Читать онлайн Бу Си До. Шаманский буддизм бесплатно
© Ярина Николаенко, 2023
© Наталья Потупчик, 2023
ISBN 978-5-0060-4820-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.
Глава первая: Ави
Когда мой дом подожгли, я не была к этому готова. Не было потайного хода через погреб, да и погреба не было. Друзья кончились еще в тот момент, когда новый царь возомнил себя Богом, и моя работа стала запретной.
Я села в кровати поудобнее и обняла колени. Задыхаться я начну быстрее, чем огонь опалит мое тело, но ох, как же не хочется умирать.
Я закрыла глаза. Вдохнула пропахший гарью воздух глубоко, как можно глубже. Перед внутренним взором я увидела проход, дупло в огромном дереве, корни которого простираются на много метров. Я вошла туда и взмолилась: «Духи, помогите мне!»
Я не была опытной шаманкой, все мои знания появились у меня от бабушки. Так получилось, что мне пришлось стать отшельницей, я сама этого не выбирала. Люди мне нравились, но сторониться они меня начали еще с детства, будто бы им рядом со мной было страшно и некомфортно. Когда однажды я прибежала в слезах к бабушке, она посмотрела мне в заплаканные глаза и сказала, что знает, где я смогу найти себе пристанище. В этот месте она провела молодость, но бросила этот дом из-за своего мужа, как она шутила, ещё более крутого шамана, чем она сама. И не думала возвращаться, собиралась похоронить свое прошлое, но вот не вышло, во внучке проснулся дар. Поэтому бежала с ней в лес. Сидела в тихой избушке, чтобы в радиусе двадцати километров не было ни трассы, ни дома; ходила в баню в соседней пристройке, утопая по колено, а то и по пояс, в сугробах, сушила собранные летом травы и варила компот из черноплодной рябины. По весне разбивала огород и сажала картошку. Добывала клеёнки для парников и выращивала за короткие два месяца лета продуктов на всю зиму. А по вечерам мы сидели в тишине, вглядывались в темноту и благословляли этот мир, насколько могли, насколько возможно. Потихоньку отпускали свои мысли, учились видеть не глазами, а душой, слушать интуицию, не умирать от ночных кошмаров, которые на самом деле и не кошмары вовсе, а духи, которые хотят познакомиться с такой чудной и неумелой ведуньей. Все же бабушка была намного сильнее и талантливее. И красивее. Было ясно, за что ее посреди леса дед нашел и увез в столицу, в красивую жизнь. Но судьбу не выбирают, меня этот мир не принял, единственный способ выжить был таким.
После дупла шел темный землистый тоннель, похожий на нору, Духи-помощники молчали, и мне пришлось пробираться в полной темноте. Я чувствовала, что по тоннелю уже ползут чужеродные сущности, мерзкие многоножки, они захватили не только внешний мир, но и само наше мироздание. Наверное, через несколько минут я умру, и все попытки спастись бесполезны.
Магия ушла из этого мира, подсказывает мне интуиция, пока я иду по скользкому темному тоннелю.
Тоннель на минуту становится капельку светлее. Маленькая золотистая бабочка освещает его стенки, порхая у меня перед носом.
Ко мне люди всегда приходили неохотно, только когда жизнь припечет и ничего больше не помогает. Благодаря им у меня были теплые валенки и пуховик, чай и оленина, сама я охотиться не умею, а людей, на что угораздит, то и несут, я им не препятствовала. Лечила их заговорами, бабушка научила, иногда видела энергетику человека и могла поправить что-то руками, Ох, как же корежило меня после этого. Иногда травы помогали справиться, тут, где я их собираю, нет людей, нет чужих энергий, которые все пачкают и делают бесполезным, поэтому и простой зверобой мог творить чудеса.
Но люди меня не спасли, не предупредили, они, как крысы, бегут, адаптируются к условиям, заботятся только о себе. Я узнала о том, что происходит, месяц назад, когда мои духи еще были со мной. Прекрасный снежный барс, что дает победу над всеми страхами, мудрая рысь, которая покровительствует интуиции, бесстрашный сокол и бескрылый серебряный дракон. Они показали мне то, что стало с нашим миром и сказали, что надо бежать.
Моя бабушка поняла бы, куда бежать, но ее не стало несколько месяцев назад. По завещанию я дала ее тело склевать орланам и не проронила ни слезинки на ее похоронах. Все мы там будем. Теперь я понимаю, что бабушка очень изящно сбежала заранее, а меня и в известность не поставила о надвигающейся беде. Птицы отнесут части ее тела в разные стороны света, где она удобрит землю и прорастет березами и сон-травой, луговым клевером и сиренью. Ее дух растает в воздухе, и она возродится в облике птиц или духов природы, если больше не захочет материального тела.
Между вдохом и выдохом рождаются целые вселенные, но мне надо спешить, мое дыхание вряд ли позволит родиться чему-то существенному. Я просто не хочу умирать.
Я побежала за бабочкой, оставаясь телом в той же задымленной избушке. Пару раз споткнулась о лианы, распростертые на скользком полу пещеры, несколько раз чуть мысленно не закричала при виде огромных многоножек, но продолжала бежать.
Куда могли уйти мои помощники? Согласно нашей религии, их могли похитить и держать в заточении. Это те части моей души, которые дают силу для магии и помощи другим, а теперь я почти полностью беззащитна. С золотым мотыльком вряд ли можно сотворить настоящее чудо и тем более спастись. Но я продолжала молить «Пожалуйста», и в какой-то момент золотом стало залито все перед моими глазами. Мне стало очень спокойно, показалось, что я в безопасности. Можно не переживать ни о чем, все проблемы решатся сами собой. Возможно, так выглядит смерть у тех, кто никого не убивал при жизни и вел праведную жизнь? Но была ли я праведницей? И умерла ли я?
Спокойствие ушло, а золотые отблески стали более четкими. Я разглядела острую шпилеобразную крышу, по краям загнутую так, будто бы в ней живут птицы, которые вот-вот оживут и понесут чудесное строение в небо. Белые колонны подпирали удивительный верх здания, а у подножья ступеней резвились молодые драконы, серебрящиеся зеркальной чешуей под обжигающим палящим солнцем. Горячий ветер доносил аромат, не сравнимый ни с чем, что я знала раньше. Как если бы сирень и ландыш разбавили кленовым сиропом и развеяли эссенцию по ветру. Один из цветков, белоснежный, с краснотой в середине, размером с мою ладонь, приземлился к моим ногам. Я вдохнула полной грудью. Как же здесь все-таки жарко.
Наверное, огонь подобрался к моей кровати и сейчас я сгорю заживо, – решила я, и, чтобы убедиться, приоткрыла один глаз.
Но нет. Даже самой слабой бабочки, чьих сил я ни во что не ставила, всегда гордясь только рысью и барсом, оказалось достаточно, чтобы переместить меня в другой мир. Как? Неосознанно? Силой желания жить. Я вряд ли смогу узнать, как именно я смогла избежать гибели от рук царя-фанатика в лесной избушке, но это и не важно. Сейчас я сижу на асфальте перед золотой аркой, ведущей в чудесный храм.
Я замерла. Встала. Хотела было развернуться и пойти в противоположную сторону от храма, но ноги словно приросли. Я вздохнула, закрыла и открыла глаза. Прекрасное голубое небо. Как давно я его не видела? В моем мире дым от огня давно заволок все.
Я попыталась еще раз оторвать ногу от земли, но она словно корни пустила в асфальт. Значит, мне в храм? Я обернулась и со смирением посмотрела на него. Что ж. Надеюсь, бабочка не вывела меня из одного кошмара, чтобы привести в другой.
Я решительно зашагала в сторону храма. В любом случае, мне пока больше некуда идти.
***
Вокруг кипела жизнь. Мужчины в просторных оранжевых одеждах, мешком болтающихся между ног, но иногда оголяющие одну сторону груди, шли рядком вдоль дороги, в руках держали чаши, наполненные фаст-фудом и странными жижами в пакетиках (как я потом узнаю, это их традиционная еда, ух, и забористая же она на вкус, видно, чтобы выработать смирение духа). Прямо у ворот храма одному из монахов было очень плохо, я это заметила по черным синякам под глазами и дикому взгляду зеленых глаз. На него никто не обращал внимания, а мне уже намекнули, что лишний раз женщине с монахами разговаривать не следует, поэтому я прошла мимо. Через дорогу находился рынок с фруктами, которые я никогда не пробовала. Желтые и продолговатые, похожие на лимонов-переростков; покрытые черными волосами красные шары (как мошонка медвежонка, улыбнулась я пошлым шуткам бабушки, которые всплыли в памяти); оранжевые «колбасы» с черными косточками, похожими на рыбью икру – все было в новинку.
Я прошлась вдоль рынка и настороженно втянула ноздрями воздух. Пахло неаппетитно. Рядом жарили свинину, но аромат был сладко-приторный, еще в паре шагов готовили непонятную субстанцию, которую я видела до этого в чашах у монахов, ее заливали в одноразовые целлофановые пакеты. Я свернула направо и обнаружила деревянную постройку, на сводах крыши которой звенели бронзовые колокольчики. Она была такой же воздушной, как и храм, который я видела неподалеку, но, когда я вошла туда, монахи замахали руками и показали, что мне идти в этом направлении. Сказали что-то наподобие «фаланга1” или «фламинго» и показали, что мне сюда. Фламинго, значит. Редкая, экзотическая птица, которую чудом занесло в эти края. Что ж, это вполне ко мне относится.
Я опустила глаза и заметила маленькие статуэтки слонов у ступеней постройки. Ветер донес аромат невиданного цветка, который перебил все несочетаемые запахи с рынка. Мне – сюда.
Я ступила на пустынную вычищенную асфальтовую дорожку и пошла вперед. Солнце нещадно ослепило меня, я и отвыкла от такого света после стольких лет в лесу, и я ускорила шаг. Справа находился тенистый парк, но он был окружен заборчиком, а все места в тени были заняты щебечущими брюнетками в белоснежных одеждах. Это очень отличалось от пыльных футболок и протертых джинсов уличных жителей, но разглядывать более детально я не стала.
«Мне нужно более уединенное место, чтобы спрятаться от жары», – решила я.
Еще несколько шагов, и меня слепят отблески золота у статуи сидящего под воздушно-кружевным зонтом мужчины. Статуи мужчины.«Местный царь?» – мелькнуло в голове. Но нет, в отличие от Романа, которого я однажды видела в своем подсознании, пока мои духи-помощники не были похищены, при виде этого золотого мужчины меня охватило легкое чувство зависти, пока еще неведомо, к чему. При виде же царя Романа тело сковывало будто бы льдом, и душа леденела от ужаса. Пройдя мимо статуи, я пошла прямо, но проходящий мимо мужчина в белом показал, что мне надо снова повернуть. Сплошные повороты. Один налево, потом – направо. Дальше идешь вдоль домиков, из которых доносятся смех и музыка, потом – вдоль тихих. Аромат становится все сильнее, и при мысли о том, что есть город с его жареной свининой и пластиком под ногами возникает только брезгливость и приступ рвоты. Я наконец вижу эти деревья, невысокие, как яблони, сплошь усеянные цветами, белыми, розоватыми или красными в центре, с ободком на лепестках цвета закатного солнца, с крупными, обожженными листьями, шуршащими, как наши клены в октябре.
«Не хочу никуда. Разве только в место, где попрохладнее».
Открывается калитка слева, и из нее выходит грудастая женщина, выше меня на голову и абсолютно лысая. Хотя какая женщина, совсем девчонка, просто изможденная каторжным трудом, который никто не видит. Вся она облачена в абсолютно белоснежную одежду (как же непрактично, особенно если ты живешь в этом душном пыльном городе!). Одежда скрывает всю женственность и кажется катастрофически неудобной, будто бы призванной создавать страдания.
«И как она в ней передвигается», – с сожалением думаю я.
– Вы к нам? – равнодушно спрашивает девушка, оглядывая меня с ног до головы, как будто бы с тонкой ноткой неприязни.
Я на всякий случай тоже оглядываю себя. Свободная льняная рубаха, когда-то бирюзовая, теперь покрытая налипшими комьями грязи (это когда я убегала от поджигателей, я их заметила, когда собирала дрова в лесу, вот ирония), свободные фиолетовые штаны-алладины (наверное, сказка про джинна из лампы есть во всех мирах, а до жизни в лесу я мультики любила) и собственноручно бабушкой сшитая обувь из кожи оленя, с грубыми швами небесно-голубых нитей.
Я потерла одним носком мокасина о другой. Жизнь в лесу дает о себе знать, общаться с людьми я привыкла в небрежно-приказной форме, ведь я их спасала и требовала к себе уважения. Все, как бабушка учила. Здесь же никаким почтением и не пахло, и, судя по всему, почтение должна была оказывать я. И не подумаю.
– Ага.
– Вы заполняли форму? – все же не ошиблась, в ее голосе явно какое-то недовольство.
– Нет, я только сегодня приехала.
– У нас нет свободных мест, вам придется пожить в общей комнате.
«Вот черт. Да я лучше в лесу буду жить», – мелькнуло у меня, и тут же погасло. Вспомнился мой лес, который, наверное, горит синим пламенем вместе с моей избой и моим прошлым. Весь мой мир в огне.
Бабушка ничего не говорила о том, как приспосабливаться. Если бы ведунство было о приспособлениии, не бежали бы мы на берега озер и в горы, не растили бы картошку на возделанной тяжелым трудом клочке земли, а селились бы в человейниках посреди города. Но тут же мелькает и другое – если бы смысл нашей жизни был только о комфорте, то не лечили бы мы пришедших взамен на шмат оленины, а витали бы в небесных далях вместе с духами наперегонки, не ходили бы к богам на чаепитие и не учились танцевать со звездами темной ночью в полнолуние перед кронами качающихся елей. Было в моей жизни приспособленчество, так что и сейчас можно гордость свою утихомирить.
…Мне достались матрац и квадратный мат для медитации на втором этаже небольшого деревянного домика. На первом этаже валялись пять или семь походных рюкзаков, на кухне кто-то готовил чай. В животе заурчало, но никакой еды у меня, конечно, не было. Мне сказали, что завтра будет кормежка в 6 утра, и я тут же завела выданный будильник на это время. В 4, как здесь принято, я и сама проснусь, а вот завтрак – дело святое.
Только в ванной я смогла найти уединение; возле моего места для медитации постоянно сновали девушки, каждая погружена в свой внутренний мир и меня будто игнорируют. Много. Слишком много людей все равно. Я закрылась в санузле и стала обдумывать произошедшее: обычно в шаманских путешествиях задействован только дух ведуна. Ты закрываешь глаза и оказываешься перед вратами в нижний мир, и там, пройдя через подземный коридор, ты встречаешь те знания и образы, которые тебе нужны в данный момент. То, что предстанет перед мысленным взором, может быть чем угодно, от картин твоего собственного прошлого, до невиданных мест, где ты никогда не была. Когда мой дом подожгли, я ушла во внутренний мир, чтобы спастись, но я понятия не имела, что получится. Каким-то чудом в этот раз в путешествие отправилась не только моя душа, но было перенесено и мое тело. Это незнакомый мне мир, хоть он и похож своими благами цивилизации на наш. В моем мире царила обрядовость. Ведунов почитали, к ним шли за помощью. Их было не то, чтобы много, и в обычной жизни простые люди сразу не уживались с потенциальными колдунами, сторонясь их. Но в моем мире были знакомы с таинством шаманского пути, с уважением относились к знакам и образам, пришедшим во время снов, знали о духах-похитителях, которые питаются чужим гневом и обидами, да и любыми, впрочем, сильными эмоциями. Знали о духах леса и гор, просили у них покровительства и редко строили жилище без проведения ведунского обряда просьбы о прощении и разрешении на новое жилье.
Может быть, я до чего-то и додумалась бы, но в дверь постучали. Да, я здесь не одна. Если не усну, попробую войти в шаманское состояние перед сном, чтобы еще раз попробовать со всем разобраться.
Я быстро обтерлась выданным мне полотенцем, надела белую одежду, как у тех женщин, что сидели в парке на входе, с сожалением посмотрела на свою, такую родную, как часть души, одежду, и сложила ее в тканевую сумку, пообещав постирать чуть позже. Щелкнула задвижкой двери и встретилась глазами с другой девушкой. Внешне она не выражала недовольства, даже улыбалась, но все внутри меня перевернулось от нахождения рядом постороннего существа. «Она что, ненормальная? Могла бы и злость показать, что она тут корчит?» Я вспомнила отношение своих одноклассников, когда я еще была простой девчонкой, и точно могу сказать, что нормальные люди так себя не ведут. Прошла мимо к своему матрасу. Вспомнила, что мне говорили делать: поклон, ходячая медитация, сидячая медитация. Надменная девчонка, неприветливо встретившая меня, объяснила, как этим заниматься, и я решила попробовать.
Всего лишь десять минут. Какая мелочь в рамках мироздания, даже мои путешествия к духам занимают часы, а здесь… Но как же много всего происходит в любую секунду. Звуки птиц, звон посуды на первом этаже, воспоминания о бабушке, гнев за надменность училки, точно, так и буду ее называть, училка, стоп, стоп, стоп, думание, думание… и чем я занимаюсь здесь? Что за бред? Сомнение, сомнение…
Десятиминутных раундов мне более чем достаточно, и страшно подумать, что мне придется заниматься этим больше одного дня.
Глава вторая: Phra Тарас
Вспышка. Боль. Чьи-то голоса. Опять вспышка. И снова боль. Люди вокруг пляшут и смеются. Вспышка. Боль. Ругань, бьется посуда, плачут дети. Снова вспышка. И опять боль. Картинки чужих жизней мелькают перед глазами одна за другой. Я слышу их голоса, их мольбы, желания и страхи, сразу всех, одновременно. Эта какофония не прекращается ни на секунду.
Все вокруг просто рассыпается к херам на куски. Мир совершенно зыбкий и непрочный. Взрывается голова от боли. Невыносимая тоска и горечь о судьбе совершенно незнакомых мне людей. Что же со мной творится. Не хочу все это. И все, что мне сказал этот старый пень – Осознавай.
Хотя бы попытаюсь встать. Сколько я тут сижу? Час, два, а может и больше. Очередной приступ всеведения и всезнания накрыл меня на рынке. Надо уползти отсюда, слишком много людей. Мне плевать на их беды и несчастья, на их долбанные страхи и сомнения. Ладно, Тарас, соберись.
Вынужден признать, что вариантов не много. Придется опять идти в храм к этому сумасшедшему деду. Снова ходить и сидеть целыми днями и жрать этот сбалансированный корм. Дед будет доволен, что я приполз. Да похер, все лучше чем вот это вот.
Шатаясь, я поднялся с бордюра. Солнце слепило. Я прошел мимо рынка, свернул направо, пошел мимо тенистой зеленой аллеи. Голоса в голове утихали, людей вокруг становилось все меньше. То тут, то там мимо проплывали оранжевые и белые одежды. Вот уже знакомая улица и Бу Си До стоит и взглядом приглашает меня, он всегда появляется, когда нужен.
– Тарас, друг мой, настало время и тебе надеть одежду послушника и вступить в наш орден. Тебе сейчас трудно принять решение, но поверь мне, и я помогу тебе разобраться. Не у многих открываются силы, подобные твоим, это дары осознанности, у каждого они свои. Как Будда, ты можешь видеть будущее и прошлое. Много лет назад мой учитель мне сказал то же самое. Пришло время.
– Я не пойду в монахи. Я хочу это остановить. Это мучительно. Вы же можете это прекратить? Пожалуйста! Все что угодно, только не это.
Старый монах с грустью в глазах отрицательно покачал головой, – Тарас, мальчик мой, это и дар и проклятье, здесь ты сможешь развивать свои навыки, но за воротами храма тебя ждёт только боль и отчаяние, пока это не сожрет тебя изнутри, выжжет дотла, и ты уже не сможешь различить где твое, а где чужое. Не сможешь вернуться.
Я понял, о чем он говорит, я однажды прожил десять лет чужой жизни, а потом оказалось, что не прошло и получаса, как закрыл глаза. Я нервно сглотнул, видимо, выбора у меня особо нет. Учитель протянул мне оранжевый сверток и улыбнулся.
***
Вернувшись к себе в кути, я всё-таки нашёл в себе силы для медитации.
«Поднимается – опускается – сидит – касается… Поднимается – опускается – сидит – кусается…»
«Думание думание думание»
И тут я невольно засмеялся, «кусается» – это что-то новенькое. Столько уже медитирую, и такое слышу впервые. Игры ума не перестают удивлять. Каждый ретрит ты всё равно как первоклассник, снова и снова, раз за разом, но под другим боком и все твои достижения – ничто. Это довольно забавно, особенно если посмотреть на того, кто эти достижения считает.
Давай посмотрим, вот вроде бы есть «Я», зовут это «Я» Тарас, ему, вроде как, 30 лет. Тарас 5 лет назад впервые пришел в монастырь на медитацию «Випассана», ничего не зная ни о буддизме, ни о медитации. Это был волшебный опыт, но безумно сложный, самый сложный в моей жизни. Но те волшебные состояния, которые «Я» испытал, пробудили интерес. Мне хотелось знать больше, чувствовать больше, видеть больше и просто понять, как такое прятали где-то в пыльных книгах.
С детства меня мучили вопросы «Кто Я?», «Зачем Я тут?», «И где вообще это ТУТ?». Множество книг, религиозных, научных, философских, мирских да и просто шарлатанских были прочитаны до дыр. Но это не давало никаких ответов. Только ещё больше вопросов. Раз в книгах нет ответов, может, они есть в практиках. Я ездил по миру и пробовал разные восточные и западные практики. Сначала кончились деньги на «гуру», учения которых были модной пустышкой. Потом кончилась воля и вера, когда стал бродяжничать по храмам разных религий, ибо и там была только мишура.
И вот на севере Таиланда я нашёл тот самый Храм. На самом деле, это мог быть любой другой, важна лишь практика, а не место. Но тогда я этого не знал. Интернациональный медитационный центр для мирян при большом буддийском храме радушно принимает всех желающих, кто готов посвятить своей практике 21 день. Тебе предоставляют все необходимое для комфортной жизни: учителя, отдельную комнату с собственным душем и туалетом, медитационные залы, одежду и еду два раза в день. И, о чудо, никто, даже так, НИКТО!, не пытается впихнуть в тебя свою истину. Тебе дают только практику и ничего кроме практики.
Это был совершенно другой подход. Если другие храмы и гуру говорили мне «Приди и поверь», то этот центр меня пригласил «Приди и проверь». Раз в день ты встречаешься с учителем и он просто дополняет и направляет твою практику. Никаких тебе молитв с целью расшибить лоб, намаза 5 раз в день, примерно с той же целью. Никто не поет хором песни или мантры, не водит хороводы с желанием впасть в транс. Никакой религиозной чуши, которой я наслушался за годы скитаний и занятий у псевдо-учителей. Только ты и практика, и ничего больше.
Тогда мне это казалось какой-то уловкой, что, мол, вот сейчас-то начнут втирать мне тайны мира и читать проповеди. Но день за днем я только медитировал по 16 часов день. Иногда это было пыткой, иногда ум вытаскивал очень болезненные воспоминания, я плакал от боли и самосожаления, видел смерть себя и близких, выл от скуки, а иногда наоборот, были приливы радости и силы, наполняла любовь ко всему живому. Со стороны это выглядит совершенно по-идиотски, особенно в зале для медитаций. Как таковых групповых занятий нет, есть общий зал, где все медитируют в своем ритме и в соответствии с указаниями учителя. И двадцать человек в белых одеждах, которые по полчаса молчаливо ходят туда-сюда, с очень сосредоточенным видом, а потом сидят в странных позах, невольно вызывает ассоциации с какой-то дуркой. Но внутри у каждого кипит работа, самая важная работа в нашей жизни.
Потом начались вспышки осознанности, это когда ты ярко, точно и с полной концентрацией видишь, как работает твой мозг. Это довольно трудно объяснить. К примеру, мать учит ребенка, что плита горячая, укусит и будет больно. Хорошо, плита горячая, это будет больно, это понятно, это знание, причина и следствие. Но что такое горячо? Как объяснить человеку вкус клубники, когда он ее никогда не ел? Когда же ребенок дотронется до плиты, и почувствует на себе ожог, возникает понимание. Но могло быть и наоборот, сначала он мог дотронуться до плиты и обжечься, а только после этого прибежать к маме и узнать, что, оказывается, это горячо. И вот как раз в медитации, где-то глубоко в молчании, я трогал самые разные плиты всех цветов и вкусов, не просто трогал, а тонул там полностью. А знание приходило намного позже, когда об этом рассказывал учитель или я вдруг вспоминал, что такое я уже где-то читал или слышал. Много, ещё очень много, чего я даже и не могу объяснить человеческим языком.
К таким вещам, что невозможно описать, как раз и относятся те силы, что упомянул старый монах. Я как будто вижу мысли, могу прожить чужую жизнь в любую сторону, но в этом не остается никакого «Я», это как сон, где ты просыпаешься совершенно другим человеком с другими правилами и законами, с другими родными, близкими и друзьями.
***
– А теперь приходи на репортинг, это начало твоего пути как учителя, – сказал Бу Си До.
Головокружение вернулось. На мой молчаливый вопрос старый монах только сочувственно улыбнулся.
Я щелкнул задвижкой у калитки и приоткрыл дверь. Цветки мимозы, величиной с пол-ладони, упали к ногам от порыва ветра. Я зашел в комнату для бесед с учениками. Гул кондиционера. Нестерпимый запах «нескафе», режущий глаза. Золотая статуя Будды. Я встретился глазами с другими учителями. Дарья, как всегда, с синяками под глазами и кружкой растворимого кофе у ног, и Сергей, черноволосый ассистент-волонтер, помогающий в делах монастыря, ковырялся в мессенджерах и увлеченно что-то набирал в чате. Я трижды поклонился статуе, мысленно проговаривая: «Выражаю почтение Будде, выражаю почтение учению, выражаю почтение сообществу, сохранившему традицию» и заметил еще одну фигуру. С ней было явно что-то не так, но я не мог понять, что именно. Короткие белые волосы до плеч, спутанные почти что в дреды. небольшого роста, усталые, но не как у Дарьи, какой-то потусторонней усталостью, карие глаза. Девчонка смотрела на Дарью с явным недоверием, а при взгляде на Сергея и вовсе с презрением приподняла бровь. И не удивительно, ей весь вчерашний день втолковывали, как важно не развлекать свой ум, в том числе и девайсами, и быть осознанным.
– Как ваша практика? – спросила Дарья и отхлебнула растворимый кофе. «Хоть бы ей кто-то подарил молотый», – послал мысленно метту2 я.
Девушка пожала плечами.
– У вас вчера была тревога?
Я вспомнил типовые вопросы для репортов и собрался было открыть рот, чтобы что-то сказать, но Дарья взглядом остановила меня. Ясно, понятно, сами разберутся, а ты, Тарас, сиди и знай свое место.
И тут меня накрыл ад. Все в огне. Пожар. Девчонка бежит по снегу. Сугробы высокие, ноги утопают, один из валенок потерялся в снегу, ногу обжигает холодом. Задвижка примерзла, дрожащими непослушными руками ее получается открыть не сразу. Она распахивает дверь и прячется в лесную избу. С силой, которой в обычной жизни не найдешь, она передвигает тяжелый шкаф прямо к двери, чтобы они не открыли. «Это ошибка, они найдут меня здесь, надо было бежать дальше, надо выскочить, нет, они уже здесь, черт…» Я хватаю ртом воздух как от приступов удушья и паники, у меня начинают дрожать руки.
– Как ты выбралась из пожара? – я смотрю на беловолосую со смесью горя и сочувствия, и продолжаю задыхаться от дыма, который чувствую лишь я; она на меня – с удивлением.
– Пожар? О чем ты? – спрашивает Сергей.
– Ави, а приступы боли у тебя были? – продолжала Дарья, как будто игнорируя глупых мальчишек, то бишь нас с Сергеем.
Девушка подняла глаза к потолку, припоминая.
Нет, ничего такого.
– Как тебе медитировать десять минут?
Я посмотрел на Ави, (Ави? Ее так зовут?) и увидел вокруг нее мерцание, будто бы вокруг нее капсула, и она еще не выбралась из нее в этот мир. «Видение, видение, видение», – отметил я, чувствуя, что снова проваливаюсь.
Я не заострял внимание на том, что Ави солгала Дарье, что медитировать ей нормально, что она не доверяет ей и даже злится. Старался не концентрироваться на видениях, которые окружили меня. Просто сидел и старался не скомочиться в углу, прислонившись к стенке. До меня доносились обрывки фраз:
– Есть вопросы?
– Да, у вас есть туалетная бумага?
– Вы можете пользоваться гигиеническим душем…
Да, медитировать в центре было неплохо. Но работать здесь учителем, да еще и в такой компании – это что-то другое… «Осуждение, осуждение, осуждение…»
Глава третья: Мирослав, Алена, Андрей, Ива
Мирослав
Родители погибли, когда мне было восемнадцать, а младшему брату пять лет. И пусть родители были словно ночными кошмарами для меня и брата, но даже так чувство утраты осело у меня где-то в глубинах сердца. И периодически напоминало о себе тихой грустью.
Казалось, чего грустить по монстрам? Но когда-то давно, когда брат еще не родился, а мне было семь лет, родители были другими. Добрыми, чуткими. Они баловали меня и каждый день показывали, как я дорог им. А потом папу повысили на работе и с увеличением зарплаты увеличился и стресс. Все чаще отец проводил вечер наедине с бутылкой пива. Потом вина. Водки. И пусть сначала мама ругалась с ним, пыталась уйти со мной к тогда еще живой бабушке, но вскоре и она сама начала составлять ему компанию. Они пили. Много. Очень много. Так из когда-то интеллигентной семьи мы превратились в отбросов общества. Папу уволили с работы. Мама подрабатывала уборщицей и там терпели ее из последних сил только из-за старых заслуг.
Родился брат. Никому не нужный. Но почему-то рожденный в этой грешной семье. Впрочем, пришлось оставить философские мысли на потом и стать и мамой и папой своему брату. Я менял памперсы, кормил его молоком, купленным из украденных у родителей денег, мыл и одевал его. Я забросил друзей и чуть не вылетел со школы, но упорно тянул на себе груз ответственности и за себя, и за брата.
Стало легче, когда после школы я сразу пошел работать на полный рабочий день. Дома я стал появляться реже, но у меня появилось больше денег для нас с братом. А потом, когда мне исполнилось восемнадцать лет, и я уже прикидывал, как нам переехать в квартиру, оставленную мне бабушкой, родители умерли. Они отправились за очередной дозой алкоголя и их сбила машина. Насмерть.
Дальнейшее я помню как в тумане. Смутно помню, как взял опеку над братом, сдал бабушкину квартиру квартирантам и начал получить дополнительные деньги для теперь уже семьи из двух человек, нашел хорошую работу и пошел учиться в вышку.
Жизнь налаживалась. А когда я встретил Алену, я понял, что она рано или поздно станет моей женой. Так и случилось. Прошло три года с нашей встречи, и мы поженились. Впрочем не успели мы отгулять свадьбу, как у нее серьезно заболела мама.
«– Ничего. Справимся!» – думал я.
А потом умерла ее любимая бабушка и не прошло и года, как вслед за ней ушла и старшая сестра. Я видел, как огонь, что пылает в ней, потихоньку угасал. Но так и не смог ничем помочь. Она молчала. Не плакала. Но я видел пустоту в ее глазах и молчаливый крик, что срывался с ее вишневых губ.
Все более-менее улеглось. Ее мама шла на поправку, хотя ее психическое здоровье оставляло желать лучшего, она крепилась ради своей дочери. Как и Алена крепилась ради нее. Я облегченно вздохнул и тут как назло на работе начался ад. Не так. АД. На работе произошла утечка конфиденциальной информации и меня, того, кто являлся начальником отдела за информационной безопасностью, швыряли на допрос из одной организации в другую. В какой-то момент я подумал, что либо сяду в тюрьму, либо меня убьют.
Славо Богу, мой отдел прекрасно работал, и проверки не принесли результатов. Вернее, нашлись шпионы, но вины нашего отдела в утечке информации не было. Меня отпустили и с улыбкой сказали, что ждут завтра. К несчастью, улыбаться я не мог.
– Ты похудел. – вздыхала Алена с синяками под глазами.
– Ты тоже. – хрипло ответил я и обнял ее.
Я думал, покой настал. Оказалось, это только начало. Я не успел вернуться домой, как мне поступил звонок из милиции.
– Знаком ли вам Федор Степанович?
– Да. Это мой младший брат.
– В общем, его нашли пьяным. Приезжайте и заберите его. Штраф, так и быть, не выпишем, но примите меры. Такой молодой, а так напился.
Мое сердце упало куда-то в желудок. Я никогда не пил из-за родителей. И почему-то думал, что и брат поступит так же. Оказалось, что это не так.
У меня была еще надежда, что это был его первый раз. Он просто решил попробовать алкоголь, а потом ни-ни. Но глядя на пьяное нечто, некогда бывшее моим братом, валяющееся на полу за решетками камеры, я понял, что пил он далеко не в первый раз. И скорее всего, не в последний.
В тот день я узнал, что мой брат – алкоголик.
Как! Как так?! Я ведь холил и лелеял его! Вытирал сопли и подтирал жопу! Он же был достаточно взрослым, что бы осознавать, какую жизнь вели наши родители!
– Объясни, Федор. Как так?
– Ты ничего не понимаешь.
– Так объясни так, чтобы понял даже такой идиот, как я!
– Отстань! Я уже давно вырос! Как хочу, так и живу!
Это что, запоздалый переходный возраст в двадцать три года? А не поздно ли? Я ж старался не сильного его контролировать. Растил из него самостоятельного мужчину. Как так! Ну за что?
К несчастью, ни угрозы, ни уговоры, ни крики, ни слезы, ни мольбы не смогли смягчить его решимость. Он продолжал пить. Я чувствовал бессилие. Я бился в закрытое на замок сердце своего брата и не чувствовал, что когда-нибудь он откроет его для меня.
Пока я разбирался с братом, маме Алены стало хуже и ее положили в больницу. Пока Алена молчаливо смотрела на осунувшееся лицо мамы, я устало смотрел на серое небо за окном больничной палаты. Казалось, что сам мир против нас. Словно мы ступили на черную полосу и никак не сойдем с нее.
Я видел, как устала жена. Я и сам очень сильно устал. Мы оба с ней устали. И я решил, что пора отдохнуть. Сказано – сделано. Я купил билеты в Таиланд.
***
Я тихонько сидел возле своей жены. Та, кто не могла без кофе проснуться рано утром, теперь с рассветом сидит на берегу моря. И я с ней. Она умиротворенно смотрит на море и тихо напевает под шум волн. С каждым прожитым здесь днем она оживает. Словно внутри нее начинает тлеть костер. Еще немного, и она вновь станет прежней.
Я устало протер глаза.
Жаль только, что рассветы и закаты никак не волнуют мое сердце.
Я взял в руку пригоршню песка. Он начал высыпаться сквозь щели между пальцев.
Однако недавно я встретил компанию интересных людей. Я с ними заболтался и сам не понял как, как мы уже сидели все вместе и пили чай с тайскими сладостями. Вот тут-то я и выяснил, что они здесь проездом и вообще держат путь к храму для медитации.
Неожиданно для себя я заинтересовался. И чем больше узнавал про медитацию, тем больше я хотел попробовать. Под конец встречи с ними я так загорелся этой идеей, что она всю ночь не давала мне покоя.
***
Вот и закончился наш небольшой отпуск на море, теперь мы отправляемся в город Чиангмай. В интернете люди говорят, что там много архитектурных достопримечательностей. Решили проверить.
– Прощай, море. – тоскливо шептала Алена.
– Мы еще вернемся. К морю. А сейчас нас ждет город храмов.
– Ну, картинки города Чианкх… – она чертыхнулась.– …города храмов выглядят интересно.
– Отлично. Ты тут прощайся с морем, а я назад.
– Угууууу
Я неторопливо побрел по берегу моря.
Я и сам не понимаю, почему выбрал Таиланд. Просто когда я думал, в какую страну мы отправимся, на меня словно морок нашел, и я очнулся от него только тогда, когда уже купил билеты на самолет. Расстраиваться я не стал и начал продумывать наш маршрут отдыха. Так мы с женой сначала должны были побывать на море, потом отправиться в Чиангмай, потом посетить Чианграй, а потом вернуться обратно к морю и домой.
Впрочем, мысли о храме и медитации меня не оставляют. Словно это – то, что нужно именно мне. Хммм… недалеко от Чиангмая есть храм для медитаций. Я съезжу туда и решу все на месте.
Алена
Жить тяжко. Очень. И это выматывает. Как бы было хорошо попасть на остров, на котором нет никого, кроме меня. Сойти там с ума и найти среди пальм свою пятницу.
Устала. Все навалилось. И понимаешь, что надо жить, но гадаешь, почему надо и для кого? И живешь. И даже хорошо живешь. Но чувствую, что где-то внутри меня в груди зияет черная дыра. Ее не увидеть глазами, но она есть.
Я с интересом смотрела в окно иллюминатора.
Небо. Прекрасное голубое небо с белыми пушистыми облачками. Прекрасно. Так расслабляюще.
– Хрррр….
Раздался храп. Дамс. Надо было все же надеть наушники.
– Замри! Не крутись! Мы идем на посадку.
Звенящую тишину в голове снесло волной шума. Точно. Я облокотилась на спинку кресла. Сейчас я лечу отдыхать. И надеюсь, я смогу это сделать.
***
Море. Просто вода, но смотришь, и на душе как-то спокойнее становится.
– Может, хочешь воды?
– Не-а. – лениво ответила я.
– Если нужна будет, скажи. – рядом со мной на песок опустился муж.
– Угу…
Интересно было бы попробовать себя в роли поплавка. Хотя в ураган поплавку не позавидуешь. Может, рыбкой? Но ее съедят…
– Солнце стало сильнее припекать. Пора идти, или мы превратимся в поджаренное мяско. Пошли прогуляемся по городу. Съедим что-нибудь интересное.
– Я за вкусное.
– Вот этого обещать не могу.
– Ладно, согласна на интересное, пошли.
Я зевнула. Вставать рано утром – кошмар наяву для совы. Но встать позже означало запечься до хрустящей корочки на солнце и пропустить рассвет. Дилемма.
Я потянулась.
– Вперед. – я взялась за протянутую руку мужа.
А ведь еще неделю назад я и не думала, что попаду сюда. В место с песком, морем и пальмами. Интересными людьми и необычной едой.
С Мирославом, моим мужем, мы поженились больше пяти лет назад. Но из-за проблем в семье и на работе мы так и не смогли ни разу за все это время оправиться на отдых за границу. Что уж говорить, если у нас даже недели медовой не было, не говоря уже о месяце. Я б не сказала, что отпуск за границей был чем-то, о чем я мечтала, но после пяти лет трудностей мне он был необходим как воздух. Я давно задумывалась о том, чтобы сменить пейзаж за окном, но не хватало сил.
Однако, две недели назад мой муж приобрел билеты на самолет в Таиланд. Я поворчала, страну посещения можно было выбрать и другую, но дареному коню в зубы не смотрят. С криками и угрозами выбив себе внеплановый отпуск на работе, мы полетели на отдых.
И вот прошло уже несколько дней с нашего тут проживания. Не скажу, что я прям в восторге, но вот море… Оно божественно. Я залипаю на него. Волны словно качают меня и дарят успокоение. Дыра в груди не исчезла и не стала меньше, но испарилась тяжесть. Дышать стало легче.
Я словно погрузилась в транс. Я вроде тут, рядом со своим мужем, но в то же время словно мое сознание где-то далеко за облаками парит.
– Я тут подумал.
– Думать вредно.
– Нет, послушай. Я тут недавно пересекся с ребятами из нашей страны.
Я скептически приподняла бровь. Милый, ты только что прошел мимо еще одного нашего!
– И? – решила не язвить я.
– Они тут проездом.
Я остановилась и подозрительно посмотрела на него.
– Ии?
– Они держат путь в храм на медитацию.
– Иии?
– Они так интересно рассказывали про медитацию, что мне захотелось попробовать. – серые глаза Мирослава просто засияли энтузиазмом.
– Не то чтобы я против медитации. Но ты же понимаешь, что медитация не для всех и не так проста, как может показаться на первый взгляд?
– Я понимаю, что все это не так просто, как выглядит, но у меня есть предчувствие, что это то, что мне надо.
– Я надеюсь, что это так и есть. Но вот у меня нет ощущения, что это мое.
– Что, даже не любопытно? – меня потащили за собой сквозь толпу людей.
– Ну….нет. Да и провести день без чтения книг мне кажется кощунством.
– В общем мы завтра отправляемся в город Чиангмай. Недалеко от этого города есть храм для медитаций. Я хочу туда съездить.
– Можно съездить, но что делать мне? Поедешь один?
– Я слышал, что некоторые люди записываются в храм в качестве волонтеров. Не хочешь попробовать?
Я задумчиво смотрела себе под ноги.
– Давай так. Мы съездим в храм. Уточним про медитацию и волонтерство. И только потом все решим.
– Хорошо. – и я верила, что он счастливо улыбнулся, впервые за очень долгое время.
Андрей
Когда ты умираешь? И что происходит, если ты умер внутри, а твоя физическая оболочка такая живучая, что, сколько бы ее ни подставлял под удар, она выходит целой? Моя сестра покончила с собой, когда я был подростком, и я знал, какой выход самый быстрый. Я хотел это сделать, и не раз, но, видно, я не такой смелый, чтобы это воплотить. Один раз стоял на грани, когда моя жена, решившая освежить отношения, флиртовала с другим на моих глазах. И что за глупость – освежать отношения, когда ты и так относишься к ней, как к жене? Или это такой прием, чтобы остаться в памяти навсегда, жить там и кровоточить? Ты примеряла разные образы, принцессы, стервы, панка, бизнес-леди, психолога, и я уже не мог знать, где ты. Я наслаждался твоим обществом, но все чаще и чаще ты делала больно. А потом ты уехала в свой родной город и ждала меня. А я ждал тебя. Ты любила играть, но потеряла себя, стала настоящей стервой, хотя я тебя любил.
И все, что остается после ухода – это собирать по кускам свою личность, гордость, увлечения (а были ли они, или все принесены тобой?), злиться на себя и на тебя, не смотреть больше на других девчонок (каждая – как минное поле, один раз подорвался, хватит), придумывать план легкого и быстрого ухода, вспоминать твое «не смей умирать» и плыть по течению.
Мне рассказала про медитацию случайная гостья на сайте couchsurfing, а потом она стала появляться в разговорах. «Я это пробовал, лохотрон», «Сказать, что она изменила мою жизнь – ничего не сказать», «Не могу ее рекомендовать, как панацею, и не знаю, надо ли ее пробовать каждому» «Ну, если ты не был садистом и не делал в жизни особой дичи, должно быть норм». Видимо, это стало популярным.
Я долго думал, брать ли мне авиабилет или рюкзак для автостопа, или лучше потратить собранные деньги на хорошего психотерапевта, и решил, что сделаю все иначе, чем когда-то. Никакого автостопа, мы с тобой достаточно ездили, так что хватит; никакой психотерапии, ты так поковырялась во мне, что я не готов еще хоть кому-то изливать душу. Самолет. В один конец. А после медитации поселиться среди пальм и пить коктейли в гамаке. Есть же хоть какое-то преимущество того, что я стал программистом?
Билет куплен, родным не отчитываюсь, осматриваю свои вещи; ноутбук, зарядка, телефон, очки от солнца. Дождевик с алиэкспресс? шорты? Или купить все на месте?
В рюкзак ныряют powerbank и фотик, турка и свежий молотый кофе, пара трусов, шорты, треккинговые босоножки и тетрадь для заметок. В путешествии всегда получается собрать лучшие мысли, обдумывание которых помогает жить в перерывах между. Я хочу забыть тебя, Ива. А если это невозможно, то хотя бы уехать отсюда подальше, здесь все дышит тобой.
Ива
Внутри тела неприятно щекотало. Будто бы во рту, в гортани, в легких, в голове, не хватает вкуса жизни. Вот сейчас встать, выйти на улицу, стрельнуть у кого-то и закурить. Тогда этот зуд прекратится.
Но больше всего уничтожает другой зуд. Жизнь стала дырявой, пустой, в ней нет кристальной ясности, ярких красок, обжигающего счастья, пьянящей эйфории или хотя бы понимания, ради чего живешь, и оно сойдет на худой конец. Такой яркости уже не будет, весь мир потускнел, и его можно раскрасить только новой дозой. Отупляющая соль, позволяющая пооткровенничать, было бы с кем, а так бесполезна, и синяки под глазами размером с летучую мышь на утро, и кожа пересохшая, или нечто через нос, от чего будешь дебильно хихикать и без страха ходить по взломанной крыше многоэтажек. Или, скажем, нечто квадратное, закинуть в рот, что заставит шторы шевелиться в комнате с прозрачным воздухом, а серые однотонные обои раскрасит спектром калейдоскопа. Но лучше всего были кристально прозрачные крупицы смысла. Не было сна, не было еды, ничего лишнего. Смысл виделся во всем, счастье можно было вдыхать с каждым вздохом, и главное – не было боли. Да, иногда паранойя, переходящая в измену, но, как говорится, духи на Гоа хорошие, не допустили самоубийства на почве ревности и обиды. А на что обижаться, когда каждый слышит только свои собственные истории, а другой человек – просто зеркало, позволяющее удобнее смотреться в свое отражение?!
И вот колокольчики и поющие чаши отзвенели, и пора идти на новый виток этой экзекуции под названием жизнь. Знакомство с медитацией начнется сегодня, я только приехала, и мне позволили разложить вещи в собственной комнате, Вау. Это не говнарить по Индии и Турции с палаткой и ста рупиями на масала чай, а все остальное, даже место под солнцем, выпрашивать, у бога, вселенной, богатого владельца отеля за подработку кем-нибудь. Зачем я здесь? Могла бы продолжать, кристаллы были прекрасны. Просто я решила, что, если когда-нибудь он исчезнет, я пойду одним из двух путей, или так, или этак. Он мне говорил, что это одно и то же, просто медитацией труднее. Может быть, мне и не стоило начинать. Но пока я сделаю вид, что так и надо, и я тут медитировать пришла, а не пытаться поймать кайф, потому что деньги на дурь у меня закончились.
Глава четвертая: Ави
«Училка» Дарья вызывала только злость. Если я спросила, наверное, мне надо.
Надменно-презрительное выражение лица в духе «сколько вам лет, сударыня» отбивало всякое желание откровенничать. Что ж. Я одна, в незнакомом городе, в незнакомом мире, где шаманов или нет, или их не почитают, где требуется оказывать уважение людям в оранжевом (кстати, почему «училка» в белом? Ей что, не хватило тряпок?) Я шла к озеру и рассуждала, и не думая следовать правилам монастыря. А толку с них. Ходишь, сидишь, отмечаешь возникающие процессы. Спросить о них не получается, будто ком в горле застревает. Тот парень в оранжевом как будто не плох, он даже каким-то чудом узнал про пожар и даже почувствовал, но с ним поговорить нам не дали.
На озере я заметила длинноволосую девчонку в черно-белых кедах, которая медленно и с наслаждением курила. Хотя как, с наслаждением. Затянется – гримаска отвращения, то ли табак слишком крепкий, то ли вкус непривычный – отводит руку с сигаретой в сторону, а на руке мелькает вытатуированная морда рыси, в нашей культуре – символа интуиции и прозрения, медленно выдыхает горький дым. То ли делает осознанно, то ли корчит из себя осознанность, ведь как можно добровольно причинять себе вред?..
Я проигнорировала девчонку с каштановыми волосами и прошла дальше по аллее. Утренняя прохлада только-только сменялась обжигающим полднем, и я с наслаждением вдыхала последние глотки свежего ветерка. Если мне все равно некуда идти, раз меня не выгоняют отсюда и дают кров и еду (хотя как, еду, питалово, очень острую смесь незнакомых овощей в жидком соусе, где, кажется, смешали все, что нашли в холодильнике, а на кафе у меня денег нет), я могу практиковать что-то свое. Я хитро улыбнулась. Подтянуть свою магию, и, может быть, стать хорошей ведуньей здесь, в этом мире? Бабушка не учила приспосабливаться, но, кажется, этому учит сама жизнь…
На обратном пути с озера меня догнала запыхавшаяся Дарья.
– Ави, освободилась новая комната. Вы можете перенести свои вещи туда, я покажу вам, где это.
Ух ты. Так будет даже легче практиковать, – мелькает в голове, но я стараюсь сдержать торжество, и мое лицо остается беспристрастным.
***
Новая комната оказалась небольшой и полупустой: низкий матрац, настенный вентилятор, вешалка для сохнущего белья, тумбочка для вещей вроде зубных щеток. Все окна занавешены, мне сказали не открывать их, потому что прямо у меня под окном живут монахи. Это не сложно; во время наших путешествий по мирам мы с бабушкой тоже устраивали затворничество.
У меня не было ничего, кроме одежды, которую еще надо было постирать, чем я и занялась первым делом. У каждого предмета есть душа, в том числе и у одежды, так говорила мне бабушка, поэтому вещи, которые приходят в негодность, надо провожать с благодарностью. Моя одежда еще крепкая, да и она – единственная связь с прошлым. С комнатой, увешанной по стенам сушеными травами и плетеными ловцами снов, ярким пледом, сшитым из лоскутов бордового и желтого, салатового и синего, рогами оленей, которых ради нас убили на охоте. Помню, мы тогда долго просили прощения у убитого животного и желали ему переродиться в лучшем мире, без страданий и боли, а потом использовали каждую его частичку: завялили мясо, кожу – на жилет и мокасины, которые надеваются под галоши зимой, кстати, эти мокасины со мной до сих пор; бабушка все руки исколола, пока шила мне их вручную: любая одежда, сделанная своими руками – это оберег…
Я замочила шаровары и рубаху в проточной воде. Прозвенел таймер. Я выключила воду и оставила вещи отмокать. Мелькнула мысль постирать и мокасины; на этой жаре впору ходить лишь босиком, любая обувь придет в негодность через неделю; с сочувствием вспомнила черные кеды курящей на озере девчонки: не одна я страдаю от неподходящей обуви. Попробую ходить босиком.
Я сделала три медленных поклона, отслеживая каждое движение рук и тела: поворачивает-поднимается-касается, неизвестно кому и чему, мне никто не объяснил, зачем и почему это делается, ну да ладно; завела свои пятнадцать минут и встала. Гул вентилятора и прикосновения ветра, шевелящие мои волосы, уже не волновали меня, я сконцентрировалась на шагах: поднимается – движется – ставится. Я слышала монотонные песнопения местных монахов, видимо, сегодня какой-то праздник, гул колокола, вой собак, пришедший вслед за гулом. Очень сильно захотелось позвать духовных помощников, наступила неясная тревога. Я попыталась нащупать тонкую связь между мной и тотемами, но резкий «бабах» заставил меня вздрогнуть. Это была уборщица. Она протопала к соседней комнате, с грохотом открыла дверь, шваркнула шваброй и принялась убирать. Я чувствовала, что делает она это хорошо. И делает не просто уборку. Я чувствовала через стену, как частички души девушки, что здесь жила, улетают с метлой женщины: вот забытый под кроватью цветок, ей положил его в тапок любимый, она медитировала в центре вместе с ним и очень скучала; вот оставленные на подоконнике шампунь и гель для душа, оставленные, кажется, как пожертвование, летят в мусорное ведро. Женщина моет даже потолок, даже стены; снимает паутину с потолка; девушка все дни медитации боялась этого паука, но, не смея причинить вред живому существу, так и не притронулась к паутине. Летят в стирку занавески, глядя на шелест которых, моя соседка испытывала ужас, гремит задвижка туалета и потоки воды смывают море слез неуверенности в себе и счастья, радости и печали. «Она убирает так, будто бы даже дух этой девушки способен вызвать пандемию», думаю я, и вслед приходит мысль, что и за мной так же будут убирать комнату, «чтобы и духа твоего здесь не было».
Я вспоминаю беспристрастные внешне лица девчонки на озере и той, которая не высказала и капли недовольства, когда я выходила из душа. Сейчас я вижу этих людей как чаши, переполненные страданием, каждую – в своем аду, и мне безумно жаль, что я ничем не могу им помочь. Злость отступает, в том числе и на училку.
Звенит таймер. Я медленно иду, наклоняюсь, прикасаюсь, звук прекращается. Я разворачиваюсь, сажусь, закрываю глаза. Мой живот поднимается, опускается, тело сидит, касание. И снова. Снова. Я слышу вой собак и монотонное бормотание монахов. Мое тело начинает раскачиваться в такт, такого еще не было, во всяком случае, не в этом мире, я такое видела, лишь со стороны разглядывая шаманов из своего мира. Я знаю, что это внешний признак начала путешествия.
Я вижу степь, ее топчет копытами стадо лошадей. Они бросают факелы в соломенные крыши изб, и те полыхают. Все в дыму, проклятый дым. За волосы вытаскивают женщин, которые прячутся за спинами мужей. Тащат за волосы и девчонку лет четырнадцати. В груди отдает болью, и эта картина становится все ярче. Это не просто девчонка, это я. В прошлом. Такая же беловолосая, как и теперь. В одной из жизней, одной из параллельных реальностей, но это точно я. Я кричу, когда меня, как стог сена, бросают на круп лошади. Голова кружится, я вижу, как падает под стрелами мой отец, а мать…
Слезы капают на паркет комнатушки, где я сижу, скрестив ноги и держа сложенными у живота большими пальцами рук.
Меня забрали в рабство. Отдали какому-то главарю из этих варваров, и я потеряла все человеческое достоинство и гордость. Его отняли у меня, меня тогда даже не пришлось ломать, достаточно было припугнуть пытками или обещанием отдать меня всем по очереди.
Беременность. Нежеланная. Я толстею, теряю красоту, становлюсь медлительной и апатичной. А муж смотрит на меня с надеждой, затем – с влюбленностью, когда из моего живота с кровью и разрывами вылазит его наследник, такой же будущий насильник. А затем еще один. И еще. Весь мой день проходит в готовке и уборке, иногда орущие сорванцы подлетают ко мне с криками «мама» и, хохоча, виснут на шее. Муж приносит мне, потолстевшей и страшной, золотые браслеты и красную с белым орнаментом шелковую накидку. Я смотрю в пол, потому что меня наказывали за прямой взгляд, но он поднимает мое лицо за подбородок и широко улыбается во все свои белоснежные зубы. Он красивый. звериной красотой, сломавшей мне жизнь. А я уже стара в свои двадцать три от сложных родов и боли потерь. Но я мирюсь. Я смотрю на его улыбку и грустно улыбаюсь в ответ одним уголком рта.
Когда звенит таймер, я краем глаза успеваю увидеть, как шальная стрела (или то был заговор) убили моего мужа, при котором я только-только научилась поднимать голову.
Да ну к черту эту медитацию. Вот и толку мне от этого знания? Что не только в этой жизни я не могла постоять за себя?!
Я встаю с места, завожу таймер на полчаса и иду на кухню. Она здесь же, за дверью моей комнаты. Есть коробка «общее», откуда я насыпаю в найденный тут же заварник черные листья чаю и жду, когда закипит. Точно. Одежда. Иду. Открываю дверь. Смываю воду, ставшую черной от пережитых бед и грязи, которую вода впитала из моей одежды, набираю снова. Полощу. Выливаю. Набираю. Полощу. Отжимаю. Правая, левая. Вешаю. Хватаюсь за стену, увидев внутренней стороной глаз конец той печальной жизни: меня также, как я бабушку, скормили орлам и воронам. Это была смерть. Но это было приятно. Я уже переживала смерть. А теперь я пережила ее еще раз.
Глава пятая: Дарья, Андрей
Дарья
– Ты не смогла. – черные глаза с укором смотрят на меня. – Ты бесполезна. – алые губы пересекла злая усмешка. – Почему? – длинные тонкие пальцы со сбитыми в кровь костяшками потянулись ко мне. Почему?
Кровь словно застыла в жилах.
– Я…Я… – слезы нескончаемым потокам лились из моих глаз. – Я..– но я могла лишь как рыбка беззвучно открывать рот в попытках сделать вздох.
– Ты во всем виновата. – по бледно-серой коже щек потекли ярко-алые дорожки слез. – Умри вместе со мной. – ледяные пальцы сомкнулись на моей шее и с силой сдавили мое горло.
– Нет… – я царапала руки в попытках освободиться. – Отпусти! – кричала я. – Нет!
– Аааааа!… – и я проснулась от своего же крика.
Я открыла глаза и тупо уставилась на потолок. Прошла минута прежде, чем я пришла в себя.
– Все хорошо. Просто сон. – бормотала я себе под нос. – Сон. – я закрыла руками свое лицо и почувствовала влагу на своих щеках.
Я снова ревела во сне. В который раз уже? Но точно не в последний.
– Пора вставать.
Начинался новый день.
А я все ждала чуда.
***
В водной глади озера отражалась усталая женщина с морщинками возле глаз, без волос на голове и одетая в белое.
– Выгляжу просто прекрасно. – вздохнула я.
Я встала в полный рост и окинула взглядом озеро. Начинался рассвет. Вот уже на протяжении двух лет я каждый день встречаю рассвет и закат. И пусть они не приносят успокоение, но словно заполняют пустоту внутри меня, и я могу прожить еще один день.
Солнце медленно поднималось из-за верхушек деревьев, прогоняя ночную мглу. Я словно зачарованная вглядывалась в розово-фиолетовые облака.
«– Кра…»
– Красота. – раздался недалеко от меня полный восхищения шепот.
Я бросила мимолетный взгляд в сторону. Там, прямо на мокрой от росы траве, сидела женщина. У нее были длинные волосы заплетенные в толстую косу.
«– Когда-то и у меня были длинные волосы». Но кажется, что это было в другой жизни.
Раньше рассветы и закаты принадлежали только мне, но с недавнего времени мне пришлось делиться ими с Аленой, нашим свежеиспеченным волонтером.
Солнце поднималось все выше и выше. Становилось теплее. Я зажмурила глаза от попавшего в них солнечного света. Я бы так стояла б вечность. Но пора идти. В последний раз окинув слишком яркое для меня солнце, я неторопливо, босыми ногами пошла назад.
И только Алена все так же неподвижно сидела на берегу озера.
***
– Добро пожаловать в наш храм. Надеюсь ваше пребывание в нашем храме пойдет вам на пользу.
– Давайте уже войдем. – раздался сонный голос. – Я хочу спать.
– Храм просто у черта на куличках находится. Я так устала.
– Тише вы все. – зло зашипела на них полная женщина.
– Сейчас я сверюсь со списком, отмечу вас, и проведу небольшую экскурсию по нашему храму. – невозмутимо продолжила я. – Подходите ко мне по одному.
– Я первая! Пропустите! – расталкивая всех локтями высокая блондинка устремилась ко мне.
– А после экскурсии я покажу где находятся ваши кути. – все так же невозмутимо продолжала я.
– Что такое кути… – раздался шепот.
– Так домики.– зашептали в ответ.
– Нафиг так извращаться?
– Спроси у монахини.
– Слишком она сурово выглядит.
Так. Уже понятно, что новая группа новичков долго не протянет. Они случайно не перепутали храм с отелем?
– Вот я! – оглушила меня блондинка.
Ворона. Какая прекрасная фамилия для тебя. Вы нашли друг друга! И чего орешь мне в ухо? Ты меня оглушила!
– Михеев Андрей Иванович. – тихо сказал мужчина, пока я молчаливо отмечала его в списке.
– Все готово. Проходите внутрь.
– Урааа.
– Ну наконец-то.
– Да тише вы!
– На территории храма есть…
Остальное я продолжила на автомате. Каждый день одно и то же. И так вот уже более двух лет.
– Простите, а если возникнут какие либо вопросы, к кому можно будет обратиться? – раздался тихий шепот.
Я обернулась. Высокий блондин с голубыми глазами. А ведь мой муж тоже был высоким. Я мысленно вздохнула.
– У вас будут наставник, но вы можете также обратиться за помощью ко мне или к волонтерам, которые находятся на территории храма.
– Я понял. – какие красивые голубые глаза. -А теперь… – стало тяжело дышать.
И все-таки мне так тяжело общаться с людьми. Временами я гадаю, почему настоятель так хотел, чтобы я встречала и помогала новичкам? Я ведь явно не гожусь для этой работы. Но настоятель на мои вопросы только всегда загадочно улыбался и говорил мне, что еще не время. Не время для чего? Впрочем, потом мне это надоело, и теперь я больше не спрашиваю его. Ни о чем. Ибо его о чем ни спроси, он всегда смотрит с таким выражение одних только глаз, что сотню раз подумаешь, нужен ли тебе ответ на свой вопрос. А он знает много. Но довольно часто молчит. Мой муж тоже много знал. И тоже часто молчал, хотя знал ответы на задаваемые вопросы. Временами меня гложило любопытство о его непонятном для меня обете молчания, но я его так и не спросила. А теперь уже и не у кого спросить.
Мой муж умер.
– Мяу, мяу, мяу…
– Мя…
– Мяур..
Сотни кошек окружили меня, выпрашивая еды.
– Сейчас все будет.
Я родилась на свет очень болезненным ребенком. Сотни врачей в первые месяцы моей жизни, а не теплые объятия моих родителей. Капельницы, уколы и операции одна за другой. Врачи не давали шансов на мое выживание. Родители хоронили меня каждый день. Но с каждым днем мне становилось лучше, и умирать я явно не собиралась.
Впервые дом своих родителей я пересекла в возрасте двух лет. Вместо белых больничных палат розовые обои в моей личной комнате. Вместо уколов игрушки. Вместо невкусной еды сладости.
Пусть и прошло уже много лет, а я все еще помню, как радовались родители, что их ребенок наконец-то живет с ними.
Врачи не исчезли полностью из моей жизни, как и коробочки с таблетками. Но я была дома. Мама готовила мне вкусную еду, папа играл со мной. И все, кто приходил к нам в гости, всегда по-доброму относились ко мне. Я каталась словно сыр в масле.
И только когда мне исполнилось пятнадцать лет, я задумалась, что за мир находится за пределами нашей квартиры. В моем распоряжении были только книги и игрушки. И все. Ни телевизора, ни смартфона, ни компьютера у нас не было. Я была словно дикаркой, что не знала реальную жизнь.
Мои попытки выйти за порог квартиры вызвал у родителей неописуемую панику. Но я была полна решимости и после совещания на кухне родители разрешили мне выходить на улицу только в сопровождении одного из них.
Так для меня началась жизнь, полная удивительных открытий. Мир, открывшийся мне за дверью нашей квартиры, поразил меня. Какофония звуков оглушила меня, а толпа людей немного испугала, но я была готова к новому для себя миру.
Время, конечно, показало как наивна я была тогда.
Когда мне исполнилось шестнадцать, я впервые ослушалась родителей, и, пока их не было дома, ушла гулять одна. Пока я шла, широко раскрыв рот от удивления, меня просто снес в сторону парень.
– Ты чего стоишь посреди дороги, разинув рот?! – пока я лежала и считала звезды над своей головой, меня рывком подняли на ноги и начали грубо отряхивать от грязи мою одежду.
– Простите… – залепетала я.
– Ты… – он резко оборвал себя, когда его глаза оторвались от одежды и встретились с моими.
– Я… – зачаровано ответила я, утопая в его серых глазах.
В тот момент казалось, что-то внутри меня расцвело. Словно он – то, что я искала всю свою жизнь.
– Как тебя зовут?
– Дарья. А вас? – смущенно смотрела я на него.
– Дарья. – его рука аккуратно убрала выбившуюся прядь волос со щеки. – Прекрасное имя. Давай перейдем на ты и меня зовут…
Мое сердце сбилось с ритма от звука его голоса.
Боже! Что со мной?
Я крепко обхватила своими дрожащими пальчиками его ладонь и больше уже не выпускала. Не отпускала до тех пор, пока смерть не разлучила нас.
– Мяу
– Сейчас. Подожди немного, Ветерок.
В восемнадцать мы поженились. Мама ревела от счастья, пока папа вытирал мужскую скупую слезу со своего лица в день, когда я выходила замуж. Так мы прожили с ним счастливых четыре года брака. А на пятый год он заболел.
Тот период жизни я не хочу даже вспоминать. Просто помню, как он улыбался мне и говорил, что все будет хорошо, а я ревела у его ног. Но разве все будет хорошо, если от болезни он словно таял на глазах? И вскоре от высокого, спортивного телосложения моего мужа не осталось и следа. А потом не стало и его. Он умер. И мне пришлось отпустить его руку.
Я сходила с ума. Я не находила себе место. Родители таскали меня к врачам, кормили таблетками. Я же не хотела жить.
Он был для меня всем. Моим воздухом. Моим светом. Моим сердцем. И это все у меня отняли. Я не видела смысла в жизни. И много раз хотела умереть. Но если я умру, мои воспоминания о нем умрут вместе со мной. Вся его любовь, подаренная им, пропадет. И я качалась туда-сюда, словно маятник. Я не жила, а существовала.
Время шло. Мне исполнилось двадцать четыре года. Жизнь виделась мне в черных тонах. И в это время родители моего мужа купили мне билет в Таиланд.
Глядя красными глазами на них, я хотела отказаться. Захлопнуть перед ними дверь и вновь погрузиться с головой в свою боль. Но открыв рот я с удивлением поняла, что соглашаюсь на поездку. А потом молча собираю чемодан, сажусь на самолет и вот я уже стою на земле Таиланда, перед воротами храма, где меня встречает старый монах.
– Я ждал тебя. Добро пожаловать в наш храм.
Андрей
В один из вечеров медитации ко мне пришла тревога. «Ты умрешь». «Умрут все твои близкие». «Исчезнет все, ведь увядает все». Я ходил из угла в угол своей освещенной мягким светом комнаты и ждал, когда же я смогу перейти к сидячей медитации.
То и дело всплывали воспоминания об Иве, ночью я даже видел, как она проходит мимо моего домика. Шевельнулись занавески, и я увидел черно-белые кеды Ивы. Приснилось? Да не может быть, чтобы она была здесь, она там, где-то, где угодно, только не со мной.
Я привык смотреть под ноги, чтобы не видеть лиц окружающих, чтобы они не видели моего лица. Стал различать людей по обуви: вот потертые босоножки Дарьи, она их носит только тогда, когда нужно вступить в медитационный зал, в остальное время ходит босиком; вот кожаные мокасины беловолосой девушки, которая почти не ходит на совместные медитации, а практикует в домике по соседству со мной, вот шлепанцы Сергея, который приносит по вечерам соевое молоко для практикующих, а вот и кеды. Я боюсь и не хочу видеть, кто их хозяйка, это иррационально и неправильно, но я не смею поднять головы, в страхе и надежде увидеть любимого человека, который причинил столько боли.
Распадалось все. Я видел в деталях, как стареет мое тело: вот пресс молодого мужчины сменился пивным брюшком, а ноги покрылись вздутыми венами от походов по горам, но воображение шло дальше, и перед зеркалом в ванной я видел уже не мужчину тридцати лет, а глубокого старика со скрюченным позвоночником и облысевшего.
После распада пришло понимание, как это все отвратительно: ногти, волосы, кожа, кровь. Как можно жить в теле, которое постоянно рыгает и пердит, и наслаждаться жизнью, думать о ней как о чем-то стоящем? Хотелось выскочить из собственного тела и стать духом, только бы не чувствовать себя внутри субстанции, которая разлагается каждую секунду. А затем пришли мысли, что и душа моя такая же грязная и никудышная, и мои мысли такие же. Я хотел удержать ее. Я грозил ей, что покончу с собой, чтобы она не посмела уйти из-за чувства вины, я манипулировал начальством, чтобы меня повысили, обманывал… Что? Воспоминание, как я в четыре года обманул бабушку, до сих пор живо?! И я чувствую вину спустя десятилетия?
Хотелось курить, но я бросил, и не собираюсь идти на поводу у гнусной привычки. Но вот кофе… Кофе – это моя страсть. Я заваривал по три-четыре кружки за день, подъем в четыре утра – не моя сильная сторона. Добавлял купленные здесь же, в гипермаркете, бадьян и кардамон, корицу и анис, иногда тростниковый сахар, чтобы сделать вкус более разнообразным. Реже – молоко. Говорят, всего несколько лет назад его здесь было не найти, а сейчас в каждом «7—11», местных магазинах «Семерочка», здесь есть двухлитровые бутыли. На рассвете я ходил к озеру, наливая в многоразовую эко-френдли кружку по пол литра горячего напитка и садился смотреть. Приходил еще в темноте, когда зарево только начиналось, и успевал насладиться свежестью утра и одиночеством. Чуть позже, когда красное солнце начинало выглядывать из-за деревьев, набегали другие медитирующие, на которых я не смотрел, различал лишь по обуви. И только босые ноги Дарьи заставляли меня содрогнуться от сочувствия и грусти. Она молодая, ей нет и тридцати, но выглядит так, словно выжатый лимон. Я выглядел также, когда работал по четырнадцать часов восемь дней в неделю на своей первой работе программистом. «Я должен показать, что я полезен». «Мне надо быть усерднее, чтобы меня не уволили». Потом я получил профессиональное выгорание, и вместо похвалы за четырнадцать часов труда на протяжение года я получил выговор, что стал мало работать. Но стаж уже сделал свое, и на следующей работе я был максимально ленив, не включая и половины своего потенциала. Но что с Дарьей? Почему она сжигает себя, ведь это такое мирное место, здесь можно просто жить…
И вот я встаю, волнуюсь, подхожу к Дарье, боюсь, протягиваю ей стакан. Молчу. На медитации принято молчать, чтобы не нарушать пустой болтовней ход медитации. Дарья непонимающе смотрит на меня. Поднимаю глаза, но в ответ не смотрю, только робко улыбаюсь звенящей от напряжения улыбкой.
Решено. Завтра я принесу ей целый пакет ароматного молотого кофе. Кажется, ей нравится напиток…
***
После дня «грязи», когда я чувствовал себя самым мерзким и подлым существом на свете, наступил день побега. Я рассматривал самоубийство, эвтаназию, и отметал эти мысли снова и снова. В монастыре есть обеты: не причиняй вред чувствующим существам. Я – это такое же чувствующее существо, и интуиция подсказывала мне, что за этот поступок мне придется заплатить. Вспомнилась сестра. Слезы брызнули из глаз от переполняющего меня сочувствия. Она покончила с собой. И за это ей придется снова перерождаться в низших мирах. Я читал буддийскую мифологию в прошлом, увлекался ей, как фэнтези, но теперь прочувствовал реальность этой безысходности.
Какой подлый мир. Почему, почему требуется смирение, чтобы пережить всю эту дрянь под названием жизнь и терпеть, без конца терпеть?!! Почему аборт считается убийством даже в случае изнасилования, почему наши организмы стареют быстрее без мяса, получаемого путем убийства других существ, почему, почему??? Я ненавижу этот мир, ненавижу себя, эти правила, этот чертов буддизм, это издевательство над собой, куда мне деться?… В монахи?..
Я пошел на озеро и стрельнул у девчонки в кедах сигарету. Ну и плевать на этот мир. Плевать на себя, здоровый образ жизни и прочую мочу в голове. Курить мне никто не запретит.
Девчонка дрожащей рукой подала мне сигарету и зажигалку. Ясно. Ее кроет по-своему, я не буду вмешиваться в ее ад, я не могу даже смотреть на людей. Я перестал носить контактные линзы вчера, когда подал кофе Дарье и чуть не увидел выражение ее лица, чтобы не видеть ничьи лица и их эмоции, оценки. Каждый человек – как пороховая бочка, еще не хватало задеть чей-то ад. Затянулся. Боль слегка отпустила. Внутренняя агония затихла, конференция закончилась, концертный зал в моей голове опустел. С выдохом мой мир стал на свои места.
И тогда девчонка в кедах спросила:
– Ты меня не узнаешь?
Я вздрогнул. Голос прозвучал как пощечина в тишине озера.
– Я Ива…
Глава шестая: Мирослав
– Добро пожаловать в наш храм. Надеюсь, ваше пребывание в нашем храме пойдет вам на пользу. Меня зовут Дарья…
Как интересно. Нас встречает монахиня. Интернет говорит, что в Таиланде к монахиням относятся куда как строже и пренебрежительнее, чем к монахам. Хотя Алена считает это глупостью. Не то, чтобы я за, но мне больше интересно, как так исторически сложилось.
– Давайте уже войдем. – раздался сонный голос. – Я хочу спать.
– Храм просто у черта на куличках находится. Я так устала.
Как же тут шумно. Я думал, что храм это что-то наподобие церквей. Тишина и только тихий шепот молитв. Да и на всех сайтах писали, что во время медитации лучше по мере возможности ни с кем не общаться, кроме своего наставника.
– Тише вы все. – зло зашипела на них полная женщина.
Я точно попал в храм на медитацию или это просто мне так не повезло? Хотя, судя по тому, как еще больше окаменело лицо монахини Дарьи, она тоже не в восторге от них.
– Сейчас я сверюсь со списком, отмечу вас, и проведу небольшую экскурсию по нашему храму. – с каменным лицом продолжала говорить Дарья. – Подходите ко мне по одному.
– Я первая! Пропустите! – расталкивая всех локтями высокая блондинка устремилась вперед.
– А после экскурсии я покажу где находятся ваши кути.
Я восхищен! У нее даже бровь не дернулась.
Раздались перешептывания. Все по одному подходили к монахине и отмечались.
– На территории храма есть…
Вот и все.
Я переступил порог храма и глубоко вздохнул. Мой ретрит начался.
***
Храм находился в провинциальном городке. Самый обычный городок с обшарпанными от вечной жары палящего солнца домами, опутанных сетью проводов. Узкие улицы, по которым беспрестанно ездили мотоциклы и пикапы, водители которых совсем не соблюдали правила дорожного движения. “– Хотя знают ли они о правилах вообще.» – задумался я на мгновенье.
Город был грязным, шумным и наполненным специфическим запахом тайской еды.
– В общем, ничего особенного. – сказала Алена и была полностью права.
Единственное, что заслуживало внимание в этом городе – так это храм.
– Хм… какая интересная архитектура. – задумчиво говорила жена.
И вправду. Архитектура храмов поражала.
– Ты точно уверен?
Я вырвался из своих мыслей.
– Да.
Алена вздохнула и с тоской посмотрела на храм.
– В общем, дерзай тогда. Я надеялась, что ты передумаешь за эти пару дней, но по-моему ты только больше захотел.
– Я же не помирать иду. – фыркнул я и ткнул пальцем ее в бок.
– Ну… – она отвела взгляд в сторону. – Кто знает, что там тебя ждет. – зловещая улыбка появилась на ее губах.
– Тьфу на тебя! – признаться честно, на секунду я даже испугался.
Любит моя жена меня пугать. Знает же, что, в отличие от нее, я не люблю ужастики.
– О, вон моя групка. Я пошел.
– Вперед. – она чмокнула меня в лобик.
– Как покойника.
– Кто знает. – загадочно улыбнулась она.
– Алена!
– Хахахаааа!…
***
В сон ворвались громовые раскаты гонга.
Пора вставать.
Я открыл глаза, зевнул и со стоном встал с пола. Все тело ломит. Интересно, и почему нельзя проводить медитацию на мягкой кровати? Ну или хотя бы на мягком матрасе. Тогда я бы больше занимался медитацией, а не думами о том, как стонет каждая клеточка моего тела.
Я потянулся. Думаю, это утро тоже стоит начать с небольшой зарядки. Как раз немного согреюсь. А потом умоюсь.
Я закрыл глаза.
Первый день медитации дался мне легко. Вернее, как «легко»… Я спокойно встал рано утром, почти не почувствовал жесткости деревянного пола и холода Таиландского утра3, послушно старался медитировать, но вот само погружение в медитацию мне не особо удалось.
Мысли начали уплывать куда-то в сторону.
Но потом потихоньку все начало получаться.
Поднимается-опускается, поднимается-опускается…
Мысли в голове стали течь медленнее. Я словно погружался в транс. Моя душа плавно отделилась от тела.
Поднимается-опускается, поднимается-опускается, поднимается-опускается…
Не прошло и пары дней, как я смог.
Сначала я даже и не понял, что у меня получилось. Просто тихий до этого мир вдруг наполнился разнообразными звуками и запахами.
Я так удивился, что потерял осознанность и вышел из этого интересного для меня состояния.
Жаль, что повторить подобное я смог только на следующий день.
Но как же удивительно было это состояние. Я потом поделился своими эмоциями с наставником, и он сказал, чтобы я не переусердствовал и делал все по порядку.
А вчера во время вечерней медитации я увидел своих родителей и брата. В видении родители улыбались и тянули руки к моему брату. Я испугался, что брат протянет им руку в ответ и резко распахнул глаза. Та медитация оставила после себя горький привкус.
Бабах…
Я вздрогнул и открыл глаза. Андрей? Неплохой парень, но слишком дерганный.
Бамс…
Хм…
Бубум…
Ладно. Хоть и нельзя нарушать личное пространство во время медитации других, но разве можно пренебречь такими звуками? А вдруг ему нужна помощь?
Бум…
Пока я сомневался, идти мне или не идти, раздался еще один грохот.
Ладно. Уговорил.