кухарка до сих пор не разговаривала с Вигонией, даже старалась не смотреть на неё, хмуря брови всякий раз, как девушка подходила. Это её горько обижало, из-за чего появлялось чувство раздражения.

Отнеся кофе и фрукты Палеосу, девушка опять спустилась вниз, чтобы передать слова Палеоса Австрите. Глубоко вдохнув, она постучалась в дверь. «Войдите», – отозвался строгий голос.

– Господин велел передать вам, что сегодня приезжает его друг, и вам нужно подготовить ужин, – сказала, переминаясь, Вигония.

– Я поняла. Иди, – сдержанно ответила Австрита.

Вигония вышла из кабинета, кивнув, и выдохнула. Морально это было сложно – выдержать на себе взгляд презрительных глаз, но она смогла. Процесс запустился: скрывая раздражение, хозяйка начала бегать и отдавать приказы убраться, принести, унести, приготовить то-то, то-то, прибраться. Вигонии выпала честь драить полы в столовой, что, в целом, было неудивительно, учитывая отношение Австриты к ней. Вигония это хорошо понимала и чувствовала нарастающее злорадство: собственный отец, хозяин поселения, не оставит ей совсем ничего. Хотя никто не знал, сколько придётся Вигонии терпеть унижения – может, она сойдет с ума раньше, чем станет хозяйкой.

Драила она полы одна, что дало ей время подумать. «В последнее время старик всё время лежит. Может, приболел… Но и славно, зато не пристает. Возможно, встреча с другом даст ему сил. Да и что за друг такой, почему так неожиданно и спешно? – рассуждала девушка, – И где, интересно, Ясмос? Его давно уже нет. А жалко… Но, наверное, у каких-нибудь родственников пережидает. Интересно, он бы поддержал меня? Хотя не думаю… И хорошо, что его нет. Хоть он не испытывает отвращение ко мне – не знает. А как отреагирует Латрий, когда вернётся?.. Какой стыд…».

Уже когда солнце окрашивало небо в багряные цвета, заливая комнаты сквозь окна оранжевым светом, на главную площадь подъехала тройка; в селении этом они проезжали редко, поэтому некоторые зеваки, проходящие мимо или смотрящие из окон, обратили на ее внимание. Три вороных коня, которых погонял кучер, по виду довольно приличный; карета, в целом красная, была украшена резьбой, колеса были большие, тоже резные; за занавешенными окнами не было видно того, кто внутри. Тройка остановилась; из кареты вышел один мужчина, хорошо слаженный и дорого одетый, с шикарными длинными волосами. Девушки, бывшие неподалёку, заприметили его красоту и обаяние.

Коней повели в конюшню, а приехавший, поправив одежду, пошёл в дом. Ворота ему открыл садовник, а в доме уже встречали хозяева – Астир с женой и Австрита. Астир широко, даже подобострастно улыбался и ловил руку мужчины, чтобы ее крепко пожать. Рави слегка улыбалась, стоя рядом, разглядывая вошедшего в дом. Австрита стояла чуть поодаль, держась сдержанно, скрестив руки; рядом с ней, добродушно улыбаясь, стоял муж.

– Сколько же мы вас не видели! Как давно вы не приезжали! Где были на этот раз? – подобострастно палил Астир, тряся руку мужчины. Тот спокойно, уверенно улыбался, смотря на Рави.

– Где только ни был, друг мой, – говорил он, разглядывая девушку, – не видел раньше эту очаровательную даму. Это жена твоя, А.. – и он пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить имя парня.

– Астир, – быстро подсказал он, – да, мы с ней три года назад поженились. Она из столицы, кстати, как и вы.

– Очаровательная девушка, – по слогам проговорил мужчины, улыбаясь ей; потом он обратил внимание на Австриту: – О, Австрита. Рад видеть вас, – пройдя мимо пары, он приблизился к женщине и, смотря ей в глаза, поцеловал её руку. – Вы прекрасны, как и десять лет назад.

Австрита в то время кисло, недоверчиво улыбалась, но руку не отнимала.

– Обед готов, Део, пожалуйте в столовую.

– Я сыт, друг мой. Лучше отведите меня к Палеосу, он меня очень просил приехать, – произнес мужчина, очаровательно улыбаясь и смотря на смущенную Рави.

Астир не преминул сопроводить дорогого гостя, Австрита и Рави остались стоять на прежних местах. Мимо проходила служанка, соседка Вигонии. Хозяйка поймала её за руку и, не смотря на неё, сдержанно произнесла:

– Собрать всё со стола и отнести в хлев.

Девушка странно посмотрела на госпожу, не понимая, чем обусловлено её решение, но повиновалась, про себя радуясь, какой же у неё с другими слугами сегодня будет пир.

– Как там, в столице? – спрашивал Астир, пока они с гостем поднимались на третий этаж.

– По-прежнему. Цветёт и пахнет.

– А что королева? – мечтательно спросил парень.

– Правит, – уклончиво ответил мужчина.

– Как бы я хотел…

– Мы, кажется, дошли? – спокойно улыбаясь, перебил гость.

– Вот эта дверь, – улыбнувшись в ответ, сказал, указывая рукой, Астир и слегка поклонился.

– Благодарю, друг мой, – чуть кивнув, как бы прося уйти, сказал мужчина.

Гость вошёл в дверь. Меблировка старая, пометил он: ничего не изменилось с момента его последнего посещения. На высокой кровати, заправленной одеялами, лежал больной старик с закрытыми глазами – едва ли Део узнал в нём, удивившись, старого знакомца. За столом сидела девушка в лиловом платье, подчёркивающем все изгибы тела, с длинными светлыми волосами, убранными в косу. Она держала в руках книгу (видимо, читала Палеосу, а мужчина их прервал) – заметив название, гость сладко улыбнулся. Старик разлепил глаза и, не поворачивая головы, старался узнать вошедшего, а затем, спустя несколько мгновений, губы его разлились в радостной, почти детской улыбке.

– Део, – проскрипел старик, – спасибо за визит.

– Всегда рад, друг мой, – он подошёл к кровати, – Палеос, ты выглядишь совсем плохо.

– Что-то захворал, – закашлялся он, – пройдет. Как столичная жизнь, всё так же выдумываешь книги?

– Каждый зарабатывает как может, – мягко улыбнулся он. – Что за прекрасная девушка, кстати говоря?

– Это моя служанка, Вигония. Старуха скончалась не так давно, – говорил Палеос, сияя от счастья увидеть друга.

Мужчина подошёл к служанке и поцеловал её руку, смотря ей в глаза. Девушка смутилась и неловко улыбнулась. Палеос резко стал серьезным и закашлялся опять.

– Повезло, что ты был неподалеку и смог заскочить. Нам очень надо поговорить.

– Да, я собирал материал для новой книги, – откликнулся мужчина, затем сел на краешек кровати. – Рад, что смог заехать. Так вот, касательно дела. Я думаю, нам нужно поговорить приватно, – он сделал особое ударение на последнее слово.

Палеос глянул на Вигонию, и та, кивнув, удалилась из комнаты. У двери стоял Астир, но, завидев вышедшую, поспешил ретироваться.

– Вигония, – позвала радостно соседка по комнате, Валериа, девушку, когда увидела её спускающейся по лестнице на первый этаж, – иди быстрее сюда! – помахала она.

Девушка зашла в комнату: помимо подруги, там собрались учитель Ириса, старенький садовник и кухарская семья – почти вся прислуга. На кроватях, на столе – везде стояли подносы с едой. Вигония удивилась, потому что все, что она видела, было в столовой в качестве обеда для гостя. Суп, вторые блюда, только что испеченный хлеб, пирожные – девушка никогда не видела такого раздолья. Люди уже кушали, но Вигония успела – видимо, еду принесли не так давно. Все наелись так, что заболели животы, – столько, сколько смогли, потому что каждый из этих людей понимал, что такой пир они вряд ли когда-то увидят ещё, а если и увидят, то точно не попробуют. Вигония почувствовала даже что-то вроде счастья – такой вкусной еды она никогда не пробовала; к соседке, позвавшей её, – что-то вроде дружеской любви, девушке даже захотелось расцеловать подругу.

Разговор шёл пару часов. Никто не слышал и не знал, о чём речь: даже Астир, околачивающийся около двери, поджидающий гостя. Мужчина вышел серьёзным, даже озабоченным. Он улыбнулся устало и слегка раздраженно, когда увидел сына Австриты.

– Опять вы.

– Део, я хотел вас спросить кое о чем, – улыбнулся парень подобострастно. – Возможно ли, что я с вами поеду в столицу? Я достану денег. Я хочу, как и вы, быть частью учёного мира. Книги писать.

– Со мной? – удивленно обернулся мужчина, в то время как шёл к лестнице.

– Да, да. У меня из связей – только семья жены, но они не принадлежат к учёному миру. Так что, возможно? – он дотронулся до плеча гостя – тот вздрогнул, скинув руку.

– Не думаю, друг мой. Я вскоре уеду в другую страну, – брезгливо посмотрев на парня, ответил Део.

Астир сжал челюсти и так и остался стоять, смотря вслед гостю. Мужчина тем временем спустился вниз и, спросив у служанки, где Австрита (оказалось, что та уже почивала, потому что было около десяти часов вечера), попросил её позвать, дожидаясь её на диване на первом этаже. К гостю, как мотыльки к свету, сбежались Рави, спустился Астир, Австрита с мужем, и даже жена Ясмоса, помятая, неухоженная, вышла посмотреть.

– Я проголодался, – оглядывая присутствующих, сказал гость, – вы говорили об обеде, Австрита?

– Скормлен скотине, – сдержанно ответила она, прямо смотря ему в глаза.

Тогда распорядились подать чай с вареньем и орехами. Рави была на розливе; гость наблюдал за ней, очаровательно улыбаясь.

– Совсем плох Палеос, – отпивая из кружки, сказал Део, – Говорит, болен чем-то. Будто постарел не на десять, а на двадцать лет.

Никто не отвечал, ни на чьем лице не отразилось и капли волнения.

– Помню, как мы с родителями приезжали в этот дом. Он тогда был меньше, отделан хуже. Мы жили в соседнем городе, где сейчас ваша тётка живет – Линара с мужем, моим кузеном.

– Ваша семья – тоже управители города? – поинтересовалась Рави.

– Нет, но жили мы небедно. Торговля у нас шла хорошо. Продавали вашему дому, многим богатым домам мясо, так и разбогатели. Отстроили дом не хуже вашего. Родители мои и Палеоса сдружились, постоянно совершая сделки, – он остановился на секунду, как бы вспоминая; все слушали его, не прерывая; затем Део продолжил: – Помню, каким был Палеос. Старший ребенок, он выглядел довольно строго, был худощавым, как скелет, но очень умным – книги поглощал одну за другой. Но он всегда был как-то оторван, отстранён. Его младшую сестру, честно вам скажу, любили больше – баловали её, уделяли всё внимание. Что с ней сейчас, вы что-нибудь слышали о ней? – вопросил мужчина, но воцарилась тишина; тогда он добавил: – Австрита?

– Отец не рассказывал о ней толком. Говорят, вышла замуж за богатого, – неохотно ответила она.

– Хорошая была девочка.

– А как вы подружились? Вы же явно младше хозяина, – спросила Рави, во все глаза глядя на гостя.

– Впервые, когда я увидел его, мне было лет семь или восемь, ему – пятнадцать. Естественно, ему было не интересно со мной, – усмехнулся он. – Но было то, в чём мы сошлись: в книгах. Мне тогда было все интересно, я уже умел читать; Палеос давал мне книги, мы читали вместе, я привозил ему из других городов. Друг мой в какой-то момент сказал, что и сам хотел быть писателем, ездить по разным странам, описывать их, уехать отсюда очень далеко. Но он был старшим сыном, судьба ему готовила другое: в восемнадцать его женили, родилась дочь – ты, Австрита, – лицо его на секунду стало грустным, как у актера, но потом разгладилось и понежнело.

– А как вы попали в столицу? – выпалил Астир.

– Благодаря Палеосу. Как я уже сказал, мы оба увлекались книгами. Но у него было стесняющее обстоятельство, а у меня – нет. Палеос направил меня, поддержал, сказал, что всё получится. Я и поехал покорять столицу. У нашей семьи были кое-какие связи, так что голодать в первое время не пришлось. Я начал описывать жизни в разных городах, в других странах, и вот я тот, кто есть, – он очаровательно улыбнулся.

– А в каких странах вы были? – спросил Астир опять.

– Во многих. А, кстати, был же ещё один мальчишка, юркий такой, где он?

Австрита молчала, смотря в пол. Жена Ясмоса побелела, став похожей на полотно. Никто не отвечал, тогда Део, видимо, понял, что сказал что-то не то, и поспешил переменить тему:

– А теперь, друзья, думаю, время отправляться ко сну. Хорошей ночи. Австрита, не покажешь мою комнату?

Женщина подозвала служанку, прося её сопроводить гостя до спальни. Все люди начали расходиться; никто ничего не говорил.

Део очень плохо спалось – он всегда плохо спал на новом месте, поэтому выезжал из столицы только по необходимым делам. Было то жарко, то неудобно, тем более некому было скрасить ночное одиночество. Устав лежать, он решил пойти в гостиную, потому что там, в отличие от его комнаты, были свечи, и почитать. В путешествия он всегда брал книжечку, чтобы не заскучать. Спустя около получаса он услышал шаги: кто-то спускался по лестнице на первый этаж.

– Австрита? – негромко спросил он, узнав женщину.

Она шла со свечой в спальном платье – потрепанная, с простой причёской, сонная. Увидев, что гость тоже там, она тяжело вдохнула, сжала челюсть и пошла в сторону кабинета.

– Австрита, куда же ты? – он подскочил и взял её за предплечье, – Австрита, давай поговорим, помнишь те времена…

– Не смей трогать меня, – прошипела она, смотря на мужчину во все глаза.

– Австрита, ну что ты, давай поговорим, – он попытался обнять её, хотя женщина отталкивала его и всеми силами сопротивлялась.

– Хочешь поговорить? – злобным шёпотом сказала женщина, смотря безумными глазами. – Идём на улицу, тут подслушают!

Они вышли за ворота дома и прошли вглубь одного из переулков – тут их точно не могли услышать люди из дома Палеоса. Ночь была тёплая, даже душная, пахнущая летом и молодостью – кажется, несколько часов назад прошёлся дождь. Воздух был влажный, поэтому дышалось легко-легко.

– Что же ты какая холодная? – Део вновь попытался прижать к себе женщину, вскружённый ароматом лета. Австрита оттолкнула его. – Помнишь, как нам было хорошо вместе?

– Хорошо!? Это тебе было хорошо! Потому что ты использовал меня, как слугу какую-то, простолюдинку! – выпалила она.

– Что ты говоришь, Австрита? Ты мне даже очень нравилась.

– Нравилась!? Ты ловелас, который за каждой юбкой тащиться!

– Но ты была особенная. Очень красива, очень. Да и сейчас… эта строгая, сдержанная красота…

Австрита чувствовала, что готова ударить его. Она закричала:

– Ты совратил меня! Дал мне внимания и любви, которых так не хватало, притворился, что любишь меня! Говорил, что мы уедем с тобой, поженимся! Я любила тебя, – она резко понизила голос, – такого дудака, как ты. Лжец! Все вы лжецы, мужчины, никчёмные создания!

– Австрита, – в интонации его почувствовался лёгкий испуг, – я тоже любил тебя, правда.

– Как же я тебя ненавижу, – прошипела она. – Совратил девчонку, мне было четырнадцать лет, – голос женщины дрожал, – обрюхатил и уехал. Мне было четырнадцать.

Део молча сглотнул, думая, как бы уйти отсюда.

– Меня выдали замуж за местного дурачка… Меня, наследницу, за какого-то холуя…

– Ты ведь не сказала никому, что я его отец? – прочистив горло, медленно спросил Део.

Женщина посмотрела на него взглядом, полным ненависти и презрения.

– Как же я тебя ненавижу…

Австрита убежала в дом, стараясь не расплакаться. Но она не выдержала и, зайдя во двор, разревелась, зажимая себе рукой рот. В домах, рядом с которыми женщина и мужчина разговаривали, проснулись люди.

***

Палящий полдень. Солнце висело прямо над головой, нагревая макушку путника, заставляя его и уставшую лошадь истекать потом. Долгий путь утомил обоих, несмотря на то, что животное, с которым он отправлялся, было поменяно в одном из селений из-за усталости. Трусцой путники преодолели лесок, стелющийся рядом с рекой, и из-за деревьев открылся вид на город. Каменная стена окружала его, но смотрели они прямо на резные ворота, которые были открыты; возле них, кажется, стояли люди.

Путником на лошади был Тарос, направляющийся в столицу. Заметив место назначения, он облегченно выдохнул и, стиснув зубы, приказал лошади преодолеть этот оставшийся небольшой путь. За время пути мужчина похудел, лицо его осунулось и заросло щетиной (запасов, как оказалось, он взял недостаточно).

Спустя полчаса неспешного пути человек на лошади подошёл к вратам. Людьми, стоявшими около них, оказались стражи – вооружённые мечами, одетые в латы трое мужчин. Один из них что-то жевал, второй что-то рассказывал, а третий громко хохотал. Но все отвлеклись на путника, когда он подходил к воротам.

– Кто таков? – сурово спросил тот, что рассказывал историю.

– Тарос из Ории, – не найдя иного ответ, негромко произнёс мужчина.

– С какими целями? – подумав, поинтересовался страж.

Человек на лошади ответил после небольшого молчания:

– На заработки.

Раздался взрывной хохот, один из стражей, что потолще, согнулся вдвое. Тарос оставался серьёзным.

– Деревенщины, едут и едут, – усмехнулся тот, что ел вяленое мясо. Слюна заполнила рот мужчины на лошади, когда он посмотрел в сторону стража.

– Ты здесь заработаешь только подагру, парень, – переставая смеяться, ответил другой страж.

Но Тарос на это ничего не отвечал, с серьёзным, решительным лицом смотря на стражей. Он приказал лошади двигаться дальше, но тот, что рассказывал историю, встал на его пути и сказал:

– Стой-стой, парень. Ты хочешь заработать на нас – мы должны получить с тебя, – он пожал плечами, с насмешкой смотря на путника.

Тарос достал мешочек, в котором изначально было деньги. Лишь пару монет было в нём – этого бы хватило на две буханки хлеба. Он вздохнул, вынул монетки и протянул их стражу. Опять раздался хохот.

– Два эста? Что за смехота, – сказал тот же страж, – этого не хватит на нас троих.

– Могу отдать нож, – стиснув зубы, произнёс Латрий.

– Ну, показывай.

Мужчина вынул из-за пазухи самый обычный нож, которым он обычно разделывал животных. Страж с глумливым лицом повертел его, потом выдал вердикт:

– У нас, как видишь, мечи. А ножичек этот продашь эста за три. Не годится.

– Давай лошадь, – предложил тот, что ел.

Тарос подумал мгновение. Лошадь – это было самое ценное, что он имел. Отдав её, он оставался ни с чем. Но деваться было некуда: мужчина понимал, что просто так его не пропустят. Он слез с лошади, смотря на стражей уже с нескрываемым раздражением.

– Хиленькая кобылка, но пойдёт, – сказал страж, что рассказывал историю – видимо, главный. – Днимов тринадцать накинут за неё. Иди, парнишка, – говоря это, мужчина отступил.

Все трое насмешливо провожали взглядом входящего в ворота. Тарос не смотрел ни на кого, стараясь подавить раздражение. Голод обострял все чувства, особенно неприятные, заставляя ощущать их в разы сильнее. Думать он мог только об одном – нужно добраться до торговцев, чтобы купить еды.

Облик столицы совсем не походил на его селение. Маленькие, скромные, даже захолустные домики провинции отличались от серых каменных построек в несколько этажей. Тарос привык к простору, свободе, когда земли много, всё окружает природа; здесь ему в глаза бросилось то, что улочки маленькие, дома стоят тесно, людей шныряет много. Всё это были бедные люди (видимо, на окраине только такие и жили) – в простой, заплатанной одежде, худощавые, с лицами, на которых лежал отпечаток вечной необходимости искать себе пропитание, чтобы выжить. Впрочем, людей было не особо много – видимо, район был не оживлённым. «Как же они выращивают еду, ухаживают за скотиной, если здесь дом на доме и совсем нет земли?» – думал Тарос, пока шёл туда, куда глядят глаза, изучая столичные дома, неуклюжие, но большие, серые (однотонность каменных построек тоже бросалась в глаза, в то время как он привык к деревянным, но раскрашенным). И везде, что он заметил, ходили кошки – в основном, исхудавшие и облезлые.

Спустя некоторое время он вышел на более оживлённую и широкую улицу – видимо, торговую. Люди стояли рядом с прилавками, торгуя кто чем; в основном это была выпечка – пироги, хлеб, но была и рыба. Фруктов, овощей, цветов – ничего не было. Тарос, сглатывая слюну, начал обходить прилавки, сопровождаемый недовольными взглядами торговцев. Другие люди действовали похожим образом – ходили, рассматривали, но были и те, кто покупал.

– Сколько стоят пироги? – спросил он у одной полной женщины.

– Какие?

– Все, – смотря во все голодные глаза, ответил он.

– Булка – эст, с щавелем – два эста, с рыбой – два эста, с печенью – три.

– Но… в моем селении можно купить буханку на эст, а тут пирог, – сказал он негодующе.

– Так и проваливай в своё селение, – усмехнулась она. – Ишь размечтался. Иди отсюда.

– Ладно, хорошо. Можно мне одну булку?

Он получил небольшое хлебное изделие размером с треть его ладони, за которое он отдал целый эст. И одна монетка осталась… Отойдя чуть в сторону, он жадно съел булку; однако это только разожгло аппетит и вызвало желание попить; теперь необходимо было найти колодец. Поиски длились недолго, потому что колодец был на той же улице, что и лавки. Возле него стоял человек с ведром, лицом не очень лестного вида.

– Можно мне водицы? – стараясь улыбнуться, спросил Тарос.

– Эст – стакан, – скрипучим голосом отрезал человек.

– Разорение, – обомлел мужчина.

Но деваться было некуда: желание пить было сильнее. Пришлось распрощаться с последними деньгами. Что делать дальше – было непонятно, потому что все, что он имел – это руки, ноги, нож. «Нужно срочно искать, где заработать денег. Долго голодая, больше прожить не смогу, – решил он про себя. – А ведь рано или поздно наступит ночь…».

Тарос решил пройтись по городу, посмотреть его, заодно попробовать подыскать место, где можно было бы заработать. Всё было одинаково серо и тесно; не так он представлял столицу. На него никто не обращал внимания; люди в старой, заплатанной, грязной одежде являлись частью пейзажа города. С поисками работы было не так просто: писать и читать он не умел, поэтому единственное, доступное ему – физический труд.

Проходя мимо одного из домов, он услышал звон металла – видимо, там жил кузнец. Недолго думая, он постучался. Открыл мужчина ниже его ростом с красным лицом и грубыми руками. Смотрел тот не очень приветливо.

– Чего надо?

– Не нужен ли вам работник? Готов для всего.

– Своих работников хватает, – грубо ответил кузнец и закрыл дверь.

Первая попытка была неудачной, но Тарос не отчаялся – пошёл дальше. Минут через двадцать он заметил в раскрытом окне на первом этаже, как гончар занимался своим искусством.

– Здравствуйте, – откашлявшись, он немного присел, потому что первый этаж был чуть зарыт в землю, – Не требуется ли вам работник? Я могу делать все, что угодно.

– Требуется, только платить нечем, – усмехнулся старичок, не отрываясь от дела, – всё для семьи.

– Я могу сегодня сделать всё, что нужно. За небольшую плату.

– Сами еле побираемся, – вздохнул гончар, – но управляемся. Иди, паренёк, дальше.

Тарос распрямился. Поиск работы оказался не таким лёгким, как ему казалось. Он не имел ни малейшего понятия, куда идти, поэтому просто шёл вперед по маленьким улочкам. В какой-то момент окружающая обстановка показалась ему знакомой, и мужчина понял, что вышел на торговую улицу, где покупал еду и воду. Надеясь выйти в центр города, Тарос не заметил, как заблудился и пришёл туда, где он был. Делать было нечего: он решил подойти к торговцам и поинтересоваться, не найдётся ли у них работы.

– Я у вас покупал булки сегодня, – начал мужчина.

– Не припомню, – быстро ответила торговка, не смотря на него.

– И я бы хотел узнать у вас…

– Всё свежее, сегодня пекла, честно.

– Нет ли у вас какой-либо работы?

Женщина помолчала пару секунд, удивленно смотря на него.

– Какая работа? Всё на еду уходит! Я встаю в четыре часа утра, пеку всё это, потом весь день продаю. Были бы деньги – открыла бы большую лавку; нешто я похожа на ту, у которой денег много и работа есть? – закончила она почти на крике.

– Понял, – сдавленно ответил Тарос и отошёл.

Он постоял в стороне пару минут, потом, глубоко вздохнув, подошёл к торговцу рыбой. Мелкие рыбёшки лежали на столе, заветриваясь за весь день. Выглядели они не очень хорошо. Продавал их парень, видимо, моложе Тароса.

– Здравствуй. Я бы хотел спросить: нет ли какой работы? Я могу делать всё, что угодно.

– Работы? – задумался паренек.– Нет, мы с отцом всё делаем. В городе сложно достать работу. В основном семьи работают сами на себя.

– Да, я заметил, – глухо ответил Тарос.

– У богатеньких, может, что и есть. Надо идти в центр и узнавать. Тут – точно нет.

– Спасибо, – чуть улыбнулся Тарос и отошёл.

От запаха еды ему опять вскружило голову, потекли слюни. Он привык питаться хорошо и много, чтобы были силы работать, теперь же у него не было ни монеты, чтобы купить поесть, а за долгий путь он достаточно изголодался и похудел. Голова Тароса закружилась, он отошёл в один из переулков, намереваясь посидеть. Там, помимо его, был ещё один человек – мужчина средних лет, похожий на старика из-за того, что был слишком худ, борода его была длинна. Тот сидел, склонив голову, с протянутыми руками вперёд – просил подаяния. Тарос отшатнулся, увидев этот скелет, думая: «Нет, я не опущусь до такого, я не… – и побежал, что есть мочи, куда глаза глядят, лишь бы быстрее уйти отсюда, – Я не опущусь, я не опущусь, я что-нибудь придумаю».

Нищие сидели повсюду, куда бы он ни бежал в этих серых стенах. Таросу захотелось кричать от ужаса, потому что, не замечая их раньше, сейчас они давили на него возможностью кончить так же. Наконец он зашёл в один из переулков, в котором не было никого, и присел. Голова его была затуманена. «Совсем не так, как я думал, совсем не так… Слишком мало еды и денег взял. Возможно, не стоило этого затевать… жил бы, как всегда, зарабатывал в Ории. Но я уже сделал это. Ради брата, ради нашего будущего, я должен. Кто о нём позаботится, как не я… Он был слишком маленький, когда потерял родителей…».

Погружённый в свои мысли, он задремал, прислонившись к прохладной стене. Разбудил его шум неподалёку, причём по ярко-оранжевому свету солнца, заливающему всё вокруг, он понял, что день близится к концу. Людей рядом не было, и что-то подтолкнуло его пойти на шум – множество голосов, мужских и женских, кричало. С трудом поднявшись, он пошёл на звук голосов, который при приближении становился громче. Так, он оказался на небольшой площади, окруженной домами со всех сторон; однако здесь он не был, хотя кружил по одному району. Посередине площади стояла толпа кругом – из худо одетых женщин и мужчин. Они все активно кричали, взбрасывая руки вверх – в основном, это было «Да! Давай! Надери ему зад!». Тарос, ведомый любопытством, пробрался сквозь толпу, чтобы посмотреть, что происходит в кругу. Двое мужчин, обмундированные, дрались на мечах, причём один одолевал второго. Спустя пару минут один из них лежал, тяжело дыша, а другой ходил возле толпы, и люди чествовали его – хлопали в ладоши, радостно кричали.

– Следующие! – закричал один мужчина из толпы, одетый чуть лучше остальных.

Проигравшего оттащили, выигравший остался стоять. Слева вышел ещё один мужчина, одетый в кольчугу, лицо его было хитрое и кровожадное.

– Делайте ваши ставки, господа! – громко сказал неплохо одетый человек, доставая две шляпы, служившие, видимо, вместилищем для монет.

Тарос удивился зрелищу, потому что в Ории никогда не видел уличных боёв. Одновременно с тем, они захватили все его внимание, заставив забыть о голоде.

***

– Из моря вышли, солнцем вскормились два брата, от которых пошло всё человечество – Калос и Фимос. Росли они вместе, жили дружно, и рано или поздно решили взять себе по жене. Калос взял голубку в невесты, Фимос – ястребицу. У обеих пар родилось по дочери и сыну. У Калоса и Фимоса родилась прекрасная, беловласая, солнцем взрощенная, Лефтера и сын, столь же прекрасный, ветром вскормленный, морем взласканный, Илиос. Голубкова дочь парила в облаках, разгоняла тучи, собирала влагу из облаков, сын их собирал плоды – так, прокармливали они всех. У тех родились ещё дочери и сыновья. От них, говорят, вся королевская семья и происходит.

– Значит, они тоже умеют летать? – мечтательно спросил мальчик лет восьми.

– Не знаю, Эфра, – усмехнулась мать, – Может быть. Благодаря Лефтере люди могут придумывать, изобретать новые вещи, мечтать – прямо как ты любишь, а Илиос сдобряет урожаи солнечным светом и дождевой влагой, благодаря нему мы не голодны.

– А про ястребицу, мам?

– У Фимоса-брата и ястребицы родилась крылатая дочь, гордо реющая в облаках, живущая в горах, охотящаяся на животных, Элефтерия, и сын, бескрылый, живущий плодами моря, ловящий рыбу, покровитель водных источников и царства мёртвых, Неро. Родили те сына и дочь. Неро, увидев, что у сына его нет крыльев, обозлился на жену, утопил ребенка в море…

– Ах… – удивился мальчик совершенно искренне, хотя слышал это предание кучу раз; он очень любил, когда мама его рассказывала.

– Утопив ребенка, Неро взял в жёны кучу других птиц, от которых происходят другие народы, как говорят. Элефтерия в то время была в горах, собирала пропитание семье. Когда она вернулась домой, то увидела, что сына нет, а у мужа множество других жён. Элефтерия растерзала Неро когтями и сбросила со скалы в море. Потому её считают богиней мести, а его – покровителем царства мёртвых.

– Почему он так сделал, мама? Ведь это он был без крыл, это его вина.

– Бывают люди злые, а бывает, что они просто ошибаются.

– Прямо как наш оте…

– Не говори этого, Эфра! – быстро перебила мать, побледнев.

– Как думаешь, мама, – сказал он после некоторого молчания, – от кого происходим мы: от Калоса и голубки, либо от дочери Неро и Элефтерии, или от его других жён?..

– Я не знаю, сынок, – мягко улыбнулась она. – Но мы летать не можем, так что, наверное, от дочери Неро и Элефтерии… – женщина тоже задумалась.

– Интересно… – пробормотал мальчик, погруженный в свои мысли.

Глава V. Празднование

– Что здесь происходит? – спросил Тарос у рядом стоящего мужчины, наблюдая за двумя фигурами, стоящими посередине круга.

– А? Да бои, они всегда тут, – не смотря на спрашивающего, отмахнулся мужичок.

– А деньги платят?

– Ха, деньги? Почти всё вон тот забирает, – он указал на неплохо одетого человека, – победителю копейки достаются.

– А рукопашный бой есть?

– Рукопашный раньше, сейчас уже на мечах.

– Во сколько?

– Парень, отстань уже, дай посмотреть, – отмахнулся мужичок, начав кричать, видимо, в поддержку кому-то.

Бой начался. Двое сражавшихся не были проворными, но были сильными. Били резко – так, что, казалось, они и вправду друг друга убьют. Люди смотрели налегке, наслаждаясь зрелищем, и сильно кричали – видимо, выплескивали эмоции, накопившиеся от невесёлой жизни. Рано или поздно тот мужчина, что победил в прошлом бое, одолел врага снова, положив на землю и приставив нож к шее. Воздались радостные возгласы, которые оглушили Тароса. Победивший поднял руки вверх, прохаживаясь перед зрителями.

– Мосер молодец! Мосер победитель! Мосер лучший! – раздавалось со всех сторон. Очевидно, так звали победившего, и выигрывал он не первый раз.

Солнце уже зашло за дома, все начало погружаться в серо-синие сумерки. Однако толпа не расходилась – всё так же чествовала победителя.

– Есть ещё кто хочет сразиться с Мосером? – лукаво спросил ведущий, тряся шляпу, наполненную монетками.

Сперва толпа молчала, все оставались неподвижны, смотря друг на друга. Но спустя несколько мгновений сквозь толпу протиснулся паренек – казалось, совсем мальчишка: худой, тоненький, одетый в простую бедную одежду тёмного цвета, не носивший кольчуги. На нём был плащ с капюшоном, который тот скинул и встал в боевую позицию. Клинок его был тоньше и длиннее, чем мечи остальных – с его весом, видимо, ему было удобнее обращаться с ним. По толпе волной прошёлся шёпот. «Маска, это Маска», – тихо говорили люди, указывая на парнишку. Только сейчас, приглядевшись в сумерках, Тарос заметил, что мальчишка носил деревянную маску с вырезами для глаз и для носа. Фигура эта выдавалась на фоне остальных участников. Мужчина в кольчуге смотрел, замерев, на противника.

– О, кого я вижу! Это же господин Маска соизволил пожаловать. Нечасто вас здесь увидишь, – ведущий чуть поклонился. – Что же, господа, делайте ваши ставки: на Мосера или на Маску?

Люди потянули монетки – причём более оживлённо, чем до этого. В толпе всё так же стоял шёпот. Тарос внимательно наблюдал: положить ему всё равно было нечего. Спустя пару минут толпа снова встала на своё место.

– Всё поставлено на Маску, – подытожил ведущий. – Начинайте, господа!

Толпа мгновенно затихла, устремив всё внимание на две фигуры в центре. Парнишка стоял в боевой позиции, не шевелясь; противник его гремел кольчугой, переминаясь. Сначала никто не нападал – оба ждали. Толпа была напряжена. Победивший прошлое сражение сделал выпад – мальчишка увернулся и нанёс ответный удар. Мужчина пошатнулся, но не упал; противники отошли друг от друга снова. Закричав, он побежал вперед, выставив меч вперед; противник его увернулся, резко забежал за спину и, сделав захват, уронил врага. Произошло это так быстро, что люди не успели и вздохнуть, как меч парнишки оказался у шеи проигравшего. Толпа забушевала, радостно крича, восхваляя «Маску». Тот, казалось, не обращал ни на кого внимания. Ведущий засвистел, заставляя притихнуть людей.

– Итак, победила Маска, никто не сомневался! Тем, кто ставил на нее, будет роздано по два эста; один дним достаётся маске, ну а остальное на мой счёт, чтобы совершенствовать поединки.

Толпа ликовала. Вряд ли, подумал Тарос, кто-то из людей поставил больше одного эста. Все оказались в выигрыше; все, кроме него: у парня не было ничего, что поставить, к тому же он не знал местных порядков. Но его глубоко удивили движения этого мальчишки – он был так ловок и прыток, словно кошка, так резв, словно птичка. Тарос смотрел на него, не отрывая глаз. Парнишка же, не обращая ни на кого внимания, подошёл к ведущему, взял свой выигрыш и резво побежал в толпу, которая ахнула. Он скрылся так же быстро и внезапно, как и появился. Тарос, недолго размышляя, побежал за ним, так как человек пробежал прямо возле него. Остальные люди остались стоять неподвижно.

Парнишка бежал быстро: все переулки, повороты, тупики он знал, казалось, как свои пять пальцев. Но Тарос был силен, хоть и ослаблен голодом, поэтому старался нагнать его, запоминая все движения. Зачем он бежал – точно не знал, но что-то влекло его. Мальчишка заметил, что за ним кто-то гонится. Становилось темно, догонять его было сложнее. В одном из переулков он остановился и резко обернулся. Тарос остановился тоже, смотря на тощую фигуру. Мальчишка достал что-то из кармана – и в следующую секунду бросил монетку Таросу; тот, растерявшись, стал ловить летящий дним. В тот момент, когда он поймал его, то увидел, что мальчишки уже не было в поле зрения – он его упустил.