Читать онлайн Аськины истории бесплатно

День рожденья, или Как нашли Аську

Аська родилась зимой. В тот первый день Нового Года пушистый снег падал хлопьями. Его было так много, что он не успевал таять и лежал большими шапками на деревьях, маленькими горками на воротниках, шляпах и даже ресницах прохожих. Людям надоедало стряхивать эти сугробики и они так и носили их на себе. Носы у них покраснели от мороза, отчего они стали похожи на ходячих снеговиков. То есть Аська, конечно, этого не помнила, но в семье так часто рассказывали историю ее появления на свет, что, получалось, вроде как бы она при этом присутствовала. Ну вот. Завернули Аську в пеленки, сделали из нее длинный кулек с дырочкой для лица и повезли на каталке в большую комнату, где уже лежали в своих кроватках еще штук сорок таких же кульков. Наверное, лежать в таком виде было не очень удобно, поэтому половина этих кулечков громко вопила, остальные же удивленно сопели.

А бабушка, мама Аськиной мамы, ушла утром на работу, и, поэтому еще не знала, что у нее появилась внучка. Она была доктором в больнице, заведующей отделением, и лечила маленьких детей от разных болезней. В выходные и даже по праздникам бабушка всегда заглядывала на работу, как она говорила, “проверить своих разбойников”. Когда ребенок сильно плакал, Людмила Ивановна, так звали бабушку, подходила к нему, ласково улыбалась, клала ему руки на животик и тихо говорила: “Мы тебя обязательно вылечим, дружочек, болезнь испугается и уйдет, а ты скоро снова станешь здоровым и веселым. Ты только немного нам помоги, слушайся нас и потерпи”. После таких слов малыш быстро успокаивался и даже позволял сделать себе укол.

Хозяйство у бабушки было большое: и врачи, и медсестры, и санитарки, и больные. Аська детей, конечно, жалела, но вели они себя, по ее мнению, время от времени весьма бестолково, особенно, когда выздоравливали. Людмила Ивановна то и дело приносила с работы такие истории, которые Аська даже в кино не видела.

– Петенька, – причитает, например, бабушка, обращаясь к Аськиному папе, – сегодня готовлю документы на выписку Игорька, мать его сидит радостная в коридоре, ждет сынка – ребенок был очень тяжелым – а он бегает себе по палате, такой веселый, такой веселый…

– И что? – спрашивает папа.

– Такой веселый…Подбегает к кроватке и сует голову туда…

– Куда? – недоумевает папа.

– Как куда? Между прутьев…

– Зачем?.

– Что, зачем? – возмущается бабушка.

– Зачем голову сунул?

– От радости, наверное…, – вздыхает Людмила Ивановна, – Туда сунул, а обратно голова не выходит – уши мешают…

– И что, уши отрезали?

– Бог с тобой, Петр, – сердится бабушка, – конечно же кровать распилили…

Но все это и еще многое другое Аська услышит потом, когда немного подрастет, а сейчас она лежит маленьким белым пакетиком, из которого видны круглые щечки, нос кнопкой и черные глазки. Такие черные, что даже зрачков не видно. Аська кряхтит, морщится и ждет, когда их с мамой Эммой Григорьевной заберут домой. А Людмила Ивановна уже все-все знает, знает и то, что у нее появилась внучка, и сколько она весит, и какой у нее рост, и какие глазки. Просто ей позвонил ее старый друг Павел Андреевич, с которым она училась в институте и который теперь был самым главным врачом в той больнице, где Аська появилась на свет.

Забирать Аську из роддома приехала целая делегация во главе с сияющими от радости бабушкой, дедушкой и папой. Тут были родные, двоюродные и еще какие-то дяди, тети, дети. Со всеми Аське еще предстояло познакомиться. Сегодня все они бегали, суетились, смеялись и ждали Эмму с ребенком. Наконец, в дверях показался сам Павел Андреевич.

– Ну, что, пойдем выберем тебе внучку, – сказал он важно, обращаясь к бабушке, надел на нее белый халат, взял за руку и увел.

Когда они вошли в комнату, где лежали новорожденные, Павел Андреевич обвел ее руками и сказал:

– Вот, Люся, выбирай любую.

– Пашенька, – застонала бабушка, – я не хочу любую, я хочу свою…

– Хочешь свою – найди свою, – хитро прищурился Павел Андреевич.

– Паша, но их здесь штук тридцать, – испугалась Людмила Ивановна.

– Тридцать шесть, если быть точным. Выбирай, а мы посмотрим, что ты за бабушка, – улыбнулся Павел Андреевич.

Людмила Ивановна вздохнула и стала смотреть на детей. Все они казались такими беспомощными, маленькими, беззащитными.

– Как же я найду среди них свою внучку? – думала бабушка, – Они все мне нравятся.

Вдруг в дальнем углу она заметила пару черных глазок-вишенок. Глазки жалобно смотрели на нее и словно говорили: ”Бабушка, как же ты не узнаешь меня.? Это я, я – твоя внучка.”

– Паша, вон та в углу – моя внучка, – прошептала бабушка.

– Ну что ж, проверим, проверим, мадам, какая вы бабушка… – усмехнулся Павел Андреевич и направился к кроватке. Он нежно освободил Аськину ручку от пеленок, нагнулся и повернул к себе клеенчатый квадратик, привязанный к запястью. На таких квадратиках пишут имя и фамилию мамы новорожденного, чтобы случайно не отдать ребенка другим родителям.

– Туманова Эмма Григорьевна., – прочитал он мамино имя и дату Аськиного рождения, – Ну, Людмила Ивановна, теперь я понял, что вы настоящая бабушка, таких я еще не видывал., – заулыбался он. – Забирай, Люсенька, свое сокровище!.

Бабушка крепко прижала Аську к себе, так крепко, что слышала как бьется ее маленькое родное сердечко, и почему-то заплакала.

Чарлик выбирает Аське имя

Дома Аська быстро освоилась и сразу начала горланить. Тут поднялся такой шум. Бабушка стала кричать, что ребенка слишком закутали и ему жарко, папа требовал заменить пеленки, а дедушка Григорий Игнатьевич тряс перед Аськиным носом здоровенной погремушкой – сидящем на обруче попугаем с вытаращенными глазами и взъерошенным хохолком. От вида этого страшилища Аська заорала еще истошнее. А по всей квартире с яростным лаем носился любимец семьи такса Чарлик, призывая немедленно прекратить все это безобразие. И тогда мама Эмма Григорьевна молча взяла Аську на руки и унесла в другую комнату, где крик тут же прекратился и раздалось тихое причмокивание, потому что Аська хотела есть и вопила от голода.

Наконец настало время выбрать Аське имя. Это потом она стала Аськой, а до этого она долго была просто “лялькой”. Врач и медсестра, которые приходили наблюдать за Аськиным развитием, пожимали плечами:

– Что ж вы, граждане, ребенка никак назвать не можете? У всех нормальных людей дети давно с именами, а у вашей ничего нет.

Ну что “ничего нет” – они просто придумали. У Аськи была фамилия и даже отчество было. Не было только имени, не решили еще какое. Что тут странного. И вообще, разве можно что-нибудь спокойно решить в Аськиной семье, где из-за всякой ерунды поднимается страшный шум? Все понимали, что Аське совсем уже невозможно так долго оставаться без имени, но когда собирался большой семейный совет, чтобы найти ей хоть какое-то имя, начиналось такое…

Дед требовал назвать внучку Пелагеей. Бабушка при этом делала ужасные глаза и поднимала руки к потолку:

– Гриша, ты тридцать лет преподаешь в институте, ты когда-нибудь встречал хоть одну Пелагею?

– Вот именно, что не встречал, – кипятился дед, – Наша будет единственная.

Бабушка почти рыдала:

– Гриша, ну как можно в наше время называть ребенка таким именем? Ты бы еще ее Акулиной назвал! И вообще, не доводи меня до стресса.! Не могу же я с растерзанной нервной системой идти к своим детям!

Людмила Ивановна всегда так говорила, когда ей возражали. После этих слов все почему-то переставали спорить. Аська никогда не понимала, что такое “растерзанная нервная система”, но для себя раз и навсегда решила, что это похоже на рваные бабушкины колготки, которые любил грызть Чарлик.

Григорий Игнатьевич отходил в сторону и, усаживаясь за свой письменный стол, обиженно бормотал себе под нос:

– А, кстати, и Акулина очень неплохое имя.

Сама Людмила Ивановна была совершенно уверена, что девочку следует назвать Александрой в честь сына, которого она хотела родить, но вместо этого почему-то родила двух дочек.

Папа бегал по квартире, размахивал руками и кричал, что отцу не имеют права запрещать называть ребенка тем именем, которое он хочет. А хотел папа назвать Аську Катькой.

Эмма Григорьевна не кричала, она вообще редко повышала голос, но тихо говорила, что дочку будут звать Асей, потому что когда она плачет у нее получается а-а-а-ся-а-а-а-ся-а-а…

Аська с Чарликом из своих углов удивленно пучили глаза на все происходящее. Первой обычно надоедало Аське. Сначала она усиленно кряхтела, и, если никто этого не слышал, а этого никто, конечно, не слышал, она издавала первый писк. Это было сигналом к боевым действиям для Чарлика, который начинал тихо скулить. Но их совместный тихий скулеж присоединялся к общему шуму лишь как жужжание надоевшей мухи. Тогда Аська разражалась диким воплем, к которому вскоре присоединялся истошный лай верного Чарлика. Тут все прекращали спорить, кидались к Аське, начинали ее успокаивать а Чарлик в это время быстро прятался под диван и молча наблюдал за всеми. В результате Аська снова оставалась без имени.

Так бы Аська, навсегда наверное и осталась безымянной, если бы не Анька – дочка маминой подруги Ларисы Александровны. Она была уже взрослая – ей было 8 лет. Однажды, играя с Чарликом, она сказала:

– А пусть Чарлик найдет ляльке имя.

Тут все уставились на нее и спросили, как это собака может дать имя человеку или вообще кому-нибудь?

– А очень просто, объяснила Анька, – надо написать на бумажках все имена, которые нравятся, и бросить на пол. Какую бумажку Чарлик возьмет первой, то имя и будет.

Взрослые оторопело смотрели на Аньку и не понимали, почему такое простое решение им раньше не пришло а голову.

Григория Игнатьевича с трудом уговорили поменять Пелагею на Елену, написали четыре желанных имени на четырех бумажках, бросили их на пол и позвали таксу. Чарлик пулей влетел в комнату, схватил первую попавшуюся записку и с ней куда-то исчез. Все кинулись ловить Чарлика. Анька, деловито собрав оставшиеся бумажки, пошла за взрослыми. Вся семья ловила Чарли, а он забился в свой любимый угол под диван и рвал на куски свою добычу.

– Все пропало, – прошептала Людмила Ивановна, сев на пол, – придется начинать сначала. Этот волкодав все сожрал.

– Это не волкодав, а такса, – заметила Анька, – а все имена здесь. Какого имени не будет – то и съел Чарлик.

Все опять вытаращились на Анька.

– Это не ребенок, а депутат Государственной думы, – сказала Эмма Григорьевна, забирая у нее записки.

– Ася! – радостно воскликнула она, прочитав бумажки – Чарлик слопал Аську!

Так Аська стала Аськой.

Спокойной ночи, малыши!

За обедом Аську уже стали сажать за общий стол. С розовым “слюнявчиком” на шее она важно восседала, болтая ногами, на своем высоком стульчике, неизменно держа в левой руке салфетку Проглотив очередную порцию каши, она тут же вытирала этой салфеткой пухлый ротик. Этому ритуалу Аська не изменяла никогда.

Однажды за обедом Эмма Григорьевна, запихнув Аське в рот очередную порцию пюре, случайно столкнула на пол нож, лежащий на столе. Аська вытерла ротик, уставилась на упавший нож и, ткнув в него пальчиком, невозмутимо объявила:

– Нозь упа.

Мама от неожиданности сунула ложку с Аськиным пюре себе в рот. Папа, уронил на пол сахарную кость, которую он всегда грыз пополам с Чарликом. Дедушкины очки упали в тарелку, а из бабушкиного половника, который она держала в руках, на скатерть лился суп.

– Она что-то сказала?! – очнулся первым папа Петр Аркадьевич.

– Кажется там фигурировал нос, – ответил дедушка.

– Эмма, она что умеет говорить?! – прошептала бабушка.

– Она сказала, что нож упал, – хлопая глазами, пробормотала мама.

– Но ей всего 9 месяцев! – схватился за голову папа. – В таком возрасте ребенок не может говорить предложениями!.

– Как видишь, может, – заметил Григорий Игнатьевич, доставая очки из тарелки с супом.

– Петя, а Гриша прав, почему не может? Так иногда бывает… Ну, это… раннее развитие… – пыталась объяснять Людмила Ивановна, которая уже пришла в себя.

– А я думаю, что у нее просто не было повода вступать с вами в разговоры, – опять вмешался дедушка.

Эмма Григорьевна стала тормошить Аську:

– Асенька, киска, что ты сказала? Повтори, пожалуйста, что ты сказала. Мамочка тебя очень просит. Ну, пожалуйста!

Аська посмотрела на нее своими глазками-вишенками и вдруг выпалила:

– Неть.

– Как это “неть”, ты не хочешь говорить? Ты что, не будешь говорить? – спросил Петр Аркадьевич. И тут Аська сразила всех наповал. Она взяла со стола бутылку с соской и прежде, чем сунуть ее себе в рот спокойно заявила:

– Не будесь.

К двум годам Аська могла целый день трещать без умолку и всем давать ценные советы. Сидя на своем стульчике на кухне она торжественно объявляла:

– Бабуя, сецясь ты меня покойми.

– Асенька, но тебя же я собиралась кормить, – удивлялась мама.

– Неть, мамоцька, ты юководи пьяцессом.

Как-то Эмма Григорьевна играла на пианино. Вдруг из соседней комнаты раздался Аськин вопль:

– Мама, сейцьсь зе пеестань игять – ты мне месяесь яботать!

От Аськи можно было ожидать чего угодно, поэтому все сразу кинулись к ней в комнату посмотреть на ее “работу” и остолбенели. Воткнув в ушки концы трубки, которой бабушка слушала сердце у больных детей, и ухватив Чарлика за хвост, Аська пыталась приставить другой конец этой трубки к чарликиному брюху. Пес жалобно скулил и тщетно пытался вырваться из рук “доктора”, а Аська приговаривала:

– Бойной, вам надо сдеять опеяцию и укой.

Чарлика от операции спасли, а Аське объяснили, что собак нельзя таскать за хвост, даже когда их лечишь.

Особо болтливой Аська становилась, когда ее укладывали вечером спать. Спать Аська совершенно не любила и пускалась на всякие хитрости, чтобы оттянуть это мероприятие, чем доводила всю семью до полного изнеможения. Первым к Аськиной постели посылали Петра Аркадьевича.

– Давай спать, доченька, – ласково начинал папа.

– Давай, – охотно соглашалась Аська, закрывала глазки и тихо добавляла: – Зякази казьку.

– Какую же тебе рассказать сказку? – спрашивал папа, не ожидая подвоха.

Пья куецьку ябу.

– Ну вот, жили – были старик со старухой, и была у них курочка ряба…

– Нет, не так, – тут же встревала Аська, – стаик со стаюхой зили у сямого синего моя, а сейцясь надо гаявить “зили-били дед да баба и бия у них куяцька яба”.

Через десять минут, следуя всем аськиным замечаниям, папа с трудом добирался до конца сказки. Аська лежала с закрытыми глазами. Петр Аркадьевич поднимался, собираясь уйти, и тут слышал:

– А тепей закази пья епку.

Папа со стоном падал на стул. На “Репку”, рассказываемую по Аськиному сценарию, уходило еще двадцать минут, и конец истории, когда на помощь дружному коллективу, вытягивающему из земли заколдованный овощ, прибегала, наконец, мышка, Петр Аркадьевич досказывал заплетающимся от сна языком. Аська примолкала, и папа тихо, стараясь не дышать, выползал из комнаты.

– Что это за ребенок! – кричал папа на кухне, – Эмма, пойми – у меня завтра тяжелая операция, мне надо еще поработать, а из-за нее у меня уже нет сил! Если она еще не угомонилась, то справляйся ней сама! Я иду спать!

Аськин папа тоже доктор. Только он лечит не детей, а взрослых и не уколами, как бабушка, а разрезает им животики. Это у папы называется “делать операцию”. То есть уколы он, конечно, тоже делает, но это, когда уже что-нибудь отрежет. Аська никак не могла понять, зачем надо сначала резать живот, а потом долго-долго его лечить.

Аська, конечно не спала, потому что, когда Эмма Григорьевна приоткрывала дверь, она видела, что Аська, задрав одну ногу на стену, вдохновенно распевает:

– Ка-я-койцики мои, цетики степные сьто гьядите на меня незьно га-ю-бые…

Ты почему не спишь, солнышко?

Мамоцька, закази казьку.

Тебе уже папа рассказывал.

Неть, эту не зяказивал.

Какую?

Из мамы Аська могла выудить истории подлиннее. На этот раз она попросила “Терем-теремок”, вслед за которым следовал “Колобок”. Задолго до того, как Колобка слопали, Эмма уже спала.

С дедом было проще, потому что дед хоть сказок и не помнил, но зато все знал про звезды и луну, про солнце и разные планеты, о которых мог рассказывать часами. Аськин дедушка был астроном. Астроном – это когда все время смотрищь на небо в огромную трубу, а там маленькие звездочки становятся большими и яркими. Дедушка так долго смотрел в эту трубу, что нашел на небе место, где было много-много звезд, которые еще никто и никогда не видел. Это место даже назвали дедушкиным именем – Григорий Игнатьевич Остроумов. Аська очень любила его рассказы, потому что это было даже интереснее и длиннее чем сказки. Просыпался Григорий Игнатьевич от того, что Аська пальчиками открывала его глаза:

– Деда, сьпать на тульцике низзя, иди лозись в кьяватку.

Когда в комнате, где дедушка с бабушкой спали вместе с Аськой, появлялась Людмила Ивановна, Аська как “ванька-встанька” прыгала в кровати, держась за ее спинку.

– Это что такое? – грозно спрашивала бабушка. – Это что за физкультура по ночам? Немедленно всем спать!

Спорить с Людмилой Ивановной было бесполезно. Тем более, что сказки ее были неинтересные – все там болеют, всех там лечат и делают уколы, а вот по мягкому месту получить можно было запросто. Аська сразу ныряла под одеяло. Она, правда не понимала, кому это “всем немедленно спать”, потому дедушка уже давно спал в своей кровати и даже чуточку похрапывал, а папа с мамой уснули еще до дедушки. Подождав, пока бабушка ляжет и погасит свет, Аська снова вскакивала и начинала маршировать по кровати.

– Яз, два, тьи, цетые, пять – высел зяйцик пагуять. – с чувством декламировала она, косясь на бабушку. Бабушка спала.

– Идет бицок, кацяется… – пробовала она, но никто ее уже не видел и не слышал. Сообразив, что, зрителей нет, Аська печально произносила:

– Мами нету, папи нету, деда хьяпит, баба пит. Покойной ноци, маиси!

Помахав ручкой она затихала, ложилась на правый бочок и засыпала блаженным сном.

Куда исчезало колечко

Утром, уходя на работу, дедушка с бабушкой всегда Аську целовали. Делали они это по-разному. Григорий Игнатьевич быстро-быстро пробегал губами по Аськиной щечке сверху вниз – па-па-па-па. Бабушка целовала крепко в шейку – уу-мм. От нее всегда пахло вкусными духами и разными невкусыми лекарствами. Обычно деда и баба старались не будить Аську, которая к тому времени уже и не спала. Но иногда…

– Асенька, – говорила Людмила Ивановна ласковым-преласковым голосом, – ты уже проснулась?

– Ну вот, опять, – с досадой подумала Аська, потому что после такого бабушкиного голоса Аське приходилось расставаться с какой-нибудь игрушкой, или книжкой, или и тем и другим вместе. Просто бабушка относила Аськины игрушки и книжки на работу своим “разбойникам”, то есть больным детям. А если у бабушки появлялся совсем больной ребенок, то она забирала у Аськи и вовсе новые игрушки. Аське это порядком надоело. Она не была жадиной, но ей же никогда не приносили вот так игрушки. То, есть ей, конечно, их дарили, но их вовсе даже не отбирали у других детей, а покупали в магазине.

Еще больше Аське не хотелось расставаться со своими книжками… Правда, буквы Аська еще не знала – ей только-только должно было исполниться три года – но зато постоянно заставляла всех ей читать, а поэтому знала почти все книжки наизусть. Не успеет она наиграться игрушкой или выучить книжку, как бабушка начинала их у Аськи выпрашивать, а потом брала и уносила. Вот папа и дедушка никогда так не поступали. Но, если Аська не хотела что-нибудь отдавать, то они ее тоже сразу начинали стыдить, и все получалась так, что вроде Аська еще и во всем виновата.

Сегодня бабушка говорила особенно ласковым голосом:

– Асенька, ты уже наигралась своим обеденным сервизом?

Обеденный сервиз! Ничего себе! Аське ведь его купили совсем недавно! Там были и кастрюльки, и сковородки, и тарелки и еще много-много других вещей, которые Аське и самой были очень нужны. Ну ладно бы попросила кастрюльку, или даже чашки, а тут взять и отобрать целый сервиз! С этим Аська категорически не могла смириться. Но тут опять все как начали петь: ”и что это такое, и как тебе не стыдно, и какая ты жадная, а там тяжело больная девочка, у которой нет игрушек, потому что у нее есть только одна бабушка” и еще наговорили “сорок бочек всего”, как говорит мама. Воообщем, получалось так, что если Аська добром не отдаст то, что требовала бабушка, то нет на свете ребенка страшнее нее. Девочку и вправду было жалко. Только поэтому Аська, скрепя сердце, согласилась отдать весь сервиз. Ну почти весь, потому что она все же оставила себе супницу, чайник и газовую плиту. С этим ну никак невозможно было расставаться!

Аська так расстроилась из-за того, что все ее стыдили, что на некоторое время даже забыла про свой сон. А сон у нее был чудесный! К ней на белом крылатом коне прилетел Волшебник. На нем был блестящий розовый плащ, на голове серебряная остроконечная шапочка, а в руках волшебная палочка. Аська знала, что это вовсе даже сон, и, что она спит, но в этом сне все происходило как бы взаправду. Волшебник протянул Аське руку, и в ней она увидела колечко. Колечко было с большим красным камушком и все переливалось на солнце. У Аськи дух захватило от такой красоты.

Это мне? – прошептала, не веря своим глазам, Аська.

– Тебе, Ася, тебе, – произнес Волшебник, улыбаясь, – бери. Ты ведь давно хотела иметь такое, правда?

Пъявда, – восторженно прошептала Аська.

Волшебник оказывается знал про эту заветную Аськину мечту именно о таком колечке! Она протянула руку, и Аськина мечта скатилась к ней в ладошку. Аська не могла отвести от колечка завороженного взгляда.

– Спасибо, даягой Волшебник! – сказала она, оторвавшись от подарка, но ни Волшебника, ни его коня уже не было и в помине.

Утром, еще до бабушкиного голоса, Аська проснулась и раскрыла, зажатую в кулачок, ручку, надеясь хорошенько рассмотреть свое сокровище, но там ничего не было. Аська, поискав кольцо в постели, очень огорчилась. Это потом она еще больше расстроилась из-за сервиза, так, что даже позабыла про свой сон. Теперь, вспомнив его, Аська решила, что, когда Волшебник снова придет и даст ей колечко, а в этом она ну ни капельки не сомневалась, она сразу наденет его на пальчик, и тогда оно никуда не закатиться.

Волшебник снова появился в Аськином сне… Не сразу, правда, а через какое-то время. И снова он подарил Аське колечко. На этот раз она успела поблагодарить Волшебника и тут же надела колечко на пальчик Кольцо оказалось впору, а Аська вдруг подняла руки и полетела. Летела она высоко, под самым Солнцем вдоль берега синего-синего моря, которое накатывало на золотой песок, а на Аськином пальчике сверкало заветное колечко.