Читать онлайн Дедушкины рассказы бесплатно
Предисловие
Дорогие читатели! Я очень рада, что мне удалось напечатать эту книжку – книгу мемуаров моего дедушки Комарова Михаила Ивановича. Дедушка был невероятно интересным человеком, и вы, безусловно, в этом скоро убедитесь.
Родился Михаил Иванович в 1929 году в селе Дворянском Кузоватовского района Ульяновской области в простой крестьянской семье. В своих рассказах дедушка подробно описывает свой детский быт и приключения – даже и не верится, что так когда-то было. Его отец и старший брат прошли войну – и эти истории вы тоже прочитаете. После школы дедушка получил высшее лесоинженерное образование и по распределению поехал в Сибирь, где и работал по специальности, не переставая узнавать новое и наблюдать за людьми, разными и интересными.
Неугомонная душа его никогда не могла оставаться спокойной! Дедушка был заядлым охотником, рыбаком, грибником и ягодником. С интересом и удовольствием путешествовал по стране. После выхода на пенсию жил под Москвой, где и занялся написанием мемуаров. Но деятельной душе дедушки, конечно, этого было мало, он увлекся изучением лечебных трав, растущих в Подмосковье, собирал их, заготавливал и продавал.
К сожалению, дедушка погиб очень рано, в 66 лет, но, к великому счастью, он оставил нам, потомкам, бесценное наследство – свои мемуары. Это живая история, которую сейчас уже и не найти ни в какой Википедии, но которая теперь сохранится в наших сердцах и в этой книге.
Мне, конечно, пришлось немало повозиться, чтобы перевести записи в цифровой вид, но это было очень приятное и познавательное занятие. В моем распоряжении были как собственноручно дедушкой написанные материалы, так и те, которые уже были напечатаны на печатной машинке под его руководством почти тридцать лет назад:
Рисунок 1. Фото из личного архива.
Рисунок 2. Фото из личного архива.
Но на самом деле я была бы готова потратить еще кучу своего времени на новые дедушкины истории, если бы мне представилась такая возможность.
Так что приглашаю вас к прочтению рассказов и историй, полных жизненной правды, лукавого юмора, ну и конечно, немного добрых поучительных выводов тоже найдется. В мемуарах дедушка в основном описывает себя под именем Алексея Воронкова, но изредка говорит и от своего имени.
Рисунок 3. А эта фотография с дедушкой – одна из моих любимых. Мне тут 4 года, а дедушке – 50 (фото из личного архива).
Мария Байгильдина (в девичестве – Комарова).
2023 год.
Детство
1. В старом домике
Домик, в котором вынянчили Лёшеньку Воронкова, он помнил не очень ярко, смутновато. Это был небольшой домик с шатровой крышей. Стоял он вдоль улицы и двумя оконцами смотрел на неё.
К нему пристроены просторные сени. Двор же был большим и просторным. Его противоположная от домика сторона была накрыта соломенной поветью1. Застрельщицей приобретения домика выступила мать Лёшеньки Татьяна Григорьевна. После свадьбы молодые люди Таня и Ваня жили в доме невесты, у Ивановых. Григорий Прокофьевич – отец Тани – был строгим и вспыльчивым человеком. В припадках гнева он упрекал молодых, что они живут на его шее. Таню эти попреки очень тяготили, и она мечтала как можно быстрее обзавестись собственным домом.
Они с молодым мужем подкопили деньжонок и купили этот домик. Он был очень старым и покосился. Дом состоял из одной общей комнаты, большой русской печи и чулана-кухни. Русская печь стояла справа от двери и занимала почти четверть дома. Перед челом печи был маленький и чулан-кухня. Он от общей комнаты отделялся подтопком и ситцевой занавеской, закрывавшей вход. В чулане мать готовила пищу, хранила посуду и хлеб. Слева от двери стояла деревянная родительская койка, сколоченная самим хозяином дома. Впереди у третьего окна стоял колченогий стол в окружении четырёх табуреток. На столе всегда красовался большой белый тульский самовар. В левом верхнем углу были укреплены три иконы. Одна из них – небольшая – изображала благословляющего Иисуса Христа. На втором была Божья мать с младенцем на руках. В комнате слева под окнами вдоль стены стояла длинная скамейка, на которую сажали всех приходящих в дом. Под иконами также в углу на табуретке находился чёрный граммофон с большой трубой. Лёшенька часто подходил к граммофону и всегда заглядывал в его трубу. Он всё время хотел увидеть маленьких человечков, поющих в трубе, но ему увидеть их так и не случилось. Граммофон неожиданно куда-то исчез, так как Лёшин отец по случаю выпивки его сильно избивал. Вот в таком домике Лёшенька рос до семи лет.
Рисунок 4. Комаровы Татьяна и Иван (слева) (фото из личного архива).
Согласно метрической записи Лёша Воронков родился 28 февраля 1929 года. По рассказам матери Лёшенька до полугода или несколько больше рос сильно крикливым и плаксивым. Особенно он долго плакал по ночам. Родители качают, качают люльку с младенцем, устанут, заснут и перестанут качать. А младенец не унимается и продолжает реветь. Его плач не выдерживает слепой дедушка Гаврила. Он, кряхтя и охая, ощупью слезает с печи и принимается качать внука. Качает и потихоньку ворчит на его родителей за их бездушное отношение к ребенку. Дедушка качает зыбку, а внук всё ревёт и ревёт. Гаврила устает от качания зыбки, молча забирается на печь. Там он от усталости быстро засыпает, а внук всё продолжает плакать. Наконец, вдоволь наревевшись, под утро и Лёшенька засыпает, наверное, тоже от усталости из-за рёва.
Дедушка Гаврила был уже очень старым, он успел ослепнуть, и ему было очень трудно слезать с печи и вновь залезать на неё. Дедушку Гаврилу Алексей Воронков не помнит.
Себя Алексей помнит с того момента, когда он сильно болел дизентерией. Запомнил он свои частые выбегания во двор. После необходимого действия он подходил к большому рыжему петуху и худенькими ручонками хлопал его по спине. Петух почему-то не старался убегать. С этим петухом Алексей вспоминает соломенную кровлю сарая, его забор из горбыля. Улицу перед домиком помнил очень плохо. Видимо, играли на ней мало.
Хорошо Алексей запомнил сени. Они были просторные, площадью с домик. Летом в сенях днём отдыхали, а ночью спали. Болезнь дизентерией он запомнил из-за одного эпизода или злой шутки, сделанной его старшим братишкой Колей. Все дни и ночи Лёшенька лежал в сенях. Рядом с его постелью стояла большая кружка с водой. Но по случаю болезни он часто выбегал по своей нужде во двор. Никого из взрослых дома не было. Отец Леши со своей тракторной бригадой трудился на полях какого-то дальнего села. Мать работала в поле. Брат Коля играл на улице со своими сверстниками, но часто забегал в дом и оттуда выходил с оттопыренными щеками, как хомячок, набивший своей защечные мешки зерном про запас. Проследить за Колей было некому. Домовничали самые младшие братья. Старший брат Саша жил в тракторном отряде у отца.
Рисунок 5. Татьяна с детьми, 1930-е годы (фото из личного архива).
Вечером из поля вернулась их мать, Татьяна Григорьевна. Поставила самовар, собралась поужинать и попить чаю. Но она не нашла конфеты, припрятанные ею от детишек, а они-то были самыми дешёвыми, карамельки-подушечки. Мать сильно расстроилась из-за пропажи конфет и начала допытываться, кто из двоих её детей съел конфеты. Сынишка Коля всё свалил на младшего болевшего Лешеньку. Дескать, Коля весь день играл на улице и конфет не брал, а братец на улицу не выходил, он все конфеты съел. Мать больно отлупила больного сынишку, а тот вообще не знал, где мать прятала конфеты. Они, оказывается, лежали на подтопке, и их Лёша достать никак не мог. На это у него не хватило бы силенок. Он и так еле успевал выбегать во двор и спускаться только с двух ступень крыльца. Татьяна Григорьевна попила кипятку и немного успокоилась. Постепенно она поняла, что малого отлупила совершенно напрасно. Она поплакала у постели Лёши и сильнее проучила старшего Колю за его враньё, за возведенную напраслину на болевшего брата.
Хорошо помнил Лёша приход в дом женщин в белых халатах с чёрными сумками и красным крестом на них. Это было зимой, и врачи пришли сделать детям прививки от оспы. Все трое братьев перепугались врачей с блестящими в их руках инструментами и забились в угол под иконы. Медики царапинки на плечах делали обыкновенными стальными перьями для письма. Из детишек никто не заплакал.
Старенький маленький домишко запомнился Алексею и зимними вечерами. На зиму в Дворянск съезжались трактористы для ремонта своих тракторов. Небольшая часть трактористов размещалась в Доме Крестьянина, а остальные жили на квартирах у местного населения. Несмотря на малый домик, в нём квартировало несколько человек. После ужина в полной темноте трактористы рассказывали сказки и много различных былей и небылиц. Они всегда очень сильно будоражили головы малых братьев. По вечерам эти чумазые, с одними только сверкающими белками глаз, в лоснящейся от чёрного мазута одежде, трактористы приходят в дом. Немного отдохнут и по очереди начинают умываться. Мыла не хватало, и они из печи выгребали золу. Лёша же не всегда дожидался, чтобы все помылись, и лез к кому-нибудь на руки, не успевшему ни переодеться, ни помыться. В этом случае тракторист Лёше говорил:
– Лёша, да я же очень грязный, подожди, вот умоюсь.
А Леша не терялся и быстро отвечал трактористу:
– Ну и чтошь, гражный, я и шам гражный.
После таких детских слов раздавался дружный смех всех присутствующих. Да, к грязи детям Воронковых было не привыкать. В зимнее время в их дом трактористы её натаскивали очень много. А вот часто ли в домик заходил дедушка Григорий, Алёшка не помнит.
2. Недохлёбки
Старший брат Николай рассказывал, что Алёша очень любил доедать остатки супа, щей и похлебки, называемые по-деревенски – недохлёбки. Коля старше Лёши был на два года, и старый их домик он помнил лучше. Самым любимым местом для малыша была русская печь, где он любил лежать по вечерам. На ней всегда тепло, и с её высоты в доме всё видно. На печи он мог сидеть и днем, и ночью, и лечить простуду. Влезая на неё или слезая, маленький Лешенька часто оступался, падал и обязательно разбивал себе нос. Кровь из него текла всегда очень обильно. В этом случае мать съездит ему по затылку, даст мокрую холодную тряпку. Пострадавший ложился на спину навзничь, прижимая мокрую тряпку к носу, дышал через рот и терпеливо ждал, когда остановится кровь. Она останавливалась быстро. К нему возвращалась обычная резвость, и он снова увлеченно занимался своими детскими делами. На память Лёше от этих падений на всю жизнь осталась метка – искривленная перегородка между ноздрей.
Свою позицию на печи Лёша обычно занимал вечером и чаще всего тогда, когда трактористы садились ужинать. На край печи клал какой-нибудь толстый свёрток из старых одежд. На него он клал голову и внимательно следил за остатками супа в блюде. Тогда на всех сидящих за столом подавалась одна большая миска – блюдо – наполненная супом или картошкой, сваренной в мундире. Все ужинающие степенно, неторопливо по очереди ложками черпали суп. Когда же ложки начинали чиркать по дну миски, то Леша с печи ужинающим говорил:
– Оставьте мне недохлёбку!
Кто же из взрослых откажет несмышленому малышу! Он быстро соскакивал с печи, садился за стол и с большим аппетитом доедал всё, что ему трактористы оставили в миске. Видимо, в те годы у Алексея Ивановича и выработалась привычка, что он всегда и везде и много лет спустя старается съесть полностью, чтобы на следующий день было вёдро – ясное небо!
3. Обман с шампиньонами
С самого раннего детства Алексей Воронков не переносил никакого обмана, ни лжи, ни подлости. Сам же старался тоже никого не обманывать и никому не врать. Когда он обнаруживал обман или подлость, то своими увещеваниями провинившегося доводил до изнеможения души. В иной раз провинившийся говорил молодому моралисту:
– Лёшка, ты лучше ударь меня разок как следует, чем битый час читать мне свою нудную мораль!
Ничей кулак Алексей не считал за самое убедительное доказательство правоты! Человек, по его понятиям, должен быть выше физического воздействия. Особенно он отрицал драки для доказательства правоты и обладания чем-либо. Для Алексея данное им слово было законом, который он уже не мог переступить. Иногда человек, которому давалось слово, после какой-то пакости не заслуживал уважения, но слово всё равно сдерживал.
Евгению Григорьевну Иванову, свою тетю, родную сестренку матери Татьяны Григорьевны, Алексей долго звал няней. Действительно, она вынянчила его. Он не отставал от неё даже тогда, когда она была уже девушка и уходила к подругам на вечёрки. Она своего племянника и в бане мыла.
Как-то раз тётя Женя со своими подружками собрались сбегать в лес по ягоды. Ближайшие ягодные леса от Дворянска находятся в пяти-семи километрах. Для ножек маленького Леши это расстояние было не под силу, но он от своей тётки не отставал. Девушкам необходимо было каким-нибудь способом избавиться от Лёши, но он отстать от них с миром не собирался. Ему тоже очень хотелось попасть в лес. В нём он ещё не был. Малыш от девушек ни в какую не отставал. Девушки вышли к околице села, а он всё идёт за ними. Кто-то из девушек увидел шампиньоны. Они набрали их доверху в Лёшину кепку и ещё положили в подол, и послали мальчика отнести грибы домой. Девушки обещали ждать Лёшу на этом месте. Он же очень радостным побежал домой отдать грибы своей маме. Ей же тоже будет приятно поджарить такие вкусные грибы.
Лёша отдал маме шампиньоны и вприпрыжку побежал назад к девушкам. И какая у него ужасная обида, когда он на обещанном месте не увидел ни няни, ни девушек. Малый понял, что старшие его обманули, и горько и долго плакал.
Позднее он со своей юной тёткой Женей ходил и в поля, и в овраги за вениками, и в луга, и в Роднички и даже в кусты за черемухой и чёрной смородиной. Обиду Лёша быстро забыл. Что значит для малого дитя обида от любимого старшего человека! Повернулся и забыл!
4. Под конскими копытами
Маленькому Лёше Воронкову явно везло в жизни на всевозможные болезни и травмы. Вдруг зимой он упадёт с крыши дома в снег, то пролетит сквозь снежный козырёк, нависший над крутым обрывом глубокого оврага, или же провалится под лёд замерзшей речки, или наступит на гвоздь, торчащий из доски. В новом доме о раскаленную голландскую печь до волдырей и слезания шкуры обжег себе правую руку от кисти до локтя. Рука болела до слёз, но он терпел, не вскрикнул и постарался скрыть свою оплошность. Очень долго его матери пришлось лечить неосторожного сынишку. По Леше проскакала лошадь с телегой. Угодил и под копыта верховой лошади. Всё же конские копыта бьют больно, плохо попадать под них.
Собака – не лошадь. Хотя она и предана единственному хозяину, но мирному человеку плохого не сделает. Она может отогнать нападающего и укусит за ногу, руку врага своего хозяина. Лошадь же человеком недаром принята в свои боевые помощники. В сражении она становится таким же жестоким бойцом, как и её седок. Она бьёт корпусом, копытами и кусается, лишь бы помочь своему седоку.
Однажды летом в пруду мальчишки вдоволь накупались и гурьбой шли домой. Верхом на тёмно-карей лошади их догоняет незнакомый пацан. Он купал лошадь в пруду и гнал её в конный двор при Доме Крестьянина. То ли он решил похвастаться перед ребятами своим умением верховой езды, то ли лошадь была ненормальной. Он скакал прямо на ребят. При приближении наездника ребята разбежались по сторонам дороги. Лёша куда ни свернет, куда ни побежит, конь за ним, так и сбил его с ног, проскакав по нему. После конских копыт пострадавший остаток дня пролежал дома и несколько дней носил на теле шишки и синяки. Его братья и друзья, свидетели этого случая, пошли к Дому Крестьянина проучить этого нахального наездника. Они выследили его и основательно отлупили.
5. Деревенские детские ясли
После отъезда из села Дворянское районных учреждений на станцию Кузоватово правление колхоза "9-е января"2 ещё несколько лет организовывало временные летние детские ясли.
Лёше Воронку запомнился голодный 1933 год. Пораньше утром мать старалась чем-нибудь слегка покормить своих малышей, Колю с Лёшей. Быстро отправляла их в барский конец, в детские колхозные ясли, а сама убегала в поле. Мать наказывала старшему сынишке, Коле, идти в ясли побыстрее и младшего братишку, Лёшеньку, вести за руку. Ясли размещались в просторном доме, стоящем на самом верху барской горы. Оставшись без надзора матери, братья не спешили бежать в ясли. Они шли босиком по деревенской дороге, шаркая ногами, и поднимали облака пыли. Ясли детей не привлекали. Дома голодно и там не сытно. На завтрак в яслях давали обычно жиденькую молочную пшённую кашу или лапшу. Братья страшно не любили в яслях после обеда ложиться спать. Они привыкли к вольной сельской жизни и никак добровольно не могли согласиться с обязательным дневным сном. Летний день для них был самым желанным, и они считали днём грешно спать. Лучше бултыхаться в пруду и отогреваться на горячем песке. А купались-то всегда до посинения губ и гусиной кожи на теле. Лучше шариться в болоте между кочек, в кустарнике и среди жгучей крапивы отыскивать ягоды черной смородины и малины, есть поспевшую черёмуху, только не спать днем! Летом всегда в кустах можно отыскать съедобную траву, молодые побеги и корневища. В речке можно наловить пескарей и огольцов, изжарить их на костерке. А в яслях что? Днём можно в речке поймать лягушку, на склонах оврагов погоняться за верткой ящерицей, на влажном песке построить фантастический замок, крепость или город. А в яслях сплошная скукотища. Покушал и играй в организованном порядке!
Иногда, раз в день, детишек выводили на пруд искупаться. Это для них самые весёлые часы пребывания в яслях. Фонтаны брызг, сплошной крик, смех и визг девочек. На мальчиках и на девочках был единый купальник, служащий одновременно майкой и трусиками. Такие купальники мальчики считали девочкиными и никак не хотели надевать. Ведь в них на солнце не покалить ни спины, ни брюха. Мальчики предпочитали купаться полностью нагишом. Без одежды тело приятнее чувствует прохладу воды.
В яслях за детьми присматривали две нянечки-воспитательницы. Одна была высокая и добродушная, очень любила детей и никогда их не обижала. Дети её характер быстро раскусили и нисколько не боялись и не слушались её. Вторая воспитательница была помоложе, но ниже первой и по фигуре более плотной. Она на детей управу нашла. В присутствии первой воспитательницы дети заснуть после обеда никак не хотели. Они смеялись, под одеялами ползали друг к другу, кидались подушками и стаскивали одеяла. Воспитательница громко кричит на всех, а её никто не слышит. Но только стоило появиться молодой воспитательнице, как все дети моментально забирались в постели, прикрывались одеялами, и наступала тишина такая, что даже летающих мух можно было услышать. Все дети старались скорее заснуть.
В такой колхозный садик Лёша ходил только лета два, не более. Он невзлюбил эту организованность детей и, будучи учеником, не вступил в пионеры. Ему и его друзьям была дороже полная свобода игр в летние каникулы.
Несколько лет под детский сад использовалось здание старой деревянной церкви, которая вечером служила для молодёжи кинозалом и клубом.
6. Переселение в новый дом
В 1936 году село Дворянское покинули районные организации. Они переехали на станцию Кузоватово, где специально было построено огромное двухэтажное П-образное деревянное здание, где и разместились райисполком и райком КПСС. Только в это здание почему-то не пустили районное отделение милиции, может быть, из-за камеры предварительного заключения.
Уехали из села и руководящие работники района. В селе остались пустующие дома. Семья Воронковых по сходной цене приобрела соседний приличный дом. Его когда-то для себя построил мелкий местный торговец. Дом был просторным, в семь окон с компактными надворными постройками, крытыми тесом. При доме была глинобитная железная крыша и вместительная кладовая. Она приспособлена под магазин. До переезда района на станцию – это был магазин-склад Районного отдела народного образования. Со склада для сельских школ отпускались учебные принадлежности и пособия, а в свободные часы продавались книги и тетради. Для этого в кладовой имелся прилавок и стеллажи для хранения печатной продукции. После вывоза имущества в кладовой, в оставленном мусоре братья Воронковы нашли книжку "Краткий курс истории ВКП(б)". В книжке уже мелькали фамилии оппозиционеров Зиновьева, Бухарина, Пятакова и Троцкого. Эту ценную находку братья спрятали под сенями дома. Они боялись, что уехавшие обнаружат недостачу и вернутся забрать случайно оставленное. Такими наивными тогда были деревенские ребятишки!
Новый купленный дом имел небольшую кухоньку-чулан, прихожую-столовую, горницу и две спальни. Окна высокие, выше Лёшки. Стоя на подоконнике, он головой не касался верха окна. Перед домом на юго-восточной стороне росли три тополя, а на юго-западной стороне перед его пятью окнами кудрявились три пышных куста сирени, обнесенные ветхой изгородью.
Рисунок 6. Дом в Верхневияжске. Фото 70-х годов (фото из личного архива).
Все члены семьи были очень рады такой смене дома. Старый маленький домишко был разобран на дрова. В новом доме семье Воронковых жилось намного веселее, чем в старом. Дети подрастали, и их шалости менялись.
В 1937 году в Среднем Поволжье был исключительно богатый урожай. На трудодень3 колхоз выдавал по 8 кг зерна. Получаемое зерно по дворам колхозников развозилось на телегах. Некоторые семьи колхозников отказывались от части зерна, им негде его было хранить. Это был год наиболее оплаченного трудодня за все годы существования колхоза "Им. 9 января". В тот год в колхозе работала Татьяна Григорьевна Воронкова, её сестра Женя и их отец, дедушка Григорий. Полученным на трудодни зерном заполнили все домашние закрома и засыпали всю кладовую. Из-под зерна её освободили только в 1939 году. За эти два года под полом кладовой развелось множество мышей, и в нём они прогрызли не один десяток дыр.
В летние месяцы братья Воронковы со своими двоюродными сестрами и друзьями любили ночевать в кладовой. Всех малышей на ночь набиралось не менее десятка. Воронковых три брата: Саша, Коля, Лёша, их три двоюродные сестры – Нина, Таня, Катя, Постниковы Володя и Саша, кто-нибудь из Гордеевых и Витя Патрикеев. Взрослые малышей не беспокоили и не гоняли, и спать лечь они могли, когда им вздумается. Кладовая имела двойные двери. Внутренняя решётчатая деревянная и наружная, железная с двумя коваными крючками. Безопасно.
Но спать по ночам мешали мыши. Когда из кладовой убрали всё зерно, для мышей наступил великий пост, и они полезли из всех прогрызенных дыр. Дети законопачивали в одном месте, мыши прогрызали в другом. Кошки с ними не управлялись. Да на несчастье ребят их любимица, кошка Муська, только окотилась и сразу же через день подохла, а за ней вслед и слепые котятки один за другим покинули этот мир. Ребята решили прийти на помощь кошкам в уничтожении мышей.
Голод – не тётка! Есть и мышам хочется. Стали они и днём вылезать из подполья, а больше их появлялось на полу при прикрытых дверях, в сумраке. Окон в кладовой не было. Детвора очень быстро приноровилась их ловить без всяких заводских мышеловок. Все обнаруженные дыры старались заколотить или заткнуть. Оставляли одну или две выходящие прямо вверх. У края двери вбивали гвоздик. На него и вокруг дырки накидывали петлю-удавку из прочной суровой нитки. Иногда у края дырки клали кусочек хлеба для приманки мышей. Хлеб испускал запах, и мыши быстрее лезли из дыры. Прикрывали дверь, и истребитель мышей затаивался за каким-нибудь предметом, следя за дыркой. Конец нитки всегда держался в руке. Ждать мышь приходилось недолго. Как только она наполовину вылезет из дырки, ловец быстро затягивает петлю. Мышь прижималась петлей к гвоздику, теперь оставалось взять её за шею и убить. Таким способом за один сеанс охоты на одной дыре вылавливали до пятнадцати мышей. Куда там было котам и кошкам до ребячьей ловкости! Так ребята извели в кладовой всё мышиное поголовье. Когда же мыши стали редкостью, то стали настораживать мышеловки.
Избавившись от мышей в кладовой, мальчики решили заняться истреблением грызунов и на полях. В школе на уроках они узнали, что одна мышь за год съедает до 16 кг зерна, а суслик – и до ста. Очень много мальчишки уничтожали мышей на старых гумнах и полевых токах. Приходили на них группой, человек шесть-семь. Три-четыре мальчика скатывали старую солому в вал, а другие шли за ним и зорко следили за появлением мышей. Выскочившую мышь быстро ловили и колышком приколачивать к земле. Перед уходом домой друзья закапывали умерщвленных мышей в землю. Таким способом за один выход группа друзей уничтожала до пятисот мышей!
Изредка ребята вылавливали из нор и сусликов. Но это трудное занятие. Суслик роет длинные норы с несколькими запасными выходами. Чтобы выгнать суслика из норы, надо влить в неё несколько ведер воды, а где взять её в поле? Не будешь же на лошади с бочкой ездить по границам полей и искать сусличьи норы, да их и не так уж и много. Уничтожая грызунов, дети в те годы не знали, что они нарушают биологическую цепочку существования и их естественных природных врагов – филинов, сов, ястребов, пустельг, сычей, лис, хорьков, ласок и горностаев. В своих действиях группа друзей руководствовалась защитой урожая от потрав грызунами.
7. Катание на коньках
Воронковы Иван Гаврилович и Татьяна Григорьевна своим детям никогда никаких ни коньков, ни лыж не покупали. На эти предметы развлечения детей у них денег не было. Только раз в одну зиму в мастерских МТС4 отец склепал старшему сыну Сашеньке самодельные коньки-снегурочки. Младшие сыновья Коля и Лёша должны были ещё подрасти, а потом уже кататься на коньках. Когда подрастали младшие, старший брат снегурочки изъездил. Младшие братья, как и все деревенские мальчишки, нашли выход. Из берёзового полена они вытесывали колодку гребнем вниз. На гребень крепилась толстая проволока. К валенкам такие колодки привязывались ремнями или прочной веревочкой. Вот и коньки! Хотя на них было трудно на льду развернуться и оттолкнуться, но зато они отлично скользили с ледяных гор и по льду речки с попутным ветром. В предвоенные годы зимы были малоснежными и с сильными морозами, которые часто перемораживали речушку Свиягу. Её вода устремлялась поверх льда и заливала всю свою пойму. На болоте между кочками и куртинами кустов образовывался сплошной лёд. Для мальчишек эти кусты становились удобными джунглями, в которых с превеликим удовольствием можно покататься на коньках и поиграть в любимые прятки, а то и разжечь костёр. Можно было закатиться за любую куртину кустов и скрыться в жёлтом тростнике. Ограждений у катка, как у городского, здесь не было. Кто был без коньков, тот мог с разбегу прокатиться прямо на валенках.
Особенно любила ребятня кататься на осеннем тонком льду. Заедет на него пацан, а он под ногами треснет звонко и раскатисто, как будто трещина ушла куда-то на сотни метров. Для таких катаний мальчишки выбирали лёд над наиболее глубокими местами канав. Проезжает пацан по льду, а он под ним прогибается и трещит. В этом месте катаются до тех пор, пока кто-нибудь из мальчишек не провалится под растрескавшийся лёд и не окажется в ледяной воде. Пострадавшему помогут выбраться, и мальчишки всей гурьбой побегут в деревню по домам. Такой случай служил темой разговора на несколько дней. Героем разговора являлся пострадавший. Любили деревенские мальчишки кататься на коньках и в сильный ветер. Луга речка превращала в сплошные ледяные поля. Наиболее сильные ветры дули с верховий речки в низовья. Сколько можно пацан разгонится, полы пальто раскроет, как парус, и мчится, подгоняемый ветром, до моста, а то и до пруда. Очень приятно скользить вниз по льду, но очень тяжело возвращаться назад навстречу ветру. В эти минуты он становился для ребят тормозом. В такие часы катания речка оглашалась детскими криками и смехом. Детей в Дворянске тогда подрастало много, и им было весело.
Сейчас зимой в бесперспективной пенсионерской деревушке детских голосов уже не услышишь.
8. Птичьи гнёзда
Любимым занятием в детстве у Коли и Лёши Воронковых было разорение птичьих гнёзд, но этим они занимались в тот период, когда птицы ещё не занялись насиживанием своих кладок. Ребята поиск гнезд делали очень умело. Птицам от них спасения не было ни в лесу, ни в лугах, ни в кустарниках, ни в камышах, ни в норах. В лесу, в кустарнике и в камышах гнёзда находили по тревожным крикам птиц. Чаще всего подводят себя сороки, вороны и ястребы. Ребятам помогали уши и молодые зоркие глаза. Легко находили гнёзда сороки. Она его вьет невысоко над землей. Ещё и гнезда не видно, а она своим стрекотанием уже говорит ребятам:
– Оно здесь, рядом, смотрите по сторонам внимательнее, – и ребята старались вглядываться в кустарниковую чащу.
Труднее доставать вороньи гнезда. Местонахождение своего жилища ворона тоже выдаёт криком. Под гнездо ворона выбирает высокое ветвистое дерево. Предпочитают высокие тонкие деревья. Сучья помогают добраться до него. Труднее ребятам приходилось доставать гнёзда ястребов, особенно тех, которые свое потомство выводят на деревьях. Эта осторожная птица под гнездовье выбирает самое высокое дерево, предпочтительно сосну, без сучьев и с небольшой кроной на самой вершине. На такие деревья ребята лазили только босиком и с ремнем на щиколотках ног. Сначала обхватывают дерево руками как можно выше. Подтягивают ноги с ремнем. Ступнями стараются как можно больше обхватить ствол, ремень же играет роль передвижного хомута. Держась за дерево при помощи такого хомута, пацан выпрямляется и руками обхватывает ствол выше и опять поднимает ноги. Так, подобно гусенице-землемеру, разоритель гнезда лезет вверх по стволу. Добравшись до гнезда, лазутчик снимает кепку и берет её в зубы, затем перекладывает в неё яйца. Спускаться вниз приходится обратным порядком. Сначала спускаются ноги, за ними уже руки. Доставание ястребиных гнезд – очень опасное занятие. Не каждый мальчуган решится забраться на высокое без сучьев дерево. Сверху голова может закружиться. Этому способствует то, что порывами ветра раскачивается вершина дерева. Однажды такое произошло с Лёшей Воронковым. В числе шести пацанов в первое майское воскресенье он пошел в Валуев лес доставать яйца сорок и ворон. Ребятам в этот день повезло. Кроме сорочьих и вороньих гнезд, они нашли два ястребиных. Доставать оба пришлось Лёше Воронкову. В группе он был по возрасту средним. Старшие и младшие ребята лезть на сосну побоялись. С первой сосны он яйца снял спокойно, а со второй получилось потруднее. До гнезда он добрался хорошо. Поднялся ветер и стал раскачивать сосну. У Лёши начала кружиться голова. Он зажмурил глаза, кепку с яйцами крепко держал в зубах и, плотно прижимаясь к стволу сосны, очень медленно спустился на землю. Он не сорвался, но вплоть до своего дома его мозги не могли встать на место. Всю дорогу до села ему казалось, что шли не в нужную сторону. Только увидев село, он понял, что у него закружилась голова.
Много легче ребятам было находить гнёзда птиц, гнездящихся в лугах, в кочках и мелком кустарнике. В этом поиске ребята становились цепью с промежутками в 10–12 метров друг от друга. В руки брали длинные хворостины и хлестали ими по кустам, кочкам или просто по земле. Испуганные этим шумом птицы слетали с гнёзд, а этого только и надо ребятам. Они примечали то место, откуда вылетела пичужка, тщательно осматривали и находили гнездо. Ну что это за добыча! Яички очень маленькие, не идут ни в какое сравнение с вороньими и ястребиными. Гнёзда мелких птичек разоряли очень редко, обычно их искали ради любопытства.
Поиском кладок куличков-зуйков Лёша занимался в одиночку. Он ни с кем не хотел делиться своими познаниями в поисках гнезд этих интересных птичек. Их и так мало, пусть своё потомство сохраняют до осени. В поиск гнезда куличка он уходил после легкого дождя. На песке куличок оставляет свежие цепочки отпечатков своих лапок. Сначала Лёша прислушивался к писку птички. Раз он пищит, значит надо распутывать его следы. Лёша шел в том направлении, в котором было наибольшее количество следов птички. По степени их уплотнения определял близость кладки. Последним этапом поиска являлось тщательное разглядывание группы камешков. Вот четыре одинаковых рябеньких.
Гнездо найдено. Все куликовые птицы всегда кладут четыре яйца, не больше и не меньше. Обычно они бывают по цвету окружающих камешков, мусора, прошлогодней травы.
Легче всего ребята находили и доставали гнёзда птиц, селящихся в земляных норах. Птицы любят гнездиться на кручах речушек и на овражных обрывах. Их хорошо видно, и легко до них добраться. Но в норах может прятаться и гадюка. Братьев Воронковых это не пугало. В окрестностях Дворянска никаких змей никогда не водилось.
Однако один раз приключился очень неприятный случай. Ватага пацанов делала облаву на птичьи гнёзда в овраге Осинник. Один мальчик увидел гору и с криками радости полез в неё рукой. С сильным испугом на лице он быстро выдернул руку и стремглав молчком бросился домой. Когда его догнали ребята, то от испуга он дрожал всем телом.
Немного успокоившись, он рассказал ребятам, что в глубине норы он нащупал не гнездо, а кости человеческой кисти. Это могло случиться. Когда-то до революции к оврагу примыкало сельское кладбище. Новому священнику церкви не понравилось, что при похоронах покойников носят мимо его дома. По его инициативе кладбище закрыли и определили новое на южной окраине села. Весенние воды подмывали кручу оврага. На свежем его обрыве много лет резко выделялись три могилы. Могильную перемешанную землю легко отличить от нетронутой материковой.
Деревенские мальчишки яйца диких птиц пили так же, как и куриные. На это их толкало весеннее недоедание.
9. Под землей и под песком
Все три брата Воронковых – Саша, Коля и Лёша, как и все дети их возраста, любили играть в песке и копаться в земле. Из песка они лепили всевозможные замки, крепости и целые города. В земле строили землянки и выкапывали норы с неожиданными поворотами и потайными камерами.
Однажды ночью от пожара полностью выгорели два больших пятистенных жилых дома с обширными надворными постройками. Через год это место поросло разнотравным бурьяном. Мальчишки это место облюбовали. Трое Воронковых, двое Постниковых решили на брошенных огородах бывших домов рыть норы. Саша Воронков, самый старший из группы, копал нору в одиночестве. Он рыл высокую, прямоугольную, но узкую. Коля, его брат Лёша, Володя и Саша Постниковы копали невысокую, широкую, с овальным потолком и с плавными поворотами в глубине. Через день к этим ребятам присоединилась вторая группа из четырёх мальчиков. Она начала копать прямоугольную нору с прямыми углами поворотов. Получился целый подземный лабиринт, как "Особый район" Китая, когда Китайская Красная Армия под предводительством Мао Цзэдуна была чанкайшистами5 вытеснена в горы и закопалась в землю. Только неизвестно, чем руководствовались молодые землекопы: или сведениями из жизни Китайской Красной Армии, или преданиями о предках, когда-то живших в пещерах и землянках.
Коля, Володя, Лёша и Саша разрыхленный песок из норы вывозили старыми дырявыми тазами. Дорогу отсыпали жёлтым песком. Из вывозимого песка в конце дороги они организовали отвал под вид террикона угледобывающей шахты. Зарывались пацаны в землю, играли и ни о какой опасности не думали.
Друзья под руководством Саши Воронкова раскапывали места разобранных домов. Это было похоже на археологию. У деревенских жителей, как и у всех других, при пересчете денежной мелочи, из рук высказывали разные монетки и часто скатывались в щели пола. Не взламывать же пол каждый раз! За несколько десятков лет существования дома под пол падало немало всевозможных мелких монет и разных вещиц. Сквозь щели между половицами в подпол попадали шелуха от семечек и скорлупа от орехов. Вот эти медяки и мелкие вещички и выискивали юные любознательные археологи. Сначала ребятишки снимали верхний потолочный слой, а затем землю обрушенного потолка. Под ней обозначался подпольный, "культурный" слой, определяемый наличием шелухи от семечек и орехов. Тут уже смотрите, ребята, в оба! В этом слое попадались монеты дореволюционной чеканки и советского времени, совершенно окислившиеся и хорошо различимые. Советские монетки очищались и служили ребятам наличными деньгами. Царские монеты просто накапливались. Нашли несколько петровских монет с изображением буквы "П" во всю поверхность. На монетах всегда оттиснута дата их чеканки. Так, по петровским монетам "археологи" установили, что село Дворянское, их родина, основано не раньше царствования Петра Первого6.
В летние дни братья Воронковы любили играть на песке у реки Свияги напротив впадения в неё оврага Хминого. В этом месте множество невысоких песчаных холмиков, поросших редким хилым полынком и пыреем. Однажды братья Воронковы и Витя Патрикеев под таким холмиком стали копать землянку. Копали вручную при помощи щепок. Выкопали просторную землянку, в которой у любой стены можно было вдвоём сесть. Потолок получился чуть-чуть сферическим. Ребята закончили копать землянку, очистили ее от лишнего песка и уселись отдохнуть в её прохладе. Саша и Коля сели у противоположной входу стенки, Витя сел к стенке справа от входа. А Лёша, надувшись на кого-то из старших братьев, присел прямо на входе. Отдыхали и разговаривали, но это блаженство длилось недолго, рухнул песчаный потолок. Витю и Лёшу воздухом выбросило из землянки, и они упали вместе рядом у входа. Саша был засыпан песком по горло, Коля немного выше пояса. В этот момент уже не до личных обид! Коля терпел, ему дышалось свободно, а Саша задыхался, песок своей тяжестью навалился ему на живот и грудь, сдавил лёгкие, дышать ему стало очень трудно.
Лёша с Витей сразу бросились откапывать Колю, стараясь быстрее освободить его от песка и уже втроём откопать Сашу. Их руки работали быстрее собачьих лап, когда та старается достать мышь. Песок из-под ребячьих рук летел фонтанами. Быстро откопали Колю, а у Саши из глаз текли слёзы, произносить слова он не мог. Воздух в легкие не попадал. Вдохнуть он не мог из-за сдавленной груди, а поэтому и выдыхать ничего. Глядя на Сашу, плакали и братья, но его откапывали уже втроём. Все трое очень устали от такой тяжёлой и быстрой работы рук. Пот струйками стекал по их спинам. Откопали Сашу, помогли ему подняться и сесть. Только тогда ребята отряхнулись от песка и присели отдохнуть рядом с Сашей на остатки стен от рухнувший землянки. Отдохнувшие ребята вспомнили пословицу – "на песке не строй!". Упавший потолок надолго вбил в детские головы правильность предупреждения пословицы.
После этого случая у братьев Воронковых отпала охота впредь копать в земле норы. Ведь обвались одна из тех нор, которые они копали до песчаной землянки, никто бы из заваленных не остался в живых. Засыпанным бы никто не смог оказать моментальную помощь по извлечению их из-под земли. Этот вывод ребята для себя сделали сами. Они часто вспоминали злополучную землянку и по пути заходили посмотреть на её останки. Постепенно дождь и подвижные пески сделали это место незаметным. Игра детишек в описанных обрывах иногда оборачивается трагедией.
10. Годы начальных классов
В первый класс начальной четырехгодичной школы Алёша Воронков пошёл в 1937 году. Ему уже шёл девятый год. Учебниками и тетрадями первоклассники были хорошо обеспечены. Только учебники были потрёпаны. Дети по ним учились не один год.
Трудно Лёше давалось чтение. Долгое время не мог научиться читать по слогам. В первые недели он чтение брал простым дословным запоминанием текста. Постепенно наладился читать вполне сносно. Арифметику усваивал сравнительно легко, но в тетрадках в основном стояли тройки за небрежное и грязное написание выполняемых заданий. На страницах тетрадей постоянно были кляксы и всевозможные помарки. За это Лёше учительница снижала отметки и приводила ему в пример его старшего брата Сашу. У того вкруговую были одни пятёрки. Только в третьем классе в голову Лёше прочно вошла мысль, что он получает заниженные оценки только по своей вине. Он дал себе слово писать аккуратнее и чище и стал часто получать хорошие и отличные оценки. Вплоть до десятого класса он уже числился в "хорошистах".
Кроме русского письменного Алёша никаких других предметов не боялся. Правда, ему иногда досаждали уроки пения и занятия физкультурой. Пение он не уважал, по-видимому, из-за отсутствия слуха, а физкультуру – из-за слабого своего организма по причине частых зимних заболеваний. Каждую зиму две-три недели отслеживался на печи и в школу не ходил. Он неоднократно заболевал коклюшем, ангиной, свинкой и другими различными поветриями. Но ни разу не болел воспалением лёгких.
Как и все мальчишки того возраста Алёша любил различные потасовки, игру в чехарду, борьбу, беззлобное боксирование и всевозможные подшучивания. Уже в начальной школе он начал изучать азы бокса. Этот вид драки у него получался лучше, чем у других.
Лёша начал ходить в первый класс. Однажды в сентябре вечером три брата Воронковых – Саша, Коля и Лёша – вместе со своими друзьями собрались совершить набег на подсолнухи соседнего колхоза "Отрада". Собралась очень шумная ватага. Саша через плечо на верёвочке повесил австрийский штык-кинжал, реликвию гражданской войны и гордость братьев. Только Алексею до сих пор непонятно, зачем Саша взял кинжал? Он никогда ни с кем не дрался и его никогда бы не применил. Набег на подсолнухи для пацанов окончился плачевно. Видимо, ватажка мальчишек мимо Отрады шла очень шумно. В посёлке ребят услышали, и колхозники приняли необходимые меры. На поле среди подсолнухов ребята не таились. Они перекликались и громко выколачивали семечки. Занятые этим, они не услышали, как к ним подкрались колхозники Отрады. Мужики сумели поймать нескольких пацанов, в том числе и брата Лёши – Сашу. У него отобрали кинжал. Самый младший сумел убежать.
Наутро в школе стало известно о попытке группы пацанов украсть подсолнухи. Ученики в классах шептались. Лёша учился в первом классе, Коля в третьем, а Саша в пятом в Коромысловской школе. На одной перемене между уроков Лёша услышал, как в третьем классе насмехаются над его братом Колей. Он вбежал в этот класс, а там верзила Жданов смеётся над Колей и дергает его за нос. У Коли от боли и обиды из глаз по щекам катятся слезы. Брат, не раздумывая над последствиями, бросился на спину Жданова и схватил его за горло. Вначале Сергей Жданов попытался сбросить Лёшу со спины, или стащить его за ноги. Он крутился и подпрыгивал. Но тот, как кошка, цепко держался на его спине и сильнее сжимал ему горло. На выручку Жданову никто не подходил. Он был сыном какого-то начальства, и большинство деревенских мальчишек его сторонилось. Жданов обессилел, стал задыхаться и попросил Алёшу, чтобы тот его отпустил. Он слова просьбы произносил не чётко, просто хрипел, но Лёша его просьбу понял и потребовал, чтобы обидчик больше не дразнился. Он обещал выполнить требование. После этого Лёша разжал пальцы и слез с его спины. Жданов свое слово сдержал, но после этого случая он долго косился на Лёшу Воронкова.
При Верхней-Свияжской начальной школе действовала пионерская дружина. Лёша Воронков, его брат Коля и их друзья её боялись. Они были босяками, не имели ни приличной одежды, ни приличной обуви. В пионеры они вступили, получили пионерский галстук и больше ни в каких мероприятиях дружины не участвовали. Они любили в летнее время вольную жизнь.
Летом они бродили по кустам, по лугам, по полям, по оврагам и в близлежащих лесах. В лугах у реки Свияги часто варили уху из пескарей, огольцов и мелких карасишек. Осенью жгли костры и пекли картошку. Ели её без соли, с остатками обожжённой кожуры, но она осенью была вкуснее, чем в остальные времена года. Летом любили купаться в пруду и жариться на раскаленном песке. Находясь в воде, пацаны любили подсматривать жизнь водяных пауков, жуков-плавунцов и лягушек с головастиками. Одного небольшого белого жучка, водяного клопа, плавающего в воде почему-то вверх ножками, юные натуралисты прозвали "Счастье". Его боялись. Пацаны считали его кусачим. Его укус был болезненным. Если такой жучок попадал в корзину рыболовам, то он предвещал хороший улов, и интерес ребят к рыбалке повышался. Они верили в эту примету.
11. Землянки
В своём детстве Алексей Воронков любил строить землянки. Обычно он выкапывал их за двором своего дома. Со двора на зады дома имелась калитка. Через неё со двора выбрасывался на улицу навоз от скота и от кур. Там за забором росли крапива и пустырник. Они вырастали до метра или более. Маскировать землянку было чем. Кроме Лёши, крапиву как маскировку сверху от нападений коршунов облюбовали и куры со своими цыплятами. Во время сильной жары там скрывался и кот.
Глубину землянки Лёша обычно делал меньше своего роста. Вход в неё делался ступенчатым. При заходе в землянку надо было немного пригибаться. Её перекрытие делалось из подручных материалов, то есть из обломков старых досок и палок. Такая обрешётка покрывалась травой и закидывалась навозом со старой соломой. Иногда сверху всего этого укладывались куски легкого дерна. В таких землянках маленький строитель много играл и хранил в них свои немудреные игрушки, в основном состоящие из железок разнообразного назначения.
Однажды Лёша Воронков со своим дружком Витей Гордеевым сделали удачный набег на чужой огород и ночью принесли много огурцов. До отвала наелись ими, а оставшиеся спрятали в землянке. Друзья уговорились, что огурцы будут брать одновременно и обязательно вместе. Уговорились и разошлись по домам спать. Утром Лёша проспал допоздна. Встал, не спеша умылся и позавтракал. Он вышел на улицу и заглянул в свою землянку. Огурцов почему-то там стало намного меньше, чем накануне было оставлено. Утром Витя Гордеев к Лёше ещё не приходил. Это обстоятельства озадачило его. Перед обедом он снова взглянул на свой овощной склад, а там огурцов осталось уже всего несколько штук и притом самых плохих. Дело неладное, быстро выскочил из землянки и внимательно огляделся вокруг. Между домами в сторону рынка поспешно удалялся Витька Гордеев. Рубашка на спине у него была задрана. Это явный признак, что в подоле он нес огурцы. Вот почему уменьшалось их количество в землянке! Лёша перепрятал оставшиеся огурцы и пошел разыскивать Витьку. Его он нашёл в одном павильоне рынка вместе с группой ребят, которые дружно уплетали их совместно добытые огурцы. Лёша отозвал Витьку в сторону и стал ему выговаривать, что нельзя воровать друг от друга, что это нечестно. Но этот выговор Витька ответил:
– Огурцы наши, общие, почему же я их не могу брать, когда захочу?
Алексей пытался ему объяснить:
– Верно, они общие, наши с тобой. Но вчера мы уговорились брать их только вместе, и одному из нас присваивать их нельзя. В огород мы лазили вместе, и есть их должны тоже вместе, вдвоём и решать, что делать с ними.
Но Витька не понял доводов друга. Лёша вернулся к оставшимся огурцам. Утолил ими свою жажду. Он решил с Витькой Гордеевым больше совместных дел никогда не предпринимать, разрушил землянку и в другом месте выкопал новую, более глубокую и более просторную и улучшенной планировки. В ней сделал потайную нишу. Никому из своих друзей новую землянку Лёша не показывал. Она была от посторонних глаз укрыта зарослями крапивы, лопухов и пустырника. Играл в ней около месяца. И всё же в очередной раз нашел он её зверски разрушенной. Позднее он узнал, что это сделали пацаны значительно старше юного строителя.
Всегда у русских подростков просыпается инстинкт разрушения того, чего сами не способны соорудить. Им очень досадно, что кто-то другой умеет делать лучше, поэтому они и стараются разрушить у соседа то, чего не имеют у себя.
В одно лето Лёша Воронков с Сашей Постниковым в кустах на небольшой полянке из хвороста сделали плетневой шалаш. Играли они в нём несколько недель. Иногда там курили сухие ивовые листья и отдыхали от обеденного зноя. Если удавалось наловить огольцов и пескарей, то у шалаша варили уху. С коромысловских полей приносили охапки зелёной чечевицы и ели в его прохладе. Друзья привыкли к шалашу настолько, что в нём играть им стало скучно, и они решили его сжечь. Хворост и его листья хорошо просохли. Пламя от сгоревшего шалаша взметнулось высоко. Ветер унёс лёгкие сгорающий листочки, и от шалаша осталось большое пепельное пятно на зеленой полянке. После этого друзья шалаш в кустах не сооружали.
12. Пожар в штанах
В довоенные годы в Дворянском детворы было очень много. В большинстве своём дети были свободолюбивыми. При колхозном периоде жизни деревенские родители своих детей трудиться на колхозных полях не заставляли. Должны же они были осуществить лозунг Советской власти: "Детям – счастливое детство!". При селе действовала четырехлетняя начальная школа. Хочешь – учись, не хочешь – тоже заставят учиться. За детишек думали дяди и тёти. Во время летних каникул большинство детей занятия себе находили сами и по своим желаниям.
За речкой Свиягой были густые заросли ивняка. Среди них разливались небольшие мелкие озёра. Ребятня и взрослые почему-то называли их болотом, хотя в них никогда и никто не утонул. В особо жаркие летние месяцы эти болота высыхали. В благоприятные годы на них вырастали густейшие заросли камыша, тростника, осоки и трескуна. Эти все травы на сено не годились, да и без них в такое благодатное лето все запасали хорошего сена вдоволь скоту на всю зиму, только не ленись косить траву.
Наступила осень. За ней спешила зима. Речка и болото покрылись льдом. На его поверхности осталось много пожелтевших высохших болотных растений – камыша, тростника и трескуна. Трескун – это, видимо, местное название болотного хвоща. Он имел высокий круглый членистый стебель игольчатого вида. Стебель венчиками разделён на отдельные участки. Если резко нажать пальцем этот венчик, то послышится короткий хлопок – треск. Может, поэтому местные жители и назвали эту траву трескуном. Сено из него скот поедал очень неохотно и только в жестокую бескормицу, так как поверхность этой травы очень скользкая, и животным пережевывать её было очень трудно. Поэтому это трава обычно засыхала на корню, умирая своей смертью.
В один ноябрьский вечер группа пацанов решила посидеть у костра на льду болота. Из сухого трескуна, камыша и тростника прямо на льду среди болотных кочек ребята развели костёр. Они натеребили пучки сухой травы и на них расселись вокруг костра. Сухой трескун действительно горел с треском. Из костра часто вылетали искры. Большинство их улетало в поднимающемся дыме. Некоторые из них падали на ребят. Они их быстро стряхивали. Все грелись, болтали, кто во что горазд. Иногда от ярких вспышек в костре дети ладонью закрывали глаза. За их спинами стояла темнота.
В самом интересном моменте беседы один пацан Коля Арсентьев по прозвищу Корень заводил носом и многозначительно выговорил:
– Ребята, кто-то горит, пахнет горелой тряпкой!
Он повозился на своём пучке травы и поудобнее уселся. Дым от тлеющего материала из хлопка и льна очень характерен, и нос не пропустит его мимо себя. Все обнюхались, даже встали, отряхнулись и осмотрелись. Никто ни на ком огня не обнаружил. А Корень сидел спокойно, не встал и не осмотрелся. Через очень малое время Корень, глядя на костёр, тревожно произнес:
– Ребята, кто-то горит!
Все сидящие у костра, за исключением Корня, поднялись и с повышенной дотошностью осмотрелись и обнюхались. Тлеющей одежды опять ни на ком не обнаружили. Ребята дружно принялись упрекать Колю Арсентьева за напрасное их беспокойство. Корень на слова ребят никак не отозвался и продолжал спокойно сидеть на своём месте. Опять все уселись вокруг костра. И тут вдруг Корень с криком боли вскочил со своего места и руками схватил себя между ног и проделал это так бурно, что на это не всем ребятам было удобно смотреть. Корень кричал совершенно нечленораздельно, топал ногами на льду, а ребята с громким хохотом смотрели, как из его брюк вытряхивались искры. Спереди вся ширинка его брюк стала дырой снизу до ремня. Оказалось, горел тот, кто настойчиво предупреждал всех об огне.
И тут все враз присутствующие пацаны буквально попадали от смеха. Они хохотали и катались по льду, а Корень хватал снег и горстями сыпал его на горевшие брюки. Ребята в этот вечер насмеялись вдоволь и долго потом не могли без смеха вспоминать про тот случай. Ведь когда у Коли Арсентьева брюки тлели маленьким пятнышком и не прижигали его тело, дым понемногу поднимался к его носу. Ощущая этот дым, он думал, что горит кто-то другой, только не он сам.
13. По чужим огородам
Село Дворянское основано примерно при царе Петре Первом. Это время определялось по самым старинным монетам, найденным на местах снесенных старых домов. До революции село было крупным торговым пунктом. Дважды в год, зимой и летом, организовывались ярмарки. На эти дни в село наезжала уйма подвод. Они размещались по заезжим домам, а им был каждый второй в селе. Под огороды не оставалось и места, всё занималось под крытые надворные постройки и под кладовые-склады. Сама земля была непригодной под бахчевые и садовые растения. Население села приучилось торговать и обслуживать торгующих и покупающих. Между базарными днями работали в поле. Большинство населения, особенно из удельного конца, огородов не имело и выращивать зелень не хотело. Всю зелень покупали на базаре. А детворе всегда хочется поесть моркови, зелёного лука, огурцов и помидоров, дынь и арбузов. А их часто не было у родителей. В детские годы Лёши Воронкова базары стали беднеть, а у его родителей денег никогда не имелось. В колхозе на трудодни рубли не выдавали. Поэтому желание поесть овощей и фруктов дети удовлетворяли за счёт зазевавшихся продавцов за прилавками и огородов Отрады, иногда и своих односельчан.
Однажды Лёша шнырял по рынку, высматривая, где что плохо лежит. Это происходило до войны, и ему было не более семи-восьми лет. Он увидел у одной отрадненской тётки прекрасные спелые дыни. Лёше нестерпимо захотелось поесть такой дыни.
Много не раздумывая о последствиях, схватил одну продолговатую жёлтую дыню и помчался прямо по дороге от рынка со скоростью, на которую были способны его ребячьи ноги. Тётка с криками бросилась за ним, он от неё. Так один за другим и бегут по дороге. Тётка была ещё молодая и стала поджимать вора, но он дыню не бросал. Тут, на его беду, по дороге глубокий песок, он споткнулся и упал. Дыня выскочила из его рук и разбилась, разлетевшись на несколько кусков. Женщина остановилась, всплеснула руками и запричитала над остатками дыни, обвалявшимися грязным песком. Ловить шпану она не стала. Теперь-то с него взять нечего! Своим неожиданным падением Лёша хотя и лишился дыни, но и спасся от погони разъярённой тётки. Спасибо и на этом.
Однажды в конце сентября, когда на огородах отошли огурцы и поспели дыни с арбузами, подростки постарше Лёши взяли его с собой в ночной набег на коромысловские колхозные бахчи. В те годы Коромысловку от Дворянска отделяло болото, поросшее кустарниками. Через него в сухое время года и в морозные зимы протаптывали тропинку.
Ночь выдалась теплой. Полная луна плыла высоко в небе, но показывалась редко. По небу с запада плыли тяжёлые низкие тёмные тучи. Иногда они разрывались, и тогда луна своим холодным ярким серебряным светом освещала осеннюю землю.
Лёше было радостно от сознания, что более взрослые доверили ему и взяли с собой. Группа мальчишек дошла до середины болота и попросила его подождать их здесь до возвращения. Он сел на кочку и стал терпеливо ждать. Это его очень волновало. Хорошо бы ждать днём, не так страшно. А тут ночь очень тёмная, и вдобавок ко всему сидеть пришлось посреди болота. Страхи к Лёше пришли тогда, когда от ушедших пацанов не стали слышны шаги. Ни звука и непроглядная тьма вокруг, а он в одиночестве. В эти минуты его пробирала настоящая дрожь. Сколько ни всматривался в темноту, сколько ни вслушивался в неё, он ничего не видел и ничего не слышал. В его голову начали лезть воспоминания о страшных рассказах взрослых, как по ночам выкапывали на кладбище гробы с самоубийцами-насильниками и в темноте уносили их в болото и заталкивали в тину. Это делалось для пользы села, чтобы самоубийцами не гневить бога, чтобы он послал на поля благодатный дождь. Гроб с мертвецом надо затолкнуть в тину только после двенадцати ночи. А то был случай, когда нанявшийся перенести покойника хотел освободиться от гроба до полуночи. Но мертвец вцепился в плечи человеку и сказал:
– Не спеши меня толкать в тину, двенадцати ещё нет!
Переживая страхи этих воспоминаний, Лёша не покинул своей кочки. Его бегство могло бы внести сумятицу среди ушедших, и он всё выдержал и вытерпел, дождался ребят. Они появились перед ним неожиданно, как призраки, вышедшие из темноты. Все пришедшие были очень возбуждены удачным набегом. Все их карманы, запазухи, фуражки были заполнены дынями, арбузами и поздними огурцами. Лёшины переживания были вознаграждены.
От Лёши Воронкова не уберегался ни один огород! Действовал он осторожно и очень осмотрительно. Днём по дорожкам и тропинкам обходил вокруг интересующих его огородов. Если в них виднелась сильная ботва, то он дополнительно изучал и примечал скрытые от глаз возможные места проникновения в огород и безопасные пути отхода на случай неудачи.
Лёша к намеченному огороду приходил ночью и бесшумно, внимательно осматривал его. В места, какие им не просматривались и представляли возможность скрытного нахождения сторожа, он бросал камни, соблюдая между бросками определённое время. Камни должны были потревожить сторожа, и он мог пошевелить кусты или чем-либо зашуршать. Если же всё было спокойно, Лёша бесшумно и осторожно входил в огород. Калитку всегда оставлял открытую на случай срочного бегства. Он брал, что ему было нужно. Никогда не мял и не ломал ботвы огурцов и помидоров. Работал только пальцами и наощупь. Огурец нащупать несложно, куда труднее в темноте сорвать спелую или хотя бы недозрелую помидорину. Он их пальцами пробовал на мягкость. Срывал только мягкие. Лёшина мораль по огородничеству была простая и щадящая. Хотя он и брал себе, но хозяину оставлял больше и не поврежденные растения, на которых вновь созреют другие плоды.
Всё же один раз Лёша со своими друзьями погорел очень сильно. Какой-то чёрт подтолкнул их втроём забраться в огород к Хашину Ивану. Сам хозяин был ещё в доброй силе и очень резвый на ноги. У него было три сына, отъявленные уличные дебоширы. Они могли не за что, просто привязаться к любому парню. Вот в огород к такой семье и надумали три друга забраться. Огород начинался прямо от их двора. Нижняя часть ограды углом нависала над речкой. Для непрошеных посетителей – трудный огород, но и очень соблазнительный, в нем росло всё очень хорошо. Видимо, хозяева были способны к овощеводству.
Трое братьев Воронковых, два брата Постниковых и три сестры Власовых в летние ночи обычно ночевали в просторной глинобитной кладовой, принадлежащей семье Воронковых. Эта компания была очень дружной. Часто по ночам она проверяла чужие огороды. Добыча делилась между всеми без ущемления.
В тот злополучный вечер в набеге на огород участвовали самый младший – Лёша Воронков, Санька Постников и Витька Гордеев. Старших они не предупредили и поиск решили проделать самостоятельно. Одеты были все по-разному. На Лёше старенькое материнское осеннее пальто, так называемый полсак7. Саня Постников был одет в еще худшую старь. Только Витя Гордеев был одет в новенький серый костюмчик. К огороду подобрались со стороны речки. Всё в огороде осмотрели и выслушали. Отворили калитку и оставили её открытой на случай внезапного бегства. Поживиться решили только огурцами и распределились по грядкам. Рвали наощупь. Уже хорошо набили огурцами запазухи и карманы. Лёша огурцы складывал в полу пальто. Оба кармана были разорваны. Вдруг сверху от дома послышался гулкий топот бегущего по тропинке вниз. Бежал хозяин огорода сам Хашин Иван. Лёша поднял голову и увидел его. Он вскочил и в калитку наутек.
Огородник убегает, а хозяин нагоняет его, расстояние между ними сокращается. Огурцы в полах пальто бьют по ногам и мешают быстро бежать. Воришка захныкал и бросился через речку в кустарник. Хозяин выматерился, но перебегать через речку не решился. Он был одет и обут очень прилично. На траве и кустах роса, след хорошо виден, всё же воришка затаился среди кустов. Если бы за ним погнались, то преследователей он обнаружил бы заранее и мог свободно от них уйти. Не каждый рискнет ночью идти в болото. Лёша переждал и отдохнул, съел пару огурцов. В огороде Хашиных всё стихло. Только из села доносились голоса парней и смех девчат. Лёша встал, осмотрелся вокруг и осторожно пошёл в свой огород. Там он спрятал принесённые огурцы и направился к дому. У дома Воронковых толпа ребят и девчат. Все невообразимо о чём-то галдят. Лёша подумал, что кто-то из его соучастников пойман, их узнали, и ребята, подначиваемые Хашиными, пришли поколотить братьев Воронковых. Но старшие братья Саша и Коля были дома, двоюродные сёстры тоже дома. На них нет никаких признаков, что в эту росную ночь они были в чьём-либо огороде. Их братишка не прислушивался к содержанию голосов и сходу выпалил:
– Что, я из своего огорода иду!
Эти слова и выдали с головой Лёшу. Надо бы ему подойти скрытно и послушать, о чём спорят, а потом и придумал бы более веское алиби. Толпа погалдела и разошлась. Драка не состоялась, так как на стороне Воронковых защитников было больше, чем у пострадавших. Всё могло бы обойтись спокойнее, если бы Саша Постников не так бы сильно перепугался и последовал вслед за Лёшей через речку. Дом Постниковых стоял в одном порядке с домом Хашиных, то есть у самой речки. Когда от дома бежал дядя Ваня, Санька страшно перепугался и с громкими воплями бросился к своему дому. Его мать растерялась от воплей сына и его бешеного стука в дверь, не смогла быстро открыть её. Хашины жили от Постниковых через два дома. Рёв и громкий стук Саньки в калитку двора Хашины услышали и выяснили, кто был в их огороде. Витька Гордеев не пострадал. Он услышал топот бегущего хозяина и быстро лёг между грядок огурцов. Серый цвет его костюма оказался под цвет ботвы, покрытой росой.
После бегства Лёши и Саши и погони за ними Ивана Хашина, Витя спокойно и незаметно вышел из столь поспешно оставленного огорода. Своего участия в забеге на огород Лёша не признавал, но всё же ему долго было стыдно перед стариками Хашиными. В дальнейшем их огород он уже не трогал.
Позднее созревание огурцов в собственном огороде толкало Лёшу на воровство овощей у соседей. Его огород от огорода Уваровых отделяла узенькая межа. Однажды на огороде Уваровых работала их дочь Зоя. Алёша с Санькой озадачились поесть их огурцы. Зоя разгадала намерение двух друзей и никак не уходила из огорода. Вот она всё же ушла. Лёша и Саня внимательно следили за ней. Подойдя к первым домам села, она исчезла. Ребята же подумали, что она завернула за них. На всякий случай Лёша и Саша между гребнями картошки по-пластунски поползли к соседнему огороду. И только бы переползти межу, как они над своими головами услышали осуждающий голос Зои. Но так как они ничего не успели сорвать, то ей объяснили, что они играли в прятки.
Не обходили эти друзья стороной и колхозные бахчи. Поздней осенью они срезали капусту. Тогда она бывала наиболее сладкая. Больше на колхозных полях взять нечего.
14. Шалости подростков
В детстве Лёши Воронкова в селе Дворянском жил один стекольщик – дедушка Чекунов. Старичок невысокого роста, с реденькими белыми волосами на голове и с коротенькой жиденькой бороденкой. К старости стал сильно близоруким и носил сильные тяжёлые очки. Стеклить окна ему стало трудно. Он плохо видел, и от старости у него тряслись руки.
В войну в деревне самая взрослая молодежь состояла из подростков 1927–1930 годов рождения. Сорванцов-шалунов этого возраста в селах и деревнях было много. В некоторые вечера им слоняться по деревне от нечего делать было скучно, и они придумывали всякие шкоды. То перед окнами пожилого интеллигентного председателя колхоза в час ночи разыграть сильнейшую драку. Председатель поспешно вскакивал с постели, вместо ружья хватал лопату, которой хозяйка совала в печь хлебы, в нижнем белье выбегал на улицу, рьяно и серьёзно принимался утихомиривать дерущихся. То раскатают брёвна у какого-нибудь запасливого колхозника. То снаружи припрут двери нескольким одиноким женщинам, которые вынуждены поутру попадать на улицу через окна. Или под видом подростков из соседнего села попросятся переночевать к какой-нибудь сердобольной старушке. В ночной темноте старушка обычно не признаёт в просящихся своих деревенских шалунов и впустит их в дом.
Однажды два парня Володя Постников и Володя Любовцов в 12 ночи попросились ночевать к Урежевой Ксении. Она впустила их в дом и спать положила на печь. На печи под старым пальто стояла глиняная квашня с тестом. Наутро старушка хотела испечь хлеб. Ребят разбирал неудержимый смех. От усилий сдерживать его им на печи пришлось корчиться. А раз они корчились, то и возились. Понемногу квашня подталкивалась к краю печи. Возились, возились ребята, квашня то с печки и бряк на пол, вся вдребезги, тесто по полу! Ребята с печи прыг и в дверь, только их и видели. Старушка бросилась к квашне и запричитала:
– Ах, батюшки, ах, батюшки! Вот подлецы! Вот подлецы! Вот сорванцы!
Квашня-то ведь больших денег стоила, да и замес пропал, а муки-то тогда лишней ни у кого не было.
В другую ночь подростки-допризывники сообразили показывать в окне красоты и прелести совершенства человеческого зада.
Дедушка Чекунов жил в скромном, ветхом, низеньком домишке. Завалинки из ивового плетня, но широкие. В доме ярко горела десятилинейная8 керосиновая лампа. Старики сидели за столом и с сушёной тыквой пили морковный чай. На завалинку дома взобрался Коля Соколов, спустил штаны, нагнулся и голую задницу приставил к стеклу. Его напарник легонько постучал в окно. Дедушка услышал этот осторожный стук, поднялся и степенно подошёл к окну, посмотрел в него без очков, но спросил:
– Кто там?
Затем он вернулся к столу, надел очки и с тем же вопросом прижался к стеклу, сразу отскочил. Потом протер очки и снова прильнул к окну, рассматривая, кто ж ему постучал. Внимательно посмотрел, отшатнулся от окна и быстро шагнул в чулан к печи. Ребята мигом спрыгнули с завалины и отбежали на дорогу. Всё же они увидели, как старик Чекунов с ухватом наперевес бросился к окну, и раздался звон разбитого стекла и ухват вылетел на улицу. Наутро старик жаловался соседям, как ему было обидно, когда в окне он разглядел голую задницу парня!
– Я бросился к печи, схватил ухват, и им пырнул в стекло, хотел прямо через стекло воткнуть ухват в эту голую задницу. Стекло-то я всегда вставлю, а сорванцу-то был бы урок на всю жизнь!
После всякой такой или иной шутки парни хохотали до слез и опять что-нибудь придумывали проделать в следующую ночь.
Этому шутнику-шалуну Николаю в жизни не повезло. Он окончил военное училище и получил звание лейтенанта. Женился на умной и красивой девушке Зое Куротоковой, окончившей школу вместе с Алексеем Воронковым. Служил в армии. Однажды ехал на мотоцикле. Во что-то врезался и ударился об асфальт. Сгоряча вскочил на ноги, но в следующий миг упал замертво.
15. Красная горка
У деревенской детворы всегда было много любимых игр и забав. Это – лапта, прятки, игра в чижик9 (см. Рисунок 53), в клёк10, в городки и метания железного зуба бороны в кольцо от уздечки или от вожжей. Всё зависело от сезона года и от временной моды на ту или другую игру. Иногда на игры в одно место собиралась детвора со всего села.
По весне на первых проталинах играли в слепую сковороду. Зимой катались с горок на самодельных санках или на ледянках. Ледянка делалась обычно из прочной корзины. Её дно снаружи обмазывалось свежим коровяком, хорошо отглаживалось, замораживалось и на хорошем морозе обливалось водой до создания прочного и гладкого льда. Для мягкости сиденья в корзину укладывалась солома. Такая ледянка скользила легко и уезжала далеко. На такой ледянке кататься с горок для ребятишек было величайшим удовольствием. Для братишек Воронковых ледянки намораживала их бабушка Прасковья.
Рисунок 7. Дети, играющие в чижика (Бурцев А. Е. Детские игры и забавы // Полное собрание этнографических трудов. – СПб., 1911) (фото с сайта https://ru.wikipedia.org/).
Летом же братья со своими друзьями любили лазить по кустам, болоту, рыбачить корзинкой в речке или проверять отроги оврагов. Их старший брат Сашка в округе Дворянска знал множество интересных мест для веселых игр, где было не скучно проиграть весь день, забыв и про еду. Они часто навещали овраг Осинник. На его склонах собирали дикий лук – чеснок, щавель и борщевик. В вершине к Осиннику подходил овраг поменьше. В месте их соединения образовалась так называемая стрелка. У этой стрелки водами обоих оврагов намылась песчаная горка. Она невысокая, но почему-то была из красноватого песка, и братья этот холмик назвали "Красная горка". Этот холмик был для них самым удобным местом игр. Холмик располагался на дне оврага и был закрыт от северных ветров, но открыт для лучей солнца. Там было тихо и тепло. На песке этой горки дети строили замки, крепости и города. Часто соревновались между собой, кто построит более интересное. Иногда в возведении игрушечных сооружений разбивались на группы по два-три малыша. Крепости и замки всегда огораживали насыпями – валами и рвами с переходами через них. Копали миниатюрные пещеры. Наигравшись в строительство игрушечных сооружений, переходили к физкультуре. Пытались ходить на руках, кувыркались через голову. Играли с друзьями на горке подолгу, до устали, до невыносимого желания поесть. Домой уходили всегда очень усталым и довольными. Место своих этих игр друзья другим пацанам не показывали и никому не рассказывали. Это была их великая тайна.
Время шло, братья подрастали, появлялись другие увлечения. Красная горка постепенно размывалась полыми водами, зарастала травой и полностью исчезла.
У братьев Воронковых с их друзьями для игр были и другие любимые места. Иногда они уходили от села за несколько километров за Денисов овраг. Там среди полей были две куртины бывшего леса. На них стояли отдельные сосны, дубы, осины и березы. Из травы и низкого кустарника выглядывали ещё не сгнившие пни. Эти поляны неразлучные друзья называли усадьбами. На них дети организовывали увлекательнейшие игры в прятки и в разведчиков.
Были у Воронковых с их друзьями другие любимые места для коллективных игр. Это полянки в кустах за речкой Свиягой, на которых они разводили костры и вокруг них подолгу сидели в вечернее время.
Всё же три брата, а они были почти погодки, были притягательной компанией для других мальчишек!
16. Речные ямы и мел
Это было в дни веселых игр и забав деревенских детей в предвоенные беззаботные годы. Братья Воронковы и их друзья хорошо знали берега реки Свияги от своего села до Уваровки. Эти берега заросли густым ивняком. Пойму же речки и кустарники вдоль и поперёк пересекали конные дороги и тропинки, соединяющие сенокосные поляны и колхозные бахчи. Сама речка, в основном за впадением в неё Платоновой канавы, изобиловала глубокими ямами, в которых опасались купаться даже самые смелые мальчишки. Берега этих ям были очень круты, и из них уходило в воду от кустарников множество корней. Вот этих-то корней деревенские сорванцы и боялись. Их старшие товарищи нередко рассказывали, как купающиеся руками или ногами застревали в них. Такие случаи иногда приводили к смерти купающегося. Мальчишкам же ранняя смерть была совершенно ни к чему.
Подростки в этих речных ямах удили рыбу. Чаще всего на крючок попадались пескари и огольцы. Некоторым рыбакам – счастливцам удавалось выудить белёшку11-плотвичку. Наиболее удачливой рыбалка получалась на ямах ниже впадения в речку Платоновой канавы. Эта канава образовалась от воды множество родников, бьющих от посёлка Отрада. Вода из канавы вытекала солидным потоком и была совершенно прозрачной, ледяной и очень вкусной. В канаве и рыба водилась, любящая холодную и проточную воду – щука, язь, налим и плотва. Окуней, речных разбойников, в ней не было. Удильщики приспособились ловить рыбу с берега, а в летнее тёплое время засучивали штаны выше колен и заходили в воду в начале ямы и внаплав бросали свои удочки. Течение воды почти отсутствует. На её поверхности никакой ряби, так как речка густым и высоким ивняком защищена от всех ветров. Рыбаки с удилищами в руках стоят в воде, внимательно следят за поплавками. Мальчишечья мелюзга сидит на берегу, обхватив руками колени. Все с огромным вниманием следят за поплавками и дружно открыто переживают все удачи и промахи рыболовов. При случае удачной подсечки, когда в воздухе сверкнет серебристая рыбка, все болельщики как по команде вскочат и многоголосым хором произнесут и ухнут:
– Вот это белёшка, вот это да-а-а!
Если же поплавок удочки ушел глубоко, а рыбак не подсек рыбку и вытащил крючок без наживки, то все сдержанно и разочарованно охнут и начнут советовать рыбаку, как надо бы подсекать. Рыбак-неудачник обернется на болельщиков, крикнет на них и снова наживляет крючок.
Одна такая яма была напротив устья Денисова оврага. Под водой из берега в яму выходил слой белой глины. Братья Воронковы и их друзья очень любили лепить из этой глины всякие фигурки и игрушки. Когда глина высыхала, то изделия из неё становились очень прочными. На месте её выхода мальчишкам играть было неудобно, и они носили её домой километра за два. Она была очень тяжёлая, но лепить из неё фигурки человечков и разных животных для детей было увлекательнейшим занятием. Ребята пытались из глины мастерить свистки, но на это у них не хватило ума и способностей. Высушенные изделия из этой белой глины трещин не имели.
Тяжёлой, но интересной для братьев Воронковых и их друзей была задача родителей сходить за мелом. Это поручение давалось раз в году перед ноябрьскими праздниками, когда все жители села принимались за побелку домов. Мел добывался из-под одной речной кручи, немного не доходя до Уваровки. В этот поход мальчишки собирались большой группой из нескольких семей. Несмотря на осеннюю прохладу и хмурое небо для мальчишек этот день был долгожданным праздником. Он всегда обещал любознательной детворе увлекательнейший поход. Пусть с кустов облетела листва, пусть улетели все перелетные птицы, мальчишки всё равно были радостно возбуждёнными. До места добычи мела было не так далеко, не более четырех километров, но это была дорога по лугам, через огороды и бахчи. Они опустели и убраны. И всё же, чтобы принести мела, мальчишки затрачивали весь день. На своём пути они тщательно осматривали каждый огород, каждый участок бахчей. И все считали большой удачей найденные случайно не выкопанные морковки, не выдернутые луковицы и красную свеклу. Но большей радостью для них были пожелтевшие кислые огурцы и перезревшие дыни, и помидоры, своевременно спрятавшиеся от зоркого глаза хозяина огорода!
За опустевший огородами начинались заросли ивняка и ольхи. В них ребятня тоже находила своё лакомство. Вот кто-то крикнет:
– Сюда, ребята!
Все бегут на голос и увидят янтарные гроздья калины, ставшей кисло-сладкой от утренних заморозков, или засохшую черную смородину в пожухлом тростнике, или ещё не опавшие ягоды черёмухи, или мягкие красные капли шиповника. К концу осени ягоды калины становятся жидкими. Их косточки превращаются в тончайшие чешуйки. Гроздья этих ягод можно запихать в рот, высосать их сок и выплюнуть оболочки и косточки. Есть калину в эту пору Лёша Воронков очень любил. Особенно её есть приятно в утренний легкий морозец. Ягодка превращается в маленький кисленький леденец. Но не каждый пацан мог с аппетитом есть калину. Она была очень кислая. Даже у самого непривередливого она сводит лицо в смешную гримасу.
Когда же не было всех этих деликатесов, мальчишки не брезговали погрызть и кочерыжки от срубленных вилков капусты.
Дорога позади. Мальчишечья ватага пришла ко Вторым Кручам. Для маленькой речки Свияги это действительно были кручи. В этом месте она делала крутой поворот. Её воды центробежными силами прижимались к левому берегу и подмывали его. От глины цвет круч был красноватым. Их было видно за несколько километров. До подхода к ним самые младшие мальчики вырезали из тальника длинные палки с рогульками на конце. Этими рогульками они сматывали речные водоросли и выплескивали их на берег. Эти водоросли были настолько густыми, что сонные рыбёшки становились добычей мальчишек. В их руки попадали пескари, огольцы, белёшки и небольшие налимешки. Добытчики мела устанавливались у глубокого короткого овражка, в устье которого был сильный родник с исключительно вкусной водой. От проходящей выше по берегу речки дороги к нему вела торная тропка. У этого родника мальчишки разводили костер. В его пламени жарили рыбешек, а в угольях пекли картошку. Здесь дети обедали. На эту дорогу они затрачивали более полдня. После подкрепления желудков, пришедшие приступали к копке мела. Он обычно был покрыт водой. С выкопанной глыбки счищали ил и верхний слой. Копание мела для всех было интересным моментом. Прежде чем мел положить в ведро, мальчишки пальцами разминали его в поисках чертовых пальцев, окаменевших остатков древнейших животных морей и океанов. Эти пальцы имели светло-коричневый цвет и использовались для присыпки болячек и порезов. Ведро с мелом несли на плечах на палке, часто сменяя напарников. Мел тяжелый, и донести его до дома было величайшим трудом.
Дома этот мел сушили и толкли в ступах. Раствором порошка белили все нуждающиеся в этом стены, потолки и печи.
17. Опыты с сельхозмашинами
До лета 1936 года в селе Дворянск размещались райисполком и райком КПСС Кузоватовского района. Затем все правительственные учреждения перевезли на станцию Кузоватово. До этого переезда районные органы в основном размещались в трех купеческих зданиях. Один был большим кирпичным двухэтажным дворцом, до революции принадлежавшим купцу Голованову. Другое здание было тоже двухэтажным, но из хорошо отесанных брёвен. НКВД – народный комиссариат внутренних дел размещался в трехэтажном кирпичном доме, так же когда-то принадлежавшем другому купцу. В этом доме были просторные подвалы, которые НКВД приспособило под тюрьму. Районный отдел народного образования занимал более скромное одноэтажное здание, крытое какой-то зеленой плиткой. Все эти здания разобраны и увезены. Одни в Кузоватово, другие в Сызрань и в Симбирск. Дольше всех просуществовал дом Головановых. По размещаемым в нём организациям, он носил и несколько названий. Наиболее распространённое и дольше всех держалось РИК – районный исполнительный комитет. Второе менее употребляемое было ШКМ – школа крестьянской молодёжи. После отъезда района дом использовался то под контору машинно-тракторной станции, то под школу полеводов, счетоводов, зоотехников и одновременно под общежитие для этих слушателей. Сельскохозяйственные орудия и машины, предназначенные для обучения агрономов и механизаторов, хранились под огромным навесом, открытым со всех сторон. На памяти Алёши Воронкова под сараем оставались только отдельные узлы от конных молотилок и сеялок, а также ручные машины для подработки зерна. Он еще помнил, как на колхозных собраниях представители района и руководители артели щеголяли выражениями и названиями – «рядосеялка», делая ударение на первый слог. Лёша ручной посев не видел, а конные и тракторные сеялки понимал как исстари существовавшие.
Вот в этом сарае сельские пацаны очень любили играть. Они играли и одновременно развинчивали узлы и агрегаты от машин. Однажды они укатили барабан от конной молотилки и отвинтили зубья, которыми из снопов вымолачивалось зерно. На этом барабане ребятишки решили проверить, как быстро ржавеет железо во влажном грунте. Недалеко у берега речки в наносном песке они выкопали глубокую яму. На её дне выступает просачивавшаяся вода. В эту яму ребятишки закатили барабан и засыпали песком. Барабан когда-то был выкрашен в обычную желто-коричневую железнодорожную краску. Всем известно, что детского терпения надолго не хватает, и через месяц они его выкопали. Заводской краски на нём почти не осталось, и ржавчины было немного. Больше мальчишки барабан не закапывали, но болты все свинтили. Потом он исчез. Видимо в одну из ночей его укатили мальчишки с другой компании.
В те годы началось вытеснение конной техники механизированной – тракторной. Но отрадненская артель ни до войны, ни после неё МТС ни трактора, ни комбайны не арендовали вплоть до пресловутого укрупнения колхозов. Конные плуги и сеялки постепенно зарастали бурьяном, ржавели, становились детской добычей. Часть деталей в местных кузницах перековывалась на запасные детали к оставшейся технике.
Плужные колёса смекалистыми мужичками использовались на изготовление ручных тележек. Крестьяне стали отвыкать от вожжей и управления лошадьми, а стали привыкать ходить пешком с руками за спиной и тянуть за собой эти тележки, освобождая лошадей от работы на подворье. Так прогресс внедрялся в сельское хозяйство.
18. Вишня и аромат земляники
В селе Дворянске садов почти не было. Яблоки и вишни завозились из соседних сел. До раскулачивания дедушка Никулин держал сад, но, когда его сослали в Сибирь, сад почти весь погиб. Яблони подсохли, вишнёвые кусты одичали и не плодоносили. Когда дедушка вернулся, то он с большой болью смотрел на скелеты яблонь. На трех или четырех не упавших яблонях он обрезал посохшие сучья, хотел попытаться молодить деревья. Они дали по одной-двум веткам и на следующий год посохли полностью.
Дети Воронковых и Постниковых облазили все кусты, болота и канавы, ближайшие леса и окрестные овраги. Они знали, где растёт дикая вишня, смородина и малина. Смородины они иногда набирали трехлитровые бидончики. Лазить за ней приходилось в родниковую воду между кочек, поросших ивой и ольхой. В кустах дети часто нечаянно тревожили осиные и шмелиные гнезда. Их хозяева старались жалить своих обидчиков. Но детям больше доставалось от красных мелких муравьёв. Они на кочках создавали свои пирамидальные жилища. Их не успевали дети заметить, как они уже рассыпались. Их хозяева жестоко мстили за понесенный ущерб. Муравьи забирались под одежду и кусали детишек в самые нежные места. От такого укуса пацана всего передернет. Тут ему уже не до ягод, а скорее добраться до муравья и растереть его. Растереть его не так-то просто, он твёрдый.
Вишни дети не набирали столько, сколько смородины, но полакомиться всё же могли. Её заросли они знали в Козьем овраге и в Юматовом лесу, но её кто-то успевал собрать до них. Малина для детей было самой лакомой ягодой, а её росло очень мало, и о её местах никому не сообщали. Дети никогда не отказывались от земляники. За ней ходить надо было далеко. Собирали ее в керамическую кринку из-под молока, в так называемую балакирь. Когда из леса шли домой, то очень часто дети прикладывались к ягодам и вдыхали их аромат. Для чего же он приятен!
Война
1. Перед войной
Война неумолимо приближалась к границам СССР. В селе это все понимали. У некоторых жителей имелись батарейные приёмники. Многие выписывали газеты. Политотдел машинотракторной станции тоже занимался информированием трактористов, а через них и их семей и жителей сёл. Мужчины остро и озабоченно обсуждали события у озера Хасан12, на Халхин-Голе13, разгром фашистской Германией Польши, Югославии, Греции, а также вступление Красной армии в Восточную Польшу. В газетах много писалось о наших славных делах в войне с Финляндией. Демобилизованные же участники этой войны рассказывали, какими огромными потерями давались нам эти успехи. Они неоправданно увеличивались и за счёт неумелых действий командования войсками в организации и проведении наступательных боёв. Из родни Воронкова участникам финской компании был Комаров Ефим Иванович, двоюродный брат отца, Комарова Ивана Гавриловича.
Значительно усилилась тревожность в первой половине 1941 года, когда Италия захватила Албанию и напала на Грецию, но греческие войска вытеснили итальянцев назад в Албанию. Тогда на помощь фашистской Италии пришла фашистская Германия. Деревенские политики эти события воспринимали как приближение к собственным домам ужасного урагана с кровавой грозой. В разговорах уже не проскальзывало шапкозакидательство14, как вовремя хасанских событий. При обсуждении международного положения разговаривали тихо, вдумчиво и тревожно. Внутренняя обстановка в стране усугубляла общее настроение. Повысились цены на сахар. В магазинах очереди за ними занимали с вечера и стояли до утра.
Мы же, ребятня, ни о чём не переживали. Напитавшись героикой из фильмов о Чапаеве, о Щорсе, посмотрев "Если завтра война"15 и "Броненосец Потемкин"16, мы с огромным воодушевлением и сильнейшим увлечением играли в войну. Всем нам хотелось непременно быть Чапаевым, или хотя бы Щорсом. Под всевозможными тряпками, нацепленными на палки, мы вовсю маршировали под Красными знаменами. Во время игр вооружались деревянными винтовками, деревянными станковыми пулеметами и только системы "Максим". Нам всё было нипочём, и озабоченность отцов нас нисколько не трогала.
В мае 1941 года я окончил четыре класса начальной школы. До июня отдыхал, предаваясь всевозможным играм. Мы организовали походы по полям, по оврагам и по кустам берегов речки Свияги, купались, загорали и под солнцем грелись на песке. Корзинами и удочками ловили в пруду пескарей и огольцов, изредка и карасей. Лето началось очень хорошо.
На полях колхоза вызревал богатейший урожай. Выросли буйные травы, давшие много сена. Отец Иван Гаврилович руководил тракторной бригадой и работал на полях колхоза нашего села. Всё нас устраивало и радовало. Только бы жить и не унывать. В семье между родителями всё шло хорошо. Мать изредка поговаривала, что всё это хорошее не к добру. Над её словами посмеивались: "Чудачка!".
В воскресенье 22 июня мы с Ваней Литвиновым надели чистые белые рубашки и приличные штаны, обули ботинки и понесли свои заявления и наши свидетельства об окончании 4 класса в коромысловскую семилетнюю школу. Идти было около километра по тропинке по берегу Свияги. Небо было чистым. Яркое солнце сильно припекало. Шли мы неторопливо. Всё время находили все возможные занятия и игры. Вели интереснейшие для нас разговоры, как бы мечтали вслух. Всё вокруг себя видели в очень красивом свете. А наутро нас всех ошеломило известие о нападении на Советский Союз фашистской Германии.
2. Первые дни
В ночь с 22 на 23 июня мы, трое братьев, спали на полу в передней половине дома. Вдруг на рассвете слышу осторожный стук в окно. Я проснулся и прислушался:
– Иван, а Иван!
Тихий мужской голос звал отца. Он проснулся, высунулся в окно и спросил:
– Кто там, что нужно?
– Иван, беда, война, Иван! Вчера утром Германия напала на нас!
– Как война? – только это и произнес отец.
Иван Гаврилович помолчал несколько секунд. Наверное, в эти секунды у него в голове мелькнуло, что его заберут на фронт в первую очередь согласно его военно-учетной специальности ВУС-1, а также представил все тяготы и ужасы войны. Ему было над чем задуматься! Нас, детишек, у матери с отцом было уже четверо, мать носила пятого. Что же будет делать мать с нами пятерыми, если его возьмут на фронт, а в этом он был полностью уверен.
Новость о начавшейся войне принес отцу работник МТС (машинно-тракторной станции). Дальнейший разговор отца с ним я не запомнил. Мне особенно врезалась в память огромная тревога, которая слышалась в их разговоре. И пошло, и поехало…
В первые же дни войны из МТС угнали три автомобиля-полуторки из четырех имевшихся. Мобилизовали и все гусеничные тракторы производства Челябинского завода. Из колхоза забрали лучших лошадей.
Ежедневно село провожало в армию по нескольку человек. В первую очередь повестки о мобилизации вручались только что вернувшимся с финской войны. Потом брали парней, достигших призывного возраста и молодых мужчин, затем пришла очередь и за остальными мужчинами. Военкомат при мобилизации не считался с тем, сколько детей остаётся без кормильца, что впоследствии стало причиной образования сирот и беспризорников. Главное – поставить в армию людей.
На каждые проводы выходило всё село от малого до старого. Ни одни проводы не обходились без детворы. Мобилизованных всегда провожали с гармошкой. Мужчины поголовно подвыпившие, а некоторые и совершенно пьяные. Таких укладывали на телеги и везли прямо на станцию Кузоватово. На проводах в избах и по дороге пели разудалые и грустные песни вперемежку с частушками и прибаутками. Родные и жёны призванных плакали навзрыд, как о покойниках. А кто уже проводил и которые ждали очереди своих родных, с сочувствием утирали слёзы. Никому на таких процессиях весело не было. Всех мобилизованных собирали на станцию Кузоватово. Под сборный пункт превратили двухэтажную среднюю школу. Там мобилизованных сортировали, группировали и отправляли по формирующимся частям.
Особо мне запомнились проводы Александра Любовцова. Молодой, высокий, статный и лицом красив. Он был лучшим сельским гармонистом. Он шел впереди всей толпы. Играл на гармошке и пел частушки. Их он знал неисчислимое множество! Был сильно подвыпивший, но не пьян, сознание и приличие не терял.
Вот одна из его частушек, а вернее её конец:
не одна моя заплачет,
А сорок на сорок помножить!
Может, и многие девушки и молодайки плакали по нему. Село-то большое, молодёжи было много, а он лучший гармонист! Но как часто при бабах герой и трус при молодцах. Не знаю, как он был в самом деле, только наверняка самим собою.
Осенью того же 1941 года Александр пропал без вести в первом же бою. Думали, раз он отчаянный гармонист, и воевал отчаянно, поэтому и быстро сложил свою голову. Весной же в апреле 1945 года от него вдруг пришло письмо, в котором он сообщил, что попал в плен и был освобождён уже в Германии. Домашние радовались, что их родной Александр жив, но радость была недолгой. Через две недели после его письма получили другое от незнакомой женщины-украинки. В конверт была вложена прядь волос с его головы. В письме женщина сообщила, что Александр похоронен и описала произошедшее с ним. На одной железнодорожной станции уже на территории Германии наши солдаты обнаружили железнодорожные цистерны со спиртом. Он выпил со всеми солдатами. Спирт оказался не питьевым, а метиловым. Редко кто из выпивших его остаётся в живых.
Мужчины, которые не были мобилизованы в первые дни войны, были включены в отряды ополчения. Обучение ополченцев военному искусству проводилось вечерами после основного рабочего времени. Занятия вели сугубо штатские лица, не нюхавшие пороха. С занятий ополченцы всегда возвращались с песнями. Отец тоже был зачислен в ополчение. В августе он был снят с брони и мобилизован. С октября месяца Иван Гаврилович уже участвовал в боях по защите Москвы.
С уходом отца на фронт заботы о четверых детях легли на одну мать, а нас три брата и маленькая сестрёнка. Мать была уже на последних месяцах беременности. Ей в это лето пришлось очень много пережить. В колхозе работала кладовщиком полевого стана. Она принимало зерно от комбайнов, руководила его обработкой, подсушкой, отправляла в амбары колхоза и в заготзерно17 на станцию Кузоватово. Однажды ночью она шла с работы домой и в темноте упала в яму. Сильно ушибла живот. Все переживания по проводам на фронт мужа и ушиб живота сказались на ребёнке. В конце октября Татьяна родила девочку-уродку, которая и скончалась в больнице.
3. Лето 1941
Лето 1941 года оказалось урожайным. Созрели очень тучные хлеба, а убирать их было некому и нечем. Выручала народная смекалка. К колесному трактору прицепляли до пяти жаток-лобогреек. В мирное время в такую жатку впрягали пару сильных лошадей. Один человек управлял имя, а второй орудовал двурогими березовыми вилами-бянками. Он скошенное формировал на сноп и сбрасывал его на жниву. Работа адски тяжёлая. У этого работника всегда была мокрая рубашка, и со лба стекал пот. За это косилка-жатка и была прозвана «лобогрейкой». На ней работать приходилось в темпе. При тракторной буксировке на лобогрейке работал только бянщик-сбросчик. Скошенную рожь женщины вязали в снопы и составляли их в копёшки18, которых на поле оказалось очень много. Рожь всю скосили, и снопы составили в копёшки. Лошадей в колхозе уже не хватало, и не все снопы были связаны и заскирдованы. Много копёшек осталось под снег и перезимовало до весны. Мышам в копёшках и скирдах в зимнее время было очень вольготно. Тепло и кормов без ограничения. Их развелось великое множество. Осталось неубранным поле подсолнухов. Весной 1942 года колхоз принял все меры и обмолотил перезимовавшие снопы. Но зерно из них на хлеб уже не годилось. Оно было изгрызено мышами и терпко пахло их испражнениями. Получилась невероятное – у хлеба и без хлеба и голодные. С осени 1941 года на полевых токах колхоза осталось в ворохах очень много зерна. На зиму от снега его укрыли соломой. Оно никем не охранялось. Мы с двоюродными сестрами воспользовались этими обстоятельствами и несколько раз на санках привезли этого зерна, чем обеспечили себе сравнительно неголодное существование вплоть до весны 1942 года. Поля нашего колхоза пересекает гряда невысоких холмов. Из-за их каменистой части их никогда не распахивали. Почему-то их называли общим названием – "огурешники". За этими огурешниками стояла копна не обмолоченного проса сорта "комовой". Это высокое растение с плотными кистями вида гусиной головы. Просо тёмно-коричневого цвета, а крупа-пшено имела густо-желтый цвет. Из него каша получалось очень вкусной. Во время войны этот замечательный и урожайный вид проса на полях колхоза заменили другим. Районное начальство не заботилось о сохранении семян элитных культур, лишь бы были центнеры сданного государству хлеба. По весне в марте я сходил этой копне раза три и в сумках принёс кистей. Это просо тоже было подспорьем в нашем питании. Зимой правление колхоза с полей зерно стало развозить по домам колхозников, чтобы они на своих русских печах просушивали его для сдачи государству. Зерно рассыпалось прямо на голые кирпичи. Нам же приходилось спать на теплой и влажной постели. Тело остановилось влажным и пропахивало запахом зерна. Так проходила первая военная зима. Она выдалась очень морозной и выморозила не только немцев в Подмосковье, но и плодовые деревья и ягодные кустарники в Поволжье. Особенно пострадали яблони, груши, сливы, вишня и малина.
4. Недетские заботы
Заботы и труд по заготовке на зиму дров и сена, содержание огорода в основном легли на плечи брату Николаю и мне. Наше беззаботное детство окончилось. Теперь мы играли только урывками, по большим религиозным праздникам и поздними вечерами. Ранней весной, еще в половодье, мы с Николаем в ледяной воде между кочек нарубали хворост и на ручной тележке возили его для ремонта плетня огорода. Наши босые ноги при выносе хвороста из кустов на дорогу под водой ощущали лёд. Ноги болели, но хворост был крайне нужен. Мы научились ставить и новый плетень. Нужда всему научит! Весной вручную лопатами перекапывали огород и ежегодно старались понемногу увеличивать его площадь. Благо, тогда этого делать не запрещалось. В огороде сажали картошку, свеклу, тыкву, огурцы, капусту и помидоры. С 1942 года начали выращивать табак, продажа которого приносила семье небольшие деньги для удовлетворения повседневных нужд. Летом на сено косили траву. Куда только за ней мы не забирались со своей ручной тележкой! И в луга, и в кусты, и в овраги, и в поля! Косили урывками и на всякой неудоби, и всё же нас гоняли как сидоровых коз.
После сена запасали на зиму дрова. Их также на ручной тележке возили за 7–10 километров. А этими дровами-то были лесной хворост, опавшие сучья и гнилые пни. И за такие дрова лесники прогоняли нас из леса. А ведь в Первую мировую войну дрова царь отпускал солдаткам бесплатно. Мать мне показывала лесные делянки, которые были вырублены царскими солдатками. Обычно лесными дровами протапливалась русская печь для приготовления пищи и выпечки хлеба. Подтопок в зимние дни отапливался сырым кустарником, изредка соломой и сухим тростником. В военные зимы кустарник вдоль речки Свияги был почти полностью вырублен. Нередко за ним на санках нам приходилось ездить за 4–5 километров. Часто недоедали, недосыпали, смертельно уставали от дневных работ, но не стонали, не ныли и рук не опускали. Удивительно терпеливый и выносливый русский народ!
Нам, пацанам военного времени, трудиться физически приходилось очень много. Содержали огород, домашнее хозяйство и подворье. По силе возможности и через неё мы работали и в колхозе. Многие ребята это – одновременно учиться и работать – не смогли и побросали семилетнюю школу. Колхоз их стал приобщать к работе на лошадях. Среди колхозных лошадей были три старые, но очень сильные лошади, мерины Бурый и Пегаш и кобыла Серуха. Они в совместной упряжке перевозили по полям комбайн "Коммунар" для обмолота снопов. Пацанам очень трудно приходилось с Бурым. Мощный в кости, высокий и самый сильный из лошадей, но имел трудный упрямый характер. Он не кусался и лягался, но себя в обиду никому не давал. Бывало, утром выведут его из конюшни запрягать и только к его морде поднесут хомут, как он высоко поднимет голову. Тут хоть вдвоём висни на уздечке. Он мог и двоих пацанов поднять в воздух. Смех и горе, когда видишь двух висячих под его головой пацанов. Не захочет, он головы не опустит. Докажет им свою силу и независимость и только тогда опустит голову, как бы при этом говорил:
– Эх, вы, сопляки! Запрягайте!
За день на работе мы сильно уставали, но по вечерам нас дома было не удержать! После работы приходили домой, ужинали чем покормит нас мать и бежали на улицу. Ведь в военные годы молодёжь в селе представляли только мы! По домам спать расходились далеко за полночь, обычно после первых или вторых петухов. И петушиную разноголосицу надо уметь слушать. Разом их поёт много, но у каждого свой голос и почерк пения. Только заслышишь уваровских петухов, как заголосят дворянские, сразу же за ними коромысловские. Ночь-то обычно тихая, и по долине речки Свияги петушиные крики одновременно можно услышать из нескольких сел. Они располагались близко друг от друга. Прослушав петушиное пение, мы говорили друг другу: "До свидания", жали руки и расходились по домам спать. Летом мы могли спать на погребице19, на сене. В одном её углу был куриный нашест. Вдруг во время сна петух сильно захлопает крыльями и заголосит свою песню. А нам же во сне чудится огромная, грохочущая громом тёмная туча. Она гремит и сверкает молниями, вот-вот на тебя обрушится ливень, а это всего лишь петух своим криком и хлопаньем крыльев отсчитывает очередной промежуток времени.
5. В тылу
В начале войны на ночь у всех телефонов назначали дежурных. На одно из таких дежурств меня взяла с собой тётя Женя, младшая мамина сестра. Дежурили в конторе маслозавода. Телефон конторы был запараллелен с телефоном коромысловского сельского совета. При всяком треньканье телефонного звонка мы должны снимать трубку и слушать переговоры. Сразу с вечера из трубки услышали тревожные вести. Моя тетка сильно перетрусила, заволновалась и отдала мне телефонную трубку. Из сельского совета звонили в Кузоватово в районную милицию. Говоривший сообщал, что за лесом, за озером Зотово на поляну садятся неизвестные самолёты. Поляна находилась от Коромысловки в семи километрах. Это было обширное ровное поле. Самолеты прилетали по одному, по два. Моя тётка уже дрожала и не могла усидеть на месте. Она очень боялась за себя. Всё же комсомолка! А нам было известно, что немцы захваченных комсомольцев убивают. Дело это происходило в конце августа 1941 года. Немцы на всех направлениях безудержно шли на восток. Потом выяснилось, что и милиция тоже перепугалась. На станции она набрала несколько мужчин, кого нашла, вооружилась чем бог послал и с одним ручным пулеметом выехала к месту приземления самолетов. А вокруг них уже выставлена круговая охрана из летного и технического персонала. Она милицию и близко не подпустила к самолётам. Всего приземлилось 22 самолета новейшей конструкции. Разве могли несколько винтовок и один ручной пулемет сразиться с вооружением этого авиасоединения. Убедившись, что самолёты советские, милиция удалилась восвояси. Видимо, на этой поляне формировалась новое авиасоединение из самолётов Куйбышевского авиазавода.
В октябре 1941 года по стране разнеслась весть о героическом подвиге 28 панфиловцев. Правительство приняло решение о создании гвардейских частей. Мы, школьники, часто и жарко обсуждали этот героический подвиг. В нашем воображении гвардейцы-панфиловцы, вступившие в борьбу с немецкими танками, представлялись крепкого телосложения и с очень огромной физической силой. Только такие люди и могли победить железных чудовищ – танки! Мы знали и о подвиге коромысловского героя, пулеметчика Сараева, который сам погиб, но не пропустил немца по охраняемому им мосту.
В пятом классе нам уже стали преподавать военное дело. Мы изучали стрелковое оружие, минометы и гранаты. Нас учили снаряжать и применять бутылки с горючей жидкостью. Учили приемам оказания раненым первой медицинской помощи, пользоваться противогазом. Усиленно учили немецкий язык. Мы знакомились с русско-немецким военным разговорником. Немецкий язык нам преподавал молодой учитель из немцев Поволжья по имени Рудольф. Фамилию его не запомнил. Ученикам он очень нравился. Ведь мы же все поголовно были интернационалистами. Он хорошо играл на мандолине, участвовал в школьных вечерах самодеятельности. Но неожиданно преподавание немецкого языка прервалось на несколько лет. Нашего преподавателя мобилизовали и направили на фронт переводчиком. Мы очень жалели его.
Однажды в темную августовскую ночь 1942 года мы услышали странный гул, доносившийся с неба. Самолёт! Но чей? На этот вопрос нам быстро ответил скот. Коровы тревожно замычали, затопали, заблеяли овцы и козы, загоготали гуси. Над нами пролетел немецкий самолет. Для скота его гул был непривычен, и он забеспокоился. Позднее выяснилось, что этот немецкий бомбардировщик дальнего действия летал бомбить железнодорожный мост через Волгу под Сызранью у Батраков. Им было сброшено семь бомб, но мост не пострадал. А это был самый длинный мост через Волгу и самый напряжённый по железнодорожным перевозкам.
6. Бешеная
Шла война. Пацаны превращались в подростков, и на их плечи всё больше и больше взваливалось колхозных и домашних работ. Брат Николай и наш друг детства Владимир Постников работали на лошадях. Пахали поля, сеяли и убирали, возили зерно на станцию, доставляли к тракторам керосин и автол.
Некоторые колхозные лошади были строптивыми. Из-за этого их характера иногда пацаны плакали. Старого мерина Бурого уже не было в живых. Войну он не пережил. Однажды летом он ушёл в Козий овраг и там в одиночестве без свидетелей помер.
Брату Николаю поручили молодую темно-карюю кобылу по кличке "Бешеная". Эту кличку она получила за свой непослушный своенравный характер. Из-за этого характера её редко запрягали. Николай нашел к ней подход. Он оглаживал её, чистил пучками соломы. Подкармливал, если удавалось чем. То достанет клок сена, то несколькими колосками из снопа, или пригоршней зерна, а иногда и корочкой хлеба. От такой заботы лошадь стала послушной только ему одному. За лето Бешеная справилась, стала статной и красивой лошадью. На ней Николай возил горюче-смазочные материалы за 25 и более километров, но она не теряла в теле.
Однажды Николай на Бешеной вёз зерно из Хвостихи на станцию Кузоватово. Дорога очень дальняя. Лошадь приустала и её надо было подменить. Об этом он с попутчиками передал мне. На колхозной конюшне я взял более свежую лошадь и перегнал ему навстречу. Не доезжая Отрады, мы перепрягли лошадей. Николай помог мне сесть на Бешеную верхом, и я поехал домой. В тот год в колхозе, наверное, не было ни одного седла. А если кому надо было ехать верхом, то просто садились на спину лошади, или подстилали что-нибудь мягкое. Ехать мне надо через посёлок Отрада. Был уже вечер, но солнце ещё за горизонт не зашло. Мне захотелось прогарцевать по Отраде. Пусть, дескать, посмотрят на меня, как я умею ездить верхом на лошадях! Погнал лошадь сначала рысью, затем перевёл на галоп. Перед мостами через речку Свиягу лошадь перевёл на рысь. Она сильно затрясла спиной, а мне держаться приходилось только за гриву, и не удержался за неё, сполз в правую сторону и плюхнулся в дорожную пыль. Мне было стыдно и досадно. Бешеная уже не позволила мне снова сесть на неё. Так в поводу от третьего моста я и отвёл её в конюшню. Вот такой был характер у этой лошади. Она тоже не пережила войну. В одну из зим околела от бескормицы.
7. Светомаскировка и пожар
В 1942 году в связи с осадой немцами Сталинграда в прилегающих к нему областях ввели светомаскировку. На случай бомбежки стёкла в окнах перекрестили бумажными крестами. Изнутри домов их завесили всевозможными занавесками и тряпками. Контроль за соблюдением светомаскировок был возложен на сельские советы. Однажды в тёмный сентябрьский вечер мы сидели за столом, ужинали и спокойно разговаривали. Вдруг в окно грубый стук какой-то деревяшкой и послышался громкий крик:
– Потушите свет! Соблюдайте светомаскировку!
Это постучал и крикнул дежурный из сельсовета. Он объезжал села верхом на лошади. Вот такие совершали глупости, как по пословице:
– Пуганая ворона и куста боится!
Во-первых, такой слабый свет от нашей пятилинейной керосиновой лампы без стекла никакой лётчик не заметил бы, во-вторых, зачем немцам в 1942 году по ночам бомбить далёкие во вражеском тылу мелкие деревушки, когда у них для проведения крупных наступательных операций и для вывода из строя важных оборонительных объектов наших войск не хватало ни бомб, ни самолётов.
Пожары в деревнях случались и в довоенные годы. В основном они возникали в базарные и в праздничные дни. В наше Дворянское, на Отраду и в Коромысловку в базарные дни наезжало много народу. Кто-то что-нибудь купить, а другие – что-нибудь продать. На покупку и на проданное организовывали магарыч, а проще – обильную выпивку по уважительной причине. Подвыпившие закуривали и засыпали с горящими папиросами, где кого и когда застигнет сон. Это были основные причины возгораний, но совершали поджоги и специально, как говорят – подпускали красного петуха. Иногда выгорало сразу по два дома. Редко удавалось потушить пожар с малым ущербом для дома. Обычно он сгорал дотла вместе с надворными постройками, птицей, овцами и козами.
И вот летом 1942 года поздно ночью, когда жители села в основном уже спали, а парни и девушки водили свои хороводы, нас разбудило громкое и тревожное мычание коровы. В окнах дома отражался отблеск багрового пламени. Мы выскочили во двор и увидели, что горят Хашины. Их дом располагался не так уж далеко от нашего. Пожар начался с сарая со стороны огорода. Сарай был покрыт соломой, и огонь быстро двигался к дому. Ждать скорой противопожарной помощи было неоткуда, а ведрами воды не наносишь. Наш пожарный лабаз остался без лошадей. В нём на дрогах стояло два ручных насоса "Красный факел" и пустая бочка на улице. Создалось безвыходное положение. Тогда молодежь на себе покатила дрожки с бочкой к речке, и вёдрами налили в неё воды и привезли горящему дому. У него уже стоял насос, тоже привезённый молодёжью. Но пламя набрало силу. Чуть позже прискакали пожарники из Коромысловки. Два пожарных насоса работали в полную свою ручную силу, а пламя укрощалось очень медленно. Малышня была не зрительницей несчастья, а тоже помогала взрослым тушить пожар. По их командам и указаниям мы перетаскивали пожарные рукава, передвигали насосы и бочки с водой, помогали переносить в безопасное место домашний скарб погорельцев. Струи воды от насосов вскипали на горящих стенах, отрывали от них и с крыши головешки, разбрасывали пучки горящей соломы, от которых вскоре загорелся сарай соседнего дома. На головешках хашинского огонь сбавлял своё буйство, но разгорался на соседнем. Люди переключились на спасение второго дома. Мой самый старший брат Александр ушёл домой и тоже подстраховывал от искр солому нашего сарая. Затем к нему присоединился и второй брат – Николай. Они стояли на сарае с вёдрами воды и следили за летящими искрами. Свой скот на всякий случай мы выгнали на улицу, но он всё равно жался к воротам двора, как бы рассчитывая на всемогущество своих хозяев, людей. Опасность загорания нашего двора была вполне реальной. Ветер повернул на наше подворье. Дым и искры от пожара проносились над нашим домом.
Я тоже помогал погорельцам в переносе их вещей и тушившим пожар.
К утру пожар был потушен, но и от дома Хашиных ничего, кроме головешек, не осталось. Из-под земли обвалившегося потолка ещё долго пробивались струйки дыма от тлевших гнилушек. Постепенно они погасли или были залиты водой.
Осенью 1941 года в Коромысловку и Дворянское прибыло несколько семей, эвакуированных из Москвы, Ленинграда и из Одессы. Среди них были учителя. На работу их устроили в Коромысловскую неполную среднюю школу. Приехавшие учителя были грамотнее и инициативнее наших доморощенных. Под новый 1942 год они организовали очередной концерт самодеятельности учеников и учителей школы. В одной сценке участвовал и я. Наименование пьески не запомнилось, но она была посвящена новогодней ночи в лесу. Ученики разыгрывали разных зверей. Зрителями концерта были ученики и их родители. Меня укутали в белую простынь под зайчика, и я должен был затаиться под ёлочкой. Во время прыжка я задел за что-то и случайно перекувыркнулся. Среди зрителей раздался дружный хохот. За этот концерт мне прилепили кличку "Зайчик". Она перешла со мной и в среднюю Кузоватовской школу, но постепенно забылась.
Вот так прошли наши подростковые годы, совпавшие с годами Великой Отечественной войны.
8. Иван Гаврилович уходит на войну
Комаров Иван Гаврилович родился в 1904 году в селе Дворянское Симбирской губернии, ныне Ульяновская область. Его родители были крестьяне. Мать родила его самым последним, а в восемь лет Ваня остался без неё, она умерла. Он успел окончить 2 класса церковно-приходской школы. Помогать отцу в ведении домашнего хозяйства начал тоже с восьми лет, сразу после смерти матери. С этого возраста он за 12 километров на лошадях возил почту.
В 1941 году уже имел четверых детей, троих сыновей и одну дочку. Роста он невысокого, с черными слегка кудрявыми волосами и с голубыми глазами. Природа наградила его покладистым характером. Ни в трезвом, ни в пьяном состоянии никогда не развязывал драк. Не бил и никогда не кричал на своих детей. Его походка отличалась плавностью и спокойствием. Словно он плыл по тихой воде, а не шагал по дороге. Многие его знакомые говорили о нём, что его походка выдаёт его характер и невозмутимость.
Рисунок 8. Иван Гаврилович (фото из личного архива).
Иван Гаврилович любил железки и копаться во всех неисправных механизмах. Он одинаково хорошо ремонтировал трактора, швейные машинки, граммофоны и патефоны, лудил и паял самовары, подшивал валенки, перекладывал кирпичные печи, вырезал фигурные рамки под фотографии, доил корову, гнул из жести трубы и изготовлял самогонные аппараты. О таких людях на селе говорят уважительно и коротко:
– У него башка варит и руки золотые!
Действительную службу в армии Комаров И. Г. Не проходил, но его регулярно направляли на сборы в Гороховецкие и Тоцкие военные лагеря, где он постигал военную науку. Мужики, призываемые вместе с ним на эти сборы, удивлялись его меткой стрельбе. Они видели, как Иван Гаврилович зажмуривает глаза при нажатии на спусковой крючок винтовки, однако пули отлично поражали мишень. В его красноармейской книжке (военном билете) против строчки «Военная учетная специальность» стояло ВУС-1, то есть стрелок первого класса. По этой записи он мог быть мобилизован в любое время, что и было сделано с ним в августе 1941 года.
С весны 1941 года Иван Гаврилович возглавлял тракторную бригаду в колхозе им. «9-е января». По результатам работы на 1 августа его бригада по Чириковской МТС (машинно-тракторная станция) из 28 бригад вышла на третье место. Неплохая была оценка его работе! Руководство МТС не приняло во внимание его квалификацию как отличного тракториста и способность руководить бригадой. Его сняли с брони и мобилизовали.
В один день из этой тракторной бригады провожали в армию сразу троих – бригадира Комарова И. Г., лучшего тракториста Панина и способного комбайнера Лисова. Тракторная бригада стала неработоспособной и её расформировали. Мобилизованных собрали на усадьбе Кузоватовской средней школы № 2. Ивану Гавриловичу было очень трудно, как и каждому мобилизованному, расставаться с семьёй. В Кузоватове мобилизованных собирали двое суток. И за эти сутки он сделал так, что все трое его сыновей и четырехлетняя дочка из села Дворянское за 10 километров поочередно приходили попрощаться с ним.
У эшелона у колёс вагона сестра Люба сказала брату:
– Иван, если будет очень трудно, сдавайся в плен. Многие же в прошлую войну были в плену.
На эти слова Иван Гаврилович ответил примерно так:
– Люба, дорогая сестричка, пойми, если в нашей стране нам плохо, то у врага лучше не будет!
Его часть формировалась под Инзой в Ульяновской области. Военному делу их учили только два месяца. Во время формирования и обучения бойцов обували в обыкновенные липовые лапти и с питанием было не блестяще. Перед отправкой на фронт их обули и обмундировали по военному времени. В октябре Иван Гаврилович уже защищал Москву в районе Наро-Фоминска. По-видимому, он воевал в частях 24 армии. На фронте за три года был пять раз ранен. Три раза излечивался в медсанбатах и два раза был госпитализирован. Для него фронтовая жизнь оборвалась в Латвии на немецком минном поле. Ему противопехотной миной перебило левую ногу выше щиколотки. Вернулся домой в марте 1945 года с ампутированной ногой. Находясь непосредственно на фронтах три года, Иван Гаврилович не изменил Родине и своего понятия о долге перед ней. Он воевал с крестьянской сметкой. По-дурному не подставлял свою голову под немецкие пули и не поддавался панике при вражеских атаках. Он несколько раз попадал в окружения под Москвой и в лесах Латвии, но никогда не помышлял о сдаче в плен. Один раз под Москвой его подразделение опять оказалось в окружении немцев. Выползая по снегу из него, Иван Гаврилович не только сохранил свою винтовку, но и прихватил с собой ручной пулемёт Дегтярёва.
За участие в боях под Москвой он был награжден серебряной медалью «За отвагу». Второй бронзовой медалью и тоже «За отвагу» его наградили за немецкий пулемет, уведенный им с их позиций во время личного ночного поиска.
Рисунок 9. Выписка из приказа о награждении (фото с сайта pamyat-naroda.ru). Информация с сайта: «Звание: гв. Рядовой в РККА с 1941 года Место призыва: Курбатовский РВК, Куйбышевская обл. Перечень наград: приказ № 40/н от 02.10.1944. Медаль «За отвагу»».
Будучи уже дома, Иван Гаврилович на все вопросы, убил ли он хоть одного врага, отвечал коротко и одно – "не знаю". Это говорило о гуманности его души. Даже дома куриц он никогда сам не резал. Был только один случай, когда он это сделал – в соседях в этот день не было ни одного мужчины, да и то он был под хмельком.
В первые годы после фронта о боевых эпизодах Иван Гаврилович рассказывал очень мало, а если рассказывал, то со слезами на глазах.
Автору этих записей не удалось много услышать от Ивана Гавриловича, так как ему уже с 1944 года жить дома удавалось редко. Вначале по неделям учился в средней школе в Кузоватове, что в 10 километрах от Дворянска, а с 1948 года окончательно оторвался от родного села, то есть поступил в институт и по его окончании уехал на работу в Иркутскую область.
Рассказы приводятся от первого лица.
1.Атака и ранение
В октябре 1941 года из-под Наро-Фоминска немцы нас сильно оттеснили к Москве и всё жмут и жмут, но фронт всё же остановился, и мы закопались в землю. Близость Москвы проявлялась по многим приметам. Заметно улучшилось обеспечение боеприпасами и оружием. По ночам через нас часто пролетали немецкие бомбардировщики. Основным же признаком было пополнение, целиком состоящее из москвичей. Оно прибыло очень разновозрастным. Наряду с пожилыми были юнцы. Особенно взволновал меня один молодой москвич. Он был немного старше моего сына Сашки, такой же ростом, так же худощав и белый лицом. Мне стало очень тоскливо и не по себе от осознания того, что наши дети уже попали на фронт. Они еще ничего не видели в жизни и уже гибнут от немецких пуль, осколков мин и снарядов. Но, раз прибыло пополнение, значит жди и приказа о наступлении. Такой приказ был дан. Мы готовились к атаке. Наступление должно начаться в 9 утра. После непродолжительной и жиденькой артподготовки по команде ротного бойцы выскочили из окопов и побежали вперед. Бежали не цепями, а какими-то непонятными группами. Раздавались крики "ура". Со мной во взводе бежали наши односельчане Лыков и Пашин. Во время перебежек и падений на землю для передышки они подобрались ко мне и говорят:
– Иван, сколько можно так воевать? В руках одни винтовки, наших танков и самолетов не видно. До Москвы уже допятились. Нашей победы не будет, а только перебьют нас всех, как стадо овец. Пойдём сдаваться в плен!
Предложение сдаться в плен они повторили мне несколько раз, я отказался и ответил им:
– Эх, братцы, если вы думаете, что дома плохо, а на чужбине нас встретят пирогами? Выбросьте всё это из головы, мы там тоже никому не нужны. Давайте-ка получше воевать!
Мы продвигались вперёд перебежками. Почти добежали до внезапно появившегося перед нами оврага, и тут немец открыл по нам минометный огонь. Свистели мины, визжали их осколки, летели чёрные комья земли, вокруг заволокло сизым дымом. По чьему-то призыву дружно успели прокричать "Ура" и со всех ног бросились к оврагу. В этот момент меня будто дубинкой ударили по носу. Упал, но всё же скатился в овраг. Лежу на дне и не могу ничего понять, что со мной, что с моей головой. Кругом однотонный шум. Лицо наливается какой-то свинцовой тяжестью и немеет. Шум потихоньку утихает. И тут я понял, что шум в моей голове, а лицо отекает от непонятного удара. Ещё полежал немного. Шум боя совсем стих, лицо нестерпимо болит, особенно саднит нос. Потрогал его пальцами. Они коснулись тёплой и липкой слизи. С судорогой в теле отдернул руку. Посмотрел на пальцы, они в крови. Вынул из кармана зеркальце и посмотрелся в него. Всё лицо в крови и в грязи, только блестели глаза, да белели зубы. Нос стал толстым, картошкой, из него капала кровь. Ещё раз уже повнимательнее всмотрелся в нос и не увидел на нём пипки, кончика носа-то нет! Вскрыл индивидуальный пакет, положил в бинт ваты и прижал к носу. Дождался, когда становится кровь, обмотал нос и голову бинтом, открытыми оставил глаза и рот. Взял винтовку и выбрался из оврага. Посмотрел в сторону наступления. Там было тихо и никого не видно. Повесил винтовку на правое плечо, а левой придерживал повязку на носу и пошел обратно к своим окопам. Вышел туда, откуда утром пошли в атаку, а там бойцов нашего взвода раз-два и обчелся. Из всех командиров остался один ротный. Он собрал всех вернувшихся из атаки бойцов и расставил их в окопы. Я подошёл к ротному и спросил его, какой мне занять окоп. Командир оглядел меня и произнес:
– Ты, Комаров, на сегодня отвоевался, иди в санбат.
В медсанбате пролежал две недели. Нос подлатали, он поджил и снова стал почти таким же, как и прежде, смотрите. (Верно, на его носу были еле-еле различимые шрамики).
После этого боя Лыкова и Пашина я более никогда не видел. По-видимому, они ушли сдаваться в плен. Если бы погибли от мин, то семьям пришли бы похоронки, а не извещения о без вести пропавших… Семьям Лыкова и Пашина Иван Гаврилович долго не рассказывал, что произошло с ними. Только лет через 15 после войны он сказал, чтобы их семьи не ждали и не разыскивали.
А если бы они не пошли сдаваться, то может быть кто-то из них, или оба вернулись домой.
Так людьми распорядилась война!
2. Артиллерийская дуэль (или солдатская смекалка)
… В медсанбате я отлежал две недели. Эти две недели показались мне раем, или будто я отдыхал в санатории. Спал на койке в чистом белье и на простыне. В бане смыл с себя окопную грязь, немного поправился. Короче говоря, хорошо отдохнул и снова в свою роту, а она та и не та. Командовал ею тот же лейтенант, который отправил меня в санбат. Взводы были полностью укомплектованы и в основном незнакомыми мне бойцами. Были командиры взводов и отделений. Многие бойцы вооружены уже автоматами, в каждом отделении имелся и "дегтярь" – ручной дисковый пулемёт.
Доложил командиру роты, он направил меня во взвод, а взводный – в отделение, последний командир указал мне место в окопе. Окопы вырыты в полный рост, соединены ходами сообщения. Это была уже цельная позиция роты. Окопались на опушке смешанного леса. Рядом с берёзками – осинки, сосенки, ель и ольховник. Шёл конец ноября 1941 года. Немец нас пригнал к самой Москве, но дальше уже продвинуться никак не мог. Часто атаковал нас, но мы были уже не те, не бежали. В окопах стояло много обстрелянных бойцов. Иногда немец и озорничал над нами. Бывало, с самолёта бросал какие-то громоздкие вещи. Смотришь на небо и не можешь понять, что это летит на тебя с ужасным визгом и свистом. Ну, думаешь, какую-то новую бомбу бросил. Прижмешься ко дну окопа и ждёшь взрыва, а его нет и нет. Скорее бы дождаться развязки и знать, что делать. Любопытство берет своё, хочется посмотреть, что бросил немец? Осторожно выглянешь из окопа и увидишь помятую и издырявленную железную бочку или полтрактора. Тут уж никак не удержишься от мата и пошлешь его вслед юнкерсу. Подшучивал над нашим братом немец, ну и мы вскоре в долгу перед ним не стали оставаться. Выпал снежок. В один из дней, как всегда, сижу в своём окопе и прислушиваюсь к шуму на переднем крае нашей обороны и у соседей слева и справа. Внимание моё привлекла возня артиллеристов c сорокапяткой – с противотанковой сорокапятимиллиметровой пушкой. Вокруг стояли зачехленные и молчали орудия куда мощнее сорокапятки! Пушкари выстрелят из своей пушчонки и почему-то быстро на руках перекатывают на другое место. Снова выстрелят только один раз и опять пушку перекатывают. Вот, дескать, думаю, какая чертовски тяжёлая у них работа! Нашли себе забаву? Наблюдал, наблюдал за артиллеристами и понял, так они стреляют не ради своей ребячьей забавы! Я заметил, что на место, с которого они только-что откатывали свою пушечку, обязательно плюхался немецкий снаряд. Понял, немцы охотятся за этой пушкой и очень точно засекают место, с которого сделан очередной выстрел. Видимо, хорошие у них слухачи и приборы засекания выстрела. Вдруг пушкари выкатывают свою пушчонку к моему окопу! Я мигом подхватил винтовку, подсумки с патронами и шмыг из окопа подальше. Бежал быстро, как мог. На мою вторую беду, как из-под земли выскочил командир роты и кричит мне:
– Комаров, стой, а то расстреляю!
Старший лейтенант на этот раз принял меня за труса, самовольно оставившего позицию. Я остановился. Старшой достал пистолет и трясёт им под моим нос, заставлял меня немедленно вернуться в окоп. Я объяснил лейтенанту, что в нём меня сейчас убьёт. Лейтенант несколько оторопел от моего убеждения и спрашивает:
– Как это там убьёт и непременно сейчас?
– А вот смотри, сейчас увидишь сам, как!
Лейтенант не понял смысл моих слов и настороженно смотрел то на меня, то на мой окоп. Тут всё и произошло, как я и предполагал. Только артиллеристы откатили своё орудие на безопасное для себя расстояние, как плюхнулся немецкий снаряд, и его взрывом полностью разнесло мой окоп. Лейтенант долго смотрел на то место, где был мой окоп, там дымилась воронка от взрыва. Помолчал, поморгал глазами и произнес:
– Молодец, боец Комаров, есть у тебя солдатская смекалка! Иди и откапывай свой окоп.
С этими словами он засунул свой пистолет в кобуру, отвернулся в сторону и пошёл своей дорогой, а я вернулся к остаткам моего окопа и принялся восстанавливать его. Восстанавливал окоп в приподнятом настроении, как-никак, а спасся от верной гибели! Меня миновала очередная опасность, я жив! Копал и всё думал:
– До чего точно немцы засекали выстрел всего-навсего слабого противотанкового орудия. Только потом несколькими днями позднее я понял, что артиллеристы в тот день вели беспокоящий огонь и вводили их в заблуждение о наличии в нашей обороне другой артиллерии, а может быть таким огнем наши выявляли и засекали немецкие батареи при подготовке наступления.
В первых числах декабря, 5 или 6, точно день не помню, рано утром загрохотала наша артиллерия. От их близких выстрелов всё вокруг освещалось, как в тёмную грозовую ночь от молний. С началом артподготовки нам зачитали приказ о переходе в наступление. Так началось контрнаступление Красной Армии на нашем участке фронта…
В этом наступлении Иван Гаврилович получил сквозное пулевое ранение в мякоть правого бедра и был отправлен в госпиталь в город Горький. Из госпиталя отец присылал очень бодрые письма. В одно из них он вложил четыре рисунка. На них нарисовал себя, как из окопа ведёт из винтовки огонь, как лежит на госпитальной койке и читает газеты.
В одном из своих писем он написал о зверствах гитлеровцев и посоветовал нам найти выступление по радио Сталина И. В. 3 июля 1941 года.
3. Приварок из конских ног
… Это было весной 1942 года. Шел март. Немцев от Москвы отогнали, но на некоторых участках и не так далеко. После лечения в горьковском госпитале я снова вернулся в свою часть. Она временно стояла в обороне, принимала пополнения и боеприпасы, ремонтировала и восстанавливала оружие.
Дни стояли солнечными, подтаял снег. Победы над немцами и весна подняли настроение бойцов. Все стали бодрее, лучше следить за состоянием своего внешнего вида. Солдаты становились бойцами. Только одного не хватало нам – провизии, продовольствия. Мы были кое-когда полуголодные, и иногда нам очень хотелось чего-нибудь поесть. Я же, по своей натуре, не могу долго сидеть на одном месте. Меня нет-нет, да и потянет побродить поблизости от окопов и вокруг них. И на этот раз дождался захода солнца, выбрался из окопа и стал ползать по нейтральной полосе. На фронте затишье. Немцы не стреляют, и мы молчим. Нам сейчас больше них не надо. Время работает на нас. Выполз на поле. Побыстрее, но и осторожно, переползаю от воронки к воронке. А их там много, так среди снега и чернеют одна возле другой. Осмотрю одну и переползаю ко второй. Таким образом облазил воронок двадцать или больше. Ничего интересного на глаза не попало. Долго ползал по нейтралке. Меня всегда разбирало любопытство, что валяется на ней. Нельзя ли там подобрать чего-нибудь полезного для окопного хозяйства и для себя. Во время ползания мне тогда и в голову не приходило, что меня может подстеречь немецкий снайпер, или подорвусь на противопехотной мине. Во мне всё заглушало любопытство.
Перед нашим передним краем обороны несколько дней назад произошел бой, и немцы смогли остановить наше наступление, но, видимо, у них не хватило сил организовать контратаку. Наши остановившиеся войска смогли подобрать и вынести всех раненых и убитых. На поле боя остались разбитые наши и немецкие конные повозки. Конских трупов не было. Я ничего не находил, и вдруг в одной воронке увидел воду. На её дне через воду проглядывается какие-то продолговатые тёмные предметы. Сполз к воде и разглядел, что это конские ноги! Подумал, подумал и сообразил: конские ноги-то годятся на холодец! Из них для взвода можно приготовить дополнительный приварок. Осторожно выудил. Их было четыре, две передних и две задних от одной лошади. Они были кем-то уже до меня обрублены до коленных суставов. Связал ноги в вязанку, и её закрепил за спину. Обратно в свои окопы полз в приподнятом настроении, всё же во взвод возвращаюсь не с пустыми руками! Таким результатом ползания на нейтральной полосе я был очень удовлетворён. Из принесенных мною ног сварили холодец, и он два дня подавался на обед как дополнительное питание. Все бойцы взвода были очень довольны этим неожиданным для них приварком…
Надо сказать, что в 1942 году даже на фронте ещё не хватало продовольствия. Просто наши интенданты тогда не имели опыта организации снабжения продовольствием такой огромной, массовой армии, действующей на таком широком фронте.
4. Трофейщик
Кончилось лето 1943 года. Ночи были теплыми и сухими. Фронт стоял уже далеко от Москвы за западной границей Московской области, перед Белоруссией. На фронте в эти дни была полная тишина. Сталинградское окружение сбило спесь с гитлеровцев. Они стали поскромнее и спокойнее. Теперь у них не было той наглости и уверенности в своей победе, какие у них были осенью 1941 года. Они стали более осторожными и трусливыми.
Нашу часть на этот участок перебросили только накануне. Ночи не темные. На небе месяц набрал чуть более половины своего диска. Очень хочется поползать по нейтральной полосе, узнать и посмотреть, что там имеется за нашим передним краем. В одну из ночей меня опять бес попутал. Луна невысоко над горизонтом, недолго ей ещё висеть над ним. Решил в эту ночь вылезти из окопа. На его дне усиленно покурил, чтобы на нейтралке не захотелось. Там чихать и кашлять нельзя. Пополз в сторону немецких окопов. Впереди открылось поле и на нём как будто снопы валяются, но почему-то разбросаны как попало, без всякого порядка. Повезло, думаю, снопы прикроют меня от лишнего немецкого глаза. Подползаю ближе, мои волосы самопроизвольно приподнимают пилотку, встают дыбом, шевелятся! Ужас, мурашки побежали по спине. Как-никак, ночь, хотя и лунная, но всё же ночь, и так весь в напряжении, а передо мною, принятые за снопы издали, лежали в различных положениях и позах трупы наших солдат. Их было очень много. Трупы еще не разлагались. Немного успокоившись, я стал осторожно рассматривать лица мёртвых. Солдаты все были молодые. И тут я вспомнил: накануне занятия нами этих позиций здесь вела наступательные бои только что прибывшая из тыла часть. По-видимому, нас бросили в подкрепление ей, но мы опоздали. Наступление захлебнулось. Бойцы части в своём большинстве были необстрелянные, поэтому их так много и погибло. Эту обескровленную часть заменили нашей, и мы заняли оборону. Пригляделся к трупам и совсем успокоился. На фронте ко всему быстро привыкаешь! Пополз дальше. Трупы остались позади. Впереди чистое поле. Ползу, а голову поднимаю редко, ориентируясь только на луну. Слежу за ней. Часов-то у меня нет. Луна является для меня единственным ориентиром направления и времени ночи. В очередной раз поднял голову и обмер – надо мной навис какой-то тёмных хобот. Я замер, затаился, сдерживаю дыхание. Сердце гулко стучит и готово разорваться от моего волнения. Подождал малость и прислушался. Хорошо всмотрелся в чёрный хобот, а это оказался ствол немецкого станкового пулемета. Он в предохранительном от ожогов кожухе, и поэтому показался мне толстым хоботом. Опять по спине поползли мурашки. Я же выполз на немецкие позиции! Ведь у пулемёта должны находиться дежурные немцы. Как мне обратно-то уползти незамеченным? Полежал-полежал, послушал, напрягая слух, никаких ни шорохов, ни дыхания, ни кашля, ни приглушенных разговоров и шагов часового не слышно. Тут уже точно черт толкнул меня в бок! В голове мелькнула сумасшедшая мысль – пулемет укатить к своим. Ещё раз прислушался, чтобы убедиться наверняка, что около пулемёта никого нет. Всё тихо-тихо, даже мыши не попискивают. Поднял руку, уцепился за ствол и потянул пулемёт на себя. Он немного подался. Я снова прилёг и затаился, прислушался, никаких звуков и шорохов не слышно. Снова потянул пулемёт. На этот раз подальше первого. Опять прислушался, и опять всё тихо. Теперь я смелее потащил пулемёт, при этом соблюдал максимальную тишину и осторожность, чтобы не задеть чего-нибудь и накатить пулемет на камешек. Осторожно катил и постоянно прислушивался ко всему. Очень пристально и зорко смотрел в сторону немецких позиций – нет для погони. Чем дальше немецкая пулеметная позиция, тем смелее и быстрее катил пулемёт. Он всё же тяжелый, и я делал остановки для отдыха. Всегда прислушивался, не возник ли шум в стороне немцев. Пулемёт катился без шума и без позвякивания. "Вот что значит немецкая техника!" – подумал. Но на этот раз эта точность, вполне возможно, и подвела своих владельцев. Так и докатил пулемет в свои окопы. Вместе со взводным командиром пулемет передали ротному. После этого пошло и поехало! Наутро была построена рота, и командир батальона перед строем объявил мне благодарность. Мой поступок приводился в пример бойцам роты. Я был польщен, ходил гордо, так сказать, с грудью колесом. Я радовался, что своей ночной вылазкой без боя, без всяких потерь для роты лишил немцев такого мощного их оружия. Я не мог предполагать, что этот мой героический поступок вызовет на меня град насмешек и оскорблений бойцов роты. Они мой подвиг оценили с другой стороны. Пулемёт был взят на вооружение роты, и за ним закрепили расчёт. На всех маршах роты пулемёт носили бойцы на своих плечах. Когда случалось мне встречаться с бойцами этого нового расчёта, или же повстречать роту на марше, то они, завидя меня, еще издали показывали мне кулаки. А при сближении с ними всегда слышались всевозможные маты, на которые способен единственный в мире русский человек. Всегда после презрительно произнесенного: "Трофейщик" произносили ругательства и слова:
– Таскал бы ты сам, …, трофейщик!
И провожали меня злыми взглядами. Хорошо, хоть ни разу не поколотили! Мне-то ладно, пережил, а что стало с немецкими пулеметчиками при дисциплине, принятой в их армии?
Да, русский человек не способен быстро оценить добро, сделанное для него же. Ведь уведенный пулемёт больше не стрелял по нашим наступающим, а наша рота усилила свою огневую мощь на один первоклассный пулемёт. Вот и делай добро!
5. Кладовщик полевого продовольственного склада
… Не известно для меня, по чьей рекомендации и по какой причине, но летом 1942 года я был назначен кладовщиком полевого продовольственного склада. Тогда не очень мудреные были у нас продуктишки, сухари да консервы, мука, крупа да лапша. Всё, кроме консервов, было затарено в мешках. Мешки с крупой, вермишелью, сахаром и солью хранились под брезентом, а консервы и сухари – просто под открытым небом укладывались на дощатые настилы. Всё хорошо было – и фронт не близок, и жизнь сытная. На территории склада накопано много глубоких щелей. В них и бомбежка не страшна. Плохо было только вот в чём, что склад располагался буквально рядом с дорогой. От неё его отделяла только обочина. Как говорится, протяни с машины руки – и сухари достанешь. По дороге машины шли днем и ночью, туда и обратно. Днём было всё как положено, спокойно. Бойцы разгружали продовольствие с прибывших из тыла машин. Продукты укладывались по моим указаниям. Я проверял и принимал прибывший груз согласно накладным и расписывался в получении его. Днем шло всё своим чередом, только сам не ошибись, не промахнись. Иногда водители или бойцы из проезжающих по дороге машин на фронт попросят сухариков. Насыплю их им в шапку или в ведро. Бойцы были рады и такой подачке. Да, днём было хорошо, а вот ночью…
Солдат есть солдат, всегда не против чем-нибудь поживиться, особенно съестным. Это и было причиной моих переживаний каждое утро. Вставал рано, до прихода начальства и бойцов-грузчиков. Быстро делал обход всего склада. В первую очередь пересчитывал мешки с сухарями, и каждое утро их недоставало. Воровали люди с проезжающих машин и, наверное, из расквартированных рядом со складом различных подсобных частей. Быстро подсчитывал украденное. Брал пустые запасные мешки и отсыпал в них из полных. Пусть они будут и не под завязку! Главное тут счёт на штуки, на мешки. Вес сухарей зависит от влажности воздуха, от погоды. В сухую погоду мешок сухарей намного легче, чем в дождливую. Так и завскладничал.
Всё же однажды на складе случилась трагедия. С фронта прибыл интендант на машине за продуктами. Я ему отпускаю их по требованию, грузчики загружают в машину. Вдруг послышались крики:
– Возду-у-х! Возду-у-х! Возду-у-х!
Все бросились в щели. Я падаю на дно. На меня сваливается интендант. Гул проносящегося над нами немецкого самолета, свист бомбы и взрыв. Со стенок щели осыпались струйки земли, и всё тихо. Я шевелюсь, стараюсь встать, а лежащий на мне никаких попыток подняться не делает. Я толкаю его локтями и говорю:
– Поднимайтесь, товарищ интендант!
А он молчит и не шевелится. Тогда я стал кричать. Мой крик услышали бойцы и вытащили нас из щели. Интендант был мёртв. Осколки немецкой бомбы попали ему в спину и в голову. Вот как получилось. Он невольно ценой своей жизни спас мою. Так я понял, что и самая лучшая щель не всегда спасёт. Приехавшие за продуктами бойцы увезли продукты и тело своего начальника.
Фронт двинулся вперёд, и я сдал свои обязанности. Заведование складом для меня окончилось благополучно. В случае обнаружения каких-либо недостач меня бы запросто отдали под трибунал, а оттуда одна дорога – штрафной батальон, кровью искупать свою вину.
6. Ночной перекур
… Стояло лето 1943 года. Мы сидели в обороне. Орловско-Курская дуга прожорливо перемалывала войска обеих воюющих сторон. На других фронтах сохранялось относительное затишье, лишь велись так называемые "бои местного значения". Обе стороны напряженно ожидали исхода ожесточенной битвы. С нашего участка обороны более укомплектованные части незаметно для немцев были сняты и куда-то отправлены. Оставлены малочисленные охранные подразделения. Оставшиеся бойцы жадно ловили вести о ходе боёв на юге страны. Источниками вестей для нас были политруки и армейские газеты. В свободное время от окопных дежурств бойцы писали письма домой и читали сообщения, полученные оттуда. В задачу оставленных частей входило создавать у немцев впечатление наличия перед ними советских полноправных и хорошо вооруженных частей и густого заполнения бойцами занимаемых позиций. К этому времени мы уже были хорошо обстреляны, вооружены и видели пятки убегающих от нас фрицев. Наш солдат действительно стал бойцом и не боялся вступать в прямой бой с немцами. Об отступлении мало уже кто мог думать, а о сдаче в плен и тем более. Мы хорошо питались и были вполне прилично обмундированы. Всякого оружия и боеприпасов к нему было полнейшее изобилие.
На огневых точках и стрелковых ячейках занимаемых позиций стояли пулеметы с заправленными лентами и с несколькими снаряженными. Расчётами пулемёты не были укомплектованы. Они на несколько дней и недель были бесхозными. В окопных ячейках для одиночных бойцов стояли винтовки, автоматы и даже ручные пулеметы с большим количеством патронов. Тут же лежали и гранаты.
Мы, оставшиеся бойцы, ходили по всей линии окопов и из оставленного оружия палили в сторону немцев. Цели обстрела мы не искали, а просто старались создать как можно больше шума и держать немцев в постоянной боязни внезапной нашей атаки. Таким макаром мы действовали несколько суток.
Однажды в полночь у пулеметного гнезда сошлось несколько бойцов. У каждого по автомату. Собрались в тиши ночи перекурить и спокойно переговорить. Ночью всегда тянет на душевные разговоры. Разговаривали очень тихо. Огонь от самокруток для соблюдения светомаскировки прятали на дне окопа, даже прикрывали полами одежды. И вдруг услышали осторожный приглушенный шорох и очень слабое позвякивание металла. Самокрутки мигом погасили и стали более внимательно прислушиваться и вглядываться за окопы в немецкую сторону. Шорох приближался, становился всё явственнее и сильнее. Посоветовались, что делать, и решили из всего оружия открыть огонь в направлении шорохов. Пальба вышла на славу! Звуки стрельбы из нескольких автоматов и рокот пулемёта слились в сплошную многоголосую грохочущую трескотню. Когда же на миг прекратили стрельбу, то услышали немецкую ругань, стоны и поспешно удаляющийся топот многих ног. Мы поняли, что на нас случайно вышла немецкая разведка. Мы из-за темноты не видели, какие причинили потери немцам, но, по всей вероятности, наш дружный огонь они приняли за стрельбу войск, плотно и постоянно занимающих окопы, а невмешательство минометов и артиллерии – как уверенность русских в своей силе. У немецкого командования на этом участке, видимо, создалось впечатление, что русские держат оборону сильными и хорошо вооруженными войсками.
Больше немцы нашу оборону на этом участке не прощупывали. Да, вооружение у нас теперь было хорошее. Так мы выполнили возложенную на нас задачу по введению в заблуждение командования немецких войск.
Через несколько дней нас сменили, и наши окопы были вновь заполнены хорошо укомплектованными нашими частями. Началась заблаговременная подготовка к операции "Багратион" по освобождению Белоруссии.
7. Мёд и мародер
Это произошло в восточной Латвии летом 1944 года. В ходе летнего наступления под кодовым названием "Багратион" была освобождена от гитлеровцев не только вся Белоруссия, но и часть территорий Прибалтийских республик, в том числе и восточная половина Латвии. Наша часть с передовой была отведена в тыл на отдых и пополнение. Мы отдыхали и обучались ведению боёв в лесных условиях. Поблизости от нашего лагеря не было ни сёл, ни городов, ни деревень, а стояло только несколько хуторов без признаков жизни. Издали в них не просматривалось ни единой живой души. Даже коров и лошадей не было видно. Вероятно, всё угнали немцы с собой при отступлении, или население, опасаясь ожесточённых боёв, ушло в лесную глушь переждать фронт.
Однажды от нечего делать я решил заглянуть в ближайший хутор. Это был обширный четырёхугольник с одними воротами во двор. Огромный рубленый дом под единой соломенной массивной крышей переходил в надворные постройки. Солома на крыше была из снопиков ржи, уложенных в несколько рядов. Крыша усугубляла и делала вид хутора очень мрачным, как острог. Из этого острога на улицу в поле не выглядывало ни одного окна. Осторожно осмотрел дом. В первой его комнате стояла огромная глинобитная печь, похожая на русскую. Печь и комната от прокопчённости создавали угрюмый и грустный вид. Вдоль противоположной входу стены стоял длинный стол из толстых досок. Перед ним и за ним стояли массивные скамьи. В доме много хозяйственной утвари, кроме ведер, их не заметил. Мебель и утварь вроде бы на месте. У меня создалось впечатление, что я нахожусь в остроге или в ските раскольников, внезапно покинутом обитателями. Заглянул в сад, там тоже никого не увидел. Присел на колодину, валявшуюся у стены дома, и закурил, оглядываясь по сторонам. Под яблонями увидал ульи. Пчелы деловито суетились у их летков. Одни прилетали, другие улетали. Им не было никакого дела до людского раздора. Они делали своё дело, какое им отведено природой. Посидел, покурил и надумал угостить бойцов взвода пчелиным медком. Стал искать какую-нибудь посудину, в которой бы можно унести соты. Нигде не обнаружил ни одного ведра, ни одной кастрюли. Увидел ведёрный чугун20, что же, и он под мёд сгодится. Нашёл кое-какие тряпки, ими закутал лицо, шею и руки. Только для глаз оставил узенькие щелочки и – к ульям. Снял крышу с одного большого улья. Потревоженные пчёлы всем роем вылетели из него. Одни летали вокруг меня и своего порушенного жилища, другие же ползали по мне и отыскивали в моём одеянии щелки и дырочки. Это им удавалось очень часто. Пчёлы жалили меня, но я не отступил и наполнил сотами найденный чугун. Крышу улья водрузил на место и подальше отошёл от пасеки. Покрутил головой и убедился, что пчёлы меня уже не преследуют. Сбросил тряпье. Облизнулся и немного поел мёда. Он густой и душистый, липовый. Сладко во рту, сладко и на душе. Шибко довольный, поспешил во взвод. По дороге размечтался, как угощу бойцов медком, и как все они будут рады такому сладкому угощению. Иду и мечтаю. Из головы улетучились все чувства предосторожности. Я шёл, как на крыльях летел, ничего не слышал и ничего не видел вокруг себя, видел только под ногами одну дорогу. Эти мои сладкие мечты и мысли внезапно были прерваны грубым окриком:
– Что это, товарищ боец! Что несёшь?
Я остановился. Оказывается, занятый своими сладкими грезами, я не заметил идущего мне навстречу старшего лейтенанта из штаба полка. Моё обмазанное мёдом лицо выдавало меня. Лейтенант заглянул в мой чугун, потянул носом воздух, увидел соты и почувствовал аромат свежего мёда. Лицо лейтенанта быстро нахмурилось, и он торопливо полез в кобуру за пистолетом. Он действительно вытащил пистолет ТТ и сказал мне:
– Это что такое, товарищ боец!? Мародёрством занимаетесь на только что освобожденной советской территории. Этот твой проступок удваивает значимость твоего преступления. Ты знаешь, товарищ боец, что в Красной армии мародёров расстреливают на месте. Так это вот я сейчас с тобой и сделаю. Ставь чугун на землю. Вперёд, шагом марш! Не оглядываться! Буду стрелять!
Шагаю, опустив голову, и уныло думаю:
– Только мне ещё этого не хватало на исходе-то войны.
Без малого три года отвоевал, был несколько раз ранен, из окружений выползал и в плен не собирался сдаваться. А тут свой лейтенант меня и убьёт. Неужели лейтенант всё-таки выстрелит мне в спину? Такой приказ по Красной Армии есть, и он действует. Доказательство моего мародёрства налицо. Ведь я действительно мародёр! Украл мёд у своих же советских людей. Не их вина, что их нет дома. Всё равно мародёр!
Иду, нога за ногу заплетается, а всё думаю и думаю. Неужели сейчас оборвётся моя жизнь, неужели я уже не увижу свою родину, своих детей и своих сестёр. От этих быстрых грустных дум аж слёзы на глаза наворачиваются.
Понуро шагаю и всё жду выстрела. Его нет. Не утерпел и оглянулся. Старший лейтенант показывает мне спину и быстро удаляется от меня, идя своей дорогой! Левой рукой прижимает чугун груди, а правая, согнутая в локте, у рта. Явно видно, что ему идти очень сладко! Очень жалко мне было соты. Хоть бы подавился, грабитель, чертыхаюсь в его спину. Меня же пчёлы покусали, а он запросто так уплетает мною добытый мёд! Ладно, думаю, пусть медком полакомится штаб, а мне попадать под трибунал никак не время, всё же уже виден конец войны, надо и домой вернуться.
Второй раз я за мёдом уже не пошёл. Так и не угостил бойцов взвода латышским медком.
8. В лесах Латвии
…Этот бой я помню очень хорошо. Он произошел в июле 1944 года в лесу. Наш полк, преобразованный в гвардейский, находился в Латвии. Мы все, от рядового солдата до полковника – командира полка, очень гордились этим присвоенным нашей части званием гвардии. Все нацепили отличительные знаки, старались выглядеть стройнее, почище одевались и следили за своей внешностью. Ходили щеголевато, мы же гвардия!
Однажды полк получил приказ занять лес, раскинувшийся перед нашим передним краем. Для выполнения приказа были подготовлены два стрелковых батальона. Им придали дополнительно пулеметные расчёты и батареи 82-миллиметровых минометов. Большинство наших бойцов было вооружено автоматами, только я никак не хотел расставаться со своей винтовкой и с ней пошёл в это наступление. Каждый боец вещмешок и все карманы набивал патронами. Прошло то время, когда наибольшее место в вещмешке отводили продовольствию. Уже все поняли, что сухарём немца не побьёшь, а патронов он и сам тебе не даст.
После соответствующей артподготовки мы с приданными нам средствами усиления атаковали лес. Наши атакующие цепи немцы впустили в него без всякого сопротивления. Мы это расценили как трусость немцев перед Советской Гвардией. Шли по лесу, поливали его свинцовым дождем, дружно и многоголосо кричали:
– Драпай, фриц! Красная гвардия идёт!
Нашему стремительному наступательному порыву способствовало и действие на голову наркомовских ста граммов. Мы шли и стреляли, а немцы не показывались. Мы всё глубже и глубже уходили в лес. Стыки наших рот и взводов прикрывали ручные и станковые пулеметы, но они огня впустую без видимой цели не открывали. У бойцов кончились патроны, а немецких спин мы ещё не видели. Я прекратил стрелять только тогда, когда в моих подсумках осталось две обоймы, третья была в винтовке. Надо же подстраховать себя на всякий пожарный случай!
В глубине незнакомого нам леса патроны у бойцов кончились. Автоматная трескотня стала очень жиденькой. Немцы, оказывается, только и выжидали этого момента. Они появились из-за деревьев навстречу нам. Строчили в нас из автоматов и громко кричали:
– Русс, уря-я! Русс, уря-я! Русс, уря-я!
Нам ничего не оставалось, как быть убитыми или попасть в плен, или же во всю прыть бежать назад к своим окопам. Я выбрал последнее и побежал что было моей мочи. Отбежал назад и увидел группу наших бойцов, копавшихся в станковом пулемете. Я им сказал, чтобы они отходили, что у наших бойцов кончились патроны, а немцы прут без удержу. Старший сержант, видимо, командир расчёта, сказал мне, что у них нет приказа на отход, они не могут отойти. Я с сожалением посмотрел на бойцов расчёта и забежал в поленницы дров, стоящих рядом. Забежал в поленницы и подумал:
– Да, приказ есть приказ. Без его выполнения нельзя победить врага! А как же быть, когда командир не может знать конкретную ситуацию на данный момент? Командиру расчёта надо было бы дать инструкцию и на этот случай.
Ищу, как мне выбраться из поленниц. Винтовка висела на плече, в ней пять патронов. На выходе из поленниц на другом конце увидел группу немцев, и я снова нырнул в поленницы. Только хотел в другом месте проскочить между двумя соснами, как немецкая пуля сбила ноготь с большого пальца левой руки. Понятно, немцы следят за мной и ждут моего выхода из дров. Попал в ловушку, но как-то надо выбираться из неё. Взял винтовку наизготовку, палец на курок и побежал в другую сторону. Напряжённо смотрю вперёд, как бы сдуру не попасть прямо к немцам. В одиночку с винтовкой на близком расстоянии мало что можно сделать. Опять перед поленницами стоит группа немцев, они хохочут и руками показывают в мою сторону. Всё это видение лишь мелькнуло в глазах, и я, не целясь, прямо с рук выстрелил в немцев и бросился снова в обратную сторону. Немцы вдогонку мне почему-то не стреляли. Они, по-видимому, были обескуражены такой наглостью одинокого русского солдата, да и вооруженного только обыкновенной винтовкой! Убедился, что погони нет, перебинтовал руку и стал осторожно выбираться из этого злополучного леса, немецкого логова. Уже перед нашими позициями, откуда мы начали это не удавшееся наступление, на мосту через речку догнал грузина. Он также был легко ранен с перебинтованной головой. Вдвоём мы вышли в расположение полка и доложили своему командованию о случившемся с наступавшими батальонами.
Я не знаю, сколько бойцов от двух батальонов осталось в живых, факт тот, что командир полка послал в лес последний батальон, усилив его бойцами подсобных подразделений из связистов, поваров, интендантов, хозвзвода и штабистов. И это не непродуманное, наспех организованное второе наступление на лес окончилось неудачно. Полк был обескровлен и разбит. Остатки его отвели в тыл на переформирование. Впоследствии выяснилось, что в тот день, когда батальоны полка один за другим погибали в глубине леса, командир его пил наркомовский спирт. В нетрезвом состоянии он не смог проанализировать причины неудачи первых двух батальонов и пренебрег советами работников штаба. Он мог бы временно приостановить атаки батальонов и тщательнее продумать последующие мероприятия по выполнению приказа.
По причине пьянства полковник был обвинён в гибели батальонов и отдан в военный трибунал, по приговору которого он был расстрелян. Так что сто наркомовских граммов спирта не всегда содействовали только победам, но и изредка служили причиной трагедии…
9. Связной на минном поле
…Наш стрелковый полк, при штабе которого я был связным, отдохнул, пополнился и готовился к новым наступательным боям. Это было в Латвии. Для внезапного удара по врагу по лесам и болотистым местам стлались гати для прохождения танков, артиллерии и другой боевой техники. Гать – узкая просека, поперёк которой укладываются бревна срубленных деревьев. Немцы не знали о строительстве нами таких дорог. Их с воздуха не скоро различишь. Да и немецкие самолёты теперь редко-редко появлялись. Наше превосходство в воздухе наступило ещё летом 1943 года. Немецкие летчики в воздухе уже не нахальничали, как под Москвой в 1941 году. Их крылышки уже были пообрезаны.
Шёл август 1944 года. Полк стоял в обороне и ждал своей задачи. Его штаб со всеми батальонами имел устойчивую телефонную связь. Приказы же о переходе в наступление по телефонам не передаются. Однажды во второй в половине дня меня вызвали в штаб и приказали срочно доставить на передовую в батальон секретный пакет. В напарники мне дали молодого необстрелянного бойца. Меня же назначили старшим. Перед выполнением задания нас предупредили, что основная и наиболее короткая дорога проходит по низине, но постоянно методически обстреливается немецкой дальнобойной артиллерией. Выслушав все положенные инструкции, мы отправились выполнять задание.
Вышли на перекрёсток нашей дороги основной, и убедились, что она действительно немцами обстреливается. Снаряды тяжёлой немецкой артиллерии рвались через равные промежутки времени, методично с немецкой пунктуальностью. Штаб батальона уже недалеко. По обеим сторонам дороги было поле, заросшее бурьяном и заминированное немцами. Наши саперы снять мины ещё не успели. По обочине дороги цепочкой стояли предупреждающие надписи: "Осторожно – мины". Остановились посоветоваться. По дороге нет никакого движения. Пойдёшь по ней – наверняка угодишь под снаряд. Кто-то же корректирует огонь немецких батарей! Значит, они просматривают этот участок дороги. Двое идущих солдат во всяком случае вызовут у немцев подозрения о непраздной прогулке их на опасной дороге, и они обязательно накроют нас снарядами. Подумали, подумали, как быть, и я решился пройти через минное поле, вернее, обойти обстреливаемый участок дороги. Своему напарнику наказал, чтобы он шёл позади меня в 20–25 метрах и свои ноги ставил бы по моим следам. Иду и внимательно всматриваюсь в траву и в землю. Ноги поднимаю как можно выше, чтобы не задеть случайно мною незамеченную проволочку от минного взрывателя.
Прошел около тридцати метров, как вдруг рядом со мной из травы подпрыгнула немецкая противопехотная мина и лопнула. Я упал, не зная, куда ранен. Для начала пошевелил руками. Они действуют. Поднял руку и посмотрел на кисти. Все пальцы целые, и крови на них. Ощупал на всякий случай голову, она не болит и крови тоже нет. Меня тревожно окликает напарник, оставленный на дороге. Он спрашивает, жив ли я. Отвечаю ему, что живой, но ещё не знаю, куда ранен. После осмотра рук и ощупывания головы стал проверять ноги. Ощупывание, естественно, начал с правой. Нога сгибается, ступня тоже, пальцы шевелятся без боли, и крови также нет, значит, с ней всё в порядке. Потянулся руками к левой ноге. Дощупал до колена. Болей нет, но нога какая-то не чувствительная. Стал щупать ниже колена. Пальцы нащупали что-то неладное, и я отдернул руки и посмотрел на них. Пальцы в крови. Несколько раз поглубже вздохнул и снова потянул руки к левой ноге. Снова ощупал колено. Оно в порядке, но мне всё равно уже тревожнее стало. Скользнул руками дальше. Ещё не достал до щиколоток, как вздрогнул, а на спине тотчас же выступил холодный пот. Пальцы ощутили липкую тёплую кровь и наткнулись на что-то острое. Я снова непроизвольно отдернул руки к груди. Несколько раз глубоко вздохнул и вновь руками потянулся к щиколоткам. Затем сел и увидел, что левая нога перебита выше щиколотки. На такое поражение немцы и сконструировали свои противопехотные мины! Подорвавшийся на такой мине останется в живых, но воевать уже больше уже не будет. Определив свое ранение, я попросил напарника помочь мне перебинтовать ногу и выбраться на дорогу. Напарник отказался идти на заминированное поле. Может быть, в своём решении он был и прав, что бы было с нами обоими, если бы и он подорвался? Никто бы не знал, где мы и что с нами. Теперь ясно, рассчитывать надо только на себя! Тогда я приказал напарнику бегом вернуться в штаб полка, доложить обо всем случившемся, а мне организовать помощь.
Боец убежал, и я остался один, предоставленный самому себе. Помощь-то когда ещё будет организована, а сейчас надо самому позаботиться о себе, подумал я и приступил к оказанию первой помощи своей ноге. Ремень снял с брюк. Обернул его носовым платком и перетянул им ногу выше колена. На перебитое место положил вату и кое-как перебинтовал содержимым индивидуального пакета. Стал ждать помощи. Её всё не было и не было. На этом минном поле с самодельным жгутом и примитивно наложенной повязкой мне пришлось лежать до темноты. Только тогда на дороге появились санитары. Они окликнули меня, жив ли я, я им отозвался. Санитары прибыли с низенькой тележкой, в которую были впряжены собаки. С большими предосторожностями они подобрались ко мне и положили на эту тележку. На ней и привезли меня в санбат. Через сутки или двое меня привезли в Ленинград. В госпитале, в котором меня оперировали, я уже терял сознание. Как сквозь сон помню склонившихся над моей ногой троих в белых халатах. Они трогали и рассматривали её. Между собой вели разговор примерно такого содержания:
– Что же нам делать с его ногой. Сухожилия целые, кости и мышцы перебиты. Ступня уже почернела, может приключилась гангрена или омертвела. Гарантировать её оживление невозможно. Лечить же всё равно очень трудно и очень долго. Придется ампутировать.
Саму ампутацию я нисколько не помню. Наверное, дали наркоз. Когда же у моей ноги совещались врачи, от бессилия я в защиту своей ноги ничего вымолвить не мог. Мне только прочно запомнились слова, произнесённые как приговор: "Придётся ампутировать". Да, лечить, действительно, может было бы трудно и долго. Но с живой ногой-то я всё же остался бы полноценным работником, и, может быть, я бы опять сел на трактор и выехал в поле. "Лечить долго" – значит, человек дешевле этого лечения? Если бы я вернулся домой с ногой, то не был бы для государства иждивенцем, инвалидом второй группы. В послевоенные годы на селе очень были нужны опытные трактористы, и я бы занимался своим любимым делом. Пахал бы да пахал поля!
Из Ленинграда меня увезли в Павлоград. Делали несколько костных операций и неудачно. Ногу укоротили до 11–12 сантиметров ниже колена…
* * *
В марте 1945 года Иван Гаврилович приехал домой. Протезы для ноги ему изготовляли бесплатно. Сходить в гости по селу в них еще кое-как можно было, но работать … нет! Иван Гаврилович делал себе "ноги" сам, выстругивая их из липового чурака21. Липа – лёгкая и прочная древесина.
Позднее у него стало ухудшаться зрение. Ученики Филатова делали ему на глазах две операции, но всё равно зрение ухудшилось, и он был принят в общество слепых.
Иван Гаврилович помер в 1966 году, 62 лет от роду.
9. Жизнь снайпера
Этот случай из фронтовой жизни рассказал сын Ивана Гавриловича Александр. В конце 1944 года Александр Комаров по ускоренной программе военного времени окончил Ульяновское минометное училище и в звании лейтенанта был направлен на фронт в Прибалтику. На фронте ему доверили командовать батареей минометов М-82, так называемых батальонах минометов. Может, отец с сыном и воевали в одном воинском соединении, но встретиться на фронте им не привелось.
Рисунок 10. Старший лейтенант Комаров Александр Иванович, 1925 г.р., награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (фото с сайта pamyat-naroda.ru).
…Фронт стабилизировался. Части Красной Армии блокировали Курляндскую группировку немецких войск на Балтийском побережье Латвии. Минометы батареи были установлены в глубокие земляные колодцы. Поразить их могло только прямое попадание снаряда. Стрелковые подразделения окопались в полный рост. Отдельные окопы соединились в сплошные траншеи. Со своими тылами они были соединены ходами сообщения. Действовали с обеих сторон только одни снайперы. Лишний раз даже из-за жгучего любопытства голову над бруствером окопа не показывай. Она может попасть на мушку снайперской винтовки немцев.
Фронт долго не двигался. Успели понастроить блиндажи, дзоты, выкопать отсечные окопы, оборудовать запасные и ложные позиции. Над стрелковыми и пулеметными ячейками соорудили противоосколочные козырьки. Наша задача состояла только в одном – не дать немецкой группировке вырваться по суше. А, так как фронт стоял довольно долго, то у Александра завязались знакомства с постоянными обитателями окопов. Иногда они взаимно навещали друг друга. На этот раз Комаров Александр по окопам пошел к своему новому знакомому – тоже командиру минометной батареи. У позиции у одного снайпера остановился перекурить. Закурил и несколькими словами перекинулся с ним. Все Комаровы стреляли метко, и Александр не был исключением среди них. Он также сам любил пострелять и понаблюдать за стреляющими.
Винтовка снайпера была просунута в отверстие железного диска бог весть какого назначения. Этот диск служил снайперу защитой от осколков и от шальных пуль. Он был броней снайпера и всё же не сохранил жизнь ему. Одно основное правило в снайперской науке не соблюдал стрелок. После выстрела он позицию не менял. Это и погубило его. Когда Александр курил, снайпер приложился к винтовке и наблюдал через оптический прицел за передним краем немецких позиций. Он выслеживал цель. Вот снайпер прицелился и выстрелил. Сразу после выстрела дернулся, выпустил винтовку, обеими руками схватился за горло и прохрипел Александру:
– Товарищ лейтенант, дайте скорее бинт! Думал, уже убили меня.
Пока лейтенант доставал пакет, вскрыл его и протянул его снайперу, тот уже был мёртвый. Между пальцев его рук, сжимавших горло, струйками стекала кровь. А лейтенант на вскрытие индивидуального пакета затратил всего несколько секунд! Спасти снайпера никакой возможности не было. Немецкая пуля прошла через шейные позвонки.
Не надо забывать, что во всех воюющих армиях первейшей задачей снайпера является уничтожение снайперов врага. Остальные задачи ставятся по ходу боя. Если бы снайпер менял свою позицию после каждого выстрела, он бы мог остаться в живых или бы подольше пожил.
10. Противотанковое ружьё лучше снайперской винтовки
Рассказ Комарова А. И.
Описываемый эпизод произошёл на том же участке фронта и в тех же окопах, в которых погиб советский снайпер.
…Наши передовые окопы находились от передовых позиций немцев примерно в километре. На фронте было затишье. Ни мы, ни немцы активности не проявляли. Мы и немцы знали, что судьба летней кампании сражений 1944 года решается на юге, на просторах Южной Украины, Молдавии, Югославии и Румынии. Здесь же мы только следим за действиями друг друга.
На этот раз Александр находился на позиции расчёта противотанкового ружья. Он умел стрелять и из этого типа оружия. Выпускники офицерских училищ, кроме приобретения знаний по основной военной специальности, должны основательно владеть всеми видами стрелкового оружия как отечественного производства, так и вражеского. Комаровы все от рождения были отличными стрелками. Это у них в крови.
Александр, лейтенант артиллерийских войск, командир батареи батальонов минометов в бинокль рассматривал немецкие позиции и увидел одного немца, который осторожно вылез из окопов. Он оглянулся по сторонам, пригнулся и зашёл в кусты. Его склоненную вперёд голову и плечи из кустов было видно. По движениям его плеч угадывалось, что немец спускает брюки. Он присел в кустах справить большую нужду. Александр запомнил место, где присел немец, и попросил у расчёта противотанковое ружьё, так как из винтовки можно было и не достать. Лейтенант не спеша прицелился и выстрелил в кусты, где присел немец, справляющий свою нужду. После выстрела немец не вскочил, что бы сделал обязательно другой, окажись на его месте. В бинокль было видно, как шевелились кусты в сторону немецких окопов. Можно только представить, как испугался немец, когда рядом с ним пролетела не винтовочная пуля, а дура из противотанкового ружья, выстрел-то его он мог услышать!
Александр рассказал расчёту, в кого он стрелял и что увидел после выстрела. Расчет противотанкового ружья посмеялся вместе с лейтенантом над незадачливым фрицем, а что тот пережил в действительности? Он, наверное, послал армаду проклятий в сторону русских, так бесцеремонно нарушивших его обыкновенное мирское занятие.
Даже на фронте Комаровы не могли обойтись без озорничества!
11. Окружение под Гомелем
Это рассказ Петра Комарова, двоюродного брата Комарова Ивана Гавриловича. В своём характере они имели общие черты, присущие всем Комаровым, вечно неспокойным и ищущим то, чего никогда не теряли. Пётр также был трактористом и мастером на все руки. Пожил с несколькими женами, всем оставил детей, а самому под старость пришлось растить чужих. Мобилизован в армию он был в начале 1941 года.
Стрелковый полк, в котором служил Пётр, в июне пешим порядком шёл к западной границе. Полк был укомплектован и вооружён по штату военного времени, имел свою артиллерию и конный обоз. 22 июня 1941 года полк встретил на подходе к границе. В военном деле его командир был опытным человеком и, согласно директиве дивизионного командования, он с боями отводил полк на восток от границы. Полк отступал организованно и в полном порядке, сохраняя обоз и всё остальное полковое хозяйство и имущество. Командование организовало надежную разведку по маршруту отступления. Под Гомелем выяснилось, что передовые части немецких войск опередили отступающий полк, но их командование не знало о существовании в своём тылу крупной боеспособной части Красной Армии. Тыловое охранение полка установило, что за ним по той же дороге движется крупное немецкое пехотное соединение. Командир оценил создавшееся положение, и понял – без боя к своим не пробиться, но решил воспользоваться неосведомленностью немцев и сделать им засаду в их же собственном тылу. На пути отступающих попалось большое село, утопающее в обширных и густых садах. В этом селе и было решено устроить задуманную засаду. Обоз и раненых отправили на северо-восток в ближайший лес. Бойцы батальонов рассыпались по обеим сторонам дороги и замаскировались в садах и придорожных зарослях. Пушки расположились чуть восточнее стрелковых цепей. Огонь должны открыть только по особому установленному сигналу. Немцев поджидали терпеливо и спокойно. В подходящем немецком соединении танков не было, а это самое главное. Все роты обеспечены оружием и боеприпасами. Бойцы обстреляны, раненые и обоз укрыты. Воевать можно. При любом исходе боя можно оторваться от противника.
Вдали над дорогой поднялась пыль, и с тарахтением один за другим проскочили три мотоцикла с ручными пулеметами на колясках. Вслед за ними на велосипедах проследовало не менее взвода гитлеровцев. Их тоже пропустили. Огня не открывали, и не было видно никаких признаков присутствия советских бойцов. Вскоре в пешем порядке проследовала рота, за ней батальон. Всё шло строго по немецкой военной науке. Командование полка поняло, что на марше крупная немецкая резервная часть, никак не меньше дивизии. Ещё немного подождали. Наконец, плотными колоннами начала втягиваться в село пехотная дивизия. И тут приказ:
– Открыть огонь из всех видов оружия!
Вот в этот момент и разверзлась преисподняя господа! Дружно ударили винтовочные залпы, зарокотали пулемёты, затрещали автоматы. В дальних немецких колоннах вздыбились разрывы снарядов наших пушек. Немцы валились группами, рядами. Они кричали, вопили и, видимо, матерились на своём языке, но всё это слабо прослушивалось сквозь всё заглушающую трескотню нашей стрельбы. Дорогу заволокло пылью и дымом от взрывов снарядов, от беспорядочной и бесцельной стрельбы немцев. Они не смогли организовать действенный ответный огонь и поспешили спастись бегством. На дороге остались только трупы и раненые. Минут пятнадцать длилось это побоище, а может и меньше.
Был отдан приказ быстро отойти в ближайший лес, в котором укрывался обоз. Трофеи никто не собирал, так как они могли быть обузой для отступающих.
Полк отошёл в полном порядке, полностью сохранив бойцов и вооружение. Все укрылись в глубине леса. Немцы не преследовали. Наступил вечер. Был отдан приказ на ночлег. Командование во все стороны выставило сторожевые посты и выслало разведки. Возвращающиеся разведчики и дозоры докладывали, что у леса появляются немцы. Поняли, что наш полк обнаружен, и немцы обкладывают его, как охотники зверя в логове. Всем было ясно, что надо готовиться к прорыву из окружения. Артиллерия полка всю ночь била в одном направлении. Немцы по нам стреляли редко. И всё же такой слепой обстрел приносил полку потери. Количество раненых хотя и медленно, но росло. Рано утром отделение Комарова Петра в семь человек уселись позавтракать кашей. Котелок был большим, и вокруг него пришлось усесться кольцом. Спокойно завтракали, черкали ложками по котелку, и каждый думал, как пройдет прорыв из кольца, который устроили немцы. Вдруг в середине завтракающих сноп желтого огня. Очнулся Пётр в метрах 5 от дымящейся воронки. Попытался скорее вскочить, но не получилось. Его правая нога почему-то не опиралась о землю. Голенная часть ноги со ступней моталась как цепь на цеповнице. Он понял, что его нога перебита в коленном суставе. На своём лице он ощутил что-то липкое. Вытер лицо ладонью, а на ней – мозги. Понятно, что не его! Он оглянулся вокруг и увидел – всех семерых раскидало в стороны. У троих тел не было голов, остальные трое ещё шевелились. Кто-то прокричал:
– Санитары! Сюда!
Санитары подскочили быстро, перевязали четверых и разместили в санитарные двуколки. Вскоре был дан приказ идти на прорыв. О самом прорыве он (Пётр) рассказывал примерно так.
– Передовыми атакующими цепями полк пошёл в том направлении, в которое всю ночь стреляла наша артиллерия. За атакующими цепями следовали повозки с полковым имуществом, а уже за ним – повозки с ранеными. Всего в обозе набралось до шестисот повозок. Открылась опушка леса, а перед ней шеренгами стоят немцы с направленным на нас оружием. Затрещала стрельба. Наши цепи ринулись вперёд. Атака быстро перешла в жестокий и безжалостный рукопашный бой. Я немного повернулся на бок и выглядывал из повозки. Увидел, как один наш боец так прикладом трахнул немца по каске, что расколол ложе своей винтовки. Бой был скоротечным, но кровопролитным. Несмотря на хорошо организованное окружение немцев и густые цепи, полк вырвался из него. В строю осталось около шестисот пятидесяти нераненых бойцов, а с ними прорвалось немногим более трехсот повозок.
Для меня особенно запомнилась бешеная скачка повозок по картофельным бороздам. Полк всё же остался боевой единицей, так как сохранил своё знамя…
Петру ногу не отняли, но она стала прямой. В колене не сгибалась, но была своя. После войны он ещё несколько лет отработал трактористом на колхозных и совхозных полях.
12. В плену
Этот Комаров Александр Иванович – однофамилец и двоюродный брат Комарову Ивану Гавриловичу. К его фамилии в селе добавляли Азиатский. Так его называли из-за того, что он большую часть своей жизни провел в Средней Азии в городе Ленинабаде. Среднего роста, худощавый и голубоглазый. Очень долго не женился. На этот поступок он решился уже после войны. В армию был мобилизован в 1941 году. В августе 1942 года в излучине Дона их часть была разбита. Оставшиеся в живых бойцы разбежались по близлежащим лесам и хуторам. Александра же немцы прихватили в домике лесника. По лагерям для военнопленных он исколесил более чем пол-Европы. Неоднократно пытался бежать из этих лагерей. Это осуществить ему удалось только во Франции. Там он участвовал во французском Сопротивлении в отрядах Красные Маки и рассказывал очень много, но особенно запомнился описываемый случай. Это произошло в Греции во время оккупации её гитлеровцами, в одном из лагерей для русских военнопленных.
…В лагере нас, русских военнопленных, было около тысячи человек. Однажды весной утром в воскресенье нас подняли, выгнали на плац и построили. Оказалось, что в это воскресенье был первый день Пасхи. К построенным в колонну военнопленным вышел старый немецкий генерал и через переводчика обратился к ним:
– Русские, в Первую мировую войну я воевал на территории России и уважаю русских. Мне очень нравятся ваши песни. Сегодня Пасха, спойте её на вашем языке.
Мы все молодые, ни слов, ни напева Пасхи не знаем. Стоим и молчим. Генерал ждёт. Получается всё очень паршиво. Если мы не споём песню, то нас обвинят в непослушании, в бунте, а затем последует наказание. И вдруг в конце построения раздается негромкий напев:
…Там далеко в стране Иркутской
Был построен большой дом,
Он построен для надзора,
Арестанты сидят в нём…22
Я сначала было прыснул от неудержимого желания хохотать, но меня сразу же одернули рядом стоящие. Ведь это же песня бульварная, времён НЭПа! Песня спокойная и тягучая. Постепенно к пению присоединяются другие голоса. Хор крепчал, песня усиливалась. Наконец-то заголосила вся колонна. До сих пор русским пленным петь в полный голос не разрешалось. Мы наскучались по своим песням. А тут нас попросило спеть само начальство лагеря! Ну мы и отвели душу. Пели дружно. Генерал снял фуражку, наклонил голову и внимательно слушал… Нас и хохот разбирает, и петь хочется, да еще и необходимо, раз уже запели! Песню исполнили до конца. Генерал выпрямился, надел фуражку и сказал:
– Спасибо, русские, хорошо поёте!
Мы не узнавали, перевели ли генералу доподлинный текст нашей песни или нет. Даже в плену при прямой угрозе смерти у русских всегда найдётся чудинка, как и среди святых всегда бывает грешник! Если бы генерал знал содержание этой песни, наверное, многим пленным несдобровать! Скорее всего этот генерал фашизм не уважал и уже предполагал неизбежность поражения Германии и подал пленным способ для укрепления и поддержания своего духа…
Из Греции через Италию, Югославию и Австрию Александр попал во Францию. Там надзор над пленными был намного слабее, и ему удалось бежать, попасть к французским партизанам. В отряде его приняли очень радушно. Во французском движении сопротивления участвовало много бывших советских военнопленных. Правда, в этом движении участвовали разные политические группы, но бежавшим русским пленным было не до выбора, а лишь бы участвовать в борьбе против гитлеровцев. Александр рассказывал, что немцы французскому движению не придавали должного значения и очень слабо охраняли важные объекты железнодорожного транспорта. Этой слабинкой пользовались партизаны. Некоторое время они свободно передвигались по стране в обычных пассажирских поездах. В обыкновенных чемоданах с собой провозили взрывчатку. Железнодорожные водонапорные башни не охранялись. Партизаны открыто подходили к ним и подрывали их. Постепенно немцы стали усиливать охрану и организовывать преследования партизан. Действовать становилось труднее. Однажды немцы окружили партизан в лесу и так их потрепали, что от отряда спаслось не более четверти личного состава. Вырывались из окружения, кто как мог. Во французских партизанских отрядах погибали и бежавшие русские военнопленные.
За отважные действия во Французском Сопротивлении против немецких оккупантов Комаров Александр награжден несколькими высшими французскими военными наградами. Некоторые из них ему вручены много лет спустя после войны уже в Советском Союзе.
Телом невзрачный, худощав, темные прямые волосы, голубые глаза всегда с лукавинкой, а тем не менее, Комаров Александр Иванович вот такую проявил любовь к Родине и интернациональный патриотизм.
После войны он стал страстным рыбаком. Рыбачил в водах Аму-Дарьи.
13. Примак
Постников Михаил Васильевич Комарову Ивану Гавриловичу приходился двоюродным зятем, то есть он был женат на его двоюродной сестре Комаровой Анне Ивановне. Михаил был мобилизован в армию летом 1941 года. В августе 1942 года он пропал без вести. Семья получила такое извещение и не знала, что с ним произошло, то ли убит, то ли попал в плен. И вдруг весной 1944 года семья получает от него письмо. Оказалось, что он с осени 1942 года находился на временно оккупированной немцами советской территории, на Южной Украине.
Осенью 1942 года его подразделение попало в окружение к немцам. Часть бойцов прорвалась к своим, часть пленили немцы, а часть плена избежала и устроилась примаками в крестьянские семьи по украинским деревням и хуторам. В 1945 году Постников М. В. вернулся в родное село Дворянское и вот что он рассказал своим детям и их друзьям.
Когда немцы окружили их часть, она осталась без командования, а бойцы предоставлены в своей судьбе. Михаил с таким же солдатом, как и он, решили уйти на юг Украины и там в каком-нибудь селе дождаться возвращения Красной Армии. Одна украинка приняла его к себе в дом. Вокруг дома был большой сад. Михаил помогал женщине управляться по хозяйству. Питанием он был обеспечен. А самогон, как он сказал, научился гнать из фруктов сам. Своим зельем делился и с жителями села. Жилось ему неплохо.
Летом 1943 года немцы забеспокоились. Поползли слухи, что они скоро будут отступать. Всем жителям временно оккупированных территорий было хорошо известно, что мужчин, годных к несению военной службы, немцы угоняли с собой. Было над чем примакам призадуматься! Поражение немцев под Сталинградом и в Курско-Орловской битве было известно и на оккупированных областях страны. Значит, Красная Армия действительно непобедимая. Уходить с немцами нельзя, можно не вернуться домой, на родину. Надо во что бы то ни стало дождаться своих. Михаил со своим знакомым, таким же бывшим бойцом Красной Армии, уговорились уйти в степь, где-нибудь там выкопать землянку и в ней переждать прохождение фронта. Набрали продуктов и ушли в степь. Ходили долго в поисках пригодного места и облюбовали один куст. Прежде чем приступить к рытью землянки, они решили для начала под ним пообедать. Дело шло уже к осени и пообедать было чем. Обедают и разговаривают, а тут, чем только чёрт не шутит, прямо на них с востока на запад едет немецкая машина. Едет она медленно, а за ней солдаты вбивают в землю колышки.