Читать онлайн Десять бесплатно

* * *

Пролог

На грани сна и яви она ещё раз пробежалась по сообщениям в телефоне, а по сути – в своей душе.

«С десятилетием тебя, родная».

«Я помню каждый год этого десятилетия».

«Я обожаю каждый месяц из этих лет».

«Я люблю каждый день из этих месяцев».

«Я ценю каждый вздох из этих дней».

На прощание она услышала короткое: «В десять».

Всё было готово к десяти, она была готова. Шёлк простыней, прохлада комнаты… Только ночь разделяла их. Её и «десять».

На грани сна и яви она услышала щелчок двери, потом тихие шаги.

– Ты не должен был… как?

– Я сказал: «В десять», уже десять.

– Но?

– Давай не сейчас.

– Не сейчас.

Неспешный диалог мужских губ и женской шеи. Запаха улицы и свежести геля для душа. Влажных волос и шёпота.

Она смотрела на розы у себя перед глазами глазами. Кустовые, нежные. С полупрозрачными листиками, источающими аромат.

– С десятилетием тебя.

– Роз тоже десять?

– Одиннадцать. Мне нужен следующий год.

Розы прошлись по обнажённому телу, иногда задевая шипами – царапая. Голова откинулась на подушки. Глаза смотрели в глаза.

– Привет.

– Привет.

Лепестки пробежали по шее, тонкая кожа, видна жилка… бьётся – быстро. Опустились ниже, по ключицам, обвели каждый сосок, целовали, окутывали шапочкой бутона. Дойдя до пупка, остановились.

– Я скучал.

– Я скучала.

Когда он успел снять одежду?..

– Тш-ш-ш… – Бутон у бутона. Что-то прошептали друг другу, пока раздвигала ноги шире… шире… ещё… Царапина. Остро. Больно.

– Не шевелись, – прошептал он. Она и не думала. Просто смотрела. Он уточнил: – Ты мне доверяешь?

Она бы доверила ему свою жизнь. Не думая.

– Мне нужно десять.

– Десять? Не много? – В женском голосе промелькнули нотки смеха.

– Два дня… Десять раз… на наши «десять».

Глава 1

Она сладко потянулась, ловя последние минуты полусна, придумывая на грани яви, какой сон мог бы ей сниться, если бы она видела сны.

Удобная привычка просыпаться раньше будильника на десять минут вне зависимости от того, на какое время тот заведён, давала возможность побыть наедине со своими мыслями, позволить себе минуты тишины и отстранённости – невиданная роскошь в век скоростей.

С первым же сигналом будильника, она легко встала, отбросила сонливость и морок придуманных снов, бодро начала свой день. Долгий день.

Стакан воды, упражнения для пресса, ног, позвоночника, для гибкости, стройности, для хорошего настроения, для всего, что может понадобиться и не понадобиться в течение дня. Беговая дорожка стояла около широкого окна, выходящего на газон с молодой, светло-зелёной травой. На синее утреннее небо с кучевыми облаками и почти сухую ветку дерева, заслоняющую вид на зелень.

По пути в ванную комнату она открыла дверь в «детскую», где из-под одеяла торчали ноги уже совсем недетского размера.

– Просыпайся, засоня.

Ответом было невнятное бурчание и недовольное сопение под подушкой, накрытой одеялом.

– Я ещё зайду, – напомнила она.

Готовя завтрак, поймала себя на том, что терпение начинает заканчиваться. Она собиралась совершить едва ли не десятую попытку поднять из постели ребёнка, когда тот собственной персоной, с заспанным лицом, уселся за стол, вопрошая одним взглядом – что же он будет есть?

– Где «доброе утро»? – поинтересовалась она.

– Доброе, – недовольно буркнул ребёнок, уткнувшись взглядом в тарелку.

– Может, сначала умоешься?

– Не-а.

– А как же режим?

– Ну его. Спать хочу.

– Ну-ну. Завтракай, потом поговорим. – Она задорно подмигнула, отлично понимая, что мрачное утреннее настроение сына начнёт улучшаться по мере поглощения блинов.

Ежедневного и обязательного завтрака, без которого кареглазый парнишка отказывался выходить из дома. Настолько, что научился печь блины сам ещё когда учился в первом классе.

Но сильнее всего сын любил завтрак, приготовленный мамиными руками.

– Не люблю рано вставать, – пояснил в очередной раз парнишка.

– И что делать? – с улыбкой ответила она. Знала наверняка, какая фраза последует дальше, каким тоном, и что она ответит.

– Если бы…

– Никаких «если бы».

– Мам!

– Не мамкай, мы сотни раз уже говорили. Какой интернат? Разве ты сирота, или у тебя нет дома?

– Да при чём тут это? Даже сын Петра Павловича живёт в интернате.

– Сын Петра Павловича может жить хоть на луне.

– Ма-а-а-м, – скорее для проформы проныл сын. – Я бы там высыпался.

– Ты бы спал дольше на сорок минут, ничто не мешает ложиться раньше дома, – улыбнулась она. – До конца учебного года осталось меньше месяца. Мы поговорим с папой по этому поводу, и если это действительно, – она подчеркнула интонацией последнее слово, – необходимо, то я, конечно, разрешу, но со следующего года. Сейчас нет никакого смысла, согласись.

– Согласен, – понуро ответил сын.

* * *

Выехала из дома, глянула на парнишку, который устраивался поудобнее на заднем сиденье, чтобы добрать свои минуты сна. Потом на роллетные ворота гаража: поднявшись, те открыли вид на асфальтовую дорожку, ухоженный двор и литые ворота, немного более вычурные, чем хотелось бы их хозяйке. Перед красной машиной ворота открылись как по мановению волшебной палочки. И так же закрылись.

Посёлок, некогда тихий, дачный, вдали от города, почти в одночасье стал элитным и престижным, но всё ещё пытался подстроиться под новые реалии. Дорогие дома соседствовали с бюджетными дачными домиками, покосившимися от старости. Высокие заборы с камерами слежения по периметру – с заборами из видавшего виды деревянного штакетника, неровного и рассохшегося.

Город, который строился семимильными шагами, перешагнул через этот посёлок, словно Гулливер через маленькую базарную площадь, и разросся дальше. Он бы поглотил, подмял домишки под свой ритм, снос малюсенький мир, поставив на его место огромные многоэтажки, но помешал статус «природоохранной зоны». Теперь город и посёлок жили вместе, как соседи по огромной лестничной площадке с большим количеством жителей.

Она выехала из посёлка по гладкой, словно зеркальной, поверхности асфальта – неизменное преимущество элитного статуса проживающих. По пути слушала негромкую музыку и в уме перебирала сегодняшние дела, желая только одного – никаких сюрпризов. Сюрпризы на её работе редко бывали приятными, сегодняшний день хотелось провести спокойно.

– Приехали, – сообщила она сыну, останавливая автомобиль у стен школы-интерната.

– Спасибо мам, ты сегодня не заберёшь?

– Боюсь, что нет. Может, дедушка. Созвонимся.

– Да, конечно… А можно?.. – В голосе сына слышалась отчаянная надежда. Живя вдали от друзей-приятелей, он отчаянно нуждался в общении. Часто приглашать гостей не удавалось, но всегда возможны исключения, так почему не сейчас?

– Ладно, только сегодня, потому что через пару дней праздники, – смеясь, ответила она. – Пригласи кого-нибудь из ребят на выходные.

– Отлично, мам, спасибо. – Сын поцеловал в щеку. Невиданное проявление нежности от парнишки, однажды решившего, что он слишком взрослый для таких жестов.

Уже на парковке, перед зданием, где проходила едва ли не большая часть её жизни, она дала себе возможность вдохнуть – выдохнуть, включила музыку на полную громкость – её способ релаксации.

Из машины выбралась лёгкой, самую малость пружинистой походкой, одёрнула юбку, возможно, немного коротковатую и яркую – из красной шотландки. По пути улыбалась встреченным коллегам, кокетливо стреляла глазами, слегка флиртовала, так, чтобы было ясно – это только флирт и только здесь и сейчас.

Стоило пройти буквально пару шагов, и кокетливая улыбка сменилась на приветливую, а яркая шотландка – на одноцветную форму.

Типовые здания из белого и красного кирпича областной больницы раскинулись на большой площади рядом с городским лесопарком, вдали от шумных магистралей и жилых массивов.

Её путь лежал в центральный корпус. Там, в боковом крыле, на первом этаже с отдельным входом, который закрыт в это время суток, располагалась её вотчина: длинный широкий коридор, стены, расписанные сказочными героями, огромная игровая комната, с большим количеством игрушек, часто пустующая, и, в самом конце – кабинет.

Когда-то у неё был просторный кабинет с кожаным мягким гарнитуром, большим столом и стеклянным, во всю стену, стеллажом. Отделение разрослось, из кабинета сделали палату на четыре человека, пришлось перебраться в скромное помещение рядом с «каморкой» старшей медицинской сестры. С небольшим холлом перед двумя дверями, где едва поместились пара кресел – роскошь из прошлой жизни, и растение в большом горшке. Никто в отделении не знал, что это за цветок, но ухода оно практически не требовало и со своей задачей – создавать видимость уюта, словно он возможен в этом месте, перед дверью, где посетителей могут ждать неутешительные новости, – справлялось. А ещё маленький, яркий столик с цветными карандашами и раскрасками, которые всегда в изобилии на нем лежали.

Сразу окунулась в работу. Она словно забывала всё, что тревожило её вне этих стен. Максимальная сосредоточенность – пожалуй, так можно охарактеризовать это состояние. Мягкая улыбка, тихие шаги, ободряющие разговоры и бесконечная работа головного мозга.

«Думай» – так говорил её отец, и она думала, анализировала, диагностировала, добивалась и бесконечно билась, стиснув зубы под мягкой улыбкой.

Обход – неотъемлемая часть каждого дня. В последнем боксе под номером «семь» на высокой кровати сидел крохотный мальчик, рассматривал книжку. Под заспанными глазами – небольшие синяки. Уже значительно меньше – автоматически отметила она. Живой детский взгляд бегал по картинкам.

– Привет, Тошка.

– Здравствуйте, – обстоятельно ответил малыш.

– А где мама?

– У неё ангина… фулярная, – с горестным вздохом, не выговаривая «фолликулярная», ответил Тошка, – температура субфеильная, – он кивнул, вспоминая сложное для себя слово, – папа сказал, что ей нужно дома побыть, бабушка приедет завтра. Но я сам справляюсь!

– Ты молодчина, давай посмотрим, что у нас тут… о чём книжка? – Она начала отвлекать от осмотра малыша разговорами о его новом увлечении.

– Про динозавров. Я, когда вырасту, буду их изучать.

– Очень интересно, а они разве не вымерли?

– Вымерли, но можно раскопать… «Раскопки» по-научному, па-ле-онто-ологи изучают динозавров. Я тоже буду изучать, после специального института.

– А сейчас уже знаешь что-то?

– Да! Смотрите, – Тошка с энтузиазмом листал страницы книжки и рассказывал про древних животных, существование которых превратилось в миф, но по-прежнему будоражило умы мальчишек и девчонок.

Сколько раз она слышала рассказы о динозаврах из уст малышей, как сейчас от Тошки. Слушала всегда внимательно, а сама тем временем проверяла сухость кожи, просила показать язык. Малыши показывали – практически машинально, по выработанной детской привычке. В этом возрасте иметь бы привычку воровать конфеты из бабушкина стола, как она сама это делала, или не досиживать занятие по развитию речи до конца…

– Так, смотрю, у тебя всё отлично, жалобы есть? – Она как можно шире улыбнулась маленькому мальчику.

– Ну…

– Говори, – подмигнула она заговорщицки.

– Когда мне можно будет на улицу?

– Сегодня уже и можно.

– А завтра можно?

– Завтра скажет дежурный доктор, Инна Константиновна, договорились? А сегодня папа сможет с тобой погулять.

– Думаете? – Сомнение в детском голоске было столь явственным, что спина покрылась мурашками.

– Уверена, он все сделает для того, чтобы у него получилось.

– А на обследовании вы будете?

– Конечно. – Она попросту не могла не прийти, и не по долгу службы, по велению сердца.

– А папа?

– Я уверена в этом, Тошка… Тебе же не страшно?

– Нет! – ответил маленький храбрый мальчик, которого хотелось оградить от всех обследований, завернуть в тёплое одеяло и увезти к себе домой. Спрятать от всех напастей и болезней, которых хватило в его маленькой жизни!

– Вот и хорошо! Пока, мой любимый пациент.

– Не-корректно так говорить, – надул губы малыш, тем не менее бросая на врача довольный взгляд.

– Мы никому не скажем, это будет наш секрет.

В конце дня кокетливое настроение и улыбку пришлось собирать по крупицам. Она шла на выход через приёмное отделение – захотелось перекинуться парой слов с коллегой, которая давно стала близкой приятельницей, почти подругой.

По пути встречались людей, которые терпеливо ожидали своей очереди на приём, УЗИ, плановое обследование.

– Что у нас тут? – спросила у дежурного врача «приёмника»

– Аншлаг, городская закрыта, света нет, всех к нам.

– Н-да…

– В коридорах размещать будем пациентов, – с раздражением бросил дежурный и ринулся вглубь смотровой.

– Не в первый раз, – уже в спину ответила она.

Пришлось отодвинуться в сторону, чтобы пропустить каталку с мертвецки бледной женщиной. Спешащие рядом врачи быстро переговаривались между собой, молоденькая медсестра пыталась держать систему и подстроиться под быстрые шаги коллег-мужчин.

– Давай сюда. – Она забрала из рук сестры полную систему, мигом перехватила и без труда подстроилась под шаги спешащей команды.

– Что, Юлия Владимировна, никак не уйти? – спросил седоволосый доктор с добрыми глазами, – Леночка справляется. – Он кивнул на медсестру.

– Не спорю, хочу тряхнуть стариной.

– Отважная ты дивчина, не боишься в наш мужской коллектив подниматься?

– Не-а, – улыбнулась она, пробежалась взглядом по лицам двух других врачей в хирургических костюмах.

Один, совсем молоденький, скорей испуганный, чем сосредоточенный. Второй – с на редкость спокойным, даже покровительственным выражением лица. Глядя на него понимаешь, что твоя жизнь вне опасности. Он внушал доверие – сразу и навсегда.

– Какие планы на выходные? – услышала она обращенный к себе вопрос.

– О, громадьё, – с кокетливой улыбкой ответила она седовласому.

– У молодой и красивой всегда много планов.

– Конечно, Сергей Платонович. – Юлия Владимировна покосилась на спокойный взгляд и улыбку человека, ради которого зашла в тесную кабину лифта, и снова посмотрела на седые, все ещё густые волосы Сергея Платоновича.

На выходе из лифта передала систему Леночке, до отделения осталось два шага – справится. Услышала пару нужных ей слов и тут же спустилась обратно. Приёмное отделение переполнено. Ясно, что эти трое, что поднялись в лифте, да и многие другие, сегодня вряд ли уснут, да и поедят урывками – очередное беспокойное дежурство.

На выходе из типового здания, уже нажав на сигнализацию автомобиля, чтобы ехать домой, Юлия Владимировна всё-таки развернулась и вернулась туда, куда не могла не прийти, не посмела игнорировать это желание.

– Тошка, пойдёшь гулять?

– Можно? – Глазёнки вспыхнули искренней, неподдельной надеждой.

– Можно. – Она надела тонкую вязаную шапочку, курточку на Тошку, подняла на руки почти невесомое тельце малыша. Под пальцами прощупывались все ребрышки, чувствовался ритм сердечка – беспокойный от волнения, вызванного предстоящей встречей с улицей.

Юля быстро шла по коридору. Чувствовала на шее детские ладошки, а на щеках слезы – непозволительная роскошь, ненужная, даже преступная.

Таким ли был её сын в этом возрасте? В Тошке не было и половины веса для нормы в его возрасте, зато с лихвой хватало любознательности и желания жить – в его, детском, понимании: гулять, стать палеонтологом или адмиралом-океанологом, как хотелось на прошлой неделе, или знаменитым футболистом, как месяц назад.

– Пришли, – сообщила она игривым тоном маленькому пациенту.

Присела на лавочку на детской площадке рядом со входом в детское онкологическое отделение, вдали от людских потоков. Лишь тот, кто поневоле столкнулся с бедой ведает про этот уголок в парке «областной больницы». Уголок детства, оплаченный щедрым спонсором, – яркий корабль с множеством ходов и переходов, с мягким покрытием под ногами, и максимально безопасный.

– Погуляешь? – спросила она у Тошки, заранее зная ответ:

– Да! – Подопечный подпрыгнул на её руках от нетерпения.

Юлия Владимировна понимала, что скоро на смену энтузиазму придёт усталость, тогда она посадит малыша на колени и начнёт слушать про динозавров или футболистов. Про гоночные машины и мамину ангину, про то, каким молодцом он был сегодня и даже съел несколько зернышек граната. Как папа сказал после обследования, что Тошка – настоящий храбрый солдат, но, на самом деле, ему было страшно, совсем чуточку, но ведь было.

А главное – папа обещал купить игрушечную большую-пребольшую пожарную машину, раз уж на настоящей он пока прокатиться не может…

Глава 2

Среди группы весёлых девушек, которые собрались у озера, она была похожа на щенка. Не на радостного, беззаботного, даже слегка безмозглого, а на робкого, косолапого, неуверенного в том, что эти породистые лапы и хвост принадлежат именно ему. Она робко и с любопытством выглядывала из-за подружек, иногда смотрела поверх голов.

Молодой священник что-то увлечённо рассказывал, девушки внимательно слушали. Иногда громко смеялись, позабыв, что рядом человек в сане, пусть и не высоком, порой толкали друг друга локтями, перебивали, спрашивали и, – судя по широко открытым глазам, – удивлялись ответам.

Её взгляд был заинтересованным, в нём играла мысль, словно живая. Она светилась изнутри. Казалось ещё чуть-чуть, и девушка заговорит, покажет миру свои думы, сокрытые за робкими движениями. И она была красива. Красива настолько, насколько бывает красива юность. Красива словно пришедшей из стародавних времён красотой. Скажи она, что её остановили на улице с предложением сняться в кино – ей бы сразу и безоговорочно поверили.

Выше сверстниц, со светло-русыми, отливающими рыжиной на солнце волосами, тонкими чертами лица, распахнутыми навстречу новому глазами. Похожая на славянскую княжну, которая пришла в современность из позабытых сказок. Такой рисуют Василису Прекрасную или Царевну Лебедь. Красива не яркой, вычурной, навязчивой красотой, а тихой, спокойной. Никто – ни мужчина, ни женщина, не могли просто пробежать взглядом, взгляд сам собой останавливался на девушке, цеплялся и не хотел уходить. На неё хотелось смотреть, как на произведение искусства, которое бесконечно радует.

Остановившийся рядом автобус не отвлёк девушек от оживлённой беседы даже тогда, когда из автобуса, словно из огромного чрева с автоматической дверью, стали высыпать мальчишки разного возраста, от младших школьников до юношей. Они тут же принялись с разбега прыгать в озеро, кричать, фыркать и заплывать опасно далеко. Всем своим видом – криками, передразниваниями, парнишки выражали торжество молодости, силы и отчаянной жажды жизни.

На берегу устроился мужчина средних лет, зорким взглядом смотрел на ребят, улыбался лишь уголками глаз, лицо же выражало строгость. Впрочем, не похоже, чтобы хоть кто-нибудь всерьёз боялся этого человека.

– Всё, хватит, – крикнул мужчина и сделал приглашающий жест в автобус.

Младшие заторопились. Путались в шортах и обуви, по пути стряхивали с головы воду, забирались в автобус. Водитель неодобрительно поглядывал на влажные от воды и тины, усыпанные песком, шорты мальчишек.

Старшие выходили из воды степенно. Некоторые, заметив группу девушек, красовались перед ними, проходили мимо плавной походкой. А потом, не выдержав притворства, срывались в шуточные кулачные бои и, подпрыгивая, забегали в тот же автобус.

Группа девушек двинулась вдоль озера, впереди бодро шагал священник, приподнимая одной рукой подрясник, демонстрируя пыльные ботинки со стоптанными каблуками.

Парень, который вышел из воды последним, долго рассматривал группу девушек, наконец, когда процессия двинулась, он соизволил одеться и обратить внимание на окрик:

– В автобус!

– Минутку… – Парень показал взглядом на уже уходивших девушек.

– Вот неугомонный, ох и пользуешься ты моим расположением, – пожурил его наставник. – Смотри, только сегодня!

– Спасибо, – крикнул парень, на ходу обулся и поспешил за группой девушек во главе со священником.

Вернее за одной из них, которая плелась в хвосте нестройного ряда. Статные длинные ноги обхватывала ткань простого платья, бедра покачивались словно случайно, но от этого более завораживающе, главное – она обернулась, улыбнулась парню самой обезоруживающей улыбкой, какую он видел на своём недолгом веку.

Парнишка подбежал, взял за запястье. Внимательно глядя на девушку, любовался ею, встретил с улыбкой такой же заинтересованный взгляд.

– Подожди. – Они шли нога в ногу в конце строя, замыкая ряд, который возглавлял молодой священник. – Послушай… а вы кто? – решился задать вопрос парень.

– В смысле?

– Монашки, что ли? – самую малость смущаясь, уточнил свою мысль парень.

– Нет, – девушка широко улыбалась в ответ.

– Послушницы?

– Нет.

– А кто?

– Никто, – прозвучал исчерпывающий ответ.

Они так и шли, держась за руки. Подружки оборачивались, перешептывались, священник встретился взглядом с девушкой, спрашивая, всё ли у нее в порядке. Не нужна ли помощь?

– Это воскресная школа и лагерь. Православный, – наконец ответила та, от которой ждали ответа.

– Понятно, а я из лагеря олимпийского резерва. Знаешь, наверное, – «Олимпиец».

Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось абсолютно восхитительным занятием, которому можно предаваться бесконечно долго, вот только дорога закончилась у стен из старого кирпича, покрытых потрескавшейся штукатуркой.

– Пришли… – разочарованно протянул парень.

– Пришли… – в унисон ответила девушка.

Она забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку подругами.

Почти за стеной она услышала окрик:

– Подожди, подожди, мы же не познакомились!

– А надо? – Девушка улыбнулась своим мыслям, обернулась и посмотрела на парня.

Он был не намного выше её, может, только на полголовы. Темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб. Глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире – непрозрачные, бездонные, карие, они смотрели на мир на удивление вдумчиво. Черты лица аккуратные, почти кукольные, на лице и руках – золотистая россыпь крупных веснушек.

– Ну… Я – Симон.

– Симон? – с подозрением уточнила девушка.

– Такое имя.

– Интересное имя, Симон, а я…

– Подожди, давай я угадаю.

– Давай! – Девушка прыснула в ладонь, с трудом подавив смех.

– Заслава? – посмотрел внимательно на красавицу, та покачала головой отрицая, потом продолжил: – Божена? Ярослава?… Имя наверняка необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.

– Юля.

– Юля? – немного опешил парень, ему не сразу удалось скрыть удивление.

– Представляешь, просто Юля, – не прекращая улыбаться и разглядывать в упор незваного собеседника, ответила девушка.

– Юлия… тоже подходит, кстати, – нашёлся Симон. – Из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.

– Ты забавный, Симон, но мне пора идти.

– Как мне тебя найти?

– Зачем? – Юля уставилась на Симона, будто он её несказанно удивил.

– Поболтать. Погулять Мало ли.

– Приходи ко мне домой, – просто ответила Юля, пожав плечами.

– Приду, конечно, а куда?

– Улица Лесная, тринадцать, завтра с утра, я блины буду печь, – уточнила она, и ещё раз проговорила адрес, чтобы приглашенный точно не забыл.

– Блины? – недоверчиво уточнил Симон.

– Да, завтра понедельник, я пеку блины для друзей, – пояснила Юля, так словно всему человечеству было известно, что она печёт блины для друзей, а Симон по какой-то неясной причине пропустил важную информацию.

– С удовольствием стану твоим другом Юлия.

Пока Юля заходила в древнюю калитку, парень развернулся и, не оглядываясь, побежал вниз по дорожке. Путаясь ногами в пыли, он улыбался чему-то своему.

Юля не помнила, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, ей нравилось готовить как причудливые блюда – насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, – так и самые простые. Она давно забрала бразды правления на кухне, считая её своей территорией. Маме с бабушкой позволялось лишь изредка помогать, а мужчинам и вовсе – только пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что результат двух-трех часового труда исчезает со стола раньше, чем гости успевают сказать «спасибо».

Небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон желающих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.

К домику, окрашенному зелёной краской, выцветшему от времени, тянулись друзья с пакетами муки или сахара – так всем казалось справедливым. Никто никогда не договаривался, но за три лета сложилась традиция: дети с соседних улиц в воскресенье несли продукты, а с утра в понедельник бежали «на блины», на небольшую веранду, выходящую в старый сад, где и проводили большую часть дня, толкаясь на стульях и табуретках, которых часто не хватало. Но в этом ли дело, когда гостеприимная хозяйка щедро угощает, а разговоры ведутся громко, откровенно, с перекатами смеха и улыбок.

Никто не задумывался, что юной хозяйке веранды приходилось вставать в шесть утра – непозволительное расточительство в недолгие летние каникулы, – и, превозмогая собственную сонливость, замешивать тесто, а потом стоять у разгоряченной плиты, орудуя двумя скородами с виртуозным мастерством, которому мог бы позавидовать любой дирижёр, настолько отточенными были Юлины движения.

После каждого тонкого блина, брошенного на верх стопочек на больших зелёных тарелках, настроение шло в гору, к приходу гостей Юля становилась бодрее своих приятелей, словно это она потягивалась в постели до последнего, а потом, натянув первое, что попалось под руку, восседала за большим круглым столом, макая блин в мёд или сметану.

Заглянувший на веранду Симон не верил своим глазам, когда переводил взгляд с одного пирующего на другого, те же не обращали внимания на незнакомца, продолжали то шумно что-то обсуждать, сверля друг друга глазами, то вдруг заливаться смехом до слез.

В маленькую дверь виднелась фигура Юли в том же платье, которое запомнил Симон, – голубом с желтыми неяркими цветами и тонкими тесемками, завязанными у шеи в обычный бантик. Юля быстро передвигалась по кухне, меняла сковороды местами, подхватывала лопаткой блин, кидала в стопку, не обращая внимания на шум за спиной.

Симон сел с края стола, обратив на себя всеобщее внимание, которое быстро развеялось, когда он с лёгкостью втянулся в общий разговор. Запомнил пару имён, представившись сам. Никто не поинтересовался, откуда он и почему здесь – складывалось впечатление, что на блинный церемониал свободный вход.

– Пришёл? – Услышал Симон за своей спиной.

– Ты правда на блины звала? – спросил тот, приподнявшись со стула и не скрывая удивления.

– Да, – засмеялась Юля.

– Прикольно, – только и ответил Симон, прежде чем начать поглощать блины.

Пожалуй, это были единственные слова, которыми перекинулись гость и хозяйка за всю трапезу, пока не остались на веранде вдвоем среди грязной посуды и хаотично расставленных стульев.

Но всё это время Симон не сводил с нее глаз, что намертво приклеились к русоволосой красавице. С удивительной грацией та собирала тарелки, словно танцевала, руки порхали над грязной посудой. Казалось, зритель смотрел постановку известного хореографа, а не наблюдал за рядовым домашним действом – уборкой стола.

Спохватившись, Симон предложил помощь.

– Не надо, ты гость, – просто, без всякого лукавства или флирта ответила Юля.

– Помогу, тем более, я без муки пришёл. – Симон решил восстановить справедливость и настоять на своём.

– О, тогда ладно.

Нехитрый быт дачного посёлка не предполагал наличия горячей воды и даже водопровода с холодной. Набор вёдер с водой, газовая плита, тазик и рукомойник – вот и все хозяйственные премудрости.

В четыре руки Юля и Симон быстро справились с грязной посудой, протерли стол, вымыли пол. Потом просто сидели друг против друга.

– Получилась бы из меня знатная дама, Симон? – с хитрым блеском в глазах спросила Юля.

– Конечно, – кивнул Симон.

– Даже после мытья полов? – засомневалась Юля.

– Тем более, после мытья, – серьезно кивнул Симон, а потом совершенно неожиданно для Юля подмигнул, заставив смутиться.

– У тебя такое имя странное… Симон, никогда такого не встречала, – видимо, от смущения протараторила та.

– Необычное для России. Я и говорю с акцентом, не заметила?

– Разве. Скажи что-нибудь?

– Tu es une très jolie fille. (Ты красивая девушка (фр.))

– Французский? Что ты сказал?

– Сказал, что ты печешь вкусные блины, – улыбаясь, перевел Симон.

– Спасибо! – зарделась Юля.

– Je veux vous embrasser (Я хочу тебя поцеловать (фр.)) – после минутной паузы продолжил Симон.

– А сейчас переведи?

– Мне очень понравилось.

– Откуда ты знаешь французский? – наконец спохватилась Юля.

Действительно интересно: откуда? В их скромный дачный поселок иностранцы не заглядывали. Мысль, что ученик спортивной школы выучил в совершенстве чужой язык, было слишком смелым предположением.

– Долгая история, но я могу коротко рассказать.

– На французском?

– Давай на русском, тебе привычней.

– Давай, – согласилась Юля, хоть и расстроилась немного. Уж очень необычно звучал французский прононс из уст симпатичного парня. Всё равно Симон бы потом перевёл.

– Моя бабушка вышла замуж за консула Франции, страшный скандал для того времени. Уехала во Францию, где родилась моя мать. Потом мама вышла замуж, родился я, теперь живу здесь, потому что бабушка давно вернулась, а родители остались во Франции.

– Ты живёшь без родителей? Как так?

– Большую часть времени я живу в интернате, так что без разницы, – равнодушно пожал плечами Симон.

– А родители к тебе приезжают?

– Мама – да, я к ней тоже езжу.

– А папа? – удивилась Юля.

– Отец – нет, они с матерью развелись. Он алжирец, так что… думаю, все к лучшему, – спокойно пояснил Симон, будто развод родителей – незначительное событие в жизни ребёнка.

Юля вздохнула, посмотрела на Симона с жалостью. В своем юном возрасте она ещё не умела скрывать мысли, эмоции. Те сразу отражались на лице.

– Перестань, ты чего? У меня всё отлично, мне хорошо в интернате. У меня отличная жизнь! – заверил собеседницу Симон.

– Прости. – Юля отвела взгляд в сторону, покраснела, стало стыдно за свои мысли и главное, за то, что они отразились на лице. – Тебе нравится в интернате? – решила она отвести разговор в сторону.

– Это спортивный интернат на самом деле. Если хочешь заниматься спортом профессионально – нужно сделать выбор. Я сделал. – Последнее Симон произнёс твердо, настолько уверенно, что Юля на секунду опешила.

– Ты спортсмен? Какой вид спорта? Хотя, подожди, ты говорил, что с «Олимпийцем» приехал, значит, плаванием занимаешься. Все, кто приехал в том автобусе, хорошо плавали, я помню!

– Плаванием, – согласился Симон.

– Я не умею плавать, – с легким вздохом произнесла Юля.

– Совсем? – удивился Симон, будто Юля не плавать не умеет, а, например, дышать.

– Совсем.

– Это просто.

– Нет, не просто, у меня не получилось. Даже в школе двойку поставили, в третьем классе, а потом я вовсе начала воды бояться.

– Могу научить. Хочешь? – с воодушевлением предложил Симон.

– Нет, спасибо, не надо! – встрепенулась Юля.

Она действительно боялась воды, особенно открытых водоемов: озер, прудов, особенно моря.

– Ну, ладно… – постарался скрыть удивление Симон.

На веранду зашёл мужчина, невольно отвлекая беседующих, те обернулись на звук его шагов. Симон приподнялся, увидев гостя, Юля широко и счастливо улыбнулась.

– Привет, крошка, надеюсь, в нашем поселке никто не умрёт с голоду сегодня? – произнёс зашедший, тут же обнял Юлю с особенной теплотой.

Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что обнимает Юлю родной отец: точно скопированные черты лица, у Юли они были более тонкими, женственными, открытый взгляд и улыбка оказались схожими, как у близнецов.

Пожалуй, в отце отсутствовала грация, неуловимое изящество движений, присущее Юле, как и робость, удивление, что порой проскакивали в мимике, уголках глаз, улыбке девушки. Движения отца Юли были уверенными, даже молниеносными. Он словно думал и действовал одновременно, не давал себе права на ошибки и сомнения.

– Ты познакомишь меня с новым другом, Юля? – Отец вскользь напомнил дочери правила приличия.

– Это Симон, – опомнилась Юля, махнув в сторону Симона и продолжила: – Это мой папа, Владимир Викторович.

– Очень приятно, Симон, – протянул руку для приветствия Владимир Викторович.

– Взаимно, – тут же ответил Симон.

Симон вовсе не смутился, не озадачился приходом отца новой знакомой. Он наблюдал за взаимодействием отца и дочери: как, садясь за стол, Владимир Викторович отодвинул стул, как разгладил поданную льняную салфетку.

Симон видел, с каким нескрываемым обожанием отец смотрит на дочь. На передвижения Юли. На блюдо с блинами, бережно накрытое тарелкой, поверх которой лежала записка «папочке».

Владимир Викторович с легкостью факира вовлек в непринужденную беседу дочь и Симона. Между делом спросил, где же они познакомились, чем собираются заниматься в течение дня, поинтересовался планами Юли, хлопотами на кухни, предстоящим ужином.

Уже в дверях, собираясь уходить, Владимир Викторович бросил на Симона очередной озадаченный взгляд, почесал переносицу и наконец спросил то, что видимо терзало весь завтрак:

– Симон, где я мог тебя видеть? У тебя запоминающаяся внешность.

– Возможно, в округе, – растерялся Симон.

– Скажи-ка свою фамилию?

– Брахими.

– Симон Брахими?

– Да.

– Ты Симон Брахими?! – воскликнул Владимир Викторович, не скрывая удивления, даже восхищения присутствием Симона на своей территории.

– Да, – подтвердил Симон.

Юля лишь удивленно переводила взгляд с одного на другого собеседника. Имя Симон Брахими ей не говорило ни о чем.

– А я-то думаю, – покачал головой Владимир Викторович. – Тебя недавно показывали в новостях. В спортивном вестнике освещали чемпионат мира по плаванию. Юленька, не видела последний вестник? Впрочем, неважно. Молодой человек, вам есть чем гордиться, в вашем возрасте серебряная медаль…

– Только серебряная. – Симон сморщился, как от сильнейшей зубной боли, невольно сделал ударение на слово только, не пытаясь скрыть недовольство собственным достижением.

– Ни к чему страдать перфекционизмом, – отозвался Владимир Викторович. – Это большой успех! Уверен, вы проделали большую работу. Вас ждет блестящее будущее и непременно золотая медаль.

– Естественно, – в ответ на слова поддержки кивнул Симон, словно уже выиграл золото, а медаль висит на стене его спальни. Будто уже не единожды подержал в руках трофей, ощутил вес, гладкость медали, прошелся пальцами по рельефу, прижал к губам.

– Прогуляемся? – спросил Симон, когда Владимир Викторович, поблагодарив дочку и пожав руку будущем чемпиону, вышел.

– Хорошо, – промурлыкала себе под нос Юля, старательно пряча взгляд.

– Эй, ты чего? – спросил Симон Юлю на улице, уставившись на смущённо опущенную голову и напряженные плечи.

– Ты чемпион, правда? – буркнула она.

– Только призёр, а чемпион я не настоящий.

– В каком смысле не настоящий?

– Настоящий чемпион – олимпийский, считается только золотая медаль, – пояснил Симон свою мысль.

– Ну…

– Даже если бы я был олимпийским чемпионом, что это меняет для нас с тобой? Лучше давай погуляем. Меня тренер до вечера отпустил, под честное слово.

Удивительная атмосфера тихого посёлка, с улицами, некогда широкими, кустами шиповника, облепихой по краям дорожки, которая вела прямо к озеру, звенела в воздухе.

Небо было настолько высоко, что казалось невидимым. И только при взгляде на гладь неподвижного озера приходило понимание, вот оно – небо. Отражалось в ряби воды, плескалось спинками мелкой рыбёшки, качалось на волнах, рядом с кувшинками.

Неспешная беседа привела Юлю с Симоном к стволу дерева, которое свалилось от ветра настолько давно, что кора отсохла. Теперь ствол напоминал гладкую, отполированную до блеска скамью, на которой удобно сидеть, любоваться видами, самыми простыми, бесхитростными и одновременно сочными, как трава под ногами.

Симон обнимал Юлю, та не возражала и положила голову ему на плечо. Он аккуратно скользнул рукой, дернул за кончик тесемочки у шеи, и шепнул на ухо:

– Послушай, уверен, это нагло, пожалуйста, не обижайся на меня, просто…

– Что? – Юля отвела взгляд от озера, заинтересованно посмотрела на Симона.

– Никогда не встречал таких красивых, как ты. Правда. Ни тут, ни во Франции, нигде. И я хочу заняться с тобой любовью. Это возможно?

– Нет, – тут же ответила раскрасневшись Юля.

– Ты девственница? – без обиняков выдал Симон.

– Да, – буркнула Юля, нагнувшись к собственным коленкам, слегка прикрытым платьем, будто хотела спрятаться.

– Всегда бывает первый раз, пусть у тебя он будет со мной. Подумай.

– Мой первый раз будет с мужем. – Юля сама не заметила, как перешла на повышенный тон.

– С мужем? То есть, подожди, только после свадьбы? – Симон ошарашенно уставился на Юлю, даже не пытаясь скрыть искреннего удивления. – Глупо, – резюмировал он.

Они гуляли целый день, с легкостью находя темы для бесед, не касались лишь предложения Симона. Лишь когда сумерки сменил полноценный вечер, пришли к дверям маленького дачного домика на Лесной улице.

– Ты придёшь ещё? – с нескрываемой надеждой спросила Юля.

– Можно? – с подозрением уточнил Симон.

– Конечно… я просто подумала, ты не захочешь меня видеть после отказа, – вздохнула Юля.

– Я не обещаю, что не стану просить заняться со мной любовью, – засмеялся Симон. – Но, конечно, приду, если хочешь.

– Когда? – решила уточнить Юля.

– В среду, после обеда – нормально?

– Да! Я приготовлю жульен и…

– Жульен? А что ты ещё можешь готовить?

– Многое. Голубцы умею, супы разные, отбивные, антрекот, курицу в пиве, сладкие пироги, с мясом, с грибами…

– Выходи за меня замуж! – выпалил Симон.

– Смеёшься? – Юля уставилась на взволнованного собеседника, а у того, казалось, даже веснушки нетерпеливо запрыгали в ожидании ответа.

– Мне не до шуток, – всплеснул руками Симон. – Я встретил самую невероятную девушку, какую только мог вообразить! Да я попросту не могу потерять тебя! Выходи за меня! Серьёзно, в среду приду с паспортом. С ума сойти! Я женюсь!

– Я не могу замуж в среду, – совершенно растерянно промямлила Юля.

– Почему? И, кстати, после свадьбы мы сможем заняться любовью. – От озвученного Симон воодушевился еще сильнее.

– Не могу! – взвизгнула Юля, тут же пояснила: – Мне нет восемнадцати.

– Сколько тебе? – Симон с опаской всматривался в красивое, совершенно растерянное личико…

– Шестнадцать, – призналась Юля, глядя, как округляются в ужасе карие глаза напротив, и виновато добавила: – с половиной. Скоро семнадцать… Весной.

– Блин! – зажмурился Симон, взлохматил кудри, встряхнул головой, будто не верил сам себе. Наконец, посмотрел на смущенную собеседницу: – Пожалуйста, прости меня, я вел себя непозволительно, думал ты старше.

– Папа говорит, я рослая. – Юля виновато отвела взгляд.

– Ты настолько красивая, что я совсем перестал соображать. Воскресная школа ведь для школьников! Прости меня, ладно? – В отличие от Юли Симон не отводил взгляд, смотрел прямо на Юлю и ждал ответа. Он действительно раскаивался в своих словах и мыслях.

– Ладно, – кивнула Юля. – А ты придешь… теперь, – поспешила она уточнить.

– Конечно. К тому же, я сделал тебе предложение, и как честный человек не могу не прийти, – тепло улыбнулся Симон.

– Ты такой смешной, Симон Брахими! – закатилась Юля в довольном смехе.

– Обхохочешься, – буркнул тот себе под нос и решительно продолжил: – Юлия, я обязательно приду.

Глава 3

Фельдшер скорой помощи, молодой, со светлыми взъерошенными волосами, торчащими, словно солома, в синей форме и стоптанных, некогда белых кроссовках, смахивал на воробья, который ранней весной выпрыгнул погреться на солнышко, и случайно попал в обледенелую лужу.

– Юлия Владимировна, – говорил он так, словно устал повторять. – Давайте в восьмерку. Хорошая клиника, чистенько, ремонт недавно был.

Сидевшая напротив Юля, со следами яркой помады на бледном лице, поджимала губы, упрямо качала головой:

– Нет.

– Хорошо. – Фельдшер громко, даже демонстративно, захлопнул папку со стопкой казенных бумаг, и тут услышал вопрос:

– Можно укол?

– Какой укол, милая? Нельзя при остром животе. Вы-то должны понимать, – упрекнул фельдшер.

Юля сжалась от интонации врача. Она действительно должна была понимать и понимала, но боль становилась невыносимой.

– Юль, – обратился к ней присевший рядом Витя – однокурсник, аккуратно причесанный, в ладно сидящем свитере, начищенных ботинках. – Юль, потерпи. Давай я тебе помогу.

Он помог Юле встать, бережно приобнял за талию, позволил на себя опереться.

Витя был невысокого роста, ненамного, но ощутимо. Когда-нибудь наберет мышечную массу, потом жирок, станет степенным, возможно, лысым, а пока рядом с Юлей он смотрелся мелкокостным. Та была болезненно худой, однако из-за роста и очевидной красоты худоба не привлекала внимание.

Яркая красота, вот что бросалось в глаза. Умелый макияж подчеркивал изящные черты лица, волосы мягко спадали по плечам, даже слегка размазанная тушь лишь подчеркивала глубину взгляда, в котором мелькала странная для подобной внешности неуверенность в себе – щенячья.

– Давай, поеду с тобой, – предложил сердобольный Витя.

Витя уже одной ногой стоял в карете скорой помощи, когда фельдшер отодвинул его со словами:

– Только родственники. – Фельдшер раздраженно отдернул Витю, усадил Юлю на маленький стульчик рядом с носилками с ободранным кожзаменителем. – Поехали, Николай! – крикнул он водителю.

Юля отвернулась к окну. Фельдшер задержал взгляд на тонком профиле, пробежался от губ к шее, и, словно удивившись чему-то, усмехнулся про себя.

Карета скорой помощи больше напоминала тыкву, отчаянно скрипела на кочках, разбитая подвеска издавала громыхающие звуки. Юлю затошнило, она потянулась к окну в надежде вдохнуть свежего воздуха – оказалось, створка не открывается.

– Приляг, – сказал белобрысый фельдшер. – Давай, давай, прямо в куртке можно. – В его голосе послышалось сочувствие.

Юля благодарно посмотрела на своего спасителя и, повернув голову вправо, постаралась дышать ровно. Ей казалось, как только она переступит порог областной больницы, все проблемы решатся: уйдёт боль, странный фельдшер начнёт улыбаться, помада, оброненная в лекционном зале, вернётся в сумочку.

Ошиблась. Фельдшер быстро отдал сопроводительные документы, бросив еще разок на прощание, перед тем, как практически убежать:

– Точно нет паспорта?

– Нет, – буркнула Юля.

Металлический стул был неудобным. Неудобно было всё – сидеть, стоять, лежать.

Юле хотелось обратить на себя внимание, но, глядя на людей, – мужчин и женщин, бледных, с полиэтиленовыми пакетами, наскоро собранными родственниками перед отправкой в больницу, она поняла, что может и подождать. Пройдёт в порядке очереди. На общих основаниях.

– Юля? – услышала она от смутно знакомого мужчины в белом халате. – Что ты здесь делаешь?

– У меня живот болит, – скривившись, прошептала Юля.

– Живот? И почему ты сидишь в приемном покое?

– А где?

– Подняться надо было. Иди-ка за мной, идти можешь? – спохватился доктор.

Идти Юля могла, в положении, когда не нужно сгибаться, её организм хоть как-то функционировал, а не заставлял корчиться и поскуливать от невозможной боли.

Двадцать минут, проведённые в смотровой, показались вечностью. Голубой кафель со светлыми разводами делал холодное помещение более студеным, будто опасным.

Идея вызвать скорую помощь уже не казалась такой уж умной. Юле не оказывалась вообще никакая помощь в общей сложности уже два часа – и это со времени, когда фельдшер приподнял бровь и спросил: «Вы уверены, девушка?».

Тогда она была уверена, сейчас уверенность стремительно уменьшалась. С сожалением вспоминался собственный отказ на предложение фельдшера отвезти в восьмую клиническую больницу.

В смотровую зашло несколько врачей в хирургических костюмах, доктора приветливо улыбнулись неожиданной пациентке.

– Ну-с, Юленька, на что жалуемся? – спросил один из зашедших.

– Живот… – Юля с трудом сдержала слёзы.

– Посмотрим, – приободрил врач.

После дежурных вопросов, ответов, пальпации, смешков, подмигиваний и даже шутливых заигрываний, которые были предназначены для отвлечения Юли, – эдакий проверенный способ “заговорить” нервного пациента, – она раздраженно выяснила, что “нужно подождать ещё совсем чуть-чуть”.

В смотровой остался доктор постарше. Юля вспомнила, что знакома с ним. Он расспрашивал о здоровье мамы, бабушки. Интересовался, определилась ли она со специальностью, именами её профессуры, планами на будущее. Чуть позже зашёл следующий врач, на взгляд Юли слишком молодой и очень усталый. Он смотрел словно бы поверх и самой Юли, и своих коллег.

– Юрий Борисович, приветствую. – Привстал доктор постарше, который расспрашивал Юлю. – Похоже, ваше. Это Юлечка, дочка Владимира Викторовича, прошу любить и жаловать.

– Что ж, полюбим, пожалуем, – улыбнулся Юрий Борисович, подошёл к раковине вымыть руки. – Животик покажи? – обратился он к Юле, уже стоя у кушетки. Та покорно потянула свитер с футболкой вверх. – Здесь больно? Здесь? А так? Хм.

Это «хм» не предвещало ничего хорошего, Юле стало нехорошо от этого «хм», ещё больше, чем было утром или за три дня до этого, или за неделю.

Обменявшись с коллегами репликами, косыми взглядами, побарабанив пальцами по столу, Юрий Борисович устало вздохнул, словно его терзали сомнения. Старший товарищ одобрил его дальнейшие действия.

Диалог обычному пациенту непонятный, если тот – не дочь заведующего гинекологическим отделением областной больницы, куда ее привезла карета скорой помощи, которую пришлось вызвать в медицинский институт, где Юля только-только начала учиться.

Последовали типовые вопросы, с такими же типовыми ответами, по сто пятому кругу. Кафель давил, действие обезболивающего, которое Юля себе вколола, начало заканчиваться, а вопросы – откровенно раздражать. Неужели настолько сложно оказать необходимую помощь?!

– Половой жизнью с какого возраста живете, Юлия Владимировна? – спросил Юрий Борисович, глядя не на пациентку, а в уже изрядно исписанную историю болезни.

– Я… я не живу.

– Юля, тебе же известно, что такое врачебная тайна?

– Конечно.

– Тогда ты должна понимать, что я не скажу твоему папе, если ты опасаешься его реакции.

– Я. Не. Живу! – вспыхнула Юля, аж уши покраснели.

– Хорошо, – спокойно отреагировал Юрий Борисович. – Сейчас мы сделаем УЗИ, потом поднимемся в палату…

– Что со мной? – Юля нетерпеливо перебила врача. – Что?

– Ничего такого, чего мы не сможем решить. Встать можешь? – Юле показалось, что голос звучит еще более устало, чем в начале осмотра.

Вдруг стало стыдно. Кому, как не ей знать, что врач гинекологического отделения, приходя домой, вытягивает ноги на ближайший стул и, закрыв глаза, слушает тишину. Синяки под глазами порой не проходят даже после двух дней выходных, а дежурства затягиваются на неопределенное время. Скорее всего, Юрий Борисович не спал уже сутки и до утра ему вряд ли удастся сомкнуть глаза.

Кабинет УЗИ был затемнен, врач приветливо шутила, улыбалась пациентке и Юрию Борисовичу, который хмуро смотрел на монитор и иногда бросал взгляд на Юлю. От этого взгляда становилось откровенно не по себе.

– Ну что ж… Пойдём в палату, Юлия Владимировна, – излишне бодро произнёс Юрий Борисович, приглашающе указывая рукой на дверь.

– Ей нет восемнадцати, – ответила за Юлю УЗИ-специалист. – Отцу дозвонились?

– Нет ещё. Придумаем что-нибудь, – одобрительно улыбнулся Юрий Борисович, глядя на перепуганную Юлю.

– Её нужно в педиатрию, срочно! – УЗИ-специалист повысила голос, заставив Юлю вздрогнуть.

– Не нужно, – спокойно ответил Юрий Борисович, взял коллегу под руку, отвел в сторону, напоследок бросив широкую улыбку Юле, мол, всё под контролем.

– С ума сошёл? – Женщина-доктор старалась говорить тихо, только большой и пустынный кабинет УЗИ отлично создавал эффект эха, поэтому Юля слышала весь диалог.

– Сегодня Семёнов дежурит. Ты бы отправила свою дочь к этому коновалу, а? – с раздражением прошипел Юрий Борисович. – Я знаю, что ей нет восемнадцати. Беру ответственность на себя.

– Ненормальный, – вздохнула женщина.

На этих словах Юле стало ещё хуже. Боль пронзила живот от правого бока до спины острым, раскаленным, жгучим клинком. Юля тихо всхлипнула, готовая расплакаться от отчаяния, боли, жалости к себе.

– Юлия Владимировна? – Юрий Борисович мгновенно отреагировал на всхлипы.

– Просто Юля, – проныла она в ответ.

– Хорошо, Юля, сейчас мы поднимемся в палату, тебе станет легче.

Палата оказалась отдельной, на одного пациента. Медицинская сестра, бесконечно извинялась, пока заправляла постель, измученная Юля от излишней суеты успела устать.

– Хорошо, Юля, – сказал Юрий Борисович, когда Юля наконец-то улеглась, облачившись в ночную рубашку огромного размера с казенными печатями на плече и подоле. – Мне нужно тебя осмотреть, ты понимаешь, о чем я? На кресле. Ты понимаешь – как?

Юля понимала…

– Это может сделать кто-нибудь другой?

– Женщина? – сочувственно улыбнулся Юрий Борисович. – Нет, Юля, вечер пятницы, боюсь врачей женского пола не будет до понедельника.

– Тогда я папу подожду, – пискнула Юля, понимая, что ждать отца даже более глупо, чем настаивать на докторе женского пола.

– Твой папа в Красноярске. Прямо сейчас осмотреть тебя могу только я. – Юрий Борисович проговаривал по слогам, медленно, терпеливо, как учитель маленькому ребёнку непонятный материал. – Мы не можем ждать твоего папу. Не можем ждать другого врача. Не можем ждать утра. Скажи, что ты принимала?

– Ничего.

– Сдаётся мне, что ты лукавишь, итак?

– Баралгин.

– Сколько?

– Пять кубиков утром. И днём…

– Отлично, жду тебя в смотровой прямо по коридору.

– Я не пойду, – заупрямилась Юля. Конечно, она была неправа, только Юрий Борисович был не просто мужчиной, он был молодым мужчиной. Юля никак не могла… Никак!

– Юль, – вздохнул Юрий Борисович – Хорошо, давай так: твой папа гинеколог?

– Гинеколог.

– Он мужчина?

– Мужчина.

– Кому, как не тебе знать, что ничего страшного, предосудительного в осмотре мужчиной гинекологом нет. Стесняться не нужно.

Коридор казался чересчур длинным, медицинская сестра – очень навязчивой, мама – слишком далеко, Красноярск – недосягаемым. Юля, с раннего детства вращаясь в кругу друзей отца, поступила в медицинский институт. По всем законам она должна была выработать спокойное отношение к медицинским манипуляциям, но её накрыл приступ самой настоящей паники. Ей захотелось сбежать, запахнуть огромную ночную сорочку вокруг тела и нестись вдоль бежевых стен с деревянными перилами.

– Помнишь, мы уже встречались? – спросил с улыбкой Юрий Борисович в смотровом кабинете на фоне того самого, пугающего по одури кресла.

Юля не помнила и не хотела помнить. Она хотела зажмуриться, чтобы все исчезло, чтобы стыд, который настолько отчаянно сковал сейчас внутренности, что прошла боль, поглотил её целиком, без остатка. Чтобы сама она испарилась, растаяла как эфир. От мысли, что ее будет осматривать мужчина, было не по себе. Понимание, что этот мужчина еще и знакомый, точно не придавало решимости.

– Садись. – Юрий Борисович показал рукой на кушетку, Юля неуверенно посмотрела на застеленную поверхность. – Просто садись, на попу, поговорим, – пояснил он. Ты по-прежнему боишься ездить на мотоцикле?

Юля, наконец, вспомнила этого врача со спокойным, немного усталым взглядом. Вспомнила, при каких обстоятельствах они встречались.

Больше года назад она зашла к папе на работу, нужно было забрать бабушкины лекарства. Юля, сидя в просторном кабинете, взглядом скользила по справочной литературе, картинам на стенах. Всё это видела уже не один раз. Невелико развлечение – кабинет заведующего гинекологического отделения областной больницы. Стопка медицинских карт, бумаги, снимки, книги.

Владимир Борисович задержался у сложной пациентки. Юля пришла заранее в надежде перехватить папу – необходимо было сегодня сдать реферат, только отца не застала. Она нервно подергивала ногами в самой простой обуви, теребила маленькие белые пуговицы на блузке – хлопковой, простого кроя, с круглым воротничком и из атласной тесьмы бантиком.

Наконец-то зашёл Владимир Викторович, извинился перед дочкой, прижал к себе, прошептал: «Прости, прости». Напряженные плечи Юли тут же расслабились. Она улыбнулась. Ноги перестали отбивать бесполезную чечётку, руки оставили в покое несчастные пуговицы, спокойно опустились вдоль тела.

– Держи, – протянул зеленый пакет папа.

– Ты взял с собой ужин? – обеспокоилась Юля.

– Уверен, наше отделение не погибнет голодной смертью благодаря тебе, Юленька. – Владимир Викторович улыбался дочери, любовался ею, восхищался. – Сильно опаздываешь? – спохватился он.

– Сильно, – со вздохом согласилась Юля.

– Плохо. Беги. – Отец быстро поцеловал Юля, та развернулась к двери, чтобы спешно отправиться по своим делам и столкнулась с входящим врачом. Совсем молодым, скорей всего интерном или ординатором, на глаз возраст Юля определять еще не научилась.

Буркнув приветствие, она обогнула доктора и почти вышла из кабинета, как услышала за спиной:

– Ты на колёсах? – Владимир Викторович спрашивал предполагаемого интерна.

– Да.

– Рабочий день закончен, подбрось Юленьку, вам в одну сторону.

– Без проблем.

– Только смотри, чтобы без проблем, – назидательно проговорил Владимир Викторович подопечному.

Юля пошла следом за молодым доктором. Он представился Юрием, попросил подождать совсем немного, пока переоденется. Вместе они спустились на первый этаж и прошли по парковке областной больницы.

– Никогда не ездила? – услышала Юля, когда они подошли к месту назначения.

Она удивленно посмотрела на «колеса» – самый обыкновенный мотоцикл. Может, немного больше обычного… но всё же мотоцикл – один из самых опасных видов транспорта. Юля с сомнением оглядела агрегат, с ещё большим – Юрия.

– Держи. – Юра протянул круглый шлем, она покорно надела, чувствуя себя крайне глупо и скованно.

– Устраивайся. – Юрий сидел, перекинув длинные ноги через сиденье, и ждал.

Юля неуверенно присела, стараясь минимизировать прикосновения к мужскому телу. Услышала, а потом и почувствовала гул, зажмурила глаза. Проехали они совсем немного, медленно. Остановились у обочины рядом с широким газоном со свежей травой.

– Я проходил практику в травматологии, поэтому мы поедем не превышая скорости, аккуратно, и получится всё равно быстрей, чем на общественном транспорте. Лишь идиот не боится, поверь, я никогда не нарушаю правила, всегда предельно осторожен.

– Хорошо, – кивнула Юля. В конце концов её с мотоциклистом отправил папа, если бы Юрий был гонщиком, Юлю бы близко не подпустили к нему и мотоциклу.

Им едва удалось добраться до конца газона, снова пришлось остановиться.

– Юль, держись за меня крепче. Плотнее. Понимаешь, как?

– Как? – Юля слезла с мотоцикла, отступила на шаг, будто собиралась издалека посмотреть, как же нужно держаться. Может быть, покажут на какой-нибудь другой девушке? Одна как раз шла по тротуару между проезжей частью и газоном.

Вдруг, абсолютно неожиданно Юля оказалась прижатой спиной к мужской груди. Юрий крепко обхватил её за талию, нагнул влево, вправо, не теряя контакта тел. Каким же горячим он был, твёрдым, возмутительно сильным. Мужчиной.

– Примерно таким образом. – Тут же отошёл на несколько шагов Юрий, встав перед лицом Юли, чтобы поймать зрительный контакт.

Юля аккуратно, едва прикасаясь к ткани рубашку в мелкую, едва видную клетку, ухватилась за Юрия.

– Ну?

– Что ну?

– Ты будешь держаться крепче?

Юля резко отпустила руки, собралась уйти. Пусть провалится этот мотоцикл и Юрий вместе с ним. Из глубины души поднималась неприязнь к незнакомому человеку, а от шеи к лицу пополз румянец, задевая уши и кончик носа.

– Юля? – Юрий всмотрелся в лицо своей спутницы, будто только-только разглядел, буквально секунду назад. – В чем дело?

– Это неприлично… – прошептала в ответ Юля. Пусть думает что угодно, прижиматься к постороннему мужчине, так прижиматься – неприлично! Неловко, стыдно.

– Неприлично? – опешил Юрий. В лексиконе врача-гинеколога не могло быть такого слова, но у Юли-то было! Юленька. – Неприлично будет, если я разобью дочь своего непосредственного руководителя, а прижаться во время езды… – он продолжал всматриваться в лицо Юли, которое стало еще красивей то ли от гнева, то ли от стыда. – Я знаю, что нам поможет, подождешь меня? Только обязательно подожди! – быстро проговорил Юрий, прокрутил ручку стартера и рванул с места.

Вернулся почти сразу, протянул Юле тёмную кожаную куртку – плотную, жёсткую, прошитую спереди и сзади грубыми стежками.

– Надень, – протянул он куртку Юле. – В ней ничего чувствуется, – уточнил Юрий, игнорируя алые щеки собеседницы. – Это куртка моей жены, так что я знаю, о чем говорю. Поехали?

Юля облегченно вздохнула, выдавила: «поехали». Уселась на мотоцикл. В куртке, которая защищала от слишком интимного контакта действительно было комфортней.

Сейчас, в смотровой, Юрий Борисович смотрел так же, слегка насмешливо. Он рассказывал о двигателе и проблемах с ходовой двухколесного товарища, а сам в это время расправил пелёнку на гинекологическом кресле, рукой потянул к нему Юлю.

Отвернулся, продолжая неспешный рассказ, терпеливо подождал, пока пациентка собралась духом, устроилась удобней, максимально натянув подол ночной рубашки на низ живота, отдавая должное собственной стеснительности и изо всех сил постаралась абстрагироваться от происходящего.

Юля ждала, когда Юрий Борисович перестанет рассказывать про свой мотоцикл, обратит на неё внимание. Поймала его взгляд, и вдруг с ужасом поняла, что он уже давно ничего не рассказывает. Подол рубашки, целомудренно закрывающий промежность, приподнят, как необходимо для осмотра. Заученным движением Юрий Борисович устраивал Юлю удобней, и говорил.

– Сейчас мы только посмотрим. Животик расслабь. Юля, надо, – притворно-строго цыкнул он.

Юля зажмурила глаза, намереваясь честно вытерпеть всё, что будет с ней происходить, собралась духом, и вдруг услышала:

– Всё, вставай. Юленька, нам понадобится небольшое хирургическое вмешательство… Срочно.

Это было последнее, что она услышала, а потом разразилась слезами. Юля трусливо отказывалась от вмешательства, умоляла подождать папу и, в конце, всхлипнув особенно громко от простреливающей боли, пропищала:

– Я умру…

– Не умрёшь, это рядовая операция.

– Умру! – Паника захлестывала Юлю. Умение логически мыслить, оценивать происходящее исчезло, как и не бывало.

– Юля, ты же храбрая девушка, ты не умрёшь, – повторил Юрий Борисович. Слова врача должны были утешить, вот только совсем не утешали, не придавали ни храбрости, ни уверенности.

Паника холодной волной накатывала на Юлю, её начала бить мелкая дрожь. Не было ни единого сомнения – она умрет сегодня, пока папа в Красноярске, а мама с труппой на гастролях. Даже бабушка на даче, и нет никакой возможности сообщить родным о собственной скорой смерти.

Юля постаралась плакать тихо, краешком сознания понимая всю необоснованность собственного страха. Отлично осознавала, случись с ней – дочерью заведующего отделением, – нечто, угрожающее жизни или здоровью, уже был бы вызван не один врач с огромным послужным списком и клиническим опытом.

Она отлично понимала – это всего лишь паника, переизбыток эмоций. Может быть, она перебрала с обезболиванием… И именно от препарата у нее кружилась голова.

– Умру, – всхлипнула она в спину Юрию Борисовичу. Тот поспешил из смотровой, предварительно дежурно рассказав про подготовку к операции и анестезию. – Умру, – из чистого упрямства, иррационального желания, чтобы её пожалели, повторила Юля и заплакала. Через пару секунд рыдания её буквально раздирали, не осталось ни единого шанса, что она возьмет себя в руки.

Юрий Борисович тяжело вдохнул, словно Юля раздражала его, впрочем, скорей всего именно так и было, сел рядом с ней на кушетку и, улыбаясь явно через силу, начал говорить:

– Юля, ты умная девушка. Поступила в медицинский, твой папа врач. Ты прекрасно понимаешь, что не умрешь. Не надо плакать, утром голова будет болеть. Давай не будем…

Юрий Борисович вдруг подтянул Юлю на себя, усадил к себе на колени, как маленького ребёнка, и начал приговаривать, что она, конечно, не умрет. Что будет жить очень долго, поступит работать к ним в больницу. Не пристало настолько красивой девушке плакать из-за какого-то глупого врача, которому приспичило ее напугать.

Все говорил и говорил, без устали и перерыва. Детально рассказывал о течении операции, послеоперационном периоде, о том, чего именно Юле следует ожидать, как себя вести. Давал подробные, четкие и понятные инструкции – и Юле становилось ощутимо проще.

Юрий Борисович спрашивал о молодом человеке Юлии, его успехах, между делом похвастался достижениями своей жены. И снова вернулся к объяснениям, проговорил несколько раз каждую мелочь. На всякое произносимое слово Юрий Борисович проводил рукой по Юлиной руке – словно втирал в кожу понимание, делился спокойствием.

В операционной, таращась в хирургические светильники, последнее, что запомнила Юля – это подмигивающий, насмешливый взгляд Юрия Борисовича и слова:

– Встретимся в палате.

Пока Юля приходила в себя, ей казалось, что Юрий Борисович действительно находился в палате. Она отчётливо помнила его раскинувшуюся на стуле фигуру с вытянутыми вперёд ногами, а ближе к утру – склоненную к спинке кровати голову.

Утром, открыв глаза, Юля никого в палате не застала. Огляделась: помещение выглядело иначе, хотя определенно это была та же самая комната, что и накануне вечером. Стены оказались более светлого тона, обнаружились шторы на окне, цветы в небольшой вазе на тумбочке рядом с кроватью.

Юля попыталась пошевелиться – стало больно. Вскоре пришла улыбчивая медицинская сестра, терпеливо подождала, пока Юля измеряет температуру тела и со словами: «У меня лёгкая рука» сделала два укола, а после сразу убежала по делам. Юлия – не единственная пациентка.

Чуть позже заглянул Юрий Борисович. Он казался бодрым. Глядя на него Юля решила, что ей приснилось его присутствие в палате ночью. Невозможно быть таким веселым, полным энтузиазма, заряжать хорошим настроением после бессонной ночи на неудобном стуле. Впрочем, уточнять приснилось ли ей, Юля не стала – постеснялась.

Юрий Борисович внимательно осмотрел пациентку, немного поболтал, никак не напоминая о Юлином позорном поведении накануне вечером, показал кнопку срочного вызова, сказал, что непременно заглянет вечером и ушел.

Действительно, ближе к вечеру он вернулся, зашел в палату с огромным, полиэтиленовым пакетом.

– Тебе бабушка передала, я съездил к вам домой, – протянул он гостинец из дома ошарашенной Юле.

– Вы сами съездили? – почему-то не поверила та.

– Конечно. У твоей бабушки поднялось давление, мы с Владимиром Викторовичем решили, что лучше ей побыть дома, не стоит ехать через весь город на общественном транспорте. Маме не стали сообщать, чтобы не волновать. Ты ведь не возражаешь? Твой папа приезжает завтра утром. Здесь ночная рубашка, смена белья, полотенце. – Юрий Борисович поставил пакет на тумбочку у изголовья Юлиной кровати, осекся, нахмурился, глядя на стол у окна: – Ты не притронулась к обеду? Почему?

– Не хочу есть, – вздохнула Юля.

– Невкусно? Всегда считал, что моя жена хорошо готовит.

– Это готовила ваша жена? – удивилась Юля, впрочем, если бы она посмотрела хоть в пол глаза на тарелки, поняла бы, что обед не из больничной столовой.

– Да.

– Простите. Но я не хочу… – Юля мельком бросила взгляд на еду и отвернулась в противоположную сторону.

– На этом месте подробней. Отсутствие аппетита… – начал Юрий Борисович.

– Нет у меня никакой инфекции! – нервно возразила Юля. Как врач, она прекрасно понимала, что отсутствие аппетита – плохой знак. Пришлось пояснить: – Я толстая!

– Что – ты? – опешил Юрий Борисович.

– Толстая! Женщина должна быть немного анорексичной.

– Невозможно быть немного анорексичной, как нельзя стать чуть-чуть беременной. Ты не толстая, Юля, у тебя явный недостаток веса… – Юрий Борисович пробежался взглядом по излишне худой фигурке проблемной пациентки и вздохнул: – Как давно ты ела?

– Не помню, – соврала Юля.

– Хорошо, что именно ты ела?

– Салат.

– Какой салат? – продолжил настаивать Юрий Борисович. Благодушное настроение, с которым он переступил порог палаты, испарилось, как и не было.

– Листья салата! Я ела салат из зелени… Это единственное, что я ем, потому что толстая. – Юля устала оправдываться за свой выбор питания, но всё равно упрямо повторила: – Толстая.

– Хорошо. Ты толстая, – кивнул Юрий Борисович, поджав недовольно губы. – Но прямо сейчас ты съешь всё, что в этой тарелке, и мы посмотрим, как это усвоится. Я не уйду, Юля, пока ты не съешь. – Он прямо-таки демонстративно сел на стул и уставился на пациентку.

– У меня болит… там. Режет, словно раскаленным гвоздем. – Юля показала на живот.

– Не заговаривай мне зубы, – рыкнул Юрий Борисович. – Ты всё равно съешь.

Пришлось есть… Тарелка опустела раньше, чем Юрий Борисович начал улыбаться. Юля сидела, облокотившись на подушку. Он держал тарелку на весу, и задумчиво смотрел на молоденькую пациентку, которая, кажется, выпила у него галлон крови за неполные сутки.

У Юли отмечалась послеоперационная бледность, сухие губы, синюшность под глазами. Она была невероятно худенькой, точно за нижней чертой нормы веса, однако тонкие черты лица и плавные движения сглаживали угловатость. Выглядела смущенной, порой отводила глаза, чаще же смотрела открыто – взгляд выражал искреннее любопытство, живость ума. Юля абсолютно правильно анализировала всё, что видела, слышала вокруг себя, делала какие-то выводы, которыми не спешила делиться.

– Тебя что-то беспокоит? – догадался Юрий Борисович.

– Вы такой внимательный, потому что я дочь вашего начальника, да? – в лоб рубанула Юля.

– Давай, это будет официальная версия, – усмехнулся в ответ Юрий Борисович.

– А неофициальная?

– Только никому не рассказывай: я хотел быть педиатром, в некотором роде ты исполняешь мою мечту.

– И стали гинекологом? – улыбнулась Юля. – Неожиданный выбор.

– Почти смежная специальность, – в ответ улыбнулся Юрий Борисович. – Пока я не ушёл, тебе ещё что-нибудь нужно?

– Позовите медсестру, если несложно.

– Вероятно, я могу помочь? Я все-таки врач… – протянул он.

– Не можете, – отрезала Юля.

– Хорошо, – не стал спорить Юрий Борисович. Вышел из палаты, но почти сразу вернулся со словами:

– Юля, медсестра освободится через пятнадцать-двадцать минут, какие у тебя трудности? – уточнил он, напрочь игнорируя упрямый взгляд пациентки: – Юлия Владимировна, я ваш лечащий врач, – напомнил он очевидное.

– Писать хочу, – пискнула Юля. – Боюсь встать.

– Ты ещё не вставала? – в который раз опешил Юрий Борисович. Казалось, ещё немного и он начнёт биться головой о стену. – Интересно, куда смотрела Аня? – назвал он имя дежурной медсестры. – Юля, ты можешь встать и сделать свои дела, это не опасно.

Юля неуверенно пожала плечами. Она понимала, что может встать, что должна встать, но отчего-то опасалась.

– Вставай, – отдал указание Юрий Борисович, приобнял Юлю, аккуратно поставил на ноги. – Пойдём, сделаем твои дела, потом переоденем ночную сорочку, а то больничная тебе велика и совсем несимпатичная… Видишь, совсем не больно, – уверенно добавил он.

– Больно вообще-то, – возразила Юля.

– Естественно, но признай, вчера было больней, однако, ты ходила. Сейчас тем более можешь. У тебя совсем маленький шов, крохотный. Он не разойдется. – С уговорами, они добрались до уборной, благо та находилась в палате. Так же осторожно вернулись к кровати. Юля с удовольствием переоделась в чистую одежду, поняв, что именно этого ощущения свежести ей не хватало целый день.

Послышался отчетливый шум за дверью. Юрий Борисович вопросительно посмотрел на Юлю, потом на дверь, где в проеме нарисовался незваный гость.

– Девушка, – говорил парень с темными вьющимися волосами, наступая на медсестру Аню, которая готовилась вытолкать посетителя взашей. – Девушка, милая, еще раз повторяю! Последний! В этой палате находится моя невеста! Нет шансов, что вы меня не пропустите. Вообще-то я обошёл злыдню в гардеробе… – скрипнул зубами парень. Отойдите с дороги! – Он попросту поднял сестру и, переставив за дверь, закрыл эту самую дверь перед её возмущенным лицом.

– Привет, как ты? Маленький, я только узнал. Твоя бабушка позвонила моей. Маленький, почему ты не сообщила раньше?

– Ты же на сборах. – Юля широко и счастливо улыбалась.

– На каких сборах? Какие сборы, когда мой маленький в больнице? Тебя обижал этот злой мужик? – зашедший не смущаясь, показал взглядом на Юрия Борисовича, который, похоже, наслаждался разыгравшейся мизансценой.

– Нет, он мой врач. Хирург.

– Врач? Врачу можно находиться в твоей палате, – продолжил нахал. – Здравствуйте, я Симон, – представился парень Юрию Борисовичу. – Жених Юлии. С ней всё в порядке? Я так испугался… – Взгляд внимательных карих скользил от врача в хирургической форме к бледной Юле и обратно.

Становилось очевидно, что Симон напуган не на шутку, и все эти улыбки, глупые шутки, ёрничество направлены на то, чтобы развеселить худенькую, красивую дочку заведующего гинекологическим отделением. Любому было видно: за бравадой скрывается сильный страх и юношеская влюблённость – острая, отчаянная, какая бывает только в молодости.

– В порядке. Я – Юрий Борисович, садитесь Симон. – Юрий Борисович показал на стул, на котором, как с утра думала Юля, он провёл предыдущую ночь.

– С Юлией все будет в абсолютном порядке, но ей необходимо поправиться, – Юрий Борисович выразительно посмотрел на внимательно слушающего парня, кинул взгляд на раскрасневшуюся от возмущения Юлю и продолжил: – На данный момент ее репродуктивная функция… возможность иметь детей, – пояснил он, – не пострадала, но необходимо набрать вес. Необходимо! Анализ крови указывает на недостаток многих питательных веществ, это может закончиться печально… – Он посмотрел в глаза Симону, после перевел взгляд на Юлю: – Необходимо набрать минимум пять килограмм.

– Хорошо, она поправится, я обещаю, – только и ответил Симон.

– Каких это веществ? – возмутилась Юля антинаучной чушью, которую, не стесняясь, нес доктор.

– Важных! – тут же отрезал Юрий Борисович и добавил уже для Симона: – Жизненно важных. – Интонацией он подчеркнул, насколько жизненно необходимо юной невесте набрать вес, перестав питаться лишь листьями салата и то раз в сутки.

Симон, слушая доктора, выглядел так, словно готов был в ту же минуту скупить половину продуктового магазина и начать кормить невесту, несмотря на её протесты.

– Симон, если хочешь, ночуй в ординаторской, – в дверях палаты бросил довольный собой Юрий Борисович. – На одной кровати с Юлей сейчас спать нельзя, а стул ужасно неудобный.

Глава 4

Море было синего-синего цвета, отсвечивало бирюзой, изумрудами, сверкало прозрачными всплесками, тихо ударяясь о корму белого катера.

Рыбки, которые кружили стайками у кормы в ожидании угощения, словно подмигивали красивой девушке, а та смотрела на них, не моргая. Играли в гляделки – кто кого переглядит: девушка сверкающую рыбку или рыбка девушку. Кто из них красивее, притягательнее, ярче? Юля всматривались в морское царство, ей казалось, что она видит не только стайки маленьких рыбок, но и больших, степенных рыб, которые лениво двигали плавниками, смотрели свысока на кораллы – странные существа, яркие, но будто неживые.

Если бы Юля всмотрелась внимательней, она бы наверняка увидела пару русалок, которые, смеясь, проплыли мимо, и бросив взгляд на поверхность, недовольно поджали губы. Никто не любит соперниц, пусть и в другой стихии.

Устроившись на ярко-синем мягком полотенце на корме белого катера, проще простого представлять царство Нептуна, придумывать имена подводным жителям, истории их жизни, привычки, внешность.

Юля никогда не видела настолько яркого моря. И неизвестно, что стало причиной необъяснимому восторгу – география или близость Симона, который не отрываясь смотрел на Юлю, когда поднимался по лестнице, на ходу протирая полотенцем тёмные кудри.

Симон сел рядом с Юлей, взглядом пробежался по стройным ногам, упругому девичьему животу, задержался на пупке, остановился на груди, однако, заметив заметное напряжение, посмотрел на лицо.

– Привет, почему одна? Где Пашка? – чтобы занять неприятную паузу, спросил Симон.

– Он… они в каюте.

– Вот как. – Симон посмотрел на опущенные ресницы Юли. – Хорошо, что ты здесь.

– Перестань!

– Перестал. – Симон примирительно улыбнулся, перекинул руку через живот Юли. – Что ты делала? Тебе не докучали? – Он бросил выразительный взгляд в сторону парней, управляющих катером, которые никак не могли отказать себе в удовольствии бросать взгляды на высокую, с тонкими чертами красавицу.

– Нет, о чём ты? – недоуменно ответила Юля.

– Нельзя оставлять красивую девушку одну, вот о чём.

– Не оставляй, – засияла Юля.

– Больше не оставлю, маленький, – шепнул Симон в шею Юле, переместился губами к ушку, по кромке волос. – Я никогда тебя не оставлю, маленький, ты очень красивая.

Симон устроился рядом, лег на бок, прижал покрепче Юлю, одной рукой придерживая поясницу, другую подложив ей под голову. Юля заметно расслабилась и начала перебирали темные кудри Симона.

– Ты такой холодный. – Юля опустила ладонь на широкие, спортивные плечи Симона.

– Я ещё и мокрый, прости.

– Мне нравится, – с готовностью ответила Юля. На самом деле становилось невыносимо жарко, прохлада моря казалась желанной, как никогда.

– Правда? Пойдем тогда?

– В воду?

– Да, в воду, – ответил Симон, прикасаясь губами к Юлиному плечу. – Пойдём, – приободрил он, поднялся сам, поднял Юлю, не выпуская из объятий. – Давай, маленький!

– Я не умею плавать, ты ведь знаешь, – заупрямилась Юля.

– Ты никогда не научишься, если будешь только смотреть.

– Я боюсь.

– Не бойся. Я рядом, с тобой ничего не случится, просто держись за меня.

– Я читала, что тонущие люди могут утопить…

– Юля, ты слишком много читаешь. Просто сделай шаг.

– Не могу. – В носу предательски защипало, слезы подкатили к глазам, а потом потекли горячими дорожками по щекам. Юля с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать в голос.

– Смотри на меня, – слегка повысил голос Симон, обхватил ладонями Юлино лицо и посмотрел прямо в глаза: – Ты можешь. Нет ничего невозможного, человек может все что угодно. Надо просто сделать: через «страшно», через «не могу».

– Не могу, – продолжала упрямится Юля. Она действительно боялась воды, глубины, тем более самого настоящего моря!

– Можешь! Тебе нужно лишь спуститься в воду, держась за перила, быстро оттолкнуться, а в воде я тебя поймаю.

– Нет!

– Да! Маленький, да! Как только ты преодолеешь этот страх, ты преодолеешь и другие. Всегда нужно стремиться к недостижимым высотам, всегда шагать на одну ступеньку выше, чем ты считаешь, что способна. Ты – самая невероятная девушка из всех, кого я встречал, самая удивительная, красивая, умная. Твоя целеустремленность поражает! Только если ставить перед собой на одну ступень больше, чем нужно здесь и сейчас, в итоге будет пройдено больше, – настаивал Симон, когда буквально тащил к трапу плачущую от страха Юлю, игнорируя неодобрительные взгляды арабов. – Не бойся, маленький, я рядом, я тебя поймаю и ни за что не дам попасть воде на твое красивое личико. Ты же этого боишься? – уверенно заявил Симон. – Смелей, я буду рядом.

– На одну ступеньку больше? – нахмурилась Юля, перестав плакать.

– Всего лишь на одну. На один шаг. На один вздох… Маленький, ты должна это сделать сейчас, если отступишь, не осмелишься никогда. Ты не можешь отказаться от этого шага, как и от всех вещей, которые с тобой произойдут благодаря единственному шагу.

Со словами: «одна ступенька» и «просто шаг», Юля спустилась на одну ступень лестницы в воду, отдышалась, потом ещё на одну. Наконец, отцепила руки от поручней, оттолкнулась… прямо в бездну. Не умея плавать, не имея представления, как грести, что делать, когда пойдешь на дно. Она сделала этот шаг и тут же ее пленили сильные руки Симона.

– Расслабься, не хватайся настолько сильно, маленький, – прошептал Симон и подарил ей лёгкий, ненавязчивый и неуместный в такой ситуации поцелуй. – Отпусти руки, я держу тебя, отпускай.

Вода оказалась тёплой, сверкала синевой, отсвечивала бирюзой, изумрудами, прозрачными всплесками. Она была настолько притягательной, что Юле вдруг захотелось увидеть волшебство ближе, прямо перед глазами.

– Ты будешь держать меня? – уточнила Юля, зная наперед ответ.

– Всегда, – ожидаемо подтвердил Симон.

Юля резко ушла под воду, открыла глаза, но увидеть смогла лишь руку Симона. Мгновенно появилась резь в глазах, закончился воздух. Не успела Юля как следует испугаться собственной глупости, Симон выдернул ее из воды, а через несколько секунд усадил на мягкое полотенце и шепнул в посиневшие, трясущиеся губы:

– Что ты делаешь, дурёха? Маска нужна.

– Почему ты не остановил меня? – нахмурилась Юля. Она отлично понимала, что нырнуть не умея задерживать дыхания и даже элементарно держаться на воде, была ее инициатива, но ужасно не хотелось признавать себя виноватой.

– С тобой не случилось ничего страшного, я был рядом. Если бы остановил сейчас, ты бы не решилась никогда.

– На одну ступеньку выше, чем могу? – поняла его мысль Юля.

– Только на одну, маленький. Видишь, теперь у тебя появились новые ступеньки, ты пройдёшь и по ним тоже.

Пальцы Симона перебирали пряди светлых волос, заплетали их в косы, промакивали полотенцем девичьи плечи. И в его движениях, его дыхании, в лёгких поцелуях пальцев виделась настолько неприкрытая любовь, обожание, а то и поклонение Юле, что невольные зрители мизансцены предпочли отвернуться.

Казалась, каждая веснушка Симона влюблена в светловолосую красавицу Юлию. Каждый вздох, каждая мысль, каждая вибрация сильного тела направлена на одно – любить ее.

Любить светлые пряди, открытый взгляд, взмах ресниц, розовые губы, длинную шею. Любить стройные ноги, маленький пупок, тонкие пальцы и маленький шрам на локте. Любить бесконечно, всегда.

По обыкновению, Юля проводила свободное время в комнате Симона. Они сидели на диване, разговаривали, обнимались. Порой стучалась бабушка, интересовалась последними событиями в жизни молодых, иногда приходили друзья, но чаще всего влюбленные были вдвоём, и мало кто решался нарушить их уединение.

Симон уже почти два года жил с бабушкой в небольшой двухкомнатной квартире, в обыкновенном панельном доме с видом на такие же дома и пару деревьев. В прихожей красовались потрепанные обои, кухня была тесной, а слышимость всего, что происходило в соседних квартирах – феноменальной. Но разве это имело значение для Юли, чьё время поглощал институт, и Симона, у которого сборы и соревнования происходили чаще, чем бесконечные зачеты и коллоквиумы у его возлюбленной? Пара просто-напросто проводила время наедине, предаваясь любимому занятию молодости – ничегонеделанию и поцелуям.

– Маленький, у нас перерыв, послабление… мы хотим съездить отдохнуть, – в один из таких вечеров сказал Симон.

– Кто это «мы»? – уточнила Юля.

– Паша, его Светка, я и, может, ты? – тут же откликнулся Симон, назвав имена хороших приятелей.

– Куда? У меня институт… – растерянно пробормотала Юля.

– Египет, – торжественно объявил Симон.

– Ого!

– Поедем со мной?

– Я… я не знаю. – Юля стремительно покрывалась румянцем.

– Что тебя смущает? – уставился Симон на Юлю, но тут в глазах мелькнуло понимание, он тут широко улыбнулся и продолжил: – Мы проводим время вдвоём целыми днями, порой ночами. Маленький, неужели ты до сих пор боишься меня? Я не буду просить заняться со мной любовью.

– Ты не хочешь заняться со мной любовью? – Юля совершенно точно издевалась в этот момент, не со зла, не с целью обидеть, а из желания получить подтверждение собственной привлекательности.

– Не-а, – беззаботно махнул рукой Симон, откинулся на стену, подсунув себе подушку под спину.

– Нахал! – взвизгнула Юля.

– Есть немного, – согласился Симон. – Действительно, что тебя останавливает.

– Папа…

– Маленький, ты ночуешь у меня через день, на Новый год жила три недели, а тур всего-то на десять дней. По-моему, ты выдумываешь себе трудности.

– Это дорого, Симон, – привела серьёзный аргумент Юля. Путёвка в Египет для первокурсницы была непозволительной роскошью.

– Я скопил, – уверенно кивнул Симон.

– Не хочу, чтобы ты за меня платил, – надулась Юля.

– Да ладно тебя, Юльк, что такого? Поедем, отдохнем. Потом, когда у меня не будет денег, ты меня накормишь.

– Я и так тебя кормлю, – фыркнула Юля.

– Тем более, именно потому мне и удалось сэкономить! Всё включено, десять дней, пять звёзд… Соглашайся, маленький, нам будет весело!

Мама, легко вздохнув, дала согласие на поездку дочери. Хореограф по образованию и признанию, она половину своего времени проводила в разъездах и гастролях, ее душа всегда была открыта переменам и новым течениям. Поправив яркий халат, она лишь улыбнулась дочке:

– Вот ты и выросла, доченька.

– Нам нужно поговорить, – вставил своё слово папа и показал рукой на импровизированный кабинет: комнатушку несколько квадратных метров, где он имел возможность уединиться и поработать.

– Юлия, я должен был поговорить с тобой об этом давно… но лучше поздно, чем никогда, – без обиняков начал папа. – Я вижу, что у вас с Симоном серьёзные отношения. Не стану давать оценку этому парню, не думаю, что она тебе интересна, к тому же, объективности ради, я не вижу плохого отношения с его стороны… Всё остальное…

– Что именно, папа? – заметно напряглась Юля.

– Мне кажется, он плохо на тебя влияет, Юленька, ты очень изменилась. Похудела, придерживаешься бесконечных диет, покрасила волосы, ярко одеваешься, наносишь макияж.

– Но я расту, меняюсь, это естественно. Все девушке в моем возрасте красятся, меняются, папа, ты несправедлив! – искренне возмутилась Юля. – Я набрала вес, который вы велели с Юрием Борисовичем, держу его. Я люблю Симона, папа, – прошептала она. – Ты несправедлив, я люблю его, и он не сделал ничего плохого, ни разу не обидел меня.

– Прости малышка, это отцовская ревность. Ты просто неожиданно выросла, – улыбаясь через силу ответил Владимир Викторович. – Я не для этого тебя позвал. На самом деле я собирался обсудить вопрос предохранения от нежелательной беременности как врач. – Последнее уточнение он выделил интонацией.

– Что? – опешила Юля.

– Юля, я всё понимаю: вы молодые люди, всё, что происходит между вами – естественно. Просто необходимо проявить осторожность. Всё, чего я хочу, – убедиться, что вы контролируете ситуацию.

– Мы не… папа! – вспыхнула Юля.

– Не что? Не контролируете? Ради бога, Юля, ты будущий врач, должна понимать, что последствия нежелательной беременности могут быть фатальны для молодого женского организма, тем более – с таким анамнезом.

– Папа, я девственница! Мы не делаем этого. Как ты мог подумать?! – прошептала Юля срывающимся от возмущения голосом.

– Юля? – Отец внимательно посмотрел на красивое лицо дочери, которое она прятала в белых локонах. – Юля, это естественная сторона любых здоровых отношений между мужчиной и женщиной и… Прости меня, я думал, вы уже. Ты ночуешь у него, Юленька.