Читать онлайн Легкое бремя тяжелого счастья бесплатно
© Антон Рай, 2023
ISBN 978-5-0060-3854-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Лёгкое бремя тяжелого счастья
1. «Бремя мое легко», – сказал Иисус Христос. «Счастье мое тяжело», – парировал ницшеанский Заратустра. Так легкая или тяжелая эта штука – счастливая жизнь, и можно ли вообще жить счастливо, или, возможно, в этом есть нечто постыдное и следует искать вовсе не счастливой, а какой-то принципиально иной жизни? Задавшись такими пустяковыми вопросиками, постараемся на скорую руку ответить на них, чтобы заняться более серьезными делами типа зарабатывания денег, трёпа с друзьями и просмотра сериалов.
2. Что такое вообще органическая жизнь? Отвечать на этот вопрос можно по-разному, но, с точки зрения преимуществ, которые живое существо получает над неживым веществом, одним из ключевых, пожалуй, является способность живого существа получать удовольствие. Жить – значит, получать удовольствие. Но и, разумеется, претерпевать неудовольствие. Хочешь жить – готовься к жизненным бурям, или, переформулировав, можно сказать, что почти все пряники на этом свете покупаются лишь ценой отведывания кнута. Или еще можно сказать, что кнут в этой жизни получает каждый, но далеко не каждый добирается до пряников.
3. Зачем же нужна такая окаянная жизнь? Но Природа регулирует жизненный процесс таким образом, что всё живое получает скорее больше удовольствия, чем неудовольствия от жизни; принцип же регулирования суров и даже безжалостен – кто не приспособился к окружающим условиям, тот умирает, предоставляя радоваться жизни более приспособленным. Иначе говоря, сама по себе способность выжить является гарантией относительно счастливой жизни. Или: выживают достаточно жизнеспособные, чтобы быть счастливыми. Дарвин выразил это положение замечательно четко, сказав: «Размышляя об этой борьбе (борьбе за существование – прим. авт.), мы можем утешать себя уверенностью, что эти столкновения в природе имеют свои перерывы, что при этом не испытывается никакого страха, что смерть обыкновенно разит быстро и что сильные, здоровые и счастливые выживают и множатся»1. Силён и здоров – ну и будь счастлив. Болен и слаб – пропадай, не мешай другим радоваться. Утешительная философия. Для натуралистов.
4. Здесь же требуется обратить внимание на одну странность. Жизнь животного подчинена инстинкту, а инстинкт в своей основе обеспечивает решение двух задач – самосохранения и продления рода. Животное инстинктивно (на автомате) живет таким образом, чтобы и самому не умереть, и род свой не прекратить. Но только что мы рассматривали жизнь животного как реализацию принципа удовольствия, – вроде как животное живет для того, чтобы получать удовольствие от жизни, а если оно на это не способно, то оно быстро сходит со сцены. Так для чего же живет животное – чтобы кое-как выжить или чтобы урвать у жизни максимум удовольствия?
5. Представим себе голодного-преголодного волка, выслеживающего сочного-пресочного барана. Допустим, барашек неосмотрительно покинул зону комфорта, где он мог в безопасности пощипывать травку под защитой изгороди, собак и пастухов, а волк тут же пользуется выпавшей на его долю удачей, и вот он уже с наслаждением вонзает свои клыки в барана, во мгновение ока превратившегося в баранину. Волк выжил. Волк счастлив. Подождите – так выжил он, или он счастлив? Здесь, на этом простейшем примере, мы видим, как тесно задача выживания связана с принципом получения удовольствия. Чем голоднее волк, тем настоятельнее потребность кого-нибудь съесть, но и чем голоднее волк, тем больше он получает удовольствия от насыщения. Далее же стоит подумать – а есть ли хоть что-нибудь в инстинктивной жизни животного, что каким-то явным образом уклонялось бы от следования принципу удовольствия? Поискав достаточно долго, мы почти неизбежно придем к выводу, что – нет, ничего такого нет.
6. Таким образом, есть два способа определения инстинкта – которые, как это ни удивительно, приводят к одинаковому результату, подобно тому, как в физике совпадают совершенно по-разному устанавливаемые инертная и тяжелая массы. Так вот, инстинкт можно определять или с точки зрения необходимости выжить, или с точки зрения неосознаваемого стремления получить удовольствие. Два разных определения ведут к одному и тому же жизненному результату. Когда волк выслеживает добычу, мы можем определять его действия и как стремление выжить (добыть пищу), и как стремление получить удовольствие (от поглощаемой пищи). Разницы нет никакой.
7. Но ведь люди – не животные. Во всяком случае, не совсем животные. У людей есть разум. Во всяком случае, у некоторых людей он есть. Но даже у тех людей, у которых совсем не видно никакого проблеска разума, – всё равно они вроде как что-то соображают, причем как-то более эффективно, чем самые умные животные. Люди, например, умеют читать, а некоторые люди даже умеют понимать прочитанное. Большое достижение.
8. Что такое разум? С одной стороны, разум – интеллектуальная надстройка, управляющая инстинктом, но, по мере развития, он становится и чем-то другим – самостоятельной инстанцией, создающей образ предполагаемого действия, затем реализующегося человеком. Животное действует, повинуясь инстинкту, человек сначала подумает, а потом уже действует согласно продуманному плану. Маркс выразил это замечательно четко: «Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове»2. Человек – существо, включающее голову прежде, чем задействовать руки.
9. Но что это значит с точки зрения получения человеком удовольствия? Поначалу кажется, что разум настроен по отношению к удовольствию прямо враждебно. Лучше всего это видно на примере философов (то есть людей, претендующих на то, что именно они и ведут собственно разумную жизнь), а, по-моему, нет ни одного великого философа, который бы в том или ином виде, но не проклял бы удовольствие. Сократ проклял, Платон проклял, Аристотель проклял, Кант проклял. С другой стороны, родилась и философия гедонизма, а, если мы отмахнемся от нее как от слишком грубой для подлинной философии, то отмахнуться от эпикуреизма будет посложнее. Опять-таки, во всяком случае древнегреческие философы все как один настаивали на том, что философ – счастливый человек, и что вообще желанная жизнь – жизнь счастливая; с немцами сложнее, и Кант не признал бы счастье за цель жизни так же, как не признавал за таковую и удовольствие; Шопенгауэр же утверждал, что всякое существование обречено на несчастье.
10. Проблема в отношении разума к удовольствию состоит в делении удовольствий на чувственные и интеллектуальные (разумные). Отрицая удовольствия, разум отрицает телесность, он как бы говорит: «Я не такой дурак, чтобы, подобно телу, идти на поводу у удовольствий; мое дело – поститься, думать и творить». Но ясно, что здесь нет строгой логики. Допустим, что чувственные удовольствия – это плохо, но как быть с удовольствиями интеллектуальными? Разве думать – это не удовольствие? Удовольствие, конечно. Значит, и заниматься философией – это тоже удовольствие, и жизнь философа соответствует принципу удовольствия ничуть не меньше, чем жизнь какого-нибудь чревоугодника. Один вкушает пищу телесную, другой – интеллектуальную, вот и вся разница. На это указывалось неоднократно, и до сих пор никому не удавалось это указание опровергнуть.
11. То же касается и понятия счастья на контрасте с понятием удовольствия. Самые ярые ругатели удовольствий с удовольствием проповедовали счастливую жизнь. Аристотель выразил эту двойственность замечательно четко, сначала сказав, что все стремятся к счастью, как к самой совершенной из целей, а затем добавив: «Больше всего надо во всём остерегаться удовольствия и того, что его доставляет»3. Но что вообще дарует счастье? Осознание, что на базовом уровне всё идет хорошо, то есть осознанное довольство жизнью в целом. Удовольствия же можно получать вполне бессознательно, поэтому-то и про человека, съевшего пусть бы и самое вкусное пирожное на свете, едва ли кто скажет, что он счастлив. Опять-таки, только любовь как осознанное влечение к одному человеку может сделать человека счастливым, но никак не беспорядочный сексуальный опыт без всякой любви. Чувственность способна даровать лишь очень сильное краткосрочное удовольствие, но не прочное счастье. На этом, во всяком случае, настаивает разум. Он настаивает на том, что получаемые им удовольствия принципиально отличаются от чувственных удовольствий. Но, хотя в этом разум и прав, но ведь удовольствиями они всё же остаются. Разве это не удовольствие – быть счастливым? Еще какое удовольствие! Куда большее, чем удовольствие от поедания пирожных или прыганья из одной постели в другую. Выходит, что счастье тоже основано на принципе удовольствия. Выходит, разум не только не отказывается от удовольствий, но даже делает их более весомыми и долгосрочными. Интеллектуальные радости куда прочнее чувственного угара, но произрастают они из одного корня. Удовольствие – счастье животного, счастье – удовольствие разумного человека.
12. Зависимость самой строго-сознательной жизни от принципа удовольствия можно вывести следующим образом. Всякая сознательно избираемая цель – желанна. Исполнение желания должно приносить удовольствие (когда мы загадываем желание, мы подразумеваем, что его исполнение принесет нам удовольствие, – независимо от того, приносит ли оно удовольствие на самом деле). Следовательно, всякая сознательно избираемая цель подразумевает следование принципу удовольствия. Иначе говоря – я желаю то-то, значит, мне это нравится, а если бы мне это не нравилось, я бы пожелал что-то другое. Попробуйте размокнуть эту логическую цепочку. И не пробуйте – всё равно не получится. Фрейд выразил это замечательно четко, заметив: «В психоаналитической теории мы без колебания принимаем положение, что течение психических процессов автоматически регулируется принципом удовольствия, возбуждаясь каждый раз связанным с неудовольствием напряжением и принимая затем направление, совпадающее в конечном счете с уменьшением этого напряжения, другими словами, с устранением неудовольствия или получением удовольствия»4.
13. Итак, нельзя развести в разные стороны жизнь разумную и стремление к счастью, и нельзя отъединить понятие счастья от понятия удовольствия. Здесь мы наблюдаем то же удивительное явление, что и в случае с инстинктивной жизнью животных. Животное, напрягающее все свои силы в жестокой борьбе за существование, очень удивилось бы, если бы узнало, что живет в полном соответствии с принципом удовольствия; но еще более удивился бы презревший все удовольствия на свете мудрец, который, если бы ему показали его жизнь, посвященную исключительно тому, что он полагает удовольствием, обнаружил бы, что это была бы ровно та самая жизнь, которую он и прожил! Инертная и тяжелая масса снова совпали!