Читать онлайн Семь ступеней в полной темноте бесплатно

От автора.

Дорогой читатель, представляю Вашему вниманию переработанную и отредактированную версию романа. Я учел пожелания и критику, поправил сюжет и убрал все спорные события в отдельную главу, дабы не портить сюжетную линию. Ее вы найдете в самом конце, после краткого послесловия. Роман вызывает противоречия, порой отвращение. Но в том и суть работы автора, чтобы задеть разные струны Вашей души. От себя добавлю: этот роман не похож ни на что другое, прочитанное вами.

Глава 1. Похоть и кровь.

… семь ступенек в полной темноте, нижняя скрепит, ее надо перепрыгнуть. Окно, Луна почти полная, хорошо освещает пролет. Еще двенадцать ступенек в ее свете и снова десять в полной темноте… Холодный каменный пол коридора, шершавая кладка, кольцо в стене, и, наконец, погашенный факел. Теперь семь шагов влево, ведро с золой и ключ, спрятанный под ним. Ниша, фальшивая стена и маленькая дверца за ней… Теперь можно не сдерживать свое нетерпение, тем более что заветная цель уже совсем рядом, всего в нескольких метрах… Вот она, сидит на цепи, со обмотанными мешковиной крыльями. Так же как вчера, как неделю, и месяц назад.

Кузнец с силой потянул за цепи и поставил пленницу на ноги. Она не брыкалась особо. Дернулась, когда он взялся за цепь ошейника, которая была пропущена через дыру в треснувшей наковальне, накрытой все той же, сложенной втрое мешковиной. Когда цепь натянулась, ошейник звякнул о металл и чуть ослаб. Теперь она стояла головой вниз упираясь руками в грубую ткань, лишенная возможности двигаться…

Кузнец, был взволнован, его буквально трясло от возбуждения. Он приходил почти каждую ночь, и его всегда трясло. Плененная дева с надеждой глянула на свой меч, стоящий в дальнем углу подвала… Эх, были бы ее руки свободны!

Он облил ее оттопыренный зад водой и обтер его насухо. Мозолистые сильные руки упали на ее бедра, и наспех смазанный топленым жиром член, воткнулся в ее преддверие. Она пыталась молчать, стиснув зубы, но снова не вышло. Когда холодный живот приткнулся к ее ягодицам, она вскрикнула. Казалось, граненая кованная болванка, вгоняемая тяжелым молотом, засела в ее нутре. Кузнец всегда входил в нее резко, с заметным усилием, заставляя прогнуться на встречу и впустить еще глубже. Было мерзко и дикая злоба раздирала сознание от бессилия. Но… природа всегда брала свое. Ее плоть предательски намокала, а потом просто текла и текла, позволяя этому скоту долбить ее остервенело…. И длилось это часами. Долгими и мучительными… для ее воли.

А самое противное было в том, что она опустошалась. Крича и содрогаясь. Бурно… неистово… как кабацкая девка.

Кузнец устал, но радовался тому, что наконец, добрался до нее сегодня. Терпения кое как хватило до вечера. Он наслаждался каждым мгновением, проведенным в глубинах ее непокорной плоти. Он так долго ждал своего часа. Так долго… что теперь и не верил своему счастью…. С ранней юности ни одна из женщин не отваживалась лечь с ним. Стоило кому-то завидеть его орган… и все старания прахом. Годы… всю юность и отрочество он прожил в дали от мирских радостей, отдаваясь ремеслу всецело. Пока однажды, незнакомый старик в таверне не сказал ему… пока не заронил надежду. И тут, вдруг, такая удача!

Натягивая тугую плоть на свое беспокойное хозяйство, он вспоминал, как столкнулся с ней в поле. Это было за полночь. Крылатая тень беззвучно промелькнула над головой при свете полной луны. Блеснуло острое лезвие, и он едва успел закрыться погнутым плугом, который тащил на себе. Сначала молодой кузнец испугался, но увидев ясный, женский силуэт на фоне синеющего неба – забыл обо всем, движимый только одной целью.

– Гарпия! – прошептал он, не веря своей удаче.

Старик говорил, что телесно, за исключением крыльев и когтистых лап, они такие же как люди. То есть, как женщины! Только заметно больше, сильнее и выносливее. Твари бесстрашные и на редкость пакостные! Хотя о доспехах и оружии он ничего не говорил, безрассудное желание уже крепко засело голове парня. С этого момента он наплевал на все. И на страх, и на осторожность, и на острый клинок в ее руках. Когда гарпия пошла на второй круг, он уже не помнил себя. Отчаянно выпрыгнув ей на встречу, кузнец схватился за меч голыми руками. Пользуясь им как рычагом, он повалил крылатую тварь наземь одним рывком. Что это был за миг! Сердце его ликовало.

Гарпия на мгновение потеряла сознание, но быстро оправилась от удара. Только к ее неописуемому ужасу было уже поздно. Кузнец рывком сорвал перевязь из тонкой кожи, что прикрывала ее промежность. Она отбивалась когтями и хлестала его крылами, оставляя глубокие кровавые раны, но… все было тщетно. Он надругался над ней прямо там, в чистом поле, под взорами тысячи звезд. Надругался над телом, над честью, играючи сломив волю, поверг в смятение и прострацию. Она скребла когтями оземь и пыталась вырываться из его грубых силков… но все продолжалось, как и сейчас. Он вбивал в нее свой граненый жилами кол, надсадно рыча и свирепея. Сама она была выше, в разы сильнее любого из смертных, а еще старше на добрую сотню лет. И легко смогла бы убить наглеца. Но, жизнь безжалостно преподносит свои сюрпризы. Этот ненормальный человек оказался чудовищно силен.

Когда луна пошла на убыль, молодой кузнец спохватился. Выкинул плуг, разорвал мешок, и воспользовавшись замешательством связал ее крылья. Крепко схватил за руки и ноги, взвалил на плечи, словно убитую лань и побежал… Бежал он долго, быстро и без остановки. Очнулась она уже в подвале, в цепях и с ошейником. Вся в его мерзкой крови, мокрой траве и ошметках земли. Он даже не удосужился снять с нее шлем и латы. Только срезал остатки кольчуги с пояса и сковал ноги цепью, зачем-то обмотав бинтами. Она тут же от них избавилась, о чем скоро пожалела. Грубые железки невыносимо натирали ноги.

С этого момента он приходил каждую ночь. Неслышно входил, натягивал цепи и набрасывался на нее без всяких церемоний. Совокуплялся неистово, несколько часов к ряду, как дикий зверь. Наполнял ее чрево своим семенем, и медленно выпадал. Наспех омывал промежность холодной водой, оставлял еду, питье, ослаблял цепи и так же тихо уходил. Она же, опускаясь на трясущиеся колени, отползала в угол и засыпала мертвецким сном, надеясь, что утром этот кошмар кончится.

Кормил он ее на удивление хорошо. Всегда приносил полную корзину. Там были и фрукты, и приготовленное на огне мясо, и молодое вино. Однажды даже принес чашу остывшей крови. Очень кстати… ведь именно этого ей хотелось той проклятой ночью. Пролить много свежей горячей крови. Впрочем, нужды то в этом не было особой. Все ее гордыня! Желание владеть и побеждать… Она забыла о главном, чему ее учили – никогда нельзя недооценивать противника. Друг то или враг. Даже если он слаб, болен или безоружен. В борьбе за жизнь правил нет. Зато, теперь было время подумать об этом. Море времени, и темный подвал… И эти цепи! Боже, как же все чесалось! Как ныли перетянутые крылья и растревоженная промежность. Как больно, неприятно, а главное – дико обидно! Не для этого она рождена, не так должна закончить жизнь!

Ей так хотелось кинуть кличь о помощи, чтобы ее сородичи налетели и сровняли этот городок с землей. Но она прекрасно понимала, что крестьяне расправятся с ней куда быстрее чем придет помощь… И потом, что она скажет!? Как объяснит все это? Боже… какой позор!!! Да и с сородичами, она, пожалуй, погорячилась. Кто знает, что ее ждет в их руках после всего содеянного…

Пока ненавистные мысли раздирали ее изнутри, кузнец, напористо понуждавший ее плоть, вдруг замер и прислушался… Различив в тишине сдавленный девичий плачь, он и вовсе растерялся. Глядя, как она тихо, почти беззвучно стенает, он уже не мог продолжать. Ненавистное живое орудие, мгновенье, назад взбивавшее ее соки в пену, как-то сразу обмякло и выскользнуло наружу. Вид у кузнеца теперь был сконфуженный и удрученный. Что-то явно было не так… она точно почувствовала в нем перемену. Постояв в нерешительности какое-то время, ненавистный мучитель все же омыл ее, не глядя подвинул еду и удалился.

Издавна повелось, что гарпии – дикие ненасытные твари с жуткими голосами и отвратительными, уродливыми мордами. Их следовало нещадно жечь и избивать по всем канонам церкви. Истинно верующему человеку и в голову не могло прийти, что-то иное, но это… Кузнец не спал почти всю ночь. Ворочался и мучился всякими мыслями. А не ошибся ли он… в праве ли такое творить!? Снова в голову пришел рассказ старца. Ведь если быть с собой честным, он описывал гарпий иначе, приравнивая к животным, к тварям с мерзкими повадками и ненасытным аппетитом. Кузнец по сути своей не был человеком жестким и никогда не одобрял истязаний беззащитных, пусть даже тварей. Но в какой-то момент терпение его лопнуло, и он пошел-таки на поводу своей похоти. Смалодушничал, и закрыл на это глаза. Нужно было что-то решать.

Глава 2. Ошибка кузнеца.

На утро, отпустив заказчиков, он сказался больным и закрыл кузню на засов. Он всегда был замкнут и не общителен, а потому никто из селян ничего не заподозрил. Обойдя весь дом, он методично запер двери, ставни и занавесил окна второго этажа.

Когда он пришел много раньше обычного, пленница вздрогнула. Она дремала в углу и не увидела, как он вошел, но услышала тихий лязг металла, и тотчас проснулась. Кузнец по-хозяйски обошел подвал и вынул тряпки из маленьких окошек, что под самым потолком. Через них нельзя было что-то увидеть, но мягкий утренний свет хорошо пробивался снаружи, заливая собою почти весь пол. Затем, он сел на скамью, напротив нее и задумался. Впервые они могли рассмотреть друг друга как следует. Судя по шрамам на лице и руках, она его хорошо отделала в ту ночь. Да, это было приятно, однако, с осознанием этого лучше ее положение не стало. Ведь победил все же он.

Сейчас гарпия представляла собой жалкое зрелище. Обрывки ткани, связанные грязные крылья. Помятые исцарапанные латы, которых быть бы на ней совсем не должно.… вернее, то, что от них осталось. Насмотревшись вдоволь, кузнец встал. Цепи вновь натянулись, и она приготовилась к худшему… чресла предательски намокли. Но, нагибать ее от чего-то не спешили. Вместо этого деву поставили в полный рост и зафиксировали в таком положении. Кузнец подошел вплотную. Он был нетипично крупным мужчиной, лет около тридцати, но она все же на целую голову возвышалась над ним, и не уступала размахом в плечах. Приняв этот факт, он подставил скамью и лица их поравнялись. С минуту оглядывая позолоченный шлем, похожий на голову птицы, он попытался снять его. Сразу не получилось, но провозившись несколько минут человек нашел-таки две хитрые защелки и, вскрыв забрало, кинул шлем в угол.

Их глаза встретились. Его спокойный осознанный взгляд уперся в полные ненависти глаза. Было неприятно, но вопреки всем ожиданиям и пересудам… ее лицо не было уродливым! Сомнений в этом не оставалось. В сравнении с тем, что он ожидал увидеть – лицо ее было совершенно…. Ненавистно суженные глаза с расширенными, полными злобы зрачками, обрамляли локоны блестящих рыжих волос, местами сплетенных в косы. Нос ровный и прямой, чуть вздернутый кончик которого злобно заострился. Полные, плотно сжатые губы, и правильный, чуть выдающийся вперед подбородок. Сильная, но красивая шея, подчеркивающая ее осанку. А главное, ее кожа… золотистая, мягкого серого тона, и удивительно гладкая. Если не считать застарелой ссадины с кровоподтеком на ее скуле....

Кузнец забыл зачем пришел. Он просто стоял и зачарованно любовался ее чертами. Взгляд его был каким-то чистым и совершенно открытым… Странно, но это смутило ее. Она вдруг заморгала и опустила взгляд, словно получив заслуженную пощечину.

Однако он все же пришел в себя. Вслед за шлемом в угол полетели и латы, и наручи, и все одеяние, что на ней оставалось к тому моменту. У него были проворные, теплые руки и сердце ее стучало сильнее, когда он касался кожи. Если бы кузнец сейчас почесал ее спину между крыльями, она бы, наверное, простила ему все. Еще никому и никогда не было позволено так касаться ее. Тем более смертному! Но его это не заботило. В голову пришла фраза: "Победителю можно все". Но она тут же прогнала ее.

Наконец, закончив с латами, он снова заглянул в ее глаза. Дева обиженно отвернулась. Подумав о чем то, он решительно обнял ее, бесцеремонно прижавшись небритой щекой к обнаженной груди. Возмущению не было предела, но, случилось неожиданное: Скользнув по ее сильной спине, руки кузнеца нащупали тугой узел и… его не стало! Она не сразу осознала, что мешковина слетела на пол и крылья ее теперь свободны. Вздохнув с облегчением, дева хотела скорее расправить их. Но крылья слишком долго были связаны и лишь отозвались ноющей болью.

Остановившись на этом, кузнец ушел, но дверь оставил открытой. Когда вернулся, в руках его были два больших деревянных ведра, наполненные до краев. Ослабив натяжение цепи, он подошел ближе. Она не заставила себя ждать, и резко ударила его. Кузнец, ожидая чего-то подобного, ловко увернулся и перехватил руку. Но острые коготки все же дотянулись до его шеи. Было больно, но попади она точнее, он бы уже лежал на полу в луже собственной крови.

Она внутренне содрогнулась поняв, что совершила глупость. Сантиметром выше, и его артерия могла лопнуть. Его смерть была бы быстрой, а она провела бы остаток жизни в цепях, мучаясь от жажды и голода. Стремление совершать необдуманные движения резко поубавилось.

Внимательно рассмотрев инкрустированные золотой филигранью когти на ее длинных пальцах, он снова натянул цепи, на что она недовольно фыркнула. Взяв ведро, кузнец обошел ее сзади. Потрогал крылья и услышав болезненный стон, понял, что ему ничего не угрожает. Набрав ковш воды, он приступил к мытью, девы, облив для начала ее спину и плечи. Она съежилась по привычке, но на сей раз вода была теплой, если не сказать – горячей! Следующим сюрпризом стало душистое мягкое мыло, которым он обильно покрыл ее кожу. Крылатая дева не совсем поняла, что происходит, но решила пока не дергаться. Тем более, что шершавая губка в его руках уже приятно шоркала ее спину, плавно огибая основание крыльев. Желание ее, конечно, сбылось, но с прощением она, пожалуй, поторопилась.

Кожа крылатой девы не везде была однородной. От лопаток до поясницы она плавно переходила от серовато-золотистого к коричневатому цвету. Кроме того, текстура ее была иной, нежели у обычного человека, слегка рифленой на ощупь и более плотной. Кузнец тщательно оттирал засохшую кровь, остатки прилипшей травы и помета. Слегка не уверенно, но зато пристрастно, он ощупывал ее мышцы, особенно те, что уходят к крыльям. Это не было противно… скорее необычно для нее. Конечно, потом, она оторвет ему за это голову, за все сразу. Но пока, пожалуй, потерпит.

Отмыв спину, кузнец спустился ниже. Теперь губка коснулась ягодиц, и душистая мыльная пена потекла по ее ложбинке. От его неторопливых стараний, дева слегка разомлела, забыв на миг, где находится. Закончив с ногами и руками, кузнец ополоснул ее и вернулся за вторым ведром. Лицо его было невозмутимо, хотя ранки сочились сукровицей и явно причиняли неудобства.

Смочив губку снова, он обильно окропил ее пеной. Шоркал не торопясь, и на удивление осторожно, не забыв, впрочем, ощупать предательски вздыбившуюся грудь и плотный, мускулистый живот. Когда он это делал, она невольно вздрагивала, и соски ее твердели. Кузнец, заметив это, с опаской прильнул губами сначала к одному, а потом и к другому… На что она негодующе зашипела. Странно, но он почувствовал на губах привкус молока.

Наигравшись вдоволь, человек бесцеремонно похлопал ее по внутренней стороне бедра. С ужасом для себя, она послушно расставила ноги. Смело намылив интимные места, он привычным жестом плеснул воды, и, обтер ее бедра. Сильные икры и когтистые ступни он оставил напоследок. Затем, окатив остатками воды, кузнец смыл остатки пены и постелил под ноги полотенце. Стоять на нем было куда приятнее чем на голом полу.

С головой пленницы, пришлось повозиться. Оно и понятно, с момента его появления четкие очертания набухшего члена легко читались под одеждой… Человеку стоило некоторых усилий, чтобы, преодолев сопротивление, снова натянуть цепь, и поставить деву в известную позу… Пришлось еще раз сходить за водой. Кузнец перевернул ведро и уселся напротив. Волосы ее промылись только с третьего раза, а на расплетание ее рыжих спутавшихся кос ушло добрых полчаса. Локоны ее оказались плотными как конский волос, но довольно мягкими на ощупь. Расцеплялись они неохотно, но не спутывались между собой.

Сомнений не оставалось. Гарпией здесь и не пахло. Вероятнее всего, в руки его попало нечто другое. Из всех известных современному человеку существ на ум приходила только валькирия. Так выглядеть могут только они, да еще ангелы небесные, вероятно. Жаль, что нет рядом того старика…. Конечно, погорячился он с ней изрядно, и обращался как с животным… но в конце концов напала она первой. А там уж как пошло… как говорится, победителей не судят.

В довершение всего, новоявленная валькирия была насухо растерта полотенцем, а волосы вычесаны и туго стянуты лентой. Теперь лишь теплый сквознячок приятно обдувал ее нагое тело. Ссадина на ее скуле тоже не осталась без внимания. Она появилась после удара оземь и активно гноилась. Корочка с нее была безжалостно содрана, гной выдавлен, а рана промыта чем-то пахучим. Быстро и без предисловий. Она поморщилась, и даже пустила слезу, но по итогу стало гораздо легче. Убрав грязную солому и вымыв пол начисто, на что ушло немало времени, кузнец передохнул в уголке. Потом, отмерил шагами длину цепи, и устроил у стены маленький, наскоро сделанный из ведра нужник. Следом, вытащил из-за двери заранее приготовленную перину и подушки. Все это он дополнил толстым шерстяным пледом.

Оглядев плоды своего труда, он остался доволен содеянным. Удивительно то, что сегодня он больше не пытался над ней надругаться! А перед уходом и вовсе снял оковы с израненных ног. Ощутив куда большую свободу, крылатая дева вздохнула полной грудью. Лежать на чистой перине, хоть и на жестком полу, было куда приятнее, чем на вонючей от собственных испражнений соломе. Раньше с ней так не церемонились. Просто убирали лопатой старую подстилку, со всем, что в ней уже было и накидывали новую.

Однако, столь позитивные перемены были не спроста. Она это отлично понимала. Но причину тому найти никак не могла. Укрывшись мягким пледом, она не смогла расслабиться полностью. Разные мысли роем проносились в голове, оседая, либо исчезая в небытие…. Крылья все так же поднывали, но она не переставала их разминать. И думала напряженно. В душе ее поселилось странное, мучительное чувство вины.

Глава 3. Выбор.

В тот вечер ее пленитель больше не приходил. Как и в следующий, и тот, что за ним. Через три дня она почувствовала неладное. Ее перестали кормить и почти закончилась вода. Над головой царила тишина. Ни знакомых ударов молота о наковальню, ни скрипа половых досок, ни грохота посуды… Вечером седьмого дня, когда голод не давал ей заснуть, послышался отдаленный шум. Вскоре, волоча за собой увесистый колун, кузнец ввалился в подвал.

Первое, что бросилось ей в глаза – это огромный пунцовый нарыв на его шее. Глаза его ввалились, а вокруг них чернели круги. Сам он осунулся и еле держался на ногах. Мутный взгляд кузнеца недобро блуждая в полумраке, наткнулся на нее…

–"Вот и конец" – подумала она отрешенно. Жизнь промелькнула в глазах в один миг. Она с ужасом осознала, на сколько скупы ее воспоминания… Из всех светлых – только теплые руки отца, и любящая улыбка матери… когда-то очень давно. Все остальное – бесконечные битвы, не понятно, за что, кровь, грязь и пустая бравада…

Она медленно встала на ноги. Если смерть пришла, нужно встретить ее достойно воина. Твердо стоя на своих ногах, раз крылья больны. Если не с оружием в руках, то, хотя бы без тени сожаления….

Собрав силы в кулак, кузнец дернул тонкие цепи на себя и стянул их в жгут. Дева зажмурила глаза…. Бросив этот жгут на пол он с невероятным усилием рубанул топором и осколки звеньев рассыпались искрами с оглушительным звоном. Странно, она все еще была жива.

Едва не упав, кузнец обернулся. Взглянул на нее с обидой и какой-то непонятной горечью. Хотел сказать что-то, но лишь усмехнулся, качнув головой.

Но она почти услышала… с трудом уловила едва осязаемые обрывки его чувств…

После, человек выпустил из рук топор, глухо звякнувший об пол, тяжело поднялся по ступенькам, и ушел. Дверь после себя он оставил открытой. Пленница медленно опустилась на холодный пол. Слезы наполнили ее глаза и долго не отпускала нервозная дрожь. Еще никогда она не была так бессильна перед лицом смерти. Впервые ее жизнь безраздельно сжималась в чужих руках. Руках смертного….

Очнувшись примерно через час, дева вспомнила, что оковы ее перерублены, а двери все еще открыты. Не уж то он и впрямь решил ее отпустить? Странно… глупо с его стороны. Она бы так никогда не поступила. При мысли об этом, безликое смешанное чувство застарелой вины снова дало о себе знать.

Дождавшись, когда совсем стемнеет, она намотала обрывки цепей на руку, взяла в углу свой меч и тихонько выскользнула из подвала. Самообладание понемногу вернулось… Было тихо. Подождав немного, она беззвучно пробежалась по этажу и отыскала мастерскую. Найти массивные кусачки в кузне не составило труда. Опытом в кузнечном деле она не обладала, но сразу обратила внимание на то, как необычно и аккуратно этот предмет сделан. Ее сильные руки легко совладали с инструментом. Оковы тотчас упали на пол. Однако, ошейник не снимался без ключа, поддалась только проушина с цепью. Но теперь это уже не беда. Руки и ноги то были свободны!

Одеться было не во что, поэтому, не тратя время даром, она вышла в просторный зал и раскинула крылья… Дикая раздирающая боль скрутила спину в ту же секунду. В глазах на миг потемнело. Дева со стоном повалилась на пол. Отдышавшись, она очень медленно сложила крылья обратно. Стало совершенно ясно, что никуда она не улетит. Ни сегодня, ни завтра… Оставалось только молиться, чтобы это было не навсегда. Дела ее были куда хуже, чем казалось сначала. Частичная атрофия сделала крылья досадным бременем на неопределенный срок. Они ослабли, одряхлели, и, похоже были надломлены в нескольких местах. Резкое падение в ту роковую ночь сказалось серьезнее чем хотелось бы.

Следующей мыслью было найти кузнеца и немедля поквитаться. Однако, по пути она наткнулась на знакомую корзину с давно приготовленной едой. Хлеб уже очерствел, но все остальное казалось съедобным. Частично утолив голод, она выпила вина и ощутила прилив сил. Пьянящий напиток теплой волной разошелся по озябшему от голода телу. Отпихнув корзину ногой, она двинулась дальше.

На первом этаже точно никого не было, и она пошла на верх. По пути выглянула в окно… Небо было хмурым и неприветливым, собирался дождь. Внизу раскинулся маленький городок с редкими огнями. Дом кузнеца стоял на возвышенности, на отшибе. Но звуки из ближайшей таверны все же долетали сюда. А местные пьяницы околачивались почти под окнами. Дева поморщилась при мысли о том, что станет, если кто-то из них узнает о ней. Конечно, она искусный воин, но одним мечом против толпы не справиться. Да и убежать не дадут… догонят, и попросту закидают камнями. М…да.

Вздохнув удрученно, она, наконец, поднялась в мансарду. Помещение было прибрано и на удивление аккуратно. Деревянные балки ничуть не скрадывали пространство. Мебели – ровно столько, сколько необходимо. В центре низкий круглый стол и ваза с букетом искусно выкованных роз. Скромных расцветок ковер, во всю комнату, и несколько непонятных тусклых светильников. В целом, довольно уютно. У дальней стены стоял камин и большая, приземистая софа, около которой кучкой лежали книги и свитки. Тут же, на подставке покоился изысканный, вороненый, вероятно шелком, топор с длинной рукоятью и обоюдоострым лезвием, украшенный мелкой резьбой. Отличная заточка не имела ни единой щербинки. Оружие это, врядли делалось боевым, скорее для устрашения… Вообще, там было много вещей странных и непосвященному человеку не понятных. Так ей думалось. Ведь о людском быте она имела отдаленные представления.

Кузнец же лежал на полу. Во мраке она не сразу его заметила. Глаза его были закрыты, а руки раскинуты не естественно. Он стал совсем белым…. Бледность его в отсвете луны была жутковатой. На лице недавней пленницы прорезался недобрый оскал. Она нависла над ним, чтобы насладиться моментом! Но… не получила желаемого удовлетворения. Совсем ничего. Ни намека.

Противник ее был при смерти, и дыхания не было слышно. Стало не интересно и не уютно. Ох не так она представляла себе расправу!!! Он должен был сопротивляться, биться изо всех сил не на йоту не уступая! И только потом, когда он устанет и ошибется, она бы стала глумиться над ним и заставила молить о пощаде! А затем – она обязательно надругается над ним. Дико и жестоко. Так же как он над ней. А потом убьет. Так должно быть! Так… могло быть.

Она тяжко вздохнула, прощаясь со своими больными иллюзиями. Одна, в чужом доме, в кромешной тьме и тишине, что давила на уши. Да еще унылая луна за окном…

Кузнец на миг приоткрыл глаза и в них мелькнул проблеск сознания. Он вяло усмехнулся и снова впал в забытье. Хотя… нет. Этот молить не будет. Точно не будет. Умрет тихо, сжав зубы… А еще будет противно улыбаться, всем чертям на зло… Такие у нее были. Много. И она поживилась каждым из них. У бедняг не было шансов. Но этот… этот ее удивил. А еще напугал до смерти. Впервые на ее памяти. Сломил волю. Подчинил себе, заставил слушаться… кроме всего прочего. Все же надо отдать ему должное. Многие из ее рода-племени пытались, и пострадали от ее меча. А тут… простой смертный, да еще такой молодой. Жаль… такой талантливый и вот так умрет. Он ведь даже не воин. Его кормит ремесло…

Неожиданно для себя, она вдруг осознала, что ей действительно жаль! И это чувство неподдельно. Она смотрела на свои когти, и может быть впервые за все свое долгое бытие осознавала: дело рук ее – не приносит былой радости. Этот смертный, за столь короткую жизнь наверняка сделал больше достойных дел, чем она за свой внушительный век. Мысль эта была неприятна и неприемлема для ее самолюбия, но она заставила себя это принять. Как и то, что сама, она – одна, и почти беспомощна сейчас…

Просветление не всегда приходит вовремя. Но этот миг настает, и нужно сделать один только шаг. Пожалуй, лишь богу известно, как труден он может быть. Часто оно оглушает сильнее чем боевой молот… Теперь и она это узнала. Многое было сделано и этого не вернешь. Но что-то переменилось, и в этой жизни еще можно кое-что исправить! Сердце неистово всколыхнулось в ее груди, содрогнулось и рванулось наружу. Неведомые ранее чувства обуяли ее взорванный разум так, что слезы из глаз потекли.

Человек, лежавший на полу, был юным по ее меркам, с розовой, нежной кожей и беззлобным лицом. При всей своей ранимости он все же оказался сильнее и смелее ее! Поверг в бою, голыми руками. Вот этими розовыми пальчиками схватился за острое лезвие, и победил… Мог, имел право добить, но оставил жизнь. Мерзко надругался, но при смерти, потратил последние силы чтобы… отпустить. Дать волю ей. Ей – твари, которая привыкла убивать не задумываясь. Из прихоти, забавы ради! Зачем?!

А ведь мог бы доползти до поселения, позвать на помощь и остался бы жив. Люди помогают друг другу. Она это знала. Но… ее собственная судьба была бы решена, стоило кому-то любопытному заглянуть за маленькую дверку в подвал. Откуда такое великодушие? А главное – за что?!

Не ей судить о чести и славе. Но, этот человек был достойнее чем любой из ее врагов, и ее самой – без сомнения. Он же, сейчас, бесславно умирал, и именно по ее вине. Он поступил омерзительно – ей ли не знать в этом толк. Но именно она, и никто иной – первоисточник своих бед! Не он. Только сейчас она поняла, что случившееся в ту ночь было лишь вопросом времени. Она расслабилась, переоценив свои силы, потеряла бдительность. Если не он, то рано или поздно, это сделал бы кто-то другой. Дернул же черт напасть… В итоге, ей сохранили жизнь дважды, а это чего-то да стоит… с этим не поспоришь. Вот и пришла пора платить по счетам.

Крылатая дева неохотно опустилась на колени, поддела обмякшее тело, и подняла на руки. Он был тяжелее чем казалось, и совсем обмякшим… Положив умирающего на софу, она навалилась сверху, чтобы рассмотреть его лицо и нанесенную ее рукой рану. Дело было совсем плохо. Вены на шее вздулись, нарыв разросся, мешая темной крови покидать мозг, и мог лопнуть прямо сейчас. Если он лопнет внутрь – гной попадет в кровь и это будет конец… Заражение, которое уже пошло под кожей, отравит кровь, и мучительная смерть будет неизбежной. Если наружу – то он попросту истечет кровью. Артерия слишком близко. Он не жилец при любом исходе. Так что хуже уже не станет.

Привычно взмахнув коготком, она словно бритвой вспорола гнойник. Содержимое его брызнуло наружу, и кузнец взвыл, от боли. Она хотела схватить его, за голову и зажать рот, чтобы не дергался, но растерялась… Это могло убить кузнеца, а она этого не хотела. Дилемма… делать больно она умела и любила, а вот как не делать!?

Быстро, выйдя из ступора, дева вновь навалилась на него сверху, своим весом, прижимая к постели. Кузнец пытался бороться, но очень слабо и неосознанно. Ее губы привычно припали к ране, чтобы отсосать остатки зараженной лимфы… но горячая, живая кровь опьяняла сильнее чем вино. Она закатила глаза, не в силах оторваться, и стиснула его тело словно трепыхающуюся дичь. Соски тут же отвердели, а плоть увлажнилась от внезапного возбуждения. Ее затрясло от первобытного удовольствия.

Сердце кузнеца вдруг затрепетало и захлебнулось на миг… Она отскочила, испугавшись своей жажды. Чтобы сдержать животный голод она прикусила ладонь, казнясь, что могла убить по привычке. Вкус его крови показался знакомым… отменную кровь трудно с чем -то спутать. Рядом, на столе стоял серебристый разнос с полотенцем, покрытым сухими бордовыми пятнами, и той самой чашей, что ей приносили изредка. Там же – тонкий стилет, зеркало и кожаный жгут… Она дернула его за руку. Так и есть – тонкие порезы на сгибе локтя подтвердили догадку. Следовало сразу догадаться. Но почему? Зачем ему это?! Держать в застенках такую тварь, при этом кормить и поить собственной кровью…

Что ж, к счастью, артерия осталась целой. Гной весь вышел. От ее слюны кровь в ранке быстро свернулась. Она принесла воды, чтобы омыть его шею. После, разодрав то самое полотенце, дева наложила повязку. Пальцы двигались быстро, уверенно. Это было не в новинку…

Теперь кузнец дышал слабо, но ровно. Она приложила ухо к груди, чтобы удостовериться в этом. Вскоре, его охватила лихорадочная дрожь и обильно выступил пот… Она знала, что нужно делать. Греть человека своим телом как-то не хотелось. Но растопить камин она не решилась. Дым из трубы мог привлечь нежеланных гостей. И тогда все – пиши пропало. Если раньше она еще питала какие-то иллюзии, то, теперь стало очевидно, что ближайшее ее будущее, зависело от него. Да и пасть ниже, она, пожалуй, уже не могла. О боги… неужели она сделает это!

Бесцеремонно перевалившись через кузнеца, дева улеглась рядом. Нелепо собрав его в охапку, она огляделась, и нащупала за спиной плед. Самой ей холодно не было, да и саднящие крылья никуда не деть. А вот его следовало бы накрыть. Ощутив живое тепло, человек неосознанно вжался в ее тело и свернулся в плотный комок, что само по себе даже оказалось приятно. Пригревшись, он, понемногу, перестал дрожать, и засопел…

Глава 4. Недоброе утро.

Согревание человека, тем более мужчины – мягко говоря, не свойственная роль для чистокровной валькирии. Учитывая, что с детства она не подпускала к себе никого на расстояние вытянутого лезвия. Согласно легенде, прекрасные небесные воительницы забирали души умерших воинов и уносили в Валгаллу – рай викингов. Но это лишь красивые слова. На деле, крылатая дева с мечом – последнее что видели тяжело раненые, а иногда и вполне здоровые воины. Их привлекала кровь еще живого человека. Нечаянные свидетели, рассказывали, что вблизи это совсем не так поэтично…

Прежде чем унести душу воина в валгаллу, крылатые бестии бились в экстазе. Зачастую, прямо на остывающем теле, в крови и грязи. Среди трупов, и еще живых воинов. Но им никто не мешал. В валгаллу хотели все…

Но, теперь она искренне переживала. Боялась, что кузнец не доживет до утра… не до конца понимая почему. Осторожно подтянув ноги, она не слишком деликатно поджала его к себе. Запах крови все еще возбуждал ее аппетит, но, теперь это было терпимо.

– Если так пойдет, – мелькнула мысль в голове – То она научится сдерживаться…

Заснуть удалось только под утро. Снились кошмары и всякая гадость из прошлой жизни. Многое было противно. Многое просто мерзко. Крылья ныли во сне и было холодно. Но потом, вдруг потеплело. Ей приснилось, что встало солнце и согрело ее своими лучами. Кошмары вдруг растворились, и воспоминания тоже. Впервые за несколько недель, она просто спала…

Пробуждение сильно затянулось. Никак не хотелось открывать глаз и возвращаться к суровой действительности. Кто-то заботливо укрыл ее пуховым одеялом поверх тонкого пледа. Приятно, черт возьми! А снаружи было прохладно… хотя явственно слышалось потрескивание дров в камине. Вскоре, она поняла, что лежит одна и открыла глаза. Солнце стояло в зените, освещая деревянный пол комнаты. Кузнец сидел напротив софы, в глубоком потертом кресле, сгорбившись и обхватив голову руками. Он был жалок. Из одежды на нем были только брюки, а торс украшали несколько свежих, характерных порезов, и синяков. Казалось, он спал… Но, когда она подошла ближе, между пальцев его сверкнул маленький ключик. Подумав, она осторожно примерила его к ошейнику. Тот негромко щелкнул и разомкнулся. Дышать стало заметно легче.

Взяв человека за волосы, она властно наклонила его голову в бок. Он не сопротивлялся. На шее отчетливо виднелись следы ее зубов. Она склонилась чтобы лизнуть свежую рану, от чего кузнец напрягся. На вкус все было нормально, и она осталась довольна. Однако, кузнеца еще потряхивало от слабости и… она ощутила знакомый запах страха. Страх жертвы – животный сигнал к действию.

В ее теле все забурлило. Сил было в избытке, и они вскипели внутри нее. Он же молча гадал, что будет дальше. Крылатую деву это будоражило. Сейчас он был и в сознании, и в ее власти. Власть… как же она важна! Что ж, раз так сложилось, обстоятельства, и взгляды на ближайшее будущее переменились… убивать его, она не станет. Рука не поднимается. Но кто ответит за позор, за унижение? Нет, он должен быть наказан! Наказан и унижен разом. За все и сразу. Но как? Ясно одно – ему должно быть так же пакостно и… тошнотворно!

Последняя фраза, мелькнув в голове, породила желание куда более извращенное, чем все предыдущие. Она мерзко оскалилась и закатила глаза в предвкушении… Мгновение – и мастер уже стоял на коленях у ее ног. Она вцепилась руками в его голову, оцарапав когтями кожу. Бесцеремонно перекинув ногу, валькирия уселась на него верхом. Ее промежность оказалась перед его носом и лицо кузнеца тотчас погрузилось в намокшее чрево. Взбухшие, увлажненные губы рывком притерлись к его небритым щекам. Усилив хватку, она втиснула свой лобок в его рот… Крепкие, словно отлитые из бронзы бедра, сомкнулись тисками. Так сильно, что его подбородок врезался в ее анус.

Ехидная улыбка не сползала с ее лица, пока она наблюдала, как ослабший кузнец тщетно пытается освободиться. Трепетал как птичка, попавшая в силки. Ее это искренне забавляло.

Когда он притих, пытаясь дышать, разгоряченная дева подалась вперед. Она обязательно хотела видеть его глаза в тот момент, когда горячая струйка, следуя ее позывам, превратится в поток, потечет по его губам, оросит язык и ударит прямо в горло.

Окрыленная своим изощренным замыслом, она испустила из себя то, что давно рвалось наружу. Спустя мгновение, она уже бурно мочилась в его глотку… Неистовое, животное исступление затмило рассудок, в момент, «упоительной» мести… Было до безобразия приятно! Почему она не делала этого раньше? Можно было устраивать целое соревнование на пару с боевой подругой. Это куда приятнее, чем просто пускать кровь налево и направо!

Когда бесконтрольные спазмы наконец, отпустили ее, парень уже терял сознание. Валькирия взглянула на него свысока. Наслаждаясь последними мгновениями жестокого экстаза, она еще пару раз сжала его напоследок… и вытерла промежность о его лицо. Сочтя, унижение достаточным, она наконец, разжала дрожащие от напряжения колени…

Жадно глотнув воздуха, кузнец, кинулся к окну и его тут же вырвало. И без того пустой желудок вывернулся на изнанку. Недавнее содержимое чужого мочевого пузыря погостив в его утробе рывками вырывалось наружу, залив подоконник и стену дома. В глазах потемнело. Ноги подогнулись, и он чуть не выпал наружу.

Она же, восторженно коснулась своих сосков, обтерла промежность тем, что попалось под руку, и довольно погладила себя по животу.

– Надо будет обязательно повторить – решила она про себя.– Ради такого стоит и потерпеть… влить в него побольше и посмотреть, что будет. Или как-то иначе это сделать. Более унизительно.... заняться то все равно не чем.

Дела кузнеца были совсем плохи. Возможно, он это и заслужил, но смириться пока не мог. Оставалось надеяться, что так все и кончится. Но теперь он знал, что от нее можно ждать любых сюрпризов. Сердце стучало тяжелым молотом, удары которого болезненным эхом отдавались в голове и теле, при малейшем движении. Он выкинул из головы все. Обиду, боль, страх, злость… Думал только о том, что нужно пережить этот день. Просто пережить. Дотянуть до утра, ведь там начнется новый день. Обязательно начнется! А новый день – это новая жизнь…

Выглядел он действительно плохо. Опустошенная, дева лениво прошлась по комнате и присела рядом. Но он оттолкнул ее от себя, с силой раненого зверя… за что тут же получил пощечину и новые шрамы. Парень сполз на пол и закатил глаза. Кровь выступила на ранках и капельки ее упали на пыльный пол. Черт! Она опять сделала гадость… Сознание разрывалось надвое… вновь мерзкая натура показалась наружу. Она сделала это не думая, по накатанной колее, снова… Нужно будет наказывать его реже, иначе долго не протянет.

То ли вид крови, то ли запах, исходящий от человека, послужили причиной… но желудок отозвался приступом тошноты. Закружилась голова и она, оступившись села на ковер. Было неприятно, но продолжалось это не долго. На всякий случай она смазала новые ранки своей слюной, чтобы больше не гноились. Даже сейчас, грязный, вонючий и униженный, он казался ей намного лучше себя. Приступ волнения и сильной обиды, не понятно на кого, всколыхнул ее душу. Она снова ощутила себя дрянью. Ненавидя себя за это, она спустилась на нижний этаж, и залилась слезами. Она проплакала целый час. Это был второй раз в ее жизни. Первый был, когда она покинула отчий дом…

Спустя полтора часа, она заглянула наверх. Кузнец лежал все там же, у окна, оперевшись о стену. Солнце клонилось к закату. Он тихо пребывал в забвении, немного пригревшись под теплыми лучами. Слабость, и тошнота дополнялись привкусом не слишком чистой, женской плоти на языке. В какой-то мере, он заслужил расплаты, и мог ожидать ее. И даже простился со своей головой… Но такого исхода точно не ждал. Сколько злобы… ненависти… и какая изощренная изобретательность! Свежие ранки противно саднили. Кузнецу надо было бы убраться отсюда, пока жив, но не было сил, даже сплюнуть ту гадость, что болталась во рту. Удивительно, что он еще дышит… Об этих, якобы божественных тварях, рассказывают страшные вещи. Теперь и ему есть что рассказать. Вернее – о чем помалкивать.

Кузнец несколько раз пытался осмыслить свое положение, но, отчаянно цепляясь за обрывки ускользающих мыслей, снова впадал в забытье…В следующий раз, мастер проснулся далеко заполночь. Уже светало. Встать не было сил, но очень хотелось воды. В глазах все плыло, начинался жар. Он сильно закашлялся, и чуть не взвыл от боли в груди. Кто-то подал бутылку. В ней было вино. Хотелось бы ледяной колодезной воды, чтобы ощутить ее свежесть внутри себя. Но, вино хотя бы перебило мерзкий привкус во рту. Что же такое нужно было выпить, чтобы такая гадость осталась на языке? Он начал вспоминать, что произошло и тут же сел. Голова кружилась, но он заставил себя это сделать. Обрывки памяти проступали в мозгу, словно брызги крови на чистой холстине, завязанной поверх рваной раны.

Ощутив прикосновение, мастер обернулся… Рыжая бестия, скрестив ноги, возлежала прямо за спиной. Ее когтистые пальцы неплотно сжимали его предплечье. Страх прокатился волной по телу. Находиться рядом с ней, все равно, что почесывать шею опасной бритвой. Стоило больших усилий, чтобы не сорваться с места. Но бегать он не привык. Да и от чего? Он и так в ее власти уже… примерно сутки. А может и дольше. Кроме того, она что-то сделала с его шеей. Он смутно помнил боль от ее зубов и когтей. Ребра болели от мертвой хватки. И откуда эти повязки на теле? Кроме нее никто не мог их сделать…

Когтистые пальцы легко разжались. Смутно понимая, что прямой угрозы нет, кузнец все же переполз в кресло, чтобы скоротать остаток ночи. Так он мог ее видеть, хоть и не четко, и чувствовал себя куда комфортнее. Валькирия, отпустив его со вздохом облегчения, перевернулась на живот и распласталась по софе…

Глава 5. Тайна останется тайной.

Утро началось внезапно. Кто-то сильно тарабанил в двери и кричал. Кузнец подскочил на ноги и кинулся к окну.

– Арон! – кричали люди. – Открой наконец двери, черт тебя дери!

Он перегнулся через подоконник и выкрикнул, на сколько мог громко:

– Какого лешего вам надо!?

Громко не получилось, но его услышали. Под окном стоял местный староста, лекарь и здоровенный скотник с кувалдой. Люди выглядели решительно и готовились сломать двери.

Первым выступил староста:

– Ну слава богу! А то мы уже двери ломать собрались.

– Зачем?!

– Думали случилось чего. От тебя неделю ни слуху ни духу… Говорят, ты болен?

– Все верно. Случилось. Я… упал в горн. – Соврал он первое что пришло в голову.

– Как… прямо в огонь!? – осведомился лекарь.

– В угли. А потом в груду железа. – продолжил он для достоверности, показав перебинтованную шею и руку.

– И как оно? – Вступил в разговор скотник, задрав на него голову.

– Хреново. Ожоги, порезы… колено болит. Но… уже лучше.

– Ты впустишь нас?

– Нет! Не сегодня… Нога ноет, спускаться больно.

– Так брось ключи, я хоть раны твои осмотрю, – не унимался лекарь.

– Они тоже внизу.

– Ясно… – староста развел руками и собрался уходить.

– А что, – удивился скотник, – дверь выносить не будем!?

– Нет!

– Ну вот… зря кувалду волок… – вздохнул он удрученно.

– Дай знать, если чего понадобится. Мы с лекарем будем в деревне еще неделю.

– Ладно… Спасибо за заботу.

– Ай… – отмахнулся староста – Работа стоит, лошадей подковать надо. Через неделю все равно заглянем. Хватит, отваляться?

– Да, наверное.

– Дело твое… уж ты постарайся коли денег надо….

Нелепая троица, немало перепугав мастера и его "гостью" ворча себе под нос, неуклюже, побрела в сторону поселка. Кузнец провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись из виду. Визит был внезапным. Нежданные гости не входили в планы....

Во время разговора, находясь в непривычной для себя обстановке, валькирия снова почувствовала внутреннее напряжение и подсознательный страх. Она выглядела безучастной, но не сводила глаз с кузнеца. Он лишь глянул на нее волком, когда думал, что соврать. Но не выдал. Хотя она точно знала, что посеяла в его сердце ужас. Она ощутимо вдыхала его. Ведь когда люди боятся, они пахнут по-особому. Сразу хочется напасть…

Кризис миновал и слабость пошла на убыль. Это Арон понял сразу. Потому, как дико хотелось жрать! Бросив мимолетный взгляд на обнаженную бестию, он содрогнулся. Видеть ее здесь было жутковато и непривычно. Он узнал достаточно, чтобы понять, что скрывается за этой красотой. Кстати, зрение его тоже почти восстановилось. Липкой пелены больше не было на глазах. Веки больше не слипались.

Спустившись вниз, он провел скорую ревизию кладовой. Там было только вяленое мясо, крупы, да мука. Хотелось сочных овощей и горячего хлеба. Рыжая бестия злобно следила за ним со ступеней. Спуститься ниже она не рискнула. Очевидно, ее тоже мучил голод. Пришлось одеться и дойти до местного рынка, что далось ой как не легко. А за одно и показаться горожанам, чтобы подтвердить слухи о своей болезни. По пути, он заглянул в окно таверны, и кажется видел того самого старика, что рассказывал ему о гарпиях. Но общение с кем-либо здорово раздражало и утомляло. Слабость давала о себе знать. Поэтому он сразу направился к кузне. Перед тем, как идти домой, он присел в тенек и все тщательно обдумал.

Пока его не было, бестия тайком следила за тем, что происходит в селении. Она до последнего опасалась, что кузнец приведет с собой крестьян для расправы над ней. Ведь он теперь сознавал опасность. Но когда на тропинке появился одинокий силуэт – она вздохнула с облегчением. Кузнец вошел, запер за собой двери и прислушался. В доме царила тишина. Подниматься на верх он не стал, дабы не испытывать судьбу лишний раз. Бестия не решилась спуститься вниз, так что он спокойно занялся своими делами.

Уже через полтора часа, нестерпимый аромат зажаренного мяса, специй и свежей выпечки, поднимался до второго этажа. Запах пищи сводил с ума. Слюна наполняла рот, при мысли о еде, в животе предательски поднывало. Она могла бы спуститься и легко взять все, что понравится. Но это неправильно… вот незадача! Теперь это стало аргументом, на который нельзя плевать. И какова же была ее радость, когда кузнец показался на лестнице с хорошо знакомой корзинкой в руках. Она точно была полной!

Сочные, отбитые куски говядины и мытая зелень на чистом полотенце – занимали все пространство внутри нее. Благоухало все это дело умопомрачительно…

Поставив съестное на столик перед софой, кузнец сорвал сургуч с кувшина и налил молодого вина в медный кубок. Себе же налил колодезной воды с листьями свежей мяты, и, болезненно поморщившись устроился в кресле. Его словно подменили. Он переоделся и во взгляде его снова царил покой и прежняя уверенность. Ни тени сомнения или страха. Он молча сидел напротив и созерцал. Теперь он пах по-другому… Сильный, слегка терпкий, но приятный дух исходил от него. Он четко выделялся из общей какофонии ароматов, витавших в комнате. Словно алые пятна крови на свежем снегу.

Дева проворно сползла с софы и придвинулась к столу. По-хозяйски растормошив льняное полотенце, она выхватила кусок мяса и впилась в него своими заостренными зубками. Не доев первый, она уже потянулась за вторым куском. Арон терпеливо ждал пока она вдоволь нахватается. Аппетиту бестии можно было завидовать. Она рвала мясо зубами, довольно урча и громко чавкая, а потом закрывала глаза и откровенно тащилась от вкуса прожаренной плоти… Наконец, набив утробу, она отпихнула от себя корзину и лениво повалилась на спину. Крылья ей абсолютно не мешали.

Пришло время и Арону поесть. Он отпил воды, обложил мясо зеленью и завернул в тонкую лепешку. Откусывая по кусочку, он тщательно пережевывал пищу. Еще теплое, с хрустящей корочкой, оно казалось манной небесной. Если долго не глотать, оно будто растворялось на языке. Торопиться было некуда. Он спокойно завтракал, меж делом разглядывая развалившуюся напротив тварь.

Конечно, она была голой, как и раньше. Чувство стыда ей знакомо не было, а потому, все что должно быть скрыто – было на виду. Она расслаблено покачивала бедрами, меж которых отлично проглядывались ее гениталии. Чистый, безволосый лобок лаконично переходил в плотно сжатые губки. Плавная линия губ переходила в знакомую ложбинку между ягодиц, обрываясь у самого ануса. Его маленькая впадинка тоже отлично проглядывалась…

То ли от съеденного мяса, то ли от твердеющего не к месту органа, Арон ощутил прилив сил. Это не было дрожью, пробежавшей по спине. Было больше похоже на глоток густой, горячей медовухи, что варит лавочник. Тепло разлилось от шеи к спине, просочилось сквозь позвоночник до самого копчика и спустилось к ногам. Руки потеплели последними. Кузнец ощутил необычно сильное покалывание во всем теле. Кожа его неестественно порозовела. Такое уже бывало… когда-то в детстве. В день весеннего равноденствия, когда отец нашел его избитым, лежащим на дороге. Тогда он запретил сыну говорить кому-либо об этом случае и две недели не выпускал из дому. Следом за чудесным приливом сил, пришел и животный голод. Он словно и не ел вовсе. Благо корзинка была еще полна.

Расслабленная бестия в полудреме ощутила слабые признаки тревоги. Врядли ей что-то угрожало… однако, она насторожилась. Вокруг что-то менялось…Она приоткрыла глаза и нехотя села. Она ожидала увидеть бледного кузнеца в кресле, напротив, но там его не было. Вместо него сидел пышущий здоровьем, молодец. И он не был бледен. Дева кожей ощутила жар, исходящий от него. Он словно зверь жадно пожрал все до чего мог дотянуться. И взгляд его не был теперь приятным. Холодок пробежался по ее спине от затылка до самого копчика. Настало ее время пугаться.

Она вдруг вспомнила подвал, холодные цепи, и с ужасом поняла, что, если он сейчас прикажет – она будет есть у него с руки и ходить на цыпочках. А вчерашняя выходка, теперь может выйти ей боком… В ногах поселилась предательская дрожь. Когда кузнец о ней вспомнил – дыхание вдруг перехватило. Сразу захотелось спрятаться, забиться в угол… а ее словно пригвоздило.

Человек вытер руки, не весть откуда извлек ее клинок из зачарованной стали, и звонко бросил на стол.

– Нож мясника и тот чище!

Ход мыслей крылатой девы резко прервался. Ей вернули меч! Остальное более не было актуально. Один взгляд… одно мгновение…, и она уже на столе… Во всей совей дикой красе, с оскалом и клинком наизготовку.

– А дальше то что? – Кузнец улыбнулся устало. Она была предсказуема до мелочей.

Она сделала угрожающий выпад и острие меча уперлось в его грудь, слегка пробив кожу. Но он не дрогнул. Откинув голову на спинку кресла, он медленно осмотрел ее низу до верху, задерживая взгляд на отдельных деталях.

– На цепь посажу…

В голосе его не было явной угрозы или злости, но она нутром чувствовала, что он это сделает. И сил ему теперь хватит. Одна часть ее готова была отступить и подчиниться здравому смыслу, но другая – дикая, и не думала этого делать. Ведь речь шла о превосходстве, а оружие было в ее руках!

Кузнец вздохнул удрученно. Глаза ее сузились, а на губах заиграла ехидная ухмылка. Острие меча погрузилось чуть глубже. Его уверенность ее забавляла. Она ловила его взгляд, чтобы утвердиться, но… Укол его узких зрачков поразил ее молнией. Он отвел глаза и через мгновение она уже летела на пол, теряя перья и удивленно хлопая ресницами. Прежде чем она опомнилась, он за ногу подтащил ее к камину и обвил голень холодным ремнем. Рванувшись в сторону, она грохнулась носом в пол, едва не сломав его. Другие попытки вскочить тоже не увенчались успехом. Фыркнув и издав отвратительный хрип. Она перевернулась на спину и увидев кузнеца, тут же швырнула в него клинок. Но тот лишь небрежно отклонился, позволив лезвию воткнуться в стену.

– Как знаешь… – подытожил он. Взяв свой бокал, хозяин дома завалился на софу, демонстративно забыв о ней в то же мгновение.

Поборов свою бессильную ярость, через какое-то время, дева огляделась. То, что она приняла за холодный ремень, на самом деле оказалось металлической полосой, цепь от которой тянулась к каминной решетке. Сначала она подумала, что кузнец заранее все продумал и подготовился. Но поразмыслив, она поняла, что это не так. В черной полосе, грубо обвившей ее лодыжку в полтора оборота, она узнала бывшую кочергу. Это она висела на длинной цепи рядом с топкой… А цепь свисала с каминной заслонки. Что случилось, она так и не поняла. Зачем ей было делать такую глупость – тоже. Прояснилось только одно: игры с кузнецом всегда выходят боком.

Глава 6. Отрубленные крылья.

До самого вечера кузнец спал. Когда на небе появились первые звезды, он решительно скинул одеяло. На улице моросил мелкий дождь, а по полу тянуло прохладой. Облачившись в грубый кожаный плащ, он спустился вниз. Ноги сами вели куда нужно. Деревня тихо отходила ко сну, где-то неподалеку лениво гавкали собаки. Свет в таверне все еще горел. Войдя в двери Арон огляделся. Среди нескольких завсегдатаев, в самом темном углу сидел тот самый старик. Кивнув хозяину, кузнец тихо спросил:

– Старик в углу… давно он здесь?

Хозяин удивился, посчитал что-то на пальцах и неуверенно ответил:

– Да с месяц уж как… приходит, напивается и спит без памяти. Платит исправно, не дебоширит. Странный какой-то… но пока не напрягает.

Пока они говорили старик тихо встал, тенью прошел мимо и вышел вон. Кузнец поспешил следом, но хозяин таверны придержав его, сунул в руку кувшин вина.

– Поправляйся скорее! – искренне пожелал он.

– Спасибо, я постараюсь…

Выйдя следом, Арон прислушался. Дождь лил ровной стеной, монотонно тарабаня по глиняной черепице. Свежие следы на скользкой грязи уходили в просвет между домами. Через пару десятков метров, впереди замаячил темный силуэт. Арон прибавил шагу, но старик пошел быстрее.

– Эй, постой!

Арон почти перешел на бег. Поскользнувшись и чудом не упав в лужу, он остановился на свету. Следующий шаг был лишним. Блеснув из темноты, острое лезвие уткнулось в его подбородок.

– Чего тебе надо? – грубо гаркнул старик.

– Я Арон! Местный кузнец… мы встречались раньше.

– И что с того!?

– Надо поговорить!

– Не думаю! Иди своей дорогой, а я пойду своей.

Арон мотнул головой, убирая клинок в сторону. Но лезвие тотчас вернулось на прежнее место.

– Тогда всего один вопрос….

– Ладно, валяй, только быстро!

– Скажи… как дорого тебе твое здоровье?

Старик рассмеялся. Арон все еще не видел его лица в темноте, но уже знал, что сделает дальше…

– Угроза, кузнец?

– Ты слишком смело тычешь в меня клинком.

– Хм… чутье редко подводит меня. Ты похоже не шутишь… – Старик медленно убрал меч под накидку и вышел на свет. Арон не ошибся, это был тот самый человек. Долговязый, широкоплечий старец с ясным, открытым взором.

– Я вспомнил. Кажется, у тебя были проблемы с женщинами?

– Да, – вздохнул кузнец. – И они не пропали.

– Этот… кувшин у тебя в руке, он с вином?

– Да.

– Мне бы пригодился… – пробурчал собеседник.

– Пойдешь со мной, и он твой.

– По рукам! – воскликнул старик – Веди, я пойду следом!

– Нет уж. Мой дом вон там, на пригорке. Ступай-ка сам вперед, а следом пойду я.

– Не доверяешь?

– Нет.

– Эх молодежь… умные все стали.

Топая по грязи, они прошли поселок насквозь. Дождь не унимался. И без того хромоногий старик то и дело спотыкался. От недавней прыти не осталось и следа. Когда подошли к дому из-за туч уже показалась луна. Арон отпер двери и впихнул старика внутрь. Разувшись и скинув плащи, мужчины прошли на кухню.

– Я бы поел, – заявил старик невзначай.

– По тебе заметно, – ответил Арон. – Сиди пока, сохни. Посмотрю, что осталось.

Накидав в топку дров, Арон разжег небольшой очаг и подвинул к нему стол. Старик тут же придвинулся к огню и протянул к нему промокшие ноги. С обеда осталось мясо и зелень. Хлеб, завернутый в льняную тряпку, еще не очерствел. Поставив перед гостем две кружки, Арон тоже сел к огню.

Старец ел на удивление проворно, видать пил то он каждый день, а вот питался не часто. Вино из таверны хоть и было прохладным, но согревало кровь изнутри, благодатной волной растекаясь по телу. Арон ждал, пока гость насытится. То и дело подкидывая дров в очаг, он незаметно прислушивался к тому, что происходило наверху. Судя по всему, крылатая бестия уже спала, или напротив, затаилась в темном углу и выжидает момента.

– Так, о чем ты хотел поговорить, молодец? – осведомился старик, облизывая жирные пальцы.

– Да ты ожил, как я погляжу…

– Мясо и вино – пища богов, не иначе!

Кузнец молча кивнул, давая старику прожеваться. Когда тот закончил, он наконец перешел к делу:

– Скажи, любезный, ты так здорово расписывал мне всякую нечисть в прошлый раз… Откуда ты все знаешь?

– Ну… – тот развел руками. – Опыт, знаешь ли, жизненный. Ведь не всегда я был стариком, бывали и лихие годочки. Правда гордиться можно далеко не всем, но все же… Постой, постой… ты что, поймал одну из тварей!? Так вот оно что. Ну-ка, давай, колись здоровяк!

– Собственно, в этом вся проблема. Только могу ли я доверять тебе, старец?

– А… ты боишься, что я приведу селян и они сожгут твой дом. Я угадал?

– Именно.

– Что ж, резонно. Но это не в моих интересах, – Старик погрустнел на глазах. – У меня есть веские причины не торчать на людях. И не привлекать к своей особе лишнего внимания.

Арон пристально посмотрел старцу в глаза, правдивость его слов не вызвала сомнения.

– Что ж, я вынужден тебе верить, но знай, если что…

– Ладно, – прервал тот. – Я уже понял, что ты грозный противник. Показывай, кто у тебя там.

Арон встал. Наполнив деревянное ведро водой из бочки, стоявшей в углу, он двинулся к лестнице. Заставив гостя разуться, он и сам скинул сапоги. На верху было все так же темно и тихо… Арон помнил, что, когда уходил, оставил бестию в темноте, а потому был спокоен. Тихо поднявшись на этаж, он на ощупь усадил гостя в свое кресло и зажег светильники один за другим. В комнате никого не было …

– Ну и, где оно?! – возмутился старик.

Арон жестом приказал ему молчать и внимательно огляделся. Бестии он не наблюдал, как и ее меча. Только вот цепочка все еще висела на каминной решетке, а другой ее конец уходил под верхний край топки, в каминную трубу…

Неслышно подкравшись к камину, Арон осторожно взялся за цепь, отошел подальше и дернул за нее, что было силы…

В следующий момент случилось страшное: с шипением и визгом, извергая клубы сажи, каминная топка извергла из себя нечто невообразимое…. Лишь облако пыли слегка рассеялось, это нечто, с тихим рыком кинулось на старика… Арон ждал, что тот бросится наутек, но старец удивил его. Вместо этого он, резко вскочив, вскинул небольшой стол на манер щита и обнажил изящный меч. Только сейчас кузнец обратил внимание на форму лезвия. Он точно видел такое и совсем недавно.

Однако, агрессия была не долгой. Бросок бестии ограничился длиной цепи. Она гулко грохнулась на деревянный пол, не достигнув и края софы. Вскочив на ноги, она готова была кинуться вновь, но волна ледяной воды, окатившей ее, спутала все карты. Бестия медленно обернулась и увидела кузнеца с пустым ведром. Она оскалила свои зубы и прикинула расстояние для прыжка….

– Хватит… – тихо, но очень грозно сказал кузнец.

Бестия скрипнула зубами, но ослушаться не посмела. Она сопела, раздувая ноздри и расчленяла его взглядом на части. Но кузнец остался к этому равнодушным. Подойдя ближе, он запросто забрал у нее оружие, сунул в руки безнадежно испачканное сажей покрывало и вернулся к своему гостю. Отобрав у того стол, он занял свое хозяйское кресло. Окинув обоих мужей полным презрения взглядом, мокрая бестия плюхнулась на пол там, где стояла, и обиженно завернулась в покрывало. Кончики крыльев наглядно выдавали ее волнение.

Пока гость стоял в оцепенении, Арон небрежно выковырял из его пальцев меч, и сравнил оба клинка. Взвесив их в руках и бегло оглядев резные эфесы, он заключил, что они практически идентичны. В условиях его мастерской на такое оружие ушли бы месяцы, а тут явно не штучное производство. Да и сталь – просто загляденье. Старик было потянулся за рукоятью, но кузнец безоговорочно убрал оружие под кресло.

– Ты должен ее убить! – воскликнул старик, сотрясая руками.

– Не думаю, – ответил ему кузнец.

– Тогда верни мне меч, и, я сам сделаю это!

Арон покачал головой и предложил гостю сесть. Тот кинул на бестию полный ненависти и горечи взгляд, на что та только усмехнулась. Старик глянул на Арона, на свой меч у него под ногой… и решил не рисковать. Вздохнув раздраженно, он сел рядом.

Арон понимающе похлопал его по плечу, и выдвинул осторожное предположение:

– Мне кажется, или вы знакомы?

Старик понуро кивнул головой. По его виду можно было уверенно сказать как сильно он не рад этой встрече. Он совсем поник и повесил нос. Казалось, еще немного и он просто зарыдает….

– На тебя горько смотреть. Еще вина?

Старик поднял глаза, и поняв, что Арон серьезен, охотно кивнул.

– Да, да… я бы не отказался…

Отпихнув недовольную бестию словно кошку, сидевшую у камина, хозяин дома закинул дров. Запалив тонкие щепки от ближайшего светильника, он положил их под поленья. Предусмотрительно сунув оба клинка подмышку, он прихватил и вороненый топор, что стоял у кровати. Оглядев комнату на предмет оружия, он довольно кивнул и спустился вниз. Вскоре, он вернулся с корзинкой в руках. Убедившись, что все на своих местах, он свалил оружие в дальнем углу. Кинув бестии шматок холодного мяса, он подвесил закопченный медный чайник над очагом.

– Она напала на меня в поле… – начал кузнец свой рассказ, глядя на пленницу с высоты своего роста. – Было уже, наверное, за полночь, я нес домой сломанный плуг. А она свалилась на меня сверху. Появилась ниоткуда, только тень и видел. Я и испугаться толком не успел. Но, когда увидел ее силуэт в лунном свете, сразу вспомнил наш с тобой разговор. И тут разум мой затмило…

– Но… как ты справился с ней? – изумился старик.

– Я не помню. Просто сбил ее на землю, вот и все. А потом… овладел, пока удача не покинула.

– Что ты сделал!? – глаза старца поползли из орбит…

– Ну, овладел… как мужчина овладевает женщиной. В этом смысле.

–О чем ты только думал?! – Воскликнул старец с хрипом в горле. Он нервно хохотнул и пробурчал что-то себе под нос.

– Я вообще тогда головой не думал, – признался кузнец.

– Оно и понятно… Тогда, ты точно должен ее убить. Убить и точка!

Арон снял чайник с огня, и разлил подогретое вино по кружкам.

– Не думаю, – твердо заключил он, отдав одну кружку бестии, а другую старику.

– Пора бы научиться… – огрызнулся гость.

– Так, ты скажешь мне кто она?

– А ты еще не понял… смертный?

– Слово за тобой….

Старик, нервозно посмеиваясь отхлебнул горячего вина.

– Перед тобой, смерд, чистокровная, высокородная валькирия, собственной персоной. Дочь Ангуса – старшего сына по королевской линии.

– Угу… – опасения кузнеца подтвердились. – Я примерно так и думал, но не был уверен до конца.

– И это все? Ты что не понял, что я сказал!?

– Вполне… Да ты присядь, не волнуйся так.

– Не волноваться? – не унимался старик. – Да это же самая мерзкая тварь из тех, что я воспитал! Это просто чудо что ты ее поймал. Да еще и обесчестил! Уму не постижимо, сколько прекрасных, достойных людей пало от ее руки… только за намек о близости!!! Она мужчин на дух не переносит. Я не удивлюсь, – он ткнул в нее пальцем. – Если там, на ее бедрах, была кровь!

– Кровь была, – подтвердил Арон. – Я тогда руки о клинок порезал.

– Это ты девственность ее, своим "клинком" прорезал, – усмехнулся старик. – Руки тут ни при чем.

– А мои крылья!? что она сделала с ними…

Старик вдруг осекся, и сжался, словно получив увесистый подзатыльник.

– А что сталось с твоими крыльями? – как ни в чем не бывало уточнил Арон.

– Она… отсекла их, – угрюмо процедил он. – Забавы ради… в ответ на мое замечание.

Старик опустил голову на ладони и тяжко вздохнул.

– Теперь ты знаешь, почему я избегаю людей. В твоих руках моя тайна.

– Покажи… – тихо попросил кузнец.

Старец поморщился. Но, делать нечего, сказался углем, прыгай в печку… Задрав рубаху и стеганный жилет, он повернулся к свету. Взгляду кузнеца предстала спина, испещренная шрамами. Но самые страшные из них простирались от поясницы и до самых лопаток, представляя собой аккуратные зарубцевавшиеся швы.

– Это уже работа хирурга. Он тоже живет при дворе и у него по истине золотые руки. Пришлось удалить все, что было связано с крыльями… иначе было нельзя. Вот так, в одночасье, я познал жизнь смертного. Хотя меня не гонят ни оттуда и ни отсюда, прибиться к одному берегу все же не получается. Лучше бы она меня просто убила.

Меж горьких фраз повисло скорбное молчание….

– Да уж… – Арон нарушил тишину первым. – А как зовут то тебя, бедолага?

– Хаук, придворный летописец, к вашим услугам, – старик встал и вежливо поклонился.

– Ясно… а как зовут ее?

Хаук бросил в сторону бестии презрительный взгляд.

– Сольвейг, ее имя. Солнечный луч… другими словами. Она была последней и самой долгожданной дочерью Ангуса и Гуды – нашей любимой королевы. Все ждали что она прольет свет в их жизнь… и она пролила. Она столько всего пролила! Убей ее, слышишь? Прошу тебя…

Арон встал, и положил руку ему на плечо.

– Никто не умрет сегодня. Вы гости в моем доме. Там внизу, у очага, матрац для тебя и теплое одеяло. Бери вино и отправляйся спать. Тебе отдохнуть нужно, успокоиться. Поговорим завтра…

– А она?

– Она прикована цепью, и останется таковой, пока вести себя не научится.

Старик сгреб в охапку еще теплый чайник, откланялся и побрел вниз.

– Хаук?

– Да?

– Забыл спросить… Она что, говорить совсем не умеет?

– Она то!? Еще как умеет, да ни на одном языке… только шепотом.

– Почему это?

– Это хоть и дрянная, но все же валькирия, – ухмыльнувшись напомнил он. – От ее гласа стены рушатся.

– А, ну да…точно, – кивнул Арон. – Да ты ступай. Будь покоен, она до тебя не доберется.

Проводив старика, Арон прилег на край софы. Следы сажи были повсюду, так, что можно было не раздеваться. Он устало смотрел на огонь, лениво пожирающий прогоревшие поленья. Разогретые каминные камни излучали мягкое, ощутимое тепло. Не досохшая валькирия скромно сидела у огня, цедя остатки теплого вина и тоже смотрела на пламя. О чем она думала, не стоило и гадать… От недавней ярости и следа не осталось. Арон вытянул руку и ощупал ее крылья. Они вроде обсохли и больше не дрожали.

– Так значит… Сольвейг? Луч солнца в темном царстве… Похоже на злую шутку.

Она грустно кивнула.

– Все что сказал старик – правда?

– Да… – прошептала она. – Каждое слово.

– Почему ты раньше молчала? Почему не сказала ничего?

Она покосилась на него, но не взглянула. Только вздохнула тяжело…

– А что бы изменилось? Ты взял меня силой… сломил волю, унизил… обесчестил при полной луне.

– А ты хотела меня убить и, кажется, напиться свежей крови?

– Так и есть… – прошептала она – Я и сейчас хочу этого.

– Это жизненно важно для тебя?

– Нет… просто хочу. Ты вкусный.

– Хм… так ты оцениваешь людей, по вкусу крови?

– Да… – просто согласилась она. – А еще ты первый из людей, кто говорит со мной после встречи.

– Почему же? – удивился Арон.

– Они просто не успевали…

– Ах в этом смысле… Ну, тогда придется привыкать.

– Не придется! – фыркнула раздраженно.

– Ты не в том положении. И зависишь пока от меня. Не забывай об этом.

Она, сузив глаза, пристально глянула на него. Кузнец был задумчив, а взор его грустен и открыт, словно закат последнего летнего дня. Она провела языком по сладким от вина губам, вспоминая какова его кровь на вкус…

– Придет день… – она усмехнулась, глядя на него. – И я снова отведаю твоей крови.

– Да, – согласился он. – Так может случиться. Я позову именно тебя, когда придет мое время.

Он похлопал ее по бедру и грустно улыбнулся. Бестию передернуло от его касания. Она вдруг развернулась и вцепилась в край софы когтями.

– Но, почему я? Именно я, в том месте и в то время!?

– Не знаю, наверное, это судьба. И наш выбор от части, – Арон пожал плечами. – Мне нужен был тот злополучный плуг. А ты искала легкой наживы. В жизни ведь ничего не дается даром. За все нужно платить.

– Это, что… мое искупление?! – прошептала она.

– Может быть… одному Богу известно.

– Думаешь, он там есть?

– Я точно знаю… – тихо сказал кузнец, погладив ее когтистые руки. – Давай спать, скоро утро.

Языки пламени тихо угасали, лениво облизывая остатки прогоревших дров. Усталый кузнец крепко спал на пыльной софе. А грозная валькирия мирно сопела, свернувшись на полу, возле камина. Надоедливый дождь наконец прошел, уступив небо ярким, чисто вымытым звездам. Далекий горизонт подернулся алым багрянцем зори. Лишь теплый, пьянящий ветер и отдаленный шум листвы будоражили чуткую гладь предрассветной тишины…

Глава 7. Порядок.

Поутру старик ушел. Он не стал никого будить, тихо взял свой меч, и, закрыв снаружи дверь, закинул ключи в окно. На куске бересты, он углем написал несколько строк. Часть из них предназначалась Арону, а часть была написана на чуждом языке.

" Парень, – писал старик – ты выбрал себе не простую судьбу. Если хочешь спокойно дожить остаток дней, убей эту тварь! Сожги ее тело и забудь все что было. Желаю тебе добра. Благодарю за хлеб и кров. Люди не узнают твоей тайны, а ты храни мою. Прошу, передай записку этой твари… Прощай кузнец."

Прочтя эти строки, Арон задумался. Он решил не спешить, аккуратно свернув кору, он убрал ее на полку. Собрав грязное белье, он посмотрел в зеркало. От недавних шрамов остались заметные следы, но заживали они все же быстро. Разорвав чистую ткань, он наложил плотные повязки на нужные места, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Это было ему не впервой. Отец с детства учил его скрывать свои травмы.

– Люди, – говорил он. – Этого не поймут. И Арон скрывал. Так было надо.

Вздохнув при мысли об отце, кузнец стянул покрывало с тряпьем в тугой узел. Не мешало бы и помыться… но в общую баню идти нельзя. Пришлось поставить на огонь старый чугунный котел на треноге, и потрудиться у колодца, чтобы набрать в него воды. Закончив с котлом, он отнес белье пожилой прачке, живущей на окраине поселка, возле самой реки. Женщина не пришла в восторг от вида сажи и засохшей крови, но звонкая серебряная монета вселила в нее достаточно оптимизма. Затем на рынок, прикупить еды. К мяснику, за свежей говядиной. И к угольщику, заказать дров и угля. В работе кузнеца есть свои плюсы. Он всегда при деньгах и при работе.

Закончив с делами, домой кузнец вернулся только к полудню. Дом нуждался в солидной уборке, и он не стал затягивать с этим. Сняв чан с очага, он поставил туда котел, и нарезал в него мясо. Вооружившись щетками, тряпками и ведром, он поднялся на верх. Следующие два часа, чумазая Сольвейг провела сидя на табурете рядом с камином. За это время Арон перевернул комнату вверх дном. Все что ему нравилось, летело в одну кучу. Остальное – в топку. Там, где он проходил, сначала все начинало блестеть чистотой, а потом занимало прежнее место. Все было хорошо пока он не добрался до маленькой ниши, сразу за камином… Представляя, что сейчас будет, рыжая бестия накрылась с головой покрывалом. Она то знала, что именно лежит под перевернутым тазом в том самом углу.

– Черт!!! – воскликнул Арон от неожиданности. – Твою то мать! Дерьма в моей спальне только не хватало!

Он бросил тряпку на пол и вышел из-за угла.

– И как прикажешь это понимать!?

Бестия не знала в какой угол метнуться. С одной стороны, он, конечно, прав. Но, с другой стороны, она на цепи, а гадить как-то надо! Не дождавшись ответа, кузнец сходил вниз и принес ржавый скребок. Бросив его и кусок мешковины ей под ноги он сложил руки на груди и встал напротив.

– Я не буду это убирать! – прошипела она грозно.

– А есть ты будешь?

Она с ненавистью и обидой уставилась на него. Но кузнец был не умалим. А есть так хотелось…

– Ну?!

– Хорошо! – прошипела она. – В первый и последний раз.

Скинув покрывало на пол, она спустила ноги с табурета и схватив скребок со злостью, направилась в угол. Морщась от отвращения, она соскоблила с пола все, что там было и завернув в мешковину, протянула кузнецу.

– В огонь! – скомандовал он, – И скребок тоже.

Она повиновалась.

– И покрывало туда же!

Тяжко вздохнув, она бросила в топку и грязное покрывало, оставшись при своей чумазой наготе.

– В моем доме не гадят! – заявил он. – Если тебе нужно куда то, скажи мне. Только так и не иначе. Это понятно?

– Вполне, – прошипела она брезгливо, залезла на свой табурет и закрылась крыльями, не желая более общаться.

Грязное покрывало вспыхнуло словно порох, брызнув снопом обжигающих искр. Кочерги под рукой не оказалось и кузнецу пришлось быстро искать ей замену. Когда ткань прогорела, он вытер вспотевший лоб и задумчиво посмотрел на чумазую бестию.

– Тебе цепь на ноге еще не надоела?

– Хочешь снять?

– Нет, просто хочу вернуть кочергу на место.

Присев на пол, кузнец поставил ее стопу себе на колено и бегло оглядел голень. Изогнутая кочерга уже натерла небольшие ссадины на ее плотной коже.

– Будет больно, – предупредил он и подтянул к себе ослабленную цепь.

Но больно не было. Повеселевшая, Сольвейг, с замиранием сердца наблюдала, как сильные пальцы кузнеца, виток за витком, осторожно разгибают толстую стальную полосу.

– Ты очень силен, для человека, – заметила она.

– Для человека? Это ты так решила?

– Все знают, что люди слабы!

– Значит не все люди таковы. Я кузнец с самого детства, но есть мирные пахари и земледельцы, что меня на лопатки одной левой укладывают.

Сняв импровизированные кандалы, кузнец встал. Критично осмотрев горе кочергу, он выпрямил ее на сколько смог, а потом, слегка вспотев, скрутил в несколько витков. Получилась, пусть и не идеально ровная, но витая безделушка. Довольный собой, Арон повесил кочергу на место. А свободная Сольвейг снова забралась на свой табурет…

К концу второго часа, кузнец, наконец закончил творить вопиющий беспредел, называемый уборкой. Черный топор снова занял свое место возле софы, а натертый до блеска меч перекочевал куда-то на первый этаж. Оставшиеся же на полу предметы, он просто скидал в мешок, и уволок в подвал, с глаз подальше. Теперь, в просторной комнате стало легче дышать, пахло влажной древесиной, и чистым, свеже постеленным бельем. Солнечные лучи приятно переливались, отражаясь в кристально чистых стеклах… И только Сольвейг балансировала на своем табурете, боясь опустить ногу на что-то чистое. Довольный собой, Арон окинул взглядом свое аккуратное жилище. Когда взгляд пал на чумазую бестию, радости в нем поубавилось. Но, мгновение спустя, он уже недобро улыбался, почесывая небритый подбородок. Сольвейг быстро смекнула – что-то сейчас будет…

Вернулся кузнец не скоро. Он был умыт, чисто выбрит и переодет. На спине он нес широкую деревянную кадку. Однако, бестии не было на виду. Бросив кадку рядом с табуретом, он оглядел пол, и не найдя следов, поднял глаза вверх. Она сидела на балке перекрытия, подобрав ноги так, чтобы нельзя было дотянуться. Покачав головой, кузнец принес ведра с водой, мыло и медный черпак.

– Слезай, мыться будем.

Она отчаянно замотала головой, давая понять, что не слезет.

– Тебе все равно придется слезть. Сажа впитает всю влагу с кожи, она высохнет и потрескается. Она будет чесаться и зудеть в самых разных местах. А когда сажа въестся в кожу, тебя будет уже не просто отмыть. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я уж не говорю о перьях…

Сольвейг, брезгливо поморщилась. Тело уже начинало чесаться и раздражающе подзуживать. Он был прав, на этот раз. Хоть она и не сильно любила воду, сделать это было необходимо. Вцепившись в несущую балку, она, скребя когтями соскользнула вниз, приземлившись на свой табурет. Он подал руку, забыв с кем имеет дело. Бестия, не знакомая с людским этикетом, вдруг оступилась, и рефлекторно вцепилась в его кисть. Он вскрикнул от неожиданности. Скулы вздулись от напряжения, а другая рука сжалась в крепкий кулак. Но он ее не ударил. Молча стерпев внезапную боль, он резко выдохнул, потом еще раз. Словно спуская пар наружу.

– Я не хотела…

Он схватился за ее кисть и жестом приказал молчать. Потом медленно, один за другим, извлек ее острые когти из своего тела. Присев на пол, он зажал раны здоровой рукой, и сидел так, пока боль не утихла. Сольвейг хотела прикоснуться к нему, но побоялась поранить снова.

– Я правда не хотела! – прошептала она, присев рядом.

– Верю, – процедил он сквозь зубы. И посмотрел ей в лицо.

Сольвейг смотрела на него, и впервые в ее лице он увидел, тень сострадания. Сострадание, у нее? Что-то новое в этом мире… Но, когда взгляд ее упал на рану, все переменилось. Его кровь уже просочилась сквозь пальцы и капала на пол. Кузнец терпел боль, но наблюдал происходящие в ней перемены с интересом. Как расширяются ее зрачки… как нервозно поджимаются губы… учащается дыхание… Как умоляюще смотрят на него ее глаза.

– Черт с тобой, хуже уже не будет… На!

Он протянул ей раненую руку и отвернулся. Она мягко взяла его предплечье теплыми ладонями. Из пяти его ран сильно сочилась лишь одна. Прикрыв глаза, она мягко сомкнула свои горячие губы. Теплая, пьянящая кровь медленно наполняла ее рот, смешиваясь со слюной. Желание впиться зубами было выше ее сил, и она слегка прикусила кожу. Смакуя его жизненные соки словно молодое вино, она не позволяла им протекать дальше. Наконец, она сделала первый глоток. Первый и последний… Она знала, что, попав в рану ее слюна свернет кровь и она остановится. А потому, взяла столько, сколько успело просочиться.

Тщательно облизав ранки, она нехотя отстранилась.

– У тебя очень вкусная кровь… но я взяла совсем немного.

Осмотрев тыльную сторону ладони, кузнец пошевелил пальцами и вздохнул.

– Ну взяла, и взяла… можно сказать – день прожит не зря.

Сольвейг опустила глаза виновато и присела на колени рядом с ним. Не рискнув промывать ранки водой, он достал длинную льняную полосу из маленького сундука и плотно намотав на руку протянул ей. Сольвейг чиркнула коготком, и ткань разделилась надвое. Завязав крепкий узел, кузнец посмотрел на нее, с укором.

– Ну что? – спросил он беззлобно. – Мыться будем?

Она кивнула головой и тихо всхлипнула.

– … это еще что? – нахмурился он.

Она отвернулась, чтобы не показывать навернувшихся слез.

– Зачем ты терпишь меня? Ты слышал, что сказал Хаук. Я редкая тварь!

Кузнец встряхнул чистое полотенце и пожал плечами.

– Ну и что?

– Я убиваю людей ради забавы… а ты возишься со мной. Почему?!

– А почему бы нет? – улыбнулся кузнец.

– Не играй со мной! Я хочу знать!

Арон нагнулся и потрогал воду в ведре.

– Ну вот… твоя вода совсем остыла. Я согрею еще, а потом, если хочешь, мы поболтаем.

– Скажи сейчас! – она схватила его за руку, но тут же отпустила, поняв, что снова оставила ранку.

– Позже, – тихо сказал Арон, облизнув проколотый палец. – Когда я вернусь. И постарайся не наследить тут.

Когда он ушел, Сольвейг залезла в кадушку с ногами и сжалась в комочек. Слезы почему-то текли и текли, хотя она не хотела плакать. Вот только было почему-то очень обидно. Не от чего-то конкретного, а так, вообще. Обидно и все…

Глава 8. Кровь на руках.

Солнце светило в окно, в комнату то и дело заглядывали любопытные птицы, цепляясь за створки ставней. Теплый ветер порывами обдувал плечи и будоражил кончики крыльев. Кузнец бренчал посудой где-то внизу. А она сидела и задавала себе вопросы, на которые не могла найти ответа.

Наконец, он вернулся. Разбавил воду и ни слова не говоря, полил ее плечи из черпака. Затем голову, спину и ноги… Вода была теплой и приятной. Присев рядом на табурет, он облил ее голову душистым травяным варом и запустил свои длинные пальцы в ее спутанные волосы. Она закрыла свои глаза и доверилась его сильным, надежным рукам. Она чувствовала, как они скользят по ее волосам, как старательно трут ее спину, и плечи. Как тщательно промывают каждый ее пальчик и коготок. Как мама делала это в детстве. Так же мягко, и почти любя.

Только вот когда его ладони касались груди, бедер или живота, ощущения были совсем другие. Он делал это с усилием, чтобы оттереть грязь. Но все же старался не сделать больно. От этого груди ее наливались соками, а внизу живота разливалось приятное тепло. То же самое чувство было когда он омыл ее в первый раз. Но тогда не было так спокойно… И не лень ему было мокрой щеткой вычищать каждое перышко на крыльях, а потом просушивать их чистыми полотенцами. Это тоже было приятно, и необычно. Закончив с крыльями, кузнец расправил их вширь, и окатил ее чистое тело остатками воды. Потом бережно, как ребенка, переставил дочь крылатых королей на чистый пол и насухо обтер полотенцем. Выплеснув грязную воду в окно, он составил все в угол и усадил ее к столу.

Когда он вышел в очередной раз, она встала во весь свой рост, и встряхнула влажные крылья. Растопырив послушные перышки, она сладко потянулась и замерла… Легкий ветерок продувал ее насквозь, напомнив радость свободного полета. Она представила, что снова парит в небесах, влекомая восходящими потоками. Не выслеживая врага, не пикируя с боевым кличем… а просто паря. Наслаждаясь полетом.

Открыв глаза, она вернулась на землю. Кузнец стоял, прислонившись к перилам, задумчиво разглядывая ее со стороны. В руках у него была все та же корзинка и закопченный котелок с чем-то вкусным. Сольвейг вдруг вспомнила, как сильно хочет есть. Солнце то уже перевалило за полдень, а ее еще не кормили…

– Твои крылья уже не болят?

– Почти нет. Но я еще не скоро встану на крыло…

– Чистой быть лучше, да?

– Да, – шепнула она. – А когда ты еще помоешь меня?

Он задумался на минуту…

– Когда от тебя снова начнет вонять.

– А если я замараюсь? – оживилась она.

– Я понял к чему ты клонишь. Ладно, если ты хочешь, будем мыться два раза в неделю. А по вечерам я могу обтирать тебя влажным полотенцем.

– Сегодня тоже полотенце будет? – уточнила она.

– Будет, будет… вздохнул он. – Ты есть собираешься?

Она энергично закивала головой.

– Ну тогда садись, у нас поздний завтрак…

Сегодня кузнец приготовил густую мясную похлебку. Она была очень горячей, но на вкус просто изумительной! Есть ее ложкой было так непривычно, но почему -то весело. Когда она наелась, осталось еще больше половины котелка. И она обязательно доест все потом. С кузнецом… или без него. Чувствовать себя чистой и сытой было необычайно приятно. Она довольно раскинулась на софе, вдыхая запах свежего белья и еще влажных волос. Но чего-то все же не хватало… Она поднялась на локте и уперлась взглядом в кузнеца. Он сидел в своем кресле, сложив босые ноги на край стола и смотрел в окно.

– Как твоя рука, кузнец? – прошептала она.

– Почти не болит… затянется к утру, – задумчиво ответил он.

– Ты злишься на меня?

– Нет, не злюсь…

– Почему? Я ведь поранила тебя.

– Это не первая рана в моей жизни и далеко не последняя. – Он усмехнулся, глядя на нее.

– Тогда побудь со мной, – она подвинулась, уступая ему место на софе. – Ты теплый, и мягкий – это приятно.

– Что? – он покачал головой. – На сегодня ранений хватит. В другой раз, возможно.

– Тебе еще больно…

– Больно, – согласился он и снова взглянул на небо. – Мой отец всегда говорил, что боль – это часть жизни. Хочешь ты того или нет. Отвернись от нее, и она уйдет.

– Хаук тоже так говорил… пока я не подрезала ему крылья. Он меня никогда не простит…

– Да уж… Хаук оставил тебе письмо, – вспомнил кузнец. – Но не думаю, что там много хорошего.

– Где оно? – подскочила она.

Через минуту он вернулся с куском бересты в руке и протянул ей.

– Вот оно.

Схватив письмо, она бегло прочитала первую часть и глянула на кузнеца. Потом, уже более вдумчиво она прочитала написанное ниже. Выронив записку, она упала на спину и закрыла руками лицо. Она лежала так несколько минут, пока Арон, наконец, не спросил:

– Что там?

Она убрала руки от лица и медленно села.

– Они отказались от меня….

– Кто они?

– Мои родители… Нас осталось совсем мало, и отец хочет мира с людьми. Он запретил нападать на людей, но я ослушалась. Тогда он объявил, что убьет меня, если я ослушаюсь его еще раз. И я ослушалась…

– Ага, – кузнец кивнул. – Что же было потом?

Она посмотрела на него прохладно, думая стоит ли продолжать…

– Мы скрестили клинки. Я ранила его и готова была убить, но мать закрыла его собой… Я не смогла поднять на нее руки… и улетела.

– Даже так… – Он приподнял бровь. – Ты подняла руку на родного отца?

– Да. К том уже он мой король.

– И, они искали тебя?

– Нет… никто не отважился меня преследовать. Даже моя боевая подруга, с которой мы бок о бок рвали чужие глотки. Она отвернулась от меня. Все знали, чем это кончится. Они просто изгнали меня… заочно.

– И как давно это было?

– Уже, наверное, третий год… я не помню. Сначала я упивалась свободой. Грабила караваны, разоряла села… Потом, когда стало нечего разорять, скиталась по свету, обретаясь там, где шла война. А когда войны кончились, поняла, что осталась совсем одна…

– Хм… хорошего мало. Не удивительно, что я принял тебя за гарпию.

– Да, в общем, я и опустилась до них. Разве что падаль не ела, и не бросалась дерьмом.

Она вздохнула так тяжело, словно на плечи ее опустилось небо.

– А теперь, мои старшие сестры жаждут меня наказать.

– И что ты намерена сделать? – ровно спросил кузнец.

– Я виновата, признаю. Но себя я убить не дам… Если сестры не отступятся, придется их уничтожить.

– Это все, что написал Хаук, или есть что-то еще?

Она бесцельно пожала плечами и отдала письмо кузнецу.

– Старик сказал, что будет молчать, пока я буду рядом с тобой. Но рано или поздно он приведет их сюда.

– Это очень великодушно с его стороны. Думаю, он не будет тебе мстить.

– Хаук всегда был мудр. Только зря он пытался учить меня… это вышло ему боком.

Она усмехнулась грустно и взглянула на кузнеца.

– Мне нельзя доверять, я хитра и вероломна. Ты можешь проснутся с ножом в горле, когда крылья совсем заживут.

– Все может быть… – кузнец пространно кивнул.

– Так почему ты возишься со мной? Почему не сделаешь как сказал Хаук?! Я знаю… у тебя хватит сил. В открытом бою мне долго не устоять.

– Я не хочу больше этого слышать! – неожиданно жестко оборвал ее кузнец. Он резко встал и, сдвинув свое любимое кресло, шагнул к окну. Затем обернулся. Его пронзительный, полный горечи взгляд поразил ее до глубины души, так, что сердце, вдруг, замерло на вздохе…

– Жизнь – это дар, – четко обрезал он. – Даже такая, как твоя.

Он схватил свое кресло, и шумно развернув к окну, рухнул в него.

Сольвейг еще не видела его таким раздраженным. Даже когда они дрались, он оставался спокоен. А сейчас, она боялась шуметь лишний раз. Он сидел у окна в нескольких шагах от ее софы, но даже отсюда чувствовалось как все кипит внутри него.

Прошло какое-то время. Солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив небо в багровый цвет. Стало прохладно. Арон неслышно встал и затопил камин. Запахло дымом и сухой корой. Он сел рядом, и положил ладонь на плечо Сольвейг. Она не спала, просто утопала в своих мыслях, которые хорошими назвать было трудно. Почувствовав его рядом, она открыла глаза. Какое-то время кузнец молчал, решая, стоит ли продолжать начатый разговор. Она так же молча ждала, давая ему возможность собраться с мыслями.

– Можешь считать меня дураком… но смерть не решает проблем. – начал он издалека. – Мы живем в неспокойное время, в неспокойном мире, и, чтобы выжить, приходится убивать. Для пропитания, или для защиты… это не важно. Почти у каждого есть кровь на руках. И не имеет значения, убил ты курицу или целый народ – пути назад уже нет. Но, жизнь на этом не кончается. Вот что я хотел тебе сказать.

Она подобрала ноги под себя и села прямо напротив него, так чтобы смотреть в его глаза.

– Ты плохо представляешь, о чем говоришь, кузнец, – прошипела она. – Зря ты взялся меня учить.

Он склонил голову набок и грустно усмехнулся.

– А что ты знаешь обо мне, крылатая бестия?

– Ты кузнец! – заявила она. – Больше мне не нужно знать. Ты силен, но по натуре не боец.

Он погладил ее по руке, затем взял ее ладонь и наложил на свою.

– Эти руки никогда не желали убивать, но порой все складывается все не так, как должно бы быть.

Он сжал ее кисть, прислонил к своей груди, так чтобы она чувствовала биение его сердца. Кузнец прикрыл глаза, и сделал глубокий вдох….

– Впервые… я убил, когда мне было двадцать лет. В этот грустный день не стало моего отца. Чужие люди пришли с той стороны реки. Они решили поживиться добром, но в деревню сунуться побоялись. А наш дом стоит на отшибе, так уж у кузнецов повелось. Звон молота не всем по нраву. Они пришли среди белого дня, и попросили отца подковать лошадей. Он взялся за молот, и сделал свою работу. Когда он закончил – они убили его. Кинжалом под лопатку, в самое сердце. Но он был очень сильным человеком и пытался дать отпор. Это только раззадорило их… добивали его все вместе. Кто лопатой, кто киркой… что под руку попалось. Но умирать он не желал. Он до последнего просил их одуматься, пока еще не поздно. И тогда они не обезглавили его… Так мне рассказали.

А потом они просто вытерли ноги о траву, быстро обшарили жилище, и сели на лошадей. Когда я вернулся домой, то нашел его там, внизу, у ворот кузни. Он был мертв и холоден, как синее небо, застывшее в его открытых глазах. Голова держалась на лоскуте кожи, на е теле не было живого места. Все вокруг было залито и забрызгано его кровью. И следы… много кровавых следов. В доме, в мастерской и на улице.

Там, на пригорке есть место, где растут цветы. Отсюда их видно. Попрощавшись с отцом в последний раз, я сжег его тело там… Он был не из этих мест. Всем говорил, что с севера, где живут белокурые люди с голубыми глазами. Очень далеко отсюда. Это не совсем правда, но люди поверили. Проводить его пришли все, до последней собаки. И когда он сгорел, я развеял прах над рекой и собрался в путь. Медлить не стал. Все, что я взял – это отцовский молот из кузни, фляжку воды и буханку хлеба. Никто из селян мне и слова не сказал, проводили в путь молча. Даже глаз никто не поднял. Ведь ни один из них ни пришел на помощь!

Глава 9. Рассказ кузнеца.

– За все в этой жизни приходится платить. Так мир устроен, – кузнец тяжело вздохнул.

– Найти их следы не составило большого труда. Отцовские подковы оставляли четкий, характерный отпечаток на земле. Три дня и три ночи, я брел по конскому следу, не тратя время на еду и сон. К концу четвертого дня я их нашел. Набрел на лагерь, разбитый в низине, возле ручья. Просто подошел, и проверил копыта у лошадей. Там были те самые подковы. Еще совсем свежие, даже грязью не успели зарасти… Тогда я взялся за молот. Хм… они вволю посмеялись надомной. А потом я всех убил.

– Сколько их было? – спросила Сольвейг.

– Их было восемь… Восемь здоровых мужчин. Я хорошо запомнил их лица, прежде чем бросил тела в огонь. Там и заночевал. А на утро пришли еще пятеро. Но разговаривать они не стали. Пришлось убить и их. Потом, я наконец поел. Набрал воды из ручья и собрался домой. Но увидел другие следы… Отец всегда говорил, что в жизни нельзя делать две вещи: предавать друзей и оставлять за спиной живых врагов. Недолго думая, я взял коня, оружие, и броню, снятую с убитых врагов. Я не был воином никогда, как ты и сказала. Сражения чужды простым людям, поэтому, я просто убивал тех, кто вставал на моем пути. Скитался почти месяц, пока не нашел последнего из убийц.

Там… было большое селение. Много женщин… дети, старики. Я шел по следу словно пес, учуявший запах, и вошел в дом, рядом с которым он обрывался.

– Чей это конь? – спросил я, и увидел молодую женщину, которая пряталась за спину седовласого старика. Это был неожиданный поворот… но я вытащил ее на свет. Девчонке было примерно столько же лет, сколько и мне на тот момент. Она тряслась от страха и рассказала мне все, что могла рассказать.

Отца убивали двое ее братьев. Один отвлекал, а другой бил кинжалом. Остальные уже были в пути, и только она видела это. Но ей приказали заткнуться. Их заело то, что он из северного народа. Как видишь, дома мне преподали все несколько иначе. Хотелось верить ей наслово, но жажда мести была еще сильна. Тогда старик заслонил ее собой.

– Ты убил их? – оживилась Сольвейг.

Кузнец закашлялся, и глотнул вина из бутылки, что стояла возле софы.

– Нет, в тот день никто не умер. Но я оставил ей шрам на руке, чтобы помнила. А когда собрался в обратный путь, старик дал мне еды в дорогу и довел коня до самого леса, под уздцы. Там были воины, и не мало, но никто не тронулся в след. Они молча стояли, провожая меня взглядом. И каждый думал о своем… Но злобы я не видел. Тогда я понял, что, в сущности, эти люди такие же, как и все. Живут как могут, только уклад и нравы немного другие. Наверное, не будь я так зол, мы могли бы сесть, поговорить… и все могло сложиться иначе.

На обратном пути, я без труда нашел всех, кого убил, и похоронил их тела. И в каждом из них я увидел чьего-то сына, мужа… или отца. Ненависть ушла. Остались только скупые слезы… сожаление и звенящая пустота внутри. Через день, я все же заметил, что кто-то идет по следу. Те люди отлично видели меня. Они держались довольно близко, но не пытались напасть.

Вернувшись домой, я, почтив память отца, сжег наш дом. Огонь очищает…. Пламя тогда пылало до небес. Люди пытались его тушить, но завидев меня, опускали руки. Я стоял рядом и смотрел до тех пор, пока последний всполох пламени не погас под дождем. А потом я отстроил дом заново, на том месте, где он стоит сейчас.

Прошел год, и жизнь вроде начала налаживаться. Но как-то утром пришел небольшой отряд с той стороны реки. Проехав через деревню, они направились ко мне. И я вышел на встречу, босой и без оружия. Как мой отец до этого. Во главе отряда стоял тот самый старик. Он слез с коня и поклонился до земли. Попросив прощения за своих недостойных сынов, он спросил, ни я ли предал их тела земле. Тогда я показал ему то, что покажу сейчас тебе…

Кузнец развязал узел и размотал бинт на раненой руке. Подвинувшись к свету, он согнул ее в локте.

– Вот, – тихо сказал он. – Смотри…

Сольвейг подалась вперед и пригляделась… множество зарубцевавшихся шрамов тянулись по его предплечью ровной чередой. Начинаясь от локтя, они пролегли через всю руку до самого запястья. Их было много, около двадцати, но он не дал сосчитать…

– Что это? – спросила она, уже зная наверняка.

– Это моя ноша. Здесь все, кого я убил за свою короткую жизнь. И память хранит лица каждого из них. Они не были безобидны. Не были слабы. Не были трусливы. Они умирали с оружием в руках и твердо стоя на ногах.

Скомкав бинт Арон кинул его в огонь, дождался пока он прогорит и продолжил рассказ.

– Мы почтили память мертвых, осыпав головы пеплом и заключили мир, в знак которого он предложил мне свою дочь. Ту самую, которой я оставил шрам…

– И ты согласился?

– Я не мог отказаться. Старик пообещал убить ее на месте. Принести в жертву, так сказать. В общем, она стала залогом шаткого мира… Взамен я отдал серп, выкованный отцом. Как назидание, в память об этом дне. И они ушли…

– Что с ней стало? Она жила здесь?

– Да, но не долго. Я не обижал ее и не держал силой. Она просто ходила как тень… а через месяц повесилась.

– Умерла?

– Нет, я вернулся в тот день рано, и вытащил ее из петли.

– Ты… был с ней? Ну я имею в виду как с женщиной, – уточнила крылатая бестия.

– Ну, она пару раз пыталась. Даже залезла однажды в мою постель. С ее стороны это был настоящий подвиг!

– И как?

– Боюсь я не порадую тебя подробностями, – Кузнец грустно усмехнулся. – Нет… тогда я не познал плоти. Сложно приласкать женщину, которая скрипит зубами от боли.

Кузнец замолчал.

– Что же стало потом?

– А потом, она стала жить там, в поселке. Люди, хоть и с опаской, но приняли ее в свой круг. Теперь все нормально.

– Почему ты не оставил себе женщину? – удивилась Сольвейг.

– Думаешь, легко жить с тем, кто убил родных братьев? Пытаться его ублажать сквозь слезы? И потом, я тоже не железный. Я сильный мужчина, она – красивая женщина. Это могло плохо кончиться.

– Я тебя поняла. Но меня бы это не остановило, – констатировала она.

– Временами, я жалел об этом. Но рад, что поступил так. Хотя… встречаю ее иногда, и дурные мысли всплывают в голове.

– А что было дальше?

– Ну, прошло семь лет, я встретил странного старика, подавшего мне шальную идею. А дальше ты знаешь. Встреча в поле и все что было дальше….

– Я с трудом верю в то, что ты рассказал. Особенно после того, как ты обошелся со мной. А еще больше я не понимаю, зачем мне все это знать!?

– Как бьется мое сердце? – спросил он, сильнее прижав ее ладонь к своей груди.

– Оно бьется спокойно. Но при чем тут это?

– Когда я нашел отца, оно отчаянно рвалось наружу. Но, когда я убивал тех людей… оно билось так же спокойно, как и сейчас.

Кузнец молча встал, взял с камина шкатулку и протянул ей. Внутри лежал длинный, грубо сработанный кинжал с обломанным кончиком. Лезвие его сохранило остатки засохшей крови. Она попробовала его на язык и содрогнулась.

– Очень странная кровь… как у тебя.

– Он пришел из далека, я же говорил…

– Я убивала белокурых людей с голубыми глазами, – огрызнулась она. – Говорю тебе, это странная кровь!

– Теперь ты знаешь кое-что и обо мне, – Арон забрал кинжал и убрал на место.

– Да, только зачем мне это? – повторила она свой вопрос.

Арон наклонился к самому ее лицу:

– А за тем, чтобы ты знала другую сторону медали! Убиваешь ты за правое дело, из мести, или забавы ради – разницы никакой! Кровь цвета не меняет. Умереть просто… Вопрос в том, как жить?

– И как же? – усмехнулась рыжая бестия.

– В мире, – и глазом не моргнул он. – Как богом дано.

– Ты сам в это веришь? – взревела она. – Напомнить кто я?!!

Она кинулась на кузнеца, сбив его с ног и подмяла под себя. Сжав его что есть силы, она выгнулась и осклабила зубы…

– Вспомнил, или сломать тебе кости?!

– Значит так ты хочешь прожить… безмозглым животным, сидя на цепи?

– Этого не будет! – яростно прошипела она, переходя на свист, и, наотмашь, ударила его кулаком. Длинная ссадина медленно проступила под его глазом. Веко дрогнуло, и нечаянная слеза скатилась по щеке…

– Хм… проснись! Мира он захотел!

Какое-то время кузнец с грустью смотрел на нее, потом, отвернулся. Больше он ни сказал ни слова. Когда поток брани и сомнительных аргументов иссяк, она, наконец, слезла с него. Он медленно встал, с хрустом расправив плечи, взял шкатулку с камина и ушел…

– Слабак! – кинула она ему вслед. – Бесхребетный тюфяк! Ты – пища для таких как я!!!

Ночь была долгой. Ей снились людские тела, догорающие в костре, седовласый старик, с серпом в руках и молодой кузнец, роющий мечом могилы. Только волосы его были белыми, а глаза синими. Но, это точно был он. А вокруг стояли такие же беловолосые люди. Каждый с лицом кузнеца, от млада до велика. Их было ровно тридцать, по числу его лет. И каждый держал что-то в руках. По одному предмету из его комнаты.

Она же была одета в сияющую сталь и в руке ее был меч. Почувствовав рукоять в ладони, она ощутила уверенность и силы, бурлящие вулканом внутри. Было по -настоящему хорошо! Солнце играло на острых гранях… крылья не болели, а доспех совсем не тянул к земле….

Но, вдруг, что-то изменилось… теперь все они смотрели на нее. Меч резко потяжелел, и она увидела на нем кровь… Кровь была везде… на ее руках, на лице, брызгами был покрыт весь доспех, а ноги запачканы по щиколотку. В глазах каждого из стоявших читалось разное. Кто-то был зол, кто-то растерян, кто-то грустил… Алые пятна проступили сквозь их робы, окрашивая одного за другим. Они трогали себя, не понимая, что же это, смотрели на свои руки, испачканные в крови, и валились замертво наземь.

– Это не я…. Нет! Это не я! – шептала она. – Я не могла… нет! Я не хотела…

Но они падали и падали, словно костяшки домино, а меч становился все тяжелей и тяжелей… Сольвейг держалась за него как за спасительную соломинку, пока не разжались пальцы. Она пыталась поднять его, вырвать из сырой земли, но корни деревьев оплели его клинок. А потом, ратный меч превратился в прах…. рассыпался на глазах в рыжую труху. А люди лежали на земле, медленно умирая и взгляд каждого из низ был обращен к ней.

– Но это не я! – хрипела она оправдываясь. – Я не делала этого!!!

Дева кинулась к кузнецу, который копал могилу, но он не услышал ее. Его израненные руки горсть за горстью выгребали землю из ямы… Он снова брался за меч, и остервенело вонзал его в вязкую сырую землю. Она пыталась дотянуться до него, но не могла… убегала прочь, но каждый раз возвращалась на то же место. А он все копал и копал, а на локте его проявлялись свежие кровавые шрамы… Земля была грязна, но руки его оставались чисты, хоть и кровоточили… а одежда его – белоснежна.

Сольвейг заглянула в яму, и голова ее закружилась. Кузнец стоял по колено в крови. Но когда он наклонялся, она уходила в землю, не оставив от себя и следа… Ноги подвели ее, стали ватными, и она полетела вниз, беспомощно хлопая крыльями. Теплая бурая жижа поглотила ее. Она ощущала знакомый вкус на своих губах и все нутро от этого рвалось наружу. Ее выворачивало словно бурдюк. Хотелось кричать, но она не могла.

Цепляясь за скользкие стены Сольвейг, пыталась встать, но все было зря. Она падала снова и снова, утопая в кровавой жиже. Она пыталась звать кузнеца, но от чего-то не могла вспомнить его имя, хотя знала его наверняка. Она вдруг подумала, что это кошмар и нужно проснуться… но ничего не менялось. Сольвейг била себя по лицу, но и это не помогало. Когда силы наконец оставили ее, дева посмотрела вверх, в пьянящее высотой, голубое небо. И вспомнился вдруг родной дом. Сильные руки отца и светлый лик матери, сияющий добротой…

– Простите меня все… – прошептала она, и опустив руки, безвольно погрузилась на дно.

Бурая густая жижа, хлюпая и пузырясь поглощала ее окрыленное тело.

– Вот и все, – сказала она себе. – Такой вот, красочный конец….

Но вдруг, когда Сольвейг окончательно отчаялась, чья-то сильная рука схватила ее за шиворот и выдернув из смердящей тленом могилы, опрокинула на живот… Рвотные массы хлынул наружу, освободив глотку. И она снова смогла дышать!

Жадно глотнув воздуха, дева подняла глаза, и увидела кузнеца. Он крепко держал ее за плечи, опустив головой вниз. Лицо его было хмурым, но сам он, будто светился изнутри… Неярким, мягким светом, словно затухающая восковая свеча, оставленная на окне, в лучах утренней зари.

– Прости и ты, не моя это вина… – хрипло прошептала она.

– Не твоя… – успокоил он ее. – Не твоя….

К утру следующего дня Сольвейг пришла в себя. Кожа ее была бледна, а по телу гулял мороз. Лежа под кипой одеял, она никак не могла согреться. Небо было пасмурным и моросил дождь. В комнате не было никого, окна были закрыты, а у кровати стоял пустой медный таз, и тряпка с ведром. Где-то внизу позвякивала посуда и вкусно пахло едой. Когда она проснулась в следующий раз, котелок уже стоял на столе, рядом с ней. Кузнец тоже был недалеко. Он поправлял тлеющие дрова сидя у камина. Заметив, что она проснулась он ни сказал ни слова.

– Прости меня, – снова прошептала она. – Я не умею по-другому.

– А хочешь? – мягко спросил он.

– Хочу … наверное, – прошептала она и слезы покатились с ресниц.

Кузнец выглядел жутко усталым. Он не спал уже сутки и валился с ног. Присев рядом, он пощупал ее лоб.

– Тебе надо поесть, – сказал он так же мягко.

Арон помог ей сесть и налил в глиняную миску содержимое котелка. Трясущимися руками, Сольвейг пригубила ее и, пряный, дымящийся бульон смягчил ее пересохшее горло. Тепло медленно разлилось по нутру. Сначала согрелись ноги, потом потеплело в плечах. Вскоре на лбу проступил мелкий пот. Прикончив почти весь котелок, Сольвейг блаженно завернулась в одеяла и снова прикрыла глаза…

– А ты светишься в темноте…

Арон прощупал ее лоб еще раз, он был горячим. А тело ее трясло мелкой дрожью.

– Ты еще бредишь.

– Нет… – прошептала она. – Ты светишься….

Арон потянулся устало. Кризис видимо миновал, бестию больше не рвало. Хорошо, что ночью была гроза и никто не слышал ее икотного рева. Пришлось здорово попотеть, чтобы удержать ее в беспамятстве, особенно, когда она задыхалась. Сколько же было потрачено сил…

Накормив валькирию, кузнец тоже поел. И теперь глаза его сами собой слипались. Дождь монотонно стучал по крыше и ставням, солнце и не думало выглядывать из-за туч. Как же хотелось спать! Скинув на ощупь свои сапоги, Арон избавился от сорочки, будто веревкой, сдавившей его грудь, и повалился на софу, уснув раньше, чем голова коснулась постели…

Дрожащая, Сольвейг, выкинула подушку из-под его головы и не слишком бережно подтянула парня к себе под одеяла. Было очень приятно прижаться грудью к его теплой спине, а руками обнять сильное тело. Согревшись живой теплотой, она перестала дрожать. Вдыхая слабый аромат его чистой кожи, она забылась спокойным сном.

Глава 10. Слезь с меня.

Арону не приснилось ничего. После тревожной бессонной ночи, он не уснул, а упал в бездонную яму. Общение с валькирией само по себе стоило огромного труда. Только одно то, что она ходит голой, постоянно сбивало с мыслей. Он то и дело ронял взгляд на ее выдающиеся прелести. А они, к слову, были куда крупнее чем у обычной женщины. Когда настроение ее менялось соски твердели, грудь набухала. На простынях и мебели то и дело возникали влажные следы от ее промежности. При его немалом росте, она, все же была на голову выше. Но пропорции оставались неизменны, разве что ноги длиннее… А значит и грудь ее и бедра и… все что прилагалось к ним не могло оставить его равнодушным. Ровно, как и ее необычная кожа и крылья за спиной. В довершение ко всему скверный, взрывной характер, смешанный с высокомерием и грубостью… Однако, она прекрасно понимала, что пока не может обходиться без него. И сей аргумент многое смягчал в отношениях.

Но, сейчас ему было хорошо. Просто замечательно. Он спал и не хотел думать ни о чем. Мысли прочь, и сны тоже! Только тьма и тишина. Только вот что странно… хорошо ему было не так как бывает во сне. Как-то по-другому… и не там, где надо бы. Совсем не там! Арон попытался открыть глаза. Но не тут-то было – веки слиплись! Пришлось потереть пальцами, что немного помогло. Разлепив ресницы, он не сразу проморгался. Болело почти все, что не онемело от долгого лежания на спине. Кто-то нежно поглаживал его по груди. Он привстал… и увидел валькирию, оседлавшую его нагое тело. На ее лице отражалось блаженство, крылья чуть трепетали на весу, а грудь мерно вздымалась в такт дыханию… Это ее когтистая рука скользила по его коже.

– О… ты уже проснулся? – томно прошептала она. – Жаль… совсем не хотела тебя будить.

Арон быстро прогнал остатки сна, нащупал на полу подушку и сунул себе под голову.

– Удобно? – спросил он.

– Молчи… – она прикрыла пальцами его рот. – Не шуми сейчас!

Арон чуть не подавился! Или за ночь мир переменился, или, он, что-то важное проспал.

– Я хочу доверять тебе, Арон… а это не просто, дружок.

Она впервые назвала его по имени, что странно само по себе.

– Не дергайся, и все будет хорошо, – успокоила дева в свойственной ей манере. – Я не стану тебя калечить. И я… благодарна за эту ночь. Я думаю, что мы квиты с тобой.

Слово "благодарна" далось ей с трудом… Арон не поверил своим ушам. Голос разума? И от кого?!

– Ладно. Хорошо. Может быть, ты слезешь с меня теперь? – Вчерашний неприятный осадок еще не оставил его, засев глубоко в душе.

Она снова прикрыла его рот рукой.

– Нет, нет, нет… – прошептала она нараспев, хитро улыбаясь. – Только не сейчас….

И тут, онемевшее тело Арона, отойдя ото сна, решило подать знак! Древко мужского копья невольно дрогнуло, и он понял, что ни только праздная прихоть удерживает ее грозное тело на его бледных бедрах…

– Ага…. – игриво подмигнула она. – Может, приласкаешь меня?

– Ты!!? – Возмутился он, не найдя других слов.

– Тише, милый, не нужно лишней суеты…

Она пикантно прогнулась в спине, и он ощутил, как сжимаются ее крепкие ягодицы. Потом втиснула под себя длинные пальцы, подтянулась, и Арон ощутил их прикосновение на себе.

– Еще немного… – довольная собой, сообщила она. – Все разговоры потом.

Какое-то время она, томно вздыхая и покачивая бедрами, продвигала в альковах своего горячего тела его упрямую плоть. Достигнув желаемого результата, она расплылась в жутковатой, но довольной улыбке.

– Ну вот… – бестия извлекла когтистые пальцы из-под себя. – Теперь говори.

Пока Сольвейг довольно скалилась, Арон весьма недоверчиво разглядывал ее.

– Слезь с меня… – сказал он спокойно и строго.

В ответ, она просто пожала плечами. Арон пытался встать, но она прижала его к постели, схватив за запястья. Он хотел встать снова, но она опять помешала. Кузнец у хватило сил сдержать свое раздражение. Недавний конфликт запал в душу сильней чем обычно. Довольная улыбка не сползала с лица девы. Удерживая его руки, она прижала их к своим коленям. Глядя в его глаза, она старательно описала круг своими бедрами… Сильный инструмент кузнеца, невольно отозвался. Тогда, она сделала это снова, оценивая свои ощущения… Подавшись влечению, она несколько раз повторила движения…

– Не думала, что будет так приятно… без цепей.

– Ну надо же… – вздохнул Арон удрученно, – Какое откровение…

Она отпустила его руки, и легонько провела коготками по отмеченной шрамами груди… от плеч, до предмета ее наслаждения.

– Это от меня? Твои шрамы…?

– По большей части, – признал Арон.

– Было очень больно?

– Когда не ждешь… всегда больно.

–Жаль… – вздохнула она. – Ты такой ранимый.

– Подпустил близко… да и когти твои острее обсидиана.

Она бегло осмотрела свои коготочки, и довольно кивнула.

– Да, этого не отнять.... Но, если ты хорошо попросишь, я попробую их затупить.

– С чего это!?

– Скажем так… – она задумалась – Ты вкусный… но сильный. Это так необычно. Не хочу, чтобы ты меня боялся.

– Хм… вот это аргумент! Не то что бы я тебя боялся… но идея хорошая. Ты это в серьез, или так, слова на ветер?

–Хм… я ж не рискую, все равно отрастут. Но могу и передумать…

– Ну что ж, по крайней мере ты с меня слезешь. Вперед! Точильный камень внизу и он весь твой.

Глядя на то, как она мысленно прощается со своими ровными, отточенными когтями, кузнец не смог сдержать улыбки. Внутри этого крылатого монстра с ангельскими чертами, все-таки что-то расцветает…

– Расслабься… камень я тебе не доверю. Сломаешь, чего доброго… – его взгляд снова стал мягким. – Я подумаю, как с этим быть.

Сольвейг воссияла, почувствовав эту перемену, и распласталась у него на груди.

– Тяжело тебе меня терпеть, да?

– А тебя это беспокоит?

– С недавних пор… сама удивляюсь.

– Правда? – удивился кузнец.

– В моей жизни не было столь… тесных контактов со смертными. Может, стало интересно…

Ее бедра пришли в движенье а волосы, едва собранные в пучок, расплелись… Она дернулась, предвкушая наслаждение.

– Какие странные ощущения… почему я дрожу? Какие приятные волны по телу… Так и должно быть?

– Думаю, что да, – предположил кузнец.

– Ах, ты же затворник, а я и забыла, – прошептала она с ехидцей.

– Сейчас не лучшее время для этих игр! – твердо сказал Арон, – Оставь это до поры.

– До какой поры?

– Пока когти не укоротишь! – быстро нашелся он.

– А вдруг я не захочу потом? Или забуду… – она закатила глаза и деланно зевнула.

– Я напомню, – сказал Арон, тоном, не терпящим сомнений.

– Даже так? Хм… – она вздохнула разочарованно. – Раньше ты был куда охотливее. Или может дело в цепях? Тебе так больше нравится?

– Дело в тебе. Реши, какой голод тебя больше мучит. А там видно будет, зверь ты или кто еще.

– Ну ладно… как знаешь.

Сольвейг пожала плечами, сладко потянулась и, давая свободу плоти, нехотя выпустила его из себя. Пару дней спустя, когда разомлевшая бестия проминала кушетку, кузнец пришел к ней с котелком воды и ящиком инструментов.

– Ну, давай, что ли, свои руки.

– Зачем, – удивилась она?

– Человека из тебя делать будем. Частично.

– Ах, человека? Ну попробуй…

Она небрежа откинула руку в его сторону, с любопытством, поглядывая, что будет.

Первым делом, Арон внимательно осмотрел ее пальцы. Хотя когти и звенели, словно железные, но имели волокнистую структуру, и сделаны были явно не из металла. Вернее, выращены, ведь, они отрастают, как сказала бестия. Самой острой частью был маленький крючковатый изгиб на кончике когтя. С него-то и решил начать кузнец. По началу дело плохо продвигалось, держать ее крепкую руку на весу было неудобно, и хотелось зажать ее в тиски, но бестия вела себя на удивление кротко и, главным в этом деле оказалось усердие.

Так как обрезать коготь не получилось, пришлось сточить. Маленький точильный оселок превосходно подошел для этой цели. Он медленно, но, верно, снимал мелкую стружку с ее когтей. Не прошло и часа, как руки, а потом и ноги бестии, благополучно перестали быть источником проблем. С ногами все было еще сложнее. К общему удивлению, оказалось, что бестия боится щекотки. Процесс протекал весело, но опасно.

– Все! – выдохнул, наконец, Арон, – пользуйся.

Сольвейг бегло оглядела когти и попробовала вспороть подушку. Но ничего не случилось. Теперь у ее острых когтей были аккуратно заоваленные кончики. Хотя короче они и не стали.

– Хм… неплохо. Но все равно ненадолго, – констатировала она.

Взвесив ее слова, Арон вручил бестии оселок и котелок для дальнейшего пользования.

– М… да? Не думаю… – усомнилась она.

– Ничего, привыкнешь. Будет чем убить время.

Фыркнув, она поставила котелок на пол и задвинула его под софу.

– Ну что, теперь ты доволен?

– Еще нет. Давай, что ли, проверим…

Арон, чуть поразмыслив, повернулся к ней спиной.

– Пробуй.

Бестия провела когтями вдоль его хребта… тонкая льняная сорочка осталась целой.

– Ну как? – прошептала она.

– Меня это радует, – честно ответил кузнец, так же тихо.

В ответ на это Сольвейг подтянула его к себе и обняла, словно новую плюшевую игрушку.

Нежность, с ее то стороны? Мягко говоря… это ново. Подумав немного, Арон решил не противиться. Во-первых, потому, что не хотел портить ее порыв… и потому, что это все равно бесполезно. А во-вторых… попался – терпи!

Глава 11. Он уходит.

День прошел спокойно. Кузнец позвякивал железяками у себя в мастерской, селение за окном кипело своей жизнью, а валькирия бесцельно валялась на софе. Крови ей, конечно, никто не дал, но кое какая еда на столе стояла. И вино, опять же… Она думала про себя, что легко могла бы привыкнуть у такой жизни. Мягкая постель, вкусная еда, свежий воздух и просторная комната ее вполне устраивали. Без своих доспехов она была нага. Другой одежды то, кроме лат у нее никогда и не было. Только в детстве. Но здесь, она чувствовала себя комфортнее без облачения. Иначе, как бы она чувствовала дуновение ветерка, или прохладу простыней… И потом, она все равно не может пока улететь отсюда. Почему бы не насладиться моментом!?

Обретаясь в тишине, дева как-то вдруг осознала, что давно вот так не оставалась наедине с собой. Не было времени подумать. Погонять приятные мысли в голове, помечтать… Само это слово "мечтать" не всплывало в ее памяти лет этак сорок. А то и более. Странно, но грезы гнать от себя совсем не хотелось. Она думала о доме, где не была очень давно. Об отце с матерью, о друзьях, которые у нее, кажется, когда-то были. Она не помнила их имен, но они точно были! Она же не придумала … она их точно знала!

Знала… потому и убила – напомнила память безжалостно. Воспоминания нависли над ней черной тучей, словно желая раздавить своей тяжестью. Но она вовремя открыла глаза. Это был только сон… наваждение. Хотя дева не помнила, когда задремала. За окном уже стемнело. Остался только неприятный осадок в душе, потому как события минувших дней, хоть и были далеки, но оставались явью. Вскоре нижняя ступенька скрипнет, и на лестнице послышатся знакомые шаги. Как же она ждала их весь день! Запах этого человека, его голос, взгляд, которым он смотрел на нее… Строгий, но теплый одновременно. Как у отца… только он смотрел на нее так, когда-то очень давно. Его сильные, натруженные руки, грубые, мозолистые, но такие желанные… Как хочется ощутить их на себе…

Сольвейг знала кто она есть. Без иллюзий и оправданий. Врать себе бесполезно, потому как ты сам и судья, и красноречивый свидетель. То, что случалось с теми, кто окружал ее, когда-то, добивался руки, пытался усмирить, или просто верил в лучшее, любя и прощая, уже свершилось. Этого не вернешь, не исправишь. Но он – кузнец, он очень сильный и духом, и телом.... Он не позволит ей навредить.... Он сможет защитить себя от нее. И она очень хотела в это поверить. Ведь иначе не сможет простить себя в этот раз, смириться с проснувшейся вдруг совестью и странным, томным чувством, горячим угольком, тлеющим в ее душе. Она – бесчувственная бестия, нежданно ощутила потребность заботиться о ком-то, переживать. Так странно....

Ну вот… скрипнула дверь и послышались шаги. Сольвейг села на постели и томно потянулась. В руках кузнеца была корзинка. Но не с едой. В ней было нечто иное. Она сразу почувствовала чужой, непривычный запах. Какое-то время кузнец просто стоял созерцая ее задумчиво. Затем, поставив корзину на пол, присел на одно колено.

– Я уеду на несколько дней, – начал он негромко. – Может на два, может на три дня. Думаю, не дольше. Ты, конечно, останешься здесь.

Сольвейг молча кивнула, слушая его.

– Так вот, чтобы не было скучно, я принес тебе кое кого на замену. Ты готова?

Она пожала плечами.

– Ясно, – вздохнул он. – Все равно, рано или поздно придется начинать…

Он откинул ткань и наклонил корзинку вперед. На свет тотчас выкатился маленький пушистый комочек с дрожащим хвостом и глупыми, растерянными глазками.

Бестия рефлекторно скрипнула сточенными когтями об пол.

– Это что… кошка!?

– Котенок. Маленькая беззащитная тварь, которой холодно, страшно и безумно одиноко.

– Ты это серьезно? Скорми его кому-нибудь, и дело с концом! – прошептала она раздраженно.

–… другого я не ждал.

Кузнец присел и вытащил животное из-под стола, куда оно успело забиться.

– Посмотри на него. Ничего не замечаешь?

– Бесполезная тварь. Только и всего.

– Вот именно. На тебя похоже. Только меньше… слабее и глупее. Возьми его, только осторожно.

Сольвейг не слишком деликатно взяла животное в руку, и тут же вскрикнула. Бедный котенок вцепился в нее семи четырьмя лапами. Она тряхнула рукой, но стало только больнее.

– Мне больно! – возмутилась она, на сколько могла громко.

– Еще бы… ты отнеслась к нему небрежно. А он держится за жизнь, как умеет. Давай сюда.

Кузнец аккуратно отцепил котенка и положил его Сольвейг на колени, постелив плед на ее голое тело. Немного повозившись, котенок свернулся клубочком и заурчал.

Сольвейг застыла, сконфуженно растопырив руки.

– И что? Он теперь спать тут будет?!

– Вероятно, да. Он доверился тебе и это… хороший знак. Теперь ты за него отвечаешь.

– Ты это серьезно?

– Вполне. Ну, не навсегда, конечно. Потом я оставлю его себе. Жить одному грустно, а он скрасит мои будни.

– А я.…? – Вдруг спросила Сольвейг, – Разве я не скрашиваю твои дни?!

Кузнец вздохнул удрученно. Взглянул в газа крылатой девы, а потом на небо за окном. И от взгляда этого у нее в душе что-то не слабо дрогнуло.

– Мы оба, ты и я, не знаем, что будет дальше. Близится час расставания. Скоро заживут твои крылья… и след твой простынет. Если раньше мой дом не спалят селяне…

– Да… – она опустила глаза. – Это возможно. Уж так я устроена, знаешь ли. Но такой как прежде мне не стать… А могу я остаться, если вдруг передумаю? Ты… разрешишь мне вернутся сюда? Пусть не сейчас, но когда-нибудь?

– Да, наверное, – сказал кузнец. – Я буду рад, но… ждать тебя не буду. Возможно, скоро и самого меня тут не будет. Люди уже не те, и грустные мысли в моей голове – частые гости. Здесь, кроме праха отца, меня ничто не держит. Похоже, пора двигаться дальше. А то жизнь так и пройдет на одном месте.

– И… куда ты пойдешь? Я найду тебя там, позже!

– Вряд ли. Есть место, куда я давно хочу отправиться, но все не наберусь смелости. Можно сказать, там святилище моих предков. Ты знаешь, я не из этих мест. Я был там с отцом несколько раз. Но после его смерти, я там не появлялся.

– Туда ты поедешь?

– Да, – ответил он. – Но не сразу. Это опасно, нужно подготовиться. Дорога лежит через горы. К скалистой бездне.

– Туда!? Ты умом тронулся? Даже я там никогда не летаю!

Кузнец улыбнулся устало.

– Думаю, ты никому не скажешь… – усмехнулся Кузнец. – Я знаю иную дорогу. Она ведет на самое дно бездны… Она так глубока, что если днем из нее посмотреть на небо, то видно звезды.

– Но зачем тебе туда? Разве тут плохо… со мной, пока я не улетела.

– Это связано и с тобой тоже. Мне нужно кое-что сделать. Я не могу работать тут. Сделать задуманное в моей кузне практически невозможно. Но там есть место, которого нет нигде.

– И что там… в том месте, чего нет здесь? – взволновалась Сольвейг.

– Я не могу сказать тебе. Ты не поймешь просто… посчитаешь меня ненормальным.

– Я и так считаю, – заявила она. – Но меня это не смущает! Что там, наверняка магия? Наследие твоих предков, или их духи?

– Это огромная тайна! – Кузнец грустно усмехнулся.

– Я умею хранить тайны! Хочешь, скрепим договор кровью?

Она вскочила, уронив котенка на пол. Но кузнец вовремя поймал животное и посадил к себе на колено. Облизав поцарапанный палец, он жестом приказал Сольвейг сесть. Но она не повиновалась.

– Хорошо, хорошо, – сдался он. – Ладно! Считай, что так.... Предки оставили мне волшебный молот и.… адское горнило. Но они на столько мощные и опасные, что пользоваться ими могу только я и только на дне скалистой бездны. Любой, кто прикоснется к ним тут же умрет. Там, на дне, живут безмолвные стражи. Меня они знают и помнят, ведь я сын своего отца. Но любого другого они испепелят в мгновение ока.

– Вот как? Кажется, ты не врешь. Жаль… – вздохнула она удрученно. – Но, раз так надо…

– Надо, – улыбнулся он мягко, – Я не задержусь долго. Главное не обижай зверя, и корми вовремя.

– А кто же накормит меня?

– Об этом я уже позаботился. Для кота – бутыль кипяченого молока в погребе. Больше он ничего есть не станет. Ну а все остальное для тебя. Главное, не показывайся никому на глаза…

– Да, да… не шуметь в окна не выглядывать, двери никому не открывать.

– Все верно, – одобрительно кивнул он.

– Когда ты уйдешь?

– Завтра, на рассвете. Путь предстоит не близкий. В деревне я уже предупредил кого нужно. А твой старый друг обещался приглядеть за домом издали, если что.

Она осторожно приподняла котенка и положила поближе к себе.

– Я.… позабочусь о нем для тебя. Хоть это и не привычно, но… я постараюсь.

– Хорошо. Сделаешь мне одолжение. И.… еще одно.

Кузнец достал из кармана небольшой предмет причудливой формы. Толи браслет, толи ремешок из прозрачного тонкого материала. В любом случае, для украшения, вид у него был мало привлекательный.

– Это тебе. На всякий случай.

– Зачем?

– Если вдруг что-то случится – я узнаю. С этим браслетом, я смогу тебя найти. Отец делал так, когда я был маленьким. У меня есть такой же.

Он показал ей свою руку, и дева смогла разглядеть на коже причудливое переплетение тончайших золотистых нитей под еле заметной матовой пленочкой на его коже.

– А что может случиться? – искренне удивилась она.

– Не важно. Думаю, ничего, но мне так будет спокойнее.

– Ну, хорошо…

– Его можно носить на руке или ноге. Нет разницы. Но, когда я его застегну, снять ты его не сможешь. Сначала будет немного неприятно, но это быстро пройдет. Когда я вернусь, мы его сразу снимем. Если ты захочешь, конечно. Хорошо?

Сольвейг пожала плечами и уверенно протянула запястье.

– Не бойся....

Кузнец сжал ремешок в кулаке, потом хорошенько размял его в руках и посмотрел на Сольвейг.

– Замри и не дыши! – приказал он.

Она повиновалась. Взяв деву за руку, он осторожно положил ремешок ей на запястье. Странная, теплая от его рук диковинка просто лежала, на коже. Однако кузнец ждал. Спустя несколько мгновений, Сольвейг ощутила неприятное покалывание и в этот же миг странный ремешок пришел в движение. Словно голодная сколопендра, он сделал виток вокруг руки и сильно сжался! Сольвейг вскрикнула, но кузнец мягким усилием удержал ее пальцы в своей ладони. И правда, как он обещал, пощипывание прекратилось… браслет ослабил хватку и стал почти не ощутимым. Он медленно растекся по коже и принял ее очертания. После чего, тая на глазах, стал совсем прозрачным… если не считать тонких, причудливо переплетающихся нитей внутри него.

– Уже все? – спросила она доверчиво.

– Все, – кузнец осмотрел запястье и выпустил из своих рук. – Не мешает?

– Нет, – улыбнулась она. – Но это так необычно. Странный подарок, но все равно приятный.

– Ну что ж… пока тебе есть чем заняться. А мне нужно собрать кое-что в дорогу.

Забрав с собой пустую корзинку, кузнец встал. Оглядевшись по сторонам, он направился к лестнице.

– Арон…

– Да? – кузнец остановился на пол пути.

– Ты не мог бы… согреть воды?

– Воды?

– Да. Я хотела бы....

– Хорошо, – кивнул он. – Сейчас согрею.

Глава 12. Возьми меня нежно.

Когда кузнец ушел, крылатая дева погрузилась в свои мысли… Маленький пушистый комочек сладко спал на ее коленях, то и дело тихонько мурлыча. Несколько раз кузнец поднимался наверх, тщательно выбирая что-то из своих непонятных вещей. Сложив их в сумку, он снова убегал. Сольвейг лишь провожала его грустным взглядом, ни подавая ни звука. Человек выглядел спокойно и сосредоточено, но свою тревогу все же не мог скрыть. Она чувствовалась во всем. Через какое-то время, закончив сборы, он поднялся наверх. Хотел сказать, что вода согрелась, но рыжеволосой девы не застал. Проверив окна, и осмотрев балки под потолком, он спустился вниз по лестнице. Заглянул на кухню и в кузню… Но ее нигде не было. Осталась только маленькая дверка в укромном уголке. Он толкнул ее ногой, но дверь оказалась закрыта изнутри. Решив, что Сольвейг хочет побыть в одиночестве, Арон не стал мешать.... Проверив все еще раз, он прислушался. В доме было тихо и спокойно, если не считать ветра за окном. Самое время....

Тихо обойдя ступени, ведущие наверх, он поддел ножом половицу и потянул за кольцо, спрятанное под ней. Что-то под полом глухо щелкнуло и перед лестницей проступили очертания люка. быстро встав, кузнец открыл его. Лестница что вела на верх, теперь вела и вниз. Только ступени там были каменные, если не сказать бетонные. Они были ровными, пыльными и уходили далеко вниз. В полумраке подпола виднелась площадка и еще один марш, уходящий куда-то влево, и еще глубже. Сложив сумки на ступени, кузнец тихо закрыл люк, и, встав на него сверху, слегка подпрыгнул. Под полом снова что-то сработало и люк словно исчез, оставив после себя ровный, ничем не примечательный, дощатый пол.

Довольный собой, кузнец взглянул в окно. Небо уже темнело. Сумерки опустились на горы. Кинув взгляд на маленькую дверку, он ушел. Вернулся намного позже, уже чистый и отдохнувший. Подойдя к дверке, он тихонько постучался. С той стороны щелкнул маленький засов, и дверь приоткрылась. Вошел он не сразу. Осторожно толкнув дверцу, спустился вниз. Глаза не сразу привыкли к полумраку.

– Ты пахнешь мылом. Решил освежиться в дорожку? – прошептала она из-за спины.

– Да… так крепче спится.

– Хорошо… – она плавно опустила крылья поверх его плеч. – А где же цепи и моя мягкая подстилка?

– Их нет.

– Жаль....

Он почувствовал, как ее когтистые пальцы обнимают его грудь.

– Жаль?

– Ну, здесь ты овладел мной впервые. Хотя, нет… Впервые это было, кажется, в поле. Помнится я хотела тобой поживиться.

–Я не горжусь этим.

– Почему же? – переменилась Сольвейг. – Я сильный и опасный, противник. Хорошо, что твой голод оказался сильнее моего. Я стала твоим трофеем. И этим трофеем, ты мог бы владеть безраздельно… Стань ты моим трофеем, поверь, я бы не стала стесняться. Все же удивительно, как смертный человек, может так резко сломить, подавить волю, вселить страх… Окунуть в дерьмо, с головой, а потом выдернуть на свет божий и отмыть от того, что налипло за целые годы.

К чему ты клонишь? – с опаской осведомился кузнец.

– Правда не справедливо? Ты оставил мне жизнь. А взамен получил только боль и свежие шрамы.

– От добра – добра не ищут, – усмехнулся он.

– Не думай, что я изменилась. Стала мягкой… податливой. Все может вернуться. Уже завтра, мы можем снова стать врагами.

– Поживем – увидим. Я в тебя верю… – сказал кузнец просто.

– Но я себе не верю! – прошипела она у него над ухом.

– Так чего же ты от меня хочешь? – осведомился он устало.

Она сжала его в своих объятиях, и прошептала:

– Не хочу, чтобы завтра наступило....

Она всхлипнула у него над ухом, как обиженная девчонка, и ее горячая искренняя слеза скатилась по его щеке.

– Ничего, ничего… – он погладил ее по руке, – Поверь мне, все образуется – дай только срок.

– Тебе легко говорить… ты вон какой. Так и светишься. А я....

– А ты, просто другая, и смотришь на мир, тоже по-другому, – прервал он ее мягко.

– Думаешь?

– Знаю.

– А если я снова стану тварью? Ты прикуешь меня, если поймаешь?

– Там видно будет, – резонно заключил он. – Но убивать точно не стану. Обрежу крылья к чертовой бабушке, и одежду носить заставлю!

Сольвейг надсадно засопела и прижалась к его спине сильнее.

– Отрежь сейчас! – взмолилась она.

– Нет!

– Я тебя умоляю! Иначе совсем скоро, я улечу отсюда и одному богу известно, что дальше будет. Я так не хочу!

– Нет! – оборвал он ее резко. – Что дано тебе свыше – дано не случайно. В свое время все на места встанет…

– Ну, тогда… возьми хотя бы мое тело. Оно тянется к твоему теплу…

Кузнец не поверил своим ушам. Конечно, чего греха таить, ее тело его волновало. Сама она, одним фактом своего существования, порождала в нем бурю желаний и предчувствий. Но… он не ожидал столь смелого признания с ее стороны.

– Сольвейг…– начал он, подбирая слова.

– Да?

– Пойми, я не игрушка. Ты ранишь даже, не желая того. Сейчас ты одна, а через минуту – уже другая. Я не слишком преуспел, в обращении с женщинами… ты знаешь. Но дело даже не в этом.

– Что не так? Во мне дело?

– Прости, но… что, если в порыве страсти, ты вспомнишь кто ты есть? Что если потеряешь контроль над собой? Твое настроение и так меняется слишком часто.

– Да, – согласилась она. – Здесь ты прав. У тебя не будет шансов. А я… наверное не смогу простить себя за это.

– Вот видишь…

– Но, ты ведь хочешь этого? – не оставляла она надежды. – Ведь раньше хотел, и делал!

– Да, – задумался он, – этого не забыть. Но близость с тобой оставляет слишком глубокие шрамы.

– Я.… согласна на цепи, – прошептала она. – Я все понимаю.

– Нет… нет. Это ничего не решит. Будет только хуже, – возразил кузнец.

– Скажи, что? – взмолилась она тихо. – Я все сделаю. Только не гони от себя. Будь со мной сегодня… Ты говорил, о новой, о другой жизни. И я поверила тебе. И я стараюсь.... Помоги мне. Дай почувствовать себя нужной и желанной. Это так … чуждо мне. И так необходимо сейчас. Я не умею… не знаю как выразить то, что творится внутри. Да еще эти слезы....

После ее слов кузнец долго молчал. Она слышала, как часто бьется его сердце и чувствовала, как он напряжен. Они так и стояли во мраке подвала, обнявшись в тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь узкие окошки у самого потолка. Он думал о том, что все, о чем он мечтал когда-то, блекнет по сравнению с тем, что происходит сейчас. Ее мятежный, неудержимый дух, ее вольное, окрыленное тело, за его спиной… Ее сильные когтистые руки, нежно обнимающие его. Ее слезы и все то, что переменилось в ней. Это так трогательно и волнительно. Но и грустно, в то же время. Грустно от того, она может окончательно привязаться к нему. И что самое ужасное – он сам боялся привязаться к ней. Она и так уже оставила в его памяти неизгладимые впечатления на всю жизнь. И к боли физической, сейчас могла добавиться боль душевная. Хотя… кого он пытается обмануть?! Он уже привык… Она резко ворвалась в его жизнь и быстро стала ее частью. Заполнив собой пустоту в его остывающей душе…