Читать онлайн Кукурузный сон бесплатно

Вступление

Завещание – единственное что пристойно и уместно писать в палате смертников. Так уж сложилось, что мне нечего завещать своим потомкам, да и вообще кому бы то ни было, поэтому я и решил рассказать вам эту историю. Я начал писать ее еще в то время, когда хотел стать писателем как раз 9 лет назад. Позже это желание как-то поблекло и отошло на 2 план, но рукопись я почему-то все же сохранил. Возможно потому, что у меня действительно больше ничего нет.

«Самореализация – одна из важнейших задач любого человека» … Не помню, кто сказал эту фразу, но она зацепилась в моей памяти, и я частенько задумывался над смыслом этих слов. Слова… Шаблоны и клише, раз и навсегда заклеймённые бездушными вещами, но пытающийся выразить что-то одухотворённое, и, если они все же затрагивают какие-то струнки вашей души, значит вы ещё не достигли той вершины абсолютного цинизма и прагматичности, к который стремится большинство людей, ища на ней тишины, покоя и сытого существования.

Человек соткан из противоречий – он ищет смысл жизни, не ведая того, кто он сам… Вам встречался хотя бы один человек, который с уверенностью мог сказать: «Я познал смысл жизни»? Мне – нет. Уверен, если такой человек всё же есть, то он будет спешить поделиться своими знаниями с кем-то ещё. Подозреваю, ничего возвышенного в смысле нашей жизни нет.

Если я доживу до своего дня рождения, то через 2 недели мне исполнится двадцать семь лет. Казалось бы, рано ещё подводить какие бы то ни было итоги, но «палата смертников» не то место, где что-то может быть рано. Так её называют, потому что сюда переводят безнадежно больных. Нас еще лечат, а врачи даже пытаются сохранять хорошее лицо при плохой игре, чересчур жизнерадостно заверяя, что мы обязательно поправимся. Неделю назад нас было восемь, теперь пять. Все пятеро знают насколько серьезно они больны, – шансов выиграть сюрприз в лотерею «6 из 48», наугад зачеркнул в цифры, в миллион раз больше, чем нам выздороветь, но, несмотря на это, маленький огонёк надежды теплится в каждом из нас, а единственным топливом для этого огонька служит полулегендарная история тридцатилетней давности, повествующая о том, что одному пациенту этой палаты всё же удалось выжить. Согласен не бог весть какое утешение, но его хватает, чтобы питать надежду. Я не люблю надежду. Не ненавижу, а просто не люблю. Ненавидеть это глупо, – это тоже, что ненавидеть самого себя, она ведь составляет часть нас. Надежда – это наша слабость, но что поделать – человек и не подразумевался сильным существом.

Наша палата находится на четвертом этаже, а сама больница стоит на высоком берегу Оби. Из окна открывается чудесный вид на заливные луга противоположного берега. Яркие лучи солнца агрессивно оккупировали всю палату и переливаются слепящими вспышками на металлических дужках кроватей. На дворе разгар лета. 2021 год. История, которую я хочу вам рассказать, тоже началась летом. Не уверен, что она кого-то обогатит внутренне, но, может, заставит несколько по-другому взглянуть на окружающий мир и свое место в нем. А это уже много. Поверьте, уж я-то знаю. Итак, было лето 2012-го года…

«Выучи, вызубри, не забывай

И повторяй, как заклинанье:

«Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй…»

В.С.Высоцкий

Глава 1

Утро выдалось хмурым и пасмурным. Июнь в этом году вообще не удался. По крайней мере, начало. Да и вообще весь год какой-то странный – все торопятся жить, спешат, нервничают. Мне кажется, что я догадываюсь о причине того, почему люди себя так ведут. Во всем виноват тот умник, что оповестил народонаселение нашей планеты о конце света. Апокалипсис! Конец света он связал с тем, что календарь майя заканчивается на дате 12 декабря 2012 года. Все! Сидим и ждем. Нервничаем. Вы ведь знаете – нашим людям дай только повод попереживать, можно даже хлебом не кормить, – все, сядут и будут переживать. И ведь никому не придет в голову – а с чего вообще связывать календарь майя с наступлением конца света? И даже если все-таки есть какая-то завуалированная причинно-следственная связь, то ведь может быть и множество других причин, помимо апокалипсиса, почему прервался этот календарь. Может ведь такое быть, что тот человек, который вел его, просто умер, а? Или ему надоело, и он решил попробовать себя на поприще охотника на крокодилов? А может его вообще съели соплеменники, потому что он был последним, кто умел считать – остальных раньше съели. Думаю, что, когда они его на вертеле поджаривали, он им кричал, что является единственным и неповторимым, но они его не слушали – кушать очень хотелось. Реально? Вполне! Майя, они ведь еще те троглодиты были, недаром считаются одной из самых кровожадных цивилизаций. Не ацтеки, конечно, но тем не менее… Но нет, никому эти вопросы не придут в голову. Мы просто сядем и будем ждать. А модные режиссеры Голливуда по быстренькому снимут хитовый фильм со своим видением планетарной катастрофы и будут потирать руки, подсчитывая выручку от его проката. При этом они будут наблюдать за тем, как их фантазия добавляет истерии в людские массы и хихикать. Подленько так, пакостно, прикрывая рот ладошкой. Тьфу! Знаете, кто по-настоящему рад всему этому сумасшествию? Продавцы подземных бункеров! Вот кому сплошная выгода и навар – их товар сейчас разлетается, как горячие пирожки! Может это они подготовили того умника? Почему нет, а? И все ведь так красиво у них сложилось – 12.12.12. Символично. Прямо «Матрица» какая-то. Ну да ладно, пусть сами разбираются, символисты несчастные, не до них мне сейчас. Если честно, то мне вообще глубоко фиолетово – будет конец света или нет. Я в это просто не верю – ни в конец света, ни в Голливудские фильмы.

У меня сегодня свой траур. По какому поводу? Сегодняшний день будет считаться началом моей взрослой жизни, и ознаменован он будет двумя знаковыми событиями. Во-первых, теперь у меня есть свое собственное жилье, а во-вторых – сегодня я устраиваюсь на работу. По крайней мере, честно постараюсь это сделать. Но об этом чуть позже, а пока вас наверняка заинтересовало – почему это я столь знаменательный день называю трауром?

В детстве все мы мечтаем поскорее стать взрослым и освободиться от опеки родителей. Всем нам подавай личное пространство и прочую муру, которой мы бредим – ну, знаете, все эти капризы неокрепшей психики, – вставать по утру, когда мы выспимся, кушать, когда мы хотим и лишь то, что считаем съедобным, ну и множество других вещей, которые нам кажутся чересчур важными. Я тоже мечтал. Мечтал страстно и отчаянно, особенно в дни родительских собраний, когда маме приходилось выслушивать мнение школьных училок по поводу моего поведения, а потом уж мне приходилось… Ладно, не суть важно, в общем, я тоже мечтал. И вот, этот день наступил. Все, никакого контроля и опеки. Свобода! Мечта идиота сбылась – ты добился, чего хотел! Ликуй! Но что-то мне не ликовалось. Скажу больше – мной начали овладевать сомнения. В голове вдруг промелькнули первые признаки осознания того, с каким количеством проблем и забот мне теперь придется столкнуться один на один. Бытовых, финансовых, всяких…

Конечно же, у меня всегда есть возможность поднять руки вверх и сдаться, приползти под крылышко родителей, в зону уюта и комфорта, и зализывать раны от схватки с суровой реальностью, расписавшись в полной своей несостоятельности. Заманчиво, но это не для меня. Я ведь самостоятельный и полностью уверенный в своих силах, знающий в свои неполные восемнадцать о жизни больше, чем знают мои родители в пятьдесят. Я… я… Да вселенная крутится вокруг меня! Вот кто я!

Ну а если серьёзно? Действительно, кто я? Молодой человек, который считает, что ему всё по зубам? Или как там говорится? Не важно, главное, что у меня большое сердце! Почему большое? У меня очень много друзей. Ну, я их так называю. И они меня так называют. Правда, в основном, это случается тогда, когда им нужна помощь. Финансовая. Тогда они так и говорят: «Друг! Мне нужны деньги…» или – «Займи, друг! Край надо…», или… В общем, вариантов много, но почему-то всегда всё сводится к деньгам. Нет, я не являюсь бастардом Рокфеллера, и, к сожалению, не имею абсолютно никакого отношения к "J.P. Morgan", но деньги у меня водятся, так как неплохо разбираюсь в Европейском футболе и моих знаний хватает для того, чтобы помаленьку щипать букмекерские конторы. Играю я не по-крупному, и не на основных коэффициентах, так что на карманные расходы хватает, ну и на помощь друзьям тоже. Знаю, что нужно уметь отказывать хотя бы иногда, но не могу этому научиться. Наверное, потому и говорю, что у меня большое сердце. Можно выразиться и проще – лошара. Скорее всего, это так и выглядит, потому что никто из моих друзей не возвращал мне денег, взятых в долг. Никто и никогда. Но я-то даю им деньги по своей воле, искренне считая, что выручаю их. В общем, у меня большое сердце и точка! Блин, теперь, когда они узнают, что я устроился на работу, их обращения о материальной помощи удвоится. Или утроятся?

Да, работа… Работа мне привалила ещё та, скажу я вам! Но всё по порядку. Родители почему-то мечтали о том, чтобы их дети стали врачами. Само по себе желание неплохое, но несколько странноватое, так как вообще мои родители далеки от медицины, мама – учитель русского языка и литературы, папа – завершенный технарь, поэтому, подозреваю, что все это из-за бабушки. В свое время она была очень известным хирургом у нас в городе, и мне кажется, что это она натолкнула родителей на эту мысль. Моей сестре удалось благополучно избежать посвящения в эскулапы – десять лет назад она поступила в "политех" и с отличием закончив его, работает теперь программистом в крупной компании. Мои же математические способности ограничиваются быстрым перемножением коэффициентов на сумму сделанной ставки, поэтому сопротивляться воле родителей мне было труднее и пришлось отдуваться за двоих. В общем, какое-то время идея, подкинутая бабулей, культивировалась в мозгах моих предков, а потом отец сказал:

– Сын! Ты будешь врачом!

Представьте, так и сказал! И ему вообще фиолетово, кем бы я сам хотел стать. А кем бы я хотел стать? Писателем! Знаю, словесный запас у меня пока еще маловат, да и предложения толком не умею составлять, но ведь это дело наживное, приходит с опытом, так сказать. А вообще, у меня очень хорошо развита фантазия, и истории я люблю придумывать, а стихи пишу с десяти лет. Душа тянется к прекрасному, но кого это интересует, кроме меня? А я вам скажу – ни-ко-го! Эх, жизнь… Нет, я ничего против врачей не имею, поймите правильно, Врач – очень благородная профессия – помогать страждущим, спасать больных и так далее. Глядишь, и на том свете зачтется. Но я-то хочу быть писателем! Ау! Слышите – писателем! Нет, никто не слышит. Впрочем, как всегда. Ладно, на чем я остановился?

В общем, родители обмозговали идею бабули и пришли к выводу – а почему бы и нет? Только в их случае это звучало не с вопросительным знаком на конце. Ну, вы понимаете, о чем я говорю – решение не подлежало обжалованию, да и обжаловать его было негде – инстанция хотя и была первая, но она же была и последняя.

Предки с энтузиазмом принялись воплощать идею в жизнь. Зашли издалека – после окончания мною девяти классов, меня перевели в специализированную школу с углубленным изучением медицины. После ее окончания предполагалось мое поступление в мединститут. Прошу обратить внимание – слово "предполагалось" – ключевое в предыдущем предложении. Запомнили? Дело в том, что сам я по началу как-то не очень серьезно отнесся к планам родителей по устройству своего будущего, а если честно сказать, даже слишком легкомысленно отнесся. А зря. Потому, как у них уже все было распланировано тщательнейшим образом. Окончил школу я лишь неделю назад, а теперь мне нужно было в срочном порядке устроиться на работу в больницу. Что за спешка, спросите вы? Полностью с вами согласен! Но дело в том, что почему-то считается, что работа в больнице перед поступлением в мединститут служит хорошей рекомендацией. Не спорю, рекомендация мне бы не помешала, потому что ЕГЭ, скажем прямо, я сдал более чем посредственно. Меня другое интересует – как работа, заключающаяся в мытье коридоров и выносе “уток” из-под тяжелобольных может послужить подобной рекомендацией? Каким образом подобные занятия могут дать мне дополнительный балл при зачислении? Скажите мне, пожалуйста – очень я хочу это знать. Ну, бабуля!.. Чувствую, без нее и здесь не обошлось, родители бы просто до этого не додумались. Прощай теперь летнее солнышко и речной песочек, здравствуйте швабры и какашки. Но меня это не пугает. Знаете, почему? Со вчерашнего вечера у меня есть собственное жилье! Отдельное! Я нашел эту контору сам, по объявлению. Мама была шокирована, когда впервые увидела эту дыру, она даже пыталась отговорить меня заселяться. Предоставляете? Убедить меня отказаться от восхитительного, пьянящего ощущения свободы? Ну уж нет! Вот отец – молоток! Увидев мой упертый взгляд, он сказал:

– Ну, Антон, езжай. Ты уже взрослый, пора отпустить мамину юбку и учиться жить самостоятельно.

Наверное, я всё же ожидал чего-то большего в напутственной речи родителя, но он больше ничего не сказал. Нет, не подумайте, у меня не было обиды или еще чего-то подобного. Ну, может, небольшое послевкусие горечи неоправданных ожиданий… Ну и фиг с ним. Я собрал вещи в спортивную сумку, взял клетку с Сарой и переехал.

Так, отматываем немного назад. Сара! О ней стоит сказать отдельно. Это крыса-альбинос, моя любимица. Знаете, такие белые юркие твари с красными глазами и розовым хвостом? Так вот, это не про Сару – у неё глаза глубокого чёрного цвета, точно бусинки. А в остальном, да, – белая и хвост розовый. Не знаю, может у кого-то они и вызывают отвращение, но я её люблю. Да, да, вы не ослышались – люб-лю! Возможно, сейчас какой-нибудь ушлый психотерапевт с безупречным знанием Фрейдовского психоанализа попытается найти неподдающуюся объяснению связь между нежными чувствами, испытываемыми мною к этой животинке и тем фактом, что, дожив почти до восемнадцати лет, я все еще являюсь девственником… Упс! Я что, это вслух сказал? В принципе, от вас мне скрывать нечего, это я в глазах сверстников иногда хотел бы казаться Казановой. Заметьте – иногда! Вообще, я не комплексую по этому поводу. Ну, может самую малость. Во всяком случае, ничего зазорного я в этом не вижу, даже наоборот. Стоп, давайте-ка сразу все обговорим, а то чувствую, что кое у кого мыслишки пошленькие промелькивать начали. Я не закрываюсь в туалете и не мастурбирую, как сингапурская макака… Откуда мне известно поведение сингапурских макак? Не помню, слышал где-то об этом. Не спорю, секс в моем возрасте имеет очень большое значение, по крайней мере, все мысли только о нем, поэтому частенько по утрам приходится менять обделанные ночью труселя, но… Как бы это объяснить? Секс стал слишком доступен, в нем не осталось тайны и напрочь отсутствует эмоциональная составляющая, понимаете? Я не позиционирую себя высокоморальным поборником нравственности (это очень ошибочное мнение обо мне, если вдруг кто-то так подумает), нет, просто у меня в плане выбора подруги сложилась своя теория, можно даже сказать, целая систем жизненных ценностей. Хочется, чтобы раз и навсегда, понимаете? Да к тому же я и стеснительный. Правда, стараюсь этого не показывать. Так вот, что касается моей девственности. Бывает же так, что мы сами себе что-то напридумываем, а потом гордимся этим? Не врите – бывает! Вот и я горжусь тем, что я девственник. Горжусь перед самим собой. В общем, вы поняли, что я нормальный парень и со мной все в порядке в плане сексуальной ориентации? Вот и хорошо! Так что, связи между моей любовью к Саре и отсутствием на данный момент в моей жизни любви к девушке не ищите – нет этой связи, ошибся психотерапевт. Уверяю вас. Точняк! Уф-ф, трудно-то как писать оказывается. Ну да ладно, катим дальше. На чем я остановился?

Ага, значит, собрал я вещи, взял Сару и переехал на новое место жительства. Сару переезд шокировал её можно понять – жильё состояло из девяти квадратных метров, и меблировка этих метров оставляла желать лучшего. Чтобы у вас сложилось ясное представление о том месте, где мне предстояло жить, вообразите, – вы входите в комнату, восемьдесят процентов пространства которой занимает разложенный диван, слева в углу раковина, рядом с которой приютился малюсенький столик, исполняющий обязанности тумбочки, с электрочайником на нём. Всё. Все? Да, все. Представили? А Сара это увидела! Бедненькая, она весь вечер носилась по клетке, как сумасшедшая, периодически кидаясь на металлические прутья стенок и издавая неприятный писк при этом. Мне кажется, что умей она говорить, она бы сказала: «Какого черта! Куда ты меня притащил!? Неси обратно! А-а-ааа», или еще чего похлеще. Но она не умела говорить, ну, или очень тщательно скрывала это. В общем, набегавшись по клетке, ближе к ночи Сара забилась в угол и затихла, видимо, смирившись с неизбежностью проживания в этой дыре. Затих и я. Первая ночь вдали от родительской опеки ничем примечательным не ознаменовалась. Наверное, я слишком устал или перенервничал, а может все вместе взятое, но уснул я, как убитый.

В девять утра я уже был на ногах. Сегодня мне предстояло устроиться на работу в новую Краевую больницу. Согласен, работа так себе. Мыть коридоры и выносить "утки", но даже это по рекомендации бабули. У-у-у, ррр… Уверенности в том, что меня примут не было, и все-таки интуиция подсказывала, что рекомендация известного в прошлом хирурга закроет двери Краевой больницы за, а не передо мной. Ну да ничего страшного, выбора у меня большого не было, то есть, его вообще не было. Почему? Да! Я ведь не сказал – первый месяц моего проживания в моей! комнате оплатили родители, а вот дальше мне предстояло платить самому. Из зарплаты. В букмекерских делишках у меня наступил «мертвый» сезон – все Европейские футбольные лиги ушли на летний перерыв. Последнее, на чем я успел немного подзаработать – финал Лиги Чемпионов, в котором неожиданно для многих «Челси» переиграл «Баварию», пусть и по пенальти. Но с того времени пошла третья неделя и денежки, по крайней мере их большая часть успели благополучно перекочевать в карманы моих друзей. Правда, вот-вот должен был начаться Чемпионат Европы по футболу, но это такое событие, которым нужно наслаждаться, не вспоминая о возможности заработать на этом деньги. В принципе, много на нем не заработаешь, во всяком случае, по той системе, которой придерживаюсь я – слишком быстротечно, слишком мало статистики, слишком много эмоций. А на тех чемпионатах, которые продолжались сейчас – первенство Австралии и Океании, Японский чемпионат, я как-то не рисковал играть – согласитесь, потерять деньги, пусть и небольшие, на команде «Накати-ко – Шибану-ка» удовольствие сомнительное. В общем, в ближайшие пару-тройку месяцев рассчитывать на этот источник дохода мне не приходилось. Улавливаете? Во-от! А ещё говорят, чтобы предки тупые. Сами вы тупые, а у них – трезвый расчет и жизненный опыт. Ну ничего, и я не пальцем деланный. Да, отец?

Вывалив на диван вещи из сумки – трусы, носки, пару футболок, джинсы, спортивный костюм и банные принадлежности, я оставил в ней лишь документы, блокнот и ручку. Ну вот, я готов! Нет, подождите. Мне кажется, что я должен сказать несколько слов о своей сумке. Не морщите лоб и не хмурьте брови, сначала послушайте. Сумка у меня – супер! Конечно, она уже старенькая – два года я с ней везде таскаюсь, но мне она нравится. Темно- зеленая, с довольно сильными потертостями, но фишка – это рисунок, – на фоне черной будки сидит собака с красными глазами, внизу нее надпись – «Волк – это собака, ушедшая в партизаны». Класс, правда? Вот и я о том думаю. Все, катим дальше.

Наскоро умывшись и почистив зубы, я хотел было уже покинуть свою комнату, готовый попытаться занять свое место под солнцем, пусть пока и в роли санитара Краевой больницы, но тут запиликал мой телефон. Дайте-ка я угадаю – мама? Попытка невинного контроля? Я взглянул на экран – БИНГО! Плюс две тысячи очков, и я выигрываю фарфоровую статуэтку енота-полоскуна!

– Да, мам?

– Ты еще спишь? – неуверенно спрашивает она.

– Нет. Иду устраиваться на работу. Документы со мной, – на опережение выстреливаю я.

– Ты сегодня к нам заедешь?

Соскучились? Не может быть, – слишком мало времени прошло. Я не жестокий человек, а в чем-то даже человек чувствительный, но… Я снова это вслух сказал? Забудьте, я просто монстр!

– Нет, ма, не смогу. Дел много. На выходных.

– Завтра?

Тоже ведь ляпнул, завтра уже суббота.

– Нет, в воскресенье.

– Хорошо, но ты обязательно позвони нам, как устроишься на работу.

– Позвоню. Ладно, ма, мне пора. Пока.

Заметили, как быстро произошло разделение – «мы», и «ты»? А ведь шестнадцать часов назад была семья. Да, взрослая жизнь – потемки…

Сара вновь лапками залезла на прутья клетки и наблюдает за мной.

– Даже не думай! Сегодня я тебя с собой не возьму.

Дело в том, что я часто беру ее на прогулки. Только, пожалуйста, не думайте обо мне хуже, чем я есть. Просто Сара любит гулять, а делает она это, удобно устроившись у меня на руках. По земле она ни разу не бегала. Может боится, а может ленится. Но это ее право – она ведь девочка. Кажется, сейчас она собирается заплакать.

– Сара, перестань! – я перекидываю сумку через плечо. – Все. Я ушел. Пока. – Развернувшись, я покидаю комнату.

В блоке, где находится моя «конура», еще четыре комнаты, общие кухня, ванная и туалет. Когда-то это было рабочее общежитие, но в лихие девяностые его «прихватизировали» ушлые предприниматели и переделали в коммунальные квартиры. С соседями я еще не познакомился, но судя по пьяным песням, весь вчерашний вечер доносившихся с кухни, люди они простые, компанейские, но абсолютно лишенные слуха.

На улице прохладно и неуютно, говорю же – с летом не задалось. Солнца не видно, тучи по всему небу хмурятся. В такую погоду только стихи писать, а тут – на работу. Ничего, прорвемся! Закуриваю и топаю на трамвайную остановку. Долго ждать не приходится – что-что, а движение общественного транспорта по расписанию здорово наладилось за последние годы. А все говорят, что стабильности нет. Врут!

Устроившись у окна, достаю блокнот и ручку. У меня часто бывает так, что четверостишия сами складываются в голове, будто кто-то стоит рядом и нашептывает их мне на ухо. Мне же остается лишь успевать записывать. Это может продолжаться часами. Позже перечитывая написанное, я удивляюсь. Думаю, что, если бы мои вирши прочитал кто-нибудь еще, его бы удивлению вообще предела не было. Ну да ладно. Сейчас вот тоже накатило, рука застрочила по листам:

Дело в днях минувших лет…

Там был, творил и возводил.

Бывало время, – созерцал…

Но что потом? Вопрос хороший.

Прогулки с девочкой под ручку.

Кино, попкорн и мимолетные гляделки,

Печальный вечер на аллее

Под свет гирлянд и фонарей

Отвел до дома

И получил прощальный от нее подарок –

Воздушный в щечку поцелуй…

Сидел я тихо, весь в себе.

Молчал, скучал и думал о тебе.

Не думать не могу, и думать я устал…

И как мне быть – не знаю я.

Знаю – не Пушкин, но Пушкины рождаются раз в столетие, да и то не в каждое. А в то столетие, в конце которого родился я, родились Евтушенко и Старшинов, Высоцкий и Башлачев, на нас просто таланта уже не осталось, – итак перебор. Поэтому я пишу для души. Наверное… может быть. Как вы сказали? Больное тщеславие? Шекспиры! Ничего, придет время, и я доработаю свои стихи, вот тогда и посмотрим!

– Остановка «Ломоносова», – прохрипел динамик.

Вот я и приехал, сто метров – и я в больнице. Правда, нужно еще пройти эти сто метров – улица очень оживленная, придется потолкаться. Люди, люди, люди… Блин, их больше, чем мух над рыбным прилавком в жаркий день. Слишком много. Не люблю толкучки. Свернув за угол пятиэтажки, я попадаю в свое прошлое – на этих улицах прошло все мое детство. Я обязательно расскажу вам кое-что из него, но чуть позже, – сейчас я на работу иду устраиваться. Ноги не хотят, а надо. Пройдя еще пару десятков метров, я выхожу к лесу – здесь он вплотную подходит к жилому массиву. Вообще, это часть большого ленточного бора, просто ландшафтные дизайнеры отрезали его от основной части бора кварталами новостроек с одной стороны и дорогой, ведущей к новой Краевой больнице, с другой, и получился этакий «городской лес». Должен признать, что дизайнеры были гениальными… ну, или безумными, хотя одно от другого мало чем отличается, и по отдельности в природе встречается редко. Правда, есть и третий вариант – возможно, у них просто было своеобразное чувство юмора, недоступное для понимания среднестатистического городского обывателя – такое в природе встречается намного чаще. Дело в том, что именно на территории «городского леса» оказался заброшенный скотомогильник. Да, да, вы не ослышались – ско-то-мо-ги-ль-ник! Как вам это нравится? Кайфуйте больные и выздоравливающие – вам ведь так необходим свежий воздух! Скотомогильник старый, но желтые кости разного калибра до сих пор валяются в этой огромной яме. «Интересно, есть ли среди них человеческие?» – вдруг пришло мне на ум. Я думаю, что есть, только кому интересно то, что думаю я? Вот и я об этом же, ведь никому другому такие мысли в голову не приходят. Или все-таки приходят?

По мне, так это место идеально подходит для съемок фильма ужасов. Думаю, что Хичкок бы описался от радости, увидь он это место, а может и… Ладно, обойдемся без пошлости. Для Пэнвея Стивена Кинга лучших декораций уж точно не придумаешь – вот ему было бы раздолье – бегать по этому лесу, наводя ужас на редких прохожих, а маленьких деток кушать прямо в этой яме, полной костей. Кстати, забыл упомянуть еще одну немаловажную деталь – в этом «городском лесу» нет прямых деревьев. Ни одного! Они все причудливой формы – будто они родились в каких-то диких корчах, да так и не смогли выпрямиться. Нет, Хичкок бы точно кончил! Ну вот, без пошлости не обошлось…

Неплохо было бы узнать имена ландшафтных дизайнеров – с первого выигрыша я бы не поскупился и заказал памятные дощечки – потомки должны знать своих гениев! Ну… или безумцев…

Пройдя это подобие городского озеленения, выхожу к десятиэтажному зданию новой Краевой больницы. Вот здесь все чин-чинарем, – пешеходные дорожки, выложенные тротуарной плиткой, газончики, скамейки, фонари, даже фонтан. Правда, его забыли пустить, но ничего страшного, – есть над чем работать. Все чистенько, аккуратненько, глаз радуется. Перед главным входом огромный валун с нечитаемой табличкой. Прежде, чем переступить порог, я говорю себе:

– Добро пожаловать в ад!

Нет, я не совсем законченный пессимист и когда-то даже верил в Деда Мороза, но вот что-то пришло на ум. Предчувствуете? Навряд ли, скорее, пристрастие к красивым фразам. Знать бы еще, когда их уместно употреблять, да? Но мне скоро всего лишь восемнадцать и фильмы Фредерика Феллини я еще не успел посмотреть, а хочется ведь, чтобы все в жизни было красиво, не правда ли? Так что, не судите строго. Все, как всегда, – сами придумываем – сами верим.

У меня есть ритуал, который я проделываю, когда мне предстоит войти в помещение, в котором находится много людей, а тем более, если мне необходимо будет с ними общаться. Перед тем, как войти в школу я всегда его проделывал. Редко помогало, но… В общем, суть ритуала состоит в том, что я напускаю на себя серьезный вид. Не понимаете? По своей натуре я очень добрый человек. Ну, вы помните, – большое сердце, все дела. Ну вот, а показаться при этом хочу злым. Блин, все уже про себя выболтал… Хочется, что бы тебя воспринимали, как серьезного человека, а когда ты добряк в душе, да к тому же лошара полный, рассчитывать на это не приходится, вот я и придумал этот ритуал, и пытаюсь делать серьезное лицо. Теперь поняли? Катим дальше.

Делаю морду «тяпкой» и захожу в вестибюль.

– Молодой человек! Вы куда пошли?

Вот так вот, слона-то я и не приметил – ко мне двигается этакий «телепузик» в форме охранника. Окинув взглядом эту забавную фигуру в виде сильно увеличенной капельки, отвечаю:

– Мне в отдел кадров нужно, меня там ждут, – лицо серьезное, классика жанра.

– Вы пришли трудоустраиваться? – вполне серьезно интересуется эта жертва бургерной диеты.

Он так серьезен, что меня подмывает поинтересоваться – неужели у них в отделе кадров можно еще и в боулинг катануть? Стоп! Спокойствие, Антон! Ты же серьезная личность. Сука! Серьезные личности не устраиваются на работу убирать какашки! Зачем он напомнил мне о какашках? Или это я сам? Вдох-выдох, вдох-выдох.

– Да, – просто отвечаю я.

– У вас есть документы? Паспорт?

– Да, – я краток и лаконичен.

Полистав паспорт, он возвращает его мне.

– Подождите тут, я сейчас в кадры позвоню.

Я смотрю на спину охранника, удаляющегося походкой грациозного гиппопотама, и мне становится искренне жаль его жену. По моим наблюдениям, еще не обремененным большим жизненным опытом, но все же, как я считаю, верным, жены у таких вот жиртрестов всегда маленькие, хрупкие, почти воздушные создания. И, наоборот, – у основательных женщин, ну, у тех, которые коней на скаку останавливают и работают шпалоукладчицами на железной дороге, мужья словно сухостой. Видимо, в этом вопросе подобное к подобному не тянется…

Детский плач ввинчивается в мозг, прервав мои глубокомысленные размышления по поводу несправедливого распределения живой массы тел в семейных парах. Не выношу, когда плачут дети – сразу хочется заткнуть уши. Оглядываю вестибюль – девочка, лет пяти, стоит у автомата со сладостями и жалобно хныча, просит маму купить ей конфетку. Мама пытается тихо объяснить девочке, что у них нет лишних денег и она не может купить «ляльку». Женщине крайне неловко, она смущена, а девочка продолжает плакать. Хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не слушать и не видеть этого.

«Господи! Успокой эту малютку!» – мысленно взываю я к небесам и достав из кармана пятидесятирублевую купюру, подхожу к этому ящику со спрятанными в его недрах вкусняшками. Что у нас тут имеется? Так, конфеты, жвачка, «Гематоген». Нажимаю кнопку под «Гематоген», – аппарат съедает купюру и выплевывает два батончика. Опускаюсь на корточки перед девочкой, она завороженно смотрит на батончики в моей руке. Женщина тоже смотрит на меня. Две пары женских глаз абсолютно разного возраста. Одни успели повидать в этой жизни очень многое, вторые не видели еще ничего, но в этот момент в них одинаковое выражение – удивление, с ожиданием продолжения.

– Все в порядке, я здесь работаю, – это маме.

Женщина молчит, лишь одобрительно кивает и осторожно улыбается.

– Привет, солнышко! – это уже девочке. – Не плачь. Смотри, – лялька. – Я протягиваю ей батончики.

В голове у девочки происходит борьба – взять или нет? Дядя чужой – нельзя… Лялька вкусная – зя! зя! зя!! Следы этой борьбы так явно отражаются на заплаканном личике, что впору самому заплакать, и у меня слезы начинают наворачиваться на глаза. Мама приходит на выручку:

– Возьми

Барьер сломлен! Улыбка счастья озаряет личико, малышка берет батончики и легонько прыгает на меня, обнимая за шею своими маленькими ручонками.

– Спасибо, дядя. Ты хороший, – щебечет она.

Вот так конфеты делают чудо! Ты всегда будешь хорошим, если у тебя есть деньги, – и для друзей, и для маленьких девочек. Не подумайте, что я совсем уж полено бесчувственное, просто как-то так складывается в жизни.

В горле стоит ком, который я все никак не могу проглотить.

– Обращайся, – выдавливаю я. – Ну все, все, пусти, а то как-то даже неудобно.

Девочка выпускает меня из объятий и прыгающей походкой скачет к выходу. Жизнь удалась! Чудодейственная магия женских слез. Даже если женщина совсем еще девочка.

– Спасибо, – тихо говорит мать девочки. – Вы в каком отделении работаете? Я тоже здесь работаю и на следующей неделе занесу вам деньги… Просто сегодня так получилось…

– Вы что?! Забудьте, – я смотрю на нее снизу вверх, продолжая сидеть на корточках.

– Ну тогда, еще раз, – спасибо, – легкая улыбка трогает ее губы, она разворачивается и уходит вслед за девочкой.

В груди что-то кольнуло, улыбка женщины все еще стоит перед глазами. Встав с корточек, я возвращаюсь ко входу. «Колобок» в форменной одежде охранника уже там и вертит головой, видимо, высматривая меня. То есть, вертится-то он весь, а меня замечает лишь тогда, когда я уже стою перед ним.

– Я же сказал – быть тут! Ты куда убежал? – возмущается он и мне кажется, что он вполне серьезно подозревает, что за время его отсутствия я все же успел смотаться в Афганистан и теперь пытаюсь незаконным способом доставить на вверенный его охране объект килограммовый пакет гашиша, туго перетянутый скотчем и надежно спрятанный в моей попе.

– Курил, – невозмутимо играя роль прокаженного контрабандиста, отвечаю я. – Так что там с кадрами?

Еще раз окинув меня подозрительным взглядом и, видимо, приняв волевое решение – не подвергать меня полному досмотру, он сдается:

– Тебя ждут. Поднимайся на второй этаж, по левой стороне коридора увидишь дверь с табличкой «Отдел кадров», спросишь Михайловну.

Ага, значит, гарант моего успешного вливания в местный коллектив зовут Михайловна. Ну а что, емко и солидно.

Иногда мне представляется, что наша планета – это и есть ад. Слишком много ассоциаций с этим словом, да? Я имею в виду, у меня? Ау! Мой личный психотерапевт! Я обязательно забегу на следующей неделе! Шучу, нет у меня денег на личного психотерапевта. О чем это я? Ад… Да, ну где еще можно было встретить такое количество всевозможных страданий, как будто специально созданных для человека? В детстве, когда очень хочется спать, тебе нужно вставать и идти в школу. Повзрослев, необходимо просыпаться на работу… Ну почему нельзя сделать рабочий день с часиков десяти? Или с одиннадцати? Люди будут высыпаться и времени у них на все будет хватать. Кстати, и на секс с супругами тоже. Глядишь, и количество разводов сократится. Подумайте об этом! И не благодарите меня – пользуйтесь на здоровье. Снова я куда-то не в ту степь забрел. Отматываем. Так, вот, – становясь еще старше, нужно вставать еще раньше, чтобы успеть приготовить завтрак тем, кому в школу, и тем, кому на работу… Мы проживаем жизнь, стараясь оправдать чьи-то ожидания, да и сами все чего-то ждем от других людей. Не задумывались?

Я вообще к чему, – лестницы – это одно из самых страшных земных страданий, придуманное людьми для самих себя. Ненавижу лестницы. Повезло, что на второй этаж. Мне начинает казаться, что удача – мое второе имя. В общем, я двигаюсь на поиски Михайловны.

Мимо ходят медсестры, санитары, врачи. Чистенькие, беленькие, накрахмаленные. Движение интенсивное, броуновское. Изредка ловлю на себе приветливые улыбки и это несколько настораживает. Со мной что-то не так? У меня зеленое лицо? Или уши, как у эльфа? Блин, чуть инвалидной коляской не сбили. Так, собрался! А вот и искомая табличка. Постучавшись, толкаю дверь и делаю шаг в кабинет.

– Здравствуйте! Не подскажите, где я могу найти Михайловну? – выпаливаю я на одном дыхании и чувствую, что заискивающая улыбочка растянула мой рот чуть ли не до ушей. Тьфу! Откуда она взялась? Рефлекс? Нужно будет поработать над этим, а то все ритуалы медным тазом накроются. Прав был Моисей – минимум сорок лет требуется для того, чтобы истребить и выветрить рабскую психологию, а после крушения Союза всего лишь двадцать прошло – прошлое дает о себе знать, оно еще в наших генах, – неуютно мы себя в кабинетах чувствуем, какими бы эти кабинеты не были…

В помещении четыре стола, за столом четыре женщины. Переглянулись. Ну уж нет, я просто так не дамся! Я… Я… Да я…

– А вы, собственно, кто? – интересуется ярко-накрашенная шатенка, сидящая за ближним столом.

Язык прилип к небу. Что за чертовщина? С трудом отлепляю:

– Я – внук Архиповны. Пришел на работу устраиваться.

– А-а, так вы, значит, Антон Владимирович?! Идите сюда, –сидящая за дальним столом симпатичная блондинка предбальзаковского возраста приветливо машет мне рукой.

Так вот ты какая, Михайловна! Два метра спустя я стою у ее стола.

– Здравствуй, Антон! Михайловна – это я. Ты документы принес? – голос милый, улыбка чарующая.

Уф-ф, спокойствие, только спокойствие! Она – Михайловна! Я – Антон. Субординация! У меня хоть имя есть, у нее уже нет.

Молча достаю из сумки документы и протягиваю ей. Пять минут щелканья по клавиатуре компьютера, манипуляций со сканером, и копии моих документов готовы. Оригиналы белокурая вершительница моей судьбы… Стоп, стоп, стоп! Что я несу? Какая вершительница судьбы? Извините, видимо, шок.

В общем, Михайловна улыбается и протягивает мне документы:

– Ну вот и все. Трудовая и санитарная остаются у нас. К работе приступишь в понедельник. Отделение – «Гематология», должность – санитар. Ну, а дальше – все в твоих руках, – звучит это так, словно она только что посвятила меня в рыцари круглого стола. По крайней мере, у нее это выходит именно так.

Я стою в некоторой растерянности. Что, так просто? А… Чего ты мелешь – какое просто?! Ноги бы успеть унести, пока холмик на штанах не образовался – я ведь чувствую, что кровоток внизу живота увеличивается с каждой секундой. Но чертовы лестницы не дают мне покоя, и я ничего не могу с собой поделать:

– А на каком этаже это отделение?

– На девятом, – с обворожительной улыбкой Михайловна вбивает кол в мое сердце.

По ощущениям – не только в сердце. Да не подумайте вы всякую фигню! Просто чувство такое, что колов много и все они в моей груди, а душа тихо сочится из ран… Стоп! Не время для лирики.

В общем, все, гасите свет! Всегда догадывался, что женщинам нельзя доверять. Удача отвернулась и ушла, покачивая бедрами…

Я в ауте! Полном! Так, стоп! Ахтунг! Это что же получается? Если вдруг, по невероятному стечению обстоятельств, сломаются все лифты, да или просто отключат электричество, то мне придется страдать, спускаясь и поднимаясь пешком? На девятый этаж! Даже не зная точную иерархию данного учреждения, не трудно догадаться, что санитар, – это, мягко выражаясь, мальчик на побегушках, а значит… Нет. Нет! Нет!! Нельзя пускать такие мысли в голову. Лифты, они ведь как общественный транспорт – фирменный знак стабильности в нашей стране, да? Точняк…

Возможно, заниматься подобным аутотренингом и полезно, но на эрекции это точно плохо сказывается – кровоток замедлился мгновенно и бугорок спал, не превратившись в холмик. Как там говорится, – ну, когда несчастье помогло? В общем, это был именно тот случай.

Спускаясь по лестнице, я уговаривал себя: «Могло быть и хуже». Ну да, куда уж… Девятый этаж!

Глава 2

– Ма, меня приняли, – особой радости в моем голосе не было.

– Очень хорошо. В воскресенье я приготовлю твою любимую курочку.

– Здорово…

– Почему ты грустный?

Видимо, мысли о девятом этаже и обесточенных лифтах нашли выход в моей интонации, и мама это почувствовала. Она вообще человек чуткий.

– Не грустный я, просто думаю.

– Может, заедешь к нам?

– Нет, не сегодня. Нужно еще с ребятами увидеться.

– Антон, – голос мамы моментально стал строгим, это она тоже умеет. – Веди себя прилично.

Она у меня помешана на приличиях. Взрослый человек, а не видит, что в мире давно уже все перевернулось с ног на голову и быть приличным в наше время в том смысле, который она вкладывает в это слово, совсем уж не прилично. Но пусть лучше не замечает этого.

– Хорошо, ма. Пока, – я отключился и сбежал по ступенькам крыльца.

Надо бы отметить это знаковое событие – как ни как, а первая настоящая работа, взрослая жизнь. Мы что-то теряем в детстве… На пороге взрослой жизни мы оставляем детское отношение к ней, способность воспринимать окружающий мир таким, каков он видится нам тогда, когда мы еще дети, пусть и с наивными, но не искажёнными ценностями. Мы совсем еще ничего не знаем о нем, но душой чувствуем, как удивителен и прекрасен мир, в котором нам посчастливилось родиться, и просыпаясь, улыбкой приветствуем его. С течением лет утренние улыбки все реже появляются у нас на лицах, пока совсем не сходят на нет. Согласитесь, навряд ли вам в голову придет улыбаться, если вы знаете, что впереди вас ждет весь день мыть полы и убирать какашки. Опять же, у каждого свои приоритеты. Кто-то ведь смеется и над анекдотами о Рабиновиче, хотя что в них смешного – в них соль жизни.

В руке запиликал телефон, на экране высветилось – «Артем». Я нажал на прием.

– Тоха, привет! – жизнерадостно заорал динамик. – Ну что, принес клятву Гиппократа?

– Привет, Тем. Рано еще клятву приносить. Это в институте делают, а я пока только на работу устроился.

– Э, нет, братец. Если уж ты решил посвятить свою жизнь спасению жизней других людей, то привыкай обходиться без этих никчемных уловок.

– Ну, бывает ведь так, что без уловок чужую жизнь и не спасти.

– Да, возможно, в этом ты прав, – рассмеялся Артем.

– Ты где?

– Среди будущих господ мира, примеряющих на себя одежды благородных ариев. Правда, на этот раз господа – русские.

Я поморщился – порой Артема невозможно было слушать, так как проследить ход его мыслей было практически нереально, – слишком уж они образные.

– А проще можешь сказать?

– Эх ты, наивное дитя, рожденное на развалинах великой империи… Могу и проще. Старое здание Университета знаешь?

– На Социалистическом?

– В точку! Второй этаж. Только поторопись, а то они у меня уже в печенке сидят, эти господа. Боюсь, могу не сдержаться и поколотить их. Всем скопом!

– Держись, я скоро, – я отключился и улыбнулся.

Что-что, а поколотить Артем мог. Причем, действительно, как он выразился – «Всем скопом» – количество противников для него принципиального значения не имело.

Артем Тахиров, в студенческой среде больше известный, как Жижа (не спрашивайте – я не знаю откуда взялось это прозвище, а спрашивать у Артема мне не приходило в голову), росту имел 196 см и весил при этом 120 кг, из которых жира не было ни грамма, – сплошные бугры мышц. Широкие скулы, чуть раскосые глаза – все, как и положено у чистокровных казахов. В девяностые его семья по каким-то причинам, о которых он не любил распространяться, перебрались в наш город и осталась на ПМЖ. С казахской диаспорой семья отношения не поддерживала, да и диаспора старалась держаться от них на расстоянии – родители Артема еще до получения гражданства приняли обряд крещения и перешли в православие, а сам он частенько расстегивал рубаху, гордо демонстрируя алюминиевый крестик на могучей груди, говоря при этом, что он русский в душе. По его мнению, это значило намного больше всех расовых предрассудков, вместе взятых. Реальней всего было бы предположить, что с такими физическими данными он без проблем найдет работу фитнес-тренера в любом из дорогих оздоровительных центров, выросших за последние годы в нашем городе, как грибы, но неожиданно для всех он поступил на филфак пединститута и уже три года отучился там с отличием. Он был старше меня на два года и у нас порой совершенно не совпадали взгляды на какие-то вещи, но несмотря на это мы как-то очень быстро сдружились с ним. Вообще, он был супер компанейским парнем – не принадлежал ни к одной из многочисленных современных молодежных субкультур, он был вхож во все. Причем, везде его принимали за своего. Девчонки по нему с ума сходили. Говорят, что хорошего человека должно быть много. Это точно про Артема. У него и характер был золотой и не потому, что тяжелый – просто добродушней и благожелательней человека я не встречал. Да, он мог поколотить, но это нужно было заслужить.