Читать онлайн Ангельский зов. Стихотворения бесплатно

Фотограф Владислав Андреевич Макаров

ISBN 978-5-0060-4409-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЕЛЕНА СОМОВА, 2022 г

Поэма диалогов

Акулий сверхразум вершит, как он думает,
судьбы столетий.
И горькое эхо гудит от запекшейся крови.
Сквозняк многолетний попался в рыбацкие сети
и горлом выходит большой переменой в истории.
Болтали-болтали… сквозь пепловые сплетневища
Утиные клювы корм рвали людской с голубями,
Топча крокодилов ногами на пепелищах
И тухлые байки обменивая местами.
Крикливое рыло вытягивалось наружу,
откусывая головы простолюдинам,
И был звездопад, и из звезд хрустовой недоужин,
И шёл напопятную вождь, притворясь крокодилом.
О как разворочено право любить человека,
замена глагола на рифму «убить человека».
Но слишком уж много убийц австралопитеков,
И плачущим воском горит в честь него дискотека.

Роланд:

– Разве я умер?
Лизетта не умерла, —
слышен под крышкой ее долгожданный зуммер,
кашель и плач, расхлестанные слова.
Медные стрелы буквами полоснули.
Буквы немного могут уже сказать,
если их численность, уменьшая зренье,
выложена в циферблате недоуменьем,
раз выше букв и чисел скажет слеза.

И вопреки буквоедам жуткий их произвол,
давящих ступней жесты неумолимы:
падающий слог, вытоптанное имя —
не достиженье, – глобальное разрушенье
там, где идут ураганный вихрь и гроза.

Лизетта:

– Много бутонов ливнями унесло.
Ты поддержи последний, пока не умер.
Этот впотьмах надежд зарожденный зуммер,
как диалог уже. Не могу сказать
то, что сейчас отгоняет слепым веслом.

Роланд:

– Не говори. Вот роза нашей любви
и родники – бутонов ее малютки.
Нас насыщали святостью соловьи
и высотой, но все обратили в шутки
жест буквоедов и догмы. Змеиной тропой
шествует яд прямо к ливню слез по мишутке.
Он смотрел с сожаленьем,
Как она поедает бабочек :
Тонкие чипсы из морской капусты,
как темно-зеленые крылья для хруста.
Не ешь наготу собственных мыслей,
не придирайся.
На корабле под луной не до сальсы.
В темноте на столбы натыкаясь,
Крылья съеденные в животе порхают.
Я любила, но в этом теперь покаюсь,
и под всхлипы крылатой бестии мир светает.
А без бабочек в доминушках пусто :
Просто окна, голая сущность – пребудет смысла
в этих квадратах
без поцелуев и секса.
Люди в экономике – акробаты,
их партитурам не хватит места.
Но какое-то мелкое крошево
из крупно-капустных крыльев
умирает во рту капустной принцессы
И в его килобайтном мозгу
На предмет вспоминания грязи и ила.
Медленные колючки растут на спине.
Вырождение. Человеческий облик сменился.
Бабочек съела, да крылья собственные проморгала,
потому-то и речь выросла до металла,
и глазные гильзы – в потухшем кино.
Рассветало,
но для крыльев и бабочек этого мало.

Лизетта:

– И для души осталась только музыка —
Ни слов любви, ни вымысла её.
Безбрежной нежности расходное рваньё
Лавина гнева океаном вынесла.
В отчаянье, в подлейшей из наук,
Один лишь постулат игры без правил
И в нолики сыграл, и мне оставил
Отчаянье – дырявый бубен мук.
Отчаянье – мой смертный грех и трон.
Я гордо покидаю мир без правил,
Свой создавая. Кто меня оставил —
Умрёт в блескучей тьме своих корон.
Внезапно благость жизни потеряв
И отрицая ложь, как панцирь века
рекламных вихрей,
смявших человека
Там, где колдует адская заря.

Роланд:

Сердце человечье в лебединой боли —
Шарики бильярда – птицы на просторе —
Отражают неба тонкую науку,
Убегая в поле за пределы звука :
Песня Песней в бусах тянется по нитке,
Раскрывая душам берестовых свитков
радужные кольца в солнечной короне —
и трепещет птаха – пульс ее в ладони.
Сердце бьется в сердце – бесконечность эха —
лебединый остров длится, словно веха…

Лизетта:

Так значит, уксус – старое вино?
Из гулкой бочки и под лунной крышкой,
закрытое… Пудовая задвижка,
подвал загадочный, и паутине быть?
Такой экзотики не пережить
и запаха удушливых гулянок.
Средь возгласов дебилов пьяных
цветок у Музы в волосах умрет
и растворится, как в стакане йод,
с водой до края чистоколыханной.
Там пропадают навсегда желанные,
в тоскливых байках о любви, да по складам
полощут имя розы тут и там…

Лизетта отходит от окна, встряхивает волосами, и будто удаляет часть грустных мыслей о жизни, но главная мысль о несостоявшемся замужестве не перестает ее терзать:

Аистиная слякоть, чушья благодать…
Сколько любви любовной… долго еще скрывать?..
Пепла нежная ощупь —
это конец кино.
Высосанные рощи
тощих берез – одно :
Выломанные доски
в чащу соседских дач —
киноэкран – полоска
в мир, где не спит палач.
Орудийный топорик —
сердцу стальной клинок, —
выруби рощу, дворик
и забирай свой сок.

Роланд:

Лети же, лепесток моей любви,
Через восток и запад – от зари —
Через моря – свою диагональ
Стрелой полета вынеси за край
Бытийности, вторгаясь в изумруд
Листвы живой – в ней чувства не умрут,
Как ты, сорокадневный лепесток,
Но ты любовь – сон памяти – сберёг —
И умер, схваченный словесным льдом
Не голоса, а рыка.
Телефон,
Передавая боль души как мысль,
Ушел с любви вселенской на регистр
Утехи пьяной, где за пять минут
Убийцы чувств ломают мой маршрут, —
Убийцы золотого лепестка,
Любви гонца, небесного цветка.

Лизетта:

– Я знала, где растет клубника
На озере в деревне Эйтвайпуры,
В густой траве упрятанного лика,
В любви по-детски, когда ветки хмуры
И хлещут по замотанным в клубок
Дорогам леса с деревом всесильным.
Я здесь – ребенок. Волшебство тактильно:
Шевелится во тьме, растет цветок.
Меня здесь бросили. Высок порог,
Не ведом всем, но я вам покажу,
Где белые цветы живых арбузов
Рождают бурю. Снежному ножу
Не покорить. Земля укроет в лузы
Тигровый плод. И станет неба свод
Мне выше, чем улиточным созвездиям
Недосягаемый звезд хоровод.
И будет всем фантазиям возмездие,
Оно в вершинах омута любви,
Когда оглянешься на озеро и видишь
Издалека лишь лужу, – градом Китеж
Микрорайонные сметает все дома
И вместе с ними счастья закрома.

Нам к сердцу ближе миф – не эта явь,
Где в воду окунешься – станешь в пятнах
И заболеешь чем-то золотым,
Что берегут от всех.
Здесь в рупор рявкнут —
И все послушались, картинки жизни смяв.

Важней душа, не тот рутинный смех,
Но выбираем попушистей, покрасивей, —
Мы сами – шкуры.
В нас оденут всех,
Страницы – под седалища…

Роланд:

– Не смей
Отчаянием убивать любви,
Она и так в рябинной вся крови —
Настойкой усмиряет алкашей:
«Смирись, поквакай!». Лужа – космос, миф.
Это лишь нам раскрылись все фрегаты, —
на бледной скатерти раскинув карты,
фата-моргана – образ в море спрятал риф.
И мы на рифах рыбками сидим,
Едим и курим свою спесь, ликуем,
Что победили змия поцелуем,
Так что печалиться? Где наш приблудный мим?
Запарим веник в луже и глядим
На шоу мыльных пузырей последних,
В немолчной стае лысых голубей,
Готовых к жарке. Белого не бей,
Он Дух Святой. Не воевал в передних —
Лез прямо в кухню, к зернам, —
Херувим.

Лизетта:

– Спасибо за страдания любви,
Мой опыт драгоценен, как копыто,
что выбило здесь форму для питья.
Нам не гадать на стынущей крови.
И пусть я как любимая забыта, —
не ходит под ногами полынья —
живу. Я – кубик льда, тобой забытый
Там, за седьмым, за шейным позвонком.
Любви страданья нынче под замком.

В краплаке осени кочующая грязь
Геройски держится на расстоянье,
А тучи в сетке и слюде сиянья —
Букет авангардиста, в нём продлясь,

Ликует золотой солнцеворот.
Спасают голуби: танцуют – клювом в клюв.
А пища – не на днищах сковород, —
Огнем живу, огонь люблю и длю.

Посланник лета бабьего, – короче
Свиданий с жаркой патокой любви.
К чему, оставленной, такие ночи —
Длиннее летних, – в них звенят огни.

Кленовую перчатку подбери,
Как золото под черною корой,
Как вызов самого огня любви —
Не для афиши и игры, пари,
А лишь для сердца и души. Настрой
На ветках скрипку жизни. Клен – скрипач,
Береза – пианистка, ветер – альт.
Решит оркестр любую из задач
И озарит чернейшую из смальт
В оттенки радуги. Товарищ мой,
Друг сердца и души,
Кронштадский плач
Ветров осенних пережду с тобой.

Лимонно-мармеладных листьев свет
На счастье так божественно похож.
Танцуют голуби, – оживший парапет —
Площадка старта против подлых рож.
Клен летом цвел, но под пилу попал.
Зияет смерти бешеный прогал.
Молчанье. Пустота. Закрыта дверь.
Стой, человек. Замри, несчастный зверь.
А что любовь? А больше нет ее.
Лишь золото, осеннее былье,
Прошедший листик пляшет на ветру.
Себя я обману: нет, не умру.
Я буду жить. Я – лист под башмаком.
…Любви страданья нынче под замком.

Себя терять в тоскливой этой тьме
Недопустимо. Сонные обмылки
нелепых дней
считать,
как горсть углей,
И сильных мира дерзкие ухмылки
Как жатву собирать…
О, снеговей, нашлешь своих заботливых гусей —
Укроют землю расторопным пухом,
И ночь забудет злые вспышки дня.
Не пойманный мотив ищу я слухом,
И воскресает вдруг любовь моя.
В ней жизни нет, она обречена,
Поскольку из предательства восстала
Коса, удобства ищущая – смерть.
Я вижу день, который был кресалом
Для чувств, подняв до эмпирея твердь.
Я не предательница, но искала смысл
В любви и верности, снижая до похлебки
Забот о счастье тон, – без глупых числ.
А вышел крен по мачте корабля
судьбы,
энергоемкий
расход впустую.
Солью слез кропя
Листы тетрадные, познав, где скрытый риф,
Веду корабль в изведанные дали
По звездам. Ценностный ориентир
Теперь один, он – святость. Мир назвали
Мечтой фанатиков. Где замок Иф —
Там только смерть. Беги, среди развалин
Оазисов не строй на свой мотив, —
Руины не воскреснут. От вранья
Тюльпаны не растут – в золе и прахе,
В кострищах кабачки не зацветут.
Где слез моих ходила полынья,
Кружили хороводом зодиаки —
Там стрелы смерти отправленья ждут.

Роланд:

– Не дегустируй нравственных отрав.
Как можно применять к себе лихое
И бренное, сверять часы могил!
Ликуй, кровавым опытом не став
Там, где рвалась мечта в объятьях боли —
Беги, живи! Предатель – кто прогнил.

Лизетта:

– К чему теперь убогие попытки,
Когда сгорела моя роза страсти,
И приближенье твоё стало пыткой,
И в горстке пепла – мелкие напасти,
Такие как тебя простить навеки,
Хоть раньше мы клялись в любви беспечно,
Ещё не зная, как тосклива вечность.
Грозящая взорвать сердца и реки.

Ты не сгорел – во прахе воплотился.
И стол, как плаха в греческом спектакле,
Мумифицировано чувство в пакле,
И ржёт паяц, как твой обман – напился
из розы – сока,
пресыщая эго.
Смех – это фестиваль бравады сленга, —
Попытки закрутить вновь проводочки —
После обрыва два конца – не точка, —
Не просто точка – противоположность
Двух полюсов. Родиться невозможно
Повторно, – только с пряничным набором
Для загнивающего мухомора.

Роланд:

– Прости, прости, я заблудился в небе.
Вдохнул звезду, ища себе ответа.
Ответила мне боль. Её свирепей
Не знаю. Холодней не видел склепа.

Ты созерцаешь меня, как созвездие,
Но я весь – боль разорванного чуда.
За нарушенье клятвы нам возмездие:
Нас нет, мы порознь – сферы абсолюта.

Не попадают лабиринты взглядов
В одну спираль. И больше нет ответа
И маяков. Я заблудился в этом
Непониманье, где моя Наяда
И волшебство. Где нить из лабиринта —
Любовь, которую не отрицали,
Но ждали, как билетов на вокзале —
Забрать у тех, кто не поедет.
Принтер
Не виноват, что распечатал.
Свитер
Не согревает без любви медведя.

Да я любил, но очень косолапо,
Желая червоточины загадок,
Сжигая вкусом вкус. Да, я был падок
На поиск, выбирая гравицапу
Вместо дивана. Я наказан вдоволь.
Прости за то, что я побеспокоил.

Лизетта:

– В венки вплетала вены, всю любовь
И луговое пенье новых слов,
И бой часов с высокой башни мира,
И сердца бой, но вдруг войны секиру
Над головами жадность пронесла
И наземь бросила огромных два весла,
Что лодочку семьи вели по речке.
Там плакали родные человечки,
И боль текла в открытый океан,
В лагуну праздных, – посмотреть – вне ран
Возможно ли существованье.
Но нет: не галерейный экспонат
Порушенная жизнь людей, – стократ
Сильней не визуальные пределы,
А сам очаг, источник боли, страх
И смерти ужас, что пугает птах.
И это пусть узнают новоделы.

Роланд:

– То дал Господь мне в 21 веке
Узнать, чем плачет утомленный человек,
Раскинув карту мира, в мокрый снег
Вжимая боль нелепого калеки.

Как через вентиляционный винт
Рыдает боль сама в нагрудник человеку
И отрубает щупальца судьбы
Еще за полминуты до беды,
Накликанной в шершавый лабиринт
Пути земного, выжженное млеко
Глотая, углем Родины кормясь,
В стекло иконы жаром слез струясь…

Лизетта:

Ради птичьих секвенций, прозвучавших в твоих глазах,
Я готова миру выше небес сказать
о сладчайшей из мук —
ожиданье твоих шагов,
что по крыльям чаек
угадаю без лучших слов,
обращенных ко мне.
Мы трепались ветром в горсти
Бога Музыки, главной в жизни, в большом пути,
Но любовное чудо
искры мечет, как звезды, – встать
и войти в чертог любви, где не разыграть
ожидаемой нежности. Не бывает игры в любви,
не бросают кубик, чтобы навстречу идти.
За полям фишек есть бескрайнее поле любви —
так лови свой кубик
и держи свое визави.

Роланд:

На этой струне нотой счастья слегка застынь —
объявлены облаками твои ладони,
лицо – луной в облаках. Продолжайся, быль
о чувстве струны и неба. А ветер тронет —

Продолжить чтение