Читать онлайн Влюблённые бесплатно

Пролог. Тишина

Август, 2022

Будь у тишины голос, она бы кричала.

Она бы взрывалась сиренами, ударами капель о водное зеркало озера и немыми укорами направленных на него глаз. Тишина не звенела, нет, она пульсировала в ушах, оглушая своей неотвратимостью. Телефон вибрировал в руке. Идиотский телефон в розовом чехле с котятами. Он вибрировал и сводил с ума, пока несколько десятков глаз смотрели на него. Тихого и застывшего, сбрасывавшего капли с концов упавших на глаза волос.

Александр Куэрво мог только искать взглядом сестру, как потерявшийся на вокзале ребёнок, сжимая в руках идиотский розовый телефон.

Они впервые в машине молчали. Впервые не ругались, а с его губ не срывались язвительные колкости – только холодные заученные фразы, за которыми можно было легко спрятать себя. Жирные капли дождя разбивались о лобовое стекло, пальцы нервно сжимали руль, иногда отпуская и пробегая кончиками по кожаной поверхности, а нога то и дело соскальзывала с педали газа, заставляя машину рычать и бросаться вперёд рывком. Конечно, сестра привычно ворчала на него за это. Наверное. Александр этого не слышал, не видел, как ее лицо испуганно морщится, а затем она отворачивается, чтобы спрятаться в растрепавшихся от дождя волосах. Он видел только дорогу и снующие туда-обратно дворники, скрывающие реальность за размытой плёнкой воды.

«Я приеду позже. Есть дела…»

Интересно, она действительно доверилась ему? Он уже никогда не узнает.

Тишина взрывалась на разбитых костяшках маленькими капельками и вдавливала в багровый бархат коридоров особняка. Тишина разбилась осколками журнального столика о вычурную плитку внутреннего двора. Все равно он никогда не нравился Александру. Да и интерьер в комнате давно пора было поменять. Тишина разбивалась криками прислуги и недовольными возгласами матери, столкнувшись с запертой деревянной дверью. Это так бессмысленно и глупо – делать вид, что тебе все равно, делать вид, что ты ничего не чувствуешь, только потому что так принято вокруг. И еще более бессмысленно объяснять, почему книга, брошенная на стол вчера, все еще лежит нетронутая с самого утра. Впереди ведь выпускные экзамены.

Тишина тонула в лимонном запахе одеяла и простыней, забивалась в лёгкие и затягивала сознание мягким туманом. Разбит? Наверное. Александр не был уверен в своих эмоциях, терялся в лабиринтах ощущений и не мог найти выход, как слепой, брошенный один на один с самим собой. Кажется, у него был подходящий случаю черный костюм. Но он будет думать об этом завтра, заливая остатки эмоций текилой и прячась за пожелтевшими листами книг, которые тоже пахли лимоном и весной.

А пока он хотел слушать тишину, кричащую вместо него своим молчанием, и разглядывать идиотский розовый мобильник с котятами, последний раз вспыхнувший экраном блокировки.

Интересно, он вспыхнет так же, чтобы навеки потухнуть, или будет медленно тлеть в собственном беспомощном отчаянии?

Александр Куэрво проворочался на кровати до самого утра. Он не слышал ни недовольных перешёптываний родителей в соседней комнате, ни знакомого звонка будильника. Или он его даже не ставил? Понедельник вплыл в город туманными сумерками и тишиной. Александр не слышал ничего. В его ушах стоял только звон разбившейся на осколки надежды и посуды. Кажется, там во дворике дома должны покоиться останки хрустальной вазы и стеклянного столика.

Губы Александра нервно дёрнулись, когда пальцы дотронулись до щеки, – слабое, едва ощутимое покалывание пронзило кожу.

Забавно. Его лицо было все таким же ровным, если не считать мелкой щетины, проступившей сквозь маленькие едва заметные поры, но кончики пальцев все же нащупали невидимый рубленый шрам на щеке. Кажется, ее шрам остался именно на этом месте. Или чуть левее? Нет, определённо именно здесь. Пальцы оглаживали кожу, словно это была не его щека. Дышал Александр рвано, ворочаясь в кровати и сминая одеяло под собой. Июль в этом году выдался невыносимо жарким, он налипал на кожу маленькими прозрачными капельками пота и скатывался по остро очерченной челюсти, чтобы замереть на секунду на кончике подбородка, собраться с силами и рухнуть на тёмный паркет. Александр ворочался, скользя кончиками пальцев второй руки по полу, изредка одёргивая их, как от разряда тока, когда они касались заброшенного под кровать телефона.

Он не помнил, как прожил эту неделю, скрываясь в книгах и утопая в собственном страхе посмотреть в зеркало.

Но, кажется, сегодня ему предстояло впервые проснуться.

***

– Я пришёл попрощаться.

Иссиня-черный костюм давил, галстук тугой удавкой на шее стягивал кожу, а выйти из автомобиля казалось Александру непосильной задачей. Небольшая толпа приглашённых гостей ютилась вдали, прикрываясь от дождя черными зонтами, среди которых он заметил знакомый темно-изумрудный зонт сестры. Разумеется, она была в первых рядах скорбящих, умывалась слезами и причитала, какого замечательного человека потерял этот мир. Его милая старшая сестрица, у которой вместо сердца – кусок кровавого льда.

Асфальт захлюпал под ногами Александра свежими лужами, стоило тому высунуться из машины. Зонт никак не хотел открываться, и он остервенело тряс его, бездумно жал на кнопку и чертыхался, проклиная всех создателей зонтов и одного конкретного создателя в частности, решившего, что в этот день только дождя не хватает для и без того скорбного настроения. Александр Куэрво никогда не был истово верующим человеком, в церковь ходил, лишь потому что заставляли родители, а заунывным молитвам предпочитал хорошую книгу. Амелия, его сестра, была иного мнения о религии – забавно, ведь именно она, по мнению церкви, должна была гореть в аду, существуй он, за все свои маленькие прегрешения.

Губы Алекса изогнулись в едкой ухмылке, – он Алекс, не Александр, как каждый раз повторяли ему родители, указывая на семейный герб и значительные суммы в банке, – стоило только вспомнить то, с какими раскрасневшимися щеками Амелия однажды вылетела из кабинета отца. Маленькие секреты сестры с возрастом прекратили быть таковыми, стоило Александру намекнуть родителям на то, что с их любимой дочкой что-то не так. Жалел ли он об этом? Ни одной секунды своей жизни. Да, Амелия, уже не Мэлли, определённо возненавидела его за это, но быть предателем в глазах сестры, казалось Александру лучшей участью, чем лицемером перед самим собой.

И все же он почему-то боялся смотреть в зеркало всю эту неделю. Проснулась совесть? Или же он просто устал от самого себя?

Амелия стояла перед ним, скрываясь в тени зонта, и закрывала притихшую за спиной подругу, чьи огненно-рыжие волосы то и дело выглядывали из-за плеча сестры. Амелия стояла перед ним, по-сестрински прекрасная в своём гневе, и прожигала своим взглядом, пока очередной знакомый семьи высказывался, каким чудесным человеком была Э… Александр поморщился: имя скользнуло по нервам раскалённым ножом, сорвалось когтями по школьной доске и наконец вонзилось маленькими иголочками в сознание. Эйлин Маккензи – имя замерло на кончике онемевшего языка.

– Попрощаться? – голос Амелии был тихим и вкрадчивым, она шипела, как взъерошенная змея, и зло трясла завившимися от воды волосами. – Ты уже попрощался, Алекс. Или ты забыл? Уходи, пока никто тебя не заметил.

Не заметить Александра Куэрво было так же трудно, как белую кошку в ясный день. Он возвышался над всеми на голову, одним только своим видом показывая, насколько он здесь лишний.

Его взгляд метнулся к трибуне, из-за которой выступали гости, – и Александр тут же закатил глаза. Если отец Эйлин и скорбел, то его траур закончился еще несколько дней назад. Улыбка Алана Маккензи прорывалась сквозь тщательно натягиваемое на лицо печальное выражение, глаза ехидно смотрели на присутствующих, а слова, произносимые не от чистого сердца, казалось, раздражали только одного Алекса. Алан Маккензи не скорбел, нет, он только отлично играл еще одну роль из своего длинного послужного списка, пока стоящий рядом с ним высокий мужчина то и дело толкал «скорбящего» отца в бок, заставляя не слишком яростно улыбаться. Но даже отсюда Александру было видно, как блестят глаза мужчины, как он подбирает слова, дающиеся с большим трудом, – конечно, нельзя радоваться на похоронах, если не хочешь, чтобы люди не поняли все неправильно, – и как его друг едва удерживается от того, чтобы провалиться под землю на уровень вырытой для гроба ямы и лечь рядом, лишь бы не испытывать этого стыда еще несколько минут.

Александр сглотнул горький, застрявший в горле комок и тряхнул разметавшимися темными кудрями. Капли воды плавно скатились по полукруглым спицам зонта, повиснув на их кончиках и сорвавшись на приподнятое лицо Амелии. Рыжая копна волос позади неё нехотя повернулась, открывая Александру миловидное веснушчатое лицо Ланы Блейк. Висок тут же пронзила острая боль, стоило встретиться с девушкой взглядом, и Алекс поспешно отвёл глаза, но из достойных внимания объектов он мог найти только Алана Маккензи или свою сестру. И он решил остановиться на последнем варианте.

– Не только ты любила Эйлин, – Александр снова раздражённо тряхнул головой, и его взгляд метнулся на Лану, а затем обратно на лицо Амелии. – Я имею такое же полное право находиться здесь, как и ты.

Амелия ответила не сразу. Она долго – как показалось Александру – смотрела на него, недовольно поджимала губы, напоминая их мать, и стискивала пальцами до побелевших костяшек рукоять аккуратного зонтика. Амелия прожигала его взглядом учителя, которой хочет, чтобы ты сам осознал свои ошибки. Но Александр не видел их. Он не понимал, в каком направлении ему нужно двинуться, чтобы разглядеть тот маленький огонёк света, что приведёт его к сути происходящего с его жизнью. И сколько бы он ни прислушивался к себе – в ответ доносилась лишь тишина. Его мысли были пусты, а лицо человека в зеркале казалось чужим.

Александра Куэрво не существовало. Была лишь его погрязшая во лжи оболочка.

– Ты никого не любишь, Алекс, – когда губы Амелии разомкнулись, слова ядовитыми каплями повисли на его пиджаке, прожигая ткань ровно напротив сердца. – Ты любишь только себя. Ты самый эгоистичный человек, которого я когда-либо знала. Ты ценишь только себя. И не пытайся убедить меня в обратном. Я слишком хорошо тебя знаю. А теперь пошёл вон. Тебе здесь не рады.

Александр едко хмыкнул и, сделав шаг вперёд, почти вплотную приблизился к сестре.

– Неужели ты даже на секунду не можешь предположить, что ошибаешься? – прошипел он, нависая над Амелией. – Моя милая старшая сестричка. Ты не идеальна и не знаешь всего. Очень жаль тебя разочаровывать. Ты так же лицемерна и эгоистична, как и остальные. Тебе не нужна была такая подруга, да? Ведь это расстраивало родителей. Но так ты могла раздражать их еще больше. Не пытайся убедить меня в обратном, Амелия. Не тебе упрекать меня в эгоизме. Ты не смеешь говорить мне хоть что-то после того, как использовала всех вокруг себя.

Хлёсткая пощёчина, казалось, привлекла к себе внимание всех, кто находился рядом с ними. Александр жмурился, ощущая, как толстые ледяные капли дождя обжигают щеку. Лана стояла прямо перед ним, выскочив из-за спины Амелии, как черт. Она стояла прямо перед ним, сжимая руку в кулак. Было глупо с его стороны на мгновение подумать, что Мэлли – имя застряло у него в горле низким грудным кашлем – сможет поднять на него руку. Нет, это было не в ее стиле. Она была такой же, как родители. Она ранила каждым словом, срывающимся с губ и вылетающим из-за этой миловидной маски лица. Если кто-то и мог хранить честь семьи, как то полагалось с рождения, то это Амелия.

Александр же был лишь эмоциональной обузой, от которой оказалось проще избавиться, отправив сначала в частную школу в Испании, а затем в университет в другой штат.

Единственным преимуществом перед сестрой оставалось то, что их отец слишком хотел сына.

Останавливаться сейчас означало проигрыш в их незаметной вечной борьбе. Поэтому Александр скользнул пальцами свободной правой руки по левой щеке, огладил челюсть, словно проверял, не вывихнул ли ее уверенный и поставленный удар Ланы. Бросив на неё предупреждающий взгляд, Алекс мог поклясться, что кончики волос девушки вспыхнули огоньками, а вокруг заплясали искры. Её яркие золотистые глаза опасно блеснули в сумерках набежавших на небо туч, а маленькие тёмные звёздочки вокруг зрачков поплыли, закручиваясь в спиралевидные узоры. Но нет, он моргнул – и все это осталось лишь в его памяти. Волосы Ланы мокрыми и потемневшими от дождя прядями свисали с ее головы – только сейчас Александр заметил, что в последнюю их встречу девушка была брюнеткой, – а Амелия безуспешно пыталась втянуть ее обратно под зонт.

Шаркнув ногой, Александр нервно мотнул головой в сторону сокрушающегося в наигранных слезах Алана.

– И да, я вижу, как расстроен ее отец, – едко оскалился Александр. – Улыбка так и не слезает с его лица.

Желваки под кожей на лице Амелии заходили. Она сжимала челюсть с такой силой, что Александр практически слышал, как скрипят ее зубы. Лана замахнулась еще раз – на этот раз Алекс успел поймать ее руку, удерживая небольшой кулак, в нескольких сантиметрах от своего лица.

– Ведите себя прилично, на нас все-таки смотрят люди, – рассеянно пробормотала Амелия.

Александр повернул голову – несколько ближайших гостей действительно смотрели на них. Рука отпустила кулак Ланы, и девушка тут же нырнула обратно за спину Амелии, словно та была ее защитным магическим плащом. Алан Маккензи уже закончил свою проникновенную речь, и на его место пришёл тот, что до этого все время толкал отца Эйлин в бок. Александр видел его первый раз в жизни, но не мог не отметить, какие взгляды они с Аланом бросали друг на друга, как закатывались глаза мужчины, стоило ему взглянуть на севшего в первом ряду Алана, и как напряженно он сжимал руками края деревянной трибуны.

Интересно – этот человек действительно переживал о произошедшем или просто играл лучше Алана свою роль?

– Я не знаю, что сказать. Эта потеря, – мужчина смолк на мгновение, напряженно сглатывая, – эта потеря оставила след на каждом из нас. Мы…

Взгляд Александра соскользнул на небольшой портрет перед гробом. Сердце резко сжалось, болезненно ударяясь о грудную клетку. Он чувствовал на себе взгляд сестры, но предпочитал больше не смотреть в ее сторону. Он вслушивался в произносимые мужчиной слова, но не мог разобрать ни одного из них. Воздух вокруг него стал густым, липким, наполненным душной смолой. Александр вздрогнул, когда сестра оказалась рядом с ним, выглянула из-за плеча и, приподнявшись на цыпочках, прошептала на ухо:

– Уезжай, Хано. Так будет лучше для всех нас.

***

– Что ж вы так не бережёте себя, мистер… Куэрво? Мешать текилу, вино и пиво – не самая лучшая идея. Даже в таком юном возрасте.

Знакомый мужской голос доносился до Александра из-за плотной густой пелены тумана. Знакомый голос раздавался совсем рядом, укутанный непроницаемым водяным куполом, и, кажется, на секунду запнулся об его фамилию. Если бы Александр мог, он непременно усмехнулся. Открывать глаза было больно – голова раскалывалась от каждой мысли, бьющейся о черепную коробку, а пляшущие перед взглядом оранжевые круги разносились волнами по трещащим швам. Глаза чесались, Александр попытался поднять руку и тут же уронил ее – кожа натянулась чем-то острым и длинным, а тупая ноющая боль разлилась по предплечью.

– Осторожней, мистер Куэрво. Вы же не хотите пораниться.

Чьи-то мягкие и заботливые руки в перчатках обхватили его за запястье, придерживая его, пока пальцы поправляли раздражающий острый предмет под его кожей. Недовольно прокряхтев, Александр все же разлепил сначала одно веко, тут же зажмурив его от яркой лампы прямо над головой, а затем и второе, на этот раз уже удерживая его открытым, несмотря на трещащую черепную коробку. Он помнил, как уехал с кладбища, – Амелия накричала на него, когда Александр отказался по-хорошему. Он помнил, как вернулся домой, стянул с себя душный могильный костюм и открыл семейный бар, выгребая из него первые попавшиеся под руку бутылки. Последним, что подкидывало его воспалённое от бессознательности состояние, был гранёный стакан, в который Александр ото всей своей широкой души плеснул текилу.

Алекс дёрнул головой, когда прямо перед его носом возник маленький и остро-яркий фонарик, которым ему тут же затыкали в глаза, оттягивая уверенным движением веки. Глаза задёргались, Александр пытался проморгаться, ощущая, как слизистая быстро сохнет под горячим искусственным светом, или хотя бы увернуться, от вездесущих лампочек.

– Что ж, вы пришли в сознание, это уже радует. – Наконец свет исчез, глухо щёлкнув выключателем и утонув в одном из карманов халата. – Вы что-нибудь помните, мистер Куэрво?

Что-нибудь было весьма обширным понятием. К своему сожалению, Александр помнил слишком многое. А о некоторых своих поступках предпочёл бы и вовсе забыть.

Взгляд через силу сфокусировался на замершем в ожидании ответа враче. Ему было не больше тридцати, а лицо казалось знакомым. Александр видел его, совсем недавно. Или же ему это просто казалось?

Еще раз повторив свой вопрос, мужчина обошёл койку, остановившись около надоедливо пиликающего экрана, и навис над Александром тучей неизбежного ответа.

– Не делайте вид, что вам есть дело до моего самочувствия, – слова надрывным хрипом вырвались из горла Алекса. – Вас волнует только счёт моих родителей и ваша зарплата.

– Как жаль, что вы такого обо мне мнения. Меня как раз-таки беспокоит ваше самочувствие. – Врач приложил руку ко лбу Александра и недовольно покачал головой, оставляя какие-то заметки на своём планшете. – Я хочу, чтобы вы побыстрее поправились и встали на ноги. Иначе я себе этого просто не прощу.

Простить можно было многое. И по отстранённому лицу мужчины было ясно, что Александр не первый, кому он это говорит. Врач продолжал делать записи, пока Алекс бесстыже его разглядывал во все глаза. Темные волосы, темно-синие глаза, искривлённый сломанный нос и аккуратно очерченные губы. Александр никогда не позволил бы себе так пристально рассматривать чужого человека, если бы не беспомощное положение, в котором он оказался. Вариантов, чем заняться, когда лежишь на больничной постели, оказалось не так много, как Александр себе предполагал. В этой палате даже не было телевизора. А ширма по соседству открыто кричала, что он оказался в приёмном покое, да еще и с соседом.

Александр попытался привстать, но вместо этого смог только с усталым выдохом повалиться обратно на койку, мысленно сгорая от стыда под насмешливо-понимающим взглядом доктора.

Бросив на мужчину взгляд, Алекс закатил глаза, нервно дёрнул рукой и снова поморщился, наконец заметив прозрачную трубку, отходящую от его кожи к висящему на штативе прозрачному пакету с размеренно капающей жидкостью.

– Советую не двигать слишком сильно рукой. Швы, которые мне придётся наложить, если вы поранитесь, – меньшее, с чем мы можем столкнуться. Не говоря уже о том, что пузырьки воздуха, попавшие в вашу кровь, приведут к медленной и мучительной смерти.

Врач говорил, глядя на Александра неморгающим взглядом, и все же он отвлёкся, заметив выглянувшую из-под его приоткрывшегося рукава намотанную на кожу плёнку. Интересно, какие татуировки набивают себе врачи? Наверняка что-то в духе «Здоровья Гиппократу» или «Юристов на мыло». Александр слабо ухмыльнулся сквозь боль: скоро он сам станет проблемой для всех сотрудников этой клиники. Нужно было просто сделать последний шаг к карьере адвоката – и можно было бы спокойно судиться за неправильно назначенные счета на лечение или не слишком хорошее отношение персонала.

И своего врача он уже хотел отправить на скамью за слишком ехидную ухмылку. Это было жестоко по отношению к страдающему от похмелья Алексу.

– Знаю я вас, – пробубнил Александр, отвернувшись. – Мой дед был таким же, как вы. Прикрывался заботой о человечестве, пока это было удобно.

– Не понял? – мужчина захрустел листами, шумно переворачивая их.

– Он был врачом. Вправлял людям мозги. – Александр посмотрел на доктора и взмахнул рукой, на этот раз здоровой, вычерчивая в воздухе круги около своего виска. – Какое тупое занятие. Людей нельзя исправить. Тем более тех, у которых вместо мозгов кашица. Разве что он находил это постоянным и устойчивым источником заработка. В конце концов, прийти к нему было дешевле, чем заказывать гроб и место на кладбище.

– Он был психиатром? – не отрываясь от записей, обронил врач.

– Что-то вроде того.

На несколько долгих секунд в палате повисла тишина, нарушаемая только шорохом царапающей бумагу ручки. Александр все так же морщился от яркого света больничных ламп, напрягал уши, словно это могло заставить его огородиться от стрёкота аппаратов, и хотел расчесать руку, сквозь которую в его организм вливалась спасительная жидкость, до крови, вырвав иглу вместе с куском мяса – лишь бы больше не чувствовать этого горения в вене.

Мужчина закончил свои записи через несколько минут, которые они провели в молчании. Врач то и дело хмурился, не обращая внимания на Алекса, покусывал нижнюю губу, рассматривая собственные заметки на жёлтых листах, и размашистыми росчерками оставлял новые пометки, иногда посматривая на подключённые к Александру аппараты. Когда же он закончил, опустив планшет, его тёмные глаза впервые за все это время показались светлыми и тёплыми.

– Поверьте мне, мистер Куэрво. Людей нельзя исправить, но можно помочь им быть лучше, оставаясь собой, – он говорил мягко и вкрадчиво, его тёплый голос укутывал Александра одеялом лучше больничной простыни и пятнистой пижамы, бывшей ему на несколько размеров больше. – Возможно, вам это покажется глупым, но без таких людей, как ваш дед, многие наверняка бы потеряли силы жить и двигаться дальше, предпочтя более простые методы решения своих проблем.

– Откуда вам знать?

– В конце концов, я тоже врач, мистер Куэрво, – уголки губ мужчины растянулись в мягкой улыбке. – Я знаю, зачем я живу и что делаю.

Он лгал? Александр этого не знал, но спорить с доктором у него просто не было сейчас сил. В другое время он наверняка бы вывел этого мужчину на открытые дебаты, растянув разговор на несколько часов, но сейчас все, чего он хотел, – это спать. Веки были тяжёлыми, глаза наверняка раскраснелись – ему все еще хотелось их чесать, но Александр держался, смахивая выступавшие в уголках песчинки слез. Врач смотрел на него еще несколько долгих секунд, а затем развернулся, чтобы уйти, но вместо этого замер.

Дверь в палату приоткрылась и из коридора внутрь просунулась взлохмаченная голова Амелии. Алекс скривился, словно от неспелого лимона, и поспешил отвернуться – встречаться с сестрой глазами он не хотел, но знал, что вскоре его оставят с ней один на один и разговора избежать не получится.

– Когда мы сможем его забрать? – Амелия нырнула в палату, щёлкнув замком, и нетерпеливо смотрела на доктора, ожидая от него ответа. – Родители не хотят, чтобы он слишком долго находился… здесь, – последнее слово она выделила с таким усердием, что было сложно не услышать за ее холодным сдержанным тоном истеричные нотки матери.

Оскалившись собственным мыслям, Александр даже позволил себе повернуться, чтобы посмотреть на схватку двух титанов. Увы, открывшаяся картина была более чем прозаична: возвышающийся над Амелией врач удивлённо вскинул бровь, глубоко вздохнул и, подняв исписанные мелким убористым почерком листы к глазам, пробежался по ним взглядом.

– Все его анализы в норме, – Александр только сейчас заметил, как он забавно говорит, растягивает звуки и, кажется, имитирует актёров старого кино, – так что думаю, мы понаблюдаем вашего брата еще несколько дней, а затем отправим его восвояси. Если бы мы держали тут каждого подростка, страдающего от несчастной любви, – врач оглянулся на Алекса с такой насмешливой ухмылкой, что захотелось подскочить на койке и бросить в него чем-нибудь тяжёлым, например, той странной металлической тарелкой, что стояла на тумбочке рядом, – больница была бы переполнена.

– Я не подросток, – обиженно просопел Алекс, складывая на груди руки и морщась, потому что игла в очередной раз дёрнула чувствительную раздражённую кожу. – И я не страдаю от несчастной любви, много вы понимаете.

– А ведёте себя, как подросток. Впрочем, – мужчина развёл руками, – не буду мешать. Наверняка вы хотите побыть с сестрой. Загляну чуть позже.

Врач аккуратно обошёл Амелию, бросая ручку в нагрудный карман, и уже нажал на ручку двери, как его снова позвали, обращая на себя внимание:

– Спасибо, доктор Белл. – Амелия остановилась в ногах Александра, глядя на замершего доктора.

Тот улыбнулся и уже хотел было уйти, но снова остановился, на этот раз глядя на приподнявшегося на кровати Алекса, чей голос показался чужим ему самому:

– Я вас знаю, – слова царапали горло, вырываясь сухим воздухом по сдавленным стенкам горла, и Александр зашёлся громким низким кашлем.

Он повалился на кровать, прикрывая рот кулаком, и раздражённо отмахнулся от протянутого бросившейся на помощь Амелией платка. Доктор Белл смотрел на Александра удивлённым взглядом, но, к счастью, его брови оставались на месте, не насмехаясь, несколько секунд, а затем все же сдвинулись к переносице, так что между ними пролегла глубокая складка.

– Прошу прощения?

– Я видел вас на похоронах. Вы… – Александр снова громко несколько раз кашлянул. – Вы все время были рядом с отцом Эйлин. Разговаривали с ним. Что-то обсуждали.

Держать веки открытыми становилось сложнее с каждой секундой, и Александр Куэрво мог бы поверить в то, что ему незаметно подсыпали в капельницу снотворное, если бы не тот факт, что он все время следил за суетящимся вокруг него доктором. Он видел, как врач переглянулся с Амелией, а затем, словно Александр был маленьким неразумным ребёнком, снова мягко улыбнулся и, прежде чем дверь и веки Алекса окончательно закрылись, выдохнул:

– Уверен, вы ошиблись, мистер Куэрво. Я вижу вас первый раз в своей жизни.

Часть I. Перевёрнутые главы. Глава I. Сопрано

Сентябрь, 2022

Двести шесть. В среднем в организме двести шесть костей, и, если сломать каждую из них, можно доказать происхождение человека от слизней.

Радио тихо шипело, разгоняя поток непрошенных мыслей. Часы минутной стрелкой медленно отсчитывали еще один час до нового тридцать пятого года, а толстый слой снега, замерший на самом краю крыши, опасно свисал, грозя обрушиться на головы прохожих. Виски пульсировали в такт размеренному дыханию, а пересохший язык изредка отлипал от нёба, чтобы дать лёгким вдохнуть очередную порцию так необходимого кислорода. Кажется, если бы можно было не думать, Уилл с радостью выбрал эту возможность, потому как каждая попытка связать беспорядочные образы в сознании вызывала лишь новый приступ головной боли и тошноту, подкатывавшую к горлу вкусом горелых макарон.

До нового тридцать пятого года оставалось всего несколько долгих часов, и Уильям Белл все еще не выбрал, в который из них он, наконец, наберётся смелости проверить одну единственную вещь в этой жизни.

С какой вероятностью ему достанется пустая позиция в барабане отцовского револьвера?

Взгляд темных глаз внимательно проскользил по втиснутым на свои места патронам, а кончик большого пальца очертил круг, зацепляя края каждого. Громкий щелчок, и барабан скрыл от Уильяма маленькие спасительные пилюли от этой боли. Трещотка вращающихся патронов и ощущение холодного металла, прижимаемого к раскалённой от жара коже. Триггер врезался в палец, наверняка оставляя на нем глубокие покрасневшие полосы, и Уилл только с большей силой сжал рукоять, унимая пробивающую руки дрожь. Казалось, это было так просто: задержать дыхание и выстрелить.

«Никто не может убить тебя. Кроме меня…»

Интересно, он и на этот раз солгал ему?

Маргарет наверняка возмутится тому, как его кровь заляпает семейные фотографии, и будет еще не один месяц припоминать ему это, оттирая с обоев следы его маленькой слабости, но почему-то сейчас хочется проверить лишь одно. Он действительно не может? Слюна с хрипом скатилась по горлу, зубы затрещали друг о друга, и Уилл замер, бросив взгляд на часы в последний раз.

Без пяти минут десять.

Выстрел острой вспышкой боли пронзил его сознание, и Уилл распахнул глаза, бездумно уставившись в потолок над его кроватью. Пятый раз за этот месяц. Пятый раз он видит один и тот же сон, словно кому-то нравится напоминать ему об этом. Взгляд проследил за тонкой полоской света, пробивающейся из-за неплотно задёрнутых штор, и затем упал на электронные часы на тумбочке около окна. Шесть часов утра встретили Уильяма Белла головной болью от двухчасового сна, невозможностью снова заснуть и навязчивым шумом телевизора из гостиной.

Он попытался перевернуться, задевая левой рукой одеяло, и поморщился – кожа под тонкой прозрачной плёнкой воспалилась, тупой пульсирующей болью напоминая о том, что еще позавчера на ней не было такой знакомой фразы «С меня хватит». Проворочавшись еще минут десять, Уилл все же принял решение не пытаться насильно уснуть – бешеный поток мыслей, забивших голову, этому не способствовал, а первые лучи солнца напоминали, что хоть он и врач – день существует для того, чтобы бодрствовать; и, натянув домашние клетчатые штаны, выполз в ванную.

Ледяная вода бодрила не хуже поставленного удара в челюсть, как его обычно встречали больничные двери. Маленький жёлтый стикер на зеркале горел в утреннем свете, отпечатываясь в памяти черными чернилами и коротким «Час дня. Доктор Калверт». Ах да, он уже и забыл, что сегодня стоило снова заглянуть на этот бесполезный приём, из которого Уильям вынес классическое «Во всех наших проблемах виноваты родители». Он и сам выучил это довольно давно – но поговорить с кем-то, кто не будет агрессивно давить на тебя хотя бы пять минут, оказалось полезно. Да и лекарство Уилл сам себе выписать не мог – он всего лишь хирург и вырезать душу, или же ее остатки, просто не был в состоянии.

Кажется, с того момента, как Алан Маккензи снова ворвался в его жизнь, прошло чуть больше недели – другой жёлтый стикер, уныло отклеившийся одним концом с налипшим на него пылью и пухом, напоминал сходить на кладбище. Уильям смотрел на него несколько долгих мгновений, прежде чем с остервенением сорвать и бросить в мусорку под ногой, попутно зацепив и едва не опрокинув ее. Уилл хотел бы сказать, что лечение ему помогает, но ни таблетки, которые он жадно глотал в надежде, что милый доктор Калверт наконец увеличит ему дозу или выпишет что-то посильней старого доброго прозака, ни задушевные разговоры не помогали, когда каждый день в твоей гостиной ошивался Алан Маккензи.

Кажется, он вообще не спал. Хотя с чего Уильям решил, что он должен?

Гостиная встретила Уилла надрывными завываниями какой-то полной женщины на экране, а Алан, заметив его появление в дверях, тут же переключил на канал с обнажёнными женщинами, пробуждая в Уилле желание отключить у себя кабельное. Авось тогда Алан и сам съедет обратно в своё жилье.

– О, ты сегодня рано! – Алан просиял, как новенький цент, оглянувшись на Уильяма и перекинув руку через спинку дивана.

Уилл нахмурился, коротко хмыкнул и, собирая разбросанные по полу вещи, прошаркал к кухне.

– А ты, как я погляжу, даже не ложился.

– Помято выглядишь. Ты сегодня вообще спал? – Алан и сам знал, что заснуть под идиллическое сопрано некоторых женщин было просто невозможно. – Или снова сидел, уткнувшись в свои медицинские журналы, как будто за два дня человеческая анатомия поменяется?

– У меня бессонница. – Уилл швырнул вещи в плетёную корзину у окна, схватил со стола стакан и, дёрнув кран, плеснул в него воды. – И постоянное желание взять отпуск, съездить на Ниагару и скинуться с одного из водопадов. – Он резко развернулся, опершись бедром о столешницу, и опрокинул в себя все до последней капли. – Как думаешь, кому придётся разбираться с моим телом: канадцам или нашим?

Алан ответил не сразу. Он помедлил с таким выражением, словно прикидывал в голове возможные варианты, а затем оскалился, не глядя перещёлкивая каналы.

– Я думаю, что тебя поболтает, как в стиральной машинке, ты начнёшь жалеть, что все это задумал, и вспоминать, что я был прав, сказав, что убить тебя, могу только я. Ты ведь уже не раз проверял, да? – его серые, почти бесцветные глаза опасно блеснули в утренних сумерках гостиной, а затем его лицо просветлело, черты смягчились, и он кивнул на валяющуюся на столе картонную коробку. – Съешь пиццу – станет легче.

Алан Маккензи даже не пытался сделать вид, что ему было жаль нагло жить в квартире Уилла. Как не пытался сделать правдоподобный вид, будто он действительно скорбит по погибшей дочери. От одного воспоминания о минувших похоронах Уильяму хотелось пробить головой стену в накатывающем приступе стыда, но сейчас все, что он смог сделать, это устало приподнять бровь, сделать несколько глубоких вздохов и, опустив стакан на дно раковины, отправиться дальше собирать разбросанные вещи.

Пнув по дороге пылесос, Уилл удовлетворённо отметил, как тот зажужжал и, несколько раз пронзительно пикнув, отправился в путешествие по квартире, собирая в себя попадающийся мусор, пыль и обёртки. Алан хмыкнул, закинув ноги на журнальный столик, и жестом попросил принести ему еще один кусочек пиццы. Закатив глаза, Уильям все же выполнил просьбу: бросил на колени Алану всю коробку, пропитавшуюся масляными пятнами. Возмущение Маккензи ласкало слух – Уилл знал, что ему ничего за это не будет, а потому, бесцеремонно скинув ноги Алана со стола, сложил разбросанные журналы в ровные стопки и смахнул пыль на пол, где ее все равно всосёт маленький помощник.

– Ты мог хотя бы прибирать за собой.

– Не дави на меня, – Алан ткнул в него куском пиццы. – У меня траур.

– Только не пытайся сказать, что будешь торчать у меня еще тридцать три дня.

– Нет, думаю, это будет чуть дольше.

Обворожительно наглая улыбка Алана была его беспроигрышным вариантом заставить Уилла делать то, что хочет Маккензи. Если не считать выворачивающихся наизнанку органов, кровавой пены на губах и сломанных костей, которыми Алан доносил обычно высшую степень своего недовольства. К счастью для Уилла, он испытал на себе только первые два способа, а в последние несколько десятков лет по какой-то неведомой причине это существо на его диване, которое всегда звало себя Аланом, пребывало в слишком хорошем расположении духа, предпочитая перекидываться колкостями, а не ножами, пулями и умерщвляющими все живое взглядами.

Нет, Алан Маккензи и мухи не обидит. Если та, конечно, будет приносить ему еду и ездить на другой конец города в три утра после тридцатишестичасовой смены посмотреть подобранного на улице щеночка.

И все же Уильям решительно не понимал, почему именно он должен страдать за грехи человечества и собственные ошибки молодости.

– Неужели ты уже успел все запачкать своим присутствием в своей квартире, что ошиваешься тут? – выровняв завалившиеся набок книги в стеллаже, Уилл наконец устало рухнул в глубокое мягкое кресло и потёр переносицу.

Алан поджал губы. Рука с зажатым в ней куском пиццы бессильно упала на колени, и он перевёл на Уильяма застекленевший взгляд пустых глаз. Кажется, именно так для него выглядела скорбь: его и без того светлые глаза потянулись молочно-розовой плёнкой, за которой разглядеть можно было только тёмную, почти черную окантовку радужки. Он смотрел на Уильяма долго и, кажется, не дышал.

– Там скучно, – он попытался разомкнуть губы Уилла, чтобы это произнести, но тот собрал все оставшиеся силы, чтобы упрямо мотнуть головой и заставить Алана произносить эти слова вслух самостоятельно. – Эйлин умерла – и теперь мне там слишком одиноко и грустно.

– Ну а тут, конечно, очень весело, – насмешливо хмыкнул Уилл, запрокинув голову на спинку кресла.

– Тут есть ты. – Уголки губ Алана дёрнулись в подобии улыбки, и он, отсалютовав Уиллу куском пиццы, свернул его в трубочку и за один раз откусил половину, продолжив с набитым ртом: – И твоё бесконечное нытье, что я не убираюсь в доме. Меня это забавляет.

– Алан, с похорон прошла неделя. Если ты думаешь, что я и дальше буду терпеть тебя в своём доме – ты сильно ошибаешься.

– Ты терпел меня до этого три года. С перерывом на двухгодичный обед. Как будто тебе не нравится со мной жить! – сглотнув, искренне удивился Маккензи, сведя к переносице светлые брови.

Руки сжались в кулаки, и Уилл, подскочив на ноги, навис над Аланом.

– Алан. Я. Хочу. Личное. Пространство.

Это определённо должно было произвести на неожиданного постояльца квартиры нужное впечатление, но Алан только с безразличным видом дожевал остаток своего куска и, махнув рукой в сторону спален, парировал:

– У тебя есть своя комната! Этого мало?

– Ты создал целый мир, чтобы это было твоим личным пространством, – будь у Уильяма силы, он запрыгал бы по комнате, в красках описывая Алану все то, что было в его распоряжении, но вместо этого он мог только стоять и размахивать над головой руками, пытаясь донести всего одну единственную мысль. – А мне предлагаешь довольствоваться комнатой?

– У нас разные весовые категории, мой дорогой Уилл. Весь этот мир – моя личная комната. Правда я давно не делал в ней ремонт.

Искренность, с которой Алан говорил, всегда подкупала. Он действительно верил в то, что произносил, и переубедить его удалось лишь однажды, когда он захотел завести еще и собаку. Пришлось напомнить, что у него уже есть ребёнок и друг, в чьей квартире он живёт и который не хочет выслушивать жалобы от соседей из-за домашней живности. К счастью для Уилла, это действительно сработало, но порой он начинал думать, что уж лучше бы в гостиной жила собака, а не Алан Маккензи.

Собака, по крайней мере, понимает слово «нет».

В последний раз всплеснув руками, Уилл запустил пальцы в волосы, пропуская между ними тёмный пряди и взъерошивая. Если в этом мире и было что-то постоянное, так это то, с каким спокойствием Алан Маккензи воспринимал происходящее вокруг него. Если только оно не касалось… её. К удивлению Уильяма, на этот раз Алан еще ни разу не заикнулся про причину своего приезда в город, говоря, что его просто пригласили на работу. Впрочем, верить человеку в футболке с надписью «Режиссёр сосатб» было бы крайней степенью неразумности, поэтому Уилл просто ждал, когда друг сам все расскажет. Увы, Алан молчал, подшучивал над Уильямом и продолжал делать вид, что его ничего больше не беспокоит.

Отпихнув ногой вывалившиеся из-под дивана носки, Уильям обошёл его и направился в коридор с твёрдым намерением пойти прогуляться, но остановился, услышав слабый оклик Алана.

– Уилл, мне кажется, у тебя депрессия, – Маккензи снова оглянулся, но на этот раз только немного повернул голову, глядя на Уильяма в профиль из-за плеча. – Сходил бы ты к врачу.

– И что натолкнуло тебя на такие мысли? – Уилл сложил на груди руки. – Банка прозака в шкафчике над раковиной или мой внешний вид?

Алан слабо ухмыльнулся.

– Нет. Твоё новое тату. К слову, оно тебе идёт. Я уж думал, ты набьёшь одинокого волка или розочку на пояснице. Но ты оставил мне веру в человечество, – едко отозвался Алан, уворачиваясь от брошенной в него небольшой подушки с одного из стоящих рядом с Уиллом стульев.

Для этого утра Уильям уже превысил свою норму общения с Маккензи, а значит, нужно было срочно выбираться из ставшей невыносимо душной с ухода Эйлин квартиры. Почему-то, даже когда они жили тут втроём, ютясь в двух комнатах, на Уилла никогда не давили эти стены, а фотографии на комоде не корчили рожицы, словно живые. Сейчас же каждый уголок напоминал ему о той, что больше никогда не зайдёт к нему в кабинет и не вывалит на голову все скопившиеся за неделю подростковые проблемы, не расскажет об очередном парне или не пожалуется на брата лучшей подруги, что все время донимает её.

Тишина разорвалась сначала негромким вздохом со стороны дивана, а затем осипшим голосом Алана:

– Мне плохо.

Он сидел спиной, но даже так Уильям видел, как осунулись его плечи, как его голова наклонилась, а все тело била мелкая дрожь. Он еще никогда не видел Алана в таком состоянии. И, если признаться честно, предпочёл бы и не наблюдать, как то, что может уничтожить вселенную и человечество, содрогается в невидимых конвульсиях. Алана бил озноб, и Уилл осторожно подошёл к дивану, присев около него на корточки. Острый профиль Маккензи светился в пробивающихся сквозь занавески лучах, приоткрытые губы втягивали сквозь себя воздух, как если бы нос Алана был заложен, а растрепавшиеся волосы слиплись от неожиданного проступившего на лбу пота и упали на прикрытые веки.

– Прости, что? – Уилл дотронулся до его руки, едва не одёрнув ее: до того кожа Алана была горячей.

Но Уильям не имел ни малейшего представления, как помочь.

– Мне очень плохо, Уилл. И я сейчас не пытаюсь давить на жалость. Ты наверняка думаешь, что я только прикрываюсь тем, что меня пригласили сюда по работе, но это действительно так. Мы с… Эйлин приехали, потому что театр хотел увидеть меня на сцене. Но, – Алан тяжело выдохнул и, сжав пальцами переносицу, потёр ее. – Вселенная не терпит вмешательства. Тем более временного. – Он повернул к нему голову, но его глаза все еще смотрели вбок, передвинувшись в глазницах только через несколько секунд, отчего по позвоночнику Уилла пробежали ледяные мурашки, а волоски на шее зашевелились. – Видишь, в каком я состоянии? Я не могу сейчас оставаться один. Я даже не всегда могу контролировать свои глаза. Еще напугаю кого-нибудь. Или распылю. К тому же, когда она в городе.

– Что?

– Она, Уилл, – с раздражением ответил Алан. – Она в городе, я знаю, кто она, и она очень часто оказывается рядом. А это… может плохо на меня влиять. Особенно сейчас.

Он криво усмехнулся и, громко кашлянув, повалился на бок, с жалобным видом протянув Уиллу пустую коробку. Алан Маккензи был невыносим, но даже он заслуживал того, чтобы кто-то принёс ему таблетку жаропонижающего и стакан холодной воды – вот у кого точно не будет проблем в старости от недостатка внимания.

Бросив быстрый взгляд на часы, Уилл вручил Алану пачку таблеток и со звоном опустил стакан на журнальный столик.

– Вот видишь, как бывает полезно разговаривать ртом, правда?

***

В итоге из дома Уильям вышел только в одиннадцать, провозившись несколько часов с лихорадочно бредящим Аланом. Тот напрочь отказывался мерить температуру и тем более пить лекарство, заявляя, что ему это не поможет, и все же удалось скормить почти всю пачку Алану – по подсчётам Уилла этого должно было хватить, чтобы хоть немного сбить температуру. Оставлять горящего Алана дома оказалось боязно, словно это был маленький ребёнок, который в беспамятстве пойдёт и воткнёт столовую серебряную вилку в розетку. Успокаивало только то, что даже это причинит больший вред дому, чем самому Алану Маккензи.

Часы показывали без пяти минут час, когда автобус высадил Уилла на другом конце города перед серо-коричневым офисным центром. Подняться на третий этаж пешком заняло у Уильяма еще две минуты, и он повалился на узкий кожаный диванчик около дверей кабинета, из-за которых доносились голоса. Вслушиваться Уилл не стал, отучая себя от вредной привычки везде и всегда совать свой нос в чужие дела – он уже заработал из-за этого в своё время проблем, – и позволил себе расслабиться на несколько минут. По счастью, предыдущий пациент задержался, обеспечивая колотящемуся сердцу Уилла лишние пять минут спокойствия. Когда же двери открылись, из-за них появилась удивлённая огненно-рыжая макушка доктора.

– Мистер Белл, вы уже пришли! – женщина открыла шире дверь, пропуская мимо себя невысокую клиентку лет сорока. – Проходите. До следующей недели, миссис Морриган!

Кабинет пах ванилью, бергамотом и табаком. Доктор Калверт была миловидной женщиной, и в первую их встречу Уильям дал ей чуть больше тридцати лет, чтобы буквально через два сеанса узнать, что ей далеко за сорок. Впрочем, не Уиллу было судить о возрасте по внешности. Кабинет пах уютом и доверием, которого Уильям всё еще не научился испытывать к людям – последний его порыв закончился тем, что его бросили в одиночестве посреди Парижа без цента в кармане, и это всё еще временами напоминало о себе дёргающимся при звуках французской речи глазом.

– Итак, – доктор Калверт опустилась в кресло рядом с низенькой кушеткой, на которую Уилл недоверчиво покосился (в прошлый раз ее здесь не было), и приветливо похлопала по ней, – на чем мы в прошлый раз закончили?

Смирившись с участью пациента, Уилл опустился на жёсткую поверхность, вытянув ноги, и сложил на груди руки. Куртку он бросил еще на стул у входа, и теперь то и дело слышал доносящуюся приглушенную вибрацию телефона.

– Вы хотели поговорить о моей семье, – кашлянул Уилл, прижимая к губам сжатую в кулак ладонь. – Хотя скорее о моем отце. Вы очень отчётливо на это намекнули, когда мы закончили обсуждать других моих родственников.

– Что ж, – женщина развела руками, как будто ей нечего было возразить, – в таком случае предлагаю начать сразу с этого. Что для вас отец? Какой он человек? Почему вы так сильно избегаете разговоров о нем? Что заставляет вас… скрываться от этой части себя? Ведь в каждом из нас…

– Живёт частичка родителей, – оборвал ее Уильям. – Да, знаю.

Слышать, что кто-то говорит о Генри Белле, как о живом, было неожиданно. Внутри все сжалось, а сердце подпрыгнуло, как на резком подъёме, ударяясь о лёгкие. Горький миндальный привкус налип на язык плотной плёнкой, приклеивая его к нёбу. Или же это сам Уилл удерживал себя от того, чтобы вывернуть наружу остатки своей души этому незнакомому человеку перед ним? Пусть это и был уже, кажется, десятый их сеанс, в первые разы Уильям предпочитал отшучиваться и уклончиво рассказывать о своих сёстрах и матери. Об отце он предпочёл умолчать – и, Алан ему свидетель, Уилл не хотел даже вскользь упоминать имя Генри Белла в стенах этого кабинета.

И все-таки он проболтался.

– Мой отец был… – нехотя начал Уилл и тут же осёкся, подбирая с какого бока будет лучше начать. – Он рос в очень патриархальной семье. Его родители воспитывались в суровое время, и мой отец считал, что его методы воспитания единственно правильные.

– Понимаю, – кивнула доктор Калверт. – После войны время было достаточно тяжёлое. Все молчаливое поколение1 такое, уж поверьте. Да и бэби-бумеры2 не слишком отличаются от них. Мои родители тоже испытали это на себе. Как и многие жители этой страны. В конце концов… до великого поколения3 нам все еще очень далеко, но мы стремимся. Например, разговорами в стенах этого кабинета.

Уилл слабо усмехнулся.

– Да, спасибо за небольшой экскурс в терминологию социологии. Что же до моего отца… – Уилл снова запнулся, медленно выдохнул и продолжил, еще сильнее переплетая пальцы на груди в замок: – Он был суровым, уверенным в себе и деспотичным. По-семейному деспотичным, если вы меня понимаете, доктор.

Женщина снова медленно кивнула, закинула ногу на ногу и обхватила руками колени. Она слушала внимательно, вникала в каждое слово, что выдавливал из себя Уильям. Говорить об отце было невыносимо, и все же он находил в себе силы это сделать.

– Отец всегда был опорой нашей семьи. И я думал, что, когда вырасту, стану таким же. Уверенным в себе, влиятельным и упёртым. В хорошем смысле. Я… правда хотел, чтобы он мной гордился. Я даже ходил в церковь, потому что он сказал, что каждый уважающий себя Белл посещает церковь и ходит на исповедь. – Уилл замолк, ощущая, как глупо сейчас звучат его слова. – Он воспитывал нас, как умел, как воспитывали его, и это… Мой отец умер, доктор Калверт. По моей вине, – уже тише добавил Уилл. – Я этого не хотел. И все же… Я подвёл его. Наверно. Он видел во мне старшего сына и наследника, а я не смог дать ему ни того, ни другого. Я даже не смог жениться, чтобы загладить свою вину перед родителями.

– Уверена, у вас все еще впереди, – улыбнулась доктор. – Вы достаточно молоды. Но брак это не попытка извиниться. Это осознанный выбор, а не способ управления людьми. Надеюсь, вы это хорошо понимаете.

– Да, доктор. Но иногда мы вынуждены делать то, чего не хотим.

«И любить не тех, кого хотим», – фыркнул голос в его голове, и Уильям едва сдержался, чтобы не закатить глаза.

«Я не лезу в твою жизнь, и ты не лезь…»

«Мне скучно. Ненавижу быть беспомощным», – прокряхтел Алан, просачиваясь в каждую мысль Уильяма, копошась в ней своими длинными вездесущими пальцами и вытаскивая на свет все самое интересное.

«Если тебе вдруг полегчало, можешь убраться в доме.»

Уильям знал, что это сработает. Это срабатывало каждый раз: стоило только заикнуться о том, что пора сметать пыль и вытаскивать на божий свет пылесос, как Алан делал большие испуганные глаза и вопрошал, за что Уилл так его ненавидит. Вот и сейчас вместо ехидных комментариев в голове воцарилась тишина и ни одно чувство, развившееся за эти годы, не выдавало присутствия Алана. Кажется, он обиделся.

– Когда отец умер, я остался единственным, кто мог поддерживать нашу семью на плаву. Им пришлось продать старый дом и переехать в пригород, поближе к сестре. Её муж работ… работает в банке. Достаточно успешно, но этого все равно недостаточно, чтобы прокормить семью из десяти ртов. – Уилл закатил глаза, словно считая что-то в уме. – Если я никого не забыл посчитать. Возможно, даже больше.

Доктор Калверт молчала долго. Она смотрела на Уилла, словно пыталась пробраться в его голову, как Алан, и считать все страхи и воспоминания. Она раскачивалась вперёд-назад, все так же обхватывая руками колено, и негромко напевала под нос рождественскую мелодию, заставлявшую все внутри Уилла холодеть – именно эта песня играла по хрипящему колеблющимися частотами радио в ночь её смерти.

– Ваша сестра поддерживает вас?

Уильям поперхнулся воздухом, едва не подскочив на кушетке.

– Почему вы спрашиваете?

Доктор Калверт растянула губы в по-матерински тёплой улыбке.

– Из ваших слов можно сделать вывод, что с родителями вы были не слишком близки. По крайней мере, с отцом, а значит… кто-то заменял вам их. – Голос доктора Калверт был спокойным и мягким, он переливался хрустальными колокольчиками. – Вероятно, вы проводили больше времени со своей сестрой и…

– Сёстрами, – холодно поправил ее Уилл. – У меня две старших сестры. Было.

– Ну вот видите, – наконец всплеснула руками женщина, – вы начинаете говорить об этом. Это значительный шаг вперёд.

Для Уильяма это был шаг назад, который он не хотел делать.

– Маргарет, – пересохшие губы разомкнулись, выдавливая из горла знакомое имя, – моя старшая сестра. Я был третьим ребёнком. До того, как умерла Анна. – Он через силу сглотнул набежавшую в рот слюну. Глаза зачесались, и он рассеянно потёр один из них, сухой, как будто он несколько минут смотрел на солнце, стоя посреди снежного поля. – Ей было двадцать. Неудачные роды. Эклампсия. Их не спасли, – помрачнел Уилл, чувствуя, как дрожит его горло.

– Соболезную.

Кажется, ей действительно было жаль.

– Вы любите оперу, доктор Калверт? – неожиданно даже для самого себя выпалил Уилл.

– Не поняла?.. – женщина изумлённо заморгала, явно не ожидая такого поворота разговора.

– Оперу, обычную старую добрую итальянскую оперу.

Доктор Калверт поджала губы, нахмурила аккуратный миниатюрный носик и повела головой, отчего ее рыжие волосы разметались по плечам.

– Не любитель. Мой муж спит каждый раз, когда в программе музыкальный вечер или старые фильмы, – мягко рассмеялась она. – Так что никогда не было возможности посетить театр. А к чему этот вопрос, мистер Белл?

Если бы только Уильям знал. Он ловил себя на мысли, что все происходящее с ним – очередной эпизод какого-то сериала. Он ходит на работу, убирает квартиру за нерадивым соседом, ощущая себя чьей-то женой, а затем отправляется к врачу и жалуется на жизнь, коллег и родителей. И не то чтобы у него не было ни одной причины это делать, но и отвешивать за каждый сеанс крупную сумму он позволить себе не мог, так что то и дело переносил приём по разным причинам. Иногда выдуманным, иногда реальным.

Как в тот раз, когда ему пришлось пропустить встречу, потому что Алану приспичило поиграть в доктора и подлить в кофе Уиллу чистый спирт со словами «Ну я же не могу оскорбить даму водкой».

И все же он должен был поделиться с доктором Калверт странными умозаключениями своего сознания. Уилл чувствовал себя сумасшедшим, соединяя абсолютно несвязанные между собой понятия, но… возможно, именно так и работал мозг Алана? Именно так в его воспалённом сознании появлялись образы, отравляющие жизнь Уилла? Впрочем, он не слишком на это жаловался.

– Есть одна опера, – начать Уильям решил немного издалека. – «Паяцы». Несчастная любовь, смерть, грустный клоун… – усмехнулся он, пытаясь уцепиться за сбегающую от него мысль. – Тони Сопрано4 никогда не был им. Он больной ублюдок, который не считается ни с кем вокруг себя, включая детей. Но, – вздох, – даже ему далеко до моего отца, доктор Калверт. – Уильям уставился на потолок, отмечая, что разводы от воды на нем закручиваются в весьма причудливые узоры. – И моего соседа по квартире. Иногда мне кажется, что я проснусь посреди ночи, а вокруг ничего нет. Только иллюзия реального мира и спокойной жизни. Только тела и потоки крови, в которых я захлёбываюсь. Нет, конечно, он сказал, что завязал, а его недавняя потеря сильно на него повлияла, но…

– Вы же понимаете, что должны, – холодно прервала его доктор Калверт.

Уилл нахмурился и, слегка приподняв голову, посмотрел на неё.

– Должен что? – он старался, чтобы его голос звучал не слишком ехидно, но получилось это с большим трудом. – Должен позвонить в Бюро и сообщить интересующую их информацию? Бросьте, доктор Калверт. Там нет ровным счётом ничего, что могло бы их заинтересовать.

«По крайней мере, не в это время…»

Вряд ли сотрудников ФБР могли заинтересовать незаконные дела Алана по провозу алкоголя и чего покрепче через канадскую границу где-то в тридцать первом году. Скорее они бы посмотрели на Уилла, покрутили пальцем у виска и отправили лечиться уже не в офис к милой и понимающей женщине, а к кому-то выше, сильнее и с белой рубашкой. Только одна мысль о том, чтобы загреметь в подобное учреждение – а существование рядом с Аланом грозило когда-нибудь к этому привести – приводила Уильяма в ужас: внутри всё замирало, сердце переставало биться, а сознание рисовало картины, как его будут насильно кормить горстями таблеток, превращая в сухофрукт.

– Мой… друг недавно потерял единственную дочь. И переживает это очень своеобразным способом, – скривившись в болезненной гримасе, протянул Уильям.

– Алкоголь? Или наркотики? – напряглась доктор Калверт.

– Нет, – Уильям замотал головой и несколько прядей растрепавшихся вьющихся волос упали ему на лоб, – всего лишь тройная гавайская пицца. Он заказывает тройную гавайскую, а сверху кладёт ещё несколько ананасов из консервной банки. И пепперони. И он знает, что я ненавижу, когда так делают.

– Это… весьма красноречиво, – хохотнула женщина и поменяла ноги местами. – И этот человек, как вы выразились, сосед по квартире, он ваш друг? – она прищурила свои по-лисьи раскосые глаза. – Или нечто большее?

– На что вы намекаете, доктор? – раздражённо-обиженно не то рявкнул, не то поперхнулся воздухом Уильям. – По-моему, я ясно выразился, назвав его своим другом.

Доктор замолчала. Снова. Кажется, она нагло и бесцеремонно прощупывала слабые места Уильяма, а он позволял ей этим пользоваться. И все же Алан был не тем, о ком хотелось сейчас говорить, зная, что его могут подслушать. С любой стороны этой реальности.

Часы медленно бежали, показывая без пяти два, щёлкали секундной стрелкой, и доктор Калверт заёрзала на стуле, опустив наконец обе ноги на пол. Она внимательным карим взглядом рассматривала распластавшегося на кушетке Уилла, пока он рассеянно чесал правое предплечье, где в причудливых геометрических узорах чернил скрывалась светлая кожа. Будь зарплата врача чуть больше, Уилл бы забил себе еще что-нибудь, но вся нынешняя премия ушла на покрытие долгов по кредиткам – жизнь его ничему не учит, – а остатка хватило только на лаконичную фразу «С меня хватит», выведенную аккуратным старомодным почерком.

Который принадлежал самому Уиллу.

– Все хотела спросить, – доктор Калверт прервала затянувшееся молчание. – Кем вы работаете, мистер Белл?

Уильям ждал этого вопроса с самого первого сеанса.

– Забавно. Мы ведь с вами практически коллеги. – Он приподнялся на кушетке и в несколько рывков принял сидячее положение, вцепившись ладонями в острый край мебели и согнувшись пополам в хриплом кашле. – Я хирург в приёмном покое окружной больницы. К счастью для меня, ваша область значительно преуспела за эти годы. Было бы жаль, подключи вы меня к электрическим проводам. – Он недобро усмехнулся, крепче сжимая пальцами кушетку, чтобы доктор не заметила, как они мелко задрожали. Воздуха стало резко не хватать, как бы глубоко Уилл его не втягивал. Грудь словно сдавили, а накатывающий страх пришлось прятать за напускной беспечностью: – Или если бы вы сказали, что для выздоровления мне нужно удалить пару органов.

– Ну, медицина действительно не стоит на месте. Лекарство помогает?

– Если бессонница входила в план лечения, то да.

– Вас мучают кошмары? – встрепенулась доктор Калверт, с беспокойством смотря на Уилла.

Он помедлил. Взгляд метнулся на часы, которые, к его счастью, уже показывали практически два часа дня, и Уильям, поджав губы, мотнул головой.

– Нет, доктор Калверт. Я уже давно не видел снов.

Глава II. Благотворительность

Начинать новый день с очередной истерики Элеонор Куэрво уже становилось традицией.

Алекс громко закряхтел, переворачиваясь на бок и накрывая голову подушкой. Голос матери стал приглушенней, но он все еще слышал, как каждый ее крик вбивается в барабанные перепонки, словно кто-то стреляет прямо над ухом. В характере Элеонор стрелка всегда колебалась между безграничной любовью и раздражением, а накануне благотворительного вечера, который отец Алекса решил неожиданно устроить, оповестив детей за день до всего, настроение матери понеслось на американских горках вниз.

Нет, разумеется, она была чудесной женщиной. Но не тогда, когда Александр очень хотел спать.

– Опять всю ночь читал и с друзьями шлялся?

Дверь в его спальню распахнулась, ударившись о стену, и Алекс мог поклясться, что Элеонор прожжёт в его подушке несколько дыр, если он не обратит на неё своё внимание. Нехотя Александр отнял подушку от головы, перекатился на спину и, приподнявшись на локтях, посмотрел на мать слипшимся взглядом уставших глаз.

– С чего ты это взяла?

– Уже восемь утра, а ты все еще в постели! – женщина недовольно рявкнула и, посторонившись, пропустила вперёд прислугу, поспешившую распахнуть тонкие занавески на окнах.

Алекс тут же вскинул руку, прикрывая глаза и покосился на мать.

– Побойся бога, сейчас всего лишь еще восемь утра. К тому же суббота.

– Не делай вид, что ты болен, Алекс. – Подлетев к кровати Элеонор практически стащила с него одеяло, и Александр только в последний момент успел его перехватить, прикрывая все, что матери в этом возрасте видеть уже было не положено. – Твоя маленькая поездка в больницу из-за твоего… характера обошлась твоему отцу в круглую сумму.

– Не волнуйся, отработаю. Когда вас в последний раз беспокоили деньги?

Элеонор открыла было рот, чтобы ответить, но тут же сомкнула губы. Алекс хмыкнул, сел на кровати и немного примял одеяло, свесив ногу с края. Мать еще несколько секунд обводила его изучающим взглядом, а затем снова вспыхнула и, прежде чем вылететь из спальни, гаркнула:

– И приведи себя в порядок, Александр Куэрво!

Горничная неловко переминалась с ноги на ногу около окна, пока Алекс безразлично пялился на место, где еще недавно стояла его мать, пока не понял, что одеяло все-таки сползло на пол. Закатив глаза, он шикнул на девушку, жестом выгоняя из комнаты – через секунду ее уже не было поблизости. Потерев слипшиеся после трех часов сна глаза, Алекс сел на край кровати, едва не наступив на валяющийся под ней мобильный. Он нахмурился и быстро схватил телефон с пола, вертя в руках. Дёрнув ручку верхнего ящика на прикроватной тумбочке, он бросил розовый гаджет в него и резко захлопнул. Стоило попытаться снова заснуть, но как только его голова коснулась подушки, материнский крик вновь разрезал умиротворённую атмосферу особняка Куэрво, заставляя Александра возненавидеть все живое на этом свете.

Найти что-то в завалах одежды оказалось трудной задачей. И все же Александру удалось выхватить распаренные детали домашнего костюма, посчитав, что никто сейчас не будет осуждать его за красные штаны и неоново-жёлтую кофту – и кто только купил ему это?

Столовая встретила его тишиной, какой на удивление не было наверху. Отца не наблюдалось, мать, судя по топоту и тому, как тряслась люстра, подгоняла слуг на втором этаже, а единственной собеседницей Алекса оказалась Амелия. И при таком раскладе он предпочёл бы завтракать в одиночестве, нежели видеть недовольно-кислое выражение лица старшей сестры.

Прислуга тут же подоспела, протянув Александру заполненную почти до краёв чашку кофе и бутерброд.

– Что, опять возился полночи со своей рухлядью? – не отрываясь от книги, поинтересовалась Амелия.

От возмущения Александр едва не поперхнулся кофе. Назвать выкупленную недавно с аукциона на свалке машину рухлядью у него не поворачивался язык, потому что это был практически уникальный в своём роде экземпляр автомобилей тридцатых. Даже в сносном для возраста и условий хранения состоянии. Разве что Алекса раздражали выбитые на руле инициалы «НК», но даже это можно было пережить. Как и непонятный тайник под приборной панелью, в который мог с лёгкостью поместиться небольшой чемодан.

– А ты опять полночи изображала пай-девочку, чтобы родители не заблокировали твои карточки? – едко парировал Алекс, отставив в сторону чашку. – Или придумывала, чем еще шокировать родителей на этот раз, раз твоя девушка… она же была твоей девушкой, да?

– Заткнись, Алекс, пока я не… – процедила сквозь плотно сжатые зубы Амелия.

– Пока ты что? Пожалуешься на меня? Брось, Мэлли, мы все прекрасно знаем, что ты этого не сделаешь. А если ты думаешь, что я буду благодарен тебе за то, что ты сидела со мной в больнице – закатай губу и меньше мечтай. Я скорее буду ночевать на свалке, чем с тобой в одной комнате. Жаль, в больнице не было возможности избавиться от тебя, – уже тише оскалился Алекс. – Смотреть на твоё лицо было хуже, чем блевать в тазик и на халат этого докторишки.

– Доктор Белл хороший врач. Он тебя спас.

– А я просил меня спасать? – холодно бросил Алекс, залпом допивая свой кофе.

Конечно, просил. Он просил себя спасти каждую секунду нахождения в этом доме, даже когда выгребал все барные запасы отца. Он просил спасти себя, но окружающие всегда были глухи к нему. И слепы, как покупатели в черную пятницу. Куэрво не могут плакать. Куэрво не занимаются глупостями, как остальные люди, – они ведут серьёзный бизнес и обязаны поддерживать имидж семьи. Никаких проступков – все сразу окажется в новостях. Никаких слабостей – это могу использовать против тебя. Удивительно, но Алекс не видел еще ни одной новости про свою поездку в больницу. Наверно, это мать и подразумевала под крупной суммой.

Губы Алекса скривились в болезненной ухмылке – они готовы заплатить журналистам, лишь не было скандала, но наверняка порадовались, что он оказался в самой дешёвой больнице города. Родительская любовь – странная штука.

– Мистер Куэрво.

Пожилой дворецкий, сведя к переносице свои седые кустистые брови, навис над Алексом коршуном.

– Что такое?

– Ваш отец хочет вас видеть. Он в кабинете.

Алекс помедлил, ухватившись взглядом за то, как Амелия посмотрела на него, прежде чем снова уткнуться в утреннюю газету. Отец почти никогда не приглашал ее в кабинет, предпочитая проводить разговоры с дочерью в библиотеке. Коротко кивнув, Алекс вытряхнул из чашки последние капли кофе, игнорируя недовольное лицо Амелии и смирившееся подобным отсутствием манер дворецкого, и неспешно направился наверх, останавливаясь около каждой картины, рассматривая каждую ступеньку под ногами и иногда просто возвращаясь назад, чтобы проделать заново весь путь. Желудок при этом надрывно урчал, намекая, что неплохо было бы все-таки съесть предложенный бутерброд, но гордость не позволяла Алексу вернуться.

На втором этаже он все-таки столкнулся с матерью и, прежде чем она успела отвесить ему замечаний из-за внешнего вида, скрылся за приоткрытой дверью кабинета отца.

Воздух в комнате был душный, затхлый и старый. Все, как Алекс и помнил. Он не был тут с прошлого лета и надеялся, что встретится с отцом в этой обстановке еще нескоро, потому как каждый подобный визит заканчивался для Александра Куэрво нежелательными последствиями, будь то отъезд в частную школу, подобранный для обучения университет или же новости, что он будет проходить практику в семейной фирме. Каждый раз Алекс с замиранием сердца ждал, что родители придумают на этот раз, чтобы еще больше отдалить от себя своё ненаглядное чадо.

Но Александра Куэрво не жаловался. Отсутствие родительского внимания он с лихвой покрывал деньгами, сигарами и девушками. Как оказалось, страдать, обложившись пачками долларов было намного приятней, чем с парой центов в кармане.

Отец ссутулился над столом. Его некогда черные волосы теперь были белыми, как только выпавший снег, напоминая Алексу насколько он далёк от того, кем когда-то был его отец. Диего Куэрво было без одного месяца семьдесят лет. Он женился достаточно поздно, и Александр не мог решить, чем это было: деловой практичностью или же глупостью выжившего из ума старика. Диего не сразу заметил его приход: он продолжал копошиться в бумагах, поднося их практически к самому лицу, словно так ему могло хоть что-то быть видно.

Рука Алекса слепо зашарила по стене, и через секунду щёлкнул выключатель. Диего вскинул головой, прищурился, а затем его побелевшие – даже они выцвели за эти годы – губы растянулись в улыбке. Он дрожащей рукой указал на кресло напротив и отложил в сторону перьевую ручку. Он даже не заметил, в каком виде Алекс заявился в его кабинет. Но это было и к лучшему.

– Садись, Александр. Нужно серьёзно поговорить.

Алекс недовольно покосился на стопку бумаг на самом краю стола и, пока отец нагнулся к ящику, осторожно передвинул ее.

– Твой дед, Даниэль, – прокряхтел Диего, копошась в столе, – был хорошим человеком. Тебя назвали в его честь.

– Знаю. Ты каждый раз мне об этом напоминаешь. – Александр надеялся, что его голос звучит не слишком раздражённо, но отец его даже не слушал.

– Поднял нашу семью на ноги после смерти брата. Положил жизнь на то, чтобы мы с тобой могли сейчас сидеть и разговаривать. Он ведь поздно женился. В сорок четвёртом. На очень милой родственнице из Испании. Жаль только, что детей она ему так и не родила. Ну это ты и сам знаешь.

Наконец Диего выпрямился и, сдунув пыль со старого фотоальбома, открыл его где-то на середине. Свадебная фотография его деда: Даниэль Куэрво, его жена Анна и шафер в военной форме, чьё лицо по неумелости фотографа смазалось, так что рассмотреть его было невозможно. Внизу маленькая подпись «Июль, 1944» и размашистая роспись – такая же была у самого Александра. Диего ткнул пальцем на задний план, где за спинами сбоку примостилась невысокая смуглая женщина – ее аккуратные черты лица выделялись на фоне крупного носа невесты, и подходила она Даниэлю намного больше, чем Анна.

– Моя мать была пуэрториканкой. – Диего еще раз ударил пальцем по смуглой женщине за плечом Даниэля. – Вроде. Любовница отца даже после его свадьбы. Была с ним с тридцать третьего. Но я никогда ее не видел. Это и к лучшему. Твоя бабушка святая женщина. Воспитывала меня, как собственного ребёнка.

– Ты этого никогда не рассказывал, – Александр был искренне удивлён, но все же не смог стереть со своего лица насмешливое выражение и поспешил перевести тему на основателя их небольшой династии: – А твой отец? Каким он был?

– Мой отец? Сильный. – Диего откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. – Любил, конечно, иногда завести шарманку про вот эти все психологические штучки. Тяжело было с ним. Он на все находил медицинское объяснение. Никакого тебе подросткового бунта, никаких попыток манипулировать родителями. Он видел меня насквозь и все время предвосхищал каждое моё действие. Воспитывал меня по старым порядкам. Подзатыльником и ремнём. Я ведь поздний ребёнок, как и ты. Отца видел молодым только на фотографиях. Жаль его. И жаль, что ты не застал его. Восемьдесят четвёртый и инсульт его не пощадили. Уверен, он бы смог справиться с твоей сестрой. Какой позор…

Александра Куэрво хотел бы дожить до восьмидесяти шести лет в своём уме в окружении семьи. Жаль только, что проживи Даниэль дольше, Алекс все равно не смог бы с ним встретиться.

Диего вздохнул и, подняв веки, посмотрел на Александра взглядом своих темных карих глаз – единственного, что осталось у него невыцветшим от времени и каждодневной работы.

– Когда-нибудь я умру, Александр, и все достанется тебе. Этот дом. Наш бизнес. Партнёры.

– Ха, – прыснул Алекс, закатывая глаза, и закинул ногу на ногу, – очень смешно. Партнёры. Говоришь так, словно у вас там организованная преступность, а не налаженные официальные поставки драгоценных камней и металлов. – Он прикусил язык, заметив, как отец нахмурился от его слов. – К тому же Амелия старше. Она первая в очереди, а не я. Уверен, с этим ты не можешь поспорить.

– Амелия – женщина. Я не могу доверить ей все, что мы с твоим дедом заработали на благо семьи. Она по-женски глупа и не смыслит ничего в бизнесе.

– Да ты сексист, – изумлённо присвистнул Алекс.

– Следи за языком, Александр. Я еще и твой отец.

– Тогда зачем вы отправили ее в бизнес-школу, а меня в юридический? Неужели надеетесь выбить из Мэлли ее женскую глупость и научить вести бизнес по-мужски? Не смеши меня. Ты такой же лицемер, как и все мы, пап. Просто признай это, – смакуя на языке каждый звук, протянул Алекс.

Диего ничего не ответил. Он сложил на груди руки, переплетя пальцы в замок, и поджал губы. Как бы Александр Куэрво ни любил портить жизнь Амелии, он никогда не хотел забирать то, что было ее по праву. Первый ребёнок, которому должно достаться все – это Амелия, не он. К тому же Алекс уже давно выбрал, что ему нравится больше всего в этой жизни: старые автомобили и секреты, которые можно было в них найти.

Поняв, что дожидаться от отца ответа он будет до второго или даже третьего пришествия, Алекс хлопнул себя по коленям и поднялся.

– Ты куда собрался? – встрепенулся Диего, сурово и недоверчиво уставившись на сына.

– Пойду проветрюсь, – Александр в несколько широких шагов пересёк комнату и схватился за ручку двери. – У меня нет никакого желания находиться здесь и слушать, как ты разочарован в Амелии. И уж тем более в этом доме. Или ты хотел еще что-то мне рассказать? Давай уже как-нибудь в другой раз. Позови, когда снова вспомнишь истории из жизни деда. С удовольствием послушаю, – язвительно отозвался Алекс, закрывая за собой дверь в кабинет.

Отец крикнул что-то еще ему вслед на испанском, но познания Александра в этом прекрасном языке – который снился ему по ночам в кошмарах – были столь скудны, даже за годы учёбы в Испании, что оказалось проще заскочить в свою комнату и вбить услышанное в переводчик, чтобы убедиться: Диего Куэрво в этой жизни ненавидел больше всего темнокожих жителей Штатов и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Нетрадиционной по мнению самого Диего Куэрво.

Стрелки часов только подползли к девяти утра, а Александр уже чувствовал желание впрыгнуть в автомобиль и сбежать из города, пока никто его не хватился. Он даже переоделся в джинсы и рубашку, сочтя это достаточно подходящей одеждой для загородной прогулки, но был остановлен у лестницы доносящимися снизу голосами.

Перегнувшись через перила, Алекс прислушался: его сестра с кем-то говорила, но разговор этот был односторонним.

– Я понимаю, что тебе тяжело, но, пожалуйста, не оставляй меня сегодня одну. Я бы позвала Эйлин, но…

Тишина. Внутри Алекса все сжалось, как перила под его пальцами, вдоль которых он медленно двинулся, спускаясь по лестнице. Тишина и только тишина – собеседник Амелии не торопился отвечать на мольбу старшего из отпрысков Куэрво.

С другой стороны лестницы появился дворецкий, и Алекс жестом подозвал его к себе.

– С кем это она? – понизив голос до заговорщицкого шёпота, спросил он.

– Мисс Блейк пожаловала. Мисс Амелия хочет пригласить ее на сегодняшний вечер. Ваши родители в курсе и не против увидеть ее, если вдруг вас это интересует, – опережая следующий вопрос Алекса, спешно добавил дворецкий, заставляя его тут же сомкнуть губы и проглотить заготовленные слова. – Насколько я понимаю, мисс Блейк нравится им больше мисс Эйлин. Впрочем, я придерживаюсь иного мнения. Еще какие-то вопросы?

Александр только приторно улыбнулся, тряхнул темной шапкой кудрей и процедил сквозь зубы:

– Нет, спасибо большое за информацию. Она мне обязательно пригодится.

Старый дворецкий не стал останавливать Алекса, когда тот, ловко обогнув слугу, слетел по лестнице. Александр двигался плавно, как пантера, вымеряя каждый шаг и каждое движение своего тела, чтобы раньше времени не выдать сестре и ее подруги своего присутствия. Он двигался быстро и уверенно, как хищник, заметивший жертву.

Жаль, что обычно он и был этой жертвой.

Лана сидела на диване, поджав под себя ноги, и нервно теребила пальцами воротник темной водолазки. Даже в летнюю жару девушка предпочитала закрытую одежду, и Алекс мог поклясться, что ни раз не видел ее открытых плеч или шеи. Лана сидела напротив кресла, в котором со сложенными в молебном жесте руками сгорбилась Амелия.

– Лана, прошу…

– Да, Лана, мы просим оказать нам эту честь.

Его голос ехидно оборвал Амелию. Александр замер в дверях, опершись плечом о дверной косяк и сложив на груди руки. Он взирал на двух девушек с высоты своего почти двухметрового роста, только чудом не задевая затылком потолок. Амелия переменилась в лице, стоило ей заметить Алекса. Лана же не обратила на него никакого внимания. Она продолжала теребить край воротника и нервно покусывала нижнюю губу, как будто Алекса не было одной с ними комнате.

– Расскажете, о чем речь? И кстати, – насмешливо заметил Алекс. – Я не слышал звонка. Когда она успела прийти. Или… она ночевала в доме?

Амелия открыла было рот, но Лана ее опередила, резко повернув голову и уставившись на Александра:

– Не все, что есть в этом мире, дано познать человеческому мозгу.

Лана его пугала. Нет, не так. Лана до чёртиков заставляла его ощущать первобытный страх. Говорила она всегда мало и невпопад. Чаще просто действиями показывала недовольство – висок пронзило фантомной болью. Но стоило ей открыть рот, как любой ее жест оказывался пылинкой на фоне пространных философских размышлений. Возможно, кто-то сидел в ее голове и подсказывал, что сказать в следующую секунду?

Напряжение, возникшее между Алексом и Ланой, взорвалось дверным звонком. Никто из прислуги его не услышал, и Амелия, вздохнув, кивнула ему в сторону входа.

– Алекс, будь добр, посмотри, кто там пришёл.

– Я схожу. – Лана вскочила с дивана быстрее, чем Алекс даже успел возмутиться.

Подруга Амелии пролетела мимо него, толкнув плечом, и Александр ойкнул, болезненно схватившись за него. Кожу обожгло раскалённым маслом даже сквозь одежду, а воздух стал неожиданно горячим. Немного отклонившись назад, Алекс выглянул в коридор, где Лана уже распахнула дверь и теперь смотрела на притихшую гостью.

– Добрый день, я к мисс Маккензи…

Алекс отлип от стены. В несколько шагов он оказался позади Ланы, разглядывая низенькую девушку перед ней. Огненно-рыжие волосы, россыпь веснушек на кукольном лице и большие карие глаза, напомнившие Алексу оленёнка. Незнакомка была милой, но слишком маленькой – лет пятнадцать, – так что он только присвистнул и фыркнул:

– Удивлён, что вы ищете ее здесь. Но если захотите – могу подсказать вам местечко, где можно ее найти.

– Алекс. – Появившаяся позади Амелия, шикнула на него и сдвинула в сторону, протискиваясь вперёд. – Постыдись.

– Ну, конечно. Мисс гордость родителей. Жаль, что любят они тебя не так сильно, чтобы смириться.

Он отошёл, недоверчиво косясь на склонившихся над девушкой сестру и Лану. Бедняжка, ступившая на порог дома Куэрво, едва не дрожала от охватившего ее волнения, сжимала поочерёдно тонки запястья в ладонях и никак не решалась посмотреть прямо в глаза кому-либо из них. Пока наконец не замерла, уставившись на плечо Ланы.

– Простите, пожалуйста. Меня зовут Мэри-Кейт. Мэри-Кейт Калверт, если точнее, – она неловко усмехнулась, подняв взгляд на Лану. – Я из театральной студии. Эйлин у нас преподаёт и сегодня должна была быть репетиция, но она не пришла. Мы забеспокоились. В школе сказали, что она часто бывала у вас, потому что отсюда ближе.

– Эйлин здесь нет, она…

– Умерла, – отстранённо продолжила за Амелию Лана. – Утонула. Жаль ее.

Алекс вздрогнул: даже для него сказать подобное было слишком. Он до сих пор ни разу за неделю не сказал себе, что Эйлин мертва. Нет. Он всячески избегал этого слова, предпочитая считать, что ее просто не существовало в его жизни. Лана Блейк была более категорична в высказываниях и даже переплюнула его своей циничностью.

– А вы… – осторожно начала Мэри-Кейт, заглядывая Лане в глаза.

– Нет, мы не знакомы. – Та слегка толкнула гостью плечом, выходя из дома и, не оборачиваясь, бросила через плечо: – Прости, Мэлс. Мне пора. Увидимся вечером.

Амелия и Мэри-Кейт удивлённо смотрели вслед Лане, пока рыжие волосы той не скрылись за поворотом увитых пожелтевшей зеленью ворот.

– Прекрасные манеры, – скептично заключил Алекс. – Впрочем, как и всегда.

Амелия с глубоким вздохом обернулась на него и, отойдя в сторону, кивком пригласила Мэри-Кейт внутрь.

– Что ж, раз уж ты пришла, проходи. Выпьешь чаю. А то мне даже неловко.

– Да-да, – закатил глаза Алекс. – Так неловко, что сквозь землю скоро провалится от своей неловкости. Она ведь у нас просто обожает благотворительность. Защитница сирых и убогих.

– Сначала научись нормально выражаться, а потом будешь учить меня.

Амелия тихо закрыла дверь за спиной Мэри-Кейт и, приобняв девушку, направила ее в сторону столовой. Она бросила на Алекса недовольный взгляд, пока гостья рассматривала во все глаза обстановку дома. А сам Александр наивно понадеялся, что ему удастся скрыться до того, как мать вернётся со второго этажа.

Стоило только ему сделать шаг в сторону двери, как торопливый топот маленьких туфель Элеонор Куэрво раздался со стороны лестницы. Вскоре в холле появилась и сама она в сопровождении нескольких слуг, которые тут же кинулись передвигать мебель поближе к стенам, а единственный небольшой диванчик, поставленный по центру комнаты самой Элеонор, оказался вероломно сдвинут в сторону.

– О, Алекс, как чудесно, что ты оделся и привёл себя в порядок, – окликнула его мать. Алекс замер, негромко выругался и, растянув губы в приветливой улыбке, развернулся к ней. – Скорое начнут прибывать гости. Основная часть будет вечером, но твой отец хотел встретиться с некоторыми из них в более неформальной обстановке. Ты должен будешь ему помочь.

– С какой стати? – возмутился Алекс, обернувшись на мать.

Элеонор замерла, сжимая в руках схваченную с дивана подушку, и улыбнулась.

– Ты Куэрво, сынок. А значит обязан всем этой семье.

Глава III. Спаситель

– Назови мне хоть одну причину, почему я должен идти в дом, где знаю уже каждый уголок?

– Потому что на моем пригласительном написано «Алан Маккензи плюс один».

Возразить на это у Уильяма просто оказалось нечего.

Возвращаться в старые места оказалось тяжелей, чем Уилл себе предполагал. И приезжая десять лет назад обратно в Чикаго он понимал все риски. Внутри теплилась слабая надежда, что последние связи с прошлым уже давно оборвались, но реальность отвесила ему пощёчину в больничной палате, когда ему пришлось стоять у изголовья умирающей сестры. Теперь же Алан притащил его туда, где для некогда молодого Уильяма все началось.

Казалось, особняк Куэрво за прошедшие годы ничуть не изменился. Разве что его перекрасили в ужасный жёлтый цвет, а деревянные рамы заменили дешёвым пластиком. Никто даже не загнул торчащий сбоку от калитки гвоздь, и Уильям привычно изогнулся в противоположную сторону, боясь зацепить пиджак.

Всю дорогу Алан чихал и кашлял. Перед входом в дом он задержал дыхание и разразился громким «Апчхи!» перед самым носом дворецкого, по-дружески похлопав его по груди. Уильяму пришлось привычно извиняться за манеры друга.

Внутри дом Куэрво был все таким же безвкусным. На смену уродливым африканским маскам пришли абстрактные картины – художники даже не старались, просто обмакнув кисточку в банку с краской и как кадилом тряхнув ею на холст.

– С чего они вообще пригласили тебя? – Уилл схватил с подноса бокал шампанского и протянул его Алану. – Ты не родственник и не представитель бизнеса. Да просто посмотри на себя! – он тут же одёрнул руку, стоило Алану громко и смачно чихнуть. – Ты лекарство пьёшь?

– Конечно, пью. – Алан насупился, как маленький ребёнок, вытащив из кармана носовой платок. – И они, как я и говорил, ничуть не помогают.

Щеки Уильяма запылали румянцем, стоило Алану начать сморкаться практически в центре зала, и он поспешил увести его в угол, нервно отпивая вино. Когда же Маккензи закончил демонстрировать, насколько он болен и несчастен, то осипшим голосом продолжил:

– Декан каким-то образом прознал про этот вечер. А так как эта семейка выделяет деньги университету и театральной студии при школе рядом с домом, он решил отправить меня. В надежде, что я уговорю их организовать стипендию имени Эйлин. Капитализм иногда меня удручае… апчхи!.. ет. – Алан зажмурился, запихнул платок в карман и наощупь вытащил оттуда блестящий серебряный портсигар.

– Будь здоров. И здесь нельзя курить.

– Почему? Раньше можно было! – казалось, он искренне обиделся, как если бы у него отняли любимую конфетку.

Алан все же вытащил из коробки одну из самокруток и зажал ее зубами, игнорируя спокойно-разъярённый взгляд Уилла. Сжав пальцами переносицу, он медленно втянул воздух, надеясь, что это поможет.

– Раньше луна была больше. А еще алкоголь был вне закона. Соберись, Алан. На тебя все смотрят. Как маленький ребёнок.

– Мне нравится, как ты злишься. Зная, что мне на это плевать, – ухмыльнулся Алан и, щёлкнув зажигалкой, все-таки подпалил кончик сигареты.

Да. Злиться на Алана и пытаться переубедить его в чем-то всегда оказывалось бессмысленной задачей. И каждый раз Уильям попадался в этот капкан. Он искренне верил, что скажи он Алану не курить свои сигареты посреди наполненного людьми зала, тот не послушает и сделает это нарочито вызывающе. Впрочем, Уильям не мог исключать возможности умышленного причинения Аланом вреда его нервам и адекватности окружающих.

Уилл вынырнул в реальность ровно в тот момент, когда Алан прицелился и попытался выдохнуть ему в лицо сладкое облачко. Он несколько раз махнул в воздухе рукой, разгоняя надоедливый запах, и пробежался взглядом по залу – ни одного знакомого лица. Даже в больницу никто кроме младшенького Куэрво не заглядывал. Да и тот предпочёл бы дорогую частную клинику, а не государственную палату с соседкой-старушкой.

– Ты же в курсе, что недавно учудил их младшенький? – Уилл кивнул на стоящего поодаль вместе с сестрой Алекса.

– М-м-м? Нет. Мне было немного не до этого. Понимаешь, траур там. – Затяжка. – Похороны. – Затяжка. – Скорбь. – Алан пожал плечами, выпуская дым через ноздри.

– Не заставляй меня жалеть о нашем знакомстве снова, – помрачнел Уилл, бокалом указав на друга.

– Как будто тебе не нравится, – хохотнул Алан. – Так что там с Александром? Решил вскрыть себе вены? Наглотался таблеток? А хотя стоп. Сейчас угадаю. Нажрался как свинья всем, что было в доме и чуть не откинулся из-за алкогольного отравления? Я прав?

Осознание пришло к Уильяму через несколько долгих мгновений. Сначала он смотрел на Алана, пока маленькие шестерёнки в его голове крутились, роботизированными руками складывая кусочки в паззл. Затем он медленно поднёс бокал губа и залил в себя все до последней капли. Сунув пустое стекло проходящему официанту, Уилл взял новый фужер, опустошив и его, а затем в упор уставился на Алана, сделав шаг вперёд и нависнув над ним.

– Ты знал.

– Конечно. Я ведь знаю все, – хохотнул Алан, вертя в руках сигарету. – Просто мне плевать, что на Александра, что на его вымученные эмоции. Несчастный и непонятый. Вечно мрачный и страдающий непонятно от чего. Кажется, именно такие нравятся девушкам. И некоторым парням. Да, Уилл?

– Предпочитаю несчастных и невыносимых.

Несчастным назвать Алана Маккензи не повернулся бы язык ни у одного присутствующего в зале. А вот невыносимым он был в той же степени, что и сотрудник коммунальных служб, обливающий тебя с утра грязью из лужи. Алан был везде, любил влезать в личные границы, а когда чувствовал себя плохо, его вездесущесть только усиливалась. Наверно, единственным, кто мог сравниться с ним по вызываемому в Уильяме возмущению, был Александр Куэрво. Смотреть на него было так же больно, как зашивать раны близкого человека.

Уильям нервно повёл плечами и холодно бросил:

– Он так похож на Даниэля.

– Да. Тоже все мозги ушли в волосы, – кивнув, понимающим тоном протянул Алан.

Третий бокал оказался в руках Уилла, и он, закатив глаза, поспешил отвернуться, чтобы не видеть довольное выражение лица Алана, и пригубил сладкий искрящийся пузырьками напиток. Взгляд Уилла перебегал с одного гостя на другой, пока пытливый ум придумывал историю возникающего перед ним человека. Наверняка, каждый из них нажил своё состояние не слишком честным путём. Некоторые группки были больно похожи на мексиканцев, а еще в паре человек Уильяма узнал представителей ирландской диаспоры – они частенько попадали в приёмный покой, после неудачных вечеров, подобных этому. Еще пара человек выглядела так, словно они попали в этот случайно, и Уилл чувствовал солидарность их потерянным взглядам и опустошённым лицам. Они так же как он вливали в себя бокал за бокалом, бродя от одной группки к другой, словно что-то вынюхивали. Почти как…

– А она что тут делает? – Алан разорвал цепочку выстраивающихся мыслей Уильяма, толкнув его в плечо.

Уилл рассеянно огляделся.

– Я не очень понимаю, о чем ты. И о ком. Но догадываюсь, что каждого в этом доме сегодня пригласили.

– Подержи. Скоро вернусь.

Еще раз чихнув, Алан рассеянно вручил Уильяму наполовину скуренную сигарету и скрылся в толпе перед ним. Прикурив, Уилл громко закашлялся, прикрывая рот кулаком, – он хотел бы сказать, что дым для него был слишком сильным, но подозрительная лёгкость, что тут же заволокла его разум, навевала на совсем другие мысли. Уильям знал, что он пожалеет о следующей своей идее, но стоять и ждать Алана, как покорный пёс, у него сейчас не было желания.

Пробираться сквозь плотную толпу суетящихся людей оказалось нет трудно, когда ты выше их почти на голову. Амелия и Александр Куэрво стояли около одной из тонких декоративных колонн, выставленных на этот вечер. Кажется, они должны были придать зало греческий шарм, но вместо этого только кричали об отсутствии вкуса у владельцев дома.

– Какого черта я тут с тобой трачу время?

– Ты поддерживаешь имидж семьи, Алекс. Ты товар, который родители будут усердно продавать своим друзьям. Смирись.

Уильям подкрался к ним практически на цыпочках, пряча за спиной сигарету, и выглянул из-за колонны. Они бы заметили его, не будь они слишком заняты перепалкой друг с другом. Александр недовольно одёргивал край пиджака, иногда кивая проходящим мимо людям. Амелия же не пыталась изображать гостеприимство и то и дело отворачивалась от подходящих гостей, словно была чем-то занята. Неожиданная сторона этой милой и приветливой девушки. Уильям знал ее уже почти десять лет, но такой… он еще никогда не видел Амелию.

– Просто посмотри, как он жалок, – Александр надменно хмыкнул, указывая бокалом на одного из гостей. – Неужели он действительно думает, что у него хоть что-то получится? Да она ему в дочери годится!

– О чем ты, Алекс? – Амелия, стоя в полуоборот к Уильяму, вопросительно выгнула бровь.

– Об Алане Маккензи. – Этого было достаточно, чтобы Уильям заинтересованно вытянулся и чуть сильнее выглянул из-за колонны, которая не так чтобы и скрывала его от людей. – Просто посмотри, как он неуклюже флиртует. Удивлён, что хоть кто-то дал ему, а потом еще и родил ребёнка.

– Алекс! – Амелия с силой наступила брату на ногу, заставив Уилла сдавленно ухмыльнуться.

Этого оказалось достаточно, чтобы оба младших члена семьи Куэрво синхронно обернулись на него. Алекс, кажется, снова не узнавал Уильяма, в то время как Амелия, просияв, бросилась ему на шею, позабыв все правила приличия этого вечера. Поймав на себе непонимающий взгляд Алекса, Уилл пожал плечами и, приобняв Амелию, снова затянулся сигаретой Алана.

Кажется, ему этого очень сейчас не хватало.

– Уильям, вы пришли! Но… почему?

– От Алана практически невозможно скрыться. Достанет в любом уголке этого мира.

Уильям рассмеялся, когда Амелия отпрянула, за затем быстро выхватил взглядом из толпы светлую макушку Алана и грязно-рыжее пятно рядом с ним. Опять. Маленький червячок внутри подсказывал Уильяму, что, возможно, это не она, но Алан никогда не ошибался. Радар Алана никогда не давал сбоя, и если он направился именно к Лане Блейк – жди беды. Разве что Уильям еще не представлял, кто пострадает от неожиданного треугольника отношений больше: он, Алан или Лана, утаскивая их обоих за собой на булькающее огнём дно.

Амелия, заметив, что Уилл уже переключил своё внимание на что-то позади него, неловко махнула рукой перед его лицом.

– Ох, я… – кажется, она забыла, что хотела сказать, но спохватилась и, обернувшись к брату, позвала его рукой. – Алекс, иди сюда. Мой брат должен извиниться перед вами. Он вёл себя очень грубо в больнице, хотя вы спасли ему жизнь.

– Я вёл себя нормально. – Насупился Александр.

– Тебе так сложно?

Младший Куэрво недовольно повёл плечами и, сделав шаг вперёд, протянул руку в примирительном жесте, хотя его лицо не выражало ни одной секунды раскаяния.

– Ладно. Простите, что нагрубил вам. – Губы Александра исказили лицо в уродливой гримасе дружелюбия, когда Уилл пожал ему в ответ руку. – А что это в вашей си…

– Не волнуйся, Алекс, – оборвал его Уилл, затягиваясь. – Я на тебя не злюсь. В конце концов, каждый заслуживает спасения.

«Хотя тебя я предпочёл бы не спасать…»

Хватка у Александра была уверенной и твёрдой, так что уже через несколько секунд Уильям перестал ощущать пальцы. Когда же он смог выдернуть ладонь, кончики пронзили маленькие тупые иголочки, – он несколько раз встряхнул руку, продолжая улыбаться Александру. Амелия неловко переминалась между ними, сжимая тонкими пальцами ножку фужера.

Смерив Уильяма долгим изучающим взглядом черных глаз, Александр отвернулся, оставив тому неприятное липкое ощущение дежавю. Взгляд у младшего Куэрво был тяжёлым, в нем не было ни единой искры юношеского задора. Только тоска и страх, скрытые под толстым слоем напускного снобизма и искусственного превосходства. Александр Куэрво жил в коконе из кошмаров и выплёскивал свою паутину на окружающих. Он был опасен, но сладкий дым, окутывающий Уильяма притуплял это ощущение.

Негромко кашлянув Александр привлёк к себе внимание.

– Кажется, кто-то провёл не очень удачный рейд по захвату женских сердец. – Он указал на устремившегося к ним Алана.

Как он?.. Верно, кивнул своим мыслям Уильям, не увидеть его в этой толпе было невозможно. К тому же, когда он стоял рядом с Александром, бывшим его на несколько сантиметров выше.

– Конечно, ведь он пытается делать это словом, а не насилием, – едко отозвался Уилл, затягиваясь. – Говорят, это более действенный способ.

– Говорят, что не вам учить меня, как обращаться с женщинами, доктор Белл. Или вы внезапно стали и в этом разбираться?

– Советую не поворачиваться ко мне спиной, – рассмеялся Уилл и выдохнул в лицо Алексу облачко сладкого дыма.

Кажется, он не должен был этого говорить, но слишком хотелось.

Ему слишком хотелось начистить эту симпатичную мордашку, доставившую его любимой Эйлин столько слез и боли, оставшихся на бледной коже девушки уродливым рваным шрамом. Ему хотелось подкараулить Алекса в подворотне и битой научить, как обращаться с девушками, но снова оказаться в тюрьме – было не слишком привлекательно. Поэтому Уилл мог только отсчитывать секунды до того, как Алан вернётся и отнимет у него эту чёртову сигарету.

Алан был недоволен. Уильям видел это за улыбкой Алана, за напряженными мышцами и за тем, как его пальцы зачёсывали назад растрепавшиеся волосы. Алан был недоволен, но никто кроме Уилла не видел этого или же просто не хотел замечать.

– А еще меня назвал ребёнком, – Алан выхватил у Уилла почти что окурок и недовольно покосился на него. – Не заставляй меня применять меры.

– Да брось, Ал. Кого ты обманываешь? Ты можешь меня убить, но не сделаешь этого, потому что тогда тебе будет скучно. Эйлин нет. А значит, я остался единственным, кто посвящён в твои маленькие секретики. – Уилл склонился над Аланом, выдыхая слова ему в губы. – Ты скорее сожжёшь эту вселенную, чем избавишься от меня. Ведь кто тогда будет разгребать за тобой дерьмо?

– Будем считать, что я этого не слышал.

Алан недовольно осмотрел окурок и, бросив его на пол, вдавил подошвой, игнорируя устремлённые на себя взгляды Куэрво и лакеев. Он поздоровался с Амелией и, потянув за собой Уильяма, направился обратно в угол зала. Там никто не мог их заметить – идеальное место, чтобы перемыть кости всем присутствующим и выведать у Алана правду. Уильям знал, что он услышит искусно заготовленные слова. И все же, опершись плечом о стену, он преградил Алану путь на кухню.

– Зачем она тебе?

– Ты о чем? – состроил непонимающий вид Алан, открывая портсигар и вытаскивая еще одну сигарету.

– Девушка. С которой ты пытался только завязать отношения.

Девушка. У этой девушки было имя, и на этот раз оно было известно Уильяму заранее. На этот раз ему не нужно было выискивать ее, преследовать и находить нужные слова, чтобы не спугнуть, как лань. На этот раз добыча сама пришла в руки Алана, и Уиллу было интересно только одно – почему? Почему сейчас она не бежала от него, ища любой способ скрыться? Почему сейчас она спокойно стояла рядом с ним и лишь проявляла сдержанную холодность, без раздражения и налёта агрессии? Почему она чувствовала себя рядом с ним… комфортно?

Прищур Алана выдал его попытки пробраться в мысли Уильяма. Увы, сейчас они были для него закрыты, заставляя Маккензи сгорать от любопытства сразу по двум причинам: о чем думает Уилл и как он научился прятаться от него?

– Ерунда, – хмыкнул Алан, постукивая кончиком самокрутки по портсигару. – Это Лана Блейк. Подруга Эйлин. Она просто хотела еще раз принести мне соболезнования.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в следующую секунду согнулся. Портсигар выпал из его рук. Сигарета распалась мелкими высушенными травами, а Алан вцепился рукой в стену. Он дышал медленно и отрывисто, хватался за грудь, словно ему не хватало воздуха. Пальцы схватились за узел галстука, оттягивая его, и Алан разразился осиплым кашлем. Несколько людей оглянулись на него, но, вероятно, посчитали, что Алан Маккензи перебрал на этом вечере.

В отличие от Уилла.

– Эй, с тобой все хорошо? – он подхватил Алана, чьи колени подогнулись, и несколько раз встряхнул.

– Д-да, я просто в полном порядке.

Алан сглотнул. Не его лбу снова выступил пот. Маккензи дышал тяжело, его тело бил озноб и ноги не хотели держать его. Алан оказался тяжелее, чем Уильям помнил, и к тому же сопротивлялся, пытаясь вырваться их его хватки.

– А вот мне так не кажется. Нужно увести тебя отсюда. И побыстрей. Ты весь горишь. У тебя снова лихорадка? – Уилл приложил ладонь ко лбу Алана, но тот только упрямо увернулся и замычал.

– Да все со мной хорошо! Просто отстань. Я поправлюсь. Когда-нибудь. И мне уж точно не нужно, чтобы ты сейчас вертелся вокруг меня, как будто я немощный старик.

– Это было грубо.

– Выпишешь мне таблетки от грубости.

Алан взглянул на Уильяма исподлобья, заставляя себя отпустить. Он сделал это. Но только убедившись, что ноги Алана больше не дрожат, а сам он вполне уверенно на них держится. Стена оказалась идеальным костылём для немощного Алана, пока Уильям спешно собирал рассыпавшиеся по полу сигареты, и пытался замести ногой рассыпавшийся табак под угол персидского ковра. Определённо, Куэрво еще не скоро это заметят, судя по слою пыли между шерстью и полом.

Алану стало легче через несколько минут. Его лицо разгладилось, дыхание стало ровнее, а маленькие капельки пота испарились с кожи, оставив после себя только лёгкий блеск. Алану стало легче, но Уилл ощутил в голове странное вращающееся чувство. Он было заозирался, но понял, что мир вокруг него начал медленно раскручиваться, как детская карусель. Люди подпрыгивали на невидимых имбирных лошадках, а единственной постоянной точкой в этом пространстве оставалась копна грязно-рыжих от смывшейся краски волос, неумолимо приближающаяся к Уильяму. Мир крутился вокруг неё, сворачивался в спирали и ускорялся, чтобы выбросить Уилла на берег. Желудок скрутился, горечью отдаваясь на языке, и его вывернуло в стоящую рядом на полу металлическую вазу. Уильям Белл определённо был уже слишком стар для подобных аттракционов.

– Помогите мне.

Алан вздрогнул – видимо он не ожидал, что кто-то подкрадётся к нему со спины незамеченным и обернулся. Они с Ланой едва не столкнулись носами, так что Алан отступил на шаг и попятился в проход.

– Прости, что?

– Помогите. Мне. – Выделяя каждое слово, девушка приблизилась к Алану, не отводя взгляда, как будто пыталась его загипнотизировать или выпросить хорошую оценку за экзамен.

– А-а-а…

Алан не успел ничего сказать: Лана, приподнявшись на цыпочках, схватила его за воротник, притянула к себе и поцеловала. Неловко, неуклюже, стукаясь с Аланом носами и зубами, так что Уиллу даже стало неудобно находиться при столь интимном моменте. Он безуспешно бегал взглядом по залу, ища, что же так напугало девушку, пока не заметил стоящую прямо перед ним невдалеке доктора Калверт с девочкой, лет пятнадцати, и, судя по всему, мужем. Все трое были рыжими, как будто их только окунули в чан с краской. Веснушчатые и бледные, они напоминали призраков. Разве что волосы горели над их головами нимбами.

Ангелам было не место в этом месте. Но у рыжих нет душ. Так говорил учитель Уилла в воскресной школе.

Уильям негромко кашлянул, нервно вертя в руках металлическую коробочку с самокрутками: Алан и Лана тут же отпрыгнули друг от друга, и девушка начала болезненно заламывать за спиной руки.

– Здесь есть выход через кухню. – Уилл кивнул на коридор, в который отступил Алан, и протянул ему портсигар. – Ты должен его помнить. Уходите и ждите меня на улице. Я возьму на себя доктора Калверт.

– Спасибо, – одними губами прошептала Лана, спешно утягивая Алана в глубь небольшого коридора, с другого конца которого доносились ароматы приближающегося ужина.

Брать на себя доктора Калверт Уильям хотел в последнюю очередь, но длинный язык снова загнал его в ловушку обещаний. Нарушать которые Уилл не привык.

Мир вокруг продолжал слегка покачиваться, особняк превратился в дрейфующий корабль, и даже хрустальные подвески на переливающихся радугой люстрах раскачивались из стороны в сторону. Доктор Калверт не видела Уильяма: она стояла спиной, разговаривая о чем-то с девочкой подростком и мужем. Помявшись немного в стороне, Уильям набрался решимости и в несколько широких шагов оказался позади своего врача.

– Доктор Калверт! – Уилл пожалел, что притронулся к сигарете Алана; текила на голодный желудок и то была бы более милосердна к его сознанию. – А вы тут какими судьбами?

Женщина подпрыгнула и обернулась. Несколько секунд она рассеянно вглядывалась в лицо Уильяма, пока ее собственное не просияло и она улыбнулась.

– Мистер Белл, вот так приятная встреча. Мы… – она вдруг стала слишком серьёзной и нахмурилась, рассматривая Уильяма своими золотистыми глазами. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Я? – немного удивлённо переспросил Уильям, зная, куда наверняка клонит доктор Калверт. Он бы и сам задался таким вопросом, увидь перед собой человека в таком состоянии. – Да. Я в полном порядке, если вас это, конечно, действительно беспокоит. И если это не очередная попытка вывести меня на разговоры об отцах и детях. Я чувствую себя лучше, чем когда-либо. – Он даже для наглядности вдохнул полной грудью, зная, что выглядит сейчас как дурак.

– Ваши зрачки, – не унималась Доктор Калверт. Она смотрела на Уильяма пристально, а затем шагнула вперёд, привстала на носочках и все равно едва достала ему до подбородка. – Посмотрите на люстру, мистер Белл.

– М-м-м, – Уилл прищурился, отвёл взгляд в сторону, словно прикидывая варианты, и отрицательно мотнул головой. – Не-а. И вы не ответили на мой вопрос, доктор Калверт. Что вы здесь делаете?

Если лучшей тактикой было нападение, то Уильям ее успешно провалил. Он все время улыбался. Держаться на ногах прямо тоже оказалось нелёгкой задачей, а взгляд доктора Калверт так и кричал: «Я вижу тебя насквозь! Кого ты пытаешься обмануть?» Впрочем, продолжать свой допрос она не стала. Вместо этого пригласила Уильяма пройти вместе с ее семьёй в центр зала, где уже начинали нетерпеливо толпиться люди, а музыка постепенно стихала.

– Мистер Куэрво попечитель нашей клиники. Если вы не заметили, на входе висит табличка с его именем. Он поддерживает нас, и нет ничего удивительного, что он пригласил сегодня всех ведущих специалистов. Кажется, планируется аукцион. Распродажа антиквариата. Посмотрите, мистер Белл. Может вы найдёте, что-то и для себя?

– Не уверен, но спасибо за совет. – Уилл нервно, но вежливо улыбнулся.

Они пробрались в первый ряд – наверняка из-за спины Уильяма ничего не было видно, – из которого было лучше всего видно длинный старинный стол. Поверхность его была усеяна старыми пластинками, сломанный патефоном, шкатулками с украшениями, открытками и всяким другим ненужным мусором, который навевал на Уильяма тоску. Он все это видел на блошиных рынках, на чердаке очередного съёмного дома или в собственных коробках, тщательно охраняющих пожелтевшие сепией фотографии.

Скрипки в последний раз громко простонали и смолкли. Диего Куэрво – побелевший от времени, но не потерявший своей осанки, спустился с лестницы и остановился прямо перед этим столом. Хозяин дома обвёл каждого внимательным взглядом, пряча дрожащие руки за спиной, и негромко прокашлялся.

– Я рад приветствовать вас сегодня здесь. Этот аукцион важен для меня не только, как для главы этого дома, но и как для преданного сына. Большая часть представленных здесь вещей принадлежала моему отцу. Вряд ли кто-то из вас его знал вживую – столько люди не живут, но…

«Определённо не живут. И ребёнком ты мне нравится больше, Диего Куэрво», – хмыкнул про себя Уилл, заливая в себя целиком выхваченный у официанта бокал шампанского.

– Мой отец, – продолжил Диего, – был поистине великим человеком. Мне жаль, что я не застал его молодым, но я уверен, он бы заставил многих из присутствующих здесь понервничать своим проницательным умом и хваткой. Когда это касалось денег, разумеется.

«Максимально не рекомендую. Только если не хотите оказаться в долгах…»

– И начать этот аукцион я бы хотел с этих часов. Они мне дороги, но тем ценней будет ваш вклад в наше общее дело. Так что я даже попытаюсь продать вам их, – Диего негромко рассмеялся. – Хотя я ничего не понимаю в маркетинге. Но… часы покрыты сусальным золотом. Оно немного откололось за эти годы, моя вина. Да и отец ими часто пользовался. Они все еще работают. Швейцарское качество. Переживут всех нас собравшихся в этом зале. Внутри есть тонкая памятная надпись, – Диего щёлкнул замком и прищурился, – «1926. На долгую память. Спасибо за все. У.Г.Б.». Всего было интересно, кто ему их подарил, – тише добавил он, а затем уже громче продолжил: – Наверняка одна из его многочисленных женщин.

Зал взорвался дружным хохотом.

Уильям же побледнел. Его руки задрожали, мелко и напряженно, как будто это он был дряхлым стариком, а не Диего Куэрво. Взгляд не хотел отрываться от часов в руках хозяина дома, на которые уже объявилось несколько желающих, вскидывающих таблички с номерами после объявления новой цены. Во рту пересохло – и сколько бы Уильям ни пытался сглотнуть, комки слюны только царапали до крови горло, стекали вниз к желудку и снова взлетали вверх, горьким привкусом приближающейся тошноты.

Он едва смог поставить на поднос пустой фужер – голова кружилась, – а сфокусироваться на рассматривающей товары докторе Калверт ему удалось только спустя минуту, когда чей-то громкий молоток объявил, что часы проданы.

– Простите. Мне нужно идти.

– Вы не останетесь? – доктор Калверт удивлённо выгнула тёмную бровь, пытаясь ухватиться за локоть Уильяма, который он при всей нынешней неуклюжести ловко вывернул из ее хватки.

– Мне здесь больше нечего делать.

Пробираться сквозь толпу обратно было невозможно. Уильям толкался, но люди вокруг словно плотнее сжимались вокруг него, тисками обхватывая горло, ударяя под дых и вжимая в себя. Уильям шёл вперёд, но, казалось, он стоит на месте, пока глухие люди вокруг слепо бежали за очередной блестящей побрякушкой семьи Куэрво.

«Спасибо, Уилл. Ты не должен был… Я… я никогда не расстанусь с ними…»

Слова раскалёнными буквами впечатались в его память, как клеймо на лоб вору. Маленький магазинчик на углу – Уильям уже не помнил его адреса. Старый продавец в кипе5 и его дрожащие руки. Даже мир вокруг Уилла дрожал, когда память вытаскивала из длинного деревянного ящика часы и заботливо клала их на багровую бархатную подушечку. Гравировка – всего несколько лишних долларов и мастер нанесёт на внутреннюю сторону хоть обнажённую женщину, лишь бы заказчик был доволен.

Когда Уильям заметил темнеющий проем коридора, в котором скрылись Алан и Лана, он тут же нырнул в него. Воздух там был спокойней, а толпа людей сплошной стеной сомкнулась за его спиной, приглушая выкрики гостей и раздавшуюся из патефона музыку. Повара удивлённо смотрели на Уилла, когда он неожиданно выскочил посреди кухни и, раскланиваясь, извинялся за беспокойство. От аромата еды у него свело желудок, и Уилл поспешил распахнуть дверь в небольшой садик, за которым шумел ночной город.

Но стоило только Уильяму шагнуть наружу, как он замер. Около стены дома, скрытые в тени крыши и живой изгороди, Алан и Лана о чем-то возбуждённо шептались. Точнее, Алан все время говорил, а девушка только красноречиво хмыкала, пока тонкие пальцы Маккензи не взяли ее за подбородок. Немного приподняв голову, Алан наклонился, накрывая чужие губы своими, а Уильям мог только стоять и безмолвно, как выброшенная на берег рыба, открывать рот. Внутри что-то сжалось – он никогда не ощущал этого прежде – а затем резко распрямилось пружиной, рухнув вниз и утягивая за собой беспокойное сердце.

На этот раз они целовались иначе: они растягивали каждое касание губ, слизывали повисшее на них капельками дыхание и взрывались искрами. Грязно-рыжие волосы Ланы вспыхнули огоньками. Они плясали вокруг неё, тлели на кончиках пальцев и взрывались фейерверками, когда Алан нежно покусывал ее губы, вжимая в стену. Это не было похоже на ту неловкость несколько минут назад. Теперь они походили на двух давних любовников, встретившихся спустя долгие годы разлуки. Кончики пальцев Алана обводили острые скулы девушки, очерчивали линию челюсти, ласкали ее щеки и игрались с прядями волос, освещавшими все вокруг, как факел. С каждой секундой, что Алан целовал ее, Лана разгоралась с новой силой, будто в неё подливали бензин, а кто-то щедро щелкал зажигалкой.

Но держалась она все еще скованно, сложив на груди руки и упрямо вытянув подбородок. Словно ей это и не было нужно.

– Я вам не помешал? Не знал, что соболезнования приносят в подобной форме.

Яд в словах обжигал губы Уильяма. Алан лениво, нехотя отлип от Ланы, позволяя свету уличного фонаря очертить его лицо, а затем аккуратным жестом заправил прядь волосы за ушко девушки.

– Не люблю, когда меня прерывают, – Алан мягко рассмеялся. – Что ж, до следующей встречи. И еще раз спасибо, что помогла Эйлин.

– Не имею ни малейшего представления, о чем вы.

Лана говорила отчуждённо, словно действительно не понимала, о чем идёт речь. Огонь мгновенной погас, стоило Алану от неё отпрянуть, и все погрузилось в ночной мрак, развеваемый лишь уличными фонарями. Она вынырнула из-под руки Алана и быстрой лисьей тенью прошмыгнула мимо Уильяма, а затем и вдоль дома в сторону сада с фонтаном. Алан зевнул и потянулся – он выглядел довольным, хотя на его лбу снова проступил горячечный пот, а кожа побледнела. Уилл видел под ней каждую вену, а сосуды под глазами чернели полумесяцами бессонницы.

– А ты зря времени не теряешь, как я погляжу, – язвительно отозвался Уильям, делая шаг вперёд.

Он уже не боялся, не дрожал перед Аланом, и взгляд, которым его наградили, не вызвал ничего, кроме еще одной вспышки незнакомого чувства. Кажется, люди называли это ревностью? Но это было смешно. Уильям Белл не любил Алана и не мог ревновать его к подруге погибшей дочери. Это было так же абсурдно, как и утверждение, что у Алана есть душа.

Серебристые глаза Алана сверкнули в ночи, и он повторил жест Уилла – шагнул ему навстречу, оставляя между ними несколько сантиметров. Напряжение искрилось в воздухе, подогреваемое мерцанием фонаря. Алан улыбался, смаковал на языке свою победу и не спешил делиться ею с Уиллом. Это была она. Теперь Уильям был точно в этом уверен – и взгляд Алана подтвердил его догадки. Это была она, и это ставило под угрозу весь тот маленький мир, который Уильям выстраивал вокруг себя последние девяносто лет. Лишняя переменная, о которой он уже успел забыть, но от которой зависело решение всего уравнения.

И теперь лишним оказался Уильям.

Алан бросил короткий взгляд на выглянувшую из-за туч луну и, вытащив из кармана портсигар, рассмеялся:

– Конечно, Уилл. Потому что, кажется, на этот раз я наконец-то, кажется, успел.

Глава IV. Театрал

Длинные алые языки пламени взметались ввысь. Они жадно облизывали мечущееся в дыму апельсиновое небо и обгладывали обгоревшие кости деревьев, попадавшихся на пути всепожирающего пожара. Он аплодировал крикам людей хрустом ломающихся домов и агонией мечущихся в западне животных, медленно, но верно продвигаясь вперёд по растянутому белому полотну экрана.

Хуже спецэффекты Уильям видел разве что в девяностые, когда в руки умельцев попали первые графические редакторы, а некоторые режиссёры решили, что больше графики – лучше фильм.

Как показала практика, это мнение было ошибочным.

Низкий покосившийся дом с проломившейся крышей стал невольным свидетелем царившего вокруг него безумия. Он молчаливо наблюдал за всем пустыми глазницами окон и тихо поскрипывал ставнями в такт резким порывам искусственного ветра от огромного закулисного вентилятора. Маленькие фигуры суетились на сцене. Они подпрыгивали, танцевали и, кажется, всеми силами пытались изобразить сумасшествие.

Но вместо этого у них выходили только припадки людей на подступах к магазинам в черную пятницу.

Музыка резко смолкла, и из-за тёмного бархата появился невысокий юноша. Уильям приподнялся в кресле и подался вперёд: с заднего ряда ему было на слишком много видно, и все же он рассмотрел, как сидящий на краю сцены Алан тут же возбуждённо подскочил на ноги и отошёл на несколько шагов.

Парень хмурился, одёргивал тогу и переминался с ноги на ногу, пока Алан не рявкнул на него и кто-то не подтолкнул подростка – ему было не больше шестнадцати – на середину сцены. Искусственный картонный огонь, подсвечиваемый прожекторами, отбрасывал на белые одежды юноши оранжевые всполохи. Парень сделал еще несколько неуверенных шагов, пока не остановился около сидящей на табурете девушки. Рука потянулась к ее щеке и тут же рухнула, когда та отвернулась.

Это была худшая актёрская игра за всю жизнь Уильяма. Нет, он был уверен, что встречались ситуации и похуже, но даже его возраста оказалось достаточно, чтобы убедиться в несостоятельности Алана Маккензи на посту режиссёра.

Парень на сцене снова потянулся к девушке, и та подскочила на ноги, в несколько шагов оказавшись в недосягаемости от чужой руки. Она смотрела на партнёра с яростью, зло трясла огненно-рыжим париком и что-то шипела – кажется, они пытались разыграть что-то напряженно-трагичное. Но шоколадный батончик в руках Уильяма, недосып и противный голос в голове, не затыкавшийся все последние недели с аукциона у Куэрво, превратили греческую трагедию в комедию.

Изображение на экране погасло, как и весь свет в зале. Несколько разочарованных голосов недовольно забормотали. Алан же, обернувшись, прикрикнул на кого-то за спиной Уильяма. Развернувшись из интереса, он заметил сидящего за пультом конопатого паренька в очках – тот судорожно бил сразу по всем кнопкам, пока Алан не подошёл, не перегнулся через весь стол и не нажал одну единственную большую синюю кнопку. Раздался щелчок, проектор снова негромко загудел, выводя на белую ткань заставку операционной системы, а Алан подмигнув Уиллу, вернулся к своим подрастающим актёрам.

По правде говоря, предложение Алана сходить в театр, Уильям воспринял немного по-другому. Он даже нашёл костюм, чтобы выглядеть солидно. Но все же время спектакля в два часа дня настораживало, и Уильям с опаской перешагнул порог школьного театра, еще по запаху плесени и старого помещения, узнав эту студию.

Театральный кружок Эйлин.

В том, что Алан принял на себя руководство не было ничего удивительного. Ни для Уилла, ни для попечителей этой самодеятельности. Хотя лицо Элеонор Куэрво, выходившей ему навстречу из зала, не вызвало ничего, кроме желания поскорее вымыть себе глаза с мылом, купить билеты в Казахстан и больше никогда не появляться в Чикаго. Лишь бы не видеть еще хоть раз лицо любого носителя фамилии Куэрво. И пока на сцене расставляли реквизит, а школьники суетились под руководством Алана, Уилл успел найти ближайший рейс до Астаны.

Но его попытки сбежать закончились вместе с последним процентом зарядки на телефоне. Поёжившись от холода и выругавшись на идиотский мобильный, Уилл сунул его в карман и смирился со своей участью первого зрителя.

Кривой венок из картонных виноградных лоз. Искусственные кусты винограда вокруг. Кажется, к Дионису местные школьники относились с меньшим уважением, чем древние эллины. Уильям вздрогнул: пронзительный крик оглушил зал, и несколько людей выбежали на сцену. Они тряслись, плясали, извиваясь своими телами и выкрикивали бессвязные слова. И чем дольше длилась эта сцена, тем яростней становился их танец, а огонь на экране расползался все сильней.

Что-то хрустнуло. В последний раз вскинув руки, танцоры упали на пол. Нарисованный на экране дом взорвался ярким сиянием, выплюнул сквозь пустые окна оранжевый воздух, а затем огонь стих. Теперь его длинные языки лишь робко касались сухих веток, еще не тронутых пожаром стен дома и не смели подступить ближе к ногам девушки. Кривой птичий крик разорвал повисшую в зале тишину.

Молчание казалось Уильяму неестественным, но он даже перестал нервно играться с вытащенной из кармана зажигалкой. Юноша на сцене стоял напряженно: его плечи приподнялись, и он переступал с ноги на ногу, взметая в воздух клубы пыли. Юноша улыбался, рассеянным взглядом бегая по сцене. Алан недовольно качал головой, но молчал, опустившись на подлокотник кресла.

Вентилятор тихо загудел, и лёгкий порыв прохладного ветра промчался по сцене. Девушка задрожала, обхватив себя руками. Уилл закатил глаза: еще одна худшая сцена слез в его жизни. Она медлила несколько мгновений, прежде чем броситься в объятья юноши, перескакивая через развалившихся на полу коллег. Тот сразу начал что-то шептать ей на ухо, целовать протянутые к нему руки, а затем Уильям смог наконец расслышать первую реплику за все время:

– Остановись…

Измазанные серой гуашью волосы девушки безвольными прядями струились по ее спине. Маленькая ладошка дотронулась до руки юноши, переплетаясь с ней пальцами, и актриса прижалась к сухой груди.

– А теперь она скажет, что не может остаться.

Уильям вздрогнул: он не заметил, как Алан оказался рядом с ним. Закинув ноги на спинку впередистоящего кресла, он сложил на животе руки и улыбался, косясь на Уильяма.

– Писал сценарий? – Уилл хмыкнул, поудобней усаживаясь в кресле, и сжал в ладони зажигалку.

– Ага.

Алан ответил обескураживающей улыбкой, снова напомнив Уильяму, с кем он говорит. Взгляд снова метнулся на сцену, где облачённая в короткий хитон и ближайшего магазина костюмов на Хэллоуин девушка продолжала вздрагивать и прижиматься к партнёру.

– Ты ведь знаешь, что я не могу.

Алан прыснул в кулак, но актёры на сцене все равно услышали это громоподобное хмыканье и обернулись. Актриса вздрогнула: юноша кончиком носа скользнул вдоль ее шеи, – и резко отстранилась. Дом позади них на экране заскрипел и накренился. Вентилятор заработал с новой силой, и девушка, наконец выпустив руку партнёра из своей, отступила на несколько шагов, едва не повалившись, когда запнулась о ногу одного из массовки.

– Лисса!

Юноша протянул руку, но схватил только воздух, безмолвно наблюдая, как девушка медленно уходит за занавес, пока нарисованный на экране огонь разгорается с новой силой, словно разделяя их. В последний раз всколыхнувшись своими языками к небу, огонь стих, унося с собой тень очертания девушки, а затем во всем зале погас свет. Наступившую тишину разрывал только отрывистый звук метронома.

Но вскоре стих и он.

Окружившая Уильяма тишина давила. Происходившее на сцене выглядело неестественным. И не потому что актёрам можно было только пожелать совершенствоваться. Нет, сама сцена была болезненной, надрывной, и Уильям, глухо скользивший кончиком большого пальца по колёсику-кресалу, не мог не уловить сходства с тем, что Алан ему рассказывал.

Это был их история. И она была неправильной.

Тишина утонула в громких и медленных хлопках Алана. Он все еще сидел рядом, и каждая встреча его ладоней сопровождалась болезненными ударами в голове Уилла. Свет вспыхнул щелчком выключателя. Все актёры уже выстроились на сцене, напряженно рассматривая аплодирующего им – весьма иронично – Алана. Когда же звук хлопков стих, плечи всех выступающих опустились, а колени едва не дрожали. Уиллу даже стало жаль этих бедолаг. На маленькую долю секунды. После он вспомнил, что потратил на этот спектакль несколько часов своей жизни, в которые мог бы поспать или изучить очередные иски от недовольных пациентов.

– Я бы сказал «браво», – он говорил тихо, и все же этот тон в зале казался громом, – но это даже в половину не соответствует тому, что вы умеете. Эйдан, разберись пожалуйста, с этой идиотской тогой. Она просто… апчхи… отвратительна. Вообще я хотел, чтобы он кричал, что любит ее, а она в ответ не верила этому, но… посчитал это слишком вторичным.

Только сейчас Уилл заметил стоящего поодаль в углу около сцены молодого мужчину. Он был высоким. Его острыми скулами можно было легко вскрыть столетнюю банку тушёнки, а щетина едва не перешла в бороду. Уильям прищурился, разглядывая Эйдана. Кажется, он уже встречался с ним, но никак не мог вспомнить когда и при каких обстоятельствах.

Услышав слова Алана, Эйдан лениво отлип от стенки, которую подпирал все это время плечом: он даже не выглядел как человек, чьи плечи и ноги затекли. Двигался Эйдан плавно, каждое его движение было выверенным. В отличие от трясущейся группки актёров на сцене. Интересно, кто запугал их больше: Алан своими творческими порывами или мрачный Эйдан, напоминавший больше студента-переростка, проведшего несколько лет в академическом отпуске.

– Ну как тебе?

Алан говорил возбуждённо. Его взгляд горел, а лицо едва не прилипло к лицу Уильяма – пришлось отклониться, чтобы расстояние между ними увеличилось хотя бы на пару сантиметров. Алан заглядывал Уиллу в глаза, как щенок в ожидании похвалы, что было неожиданным. Уильям нахмурился: вблизи лицо друга показалось ему более молодым, чем он запомнил на похоронах. Морщинки разгладились, взгляд потеплел, а покрывшаяся сорокалетними порами кожа затянулась. Теперь Алану можно было дать от силы лет тридцать пять. Маленький ехидный голосок в голове напомнил о чудесах пластической хирургии, но Уильям прекрасно знал ответ.

Алан Маккензи ненавидел быть старым.

Все то время, что они были знакомы, Алан не выглядел старше двадцати пяти, а последние десять лет, что ему приходилось стариться вместе с Эйлин, наводили на него тоску. И он не упускал случая похныкать Уильяму о том, как ужасно, когда у тебя в уголках глаз морщины, кожа начинает отвисать, а живот сам собой выкатывается из-за любви к алкоголю. Баллов к внешнему виду не добавляли и увлечения Алана собственными сигаретами – покрасневшие глаза на сорокалетнем лице выделялись сильнее, крича о своём происхождении.

Сейчас же Уильям в прямом эфире наблюдал «Загадочную историю Алана Маккензи».

– Весьма… – Уилл медленно вздохнул, подбирая самое корректное слово, на которое был способен, – монументально. Но я не уверен, что это именно то, что нужно детям в их возрасте.

– Да брось. – Алан отмахнулся и, отпрянув от Уилла, откинулся на спинку кресла. – Кому не нравятся греческие мифы?

– Мне. Предпочитаю Египет. Тема жизни после смерти всегда казалась мне весьма занятной. Жаль, что вместо Анубиса, я встретил тебя. – Он с удовольствием отметил, каким кислым стало выражение лица Алана за секунду до того, как он снова зашёлся болезненным кашлем. – Хотя суд пером я вряд ли смог бы пройти.

– Как ты плохо о себе думаешь, Уилл, – Алан хрипло, но мягко рассмеялся, прикрывая кулаком рот.

– Я слишком хорошо себя знаю.

Взгляд снова скользнул по залу и остановился на собирающем реквизит Эйдане. Он шуршал картоном кустов и подметал пол концами своего длинного серого шарфа. Школьники уже скрылись за кулисами, и лишь несколько голов попеременно выглядывали из-за плотного занавеса, чтобы узнать, ушёл их надзиратель или нет. Алан смотрел в потолок, запрокинув голову, и только перебирал сцепленными в замок пальцами по костяшкам.

– Что это за парень, который тебе помогает? – Уилл вытащил из кармана помятую пачку и вытащил из неё одну сигарету. – Эйдан, кажется.

– Ревнуешь? – светлая бровь Алана надломленно выгнулась, а губы растянулись в ехидном оскале.

Уилл закатил глаза, зажал в зубах кончик сигареты и уже было поднёс зажигалку, но остановился, поймав на себе испытывающий взгляд Алана.

– Вот еще. – Уилл приглушённо хмыкнул. – Чтобы ревновать, нужно любить. Не припомню, чтобы любовь к тебе, Алан, входила в мои обязанности.

– Осторожней, я могу и обидеться.

– Как хочешь.

Уилл передёрнул плечами и все же щёлкнул колёсиком. Кончик тут же слабо задымился, а на языке осел знакомый терпкий привкус. Кажется, и в этом теле он пожалеет о своём пристрастии к никотину, но это был единственный доступный для него сейчас способ успокоить нервы. Избивание людей карается законом, найти партнёра в карты уже не так легко, как прежде, а Алан… просто игнорировал все намёки Уильяма.

– Это парень Эйлин, – неожиданно, после нескольких минут молчаливого курения Уилла, протянул Алан. – Последний. Очень милый молодой человек, хотя и кажется мне для неё староватым. К тому же он учился у меня, ему нужна была работа, а родители участников уговорили руководство не закрывать студию – школьникам она безумно нравится. Я даже начинаю гордиться Эйлин – она смогла привить им любовь к сцене. Впрочем, любовь к нормальным парням она себе привить не смогла.

– Конечно, ведь она должна была тебя спросить.

– Да. Уж я-то разбираюсь в парнях. Тебе ли не знать.

Алан резко развернулся посмотрев на Уилла, и он подавился втянутым сигаретным дымом. Ударив несколько раз себя кулаком в грудь и прокашлявшись на весь зал, Уильям смог выдохнуть. Глаза слезились, и он поспешил стереть проступившие на ресницах капельки, пока Алан мерзко хихикал под боком.

– Что случилось, Уилл? Не в то горло попало? – Счастье Алана, что под рукой Уилла не было ничего тяжёлого, кроме огнетушителя. Но и его он не был сейчас в силах поднять. – И не кури. Здесь есть датчики. В отличие от дома Куэрво.

– Прекрасно. Могу наконец выйти из этого склепа.

Не глядя на Алана, Уилл подскочил с нагретого и продавившегося под его весом места. Пепел с кончика сигареты тут же опал на спинку впередистоящего кресла серой пылью. Алан сказал что-то еще, но Уилл уже не слышал: он развернулся и широкими шагами, на смотря вперёд, направился к выходу. Чья-то тень мелькнула в свете коридорной лампы, и Уилл едва не столкнулся с кем-то в дверном проёме. Когда же он поднял голову, оторвавшись от созерцания своей обуви, натянутые струны нерв оборвались.

– Прошу прощения, мистер Белл.

Золотистые глаза Ланы Блейк пробирались своим взглядом в каждую мысль, скручивали ее и смаковали, как трдельник6 на городской площади. Они замерли в дверном проёме, разделяемые только сигаретой Уилла и давящим чувством в груди. Он дышал медленно, ощущая, как новый приступ головокружения подбирается все ближе. Он пытался отвести взгляд, но вместо этого лишь больше тонул в усыпанных маленькими звёздами-веснушками радужках глаз Ланы. Они плыли, плясали в своём водовороте и утягивали за собой Уилла. Она смотрела на него, кажется, слишком долго, хотя секундная стрелка на часах показала всего лишь пятнадцать секунд, а мир уже начал скручиваться в спираль. Пока Уильяма из этого водоворота не вырвал знакомый голос:

– О, Лана, не знал, что вы придёте!

Он обернулся: Алан приветливо улыбался, и девушка, еще раз извинившись, проскользнула мимо Уилла. Липкое чувство дежавю с новой силой нахлынуло на него. Алан никогда не был столь же мил с ним. Все, что получал Уилл – приказы. Иногда за ними следовала похвала, как собаке, а иной раз лишь молчаливый укор за несделанную работу. Алан никогда не был с ним добр. Разве что исчезал иногда на двадцать лет, давая Уильяму вдохнуть полной грудью. И то, в такие моменты, Уилл начинал тосковать по своему несносному другу. И считал дни до его возвращения.

Алан раскланивался Лане, хотя на этот раз она активно делала вид, что ей все равно до него. И все же она пришла в театр – Уилл надеялся, что не из-за Алана, – и медленно кивала каждому произнесённому Маккензи слову. Они направились в сторону сцены, оставив Уильяма наедине с сигаретным дымом и разъедающим странным чувством злости.

Смяв пальцами кончик сигареты, Уилл затянулся и вздрогнул, от раздавшегося над ухом тихим голосом:

– Простите, но здесь нельзя курить.

– А… – он оглянулся, рассеянно скользя взглядом по незнакомке перед ним. – Да, я уже ухожу.

Он шаркнул ногой и, прежде чем уйти, зацепился глазами за огненно-рыжую копну перед ним. Знакомая россыпь веснушек, хитрый прищур и лицо, которое он уже недавно видел. Уилл несколько раз моргнул, гадая, наваждение ли девушка перед ним или же он просто уже путает между собой всех встреченных за жизнь людей. Она стояла перед ним, пристально разглядывая его лицо, а затем широко улыбнулась, подпрыгнула и хлопнула в ладоши, едва не закричав «Эврика!».

– Это вы! Вы разговаривали с мамой на аукционе, да? Я Мэри-Кейт. – Она протянула Уиллу руку. – Мэри-Кейт Калверт, а вы…

– Уильям Белл. – Он нехотя ответил на рукопожатие, затягиваясь, и то и дело напряженно поглядывая на односторонний разговор Алана с Ланой.

– Да. Мне даже немного неловко. – Мэри-Кейт заправила рыжую прядь за ухо, опустив взгляд. – Мама так и не представила нас.

– Не представляю, зачем это было бы нужно. – Уилл повёл плечами. – Учитывая, что это нас с ней связывают исключительно рабочие дела. Ты же не представляешь родителям каждого своего учителя.

– Действительно. – Мэри-Кейт неловко усмехнулась, шаркнув ногой.

Они замолчали одновременно. Уилл хотел еще что-то сказать, но забыл, поморщившись от неожиданно пронзившей голову боли. Бросив на Алана взгляд, он едва не смял в руках все еще тлеющую сигарету: Маккензи подмигнул ему и жестом пригласил Лану пройти дальше по залу. В сторону гримёрок. Уилл нахмурился: пальцы нервно мусолили сплющенную бумагу, обветренные губы срывались кровавыми корочками, а Мэри-Кейт как назло пялилась на него своими большими зелёными глазами. Кажется, она чего-то ждала. И сделать первый шаг нужно было Уиллу.

– Мне кажется, – он лениво качнулся с пятки на носок и вышел из дверного проёма обратно в зал, – вы куда-то очень торопились.

– Да, я… – Мэри-Кейт замялась. Она нервно покусывала нижнюю губу, прятала за спиной руки и раскачивалась из стороны в сторону. Наконец, она шагнула вслед за ним, и теперь свет из коридора нимбом освещал ее голову. – Я хотела спросить у вас. Я видела, как вы общались с мистером Маккензи. Вы с ним друзья?

– Предположительно.

– Значит вы знаете, что за девушка стоит рядом с ним?

Вопрос Мэри-Кейт кислым привкусом отразился на лице Уилла, и он скривился. Интерес подростка перед ним к Лане был столько неестественным, как и желание Алана поскорее с ней сблизиться. И все же что-то неуловимо похожее было в Мэри-Кейт и Лане, что-то общее, скрывающееся за россыпью веснушек, по-лисьи раскосыми глазами и упрямым подбородком. Уилл мог бы даже поверить, что они сестры, не знай он, что Лана – сирота.

По крайней мере именно так говорила ему Эйлин Маккензи.

Выпустив вверх струйку сизого в полутьме дыма, Уилл нехотя ответил:

– Кажется, это Лана Блейк. Подруга Эйлин. По крайней мере я с ней лично никогда не был знаком, а вот Алан… – Уилл осёкся, подбирая слова, чтобы они прозвучали не слишком по-сексистски и не вызвали у Алана проблем из-за домогательств, – питает к ней творческое любопытство. Возможно, это последствия травмы от потери дочери. А возможно, Алан просто не может смириться с тем, что ему уже не двадцать, находя утешение в молоденьких девушках.

– Но вы тоже молодо выглядите. И вы с ним… – заключила Мэри-Кейт, – друзья.

– Случайность. Он был другом моего отца. Если можно так сказать. Отец умер. А Алан достался мне. – Хочешь врать – говори правду. Уилл не соврал ни единым словом. Анхель Куэрво действительно казался ему в своё время отцом, будучи с настоящим ровесниками. И он умер. Как и все, кого знал или любил Уилл. – Теперь приходится терпеть его… Что?.. – странный навязчивый писк раздался над головой Уилла, и он заозирался в поисках источника. – Что это еще за звук?

Он не успел среагировать: писк раздался еще несколько раз, прежде чем на Уилла с потолка обрушился поток ледяной воды. Сигарета уныло опала в его руках, волосы налипли на лоб, а язык только успевал слизывать стекающие по лицу струи. Мэри-Кейт, успевшая впрыгнуть обратно в коридор, хихикала. Чего нельзя было сказать о попавшем под неожиданный противопожарный дождь уборщике и Уилле, чьё хорошее настроение смывалось с кожи вместе с сигаретным запахом.

– Здесь все-таки нельзя было курить, мистер Белл, – подавив огромную ухмылку, протянула Мэри-Кейт.

***

– Виски?

– Водку.

Клуб укутывал своей толпой. Затеряться здесь было намного проще, чем в безлюдном зале школьного театра. Волосы Уильяма уже почти высохли. А вот разъедающее изнутри чувство жгло грудь, как и содержимое принесённых ему стопок. Клуб укутывал в сизые оттенки, смешивал краски бьющихся в эпилептических припадках людей – кажется, сейчас они называли это танцами, – и прятал от посторонних глаз заалевшие румянцем щеки Уилла, когда он заметил в углу активно прижимающуюся друг к другу парочку. Закинув ногу, он поморщился, – сидеть с каждой секундой становилось неудобней, и Уильям опрокинул в себя еще одну стопку. Может быть, хоть так получится отвлечься.

Что-то щёлкнуло, и на деревянную поверхность перед Уильямом опустился плещущийся прозрачной ледяной жидкостью бокал на длинной изящной ножкой. Маленькие кристаллики соли по краю играли радугой в свете мечущихся по помещению прожекторов, а кусочек лайма зазывно приглашал опробовать себя.

– Я не заказы… – Уилл попытался отодвинуть от себя причудливого вида маргариту, но бармен с усилием удержал бокал на месте, мазнув кончиками пальцев по его руке.

– От того паренька. – Мужчина кивнул на другой конец стойки. – Просил передать, что у вас очень красивые волосы.

Еще раз словно случайно дотронувшись до пальцев Уилла, бармен отошёл. Смотреть на неожиданного спонсора алкоголизма не хотелось, и все же Уильям повернул голову, чтобы в следующую секунду вцепиться пальцами в тонкую ножку бокала. От другого конца стойки медленно отлипла тень – разглядеть лицо парня было практически невозможно в беспорядочно мечущихся цветах клуба. Незнакомец приближался неспешно, позволяя Уиллу насладиться каждой секундой ожидания. Когда же он остановился рядом, Уилл смог только медленно сглотнуть, облизать пересохшим языком губы и припасть к подаренной маргарите.

В помещении стало слишком жарко, когда парень сел за стойку рядом с ним, касаясь локтем.

– Что, плохой день? – его мягкий голос тонул в ледяном напитке и шуме клуба и разбегался по коже маленькими мурашками.

– Плохая жизнь, – хрипло ответил Уилл и отвернулся. – Прости, я не в настроении сейчас болтать. Так что предлагаю найти кого-нибудь, кто сможет удовлетворить твоё любопытство. Я не лучший собеседник.

Он снова мельком взглянул на подсевшего к нему юношу. Внутри все похолодело, стоило заметить кудри, оказавшиеся не каштановыми, а темно-рыжими. Уилл спешно зачесал пальцами растрепавшиеся волосы и, подорвавшись, бросился в сторону выхода, не обернувшись на расстроенный голос парня:

– Ну хоть номерок оставь!

Уилл не обратил внимания на удивлённо поднятые брови бармена, не махнул ему привычно в ответ рукой и не остановился, чтобы выпить напоследок еще одну стопку. Вместо этого он едва не утонул в наступившей на него толпе, услужливо направившей к выходу из клуба. Тяжёлая металлическая дверь поддалась не сразу: Уилл дёргал ее, нервно бился плечом и толкался, пока не понял, что нужно просто нажать на ручку и ночной холодный воздух сможет обжечь его кожу отрезвляющей пощёчиной.

Город гудел, перемигивался огнями окон и расплывался в полицейских сиренах. Он почти не поменялся за эти годы. Разве что рекламных баннеров стало больше, а магазины на ночь не превращались в черные пустые помещения – теперь над каждой дверью светилась неоновая вывеска, а некоторые заведения предпочитали исключительно ночной режим работы, предлагая больше, чем Уилл мог когда-либо себе представить. Но даже их ассортимент удовольствий не смог бы удавить вертящегося в груди червяка, который словно от яблока откусывал от Уильяма по маленькому кусочку каждый раз, когда в памяти вспыхивала копна грязно-рыжих волос и золотистые глаза.

Он уже давно не ходил этим маршрутом: не было времени, сил, желания или всего и сразу. Но скорее Уильяму просто было… стыдно? оказаться снова рядом с ними, смотреть в их глаза и проглатывать накопившиеся за годы слова обид и боли. И все же очнулся он только перед поросшими мхом каменными надгробиями. Девять молчаливых плит, за которыми спрятано слишком много секретов Уильяма Белла. Девять молчаливых плит, по стёртым надписям на которых едва ли можно было вспомнить лежащего глубоко в земле человека.

К счастью – к счастью ли? – самый крайний камень оказался слишком свежим, а буквы на нем еще не успели стереться. Мэри. Уилл глотнул подскочивший к горлу комок, когда его взгляд зацепился за короткую эпитафию, а затем скользнул ниже, остановившись на высеченных цифрах 2012. Воспоминания больничным писком аварийных сирен взорвались в голове – он хотел бы отвести взгляд, но смог только сжать зубы до скрежета и двинуться дальше. Мэри. Маленькая и подвижная Мэри, для которой он был последним, что она увидела, прежде чем изломанная линия на экране выровнялась, как морщины на ее постаревшей коже. Три следующих камня – Маргарет, Брайан и Алекс, – едва ли отличались друг от друга: пожелтевшие от дождей и наросших слоёв мха, оставлявших для постороннего глаза только даты последнего вздоха своих владельцев. Пятьдесят восемь, сорок четыре и тридцать девять. Это должен был быть он сам, Уилл, а не сгоревшая за месяц от болезни любимая сестра, погибший во Франции брат и случайная жертва перестрелки. И все же он не решался сделать следующий шаг, чтобы остановиться перед камнем, что насмехался над ним близким расположением к двум родительским – Уильям должен был уйти первым. Но вместо этого он только бесцельно слонялся по этой земле в поисках прощения.

Опустившись на корточки перед пёстрым гранитным надгробием, Уилл дрожащими пальцами содрал с него налипшую грязь и размокшую от дождя траву.

«Прощай весна, я больше не влюблюсь…»

Уильям Генри Белл

23.04.1906–27.07.1956

Он даже умереть нормально не смог. Сломанный уродец, который никогда не будет способен на что-то хорошее в этой жизни. Уголки губ Уилла дёрнулись, и он нервно посмотрел на соседний камень, разглядев въевшееся в кожу «Генри Реджинальд. Май тридцать второго». Нет, его отец был прав только в одном – Уильям был сломан. И вина за это лежала только на нем самом.

– Просто посмотри на себя. До чего ты докатился, мой дорогой Уильям?

Он вздрогнул: не нужно было оборачиваться, чтобы узнать владельца этого голоса. Алан Маккензи никогда не упускал случая напомнить о своём существовании в самый неподходящий момент. И все же Уильям нашёл в себе силы подняться на ноги и посмотреть в знакомые серебристые глаза, когда Алан поравнялся с ним, насмешливо рассматривая поросшие годами запустения могилы.

– Уже говоришь сам с собой? – бровь Алана насмешливо выгнулась, и он хмыкнул. – Или это инновационный метод терапии? Прости, я не очень в этом разбираюсь.

Он говорил это с привычным невинно-виноватым видом, но в его глазах не было ни капли сочувствия или уважения. Напротив, все, что Уилл мог сейчас разглядеть на лице своего друга, – искреннее удовольствие от издевательств над другим. Это было в природе Алана, и все же он уже давно не вёл себя… подобным образом.

– Как ты меня нашёл? – слова вырвались из горла Уилла гулким эхом, потонув в ночном воздухе.

– Ну, я решил сесть и задаться вопросом, куда ты можешь пойти. А потом просто вспомнил, что я вроде как Идеал, – язвительно отозвался Алана, – и могу просто подглядеть за тобой. Прости, но мне было слишком интересно. Жаль, что с тем парнем не вышло. Он был милый.

– Не делай вид, как будто не следишь за мной каждую секунду, Алан.

– Нет. Не буду. Потому что мне действительно неинтересно, смотреть за каждым мгновением твой жизни. Это, – Алан помедлил, прежде чем выдохнуть самое подходящее слово для описания всей жизни Уилла, – скучно. Никаких сюрпризов, а ты к тому же из-за этого… становишься слишком скованным. Мне это не нравится. Я за свободу воли и творчество. В разумных пределах. И с моего одобрения.

– И поэтому ты здесь.

– Поэтому здесь мы.

Уилл поёжился: холодный сентябрьский ветер забирался длинными пальцами под лёгкое пальто, а открытое пространство кладбища не могло предоставить им даже деревца, за который можно было бы спрятаться. Единственным напоминанием о некогда существующей здесь растительности оказался пень старого дуба: он был настолько объёмный, что встань Уилл и Алан с противоположных стороны, их пальцы никогда не смогли бы дотронуться до кончиков друг друга. Увы, даже это дерево постигла судьба людей – оно оказалось сломлено, выстояв не одно столетие, по чьей-то глупой прихоти.

– Решил-таки завести себе надгробие? Ой, прости, кенотаф7?

Алан мягко рассмеялся, но это вызвало у Уильяма только разгорающееся раздражение. Он прожигал собственную могилу взглядом, сжимал ладони в кулаки и медленно дышал, чувствуя, как ледяной воздух обжигает его ноздри. Он давно ничего не чувствовал, но сейчас, стоя здесь, Уилл впервые осознал, насколько много он оставил позади себя ради прихоти безумного божка. Ой, то есть Алан Маккензи.

– Я просто шучу, Уилл. Не нужно быть таким серьёзным. И не стоит обзываться. Божки сидят в другом мире, прячутся за своим предводителем и боятся сунуть сюда носа. А жаль, – Уилл заметил, как Алан притворно вздохнул, поднял взгляд к небу и пожал плечами. – Я был бы рад встретиться с ними. Снова.

– Я смотрю ты поправился. – Яд невольно просочился сквозь слова Уилла, когда он повернулся и заглянул в бледные глаза друга. – Головные боли больше не мучают? Лихорадка? Может быть, сводить тебя к настоящему врачу, а не… – он рывком обвёл себя насмешливым жестом, едва сдерживаясь, чтобы горько не усмехнуться, – этому уродливому подобию, в которое я превратился?

– Ты слишком самокритичен, Уилл.

Уильям ничего не ответил. Он молчал, глядя себе под ноги, и продолжал сжимать кулаки. Кончик языка скользнул по ставшими неожиданно солёными губам, и Уилл вздрогнул, возвращаясь в реальность. Восемь могильных плит и одна, ждущая своего часа.

– Я похоронил их всех. – Голос показался Уиллу чужим; губы едва шевелились, когда слова одно за другим начали вылетать из горла, растворяясь в воздухе молочными облачками. – Сначала сестру. Мне было четырнадцать, и я думал, что господь просто наказывает меня за непослушание. Я недостаточно молился, перечил родителям, а затем…

– Превратился в отъявленного грешника, – хохотнул Алан, обходя Уильяма со спины. – Погрузился в пучину отчаяния и хаоса. Стал разочарованием и позором семьи. Наверняка, твоему отцу было стыдно смотреть в глаза знакомым, да? – он разочарованно выдохнул прямо на ухо Уиллу, несомненно привстав для этого на носочки. – Но я не замечал, чтобы ты и сам был против… подобной жизни.

Уильям едва не столкнулся с его лицом, когда повернулся посмотреть в эти бесстыжие бледные глаза – хотелось их выцарапать, запихнуть в банку с формалином и вечность смотреть на их тёмную окантовку. Все равно Алану они были ни к чему – Уилл даже не был уверен, что он умеет ими пользоваться. Даже сейчас взгляд Маккензи несколько затянувшихся секунд блуждал по лицу Уилла, прежде чем наконец остановиться на его нахмуренных бровях и затем спуститься чуть ниже. Губы Алана исказили лицо ухмылкой, и он повис у Уильяма на плече, как какая-то девица, ожидающая подарка.

– Потом отца с матерью. Затем пришла очередь братьев, – продолжил перечислять Уилл; он был слишком близко от губ Алана, выдыхая в них каждое слово, пока тот делал вид, что ему очень интересно слушать чужое нытье. – Война не пощадила никого. Потом были моя старшая сестра и лучший друг. Они умерли у меня на руках, но даже не помнили меня. Я был для них призраком. Последней была Мэри. Ее внуки принесли ей в палату куклу. Я подарил ей ее на Рождество.

Алан лживо закивал – или же это просто Уильяму показалось? – и еще сильнее приподнялся на цыпочках, впиваясь пальцами в плечо.

– И во всем этом только твоя вина, Алан. – Уилл понизил голос до шёпота. – Ты эгоистичен и жесток.

– Вот как. – Алан цокнул языком, отпустил его и уже через секунду оказался перед ним, ткнув пальцем в грудь Уиллу. – А я думал, что это был твой выбор. Мне припоминается что-то такое. Потому что ты был слишком эгоистичен, чтобы умереть.

– Что? Я такого никогда не делал!

– Ты хотел смерти, но когда она оказалась в твоих руках, ты… испугался. – Алан рассмеялся, громко и сумасшедше, запрокинув голову и отступив на шаг. – Вечность со мной – это твой осознанный выбор, Уилл. Не нужно перекладывать на меня все свои грехи и ошибки. У людей для этого предусмотрена совесть. Ты ее не лишён. По крайней мере ее остатков.

Сжатая в кулак ладонь взметнулась в воздух, и пальцы Уилла пронзила боль.

– Ауч! – Алан согнулся пополам, схватившись за челюсть. – Не вынуждай меня играть грязно, мой милый Уилл. Мы ведь оба знаем, как это закончится.

Он еще несколько секунд прожигал Уильяма взглядом, затем распрямился, огладил в последний раз пальцами покрасневшую кожу, и его глаза побледнели, потянувшись молочно-розовым туманом. Алан моргнул, и длинные воздушные пальцы соскользнули с ресниц, удлиняясь и вытягиваясь в сторону Уильяма. Он не успел отступить: плотный туман со спины обхватил его, сжал грудную клетку и хрустнул рёбрами. Дышать стало больно, привкус железа скользнул по языку, и Уилл попытался отереть липкую густую жидкость с губ, но вместо этого рухнул на колени, отхаркивая лёгкие. Органы горели. Невидимые руки сжимали их, растягивали в стороны и отбивали, как кусок мяса на кухонном столе. Уильям кашлял, царапал руками грудь, пока Алан стоял над ним, кажется, впервые за долгие годы упиваясь своим безумием. Уильям хотел впиться ногтями в кожу и разорвать ее, вытащить ребра и проложить воздуху путь к истрёпанным лёгким.

– Надеюсь, ты понял предупреждение. Если думаешь воспользоваться моей слабостью, ты сильно ошибаешься.

Все резко прекратилось. Туман исчез вместе с давно забытым чувством страха. Уилл стоял на коленях, тяжело дышал и смотрел в молочно-розовые глаза Алана.

– Да пошёл ты. – Он выплюнул слова на ботинки Маккензи и поднялся, держась из последних сил на дрожащих коленях.

Алан протянул ему руку, но Уилл раздражённо отмахнулся, видя за спиной друга только образ знакомых рыжих волос. Мир кружился, прыгал по спирали и рассыпался на осколки калейдоскопа, пока Уилл пытался сфокусировать на лице Алана. Но и оно плыло, смазывалось красками и рассыпалось, стоило зацепиться взглядом за какую-нибудь деталь. Алан стоял перед ним один, тумана больше не было, но Уилл ощущал кожей чужое присутствие, что-то, что невидимыми руками держало в своей хватке его друга. Он поднял взгляд чуть выше, и едва смог удержать рот закрытым: над головой Алана тонкими струями короны расходились оранжевые полупрозрачные всполохи. Они оплетали затылок лозами виноградного венца и впивались в кожу, просачиваясь внутрь.

– Увидимся дома. – Алан приветливо улыбнулся Уиллу и отряхнул с ботинок грязь. – Надеюсь, этот маленький инцидент не испортит мой тебе подарок.

– Что?.. – Уилл моргнул: призрачный венок исчез, словно его никогда и не было на светлых волосах Алана.

– Сегодня наша годовщина. – Кажется, Алан даже не понял, на что смотрит Уилл. И все же щёлкнул у него перед носом, привлекая к себе внимание. – А годы упорной и верной службы должны быть награждены.

Он заигрывающе подмигнул Уильяму и тут же обвёл скептичным взглядом, покачав головой.

– Только приведи себя в порядок, Уилл. Выглядишь весьма жалко.

Глава V. Молчание

Кондиционер тихо жужжал, разнося по помещению ледяной воздух, заставляя плотнее кутаться в куртки.

Эйлин Маккензи негромко кашлянула, скрывая за приложенным ко рту кулаком довольную ухмылку, и откинула за спину конец светло-голубого шарфа. Ее однокурсники развалились в мягких креслах аудитории-амфитеатра, закрыв глаза и пытаясь постичь искусство актёрского мастерства. Доступно оно было, по словам преподавателя, только избранным в этом мире.

И студентам Алана Маккензи.

По мнению же Эйлин они просто пытались отоспаться после вчерашней вечеринки на кампусе. Она и сама с трудом разлепила глаза, превозмогая трещание от похмелья швов черепной коробки, закинула в себя несколько таблеток, молясь, что смешивать нейролептики и «антивеселин», как его называл Алан, было не самой плохой идеей в ее жизни. Уж точно не хуже того, что она сегодня задумала.

– Учтите, я вижу, все, что вы делаете, – пробормотал под нос Алан достаточно громко, чтобы студенты это услышали.

Он сидел на краю преподавательского стола, болтая в воздухе ногами. Единственный, кто оставался в рубашке и не мерз в осенней аудитории. Палец с остервенением тыкнул в экран телефона: отец Эйлин безуспешно пытался пройти уровень в игре, зависнув на нем уже третью неделю. Но, надо отдать должное, упорства Алану было не занимать. Не отрываясь от мобильного, Алан кашлянул, пародируя кашель Эйлин и громко прокряхтел:

– Эйлин, и уж точно я вижу, что ты халтуришь!

Она закатила глаза и продолжила быстро набираться на телефоне сообщение. Эйлин знала, что зачёт она спокойно сдаст. Экзамен же ждал ее только через девять долгих месяцев, во время которых она сможет убедить отца, что именно ей нужно поставить наивысший балл. Как минимум потому, что она единственная из всего курса может съесть его любимую тройную гавайскую с пеперони и не поморщиться. Алан был неприступен и принципиален, когда заходил в стены университета. Но даже к нему можно было найти верный подход.

– Вы медленно погружаетесь в единение с тем, что вы хотите изобразить, абстрагируясь от посторонних мешающих этому мыслей… – нудный голос Алана, вводил в состояние сна, чем настраивал на необходимый в данный момент лад и уж точно не погружал сознание начинающих актёров в лёгкое медитативное состояние.

Алан нахмурился, бросив на Эйлин суровый взгляд, когда она достаточно громко хихикнула в ответ на промелькнувшее сообщение «Все будет пучком». Несколько человек по соседству открыли глаза, покосившись на неё, но тут же замерли: дверь в аудиторию медленно приоткрылась. Сначала показались старомодные шляпы – Эйлин едва не разбила ладонью лоб, но сдержалась, – а затем и двое мужчин в суровых костюмах федералов. Чтоб она еще раз просила Эйдана с чем-то помочь!

– Вы Алан Адриан Маккензи?

Эйдан шагнул вперёд, нависнув над Аланом, и быстро ткнул ему в лицо удостоверением. Отец Эйлин только рассеянно смотрел в точку, где еще пару мгновений назад была корочка федерала, и быстро моргал.

– Да, это я, – сдержанно кивнул Алан. – Чем могу помочь?

– Я детектив Тернер, – представился Эйдан, – это детектив Уайт. У нас к вам будет парочка вопросов, но мы надеемся, что это не займёт много времени.

Он широко улыбнулся, и если бы на улице было солнечно, то он точно бы ослепил присутствующих белизной своих зубов. Ну или выжег бы им глаза. Все, скорее всего, бы от угла падения солнечного луча на поверхность его зубов, – кажется именно так говорил школьный учитель Эйлин. В любом случае Эйдан выглядел как типичный федеральный агент из дешёвых сериалов: наглый, уверенный в себе и немного самовлюблённый.

И Эйлин была готова убить его за это.

Алан нервно улыбнулся, спрыгнул со стола и выпрямился. Он убрал телефон в карман брюк и сложил на груди руки. Нервничая, Эйлин не заметила, как начала грызть кончик ручки. Она видела, как все остальные студенты напряжённо ждали, чем закончится этот маленький визит к их любимому преподавателю. И надеялась, что Эйдан ничего не испортит.

– Я всегда с радостью отвечу на вопросы наших доблестных агентов. Вы ведь каждый день помогаете нам, простым людям. Защищаете нас. – Смакуя каждое слово, Алан надменно вздёрнул подбородок, скользнув по Эйлин таким взглядом, что было ясно: он уже все прекрасно понял, и одной тройной пиццей она не отделается.

Эйдан улыбнулся и прошёл к первому ряду, который в данный момент пустовал за неимением смельчаков, готовых остаться один на один с Аланом. Отец Эйлин всегда имел привычку первыми вызывать к себе тех, кто по неосторожности расположился на первом ряду, и саму Эйлин. Заняв одно из свободных мест, Эйдан достал из кармана маленький блокнотик с ручкой. Его напарник остался стоять в дверях, исподлобья посматривая на Алана недовольным взглядом.

– К сожалению, котиков с деревьев мы не спускаем. Надеюсь, вы нам простите эту оплошность, – едко хохотнул Эйдан. – Что ж, мистер Маккензи, – не прекращая улыбаться, он пробежал взглядом по испещрённому мелким почерком листку, и, как бы Эйлин не старалась, она не могла ничего разглядеть, высовываясь из-за плеча Эйдана, – как вы относитесь к психотропным препаратам?

Алан вопросительно поднял бровь.

– Я? Крайне отрицательно.

Эйлин дёрнулась, чуть не сбив телефон рукой с маленького столика перед ней, и нервно поправила сползшие на кончик носа очки. Нужно было поработать над выдержкой. А то актриса из ее выйдет никудышная.

– То есть вы никогда не употребляли чего-то, что могло бы находиться в списке запрещённых на территории нашего штата веществ? – уточнил Эйдан, черкая ручкой в блокноте.

– Мистер Тернер, покажите мне кого-нибудь в этой аудитории, кто в молодости не пробовал чего-то запрещённого, – с невинной улыбкой ответил Алан, обведя жестом расположившихся перед ним студентов.

Одобрительный ропот прокатился по аудитории. А некоторые, самые смелые, даже позволили себе смешки и громкие комментарии. Эйдан обернулся, смерил студентов пристальным истинно полицейским взглядом и, остановившись на Эйлин на несколько секунд, вернулся к записям в блокноте.

– Вы уверен в своих словах?

Голос Эйдана был ровным и спокойным. А по выражению лица его напарника можно было подумать, что он напечатал его на принтере и просто принёс с собой – до того картонное и бездушное оно было. Впрочем, и на лице Алана не выражалось ничего кроме скуки и усталости от происходящего. Кроме того, его удивлённо вздёрнутая бровь намекала на лёгкую степень озадаченности, да и помятая рубашка так и кричала о хорошо проведённом накануне вечере, после которого Алан даже не успел никоим образом сменить одежду, а, следовательно, скорее всего ночевал не дома. Губы Эйлин изогнулись в ухмылке, когда взгляд зацепился за свежее кофейное пятно на рукаве – в окружении Алана был только один вечный любитель кофе.

– Абсолютно, мистер Тернер, – Алан не моргая смотрел в глаза Эйдану и довольно улыбнулся, как кот, когда заметил, как у того задрожала ручка.

Помедлив, Эйдан вздохнул, закрыл ручку и вместе с блокнотом убрал во внутренний карман. Его плечи напряглись – Эйлин едва удержалась от того, чтобы податься вперёд и помассировать их, – и он медленно поднялся. Подойдя к Алану, он снова навис над ним, глядя сверху вниз. Эйдан молчал, затягивая и без того долгую паузу, а Алан нисколько не мешал ему в этом, смакуя каждую секунду.

– Что ж, в связи с некоторыми обстоятельствами я вынужден попросить вас проехать с нами, – наконец смог выдавить из себя Эйдан, отходя на пару шагов в сторону.

– Я арестован? – саркастично отозвался Алан, вытягивая вперёд обе руки.

– Нет, что вы, – Эйдан улыбнулся и вскинул ладони в примирительном жесте, – это всего лишь формальность. Нужно будет просто подписать пару бумаг, и вы будете свободны.

Алан негромко присвистнул себе под нос. Прищурившись и прикинув что-то в уме, он обошёл преподавательский стол и взял висящий на спинке стула пиджак. Он тут же накинув его на плечи и, остановившись на секунду взглядом на обеспокоенном лице Эйлин, Алан тепло ей улыбнулся.

– Думаю, на этом сегодняшняя лекция будет закончена. Спасибо, что пришли. Увидимся через неделю, – Алан игриво подмигнул студентам и проследовал за двумя агентами, оставив переполненную студентами аудиторию за тяжёлой захлопнувшейся дверью.

Стоило им покинуть аудиторию, как воздух сразу наполнился возбуждёнными голосами студентов, наперебой предлагающих варианты по спасению любимого преподавателя. Среди идей Эйлин услышала денежный залог и напильник в хлебе, едва не заработав себе косоглазие – настолько сильно она пыталась закатить глаза. Некоторые из однокурсников даже успели уже выбрать того, кто будет носить Алану передачки.

Сама же Эйлин подпрыгивала от скопившейся внутри нервозности, словно ей было неудобно сидеть, и стучала пальцами по столу, через каждые пять секунд жадным глотком опустошая стоящую рядом с ней бутылку воды. В горле пересохло, а в груди все опасно болезненно сжалось.

Несколько минут все сидели на своих местах. Кажется, все думали, что Алан с агентами просто вышли покурить, а потому все рассуждения о напильниках велись исключительно шутливым тоном. Но когда минутная стрелка прошла половину циферблата, а Алан все еще не вернулся, чтобы продолжить свою лекцию, которую каждый знал уже наизусть, все резко подорвались со своих мест, знакомыми коридорами бегом направившись к деканату, который проклял тот день, когда взял Алана Маккензи на работу. Да и то, что он устраивал потом в стенах альма-матер многих талантливых людей, уму было не постижимо. Чего только стоила их с дочерью выходка два года назад!

Подорвались все, кроме Эйлин Маккензи. Дождавшись, когда группа самых отважных и преданных студентов достигла заветных дверей, чтобы сообщить о случившемся с их профессором несчастье, она выскользнула в соседний коридор. Сквозь открытое окно с улицы доносился мужской смех и тянуло сигаретным дымом. Схватившись за ручку, Эйлин надавила на стекло, повернула пластиковый рычаг и распахнула окно настежь. Она перегнулась через подоконник и свесилась, разглядывая курящего внизу отца.

– Так чья это была идея, Эйдан? – вдавив окурок ботинком и достав новую сигарету, поинтересовался Алан.

– Эйлин, – хмыкнув, ответил Эйдан. – Сказала, что напишет все, что надо будет сделать, а нам остаётся только сыграть так, чтобы все поверили.

– И почему я не удивлён, что это идея Эйл? Но, – Алан многозначительно замолчал, подняв вверх указательный палец, – я всегда знал, что ты один из моих если не лучших, то самых талантливых учеников, Эйдан. Я практически поверил в то, что ты настоящий федерал! Но над выдержкой ещё надо работать. Тебя выдают детали. Хотя с походкой ты справился блестяще. Настоящий примерный агент. Солнцезащитных очков только не хватает. Чтобы ходить в них даже ночью.

Алан хотел было ещё что-то сказать, но вместо этого крякнул: его прервал пронзительный вопль декана, сопровождавший семью Маккензи актёра уже который год:

– Маккензи! Быстро ко мне в офис!

***

Конец сентября подкрался к Александру Куэрво незаметно. Он вошёл на цыпочках и напомнил о себе звонками начальства, упрёками родителей и бьющимся в глаза розовым телефоном Эйлин Маккензи. Нет, наверняка у неё был нормальный чехол, – просто именно в тот день она решила позлить его, выбрав самое стереотипное, что мог придумать ее мозг. Уголки губ Алекса дёрнулись в ухмылке – он выкинул его вчера. Как и книгу, что читал перед ее приходом.

Озеро блестело в свете полной луны, отбрасывая на берег маленьких зайчиков. Деревья раскачивались, вызывая у подвыпившего Алекса тошноту. Машину он оставил у дороги, предпочтя весь путь пройти на ногах, проветривая голову. Осеннее твидовое пальто не грело так, как сжатая в руках бутылка. Ссора с родителями и очередная попытка затащить его в семейный бизнес снова закончилась побегом из дома. Как же он жалок – двадцать пять лет, а все еще живёт с родителями и пляшет под их дудку.

– Какой сегодня отвратительный день, чтобы утопиться в этом озере. – Александр упал на холодный песок, залпом отпивая из обмотанной бумажным пакетом бутылки пиво. – И ни одного ограничителя. – Он скользнул взглядом по покосившимся, блестящим от слизи на них деревянным настилам. – Они даже мостки не поменяли. И как обычно не сделают ничего, пока не случится еще одна смерть. И почему кто-то должен умереть, чтобы эти жирные толстосумы начали шевелиться?

– И тебе добрый вечер, Александр.

Он вздрогнул: чуть поодаль от него замаячила рыжая макушка, а затем яркие золотистые глаза обвели его внимательным взглядом. Лана Блейк. Как иронично встретить ее именно здесь, там, где несколько недель назад они оба стояли над черным бездушным мешком. Интересно, а у Ланы Блейк была душа? Или ее пустой отстранённый взгляд, полный презрения и безразличия ко всему вокруг результат дыры внутри?

Отсалютовав Лане бутылкой, Алекс сделал еще глоток.

– Какие люди. Что, неужели принесла еще одну табакерку, чтобы показать ее мне?

– Пресс-папье.

– Прости что?

– Это было пресс-папье. И если понадобится… – Лана замолчала на несколько мгновений, прежде чем продолжить: – я сделаю это снова. Будет очень жаль, если ваш висок не переживёт еще одного падения с лестницы. Наверно, было очень больно?

Рука Алекса дёрнулась, и он едва смог удержать пальцы, чтобы не дотронуться до пульсирующего болью виска. Уродливая гематома, несколько дней в больнице и наседка-мать впились в его память своими когтями. Удар у Ланы был поставлен хорошо, и желания проверять снова Алекс не испытывал.

– Ну разумеется. Вы все думаете… ик… обо мне одно и то же. Неудачник. Бледная тень старшей сестры. Зазнавшийся урод без души. – Он хмыкнул, выливая в горло последние капли тёплого пива, и поморщился: большей гадости он в жизни не пробовал. Мысленно, он поставил себе галочку никогда не покупать алкоголь у ирландцев. – Вы даже не смотрите на меня. Как будто меня здесь и нет. Скажи, я действительно настолько уродлив?

Алекс повернулся в сторону Ланы, но она уже смотрела перед собой, обхватив руками колени и слабо улыбалась. Ее взгляд пробегался по поверхности озера, и девушка раскачивалась из стороны в сторону в такт шумящим за их спинами деревьям. Челюсть Ланы была напряжена: Алекс видел как под кожей двигаются мышцы, когда она неслышно скрежетала зубами под его взглядом.

Грустно вздохнув и посмотрев на пустую бутылку, Алекс откинул ее в сторону и повалился на землю спиной. Облака уже начали расходиться, открывая мириады прячущихся за ними звёзд.

– Молчишь? – вырвалось молочным облачком сквозь его губы. – Ну и продолжай молчать. Ведь все мои проблемы – это исключительно мои трудности. Нет друзей? Это твои трудности, Алекс. Твою игрушечную машинку сломали? Это твои трудности, Алекс. Давать свои игрушки чужим людям нельзя, Алекс. Увлекаешься машинами? Что за идиотское занятие для Куэрво, Алекс?! – ворча от бессильной злости, выплюнул он. – Как я мог забыть, что моя жизнь – это исключительно мои трудности? Ничего вы не понимаете. Вы все. Вам не плевать только на себя.

Звезды перед его взглядом кружились, сворачивались в спирали и разлетались, словно он следил за рождением этой вселенной. Маленькие светлячки на тёмном полотне мироздания, вырвавшиеся из тьмы кусочки, за которыми скрывались чьи-то жизни. И кто вообще придумал, что отголоски мёртвых звёзд могут определять судьбу людей? Будь история мира написана на небе, люди наверняка бы это уже давно разгадали.

Злость клокотала в груди Алекса, дрожала и заставляла сердце сжиматься. Мелкая дрожь била его тело, он хватал воздух ртом, но все равно задыхался, ощущая на коже чужие прикосновения призрачных рук.

– Я ведь ее действительно любил. Жаль, что понял это только, когда потерял…

– Вы путаете любовь и одержимость, Александр, – сухо и холодно оборвала его Лана, впервые за все это время вновь подав голос.

– Вот как? – Он приподнялся на локтях, выгнул дугой бровь и уставился на Лану в ожидании ответов. – Неужели ты можешь мне что-то об этом рассказать, мисс замкнутость и невинность? Неужто мотоцикл нашептал тебе ночью, что такое настоящая любовь? Посмотри на себя. Не представляю, как мистер Маккензи может вообще испытывать что-то к такому… куску недельного багета? Или вы используете WD-408 не только для мотоциклов? – Алекс мерзко хихикнул, заметив, как напряглись плечи Ланы.

Это было низко. Даже для него. И все же на этот раз Лана не шелохнулась: только в начале хотела подскочить, но тут же осела, прижавшись к земле, словно кто-то невидимый запретил ей трогать Александра, отдавая команды. Она яростно сжимала кулаки, разминала костяшки и продолжала смотреть перед собой.

– Любовь – это определённо не попытка изнасиловать другого человека, Александр, – наконец выдохнула Лана, не глядя на него.

Он бы соврал, скажи, что слова подруги Эйлин его не зацепили. Голова немного кружилась, и все же ночной ветер начал рассеивать алкогольный туман в его мыслях. Ограничиться одной бутылкой было его лучшим решением. А вот поесть все же не помешало бы.

– Ее телефон все еще у меня. – Соврал Алекс, проглатывая отдающий ужином комок. – Она приходила. Накануне. Сама. Я не помню ничего о том, что было… – он осёкся, покусывая нижнюю губу, – тогда. Но воспоминания последней ночи слишком отчётливы. Они кажутся мне такими настоящими. Я определённо выгляжу сейчас как идиот, рассказывая это все тебе. Тебе ведь плевать на меня. Ты сидишь, смотришь на эту водную гладь, а в твоей голове происходят никому неизвестные процессы. Как у маленького компьютера. Гадаешь, как бы еще уколоть меня своим высокомерием. Считаешь себя выше остальных. – Он осклабился, когда девушка вскочила с земли, развернулась и широкими шагами направилась прочь, и поднялся на ноги, крикнув вслед: – Ты такая же лицемерка, как и все мы, Лана. Или лучше звать тебя… Джанет?

Лана замерла. Губы Алекса изогнулись в победной ухмылке – он попал точно в цель. Лана, нет, Джанет, медленно обернулась. Ее золотистые глаза, казалось, пылали в ночи, их окантовка посветлела и пылала, а зрачки быстро раскрывались и сужались, словно кто-то то и дело наводил ей на лицо фонарь и тут же убирал. Она продолжала сжимать ладони в кулаки. Кончики волос же посветлели, как и остальные пряди, перетекая у корней в грязно-сизые оттенки.

Александр хмыкнул и закатил глаза.

– Не нужно так смотреть на меня. Я навёл о тебе справки. – Он начал медленно вышагивать перед Джанет, отмечая, как она внимательно следит за каждым его движением. – Сейчас не тридцатые, чтобы можно было легко скрыться, стереть о себе всю информацию и не появляться на радарах. Документы, которые ты показывала Амелии, фальшивые. Ты сбежала из дома в пятнадцать. Почти сразу после переезда из Канады. И все же иногда навещаешь родителей… Да, я не зря отучился в университете. К тому же у меня есть некоторые знакомые. Они быстро пробили информацию о тебе. Джанет Мари Калверт.

Если можно было представить, что человек способен превратиться в пылающую спичку, то Александра Куэрво наблюдал это сейчас перед собой. Волосы Джанет вспыхнули и резко погасли, словно девушку облили водой. Но взгляд продолжал прожигать Алекса: ее глаза светились в темноте двумя золотистыми обручами, пульсируя и заставляя его ладони потеть. Воздух вокруг них становился горячее, а Джанет начала медленными шагами приближаться, пока не остановилась в нескольких метрах от него.

Александр был выше ее, и все же сейчас именно Лана, – он тут же поправил себя, – Джанет смотрела сверху внизу.

– Самоутверждение – лишь один из путей к человеческому падению.

– Мне не нужно самоутверждаться за твой счёт. – Он отёр рукавом стекающие со лба капельки пота. Находиться рядом с Джанет неожиданно оказалось слишком тяжело. – Мне просто стало интересно, что может связывать угасающего актёра и молоденькую студентку-математика. Как оказалось – ничего.

Он развёл руками, словно извинялся в своей беспомощности, и вытащил из кармана пачку сигарет. Пальцы щёлкнули колёсиком зажигалки, и на пару секунд Александр замер и вытаращился на ярко вспыхнувший кончик сигареты, готовый поклясться, что он загорелся ещё до того, как пламя коснулось сухих листьев. Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и с наслаждением затянулся, позволяя дыму отогнать гложущую изнутри тревогу.

Джанет смотрела на него. Ее волосы изредка вспыхивали на кончиках, и даже глаза потухли. А значит было самое подходящее время, чтобы нанести следующий удар.

– Но должен заметить, – Алекс ухмыльнулся, выпуская вверх струйку сизого дыма. – Я восхищён тем, как ты его отшила.

И снова точно в цель.

Джанет поджала губы. Стянувшиеся в тонкие обескровленные полоски, они задрожали от сдерживаемой девушкой ярости, когда она глухо ответила охрипшим голосом:

– Вы слепы, Александр.

– Ой ну хватит! – Он всплеснул руками и тут же зашипел: несколько тлеющих крошек пепла опали на рукав пальто, оставляя на нем маленькие дырочки. – Мы столько лет знакомы. Уже пора бы перейти на «ты».

– Нет.

Она говорила холодно. И не смотрела на него. Больше не смотрела. Ее взгляд снова устремился куда-то поверх плеча Алекса, он бегал по поверхности озера, черты лица Джанет расслабились. И она, кажется, снова погрузилась в мысли, едва слышно бормоча что-то себе под нос. Она стояла в нескольких шагах от него, но между ними была непроницаемая стена. Воздух колебался, – Алекс это видел и недоверчиво покосился на отброшенную бутылку; кажется, его слишком сильно накрыло с одного пива, – он стал густым и плотным. Хотелось поднять руку и почувствовать его под кончиками пальцев. Но вместо этого Александр продолжал курить, следя, как плотный сизый дым замирает на поверхности воображаемой стены, чтобы в следующую секунду раствориться под порывом ветра.

– Что хуже, Джанет? – Дым тонкими струями вырвался из его носа, и Алекс чихнул. И даже никакого «Будь здоров» в ответ. Как жестоко. – Быть загнанным в ловушку или самому загнать в неё себя? Я переоценил силы, когда решил, что могу потягаться за внимание с ее отцом, и проиграл.

– Вы проиграли, потому что для эмоций нужно сердце. – Если несколько минут назад Алекс хотел, чтобы Джанет на него посмотрела, то сейчас предпочёл спрятаться: ее глаза вновь запылали. – А у вас – обугленный кусок мяса.

– Твоя правда. – Он криво оскалился, покачнувшись в неловком реверансе. – У Куэрво нет сердца. Только разум и деньги.

– А вот это я могу исправить.

Алекс не успел среагировать: Джанет оказалась перед ним в одно мгновение, ее руки с силой сжали его голову, пальцы ногтями впились в виски, и сознание пронзило вспышкой боли. Прикосновения были слишком обжигающими. Казалось, они плавят его кожу, чтобы добраться до мозга. Думать становилось все тяжелее. Что-то липкое и вязкое потекло из его носа – кажется, кровь, – вымазало собой губы и устремилось к подбородку. Джанет держала его голову, приподнявшись на цыпочках, и не давала пошевелиться. Ноги стали ватными – Алекс не понимал, как он все еще не упал на землю. Он пытался думать, осознавать происходящее, но все, на что сейчас его хватало, вспомнить своё имя. Мысли разрозненными бессвязными словами разлетались по сознанию. Он пытался за них схватиться, но чем больше прикладывал усилий, тем сильнее кровь бежала из его носа. Алекс двинул рукой, чтобы отереть влажные дорожки, но тело не отозвалось.

Джанет улыбалась. Она сильней надавила на его голову, заставляя истошно закричать от боли. Джанет улыбалась безумно, наслаждаясь его страхом: он был заперт в теле и не мог ничего сделать.

А затем Джанет резко его отпустила, отпрыгнув, как от раскалённой плиты. Ноги подкосились, и Алекс рухнул на колени, но теперь, по крайней мере, он видел, как его пальцы царапают ногтями землю. Они казались ему чужими, а каждое движение было замедленным.

– А-а-ай! Ты… – Он попытался зажать ноздри ладонью, но кровь просто хлынула по ней, опадая на землю тяжёлыми каплями слипающегося песка, – ты что сделала?..

– Мисс Блейк, мне нужно отвести вас домой. Мистер Маккензи будет недоволен, если я не отпишусь ему через час. Что происходит?..

Джанет обернулась. Сквозившая отголосками боль в голове исчезла, и Алекс смог поднять голову, чтобы упереться взглядом в мужчину. Он не мог назвать его парнем или молодым человеком – на вид ему было чуть больше тридцати лет. Серые глаза, черные волосы, острые скулы и трёхдневная щетина. Он хмурился, глядя то на Джанет, то на Александра, так и держа руку поднятой – кажется, он хотел посмотреть на часы. Его тёмное пальто и длинный безвкусный серый шарф свисали, словно его плечи были вешалкой. И будь Алекс в другой ситуации, он несомненно высказал незнакомцу все о чувстве элегантности в одежде.

Хотя сам Александр уже давно измазался в крови и песке.

Джанет посмотрела на него всего на мгновение, тряхнула рыжими волосами и в несколько шагов оказалась около незнакомого мужчины.

– Эйдан, познакомься. Это, – она повернулась и жестом указала на Алекса, – Александр Куэрво. Уверена, тебе не нужно объяснять кто он. А это, – она указала Алексу на Эйдана, – молодой человек Эйлин. Наверняка она не говорила тебе о нем.

Эйдан удивлённо повёл головой, вылупившись своими водянистыми глазами: он не имел ни малейшего представления, кем был Алекс. Джанет тоже поняла это. Она раздражённо выдохнула, сжала пальцами пересечённую шрамом переносицу и помассировала ее. Отойдя на несколько шагов от Эйдана, девушка сделала несколько глубоких вдохов, а затем распахнула глаза. Алекс поперхнулся воздухом: вместо ярких золотистых, они стали бледными, розоватыми и потянулись старческой пеленой. На всякий случай приложив ладонь ко лбу Александр убедился, что у него нет жара, а кровь из его носа перестала течь.

Эйдан же стоял, растерянно моргая. Он наконец опустил руку, но теперь вся его фигура напряглась. Он следил за тем, как Джанет победно вскидывает голову и приближается к нему, как ее пальцы мягко касаются его плеча, и она начинает обходить его со спины.

– Наверняка ты пропустил все самое интересное, – голос Джанет мягкий и звонкий разлился колокольчиками по пляжу, но теперь в нем прослеживались хриплые въедливые нотки, – поэтому просто расскажу. Буквально только что он в красках рассказывал, как они с Эйлин развлекались накануне ее гибели. – Она остановилась за спиной Эйдана и приподнялась на цыпочках, посмотрела на Алекса и с силой сжала плечи Эйдана, чтобы выдохнуть ему на ухо: – Как он вдавливал ее в кровать, а она стонала его имя, прося больше. Они думали позвать его сестру, чтобы хорошенько развлечься, но Алекс такой собственник, что предпочёл сделать все в одиночку. Они переписывались у тебя за спиной. Играли с тобой. Устроили представление, будто он пытался ее изнасиловать, чтобы ты впустил Эйлин в свою жизнь, а потом насмехались над тобой. Ведь манипулировать влюблённым идиотом так просто.

Эйдан хмурился. Александр смог наконец подняться на ноги и теперь отряхивал с колен налипший на них песок. Когда же он распрямился, то обнаружил, что Эйдан был одного с ним роста. Они прожигали друг друга взглядом, пока кулаки мужчины сжимались и разжимались: он не мог решить, что делать. Джанет тем временем плавно выскользнула из-за его спины, как хищница, и остановилась перед Эйданом, заискивающе переминаясь с ноги на ногу.

– Что за бред ты несёшь? – осторожным тоном подал голос Эйдан. – Знаешь, даже у мистера Маккензи не настолько идиотские реплики в сценарии. Иногда в них проскальзывает логика.

– Мой бред – ключ к тому, что ты сейчас сделаешь. Я хочу, – Джанет подалась вперёд, пристала на носочки и выдохнула Эйдану в губы, – чтобы ты убил его. – Она отстранилась и добавила: – И перестал называть сценарии мистера Маккензи идиотскими. В отличие от тебя он хотя бы старается что-то делать. А ты нахлебник. Гнилая опухоль на теле этой вселенной. Я дала вам жизнь. Я дала жизнь тебе. Но вам мало. Вам всегда будет мало того, что есть. Пытаетесь насытиться, получить больше, но вместо этого только ломаете. Ты не приносишь никакой пользы, Фос. Только пляшешь под дудку старших братьев, пока они пожинают все плоды, а тебя считают уродцем, приносящим одни несчастья. Вспомни, кто отправил тебя сюда и подумай хорошенько, кто из вас двоих с мистером Маккензи больший идиот.

К последнему слову Джанет лицо Эйдана исказилось от ярости. Приятные черты скривились уродливой гримасой. Он дёрнулся, хотел было кинуться вперёд прямо на Джанет, но та схватила его за лицо – как сделала это буквально несколько минут назад с Алексом, – и поцеловала. Нахмуренные брови Эйдана разгладились. Казалось, он видел очень долгий и приятный сон, но стоило Джанет отстраниться, как внутри Александра все похолодело: глаза Эйдана, серые и пустые налились кровью, радужка побагровела, а кожа рук начала дымиться.

Через мгновение Джанет уже не было перед ним, а Эйдан, размяв шею, уверенно двинулся на Алекса, тесня его к сырым скользким мосткам. Удар. Алекс едва успел увернуться от просвистевшего мимо него кулака. Еще удар. На этот раз костяшки Эйдана встретились со скулой Алекса – что-то хрустнуло, и Куэрво покачнулся, удачно увернувшись от следующего удара. Эйдан запнулся и едва не повалился на землю, чем воспользовался Алекс: он отпрыгнул в сторону, морщась от боли. Еще один удар – на этот раз он перехватил кулак Эйдана свой рукой, удерживая в нескольких сантиметрах от своего носа.

– Какого хрена? – зло прошипел Алекс, чувствуя затылком прожигающий взгляд Джанет. – Парень, остынь! Я тебя даже не знаю!

В ответ Эйдан зарычал. Его глаза светились в темноте, как и кожа. Пальцам неожиданно стало слишком больно касаться кулака Эйдана, и Алекс спешно отпустил его. Он снова отпрыгнул и взмахнул руками, балансируя на скрипящих досках мостков. За спиной надвигающегося на него Эйдана мелькнула рыжая макушка Джанет и тут же скрылась. Он надвигался на Алекса, медленно теснил его к краю мостков. Александр запнулся, повалившись на деревянный помост. Тень Эйдана нависла над ним. Занесённый кулак и…

…Прежде чем Алекс смог что-то понять, перед ним снова возникла рыжая макушка. Послышался всплеск воды – Эйдан повалился в воду. Он бил руками по поверхности, пытаясь выбраться к берегу, но намокшее пальто мешало, а концы длинного шарфа обмотались вокруг его шеи удавкой, а затем кто-то невидимой рукой зацепил его за железную подпорку мостков. Здесь было достаточно глубоко – около шести метров, вроде ты так сказали полицейский, – но Эйдан был сильнее Эйлин, чтобы просто позволить озеру забрать себя.

– Держи его! – Джанет рухнула на колени, руками надавливая на макушку сопротивляющегося Эйдана. – Нельзя дать ему выбраться.

Все еще ничего не понимая, Алекс подполз к краю и с силой надавил на плечи Эйдана. Чужие пальцы вцепились в его запястья, пытаясь утащить за собой, но в этот момент вода вокруг начала пузыриться, словно закипая, а над поверхностью поднялся молочный слой пара. Джанет давила на голову Эйдана. Кожа на ее руках покраснела, из носа тонкой струйкой потекла кровь, а глаза, все еще молочно-розовые, начали проясняться.

Через несколько мгновений Эйдан затих. Его тёмная макушка скрылась под водой, как и спавший с мостков шарф.

Алекс дышал тяжело, глядя на свои руки, а затем резко отполз от Джанет, выпучив глаза.

– Ты что сделала?!

Она не смотрела на Алекса – только пялилась на ставшую спокойно поверхность озера. Дышала Джанет медленно, поджав под себя ноги и сложив руки на коленях. Ее глаза стали снова золотистыми – Алекс видел это, – а волосы снова потемнели, приобретя рыжий оттенок.

– Он услышал слишком много. Он знал слишком многое. Ему это не понравилось. А мне – тем более. Я должна… Я должна оберегать его. Что? – Джанет нахмурилась, а Алекс заозирался в поисках того, кто мог задать ей вопрос. Увы, на пляже все еще были только они. И все же Джанет к чему-то долго прислушивалась, потом согласно кивнула, а ее губы тронула лёгкая улыбка. – Да, мне понравилось. Но меня это пугает.

– Кому это не понравилось? О чем ты? – непонимающе протянул Алекс, вцепившись пальцами в шершавые края мостков.

Голова Джанет медленно повернулась в его сторону, но смотрела девушка поверх его плеча, в даль озера.

– Если расскажете о произошедшем хоть кому-то, Александр, он убьёт вас. Впрочем, вам все равно никто не поверит, – губы Джанет изогнулись в ехидной насмешке. – В вашей крови будет слишком много алкоголя. Потому что после этого вы вероятней всего поедете в бар и напьётесь. А чего не привидится в горячечном бреду.

Алекс нахмурился. Сознание начало ускользать от него, потянувшись молочным туманом – таким же, что заволок собой яркие золотистые глаза Джанет. Рука сама собой поднялась, а пальцы, что зашевелились, двигались не потому что им приказывал Алекс. Он не чувствовал, своего тела, словно был в нем сторонним наблюдателем.

Джанет нарочито громко хмыкнула, встав с мостков, и, прежде чем уйти, холодно процедила:

– И да. Ваши информаторы сказали обо мне не все. У меня есть брат. Уверена, он будет рад с вами встретиться.

Глава VI. Влюблённость

Октябрь, 2022

– Ты куда?

Единственная кровать в доме Уильяма Белла вздохнула с облегчением облачком пыли, когда Алан подскочил, едва электронные часы показали шесть вечера. Смена закончилась шесть часов назад. Еще час Уилл прожигал взглядом шкафчики в ординаторской, поедая остывшую китайскую лапшу. Возвращаться домой не хотелось: Алан наверняка снова начнёт отвешивать глупые шутки, намекая на то, как быстро его простили после произошедшего на кладбище. И все же Уилл нашёл в себе силы потратить полтора часа, чтобы добраться до дома – на автобус он опоздал, залюбовавшись уточками в парке, и пришлось ждать следующий. А затем едва не проехал свою остановку, задремав в поезде.

Из оставшихся двух с половиной часов поспать Уиллу удалось только два. Он повалился на кровать прямо в одежде, и не удивился, когда где-то через час сна Алан, кряхтя, все-таки стащил с него обувь и одежду, не забывая напомнить, что Уилл врач и не должен притаскивать грязь с улиц в кровать. Та скрипнула, когда Алан завалился рядом с ним и негромко зашелестел страницами книги.

А теперь, спустя оставшиеся свободные полчаса, Алан подскочил как ужаленный и забегал по квартире.

– Есть дела. Нужно не опоздать. – Прыгая, на одной ноге, он натягивал на вторую носок под озадаченный взгляд Уилла: сесть на край кровати или стоящее в углу кресло облегчило бы это дело. – Не стоит портить впечатление на первом же свидании.

– Сви… Что? – Уилл поперхнулся воздухом, привстав на локтях, и рассеянно потёр рукой шею, на которой яркими уродливыми отметинами выделялись следы неудачного рандеву в баре.

– Не делай такое лицо, Уилл. – Справившись с носком, Алан рухнул в кресло, вытянул перед собой ноги и зачесал волосы пальцами. – У меня свидание с милой Ланой Блейк. Не поверишь, скольких усилий мне стоило вытащить ее в ресторан. Нет, конечно, это не совсем свидание. Ей интересны принципы работы актёрских факультетов с точки зрения математических алгоритмов, – произнёс это Алан таким тоном, что было сложно определить доволен он или нет, а затем скривился: – Похвально. Почему ты так на меня смотришь? Как будто сам не был на подобных встречах.

Уилл честно пытался оставаться спокойным. Он молча вздохнул, расслабил нахмуренные брови и сел. Домашние штаны оказались привычно закинуты под кровать, и Уилл поспешил натянуть их.

– Знаешь, – он вздохнул, не глядя на Алана, и закинул помятую футболку в комод, – даже вечности недостаточно, чтобы понять, как ты, выпрыгнув из одной постели, тут же бежишь в другую. К тому же мясо все еще слабо прожарилось.

– Вот как? – Уилл был уверен, что Маккензи привычно выгнул бровь в насмешливом выражении, а через секунду почувствовал его дыхание около уха. – А по мне как раз в самый раз. Полностью прожаренное. И почти без сока. Не волнуйся, мой дорогой Уилл. Меня на всех хватит. К тому же… – он сделал паузу, словно это могло произвести на Уильяма впечатление, – мы можем закончить готовку, когда я вернусь.

Определённо тихий голос Алана, его заговорщицкий тон и придыхание могли повлиять на настроение Уилла. Раньше. Сейчас же он просто стоял, глядя в открытый ящик комода, хмурился и покусывал нижнюю губу. Пальцы с силой сжали матовые ручки, и Уилл захлопнул отделение, так что маленькая вытянутая вверх вазочка на краю покачнулась и едва не рухнула на пол.

– Пока ты вернёшься, все мясо уже стухнет.

Уилл вылетел из комнаты, не дождавшись очередной колкости Алана.

Холодильник приветливо гудел и вздрогнул, когда Уилл резко дёрнул его за ручку. Мясо приятно холодило кожу. И менее приятно хлюпнуло о поверхность стола, заставляя щеки Уилла вспыхнуть. Кажется, Алан говорил что-то про какой-то плов и невнятно бормотал о рисе. С подобным Уильям никогда не был знаком, поэтому придётся Маккензи довольствоваться банальной отбивной или стейком. Смотря, насколько еще он успеет разозлить Уилла.

Выхваченный из ящика нож плавно скользнул по мясистой поверхности, рассекая волокна, словно это был скальпель. Надрез. Еще один. И еще. Тонкий слой мяса жира был откинут в сторону: Уилл никогда не покупал мясо в магазине, предпочитая знакомых мясников из маленьких лавочек. У их продукции даже вкус отличался, хотя приходилось отваливать за это удовольствие намного больше, чем если бы он просто сходил в «Уолмарт»9.

Победитель получает все.

Увлёкшись разделкой, Уилл начал негромко напевать себе под нос. Лезвие отсекало один кусочек от другого. Пальцы скользили по чуть шершавой поверхности, подцепляя очередной полупрозрачный лоскут. Кажется, стейк или отбивная все же отменяются – толщины отрезаемых Уиллом кусочков хватило бы только на специфичного вида бутерброд. Уилл тщательно отмерял каждый надрез, прицеливаясь, чтобы в следующую секунду с силой надавить на нож и прорезать мясо с характерным звуком. Зарываться кончиками пальцев в него казалось приятным, хоть они уже все измазались в крови.

Чувствуешь ли ты то же самое, когда она называет твоё имя?

Щеки загорелись, а по коже пробежали мурашки, когда Уилл понял, что уже несколько минут просто разминает в руках небольшой оставшийся кусок, то сжимая, то отпуская скользкое мясо. Кажется, он пытался вытянуть его, но вместо этого только раздражённо дёргал, как верёвку. Бросив мясо на стол, Уилл снова схватился за нож и размахнулся, чтобы со злостью вонзить сталь в податливые ткани, но вздрогнул от скрежещущего звонка входной двери.

– Уилл, открой дверь!

Голос Алана был приглушенным и донёсся откуда-то из ванной. Но даже этого хватило, чтобы поднял внутри Уильяма новую волну старческого ворчания.

– Конечно. Ты же слишком занят, чтобы оторваться от своего лучезарного лика в зеркале. – Уилл с раздражением отёр полотенцем кровь с рук и закинул его на плечо.

Класть нож на стол он не стал – сморщился от одной мысли, что придётся отмывать еще и запачкавшееся багровыми пятнами дерево. Поэтому ничуть не удивился оторопевшему взгляду золотистых глаз, когда приоткрыл дверь, опершись о косяк зажавшей нож рукой. Лана Блейк стояла перед ним в своей привычкой кофейной водолазке и прятала кисти в оттягиваемых рукавах куртки. Вспыхнувшие на мгновение эмоции тут же потухли, и гостья смотрела то на Уилла, то на орудие в его пальцах бесстрастным взглядом.

– И тебе добрый день. Как понимаю, ты к Алану.

Гостья выдержала паузу, прежде чем медленно кивнуть и ответить:

– Да.

Они прожигали друг друга взглядом: Уилл не хотел открывать дверь шире, чтобы не давать надежду, что он впустит девушку в свою квартиру, а Лана ждала, когда он сдастся под напором ее ярких золотых глаз. Гостья немного покачивалась вперёд-назад, с пятки на носок, тихо мычала и, не моргая смотрела на Уилла. Пока коридор за ее спиной не покрылся лёгкой рябью. Ульям моргнул. Уходящие вниз ступени дрожали, как мармеладные. Стены покрылись светящимися трещинами, а Лана оставалась единственным ярким и незыблемым пятном в этой безумной картине. Поплывшие перед взглядом канареечные и оранжевые пятна сворачивались в спирали, и Уилл ойкнул, схватился пальцами за переносицу и немного сполз по стенке, отпустив ручку двери.

– Уилл, кто там? – выкрикнул Алан из-за скрипнувшей двери ванной комнаты.

Заскребя пальцами по стене коридора, Уилл смог выпрямиться и поспешил отвернуться: мир все еще кружился вокруг него. И потому он не стал церемониться, негромко рявкнув около ванной:

– Твоя новая игрушка.

Озадаченное лицо Алана тут же появилось из-за двери, и он поспешил расплыться в извиняющейся улыбке перед застывшей в дверях Ланой.

– Это он шутит, мисс Блейк. Не обращайте внимания. У него депрессия. Врач прописала таблетки. Из-за них он становится несколько… – Алан взмахнул руками, выписывая в воздухе бритвой круги, – неуправляемым. И не всегда думает, что говорит.

Уилл закатил глаза. Лана же красноречиво промолчала, закрыв дверь. Она не стала разуваться и прошла вперёд, остановившись около них. Уилл нахмурился и уже было собирался уйти доделывать мясо, как рука Алана неожиданно схватила его за плечо, удерживая рядом с собой. Кожа там, где пальцы держали его, казалось, раскалилась, но Уилл не подал вида, только вопросительно выгнув бровь и посмотрев на друга.

– Развлеки ее, пока я собираюсь, – ядовито протянул Маккензи.

Уилл нервно дёрнул плечом, освобождая его из хватки Алана, и поджал губы.

– Сам ее и развлекай. Я тебе не мальчик по вызову.

– Действительно. Как я мог забыть, – Алан едко улыбнулся, привстав на носочки, и прошептал: – Ты мой мальчик на постоянной основе, да? – Он отскочил быстрее, чем Уилл успел обдумать сказанное, и махнул Лане рукой. – Подождите меня на кухне, мисс Блейк. Уильям с радостью составит вам компанию.

Алан медленно похлопал его по плечу и скрылся за щёлкнувшей замком дверью. Лана смотрела на Уилл не скрывая своей надменности во взгляде, что раздражало: отец всегда смотрел на него подобным образом, учитель в школе не упускал случая поставить юного ученика на место, а затем каждый новый начальник предпочитал сомневаться в способностях Уилла, хотя тот уже мог проводить операции с закрытыми глазами. Если бы только не мучившие его с периодичностью головные боли, после которых память рассыпалась и ускользала меж пальцев, как песчинки. Уильям забывал. И порой он даже не мог вспомнить, что из его прошлого потерялось на этот раз, какой паззл оказался вытащен из кривой картины жизни. Имена выцветали, лица на фотографиях смазывались, а Уилл путал банальные вещи, раздражался и начинал учиться всему заново.

Единственным, что он никогда не забывал, были карты. Да и они с каждым годом пригождались все меньше.

Лана рухнула на стул напротив сваленных в кучу кусочков мяса и сложила перед собой руки.

– Может стоило взять разделочную доску? Это было бы более гуманно по отношению к столу, – предположила она, глядя за тем, как Уилл остервенело начинает нарезать оставшийся кусок на кубики.

Зачем? Уилл и сам не представлял.

Он не ответил Лане, оставив кухню утопать в лязганье стали, тиканье часов и собственном хриплом дыхании. Воздух со свистом вырывался из его носа, как будто Уилл обиженно сопел – что было некоторой правдой. Лана продолжала сидеть напротив него, следя за каждым движением, что оставляли руки Уильяма. И через несколько минут молчания, когда он бросил нож, отвернулся и начал распахивать каждый шкафчик в поисках миски, Лана негромко спросила:

– Вы живете вместе?

Уилл замер, держась рукой за открытую дверцу и бегая взглядом по полкам. Во рту пересохло, когда голос гостью колокольчиками отразился в его ушах, и он через силу разомкнул слипшиеся губы.

– Иногда.

– И спите тоже вместе.

Лана не спрашивала. Она утверждала. И ждала реакцию Уильяма.

Сделав медленный и глубокий вдох, он схватил с полки полупрозрачную стеклянную миску в зелёный цветочек, кинул в неё пластиковую банку с мукой, вытащил из холодильника канистру бутылку яиц и прежде чем вернуться к столу снял со стены венчик. Стекло миски звякнуло о стол, когда Уилл одним махом все на него опустил. Полотенце, о котором он уже успел забыть, едва не соскользнуло с плеча, и Уилл поспешил снова вытереть руки и кинуть его на край стола.

– У меня в доме сейчас одна кровать. – Пальцы с силой открутили крышку бутылки. – Так что это очевидно. Я не могу положить его на коврике, а на диване он спать не хочет.

Банка с мукой отправилась на стол, и Уилл с силой плеснул бледно-жёлтую жидкость в миску. Отставив бутылку – хотя она больше смахивала на канистру, – он схватился за венчик и принялся яростно взбивать жидкие яйца, бренча о стеклянные стенки миски.

– То есть вы любовники?

Звон стих вместе с вопросом Ланы. Пальцы разжались, чтобы в следующую секунду снова стиснуть рукоять венчика, а рука задвигалась с еще большей скоростью. Удивительно, как он еще не разбрызгал все вокруг – нервная ухмылка тронула губы Уилла, стоило ему вспомнить недовольное лицо Алана, когда последняя попытка готовить закончилась смертью его пиджака. Но мог бы сказать спасибо, что Уилл в принципе научился делать что-то сложнее яичницы и тостов.

– Нет. Мы друзья. – Скинув крышку, Уилл бросил немного муки в миску и продолжил взбивать пузырящуюся смесь.

Он не видел выражения лица Ланы, но мог поклясться, что скорее всего она ухмылялась его неловким попыткам уйти от этого разговора. Она вздохнула и пробежала кончиками пальцев по столу, негромко ими цокая.

– Друзья, которые живут вместе. Понятно.

– Что тебе понятно?! – наконец, не выдержав, взорвался Уилл, взмахнув венчиком и забрызгав себя кляром. – Что Алан мой друг и я беспокоюсь о нём? Что ваши с ним… – он запнулся, выдавив из себя следующее слово: – отношения могу кинуть тень на его репутацию и лишить его работы? Не забывайтесь, мисс Блейк. Если для вас положение Алана безразлично, мне не все равно, что он окончательно сядет на мою шею. Помните о девятом разделе10, мисс Блейк. Люди могут не так понять. – Он ткнул в бесстрастно смотрящую на него Лану венчиком и прищурился. – Не слишком ли быстро развиваются ваши отношения? Что это вообще за бред? В этом нет никакой логики!

Его лицо горело. Он снова почувствовал это – детскую обиду и злость от одного вида сидящей перед ним девушки. Лана смотрела на него, как преподаватель на идиота-студента. Она ставила себя выше, насмехалась над всеми вокруг в своей мнимой исключительности – Эйлин часто рассказывала об этом. И пусть Лана не всегда была столь разговорчива, как сейчас, она никогда не упускала шанса продемонстрировать окружающим, насколько они для неё скучны, в своих маленьких проблемах и маленьких заботах. Если Алан пытался быть человеком, то Лана просто предпочла оградиться, насмехаясь над остальными.

Даже сейчас ее губы были плотно сжаты, как будто она не испытывала никаких эмоций, а внутри у неё была дыра вместо сердца. Человек не мог быть настолько спокоен, как Лана. И уж точно человек не мог настолько спокойно сказать то, что Уилл услышал в следующую секунду.

– Не беспокойтесь. – Лана поднялась со стула, обошла стол и остановилась рядом с Уиллом, скользнув пальцами по рукояти ножа. – Мой интерес к мистеру Маккензи исключительно научный. И, пожалуйста, отложите сейчас венчик в сторону, возьмите вот этот нож и порежьте себе руку. Люди бывают так неуклюжи, вам так не кажется?

Она смотрела прямо ему в глаза, продолжая оглаживать разделочный нож. И почему-то Уилл уже знал, что будет дальше. Он не смотрел вокруг себя: за краем его зрения уже начали плясать оранжевые круги, как у двери. Мир начал покрываться рябью, как будто он был отражением на поверхности воды, а Лана – маленьким овальным камушком, брошенным в него. Часы стали тикать медленней, а маленькие коричневые веснушки в глазах Ланы закружились в безумном хороводе.

Уилл уже все это видел.

И сейчас впервые смог отвести взгляд сам.

Он отложил заляпанный в немного густом светлом кляре венчик на стол и бросил в миску несколько кусков мяса.

– Не знаю, о чем вы сейчас, мисс Блейк, – сквозь плотно сжатые зубы процедил Уилл. – Но советую не играть со мной в эти игры. К тому же я уже опаздываю, а заплатить придётся, как за полный. Час. Можете убрать мясо в холодильник, а можете… – он схватил миску и сунул ее в руки впервые растерявшейся за это время Ланы, – сами пожарить его Алану. Уверена, из ваших рук оно будет намного вкуснее.

После стольких-то лет.

***

– Вас что-то беспокоит?

– Я… ревную.

Уилл никогда не думал, что скажет подобное, развалившись в неудобном жёстком кожаном кресле перед своим психотерапевтом. Кушетку, к которой он уже привык, вынесли еще в конце прошлой недели за ненадобностью – Уилл был единственным, кто ей пользовался. Поэтому теперь приходилось нервно перебирать пальцами по холодным подлокотникам, а отвести взгляд было намного труднее.

Доктор Калверт сидела, обхватив руками колено, и смотрела на него золотистыми глазами. Забавно, он никогда не замечал, какие у этой женщины интересные глаза: пятнистые и яркие. Почти как у…

– И кого же? – доктор прервала его медленную цепочку умозаключений, заставив перевести взгляд с часов на письменном столе на неё.

Нехотя, Уилл приподнялся в кресле и хмыкнул:

– Своего лучшего друга.

– Того самого, что живёт с вами в квартире. Я ведь правильно помню? Но вы говорили, что вы с ним просто друзья. Или вы все же мне солгали?

– Да. То есть нет. Он мой друг. Но я вам не лгал. Ревность друзей к другим друзьям естественна для людей, просто…

Уилл осёкся. Слов повисли на кончике языка, и Уилл поспешил проглотить их, закинув ногу на ногу, а руки сцепив перед собой в замок. Доктор Калверт недовольно нахмурилась и покачала головой. Уголки ее губ растянулись в мягкой улыбке, и женщина напомнила Уиллу в этот момент скорее заботливую мать, нежели специалиста с большим опытом.

– Не надо закрываться от меня. – Она отпустила колено и развела руками, демонстрируя открытость к разговору. – Я начинаю беспокоиться, ту ли проблему я лечу все это время. Усталость от работы и происходящего вокруг никогда не сравнится с теми страхами и установками, которые прячутся в вашей голове, мистер Белл. Попробуйте начать с самого начала. – Доктор Калверт заглянула ему в глаза. – Прошу.

Просить было проще, чем давать. Уилл очень хорошо это узнал, за годы жизни в родительском доме. С отпрысков семьи Белл только спрашивали. В ответ Уильям получал в лучшем случае три – он каждый раз считал – хлопка отцовской руки по макушке и скупое «Хм», за которым скрывалось не то нежелание признавать успехи сына, не то собственная уязвлённая гордость – Уильям никогда не был похож на него. «Порка, строгость и смирение», – кажется именно так всегда говорил отец о собственном детстве. И хотя Уилл никогда не понимал, чего в нем было больше, сам предпочитал не следовать ни одному из отцовских правил.

Пусть и знал последствия.

– Мне было шестнадцать. – Он сжал пальцами жёсткие подлокотники кресла. – И я учился в школе, когда…

– Продолжайте, мистер Белл. Иногда разговор – лучшее лекарство.

– Как и время. Но оно никогда не сможет вылечить меня, – Уилл нервно усмехнулся. – Я слишком глубоко погряз в собственном отрицании. Даже сейчас. Мой отец был прав, когда говорил, что я…

– Ваш отец ошибался, мистер Белл. Что бы он вам ни говорил, сейчас я хочу услышать вас. Пожалуйста. – Доктор Калверт смотрела на него умоляюще, кажется, выискивая в его усталом взгляде намёк на желание продолжать этот разговор. – Здесь нет ни вашего отца, ни вашей матери, ни ваших друзей. Только я. Но, если вам будет легче, я могу отвернуться или выйти. Только не вздумайте выпрыгивать из окна.

Она собралась подняться, но Уилл тут же остановил ее жестом, а затем зачесал пальцами волосы: кажется, он и сам не был уверен, что хотел, чтобы она не уходила.

– Нет, останьтесь. Я не смогу снова говорить это в одиночестве.

Доктор Калверт медленно моргнула, откинулась на спинку кресла и положила руки на подлокотники. Максимально расслабленная поза – Уилл читал что-то подобное на одном из недавних курсов. Кажется, это должно было расположить его к себе. Но вызвало лишь короткую горьковатую ухмылку на лице и сводящую челюсть боль, когда он начал сжимать ладонь в кулак, не решаясь никак начать.

– Я встретил шестнадцатилетие в школе, – слова тихим хрипом вырвались из горла Уилла. – У нас было частное обучение, религиозные преподаватели. Каждое воскресение в церковь, молитва перед сном и иконы в каждой комнате. Не слишком располагающая к… грехам атмосфера. – Уилл нервно сглотнул и ослабил узел галстука: воздуха стало резко не хватать. —Я… – он опустил взгляд, усмехнувшись, и взмахнул руками, – я не понимал, что со мной происходит. Мой сосед по комнате все время сбегал по ночам в соседний городок – у него там была невеста. А я зарывался в книги. Знаете, я правда думал, что мне это поможет. Учёба, подработка. А потом…

– Продолжайте. Что было потом?

– Я влюбился.

Да, кажется, это чувство называлось именно так. Но от воспоминаний о нем у Уилла сводило челюсть, нос начинал пульсировать болью, а сердце подпрыгивало и тут же срывалось в пропасть, как на качелях. Что-то давило на него внутри, сжимало и оседало в горле солёным привкусом. Завтрак из соседней с работой забегаловки подкатил к горлу горьким комком, и Уилл несомненно решил бы, что отравился, не будь в его пальцах мелкой уверенной дрожи. Он поймал на своих руках взгляд доктора Калверт, и сжал их в кулаки.

Женщина молча поднялась с кресла и, подойдя к окну, открыла его, не спрашивая, нужно ли это Уилл. Холодный вечерний воздух ворвался в кабинет, и Уильям поёжился. Неприятное чувство все еще давило на его грудь, но спутавшиеся мысли начали медленно раскручиваться в длинную и ровную цепочку из запрятанных в памяти страхов. Уилл проследил взглядом за врачом: она медленно развернулась, оправила резким движением узкую юбку-карандаш и уже через несколько шагов снова оказалась в кресле напротив, ожидая продолжения истории.

– Я пытался делать вид, что ничего не происходит, – неловко крякнул Уилл, взъерошив затылок. – Я продолжал учиться, потому что так хотел отец. Хотя, знаете, заниматься, когда ты смотришь в книгу, но вместо скелета человека и исторических заметок видишь… – он снова сглотнул, – чужие руки, сжимающие смычок, не так-то просто. Я никогда ни до, ни после не испытывал подобного. Вы спрашивали, снятся ли мне сны. Я вам соврал. Да, иногда мне снится прошлое. Но я не могу вспомнить ни одного лица. Я… – Уилл растерянно уставился на доктора Калверт, – не помню ничего. Только руки и то, как мне было тепло. Мы никогда не пересекались, знаете. Разные классы, разный возраст, разные компании. А потом было как в дурацкой комедии – мы столкнулись в библиотеке.

– Это очень романтично, – женщина улыбнулась, но в ее улыбке не было ничего добродушного: взгляд миссис Калверт, как взгляд коршуна, следил за каждым жестом Уилла, за тем, как он хмурится и куда отводит взгляд, когда рассказывает ей о произошедшем.

– Хах, действительно, – Уилл едко усмехнулся. – Только ничего романтичного не было. Мы виделись еще несколько раз, а потом… Потом, я думаю, вы знаете, что было.

– Я хочу, чтобы вы сказали это вслух.

– Мне кажется, терапия работает немного не так.

Уильям пытался скрыть раздражение, но оно сочилось в каждом произнесённом слове. Доктор Калверт же, напротив, продолжала улыбаться – как и все врачи перед пациентом, которых встречал сейчас Уилл, – а затем упрямо повела подбородком и отрезала:

– Но в вашем случае, думаю, это поможет.

Впервые Уильям пожалел, что Алан не ошивается в его голове двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Тишина, повисшая в кабинете, давила своей пустотой. Ветер с улицы практически перестал залетать внутрь: листья стоящего на полу причудливого цветка не раскачивались, а лёгкие занавески свисали с карнизов своими естественными фалдами11. Тишины звенела об опустевшее сознание, и Уилл отдал бы сейчас все за то, чтобы мысленно пререкаться с Аланом, а не смотреть в эти золотистые глаза напротив так похожие на глаза…

Нет, это было просто невозможно. Должно быть ему просто показалось. Уилл нахмурился, вглядываясь в лицо доктора Калверт, и вздрогнул, когда женщина словно издевательски выгнула рыжую бровь и кивнула на часы на стене. У них оставалось пятнадцать минут из положенного часа, за который Уилл заплатит в любом случае. Даже если опоздал на двадцать минут.

Язык скользнул по пересохшим губам, и они разлепились нарочито громко, будто насмехаясь над колотящимся в груди сердцем. Уилл отвёл взгляд: он не хотел говорить, не хотел позволять словам вырываться из него и предпочёл бы проглотить их навсегда, если бы это помогло засыпать ту яму внутри него землёй. Но вместо этого Уилл сделал глубокий вдох и посмотрел на доктора Калверт.

– Мы переспали. Мы встречались некоторое время. Никто не знал об этом. Иногда мы… – он поджал губы, слова не хотели срываться с языка, и все же он выдавил из себя: – занимались сексом. – Уилл замолчал, погрузившись в свои мысли. – А потом нас застукали. На следующий день родители забрали меня из школы.

Вздох сочувствия пощёчиной обжёг щеку Уильяма. Доктор Калверт смотрела на него с грустью, как будто имела хоть какое-то представление о его чувствах и том, что ему пришлось пережить. И все же, ему самому неожиданно стало легче. Он всегда боялся подойти к этой двери и открыть ее: казалось, эта кладовая была до потолка набита костями скелетов прошлого, которые обрушатся на голову, стоит только открыть дверь. Вместо этого Уильям обнаружил лишь маленькую горстку пепла, оставшуюся от сгоревшего «я», которым некогда был Уилл. Маленький слой пыли, избавиться от которого было немного проще, чем он предполагал.

Он нервно оттянул ворот галстука и прохрипел:

– Мне кажется, мы немного отошли от темы.

И это было полнейшей правдой. Уилл перевёл взгляд на окно, за которым опустившийся на карниз голубь пытался оторвать силиконовый герметик с другой стороны стекла.

– Да, немного. Что ж… – скользнув взглядом по пустому кабинету, Уильям посмотрел на доктора Калверт, – теперь я ревную своего лучшего друга. К женщине.

– И почему же?

Знай Уильям ответ, он бы не пришёл в этот кабинет. Но сейчас разгадка казалась ему настолько очевидной, но хотелось посмотреть в зеркало и рассмеяться самому себе в лицо, от банальности испытываемой злости к Алану.

Губы Уильяма растянулись в кривой усмешке, и он рассеянно пожал плечами.

– Я делаю для него все. Выполняю любую его прихоть и поддерживаю каждый раз, когда ему становится плохо. Я выслуживаюсь и унижаюсь перед ним, но в ответ не получаю ничего. Только новые укоры, холодность и чувство обыденности. Словно я всегда буду рядом, готовый подхватить ситуацию в свои руки. – Уилл вздохнул. – Наверно, я просто слишком люблю этого засранца.

И все же это чувство не было похоже на то тепло, что он чувствовал раньше. Теперь вокруг Уильяма был только холод, а эмоции, к которым он привык, превратились в кривое зеркало человечности. Порой он не узнавал даже самого себя, глядя в отражение, но не понимая, что за человек стоит перед ним. Он видел свои руки, чувствовал под кончиками пальцев холод инструментов, но эти руки не были его.

Уильям не понимал, что с ним происходит, и все же спустя время нашёл простое и очевидное объяснение.

– Но скорее всего я просто медленно схожу с ума.

Глава VII. Близость

Александр всегда знал слабые места старшей сестры. Он всегда наслаждался, видя ее искорёженное гневом лицо или же подглядывая за тем, как Амелия сама отдаёт себя в руки палачей-родителей.

Поэтому не был удивлён, когда застал сестру в столовой в обнимку с утренней газетой, красными распухшими как две кесадильи глазами и растрепавшимся пучком на голове.

– Чего такое кислое лицо? – Александр скрипнул стулом, сев напротив Амелии и тут же подтягивая к себе миску с булочками. Амелия не посмотрела на него, продолжая пробегать взглядом по строчкам новостей. – Мать опять доставала наставлениями? Или, – Алекс расплылся в ехидной ухмылке, – ты вдруг поняла, что тебе в жизни не хватает простого женского счастья в виде чл…

– Еще одна смерть на озере, – холодно оборвала его Амелия, поджала губы и с хрустом перевернула страницу. – Какое неприятное совпадение. Полиция не смогла найти тело – только одежду. Эксперты считают, что несчастного съели рыбы. Хотя прошла всего неделя.

– До костей? – Подоспевший лакей поставил перед Алексом дымящуюся чашку кофе. – А почему не дикое животное? Ведь именно так обычно объясняют загадочные смерти в твоих любимых сериалах.

Александр рассмеялся и отпил горячий напиток. Амелия хмыкнула. Ее брови нахмурились и сдвинулись к переносице, отчего между ними пролегла неглубокая милая складка. Амелия сморщила острый, немного вздёрнутый нос, словно почувствовала неприятный запах, а затем подняла взгляд на Александра.

– Очень смешно, Алекс. Я больше переживаю, как мистер Маккензи это воспримет. Вторая смерть за месяц, а власти ничего не делают, чтобы предотвратить новые случаи. Ты видел эти мостки? А их подпорки?! А эти… – Амелия скривилась, отложила газету и, подняв чашку, допила свой кофе, – водоросли, налипшие слизью на настил. Там можно оступиться даже просто засмотревшись вдаль. Чего уж говорить, если ты немного пьян? – она взмахнула чашкой, описав в воздухе круг.

– Не думаю, что мистеру Маккензи есть какое-то дело до этих мостков и новой смерти. Не припомню, чтобы на похоронах он скорбел. Его жалкие потуги изобразить сожаления позорили гильдию актёров. Да и все внимание мистера Маккензи было занято немного другим объектом.

Игнорируя направленный на него взгляд сестры, Алекс потянулся через весь стол за небольшой миской с хлебом. Несколько мгновений перебирая нарезанные машиной тосты, он остановился на самом подгоревшем – и как только эта прислуга все еще работает здесь? – и бросил его на свою тарелку. Принесённый йогурт он сразу же отодвинул в сторону – этот пресный вкус был хуже, чем у лепёшек в мексиканском кафе около школы.

Амелия же продолжала смотреть на него, сложив локти на стол.

– Ты сам понимаешь, что говоришь, Александр?

– Лана, – развёл руками Алекс, словно это был само собой разумеющийся и очевидный ответ в мире, а затем закинул в рот кусочек оторванного хлебного мякиша. – Ты разве не видела, как он на неё глазел? А аукцион? Не делай вид, что не заметила его кривого флирта. Мистер Маккензи может быть и скорбит, но только из-за своей импотенции. Сомневаюсь, что Лана захочет ждать час, пока он соберётся с мыслями.

– Александр!

Щеки Амелии вспыхнули возмущённым румянцем.

– Что Александр? – писклявым голосом спародировал он сестру. – Я говорю очевидные вещи. Глупо засматриваться на молоденьких девушек в его возрасте и надеяться, что они будут с тобой по большой любви. Там может быть разве что любовь к деньгам. Но тут уже либо деньги, либо виагра. – Он взмахнул рукой над столом, указывая на два невидимых человеческом глазу выбора, которые словно лежали перед ним в миске с хлебом и на тарелке. – Как понимаешь, у мистера Маккензи вряд ли есть хоть что-то из этого списка. Скорее он заставит ее оплатить все свои долги.

Взгляд зелёных, почти изумрудных глаз Амелии потемнел. Она хмыкнула, привычно скрывая за этим своё раздражение – Алек уже давно выучил все ее жесты. Помедлив еще немного, она откинулась на спинку стула, сложила на груди руки и качнулась, балансируя на двух ножках.

– Ты ничего не знаешь о мистере Маккензи.

– Я знаю достаточно о его дочери. И о Лане, чтобы делать выводы. И тебе бы посоветовал иногда думать, – шёпотом протянул он, указывая на Амелию куском тоста. – Или вас на менеджменте этому не учили?

– Ты слишком хорошего о себе мнения, Александр.

– Я просто реалистично смотрю на многие вещи. Например, на наше положение в семье. Ты же в курсе, что отец ни копейки тебе не оставит? – он выгнул бровь, не донеся новый кусочек хлеба до рта. – Этот старый хрыч повернут на патриархальных замашках. А ты, к сожалению, не сын, чтобы гордиться первенцем. Увы, – Алекс ехидно оскалился, – первый блин комом.

– Второй тоже, Алекс. И с каких пор тебя начало беспокоить моё положение?

Спустить Амелии булыжник в свой огород было непросто, но все же Алекс глубоко вздохнул и подняв глаза к потолку, словно на нем была написана предвыборная речь, пожал плечами.

– Ну, ты моя сестра и я обязан знать, что мне не придётся содержать тебя в старости. Впрочем, когда отец умрёт, и все перейдёт ко мне, я буду рад видеть тебя в правлении. Это семейный бизнес и все такое. А мы – Куэрво и должны держаться вместе, несмотря на наши небольшие разногласия. – Алекс перевёл взгляд на сестру с самой милой улыбкой, на какую только был способен. – К тому же, ты знаешь что-нибудь об отцовских парт?..

– Простите, мисс Амелия. Анна нашла это в мусорке несколько дней назад и пыталась вынести с собой. Я же посчитал, что вы должны сами увидеть.

Дворецкий появился из-за спины Алекса неожиданно, держа в руках подозрительно знакомый телефон. Идиотский. И розовый.

Недоеденный кусок тоста безвольно смялся под хваткой Алекса, когда ладонь сжалась в кулак. Взгляд неотрывно следил за каждым действием прислуги. Он прожигал лежащий в руках дворецкого телефон и не смог погаснуть даже, когда гаджет оказался в руках удивлённой Амелии. Она несколько долгих секунд рассматривала его, пока Алекс растирал в кулаке хлебные крошки, а затем выражение ее лица стало непонимающим, и она поспешила посмотреть на дворецкого.

– Что?.. Телефон Эйлин. Где она его нашла?

– На заднем дворе. – Старик бросил на Алекса быстрый взгляд – как будто он мог ему о чем-то сказать без слов. – Вместе со старыми книгами и ненужными вещами с чердака, которым не нашлось покупателей. Анна сказала, что раз хозяевам эти вещи не нужны, то она может забрать их себе. Я не поддерживаю эту позицию, но… – дворецкий закряхтел, сложив за спиной руки и перекатившись с пятки на носок, – я не могу запретить прислуге вытаскивать книги из мусорных пакетов. Как и бездомным разгребать их, когда они оказываются за пределами нашего особняка.

– Да, я понимаю… – рассеянно протянула Амелия, вертя в руках телефон Эйлин. – Книги она может взять. Нужно было просто подойти ко мне и все. Я могу отдать ей еще несколько своих экземпляров, которые не читаю. Там детские сказки. Эйлин подарила.

– Да ты сама щедрость, Амелия. Всем бы у тебя поучиться.

Слова вырвались из Алекса быстрее, чем он успел это понять. Оставив горький миндальный след на губах, они вонзились в каждую клеточку тела, заставляя Александра принять боевую стойку: его плечи приподнялись, пальцы продолжали разминать то, что осталось от тоста, а брови нахмурились. Амелия тихонько хмыкнула, закатила глаза и посмотрела на дворецкого, который, казалось, вертелся на раскалённой сковороде, едва сдерживая себя от того, чтобы рассказать еще и закопать Александра Куэрво еще больше. У них всегда были напряженные отношения, а вот Эйлин Маккензи старый дворецкий просто обожал, считая маленькую настырную блондинку верхом интеллигентности и начитанности.

Даже когда она пьяная валялась на диване в гостиной в обнимку с Амелией.

Сестра вздрогнула, как от невидимого электрошокера, и снова посмотрела на дворецкого. Ее брови свелись домиком к переносице, и она прищурилась.

– Анна сказала что-нибудь еще? Возможно, мы можем позвать ее и…

– Нет, я отправил ее домой. Бедняжка разнервничалась. Едва могла связать слова. Но она вспомнила, – дворецкий низко наклонился к Амелии и понизил голос, хотя Алекс прекрасно расслышал его заговорщицкий шёпот: – что видела этот самый телефон под кроватью господина Александра, когда убиралась в его комнате. Она не стала его трогать, но затем телефон оказался на его тумбочке. А сейчас Анна нашла его в мусорке. Ей очень стыдно, что она не рассказала раньше, но…

– Все хорошо, правда, – резко оборвала старика Амелия и вскинула взгляд на Александра. – Алекс, откуда у тебя телефон Эйлин в спальне?

Он знал ответ. Но не сказал бы его сам, даже предложи ему кто-то миллион долларов. Как минимум потому, что тот у него и так был, а свою шкуру Александр Куэрво любил слишком сильно, чтобы вот так просто подставлять себя. Нужно было уехать на другой конец города и бросить этот проклятый телефон под гидравлический пресс. А потом закопать где-нибудь в лесу и надеяться, что никто и никогда не решит закопать там же труп. Чтобы случайно не нашли этот идиотский розовый мобильник Эйлин.

– Должно быть она выронила его, когда приходила к тебе, – безразлично пожал плечами Алекс, пряча за приподнятой чашкой натянутые от напряжения губы. – Я нашёл и собирался отдать.

– То есть ты хочешь сказать, что она неделю ходила без мобильного, на который я ей звонила, и она мне отвечала?

Алекс помедлил, прежде чем ответить, а затем скупо кивнул:

– Да.

Амелия была в ярости. Нет, даже не так. Она каждой клеточкой безмолвно плевалась в Александра ядом. Ее пальцы нервно сжимали мобильный, а взгляд не моргая смотрел на брата. Она знала, что Алекс врёт. Ему никогда еще не удавалось скрыть от Амелии свои проступки, начиная от сломанной фарфоровой куклы и заканчивая проваленными экзаменами.

– Ты можешь хоть раз в жизни не врать мне, Александр Куэрво?

Слова сестры холодными льдинками сорвались с губ. Алекс сглотнул через силу. Пальцы била мелкая дрожь – он едва смог скрыть это, вцепившись в ручку чашки так, словно она должна была через секунду рассыпаться от этого жеста осколками, – а на лбу, кажется, выступили капельки пота. От взгляда Амелии хотелось спрятаться, но Александр продолжал смотреть сестре в глаза, не заметив, как дворецкий снова дёрнулся и отступил на шаг от стола.

– Прошу прощения, мисс Амелия, но я думал, что вы знаете.

– Знаю что? – заинтересованно обернулась к нему она.

– Накануне… накануне трагедии мисс Маккензи приходила сюда. Я сообщил ей, что вас нет, но она… Она приходила не к вам, мисс Амелия.

Если Александр Куэрво и допускал мысль, что его сестра никогда об этом не узнает, – он был самым большим идиотом на свете.

Он не успел подскочить со своего места, как стул под Амелией опрокинулся, а розовый мобильный пролетел мимо его головы, разбившись за спиной об стену. Руки Амелии тряслись, как и сама она, опираясь на край стола. Взгляд суетливо бегал по расставленным перед ней предметам сервиза, и Алекс поспешил вскочить и отойти на пару шагов, поближе к стене. И не зря. Уже через секунду пальцы Амелии обхватили тонкую ручку, и она замахнулась.

– Как ты мог?! Жалкий. – Чашка со звоном просвистела мимо уха Алекса и разбилась о стену. – Никчёмный. – Еще одна. – Кусок. – И еще одна: Алекс едва успел от неё увернуться, отступая в сторону гостиной. – Дерьма! – Амелия истерично взвизгнула, отправляя в сторону Алекса последнюю фарфоровую чашку из семейного сервиза, которую слуги по глупости сегодня выставили на стол.

– Мисс Амелия, успокойтесь, пожалуйста… – дворецкий попытался было дотронуться до плеча сестры, но Амелия только нервно дёрнула плечом, уворачиваясь от прикосновения.

– Она была моей подругой! Как ты вообще мог подумать, что можешь… что можешь…

– Подругой ли? Не обманывай себя, Амелия. Эйлин не любила тебя. Как и ты ее. Позлить родителей, нарочито выставить себя и напомнить, что ты не оправдала их надежд, – это все, для чего тебе нужна была Эйлин. Ты Куэрво, Мэлли, – Алекс нарочито медленно растянул каждую гласную в имени сестры, – ты используешь людей, когда тебе от них что-то надо. Что ж, со мной в постели Эйлин была хороша. Не знаю, как с тобой. Хотя язык она стереть не успела, а ты большую часть времени ходишь недовольная. Вижу между этими двумя факторами коррел… Ай!

Он пошатнулся: ложка прилетела ему прямо в лоб. Зашипев, Алекс потёр кожу, ощущая, как к ушибленному мету приливает кровь: оно горело, а звенящая боль растекалась по всему черепу.

– Ты переспал с ней! – Амелия снова замахнулась уже следующей ложкой, но на этот раз не стала кидаться ею, предпочтя замереть в угрожающей здоровью Алекса позе.

– Хороша девушка, что прыгает в постель к другому. И к тому же она все уши нам протрещала про своего нового парня. Так что я был просто четвертым углом в этом кривом квадрате отношений, – криво хмыкнул Алекс; осколки хрустнули у него под подошвой, и он опустил на секунду голову, разглядывая мелкую крошку фарфора. – Ты же не была так наивна, чтобы думать, что Эйлин ограничится только мной?

– Ты пытался ее изнасиловать!

Слова Амелии пощёчиной отпечатались на его щеке. Алекс замер, слегка замахнувшись носком на крупный осколок чашки: он хмурился, силясь понять и вспомнить то, в чем его обвинила сестра. Но как бы он не напрягался, вместо чёткой картинки прошлого, он видел только размытые образы и засвеченные негативы прошлого. Кадры сменялись слишком быстро, чтобы он мог ухватиться хоть за один из них, а некоторые просто вспыхивали и рассыпались пеплом, скрывая за собой что-то ужасное и болезненное. Но он не помнил, что именно.

Алекс медленно поднял взгляд на сестру и растерянно пробормотал:

– Я… я этого не помню.

– Не нужно прикидываться, Алекс. Ты все прекрасно помнишь. Если бы Лана не подоспела, ты бы… ты бы… – Амелия хватала ртом воздух, сжимала пальцами ткань блузки на груди и задыхалась.

– Что здесь происходит?! Что вы себе позволяете? Совсем стыд потеряли? Устроили представление перед чужими людьми. Где ваше воспитание. Собирайтесь. Отец ждёт вас на ужин.

Александра и Амелия одновременно обернулись ко входу в столовую. Мать замерла. Она рассматривала рассыпанные по полу осколки. Ее рот открывался и закрывался, пока она в немом ужасе пересчитывала взглядом количество разбитых чашек.

Амелия недолго ждала реакции матери: тряхнув собранными в хвост волосами; она выбежала из столовой, толкнув Элеонор плечом, и скрылась на лестнице, перескакивая через ступеньки – это было слышно по тяжёлым хлопкам подошвы.

– Куда ты пошла, Амелия? – мать запоздало развернулась и закричала вслед дочери. – Амелия! Живо вернись!

Алекс смог на это только хмыкнуть. Пнув в сторону отколовшуюся ножку чашки, он сел обратно за стол и принялся нервно разламывать еще один тост. Он чувствовал на себе тяжёлый взгляд матери, а потому поспешил разбавить повисшую в столовой после немого игнорирования криков Элеонор тишину:

– Разумеется, она вернётся. – Алекс пожал плечами и стряхнул с пальцев крошки. – Мы же Куэрво. Вы каждый день повторяете нам это. А то вдруг забудем.

Он обернулся на мать и едко улыбнулся, продолжая разрывать хлеб на маленькие кусочки. Ни один мускул на лице матери не дрогнул. Губы стянулись в привычную дежурную ухмылку. Элеонор поджала челюсть, отчего под ней появился мешкообразный второй подбородок, и стала походить на навязчивую утку-наседку, с важным видом прогуливающуюся по берегу. Разве что ходила Элеонор Куэрво пока еще не вразвалку.

– Разберись со своей сестрой, Александр, – холодно процедила мать и развернулась на каблуках, бросив ему напоследок: – И не смейте опаздывать.

Конечно, он не имел права опоздать. Ведь он был Куэрво.

***

– Вы снова поссорились?

Хмурый взгляд отца метался с лица Алекса на Амелию, пока мужчина ковырял вилкой в тарелке. Зубцы наматывали на себя длинные нити пасты, как Алекс терпение Диего Куэрво на кулак. Отец был раздражён, но, кажется, ресторан смягчал его недовольство детьми. Устраивать очередную ругань в ресторане не было в планах ни одного члена семьи Куэрво, поэтому оставалось только косо переглядываться, недовольно сопеть и ёрзать на стуле, потягивая уже третий бокал красного вина.

– Нет. У нас возникло некоторое недопонимание, – криво усмехнулся Алекс, касаясь пальцами двух глубоких ссадин на лбу. – Не могли выбрать мне галстук. Мэлли предлагала бордовый, а я хотел канареечный.

Диего хмыкнул, закинул в рот шарик из спагетти, медленно пережевал его и негромко рыгнул, заставив щеки Алекса покраснеть от беспардонности поведения отца.

– Канареечный, – хрипло протянул тот с выражением лица, словно перед ним на тарелке лежал раздавленный таракан, которого нужно было съесть, но смотрел Диего на сына. – В твоём возрасте уже можно было развить чувство вкуса, Александр.

«В твоём возрасте можно было развить чувство прекрасного».

«В твоём возрасте можно было найти себе взрослое занятие».

«В твоём возрасте нужно бросить свои игрушки и заниматься бизнесом».

«В твоём возрасте должно жениться и завести семью».

Александру Куэрво было без месяца двадцать шесть, а список из его «можно было», «нужно» и «должно», которые он слышал от отца, расширился до размеров настольной библии. И перечитывать ее он должен был каждый вечер перед сном. Чтобы не забыть ничего важного.

Александру Куэрво было без месяца двадцать шесть, а единственным, что он выбирал в своей жизни сам, были дорогой алкоголь и шлюхи.

Рассеянно пожав плечами, Алекс вернулся к своей тарелке, тщательно избегая направленных на него взглядом родителей следующие минут десять. Он лениво ковырял свою порцию болоньезе вилкой и рассматривал зал, опершись локтем о стол – к неудовольствию матери – и подперев кулаком щеку. Алекс знал каждого в этом зале и с лёгкостью мог поклясться, что и без чтения мыслей сможет угадать, кто и о чем сейчас разговаривает на другом конце зала. Иногда он лениво отправлял очередную порцию пасты себе в рот и продолжал рассматривать гостей ресторана.

Пока не наткнулся на знакомые светлые выцветшие волосы и грязную ржавую копну рядом.

– Смотри, кто там сидит, – встрепенулся Алекс и слегка толкнул сестру локтем, тыкая вилкой в направлении знакомой парочки. – Наши милые влюблённые голубки.

– Алекс, – Амелия закатила глаза, – успокойся уже. Мистер Маккензи поддерживает Лану. Ей сейчас очень тяжело. Психологически. Мы потеряли близкого человека.

– Тогда почему ты не с ними сейчас? Или тебе не нужна поддержка?

Он улыбался приторно-ядовито, той самой ухмылкой, от которой у Амелии обычно сводило челюсть, а желание убить Алекса возрастало в несколько десятков раз. Сестра смотрела на него бесстрастно, затем отодвинул локоть и продолжила разделывать кусок стейка на своей тарелке.

– Потому что сейчас я ужинаю со своей семьёй. Это лучше, чем…

– Чем флирт Алана Маккензи? – хохотнул Алекс.

Отец зыркнул на него из-под сведённых к переносице бровей, мать обиженно поджала губы, а Амелия с незаинтересованным видом отправила маленький кусочек мяса себе в рот, пережёвывая с такой яростью, словно это был кусок резины.

Алекс снова вернулся взглядом к расположившимся невдалеке Алану Маккензи и Джанет. Зубчики вилки царапнули поверхность блестящего фарфора, когда он попытался намотать новые нити макарон, не отвлекаясь от Алана и его нового увлечения. Мистер Маккензи разговаривал очень долго и нудно: Алекс видел с каким скучающим выражением Джанет смотрела на него, безучастно помешивая принесённый суп. Алан разговаривал достаточно громко, чтобы слышать его голос, но недостаточно, чтобы разобрать произносимые слова.

И Александру Куэрво слишком сильно хотелось испортить им настроение.

– Если хочешь, я могу узнать, почему тебя не позвали, – он обернулся к сестре, нервно тряхнул вьющимися волосами и осклабился.

– Александр, не забывай о приличии, – предупреждающе бросила мать, нанизывая на свою вилку несколько листьев салата и спешно отправляя их себе в рот.

– А что такого? – брови Алекса удивлённо изломились. – Я просто подойду и поздороваюсь с нашими знакомыми. Мне казалось, что вам всегда нравился мистер Маккензи. Это же вы предложили театру пригласить его сюда. Разве нет? И даже выделили деньги на постановку. Так что… – он поспешил отложить вилку и, скрипнув ножками, отодвинул стул, – пойду выражу ему нашу признательность за эти десять лет знакомства.

– Алекс!

– Я быстро.

Кажется, они кричали ему вслед что-то еще, но он не оборачивался. Алекс видел перед собой только ржавые волосы Джанет и мельтешащую перед ней макушку Алана Маккензи. Он активно размахивал руками, жестикулировал, как заправский итальянец, подтверждая каждое своё слово, а Джанет только медленно кивала, безучастно слушала и то и дело отвлекалась на окружающих ее людей.

И именно она первой заметила подплывшего к столику Алекса. Ее плечи напряглись, и девушка поспешила дотронуться до руки Алана – пальцы несколько секунд колебались, то сжимаясь, то разжимаясь, – и все же она обратила на себя внимание мистера Маккензи в тот самый момент, как спинка его стула скрипнула под весом облокотившегося на неё Алекса.

– Какое приятное совпадение! Мистер Маккензи, не думал вас сегодня здесь встретить!

Алан даже не посмотрел на него. Он взял бокал, лениво покружил в нем вино и заглянул внутрь, вглядываясь в отражения лампочек.

– Действительно. Обычно я не посещаю… подобные места. И к тому же я надеялся больше никогда тебя не увидеть в своей жизни. Но, – Алан отпил из бокала вино, – вселенная полна загадок и непредсказуемостей.

– Пути господни и все такое, да-да, – раздражённо отмахнулся Алекс.

Алан скривился в усмешке.

– Я ничего подобного не говорил. Я лишь заметил, что никогда не знаешь, какая тропинка приведёт тебя именно в это место и в это время. Ты мог продолжать сидеть за своим столиком и наслаждаться издевательствами над сестрой, но вместо этого твой маленький никчёмный мозг решил испытать моё терпение. – Голос Алана понизился настолько, что слышать его теперь мог только Алекс и сидящая рядом Джанет. – Увы, оно у меня не так безгранично, как у мисс Блейк. Вы же с ней знакомы?

– Да, весьма тесно.

– Ну не тесней, чем с моей дочерью.

Алекс дёрнулся, как если бы Алан действительно его ударил. Сердце в груди колотилось, воздуха не хватало, но Александр продолжал нависать над мистером Маккензи, испытывая его терпение. Джанет, поначалу напряженно пялившаяся на Алекса, отвернулась и теперь нервно покусывала нижнюю губу. Ногти срывали облупившийся черный лак друг с друга. А Алан продолжал пить вино, словно ничего не происходит и это не он сейчас бросил Александру в лицо обвинения в отношениях с Эйлин.

Ножка фужера глухо звякнула о стол, и Алан наконец повернулся к Алексу, перекинул руку через спинку стул и, развалившись на нем, посмотрел снизу вверх взглядом, от которого хотелось поскорее спрятаться: липкого, давящего и насмешливого.

– Так зачем ты пришёл? Явно не обменяться со мной любезностями.

– Моя сестра утверждает, что вы решили… – Алекс оглянулся на замершую за столом Амелию, – морально поддержать мисс Блейк в это трудное для всех нас время. Я же придерживаюсь иного мнения. – Он наклонился ниже к спокойно улыбающемуся Алану, который, казалось, только и ждал того, что Алекс скажет дальше. – Что милый и любимый всеми мистер Маккензи просто решил подержаться за прелести мисс Блейк. Удивительно. Эйлин всегда рассказывала про… как же его там звали? – Он замолчал на несколько мгновений, вспоминая вертящееся на языке имя. – Уильям, кажется. Да, она все время бубнила про своего дядю Уилла, с которым вы живете. Неужели потянуло на что-то другое? Решили вспомнить каково это – трахать женщину?

Александр победно замолчал. Но Алан вместо того, чтобы смутиться или оскорбиться, только шире улыбнулся. Хотя его улыбка и была острее ножа: Алексу показалось, что по его виску потекла горячая тягучая дорожка, но, стоило дотронуться пальцами до кожи, как он понял, что это было только в его воображении.

Алан улыбался, неотрывно глядя в глаза Алекса. Пальцы мистера Маккензи стучали кончиками по деревянной столешнице. Алан думал – это было видно по тому, как он медленно дышит, а его зрачки, несмотря на то, что смотрел он практически на лампочку – тень от Алекса падала на его лицо, – были раскрыты так, словно они находились в тёмном помещении без единого источника света. Джанет молчала и не смотрела ни на Алекса, ни на Алана. Кажется, она чувствовала себя неуютно и не так комфортно, как когда…

Александр растерянно заморгал. Снова то же самое. Он помнил разговор с Джанет, в котором сказал, что ему известно о ней многое. Он помнил, как угрожал ей, а она угрожала ему в ответ. Он помнил, как она сказала ему о брате. Но… он не помнил ничего, что было между. Сознание врезалось в невидимую кирпичную стену, и смутные образы так и оставались заблокированными фрагментами памяти, для которых, кажется, стоило выполнить еще несколько дополнительных квестов.

Длинные тонкие пальцы Алана обхватили ножку бокала, и он отпил из него, вульгарно причмокнув.

– Хах, а ты забавный. – Мистер Маккензи отсалютовал ему вином. – Правда. Мне будет даже жаль, если с тобой случится что-то очень неприятное.

– Вы мне угрожаете?

– Я предупреждаю.

Говорил Алан пугающе спокойно. Он продолжил потягивать вино, пока на дне бокала не осталась одна капля, которую мистер Маккензи опрокинул на высунутый язык. Алан вёл себя, как пьяный, но ни одна черта его лица об этом не говорила. Он был спокоен и трезв настолько, насколько в принципе может быть трезвым человек, не выпивший ни капли. И все же он изображал из себя пьяного. Или же пытался произвести на Алекса подобное впечатление.

Алекс пару раз оглянулся на столик своей семьи, но никто кроме Амелии не смотрел на него: отец был занят поданным десертом, а мать с кем-то разговаривала по телефону, вызывая на себя шквал осуждающих взглядом. Семейство Куэрво во всем его благородстве и достоинстве. Лучше и быть не могло.

Алан опустил бокал на стол, лениво обвёл взглядом окружающих в зале и уже было собирался отвернуться и дотронуться до руки скучающей от их маленькой перепалки Джанет, как Алекс неожиданно для самого себя – он был уверен, что в итоге пожалеет об этом, – положил руку на плечо Алану и, наклонившись еще ниже, сумбурно пробормотал под нос:

– Да бросьте, мистер Маккензи. Мы все знаем, что вы бесхребетный порочный актёришка, который не упустит ни одной юбки или члена. Вы едва ли можете противопоставить мне хоть что-то. У моего отца есть деньги и связи. А что есть у вас? Кроме былой славы и жалости общества из-за смерти… Эйлин?

Бровь Алана остро выгнулась, в уголках глаз пролегли морщинки, а взгляд продолжал улыбаться, крича, что «сейчас кому-то будет очень больно, если ты не заткнёшься».

– Раздутое самомнение всегда было слабым местом Куэрво. Вы всегда думаете, что стоите больше, чем есть на самом деле. Но по факту… единственное, что вы можете, – строить наполеоновские планы по захвату общественного туалета и получить пару десятков пуль в брюхо. Твой двоюродный дед, – Алан состроил лицо, будто что-то вспоминал, – Анхель, вроде бы, погиб именно так, да? Был недавно в библиотеке. Читал вырезки из газет. Бедняга. Через него можно было макароны промывать.

Алекс было дёрнулся, но Алан оказался быстрее – он подскочил со стула, выпрямившись перед Александром и все так же глядя на него снизу вверх. Он был на голову ниже его, и все же пришлось нехотя отступить, когда ладонь Алана насмешливо-успокаивающе похлопала его по груди.