Читать онлайн Искатели злоключений. Книга 1 бесплатно

От автора

В городе Гнэльфбурге – славной столице гнэльфов – на одной из улиц в одном из домов жили два пуппетролля: сердитый старик Кракофакс и его маленький племянник Тупсифокс. Точнее, они жили не в доме, а в заброшенном подвале, но пуппетролли гордо называли его «НАШИМ ДОМОМ», поэтому позвольте и мне иногда так называть это убогое жилище.

Гнэльфы были по сравнению с обычными людьми очень низкого роста, но по сравнению с пуппетроллями они выглядели настоящими дылдами. Ехидный Кракофакс так и величал их «Эти дылды». Однако, несмотря на огромную разницу в размерах, гнэльфы не обижали пуппетроллей и соседствовали с ними тихо-мирно, словно бы и не замечая забавных малюток из темного подвала. Только иногда кто-нибудь нет-нет да и спрашивал: «А куда это подевались наши милые крошки? Третий день на глаза не показываются! Уж не заболел ли кто из них?!». Но к счастью, тревога оказывалась ложной. На дверях подвала любопытные обнаруживали табличку «НЕ ВХОДИТЬ! ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ!», а под ней записку, наспех приколотую ржавой булавкой: «НАС НЕТ И НЕ БУДЕТ!».

«Наверное, вновь отправились на поиски приключений!» – обрадованно думали соседи-гнэльфы и расходились по домам, весело судача о непоседах-пуппетроллях.

И они, как правило, не ошибались: Кракофакс и Тупсифокс действительно в это время были уже вдалеке от Гнэльфбурга и в очередной раз разыскивали какой-нибудь клад или сокровище.

Обычно они отправлялись в путешествие вместе: дядюшке нужно было присматривать за племянником, а племяннику за дядюшкой. Но иногда – это случалось гораздо реже, – Тупсифокс уезжал один, оставляя старину Кракофакса стеречь родной очаг.

Однажды маленький пуппетролль вновь уехал без дядюшки: ему нужно было попасть в пансион и там хоть немного набраться ума-разума. А Кракофаксу учиться уже было ни к чему: он и так все обо всем знал, только помалкивал.

Тупсифокс в пансион съездил, его там приняли и… Впрочем, пусть нам обо всем расскажет сам герой: ведь он не поленился написать мемуары! Эти толстые амбарные книги с пожелтевшими страницами, усыпанными, словно бисером, крошечными буковками, чудом попали мне в руки в одном из букинистических магазинов Гнэльфбурга. Кто их туда отнес – Кракофакс или Тупсифокс – можно только гадать (хотя я сам нисколько не сомневаюсь в том, чья это проделка. Ну, конечно же, старой пройдохи Кракофакса!). Однако верно говорят: нет худа без добра. Теперь эти мемуары перед вами!

Глава первая

Не знаю, как вы, а я читать научился очень быстро. Зато с правописанием мне пришлось изрядно помучиться. Я выводил на бумаге такие каракули, что мой педагог, увидев их, хватался руками за голову и глухо стонал: «Тупсифокс, что это такое?! Расшифруй немедленно свои записи!». Со временем мои иероглифы приняли более-менее божеский вид. Даже посторонние стали признавать в них буквы гнэльфского алфавита – что уж говорить обо мне самом!

Совершив такой героический подвиг – научившись писать, я стал искать применение своему новому умению. И тут меня постигло страшное разочарование: кроме писания поздравительных открыток моей дорогой матушке, это умение ни на что не годилось. Узнав о причине моего огорчения, дядюшка Кракофакс принялся нашептывать мне разные советы, стал толковать о каких-то «графитти», но я, зная чем заканчиваются дела, начатые по совету старого пройдохи, сразу их решительно отверг. «Нет, – сказал я, – пачкать стены домов нашего славного Гнэльфбурга я не стану! Хоть я – пуппетролль, но этот город – и мой город! А в своем жилище пуппетролли не пакостничают!» Дядя выслушал мой ответ и горестно махнул рукой. А я обрадовался: значит, старый ворчун от меня отвязался, и теперь я могу спокойно подумать о том, ЧТО и ГДЕ я стану писать.

И вскоре меня осенило: я решил вести дневник. Целую неделю я исправно заносил в него все, что видел и слышал. А через неделю, прочитав эти записи, я швырнул дневник в печку. Слишком нудной и скучной показалась мне моя жизнь. «Разве она такая?» – подумал я и, усевшись в продавленное кресло, погрузился в воспоминания. А когда я припомнил все то, что произошло со мной от рождения и вплоть до сегодняшнего дня, то понял: нужно писать мемуары!

Правда, меня поджидал неприятный сюрприз: в библиотеке, в которую я зачастил с недавних пор, мне подсказали, что о моих приключениях уже имеются книги – их накатал какой-то ловкач, пронюхавший о наших с дядюшкой похождениях. Но когда я прочитал эти книги, то невольно усмехнулся в душе со злорадством: пронюхать-то он пронюхал, но далеко не все, и у меня, конечно, найдутся в запасе кое-какие истории, не известные миру и этому шустрому писаке, чье имя я даже не хочу здесь упоминать, чтобы не делать ему лишнюю рекламу.

Стащив у дядюшки чистую амбарную книгу и ручку, я засел за мемуары. Не желая углубляться в свое раннее детство, я начал с событий, развернувшихся в прошлом году. А события эти были значительные: меня отдали тогда в пансион!..

Глава вторая

Все началось в дождливый сентябрьский понедельник, когда мой дядюшка, побродив вечерок по лужам в дырявых ботинках, вернулся домой в наш родной подвал и слег с ужасной простудой в постель. У него поднялась температура, появился сильный кашель, а тщедушное тело стала сотрясать такая дрожь, что я невольно испугался, как бы наш хилый диван не рассыпался в щепки.

Накрыв старичка кучей старых одеял и пальто, я вскипятил молоко и подал его бедняге Кракофаксу. Потом откопал в шкафу аспирин и заставил дядюшку проглотить пол-таблетки. Всю ночь я не отходил от него, а утром, едва старику полегчало, он огорошил меня словами черной неблагодарности:

– Совсем ты отбился от рук, Тупсифокс! Ведешь себя, как настоящий гнэльф: нянчишься с больным, подаешь ему лекарство, еду, питье… Так нельзя! Ты – пуппетролль, твоя голова должна думать о том, как бы устроить кому-нибудь пакости. Ты скоро станешь посмешищем в глазах других пуппетроллей! Вот что я решил, Тупси: нужно отправить тебя в пансион к господину Ворчайлсу – он живо наставит тебя на истинный путь. Учебный год уже начался, так что не мешкай, а собирайся в дорогу – ехать придется далековато.

Произнеся длинную речь, вредный старикашка закашлялся вновь.

Но я уже не кинулся к нему на помощь с чашечкой чая, а горестно подумал: «Хорошо, я уеду… Но с кем останешься ты – гремучая смесь горчицы и перца? В Гнэльфбурге полно гнэльфов, а пуппетроллей всего двое… Перед кем ты будешь задирать свой нос и хвастаться былыми подвигами?»

Так окунувшись в несвойственные для меня печальные размышления, я достал из-под дивана объеденный молью чемоданчик, который лет пять тому назад дядюшка похитил из магазина игрушек, и побросал в него свои вещи. Потом захлопнул крышку, застегнул единственный действующий замок и вытянулся перед сердитым старикашкой навытяжку.

– Я готов… Куда ехать?

Пружины древнего дивана заскрипели, и дядюшка (тоже со скрипом) поднялся с постели.

– Сначала позавтракай. Поезд в Пуппефельд отправляется в полдень, ты еще на него успеешь.

– А билет? Зайцем я не поеду!

– Поедешь пуппетроллем: бесплатно и со всеми удобствами. – Дядюшка хрипло рассмеялся и, уже серьезнее, добавил. – Превратишься в невидимку, проникнешь в мягкий вагон – тебя устраивает мягкий вагон? – заберешься на любую полку и – вперед, в Пуппефельд!

– А мой обед? Ужин? Питаться невидимыми колбасками я не намерен!

– Продуктами с тобой поделятся твои попутчики. В мягких вагонах пассажиры предпочитают лакомиться деликатесами – смотри, не объешься до тошноты!

– Воровать чужую еду? Сколько можно, дядюшка! – Я ни на шутку оскорбился таким предложением старого пройдохи. Мне было уже немало лет, и я понимал намеки Кракофакса с полуслова.

Но дядя ни капельки не смутился. Он только поплотнее закутался в старый халат и спокойно объяснил мне свою мысль, придав ей новый поворот:

– А ты не воруй! Мы, пуппетролли, любим играть, вот ты и поиграй. Например, в индейцев. Напади на лагерь бледнолицых и захвати какие-нибудь трофеи: те же колбаски или бутерброды.

– Но тогда я должен буду снять с бледнолицых скальпы!

Услышав мои слова, дядюшка недовольно поморщился:

– Кровопролитие ни к чему, Тупси! Бледнолицых в вагоне много, а ты один. Действуй хитроумно: дождись, когда они уснут и тайком проникни к их складу продовольствия. Такая добыча – честная награда смелому воину!

– Ну, если это честная награда… – Нехотя я согласился с планом хитрюги Кракофакса (а что мне еще оставалось делать?!) и медленно побрел к столу, на котором стояли остывший уже кофейник и тарелочка с полузасохшими бутербродами. – Присоединяйся ко мне, дядюшка, когда еще доведется нам вместе позавтракать…

Седовласый пройдоха, погладив лысину на макушке, охотно присел рядом со мной.

– Не горюй, Тупси, в пансионе тебе не дадут скучать. А господин Ворчайлс сделает из тебя настоящего джентльмена. Он обучил уже, наверное, тысячу юных балбесов, и все они стали порядочными пуппетроллями!

– Так уж и все? – усомнился я. Однако спорить не стал, а поднажал на еду. Когда еще мне доведется напасть на «склад бледнолицых» – до тех пор можно и ноги с голода протянуть.

А этого мне делать совсем не хотелось: я очень любил жизнь, несмотря на все ее выкрутасы.

Глава третья

После завтрака дядя уселся писать рекомендательное письмо господину Ворчайлсу. Водрузив очки на длинный, похожий слегка на пику, нос, он достал из тумбочки игрушечную чернильницу, крошечную ручку с металлическим пером и маленький листок бумаги. Отодвинул в сторонку пустую чашку и тарелочку из-под бутербродов и положил на освободившееся место письменные принадлежности.

– Хорошая рекомендация решает все дело! – важно изрек он глубокомысленную фразу. И добавил. – Плохой товар можно продать только в отличной упаковке, хороший товар возьмут и так!

Это добавление меня, конечно, покоробило: я не считал себя «товаром, который обязательно нужно кому-то продавать». Однако спорить с дядей не стал, его учить – только портить. Я только вздохнул и принялся зашнуровывать свои «выходные» ботинки – других у меня все равно не было. В дорогу я надел любимый костюм: клоунскую курточку, широкие клоунские штаны и забавный колпак с помпоном на макушке. Этот костюм мне подарила моя мама Пуппелотта, и он был для меня особенно дорог, хотя и вызывал у прохожих насмешливые улыбки и даже иногда весьма невежливый хохот. Но какое мне было дело до хихиканья гнэльфов – этих добродушных верзил? А единственный во всем Гнэльфбурге пуппетролль (кроме меня, конечно), мой дядя Кракофакс, над моим костюмом не смеялся, а скорее завидовал: ему приходилось довольствоваться стареньким плащом, потертой шляпой, дырявыми ботинками, линялыми брюками и старомодным сюртуком.

Пока я переодевался и тщетно пытался причесать непокорный вихор, выбивающийся из-под клоунского колпачка, дядюшка Кракофакс успел накатать письмо и, перед тем как вручить его мне, решил перечитать свое творение вслух. Прокашлявшись, он тихо и монотонно забубнил:

– «Господину Э.Х. Ворчайлсу, Великому Учителю и Наставнику юных пуппетроллей, Директору пансиона „Незабудка“, Члену Педагогической Академии Пуппефельда и Кавалеру Ордена Золотого Кнута и Медового Пряника.

Многоуважаемый господин Э.Х. Ворчайлс! Слава о Вашем таланте педагога гремит по всему земному шару. Достигла она и пределов Гнэльфбурга. Заброшенные злой судьбой в этот город, мы (я – пуппетролль Кракофакс и мой племянник Тупсифокс) взываем к Вашей доброте, милосердию и глубокой мудрости и умоляем зачислить в ряды Ваших воспитанников вышеназванного Тупсифокса. Этот ребенок нуждается в строгом наставнике, и только Вы можете им стать, только Вы способны направить бедную овечку на истинный пуппетролльский путь. Деньги за его обучение… Впрочем, не будем говорить о деньгах! Когда речь идет о высоком служении делу воспитания молодого поколения пуппетроллей, все разговоры о деньгах будут звучать просто кощунством. В конце концов, если понадобится, мальчишка и сам их отработает.

Ваш покорный слуга Кракофакс.»

– Ну, как? – спросил дядюшка, закончив чтение своего послания. – Не добавить ли в это блюдо еще немного сладкого сиропа?

– Пожалуй, не стоит… – промямлил я и тяжело вздохнул. – Не все любят переслащенное… Кстати, из письма можно убрать и слова про заблудшую овечку…

– Бедную овечку, – поправил меня хитрюга-дядюшка. – У заблудшей овечки могут найтись деньжата на плату за обучение, а у бедной, разумеется, нет.

– Ей придется работать… – Я вздохнул еще тяжелее и искоса взглянул на жадного дядюшку. – Пуппетролли не должны работать, ты сам об этом говорил!

Старый мошенник, услышав мои слова, заерзал на стуле, как на горячей сковородке.

– Да, не должны… Но овечки трудиться обязаны!

В ответ на его неудачную попытку выкрутиться, я громко фыркнул:

– Овечки должны трудиться?! Их удел пастись на лугу и набивать животы сочной травкой!

– Вот и ты станешь питаться травкой, если не будешь помогать господину Ворчайлсу по хозяйству! – рявкнул обозленный дядюшка и стукнул кулачком по столу. Чернильница подпрыгнула вверх и, перевернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов, рухнула вниз – прямо на рекомендательное письмо. Глядя расширенными от гнева и изумления глазами на расплывающееся по бумаге фиолетовое озеро, Кракофакс прошептал: – Изыди… Прощай… И лучше не медли: иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

– А письмо? – я ткнул пальцем в сторону утеса-чернильницы, гордо возвышающегося посреди широченного безымянного озера. – Без него меня могут и не принять в пансион!

– Тебя и с ним не примут! – взвизгнул дядюшка и метнул в обшарпанную стену копье-ручку с металлическим пером на конце. Смертельное орудие в мгновение ока пересекло пространство нашего жилища и впилось острым наконечником в фотопортрет Кракофакса – прямо в лоб моему драгоценному дядюшке.

– Отличный бросок, – искренне порадовался я за ловкого метателя копий, – мне, пожалуй, так не суметь!

И, вздохнув в третий раз за это утро, я поклонился молча моему дорогому родственничку и вылетел из темного подвала в залитый солнечным светом двор, а оттуда на шумную, широкую улицу.

Глава четвертая

Дядюшка не ошибся: поезд на Пуппефельд отправлялся ровно в двенадцать часов ноль-ноль минут по местному времени. Отыскав на второй платформе нужный мне состав, я дождался, когда один из проводников на секунду отвлечется и посмотрит в сторону, и ящерицей нырнул в открытую дверь вагона. Быстро пролетел через тамбур и оказался в длиннющем коридоре. Большинство купе были не заперты, и я смог выбрать себе наиболее подходящее: пустое, без единого пока пассажира. «Вот и хорошо, – обрадовался я, входя в него и ставя чемодан на свободную лавку. – Без попутчиков даже лучше ехать – лежи, где хочешь, и делай, что хочешь!»

Отдышавшись, я все-таки решил забраться на самый верх. Туда, куда обычно ставят сумки и разные вещи. «Дальше залезешь – дальше доедешь», – подумал я и тут же начал карабкаться по металлическим стойкам под самый потолок, держа в зубах свой чемоданчик. А когда я взобрался на эту вершину, то обомлел: на моем месте уже сидел другой пуппетролль!

– Ты кто? – спросил я веснушчатого мальчишку в расшитой золотыми узорами красной рубашке и в синих, похожих на джинсы, брюках. – Ты откуда взялся?!

– А ты кто? А ты откуда взялся? – «вернул» мне обратно мои же вопросы веснушчатый незнакомец. Он подтянул поближе к себе походную сумку, опасаясь, наверное, того, как бы я ее не украл, и снова задал вопрос, на этот раз собственного сочинения:

– Ты – пуппетролль? Я вижу, что пуппетролль!

Глаза мальчишки радостно засияли, первоначальный испуг из них исчез, и я не стал разочаровывать незнакомца.

– А раз видишь, зачем спрашиваешь? – проговорил я миролюбиво и, подтянувшись, уселся на полку рядом с этим щеголем. Протянул ему правую руку и вежливо представился:

– Пуппетролль Тупсифокс, прошу любить и жаловать!

– А я – Пип! – обрадовался еще больше мальчишка и крепко пожал мне ладонь. После чего торопливо добавил: – Я нездешний, в Гнэльфбурге только проездом!

– А куда едешь? – поинтересовался я без особого любопытства.

– В Пуппефельд, в пансион господина Ворчайлса. Родители меня туда отправили, приказали домой не возвращаться, пока настоящим пуппетроллем не стану.

– А меня дядюшка в дурацкую «Незабудку» спровадил! – рассмеялся я, хотя ничего смешного в этом прискорбном факте не было. – Тоже о моем воспитании печется, старый хитрюга!

– Значит, мы с тобой товарищи по несчастью? – Пип хлопнул себя по ногам и тихо хихикнул. – Вдвоем веселее невзгоды переносить!

– Это точно… – вздохнул я, вспомнив мгновенно о своих былых приключениях. Поставил чемоданчик в дальний угол и забрался на полку поглубже. – Хотя я предпочел бы, чтобы они обошли нас стороной…

– Ну, это как получится! – развел руками Пип и тоже уселся поудобнее, убрав свисающие с полки ноги.

И вовремя: в купе вошли два новых пассажира и проводник-растяпа, пустивший в свой вагон кучу безбилетных пуппетроллей.

Глава пятая

Едва увидев тройку здоровенных гнэльфов вошедших в купе, мы с Пипом шарахнулись к задней стенке и буквально влипли в нее. И правильно сделали: через секунду на то место, где только что мы сидели, проводник шмякнул два тяжелых чемодана. Попади он этими чемоданами нам по головам – не было бы, наверное, и моей истории. Гнэльфы-пассажиры расселись по своим местам, а гнэльф-проводник, пожелав им счастливого пути и приятного времяпровождения, отправился в тамбур.

Прижатые чужими чемоданами к вагонной перегородке, мы с моим новым другом боялись даже пошевелиться. А о том, чтобы походить по лавке и поразмяться, не могло быть и речи. «Как в застенке!» – подумал я с горечью и посмотрел на Пипа, делающего попытку отвернуть нос от пахучего чемодана из крокодиловой кожи. Но далеко отодвинуться ему не удалось, и он, не выдержав, громко чихнул.

– Неужели в нашем вагоне водятся мыши? – удивился толстяк-пассажир и хотел было привстать и заглянуть на верхнюю полку, но его спутник равнодушно махнул рукой и насмешливо произнес:

– Что ты, Генрих! Разве мыши чихают? Наверное, это наши соседи из другого купе.

– Не хватало еще инфекцию какую-нибудь подхватить… – смущенно сказал гнэльф по имени Генрих и, желая перевести разговор на другую, более приятную, тему, предложил своему спутнику:

– А не приступить ли нам к трапезе, дорогой Фридрих? Продукты могут испортиться, и тогда нам точно не поздоровится!

Генрих взглянул в окно, проводил взглядом проплывающее мимо здание вокзала – поезд уже тронулся и теперь набирал скорость, – и лениво согласился:

– Хорошо, давай немного перекусим.

Боже, какие ароматы наполнили наше купе через минуту! Запах копченой колбасы удачно перемешивался с запахом кофе, а разрезанный на дольки апельсин источал такой фимиам, что уже не Пип, а я сам захотел чихнуть и выдать наше скромное и тесное убежище. Но я сдержался, успев вовремя зажать нос обеими руками. Глядя на меня, мой маневр повторил Пип.

Так мы просидели, держась за носы и роняя слюнки, пока эти обжоры не закончили пир и не улеглись спать, не очень-то старательно прибрав за собой на столике. Но Пип и я не рассердились на них за такую неаккуратность, а напротив, даже обрадовались. Едва в купе раздался мощный храп, (это захрапел толстяк), а следом за ним послышалось тонкое, мерное посвистывание (присвистывать во сне стал его долговязый спутник), мы ловко и быстро спустились вниз, забрались на столик и принялись набивать карманы продовольствием.

Опасаясь испачкать свою одежду, мы каждое лакомство упаковывали в обрывки бумажной салфетки, а пирожное с кремовыми розочками нам пришлось тащить наверх прямо с тарелочкой – иначе бы оно превратилось в ужасное месиво и его было бы противно есть. Забравшись снова наверх, мы не стали забиваться в свою нору за чемоданами, а устроились со всеми удобствами на полиэтиленовом пакете толстяка Генриха.

– Ты знаешь, – спохватился вдруг Пип, – я забыл помыть руки!

– Я тоже, ну и что?

– Но мои родители приучили меня всегда это делать перед тем, как садиться есть!

– Так уж и всегда? – выразил я небольшое сомнение.

– Всегда! – подтвердил Пип. – Иначе бы они не дали мне и крошки хлеба!

– Тогда считай, что сегодня тебе повезло: твои родители сейчас далеко, и ты можешь сесть за стол с немытыми руками!

– У тебя, Тупсифокс, какое-то странное представление о везении… – пробурчал веснушчатый щеголь. Однако спорить со мной не стал, а принялся разворачивать сверток с бутербродами.

Когда мы наелись и прикончили на десерт пирожное, мой спутник вновь заикнулся было о мытье рук. Причем к своему очередному капризу он добавил что-то новенькое:

– Мне нужно почистить зубы, Тупси, и заодно сполоснуть лицо…

Тут я, честно говоря, не выдержал. Я так рявкнул на этого чистюлю, что бедняга Генрих внизу вздрогнул и перестал храпеть. Наверное, ему вновь почудилась чихающая мышь, а, может быть, и какое-нибудь другое животное, забравшееся в купе – кто знает? К счастью, толстяк-гнэльф не стал вставать и разыскивать простуженного грызуна, а, тяжко вздохнув, перевалился на другой бок и вновь захрапел.

– Я тебе дам «почистить зубы»! – зашипел я на Пипа, сжимая кулаки и приближая к его перепуганной и перемазанной кремом физиономии свое собственное личико. – В «Незабудке» успеешь начиститься, а тут потерпишь!

Я бросил капризному чистюле незапачканный клочок салфетки, а сам обошелся рукавом своей клоунской курточки – рукав всегда меня здорово выручал, если в нужный момент под рукой не оказывалось полотенца или той же салфетки.

Приведя себя в порядок, мы сплавили вниз тарелочку и мусор, а потом, забравшись вновь наверх, с большой неохотой залезли за вонючие чемоданы в свою «берлогу» и легли спать, подложив под головы вместо подушек кулачки. И, как ни странно, быстро уснули.

Глава шестая

Проснулся я в пять часов утра от крепкого пинка в затекшую шею.

– Ты что лягаешься?! – прошипел я Пипу, потирая ушибленное место.

– Я не лягаюсь, я удираю, – прошипел он в ответ и запоздало извинился. – Прости, кажется, я слегка задел тебя ногой?

– Можешь этот пинок и так назвать, я не возражаю. А куда, интересно, ты удирал и от кого?

Пип заметно смутился:

– Приснится, понимаешь, всякая ерунда… От господина Ворчайлса убегал, от кого же еще…

– Ты его видел? На кого он похож?

– На чудище лохматое. Зубищи – во! Ручищи – во! – Пип резко развел руки в стороны и ударил правым кулаком в вагонную перегородку, а левым в чемодан.

– Все-таки, в нашем вагоне бегает мышь… – прошептал сквозь сон невероятно чуткий Генрих. Однако вновь не стал подниматься с постели, а только переместился с живота на спину.

– Тихо, всех пассажиров перебудишь! – просипел я в самое ухо размахавшегося кулаками Пипа. После чего по-пластунски выбрался из «застенка» и выглянул в окно. И увидел красивое здание железнодорожного вокзала и огромные золотые буквы над его центральным входом. Читать я уже умел и тогда и потому быстро сложил эти буквы в единое слово: «ПУППЕФЕЛЬД».

– Слезай, приехали! – чуть слышно прохрипел я попутчику и, схватив зубами ручку своего чемоданчика, стал сползать с верхней полки вниз. Пип последовал моему примеру.

Глава седьмая

То-то был удивлен растяпа-проводник, когда увидел двух прошмыгнувших между его ног ловкачей-пуппетроллей! Оказывается, он вез в своем вагоне парочку «зайцев» и даже не ведал об этом! Но гнаться за нами гнэльф-проводник не стал: во-первых, что сделано – то сделано, а, во-вторых, состав отправлялся через минуту дальше в рейс, и не хватало только бедному разине застрять в чужом городе из-за каких-то юных малюток в странных цирковых одеждах. Проводник погрозил нам вслед указательным пальцем правой руки и скрылся в тамбуре. А мы, волоча чемодан и сумку, быстренько обогнули здание вокзала и вскоре оказались на широкой площади.

– Куда теперь? – спросил меня Пип. Наверное, он решил, что я самый умный из нас двоих и знаю ответы на все вопросы.

Пришлось пожать плечами и, растягивая слова, многозначительно пробубнить:

– Ну, разумеется, в пансион к Ворчайлсу… Там угостят нас для начала завтраком, а уж потом возьмутся сдирать семь шкур…

– Мама сказала, что я буду там грызть какой-то гранит… Ты когда-нибудь грыз гранит, Тупси?

– Наверное, твоя матушка имела в виду «гранит науки». Мой дядя Кракофакс тоже иногда о нем твердил, но я пока не придавал его словам большого значения…

– Теперь придется придать! – вздохнул Пип и переложил свою сумку из правой руки в левую.

Я проделал тоже самое с чемоданом, и несколько раз сжал и разжал затекшую кисть.

– Вещей в чемодане кот наплакал, а пальцы уже онемели, – пожаловался я своему новому приятелю. – Если мы пойдем в «Незабудку» пешком, то наверняка останемся без рук!

– А то и без ног, – поддакнул мне Пип и, заметив на краю привокзальной площади одинокое такси, бросился к нему. Я поспешил за ним следом.

Таксист, седобородый пуппетролль в красивой форменной фуражке, выслушав нас через открытое переднее окошко своего «вольфвагена», перекривил недовольно рот и нехотя процедил сквозь зубы:

– Так и быть, садитесь… Но заплатите двойную плату!

– Почему двойную? – дружно переспросили мы.

– Потому что от вашего Ворчайлся никто не ездит на такси. От него только сбегают!

И громко рассмеявшись над собственной незатейливой шуткой, таксист-пуппетролль распахнул перед нами заднюю дверцу машины.

Глава восьмая

Мы думали, что пансион «Незабудка» представляет из себя какой-нибудь двух или трехэтажный домик, прилепившийся к своим соседям на одной из тихих улочек Пуппефельда. Но оказалось, что мы ошибаемся: «школа для юных балбесов-Пуппетроллей» размещалась в десятке разных по величине строений, и весь этот огромный комплекс прятался далеко за городом в темном сосновом бору за высоченной стеной, возведенной из бетонных плит и покрашенных зеленой – наверное, для маскировки! – краской.

Подъехав к воротам, седобородый таксист торопливо открыл нам дверцу машины и почему-то испуганно прошептал:

– Быстро выметайтесь отсюда, мелюзга! Доехали – и слава Богу!

– Кажется, я заплатил вам за нас обоих, – обиженно проговорил Пип и нехотя стал вылезать из уютного «вольфвагена». – Причем двойную плату, должен вам заметить!

– Знаю, что заплатил, иначе бы я вас и не привез, – проворчал уже чуть мягче сердитый водитель. – Ваш господин Ворчайлс обожает приставать ко всем с нравоучениями, а у меня нет никакого желания их выслушивать!

– У меня тоже, – вздохнул Пип и окончательно выполз из машины. Следом за ним выбрался наружу и я.

– Ничего, не горюйте, – утешил нас на прощанье подобревший внезапно седобородый таксист. – Пуппетролль, не нюхавший, почем фунт лиха, не пуппетролль!

И он, резко нажав на газ, стрелой помчался от ворот пансиона в спасительную гущу леса. А мы, подхватив свои скромные пожитки, медленно побрели по асфальтированной дорожке к самому высокому зданию под красной черепичной крышей.

Глава девятая

Несмотря на то, что мы прикатили в «Незабудку» в шесть часов утра, господин Ворчайлс уже сидел в своем кабинете и усердно трудился: перелистывал классные журналы и выискивал к чему бы там придраться. Увидев нас, возникших на пороге словно привидения, он с трудом оторвал рыжеволосую и круглую, как биллиардный шар, голову от очередного журнала и, близоруко прищурившись, вгляделся в странных пришельцев.

– Почему без стука? – спросил он наконец, нарушив мертвую тишину.

– Мы постучали, – ответил Пип.

И он не соврал: я действительно трижды ударил кулаком в дубовую дверь. Правда, очень робко и очень тихо.

– Значит, я оглох. Только этого мне и не хватало! – Рыжеволосый пуппетролль выскочил из-за стола и забегал по кабинету, заламывая руки, словно плохой актер в плохом театре. – Теперь мне придется лечиться, проходить всякие процедуры, возможно, меня даже уложат в больницу!.. А на кого я оставлю пансион, заботу о воспитании подрастающего поколения? Кто будет отныне прочищать вам мозги?!

– Да уж найдутся желающие… – пробурчал я чуть слышно.

Однако мои слова были чутко уловлены «оглохшим» Ворчайлсом.

– Боже мой! – воскликнул он, еще сильнее заламывая кисти рук и закидывая голову куда-то назад, на спину, словно петух, собирающийся вот-вот закукарекать. – Какое непонимание проблем воспитания! Учить берутся все, да только не всем это умение отпущено!

– Золотые слова… – прошептал Пип. И по его глазам я понял, что мой друг готов уже сейчас удрать из пансиона «Незабудка».

Внезапно Ворчайлс оборвал свой трагический монолог и, расцепив побелевшие пальцы, обалдело уставился на нас обоих.

– Черт возьми, – сказал он, – кажется, я слышу ваши дурацкие перешептывания… А если я их слышу, значит, я не оглох… Значит, с ушами у меня все в порядке! – заорал он, не скрывая своей несказанной радости.

– Поздравляем, – поклонился Пип, уже прошедший дома начальный курс хороших манер, – мы очень рады за вас…

– Спасибо, спасибо, ребятки! – господин Ворчайлс усадил меня и Пипа на мягкие стулья и сам присел на один из них. – Ну, рассказывайте: кто вы и откуда?

Пип назвал свое имя и протянул хозяину «Незабудки» сопроводительное письмо, которое написали его родители, и конвертик с деньгами. Мне же пришлось расплачиваться за жадность дядюшки дополнительным унизительным расспросом.

– Значит, у вас, юноша, нет ни рекомендательного письма, ни денег, чтобы заплатить за обучение? – произнес господин Ворчайлс после того, как я сообщил ему об этом печальном факте. – Боюсь, что я не смогу включить вас в список наших воспитанников…

– Что ж, тогда я вернусь к дяде в Гнэльфбург, – вздохнул я, стараясь придать своему вздоху оттенки грусти и сожаления. Но у меня это очень плохо получилось, и Ворчайлс уловил вместо них нотки радости и облегчения. Наверное, это его здорово задело, потому что он тут же стал вдруг очень серьезным и, положив мне на колено свою, покрытую веснушками и рыжими волосками, руку, проникновенно сказал:

– Ничего, юноша, не расстраивайтесь, мы что-нибудь придумаем… Впрочем, кажется, я уже придумал: мы зачислим вас в пансион за казенный счет. Должны же пуппетролли помогать пуппетроллям!

Ворчайлс весело рассмеялся, хлопнул меня ладонью по коленке и встал со стула:

– Поздравляю вас, господа воспитанники! Надеюсь, мы будем дружить! А теперь марш в соседний корпус, найдете там господина Апфеля – он вас пристроит в какую-нибудь комнату и объяснит наши правила. Кыш, не мешайте мне работать!

И он снова уселся за письменный стол и погрузился в изучение классных журналов. А мы с Пипом побрели на поиски господина Апфеля.

Глава десятая

– Вам повезло, сорванцы, – сказал нам старший воспитатель Густав Апфель, когда мы разыскали его в спальном корпусе и объяснили кто мы такие и зачем пожаловали в «Незабудку». – Все комнаты уже заняты и нет ни одной свободной кровати. Придется мне поместить вас в бывшей кладовке, а вместо кроватей выдать надувные походные матрасы. Там, конечно, тесновато, но вы же не собираетесь скакать из угла в угол или устраивать танцы и праздничные гулянья?

– Нет, господин Апфель, не собираемся… – Пип явно поскучнел, услышав такую новость, и старший воспитатель поспешил его успокоить:

– Ну-ну, мальчик, не вешай нос! Это – БЫВШАЯ КЛАДОВКА, сейчас в ней нет ни посторонних вещей, ни продуктов, ни, даже, крыс. Там ничего нет!

– Теперь будем мы… – пробубнил Пип.

– Зато вдвоем! – быстро и бодро добавил я.

Господин Апфель показал нам «нашу комнату», вручил обещанные матрасы и постельные принадлежности и, перед тем как уйти, строго сказал:

– Мойтесь, чистите зубы и в семь ноль-ноль будьте в столовой. Кто опоздает, тот останется без завтрака.

– А после завтрака можно немного поспать? – спросил Пип, сладко зевая. – В дороге мы не очень-то выспались!

– Нет, – отрезал Густав Апфель, – после завтрака начнутся занятия. Первый урок – «Хорошие манеры».

– Зачем пуппетроллям знать хорошие манеры? – удивился я. – Мы приехали сюда учиться делать пакости!

– Не зная толком, что хорошо, а что плохо, вы будете путаться и иногда совершать благородные поступки. А это позор для пуппетроллей! Только выучив правила хорошего тона, вы сможете их ловко обходить и нарушать. Испытывая при этом…

Старший воспитатель «Незабудки» не договорил и многозначительно посмотрел на меня и Пипа, ожидая от нас верного ответа. И он не замедлил ни на секунду.

– … чувство глубокого удовлетворения! – гаркнул Пип и вытянулся перед наставником по стойке «смирно».

– Правильно, мальчик, – улыбнулся господин Апфель, – из тебя, кажется, выйдет толк!

Он покосился на меня и проговорил, гася на лице улыбку:

– Учись у своего товарища, Тупсифокс. Кое-какие правила Пуппетролльской жизни ему, как я вижу, уже известны. Надеюсь, и в твою пустую головку западут какие-нибудь знания.

– Надеюсь, господин Апфель! – отчеканил я так же громко, как мой дружок. – «Надежда умирает последней!» – как говаривал мой дядюшка Кракофакс. Если мне что-то в голову западет, то обратно уже не выпадет!

И я оказался, в общем-то, прав: многое из того, что нам втолковывали в пансионате, я запомнил надолго, может быть, на всю жизнь. Особенно эти дурацкие правила хорошего тона и уроки «изысканной речи», которыми нас пичкали все первое полугодие. Но об этом – чуть позже.

Глава одиннадцатая

В спешке – вы, наверное, помните, как быстро выставил меня за дверь мой дядюшка? – я забыл положить в чемодан зубную щетку и пасту. Да если бы я и вспомнил о них тогда, то вряд ли мне удалось бы это сделать: зубная щетка у нас с дядюшкой была у каждого своя, зато тюбик с пастой имелся всего лишь один-единственный, да и тот наполовину пустой: выглядит солидно, а толку никакого.

Впрочем, я отвлекся. Тем более что зубы чистить мне все равно пришлось: у Пипа оказался тройной запас этого добра, и он щедро со мной поделился.

С блестящими от пасты «Айголд» зубами и сверкающими от голода и любопытства глазами мы с моим приятелем вступили в огромный зал с приятной для наших сердец табличкой над входом: «СТОЛОВАЯ». За многими столами уже сидели юные пуппетролли и уплетали свои завтраки. Взяв у дежурных помощников повара подносы со своими порциями, мы двинулись на поиски свободных местечек. И вскоре их обнаружили: за одним из столов сидели только два пуппетролля, а два других стула – за каждым столом размещалось по четыре воспитанника, – были свободны.

– Здесь не занято? – на всякий случай спросил я толстяка в джинсовой курточке и в таких же брюках. И поставил поднос на краешек стола.

– Швободно-швободно, – прошамкал толстяк, не отрываясь от еды ни на секунду.

А его товарищ, такой же толстяк, но только чуть-чуть похудее, добавил, обращаясь к Пипу:

– Шадишь, штул швободный.

Мы сели и молча стали метать за обе щеки то, что было у нас на тарелках. Наши пухлые соседи некоторое время с интересом наблюдали за нами, но вскоре один из них не выдержал и спросил:

– Сколько суток вы не ели? Трое? Четверо?

Я охотно ответил:

– Со вчерашнего вечера.

Толстяки дружно улыбнулись:

– Тогда вы нам подходите! Мы уважаем хороших едоков!

Мальчишка-пуппетролль в джинсовом костюме вытер ладошки о салфетку и протянул нам руку:

– Меня зовут Ростбиф. А моего дружка – Лангет.

Он кивнул на пухлого соседа в зеленом костюмчике и поинтересовался:

– А вас как зовут?

Мы с Пипом назвали свои имена и, продолжая доедать то, что еще оставалось на наших тарелках, принялись расспрашивать новых приятелей о порядках в здешнем заведении. Нам повезло, узнай мы все чуть пораньше – у нас наверняка испортился бы аппетит. А так все обошлось: мы успели и позавтракать, и пополнить свои представления о пансионе «Незабудка». Увы, эти представления оказались не очень-то радостными. В «школе для юных балбесов» действительно любили спускать с воспитанников семь шкур. За любую провинность, а иногда и просто так – для профилактики, из одного только пуппетролльского вредного характера!

Глава двенадцатая

В том, что нас не обманули, а сказали чистую правду, мы сумели убедиться через каких-нибудь полчаса. Первый урок, на который мы с Пипом угодили, назывался «Правила хорошего тона», и вела его солидная гнэльфина, специально приглашенная на эту работу откуда-то чуть ли не из-за моря. Звали гнэльфину мадам Брюле.

Задержавшись немного в своей комнате-кладовке – нужно было, оказывается, каждый раз сворачивать матрасы и убирать их вместе с подушками и простынями в шкаф! – Пип и я ворвались следом за своими друзьями Ротсбифом и Лангетом в класс. И были остановлены на пороге громким окриком:

– Куда? Да еще без стука?!

Мы посмотрели на рычащую гору в пышном сиреневом платье, восседающую за учительским столом, и, честно скажу, слегка перепугались.

– Мы учиться… – пролепетал Пип. – Правилам хорошего тона…

– Тогда научитесь не опаздывать! – рявкнула снова сиреневая гора и, открыв какую-то тетрадочку, взяла в пухлую ручищу авторучку. – Ваши имена? После занятий помоете парадную лестницу!

Мы поняли, что здорово вляпались, однако спорить с мадам Брюле не стали, а покорно назвав свои имена, поплелись к свободному столику.

– Куда?! – снова зарычало сиреневое чудовище. – Сейчас займемся практикой! А ну, выметайтесь из класса и войдите в него как положено!

Вылетев пулей в коридор, мы с Пипом серьезно задумались.

– А как положено правильно входить в класс? – спросил я у приунывшего приятеля. – Спиной вперед что ли?

– Мадам Брюле сказала, что мы вошли без стука, – напомнил мне Пип.

– Точно! – обрадовался я. – И как это у меня из головы выскочило!

И я от души бумкнул три раза в дверь кулаком. Но ответа никакого не услышал и тогда, приоткрыв слегка одну дверную створку, просунул в комнату нос и спросил:

– Можно?

На что сиреневая туша с наслаждением ответила:

– Нельзя! Скройся и повтори попытку!

Я послушно нырнул обратно в коридор и уставился на своего дружка:

– По-моему, я громко постучал! Неужели она не слышала?

– Наверное, слышала, – неуверенно проговорил Пип. – Просто она капризничает!

– Что ж, кулаков мне не жалко, еще постучусь. – И я с удвоенной силой забарабанил в дверь.

Но разрешения войти не дождался снова и вторично просунул нос в классную комнату:

– Гхм… Я стучал, но вы молчите… Можно нам войти, в конце концов?

– Нельзя!! – с еще большим удовольствием произнесла мадам Брюле. – Нельзя!!

И, видимо, сжалившись над нами, после небольшой паузы добавила:

– Если вам не отвечают на ваш стук, нужно немного подождать и снова постучаться. Вдруг в первый раз вас не услышали? Выйди и повтори все сначала, Тупсифокс!

– Но это будет уже третий стук! – пискнул я и исчез за дверью. – Колоти теперь ты! – сказал я Пипу, оказавшись вновь в коридоре. – Я все пальцы себе отбил!

Мой приятель робко прикоснулся к дверной створке своим кулачком, и тут же мы услышали воркующий бас: – «Да-да, войдите!».

Мы вошли.

– А где ваше «можно?»? – довольно спокойно поинтересовалась у нас мадам Брюле.

– Можно? – как попугай, прочирикал Пип.

– Да-да, можно! – отозвалась сиреневая туша. И мы снова увидели блестящую авторучку в ее толстой огромной лапище. – За неумение входить в класс помоете и на черном входе лестницу. – Она быстро сделала какие-то пометки в своей тетрадочке и снова посмотрела на нас с нескрываемой радостью. – По-моему, мальчики, вы еще что-то забыли сделать?..

Мы с Пипом переглянулись.

– Да мы только что приехали в «Незабудку»! – не выдержал я и весь побагровел от негодования. Я всегда багровею, когда меня крепко достанут – такая у меня натура. – Какие могут быть у новичков дела?!

– Вы забыли поздороваться, – напомнила нам гнэльфина, способная дать по вредности сто очков вперед любому Пуппетроллю.

– Здравствуйте! – дружно гаркнули мы с Пипом.

И тут же услышали недовольный и даже немного обиженный бас нашей мучительницы:

– Что вы имели в виду, сказав «здравствуйте»?

– Ничего, мы просто поздоровались… – прошептал Пип, не догадываясь о том, что мадам Брюле поняла наше простое приветствие несколько превратно.

– А-а… Ну, то-то… – Сиреневая громадина склонилась снова над тетрадкой и что-то в ней нацарапала похожей на маленький шприц авторучкой. – Помоете заодно и коридор на первом этаже – ничего с вами не случится!

– За что?! – ахнул я, не выдержав таких изощренных издевательств. – Мы же поздоровались!

– Нужно было сказать «Доброе утро!», – криво усмехнулась мадам Брюле. – И еще кивнуть головой.

– Я кивнул, – торопливо пискнул Пип.

– Молодец, поздравляю с первым успехом! – Противная вредина положила авторучку на стол и откинулась слегка на спинку стула. – Садитесь, вы и так отняли у меня и у класса много времени. А это очень невежливо с вашей стороны!

Глава тринадцатая

Второй урок снова вела мадам Брюле. Но на этот раз Пип и я ей не подставились: едва прозвенел звонок, как мы оба уже сидели за столами на своих местах и терпеливо ждали, когда усядутся все остальные и в класс вплывет наша строгая учительница.

Тема занятий сегодня выпала, наверное, самая дурацкая из всех, какие только можно придумать: «Правила сидения, вставания, стояния и ходьбы». На втором десятке жизни меня начнут учить ходить и стоять! Да если бы одно это, а то еще будут обучать сидеть и вставать! Я хотел перемигнуться с Пипом, но когда взглянул на него, то понял, что ему не до веселья; мой друг сидел весь понурый и смотрел в одну точку – в широкую спину толстяка Ростбифа. «Наверное, думает о предстоящем мытье полов, – догадался я и печально вздохнул. – Но об этом лучше не думать: неприятности легче переживать, когда голова занята другими вещами».

Словно отгадав мои мысли, мадам Брюле решила отвлечь Пипа от грустных размышлений.

– Пип! – сказала она и внимательно посмотрела на моего друга.

Бедняга медленно потянулся вверх.

– Прекрасно! – обрадовалась учительница. – Не прошло и двух минут, а ты уже не сидишь, а стоишь! Прекрасно! – Мадам Брюле окинула оценивающим взглядом тщедушную фигурку юного пуппетролля и после небольшой паузы произнесла: – Тебе сколько лет? Сто? Двести? Триста?

– Двенадцать… – выдавил из себя Пип.

– Не может быть! Судя по твоей сгорбленной спине, тебе не меньше двухсот! Ну, хорошо: не меньше ста пятидесяти!

Пип напрягся и слегка выпрямился.

– Да ты у нас помолодел! – радостно воскликнула мадам Брюле. – Больше сотни годков тебе теперь не дашь!

Пип поднатужился и, сбросив с себя груз тяжких переживаний, выпрямился еще чуть-чуть.

– Чудеса! Ну, просто чудеса! – всплеснула ручищами заморская мучительница. – Наверное, ты знаешь секрет какого-нибудь эликсира молодости? Поделись рецептом, пожалуйста, с нами, Пип, мы очень тебя об этом просим!

Но мой друг решил таить глубокое молчание. Вытянувшись словно телеграфный столб, он стоял и слушал издевательские речи мадам Брюле. Наконец той надоело молотить языком, и она устало сказала:

– Садись, Пип. Ставлю тебе «3» с двумя минусами.

– Минус на минус дает плюс, – вспомнил вдруг ни с того ни с сего толстячок Ростбиф и сообщил об этом всему классу.

– У нас не урок математики! – взвизгнула сердитая гнэльфина. – Встань, Ростбиф, и выйди к доске!

Наш новый приятель выбрался, пыхтя, из-за стола и поплелся на «голгофу». Но на полпути к ней был остановлен громким окриком:

– Кто так ходит, Ростбиф?! Питекантроп или молодой пуппетролль?!

– Я так хожу, мадам Брюле, – спокойно ответил добродушный ученик. – Мне так удобно, вы не волнуйтесь!

– Нет, я буду волноваться! Моя обязанность – научить вас правильно ходить! Почему ты так сильно наклоняешься вперед при ходьбе, Ростбиф? Словно что-то вынюхиваешь, как собака-ищейка? И зачем так яростно размахиваешь руками? Ты же не на лыжной прогулке!

Ростбиф пожал плечами:

– Не знаю, мадам Брюле. Они у меня сами размахиваются. Просто не соображу, что мне с ними делать!

– Оторви и выброси, – посоветовал ему шепотом Лангет.

Но Ростбифу такой совет не понравился. В некотором замешательстве он посмотрел сначала на свою левую руку, потом на правую и неуверенно проговорил:

– Я попробую их попридержать. А если они начнут снова мотаться из стороны в сторону, я засуну их в карманы!

– Только этого не хватало! – ахнула мадам Брюле и даже слегка побледнела. – Держать руки в карманах – это верх неприличия!

– Ого, да наш Ростбиф, кажется, достиг определенных вершин! – прошептал, оборачиваясь ко мне, ехидный Лангет. – Он – настоящий пуппетролль!

Мадам Брюле открыла свою заветную тетрадку и что-то в нее торопливо записала. После чего весело сообщила Ростбифу:

– Присоединишься к Пипу и Тупсифоксу. Мыть полы на двух лестницах и в коридоре, пожалуй, многовато для двоих. Составишь им компанию. А теперь можешь садиться: отдыхай, Ростбиф!

И, не дожидаясь, когда несчастный страдалец доковыляет до своего места, это чудовище взялось за очередную жертву. Ею оказался Лангет!

Глава четырнадцатая

Вечером после ужина одна половина воспитанников пансиона двинулась в комнату отдыха играть в настольные игры и смотреть телевизор. Другая же половина разбрелась, кто куда: это были провинившиеся в чем-либо бедолаги, и у каждого из них было свое наказание – или вымыть пол, или подмести двор, или вырвать сорняки в цветочных клумбах, или… Да мало ли чего могли придумать изобретательные педагоги знаменитой Пуппефельдской «Незабудки»!

Нам четверым – мне, Пипу, Ростбифу и Лангету – досталось мытье полов на лестницах и в коридоре первого этажа. Лангет получил эту «награду» минут через пять после Ростбифа. Мадам Брюле влепила ему наказание за подсказки товарищу. И хотя Лангет попытался переубедить злую гнэльфину и пробовал доказать ей, что он не подсказывал, а критиковал своего друга, ничто не помогло бедняге: он тоже попал в «черный список».

– Интересно, что она царапает в своей тетрадке? – спросил Пип пухленьких толстячков, яростно надраивая тряпкой мраморные ступеньки парадной лестницы. – Оценки обычно в журнал ставят, я это знаю!

– Оценки в журнал, а наказания в «поминальник», – охотно объяснил ему, а заодно и мне, добряк Ростбиф. – Чтобы не перепутать, кому что поручено.

– Если у кого-нибудь за неделю будет более трех наказаний, автоматически влепляют четвертое, – добавил Лангет и отжал в ведро тряпку. – Если за месяц Пуппетролль заработал шестнадцать наказаний, то его «наградят» еще четырьмя. Система!

– Неужели мы будем страдать целый год?! – испугался Пип. – Я не выдержу!

– Выдержишь, – успокоил его Ростбиф. – Пуппетролля как хочешь в бараний рог скручивай, он все равно живым останется!

– Нет-нет, – еще больше побледнел мой чистюля Пип, – в бараний рог я не желаю закручиваться!

Он оторвался от ступеньки, которую старательно надраивал, и с трудом выпрямился.

– Впрочем, – сказал Пип, хватаясь мокрой рукой за поясницу, – кажется, меня уже скрутило…

– Ничего, привыкнешь, – продолжил «успокаивать» его добряк Ростбиф. – Некоторым не так еще доставалось, однако все до сих пор живы и здоровы.

Лангет поманил меня пальцем к себе и прошептал, склоняясь к самому уху:

– Есть один маленький шанс избавиться от всего этого, но я не знаю, согласишься ли ты пойти на риск…

– Конечно, соглашусь! – не раздумывая ни секунды, ляпнул я и с надеждой взглянул на толстячка в зеленом костюме. – Говори, Лангетик, не томи!

Хитренький пуппетролль посмотрел на Пипа и Ростбифа, потом перевел взгляд на меня и, уже обращаясь ко всем нам, сказал:

– Можно попросить господина Ворчайлса снять с нас все наказания. Не только те, что мы уже имеем, но и те, которые мы обязательно заработаем в будущем. Но за это он, конечно, потребует кое-какие услуги…

– Я готов сделать все, что угодно, лишь бы не делать того, что мне противно! – тут же заявил Пип.

– У каждого свои представления о противном… – сказал Лангет, стараясь спрятать ехидную улыбочку в уголках пухлого рта. – Но мы все четверо – пуппетролли, и задания Ворчайлса нам, наверное, придутся по душе…

– Так что же мы медлим?! – вскричал Пип и лягнул осточертевшее ведро. – Бежим скорее к вашему Кавалеру Золотого Пряника!

– Медового Пряника и Золотого Кнута, – поправил его Лангет. И добавил: – Идти всей оравой не стоит. Пусть пойдет кто-нибудь один.

– Вот ты и ступай! – ткнул пальцем в живот своему старому другу Ростбиф. – Твоя идея, ты и шагай, а мы тебя подождем где-нибудь в кустах.

– Я так не согласен, – заупрямился Лангет, ни на шутку струсив. – Давайте лучше бросим жребий.

Он вырвал из цветочного горшка какую-то засохшую соломинку, разломал ее на четыре равные части, затем укоротил один из стебельков и, зажав их в кулаке, протянул нам.

– Тащи! – приказал он Пипу.

Мой приятель вынул длинную соломинку.

Ростбиф тоже выудил из трех оставшихся длинную.

А вот я вцепился в короткую. И, несмотря на некоторое сопротивление Лангета – он думал, наверное, что я тащу тоже длинную, – я выцарапал ее у него и с горечью принялся рассматривать свою добычу.

– Короткая, короткая! – уверил меня Лангет. И в знак доказательства предъявил последнюю, оставшуюся в его руке, соломинку. – Тебе шагать к Ворчайлсу, Тупсифокс, такая твоя доля!

– Что ж, – вздохнул я, – судьбу не переспоришь. Так и быть, прогуляюсь к шефу. И то сказать – с утра мы с ним не виделись, успел, наверное, обо мне соскучиться!

Я вытер руки о клоунские штаны – не бежать же мне за полотенцем! – и подмигнул друзьям:

– А вы тоже не скучайте: помойте вторую лестницу и пол в коридоре. Если вернусь живым – помогу.

И я бодрым и уверенным шагом замаршировал к господину Ворчайлсу.

Глава пятнадцатая

Несмотря на ужасную занятость, Кавалер Золотого Кнута и Медового Пряника терпеливо выслушал мою сбивчивую речь, а потом еще долго раздумывал над своим ответом. Наконец он приподнял голову и, взглянув на меня, взлохматил обеими руками свою рыжую шевелюру.

– Трудную задачку вы мне задали, Тупсифокс, очень трудную! Виданное ли это дело – отменить наказания учителя!

– Не отменить, а заменить, – робко поправил я хозяина «Незабудки». – Мы не девчонки, чтобы мытьем полов заниматься!

– Мальчики тоже должны уметь обращаться со шваброй и тряпкой. Вдруг вы моряками станете? На корабле матросы сами палубу моют! – Господин Ворчайлс улыбнулся и встал из-за стола. Походил по кабинету взад-вперед и вскоре остановился рядом со мной. Заглянул мне в глаза и спокойно произнес. – Тебе одному, Тупсифокс, я могу отменить наказание. А за других не проси. Каждый пуппетролль должен сам за себя отвечать!

– Но мы ведь товарищи…

– По-твоему, так получается: раз вы товарищи, то я должен вам всем поблажки делать. А если бы вас не четверо, а гораздо больше было?

Я поскреб указательным пальцем затылок и невольно согласился с доводами господина Ворчайлса.

– Вот видишь! – обрадовался хозяин «Незабудки». – Ты сам все отлично понял! Ты – умница, Тупсифокс, поэтому я отменяю наказание мадам Брюле! Но ты должен кое-что и для меня сделать…

Я насторожился: в голосе господина Ворчайлса я уловил знакомые дядюшкины нотки. Когда Кракофакс замышлял какое-нибудь коварство, в его словах обязательно проскальзывало что-то подобное.

– У меня, Тупсифокс, нет времени разговаривать с каждым воспитанником пансиона, – продолжил господин Ворчайлс свою вкрадчивую речь. – А ведь у мальчиков наверняка есть проблемы, кто-то чем-то недоволен… Ты не мог бы сообщать мне о том, кто и что говорит? А я буду принимать меры, чтобы подобных разговоров больше не было…

Рыжая лиса решила сделать меня своим доносчиком! Я это сразу понял, хотя многие считали меня простачком, этаким простофилей в клоунском костюме! Я еле сдержался, чтобы не вылепить прямо в лицо господину Ворчайлсу все, что я о нем думаю. Но я прикусил язык и только отчаянно замотал головой: нет, на это я не согласен!

– Ты не хочешь мне помочь? – удивился хозяин «Незабудки» и снова заглянул в мои глаза. – пуппетролли всегда помогают пуппетроллям!

– Да, конечно… – пролепетал я чуть слышно, отводя свой взгляд от пронзительных буравчиков хитрюги Ворчайлса. – Но я боюсь что-нибудь перепутать, забыть, не так пересказать…

– Ничего, я все распутаю и обо всем напомню!

– Нет-нет! – побледнел я еще сильнее. – Такая работа не для меня!

Зеленые кошачьи глаза гневно сверкнули, и Кавалер Золотого Кнута и Медового Пряника брезгливо сморщился:

– Тогда проваливай! И только попробуй плохо вымыть полы: я сам заставлю тебя перемыть их десять раз подряд!

И он демонстративно повернулся ко мне спиной, показывая тем самым, что наш разговор закончен.

Глава шестнадцатая

Я не стал рассказывать своим друзьям о попытке господина Ворчайлса сделать меня доносчиком. Мне было даже неприятно про это вспоминать, не то что передавать в деталях все подробности нашей беседы. Я только буркнул им что-то неразборчивое и, взяв тряпку, принялся с ожесточением драить уже чистую лестницу.

Поняв, что я не принес добрых вестей, Пип, Ростбиф и Лангет понуро отошли в сторонку и присели на край ступеньки.

– Да-а, – протянул Ростбиф, – избавления от придирок мадам Брюле и других воспитателей нам не видать как собственных ушей! Так и похудеть недолго!

– Вам это только пойдет на пользу, – прошептал Пип, шмыгая носом. – А вот мы с Тупсиком можем и вовсе в скелеты превратиться!

– В скелеты? – переспросил его Лангет. – А что, это – идея!

И он, несмотря на усталость, вскочил на ноги и исполнил какой-то замысловатый танец.

– Я вижу, тебе снова пришла в голову светлая мысль? – поинтересовался я, макая тряпку в ведро. – Учти, теперь я не стану тащить соломинку – ни длинную, ни короткую.

– Это и не понадобится! – улыбнулся хитроумный Лангет. – То, что я придумал, мы сделаем все вместе. Четверых, мне кажется, хватит для моей затеи.

– Ну-ну, – навострил уши Ростбиф, услышав о том, что и ему придется в чем-то участвовать. – Какую проделку ты замыслил на этот раз, Лангетик?

Лангет поманил нас к себе рукой и, когда мы послушно к нему приблизились, зашептал как настоящий заговорщик:

– Вот что я придумал, друзья мои! Хватит мадам Брюле издеваться над бедными пуппетроллями! Сколько было уже замучено несчастных детишек, скольких еще она собирается замучить!

Он вытер тыльной стороной ладони скатившуюся на толстую румяную щеку слезинку и продолжил:

– Мадам Брюле, наверное, не верит ни в Бога, ни в черта. Иначе бы она поубавила свой пыл: ответ держать приходится иногда и учителям, пусть и раз в жизни.

– После нее, – поправил друга дотошный Ростбиф, – только после нее!

Лангет взглянул на приятеля и снова затараторил:

– Бога и черта она не боится, это факт. Но наверняка мадам Брюле испугается, встретившись нос к носу с каким-нибудь монстром. Например, с ожившими скелетами.

– У скелетов носов не бывает, – снова внес уточнение въедливый Ростбиф.

Лангет поморщился, но спорить с другом не стал.

– Хорошо: лоб в лоб. А если она встретится с четырьмя лбами – заиканье ей будет обеспечено на всю оставшуюся жизнь.

– Где мы возьмем четверку скелетов? – деловито поинтересовался Пип, еще не догадываясь о том, куда клонит хитроумный мальчишка-пуппетролль. – Они на улице не валяются!

– Это ты верно подметил, – ехидная улыбка снова зазмеилась в уголках пухлого рта Лангета. – Придется их роль исполнить нам самим.

– Как мы это сделаем? – Я понял его гениальную задумку, и теперь меня интересовали, как выражался мой дядюшка Кракофакс, только «технические детали».

– В своей школе я занимался в театральной студии, – начал объяснять Лангет, не повышая, однако, голоса. – Играл Кота в сапогах, Щелкунчика, Золушку…

Ростбиф вдруг насмешливо фыркнул и поспешил зажать себе рот ладонью.

– Да, я исполнял роль Золушки! – повторил Лангет гордо. – Все зрители рыдали, глядя на меня! Я так жалостливо говорил о своей трудной жизни, о том, что не имею красивого платья и туфелек, чтобы поехать на королевский бал!.. Впрочем, я, кажется, отвлекся. Я только хотел сказать, что мне приходилось исполнять разные роли. В том числе и монстров. Я был отличным скелетом в спектакле «Остров сокровищ»!

– Я читал эту книжку, – вспомнил Пип. – Но там скелет лежал и не разговаривал.

– А мы с мадам Брюле поговорим! – усмехнулся снова Лангет. – Мы представимся ей замученными жертвами пансиона «Незабудка» и спросим у нее, до каких пор она еще собирается издеваться над бедными малютками. А потом заставим ее дать клятву больше не делать записей в свой «поминальник» и прикажем похоронить его в нашей могиле!

– У нас есть могила? – изумился Ростбиф. – Впервые о ней слышу!

– Выкопать яму в дальнем углу сада не долго. Впрочем, как и сшить костюмы скелетов. Кусок черной ткани, баночка белой краски – больше ничего и не потребуется! – Лангет закончил свою речь и посмотрел на всех нас, ожидая, видимо, аплодисментов.

Но он их не дождался. Его очередную «сногсшибательную идею» мы восприняли как-то вяло и без особого энтузиазма. Мы догадывались, что если она провалится, то нам не сдобровать. Однако попробовать мы, все-таки, решили. А вдруг нам повезет? Кому-то ведь иногда улыбается фортуна…

Глава семнадцатая

На подготовку к спектаклю под названием «Ожившие скелеты» у нас ушло около двух недель. Белую краску мы отыскали довольно быстро, зато на поиски солидного куска черной материи было потрачено немало сил и времени. Оказалось, что такой пустяковой вещи в «Незабудке» никто не хранил, все предпочитали ткани ярких расцветок.

– Придется кого-нибудь попросить нам ее купить, – предложил в конце концов Лангет. – Иначе наш план так и не будет воплощен.

– Твой план, – поправил его дотошный Ростбиф. И смущенно потупив карие глазки, тихо проговорил: – Может быть, потерпим до каникул? Или вовсе отменим эту затею?

– Ты что! – взвился Лангет. – Останавливаться на полпути это не по-пуппетролльски!

– Разве мы уже на полпути? – удивился Пип. – Тогда и правда не нужно останавливаться!

Мне самому казалось подозрительной идея пройдохи Лангета, но мадам Брюле и господин Апфель так меня достали своими придирками, что я решил поддержать нашего хитрюгу-толстячка.

– С просьбой купить ткань можно обратиться к садовнику Блюму, – сказал я и ткнул пальцем в окошко, за которым как раз в этот момент суетился у клумбы сгорбленный старичок-пуппетролль. – Он часто ездит в город, и мог бы привезти нужную нам вещь. Только, увы, – развел я руками, – у меня нет ни одного гнэльфдинга!

– Зато у нас есть. – Лангет залез в карман пиджака и достал из него горстку серебристых монеток.

Пип и Ростбиф добавили еще по несколько гнэльфдингов, и необходимая сумма вскоре была собрана.

Вручив деньги Блюму и объяснив ему, что от него требуется, мы помчались в класс на урок. Звонок прозвенел уже с минуту назад, и не хватало нам только схлопотать еще какое-нибудь наказание. На этот раз от господина Логфила – преподавателя пуппетролльского языка и изысканной речи.

Глава восемнадцатая

Если бы не господин Логфил, не было бы, наверное, и этих мемуаров. Именно его я должен благодарить за то, что он превратил меня из косноязычного и безграмотного пуппетролля в настоящего златоуста и автора заметок, которыми наверняка будет зачитываться не одно поколение юных читателей. Единственный изо всех местных педагогов, Логфил не любил наказывать воспитанников, а если и делал кому-нибудь замечание, то произносил это с большой неохотой и даже с легким смущением. Вся его долговязая и неуклюжая фигура словно бы кричала в подобный момент: «Ну, как вам не стыдно, юноша?! Заставляете меня говорить вам неприятные вещи! Нехорошо, братец мой, нехорошо…»

Учиться у Логфила было одно удовольствие! Правда, некоторые из нас так и не освоили всю грамоту и златоустами не стали. Зато я имел у Логфила огромный успех: и по пуппетролльскому языку, и по основам изящной речи у меня были всегда только отличные оценки.

– Тупси, – обращался ко мне в трудную минуту наш милейший преподаватель, – помоги, пожалуйста, исправить ошибки Ростбифу.

И я охотно бежал вприпрыжку к доске, у которой «плавал» бедняга Ростбиф.

– Сколько ошибок допустил твой дружок в слове «еще»? – спрашивал меня, а заодно и весь класс, господин Логфил.

– Три! – выкрикивал с места Пип, не поднимая руки.

– Две! – убавлял счет закадычный приятель Ростбифа Лангет.

И только мне было суждено говорить им всем горькую правду прямо в лицо:

– Четыре!

И решительным жестом я зачеркивал дикую абракадабру, намалеванную Ростбифом, а сверху писал нужное слово. Вот так:

еще

ИСЧО

Также быстро, как и пуппетролльскую грамоту мне удалось освоить и пуппефельдское произношение: все-таки я был пуппетролль, а не гнэльф! Читая глазами слово «булочная», вслух я говорил «булошная», вместо «конечно» говорил «конешно», а вместо «Гнэльфбург» – «Гнэльфбурх». Моим друзьям это умение давалось труднее, и они искренне недоумевали: почему написанное грамотно слово нужно обязательно произносить по-другому. Тогда господин Логфил начинал углубляться в дебри пуппетролльского языкознания, принимался что-то бубнить про орфографию и орфоэпию, и тут даже я сам переставал понимать что-либо.

Но, прошу прощения, кажется, я расхвастался (хотя признание в непонимании глубинных основ родного языка вряд ли можно считать хвастовством!). Я только хотел сказать, что господину Логфилу я обязан очень многим. И если я наговорил в этой главе лишнего – простите: я больше не буду!

Глава девятнадцатая

Отдохнув на уроке господина Логфила, наш класс перебрался в кабинет мадам Брюле. Нам предстояло узнать, как следует вести себя за столом в приличной компании, если нас туда вдруг позовут.

К уроку мадам Брюле подготовилась наславу: накрытые красивой скатертью столы были сдвинуты в один ряд и просто ломились от угощений.

– Прошу садиться! – сказала щедрая гнэльфина и села сама во главе стола. – Надеюсь, вы все помыли руки?

Пуппетролль по имени Мумрик поспешил ей ответить за всех нас, тихо пискнув: «Да! конечно!» И стал что-то записывать в своей тетради. Он числился в отличниках и всегда все записывал за учителями, каждую их умную мысль.

– Что ты делаешь, Мумрик? – спросила его слегка озадаченная мадам Брюле. – Кажется, я не продиктовала вам еще ни одного правила?

– Я написал, что хозяйка или хозяин дома должны поинтересоваться у гостей помыли ли они руки перед тем, как усесться за стол, или нет, – ответил наш отличник и спрятал тетрадь в сумку.

– Этого делать не следует! – смутилась мадам Брюле. – Нужно просто показать гостям, где находится ванная комната и где лежат туалетные принадлежности! А спрашивать или, тем более, заставлять гостей умываться неприлично!

Мадам Брюле переборола смущение и вновь обратилась ко всем нам:

– Кто мне скажет, в какой руке нужно держать вилку?

В ее вопросе явно таился какой-то подвох, и мы замерли, ожидая, что среди нас отыщется безумный смельчак и ответит ей: «Ну, конечно, в правой!».

Но героев сегодня не нашлось, и мадам Брюле сама была вынуждена поделиться с нами удивительным фактом: оказывается, вилку нужно держать в левой руке! А нож – в правой. И не пилить им кусок мяса, а резать.

Мы хотели тут же заняться делом и на практике проверить полученные знания. Но мадам Брюле снова стала приставать к нам с вопросами: «А какую вилку вы возьмете, чтобы есть антрекот? А какой нож? Пип, скажи: где вилка для салата? Ростбиф, что ты делаешь с салфеткой?!..»

Признаюсь честно, мы здорово растерялись. Аппетит сразу пропал, едва на наши головы обрушился этот град вопросов. Ну, не все ли равно, какой вилкой я стану есть салат?! Разумеется, той, которая подвернется под руку! И почему это нельзя Ростбифу вытереть вспотевший лоб матерчатой салфеткой, а необходимо положить ее на колени? Расстроившись, я даже убрал со стола руки, чтобы, не дай Бог, не прикоснуться ими к чему-нибудь. Но оказалось, что и этого делать нельзя: руки должны все время лежать на столе, но не полностью, а только кисти, локти же должны быть прижаты к туловищу. «Лучше бы она снова заставила нас мыть полы! – подумал я. – Ломать каждую секунду голову над тем, где у тебя локти – хуже наказания, наверное, не изобрести! И это в то время, когда твой желудок пуст, а на столе стоит всякая вкуснятина!».

Наконец, когда мы уяснили, что вилка, лежащая рядом с тарелкой, предназначена для мясных блюд, средняя для рыбных, а крайняя для закусок, нам разрешили приступить к еде. При этом мадам Брюле обратила наше внимание на то, что вилки лежат слева, а ножи справа.

Но едва мы прикоснулись к пище, снова раздался вопль вредной учительницы:

– Стоп, стоп, стоп! Как вы держите вилки?!

«Крепко держим, не вырвешь! – подумал я и покачал головой: Что-то она еще придумает, лишь бы не дать нам поесть?»

Мадам Брюле взяла свои вилку и нож и показала, как нужно правильно их держать.

Пока мадам Брюле вдалбливала нам в головы, как следует обращаться со столовыми приборами, Пипу вдруг вздумалось зачерпнуть соус. Он взял свою ложку и потянулся к соуснице, стоявшей довольно далеко от него. И тут же схлопотал от зоркой гнэльфины замечание:

– Сядь на место, Пип! Тебя следовало бы наказать за твой поступок дважды, но я сегодня добра – ты получишь только одно взыскание.

– За что?! И почему «дважды»?! – всхлипнул Пип, искренне недоумевая такой придирчивости со стороны мадам Брюле.

– За то, что ты полез через весь стол со своей ложкой. Нужно было кого-нибудь попросить подать тебе соусницу. И взять соус специальной ложечкой.

Мадам Брюле раскрыла «поминальник» и вписала в него замечания, сделанные моему несчастному другу. После чего вновь стала высматривать очередные жертвы. И они не замедлили ей попасться на глаза. Мумрик, который обычно все делал правильно, на этот раз промахнулся. Отрезав кусочек мяса, он по всем правилам науки отправил его в рот. И, не разжевывая, проглотил. И, конечно, подавился. Бедняга закашлялся, покраснел, и по его багровым щекам покатились слезы. Наконец добряк Ростбиф не выдержал и хлопнул Мумрика по спине ладонью. Несчастный охнул и – о, чудо! – проглотил злополучный кусок антрекота.

– Спасибо, Ростбиф, ты здорово меня выручил! – прошептал Мумрик, вытирая слезы.

– И заработал замечание, – улыбнулась ехидно мадам Брюле. – Впрочем, как и ты, Мумрик!

– Я спас друга от неминуемой гибели, – скромно напомнил о своем подвиге Ростбиф.

– Нужно это было делать незаметно. А еду глотают, не разжевывая, только крокодилы! – Мадам Брюле снова взяла в руки авторучку и «поминальник». – На перемену не пойдете оба. Останетесь в кабинете и помоете посуду.

Справившись с мясным блюдом, мы приступили к чаепитию. И тут замечания посыпались сразу на всех.

– Лангет, ты почему налил чай в блюдечко? Пей из чашки!

– Тупсифокс, ты облил скатерть вареньем! После уроков ты ее тщательно постираешь и выгладишь!

– Ростбиф, не звени ложкой по чашке, когда размешиваешь сахар! И не сопи, словно слон, при каждом глотке!

– Пип! Пип! Ну, что это такое?! Разве можно своей ложечкой, да еще успевшей побывать у тебя во рту, лезть в вазочку с вареньем?!

Крики во время чаепития раздавались беспрерывно, и это, в общем-то приятное занятие, превратилось для нас в настоящую пытку. Я думал, что к концу урока я просто свихнусь. Схлопотав замечание за то, что я выплевываю вишневые косточки из варенья в кулак, а не «кладу их аккуратно и незаметно губами на ложечку и не перекладываю потом на край блюдца», я просто озверел. «Да какое кому дело до того, куда я сплавляю косточки?! Может быть, они мне позже понадобятся? Не стану же я потом сгребать их с блюдца и пересыпать в карман на глазах у всех?!» Но мои доводы были, как говорится, разбиты в пух и прах. Смерив меня презрительным взглядом сверху вниз, мадам Брюле прогудела:

– Косточки из варенья годятся только на то, чтобы их выбросили на помойку! А руки у сидящих за столом должны быть чистыми и свободными! А те, у кого они грязные и чем-то заняты, могут нас покинуть: они останутся без десерта!

«Ну, слава Богу! Одной пыткой меньше!» – Под завистливыми взорами своих товарищей я слез со стула и пошел к дверям.

– Не забудь через пять минут вернуться, Тупсифокс! – услышал я за спиной насмешливый голос вредной мучительницы. – Тебя ждут веник и мусор!

«Нашла чем испугать! – подумал я тоже злорадно. – Подмести пол – это тебе не яблоко съесть или мороженое! Это – такой пустяк!..»

Глава двадцатая

Садовник Блюм не подвел и вскоре привез нам отличный отрез черной, как смоль, материи. Правда, прежде чем отдать ее, он долго и нудно выпытывал у нас, зачем это вдруг она понадобилась, для какой такой цели?

Сначала мы долго старались убедить его в том, что купили ткань без всякой цели, а просто нам взбрела в головы такая блажь. Но старичок не поверил, и тогда мы признались ему, что хотим сшить халаты, в которых будет удобно рыться в саду и на огороде, окучивая грядки и клумбы. Блюм сразу расцвел, как только услышал это, и тут же отдал нам драгоценный сверток. И пообещал еще подарить нитки и красивые пуговицы. Но мы не стали злоупотреблять его добротой – зачем скелетам пуговицы?! – и сказали старику-садовнику, что у нас есть все для рукоделия и что нам от него больше ничего не требуется.

– Кроме советов, как окучивать грядки, – добавил хитрый Лангет.

А Ростбиф, вспомнив о правилах хорошего тона, кивнул головой и пробасил:

– Спасибо, господин Блюм, вы нас здорово выручили!

Притащив сверток с материей в нашу с Пипом комнату-кладовку, мы спрятали его в укромное место и договорились, что шитьем костюмов займемся после того, как все улягутся спать. Чем меньше пуппетроллей будут знать о наших планах, тем больше шансов будет у нас на успех.

– Если за ночь не справимся, продолжим кроить в другую ночь, – сказал Лангет и выглянул из комнаты в коридор. – Главное, не попасться на глаза господину Апфелю: он тут же доложит обо всем Ворчайлсу.

– Ворчайлс не Блюм, он не поверит, будто мы шьем халаты для работы в саду! – улыбнулся Ростбиф. – Особенно, если мы успеем нарисовать на них белой краской ребра!

Представив себе, как хозяин «Незабудки» изумленно разглядывает творения наших рук, мы весело рассмеялись и побежали во двор. До ужина оставалось каких-нибудь полчаса, и нам хотелось еще вволю поиграть и порезвиться с товарищами по пансиону.

Глава двадцать первая

На шитье костюмов у нас ушла целая неделя. Оказывается, это не такое уж простое дело – шить костюмы скелетов. Сначала их нужно придумать. Потом сделать выкройки. Затем отдельные куски ткани слепить в единое целое. И только после всего этого можно приступать к раскраске и окончательной примерке.

Неделя, которую мы потратили на подготовку к спектаклю под названием «Ожившие скелеты», прошла довольно спокойно. Если не считать одного маленького происшествия, случившегося в пятницу – за два дня до намеченной «премьеры». В пятницу наша суровая гнэльфина торжественно объявила:

– Сегодня ваш класс отправляется в гости к баронессе Элизе Марии фон Кекуок. Эта милая дама любезно согласилась принять ораву пуппетроллей с единственной целью: чтобы вы на практике смогли показать, чему научились на моих занятиях. Поэтому те, кто сегодня ОТЛИЧАТСЯ в гостях, запомнят этот вечер на всю оставшуюся жизнь. Вы меня поняли?

Мадам Брюле обожгла нас всех ледяным взглядом, и мы в едином порыве выдохнули:

– Да, мы поняли!

– Вот и прекрасно! – Сиреневая туша откинулась на спинку стула и уже чуть мягче произнесла: – А сейчас мы повторим основные правила хорошего поведения в гостях. Мумрик, что нужно сделать, когда входишь в чужой дом?

– Нужно поздороваться с хозяевами.

– Правильно. А что еще?

– Можно подарить цветы хозяйке…

– Верно. А что еще?

– Не повредит сказать ей какой-нибудь комплимент…

– Молодец! Пожалуй, с тебя достаточно. Пип!

– Я! – Мой друг вскочил как ужаленный и вытянулся в струнку перед мадам Брюле.

– Что еще нужно сделать, когда приходишь в гости?

– Наверное, поблагодарить за приглашение?

– Чудеса, угадал с первого раза! Но почему ты так неуверенно это говоришь, Пип? У тебя есть какие-нибудь сомнения?

– Нет… У меня нет сомнений, мадам Брюле!

– Великолепно… Тогда скажи: что мы сделаем после того, как выпьем кофе?

Пип удивленно посмотрел на учительницу:

– Ничего, мадам Брюле… Подождем не принесут ли еще что-нибудь.

– Мы поблагодарим хозяйку и уйдем! Разумеется, попрощавшись! Ты понял?!

– Понял… А если вместо кофе нам подадут чай?

– Мы все равно попрощаемся и уйдем!

– Но уже не поблагодарив?

Услышав эти слова, мадам Брюле подскочила чуть ли не до потолка.

– Ты надо мной издеваешься, глупый мальчишка?! Благодарить хозяйку нужно в любом случае!

– Даже если она ничем нас не угостит? – снова вздумалось уточнить моему приятелю.

Этого мадам Брюле выдержать просто не могла.

– Во-он!! – закричала она, хватая свой «поминальник». – Вон из класса немедленно!! И хорошенько подумай над своими словами и поведением!!

Пип пожал плечами и послушно поплелся к дверям.

– Я вас не хотел обидеть, мадам Брюле… – сказал он, остановившись на минутку у выхода из класса. – Просто ваш предмет такой трудный… Чуть ошибешься и готово: сморозил глупость. Хуже математики, честное слово!

И он вышел в коридор и затворил за собою дверь: тихо и аккуратно, не хлопая. Так, как это положено делать воспитанному пуппетроллю.

Глава двадцать вторая

Вечером мои одноклассники и, конечно, я сам уселись в небольшой автобус и покатили в гости к госпоже фон Кекуок. Мадам Брюле взгромоздилась на переднее сиденье и, кроме спины шофера и прекрасного вида в лобовом окне, она ничего не видела. Это дало нам возможность слегка расслабиться и даже чуть-чуть порезвиться. Мумрик, которому доверили букет из трех алых гвоздик, вскоре решил их зачем-то понюхать. Но аромата никакого не уловил и сунул цветы сидящему рядом с ним Лангету:

– Странно, они совсем не пахнут!

– Не может быть: эти гвоздики настоящие, а не искусственные!

Лангет ткнулся носом в ярко-красные головки цветов и с силой втянул в себя воздух. И через секунду все его тело содрогнулось от мощного чиха, а голова, откинувшись на мгновение назад, тут же вернулась в первоначальное положение, закопавшись в несчастные цветочки.

– Что ты наделал!.. – прошептал с ужасом Мумрик, подбирая с пола оторванные головки гвоздик и протягивая их Лангету. – Теперь это не букет, а веник!..

– Подарим веник, в хозяйстве пригодится. – Великий чихальщик смущенно потупился и, немного подумав, пробормотал: – Привяжем их нитками к стебелькам. У старушки баронессы наверняка слабое зрение – она ничего не увидит.

Лангет вынул из кармана катушку черных ниток – у нашей четверки теперь всегда при себе имелось что-нибудь из подобного добра, – и принялся привязывать головки гвоздик. Занимаясь по ночам шитьем костюмов скелетов, он сделал эту работу довольно быстро и ловко.

– Сойдет и так, – сказал Лангет, любуясь на свое творение, – баронесса и не заметит маленькой починки!

И он оказался прав: Элиза Мария фон Кекуок, получив из рук Мумрика изящный букетик, ниток не разглядела. Она только слегка прищурилась и, сдвигая на кончик носа очки, изумленно воскликнула:

– Какие прекрасные цветы! Большое спасибо! Я занимаюсь садоводством много лет, но таких гвоздик с черными ободками еще не видела! Наверное, это очень редкий экземпляр?

– Очень редкий! – подтвердил Лангет, облегченно вздыхая. – Во всем Пуппефельде вы не найдете больше ни одного такого цветка!

– Спасибо-спасибо! – еще раз проворковала близорукая старушка и, пригласив гостей в зал, передала своей горничной подаренный нами букетик: – Поставь гвоздики в вазу, Августа. Только будь аккуратна: не сломай их нечаянно!

– Уж если эти сорванцы не сломали, то я, тем более, не сломаю, – обиженно проворчала пожилая служанка и ушла на кухню с гордо поднятой головой.

Мадам Брюле, вспомнив о своих обязанностях, ткнула Ростбифа в широкую спину указательным пальцем и прошипела:

– Скажи какой-нибудь комплимент даме! Не стойте немыми столбами!

Ростбиф взволнованно выдохнул воздух из легких и пробасил, хватая баронессу за руку:

– У вас в доме так вкусно пахнет! Наверное, вы зажарили для нас молочного поросенка?

У мадам Брюле, едва она это услышала, закатились под веки глаза и подкосились ноги. Она непременно упала бы на пол, придавив насмерть парочку зазевавшихся пуппетроллей, если бы мы с Лангетом не подставили ей вовремя кресло.

Зато баронесса фон Кекуок выслушала слова простодушного Ростбифа весьма спокойно. Она только вежливо освободила свой локоть из цепкой лапы нашего дружка и, чуть улыбаясь одними уголками губ, проговорила:

– Благодарю вас, юноша. Вам тоже нравятся эти ароматы? У нас с вами общие пристрастия! Но ЧЕМ это пахнет, вы узнаете за столом. Прошу вас, господа!

И она показала рукой на длинный стол, накрытый красивой белой скатертью и уставленный столовыми приборами.

– Только после нас! Только после нас! – тихо проверещала мадам Брюле, приходя в себя и вскакивая из кресла. И помчалась к столу, обгоняя прожорливых учеников и саму хозяйку дома. Усевшись по правую руку от баронессы, мадам Брюле скомандовала: – Можете садиться!

Обмениваясь вежливыми пинками и тычками, мы кое-как поделили остальные стулья и тоже примостились к столу. Обилие ножей и вилок нас уже не смущало, как-никак, а уроки мадам Брюле пошли нам впрок. Единственное, чего мы ожидали с опаской, так это начала светских разговоров. Мадам Брюле приказала беседовать только на общую, интересную для всех, тему. А что могло интересовать старую баронессу? Результаты вчерашнего матча бейсболистов? Ловля карасиков на мух? Ловля самих мух? Нам это было неизвестно. При гробовом молчании мы принялись пировать: Августа принесла вкусные закуски и, чуть позже, жареного молочного поросенка с петрушкой во рту (Ростбиф все-таки угадал, чем пахнет в доме баронессы!)

Первой нарушила тишину сама Элиза Мария фон Кекуок.

– Сегодня моя кошечка поймала двух мышек! Вы подумайте: ее никто этому не учил, а она поймала! – произнесла хозяйка гостеприимного дома.

– Кошек учить – только портить, – пробасил Ростбиф, искренне считая, что нашел с баронессой общий язык. – Впрочем, как и пуппетроллей, – добавил он и тяжело вздохнул.

Мадам Брюле многозначительно кашлянула и с упреком посмотрела на своего разговорчивого ученика. Беседа о кошках, так удачно начатая фрау Элизой, мгновенно угасла.

– Зато я учил нашу собаку ловить воров и жуликов не меньше года, – смело поднял оброненное знамя главного златоуста отчаянный Мумрик. – Целый год я прыгал перед ней, изображая грабителей. Изодрал двое пары штанов и порвал дюжину рубашек…

– Ты сам их изодрал или это сделал твой пес? – полюбопытствовал Пип.

– Мы оба, – честно признался Мумрик. И продолжил: – А когда в наш сад залезли настоящие воры, Крокус даже не почесался!

– Наверное, ты что-то неправильно ему объяснил, – высказал предположение простак Ростбиф. – Мадам Брюле вот тоже не втолкует нам, о чем можно разговаривать за столом в гостях, а потом сидит и кашляет, как простуженная.

После такой речи обычно немногословного Ростбифа наша бедная гнэльфина закашлялась по-настоящему. Но стучать ей по спине мы не стали: кто знает, как она воспримет эти действия? Пришлось старой баронессе самой придти на помощь мадам Брюле, а заодно, и нам.

– Дети всегда говорят то, что думают, – сказала она, сочувственно улыбаясь своей соседке по столу. – Не нужно на них за это сердиться и строго за это спрашивать!

– Да-да, конечно… – промямлила мадам Брюле и злобно воткнула вилку в кусок жареного поросенка. Наверное, в этот миг он показался ей ненавистным Ростбифом, и она решила прикончить его на месте.

Взялись за жаркое и мы: разговор о собаках и кошках не получился, и самое лучшее в этой ситуации для всех нас было переключиться на что-нибудь менее опасное. Однако, увлекшись едой, кое-кто из гостей стал забывать о правилах хорошего тона. Я перестал пользоваться ножом – у меня были отличные зубы! – Пип почему-то принялся бросать косточки под стол, а Лангет вдруг громко хрюкнул и повторил свой недавний трюк: откинул голову назад и изо всей силы ткнулся носом в тарелку. Остатки гарнира щедро осыпали близсидящих одноклассников и только отдельные редкие капли соуса попали на баронессу и мадам Брюле. Но оказалось, что и этого было достаточно для того, чтобы наша гнэльфина вновь сорвалась с цепи и закричала:

– Вон!! Немедленно все вон!! И больше никогда не ходите со мною в гости!!

Лангет, которому терять уже было нечего, попробовал заартачиться и задержаться за столом.

– А кофе? – спросил он невинным тоном. – Вы же сами сказали, что пока нам не подадут кофе или чай, мы должны сидеть на своих местах и развлекать хозяйку!

– У вас это отлично получилось! – улыбнулась баронесса. – И вы, конечно, получите чай и торт. Августа, угости, пожалуйста, мадам Брюле и мальчиков чаем!

Отказаться от торта было не в наших силах. Когда еще его нам предложат! Покосившись на Лангета и мадам Брюле, я встал и попросил у хозяйки дома прощения. За всех нас, без исключения. И добрая баронесса Элиза Мария фон Кекуок нас всех простила. И тоже без исключения. Даже мадам Брюле – можете себе представить?!

Глава двадцать третья

Увы, наша гнэльфина не была такой благодушной и добросердечной, как старая баронесса – прощать никого она не собиралась. Все воскресенье наша четверка – я, Пип, Ростбиф и Лангет – трудились не покладая рук, убирая опавшие листья на огромной территории владений господина Ворчайлса. А после того, как все воспитанники улеглись спать, мы, несмотря на дикую усталость, продолжили работу над костюмами скелетов. И в полночь – о, этот счастливый миг! – наш труд был закончен. Примерив свои наряды, мы остались ими очень довольны. При лунном свете или при тусклом, колеблющемся пламени свечи наши силуэты выглядели просто зловеще. Особенно жутко смотрелся почему-то Пип: наверное, его тощая и долговязая фигура больше всего напоминала «замученных злыми воспитателями бедняжек-пуппетроллей».

– Может быть, мы не станем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? – спросил Лангет и положил мне на плечо свою костлявую руку. Его пустые глазницы уставились на меня с ожиданием и надеждой: ему очень хотелось, чтобы я его поддержал.

Но я решил не менять наши планы: задания мадам Брюле все равно уже были выполнены и теперь, в первом часу ночи, было бы совсем неплохо улечься спать. Пип и Ростбиф со мною радостно согласились – у них обоих уже слипались глаза, и они, как болванчики, ежесекундно кивали белыми черепами.

Сняв маскарадные костюмы, мы бережно сложили их в шкаф, и наши новые друзья побрели в свою комнату.

И вовремя: именно в эту минуту дежуривший воспитатель господин Апфель надумал сделать обход в спальном корпусе. Но когда он заглянул ко мне и Пипу, то услышал только сладкое похрапывание и сопение – мы уже крепко-крепко спали.

Глава двадцать четвертая

Да, мы уже спали. Храпел вовсю и Ростбиф в своей комнате. И только один неугомонный Лангет не спал, а бодрствовал. Не найдя у нас поддержки, он решил действовать в одиночку. Выкрал потихоньку свой костюм – сказалась пуппетролльская натура! – быстренько в него облачился, взял свечку и спички и отправился в гости к мадам Брюле. Он знал, что по спальному корпусу бродит подслеповатый и глуховатый господин Апфель, и потому не опасался наткнуться на него где-нибудь в коридоре. Но о том, что в эту ночь с обходом всех своих владений надумал пойти сам господин Ворчайлс, Лангет, разумеется, не ведал. И он столкнулся с ним – лоб в лоб, как и мечталось нам встретиться с мадам Брюле.

Кавалер Золотого Кнута и Медового Пряника вынырнул из-за угла как раз в тот момент, когда «бедная жертва мучителей-педагогов», уже подпалив свечу, подкрадывалась к дверям комнаты, в которой проживала вредная гнэльфина.

Услышав чьи-то тихие шажочки, Лангет замер и повернул голову в ту сторону, откуда доносились подозрительные звуки. И увидел господина Ворчайлса, а господин Ворчайлс увидел его. Точнее, господин Ворчайлс увидел скелет пуппетролля со свечкой в костлявых пальцах и, конечно, не сразу узнал в нем своего воспитанника. Гроза и ужас пансиона «Незабудка» громко взвизгнул и попятился было назад, но, на его беду, в том месте стояла большая красивая кадка с заморским кактусом. Споткнувшись о нее, бедняга присел на колючий цветок и снова взвыл – на этот раз еще более громко и пронзительно.

И, конечно, разбудил мадам Брюле, которая тут же выскочила в коридор в одном пеньюаре и с каким-то дурацким колпаком на голове.

Господин Ворчайлс ни разу в жизни не видел свою подчиненную в таком виде, да еще при свете свечи. И справедливо подумал, что это привидение пришло на помощь не к нему, а к маленькому круглому скелету, столбом стоявшему перед ним и внимательно разглядывавшему пустыми глазницами свою несчастную жертву. Поэтому он, едва успев привстать с колючего кактуса, вновь дернулся назад, вновь споткнулся о кадку и вновь присел на сплющенный цветок, окончательно превращая его в кашу и лишая последних иголок.

Как ни странно, но третий вопль, вырвавшийся из глотки господина Ворчайлса, привел в чувство и мадам Брюле, и Лангета. Наш артист, сообразив, что пора уносить ноги, резко дунул на свечу и погасил, танцующий во тьме, огонек. А могучая гнэльфина, разведя сначала широко в стороны длинные руки, быстрым движением сомкнула их, норовя сцапать ожившего пришельца из холодной могилы. Но промахнулась и только громко хлопнула в ладоши. Этот звук еще больше подхлестнул Лангета, и он бросился со всех ног наутек по длинному и темному коридору. Лангет бежал до тех пор, пока не налетел на беднягу Апфеля. Воткнувшись ему в живот головой, он повалил престарелого воспитателя на пол и грохнулся рядом с ним. Попробовал сорвать с себя проклятый костюм и только еще больше в нем запутался.

Тут-то и настигла его карающая рука мадам Брюле. Она схватила несчастного толстячка за шиворот и подняла высоко вверх.

– Ну что, попался?! Сейчас я тебе задам!!

Глава двадцать пятая

О том, что случилось глубокой ночью, мы узнали только утром от самого Лангета. Хитрюга дал нам возможность позавтракать и уже потом все рассказал. Наверное, он догадывался, что на голодный желудок мы могли бы его и разорвать, а на сытый, возможно, помилуем.

Так оно и произошло, хотя Ростбиф, съев двойную порцию завтрака – Лангет предусмотрительно пожертвовал ему свою! – все равно попробовал разделаться с «героем-одиночкой». Но я и Пип храбро встали между двумя повздорившими толстяками, и шаткий мир был сохранен.

– Теперь они возьмутся за вас, – сообщил нам вторую новость слегка помятый Лангет. – Мне пришлось во всем сознаться Ворчайлсу, Апфелю и мадам Брюле – а что делать?! – и они, я так думаю, прицепятся сейчас к вам троим.

– Подлый предатель! – прошипел Пип, сжимая кулачки. – Не мог промолчать о товарищах!

– Не мог, – развел руками Лангет. – Я висел под самым потолком, а мадам Брюле донимала меня двумя вопросами: «Кто твои дружки? Отпустить тебя или не отпустить? Кто твои дружки? Отпустить тебя или не отпустить?..» В тот миг мне очень не хотелось, чтобы она меня отпускала…

– Ничего бы с тобой не случилось! – фыркнул я в ответ на его слова. – Такие круглые пуппетролли не расшибаются!

Лангет еще ниже понурил голову:

– Я и молчал как рыба… Но господин Ворчайлс пообещал воткнуть в меня все кактусовые иголки, которые вытащит из себя, и требовал немедленно признаться…

– И ты признался! – возмущенно воскликнул Ростбиф и, взмахнув руками, ударил себя по толстым ляжкам.

– Меня уговорил господин Апфель. Он сказал, что пуппетроллей, которые делают ужасные гадости и выдают своих товарищей, господин Ворчайлс иногда прощает. Все-таки мы – пуппетролли и у нас пуппетролльский пансион, а не институт благородных девиц.

– Коварный Апфель тебя обманул! – сказал Ростбиф и от гнева раздул щеки, словно мячики. – За такой ночной тарарам даже Мумрика не простили бы, а он у нас отличник и образец для подражания!

Наверное, мы еще долго стояли бы в школьном дворе и препирались, но тут раздался звонок, и все побежали по классам. Пошла на урок и наша четверка. Хотя, если сказать честно, у всех у нас в эту минуту было одно желание – провалиться сквозь землю. И чем глубже, тем лучше.

Глава двадцать шестая

Весь день мы ждали вызова к господину Ворчайлсу, ломая головы над тем, какое наказание он для нас выберет. Пипу мерещились розги, Ростбиф с ужасом думал об отлучении от еды на несколько суток, а мы с Лангетом почему-то решили, что нас сошлют на галеры.

Но – о, чудо! – господин Апфель оказался прав: хозяин «Незабудки» не стал устраивать шума из-за проделки Лангета. Наверное, ему не захотелось делать всеобщим достоянием факт своего сидения на колючем кактусе. Иначе бы он не заменил, пусть и смятое в лепешку, вещественное доказательство уже к рассвету на точно такой же цветок. И не приказал бы мадам Брюле и Апфелю молчать обо всем этом, а только улыбаться при встрече с нами и говорить: «Ну, как, мальчики, настроение? Не правда ли, сегодня хороший денек?» А что господин Ворчайлс отдал такое распоряжение, у нас не было никаких сомнений: и Апфель, и мадам Брюле целую неделю заискивали перед нами как могли.

Зато когда неделя миновала, злая гнэльфина решила все-таки отыграться за свое унижение. Она стала цепляться к нам по любому поводу, и чистые страницы в ее «поминальнике» заполнялись с удивительной быстротой. Когда записей накопилось чрезвычайно много, я решил: «Нужно бежать из „Незабудки“. Кое-какое образование я уже получил, а остальное наверстаю, занимаясь самостоятельно. Дядюшка Кракофакс меня поймет – он сам всегда был против того, чтобы пуппетролли трудились не покладая рук.»

Приняв такое решение, я поделился им с Ростбифом, Лангетом и Пипом. Немного подумав, толстячки дружно отказались его поддержать. А вот Пип охотно согласился со мной и даже захотел составить мне компанию. Ну, разве мог я ему отказать? Уединившись в укромном уголке, мы стали обдумывать план побега. И, когда этот план был готов, мы удрали.

Глава двадцать седьмая

Едва мы покинули пределы владений господина Ворчайлса, как стали выявляться некоторые ошибки и промахи в нашем чудесном плане. Во-первых, справедливо решив, что лучше всего бежать во время дождя, – он смоет все следы, – мы не учли одного: что мы сами до нитки промокнем и жутко продрогнем. Во-вторых, в ужасной спешке я забыл захватить с собой кое-какие вещи. Например, прекрасный компас, подаренный мне на день рождения дядюшкой Кракофаксом. А компас нам с Пипом сейчас бы очень пригодился: идти, ориентируясь по солнцу или по звездам во время дождя, весьма затруднительно. Я мог бы перечислить еще кое-какие недостатки нашего плана, но, пожалуй, хватит и этих двух. Не пройдя и трех с половиной мерхенмиль, Пип и я насквозь промокли, закоченели и заблудились. Мой друг был уже готов прощаться с жизнью и горевал о том, что не захватил с собой клочка бумаги и карандаш: он хотел оставить родителям прощальную записку. Но я пристыдил его, и мы благополучно преодолели еще полторы мерхенмили.

И увидели за деревьями большой кирпичный дом.

– У меня такое чувство, словно я уже когда-то видел это здание, – прошептал Пип, хватая меня за руку.

– По-моему, это домик баронессы фон Кекуок, – почему-то тоже шепотом ответил я другу. – Ну да, это ее дом!

Несмотря на страшную усталость, мы прибавили шагу и вскоре подошли к парадным дверям скромного замка престарелой баронессы. Я дернул за веревочку, и мы услышали, как внутри приглушенно зазвякал колокольчик.

– Кто там? – раздался через минуту из-за дверей знакомый голос служанки Августы. – Фрау Элиза сегодня гостей не принимает!

– Мы не гости, – ответил я, – мы заблудились…

А Пип торопливо добавил:

– И мы ужасно промокли, фрау Августа! Ну, просто насквозь!

– Вы меня знаете? – удивилась пожилая служанка. Немного помедлив, она открыла дверь. – Кажется, и я вас знаю! Вы – воспитанники господина Ворчайлса и вы недавно были у госпожи баронессы в гостях вместе с мадам Брюле?

– Да, это мы… – Я переступил порог, Пип сделал тоже самое. – Здравствуйте, фрау Августа, извините, что мы вас побеспокоили…

– Какие вежливые пуппетролли, впервые вижу таких! – улыбнулась служанка и захлопнула за нами дверь. – Проходите в холл, а я сейчас доложу о вас моей хозяйке.

Но фрау Августа не успела сделать и шага, как перед нами возникла сама баронесса фон Кекуок. Мне даже показалось, что она не пришла, а просто проявилась из воздуха: была невидимкой, а стала вдруг видимой.

– Добрый день, мальчики! – сказала она, улыбаясь. – Вы, я слышала, заблудились?

– Да, – кивнул головой Пип, – такая вот история… – И запоздало поздоровался с хозяйкой замка: – Добрый день, фрау Элиза!

Я тоже поприветствовал баронессу и, сняв с головы свой клоунский колпачок, постарался незаметно выжать из него избыток влаги.

– Да вы насквозь мокрые! – ахнула госпожа Кекуок, услышав журчащий водопад. – Августа, живо веди их в ванную и дай что-нибудь из одежды. Ну, хотя бы, платья твоей внучки Бригитты!

– Вы хотите нарядить нас в девчоночьи платья?! – вскрикнули мы с Пипом дружно. – Ни за что! Лучше мы останемся в мокром!

– Ваша одежда быстро высохнет, об этом я позабочусь, – поспешила нас успокоить пожилая служанка. – Пока вы едите и пьете чай, я все сделаю.

– Ну, если на полчасика… – Пип посмотрел на меня, и по его взгляду я понял, что мой друг готов сдаться. Мне не оставалось ничего иного, как тоже согласиться на этот дурацкий маскарад. Понурив головы, мы поплелись за Августой в ванную.

Глава двадцать восьмая

Нам повезло, мы успели досыта поесть и уже допивали чай, когда вдруг за окнами послышался шум подъехавшей машины и встревоженный голос фрау Августы оповестил нас, что это приехал полицейский Вольфганг Стопс.

– Бедные крошки! – всплеснула руками Элиза Мария фон Кекуок. – Вас разыскивает полиция! Неужели вы что-нибудь натворили?!

– Нет… Просто… Просто мы удрали из пансиона! – честно признался я старой женщине. – Мадам Брюле и другие воспитатели так нас замучили своими придирками, что мы решили вернуться домой.

– Теперь нас снова будут мучить и наказывать… – Пип опустил голову, и из его глаз скатились на пирожное две слезинки.

– Этому не бывать! – резко сказала фрау Элиза и велела служанке впустить полицейского, уже топтавшегося у дверей и дергающего за веревочку. – Вольфганг Стопс беглецов не найдет, хоть и обшарит весь мой дом! Клянусь памятью моей бабушки-колдуньи!

И она прошептала себе под нос какое-то заклинание, половину слов которого я из-за сильного волнения не разобрал, а вторую половину не запомнил.

И тут же мы с Пипом превратились из двух мальчишек-пуппетроллей, наряженных в девчоночьи платья, в две небольшие хлебные крошки. Хихикая и приговаривая: «Бедные крошки, вас ищет полиция? Она вас не найдет!», старая баронесса взяла нас в кулачок и бережно опустила на край тарелки, в которой лежал бифштекс с гарниром, щедро политый ароматным соусом.

– Лежите здесь и ничего не бойтесь, – сказала она и отправилась встречать еще одного незванного гостя.

Вольфганг Стопс, и правда, заехал к баронессе разыскивая нас. Он не рассчитывал застать здесь беглецов, но долг полицейского велел ему заглянуть на минутку и к фрау Элизе. Выслушав сбивчивую речь местной ищейки, баронесса не стала уверять господина Стопса в том, что маленьких беглецов у нее нет и не было. Напротив, она предложила полицейскому самому обойти весь дом и хорошенько посмотреть: нет ли где и в самом деле, юных разбойников?

Смущаясь и краснея, Вольфганг Стопс прошел в холл и внимательно обвел взглядом все углы и закоулки. Потом, войдя в раж, начал осматривать первый этаж, затем второй… Облазив все комнаты и не найдя в них нас, он виновато развел руками и пробасил:

– Никого! А на душе у меня чувство, будто они здесь, совсем рядом!

– Вы устали, переволновались, вот вам и кажется всякая ерунда! – Баронесса улыбнулась своей милой обворожительной улыбкой и пригласила полицейского к столу: – Господин Стопс, пока вы не отведаете бифштекса, который зажарила фрау Августа по собственному рецепту, и не выпьете хотя бы одну чашечку кофе – я вас отсюда не выпущу!

Полицейская ищейка снова засмущалась и стала отнекиваться, но вскоре сдалась и отправилась в ванную комнату мыть руки. А хозяйка дома велела служанке принести еще один столовый прибор и порцию бифштекса.

Фрау Августа покорно кивнула головой, собрала на поднос грязную посуду и тарелку с нетронутым ужином старой баронессы и ушла на кухню. И уже там дала волю своему гневу: «Стану я пачкать новую тарелку и скармливать какому-то полицейскому последний бифштекс! А этот куда я дену? Выброшу? Вот его я и отнесу Вольфгангу!»

Мы с Пипом даже съежились, услышав такие слова. Попасть в желудок ищейки Стопса – перспектива не из приятных. Однако сделать мы ничего не могли: скатиться вниз, поближе к гарниру, еще можно было попробовать, но подняться по гладкой и скользкой поверхности фаянсовой тарелки вверх было не в наших силах. Оставалось одно: лежать и надеяться на судьбу, да еще на волшебницу-баронессу.

Как ни странно, выручила нас из беды сама Августа. Когда Вольфганг Стопс с аппетитом расправился с бифштексом и гарниром, он вздумал подобрать кусочком хлеба остатки соуса. Но пожилая служанка, которая стояла у него за спиной, тут же наклонилась к его уху и прошептала:

– Господин Стопс, у фрау Эльзы не принято вылизывать тарелки. Дайте ее мне, я отнесу на кухню и там помою.

– Да-да, спасибо! – Раскрасневшийся от приятной работы челюстями полицейский побагровел еще сильнее. – Вы готовите просто чудесно!

Он торопливо выпил чашечку кофе и встал из-за стола:

– Благодарю, но я должен ехать дальше – дела!

Уже в дверях Вольфганг Стопс на секунду задержался:

– Да, я совсем забыл вас спросить: что это за тряпочки висят в ванной комнате? Они так похожи на одежду мальчишек, которых я разыскиваю!

– Я купила сегодня на рынке маскарадные костюмы для своих внучек, – пришлось солгать фрау Августе. – У них скоро карнавал, и они решили нарядиться мальчишками-пуппетроллями. Мои внучки такие сорванцы, господин Стопс!

– Моя дочка им вряд ли уступит, – улыбнулся полицейский.

Он надел фуражку, попрощался с баронессой и ее служанкой и вышел из дома.

Вскоре мы услышали шум отъезжающего автомобиля, и у нас у всех отлегло на душе. Вы не верите, что у хлебных крошек есть душа?! Но мы же были не обычными крошками, а заколдованными!

Глава двадцать девятая

Едва Вольфганг Стопс уехал, баронесса поспешила снять с меня и Пипа волшебные чары. Она подцепила нас бережно с тарелки чайной ложкой и опустила на пол. Тихо прошептала заклинание – на этот раз я его запомнил! – и мы вновь приобрели свой нормальный вид. Поправив на платье складки, я вежливо поклонился фрау Августе:

– Спасибо, вы нас здорово выручили! Этот обжора чуть было нас не съел!

А Пип, пытаясь прикрыть коротенькой юбочкой голые коленки, поблагодарил баронессу:

– Если бы не вы, фрау Элиза, этот полицейский отвез бы нас к господину Ворчайлсу и мадам Брюле. И они уж точно бы нас съели живьем, можете не сомневаться!

– Куда вы теперь? – спросила госпожа Кекуок, выслушав наши слова признательности.

– На вокзал. Я вернусь к дядюшке в Гнэльфбург, а Пип поедет в Берштадт к родителям.

– Что ж, может быть, так оно и лучше… – Старая баронесса посмотрела на служанку: – Наверное, их одежда высохла?

– Сейчас я ее поглажу, и можно будет переодеваться. – Фрау Августа укоризненно покачала головой. – На старости лет пришлось соврать! И кому? Представителю власти! С меня за это спросится…

И она, продолжая что-то бормотать себе под нос, побрела в ванную комнату за нашей одеждой. А мы с Пипом уселись за стол допивать остывший чай и доедать бисквитные пирожные. Не пропадать же добру, в самом деле?!

Глава тридцатая

От замка баронессы фон Кекуок до железнодорожного вокзала было около полутора мерхенмиль. Это – по шоссе. А напрямик – через лес – было не больше одной мерхенмили. Решив не испытывать судьбу, мы с Пипом от прогулки по шоссейной дороге отказались наотрез. А чтобы вновь не заблудиться, попросили фрау Элизу указать нам верное направление. Но добрая старушка не стала размахивать руками и говорить, что сначала мы должны пойти прямо, а потом, дойдя до какой-нибудь сломанной березки или ольхи, поворотить направо. Нет, она поступила гораздо проще и мудрее. Фрау Элиза достала из камина специальными щипцами почти погасший уголек и что-то прошептала над ним. После чего разжала щипцы и положила их на место. А уголек, который почему-то не упал на ковер, подлетел к открытой форточке и выскользнул через нее на улицу.

– Не волнуйтесь, он подождет вас у дверей, – сказала баронесса, не совсем правильно истолковав наше крайнее удивление. – А потом он проводит вас до вокзала и вернется домой.

– Зачем? – ляпнул я первое, что мне взбрело в голову.

– Должна же я быть уверена в том, что вы успешно добрались до вокзала и сели на поезд! – улыбнулась добрая волшебница.

Переодевшись в свои выглаженные и почищенные костюмы, я и Пип чуть ли не со слезами на глазах попрощались с баронессой и ее служанкой, еще раз поблагодарили их за то, что они для нас сделали, и вышли через парадную дверь на улицу.

Уже заметно начало темнеть, и поэтому мы сразу же увидели светящийся огонек – наш верный проводник терпеливо поджидал нас, зависнув над верхней ступенькой лестницы на высоте двух мерхендюймов. Едва мы захлопнули за собой дверь, как уголек качнулся и полетел сначала к воротам, а потом к небольшой березовой рощице. Я и мой друг еле успевали бежать за ним – так быстро он передвигался по воздуху. Уголек летел бы, наверное, еще стремительнее, если бы не стайки мотыльков, которые набрасывались на него всей оравой и от которых ему приходилось увертываться, виляя из стороны в сторону или взмывая стрелою вверх. Возможно, он опасался, что они погасят его, плотно всего облепив. А, может быть, просто жалел этих несмышленышей и не хотел, чтобы они обожгли свои лапки и крылышки…

Не прошло и получаса, как мы добрались до вокзала. Еще бы: мы мчались к нему почти бегом! Выскочив на платформу, я и Пип поубавили шаг, а наш «проводник» и вовсе отлетел в сторонку. Заметив на краю платформы пожилого пуппетролля, лениво поглядывающего на пассажирский состав, готовый вот-вот отправиться со второго пути, мы подошли к нему и вежливо поинтересовались:

– Простите, вы не скажете, в котором часу будет поезд на Гнэльфбург?

Пуппетролль окинул нас презрительным взглядом и медленно процедил сквозь зубы:

– Если вы будете такими вежливыми, то никогда не попадете туда, куда вам нужно. Пуппетролли должны быть нахрапистыми, запомните это!

Нехотя ткнув рукой в сторону отходившего состава, он вновь процедил:

– Видите этот поезд? Он как раз отправляется в Гнэльфбург. Вы опоздали, ребятки!

И, раскатисто хохотнув, злой Пуппетролль зашагал к зданию вокзала. А мы, забыв попрощаться с волшебным угольком, ринулись к набирающему скорость поезду.

И мы успели запрыгнуть в один из вагонов! И даже удачно прошмыгнули мимо зазевавшегося проводника! Забравшись на верхнюю свободную полку, мы спрятались за матрасами и притихли. И незаметно для самих себя уснули. Что и говорить – побег так изматывает!..

Глава первая

Набегавшись за день, мы надеялись отдохнуть, хотя бы уснув. Увы, ничего у нас из этого не вышло! И мне, и моему другу до середины ночи снились ужасные монстры, которые гонялись за нами, щелкая огромными зубищами и сверкая рубиновыми глазищами, норовя схватить меня и Пипа за шиворот или за ноги. Наконец одному из них – самому мерзкому и жуткому – удалось изловчиться, и он сцапал меня за правую ногу. Я, конечно, тут же лягнул его левой. И, услышав приглушенное проклятье, понял, что не промахнулся. Но спустя секунду, до моих ушей донесся пронзительный визг, и мне стало ясно, что и Пип попался в лапы чудовищу. И тогда я собрал всю свою волю в кулак и открыл глаза. «Боже, где это мы?!» Вокруг была темнота, и только где-то неподалеку от нас тускло мерцал какой-то сиреневый огонек.

– А ну, слезайте с полки, негодники! – услышал я сиплый мужской голос, и чья-то рука снова дернула меня за правую ногу. – И не вздумайте больше лягаться: иначе я сам всыплю вам ремнем!

Мы с Пипом – он лежал рядом со мной и уже не верещал тонким фальцетом, а только дрожал мелкой дрожью, – пригляделись и поняли, что находимся не в пещере у монстров, а на верхней вагонной полке, предназначенной для чемоданов и сумок. А хватает нас за ноги и требует спускаться вниз не ужасное чудовище, а обыкновенный проводник-пуппетролль.

– Простите, мы думали… – я не договорил и начал слезать вниз. Следом за мной пополз и Пип.

К счастью, в том купе, в которое мы забрались, не было ни одного пассажира. Иначе бы наши вопли перепугали бы их гораздо сильнее, чем соседей в купе через стенку. Те только постучали нам и вскоре успокоились, услышав наступившую тишину.

– Куда вы едете? Где ваши билеты? – приступил к нам с допросом строгий проводник, едва мы спустились на пол и встали перед ним, понурив головы, словно нашкодившие первоклассники.

– Билетов нет, мы не успели их купить, – признался Пип и шмыгнул носом. – Мы хотели приобрести билеты на ближайшей станции, но уснули…

– Теперь вам придется заплатить еще и штраф, – уже мягче проговорил проводник. – Таков порядок, ничего не поделаешь.

Пип порылся в кармане курточки и достал несколько купюр по десять гнэльфдингов.

– Этого хватит? – спросил он и протянул деньги проводнику.

– В Гнэльфланде хватило бы, а в Мерхенштайне другая валюта, – ответил хозяин вагона и вернул гнэльфдинги Пипу.

– При чем тут какой-то Мерхенштайн? – вмешался я в разговор, почуяв неладное. – Мы едем в Гнэльфбург из Пуппефельда. Билет стоит пятнадцать гнэльфдингов, два билета – тридцать. Плюс штраф. На это у нас денег хватает!

Проводник хлопнул себя ладонями по коленкам и тихо рассмеялся:

– В Гнэльфбург они едут!.. Вы только подумайте: в Гнэльфбург!.. А в Мерхенштайн, значит, не желаете?!

Мы посмотрели на его смеющееся лицо и сразу все поняли: мы сели не на тот поезд! Взглянули на черное окошко, ничего за ним не увидели и, оттолкнув проводника, ринулись в тамбур.

Подпрыгнув вверх, я повис на ручке стоп-крана, и железнодорожный состав, словно споткнувшись, резко остановился, заскрежетав колесами. Проводника, который снова хотел схватить меня за ногу, отбросило в сторону, и я, воспользовавшись короткой паузой, открыл незапертую, к счастью, дверь.

– Прыгай! – крикнул я Пипу. – Прыгай, или нас увезут в Мерхенштайн!

– Ну и что? – замялся было мой трусливый дружок. – Сядем на другой поезд и вернемся…

– Это если повезет! – крикнул я. И, увидев, что проводник встал на ноги и снова идет к нам, взял Пипа за руку и спрыгнул на землю вместе с ним. – Бежим отсюда скорей! Если нас поймают, то могут вернуть в «Незабудку»! А если доставят в Мерхенштайн, то кошмары нам будут обеспечены!

Пип взглянул на проводника, изрыгающего в наш адрес проклятья, посмотрел на черные деревья, чуть заметные в ночной тьме, и нехотя затрусил трусцой следом за мной.

Впрочем, а что еще ему оставалось делать?!

Глава вторая

Мы бежали по темному лесу, не разбирая дороги, и я, задыхаясь и прерывая себя на полуфразах, рассказывал Пипу о том, что знал о Мерхенштайне сам. Мои сведения были скудными, но их вполне хватило на то, чтобы до смерти напугать моего трусливого друга.

– Мерхенштайн – заколдованная страна?! – переспрашивал он у меня каждую секунду. – В ней полно чудовищ и злых волшебников?! И мы в нее попали?!

Приходилось успокаивать Пипа, объяснять ему, что мы, возможно, еще не в Мерхенштайне, что встреч с чудовищами и волшебниками у нас, надеюсь, не будет, и что, вообще, все эти истории про Мерхенштайн на деле могут оказаться пустыми россказнями.

– Мой дядюшка Кракофакс любил иногда пофантазировать! – сказал я, перепрыгивая через яму, заваленную сухими сучьями. – Что-то преувеличит, что-то добавит – в результате получается настоящая сказка, а не простой, обычный случай!

Я успокаивал друга, как мог, а сам в душе корил себя за то, что выбрал для разговоров о Мерхенштайне не самое подходящее место и время. Ночь, темный лес, из кустов на нас поглядывают чьи-то светящиеся зеленые и красные глазки, а мы стремглав мчимся сквозь мрак и беседуем о здешних жителях и некоторых их «странных» привычках!

Наконец мы выскочили на большую поляну, хорошо освещенную яркой луной и звездами, и остановились. И сразу увидели на противоположном от нас краю поляны огромную хижину, высотой в двухэтажный дом. Наверное, кто-то очень любил простор и, не желая ютиться в тесном жилище, отгрохал такую махину.

– Зайдем? – спросил я друга и кивнул в сторону уникального архитектурного сооружения.

– А зачем? Нас, кажется, туда не приглашали. Это невежливо, Тупси…

Я понял, что у Пипа, заучившего несколько правил хорошего тона, появилась дурная привычка пользоваться ими в самых неподходящих для этого моментах. И решил его от этой привычки отучить.

– А мы все-таки зайдем, – сказал я и двинулся напрямик через поляну. – Я хочу пить, я устал… В конце концов, нам следует узнать, где мы находимся!

– В Мерхенштайне, где же еще… – вздохнул Пип, плетясь следом за мной. – В темном лесу, возле какой-то хижины…

– У которой нет окон, зато есть тяжелая дверь, – в тон ему проговорил я, подходя к странной постройке. – Интересно, как мы в нее войдем, если хозяина вдруг не окажется дома?

– Ты хочешь войти в хижину без разрешения?! – ахнул Пип и даже слегка присел – не то от страха, не то от удивления. Все-таки мадам Брюле удалось кое-что вбить в его кудрявую головку – вежливость так и лезла из моего приятеля!

– Пока не хочу, просто интересуюсь, – успокоил я Пипа и постучал кулаком в дверь. Никто изнутри не отозвался, и я постучал еще раз. – Видишь, никого нет!

– Жаль… – притворно вздохнул мой трусливый друг. – Очень жаль! Придется нам поискать водопой где-нибудь в другом месте!

– Ну, уж нет! – воскликнул я и начал карабкаться по необструганным дверным доскам к щеколде. Добравшись до цели, я прыгнул и повис на металлической ручке. Под весом моего тела щеколда приподнялась, и дверь со скрипом стала открываться.

– Прошу входить! – сказал я и ловко спрыгнул на землю.

– Только после вас! – вежливо поклонился Пип и уступил мне дорогу.

В хижине было темно и ни о каком электрическом освещении не могло идти и речи. Поэтому мы не стали искать выключатель, а принялись разыскивать свечу или керосиновую лампу. Мы нашли и то, и другое и, запалив «осветительные приборы», внимательно осмотрелись по сторонам.

Да, странное это было жилище, в которое мы попали! Огромный кособокий стул был приставлен к гигантскому деревянному столу, в громадном самодельном шкафу стояли и лежали громадные самодельные горшки и миски из обожженной глины, возле противоположной от входной двери стены красовалась невероятных размеров кровать, сколоченная все из тех же необструганных досок, на ней громоздилась гора овечьих и медвежьих шкур, а над кроватью на ржавом металлическом крюке висело огромное допотопное ружье с каким-то раструбом на кончике ствола.

– У меня такое чувство, – прошептал Пип, насмотревшись на эту убогую обстановку, – что здесь живет не пуппетролль…

– И не гнэльф, – добавил я. – Гнэльфы, хотя и дылды по сравнению с нами, но такие стульчики и кроватки и для них великоваты.

– Здесь живет великан! – сообразил наконец Пип. – Видишь, какие у него тарелочки и ложечки?

– А какой ножичек? Какое ружьецо? – Я кивнул в сторону ужасного самопала и показал на солидный нож, лежавший на столе, и напоминавший турецкий ятаган, который мы видели раньше только на картинке в учебнике по географии.

– Идем отсюда, Тупси, – прошептал Пип, с трудом отводя свой взор от ужасной мортиры, висящей на стене. – Попьем водички в другом месте…

– Что ты заладил «в другом месте, в другом месте!» – передразнил я трусливого приятеля. – Мы уже вошли в избушку и даже немного в ней освоились… Не бойся, задерживаться мы здесь не станем. Запасемся продовольствием, промочим горло и – в путь!

Я принялся шарить по углам, заглядывать в ящики, которые стояли под кроватью, забрался на высоченный шкаф и… не заметил, как в хижину вошел ее хозяин – настоящий лесной великан с курчавой черной бородой, одетый по традиционной великанской моде в костюм из звериных шкур и обутый в невысокие яловые сапожки.

– У меня, кажется, гости? – добродушно прогремел великан и по привычке запер дверь на щеколду. – Каким ветром вас сюда принесло, малявки?

Он поставил огромную дубину в угол и с интересом приготовился нас слушать. Но что мы могли сказать ему в ответ?! Погода в ту ночь была безветренной, и никаким ураганом нас, конечно, в хижину не забросило. Сами зашли, из простого, так сказать, любопытства. Кое-как, сбиваясь и путаясь, я поведал этому бородачу в зверинах шкурах о наших мытарствах. Когда я дошел в своем рассказе о мучившей нас жажде, он резко перебил меня:

– Достаточно, малютка! Я вас понял! Садитесь за стол, и я вас немедленно напою и накормлю!

Предложение было замечательным, но невыполнимым. Во-первых, стул имелся только один. Мы с Пипом, конечно, легко бы на нем разместились. Но куда посадить хозяина? Рядом с нами? Это будет, пожалуй, рискованно… Во-вторых, от стула до стола было такое расстояние, что мы с таким же успехом могли бы сесть и на полу: мерхенмилей ближе, мерхенмилей дальше – какая разница?

Гостеприимный хозяин быстро понял причину наших затруднений и, засмеявшись, взял нас с Пипом бережно двумя пальчиками подмышки и посадил прямо на стол.

– Сейчас я поищу подходящую для вас посуду, – сказал он и принялся рыться в какой-то шкатулке.

Вскоре великан отыскал две пластмассовые пробки от бутылок и подал их нам вместо тарелок.

– Есть придется руками, – виновато проговорил он, кромсая ятаганом запеченного рябчика на мелкие кусочки и складывая их нам в пробки-тарелки.

– Дичь можно есть руками, – вспомнил Пип еще одно поучение мадам Брюле. – Только сначала неплохо бы эти руки помыть…

Великан раздосадованно крякнул и плеснул в глиняную миску воды из кувшина.

– Полотенец и салфеток не держу, вы уж меня извините! – сказал он, бросая косые взгляды на придирчивого чистюлю.

– Ничего-ничего, – поспешил я успокоить хозяина хижины, – у нас есть носовые платки!

– Да вы, я погляжу, настоящие джентльмены, – усмехнулся великан. – Может быть, вы назовете мне свои имена?

– Тупсифокс, – представился я и привстал на мгновение со спичечного коробка.

– Пип, – поднялся с края солонки и слегка поклонился хозяину дома мой друг.

– А меня зовут Троммелькопф, – бородач снова улыбнулся приветливой улыбкой, от которой нам стало вновь немного не по себе: у великана были такие огромные и острые зубы!..

– Неплохо бы горло промочить… – хрипло проговорил я, обращаясь не столько к хозяину хижины, сколько куда-то в пространство. – Мы так долго и быстро бежали, что у нас во рту все пересохло.

– Да-да, – кивнул головой Пип, – от чашечки чая или кофе и я бы не отказался!

– Ишь ты, какой сластена, – нахмурился Троммелькопф, – кофе и чай ему подавай! А водичкой из родника ты побрезгуешь?

Своими капризами Пип явно выводил великана из себя, и это могло для нас плохо кончиться. Я вновь поспешил на помощь другу, желая загладить его невоспитанность.

– У вас есть родниковая вода?! – радостно воскликнул я и подпрыгнул на спичечном коробке от переполнявшего меня счастливого изумления. – Я так мечтал попить настоящую родниковую воду!

– Есть, – гордо ответил Троммелькопф и, почувствовав ко мне явную симпатию, хотел похлопать меня по плечу ладонью. Но удержался и, встав из-за стола, подошел к деревянной бочке и зачерпнул из нее берестяным ковшом пять или шесть мерхенлитров прохладной влаги.

– Держи, – сказал он, протягивая мне заключенное в хлипкую оболочку гигантское озеро. – Для хорошего мальчугана водички не жалко!

– Спасибо… – Я постарался увернуться в сторону от нависшего надо мной экскаваторного ковша. – Меня устроит и наперсточек…

– Как хочешь! – Троммелькопф не стал настаивать и наполнил пустую пробку от бутылки кетчупа родниковой водой.

– Не найдется ли и для меня свободная чистая пробка? – вежливо поинтересовался Пип у великана. – Пить из одной посуды вдвоем не очень гигиенично!

– Что? – Троммелькопф удивленно посмотрел на распоясавшегося капризулю. – Что ты сказал? – повторил он и ковырнул мизинцем у себя в ухе. – Негеге… Нигиги…

Великан хотел произнести мудреное слово, но не смог и сердито сплюнул.

– Ну, парень, ты меня достал! Я пуппетроллей ни разу в жизни не ел, но сегодня, чувствую, я им наверняка пообедаю!

И Троммелькопф, не спуская глаз с оробевшего Пипа, медленно потянулся к турецкому ятагану, воткнутому по рукоятку в хлебный каравай.

Нельзя было терять ни одной секунды, и я, разбежавшись по столу, прыгнул на кровать. Быстро вскарабкался по медвежьей шкуре, висевшей на стене вместо ковра, к ружью и нажал на курок. Раздался оглушительный грохот, ударной волной меня сбросило со стены обратно на кровать, а оттуда на пол, все жилище великана наполнилось едким синим дымом, а мы – все трое – принялись чихать и кашлять.

Благодаря этому чиханию мы с Пипом и спаслись от неминуемой гибели. К нашему огромному счастью, Троммелькопф оказался совсем невоспитанным великаном. Мало того, что он не знал, что за стол нужно садиться помыв предварительно руки, так этот бедняга, дожив почти до седых волос, так и не удосужился поинтересоваться, как следует правильно чихать: в платок или нет, пытаясь сдерживаться или от всей души, во всю великанскую мощь?

Поэтому Троммелькопф, когда ему в горло и ноздри попали клубы едкого порохового дыма, набрал в могучие легкие побольше воздуха и с наслаждением чихнул. А потом еще раз и еще…

От первого великанского чиха, сорвав запор, настежь распахнулась входная дубовая дверь.

От второго великанского чиха наружу вылетело все, что было в хижине: стол, стул, шкаф, кровать, медвежьи и овечьи шкуры и, конечно, мы с Пипом.

А после третьего великанского чиха разрушилась сама хижина, засыпав обломками невоспитанного Троммелькопфа.

Не дожидаясь, когда бедняга выберется из-под груды досок и щепок, мы, едва опомнившись, ринулись прочь от страшного места. Да так быстро, что великан, и, правда, нас не догнал. Хотя наверняка пытался это сделать – ведь они, великаны, такие злые и мстительные…

Глава третья

Когда я понял, что опасность миновала и великан за нами не гонится, то слегка притормозил и, отдышавшись, поинтересовался у Пипа:

– Что это тебе вздумалось капризничать в чужом доме?! И то тебе не так, и то не эдак! Видишь, что ты наделал?!

– Я не капризничал, Тупси… Просто я хотел выглядеть в глазах господина Троммелькопфа настоящим джентльменом…

– Ты выглядел глупеньким дурачком и очень большим нахалом. Если это и есть «настоящее джентльменство», то оно не по мне. Лучше я останусь неотесанным пуппетроллем, чем стану таким скучным занудой!

Отчитав, как следует, приятеля, я вскоре сжалился над ним и, взяв Пипа за руку, повел его к озеру, которое заманчиво поблескивало ярким солнечными бликами чуть впереди нас за высокими стройными соснами.

– Мы должны обязательно искупаться, – сказал я моему приунывшему дружку, ведя его по песчаному берегу поближе к воде. – Сейчас уже утро, нас могут увидеть местные жители и тогда они здорово испугаются. Ты только посмотри, на кого мы похожи!

Пип исподлобья взглянул на меня и невольно улыбнулся: мое закопченное лицо, взлохмаченный чуб и сдвинутый на правое ухо клоунский колпак заметно улучшили его настроение. Я тоже повеселел, любуясь Пипом: он сейчас был похож на крошечного трубочиста, вылезшего из печной трубы, которую не чистили лет сто или двести.

– Ты умеешь плавать? – на всякий случай спросил я друга. – Я раньше не умел, но жизнь заставила меня научиться!

– Умею-умею, – буркнул Пип, раздеваясь и складывая одежду и обувь аккуратно на чистое место. – А вот с акулами сражаться – нет. Как-то не доводилось, понимаешь ли…

– Акулы в морях плавают и в океанах. А в озере, кроме щук и сомов, никаких рыбьих хищников нет!

– Спасибо, успокоил… – Пип забрел в воду по колено и зябко поежился. – Холодная водичка, не мешало бы подогреть…

– А ты с разбега ныряй, как я! – и, разбежавшись, я прямо с берега прыгнул в озеро, обдавая трусишку фонтаном блестящих брызг.

Резвясь и играя, мы вскоре согрелись, и нам совсем не хотелось вылезать из воды на берег. Забыв о недавних ужасах, мы от души веселились, громко хохоча и молотя руками и ногами по озерной глади и распугивая водяных жучков и смешных головастиков.

Вдруг – неприятности почему-то всегда случаются вдруг! – из глубин озера высунулась огромная ручища зеленого цвета с перепонками между пальцев и схватила моего приятеля за ногу.

– Пип, спасайся! – крикнул я запоздало и бросился к нему, надеясь хоть чем-нибудь помочь бедняге.

Но тут из озерной пучины появилась вторая зеленая лапища и вцепилась теперь уже в мою правую ногу. Изогнувшись, словно червяк на рыболовном крючке, я нырнул под воду и посмотрел на того, кто так жестоко решил над нами пошутить. И увидел чью-то заросшую не то зеленой бородой, не то болотной тиной физиономию с выпученными, как у лягушки, глазами.

– Кто вы?! – попытался я крикнуть пучеглазому озорнику. – Немедленно нас отпустите!

Но вместо этих разумных слов из моего рта вырвалось только какое-то бессмысленное «буль-буль-буль!..»

Вынырнув снова на поверхность, я жадно принялся глотать воздух. Пип делал тоже самое, при этом он яростно греб руками к берегу, не приближаясь к нему ни на шаг. «Кажется, мы здорово влипли!» – подумал я и попробовал укусить злодея. Но мои зубы только скользнули по гладкой чешуйчатой поверхности, а рот наполнился илом и какими-то противными гнилыми водорослями.

Вскоре загадочному озерному шутнику надоело держать нас за ноги и он, громко чихнув, поволок меня и Пипа на дно…

«Ну, все! – мелькнуло в моем затуманенном мозгу. – Лучше бы нас слопал великан! Он все-таки был симпатичнее!..»

Я закрыл глаза и попробовал удержать в легких остатки воздуха. Именно в этот момент я страшно пожалел, что не занимался раньше подводным плаванием. Как бы это умение сейчас бы мне пригодилось!..

Глава четвертая

Я не знаю, на какое время мы с моим другом потеряли сознание. Надеюсь, что только на несколько секунд. Иначе бы нам пришлось делать искусственное дыхание – а кто станет этим заниматься в том месте, где мы оказались с беднягой Пипом после встречи с хозяином озера водяным Вассерфуксом? А мы повстречались именно с ним, и это именно он уволок нас на дно в свой подводный дворец и поместил в большой стеклянный ящик с плотно закрывающейся крышкой и всякими маленькими насосами для нагнетания воздуха и рычажками для вытаскивания кормушек, поилок и прочих полезных вещей, находящихся в ящике. Здесь даже висела красивая люстра, а на столике из гладкой речной гальки стояла настольная лампа, только вместо лампочек в них помещались светлячки, которые по ночам старательно разгоняли мрак и пугающую тьму, а днем, забившись в небольшие раковинки-плафоны, отдыхали от утомительных трудов.

Впрочем, все это мы рассмотрим чуть позже, а сейчас, едва придя в себя и открыв глаза, мы с Пипом изумленно уставились на три зеленоватых физиономии, которые с нескрываемым любопытством разглядывали нас сквозь толстое и прочное стекло. Одна физиономия мне уже была знакома: это был наш похититель. Другие два личика я видел впервые. Худую женщину с вытянутым серо-зеленым лицом и выпученными глазками, одетую в какое-то бесформенное платье, похожее на домашний халат, я принял сначала за супругу бородатого страшилища. Но оказалось, что это – воспитательница хозяйского сыночка Штруделя, забавного пучеглазика с всклокоченными изумрудными волосиками на круглой, как мяч, головке. Женщину звали фрау Царте, и мы с моим другом услышали это имя самым первым.

– Фрау Царте, – пробулькал, но довольно разборчиво, грозный бородач, – ваша обязанность теперь следить за тем, чтобы у этих двуногих каракатиц были в достаточном количестве и еда, и питье, и кислород. И, разумеется, порядок и чистота. Иначе я вас разжалую в простые рыбки, и вам придется самой добывать себе корм. Вы меня поняли, фрау Царте?

– Да-да, господин Вассерфукс, не извольте беспокоиться! – пробулькало в ответ тощее существо в платье-халате. – Я сейчас же принесу этим головастикам пюре из щучьей икры и по стаканчику клюквенного киселя!

– И мне киселя, – заныл мальчишка-водяной, не отрывая ни на миг восторженных глазок от несчастных пленников, – и еще брусничного мороженого!

– У тебя от него заболит горлышко, – попытался утихомирить капризного сынка владыки озера заботливая наставница. – Съешь лучше кашку из осетра или пюре из щучьей икры, милый Штрудель!

– Нет, я хочу мороженое! – стукнул ладошкой по стеклянному ящику вредный мальчишка.

– Осторожно, ты разобьешь стекло и порвешь перепонки! – испугался папаша и за шиворот оттащил сыночка подальше от нашей обители. – Если будешь плохо себя вести, я отдам этих земноходных тетушке Кварте или еще кому-нибудь!

Угроза подействовала, и мальчишка на время перестал капризничать.

– Хорошо, – сказал он, – я не буду просить мороженого. Но двуногих свинок я покормлю сам, без посторонней помощи!

И Штрудель куда-то умчался, а у меня и Пипа появилась возможность хоть немного переварить все увиденное и услышанное.

– Кажется, мы снова здорово влипли, – прошептал Пип, прижимаясь ко мне и боязливо поглядывая на славную парочку зеленоватых чудовищ по ту сторону стеклянного ящика. – По-моему, мы на дне озера!

– В этом нет сомнений. Ты посмотри: все комнаты заполнены водой. Только в нашем аквариуме сухо и есть воздух.

– В аквариуме рыбки плавают, – вздохнул Пип, – а здесь Пуппетролли сидят. Глупее ситуации и не придумать!

Я хотел как-нибудь утешить моего приунывшего дружка, но не успел, вернулся Штрудель и принялся с помощью рычажков вытаскивать из нашего ящика кормушки и поилки. Вложив в них пакетики, сделанные из рыбьих пузырей, он вернул кормушки и поилки на прежнее место.

– Лопайте, моллюски! – ласково скомандовал нам избалованный мальчишка и, слегка оттолкнувшись от пола, выложенного речными гальками, всплыл чуть-чуть повыше – так, чтобы удобнее было наблюдать за нашим пиршеством.

– Ты слышал, как они нас называют? – обиженно проговорил Пип. – «Моллюсками, земноходными, двуногими каракатицами»…

– Еще «двуногими свинками», – напомнил я моему приятелю. – Ничего однако не поделаешь, придется терпеть.

Я вскрыл один пакетик и пальцем зачерпнул какое-то серовато-розоватое зернистое месиво.

– Как ты думаешь, Пип, что это такое?

– Пюре из щучьей икры, скорее всего. Надеюсь, ты не станешь есть пищу руками?

Я укоризненно покачал головой:

– Ты снова взялся за старое, Пип! Если ты не боишься умереть с голоду, то можешь ждать, когда тебе принесут вилки и ложки. А я стану есть руками!

И я демонстративно зачерпнул полную горсть вонючей размазни и отправил ее в рот.

– Довольно вкусно! Не хватает специй, а так приготовлено неплохо!

– Тупсифокс, на тебя глазеет этот вредный мальчишка! – зашипел Пип и мотнул головой в сторону любопытного Штруделя. – Для него это – цирк, а мы с тобою – клоуны!

– Жаль, что я оставил свой костюмчик на берегу, – притворно вздохнул я и снова зачерпнул горсть пюре из щучьей икры. – Он мне бы сейчас пригодился.

– И твое самолюбие не страдает? – Ты – пуппетролль, а не рыбка гуппи!

– Правильно, я – пуппетролль. И постараюсь отсюда выбраться. Но живым, а не высохшим от голода. – Я заглянул в другой пакетик и даже присвиснул от восторга. – Смотри, настоящее мороженое! Ешь скорее, а то оно растает!

Пип снова бросил сердитый взгляд на любопытного мальчишку-водяного и нехотя протянул мне руку:

– Так и быть, Тупси, дай, пожалуйста, эту гадость. Не пропадать же, в самом деле, в расцвете лет из-за чужой невоспитанности!

Глава пятая

Перекусив рыбными деликатесами и насладившись брусничным мороженым (от которого тоже сильно попахивало рыбой), мы решили немного отдохнуть: прошлая ночка да и сегодняшнее утро выдались у нас на редкость беспокойными и утомительными. Я расстелил в углу аквариума охапку хорошо просушенных водорослей и предложил Пипу прилечь. Но мой приятель вновь заупрямился:

– Мы не почистили зубы после еды, Тупсифокс! И не приняли душ! А где свежие простыни и наволочки? Их нет и в помине! Есть только куча грязной травы и какие-то губки вместо мягких подушек!

Капризы моего приятеля могли вывести из себя кого угодно, но только не меня. Выслушав его претензии, я спокойно сказал:

– Хорошо, можешь стоять столбом хоть до Рождества. А я прилягу.

И я с удовольствием растянулся на колючем и довольно жестком ложе.

– Ты собираешься прожить в аквариуме до Рождества?! – ахнул Пип.

– Пока я не готов ответить тебе на этот вопрос, и ты, наверное, догадываешься почему. Ложись, Пип, и оставь свои аристократические замашки до лучших времен.

Брезгливо морщась, мой капризный дружок прилег на постель из водорослей.

– Хоть ты и упрекаешь меня в излишней воспитанности, – сказал он, ворочаясь с боку на бок, – но я готов спать сейчас в одежде. В одних трусах на куче репейника не очень-то понежишься!

Он был прав: лежать на колкой траве удовольствие действительно не из приятных. Я посмотрел на сынка Вассерфукса – он все еще продолжал наблюдать за нами, хотя его папаша и воспитательница давно отсюда ушли, – и в моей голове вспыхнула идея.

– А не попросить ли нам Штруделя принести нашу одежду и обувь? – проговорил я чуть слышно, склоняясь к уху приятеля. – Мальчишка он вроде бы не злой и должен нам помочь!

Мы с Пипом вскочили на ноги и подошли к стеклянной преграде, отделяющей нас от расплющенного носа и выпученных глазенок юного водяного. Жестами и сбивчивыми фразами мы постарались объяснить мальчугану, что от него требуется.

И он нас понял!

– Мне запрещено выходить на берег, – пробулькал Штрудель и почесал указательным пальцем левой руки перепонки на правой. – Если отец об этом узнает, он поднимет такую бурю!

– Мы ему не скажем, – тут же пообещал Пип.

В ответ водяной улыбнулся:

– Он сам поймет – папа у меня умный! «Откуда взялась одежда? – спросит он. – Кто принес?». И ему обязательно доложат!

– Значит, нам теперь суждено разгуливать в таком виде? – Я т