Читать онлайн Камыши на краю космоса бесплатно

1000 поводов для счастья

У Сашки сегодня день рождения. Это хороший повод позвонить.

Верочка звонит. Сашка сразу берет трубку. Сегодня у него нет переговоров. Сегодня он режет колбасу.

Обычный разговор, легкий, смешной.

В конце разговора Верочка говорит, как бы невзначай: «А я сегодня у вас, на “Октябрьской”».

На Октябрьской у Сашки офис.

Сашка не реагирует.

«Но ты, конечно, не хочешь меня видеть», – говорит Верочка.

«Ты же знаешь, это невозможно», – отвечает Сашка.

«Невозможно?!» – Верочка возмущена.

Для влюбленной женщины нет ничего невозможного.

Она пробежит мимо, заглянет на минутку.

Где-нибудь в темном коридоре или подворотне получит свой поцелуй украдкой. Как у Фрагонара.

Есть такая картина у Фрагонара «Поцелуй украдкой».

Верочка выросла с этой картиной. Она знает ее с детства.

И теперь все стремится получать свои поцелуи.

Поцелуи украдкой.

Верочка идет по улице.

На улице февраль.

Ослепительное солнце.

У Верочки наворачиваются на глазах слезы. От солнца или от обиды?

Она снова очень обижена на Сашку.

Что делать с этой обидой?

Говорят, что все чувства надо переживать.

Верочка идет по залитой почти весенним солнцем улице и переживает свою ОБИДУ.

Она решает, что больше никогда не будет звонить Сашке и писать ему тоже не будет, хотя только что взяла у него электронный адрес.

Вот не будет, и все. И пускай он ждет напрасно. Ничего не дождется.

Правда, в глубине души Верочка знает, что ее настроения переменчивы и, может быть, когда-нибудь ей захочется написать. Но сейчас – НИКОГДА!!

Она идет по улице и решает про себя, что сейчас ей нужно устроить такую бурную и насыщенную жизнь, чтобы некогда было и подумать о Сашке.

В психологической группе, куда ходит заниматься Верочка, есть один мужчина, который ей интересен.

Но Сашка все равно нравится ей больше.

Когда-то Сашка помог ей справиться с несчастной любовью.

Теперь срочно нужен новый мужчина, чтобы справиться с любовью к Сашке.

По пути Вера заходит в книжный магазин.

Ей нужно купить книгу о живописи для детей, чтобы вести кружок в школе.

И еще купить исторический роман для мамы.

Верочка заходит в книжный.

Книжный – ее стихия с детства.

Вера находит нужную книгу.

Рядом стоит прекрасная азбука Бенуа.

Как хорошо было бы показать эти удивительные картинки внуку.

Вера медленно обходит магазин.

Она берет книгу Оскара Уайльда, давно хочется почитать его афоризмы, находит две книги по кулинарии и отправляется в отдел психологии, попутно обнаружив интересный альбом о русской архитектуре.

В отделе психологии она тоже застревает надолго и не может отказать себе взять еще три тонких книжки. Одна из них называется «ОН».

Это о мужчинах.

Верочка, по-видимому, ничегошеньки не понимает в мужчинах.

Поэтому она все время остается одна.

Она решает почитать книжки и понять мужчин.

Пролистывая книжки, она читает, что мужчина не может заниматься несколькими делами одновременно.

Все понятно, Сашка занят бизнесом и у него нет времени любить.

А у нее есть время. И она может любить Сашку, даже если занята несколькими делами сразу.

Вера листает дальше. «Сделайте так, чтобы мужчина вам улыбался, и он ваш», – гласит следующая строка.

Вот оно – новый знакомый Верочки улыбался ей во весь рот.

Но Верочка во время беседы в группе начала задавать ему какие-то вопросы по теме. И, кажется, делала это с таким напором, что теперь уже вряд ли он захочет ей улыбаться.

Верочка набирает привычную сумку книг и наконец едет домой.

Книг много, и они тяжелые.

Метро. Вот уже и автобус подошел. Хорошо, что сразу. Вера уже порядком устала, и книги оттянули руки.

Верочка едет в автобусе.

За окном золотистый городской закат.

Вера вспоминает, что однажды она видела книжку, которая называлась «1000 поводов для счастья».

Там были перечислены простые вещи, которые могут быть поводами: например, огонь в камине, кусочек пирога, какой-то цветок, льдинка в весенней луже и что-то еще в этом роде.

Удивительно было то, что каждый из этих поводов умещался в одну строку.

Они были ужасно просты, и их было множество – этих поводов для счастья.

Вера видела эту книжку давно и теперь жалела, что тогда не купила ее.

Верочку удивляла эта простота и многочисленность поводов для счастья.

Все дело в том, что у Веры был только один повод для счастья – быть рядом с любимым мужчиной.

Но все любимые мужчины по странному стечению обстоятельств всегда и скоро исчезали из ее жизни.

И теперь, глядя на золотистый закат из окон автобуса, Вера думала, что она сама заведет себе такую книжку и будет записывать в нее свои поводы для счастья.

И вот уже есть первые два повода: полная сумка новых книжек и золотистый городской закат.

Звонок Сашке – это тоже повод для счастья.

Но нет, она не будет его записывать. В этом счастье горький привкус.

И вообще, она обиделась.

«Жестокая нежность» – это словосочетание пришло ей на ум сразу после звонка, когда она шла домой из лицея, где занималась живописью.

«Хорошее название для рассказа, – подумала Верочка. – А рассказ я отправлю Сашке. Вот здорово, а ведь решила, что ничего писать не буду…»

БеЗ Мужчины Женщина

В продуктовых магазинах по указанию сверху на всех ценниках понаписали БЗМЖ.

– Что это значит – БЗМЖ? – спрашивает мужчина-покупатель продавщицу.

– БЗМЖ – без заменителей молочного жира, – отвечает она.

– БеЗ Мужчины Женщина, – тут же фантазирует покупатель.

– У кого о чем голова болит, – парирует продавщица.

– Это не голова, – отвечает мужчина.

Биография в запахах

Если бы я создала коллекцию своих любимых запахов, то вот что получилось бы. По этой коллекции можно было бы прочесть всю мою жизнь, во всяком случае, детство уж точно.

Кто-то может скривиться, но мне нравится запах бензина. Это потому, что в моем детстве был автомобиль «Победа». Принадлежал он моему деду, а потом его передали моему молодому тогда отцу.

Запах навоза. Это грядка с огурцами рядом с домом. Парничок, открывающийся как ящичек со стеклянной крышкой. В Магнитогорске мы жили в частном доме с садом.

Запах пионов. Бабушка выращивала их в палисаднике и одаривала букетами пионов всех гостей.

Запах яблок из нашего нынешнего сада возвращает меня в сад моего детства. Дед любил заниматься садом, привозил новые необыкновенные сорта. Была «бабушкина» яблоня, настоящего названия ее никто не знал. Яблоки на ней были желтые и прозрачные, как в сказке про спящую царевну. Семечки просвечивали.

Запах ландышей, у бабушки были духи «Ландыш серебристый».

Запах сирени. Это уже у меня в юности были духи «Вечер» московской фабрики. Я искала, но сказали, что теперь их не выпускают. Сырья нет.

Запах гвоздики. Когда в моем детстве мы с мамой бывали в Москве проездом, она всегда покупала букетик гвоздик. Гвоздики были не крупные, а мелкие, те, что пахнут.

Летом нас с сестрой отправляли в пионерский лагерь под Калугой. Там в светлых прозрачных лесах и на песчаных пригорках росли дикие гвоздики.

Фрезия. Эти цветы я покупала уже со своей дочерью.

Запах роз. Это мой розовый сад. Оказывается, все розы пахнут по-своему.

Сандал. Сандаловое дерево. Лето я проводила в Днепропетровске у бабушки. Однажды мама купила там веер из тоненьких пластинок сандалового дерева. Завораживающий запах сандала.

Мой дед, всю жизнь проработавший в Магнитогорске, выйдя на пенсию, купил дом на родине в Днепропетровске. Первое, что он сделал, – это посадил крупную темно-красную черешню «воловье сердце» и розу Глория Дей кремово-желтую с розовой каймой по краям лепестков. Когда у меня появился сад, я поймала себя на том, что делаю то же самое: сажаю черешню (это в Московской-то области, где и лета нет, и зимой минус двадцать) и розы. Много-много роз. Роза сорта Глория Дей выросла у меня одной из первых, когда я начала высаживать черенки из праздничных букетов. Черенки приживались. Кусты подрастали, начинали цвести и давали иногда огромных размеров цветы. Одну такую гигантскую розу я отвезла однажды моему доктору, которого очень любила и который очень мне помогал.

Другую такую розу я отнесла соседке-армянке, ее семья снимала рядом с нами дачу, а у соседки был день рождения. Роза была большая и очень красивая. Я ожидала увидеть, что соседка обрадуется подарку. А она вдруг начала плакать. Оказалось, такие розы росли во дворике ее дома на родине. Родину пришлось оставить не по своей воле. Соседи были армянские беженцы.

Нас пьянит запах скошенной травы, запах стружек, свежего хлеба, запах подтаявшего весеннего снега, моря, водорослей, да мало ли чего еще.

Я, например, люблю запах кофе. Я на диете, и мне почти ничего нельзя, но я обожаю вдыхать аромат кофе, который варит себе мой муж. Я даже больше люблю нюхать кофе, чем пить его.

Я люблю, когда после праздника от моего мужа чуть-чуть пахнет спиртным. Он совсем не пьет, поэтому проблема алкоголизма меня не коснулась, и я могу себе позволить ощущать легкие винные пары и не злиться при этом.

Запах чистоты. Запах вымытых полов.

Запах мастики, которой натирают паркетные полы. Дом культуры. Юность. Бальные танцы.

А как пахнут волосики на головке младенца…

Может быть, что-то еще позабыла?

Вот такая она, моя жизненная история в запахах.

Что я люблю. Подражание Виктору Драгунскому

Я люблю книги. Люблю забраться в большой книжный магазин и ходить там часа два или три.

Люблю большие альбомы по живописи. В моем детстве не было таких альбомов, поэтому я читала искусствоведческие статьи и представляла себе картины, о которых писали авторы. Позже, когда я видела эти картины, они оказывались совсем другими, нежели те, что я придумала в своем воображении. Так я изучала живопись.

Я люблю Паустовского и Чехова, испытываю благоговейный трепет перед рассказами Бунина, а теперь еще люблю Юрия Нагибина, и не только его рассказы, но и самого человека.

Люблю Гоголя и нежно люблю все, что связано с Украиной. Люблю Днепр и Киев. Люблю девушек в ярких веночках с лентами, лихо отплясывающих гопак. Люблю звуки этого гопака.

Люблю оперу Римского-Корсакова «Майская ночь, или Утопленница». Люблю арию Левко и увертюру. Люблю, когда пьяные казаки там поют: «Ой, гуляй, гуляй, казак…»

Люблю киевское мороженое, вкуснее которого нет на белом свете. И «Киевский» торт, впрочем, тоже люблю. И всякие там безе и «Полеты», чтобы было очень сладко и хрустело во рту.

Люблю беляши, которые в детстве жарила на масле моя мама. Вкуснее этого до сих пор ничего не нашла. Впрочем, всевозможные пирожки тоже очень люблю.

Люблю обедать с мужем в кафе или ресторане. Люблю, чтобы не я кормила, а чтобы покормили меня. Удается это редко, потому и люблю.

Люблю путешествовать, куда-нибудь долго ехать с мужем на машине. Люблю при этом смотреть в окно по сторонам.

Люблю море. Люблю плыть совсем без одежды и чувствовать, как вода ласково обнимает тело. Люблю греться на горячем песке на диком, безлюдном пляже. Люблю долго идти босиком вдоль берега по кромке воды и чувствовать, как волна облизывает подошвы. Люблю, когда подплывает близко дельфин. Я бросаюсь к дельфину. Мне ужасно хочется его потрогать, но внутри помимо моей воли поднимается страх, который заставляет меня затормозить. Я чувствую, что это не мой страх, какой-то древний инстинкт самосохранения заставляет меня остановиться при виде большого животного, находящегося от меня на расстоянии вытянутой руки. И со мной впервые это необычное ощущение, когда желание заставляет меня делать шаг вперед, а инстинкт – застыть на месте помимо моей воли.

Я люблю степи Тамани с сидящими на проводах синими зимородками, журавлями, взлетающими при виде людей, расправляя огромные черно-белые крылья. Люблю маленьких белых цапель, стоящих в заросших камышами заводях. Люблю бакланов, как бусы унизывающих закинутые рыбаками сети.

Я люблю синиц, которые бывают у меня под окном на высокой рябине: больших синиц с желтыми животиками и маленьких лазоревок в синих шапках. Снегирей очень люблю, потому что они редкие гости, и свиристелей, потому что тоже редки и уж очень хороши со своими хохолками и розовыми оттенками мутной зимней зари.

Люблю свои розы, и не свои тоже люблю. Но свои больше, потому что они мои дети.

Люблю ландыши, потому что они пахнут и похожи на жемчуг.

Люблю гиацинты, потому что они загадочны, ароматны и расцветают раньше других цветов.

Люблю, чтобы цветов в саду было много.

Люблю ботанические сады, к которым меня приучили еще в детстве, и ботанические атласы тоже нежно люблю, как, впрочем, и все другие определители птиц и насекомых.

Люблю танцы. Люблю двигаться под музыку. Люблю старинные вальсы и фокстроты. Штрауса люблю до боли. Слушать хорошую музыку люблю, но это бывает больно. Музыка вызывает слишком сильные чувства. Люблю Испанию и фламенко.

Люблю быстро ехать на лыжах по просеке, когда недавно выпал снег и над тобой высокие заснеженные сосны.

Люблю массажи и всякие другие чувственные удовольствия.

Люблю, когда один человек берет меня за руку. А еще больше люблю стоять, положив ему руки на плечи. Впрочем, это уже прошлая история.

Люблю грозу и метель, и чем сильнее, тем больше люблю.

Люблю все блестящее, как сорока, всякие ювелирные штучки, но почти никогда не ношу, только собираю все это в гнездо, как эта птица обычно и делает.

Люблю стекло. Люблю блики и игру света на нем. Не могу пройти мимо глиняных горшков-глечиков. Замираю около корзин. Чердак заставлен корзинами разных размеров и фасонов, и муж всякий раз жалуется, что их уже некуда девать. Но стать равнодушной к корзинам мне не удается.

Люблю новых людей. Люблю, когда они ведут умные разговоры о поэзии или вообще о жизни. Люблю, когда собираются вместе творческие люди и начинают петь и читать стихи.

Люблю своих родных, очень близких и тоже очень творческих.

Нежно и благодарно люблю своего доктора и выздоравливаю от одного его взгляда и звука его голоса. Такое бывает только с настоящими докторами.

Люблю гулять по улицам города с путеводителем и рассматривать старинные дома и особняки.

Люблю церковь в Дубровицах в стиле московского барокко, и церковь в Филях тоже очень люблю.

Люблю осень в Архангельском, когда опадают листья с кленов. Желтые, оранжевые и багряные – они повсюду, и на деревьях, и под ногами. Люблю гулять по дорожкам старого парка и шуршать опавшими листьями.

Люблю кладбища. Люблю ходить среди могил и отыскивать старинные памятники, читать сохранившиеся надписи и угадывать людские судьбы. Люблю мраморных белых ангелов, крылья которых потерты от времени. Стайка таких ангелов недавно обнаружилась на старом кладбище Донского монастыря.

Я люблю светлые сосновые боры, поросшие голубым мхом, и прозрачные, светящиеся белыми стволами березовые рощи, где весною цветут ландыши и медуница, в июне поспевает земляника, а в августе полно белых грибов и манят красными шапками крепенькие, ладные подосиновики. Собирать грибы меня научил мой дядя, за что я нежно его люблю, хотя его уже и нет с нами, а лежит он под белым мраморным крестом в прозрачной березовой роще, там, где в начале лета земляника с медуницей. Это грустно, но бывать там хорошо.

Я люблю запах грибов и ландышей, запах кофе и свежеиспеченного хлеба.

Люблю запахи яблок, пионов, луговой земляники, перепревшего навоза и бензина, пришедшие из детства.

И, наверное, это еще не все.

Я много чего люблю!

Драгоценность

Мы с мужем катались в лесу на лыжах.

Дело было к вечеру.

Ехали вдоль просеки, спускающейся к маленькому водохранилищу.

Перед спуском к воде лыжня сделала поворот, я нечаянно взглянула на лед и остолбенела.

Передо мною была большая полынья в форме разогнутой подковы.

В полынье отражалось голубое небо, черные деревья и желтые облака.

И все это – форма промоины и сочетание цветов – было невероятно.

Это был или фрагмент картины Врубеля, или огромный кусок какой-то удивительной, фантастической, изысканной драгоценности.

Я долго стояла и смотрела на эту промоину, не в силах уйти, потом пошла дальше, когда подъехали другие лыжники.

А они даже не взглянули в ту сторону.

«Бедные, как же они ничего не увидели», – подумала я.

Я была поражена, как из воды, неба и черных деревьев получается ТАКОЕ.

P. S. Я после нашла эту картину. Это «Жемчужина» Врубеля.

Фиалки зимой

Говорить о любви – значит заниматься любовью.

Оноре де Бальзак

Как обычно, Вера с мужем и родными встречала Новый год в своем небольшом загородном доме. Дом строил сам хозяин. Все здесь было сделано его руками, поэтому дом любили. Было тесновато, но уютно и гостям и хозяевам. Кроме того, их еще пригласили институтские друзья, которые жили здесь же неподалеку.

Было решено встречать праздник дома, а на следующий день ехать в гости.

Встреча Нового года, как всегда, прошла на ура. Была теплая семейная обстановка, много подарков, и все было хорошо.

На следующее утро все родственники, рассевшись вокруг большого обеденного стола, дружно лепили пельмени.

Это была дань традиции, попытка вернуться в детство, когда все близкие были живы и все вместе счастливы.

Вера чувствовала себя уставшей после праздника.

Она бы с удовольствием пролежала весь день на диване, уткнувшись в телевизор. Ей не хотелось никуда ехать. Сил не было.

Но после обеда решили, что надо ехать, и очень быстро собрались.

Половину налепленных пельменей, торт, конфеты и бутылки взяли с собой.

Когда Вера села в машину и машина тронулась с места, Верочка с удивлением обнаружила, что чувствует себя гораздо лучше, чем лежа дома на диване. Видно, ей пошел на пользу свежий воздух и перемена обстановки.

Ехали по зимней дороге, запорошенной снегом, разговаривали.

Наконец приехали в гости, сидели, ждали, когда хозяйка накроет на стол, а хозяин с гостями соберет внизу в подвале новый теннисный стол, подаренный в честь праздника жене.

У находившихся в подвале мужчин с собой все было, и они не спешили за общий стол, продолжая отмечать наступление Нового года обильными возлияниями под грибки, засоленные осенью хозяином.

Верочка сидела, по необходимости принимала участие в разговоре с хозяйкой, ее мамой и гостями.

Она чувствовала себя плохо, ей было тяжело, скучно и хотелось поскорее сесть за стол, чтобы, отбыв положенный срок, уехать домой.

Наконец хозяин с гостями вышли из подвала, и началось долгожданное застолье.

Праздник шел своим чередом. Мужчины много пили, говорили тосты.

Верочка пила только воду, но тоже сказала прочувствованный тост о том, что у каждого человека есть свой ближний круг, люди, которые тебе дороги. С ними можно общаться часто или редко, или не общаться вовсе в силу обстоятельств, но они живут в твоей памяти, потому что ты их любишь и они для тебя очень важны. Вера говорила и ловила себя на мысли, что ей нравится то, что и как она говорит. Она отметила про себя красивый, бархатный тембр своего голоса, и тост показался ей тоже очень умным и оригинальным.

Вера сказала, что все, кто сидит сейчас за этим столом, и есть ее ближний круг.

Она имела в виду, конечно, Дениса. Но сказанное, по-видимому, тронуло многих присутствующих, потому что тетушка и сестра Веры подошли к ней целоваться.

Денис был, собственно говоря, хозяином дома.

У Верочки с ним был вялотекущий роман, длившийся по крайней мере уже лет пятнадцать. Роман сводился к тому, что раз или два в году они нежно целовались в укромных уголках, как старшие школьники. Вере хотелось бы, конечно, более активного развития событий, но Денису это было не нужно. У него был свой бизнес, очень широкий круг общения, он постоянно куда-то летал, а вечерами пил водку с бывшими однокурсниками. И вообще, он входил в ту добрую половину человечества, которая вовсе не считала любовь единственным смыслом жизни.

Гости пили, ели, и наконец, когда уже все съели и большую часть выпили, можно было с чистой совестью ехать домой.

Сытые мужчины с новым энтузиазмом бросились в подвал, чтобы дособирать теннисный стол, который они не закончили под грибки.

На дворе давно стемнело. Надо было ехать, тем более что ожидалась новая порция гостей, и нужно было улизнуть, пока не началось столпотворение.

Вера пошла в подвал, чтобы вызвать оттуда мужа сестры и ехать уже наконец домой.

Но зять был занят теннисным столом и грибками и не хотел уезжать.

Тут-то в подвале Веру и перехватил Денис, и увлек ее с собой, приговаривая, что покажет новый, только что отстроенный погреб.

Вера вошла за ним в темную комнату. «Ты, наверное, сильно пьян и завтра не вспомнишь то, что я тебе скажу», – начала Вера.

И она стала говорить ему, что его прикосновения для нее как наркотик, что она зависима от них и ищет их всегда, и это единственное, чего она сейчас хочет от жизни, – ощущать его прикосновения и прикасаться к нему самой.

Денис обнимал Веру. Поцелуи его были страстными, и она чувствовала рядом с собой его напряженное тело.

Это было у них впервые, раньше поцелуи были нежными, но никогда страстными.

Рука Дениса, лежащая на талии, скользнула ниже. «Не надо, не надо, Денис», – шептала Вера. Ей стало казаться, что он своими поползновениями сейчас все испортит. Вере стало неловко оттого, что романтические отношения грозили перейти во что-то большее.

Она высвободилась из объятий и убежала. Собственно, ее и не удерживали.

Вера вошла в гостиную. Она куталась в малиновую шаль и старательно делала вид, что ничего не произошло.

«Ты замерзла», – сказала сестра, заметив, как Вера зябко пожимает плечами.

Тут раздался шум и разговоры, приехали новые гости.

Это была супружеская пара японцев с сыном-подростком и две молодые пары, с детьми и без детей.

Все снова закружилось в вихре, оглашаемом взрывами фейерверков, и понеслось с энтузиазмом тайфуна.

Вера сидела на диванчике, рядом с ней расположилась теща хозяина.

Эмма Сергеевна подозвала к себе вновь прибывшую японку и стала объяснять ей, кто есть кто.

«Это Сережа – профессор технического университета, – говорила она японке. – А это Вера, его жена, очень красивая, но очень ленивая».

Японка, ни бельмеса не понимавшая по-русски, старательно улыбалась и кивала. Верочка знала, что она вовсе не ленива, а скорее наоборот, но она не обиделась на этот выпад хозяйки и не стала возражать, так как слышать, что она очень красива, было так приятно, что заодно с этим можно было говорить что угодно.

Верочка разговаривала с Эммой Сергеевной и японкой, если это можно было назвать разговором.

Она оправдывалась, что лень – это тяжелое наследство турецких генов, которые дремали где-то глубоко в крови и достались ей в наследство от бабушки, яркой украинки. Как известно, украинские женщины бывают двух типов: блондинки и брюнетки. Это происходит оттого, что казаки Запорожской Сечи, воевавшие с турками и поляками, привозили себе польских и турецких жен.

«Фонтан в турецком гареме, тяжелая наследственность», – оправдывалась Верочка. От смущения она провела рукою по уху и вдруг обнаружила, что нет одной сережки.

Сережки недавно достались Вере в подарок от дочери. Они были из белого золота с голубыми камешками и походили на тающий под солнцем снег, где в голубых лужах отражается весеннее небо.

Верочка испугалась, что кто-то найдет сережку как улику ее грехопадения, и побежала в подвал искать.

Она довольно быстро нашла ее в той же темной комнате, которая хранила следы преступления.

Наконец собрались ехать домой, оставив уставших, но не подававших виду хозяев кружиться дальше в праздничном вихре с японцами.

По дороге Вера по большей части молчала. Она была полна. Полна любовью.

Жизнь преподнесла ей поистине королевский подарок: мужчина обнимал ее со всею страстью, и она понимала, что любит его, чувствует его и готова ко всему.

Это было особенно важно потому, что вот уже долгое время Вера не хотела ничего.

Она боялась этого своего состояния, потому что в молодости была довольно чувственной женщиной, и самое важное, на что она всегда обращала внимание, были мужчины.

Вера не изменяла мужу, наверное, она была слишком брезглива и вообще боялась близких отношений, но интерес к мужскому полу в ней присутствовал всегда.

В молодости Вера много болела.

А тут еще случилось так, что после очередного попадания в больницу у нее пропал интерес к жизни.

В последнее время она жила в каком-то тоскливом состоянии, где не было места светлым чувствам и желаниям.

Она перестала хотеть мужа, она не хотела ничего.

Это было холодное бесчувствие. Оно пугало. Сколько себя помнила Вера, с детсадовской группы и дальше, она всегда была в кого-то влюблена. Объекты любви менялись, но состояние влюбленности оставалось неизменным. Наступившее после больницы равнодушие ко всему и всем пугало Веру. Она подумала, что, по-видимому, уже настолько немолода, что никогда уже больше не сможет полюбить. Время ее любви закончилось. Это было страшно и тоскливо.

Верочка звонила в Ленинград своей однокласснице-доктору и спрашивала: «Ася, скажи, это старость? Я ничего не хочу».

Ася говорила: «Это не старость, это болезнь. Не может быть, чтобы человек ничего не хотел и не чувствовал, желания остаются до глубокой старости. Просто организм умен и экономичен, когда у человека обострение, все силы идут на устранение болезни, а все остальное потом».

И тут жизнь в лице Дениса дала исчерпывающий ответ на мучивший Веру вопрос.

Да, она жива, она еще может любить, чувствовать мужчину, желать его. И все осталось, и все с той же силой и страстью, все чувства, все реакции, инстинкты – все живо.

Да, вновь вспыхнувшая любовь – это, конечно, здорово, но вся беда была в том, что Верочке хотелось продолжения. Ей хотелось быть рядом с Денисом, чувствовать его присутствие. У нее было состояние как у человека, которого начали ласкать и оставили на самом интересном месте.

Вера думала, что обращаться так с женщиной жестоко. Если ее страстно целуют, это подразумевает продолжение. Если продолжение не нужно целовавшему, тогда не нужно дразнить.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», – учил Веру муж.

Короче говоря, настроение было испорчено. В первый момент у Верочки был восторг, потом он сменился грустью, потом ей было смешно от того, что произошло, а потом она полночи рыдала от боли и отчаяния. Но это было потом, неделю спустя.

А пока на следующий день долго обсуждали поездку: какие были хозяева, какие гости.

«Японцев было пятеро», – говорила сестра. Остальные видели, что было трое.

Вот он, вечный «Расемон». Все видят всё вокруг себя по-разному, обращают внимание на разные вещи, запоминают разное.

«Я открыл для себя новую жизнь, – говорил Володя, зять, – я увидел, что люди общаются только с приятными людьми, а я на работе общаюсь только с теми, кто мне неприятен».

«Это ужасно», – сказала, по своему обыкновению, Верочка.

К вечеру Верочке уже страстно хотелось позвонить Денису и рассказать, как она скучает по нему и как хочет его видеть.

Она позвонила.

В трубке кроме знакомого голоса слышались шум и посторонние разговоры.

«Ну как поживают наши японцы?» – спросила Верочка, чтобы как-то начать разговор.

«Японцы едут, мы уже в аквапарке, я не могу разговаривать», – послышалось в трубке.

«Я хотела сказать, что я счастлива в твоих руках», – произнесла Верочка.

«А-а?» – в трубке раздался звук, выражавший полное недоумение. Ясно было, что пылкий любовник такой реакции явно не ожидал.

«Увидимся», – сказала трубка после недолгого замешательства.

Это слово в лексиконе Дениса означало, что как-нибудь на очередном семейном празднике в течение ближайших шести месяцев в окружении многочисленных чад и домочадцев они действительно должны были увидеться.

Ну а страсть?

Куда делась эта страсть из темной комнаты? Где новый виток развития отношений, на который эта страсть указывала?

Неужели мужчина может так напиться?

Неужели женщина может так обманываться?

О, эти мужчины и женщины, существа из параллельных миров и с соседних планет, ничего не понимающие друг о друге.

После того как Верочка услышала недоуменный возглас в трубке, настроение ее испортилось окончательно. Звонила она около семи часов вечера, а в девять часов состояние ее было таково, что ей уже хотелось звонить знакомому психологу, чтобы спросить у него совета.

Ей было плохо. Ее буквально раздирало на части от невозможности дать волю своей страсти.

Она уже взяла телефон, но представила, как в выходной праздничный день доктор сидит дома с двумя маленькими детьми и наслаждается покоем.

И тут ему звонит Вера и говорит: «Доктор, я тут целовалась и теперь страдаю, помогите, что мне делать?»

Вере не понравился такой расклад событий, и она не стала звонить доктору, а пошла и нашла в книжном шкафу три популярные книжки по психологии.

Вера всегда так делала, когда ей было тяжело.

Она брала книжки и искала в них ответы.

Так и теперь в одной из книжек она нашла деление мужчин и женщин на архетипы. Она без труда идентифицировала Дениса как тип Купца. Мужчинам, принадлежащим к этому архетипу, была свойственна авантюристическая жилка, способность заниматься бизнесом, хорошо общаться с людьми. Способность хорошо понимать людей давала ему возможность тонко чувствовать женщину, понимать ее истинные желания и потребности.

В следующем абзаце было сказано, что как только эти люди замечают в женщине малейшее охлаждение, они тут же при помощи романтических уловок возвращают женщину в ее прежнее влюбленное состояние. С Верочкой именно так и происходило: как только она успокаивалась, понимая, что история безнадежна и ничего из нее не выйдет, как тут же следовал новый поцелуй. Вера снова влюблялась и снова начинала читать стихи и мучиться, и так продолжалось довольно долго. Что называется, ни туда и ни сюда.

В общем, Верочка поняла, что сюжет ее романа развивался просто как по писаному.

О Купцах еще говорилось, что люди они непостоянные, что говорят они о страсти, а ведут себя холодно, что роман с ними – сплошное приключение, что некоторых женщин это утомляет, а некоторых возбуждает. Верочку скорее возбуждало, но было больно.

В книжке, которую читала Вера, говорилось еще и о том, что женские инициации, то есть превращение девочки в женщину, происходят через боль и что инициаторами обычно становятся мужчины.

Для того чтобы пройти инициацию, женщина должна была пережить свою боль и отпустить ее, забыв о ней на некоторое время, заняться другими делами.

И тогда болезненная ситуация должна была разрешиться как-нибудь сама собой.

И как бы она ни разрешилась, это нужно было принять как должное, даже если этот способ решения тебе не нравился и ты хотела бы другого.

После того как Верочке вечером стало плохо от любви, ей хотелось двух вещей: приручить или проучить Дениса.

Но она знала, что Денис существо обидчивое. Ей доводилось несколько раз наблюдать, как он обижался на жену и начинал бушевать. Вера понимала, что, если она будет выговаривать ему за то, что он с ней проделывал, Денис может уйти и вовсе перестанет оказывать ей знаки внимания. А эти его намеки на близость были сейчас для нее самым дорогим богатством, которым она владела. И если бы она потеряла эти свои дары, она бы сама ходила за ним следом и выпрашивала бы его прикосновения к себе, как нищий просит милостыню, чтобы не умереть с голоду.

Она была постоянно голодна. Она голодала от недостатка любви и нежности. Поэтому ей сразу расхотелось его проучить.

Оставалось приручить. Но если это не удалось ей на протяжении последних 15 лет, то вряд ли это получилось бы теперь, когда она уже не молода и не так красива, как раньше.

Оставался третий способ: оставить все по-прежнему.

Тем более что во второй книжке из найденных Верой говорилось, что любовь живет в женщине постоянно, и человек, на которого она направляется, не является источником любви. Он просто включает любовь, он дает ей вновь появиться и обновиться.

И за это его стоит поблагодарить, а не надевать на него кандалы своего больного эго, не приковывать его к себе в благодарность за то, что дал возможность вновь пережить любовь.

Проплакав ночь и встав на следующее утро, Верочка решила, что жизнь в лице Дениса преподнесла ей очередные уроки. И первый из них в том, что ЛЮБОВЬ в ней жива и проснется при первой же возможности.

А второй урок в том, что не надо пытаться привязывать к себе мужчину за то, что он подарил тебе мгновения любви, хотя бы и три минуты, зато каких! Вера думала о том, что все мы постоянно преподаем друг другу уроки. Но ведь по правилам этой теории Верочка тоже должна была преподать Денису какой-то урок. Она долго думала, какой именно.

Ей бы хотелось, чтобы с нею он понял наконец: нельзя обращаться с женщинами как с игрушками. Они живые, им больно.

«Мы в ответе за тех, кого приручили» – эту расхожую истину знали все школьники; все, кроме Дениса. Неужели он еще не прошел этого урока? Или его урок в другом?

А может быть, ему вовсе не нужны Верочкины уроки и он побежит по жизни дальше делать свой бизнес и кружиться в вихре бесконечных встреч, дел и событий.

По правде говоря, Денис уже давно заменил чувства деятельностью.

Другой жизни он не знал, а потому и боялся, все незнакомое пугает.

На самом деле Вере вовсе не хотелось, чтобы Денис извлекал из этой истории какие-то уроки. Ей просто хотелось его видеть. Часто.

Но жизнь шла своим чередом, и Вера осталась одна.

Она сидела на веранде и рисовала зимний пейзаж, который видела из окна. За окном тихо падали большие хлопья снега и ложились на землю фиолетовые фиалковые зимние сумерки.

Вере было хорошо. Она была увлечена рисованием, а быть увлеченной для нее самое главное. И не важно чем – мужчиной или новым делом, главное – увлекаться.

Когда ты увлечен, жизнь для тебя – захватывающее приключение.

А потом вошел внук и показал ей выращенные им из раствора голубые кристаллы. Голубые, как весенняя вода и как камешки на сережках, подаренных дочерью.

И она оставила свой рисунок и пошла ставить тесто, чтобы испечь внуку пирожки. Вечером приехал с работы муж, такой спокойный и надежный, как всегда. Привез продукты. Вера смотрела на его сильную, широкую спину, за которой можно спокойно и безмятежно жить.

Вера поняла: мы ожидаем и требуем от мужчин всего и сразу – быть и надежными, и романтичными, нежными и добывать для нас материальные блага этого мира. А они, мужчины, не могут быть всем сразу одновременно. Они разные – какие-то надежные, какие-то романтичные, какие-то нежные, какие-то с добычей.

И их всех можно любить.

P. S. Если учесть, что зять Верочки пообещал хозяйке дома привезти весной улей и развести у нее пчел, то Денис просто вышел сухим из воды, ведь он, по крайней мере, ничего не обещал.

А поцелуи, они вещь бесплотная и эфемерная, и трактовать их каждый может по-своему.

Так закончилась наша новогодняя история ко всеобщему удовольствию.

Через несколько дней вечером Верочка позвонила Денису. Денис, как всегда, сидел на совещании.

«Я хотела сказать вам, – произнесла Верочка, – что я была страстно влюблена в тебя последние три дня. Но сейчас мне значительно полегчало».

Денис засмеялся.

«Мы исправим этот досадный недочет», – сказал он.

«Я рада, что тебе понравилось», – ответила Верочка.

Весь вечер она ходила и улыбалась.

Флаг Украины и Анна Каренина

Моя прабабушка Мария Ивановна Щербина (по мужу Калениченко) была женщина решительная и с характером.

Прабабушка была из бедной семьи.

В девичестве она зарабатывала на жизнь поденными работами, а замуж вышла за богатого. Были, видно, у прабабушки такие качества, перед которыми не смог устоять ее будущий муж. Даже недовольство отца не стало ему помехой. Семья была категорически против этого брака и признала невестку только после рождения детей.

Когда началась война, у бабушки гостила внучка – моя мама. Мария Ивановна взяла внучку в охапку и повезла ее домой к родителям в Магнитогорск.

Ехали они долго, пересаживаясь из эшелона в эшелон, под бомбежками.

О том, как это было страшно для шестилетней девочки, надо рассказывать отдельно. Мама до сих пор не может смотреть фильмы о войне. Она вспоминает бомбежки, самолет на бреющем полете и улыбающееся лицо летчика в кабине.

Прабабушка довезла маму и поехала обратно на Украину. Там у нее остался дом, хозяйство и могила недавно умершего мужа. На Украине уже были немцы.

«У меня там хата», – говорила прабабушка. Хату невозможно было бросить на растерзание врагу. Хата, родной дом были в сознании прабабушки большой ценностью, хотя это и была мазанка с земляными полами.

Прабабушка вернулась домой. Потом она была связана с отрядами Ковпака. Получила медаль за участие в партизанском движении.

Мария Ивановна переодевала наших солдат, попавших в окружение, в оставшуюся от мужа одежду и переводила их через линию фронта. Если останавливали немецкие патрули, она показывала фотографию, где была снята вместе с немецким офицером, что жил у нее на постое. Прабабушка готовила ему еду. А готовить она была большая мастерица.

По иронии судьбы готовить ее научил денщик другого немецкого же офицера, который жил у нее еще в Первую мировую войну.

А может быть, это просто легенда про денщика, ведь все хохлушки замечательно управляются на кухне и сами по себе.

В старости прабабушка ездила между тремя своими сыновьями. Жила у одного, ссорилась, ехала к следующему.

Характер у нее был непростой.

Я застала прабабушку, когда она уже тяжело болела. Я помню только, как ей покупали мандариновый компот в жестяных банках и бычков в томате. Это были тогда очень изысканные и, как я сейчас понимаю, не дешевые лакомства, поэтому есть их позволялось разве что умирающим.

Мне, трехлетнему ребенку, иногда перепадали эти мандарины и эти бычки, они казались мне тогда едой небожителей. В сущности, это так и было, потому что вскоре прабабушки не стало.

Таким образом, своей отважной прабабушке я обязана жизнью, ведь она сохранила жизнь моей маме, которой тогда, в войну, было шесть лет.

В старости, когда прабабушка путешествовала между сыновьями, она всегда возила с собой три вещи: флаг Украины, национальный украинский костюм (вышитая белая рубаха, плахта и пидстан) и роман Льва Толстого «Анна Каренина».

У меня сохранилась вышитая полотняная рубаха моей прабабушки и ее свадебная фотография.

На фотографии бравый молодой военный с усами как у Буденного, а рядом миловидная девушка с капризно надутой нижней губой.

Эту капризную губу я сразу узнала. У меня всегда бывает такая губа, когда я сержусь или обижена.

А вот линию фронта я бы, наверное, переходить не стала. А может быть, я тоже всю жизнь перехожу линию фронта. Только она у меня своя, эта линия…

Ира гуляет…

Раз в два-три года мы приезжаем в Петербург. Здесь у меня отец, впервые обретенный мною в возрасте сорока с лишним лет, сводная сестра, что младше моей дочери, и несколько одноклассников из нашей прежней школьной компании, то есть самых близких.

Живем мы в гостинице или у Веры – моей одноклассницы и теперь доктора. Вера работает в платной поликлинике, где лечит пиявками, а вообще она терапевт и врач от Бога. Когда у меня что-нибудь болит, я звоню Вере, и мне становится легче от одного звука ее голоса. Вера никогда не говорит со мною как ласковая мама, а напротив, всегда попеняет мне за какую-нибудь мою нерадивость, но я никогда не обижаюсь, ей все можно, она реально помогает. Вера всегда посоветует что-нибудь дельное или, бывает, исправляет ошибки других докторов, которые не от Бога.

Вот и на этот раз мы прибыли в Питер и поселились у Веры. Приехали мы с мужем на машине, но потом оставили машину во дворе питерского дома на Яхтенной улице и начали ездить по городу на метро. Пешие походы по городу впервые дали мне представление о том, как, собственно, город устроен. Гулять было приятно, интересно, и увидела я гораздо больше того, что было видно из окна машины.

Приезжаю я редко, поэтому мне надо было увидеться с еще одной моей одноклассницей Ирой. Ира преподавала в институте и жила со старенькой мамой в двухкомнатной квартире, которую, между прочим, заработала сама. Ира вообще была умница. В классе у нас было две отличницы – я и Ира, но я высиживала свои оценки долгой зубрежкой, а Ира была настоящая отличница. Среди людей из простой рабочей среды встречаются иногда такие самородки – люди очень способные от природы. Ира одна шла у нас на золотую медаль.

Родители Иры работали на заводе. В доме была непростая ситуация, кажется, отец иногда поколачивал мать. Думаю, из-за этого непутевого отца и того, что она насмотрелась в детстве, у Иры не сложилась семейная жизнь, она так и не вышла замуж и не родила детей. Но зато в профессиональном плане Ира была в полном порядке.

Итак, я позвонила однокласснице, чтобы договориться о встрече. Трубку взяла мама. На вопрос «Где Ира?» она ответила, что Ира гуляет, и положила трубку.

Разговор привел меня в замешательство, потому что так не разговаривают с давно знакомыми людьми, обычно что-нибудь еще спросят, о чем-нибудь поговорят, прежде чем проститься. Я опешила. Рассказала Вере.

Вера сказала:

– Да что там, маме девяносто лет. Она уже плохо соображает.

На этом и порешили.

Правда, я начала звонить Ире на сотовый и отправлять эсэмэски в надежде отыскать ее где-нибудь в доме отдыха в Белоруссии, где она обычно отдыхала летом.

Ответа не было. Вскоре мы уехали из Питера домой в Москву.

Быстро, как праздник, промелькнуло лето. Однажды в ноябре позвонила одноклассница из города, где мы учились, и спросила, знаю ли я плохую новость. Я не знала. Сразу начала прикидывать, что может быть и с кем.

Оказалось, не стало Иры. Недавно. Оказывается, она в последнее время болела. Работала, летом ушла в отпуск, а из отпуска уже не вернулась.

Все сложилось в моей голове. Теперь только мне стал понятен тот разговор с Ириной мамой. Все встало на свои места. Оказывается, пока я разыскивала Иру, она умирала у себя дома, а Вера каждое утро ездила к ней помогать и делать процедуры. Они все знали, но мне не сказали и не показали, чтобы не пугать и не выводить из равновесия. Зачем портить приятную прогулку по Питеру видом умирающей подруги. Ира не хотела.

Теперь только мне стала понятна мамина нелепая фраза о том, что «Ира гуляет».

Да, теперь Ира гуляет где-то там в райских садах. Кажется, она первая из наших одноклассников.

Потом я как-то разговаривала с Верой.

– Ты знаешь? – спросила она.

– Знаю. Тебе досталось больше всех.

– Ничего. Потом приехали тетки…

Это приехали материны сестры из Переславля. Иру перевезли в Переславль. Квартиру продали, и мама тоже уехала к сестрам.

А Переславль-Залесский находится в полутора часах езды от моего подмосковного дома. Вот такие совпадения.

«Я та, которая…»

Вокруг костра собрались женщины моего рода. Каждая из них по очереди берет слово и говорит о себе лишь одну фразу.

«Я та, которая переходила линию фронта», – говорит прабабушка.

«Я та, которая всю жизнь батрачила на чужих людей, занимаясь поденной работой», – говорит ее мать.

«Я та, которая прожила нелегкую жизнь с нелегким человеком, растила детей и читала внучке сказки», – говорит моя бабушка.

«Я та, которая закончила гимназию, вышла замуж, рожала детей, рано покинула этот мир, оставив сиротами своих младших дочек», – говорит ее мать.

«Я та, что была учительницей и оставила после себя прекрасного, никогда не унывающего сына», – говорит старшая сестра бабушки.

«Я та, которая пекла изумительные вишневые пироги в печке “чудо”, в моем саду росли самые крупные и сладкие абрикосы», – говорит бабушкина средняя сестра Анна.

«Я та, которая была превосходной хозяйкой, мои котлеты и наполеон никто не мог превзойти, как ни старался», – говорит бабушкина младшая сестра Татьяна.

«Я самая энергичная, целеустремленная и общительная женщина из всех, ко го вы когда-нибудь знали», – говорит моя тетушка.

«Я самая настойчивая и всегда добивающаяся своей цели», – говорит моя мама.

«Я та, которая умеет талантливо обращаться с глиной и людьми, которая всех жалеет», – говорит моя двоюродная сестра.

«Я та, которая строит дома и кружится в непрерывном потоке жизни», – говорит моя дочь.

«Я та, которая не боится делать пируэты на льду», – говорит моя внучка.

«Я та, которая искала любовь, вырастила розовый сад и читала сказки внукам», – говорю я.

Из жизни кур

Сегодня, открыв пакет с хранящейся у меня с лета свеклой, я увидела, что она проросла. На нескольких клубнях появились такие симпатичные красные букетики свекольной ботвы. Один букетик съел муж, а два других я поставила в маленькие стаканчики, добавив к ним желтых гвоздик, которые уже несколько дней стояли у меня на столе. Получилось три букета: один большой с гвоздиками и два маленьких со свекольными листьями. В одном из них рядом со свеклой красовались желтые листики репы, которая тоже проросла. Резные, изогнутые, как миниатюрные листья аканта на коринфской колонне, они прекрасно смотрелись в миниатюрном букетике на обеденном столе.

Сегодня у моих пяти кур рекорд яйценоскости. Они снесли ровно пять яиц: два беленьких, два кремовых и одно темненькое. Пазл сложился: беленькие – это маленькая белая курочка и большая желтая курица. Желтая необычная, не такая, как остальные четверо, большая, очень пушистая, на низких ножках и в желтых лохматых штанишках. У нее была товарка, такая же, как она, курица, но товарка умерла, не выдержав переезда. Два кремовых яичка – это две рыженькие курочки, а темненькое – это чернушка.

Сегодня, когда я утром спустилась вниз, за мной сразу вышел муж, Сказав, что куры почему-то раскудахтались, он пошел их открывать. Принес три яйца. Одно из них было тепленьким, значит, снесли недавно, потому и кудахтали.

Когда я, переделав домашние дела, пошла еще раз покормить кур, то обнаружила в гнезде из дубовых листьев внутри курятника еще два яйца. Тут-то у меня и сложился окончательно пазл о том, какого цвета яйца несет каждая из пяти куриц.

Куры, завидев меня у двери дома, дружно бросились навстречу кормилице. Кусок просроченной моцареллы разлетелся в минуту. Интерес к размоченному хлебу был гораздо ниже. Пустые скорлупки тоже были дружно склеваны с большим энтузиазмом.

Белая курочка самая маленькая. Ее привезли не вместе со всеми, а во второй заход. Просто на старом месте она ушла и потерялась, этакая путешественница. Когда она появилась у нас, куры гоняли и клевали ее, отгоняли от корма. Я даже начала переживать, не умрет ли она от голода, пыталась подкармливать ее отдельно от остальных. Белянка ходила худая и несчастная, куриный изгой. Прошло совсем немного времени, и я с удивлением обнаружила, что Беленькая сама нападает на недавних обидчиков. Беленькая оказалась самой энергичной и самой любопытной, этакий куриный Христофор Колумб. Она первой залезала на самый верх компостной кучи. Компостная куча – это такое куриное кафе. Мы выбрасываем туда картофельные очистки и прочие кухонные отходы, поэтому на куче всегда есть чем поживиться. Все это вносит долю разнообразия в куриное меню и куриную жизнь, а она, как известно, не слишком разнообразна, почти как у людей на карантине. Главное, не попасть в суп.

Обнаружилось, что куры умеют летать. Я узнала об этом, когда однажды вышла из дому с миской куриной еды в руках, а кур, кажется, утром забыли покормить. Я увидела летящую прямо на меня стаю голодных кур. Залетаешь тут.

Куриная жизнь развлекает нас с мужем в нашем нынешнем одиночестве (внуки уехали на каникулы). Куры приносят заботы, но с ними приятно и интересно, прибавьте сюда еще свежие яйца каждый день, что тоже далеко не маловажно.

Кур завела не я, а моя дочь-авантюристка. Я бы на это не решилась. Теперь, когда дочь в отъезде, ухаживаем за птицами мы с мужем, но я нисколько не жалею. Оказывается, жить вместе с животными всегда приятно, пусть это даже и не собака вовсе, а просто куры. Даже синицы в кормушке приносят радость, ну а если залетит снегирь, это вообще праздник. Летают сойки, таскают желуди с нашего дуба. Изредка прилетают совсем неизвестные птицы. На этот случай у меня всегда под рукой определитель. Заходят перекусить соседские и просто ничьи кошки, протаптывают утром следы на снегу. Крысы тоже оставляют следы и норы и не спрашивают, любишь ты их или нет, хочешь ли жить с ними по соседству. Мыши тоже не спрашивают, но куда же без них.

Наша замечательная и любимая собака овчарка погибла под колесами электрички. Она была слишком любопытна и свободолюбива, сбежала из дому погулять, когда мы ненадолго отлучились. Но это уже совсем другая история, в ней о любви, о том, как замечательно было вместе и как больно потом.

Диалектика. Те, кто приносят самое большое счастье, несут и самую большую боль.

Не хотелось бы заканчивать на печальной ноте, но…

Может быть, что-нибудь придумаю позже. Какой-нибудь жизнеутверждающий финал.

Хотя радость от жизни на природе (пускай вынужденно), от тех же кур, соек и синиц – это и есть жизнеутверждающий финал этого куриного нехитрого повествования.

Я – Джерри

Я – Джерри, молодая овчарка двух лет от роду. Я дворовая собака, потому что круглый год живу на улице, у меня есть будка и небольшой загон. Я не люблю сидеть в загоне, и мне нравится, когда хозяева отпускают меня погулять по участку. Хорошо, что в последнее время они делают это часто. Жизнь в загоне невыносимо скучна. Жизнь на воле прекрасна и удивительна.

Я люблю, когда хозяева ходят со мной на прогулки. Но еще больше люблю, когда раз в неделю приезжают взрослые хозяева, те, что приходятся родителями моим молодым хозяевам. Они берут меня с собой, когда идут в лес, надев на ноги странные длинные палки. В руках у них тоже палки, но этих палок я не боюсь, потому что они никогда не причиняют мне вреда. Вот тогда я счастлива, я бегаю по снегу и радуюсь лесу, сугробам, движению и свободе.

Иногда старшая хозяйка берет меня с собой на прогулку. Прогулки по лесу – самое счастливое мое время. За эти прогулки я просто обожаю свою взрослую хозяйку.

Она открывает калитку, и я стремглав выбегаю на улицу. Волна новых запахов идет мне навстречу. Нет, на участке у меня все тоже пронизано запахами. Особенно это чувствуется, когда сходит снег, появляются травы, листья и запахи. Но здесь, за воротами, много новых запахов, которых нет на участке: вот повеяло запахом жареного мяса откуда-то издалека, люди называют это «шашлык». Вот мимо кустика прошел знакомый пес и оставил на нем свою записочку: «Здесь был я». А вот записочка с незнакомой подписью, вот любовное послание от кавалера. Я молода и красива, немудрено, что кавалеры оставляют мне свои страстные послания. А раз или два в году бывает время, когда они просто кружат вокруг моего забора и прилагают все усилия, чтобы добиться свидания со мной. Моя кровь тоже играет в это время. На меня наваливается вдруг какое-то странное беспричинное беспокойство и томление. Мне становится грустно или хочется убежать от хозяев.

Однажды я убежала. Кто-то вовремя не закрыл калитку, и я вырвалась на волю, движимая непонятным мне зовом. Правда, меня быстро нашла взрослая хозяйка. Нашла на том же месте, где мы с ней обычно гуляли, возле леса. Я побежала туда, потому что уже знала эти места, там было хорошо и вольно и была разбросана целая россыпь любовных записочек.

Я люблю гулять в лесу. Хозяйка всегда отпускает меня с поводка, и я бегу по тропинке, веселая и свободная. Здесь, в лесу, навстречу мне несется целая лавина запахов, океан запахов. Я купаюсь в этом разноцветном океане и вылавливаю из него отдельные, прочувствовав их, отпускаю. Вылавливаю следующий, и так бесконечно. Это увлекательнейшее занятие. Оно захватывает меня полностью, я погружаюсь в него, живу в нем, каждым волоском ощущаю волнующую жизнь во мне и вокруг меня.

Здесь я могу вдоволь набегаться, ощутив всю упругость и силу своих молодых мышц.

Мне становится хорошо и радостно от этих, нахлынувших на меня сплошным потоком, лесных запахов, от этой веселой беготни.

Еще лучше бывает бегать кругами по лугу. Я ощущаю удовольствие во всем теле от долгого, мощного движения, когда каждая мышца радуется во мне. Вот она, моя настоящая жизнь. Она в нахлынувшем на меня цветной волной океане запахов и в этом мощном, веселом, непрерывном, радостном движении – движении, которое и есть сама жизнь.

Хозяева кормят меня сухим кормом. Я ем эти сухие хрустящие лепешечки, когда голодна, но люблю я другое. Я люблю разнообразие, поэтому, как только приезжает старшая хозяйка, я устраиваюсь у нее под окном. Я сижу и внимательно смотрю в окно, навострив уши, и бывает, мне перепадает какой-нибудь вкусный кусочек. Мне даже не очень важно, что именно это будет, кусочек хлеба или сыр. Мне все в новинку и все интересно и вкусно, но сыр все же лучше. Иногда старшая хозяйка варит мне кашу. Эту праздничную кашу я вылизываю до последней крошки, к ужасу хозяйки, которая переживает, что я вечно голодна.

Иногда я зарываю кусочки в землю. Тогда у меня весь нос становится испачканным землей.

Как-то при мне моя старшая хозяйка тоже зарывала что-то вкусное в землю, какие-то свои припасы.

Я любопытна и, когда она отвлеклась, пошла и посмотрела, что там у нее зарыто. Честно говоря, я хотела сама этим поживиться. Но к своему удивлению, раскопала я только какую-то непонятную мне луковицу. Похоже, это было какое-то растение. Растений полно вокруг, какой смысл прятать их в землю?

Я даже попробовала луковицу на вкус. Ничего особенного, невкусно и несъедобно. Я выбросила остатки недогрызенной луковицы.

Хозяйке не понравились почему-то мои исследования.

Когда уезжают мои хозяева, я лежу у калитки и поджидаю их обратно.

Когда они возвращаются, я прыгаю им на плечи и целую в губы.

Я радуюсь, как ненормальная, вернее, как всякая нормальная собака.

Больше всего я люблю играть с людьми. Люблю, когда мне бросают палку, а я ее поднимаю и не отдаю назад. В этом и заключается моя игра.

Люблю ловить зубами снег, когда зимой хозяин чистит дорожки и крышу, люблю бегать с детьми и хозяйкой. Я люблю все игры.

Я люблю своих хозяев.

Я сама сгусток любви, движения и привязанности.

Хозяева почти всегда улыбаются, когда меня видят. Особенно старшая хозяйка. Они радуются, значит, я приношу им радость. Я – что-то живое, любопытное и подвижное, вызывающее у людей радость. Вот что я такое – генератор радости. Хотя слова «генератор» я не знаю. Я просто это чувствую и думаю без слов своими собачьими мыслями.

Больничные хроники

Ровно две недели осталось до Нового года. Давняя приятельница пригласила меня в ресторан. Меня и компанию сотрудниц с нашей прежней работы. Моя первая работа – это «Проектстальконструкция», проектный институт, куда я попала сразу после учебы. Стальные конструкции – мосты и всевозможные опоры – иногда рушились, причиной была коррозия или усталость металла. Меня, как молодого специалиста, посадили тереть шлифы (это означало – изготавливать металлические образцы для дальнейшего исследования) и считать зерно на фотографиях с этих самых образцов.

Всего в компании нас пятеро «девочек». Это всегда так говорят – «девочки», несмотря на то что девочкам уже всем за пятьдесят в лучшем случае. Ресторан назывался «Белый кролик», находился в центре Москвы на Смоленской площади, располагался на крыше нового торгового центра, и из него открывался замечательный вид на город. Специфика этого заведения была такова, что там не кормили, а показывали фокусы из еды за большие деньги.

Просмотрев меню, я поняла, что есть там нечего, но развлечься можно. Предусмотрительно прочитав в интернете о ресторане, я испугалась его пафосности. Мне представились разодетые гламурные девицы с накачанными губами и распущенными белокурыми волосами, охотящиеся за богатыми мужчинами, таких я видела по телевизору. Устрашившись своего несоответствия девицам и месту, я тут же поехала на известный мне вещевой рынок в Коньково за кофточкой. Куда еще можно поехать, я не знала, потому что все предыдущие походы по магазинам в поисках нужной одежды, как правило, заканчивались ничем. Кофточку я с трудом, но купила, но мало того, меня по моей доверчивости ушлые продавщицы уговорили еще взять шубу из бобрика за вполне приличные для меня деньги. Когда я покупала шубу, на улице было ноль градусов, но вскоре температура понизилась, и оказалось, что шуба и греет только в ноль градусов, а при минус пяти-десяти в ней можно дуба дать. Короче говоря, это была ошибка. Помог мне совершить ее муж, который и раньше, было дело, толкал меня на спонтанные необдуманные покупки, которые я сама делать опасалась. Ему в этот момент надо было показать перед продавцами свою платежеспособность, а деньги тем не менее были взяты с моей карты.

И так, благодаря поездке на рынок, я ехала в ресторан в новой шубе из бобрика и чувствовала себя вполне в тренде. И вот я поднимаюсь в ресторан. По пути мне вручают бумажную полосочку с пробником нового запаха духов с игривым названием «Шпильки». Пока мне все нравится. Вот уже зал. Сидят мои «девочки». Цветы, красное вино, фото, необычная еда. Праздник начался. Я оглядываюсь по сторонам. Напротив нас за соседним столиком две пожилые женщины, на плечах платки, очень простая повседневная одежда. Они едят суп из горшочков. С ними молодая женщина, она просто зашла покормить своих пожилых родственниц. Это ответ на мои страхи по поводу несоответствия месту и времени. Сидят просто люди и просто едят.

Не буду описывать меню, кому интересно, может посмотреть отдельно в интернете.

Ресторан был в субботу. В воскресенье мы поехали на дачу к дочери. У нее и у зятя день рождения одновременно, два дня друг за другом. Там тоже угощение: селедка под шубой, гусь, слоеный наполеон. В понедельник мы дома. На ночь я выпиваю таблетку баралгина – у меня уже болит бок. Во вторник утром я просыпаюсь. У меня сильная боль в боку. Боль так сильна, что я чуть ли не теряю сознание. Муж вызывает скорую. Скорая приезжает удивительно быстро. Мне делают укол, но боль ничуточки не ослабевает. Я прошу у врача другие лекарства, но мне говорят, что у них ничего другого нет. Врач советует выпить еще одну таблетку баралгина. От боли я не могу даже одеться. Кое-как делаю это, и мы едем в больницу.

Приемный покой. Какие-то обследования, анализы. Меня кладут в реанимацию. Четыре дня в реанимации. Положение тяжелое. Капельницы, капельницы, чуть ли не круглосуточно. Обходы врачей два раза в день. Хорошие сестры. Сердитые сестры. Сердитые иногда хамят. Сердятся, что я нездорова и иногда доставляю им неприятности в виде перестилания постели, например. Сердятся, что муж не принес салфетки и пеленки, хотя и ходит каждый день. А кто-нибудь сказал мне о том, что надо что-то принести? Я же наивна, недавно только от телевизора, где в больницах все так красиво. Я необоснованно полагаю, что пеленки купило правительство Москвы. Нет, мне совсем не жалко тратиться на пеленки. Я готова тратить сколько угодно и на что угодно, лишь бы поправиться, но ведь мне никто ничего не сказал, а теперь меня же за это и отчитывают. А это несправедливо. В больнице ты перестаешь быть взрослым, самостоятельным человеком. Ты беспомощен и бесправен, к тому же тебе больно. Ты превращаешься в объект, над которым работают другие люди. Поэтому больница – это сплошной непрекращающийся стресс.

Но вот пришло время переводить меня в палату.

«Вам повезло, что в палате освободилось место, – сказала мне на прощанье медсестра. – А то бы залежались здесь».

По правде говоря, я лучше бы осталась на выходные в реанимации, чем переходить в палату. Здесь все бегают вокруг тебя, а в палате ты становишься уже сам по себе. Ты уже мало кому интересен, и со всеми возникающими трудностями надо справляться самому. А трудности представляет весь процесс жизни, потому что пока нет сил подняться. Я лежачая больная. Начинается процесс борьбы за внимание и помощь нянечек. Завоевываются они довольно просто, старым дедовским способом.

Я лежу в палате. Нас шесть человек. В основном это взрослые, если не сказать пожилые, женщины. Справа от меня молоденькая девушка после аппендицита. Позже я узнаю, что она ординатор в этой же больнице. Девушка стройная, белокурая красавица. К ней приходит мама, такая же стройная и красивая, даже еще лучше. Две русские красавицы, только одна из них в полном расцвете своей среднерусской красоты, а второй еще предстоит расцвести в полную силу.

Напротив меня лежит бабушка. Рядом с ней дежурит сиделка – худенькая молодая женщина с Украины. Для сиделки она слишком много и громко говорит. Но окружающие не сердятся, прощают ей громкие разговоры, потому что у нее трудная судьба. Таня – так зовут сиделку – вьется вокруг своей подопечной: то протирает ее влажной салфеткой, то будит, чтобы покормить, не давая ей спать, то находит еще какое-нибудь занятие. Я завидую, мне тоже хочется внимания и влажную салфетку. Параллельно Таня сидит в телефоне, скачивает и смотрит какой-то шумный фильм чуть ли не со стрельбой на всю палату. Вечером начинает звонить Танина дочка – ученица начальной школы. Дочка проходит суффиксы, на украиньской мове, и они с Таней долго разбираются с суффиксом -чк: черевички, спидничка. Я слышу ридну украиньску мову, и мне становится тепло на сердце. Но Тане не позавидуешь. Дочка чего-то не понимает. Таня возмущается, что-то бестолково объясняет. Дочка плачет.

У Тани вообще тяжелая жизнь. У нее на родине остались двое детей, она разведена с мужем. Кто там за ними присматривает, кажется, старший за младшей. Таня зарабатывает на жизнь. Вечером оказывается, что она и спит тут же в палате на раскладушке рядом со своей подопечной. Таня работает круглые сутки без отдыха, и платят, как потом выяснится, ей совсем не много. На следующий день Таня начинает звонить по телефону и искать себе новую подопечную. Ее бабушку забирают домой, и Таня там больше не нужна.

Муж договаривается, и несколько дней до отъезда Таня помогает мне. Я вижу, как она старается. Бабушку выписывают. На ее место тут же кладут новую больную. Свято место пусто не бывает. Больных очень много, и они постоянно меняются. Новая пациентка тоже лежачая. Очень грузная пожилая женщина. У нее что-то болит, и она не может не только встать, даже повернуться.

Грешно смеяться над больными людьми, но медики – люди без сантиментов. Таких, как я, располневших с возрастом женщин моя подруга врач-терапевт называет обидно «кастрюлями». А эта еще толще, эта целая «квашня». Я вспоминаю эти обидные названия, потому что вижу, как страшно дойти до такого состояния, когда ты не владеешь собственным телом, не можешь повернуться без посторонней помощи, да и с посторонней не очень.

Приходящие доктора и нянечки спрашивают большую женщину: «У вас есть родственники?»

Она всегда отвечает, что родственников у нее нет. Это не мешает ей регулярно звонить сыну, который живет и работает в Питере. Понятно, что в беспомощном состоянии и в отсутствие родственников Большой (назовем ее так) необходима сиделка. Появляется нянечка. Нянечка сообщает, что в больнице есть официальные платные услуги, но она возьмет меньше. Большая предлагает нянечке скинуть цену еще рублей на пятьсот, та не соглашается.

Время от времени Большая звонит сыну и всем своим знакомым. Она жалуется и в конце разговора говорит, что хочет одного – поскорее умереть. Параллельно с этими разговорами идет торговля с нянечкой, та не уступает. Со стороны кажется странной эта упорная экономия пятисот рублей человеком, готовым отойти в мир иной. Что-то не стыкуется. В своих телефонных разговорах с близкими Большая ведет себя как манипулятор, откровенный и неприкрытый, хотя ее, кажется, тоже надо пожалеть. Заканчивается все хорошо. Нянечка ухаживает за Большой. Сын переводит сиделке деньги. Все довольны.

Слева от меня женщина средних лет, ухоженная, симпатичная, интеллигентная, летом путешествует на пароходе. Я давно ищу попутчицу по путешествиям, вот она наконец найдена. Мне несказанно повезло. Позже я понимаю, откуда эта ухоженность. Моя знакомая всю жизнь проработала в бухгалтерии. Дама приятная во всех отношениях. Снова я ошиблась. Мой типаж подружки несколько иной.

Напротив меня еще две женщины: одна пенсионерка, бывший работник НИИ, другая просто добрая бабушка. Она самая добрая в палате и поэтому самая хорошая. Обеих выписывают. Их место занимают другие: совсем молоденькая семнадцатилетняя девушка, назовем ее Белоснежка, и пенсионерка, поклонница ЗОЖ.

У Белоснежки светлая кожа, темные как смоль, слегка вьющиеся волосы, она похожа на итальянок с картин Карла Брюллова. Белоснежка учится в милицейском колледже. Она очень женственна и совершенно не похожа на защитницу правопорядка. Белоснежка рассказывает, как во время обеда их поднимают по стойке смирно и заставляют стоять всем взводом, или как там это у них называется. Если обед закончился и поесть они не успели, то так и отправляются в класс полуголодными. У местных начальников принято ругать учениц матом. Это хрупкую Белоснежку-то матом! От таких порядков у Белоснежки обострились хронические желудочные болезни, и в этом нет ничего удивительного. Теперь ее здесь обследуют. Я пробую намекнуть Белоснежке, не сменить ли ей специальность. Но она ни за что не хочет уходить из злополучного колледжа. У нее папа работает в милиции в метро. Папа поможет, и она обязательно станет юристом, а там хорошие перспективы.

Вторая пациентка – любительница ЗОЖ. Каждую зиму она с мужем ездит по бесплатной от собеса путевке на юг. Вот и недавно они отдыхали где-то в Абхазии. Лежали в горячих источниках, грели косточки, смотрели в небо и наслаждались жизнью. Правда, по приезде в Москву обнаружилось, что подхватили в источниках чесотку, но это мелочи жизни. Все равно жизнь прекрасна. Любительница ЗОЖ любит поговорить. Своей жертвой она избрала Белоснежку, та молода и не может противостоять натиску пенсионерки, поэтому ей все время приходится выслушивать ее поучения и рассказы. Советы, если им следовать, очень полезны для здоровья. К примеру, совет, что терпеть, если вдруг приспичило, нельзя, и если поблизости нет туалета, нужно найти кустик. Совет, конечно, хороший. Но где бы, интересно, она нашла подходящий кустик в центре Москвы? Женщина выдает куски текста о том, что можно, что нельзя, что полезно, а что вредно. Я понимаю, что все это уже много раз слышала и читала, и поражаюсь, до чего стандартны эти тексты. Моя соседка говорит стандартным языком проповедников ЗОЖ. Похоже, что ЗОЖ – это уже почти религия, правда, неимоверно устаревшая. А их тексты – это уже почти молитвы, но невероятно скучные.

Я болею. Я борюсь. Мне возят яблочный компот вместо еды. Наконец мне разрешают есть больничную пищу. Она кажется мне невероятно вкусной. Наверное, это потому, что неделю я питалась через капельницы, но и не только поэтому. Просто в этой больнице очень хороший повар и очень вкусная еда. Я впервые вижу вкусную и притом диетическую еду в городской больнице. Для меня, изголодавшейся во время болезни, еда идет просто на уровне хорошего ресторана. К чести повара скажу, что это больница имени Виноградова.

После положенных двенадцати дней меня выписывают. Это лучше, чем встречать Новый год в больнице, хотя я уже и к этой неприятности готова.

Дома я лежу в постели и смотрю подряд все старые фильмы. Это у меня впервые такой Новый год. Праздник в кровати.

Камыши на краю космоса

Нас засыпало снегом. Снег идет три дня не переставая. Доехали на лыжах до водохранилища. Там не видно горизонта, только белая бесконечность. Камыши растут на краю космоса. А у орешника зеленые почки, и верба зацветает. Весна на пике зимы. С крыши нашего дома свисают сосульки до земли. Это невероятно красиво, но значит лишь то, что плохо утеплена крыша.

Капли

Вера приехала в Москву учиться сразу после школы. До этого она жила вдвоем с мамой.

Вера была домашним ребенком и была очень привязана к маме.

Закончилась жизнь школьная, началась студенческая. Веру поселили в общежитие к девочкам-старшекурсницам. Общежитие было совсем новое, квартирного типа. В каждой квартире было по две комнаты со всеми удобствами, кроме кухни. Кухня была общая в коридоре. В одной комнате жили три девочки, а в другой жила Вера с соседкой. Соседка была старше, опытнее, и Вера воспринимала ее как взрослую женщину, хотя на самом деле это было не так.

Соседку звали Лена. Она все время рассказывала Верочке о своей любви к Угуру – восточному мальчику из ее группы. Иногда Лена брала Верочку собой на концерты в Дом ученых.

Девочки все время шутили и много смеялись. Смеялась с ними и Вера. Ей никогда потом не жилось так весело, как в те годы.

Время от времени в общежитии устраивались танцы. Иногда на танцы ездили в дом Коммуны. Это было второе, старое общежитие института, где жили мальчики. Общежитие представляло собой большое здание в духе конструктивизма с невероятной длины коридорами и являлось памятником архитектуры.

На таких танцах Вера и познакомилась с первым мальчиком.

Мальчик пригласил Верочку. Они протанцевали весь вечер, а потом пошли гулять до ближайшего метро.

Была уже поздняя осень, на улице было морозно. Вера замерзла, и когда вошли в вестибюль метро, мальчик отогревал замерзшие Верины пальцы своим дыханием.

Этого было достаточно, чтобы влюбиться. Мальчик учился на курс старше Веры. Он был среднего роста и откровенно некрасив, но это было неважно. Он был лучше и желаннее всех, ведь он первый отогрел Верины руки. Теперь Вера иногда видела его в институте, здоровалась, но мальчик уже не обращал на нее внимания. Ему не могло прийти в голову, что его скромная особа может чем-то заинтересовать красивую девушку, поэтому первая Верочкина любовь оставалась безответной. Это была первая институтская любовь, потому что в школе Вера постоянно была в кого-нибудь влюблена. Объекты любви менялись, но состояние влюбленности оставалось постоянным. Иначе просто и не могло быть.

Вера тихо мучилась от неразделенной любви, писала письма маме, рассказывая о своих чувствах, но ничего не менялось.

Кроме танцев, были еще коньки, походы и выставки. На коньках катались всей группой в парке Горького. Катались по превращенным в ледяные дороги аллеям парка. Было хорошо и весело.

Ходили на выставки в Музей Пушкина. Отстаивали несколько дней, подменяя друг друга, длинную очередь на «Джоконду». «Джоконда» потом забылась, а воспоминания о стоянии в веселой очереди остались почему-то навсегда. В сущности, это было даже и не весело. Просто собиралась вместе группа студентов, стояли на холоде, пили что-то из термосов, чтобы согреться. Почему-то это отпечаталось в памяти сильнее, чем шедевр Леонардо. Загадки восприятия.

Иногда ездили в гости к своим ребятам в Коммуну. Ребята выпивали, как и положено студентам, и взрослые ребята с ПО (подготовительного отделения, где учились производственники) спаивали недавних школьников. Там, в Коммуне, знакомились иногда с мальчиками с параллельных потоков. Однажды так, в гостях Вера познакомилась с мальчиком из Тольятти. Он был высокого роста, хорошо сложен и невероятно красив. Мальчик так же, как Вера, носил очки, и Вера не влюбилась в него только потому, что ей казалось, что двое очкариков на одну влюбленную пару – это уже слишком.

Вера не влюбилась, но все равно они вечером пошли гулять в Нескучный сад. Они бродили по аллеям, а потом мальчик спросил разрешения поцеловать Верочку, а Верочка не разрешила.

Она не хотела размениваться на поцелуи без любви, а берегла себя для чего-то большего.

Тем более что она никогда еще не целовалась.

Красивый мальчик послушался Верочку и не стал целоваться. Мальчик был такой же молодой и неопытный, как и Верочка. Ну кто же спрашивает разрешения на поцелуи!

На этом роман и закончился. Вера осталась равнодушной к красивому мальчику. Хотя если бы не две пары очков, как знать, может быть, что-нибудь и получилось бы… Позже взрослую Веру это уже совсем не смущало.

Было еще одно знаменательное знакомство. Иван Орлов – фамилия и имя говорили сами за себя и вполне соответствовали их хозяину. Именно на это и клюнула Верочка, Иван Орлов действительно был хорош.

Они гуляли на Ленинских горах, разговаривали. Иван жил не в общежитии, а на частной квартире.

– Но ты же будешь приезжать ко мне? – бросил Иван в разговоре. Видимо, этот вопрос его волновал.

«С какой это стати?!» – возмущенно подумала Верочка и ничего не ответила.

Разговоры Ивана Орлова были скучны Вере. Они прогуляли один день вместе и расстались. В Верочкиной группе у них был общий знакомый, и потом они каждый по очереди жаловались ему друг на друга. Оба одинаково друг другу не понравились.

Но Иван Орлов грустил в одиночестве недолго. Вскоре Вера заметила, что рядом с ним появилась новая девушка. «Наверное, она согласилась ездить к нему в гости», – подумала Вера.

Потом появился еще один мальчик. Вера познакомилась с ним в поезде, когда возвращалась в Москву после каникул. Они ехали в одном купе, разговорились, и оказалось, что учатся в одном институте. Про себя Вера окрестила его Мушкетером, ну просто ей показалось, что он очень похож на этого персонажа.

Вера с Мушкетером потом несколько раз встречались, катались на лодке в парке Горького, ездили вместе в Архангельское.

Была ранняя осень. Они гуляли по аллеям парка, под ногами шуршали опавшие кленовые листья. Желтые, красные и оранжевые – они были великолепны, а осень в Архангельском восхитительна.

Отравляло прогулку только то, что Вера и Мушкетер были абсолютно равнодушны друг к другу.

Больше они уже не встречались. Никому из них это было не нужно.

Несмотря на все новые радости студенческой жизни, Вера тосковала. Она при каждой возможности старалась уехать или к тетушке в Калугу (три часа от Москвы), или пойти в гости к московским родственникам.

Родственники жили втроем в одной большой комнате старой московской коммуналки.

Еще с ними жила собака Буля. У Були были выразительные карие глаза навыкате, как у восточной княжны, и о ней говорили, что по утрам она пьет кофе и играет на фортепиано.

Родственники всегда тепло принимали Веру и оставляли ночевать у себя на раскладушке.

Вера приезжала в гости с большим пакетом хороших московских конфет типа «Мишка косолапый», они были ей еще в диковинку. Такой же большой пакет она увозила себе в общежитие, ставила его в шкаф и понемногу таскала конфеты, подслащивая себе одинокую жизнь без мамы. Родственники всегда говорили, что не надо тратить деньги и возить им конфеты, но у Веры не было проблем с деньгами, ей все помогали, как бедному студенту. У нее были проблемы с одиночеством.

На выходные и во время экзаменов она уезжала в Калугу. Вере было очень просто сорваться с места. Она брала свой желтый портфель и ехала на вокзал, а потом шла ночной улицей к дому. Улица была совершенно пустынна, засыпана снегом, и поперек нее был протянут провод, на котором качался одинокий фонарь.

Пустынная улица. Падает снег большими хлопьями. Посреди улицы на ветру качается одинокий фонарь. Рядом дом и родные люди. Какое счастье!

А потом появился аспирант. Он подошел к Верочке, когда она утром пила кофе, стоя у столика в кафешке, пригласил пойти с ним в кино на фестивальный фильм.

В Москве как раз шел кинофестиваль, и в группе только и разговоров было, что об этом, и говорили, что билетов не достать. А тут такое предложение. Вера никогда бы не согласилась пойти в кино с незнакомым мужчиной, но не пойти на фестивальный фильм она не могла. У аспиранта все было четко просчитано, недаром же у него был математический ум, не просто так он попал в аспирантуру, туда абы кого не брали.

Математический ум располагал к тому, чтобы воспринимать жизнь как задачу, которую надо правильно рассчитать и решить.

Рассчитать можно было все, в том числе и девушек.

Началось знакомство. Аспирант применил всю известную тактику обольщения: он возил Верочку по всем подмосковным усадьбам, один раз подарил цветы и один раз шоколад.

Новый поклонник очень много говорил, рот у него не закрывался ни на секунду. Вере нравилась его болтовня, ей было не скучно с аспирантом, даже интересно. Это ее и сгубило. К тому же Вере льстили ухаживания почти взрослого и серьезного мужчины, статус которого был не в пример выше студенческого.

Потом пошли прогулки на Ленинских горах, расстегнутые в укромных местах пуговички на груди, поцелуи и прочие знаки внимания и обольщения. Апофеозом этого процесса было приглашение Веры и ее мамы в Большой театр на оперу «Евгений Онегин». После прогулок, прощаясь, они целовались, прячась от ветра у стен высоких корпусов общежития. Вере не нравились эти поцелуи. Она была к ним равнодушна, но почему-то их позволяла.

Когда Вера заболела и попала в больницу, аспирант просиживал с нею все вечера. А однажды Вера попросила его проверить домашнее задание по физхимии, где у нее не сходился ответ. Он проверил, оказалось, что ответ правильный, только запятая поставлена не в том месте. Этот казус дал новому ухажеру основание полагать, что Вера нарочно поставила не там запятую, чтобы удержать его, потому что к тому времени, когда случилось это задание, они уже расстались.

Физхимия привела к новому витку развития отношений, после чего Вера уже вышла замуж за аспиранта. У нее были на то свои причины. Нет, она не была беременна.

Все дело было в каплях…

По сторонам улицы, ведущей от метро к институтскому общежитию, были посажены молодые липки. Когда Вера возвращалась после лекций назад в общежитие, она всегда смотрела на ветки этих деревцов. В пору межсезонья, слякотной московской осенью или такой же серой весной на этих липовых веточках, причудливо изломанных, с крупными круглыми почками, всегда висели капли дождя. Это было настолько красиво, насколько же и печально.

Эти печальные капли представлялись Вере некими странными символами ее одиночества.

Убегая от этих капель, Вера и вышла замуж, для того чтобы больше их не замечать.

Ведь когда ты не один, можно и не обращать внимания на грустный дождь, можно его попросту не заметить.

Правда, и потом Вера часто смотрела на липовые ветки после дождя, но это уже казалось ей больше красивым, чем грустным.

Иногда, впрочем, капли снова начинали грустить…

Что делать, жизнь переменчива.

Хокку. Подражание

Смотрю в окно. Печальные капли на ветках березы.

Бусинки, слезы ли, льдинки.

Весенний дождь.

Хорошая температура

Мой внук идет в поход. Впервые. Внук – худенький, астеничный подросток. Я против, но меня никто не спрашивает. Разрешение дают родители, а они уже отпустили.

У дочери грудной ребенок трех месяцев от роду. Ей некогда переживать о старшем. Я же в силу своей роли бабушки переживаю обо всех, особенно о старшем, ведь ему придется остаться одному, без семьи.

Перед отъездом внук приносит ко мне рюкзак. Рюкзак уже собран. В высоту он немного ниже Владика. А весит… Сколько же он весит? Я даже не могу этого предположить.

Я пробую поднять рюкзак. С трудом отрываю его от земли. Это я – взрослая женщина. Как же его будет поднимать внук? У меня ощущение, что рюкзак весит столько же, сколько и его хозяин.

А ведь этот рюкзак нужно еще нести на себе целый день. Я понимаю, что это НЕВОЗМОЖНО.

Я заглядываю внутрь. Может быть, можно что-нибудь выбросить. Но внук говорит, что там нет ничего лишнего, все самое необходимое. Я тоже вижу, что лишнего нет.

В ужасе я звоню своей питерской подруге Вере. Вера всегда меня утешает, даже в самых безнадежных ситуациях. На мои сетования по поводу рюкзака Вера отвечает, что в молодежной среде царит дедовщина и что взрослые походники нарочно складывают все на маленьких. «Скажи спасибо, если он вернется живой», – говорит Вера.

Вот это называется утешила. Если даже Вера… У меня начинается паника, но отменить поход своей властью я уже не могу.

Наутро Владик уходит. Я провожаю его до калитки. Целую в лоб на прощанье. Уходит худенький, маленький мальчик с большим рюкзаком.

Начинаются дни ожидания.

Я не сплю, а если засыпаю, то вскакиваю в четыре часа утра от ужаса, что мой ребенок замерзает на холодной осенней земле.

Я нахожу все успокоительные, какие есть в доме, и начинаю их пить. После этого уже перестаю вскакивать по ночам.

Мы звоним Владу. Телефон не отвечает. Связи нет. Да ее и не должно быть. Там, где они идут, нет сети.

Выясняется, что внук оставил дочери какой-то телефон. Звоним. «Поисково-спасательная служба Украины слушает», – отвечают нам по громкой связи.

Мои начинают смеяться. Я понимаю, что они принимают это за розыгрыш. Но я-то понимаю, что это никакая не шутка.

Это действительно телефон спасательной службы, которая отслеживает маршрут нашей группы.

Нас просят назвать фамилию руководителя группы. Оказывается, у них там не одна такая группа из Москвы.

Спасатели говорят, что вечером руководитель выходил на связь по рации, что у них все в порядке, они идут по маршруту и сегодня ночуют на перевале.

«Не волнуйтесь, погода на перевале хорошая», – говорят спасатели. «Спросите, какая хорошая? – прошу я. – Какая там температура?» «Хорошая температура, – отвечают спасатели, – плюсовая».

Я бросаюсь к компьютеру, отыскать этот самый перевал.

Вечером узнаю из телевизионных новостей, что ночью там плюс три градуса, зато днем – плюс двадцать.

Но это меня не утешает. Мои опасения подтверждаются. Мой ребенок спит на холодной промерзшей земле.

Я выглядываю в окно, в сад, и вижу покрытую снежком мерзлую ноябрьскую землю. Осень. Почти зима. Холод. И там мой внук.

Мне еще больше жалко его потому, что он мне практически сын. Я растила его почти одна до четвертого класса. Дочь была занята работой. Это мой ребенок.

Тянутся дни ожидания. Я стараюсь не думать о плохом и только иногда молюсь о Владе.

Но вечером при взгляде в окно мне становится плохо. Так проходит десять дней.

Наконец Влад возвращается. В дом входит высокий взрослый мальчик. Полумальчик, полумужчина. Кажется, у него уже и усы начинают пробиваться.

Он вернулся живой. Какое счастье!

Через несколько дней дочь спрашивает меня: «А тебе не показалось, что Влад вырос?» Конечно, показалось.

Если двум людям одновременно кажется одно и то же, значит, это так и есть. Позже знакомая учительница говорит мне, что мальчики растут скачками.

Следующий поход случается уже в весенние каникулы.

Я уже почти не волнуюсь и не вскакиваю по ночам.

Владик привозит из похода фотографии. На фотографиях столовые горы Крыма, и на самом верху – мой внук. «Какой он молодец», – думаю я.

Я горжусь своим отважным внуком. Мне давно хочется в горы. Но я сижу на даче. Я не смогла, а он смог.

Я уже давно замечаю, что дочь и внук осуществляют мои мечты.

Только уже делают это для себя.

Клюква в сахаре

Принимайте женщин такими, как они есть, и одновременно принимайте успокоительное.

Автор неизвестен

На Веру снизошло озарение: она вдруг поняла, что все ее романы и любовные увлечения были чистой воды выдумкой. Увлечений было всего два, не считая бесконечных школьных, полудетских влюбленностей.

В первый раз Вера влюбилась в летчика-штурмана транспортной авиации, когда лечилась в военном госпитале. Любовь была страстной, а отношения скоротечными. Летчик всего два раза приезжал в Москву, а потом вышел в отставку раньше времени и навсегда исчез из поля зрения, не оставив адреса. Вера любила его ровно семь лет по Стендалю (Стендаль утверждал, что любовь в отсутствие объекта любви может продолжаться в течение семи лет, не больше), а потом утешилась начавшимися новыми отношениями.

Никто до сих пор не придумал ничего лучше, чем избавление от несчастной любви старым дедовским способом: «клин клином вышибают». Новым избранником Веры стал близкий друг ее мужа.

Денис начал оказывать красивой Вере недвусмысленные знаки внимания. Вера приняла их. Это было странно, потому что Денис никогда ей всерьез не нравился. Он был совершенно не в ее вкусе – слишком худой и высокий. Но тут вдруг завязался роман. Роман был совершенно школьный – без интимной близости и вялотекущий. Сводился он к вполне целомудренным поцелуям и рукопожатиям раз в году украдкой на семейных праздниках. Вера очень долго терпела эти редкие нежности, но в конце концов влюбилась. Влюбившись, Вера захотела большего, чем поцелуи раз в году, которые будоражили кровь, но причиняли боль. Она начала требовать от Дениса объяснений. Вере хотелось понять, что, собственно, между ними происходит.

Денис объяснять ничего не стал, а сделал проще: перестал отвечать на письма и звонки.

Вера злилась. Ей было обидно, что к ней отнеслись так пренебрежительно. Денис не дал себе труда даже поговорить с ней.

Так как встречалась Вера с Денисом редко, она все придумала про него и их взаимоотношения. Вера придумала, что Денис – одинокое, непонятое существо с тонкой поэтической душой. Ей казалось, что ее избранник самый близкий ей по духу человек. Вера выдумала о Денисе все, даже их совместное времяпрепровождение. Она представляла себе, как они с Денисом катаются на лыжах в зимнем дачном лесу и целуются на морозе. Целоваться на морозе было особенно сладко.

Верины выдумки о Денисе были не единственными ее фантазиями. Вера и прежде делала то же самое, только героем ее выдумок тогда был летчик. Вера придумала, как они живут вместе в лесной охотничьей избушке. Она видела пейзаж вокруг этой избушки. Домик стоял где-то в Уральских горах, ведь летчик был родом из Челябинска и увлекался охотой.

Внутренним зрением Вера видела пригорок, сосны, полянку, поросшие мхом валуны. Где-то вблизи протекал ручей. Вера хорошо знала это место. Оно уже давно существовало в ее воображении. Она часто здесь бывала.

Может быть, ей уже и не нужно было реального продолжения романа, ведь она все пережила в своих снах наяву.

Когда летчик пропал, Вера еще долго любила его. У нее появилась навязчивая идея: найти его, позвонить и услышать в трубке голос, некогда волновавший до беспамятства. Вера должна была рассказать летчику о том, что он был самой сильной и долгой ее любовью. Вере почему-то казалось, что летчик обязательно должен это знать.

На самом же деле все было в том, что прерванные внезапно, незаконченные отношения всегда кажутся нам самыми лучшими. Это закон психологии. Мы быстро забываем плохое, и в нашей памяти остается только хорошее.

Вера жалела, что у нее не осталось ребенка от летчика. Ей представлялось, что это был бы очень красивый, необыкновенный ребенок.

Вера долго вынашивала идею найти возлюбленного, до тех пор, пока не появился интернет. В социальных сетях летчика не оказалось, но Вера нашла там его жену, младшего сына, а потом и сына старшего.

Сыновья летчика разочаровали Веру. Младший был глуповато-самоуверенный молодой человек с дурацкой прической – зачесанными на лоб волосами, в то время когда у его отца были благородные залысины. Залысины свидетельствовали о высоком уровне адреналина, мужественности и сексуальности избранника.

Вера искала в молодом человеке сходство с отцом и не находила. Не лучше был и старший сын – непомерно раздавшийся в ширину молодой мужчина тридцати с лишним лет.

Вера решилась написать младшему сыну и спросить об отце. Испрашивая информацию о летчике, Вера написала, что его разыскивает московский друг. Такой друг действительно существовал. Вера звонила ему в надежде узнать что-то о бывшем возлюбленном, но друг сказал, что связь с ним потеряна. Сын же ответил, что она пишет странные вещи, потому что его отец и друг недавно созванивались.

«Ну что же, тогда поздравьте его от меня с днем рождения», – написала Вера.

Она была довольна уже тем, что летчик жив и здоров.

На этом переписка прекратилась. Тут-то с Верой и случилось озарение. Она увидела, что дети летчика никакие не замечательные, а самые заурядные люди. Она узнала, что у летчика всегда была связь с его другом и он всегда мог бы узнать ее телефон, даже если бы он его и потерял. Летчик просто не хотел с нею говорить. Ему не нужна была Верина любовь, и он не хотел знать, что был главным мужчиной ее жизни. Летчику все это было вовсе не нужно. Не нужно было и Денису.

Тут-то Вера и поняла, что она все придумала: придумала летчика, придумала Дениса. Все эти люди, существовавшие в ее воображении, были выдумкой. Реальные люди были совсем другими, далекими от воображаемых героев. И этим реальным не нужна была Верина любовь. Никому не нужна чужая любовь. Она вызывает лишь досаду.

Итак, вся Верина внутренняя душевная жизнь оказалась выдумкой. Реальной была только жизнь с мужем. Но эта спокойно текущая семейная жизнь давала мало эмоций, и Вера снова и снова устраивала себе небольшие приключения. Это бодрило и придавало жизни вкус. Вере нравилось жить любовными переживаниями. Отдавать душевные силы бытовой стороне жизни казалось ей недостойным. Вериной душе нужны были сильные ощущения. Она жила контрастами. Это было похоже на клюкву в сахаре – кисло и сладко одновременно. Контрастные вкусы лучше оттеняют и подчеркивают друг друга. Оттого-то так вкусно пить сладкий чай с бутербродами, на которых соленая красная икра – любимое лакомство.

Вера вернулась к реальности. Она наконец обнаружила, что в любовных историях ее жизни муж был как раз именно тем человеком, который больше всего заслуживал ее внимания. Он всегда был рядом, поддерживал и помогал.

Наконец Вера завершила старые истории и освободилась. Она почувствовала себя впервые свободной от ненужных мужчин, которые не оценили ее любовь.

Ее любовь не нужна была им, а теперь и они не нужны стали ей – реальные, невыдуманные мужчины, жившие своей невыдуманной жизнью.

Вера оставила в покое прошлое. Теперь она свободно могла идти навстречу новым людям и отношениям. Ведь нет ничего интереснее людей.

Впервые за все это время она чувствовала себя сильной и свободной.

И благодарной верному мужчине, который был с нею рядом, несмотря ни на что.

Комплимент

Девочка лет десяти в белой пуховой шапочке ехала на лыжах по лесу. Навстречу ей шел лыжник. Лыжник глянул на Девочку, удивился и сказал ей, что она очень красивая. Девочка от неожиданности удивилась еще больше и запомнила это лесное происшествие.

К Новому году и школьной елке мама шила для Девочки самые красивые карнавальные костюмы. Там были то малиновый атлас и розовые перья, то цветы и ленты, то высокий гребень из фольги, черный тюль из крашеной занавески и настоящий черный кружевной веер с блестками. Старшеклассницы все бегали смотреть на эту красоту. Мамины сослуживцы говорили: «Это мама той красивой девочки».

Иногда в школе проходили уроки домоводства. Однажды нескольких учениц послали за чем-то на школьную кухню. Девочка впервые попала на большую кухню. Было очень жарко. Щеки раскраснелись, и, когда она поднималась по лестнице обратно в класс, кто-то из шедших навстречу мальчишек сказал: «Смотри, какая ядреная». Девочке это не понравилось, но она поняла, что это комплимент.

Однажды Девочка гуляла с мамой у реки. Около их города протекала большая река. Они стояли около перевернутой на берегу лодки. Мимо проходили мальчишки, и один из них сказал, обращаясь к другу: «Смотри, какой товар». Девочка обиделась, но мама объяснила ей, что это не обидные слова. Издавна говорили: «У вас товар, у нас купец».

Потом Девочка окончила школу и уехала из города с большой рекой, чтобы учиться в институте. За нею начал ухаживать мальчик. Мальчик не говорил ей красивых слов и не признавался в любви. Это почему-то было и так понятно. Зато он делал фотографии. Их было много. На них везде была Девочка. Очень красивая.

Потом Девочка влюблялась сама. Те, кому она нравилась и кто нравился ей, тоже не говорили ей красивых слов. Только однажды человек, которого она очень любила, сказал ей, что она «себе цены не знает». Другой говорил о том, как необыкновенно, дурманяще пахнет ее кожа. И хорошо, что сказал, иначе бы она совсем ничего о себе не знала.

В юные годы, когда Девочка училась в институте, там же в одной из лабораторий работала ее дальняя родственница. В этом помещении студенты делали лабораторные работы.

«Когда ты вошла, я подумала, что вошел Ангел», – сказала однажды родственница Девочке. Рассказала она это спустя много лет, когда Девочка была уже не девочка, а взрослая женщина с внуками.

Прошла-пролетела жизнь. Девочка была любима, влюблялась сама, но никогда не слышала красивых слов от мужчин, бывших в ее окружении. Иногда ей становилось обидно. Хотелось похвалы и признаний, но их не было. Этот единственный комплимент от пожилой женщины согрел ее на всю оставшуюся жизнь. Лучше бы все равно никто не сказал.

Красивый мальчик, Джинн и любовь

В вентилятор машины на ходу попал камень. Вентилятор по дороге развалился на части. Пришлось остановиться около автомобильного рынка в Тарасовке. Муж пошел искать новый вентилятор, а я осталась ждать в машине. От скуки я начала смотреть по сторонам. Автомобильный рынок – это мужское царство. Женщины здесь не ходят, разве что одна-две, случайно заехавшие сюда с мужьями.

Женщин не было, поэтому я смотрела на мужчин. Решила поиграть в игру: найти симпатичное лицо. Симпатичное лицо я сразу заметила наметанным глазом. Это был молодой худощавый мужчина с хорошо, но не чрезмерно накачанными бицепсами, которые образовались у него не потому, что он занимался в спортзале у личного тренера, а просто потому, что его работа была менять колеса у грузовиков. Как это происходит, я и наблюдала, сидя в машине.

Симпатичный мальчик был рабочим автомастерской, которая принадлежала стоящему рядом толстому восточному человеку. Это было видно по тому, как толстый обращался с худощавым.

На толстого я поначалу боялась смотреть, так он был страшен. Это был злой джинн из восточной сказки с огромным круглым животом, гладко выбритой головой, круглым лицом, имевшим зловещее выражение, и двойным подбородком. На ногах его были надеты новые ярко-синие кроссовки, что свидетельствовало о его материальном благополучии и тяге к красивым вещам. Толстяк был мужчиной среднего возраста, что называется, в самом расцвете сил. Это означало, что он должен был проявлять естественный интерес к женщинам. Я представила, как он одаривает деньгами и подарками молоденьких женщин, потому что, по моему разумению, ни одна нормальная женщина не захотела бы спать с ним просто из человеколюбия. Так как автомастерская, судя по всему, приносила доход, то и дела толстяка на любовном фронте должны были обстоять хорошо, о чем свидетельствовал его довольный собою и жизнью вид. Тут я подумала, что, имея деньги, мужчина не утруждал себя тем, чтобы выглядеть привлекательно. Огромный толстый живот наводил ужас, но Джинн, по-видимому, решил, что вовсе не обязан быть красивым. Он платит.

Все это про Джинна и его женщин я выдумала. А вдруг у Джинна есть любящая жена и маленькие дети и в его восточном доме царит нежная любовь. Может быть и так.

Была ранняя весна. Авторынок, где мы остановились, был грязным. Магазинчики и мастерские вокруг – грязными. Рабочие в них ужасно грязными. Я подумала, что если бы эти мастерские находились где-нибудь в Европе, то асфальт вокруг них был наверняка бы вымыт с мылом, а рабочие были бы одеты в новые комбинезоны, а не в засаленные робы.

Мимо меня проходили мужчины. Все они были неопрятные, некрасивые. Я не увидела ни одного симпатичного лица, исключая мальчика, меняющего колеса. А ведь у всех этих мужчин были жены или любовницы, которые ждали их, спали с ними и даже, возможно, ценили их.

Вернулся мой муж, не нашедший вентилятора, и мы поехали дальше. Кстати, моему мужу тоже совершенно все равно, что на нем надето. Заставить его купить себе новые вещи стоит мне нечеловеческих усилий. А вот мне не безразлично, что за мужчина находится со мною рядом и как он выглядит.

Я слышала, что женщина интуитивно начинает выглядеть так, как этого хотел бы находящийся рядом с ней мужчина. Мне кажется, что это верно. Но мне бы хотелось выглядеть иначе, чем теперь. Мне очень нравится жеманная Рената Литвинова с ее гипертрофированной женственностью. Я совсем другая и никогда не буду Ренатой, потому что это совсем не мой характер, но меня привлекает эта жеманная женственность, льющаяся через край. Мое кредо – естественность. Иначе у меня не получается.

Мы ехали дальше своей дорогой, и я думала, что если бы не сломавшийся вентилятор, нас не занесло бы в Тарасовку, и я не увидела бы Джинна и красивого мальчика, и не было бы этого рассказа.

Как ни крути, а зловредный камень принес с собой новые впечатления.

Кое-что о подарках

Мне не всегда легко выбирать подарки. Иногда просто не знаешь, что подарить. А еще бывает, встречаются люди, у которых уже, кажется, все есть.

Легче всего подарки находятся неожиданно и не к конкретному торжеству, а просто так, невзначай. Когда ты хорошо знаешь и, главное, любишь человека, то сразу видишь – вот эта нежданно возникшая вещь – для него. Поэтому подарки легче дарить просто так, без повода, потому что подходящая вещь в нужный момент не всегда появляется.

Говорят, что некоторые редкие люди владеют искусством дарить подарки. Мне кажется, это очень тонкое искусство, и чтобы им овладеть, надо быть в первую очередь человеком неравнодушным.

Я всегда завидовала тем, кто умеет, и сама хотела этому научиться. Но как это сделать?

У моей взрослой дочери был поклонник, который дарил ей букеты. Поклонник походил на молодого Куприна, а его букеты мне всегда очень нравились, как, впрочем, и он сам.

Чем же были так хороши цветы, которые он приносил? Букеты всегда были большими. Цветов было много, и меня, выросшую в советские времена, когда цветов в продаже почти не было, это восхищало и удивляло.

Потом мне как-то попалась на глаза книжка, в которой я прочла, что подарки должны УДИВЛЯТЬ. Наконец я разгадала секрет дочкиного поклонника: его букеты удивляли.

Удивлять, конечно, удается не всегда, но можно обойтись и без этого. Чтобы подарок пришелся кстати, достаточно просто хорошо знать человека и, главное, быть к нему неравнодушным.

Однажды на Новый год мне подарили стеклянный медальон – маленькую зеленую стрекозу и старую фотографию. На фотографии я и бабушка. Мне там лет семь-восемь. Фотография сделана на вокзале перед отъездом бабушки. Я стою рядом с ней, и обе мы смотрим на мою ладонь, где сидит стрекоза.

Эта маленькая зеленая стрекоза стала для меня самым трогательным подарком. Это был подарок только для меня. Люди, которые его делали, знали меня, мою историю, знали, чем я дорожу. Это трогало. С тех пор я люблю подарки, которые только для меня и про меня.

Таким образом, у меня сложились два принципа дарения: во-первых, вы в выигрышном положении, если ваш подарок сможет УДИВИТЬ.

И второе, надо вспомнить о человеке, которого вы собираетесь одаривать: что он любит, что ему интересно, что это за человек. Подумайте о нем.

Иногда подарки помогают избавиться от иллюзий. Однажды на мой день рождения все без исключения родственники подарили мне по переднику. Я ужасно обиделась.

Так случилось, что к тому времени я уже несколько лет не работала и большую часть времени проводила на кухне, хотя в силу своего богатого воображения и следам былой красоты (как выразился муж) воображала себя женщиной-вамп.

Когда все подарки свелись к кухонным передникам, я поняла, что с вампом явно что-то не так. Это было горькое, но все равно прозрение. И такое бывает.

Мама

Моя мама всю жизнь проработала преподавателем черчения, а потом металловедения. Она гордится тем, что сидела на защите дипломных работ рядом с главным прокатчиком и была близко знакома с директором металлургического завода в те времена, когда еще металлургические комбинаты не были олигархообогатительными предприятиями. Потом она вышла на пенсию, обменяла квартиру поближе к родственникам и стала жить в Калуге. Город она не полюбила. Калуга так и осталась для нее дырой, где нет большой полноводной реки, такой как северная Шексна. Жители здесь все как один непроходимые мещане, потомки местных купеческих семейств. Соседи по дому – одинокие офицерские жены, которые, понятно, тоже мещанки и глупы как пробки. В общем, не с кем поговорить и нет вокруг «людей нашего круга».

Мама начала жить по сценарию Снежной королевы – одинокой женщины, живущей уединенно, не предпринимающей попыток к расширению круга общения и выходу в свет. Главным ее коньком стали чистота и порядок.

Будучи молодой и в силах, мама все отпуска, а это два летних месяца, проводила у нас на даче. Всю свою нерастраченную энергию она направляла на нас. Это стоило нам дорого. Мама все время что-то требовала, ей все время было что-то нужно позарез – то поливочный шланг на огород, то еще что-то. Мама требовала от зятя шланг, и пока он его не привозил, она не успокаивалась. Маме нужно было сразу. Редкая настойчивость. Хороша на производстве, но не в семейной жизни. Необходимости менялись, но манера оставалась все та же. Мама строила окружающих людей в ряды и пускала их в нужном ей направлении. Время от времени она устраивала скандалы. Причины скандала не существовало, всегда находился некий повод. Так же поступал и мой дедушка. Поводы были так мелки, что я не помню ни одного из них. Но дедушкины скандалы я запомнила навсегда. В моих детских воспоминаниях сохранилось, как дедушка бегает за бабушкой с табуреткой. Правда, тогда уже были причины – дедушка гулял, и бабушке это, по всей видимости, не нравилось. Но это уже другая история. Мама и дедушка вели себя похожим образом и совершенно не уживались друг с другом. Вероятно, это был какой-то генетический сбой – больная печень, или взрывной темперамент, или еще что-то в этом роде.

Мать дедушки, моя прабабка Мария Ивановна Калениченко тоже отличалась непростым характером. Любила погулять на свадьбах, пила одеколон, в войну возвратилась из Магнитогорска на оккупированную уже немцами Украину. Там, в селе Яблоново, у нее была хата с земляными полами. Хата с земляным полом была той ценностью, которую нельзя было оставлять врагу. Прадедушка к тому времени уже умер, и от него осталась штатская одежда. В эту одежду прабабушка переодевала красноармейцев, попавших в окружение, и переводила их через линию фронта. Если ее останавливали немецкие патрули, она показывала фотографию, на которой была снята вместе с немецким офицером. Офицер жил в ее хате. Прабабушка ему готовила. Готовить еду она была большая мастерица. Прабабушка сотрудничала и была знакома с Ковпаком. Была награждена орденом «Партизан Великой Отечественной войны».

По поводу еды хочу сказать, что, как правило, все хохлушки хорошо готовят. Здесь надо сделать оговорку, что, по моим наблюдениям, женщины, склонные к авторитарности, готовят не очень, даже если они хохлушки. Пример тому моя мама. Мамину еду я не люблю. Порой я удивляюсь маминым «кулинарным изыскам». У моей дочери была домработница Лариса. Готовила она, на мой взгляд, неважно, но зато когда я приходила к дочери, то наблюдала, как Лариса командует хозяевами. Было такое ощущение, что хозяйка здесь именно Лариса. Хотя действительно, кто у плиты, тот и хозяйка.

Я росла, наблюдая скандалы между мамой и дедушкой. Я пообещала себе, что в моей семье этого не будет. Я вышла замуж и вскоре с ужасом обнаружила, что я делаю то же самое. То, чего я так боялась, вдруг стало вылезать наружу. Воинственное чудовище не пропало, оно жило внутри меня. Я сама оказалась этим чудовищем. Опасность, от которой я бежала, от которой надеялась укрыться, совершив побег от своих несдержанных родных, жила во мне.