Читать онлайн Соловей бесплатно

Глава 1. Злата

Я стояла в тени переулка, смотря на отражения калейдоскопа огней борделя в луже с отходами. Мне казалось это забавным. Хорошая аллегория к присказке – не все то золото, что блестит. Здесь же все искрилось. Фальшиво – зато кричащее. Помпезность, праздность, шум, радость, веселье дается путем разврата, боли, отчаяния и смерти. Что ж, всегда найдутся те, кто готов платить за это, и те, кто готов продать. Но, что всегда мне нравилось в подобных заведениях больше всего, это то, что они срывают маски почти с каждого, обнажая их подноготную сущность. И зрелище это весьма любопытное.

С моего темно-зеленого, почти черного, плаща скатывалась холодная вода. Дождь лил вот уже несколько дней, делая небольшие передышки, и глушил звуки доносившиеся из нарядного дома. Северный ветер пронизывал до костей – скоро начнутся первые заморозки.

Возле крылечка рвало, со всеми прекрасными сопутствующими звуками, портного из лавки, что близ порта, явно перебравшего пива. За ним, чуть поодаль, возле маленького магазинчика чудных изделий из заморских южных стран, с яркой оранжево-красной вывеской, спорили трое мужчин, толкая друг друга, бурно доказывая что-то.

Таверна "Бабатош" на углу была набита до отказу, как в прочим и игорный дом в конце улицы. Ночная жизнь в Четвертом округе Саджепура била ключом.

Саджепур – город меж двух зол, так его окрестили в простонародье. Город располагался на границе убогой степи Орче, огибающей с запада Фиранское царство, которыми управляют ярые фанатики, окрестившие себя Чистыми. А на востоке – Боспорское царство – царство еретиков и науки. Эти страны воюют между собой с тех времен, когда еще жгли ведьм на кострах. Но сейчас, вот уже более сорока лет, между ними заключен мир, хотя это не более чем показное выступление без откровенностей.

На самом деле война не прекращалась, она просто трансформировалась в теневой яд, охвативший весь Запад.

С севера на юг по степи тянется гигантский разлом, а на юге город отбросов, забулдыг, торгашей, убийц и воров вливается в Черноморье. В основном, город промышлял международной торговлей, игорным бизнесом и домами терпимости, а также торговлей оружием, рабами, опиумом и, как их стали называть в последние пару десятков лет, одаренными – волхвы, провидцы, целители и ведьмы.

Политика изменилась на счет их. За двести лет жестокого истребления, одаренных осталось настолько мало, что теперь этот редкий и ценный товар выставляли на аукцион, и после чего продавец мог не знать ни горя, ни печали до самой старости. Ведь одаренный – это сила, власть и могущество, а также превосходное оружие в теневой войне.

Хоть и Саджепур был самым опасным городом на всем Западе, в то же время он был самым безопасным для беженцев, ну и скажем так… особых беженцев. Затеряться на узких многолюдных улочках, среди разношерстных горожан и приезжих было легко. У тебя никто не спрашивал документов, откуда ты, и для каких целей в городе. Всем было все-рано на очередных оборванцев, тянущихся за своей частью наживы в Саджепур. Главное правило – лишнее внимание ни к чему. В порты города каждый день прибывали корабли с новыми жителями, большая половина которых не протянет и до зимы. Саджепур всем давал шанс. Призрачный, но все же шанс на лучшую долю. Нашу долю.

Размышлять о Саджепуре мне всегда приятно, и все же….

«Чего ж она там телится?»

Достаю из кармана маленькие круглые часы на серебрянкой цепочке. Марина еще десят минут должна была выйти из борделя с наживой. Она никогда раньше не опаздывала. Крайний срок вышел. А это значит, что что-то произошло.

Всматриваюсь в окна, но из-за тяжелых занавесок по ту сторону стекла ничего не видно. Тревога внутри меня нарастала, а вместе с ней и то, от чего я так старательно защищалась уже много лет. Хрустя костяшками пальцев, и нервно кусая губу, я еще больше надвинула капюшон плаща на лоб и двинулась к свету.

Пересекая улицу, тускло освещаемую керосиновым фонарем, я остановилась на мгновенье, вспоминая указ хозяина: "Увижу твое личико в моих заведениях и оно уже не будет таким красивым". Я замешкалась, на секунду, и все же. Шаг был неуверенный, и мне стало стыдно за свою трусость. Марина, она там одна. Прошло слишком много времени, явно что-то произошло, иначе она не заставила меня так беспокоится.

Дойдя до дома, я только потянулась к двери, как та сама открылась, ударив меня по руке. Марина почти вывалилась на меня, в обнимку с тучным боровом. Ее каштановые, почти черные, длинные волосы были взъерошены, со лба стекала маленькая капля пота, и она тяжело дышала. Взглянув на меня, она нахмурилась и покачала головой.

– Да ты видно смерти своей хочешь! – недовольно заворчала она. – Тебе ж нельзя сюда! Ладно, давай, помоги, этот индюк весит как телега с картошкой! И сматываемся.

Без лишних слов, беру толстяка под другую руку. Пока мы отходили в тень переулка, мужик вяло волочил свои ноги в коричневых панталонах с золотой тесьмой, и что-то бурчал себе под нос. Изо рта его воняло выпивкой и чесночной вяленой рыбой. На вид ему было около сорока, жидкие русые волосы с заметной лысиной на макушке, тонкие усы и розовые щеки. Он был похож на большую свинью. Зеленый кафтан с черной и золотой тесьмой еле сходился на его большом животе, и одна пуговица отсутствовала, а возле ворота белой рубахи, что была надета под низом, красовалось большое красное пятно от вина.

– Чего так долго? – запыхавшись, выпалила я, переваливая толстяка на себя, пока Марина, высвободившись из под него,

– А ты попробуй его сама дотащить! Он два раза! Два раза упал на меня! – он громко выдохнула. – Хорошая сон-трава, однако.

Я стала укладывать его к стене здания, а Марина придерживала его, чтобы он не шмякнулся. Наградой за все стало два золотых перстня с гранатами и рубином, кошель с золотом, пропускная грамота в Ножан без указания имени, элегантная брошь с бриллиантами в виде ласточки – явно царский подарок, а также мы сняли кафтан и сапоги.

– Не густо, – Марина выдохнула и накинула на него старое одеяло, – но он внимания не привлечет.

Толстяк громко храпнул, от чего мы невольно прыснули. Марина накинула на себя черный плащ с капюшоном, который ранее спрятали в одной из бочек, стоящих в переулке.

– С Мадам рассчитаюсь позже. Говорят, хозяин вернулся в город, надо валить отсюда, – она смотрит на меня, пока я засовываю кафтан и сапоги в сумку.

– Откуда знаешь? – закидываю сумку на плечо.

– Девочки сплетничали, я подслушала…

Она замирает, смотрит на меня как-то с опаской. На лице ее читается сомнение, словно она думает, говорить мне или нет.

– Что еще ты услышала? – мой голос становится тверже. – Ну?

– Он нашел провидца… эта женщина, – выпаливает Марина. – Он… они вернулись под вечер. Сегодня.

От услышанного, мне становится не по себе. Чувствую как внутри все сжимается. Этого не должно было случится, всех провидцев давно забрали себе Чистые. Похитить одного из них было сродни приговору. Слухи расползутся быстрее ветра, как он мог допустить такое! Он держит в страхе все и вся, а тут через несколько часов, уже в городе знают, что у него одаренный. Чистые нагрянут в город, будут рыскать… Нет! Нет, нет, нет. Нужно залечь на дно. Поднимаю глаза на Марину, она судя по всему думает о том же.

– Нужно убираться, – с отчаянием говорю я. – Вещи я толкну Дмитрию, мы ему должны, а ты пока отнеси ювелирку Платону. Встретимся дома, – крепче сжимаю сумку в руке, напоследок киваю Марине и иду к Шестому округу, оставляя толстяка отсыпаться среди бочек и мусора.

– Будь осторожна! – кричит Марина мне в спину. – Мало ли что провидец может увидеть.

Она права, провидец опасен не только из-за Чистых. Теперь у хозяина под рукой человек, который может сказать ему, кто его обкрадывает, кто лжет, что произойдет, если он примет то или иное решение, а еще…еще он сможет, если задаст правильный вопрос, узнать кто есть кто. Эта мысль меня ужасает, я вздрагиваю. Как назло дождь усиливается, и внутри вместе со страхом накатывает жалость к себе и одиночество. Неужели мне придется вновь бежать? А Марина? Если он узнает кто мы и на что способны, другого выбора у нас не будет.

Пытаю отвлечься от дурных мыслей, и начинаю прикидывать, сколько смогу получить с Дмитрия. Такой кафтан вытянет как минимум на три серебрянные, а сапоги еще на два. Дмитрию мы должны восемь, это означает, что придется с ним поторговаться, а этого гада не так-то легко провести.

Конторка Дмитрия находится почти у самой границы города и моря, возле портов. Дойдя до нее, я вся вымокла, с меня льет ручьем. Когда я захожу в его светлую и теплую обитель, внутри меня все колотит, словно все мое тело протыкают маленькими иголками, а челюсть дрожит. Я пытаюсь совладать с собой и не выдавать, своего плачевного состояния. Прохожу глубже в помещение, вдоль стеллажей с разной выменянной утварью. На полу стоят старинные глобусы разных размеров, сундуки, вешалки с одеждой и закрытые стеклянные витрины с украшениями и сувенирами. Помещение большое, но вещей так много, что кажется что в нем можно задохнуться, столько в нем осталось мало свободного пространства. В конце, за столом, перед входом в подсобку, сидит старик, сгорбившись на чем-то под светом керосиновой лампы.

Дмитрий ростовщик, высокий, худой, словно скелет, с острыми чертами лица и серыми почти бесцветными глазами. В этом тусклом желтом свете он больше похож на приведение, нежели на живого человека.

Когда я подошла ближе, он поднял на меня глаза, тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Ты мне весь пол залила, – недовольно сказал Дмитрий. – Чего тебе, да еще так поздно?

Но не успела я ответить, ка он поддался на стуле вперед.

– Иль ты мне долг принесла, – он хищно улыбнулся.

– В-верно, – выдавила я, стуча зубами и показала ему сумку.

– Да, я смотрю ты долго шла, аж заикаться стала. Я же не такой страшный. Ну-ка, ну-ка, покажи, – он встал и прошел за другой стол, на котором была только лампа и кружка.

Я подошла к столу, подвинула кружку и поставила сумку. Дмитрий сам полез в нее, достав сперва кафтан, а после и сапоги.

– Думаю, мы расплатились, – пока он не сказал мне ничего в ответ, разглядывая кафтан, я разворачиваюсь и иду к выходу.

– Погоди-ка, – доносится его скребущий голос, когда я толкаю дверь наружу. – Этого недостаточно.

Вот же старый жмот.

Выдыхаю, поворачиваюсь и иду к нему обратно, думая о том, что еще немного побыть в тепле мне не помешает. Выдавливаю улыбку, и плюхаюсь на стул для посетителей и от меня летят брызги.

– Это вытянет на десят, ты посмотри на это, я не хотела брать сдачу, ну раз такое дело, – голос становится с каждым словом увереннее, хоть я и еще клацаю зубами, беру кафтан за тесьму, – это явно золотые н-нити.

– Девочка, не пытайся меня надуть, – фыркает он, – это тянет на пять.

Зараза! Как он смог так быстро оценить?

– Что? – я натягиваю улыбку. – Когда это я тебя пыталась надуть? Тут все десять, посмотри-ка получше.

Дмитрий щурит свои рыбьи глаза, и пристально всматривается в мое лицо. Я все также притворно ему улыбаюсь, и, наверное, это уже смотрится давольно ущербно от ее длительности. Он плотно сжимает сухие губы в узкую полоску, явно что-то обдумывая, но когда он вновь раскрывает свой рот, слова отдают такой желчью и ядом, что я невольно кривлюсь.

– Ты и твоя эта вторая, как ее там… Марина? Вы..одни проблемы от вас, – он убирает сапоги и кафтан под прилавок, – хозяин был здесь всего пару часов назад, если он узнает про ваш долог, сама знаешь, что будет.

– Что он тут делал? – я бледнею на глазах.

Задыхаюсь, словно весь воздух испарился в одночасье. В груди учащенно колотится сердце. Хозяин был здесь. Здесь, всего пару часов назад. Если бы он застал меня в контре Дмитрия, если он узнает про долг, поймет, что я работаю не только на него – он меня убьет. Хотя есть вариант и хуже. Провидец.

Я сжимаю кулак, чувствую как сила внутри меня накатывает, я закрываю глаза. «Нет! Только не сейчас!» Я начинаю дышать глубоко и медленно, мне нужно успокоиться. Вдох-выдох. Еще, и еще, сила отступает, я держу контроль. Успокаиваюсь и открываю глаза. Дмитрий смотрит на меня с опаской, но озвучивать своих мыслей не решается.

– Сказал, что… – он осекся, сощурил глаза и зло выпалил, – а не твое это дело, чертова девка! Не лезь туда, куда тебе не следует, целее будешь.

Меня одолевает желание вмазать ему по его костлявой роже, но я терплю.

– Хорошо, пять, еще три принесу завтра. Не говори ему, – встаю и иду к выходу.

Чертов упырь! Знает на что надавить. Почему некоторые старые становятся настолько злыми и ядовитыми? От чего они стараются со свету свести каждого, хоть сколько в нем светится желание радоваться жизни? Может дело в том, что они видят свои упущенные возможности в лице юных? Прожившие хорошую и полную жизнь старики добрые и отзывчивые. Этот же продаст родного сына за медяк. Если бы он конечно у него был.

– Договорились, – доносится вслед, когда дверь уже закрывается за мной.

Дождь стих, но ветер все такой же холодный и пронизывающий. От мокрой одежды уже знобит, зубы устроили пляску, а пальцы и губы нездорового синего оттенка. Иду, то и дело срываясь на бег, к дому по темным переулкам от порта к Шестому округу. Уже давно за полночь, и в окнах лишь изредка можно встретить свет. Здесь нет ни лавок, ни трактиров, только глухо забитые двух-трех этажные дома из серого кирпича для рабочих из порта и моряков.

«Дома не совсем трущобы, но до них недалеко» – с грустью отмечаю я.

До Шестого округа еще полчаса ходьбы, среди зловоний от переработки рыбы, вперемешку с отходами и серых стен. Порт мне никогда не нравился в этой части города, слишком шумный днем, и слишком тихий ночью.

Иду погруженная в мысли, чтобы не обращать внимания на холод. Капюшон откидываю с головы, он весь промок, и развязываю зеленый палантин с шеи, и кладу его в карман. Достаю волосы из под плаща, и они грузно ложатся по спине мокрыми рыжими прядями. Становится чуть легче, или я уже начинаю привыкать к холоду.

Провидица. Что она успела сказать Хозяину? Почему он, только что вернувшийся из длительной поездки (его не было в городе больше четырех недель), сразу же пошел к ростовщику? Он сам никогда не собирает проценты, для этого у него есть Олег и Владимир – еще те отморозки. Может он что-то узнал от провидицы о Дмитрие? Ростовщики редко бывают честными. Но почему Дмитрий был так спокоен. И почему он сказал, что от нас с Мариной вечные проблемы.

Мысли крутились быстрее, а вопросов становилось все больше. Я даже не заметила, как перешла границу порта и Шестого округа.

Шестой округ ночью более оживленный. Контраст сразу бросается в глаза, позади серые тихие стены, впереди огни, шум и выпивка. Начали встречаться трактиры, они уже закрываются, и людей на улицах много для ночи. Я иду быстро, опустив голову, но капюшон не надеваю, так как только начала согреваться. Нужно пройти чуть меньше трех кварталов и я буду в тепле, налью горячего чая, и возможно упрошу Марину на ванну (нам приходится экономить воду).

Перекисаю улицу, как вдруг раздается пронзительный крик. Резко оборачиваюсь на визг. Карета, запряженная вороной четверкой, несется по узкой улочке прямо на девушку. Нога ее застряла в грязной каше раскисшей земли. Глаза распахнуты, орет, а сама и с места сдвинутся не в силах. Оцепенела. Кучер пришпоривает коней, но расстояния до девушки осталось всего-ничего. Остановиться он не успеет. Зашибет. А тут еще я стою в нескольких шагах позади нее, и прямо на пути ржущих рассвирепелых лошадей.

Время замирает. Несколько секунд и они нас сметут, даже шага не успею сделать. Я делаю глубокий вздох, поднимаю руки, делаю плавное, но быстрое движение, и в метре от девушки сырая земля, мощенная камнем, трескается. Еще движение и земля поднимается вверх на полметра. Кони плашмя врезаются в стену, ломая шеи и ноги, а следом в них на всей скорости врезается карета. Брызги крови животных разлетаются во все стороны. Они ржут, им больно, они умирают.

Я навожу на них руки, и одним движением свожу их у своего живота, чувствую как забираю их жизненную силу, она проходит через меня, и я ощущаю их боль. Все тело вспыхивает, мне становится жарко, больно, с глаз льются слезы, а на лбу появилась испарина, как при сильном жаре. Еще мгновенье и все закончилось, их боль ушла. Они мертвы.

Кучера выкинуло вперед, он пролетел несколько метров, и приземлился ничком позади моей спины. Он уже мертв. Его голова в лужице крови и повернута как-то неправильно. Из кареты раздается стон, я делаю шаг к ней, но останавливаюсь. Я стою посреди дороги, и начинаю тяжело дышать. Осознание того, что я только что сделала, накатывается волной. У меня начинается настоящая паника. Они. Они все меня видели. Видят сейчас. Видят мое лицо, и что я могу.

Пробираюсь глазами по их лицам, людей немного, около десяти, но даже один узнавший – это сродни приговору. В их глазах страх и ужас, кто-то закрыл рот рукой, кто-то стоит обнимая себя руками. Из кареты доносится еще стон, и люди начинают потихоньку выходить из оцепенения.

– Она..

– Вы видели.

– Убила. Она убила их..

– Ведьма!

– Да, ведьма!

Они начинают буйствовать, но как только я делаю шаг в сторону, они замолкают и пятятся. Девушка, чью жизнь я только что спасла, смотрит на меня, не двигается. Ее светлые волосы, лицо, одежда забрызганы кровью, а в глазах страх.

Сново протяжной стон, и я делаю еще шаг к карете. Но девушка, думая, что я иду к ней, отшатывается. Ее нога по-прежнему в грязном плену, и теряя равновесие, она плюхается на землю, вскидывая руки перед собой, желая отгородится от меня.

– Не трогай меня, – шепчет она. Ее голос совсем слабый, тусклый.

Я терзаюсь между желанием помочь человеку в карете, и желанием бежать. Выбираю второе.

Резко поворачиваюсь и срываясь бегу обратно в сторону порта. Достаточно с меня на сегодня.

Мне преграждает путь забулдыга, который только что вышел из таверны и ничего не видел. Я чуть не влетаю в него, замирая в паре сантиметров от его носа.

– Держи ее! – кто-то кричит из толпы.

– Ведьма! Держи!

Они начинают наступать, а мужик пытается меня схватить. На помощь ему подоспевает еще один – рослый, тучный в кожаных портках и сером кафтане. Я уклоняюсь, отступаю назад. Меня начинают окружать. Они кричат, и на их оры выходят другие люди из таверны и домов. Некоторые достают оружие – ножи, кинжалы и пистолеты, и загоняют меня в кольцо.

– Бежать тебе некуда, ведьмочка, – процеживает тощий мужчина в черном латанном плаще, направляя на меня пистолет.

Жажда наживы полностью туманит им сознание, вместо меня они видят свое безбедное существование, а учитывая, что я показала сразу два трюка, то цена будет непомерно высока.

Деваться мне и вправду некуда, но и скрывать магию нет больше смысла. Я вскидываю руки вперед и в крест, и резко опускаю их по бокам. Вихрь подо мной начинает клубиться и я взмываю вверх, прямиком в черное небо. Слышу восхищенные ахи, а секундой позже – выстрел. Пуля проходит рядом, царапая правое плечо. От боли из горла вырывается сиплых крик, но я не теряю контроля над воздухом. Поднимаюсь выше, сжимаю кулаки и после медленно вытягиваю пальцы, и, будто упираюсь назад в стену, давлю воздух. Меня несет уже не вверх, я лечу над крышами, прямиком в центр Шестого округа.

Позади остается шум и буйство. В ночной темноте пытаюсь отыскать ориентиры, и удается это скверно: глаза слезятся, а рука горит, я еле-еле поддерживаю себя в воздухе, то и дело выдергивая себя наверх порывными потоками.

Сколько так проходит, я не знаю, но когда вдали появляется очертания знакомой улицы и дальше дома, я радостно выдыхаю в предвкушении, что скоро все закончится. Собрав всю силу в кулак, тихо приземляюсь на крышу, нельзя, чтобы кто-то услышал неладное. Но все оказывается насмарку. Крыша покатая, а черепица после дождя скользкая, и я, не удержав равновесие, падаю и лечу вниз. Пытаюсь ухватиться, но лишь обрываю черепицу и врезаюсь в водоотвод. Он немного задерживает меня, и я успеваю выставить руки вперед и в крест. Чувствую как воздух становится мне подвластен, выкидываю руки вперед, и меня силой откидывает назад спиной в стену здания. От удара головой я теряю контроль и падаю лицом вниз, прямо на балкон третьего этажа, попутно ударяясь раненым плечом о перила. В легких стало мало воздуха, его как-будто выбили из меня. Пытаюсь встать на карачки, но руку пронзает резкая боль – кажется я ее вывихнула. Из горла раздается стон, в глазах все кружится, не могу понять что происходит.

Неожиданно ощущаю, как чьи-то руки нырнули мне подмышки и пытаются меня поднять. Плечо ноет, я вскрикиваю, и меня опускают обратно. Я отшатываюсь. В ушах звенит, и голос доносящийся до меня, кажется знакомым, но мне страшно, я хочу убежать.

Потом меня берут за лицо и поворачивают к себе. Картинка еще кружится, но я могу узнать ее лицо. Марина смотрит на меня своими большими голубыми глазами и что-то говорит. Я не слышу, звон в ушах еще не стих. Она бережно осматривает меня, нащупывает рану от пули и выше доходит до вывиха.

– Плечо надо вправить, – со звоном доносятся ее слова.

Одно движение и резкая вновь боль пронзает меня, словно нож. Я отчаянно хватаю ртом воздух. В глазах все темнеет.

– Злата, – последнее, что я успеваю услышать, и погружаюсь в темноту. – Злата!

Я стою посреди хвойного леса. Запах елей успокаивает, ветер нежный, и ласково обдувает верхушки крон. Я иду меж деревьев по усыпанному мхом и опавшими иголочками ковру к небольшому озеру, притаившимся среди елей. В свете луны, озеро словно мерцает, и отражает тысячи звезд. Я подхожу ближе, и тихо опускаюсь у воды. Желание коснуться ее серебряного зеркала сильно и я ему поддаюсь. Вода оказывается прохладной, но приятной. От моих движений пошла рябь кольцами и звезды погасли.

Позади раздался хруст, я оборачиваюсь и всматриваюсь в темноту. Внутри какое-то странное чувство, я не боюсь, не пугаюсь, а словно посторонний зритель отстраненно наблюдаю, ожидая, что же будет дальше. Но темнота остается неподвижной.

Я встаю, поворачиваюсь обратно к озеру, но все исчезает. Я стою в белоснежном длинном коридоре. Поднимаю голову вверх, небесный потолок выделяется своей голубизной среди белых стен и пола. Его обрамляет изящная кружевная лепнина, тянущаяся вниз с потолка вдоль стен с одной стороны, и вдоль оконных рам с другой. Света так много, что я невольно жмурюсь. Отрываю взгляд от потолка и смотрю вперед. В конце коридора стоит человек. Мужчина. Он весь в белом, за исключением черной маски на лице. Единственное, что могу отметить, он высок и строен. Мужчина протягивает ко мне руку, и до меня доносится, словно эхом, звуки его властного голоса.

– Уже близко…

Глава 2. Марина

«Как же душно. Как же, черт тебя подери, тут душно!»

Еще не прошло и часа, а я уже не могу здесь находится. Все эти пьяные, мерзкие, потные и дурно-пахнущие мужчины, что щипают за зад. Фу! Так и хочется достать свои кинжалы, да полоснуть по горлу. Но мне лишь приходится лестно улыбаться и прикидываться дура дурой.

«Ненавижу это».

Иду вдоль большой залы, что так вычурно украшена дешевым красным бархатом по стенам, рюшами и совершенно неуместными розовыми и фиолетовыми кружевными и атласными шторами и занавесами. Диванов, мягких соф и пуфов здесь в достатке. Столы увалены сырами, фруктами и бокалами с вином. Полуголые девицы хихикают, воркуют. Свет приглушен и ненавязчив. Кто-то из пришлых мужчин играет в карты, кто-то демонстрирует мускулы, кто-то уводит девку в комнатку наверху, а кто-то уже начал свои дела здесь. Музыканты на небольшом помосте играют на гитаре и фортепиано. Музыка льется по всему борделю, пока я отсиживаюсь в углу, ища глазами жертву на этот вечер.

Кандидата два. Первый – высокий, тощий с залысиной на макушке торговец из Боспора, судя по вышитому знаку на его маленькой кожаной суме, что висит на бедре. Одет хорошо, но в дорогой бордель не пошел. На руке кольцо, а значит женатый. Пришел повеселится значит. Повеселится без лишнего шума. Если что-то пропадет, точно скажет, что потерял. Глазки у него бегают быстрее, чем стрелки часов меняются. Хитрый. И скорее всего еще и жаден до одури. Вон как жрет и не поперхнется. Все деньги отбить хочет. А девок то как щиплет. Ни одной уж мимо не пропустил. Такого и ободрать будет в радость.

А второй. Второй – толстый, очень толстый сановник. Говорит громко, так что даже не пришлось гадать откуда это чудо прибыло. Ножан. Это хорошо. Этот богаче. Он вальяжен, и нерасторопен. Его опоить будет легче. Да и кольца на его руке поблескивают ярче. Но он такой толстый! Как ж его выпереть то?

Думаю долго, но решаю остановится все же на толстяке. Советник явно болтать не будет, что шлялся по подобным заведениям.

Сегодня на мне опять это дурацкое платье, а так хочется натянуть свои черные одёжки. Щеплю за щеки, чтоб горели ярче и слегка поправляю груди в узком корсете, чтоб казались сдобней. Ткань едва-едва прикрывает кожу, но стараюсь сейчас не думать о том, что увидь меня мама сейчас – сгорела бы она со стыда за такую дочь.

Встаю и иду к нему, пряча маленький пузырек меж грудей. По пути какой-то бородатый мужик с сальными волосами шлепает по заднице, да так, что я невольно вскрикиваю. Мужики сидящие рядом с ним – ржут. А я могу лишь мило улыбнуться, и в шутку показать ему пальчиком а-а-а. Но зато, это действо привлекло внимание толстяка. Хоть я и без того справилась на ура, но все же лучше, чем пресмыкаться. А так, он, стоило мне только дойти до безвкусного мягкого дивана, жестом поманил сесть рядом.

– Лучше пойдем со мной, – как можно томнее и ниже, говорю я, – жеребец, – и нарочно кусаю нижнюю губу.

– Д-да, – млея как барашка, улыбаясь во все оставшиеся желтоватые зубы, выдавливает сановник и послушно встает.

Однако, это было легче, чем я предполагала. Видно платье сделало свое дело, ибо он смотрит явно не в мои ясные синие, как небо, глаза. Осел! Как же мужчины податливы на женские прелести. Стоит увидеть – как разум сверху отключается, и оживляется там… внизу.

– Милочка, как ты сладкая, – все мямлит этот поскуденок, и щиплет, щиплет, щиплет.

Веду его в маленькую комнатку на первом этаже. От его тяжести под боком, у меня выступил пот. Шикаю на него со смехом. Заигрываю. Маню. И чем ближе цель, чувствую себя как паучиха, что заманивает бедную мушку в свою паутину.

Дверь захлопывается за моей спиной. Щелк и замок закрылся. Комната мала, но есть самое необходимое – кровать, стул и стол. Все обделано в розовом цвете, с красными цветами на стенах. Толкаю мужика на постель, от чего бедная скрепит протяжно. Но кровати здесь прочные, и готовые и не такую тушу выдержать. Обычно, купцы все зажравшиеся.

– Ну, иди с… ик… сюда, – сановник развесил свои ноги как сардельки, и уперся руками на кровать.

– Рано, милый, рано, – также томно говорю я, хотя уже горло начинает першить от перенапряжения. – Сперва давай выпьем. Я взяла кое-что…особенное.

Глаза сановника блеснули. Он облизал толстые губы, в то время как я легкой походкой обогнула кровать и достала из подголовья, припрятанную ранее, бутылку вина. Девушки часто их туда суют, и когда клиент слишком буйный, то они незаметно подливают туда мое сонное зелье – моя плата хозяйке. Хоть и Злата ни сном ни духом об этом соглашении. Нельзя ей знать. Ни ее это дело.

Увидев бутылку, сановник заговорщицки улыбнулся.

– А теперь, заберись на кровать и сними с себя рубашку, – я улыбаюсь, а тот покорно кивает, – хочу увидеть тебя.

– Да-да, моя госпожа, – лепечет он.

«Интересно».

Ухмыляюсь про себя, но снаружи играю с ним глазками и посылаю воздушный поцелуй. Толстяк неуклюже задницей волочит по кровати, пробираясь к изголовью. Затем начинает стягивать через верх рубаху, при этом напрочь забыл, что на нем сверху вздет кафтан. И пока этот увалень запутался в ткани, я быстро опрокидываю в бутылку содержимое из маленького пузырька, что вытащила минутой ранее из декольте.

Слегка сбалтываю, пока сановник выпутывается из рубахи. Но он не может. Руки его ели слушаются, и он изрядно вспотел. В этом доме душно.

– Ладно, – я подхожу к нему, и дергаю рубаху вниз, – оставь. Оставь.

Еле скрываю свое раздражение за наигранной улыбкой.

– Да?

– Сама потом, а сейчас открой рот, – он смотрит на меня пьяными оленьими бестолковыми глазами, а после в них мелькает толика озарения. Он лыбится и открывает рот. – Молодец, вот так.

Вливаю ему в рот тонкой струйкой вино. Он причмокивает. Будь он трезв как стеклышко, может и почувствовал едва уловимый запах и вкус сон-травы, но эта бестолочь уже изрядно накидалась еще до меня. Собираюсь влить еще, но неожиданно раздался стук в дверь.

– Занято, – повысив голос, говорю я, и потом улыбаюсь еще не почившему в сон сановнику. Ему надо еще, иначе будет помнить.

В дверь стали стучать настырней.

– Да, занято говорю! – кричу я, а сановник от неожиданности аж прозрел на секунду.

Стук усиливается.

Выругаюсь про себя и иду к двери. Щелкаю замком и открываю дверь.

– Что? – кричу я, но осекаюсь.

Передо мной стоит Пётр. Его рыжая башка, стоило только приоткрыть дверь, тут же пронырнула в комнату. Глаза как всегда – хитрые, отсвечивают голубизной. Завидев нерасторопного пузатого сановника, раскинувшегося на кровати, заулыбался. А после скользнув по мне нарочито медленным взглядом, затем снова на толстяка, и снова на меня – прыснул.

– Экой, ты мужик мнения то о себе, – с чувством сказал Пётр. – Не по тебе-то ягодка, поросенок!

– Ты чего явился? – шикаю на него, от чего этот чурбан еще пуще лыбится. – Пшел! Я работаю. Дело у меня в самом разгаре.

– Дело? – фыркает он, и подходит ко мне. – Подождет твое дело. Не чай, не расплескается!

– Ты…ты кто такой? В..вон ик… отсюда… ик, – еле волоча язык, икая, говорит сановник, при этом краснея. И в конце фразы, рожа его аж красная вся сделалась, да пятнами белыми пошла.

– Ну, ну, – я подхожу к сановнику, и цепко беру его за рубаху. Все пару глотков и заткнется. – Выпей, я выпровожу его, – и прикладываю горлышко к его губам, отклоняя его за ворот назад.

Вино вливается ему в горло, течет по подбородку, и по второму подбородку, пачкая белую рубаху. Он глотает. Еще и еще. Отнимаю бутылку, глаза сановника туманятся и он заваливается на кровать.

– Забила кабанчика, – ухмыляется Пётр. – Молодец, но пить с тобой после увиденного я не буду.

– Не бойся, тебе я и не предложу, – ядовито отвеваю ему, ставя бутылку на стол.

Смотрю на тушу, развалившуюся на кровати, и думаю, как его нести то теперь. Переборщила с зельем. Крепкое получилось.

– Ты чего приперся? – зло фыркаю я.

Пётр садится на кровать, отпихивая толстую ногу сановника в сторону.

– Поговорить надо.

Закатываю глаза и протяжно выдыхаю. Быстро подхожу к двери и защелкиваю замок.

– Давай только быстро, Злата на улице ждет.

– Видел, – ухмыльнулся Пётр, – уже промокла вся, пока ты тут… кувыркаешься.

– Завали-ка ты свой грязный рот! – я злюсь, и пинаю его ногу. – Говори, пока не вышвырнула!

– Так мне завалить рот, или рассказать, что передал Хозяин? Чет я запутался, – язвит засранец, ухмыляясь. – И я б посмотрел как ты меня…вышвыриваешь.

Хотя со стороны это было бы забавное зрелище. Пётр высокий, широкоплечий и очень сильный. Мне с моим ростом даже стоять возле него, что курам на смех. А тут я его вышвыривать собралась. Ну, да, ну, да. Лестницу только бы прихватить.

– Говори!

Пётр тяжело вздыхает, и слегка снижает величину своей ухмылки.

– Рей вернулся. Марфа с ним.

От услышанного, вся злость на него ушла. Я облокотилась на стену, заложив руки за спиной.

«Вернулся»

От этого простого слова, на душе так легко стало. Вернулся.

Разузнали они все. Подготовили. Завтра к себе требует. Утром придешь, – каждое слово как удар молотком – ровные, быстрые, без усмешки. – Как Злату исхитрить сама придумаешь. Но как я понял, завтра о ней говорить будите.

– Как всегда, – только и ответила я.

Пётр смотрит на меня с интересом, но не с тем как смотрят обычно молодые мужчины на красивую девушку. Смотрит и смотрит, и от чего-то грустно вздохнул после. Видно разглядел, что искал.

– Зря ты это, – качая головой, с неожиданной теплотой сказал он. А после встал и щелкнув замком, вышел из комнаты не прощаясь.

Я не сразу отлипла от стены. За последние несколько недель, день ото дня, я становилась все язвительней, все нетерпеливой, злой, а сейчас как разом отпустило. По телу бежало тепло, и отчего-то я слегка коснулась своих теплых губ.

Вернулся.

Как долго я ждала этого простого. Дни считала. А они как назло так тянулись долго, долго. Аж звереть начала. Ни что не радовало, ни что не приносило удовлетворения. Злата все твердила, что мне бы развеется, а то я все в комнатушке нашей сижу, да в карты и руны гляжу. Да как ей объяснить, что я всю душу растерзала, выспрашивая у колоды – живой ли? Здоров ли? Удалось ли задуманное? И самое главное – когда возвратится. Устала я за дни эти, когда он вдалеке был. Да и дар без него будто заснул – зараза. Я и так и эдак, а карты то молчат, то околёсицу выдают. Даже не на него когда расклад делала, а Злате – все одно. Чушь! А ей признаться нельзя. Сказала как сказала. А она верит. И от этого еще совестей становилось. Хоть вой. Верит же. Всему эта дуреха верит. Иногда от это слепой веры по зубам надавать хочется. Но не об этом сейчас. Вывести кабана этого надо. Грабить в своем доме мадам запретила, придется нести тушу на себе.

Отшатываюсь от стены, и сперва закупориваю бутылку и прячу ее обратно, а потом стаскиваю увальня с кровати. Шлепаю по щекам, и хоть на чуть-чуть он приходит в себя. На ногах держится, а о большем в данном случае и мечтать нельзя. Вывожу его из комнаты, идем вдоль коридора.

Когда доковыляли до выхода, толкаю дверь. По пути встречаю разгоряченную девку, что тянет за собой еле лыком тянущегося мужчину в черном камзоле. Увидев меня с моей добротной тушей, она усмехнулась, дескать – понимаю сестрица – и двинулась дальше, разминаясь со мной в просторном коридоре. Еще пару девушек и их кавалер , расступились, давая пройти в холле к выходу, заливаясь смехом и вином. Здесь частое дело – спровадить перебравшего клиента. Хотя обычно этим занимались вышибалы, но наше соглашение с Мадам развязывало мне руки. Я им отвары от нежелательных последствий близости ее девочек с клиентами и десять процентов от награбленного, она – клиентов-однодневок, чьи уста останутся закрытыми от лишних разговоров.

Холодный, влажный ветер бьет в лицо, как только я с натугой толкаю тяжёлую дверь. Чуть взбиваю сановника, крепче хватая его подмышкой, и застываю на месте, видя растерянное лицо Златы.

Пётр был прав – эта дуреха стояла под дождем слишком долго. Ее большие болотные глаза округлились, кожа стала неестественно бледной, а губы и вовсе приняли оттенки синего и фиолетового. С капюшона стекает вода. Дождь хлещет на славу.

Ругаюсь на нее, а сама думаю каким путем ушел Пётр. Лишь бы не столкнулись. Знает в лицо же она этого рыжего олуха. Но Злата на мои восклицания, лишь пускается мне на помощь и теперь мы вдвоем волочем жирную тушу в тёмную подворотню. От дождя по телу приятная прохлада. Пока несла на себе жирную тушу сановника – упарилась.

Забираем награбленное. Накидываю на себя плащ. Отдышка оставила меня, вслед за ней пришел озноб, и сухая ткань плаща приятно ложится на кожу. Злата о чем то рассуждает, я киваю и вставляю нужные фразы. А сама думаю – завтра Рей хочет поговорить о Злате. Да и как скоро ей станет известно о Марфе? Поди она могла уже прослышать, вечно же сует свой нос куда не надо. Но пока не обмолвилась. Значит не знает, иначе бы сразу сказала.

Говорю о том, что Рей вернулся в город. Секундное замешательство на ее красивом личике. Боится. Думает, не знаю я о их уговоре. И что он с ней сделал. Но маску твердости возвращает быстро. Дуреха.

И о чем мы говорить будем завтра? Что же задумал Рей. Как мы не встречаемся, все одно – Злата. Злата. Злата. Злата. Хоть бы раз про меня со мной поговорил. Нет же. О дуре этой наивной твердит. Приходится все докладывать. Как служка.

И тут она как-то слишком уж требовательно спросила. Как приказ. Не люблю ее такой.

– Что еще ты услышала? Ну?

Пусть знает. Пусть нервничает. Завтра мне о ней опять разговор вести… с ним.

– Он нашел провидца… эта женщина. Он… они вернулись под вечер. Сегодня.

То как она посмотрела на меня. Тот ужас, что пронесся в ее глазах. Наверное, зря я так с ней. Не знает ведь ничего она. Даже не догадывается. А я как с ней. Хотя нет, кто-кто, а она заслужила.

Она начинает на ходу строить план. Бежать собралась. Глупая. Я уже набегалась из-за нее. Но пусть пока поживет в неведении. Пётр просто так бы не пришел, а это значит завтра что-то серьезное Рей скажет о золотке нашем. Понадобилась видно. Машину его треклятую украсть нашли способ. Но пока пусть, бежит к Дмитрию – деньги всегда нужны. Да и долг ему отдать давно пора.

Смотрю ей вслед. Странное чувство внутри. Будто кошки скребут. Тянет. И отчего-то крикнула ей:

– Будь осторожна! Мало ли что провидец может увидеть.

Она не обернулась.

Щупаю в мешочке украшения – Платону будет чем поживится. У долговязого тощего мужичка в лавке провела от силы четверть часа. Его крысиные черные маленькие глазки бегали по моему телу, когда я сняла мокрый плащ стряхнуть влагу. Меня это ни скорчило, ни обрадовало, не разозлило. С того первого момента, когда я впервые переступила порог борделя, во мне не осталось ничего от той наивной, робкой, застенчивой девчушки, кой я была. Да и похоть и разврат исходившая почти что от каждого мужчины, что встречались мне на пути, были для меня безразличны. Это самая малость того плохого, что я удосужилась увидеть и пережить за последние два года. И я знала – дать отпор и перерезать горло для меня не составит и труда. Меня этому научили. Единственное, что меня вправду тяготило это то, что мне приходится изображать из себя нежную куклу перед Златой. Ту которой я была раньше, и кто давным давно почил с миром.

Сторговались с Платоном в мою пользу. Всего-то нужно было польстить и раз-другой томно вздохнуть опустив ресницы – и он млеет и щебечет как птенчик. В ночи дождь начинает стихать, и когда я достигла дома, он и вовсе перестал идти.

Дом наш стоит в центре Шестого округа. Улочка узкая, дома из серого камня, выстроены строгой шеренгой. Вытянутые прямоугольные окна обрамляя снаружи маленькие кованные балкончики, хотя и имеются они лишь у обитателей третьего этажа, на которые с едва заметным запасом можно выставить горшок с цветком. Обычно они утопают в сохнущем белье. Неподалеку стоит лавка нотариуса и бакалейный магазинчик, а все остальное – это серость Саджепура. Но здесь тихо и безопасно, хоть и плата за это высока.

Поднимаюсь по деревянной обшарпанной лестнице на третий этаж, прихватив снизу ведро воды. По пути мне, как всегда, вышла старуха на первом этаже. Она всегда была в одном и том же платье, умудряясь сохранить его идеально чистым и опрятным. Седые волосы затянуты в тугой пучок на затылке, от чего морщинистое лицо слегка натягивалось. Глаза давно потухли, и со стороны ее можно посчитать слепой. Но это коварная ложь. Зрение и слух у этой корги были отменные. А прытью своей она могла переплюнуть любую егозу. Милый образ бабульки разлетался в пух и прах, стоило ей открыть свой рот. Ругательства, язвительные шуточки и проклятья. Ох как она любила обсыпать ими проходящего. Зато, мало кто из постояльцев оставались в этом доме надолго, не выдерживая ее натиска. Мы со Златой единственные, с кем эта старуха все никак не могла расправится. Злата так вообще стала ей достойным соглядатаем. А я лишь всегда проходила мимо под ее скрипучей лепет.

Под ее крики поднимаюсь, и ставлю возле двери ведро. Квартирка наша состояла из двух небольших комнат. В одной мы спали, в другой ели, мылись, варили зелья – точнее я варила, Злата никудышная ведьма – принимали редких гостей, сидели одинокими вечерами. Дверь со скрипом поддалась, отворившись мелким ключом. В комнате было темно и холодно.

Мокрый плащ швырнула на стул, занесла ведро и принялась разжигать огонь в камине. Огонь неохотно разгорался, тускло освещая пространство. Возле окна стоял деревянный простой стол, устланный пожелтевшей от частых стирок кружевной скатертью. Три стула обрамляли его, а в угу стоял сундук с моими травами, стекляшками, камнями и другой ведьмовской утварью. Он всегда был закрыт на замок и ключ был только у меня. Злате он был ни к чему, а если явятся незваные гости, отпереть его не смогут. Возле камина стояло кресло видавшее виды, с протертой зеленой обивкой в полоску. А возле входа стоял дубовый шкаф, набитый посудой и вещами. Кровати, единственное зеркало и еще один стол стояли в другой комнате, окна которой выходили на узенький балкончик.

Открываю шкаф и достаю просторную ночную рубашку. Скидываю платье и переоблачаюсь, накидываю на плечи шерстяную шаль. В комнате холодно, и теплота будет еще не скоро. Лезу в свой сундук и беру любимую колоду. Зажигаю свечу, ставлю на стол. На стул забираюсь с ногами, принимаясь раскинуть карты.

В разуме крутится лишь один вопрос, на который я хочу знать ответ. Чувствую как пелена надвигается на глаза, погружая меня в транс… Глухой удар выдергивает меня из полусна. Не успев понять в чем дело – тут же раздается еще один глухой удар, доносящийся из спальни, а за ним следом стон. Дверь в комнату открыта и она пуста.

Вскакиваю, и бегу в комнату. Шарю глазами, ища источник шума и нахожу его. За окном на балконе кто-то движется. Ныряю под кровать и достаю кинжал. Движения быстрые и отточенные жесткой выучкой. В комнате темно, и я крепче сжимаю холодную рукоять кинжала, резко открывая дверь на балкончик. Сердце колотится, но голова остается спокойной. Пришлец тяжко вздыхает и я наконец узнаю кому принадлежат эти стоны.

– Злата, – выдыхаю я и кидаюсь к ней.

Кладу кинжал на пол, и пытаюсь ее повернуть к себе, хватая за подмышки. Из ее горла вырывается глухой стон. Опускаю, а сама замечаю, что мои руки стали мокрыми. Но это не вода, а что-то горячее. В темноте не видно, но я уверена, что на моих руках кровь.

– Какого…, – чувствую что в плече ее что-то не то. Оно странно выпирает, неестественно.

– Плечо… надо вправить, – наконец, сообразив что именно не так, говорю я.

Ее глаза блестят, грудь неровно вздымается. Обшариваю ее руку и плечо. Делать такое мне уже приходилось, и не раз. Илья – еще один из прихвостней Рея – большой любитель ввязываться на свою дурную башку в драки. Делаю небольшую опору, и сажусь сама поудобней. А затем в одно резкое уверенное движение и вставляю плечо на место. Она вскрикивает и замирает. По ее бледным щекам текут слезы.

– Злата, – уже более тихо говорю, и чувствую как она обмякла у меня на руках.

Невольно вскидываю взгляд к небу, не понимая как она здесь оказалась. А через пару мгновений, я аккуратно развернула ее, приподняла и затащила в комнату, уложив на ближнюю кровать. Кинулась за свечкой, и когда свет озарил мои окровавленные руки – сердце отчаянно сжалось от страха.

Бегу обратно в комнату, свет от свечи озаряет ее неподвижное тело. Вся ее одежда в брызгах крови, и больше всего ее проступает на правом плече. Ставлю свечу на стол и принимаюсь осматривать ее.

На плаще дырка от пули и рука, плечо которой я только что вставила на место, вся залита кровью. Осторожно стаскиваю с нее плащ и кафтан. Разрываю рубаху на руке, оголяя рану. Бегу за тряпками и водой. Из сундука вынимаю настойку, мазь.

Омываю рану – пуля едва задела кожу, оставив протяжной след. Накладываю повязку с мазью, хоть и понимаю, ей нужна другая, но на сейчас и эта сойдет. Хуже точно не сделает. Смотрю на ее перепачканное мирное лицо, одежду и рану.

– Что же черт возьми с тобой произошло!

Взгляд бросаю на крепко закрытые двери балкончика. Как же она туда попала? Неужто ли она призвала силу? В городе. Здесь! И как много людей ее увидели?

Поворачиваюсь к ней обратно, и замечаю, что я с силой сжимаю в кулаке окровавленную тряпку. Внутри ничего не полыхает, только усталость опустилась на мои плечи. Снова придется расхлебывать кашу, что заварила Злата. Или… Что если на нее напали, и она спасалась бегством? Без веской причины, она бы никогда не воспользовалась силой… Хотя кого я обманываю! Злата – это ходящий комок противоречий, не знающий ни что ей делать, ни что она хочет. Сумасбродства ее решений ни раз меня поражали, злили, тревожили, завораживали. И все же причина быть должна. Пули сами по себе не летают. Кто-то пытался ее убить. Или схватить и продать.

На этой мысли я встрепенулась и подскочила. Могла ли она привести кого-то за собой? Хватаю кинжал с пола. Иду к шкафу, достаю штаны и наспех надеваю их, затем меняю ночную рубаху на обычную. Успеваю застегнуть все пуговицы и притянуть к себе сапоги, как в дверь глухо постучали.

Сглатываю комок в горле. Натягиваю второй сапог и тянусь к своему тайничку с кинжалами, что спрятан под половицей возле сундука. Мои шаги тихие. Стук. И еще. Отворяю дощечку – она быстро поддается, и прежде чем я успеваю достать метательные кинжалы, слышу скрежет в верном замке и дверь распахивается. Кинжал легко скользит из моей ладони врезаясь в дерево, прямо над ухом взломщика.

Его холодные черные глаза смерили меня тяжёлым взглядом. Увидев невозмутимое лицо, я протяжно и с облегчение выдохнула. В дверях стоял Рей, одной рукой вырвав мой кинжал из дверного косяка. Мужчина прошел внутрь, пока я поднималась с колен. За ним зашел Пётр и закрыл дверь.

– Так я и думал, – увидев в соседней комнате окровавленное тело Златы, ровно сказал Рей. Потом он повернулся ко мне и добавил: – Нужно уходить, ее ищут.

Глава 3. Злата

Я просыпаюсь. Не вскакиваю, не кричу, а просто открываю глаза. Голову пронзает тугая боль, а во рту чувствую отвратительный привкус, но от чего именно понять не могу. В комнате темно, лишь тусклый свет свечи в дальнем углу, озаряет предметы. Не мои предметы.

Я осторожно поднимаюсь, и пытаюсь сесть, но выходит смазано. Правая рука подгибается и соскальзываю обратно на подушки. С рукой явно что-то не так, она не совсем болит, а будто жжется при малейшем движении. Со второй попытки, усаживаюсь на кровать. Оглядываюсь, и теперь точно уверена – я не в своей комнате. Большая дубовая кровать, на которой я сижу, увешана балдахином, это парча и она на вид дорогая. Напротив стоит резной комод, возле него напольное зеркало в золотой раме, на котором стоят красные розы. Увешанные картинами, стены с шелковыми обоями цвета раних сумерек, такие же как и шторы. Имеется письменный стол у стены, пуф, софа возле окна и маленький столик, на котором стоит свеча, а рядом кресло, в котором сидит женщина.

Она смотрит на меня не отрываясь. В свете могу распознать ее черты лица: каштановые волосы, уже тронутые сединой, аккуратно убраны назад в пучок из кос, приятные мягкие черты лица, небольшие морщинки у синих глаз, одета она в черное длинное платье, с белым кружевным воротником-стойкой. Сидит она чересчур ровно, будто не настоящая, и все же я вижу как ее грудь вздымается при каждом ее вздохе.