Читать онлайн Желание зверя бесплатно

Пролог

Ноги дрожали так, что я еле спустилась по железным ступенькам, впиваясь в поручни. В лаборатории горели приглушенные лампы – им всегда было плевать на подопытного, что он не спит из-за света… Столы идеально прибраны, запах антисептиков въелся в кожу и заменил воздух.

Здесь, под землей, оскверненной дикими издевательствами над живым существом, сложно поверить, что всего в нескольких метрах над головой находится невероятной красоты ледяной мир вечной мерзлоты. Мир, в котором это прекрасное создание было королем…

Я приблизилась к клетке, и белый медведь поднял морду. Несмотря на то, что измучен, он все равно оставался невероятно опасным. Оборотень, редчайший экземпляр… Последний.

– Привет, – присела я у клетки. – Принесла тебе еды. Поешь, а?

Я уговаривала его уже третий день, но он только смотрел на меня темным взглядом… и молчал.

– Слушай, я последний раз прихожу, наверное, – несла я чушь. Голос охрип, зубы стучали от страха…

Но не этого зверя я боялась. Я была в ужасе от того дерьма, что пришлось лицезреть последнюю неделю. Сказка, которую предвкушала, обернулась кошмаром.

Я приехала на северную исследовательскую базу, которую основал отец, чтобы изучать ее жизнь… а попала на живодерню. Но самое жуткое то, что люди, которых знала столько лет и считала обычными, оказались моральными уродами. В том числе и тот, за кого собиралась замуж…

– Эй, – шмыгнула я носом, – ну возьми…

И я положила кусок ветчины на границу решетки. Мои моральные силы были на исходе. Я не могла жить с тем, в чем пришлось участвовать, и не могла понять, как живут другие. Как они вообще спят ночами, зная, чем занимаются тут же – несколькими этажами ниже?!

Медведь тихо, но величественно зарычал, выражая презрение ко мне и всем, кто его окружал. А я прикрыла глаза…

Когда впервые увидела его в клетке, потеряла дар речи и проревела всю первую ночь, вспоминая взгляд оборотня – гордый и несломленный…

Он убил пятерых за то время, что его тут изучали. Один зазевался, прямо как я сейчас. Но на меня зверь не кидался. Он на меня смотрел. Ни на кого больше – его взгляд всегда был поверх людей. А мне смотрел в глаза. И все это замечали. Поэтому я старалась не появляться в лаборатории лишний раз, но ноги все равно несли меня сюда при первой же возможности.

– Как мне тебя вытащить? – всхлипнула я.

Я таскалась к нему каждую ночь в пересменку. Заметила, что охранники мешкали примерно час между уходом одного и выходом другого. И в этот час я прокрадывалась в лабораторию.

База была в стадии запуска, видеонаблюдение не работало – из-за аномальных температур не выдерживало жизнеобеспечение, и все силы бросали на проблемы поважнее, экономя ресурсы. Никто не думал, что на базе найдутся идиоты вроде меня, которые полезут к медведю в клетку.

Сегодня мы поругались с отцом вдрызг. Я сказала, что ноги моей не будет тут и что не смогу считать отцом человека, в мире которого так просто льется кровь живых существ. Он орал, что я хреновый патриот и не умею расставлять приоритеты. Что северная зона – единственная, на которую не претендуют оборотни в нашем мире, а ископаемых тут гораздо больше, чем на территориях, на которых мы с ними конкурируем. Мол, нужно думать о будущем. Оборотни, которые тут изредка встречаются – одиночки, и удержать за собой этот край они не могут. Но все секреты – в них: они знают этот мир, знают, как тут выжить…

…Но никогда не скажут.

– Эй, – прошептала я, глядя в черные глаза зверя, – как тебя зовут?

Его пытались заставить обернуться. Но ничего не выходило. Зверь мучился, но не поддавался.

– Прости… – И я заплакала, зажмурившись.

Чувство собственной беспомощности и бессилия разъедало изнутри кислотой. Я не знала, как буду жить после этого дальше. Все, чему меня учили, имело совершенно не прикладной характер, потому что прикладывать его к кровавым отпечаткам на снегу я не буду.

Зверь вдруг судорожно вздохнул, и я открыла глаза, напарываясь на его взгляд – завораживающий и темный. И я даже не сразу поняла, что он меняется – так это выглядело жутко. Хотелось бежать, но ноги приросли к полу. Когда звякнули цепи и на горле сомкнулись стальные пальцы, я только дернулась, но бесполезно. Все, что могла – вцепиться в прутья клетки, но это мне никак не поможет.

Передо мной сидел мужчина. На лице его читалось столько злости и ненависти, что не оставалось сомнений – он меня прикончит. Его взгляд будто выжигал воздух, и я открыла рот, пытаясь не задохнуться.

– Открывай клетку, – прорычал он натурально, едва складывая слова. При этом сжал пальцы немного сильнее, и я выпустила прутья и обхватила его запястье. – Клетку!

И он тряхнул меня так, что в глазах потемнело. Я вскинула руки к замку и забегала пальцами по кнопкам. То, что я подсмотрела код однажды, неожиданно отсрочило смерть… Замок щелкнул, но зверь не отпустил – так и поднялся со мной. Только вдруг опустил взгляд, а я уставилась на него…

– Пожалуйста… Я не хотела, чтобы так…

Мысли путались, язык заплетался. А он продолжал смотреть на что-то под ногами, и только тут до меня дошло – кусок ветчины, что я ему принесла.

Когда он поднял на меня глаза, сердце пропустило удар. А он медленно потянул меня к себе за шею… Я встала босыми ногами на носочки и снова схватилась за его запястье, не в силах даже моргнуть.

У него оказалась необычная внешность – никогда не видела таких людей. Черные брови, такие же волосы и очень светлая кожа. Но самое невероятное – глаза. Черные радужки сливались со зрачками, а сама форма глаз была очень непривычной – вытянутой к виску, как у совсем забытого людского племени, жившего в этих краях в давние времена. Дьявольские инженеры прошлого соединили когда-то в этом существе два исчезнувших вида… И теперь и он остался последним.

Когда он протянул ко мне другую руку, я не выдержала и зажмурилась. Сердце заскакало в груди и загрохотало в висках так, что, казалось, разбудит всех на базе. Только по ушам вдруг мягко спружинило его тихим «ш-ш-ш». Я ошалело осознала, что он ведет носом по шее, а кончики моих пальцев барабанят дрожью в его голую грудь. Когда кожу вдруг ошпарило укусом, я взвизгнула и забилась в его руках, распахнув глаза.

Его взгляд поменялся. Он смотрел на меня так странно, будто теперь я покрылась шерстью и отрастила зубы. Но долго рассматривать в его планы не входило, и он дернул молнию моего комбеза, оголяя грудь. Влажную кожу противно лизнуло холодом. Два шага – и я оказалась задницей на ближайшем металлическом столе. Крик застрял в горле, а зверь дернул комбез с плеч, оставляя меня наполовину голой, и прижал к себе, впиваясь пальцами в волосы и вынуждая подставить ему шею.

В мыслях мелькнуло – может, он кровь пьет? Потерял много сил от голода и издевательств и теперь… Солнечное сплетение лизнуло жаром, и я сжала ноги на его бедрах, еле осознавая… что он покрывает шею мелкими укусами… которые были больше похожи на поцелуи, чем на попытку порвать мне горло. По коже прошлась волна мурашек, и я взмокла, будто меня лихорадило. Но с губ не срывалось ни звука протеста – что такое обменять жизнь на… что? Что он делал?..

А что делала я? Я просто замерла и зажмурилась, когда он приподнял, перехватив поперек ребер, содрал комбез и бросил его к ногам. Между нами не осталось никаких преград, кроме моих трусов, да и те сдались от одного его рывка. Его кожа теперь казалась горячей, а меня уже не на шутку трясло, и я не находила в себе сил сопротивляться его рукам… Он казался единственным, кто может согреть этой бесконечной холодной ночью. В голове мешались недавние воспоминания – клетка, холодное железо, взгляд… Сознание пыталось взять верх, вернуть меня в реальность… Но тело плавилось в неожиданно чутких горячих руках, и я все больше погружалась в какое-то забытье.

Может, он убил меня, и это все – трюки мозга?

Но тело утверждало обратное – все было слишком реально. Его ладонь на груди, мой стон на его болезненное сжатие и воспаленный жар на губах от его губ. Я лишь немного пришла в себя, когда его руки исчезли и легли на бедра. Пальцы мужчины больно впились в кожу, и он рванул меня к краю стола, но эта боль была ничем по сравнению с тем, когда низ живота опалило будто ожогом, и по телу покатился едва переносимый болезненный спазм. Я задохнулась, раскрыв глаза, и сипло вскрикнула, но зверь не дал передышек – прижал мои бедра к своим и ворвался в меня полностью…

Наши взгляды встретились, когда я вцепилась в его плечи, пытаясь себя спасти и оттолкнуть его, но на этом силы и кончились. Зверь болезненно хмурился, сцепив зубы, и мне подумалось, что, может, не он виноват… что все так… и кто-то должен был расплатиться…

Но в следующий вдох он притянул мое лицо к своему и нежно коснулся губ своими… И в эту короткую передышку стихло все – боль, страх, отчаяние… Когда он снова качнул меня на себе, по телу покатилось тепло, а из глаз выступили слезы. Я сжала пальцы на его плечах и прикрыла глаза, погружаясь в это чувственное спасение. С губ сорвался первый робкий стон, между ног, казалось, все натянутым до предела, но больно больше не было. Стоило расслабленно упасть в его руки, он сильнее сжал пальцы на бедрах и задвигался быстрее, не щадя меня больше. Я выгибалась, сжималась внутри, и зверь рычал все ярче… Мы будто боролись друг с другом и каждую секунду сдавались с моим стоном и его рычанием. Никогда еще меня не размазывало так от противоречий – страха и желания. Это место казалось мне самым жутким, в котором можно оказаться, и, в то же время, самым желанным. Нерациональное чувство защищенности наполнило до краев, и я сама сжала ноги на бедрах мужчины.

Но он вдруг толкнул меня на холодный стол спиной, выдирая из тепла, и с силой задвигался, причиняя боль снова. Я всхлипнула и выгнулась, дурея от холода железа и силы зверя. Хотелось, чтобы все скорее кончилось… И он, кажется, разделял мое желание. От нового витка боли я дернулась, вскрикнув, но он только сжал пальцы на бедрах, оставляя на коже горящие следы и дрожь от рычания, которая, казалось, сбила все мои жизненные ритмы. Сердце дергалось в груди через раз, легкие все не удавалось расправить, а низ живота горел от непонятного напряжения.

Когда где-то далеко что-то грохнуло, зверь вскинулся… Выпустил и заревел так, что я думала, все стекло в лаборатории рассыплется. Когда разлепила глаза, человека и след простыл – передо мной снова стоял медведь, загораживая собой проход. На мельтешение фонариков в коридоре он снова угрожающе зарычал и бросился на людей. А я сползла со стола и, кое-как нащупав трясущимися руками комбез, едва успела втиснуться в него, когда в лабораторию ворвался отец.

Глава 1. Вдребезги

– Лали! – Его крик резанул по ушам, и только тут я услышала звон. Кровь возвращалась к голове нехотя, а желудок скручивало от дурноты. – Квинс, врача сюда!

– Не надо мне врача, – прохрипела, натягивая ворот комбеза на шею. – Он ничего мне не сделал.

– Ты в своем уме?! – И отец попытался дотронуться до меня, но я отскочила от него, как ошпаренная.

– Не трогай меня! – вскричала.

– Лали!

– Хватит с меня! Я хочу вернуться домой!

– Что с тобой сделал медведь?

– Ничего он не сделал – отлетела просто от него и ударилась боком, – красноречиво зажала рукой правое подреберье. – С ушибом я и сама справлюсь, а видеть все это не могу.

– У тебя, может, сотрясение, – упрямо не пропускал меня он.

– Нет у меня сотрясения. Я – врач. Пропусти!

– Сэр, оборотень сбежал, – вдруг раздалось в коридоре, и в лабораторию вбежал начальник службы безопасности. Я не знала их по имени, а тех, кого знала, старалась забыть. Этот, как и все остальные, принимал происходящее как должное. От новости у меня едва не подкосились ноги.

– Как?! – взревел отец.

– Он стал биться в люк, и если бы выбил – нам бы всем тут пришлось туго, – спокойно докладывал мужчина. – Я принял решение открыть двери.

– Ты уволен! – рявкнул отец.

Я только презрительно усмехнулась. Внутри все закручивалось в комок, и он стремительно тяжелел, утягивая к земле. Я развернулась и направилась к себе в комнату под вой сирен и аварийное освещение. К счастью, никто больше не настаивал на моем осмотре. Я доползла до двери и, захлопнув ее за собой, провернула ключ. По ногам текла липкая струя, пачкая кожу и ткань, но остервенело сдирать с себя последствия не тянуло. Я думала – разрыдаюсь, но внутри все только покрывалось коркой льда.

Зверь не виноват. Что с ним сделали и чем кололи – хороший вопрос. Он был явно не в себе и избавлялся от боли как мог. Повезло, что не убил…

Повезло…

И вот тут по щекам все же покатились слезы. Нет, я не считала, что обязана расплачиваться за всех. Но мой мир все равно был разбит вдребезги. Я вспоминала гордость за отца, прорвавшегося на далекий север и получившего финансирование на разработки. Мне так хотелось стоять рядом с ним на этом пути, а теперь – бежать без оглядки и никогда больше не видеть этот край, эту базу… и взгляд этого зверя.

Стоило прикрыть глаза под струями едва теплой воды, и я снова видела, как он смотрит на меня. Его взгляд продирал до внутренностей. Он будто остался внутри и продолжал там выжигать все. И тем страшнее казались трезвые расчетливые рассуждения, всплывавшие в голове. Что нужно будет сходить к женскому врачу… А еще, скорее всего, понадобится психотерапия… И много-много решений по поводу будущего, в котором больше не будет ни отца, ни его планов на мою жизнь.

– Лали! – раздался стук в двери, когда я выползла из душа. – Лали, открой!

Я медленно втянула воздух и прошла к двери. Щелчок замка больно прошелся по подушечкам пальцев, и вдруг вспомнилось недавнее ощущение кожи зверя под ними…

– Ты как? Твой отец рассказал, что на тебя медведь напал…

Я медленно моргнула, наводя резкость на лице Пола. Каким же он стал чужим за какие-то часы. Жизнь разделило на «до» и «после». Еще утром я смотрела на спящего мужчину, за которого собиралась замуж, и думала, что не чувствую к нему больше ничего. Я восхищалась Полом не меньше, чем отцом. Но теперь все поменялось. Теперь я видела беспринципную тварь и, наконец, признала свое поражение по всем фронтам. Молодой ученый и сын выдающегося исследователя казался мне достаточно логичной парой – меня устраивала упаковка. Но нутро оказалось дерьмовым.

– Он на меня не нападал, – холодно выдохнула я. – Просто пробежал мимо, а я упала…

– Дай осмотрю тебя, – принялся привычно командовать Пол.

– Нет.

– Ляг, я сказал, – сдвинул брови он.

А я смотрела на него, продолжая погружаться в собственное озарение. Как же в этом мире все становится на свои места – слетает вся мишура, оставляя только суть.

– Нет.

– Ты чего добиваешься?

– Чтобы ты забыл, что мы были вместе.

– Тебя головой приложило? – удивился он.

Я только презрительно усмехнулась.

– Уходи.

– Что?

– Что слышал. Между нами – все.

– Лали… тебе повернуло голову на всем произошедшем, но это не повод…

– Уйди, Пол.

Он еще на некоторое время задержался на мне взглядом, потом развернулся и вышел. А я снова щелкнула замком и поползла в постель.

Я обязательно все это забуду… И начну заново.

Обязательно…

Только у жизни были свои планы…

* * *

– Мисс Спенсер, присядьте, – вошла в кабинет мой доктор. Я же стояла у окна, не в силах пошевелиться. Ее тон не понравился. А я все не могла допустить мысли, что…

– Я беременна?

Она задержалась на мне взглядом.

– Да. Из вашего рассказа выходит, что срок около четырех недель.

Ноги подкосились, и я кое-как добралась до кресла, чтобы не растечься по полу. Перед глазами будто все померкло, остался только темный взгляд, что не давал покоя.

Месяц прошел, но каждую ночь я возвращалась к нему. Смотрела в глаза, жалась к теплу, плакала на его плече от тупой боли и тоски не пойми о чем… Зато теперь стало понятно. Моя задержка – не ответ организма на стрессы и перелеты.

– Давайте принимать решение, – вернула меня в реальность доктор, и я медленно подняла на нее взгляд. – Вижу, что легким оно не будет. Беременность нежеланная?

Я медленно моргнула, не в силах протолкнуть ком в горле. Ее тон не понравился.

– Я только хотела бы знать, что все конфиденциально. – Голос охрип.

– Это главный принцип работы клиники, – уверила она меня.

– Я вам позже позвоню, – поднялась как во сне и вышла в коридор.

Как нашла двери в туалет – сама не знаю. Почему я не допустила такой исход и не пошла в другую клинику?! Если отец узнает…

Я сползла до пола и подтянула колени к груди.

* * *

Отец вернулся две недели спустя. Все, что меня интересовало – чтобы не нашли медведя. Они и не нашли. Молодец, умный зверь – не попался людям снова. А вот я в ловушке…

Я опустила дрожащие ладони на плоский живот. Как? Как так вышло? Один раз… такой страшный… и ребенок? Стоило только вспомнить, что это будет за ребенок, и меня начинало трясти. Мать до сих пор планирует пышную свадьбу, а у меня просто не осталось моральных сил объяснять ей, что никакой свадьбы не будет.

После возвращения я месяц просидела в тишине загородного дома, пытаясь забыть все, что произошло, и продолжить жить. Но оказалось, что жизнь безнадежно увязла в страшном кошмаре. Я будто попала из теплого течения в бурную горную реку… Думала, перемололо, но уже отпустило, и осталось только плыть дальше. А оказалось, что меня несет к обрыву…

Я кое-как собралась с силами и вышла из больницы. Но чем дальше уносили ноги, тем больше понимала – я не вернусь и не решусь прервать беременность. Пусть это будет мое самое идиотское решение, но я не смогу убить ребенка. Никакой психолог меня не отговорит от этого.

А дальше мысли взорвались и разнесли все надежды и планы. Пока никто не знал, что вся моя жизнь уничтожена до самого основания. Но начиналась другая… в которой мне предстояло выжить.

И родить ребенка от последнего в своем роде оборотня…

Дождь шел с самого утра. Я, как и всю последнюю неделю, сидела в машине у ворот перед жилым комплексом в центре Смиртона. Жизнь встала на паузу. А я гипнотизировала ворота, ожидая машину с номерами Аджуна.

Все, что мне далось узнать благодаря моим скромным связям – это что есть некая Виктория Арджиева, которая работала раньше в департаменте исследований и разработок, но потом вышла замуж за Рэма Арджиева и уехала в Аджун – резервацию оборотней за стеной.

И она была единственной, кто, как я ожидала, может мне помочь и… понять. Я пересмотрела все новости за эту неделю о ней и Рэме, перечитала прессу… Они растили двоих детей – старшего мальчика и младшую девочку. Виктория продолжала заниматься исследованиями, но уже на территории Аджуна. А я все ждала ее приезда, чтобы попросить о помощи.

Я потянулась за термосом и принялась откручивать крышку. Было холодно. Я мерзла везде. Внутри меня будто льдом напичкали, и он не только не таял, но и морозил внутренности. Понятно, что это последствия. Но я будто захлебывалась, не в силах с кем-то разделить это все. Мать ходила вокруг кругами, настаивала на том, чтобы я встретилась с Полом, терзала отца открыть ей правду о том, что случилось на базе. Но он молчал. Потому что не знает. А я не скажу, потому что она не поможет.

После новости о беременности я настояла снять квартиру в центре, наврала, что мне ближе к университету, удобнее готовиться к защите диссертации. Но вся эта ложь оседала тяжелым камнем на сердце. Я чувствовала, как становлюсь чужой в этом городе. Наверное, мне нужна была помощь. Но какому психологу расскажешь, что я беременна от оборотня? Я никому не верила.

Когда на улице вдруг раздался щелчок, я вскинулась, разлив чай на руку, и замерла, тяжело дыша. Перед медленно открывавшимися воротами стоял черный джип. Номер был не местный! И я рванулась из салона под дождь, даже не закрыв двери.

Мне нужно было успеть, пока джип не въехал внутрь. Настигнув машину, я забарабанила сначала по кузову, а потом и по затемненному стеклу. Джип неодобрительно замер. Боковое стекло водителя медленно опустилось, и на меня устремился тяжелый суровый взгляд Рэма Арджиева – я запомнила его из многочисленных фотоматериалов в сети. Но не готова была испытать на себе лично.

– Что вам нужно? – жестко потребовал он.

– Простите, пожалуйста, – сбивчиво затараторила я, – мне очень нужна Вика… Мне нужна помощь… Ее помощь…

– Кто вы? – повторил он с нажимом.

– Лали Спенсер, я дочь Грегори Спенсера, мы были вместе на северной исследовательской базе. И я… Они держали там белого медведя-оборотня в лаборатории…

На этом мои моральные силы кончились, и я обняла себя руками. Из глаз покатились слезы, но под дождем их вряд ли было видно.

Рэм сузил глаза, но тут щелкнула задняя дверь:

– Садитесь, – послышался женский голос.

– Машину свою закройте, – добавил Рэм.

– Спасибо! – Я кинулась обратно, подхватила сумку и захлопнула дверцу.

Вика ждала, придерживая свою, потом отсела к противоположному окну. На ее руках спала маленькая девочка.

– Здравствуйте, – тихо поздоровалась я.

– Привет, – улыбнулась она ободряюще.

Машина въехала на территорию комплекса и плавно покатилась к ближайшему дому, а я скосила глаза на ребенка:

– Она такая чудесная, – просипела я и прикрыла глаза.

Стало дико стыдно перед ними. Ворвалась к ним в машину, несу чушь… Но только теперь я понимала, что в полном отчаянии.

– Лали, постарайтесь успокоиться, – тихо заговорила Вика. – Все хорошо. Мы вас в обиду не дадим.

С моих губ сорвался нервный смешок, и я снова заплакала, прикрыв лицо ладонью:

– Простите…

Мы поднялись в квартиру, где Рэм забрал девочку и ушел наверх, а Вика позвала меня в кухню:

– Чай будете?

– Да, – кивнула.

– Сейчас принесу полотенце. Садитесь.

Меня удивило, что Рэм вдруг оставил жену с незнакомкой. А вдруг я больная на всю голову?

Я проследила за Викой, запоздало думая, что она – мое недостижимое, но такое манящее будущее сейчас. Красивая, уверенная в себе, несмотря на крутой поворот в жизни. Как бы в прессе не старались, все равно было понятно, что отношения с Арджиевым не были для нее подарком небес.

– Нам сказали, что твоя машина стоит недалеко от ворот каждый день, – вернулась Вика с полотенцем. – Так случилось, что мы знаем о тебе уже многое.

Наши взгляды встретились, когда она протянула мне полотенце.

– Понимаю, – кивнула я. – Видимо, ничего криминального вы не узнали.

– Вы – большая умница, Лали. Я восхищена вашими достижениями. Вам всего двадцать один, а вы уже доктор наук…

Я обняла чашку закоченевшими пальцами, чувствуя, что даже не знаю, с чего начать просить помощи. И выпалила главное:

– Я беременна от последнего в своем виде оборотня.

Вика медленно опустилась на стул напротив, пристально глядя мне в лицо, а я уже не могла остановиться. Впервые меня мог кто-то не просто выслушать, но и понять. Я рассказала Вике все: как ждала этой поездки, как восхищалась людьми, покорившими суровую природу… и как возненавидела потом каждого, причастного к издевательствам. Рассказать про ту ночь оказалось сложнее всего…

– …Я не хочу делать аборт, – тихо выдохнула после сбивчивого рассказа. – Не знаю почему. Не могу просто… Я стану причастной к этому, если убью ребенка. Не смогу потом жить…

Вика была потрясена тем, что услышала. Смотрела на меня большими глазами, не шевелясь. И тогда я решила, что ей будет проще, узнав, чего хочу от нее:

– …Я бы хотела, чтобы никто не узнал. Думала, может, возможно укрыться в Аджуне, родить ребенка… получить помощь, если она вдруг понадобится, потому что я ничего не знаю о том, что меня может ждать… Чтобы с ребенком ничего не случилось…

Вика прикрыла глаза, выпрямляясь:

– Конечно, Лали. Мы сделаем все, чтобы ты и ребенок были в порядке. Как вариант, я могу подготовить тебе приглашение на работу в нашем центре.

Чашка затряслась у меня в руках. Я кое-как протолкнула ком в горле:

– Прости… Спасибо большое!

– Все будет хорошо, – встала она и подсела ближе, заглядывая в глаза. – Этот оборотень не виноват…

– Я и не виню его, – мотнула головой.

– Я понимаю, но, может, тебе будет легче знать, что он тебя выбрал. Не специально, но иногда так происходит…

Она вглядывалась в мое лицо, пытаясь, наверное, понять, слышу я ее вообще или нет.

– Что именно происходит? – шмыгнула я носом.

– Выбор. Он не смог ему сопротивляться. – Вика помолчала, хмурясь. – Вообще, сложно представить его состояние. Плюс – неизвестно, какие препараты на нем испытывали и как пытались обратить… Поэтому твое решение оставить ребенка было бы важно и для него. Если бы возможно было его найти…

– Думаешь, он мог вообще не выжить?

Эта мысль сжала сердце, будто лед добрался до него в эту минуту. Я не думала, что оборотень мог не выжить. Радовалась, что отцу и его живодерам не удалось его выловить снова. Но, может, именно потому, что он погиб?..

– Никто не знает, Лали, – качнула она головой. Потом медленно вздохнула: – У нас в семье есть подобный пострадавший. У него амнезия. Не помнит ничего из прошлого, но сейчас чувствует себя хорошо. Еще одного восстанавливаем в реабилитационном центре. Кстати, с недавних пор нас спонсирует Смиртон…

Я удивленно вздернула брови.

– …Да. Президент Джонсон очень негативно относится к таким опытам. Очень странно, что тебе вообще позволили увидеть пленного оборотня. За такие эксперименты можно получить тюремное заключение.

– Ничего странного, – прозвучало суровое, и я обернулась к Рэму, вошедшему в гостиную. – У ворот уже стоит мистер Спенсер собственной персоной.

Я медленно поднялась, леденея от ужаса, а Рэм спокойно прошел к кофеварке.

– Он следил за мной, – выдохнула я.

– Варианта два, – продолжал Рэм вроде бы холодно, доставая чашку, но в каждом движении читалась хорошо скрываемая ярость. Он слышал мой рассказ. А я и подумать не могла, что история может вызвать такой диссонанс нашего и иного мира. – Либо мы смягчаем и говорим, что ты просто хочешь в Аджун на работу в наш центр – это было бы логично после пережитого. И тогда до тебя не доберутся, и ты точно сможешь дать показания спокойно. Вариант два – мы защищаем тебя жестче, подключаем президента…

– Отца могут посадить?.. – испуганно пролепетала я.

– Могут, – он устремил на меня режущий взгляд. – То, что ты рассказала тут – тяжелое преступление на государственном уровне. Тем более, если речь шла о последнем в своем роде оборотне. Это нельзя скрывать…

Мне будто в спину кол вогнали. Я замерла, хватая ртом воздух, а Рэм ждал.

– Давай дадим Лали время, – вступилась Вика. – На нее столько всего свалилось… Свидетельствовать против отца – не самое простое решение, Рэм.

Я бы сказала, что вряд ли вообще смогу это сделать. Подняться стоило сил:

– Я пока не уверена, что готова заплатить такую цену за вашу помощь…

– Никакой цены нет, – жестко отбрил Рэм. – Но да, я бы хотел, чтобы подобное перестало происходить регулярно с представителями моего народа…

– Ей вредно нервничать, Рэм, – повысила голос Вика. – Лали, не надо. Никто от тебя не будет требовать подобных решений…

– Дело могут начать не с нашей стороны, – давил Рэм. – И тогда она станет соучастницей.

– Рэм, пожалуйста, давай возьмем паузу, – упорно возражала Вика. – Лали надо подумать, успокоиться. Может, ты не помнишь, но менять жизнь полностью непросто…

Они обменялись долгими взглядами, и Рэм, могло показаться, сдался:

– Хорошо, – перевел на меня взгляд. – Попробуем решить без твоего вмешательства. Если согласишься…

– Что вы имеете в виду?

– Устроим проверку на базе, найдем доказательства содержания оборотней. И накажем. Но без твоего участия.

– Рэм, – взмолилась Вика. – Время…

Он отвернулся к кофеварке, уперся кулаками в стол и замолчал. Вика вздохнула, переводя дух, и продолжила спокойно:

– Скажи отцу, что просто хочешь работать в Аджуне. И что мы согласны тебя пригласить консультирующим врачом. Рэм прав, сейчас это будет выглядеть естественно. А мы тебе поможем. Обещаю.

Я видела в ее глазах, что моя история задела ее совсем иначе, чем Рэма.

– Спасибо.

– Дай мне знать, – и Вика направилась к дивану в гостиной, на котором оставила сумку. Вскоре она вернулась с визиткой. – Звони в любое время.

Я считала код на карточке, и аппарат сохранил контакт.

– Ты сейчас нормально себя чувствуешь? – спросила она уже у дверей.

– Ничего необычного. Анализы пока в норме, никаких отклонений, – доложила я.

– Все будет хорошо, – вдруг взяла она меня за руку. – Как правило, у выбранных женщин беременность проходит без осложнений.

– Спасибо, – я сжала быстро ее ладонь и вышла из квартиры.

Но одну меня не оставили. Возле лифта догнал Рэм:

– Я провожу.

Я сжалась в комок, но промолчала. Через холл мы прошли вместе.

– Вы меня осуждаете за молчание… – глянула на него, когда он открыл передо мной двери.

– Нет. Я осуждаю виновных. С вами или без вас я все равно их накажу.

Отец стоял возле дверей, сдерживаемый охраной.

– Лали! – нахмурился он, когда мы спустились по ступеням.

– Что ты тут делаешь? – замерла я на нижней.

– А ты?

– Можно вас на пару слов? – потребовал к себе внимания Рэм.

– Кто вы?

– Уверен, вы вспомните.

– Что Лали делала у вас?

– Она хочет работать в Аджуне. А я хотел бы попросить вас не препятствовать.

– Да кто вы такой? – сузил глаза отец.

– Завтра я заеду за Лали в восемь утра, – не придавал значения вопросам Рэм. – У нее собеседование. Прошу не задерживать.

И он развернулся и зашагал по ступеням к двери.

– Лали, какого черта ты тут делаешь?! – посмотрел на меня отец.

А я молча смотрела на него. Не видела его почти этот месяц. А показалось – год прошел. И так захотелось все забыть, выслушать его, поверить объяснениям… Но перед глазами снова встал взгляд оборотня в клетке.

– Тот белый медведь… он умер, да? – Голос прозвучал глухо и безжизненно.

Отец прикрыл глаза, качая головой.

– Я не знаю.

Черты его лица заострились, взгляд налился злостью и неодобрением, и меня отрезвило:

– Я не хочу больше иметь с тобой дел. Завтра я уезжаю в Аджун.

– Лали…

– Я хочу хоть как-то смириться с тем, что ты сделал! – вскричала. – Хочу помочь им, чем смогу!

– Лали, они звери! – привычно завелся он. – Ты не видела того, что видел я! Это здесь они носят костюмы и оперируют своими правами, за пределами стены им дела нет до твоих прав! Север – дикий край! Кровь людей там не льется рекой лишь потому, что застывает на лету! Я никогда не прощу этим животным смертей своих людей – ученых, врачей!.. Мы предложили им мир, но они перегрызли горло всем, кто пытался миром войти на их территорию!

– Может, не надо было идти на их территорию?!

– Как бы тебе ни хотелось, между нами всегда будет война! Либо они, либо мы! Другого не дано. И они это знают!

– Хватит! – я сделала шаг назад и направилась к воротам.

– Лали! – отец не отставал.

– Я не хочу, чтобы это все было моим миром!

– Ты жила за стеной в тепле, как за пазухой! Стоило высунуть нос за пределы, и тебя сломало!

– Да, сломало! – закричала я. – И не я в этом виновата! Ты должен был рассказать! Спросить! Объяснить мне все!

– Я не мог!

– Почему? – сыграла я в дуру.

– А тебе этот не объяснил? – кивнул он зло в сторону дома, из которого я только что вышла.

– Он лишь был любезен пустить совершенно незнакомого человека в свой город. Странно для зверя, правда?

– И что взамен? – не отставал отец.

– Мое время, знания… У них не хватает врачей, а моих достижений более чем достаточно, чтобы получить шанс на работу.

– Не надо губить свою жизнь из-за всего этого, – перебил отец. – Возвращайся к Полу, он себе места не находит.

– Посмотрим, – и я зашагала к машине.

Пусть мой мир рушился, все уже не казалось таким безнадежным. Руки еще дрожали на руле, когда я выворачивала на дорогу, но жалеть себя больше не хотелось. Думать о том, чтобы наказать отца за то, что сделал, было больно. Но не мне решать. Пусть решает Рэм. Я не готова принимать в этом участие. Наверное, отец был в этом уверен, раз показал мне все до самого нутра. И был прав – я ему не угроза.

Глава 2. Побег

А дома ждал сюрприз. Стоило сунуться в гостиную, меня окатило маминой надеждой, которая звенела в каждой букве ее возгласа:

– Лали, милая! Смотри, кто приехал! – поднялась она с дивана.

А я замерла, уставившись на Пола. Он медленно встал, глядя на меня с осуждением. Зря мама надеялась на перемирие.

– Миссис Спенсер, можно поговорить с вашей дочерью? – обратился он к матери, не спуская с меня недовольного взгляда.

– Конечно, – всплеснула она руками. – Поговорите, и жду вас к обеду.

Я направилась к лестнице, не дожидаясь Пола. Он догнал меня у входа в спальню.

– Ты не вернулась в нашу квартиру… – замер на входе. – Не отвечаешь на звонки. Что происходит?

Я прошла к кровати, опустила сумку на покрывало и обессилено уселась рядом. У него заняло месяц, чтобы понять, что что-то происходит, и прийти ко мне разговаривать.

– Я не могу со всем этим справиться одна.

– Я хочу помочь, – медленно направился он ко мне.

А я смотрела на него и испытывала только одно желание – чтобы ушел. И что я в нем нашла? Или как же меня надломило, что прежние привязанности потеряли всякий смысл?

– Отец сказал, что ненавидит оборотней… – проследила, как он опустился на корточки передо мной. – А у тебя какое оправдание?

– Почему я должен оправдываться? – сузил глаза на моем лице.

Он пришел не проситься назад. Он пришел добивать. Как обычно. Раньше мне казалось, что он меня мотивировал, а теперь я понимала, что он просто не способен поддержать, не способен видеть что-то большее, чем собственные желания и амбиции. Я просто подходила ему по статусу – породистая невеста с идеальной родословной. И он не позволял мне ее запятнать – изводил подготовкой к экзаменам, рисковал моим здоровьем, когда слегла с пиелонефритом, забрав из больницы раньше для сдави экзаменов, чем разрешили доктора. И все ради репутации и безупречности. Такому тирану, как он, естественно, было плевать на кого-то, кто даже к его расе не относится.

– Не должен, – выдохнула безжизненно.

– Вот и молодец, что понимаешь это. А теперь соберись, пожалуйста. У нас свадьба на следующей неделе. Я не трогал тебя, давал время успокоиться…

А я смотрела в его глаза и качала головой, не веря, что была идиоткой настолько.

– Свадьбы не будет, Пол. С нами – все.

Он предсказуемо озадачился, насколько мог вообще допустить такой ход. Была же послушная девочка, а тут вдруг «нет»?

– Что?

Не ожидала ничего другого.

– Я завтра уезжаю в Аджун. На собеседование на должность врача в клинике…

– Ты совсем рехнулась? – перебил он, вскакивая. – Зря я послушал Грегори! Надо было тебя лечить сразу после приезда!

– Только попробуй меня полечить, – глянула на него исподлобья.

– Ты не в себе, – надавил он, нависая надо мной.

– Это больше не тебе решать. Уходи.

Он стиснул зубы, угрожающе хмурясь:

– Я этого тебе не прощу. Слышишь? Будешь ползать на коленях…

Я только презрительно усмехнулась:

– Уходи.

Он поджал губы и вышел из комнаты. А я не двигалась в ожидании.

Прошло минут пять, и в комнату вошла мама.

– Лали… почему Пол ушел?

– Потому что мы расстались.

Мама замерла посреди комнаты. Наверное, положила ладонь на сердце, как и всегда. Но я не смотрела. Она что-то начала говорить, но я не слушала. Внутри все замерло в ожидании завтрашнего дня, когда начнется совсем другая жизнь…

– …не руби сгоряча, подумай. Лали… – Мама подошла ближе и села рядом на кровать. – Ты мне не говоришь, но что-то случилось там в поездке. Я просто помню, как ты мечтала туда поехать, как светилась в предвкушении, а вернулась раздавленная…

Она взяла меня за руку, пришлось повернуться к ней.

– Мам, я просто многое поняла… И сделала выбор. Завтра я уезжаю в Аджун…

Она замолчала надолго. Я даже успела сходить в ванную, умыться и вернуться, прежде чем она отмерла.

– Лали…

– Мам, не надо!.. – Нервы сдали. – Я так устала! Не начинай ты еще!

Она ушла неслышно, а я начала со злостью скидывать вещи в чемодан. Не для Аджуна. Я просто не могла здесь больше находиться. Тут мне вдруг стало нечем дышать – слишком большая концентрация обмана на квадратный метр!

Через два часа я закинула чемодан и сумку в багажник своего хэтчбека и прыгнула за руль, написав Вике, что забирать меня из дома завтра не нужно – я подъеду сама, куда скажут.

Когда въехала в номер гостиницы, позвонил отец, но я не взяла трубку.

Уже поздно вечером ответила Вика, что меня подвезет ее друг, который направляется завтра в Аджун. И жизнь окончательно свернула в неизведанную параллель.

* * *

Утро выдалось солнечное. Неделя дождей закончилась.

Хороший знак? Хотелось надеяться.

С вещами вышло необдуманно. Я понятия не имела, возьмут меня в Аджун сразу, устроят ли тестирование профессиональных навыков, какие понадобятся документы… Уход из дома вчера был спонтанным, и это до сих пор отзывалось в душе тупой болью, но оставаться там было безумием.

Поэтому я выкатила чемодан, перехватила сумку и спустилась вниз.

Холл гостиницы рано утром казался застывшим во времени. Будто стоит присмотреться – обнаружишь висящих в воздухе мух. Поэтому поспешившего от ресепшена высокого мужчину я заметила сразу.

– Лали, доброе утро, – уверенно поприветствовал он меня и без церемоний отобрал вещи. – Кто вам разрешил такие тяжести таскать?

– Не могла выбрать из толпы желающих поднести и сдалась, – усмехнулась я, разглядывая собеседника.

Одет просто – футболка, джинсы, никаких украшений, одни лишь часы на запястье. Непослушные каштановые кудри делали его лицо притягательным и более юношеским. Приятный тип, даже слишком, но в глазах с золотистыми искрами неприкрыто плескалась дерзкая хитрость.

– Джастис Карлайл, – легко протянул он свободную руку, несмотря на все мои вещи.

– Очень приятно, – ответила я на рукопожатие.

– Так вы и есть моя пациентка? – непринужденно заметил он, проходя в раздвижные двери.

– Ваша пациентка? – едва не запнулась я на ступеньках.

– Осторожно. Пойдемте.

– Вика мне еще не успела ничего рассказать…

– Понятно, – хмыкнул он, останавливаясь перед внедорожником. – Значит, разберемся по ходу…

Он уложил мои сумки в багажник и открыл пассажирские двери. Я залезла на сиденье, немного оглушенная новостью. Мой… врач?

– …Все нормально? – глянул он на меня, усевшись за руль.

– Не ожидала, что у меня будет врач… такой… то есть… – Я стушевалась окончательно. – Простите…

Он усмехнулся и выкрутил руль:

– Понимаю. Вам пришлось чертовски нелегко…

Тут до меня дошло, что он, как мой врач, уже в курсе обстоятельств:

– Вика вам рассказала…

– Да, – кивнул он. – Чай и горячие булочки на заднем сиденье.

Один бумажный стакан оказался моим. Как и булочка с корицей.

– Не знаю ваш вкус… – непринужденно сообщил… мой врач. Как же это непривычно! Он похож скорее на фотомодель, – поэтому пока без начинки.

– Спасибо. Я даже не подумала о завтраке. Не завтракаю обычно.

– Тут стоит скорректировать привычку. Чем больше срок, тем чаще придется есть. Но мы еще обсудим вашу диету.

Я тяжело сглотнула.

– А вы из Аджуна?

– Нет, – усмехнулся он.

– А почему смеетесь?

Я силилась понять происходящее. Оно, кстати говоря, хорошо отвлекало от собственных переживаний.

День в Смиртоне только начинался, пустынная тишина улицы была непривычной. И меня не оставляло чувство хорошего предвкушения. Впервые с того дня, как жизнь круто рухнула в пропасть.

– Я хотел у них работать, да все никак не выходило. А тут – вы. И у меня появилась работа.

– Такой сложный случай?

– Не думаю, что сложный. Не переживайте. Все медведи, какими бы ни были, генетически очень стабильны. Дети получаются – загляденье.

Я не сдержала смешка:

– Вы их будто разводите, – покачала головой.

– Раньше исследовал беременность оборотней и смешанных союзов, – улыбнулся он. – Но медведей не было – они просто так потомством не разбрасываются.

– Польщена, – закатила глаза. – А кого исследовали?

– Разных.

И вроде говорил серьезно, а глаза будто смеялись.

– А сам вы тоже медведь?

– Не дай бог! – сморщился он смешно, и я снова улыбнулась.

– Кто тогда?

– Кугуар.

– Ух ты! А медведей не любите…

– Вечно с ними за территорию цапаемся, – скривился он.

– То есть я – ваш билет на территорию.

– Так случилось. Вика очень хочет вам помочь. Ваша история напоминает ей ее собственную…

– Не может быть… – опешила я.

– Ну, не во всем… Но ей было тяжело…

– Кажется, вы ее любите, – вдруг догадалась я.

Он только загадочно и немного восхищенно усмехнулся, подтверждая мои слова. А я перевела взгляд на город. Мне впервые было так спокойно. И при виде границы ничего не дрогнуло. У меня даже не спросили ничего, хотя я ждала от отца какого-нибудь препятствия в последний момент.

– Не была за границей? – вернулся Джастис в машину. Бросил документы в бардачок и завел двигатель.

– Только на самолете. Но за стеной никогда…

– Тебе понравится, – ободрил он. – Ну, погнали…

Никогда бы не подумала, что день моего путешествия за стену будет выглядеть так. А еще пахнуть булочками и чаем. У Джастиса оказался запас и того, и другого. Я время от времени наливала чай из термоса, доставала очередную булку и усаживалась с удобством смотреть в окно.

Джастис не расспрашивал о базе. Мы говорили об учебе, о научных публикациях, женском общежитии и выпускных вечерах. С Джастисом было легко. Я все еще отказывалась думать, что он будет именно тем, перед кем придется раздвинуть ноги в целях обследования. А вот расслабленно вспоминать редкие веселые моменты студенческой жизни было очень даже приятно. У него этих моментов было больше, поэтому я в основном слушала и улыбалась.

– Как вы оказались в департаменте научных исследований Смиртона?

– Я оборотень, – пожал он плечами. – Брали сначала консультантом. Потом прошел специализацию по гинекологии. И им стало вообще трудно представить кого-то более подходящего на вакансию консультанта по межвидовому потомству.

– Узкая специализация, – хмыкнула я. – Умно.

– Точно.

– А Викину беременность тоже вы вели?

– Консультировал по видеосвязи, – оскалился он.

– Больше не работаете в департаменте?

– Нигде не работаю последний год. Департамент с некоторых пор связан с неприятными воспоминаниями…

А мне вдруг стало не по себе. Может, я для Вики просто способ найти повод вернуть себе этого обаятельного мужчину? Хотя после близкого знакомства с Рэмом даже я понимала, что затея смертельно опасна. Но, может, она чувствует вину и хочет дать другу работу?

– Интересно, во сколько я обойдусь Аджуну… – тихо хмыкнула я.

– Хочешь процент? – усмехнулся он.

– Хочу, чтобы ты остановил машину.

Он выполнил просьбу слишком покладисто, но двери открыть не дал.

– Тебя же не устроит розовая ложь с блестками, – посмотрел в глаза серьезно. – Вика хочет тебе помочь, потому что еще помнит собственное отчаяние. Я хочу помочь ей. Потому что в Аджуне, случись с тобой что-то, тебе не помогут.

– Ты же говорил, что все будет хорошо…

– Вероятнее всего. Но белые медведи – не то же самое, что все остальные. У нас вообще нет данных по ним. В общих чертах понятно, что все они медведи, но у всех есть особенности. Твой ребенок – уникальный. И единственный в своем роде. Вика не может тебе пообещать, что сделает все, и в итоге этого не сделать.

– И это «все» – ты.

– Пока что да. А там посмотрим.

– Зря ты согласился, – откинулась расслабленно на спинку сиденья. – Я видела вчера Рэма. Один взгляд в сторону его жены, и мое «все» полетит к чертям.

– Я не самоубийца.

– Просто не можешь ее забыть.

– Не могу ей отказать – это не одно и то же.

– Она думаете о тебе лучше, чем ты есть на самом деле? Или ей тебя не жаль?

– Скорее, жалеет.

– Ужас…

Его губы поползли в хищную ухмылку, а взгляд заинтересованно заблестел.

– Что? – вздернула я брови.

– А ты ничего, – оскалился он. – Давай родим здорового медвежонка, а дальше посмотрим.

Я прыснула:

– Будто у меня есть выбор.

– Был. Но ты молодец. Мне уже чертовски приятно тобой гордиться.

Я не знаю, как так вышло, но до Аджуна мы доехали если не друзьями, то хорошими знакомыми.

Что только затрудняло, на мой взгляд, предстоящее сотрудничество…

* * *

Я глянула на накрытый столик на веранде, потом на часы… и перевела взгляд на вид, открывавшийся с холма.

Было раннее утро, но Аджун уже потихоньку просыпался. Хотя, этого как всегда было почти неслышно. Соседи справа – семья из двоих взрослых и двоих детей – собирались на рыбалку. Отец проверял шины у велосипедов, сын фиксировал удочки на специальных креплениях на рамах. И все – в такой тишине, что впору заподозрить у себя проблемы со слухом. На площади в низине тоже уже сновали туда-сюда жители, но никаких тебе криков, музыки, сигналов машин и плача детей. Привыкнуть к тишине Аджуна было, наверное, сложнее всего. Сначала я просидела в ступоре неделю, пытаясь заполнять звуковой голод новостями по плазме и постоянной учебой в виртуальном кабинете.

Но с Джастисом отсидеться в доме не вышло.

Первые дни по приезду он пропал, и я даже немного расслабилась – слишком меня поразило наше общение в поездке. Он показался мне того опасного мужского типа, в варианте оборотня помноженного на двое, который сражает женщин на подлете, как электрическая мухобойка. И они падают к его ногам, подрыгивая лапками. Не знаю, как Вика устояла против такой харизмы и сексуальной энергетики, бьющей из него струей под напором. Хотя, я – не Вика. У меня всего-то был один мужчина в планах на всю жизнь и другой, от которого ждала ребенка. Много это для двадцати одного года? Или мало?

Я слишком заучилась, стремилась соответствовать ожиданиям отца, откладывая себя на потом. Хорошая девочка для всех, кроме себя. Пол не настаивал на близости – убедил меня, что все у нас с ним произойдет после свадьбы, и спешить некуда. Только по итогу наших с ним отношений мне, пожалуй, полагалась медаль «Самой большой идиотке года». И я бы повесила ее себе на шею и утопилась в горе, но мне не дали.

Джастис вернулся в мою жизнь через неделю после приезда полным энтузиазма познакомить меня с этой самой жизнью в новом варианте. Он вытаскивал меня из дома на прогулку каждый вечер, разрушая залежи стереотипов о диком зверином мире. Мир оказался вполне цивилизованным. Нет, оборотни иногда бегали по дорожкам и в звериной ипостаси, и у меня заняло время, чтобы воспринимать их личностями, а не шарахаться в кусты. В Смиртоне обороты на людях запрещены, и просто так по улицам они не бегают. Но в остальном местные жители пользовались всеми благами цивилизации. Были у них, конечно, странности, и даже Джастис на фоне некоторых казался больше человеком. Но он жил в Смиртоне, и это все объясняло. Большинство жителей Аджуна никогда не бывали в сердце человеческой цивилизации.

Мы обошли с Джастисом весь городок вдоль и поперек. Я уже лет десять столько не ходила. После прогулки он вез меня в исследовательский центр, где ему выделили кабинет, снимал показатели, брал анализы и отвозил домой.

Первое время вечерами мне было так одиноко, что хоть волком вой. Мне предоставили в аренду маленький, но довольно уютный гостевой дом. И я слонялась по нему до глубокой ночи, чувствуя себя чужой как в доме, так и в Аджуне, и вообще самой одинокой на всей планете. И только темный взгляд во сне и ощущение чужого присутствия примиряли с явью, которая по утру казалась не так уж и невыносима.

Однажды я попыталась пригласить Джастиса вечером в гости, и тут надо было видеть его лицо. Попытка возмутиться, что ничего не имела ввиду и мне просто одиноко, привела лишь к ответному возмущению, что должна была сказать сразу.

Секундная слабость стоила мне дорого.

Выгнать его, конечно, уже не получилось – он принялся сидеть со мной из вечера в вечер, развлекая болтовней, сериалами и приготовлением еды.

Уходил он поздно ночью, когда я засыпала. Я пыталась сопротивляться такому самопожертвованию, но тщетно. Потихоньку он заполнил собой каждый день, и меня отпустило. С ним было легко, хоть и немного беспокойно. С такими мужчинами невозможно дружить. Но сны мои стали легче, одиночество – не таким острым, а засыпать стало проще, когда где-то в гостиной слышался тихий разговор по телефону или еле слышное клацанье клавиш ноутбука.

Когда нервы окрепли, я попыталась дать своему врачу свободу, но он вдруг оказался против. После недолгих препирательств было решено встречаться пару раз в неделю – один на ужин и один на завтрак. Очевидно, Аджун пообещал Джастису какой-то заоблачный гонорар…

Прошло три месяца с переезда. Я пообвыклась в окружающей тишине, тем более она каким-то образом проникла и внутрь. И мне, наконец, стало спокойно. Пару раз я возвращалась в Смиртон на консультации по диссертации, увидеться с матерью и просто надышаться городом, потому что когда появится живот, поездки закончатся.

– Доброе, – послышалось позади. Ну вот как он проскользнул внутрь так, что я не заметила? – Ммм… яичница с кровяной колбасой?

– Доброе, док, – оглянулась я, мазнув взглядом по помятому виду Джастиса. – Или нет? – Он выглядел непривычно уставшим и будто потухшим. – Что с тобой? – насторожилась я.

– Ничего. А что такое? Хвост забыл втянуть?

И он покрутился на месте в поиске несуществующего хвоста.

– Ну да, – закатила я глаза и пошла в гостиную ставить чайник. – Хочешь – можешь поспать на диване…

– Теперь хочу яичницы, – буркнул он позади, и я обернулась.

С ним совершенно точно что-то было не так. Смотрел на меня, как тут не принято говорить, «волком».

– Я тебя достала, да?

– С ума сошла, – разозлился он неожиданно. – Нет.

– Ты Вику видел?

– Я ее часто вижу. – А тут вдруг успокоился, будто я свернула вообще не туда. Но мы же выяснили, что он к ней неровно дышит.

– И что? Нормально все между вами?

– Иногда хочу придушить ее. – И снова стало «горячо», глаза недобро заискрили. Но я не понимала, о чем он.

– Джастис, что случилось?

– Ну почему ты такая умная у меня, а? – обошел он меня на свист чайника и подхватил его с печки. – Чаю?

– Ладно, не мое дело. Рожу как-нибудь без тебя, если что…

– Я тебе рожу, – прорычал устало позади. – Пошли завтракать…

Я уселась за стол, а он начал меня обслуживать, будто это он ждал меня к завтраку.

– Встречаюсь тут кое с кем, – вдруг тихо сообщил, накладывая мне из сковородки.

Наши взгляды встретились на короткий миг, и я отвела свой, пожимая плечами:

– Ну и что?

– Ничего, – глухо прозвучал его голос.

Имел право. И встречаться, и быть недовольным, да и вообще – любым. Он мне ничего не должен. Но… мне вдруг стало зябко. Будто лизнуло забытым холодом, а по спине прошла волна озноба.

Мы позавтракали молча.

– Какие планы? – нарушил он тишину, когда я взялась за чашку.

– Работать, – пожала плечами. – Слушай… а я точно не могу помочь в больнице? Не хотелось бы сидеть тут у Рэма на шее. Честно говоря, я надеялась, что приглашение о работе не будет липовым…

Джастис посмотрел на меня так странно…

– Что? – не выдержала я.

– Поговорю с Викой, – отвел он взгляд. – Она боится тебя нагружать, ты ведь ждешь ребенка…

– Я чувствую себя так, будто и не беременна вообще. Неужели нельзя работать?

– Можно, – улыбнулся он устало.

– Было бы здорово. Не хочу терять квалификацию…

– Ничего ты не потеряешь. Тебе нужен был отпуск.

– Три месяца более чем достаточно. И ты меня излишне жалеешь.

Он снова удостоил долгого взгляда.

– Слушай, иди уже к своей… с кем ты там встречаешься? – усмехнулась я, чувствуя себя все более неуютно.

– Ты предлагала поспать на диване, – подпер он нагло щеку.

– Может, не стоит? Я бы расстроилась, если бы ты… ну, в смысле… – Кровь хлынула к щекам, и я едва не выронила чашку, нервно брякнув ей по блюдцу. – Если бы была на ее месте, а ты бы спал у другой…

– Хочешь меня выгнать?

– Определенно, – посмотрела смело в его глаза. – И ужины с завтраками тоже стоит прекратить…

– А если я не хочу прекращать, – оскалился он.

И снова этот его долгий изматывающий взгляд.

– Не хочу у тебя отнимать время. Ты и так его достаточно потратил на меня. И я очень тебе благодарна… – На этом он закатил глаза, напряженно вздыхая, чем совершенно сбил меня с толку.

– Ешь давай нормально! – усмехнулся, наливая себе новую чашку до краев. – Булочку тоже. А то никакой работы тебе, немочь.

– А ты любишь девушек покрепче? – подчинилась с готовностью. Лишь бы не ворчал. И не уходил.

– Мы не любим за внешность, – серьезно ответил он.

– Ну ты же не всех, с кем спишь, любишь?

– Раньше – нет. Теперь, наверное, постарел, – буравил он меня взглядом, усмехаясь.

– Ну а как ты выбрал эту, с которой встречаешься?

– По запаху, голосу, смеху… И глаза мне ее нравятся, – улыбался все шире, глядя в мои.

– А в кого она превращается?

– В занудную ворчунью временами… но все больше – в милую пушистую зайку… – При этом смотрел на меня так, будто этой зайкой была я.

– Она тоже пума?

– Я как-то не привык завязывать отношения с оборотнями, – вдруг усмехнулся он и опустил глаза в чашку. – Отвык. И человеческие девушки нравятся мне больше…

– Круг сузился. – Людей здесь было немного.

– Не заговаривай мне зубы – ешь!

– Вот разнесет меня на этих булочках!

– Буду тебя катать, – усмехнулся.

– Не очень изящная строчка в твоем резюме, не находишь? – улыбнулась. Но то, что он остался, вернуло утру краски и уют. Оставалось только забыть потом об этом в целях спокойствия, но сейчас я позволял себе эту терапию на полную. И дальше бы послушно ела булочки, если бы не телефонный звонок.

Джастис приложил мобильный к уху и вдруг тревожно глянул на меня.

– Что? – насторожилась я.

– Я понял. Дай пять минут, – сообщил он кому-то и отбил звонок. – Твой отец у ворот.

– Отец? – выдохнула я. – Что случилось?

– Хочет тебя увидеть…

Отец звонил мне несколько раз вчера, но я не отвечала. Стоило начать вспоминать события трехмесячной давности, возвращались тревожные сны, в которых мир заметало снегом. Не думаю, что ему есть, что мне сказать нового.

– Будешь с ним разговаривать? – Джастис поймал мой бегающий взгляд. – Я буду рядом.

– Хорошо, – кивнула.

– Пошли, – и он подал мне руку.

Глава 3. Долгая зима…

На пропускном пункте нас ждал Рэм. Он коротко поприветствовал меня и добавил:

– Я буду здесь на случай вопросов.

– Вы уже что-то сделали против него? – догадалась я.

– Его лишили возможность дальнейшей деятельности в северном регионе. Но это пока…

– А потом?..

– Посмотрим, – уклончиво отозвался он.

Я только покачала головой и направилась к проходу. Джастис шел следом.

– Я бы хотела поговорить с ним одна, прости…

– Не могу тебя отпустить одну, – и не подумал слушаться он. – Ты – моя ответственность.

Мы вышли вместе через проходную и оказались на широкой площадке за стеной. Отец ждал в машине, на мое появление вышел и направился навстречу.

– Лали… – Он быстро глянул за мою спину на Джастиса и вернул на меня тревожный взгляд. – Как ты?

– Нормально. Что ты здесь делаешь?

– Я хотел извиниться, – пристально посмотрел в мои глаза. – Я был не прав по отношению к тебе, не стоило так ломать твою жизнь…

Я недоверчиво нахмурилась, но сердце уже набрало обороты и защемило от тоски. Мне жутко не хватало того, что было раньше между нами.

– Мне жаль, что так вышло. И очень не хватает тебя. – Он смотрел на меня с тревогой. – Как ты тут?

– Все хорошо… – только и успела выдохнуть я, как тело прострелило болью от живота и в ноги. Колени подогнулись, и если бы не Джастис, я бы рухнула на землю. Отец оказался рядом:

– Что с тобой?!

Но Джастис уже подхватил меня на руки и бросился обратно. Мир вертелся перед глазами, ноги немели, и я задыхалась от боли.

– Срочно скорую! – послышался голос Джастиса.

– Пустите меня к дочери! – едва долетал голос отца. – Скажите, что с моей дочерью!

– Джас… – только и удалось мне выдавить, как из глаз покатились слезы. – Мне больно!

– Потерпи немного. – Его голос звенел от напряжения. – Рэм!

– Две минуты. Аптечка.

– Доставай желтую ампулу…

Я почти ничего не соображала. Хотелось, чтобы боль прошла, чтобы все закончилось. Не было страха за ребенка, только за себя, и от этого хотелось выть… Теплое безмятежное утро обернулось каким-то кошмаром. Уже в скорой мне поставили капельницу, и начало отпускать. Когда боль немного стихла, пришел страх уже за малыша, и я заплакала…

* * *

Я лежала в диагностическом кабинете и держалась за суровый взгляд Джастиса, который всматривался в монитор, осторожно скользя датчиком по животу.

– Сильный тонус, – заключил он. – Ничего больше…

– Ты уверен? – дрожащим голосом выдавила я.

– Абсолютно, – и он отложил аппарат. – Сейчас все позади. Ничего страшного нет, Лали.

По вискам снова покатились горячие слезы.

– Эй, – присел он рядом. – Все хорошо, слышишь? Нет проблемы… А тебе нельзя расстраиваться.

– Я же не расстроилась там… отец наоборот просил прощения.

– Это вызвало эмоциональный всплеск. Но ничего страшного…

– Было так больно…

– Сегодня останемся тут, я обследую тебя полностью. Если все нормально – завтра отвезу домой. Все хорошо…

* * *

Но домой меня никто не отвез.

Боль вернулась ночью, потом днем… и стала обычным явлением уже через пару суток. И, хоть никаких отклонений у меня не находилось, тело почему-то отторгало ребенка. Вскоре капельницы вместо завтрака и ужина вошли в привычку. Запах антисептиков и лекарств заменил воздух, а самым любимым временем стали обычные прогулки по парку вокруг. Теплый сентябрь ни одним намеком не выдал свою причастность к осеннему времени, вокруг все также зеленело и трещало на разные голоса, будто зимы в этом году никто не ждал.

Джастис жил в больнице вместе со мной. Катал меня, как инвалида, в кресле-каталке, развлекал и старался скрасить пребывание в неизвестности.

– Ты же с кем-то встречался, – напомнила я однажды утром, когда мы завтракали в моем любимом месте – на скале под кряжистой елью.

– Встречался, – рассеянно кивнул он, нарезая колбасу.

– Я хочу тебя уволить…

– Ты меня не нанимала, чтобы увольнять, – даже не дрогнул он. – Бери бутерброд и ешь.

– Я серьезно. Ты тратишь время…

– Я не трачу время. Не тебе это решать.

– Что важного во мне? Я неудачница.

– Не пори чушь, – удостоил серьезного взгляда. – Ты держишься молодцом.

– Знаешь, чего испугалась, когда заболело сильно? Что я умру. Не ребенок, я…

– И что тут такого? Обычный инстинкт самосохранения.

Я сжала губы в нитку, тяжело дыша.

– Лали, у всех беременность проходит по-разному. Но большинству есть, ради чего страдать – есть мужчина, муж или семья, которая поддержит, что бы ни случилось. Ты же страдаешь ради невинного ребенка, не желая быть связанной с теми зверствами, свидетельницей которых ты стала. Но у тебя есть и своя жизнь. И она не менее ценна, чем жизнь ребенка. Вы оба важны. И для меня – тоже.

Я с трудом расправила спину, чтобы вдохнуть, потому что после таких слов хотелось съежиться еще сильнее.

– Ты – свободный, красавчик… – прошептала упрямо. – Тебе нечего делать рядом со мной. Это уже вышло за всякие рамки…

– Как это нечего? Ты в курсе, что только к тебе прилагается настоящая вареная колбаса на завтрак?

Я прыснула.

– Вика мне ее просто так никогда не выдаст. – И он взялся за термос. – Такая только в Аджуне для больных делается.

– Представляю, какие у них завалы этой колбасы, раз я тут единственный пациент.

– В стационаре. Остальные просто ночуют дома. Но колбасу по утрам разбирают стабильно…

– Джастис, – стянула я улыбку силой воли, – я серьезно. Капельницы мне может поставить кто угодно.

– Никто к тебе не притронется кроме меня. Я хочу быть с тобой, ты меня вдохновляешь.

– А если я перестану тебя вдохновлять? – Я вдруг поняла, что уверенность в том, что рискую оправдано, сильно убавилась. А вдруг ребенок родится нездоровым, и я обреку его на страдания? Вдруг со мной что-то случится, и он останется сиротой? Когда приходила боль, страх сжимал душу в тиски.

– Это невозможно.

– Я могу струсить, Джастис.

– Трусь сколько влезет.

– Ты просто так это говоришь.

– Что бы ты не решила, я тебе помогу. Если решишь, что не можешь… – Он вдруг замялся и нахмурился. Продолжить ему стало тяжело. – Имеешь право.

– Неужели? – усмехнулась я, подумав, что это его проявление неуверенности.

– Абсолютно, – поднял он на меня взгляд. – Тебе не нужно нести это все одной.

– Что? – опешила я.

– Что слышала. Родим сначала белого медвежонка. Потом подумаем про котят…

– Ты ненормальный, – усмехнулась обескураженно я, завороженно глядя на него. Безумие этого утра начинало нервировать не на шутку.

– Мне бы так хотелось. Поэтому я не могу тебя бросить, понимаешь?

– Ну и шутки у тебя.

– Если бы…

– Если бы я была здоровой и везучей, и ты бы за мной побежал – я бы не стала сопротивляться.

– А в кресле каталке, когда не можешь никуда бежать, сможешь? – И он протянул мне чашку.

– Ты меня жалеешь.

– С чего? – покачал он головой. – Ты не умираешь. И не болеешь. А к одиноким девушкам с медвежатами у меня, видимо, генетическая слабость.

– Ты про Вику? – закатила глаза.

– Хватит меня диагностировать, – беззлобно проворчал он. – Просто услышь – я тебя не брошу. И не надо меня дергать за усы.

– Я еще ни разу не дернула, – развеселилась я. Наверное, впервые за эту неделю, полную боли, отчаяния и капельниц с уколами. – А ты покажешься мне в другом образе?

– Я видел, как ты лис шарахаешься на тротуаре…

– Тебя я не испугаюсь.

Он тепло улыбнулся:

– Ешь давай…

* * *

Пришла зима. Но ничего не менялось. Я не набирала нужный вес, как ни старался Джастис меня откармливать. Но с ребенком по всем показателям все было хорошо. Если бы мое тело его не отвергало…

Единственное, чему можно было радоваться – на этом сроке ребенка уже можно будет спасти, если мы с Джастисом все же проиграем. И это не давало окончательно пасть духом.

За время жизни в больнице я обзавелась новыми знакомствами – подружилась с сестрой Рэма Нирой. Девушка оказалась очень открытой и общительной. Она занималась детьми-полукровками и их адаптацией в Аджуне. У нее был свой небольшой детский сад, где оборотни росли вместе с человеческими детьми. Вряд ли такие результаты заинтересуют Смиртон, но если бы не мой случай, я бы вообще не знала о том, что оборотни как раз стараются научить будущие поколения жить бок о бок, чего не скажешь о людях. Все было совсем не так, как нам пытались представить в Смиртоне.

Отец звонил раз в неделю. Сначала мы разговаривали коротко и сухо, но с каждым разом я рассказывала все больше – что не жалею ни о чем, что мне нравятся новые знакомые, врала, что чувствую себя наконец на своем месте. Он неизменно спрашивал, когда вернусь, но я ничего не обещала.

Где-то в глубине души я простила ему все. У меня не было ресурса его ненавидеть, мне было, куда потратить силы.

На седьмом месяце я уже вообще боялась двигаться, но хорошо освоилась с каталкой. И каждое утро добиралась до детского отделения, где мы встречались с Нирой. Пили чай, разговаривали, обсуждали новости… Нира еще больше сгладила для меня границу между моим и непривычным миром. Оказалось, что у любых девушек переживания очень похожи.

Она встречалась с человеком, а это, как оказалось, история более сложная, чем когда мужчина-оборотень выбирает человеческую женщину. Дети в таких браках только в половине случаев становятся оборотнями. Но даже не в этом была проблема. А в том, что ребенку нужен проводник в мир животных, и мужчине тут было проще. Короче, Рэм ворчал на этот ее выбор, что расстраивало Ниру, но она стойко держала оборону от брата. С встречной стороны ситуацию смягчала Вика. Но Нире все равно было непросто. С ней я забывала о себе, чувствуя, что не пуп вселенной, как это было с Джастисом. Тот продолжал носиться со мной как с неповоротливым, но ценным по каким-то непонятным причинам тюленем.

– Давай, малышка, еще немного… – усмехался он, орудуя датчиком. – Пару месяцев, и будем бегать за медвежонком по снегу. Тебе показать мордочку?

– Не надо, – отвернулась я.

Это его обещание взволновало, я сразу же живо представила эту картинку. Пусть все забудется быстрее, пожалуйста! Пусть он родится здоровым!

Малыш пнул датчик, и я замерла. Часто после таких его пинков меня скрючивало от боли, и начиналась беготня с капельницами и инъекциями. Я провела ладонью по животу, успокаивая ребенка и успокаиваясь сама. Пока Джастиса не было рядом, я постоянно разговаривала с малышом, гладила живот… Выучила одну колыбельную и напевала ее в тишине. И мне казалось, ребенок меня слышит и успокаивается. Я будто старалась его примирить с обстоятельствами, что так вышло, убедить, что надо постараться еще чуть-чуть, и мы будем вместе…

– Как назовешь?

Вопрос, такой простой и естественный, вогнал меня в ступор. Я и не думала никогда об этом. Для меня это было почему-то непреодолимо сложно – дать ему имя. Будто я права не имею, не справлюсь с последствиями, не могу одна взять ответственность…

– Пока никак.

Я хотела сказать «не знаю». Но почему-то вырвалось именно это.

– Почему? – сузил Джастис глаза на монитор.

– Не знаю, не могу… – пожала плечами. – Не могу объяснить. Боюсь. Будто пока нет имени – нет и смерти… Я дура, да?

– Нет, – глянул он на меня. – Там, откуда родом твой ребенок, это обычно так и происходит. – И он с тяжелым вздохом вернулся к монитору. – Малышам не дают имена, пока те не окрепнут и не переживут первую зиму. Без имени смерть не заберет…

– Откуда ты знаешь? – тяжело задышала я.

– Слышал…

Я хотела было что-то еще спросить, но перед глазами уже полетели картины заснеженного мира, сердце сдавило тоской, и меня снова скрутило пополам от резкого спазма. Да такого, что в глазах потемнело.

Зря мы обсуждали, как собираемся обмануть смерть, наверное…

Это все, о чем я думала, когда коридор наполнился криками, а ощущение горячей струи между ног будто поставило жизнь на паузу. Потому что территория жизни на этом заканчивалась.

Свет коридорных ламп замелькал в глазах. Я слышала, как четко командует Джастис, чувствовала, как слаженно действуют вокруг меня врачи – инъекции, датчики, звон инструментов и вой приборов смешались в одно. А я онемела. Замерла, не в силах ни бороться, ни обещать себе, что справлюсь, ни думать о ребенке. Меня разом скрутило и выжало досуха. А еще тянуло куда-то… Туда, где по лицу хлещет морозный ветер с россыпью ледяных иголок, где воздух обдает легкие болью, не сдается теплу…

– Лали, не смей. – Щеку вдруг болезненно обожгло, а на лице заплясал жесткий собранный взгляд. Джастис обхватил подбородок и заставил смотреть ему в глаза: – Только попробуй не вернуться…

Я растерянно моргнула, но его взгляд начал таять, и его вскоре замело снегом…

* * *

Глава 4. Возвращение

Мне хотелось остаться там…

Кожу не жгло холодом, было тепло… А еще я слышала его дыхание, чувствовала кожей жар выдыхаемого им воздуха. Я была дома. Измученная, сломленная и потерянная, и только там в его руках меня собирало по кускам в целое. Я не хотела обратно…

Но дыхание сменилось противным писком прибора, тепло – холодом, а запах его кожи сдался под напором антисептиков…

– Лали, – послышалось хриплое, а по волосам скользнули нежные пальцы.

Я не нашла в себе сил отозваться – дышать не хотелось. Я не могла узнать, не находила в себе сил спросить, что с ребенком. Меня будто выгребли изнутри до основания.

– Дай ей время. – А это Вика.

Да уж, зря ты его ко мне приставила. Теперь мы оба сломлены чувством вины друг перед другом. Джастис сжимал мои пальцы между своими и тем самым окончательно развеивая чувство чужого, но такого необходимого касания.

Кто он? Почему мне кажется, что он рядом? Зачем мне это?.. Я не понимала. Невозможно тянуться к тому, кого не знаешь, кого, может, нет в живых. Видимо, схожу с ума.

– Не пойму, в чем проблема, – устало выдохнул он. – Они оба здоровы, но будто несовместимы…

– Значит, проблема в другом. – Вика говорила тихо, не хотела, чтобы я слышала. – То, что она пережила…

– Ты пережила то же самое, – перебил он ее раздраженно.

– Над Рэмом никто не издевался, – возразила Вика чуть громче.

– Я помню, – усмехнулся он зло. – Рэм загнал тебя на крышу осознанно. А этот – в бреду. Здесь что-то другое. Мы ничего не знаем о тех, кто живет дальше Климптона… Может, они не могут создавать пару с человеческими женщинами?

– Вы можете. Почему они не могут? – Послышался шорох, и голос Вики стал дальше – похоже, Джастис отталкивал ее намеренно. – Лали просто родила недоношенного ребенка. Но мы его выходим. Все будет хорошо… И Лали тоже поправится.

Ее слова о том, что с ребенком все будет хорошо, запустили жизненный ток – я вздохнула глубже, найдя в себе, наконец, силы открыть глаза.

– Привет, – склонился надо мной Джастис. – Как ты?

– Что с ребенком? – мотнула головой. Показалось, все тело начинили свинцом – даже держать глаза открытыми было тяжело.

– Малыш в порядке. Сейчас на аппарате… Но ему ничего не грозит.

– Мне надо его увидеть…

Было чувство, что вместе с ним у меня сердце вынули. Тоска невыносимо сжимала грудь. Я ведь ему нужна…

– Лали, пока нельзя двигаться. – Джастис достал стетоскоп и принялся меня обследовать. Вика стояла рядом. – Ничего не болит?

Я отрицательно мотнула головой и перевела взгляд на Вику. Она мне осторожно улыбнулась, но я не нашла в себе сил ответить. В душе зашевелилась зависть – у нее все хорошо. И дети, и мужчина, который не вызывает вопросов и готов ради нее любому горло перегрызть, что бы там ни говорил Джастис. А у меня – сплошные вопросы. К себе, мужчине, который потратил на меня семь месяцев жизни, не получая ничего взамен, к самой жизни, которая протащила меня через это все… Я не испытывала никакого оптимизма и не понимала почему. Вика же сказала, что все будет хорошо. Что ребенок восстановится, я поправлюсь… Я перевела взгляд на Джастиса, и чувство, что все не так, усилилось. Все неправильно, так не должно быть! А как должно – непонятно.

– С тобой все хорошо, – удовлетворенно заключил Джастис. – Молодец…

– Я хочу увидеть малыша, – прошептала, посмотрев ему в глаза.

– Хорошо, – сдался он.

И я знала, что сдастся. Слишком жалел меня, прогибался и, сам того не подозревая, оставлял мне пустоту, на которую невозможно опереться.

– Он плакал? – глухо спросила, когда он усадил меня в каталку.

– Очень, – улыбнулся. – Сильный.

– Мальчик? – поинтересовалась опасливо.

– Ну конечно, – усмехнулся он. – Ты думала или надеялась, что я ошибся?

– Ну мало ли…

Когда коридор закончился, я вцепилась пальцами в подлокотники, изо всех сил стараясь усидеть и не добавить Джастису забот. Но когда увидела ребенка в кувезе, подключенного к датчикам и аппарату дыхания, чуть не рванулась к нему.

– Дышит сам, не переживай, состояние хорошее, просто еще слаб… – Джастис присел рядом.

– А это нормально? – тяжело выдохнула я, не моргая.

Какой же этот комочек был маленький!

– Нормально. Все будет нормально с вами, не переживай. Ты справилась…

– Это ты справился… – Я тяжело вздохнула и перевела на него взгляд. – Спасибо.

– Пожалуйста, – устало кивнул он и приложил пальцы к артерии на моей шее. – А теперь в койку, пульс поднимается.

– Я с тобой не расплачусь…

– Тебя только это интересует? – усмехнулся. – Хорошо… Мы что-нибудь придумаем…

* * *

Потянулись дни, еще больше похожие один на другой, чем раньше. Когда стало можно, я сама уже ходила к ребенку и часами смотрела, как он дышит. Изучила каждую ямочку на его личике, каждую венку на прикрытых веках… Как же хотелось обнять, прижать к себе… Я говорила с ним, рассказывала, как он окрепнет, и мы выйдем из этой ненавистной больницы – рисовала картинку нам обоим, в которую хотелось верить.

Но чуда снова не случалось. Не случалось даже заурядного ожидаемого прогноза. Ребенок оставался слабым, но стабильным. Развивался, но не был готов жить самостоятельно. У него будто не было ради чего отсюда выходить, и в мои картинки он не верил.

Прошла неделя, потом следующая. Мир все никак не хотел играть красками, заметенный сугробами за окном и внутри меня. Я перестала быть здесь пациентом, но оставалась жить в гостевой комнате. Хотя жизнью это вряд ли можно назвать. Стоило труда смириться с тем, что я снова жду, когда моя жизнь начнется… Вроде бы рукой подать, но она упиралась в прозрачный бокс.

– Эй…

Я обернулась, устало вздыхая. Джастис прошел ко мне и подал чашку кофе:

– Держи.

– Спасибо…

Он оперся на стол, сложив руки на груди, и прикрыл глаза. Мы почти перестали общаться. Первые дни он еще пытался отвлечь меня, таскал на улицу, заботился, но мне хотелось лишь одного – чтобы оставили в покое и тишине. Мне все больше нравилось смотреть на снегопад – как снежинки тихо падают на землю, бьются в стекло и носятся в завихрениях у окна. Почему-то тишина казалась важной, будто я хотела что-то услышать…

Сны больше не пугали – я ждала их не меньше, чем встреч с сыном. Только в них все вставало на свои места и казалось правильным – чужие касания успокаивали и согревали, и смотреть на бурю становилось не страшно.

– Сегодня все так же, – тихо сообщил Джастис. – Развивается нормально…

– Но сам дышать не хочет, – закончила я обреченно. Он промолчал. – Джастис, мне не станет лучше… Не надо ждать.

– Я не жду. Я просто хочу быть рядом. Это мой выбор.

Чашка невыносимо нагрела руки, и я отставила ее на столик, хоть это и выглядело отказом от его заботы.

– Ждешь. Я же знаю.

– Чего мне ждать?

– Что что-то изменится…

– Изменится, – упрямо возразил.

– Мне уже кажется, что нет. С ребенком что-то не так. И никто не знает, что именно…

– Дай ему время. Ты устала – это нормально.

– А если нет? – я медленно поднялась, глядя в его глаза. – Долго ты будешь меня успокаивать?

– Сколько понадобится, – решительно взглянул на меня.

– Не надо.

– Хочешь тонуть в горе в одиночку? – нахмурился он.

– Да, хочу, – разозлилась я.

– Нет. Пока твой ребенок в больнице – я буду тут. Поняла?

Я только сглотнула ком в горле, опуская глаза. Кого я обманываю? Я же совсем упаду духом без него, но использовать его – еще хуже.

– К тебе Нира пришла, – тише добавил он. – Вернулась вчера в Аджун.

Новость о приезде подруги вселила надежду, что радоваться я еще умею. Она встретила меня с улыбкой, по которой я, как оказалось, искренне скучала, а стоило почувствовать ее объятия, я расплакалась прямо в коридоре.

– Малышка, – гладила она меня по голове, утащив в комнату. – Джастис говорит, с ребенком все хорошо.

– Только дышать он не хочет, – выла я.

С Нирой оказалось легко расклеиться и отдаться эмоциям на полную, и я позволила себе их на всю мощь.

Полчаса спустя я сидела, опустошенная, на кровати с распухшим от слез лицом и чашкой горячего травяного чая, а Нира рассказывала о поездке в Смиртон. Глаза ее при этом виновато, но все же блестели.

– Давай уже, – шмыгнула я носом, улыбаясь. – Расскажи о главном.

К счастью, чувство вины за счастье вспыхнуло лишь не секунду в ее взгляде.

– Гордон сделал мне предложение.

– Ух ты! – искренне восхитилась я. – И что ты?

– Я согласилась. А завтра хочу познакомить их с братом.

Мда, нелегко ей будет. С другой стороны, если Гордон выдержит Рэма, значит, действительно достойный кандидат.

– Я хочу, чтобы ты тоже пришла, – вдруг сложила бровки домиком Нира, а я так и застыла, не зная, что ответить. – Пожалуйста… С тобой мне будет не так страшно.

Я никогда еще не выходила из больницы дольше, чем на время прогулки по парку и окрестностям. Мне все казалось, что с малышом что-то случится без меня. Но ничего не случалось… Я будто и не нужна была ему.

– Хорошо, – выдохнула.

– Спасибо! – Нира обняла меня благодарно. – Завтра за тобой заеду в двенадцать.

* * *

С раннего утра до полудня я провела с ребенком, поглядывая то на него, то на монитор ноутбука. Недавно на глаза мне попались фотографии одного очень известного фотографа, путешествующего по Северу – Адама Нолдриджа. Критики высоко отмечали его работы, которые часто занимали обложки самых известных научных журналов, потому что такого севера никто до него людям не показывал. Он бывал в таких местах, о которых мало что известно – люди туда не добираются. При этом самого фотографа никто никогда не видел.

В одном из интервью главный редактор журнала «Уорлдгайд» обмолвился, что, скорее всего, Адам – оборотень и житель тех мест. Иначе удачливость фотографа ничем не объяснялась. Но никто не спешил удешевлять его заслуги, потому что справиться с техникой при таких низких температурах непросто, добраться до столь захватывающих видов – тоже. Умелец как-то изгаляется таскать все на себе, оборачиваясь зверем, и это делает его еще более примечательной личностью.

История этого загадочного фотографа захватила меня не на шутку. Я часами засматривалась на его работы, потому что они напоминал мне, с каким восторгом прежде я думала о поездке на север. Глядя на фотографии, я будто оживала заново, а мой мир, наконец, играл, пусть и зачастую скудной ахроматической палитрой заснеженных полей и темной воды. Образ базы-живодерни наконец померк в моем уставшем сознании, уступив место другим более прекрасным впечатлениям. Мне даже стало казаться, что и сны мои поменялись – стали легче, свободней, уводили в знакомые теперь уже места и бескрайние просторы, которые существовали где-то в реальности, а не в моих кошмарах.

– Красиво, – послышалось хриплое позади, и я едва не захлопнула крышку лэптопа. – Ты как?

Джастис тихо прошел к столу, смотря на малыша в боксе.

– Нормально. Меня Нира пригласила к себе.

– Я в курсе, – устало протер он лицо. Наверное, таким вымотанным я его еще не видела. – Езжай, все будет хорошо.

– А с тобой когда все будет хорошо? – не выдержала я.

– Со мной все хорошо, – глянул на меня, слабо улыбнувшись. – Иди.

– Спасибо. Только если что – позвони.

– Конечно, позвоню.

Глава 5. Надежда

Нервничали все. Нира вообще себе места не находила – носилась между кухней и гостиной, делая вид, что каждая тарелка требует отдельного вояжа туда-сюда. Вика следила за тем, чтобы Рэм ничего не сказал и не сделал, сдерживая его молчаливый протест, сметающий все надежды сестры на принятие.

Я поддерживала разговор с Гордоном, делая вид, что мне очень интересно все, что связано с трудностями издательства, специализирующегося на литературе для особенных детей, которое он возглавлял.

Но все больше раздражал этот надуманный тремор! Ну неужели Рэму так сложно принять мужчину, с которым его сестра счастлива?! Все равно за нее выбор сделать не получится. А так только распугает кандидатов. С таким братцем любимой поперек и слова не скажешь – проще сразу застрелиться.

Когда напряжение достигло апогея, Нира утащила Гордона на улицу подышать воздухом. Вику вызвали к себе дети громким криком со второго этажа, и мы с Рэмом остались одни. Только я не стала искать тему для светской беседы – подошла и нависла укоризненной тенью над мужчиной в кресле.

– Почему ты не разрешаешь ей попробовать построить свою жизнь так, как она это видит?

С высоты заточения в больнице, а потом – рядом с ребенком, который не хочет дышать сам, все это мне казалось такой мелочью!

– Знаешь, – вдруг беззлобно усмехнулся он, – не буду я ей ничего запрещать.

– Зачем тогда это все? – растеряла весь запал я.

Он пожал плечами, улыбаясь, потом вдруг кивнул на соседнее кресло:

– Садись. – Я послушно пустилась рядом. Мы помолчали немного, прежде чем он продолжил: – Когда отец ушел, и я остался с Нирой на руках, я жутко испугался. И вроде бы столько народу вокруг, меня бы никто не бросил… а я чувствовал себя одним в этом мире. Потому что Нира перестала есть. Ничего в рот не брала почти, так ослабла…

Что-то в этом начале дернуло нервы, и я затаила дыхание.

– Никто не мог помочь. Уже думали везти в Смиртон, потому что у нас оборудования в больнице нужного еще не было. Счет шел на часы… Нира уже болталась в моих руках тряпкой… – Рэм щурился на огонь, а я не сводила с него взгляда. – Пока я случайно не положил ее в кресло, чтобы переодеться. Она вздрогнула тогда и разревелась впервые за день. Я сразу сунул ей бутылку, и она начала жадно есть… пока не встал с кресла. Стоило отдалиться от него – она снова закрыла глаза, представляешь? Пока до меня не дошло, что на кресле висел свитер отца. Я все не убирал его, не хотел отказываться, переставать верить, что он еще вернется. Нира чувствовала его запах, оставшийся на свитере. Стоило замотать ее в него, и все наладилось. Она начала есть, спать, улыбаться… жить.

Я медленно моргнула, дрожа все сильней внутри.

– Поэтому я буду ее беречь, Лали… Чтобы никто не забрал у нее повод жить.

Тут можно было бы сказать, что Гордон – отличный молодой человек, облившийся семью потами, но не сдавшийся. И он обязательно проникнется этой философией Рэма даже элементарно для того, чтобы выжить в этой семье. Но я не могла перестать думать о его словах.

– Это часто так происходит? – прошептала взволновано я.

– Что? – нахмурился он.

– Дети… – Голос дрожал. – Ваши дети остаются без отца и перестают бороться за жизнь…

– Бывает, – задумался он. – Я тогда всю доступную информацию перевернул, опросил своих. Все боялся, что это временное улучшение, просто совпадение, и мне лишь дали время, чтобы действовать.

– Но это не совпадение, – нетерпеливо закончила за него я.

– Временами в некоторых семьях замечали такое, да. И уж совсем в бородатые времена, когда отец семейства уходил на охоту, младенцев укутывали в его вещи. Это называлось «охранением». Отец – защитник, понимаешь? Мое опасение – не блажь. Человек не может быть «охранением» для ребенка-оборотня.

Я растирала застывшую кровь в ладонях, не в силах усидеть. Мне уже было не до Рэма и Ниры. Но когда я попыталась подняться, он вдруг тихо добавил:

– Я искал твоего медведя. Но не нашел.

– Где? – опешила я.

– В Климптоне. Он не бездомный и не дикий житель пустоши. Твои на допросе сказали, что встретились с ним у базы, но я им не верю. И надеюсь доказать обратное…

Я не смогла почему-то поблагодарить. Поднялась пришиблено и направилась на веранду, на ходу набирая Джастису сообщение, чтобы заехал за мной. А сама едва дождалась, когда Нира с Гордоном вернутся.

– Что-то случилось? – засуетилась подруга на мое прощание.

– Слушай, идея безумная… – Я оттащила ее в уголок, заглянув в глаза. – Но рассказ твоего брата о тебе дал мне надежду… И он правда за тебя очень боится.

Мы обменялись взглядами, я благодарно сжала ее руку, ничего больше не объясняя, и вышла из дома. Мне не терпелось поделиться идеей, но Джастис моего энтузиазма не разделил.

– Никогда не слышал о таком, – выкрутил он руль и медленно повел машину с холма. – Я со столькими брошенными детьми работал… И сын Рэма, приемыш – он мой пациент.

– Рэм сказал, что не всегда. Вернее, у них сохранились рассказы о традиции «охранения», когда ребенка обкладывали вещами отца, если тот уходил на охоту, – взволнованно возражала я. – Не возникли бы они на пустом месте.

– Лали, да даже если и так, как это поможет тебе? – Он нажал на тормоз, чтобы иметь возможность посмотреть мне в глаза.

– Я могу попытаться достать какую-то вещь отца моего ребенка. – Джастис прикрыл глаза, вздыхая. А мне вдруг стало невыносимо обидно: – Я не прошу тебя верить! Я тебя вообще ни о чем не прошу! Мне не нужно, чтобы ты решал!

– Как ты его вещь достанешь? – сурово глянул он на меня, игнорируя крик.

– Попрошу помощи у отца, – решительно заявила я. – Если они взяли медведя в человеческой ипостаси, вещи должны были остаться.

– А если нет?

– Да что с тобой, Джас?! – вскричала. – Все, что ты можешь предложить – сидеть и ждать изо дня в день, когда что-то изменится?! А если нет?!

– Мне сложно давать тебе пустые надежды. Я ученый.

– А я – врач! – И я толкнула его в грудь. – Представляешь, как мне сложно верить в байку, которая единственная может объяснить, почему здоровый ребенок не хочет жить?!

Он схватил меня и прижал к себе, но я лишь повисла в его руках, пережидая. Все мысли были о том, как доберусь до комнаты и позвоню отцу. К черту все, расскажу ему правду и потребую помощи. Он мне должен, в конце концов. Это все из-за него… Эта тупая ежедневная боль стала нормой, но это не значит, что я должна с ней смириться!

– Лали, – заглянул в глаза Джастис.

– Поехали, – отстранилась я.

По приезде я сразу направилась на скамейку, не рискуя заходить в корпус – мне нужно было больше воздуха и пространства, чтобы вместило все мои надежды или их полный крах, если отец откажется помочь.

Он взял трубку сразу же:

– Лали, что случилось? – Голос уставший и надтреснутый.

– Мне нужна твоя помощь. Очень. Как никогда.

– Что такое? – подобрался он.

– Тот белый медведь… У тебя могли остаться его вещи? – Я расхаживала вдоль скамейки в свете нескольких окон двухэтажной больницы.

– Что?

– Пап, это очень важно. – Я тяжело вздохнула, прежде чем произнести самое тяжелое: – Я родила от него ребенка.

Последовало предсказуемое молчание, в котором я слышала, как учащается его дыхание.

– Ты поэтому сбежала в Аджун, – хрипло выдохнул он. – А я думал…

– Что ты думал? – насторожилась я.

– Что ты беременна от Пола, но не решилась родить… Я же видел, что ваши отношения не ладились…

Я только закатила глаза, судорожно хватая воздух. Конфиденциальная клиника радостно слила меня отцу! Да и к черту!

– Папа! Ребенок… ему нужна помощь, и мне не к кому больше обратиться! Мне нужны вещи медведя!

– Лали, – прохрипел он, – дай… дай мне несколько секунд…

Я вдохнула холодный воздух поглубже, подняв взгляд кверху. Пошел снег, и снежинки красиво кружились над головой в тишине, сгорая на моих щеках.

– Как это произошло? – наконец, тихо спросил отец.

Я рассказала. Как ходила к клетке, как попалась в лапы и открыла замок, спасая собственную жизнь. Мне было все равно, что он подумает. Я готова была сказать ему что угодно, потому что сердце уже скакало в нетерпении его ответа.

– И что с ребенком? – взволнованно спросил он. Не потребовал, почему я не сделала аборт или не сказала им.

– Он на системе поддержания жизни, родился недоношенным. Я не могу тебе объяснить все и сразу, но ты – моя последняя надежда. Сегодня мне случайно открылось, что ребенку может не хватает отца, его запаха рядом!.. Я…

Я опустилась на скамейку и заплакала – не стало сил. Казалось, я бьюсь в железобетонную стену. И если отец сейчас скажет, что все это его не интересует, я сломаюсь.

– Думаю, да, на базе остались его вещи, – вдруг прошелестело в моей Вселенной. – Но попасть туда будет непросто, Лали. Мне запрещено приближаться к Климптону.

– Папа, думай! Любая возможность! Это так важно для меня!

– Дай мне время до утра. И не нервничай. Мы обязательно что-нибудь придумаем…

Теперь я уже всхлипнула и заплакала от облегчения.

– Спасибо! – просипела на вдохе.

Он прерывисто вздохнул в трубку:

– Но что с тобой? Объясни подробней! Ты здорова? Тебе нужна помощь?

– Я нормально, – кивала, будто он мог меня видеть. – Пап, ты – моя последняя надежда.

Меня не интересовало больше ничего. Если он поможет добраться до вещей оборотня, я прощу ему все!

– Я бы хотел увидеть внука…

Внука? Я что, оглохла?

– Пап, я… пока не знаю. Я просто хочу его взять в руки, обнять, прижать к себе… Ты не представляешь, какая это пытка!

– Девочка моя…

А я уже не могла говорить. Влажные щеки беспощадно жгло холодом, и не было сил пошевелиться… пока вдруг на плечи не накинули что-то теплое и не утянули на колени. Джастис прижал к себе, и я позволила себе вжаться в него и взять тепла взаймы хоть на несколько минут.

– Пап… я жду звонка, – прошептала и убрала мобильный. Неожиданно стало легко. Я обняла Джастиса, запуская окоченевшие руки под распахнутую флисовую кофту, и прикрыла глаза, утыкаясь ему в плечо. – Не мерзнешь? – прошептала, шмыгнув носом.

– Нет, – еле слышно усмехнулся он.

– У нас с тобой ничего не выйдет…

– Я знаю. – И он провел носом по виску, порывисто вдохнув. – Ты чужая.

– Что? – выпрямилась я.

На него уже насыпало снега, и особенно очаровательно смотрелись длинные ресницы, присыпанные белым.

– Я думаю, что отец твоего ребенка жив, Лали, иначе я бы тебя забрал.

– А говоришь ученый, – усмехнулась я.

Душа мягко разворачивалась, заполняла пустоты внутри, и в этой теплой тишине вдруг все наполнилось уверенностью – жизнь наладится. Я не знала, как и когда, но все уже двигалось в нужном направлении, начиная с приезда Ниры и кончая объятиями Джастиса.

– Я оборотень, – улыбнулся он.

– Хорошее оправдание, – фыркнула я. – Мне жаль.

– Мне тоже. Но я тебя не брошу. Надо будет побежать за ним – побежишь. А я присмотрю за медвежонком.

– Да куда я побегу? Мне просто нужна его вещь.

Он пожал плечами, многозначительно замолкая.

– Малыш нормально без тебя себя чувствует. Может, ты и Рэм правы – ему нужно знать, что у него есть отец. Для севера это жизненно важно… Он все-таки очень другой. А популяция белых медведей еще не выходила за пределы своего ареала обитания.

– Теперь да, немного напоминаешь ученого, – довольно улыбнулась я.

Он рывком поднялся с лавочки и подкинул меня в руках, заставив взвизгнуть.

– Все! Греться, пить чай и спать! – скомандовал и понес к зданию.

Глава 6. Возвращение

Я пришел в себя посреди бескрайнего снежного поля. В памяти – черная дыра, в теле – дикая тяжесть и отголоски неясной пульсирующей боли. Я лежал медведем под слоем снега и тупо взирал на мутный горизонт. Утро.

Вспоминать было физически больно. Голова взрывалась на каждое шевеление мысли. Последнее, что помнил – адское жжение между лопатками. Я тогда только отошел от перевалочной станции, налегке – хотел просто прогуляться… И все – пропасть. Смутное ощущение подсказывало, что со мной кто-то что-то сделал, но что – непонятно.

Кое-как поднявшись, я побрел в сторону Климптона. Желудок крутило от голода, но охотиться не было сил. Проще добраться до города. Ну как проще… Хорошо, что в Климптоне нет запретов на прогулки в животной ипостаси, только я старался не светить своей уникальной шкурой.

Доплелся до окраины ночью и с трудом обернулся у первого же открытого бара. Ввалиться здесь голышом куда-либо не было странным – Климптон больше город оборотней, чем людей. Хотя и последних это не смущало. Карты тут не в ходу именно потому, что в зубах их не потаскаешь. Вышибала у входа окинул меня суровым взглядом:

– Шмотку?

– Да, – прохрипел, еле стоя на ногах.

– Арден! – рявкнул он в злачное нутро и кивнул мне следовать за подошедшим парнем. – На счет только пиши.

Парень кивнул, и вскоре я уже шарился в узком тесном шкафу секонд-хенда. Так уж повелось, что шмотка для вернувшихся из льдов есть в каждом общественном месте – тут это маленький бизнес. Добираешься до дома и отправляешь вещи обратно.

Руки подрагивали, жутко мутило. Когда нашел более-менее подходящее, выполз, сел за барную стойку и заказал еды.

– Что, охота не удалась? – усмехнулся бармен.

– Видимо, удалась.

Только не у меня. Голова болела все сильнее, и еда лишь немного сняла общую слабость, а в целом я остался едва ли не дохлым. Раздумывал возвращаться ли в квартиру недолго. Предпочел отель.

– Номер, – устало выдохнул на ресепшене и приложил отпечаток пальца к сканеру.

– Добрый день, мистер Нолдридж, – улыбнулась мне девушка и протянула ключ.

* * *

На следующее утро я понял, что дурнота – не единственная и далеко не самая серьезная моя проблема. По телу волнами, пульсируя все сильнее, разливалась боль. Спазмы сбивали дыхание, кожа покрывалась холодным потом, и смутное понимание, что именно происходит, ни черта не радовало.

У меня была ломка. Никогда не употреблял, но имел смутное представление, в основном, благодаря единственному другу, работавшему в больничке. Ему я и позвонил, еле набрав номер дрожащими пальцами.

Юджин примчался через полчаса. Я еле расслышал стук двери и быстрые шаги – так звенело в голове.

– Киан, мать твою! – разнесло тишину номера его возгласом.

– Тише, – зашипел, стискивая голову. – Не ори.

– Ляг…

Я кое-как навел резкость на друге, полулежа на диване. Со смены – глаза красные, светлые волосы торчком и весь пропах кофе и медикаментами.

– Пульс шкалит, – отнял он пальцы от моей артерии и загремел чемоданом. – Я уже Нейла подключил тебя искать.

В Климптоне без связей и знакомств тяжко. Без них искать не будут и в гостиницу к тебе спасать от ломки не прибегут.

– Сколько прошло? – выдохнул между приливами дурноты. Желудок держался за то, что удалось в него запихнуть, но с каждым вдохом угрожал сдаться.

– Две недели от тебя не слышал ничего. Думал, ушел снова фотографировать. – Юджин пошарился в чемодане, потом перетянул от души руку и всадил иглу. – Но сейчас же бури на пустоши.

Бури… Время бурь я планировал провести дома, передохнуть между вылазками. Точно помню, как забивал холодильник едой, чтобы никуда не выходить и не отрываться от обработки материала.

– Киан, следов инъекций нет. Либо кололи в звериной ипостаси. – Мутным взором я смотрел, как он регулирует колесико капельницы на штативе. – Сейчас полегчает. Но ломка налицо.

Устроив руку на подушке, он осмотрел меня с ног до головы.

– Хрень, – выругался. – Кто ж тебя так?..

– Я не помню ничего, – прохрипел на вдохе, пытаясь сдержать новую волну дурноты.

– Твари. Тебе в больницу надо.

– Я не знаю, кому попался. Но не хочу снова.

– Думаешь, кто-то из прошлого?.. – И он протянул мне воду с каким-то порошком. – Давай, пей все.

– Ведро принеси на всякий, – мрачно глянул на стакан.

После первого глотка с едой все же пришлось расстаться. Я кое-как выпрямился и завалился обратно на подушки.

Спустя час усилиями Юджина мне все же полегчало. Боль почти прошла, осталась только слабость.

– Пожрать организуешь?

– Ага, – и он выбросил пустую банку из-под энергетика. – Мне тоже не помешает.

За окном медленно светало. Когда в номере стихло, а Юджин тихо засопел, скрючившись в кресле, я уставился на снег, бившийся в стекло.

Что-то было не так. Я помнил боль и мучения, темное забытье и чей-то голос. Меня не оставляло ощущение, что надо куда-то бежать. Не валяться тут, а нестись к кому-то, кто нуждается в помощи. Эти чувственные обрывки воспоминаний танцевали на кончике сознания, дразня и нервируя, будто кто щекотал пером.

Но вспомнить так и не вышло. А потом стало неважно.

После детоксикации полегчало – я мог существовать почти нормально. Но боль осталась. Она возвращалась волнами, била по рукам, сбивала дыхание и опускала на колени, застилая взгляд кровавой пеленой.

Юджин все же уложил меня в больницу через неделю после моего возвращения. Арендованное шмотье пришлось сменить на пижаму. Ему даже удалось снизить боль до приемлемой и поддающейся обезболиванию. Но на этом успехи закончились.

Я вышел из больницы с рецептом на сильнодействующие таблетки. И, наконец, направился домой…

…Квартира встретила настороженной тишиной. А потом робким:

– Боже, мистер Адам…

Из кухни выглянула миссис Вон – моя уборщица.

– Ваш друг приходил, Юджин, оставил мне записку, что вы в больнице. Что с вами?

– Уже все нормально, – огляделся я. Показалось, что ушел отсюда год назад. – Не переживайте.

– Я так испугалась, когда через неделю все в квартире осталось нетронутым… – нерешительно замерла женщина у входа в кухню.

Да, она убиралась у меня раз в неделю. В той жизни, в которой я надеялся, что мне это будет нужно всегда.

– Спасибо, миссис Вон. Но я хотел бы остаться один и ничего не объяснять. И вы уволены. Я отправлю вам расчет на карту.

Я бросил сумку на диван и осмотрелся. Мрачная безжизненная гостиная с рабочим столом и мониторами в углу были моим местом обитания. Спальня справа и кухня слева – все мое логово. Но сегодня меня до зубовного скрежета дернуло обратно в пустошь.

Ощущение какой-то безысходной необходимости бежать к кому-то изводило не хуже боли. Но ее можно было на время притупить пилюлей, а чувства – нет.

– До свидания, мистер Адам, – прошелестело тихое позади и щелкнул замок.

Квартира безмолвствовала. А в душе поселилась какая-то упругая пустота, отталкивающая прежние воспоминания. Я медленно скользил взглядом по своей прошлой жизни и чувствовал равнодушие. Ничто не находило отклика, все стало бесцветным. Реальной осталась только боль… и чей-то зов.

Я так и не прошел дальше дивана в тот день. Растянулся на подушках и уснул. И выпал в чужую жизнь – солнце, теплый город, стук каблуков по асфальту, обрывки голосов… А потом чувство тепла и кого-то другого рядом. Девушка. Она плакала. Я даже чувствовал влагу, скатившуюся с ее щек на плечо…

Проснувшись, провел пальцами по коже – промок от пота, будто в океан рухнул. Ледяной душ немного привел в себя и примирил с существованием в таком варианте. Но меня интересовала жизнь…

Когда-то я многое сделал, чтобы вернуть ее себе. И не собирался отдавать снова.

* * *

Месяц прошел в тупом созерцании. Я пытался вернуться к работе, но не выходило. Листал кадры, которые ждали обработки, туда-сюда… и не мог вспомнить, что меня привлекло в них. Все казалось пустым. И это пугало до холодного пота. Потому что однажды увлечение фотографией спасло меня.

Я сбежал в этот мир из прошлой жизни, полной крови и боли, и родился заново. Жизнь восстанавливалась кадр за кадром. И, наконец, приняла меня. Ужасы прошлого забылись.

А теперь – пустота.

Жизнь уместилась в отрезок между приемами обезболивающих, а сна я ждал едва ли не больше, чем передышки от физических мучений. Все надеялся, что подсознание приведет меня к разгадке, покажет картину, расскажет о том, кого потерял. Но тщетно.

Я сидел дома, пил обезболивающие, пытаясь привыкнуть… и метался во сне в чьей-то чужой жизни.

А еще нарастала непонятная жажда. Или голод… Я не мог различить. Тело ломило то ли от последствий наркоты, то ли от какой-то непонятной потребности.

– Киан, от наркотиков может нехило по мозгам ударить, – увещевал меня Юджин. – Давай-ка пойдем к неврологу и психиатру, обследуем твою голову. Кто знает, чем именно тебя пичкали…

А я просто слушал его и молча глотал прописанные таблетки, чувствуя приближение новой волны боли. Меня тянуло не спасать свою жизнь… а что-то с ней сделать, утолить эту потребность.

Однажды во сне я извернулся схватить ту, которая не давала покоя, и даже удалось рассмотреть мельком лицо – глаза большие, голубые, испуганные… красные от слез. Губы искусанные… И пахла она так одуряюще, что у меня аж голова закружилась…

Но удержать сон не вышло, и я проснулся злой и возбужденный настолько, что в паху, казалось, лопнут вены. Ночь со шлюхой не помогла. Вымотал девчонку до полного изнеможения, но самому легче становилось лишь отчасти и ненадолго. Я будто пил водку вместо воды, пытаясь утолить жажду, а добивался большего обезвоживания. Впору было либо ложиться в больницу, либо все же отдаться зову…

Однажды утром я подошел к окну и, взглянув поверх домов, почувствовал слабый толчок жизни в груди. Меня снова потянуло в ледяную пустыню так, как никогда прежде. Чутье не подводило ни разу. Нужно было просто перестать бояться пустоши – не она меня предала. Наоборот – позволила укрыться и сбежать, заметя за мной следы. Нужно было возвращаться… и искать их.

И я больше не стал мешкать – собравшись, уложил вещи в снегоход и поехал к перевалочной базе.

– Привет, – встретил меня у ворот старик Лова. – Давно не было! Пережидал бури?

Как обычно – шапка вся в ледышках, от самого несет перегаром. Я не знал его настоящего имени, меня и кличка устраивала. Если бы он не был волком, уже бы либо печень крякнула, либо замерз к чертям собачим.

– Да, – коротко кивнул.

– А про тебя расспрашивали… – он шмыгнул носом, ожидая реакции.

– Кто? – подобрался я. – Люди?

– Нет, – мотнул он головой. – Наши. Суровые такие, в костюмах.

Я сузил глаза, глядя на горизонт, стараясь не показывать старику, что меня это волнует.

– Надеюсь, ничего не сказал им? – хмыкнул равнодушно.

– Та что мне сказать? – пожал он плечами. – Они искали белого медведя, а не кого-то конкретного.

По спине прошел волной озноб.

Откуда Лове знать, что я – белый медведь? Я тщательно заметал следы, оборачивался далеко в лесу.

– Понятно, – кивнул, сделав вид, что ничего не произошло.

Больше ноги моей тут не будет. И этого ублюдка надежней будет прикопать в снегу, чтобы не разнюхивал что-то, что потом можно продать за бутылку водки.

Когда перевалочная база осталась позади, я оставил ненужные вещи в сумке у седла, а необходимое сложил на сани и спрятал снегоход, припорошив снегом в небольшом лесу. Сани мне сделали по заказу – легкие, вместительные и, главное, система сама затягивалась вокруг тела, стоило в нее лечь.

Я не любил сутками бродить в звере. Фотокамеры требовали температурных условий, ночевки под открытым небом на холоде не выдерживала даже термосумка, в которой я их хранил. Да и фотографировать лапами не выйдет. Предпочитал ночевать в палатке с комфортом в обычном тепле, разглядывая получившиеся кадры на портативном мониторе.

Мне нравилась моя жизнь до всего этого. Полная свободы передвижения и творчества, нашедшего отклик в сердцах людей, она казалась мне идеалом. Юджин называл меня чокнутым, а мне просто нужна была страсть такой величины, чтобы заполнить чернь, что наполняла прежнюю жизнь.

В этот раз я тоже взял все с собой в надежде, что меня оживит родная стихия. Только шел я не в поиски видов, а руководствуясь каким-то чутьем, еле ясной тягой куда-то, где станет легче.

К заброшенной базе вышел через трое суток, да и то только потому, что ходил последний день кругами. Внутри все ошпарило от внезапной уверенности – это моя цель. Ту ночь я не спал – кружил медведем вокруг, принюхиваясь. Запахи людей и техники были слабыми и ненасыщенными, будто остаточными. И никаких признаков жизни.

На следующую ночь я решился подойти ближе. Добрался до люка, но тот оказался закрытым… и опечатанным. Следов сигнального оборудования тоже не нашлось.

Покрутившись у замка медведем, я вернулся днем уже в обычном облике, не таясь – не осталось сомнений, что никого тут нет. Если я проберусь внутрь, никто не узнает. Да и неудивительно – слишком далеко и холодно, датчики не выдержат.

Вскрыть двери у меня заняло еще четверо суток – пришлось вернуться в город за оборудованием. Обратно я тащил на себе много всего, что могло понадобиться на заброшенной базе, начиная с инструментов и заканчивая огнестрельным оружием. Двери поддались, и вскоре передо мной оказался темный коридор.

Я направился по нему, ступая, как по минному полю. Внутри меня все натягивалось и скручивалось пружиной – такой страх и злость вызывало это место. Я шел не по отсекам, а по натянутым нервам. Определенно, место было мне знакомо.

Но того, кто звал, тут не оказалось.

По крайней мере, не сразу…

Уже когда разобрался с генератором и запустил систему жизнеобеспечения, наткнулся на лабораторию на нижнем этаже. И вот тут зверь уперся бы всеми четырьмя, будь я в его ипостаси. И все равно заставить себя войти внутрь стоило труда. Распахнутая клетка не оставила сомнений, кого именно в ней держали. Но следы деятельности «подмели» качественно – ни препаратов, ни запахов.

Когда стемнело, я направился в жилые отсеки. Побродив по комнатам, наткнулся на одну, в которой вдруг дернуло все нервы разом. Тут не убирались. По крайней мере, запахами никто не озаботился.

И это натолкнуло на мысль, что прятали тут все не от простых людей, а именно от оборотней. Может, тех, кто приходил к старику Лове?

Но все это стало неважным, когда приблизился к кровати и опустился на колени. В груди задрожало от волнения и неясной тоски. Я сгреб простынь и притянул ткань к лицу, прикрыв глаза. По памяти, как по мокрой гальке, зашелестели смутные воспоминания – дыхание… рваное… вскрик боли и стон… чувство скольжения чужих пальцев по коже… и дикое наслаждение, на которое тело среагировало моментально.

Я сцепил зубы от удара резкой боли в пах. В глазах потемнело, и я выпрямился, делая шаг назад. Это было слишком… больно, сильно, наживую. Терпеть эту наполненную воспоминаниями пустоту было невыносимо, и я вышел, закрыв комнату.

Глава 7. Ожидание

Шли дни.

Я обосновался на базе. Разобрался с системами управления, превратил одну из комнат в свою рабочую зону и перевез сюда все оборудование из квартиры. Забил холодильники мясом, бегая на охоту. Отсюда до всех моих маршрутов было лапой подать, и я надеялся, что меня исцелит одиночество и работа.

Мои фотографии изменились. Белый сменился красным. Я ловил редкие моменты освещения, взбирался на вершины в погоне за закатом, начал использовать цветовые фильтры… Но фотографии продолжали охотно брать в публикации. Потому что только я мог показать им север во всех его проявлениях, и даже через призму моей боли он был прекрасен.

Процесс и правда лечил. Только превратился в гонку со смертью. В погоне за кадром я рисковал все чаще, сознательно отправляясь в опасные места. Иногда ловил себя на мысли, что лучше сдохнуть, чем вернуться без очередного стоящего кадра, который даст передышку. Я будто стал наркоманом, только зависел от адреналина и чувства удовлетворенности кадром.

Критики захлебывались восторгом – никогда я не поднимал такую шумиху вокруг себя и своих работ. А меня интересовал только очередной вызов, на который этот край был щедр. Какая мне разница, что будет завтра, если вернется боль? Какой вообще смысл? Какого черта я ждал на этой базе, покидая ее лишь ради крайней необходимости?

Я выбирался в город закупить отличной от мороженого мяса еды, сбегать к Юджину за обезболивающим да боеприпасами запастись. Друг крутил у виска, настаивая на психиатре. Все это действительно больше казалось трюком мозгов и обманом. Потому что ночами я видел девушку. Она ходила по снегу босиком и звала за собой…

Зацепиться за ее черты не удавалось, но это и не было нужным. Я слышал звуки, запахи, обрывки каких-то фраз… И однажды – плач ребенка.

Проснулся в холодном поту с колотящимся в горле сердцем.

Тогда мне показалось, что чутье впервые обмануло, и не здесь мое место, но куда бежать – я не знал…

* * *

– Киан…

Я недовольно прижал аппарат к уху. Какого черта только включил его! За мной секунду назад захлопнулись двери квартиры, и я не намеревался сегодня ни с кем больше разговаривать.

– Нейл, я занят. – Невежливо вышло, но с любезностью у меня становилось все хуже.

– Слушай, дело есть. Наши очень просили. Заедь ко мне ненадолго. Ты мне должен, помнишь? Самое время вспомнить.

Я только шумно выдохнул через сцепленные зубы. Если не выеду сейчас, придется переться по темноте, а я не любил этого. Но Нейлу действительно был должен – он приложил немало усилий, чтобы мои следы потерялись в снегах и никто из прошлой жизни не смог меня найти. Создал для меня новую жизнь под именем Адама Нолдриджа…

…Я был в участке через пару часов. Потому что по улице было проще медведем пробежаться, но не проехать на снегоходе. Увидев меня в коридоре, Нейл махнул рукой тормозить и вскочил навстречу. А я смотрел, как он пробирается ко мне через затор посетителей в коридоре и чувствовал небывалое в последнее время – радость кого-то видеть.

Полный лысеющий коротышка оказался на самом деле человеком с добрым сердцем. Нас познакомил Юджин, к которому я загремел в больницу с огнестрельными. По большому счету, они оба были моей семьей. А я иногда забывал, что для семьи лучше, если ты будешь с проблемами, но рядом, чем где-то вне досягаемости.

– Привет, – выдохнул виновато, когда Нейл едва ли не выпал мне в руки, запнувшись о вытянутые ноги какого-то бомжа.

– А, черт! – встряхнулся он. – Привет! Пошли. – Он провел меня в комнату для допросов, но сесть не предложил. И только это немного смягчило следующий вопрос. – Ну как ты?

Я опустил взгляд виновато:

– Все нормально.

– Совсем себя не жалеешь, – тревожно вглядывался в мое лицо. – Последний снимок сделал в черных пещерах…

Да, рисковал я там запредельно – черные пещеры вот-вот обвалятся, подтопленные водой.

– Ты мне лекцию почитать позвал? – насупился я, опираясь спиной о стенку.

– Что у тебя происходит?

Я уже подумал, Юджин ему рассказал. Но нет…

– Тяжелые времена. Пройдет, – оттолкнулся я, выпрямляясь. – Нейл, мне правда надо спешить…

– Слушай, ко мне из Смиртона обратились, – он вытащил мобильный с заметкой. – Они просят сопровождение в пустошь. Я пообещал, что у них будет проводник.

Я нахмурился, опускаясь задом на край стола, чтобы не нависать над Нейлом, если придется отвечать ему одним взглядом.

– Кому? – хмурился я, чеканя вопрос.

– Знакомый один, ученый. Умолял меня помочь.

– Зачем?

– Я точно не знаю. Знаю только, что они базу строили где-то недалеко, ходили к нам за разрешениями. Вот и познакомились. Хороший мужик. Старой закалки, мало таких сейчас…

Хорошо, что я сел. В горле пересохло. Кого вдруг понесло на «мою» базу и что они там забыли?

Я попросил Юджина не рассказывать Нейлу о случившемся. Мое исчезновение приписали буре, мол, пережидал, когда уляжется, не успел уйти. И не зря.

– …Базу пока закрыли – не хватило финансирования, – продолжал Нейл. – Но что-то им там понадобилось снова.

– Что? – повторил вопрос.

– Что-то из оборудования. Думали, раньше вернутся, а ситуация затягивается.

– На кой тебе это надо, Нейл? – сузил я глаза.

– Наши отцы учились вместе, представляешь, – всплеснул он руками, наивно улыбаясь. – В Смиртоне. Я когда фото увидел – не поверил! А как нас разметало по миру! Я сто лет уже никого не встречал из столицы, а уж на пенсию скоро. А тут…

И он развел руками. А я закатил глаза.

– И много их? – потребовал глухо.

– Один. Одна, вернее.

Мои брови поползли на лоб.

– Киан, какая тебе разница?

– Погода сейчас нестабильна, – процедил я, тяжело дыша. – Если накроет снегопадом, можно на неделю застрять, а то и больше.

– Я говорил. Но там что-то очень важное, – фыркнул Нейл. – Ты б видел ее! Чуть не плакала…

Этого мне только не хватало.

– Платят хорошо, но я знаю, что тебе плевать. Поэтому прошу – своди девочку туда-обратно. С тебя не убудет.

Свожу, конечно. Раз она рвется по-тихому что-то забрать, значит, была там. Вдруг она знает, что произошло на базе? А вдруг и меня узнает? И тогда я из нее вытрясу все…

– А если случится с ней что? – нахмурился я. – Девушек я водить не нанимался, нежностей не обещаю…

– Тогда голову мне оторвут, – пожал плечами Нейл. – Только и всего…

Ладно, трясти придется нежно. Я молча поднялся.

– …Завтра в восемь быть тут, – правильно понял он мое хмурое молчание.

И я направился домой в мрачном предвкушении.

* * *

Я уже бывала в Климптоне в первый приезд на базу. Но сейчас черно-белый город, будто его черты были остро заточены, врезался своими видами в душу. Тут было жутко совсем одной. Непривычно. Город выглядел неуютно – невысокие дома, собранные в жилые районы, небольшой деловой центр с высотками и широкая полоса окраины, опоясывающая город. Ни парков, ни детских площадок. Дороги и пустыри.

Отец, несмотря на то, что не имел доступа в Климптон, пока шло расследование, и правда сделал все, что мог – достал мне пропуск в город, договорился со знакомым, чтобы меня проводили, и обещал, что обо мне позаботятся.

Из аэропорта я сразу поехала к человеку, контакт которого он дал. А когда обо всем договорились – отправилась ночевать в гостиницу.

Ночь я почти не спала, вскидываясь каждый час и упираясь взглядом в окно. Снег шел вчера весь день, и я уже испугалась, что застряну здесь надолго, но наутро неожиданно распогодилось. Окна сплошь заволокло узором, но сквозь него искрило солнце.

Прежде чем уехать, я набрала Джастиса по видеозвонку. На базе связь сбоила и раньше, и не было гарантий, что она там будет и я смогу посмотреть на малыша и узнать, как он. Джастис ответил не сразу, и это разогнало сердце за пару секунд, но вскоре в окошке вызова показалась мятая небритая физиономия:

– Лали… привет, – прокряхтел он. – Как долетела? Тебе нашли проводника?

– Да, все по плану.

– Хорошо, – он перевел экран на кювез. Ничего не менялось – датчики рисовали линии, отмерял быстрые удары сердца кардиоприбор. – У нашего бойца все стабильно. Не переживай. Читаю ему сказки, что ты оставила.

А я смотрела на своего ребенка и улыбалась, мысленно увещевая его подождать. Почему-то была уверена, что все у меня получится. Сгоняю на базу – четыре дня всего! – и на пятый уже умчусь обратно в Смиртон.

Я попрощалась с Джастисом и, еле дождавшись восьми тридцати, набрала полицейского, с которым свел отец. Он ответил сразу же:

– Ждет вас у входа в гостиницу. Такой высокий угрюмый тип со снегоходом…

Я подхватила рюкзак и быстрым шагом направилась к лифтам.

– …Вы только не обращайте внимание на его нрав, он на самом деле очень хороший и отзывчивый малый. А главное – север знает, как свои четыре лапы! Вы с ним в безопасности.

Я как раз вышла из лифта и направилась к дверям. Гостиница была маленькая, двухэтажная, а ступени занесены снегом вровень с входом, поэтому на «угрюмого типа» наткнулась сразу же, как только за мной с грохотом захлопнулись тяжелые двери.

Он стоял у большого двухместного снегохода с прицепом ко мне спиной. И правда высокий. А еще без шапки, и в легком пуховике. Ах да, оборотень же…

– Нашли? – беспокоился полицейский.

– Кажется, да, – бодро ответила я.

– Дайте ему трубку.

– Простите, – окликнула я мужчину. – Вас просят к…

И тут он обернулся. А я так и замерла с открытым ртом, холодея внутри и снаружи. Да, нужно было быстро брать себя в руки, не подавать вида… но я не смогла. Потому что это был он – мой медведь. Хозяин моих снов и отец моего ребенка.

Глава 8. Встреча

Его взгляд тяжелел с каждой секундой, брови сдвигались на переносице, а губы кривились в злой усмешке. Он медленно вскинул руку и отнял трубку от моего уха:

– Да, Нейл…

Я тяжело сглотнула, но на этом все, потому что он будто держал меня своим взглядом на прицеле. Дернусь – мне конец.

– …Да, все нормально, – отвечал он ровно полицейскому. – Не переживай. Доставлю в целости… Да, до связи…

Он не вернул мне аппарат. Убрал его в карман куртки. То, что у меня есть еще один, выданный отцом, немного успокоило.

– Я тебя знаю, – заглянула я в его глаза.

– Я знаю, что знаешь. – А теперь его голос задрожал злостью. – И ты мне все расскажешь…

– Расскажу, – согласилась с готовностью.

– Садись, – приказал он, кивнув на заднее сиденье.

Я растерянно нахмурилась:

– Зачем?

– Ты же на базу собиралась. Вот и проедемся, – приблизившись вплотную, он навис надо мной. – Расскажешь с экскурсией, в красках, какого черта там происходило и что вы со мной сделали…

Тут я поняла, что все мои предчувствия, что все будет хорошо – дурь. Рассказать ему, что у меня ребенок от него? Он прибьет меня тут же, потому что подумает, что ради этого его и держали.

Почему нет? Он один остался, а людям нужны оборотни его уровня для контроля остальных. Только медведей боятся дикие волки, расплодившиеся как в лесах близ Смиртона, так и здесь на Севере.

Логично предположить, что его накачали и заставили овладеть человеческой женщиной… как и друга Рэма. Вика рассказала, что люди ставили над ним эксперименты, пытаясь подобрать женщину. Даже думать об этом страшно, не то что пережить…

И мой Медведь, скорее всего, подумает так же. Я не смогу ему доказать, что наша связь – случайность, а ребенок рожден мной в секрете от людей.

На что вообще я надеялась, подчиняясь – непонятно. Но выбора у меня не было. Если он не отдаст мне свою вещь, я не спасу своего сына. А если не спасу… какой тогда смысл вообще?

В его глазах черным пламенем горела жажда жизни и свободы. И решимость перегрызть глотку каждому, кто встанет поперек дороги. Потому что после всего, что с ним сделали, жить, видимо, у него получается плохо. Иначе не хватался бы так за возможность все узнать, рискуя снова оказаться в клетке. Это я знаю, что ему ничего не угрожает и что он давно под защитой прав оборотней. Он мне не поверит.

– Ты точно не хочешь поговорить тут? – сделала я робкую попытку. – Нам не нужно…

– Я буду решать, – перебил он угрожающе. – Садись.

Я повиновалась. Уселась на сиденье, он пристегнул меня ремнями и при этом задержался на секунду взглядом, сузив злые глаза, но тут же отвернулся и сел за руль.

Снегоход тронулся, и в лицо ударил холодный ветер. Я опустила на глаза маску и натянула капюшон. Понятия не имела, к чему это все приведет. Найти целого папу вместо его свитера могло бы показаться удачей, о вряд ли ей было. Я понятия не имела, какой он человек. Да и зверь – тоже.

* * *

Я гнал по пустоши, вцепившись в руль, будто пытался убежать… Только как, если то, от чего бежал, сидело позади? Пока стоял от нее на расстоянии, было легко – надавить, усадить в снегоход и установить свои правила. Но когда подошел ближе, чтобы пристегнуть, мне в грудь будто выстрелил кто, и дыру заполнило жгучим пламенем…

Это ее я видел во сне. Это ею пахли простыни в той комнате! Это она не дает мне жить воспоминаниями о себе! И взгляд этот я уже видел раньше… Эта девчонка точно знает все.

Я стискивал зубы, надеясь, что наваждение пройдет, ветер выбьет из головы туман и остудит мысли. Но стоило слуху уловить позади ее крик, жар подскочил к горлу и выбил воздух из легких. Я сбавил скорость и остановился. Впереди возвышалось подножие гор, и нам предстояло взять правее…

– Прости, можно передохнуть? – отстегнулась она. – Чаю выпить… Я не завтракала.

Я обернулся, не подумав, и, зло дыша, залип на тонкой фигуре в белом комбезе. Она пахла теперь даже с расстояния. Как же захотелось курить! Хоть немного бы забил ноздри другим запахом! Но, к несчастью, я давно бросил. А девчонка самозабвенно расчехляла свой рюкзак.

– Будешь чай?

Я только отвернулся, стиснув зубы:

– У тебя пять минут.

– За пять минут я не успею.

– Твои проблемы.

Она помолчала позади, и я уже думал, заткнулась.

– Твои проблемы – не моих рук дело, – заявила вдруг.

– Неужели? – повернул к ней голову.

– Я пыталась тебя спасти.

И посмотрела на меня так уверенно и серьезно, что в другой ситуации меня бы это, может, и заинтересовало. Но сейчас грудь сдавило знакомой жаждой, и та ударила в живот горячей волной. Я вообще не мог думать в ее присутствии и вспомнить, чего от нее хотел. Потому что все больше хотел одного…

– Рот закрой, – рявкнул грубо. – Две минуты.

А сам зачерпнул снега и протер лицо. Я буду гнать снегоход всю ночь, лишь бы побыстрее в моем распоряжении появилась стенка, к которой припру девчонку…

…Но планы мои ей не понравились. Когда начало темнеть, она встала в позу… чуть не плача.

– Я не могу больше! – доносились в спину ее крики. И в груди все же шевельнулась жалость – она день не разгибается в кресле.

Жалость… Давно забытое слово в этих местах, и даже те, кто приходят издалека, перестают отдавать ему должное. А я вдруг вспомнил. Свернул в сторону своей обычной стоянки под защиту скалы и уже через полчаса соскочил со снегохода.

Она слезла следом:

– Спасибо! – хрипотца в ее голосе не позволила язвительности расцвести в полной мере.

Я молча осмотрелся и прошел к прицепу. Не было времени принюхаться – не хотел чувствовать запах девушки. Стащил палатку в чехле и принялся за установку. Слышал – снова взялась за термос. Наверное, и проголодалась… Стоило тряхнуть башкой, чтобы выбить из нее несуразные мысли. Какое мне дело? Ей было дело, когда я торчал там – в клетке на базе? Спасительница…

От злости дело спорилось быстрее – через полчаса утепленная палатка уже грелась теплопушкой. Я повесил внутри светильники, разложил кровать. Ей. Спать с ней в одном пространстве казалось не то что невозможным, а фатальным. Хотя какая-то другая сущность довольно взирала на то, как девчонка юркает за полог. Прячется в мое жилье. Вся она – моя…

Я зарычал, недовольный подсказками. Мой зверь сходил с ума? С чего ты взял, идиот, что она – твоя? Кто так задурил твою голову?

Я скинул чехол в прицеп, зло стиснув зубы. То, что отношения с людьми возможны, я знал…

…но стоило закрыть глаза, и память ставила шерсть дыбом на загривке от воспоминаний…

Начало собственной жизни не задалось. Я рос в стае белоглазых тварей – помесей на редкость жутких людей с волками. Не было в них ничего ни человеческого, ни животного. Год за годом я видел кровавый снег во сне и стеклянные глаза матери, глядящие в небо.

Но волю к свободе сломать несложно. И я жил вопреки жажде смерти, обеспечивая стаю убийц неприкосновенностью перед другими такими же тварями. Климптон стоял на границе самого красивого уголка мира снаружи и самого ужасного – в глубине.

Я никогда больше не подхожу к лесам в низине, предпочитая бродить в самой холодной части материка. Рывок на свободу едва не стоил жизни, и больше я не испытывал шкуру на прочность.

До этого времени.

Я не позволю кому бы то ни было прогибать меня под себя и угрожать смертью…

– Прости, я не знаю твоего имени… Ты будешь есть?

Я прикрыл глаза, замирая к ней спиной. Внутри все дернулось в ее сторону, но я остался стоять, будто примороженный.

– Тепло не выпускай, – глухо прорычал, оборачиваясь. А она и не выпускала. Стояла перед плотно опущенным пологом с чашкой горячего чая. – Не надо мне казаться милой.

– Я не планировала казаться тебе милой, – устало качнула она головой. – Мне просто страшно, что ты уйдешь.

Я сощурился на нее недоуменно. Она боится, что я ее тут брошу?

– Я еще не знаю, есть ли мне за что тебя ТАК наказать.

– Нет, – вздернула подбородок девчонка, и зверь внутри одобрительно зарычал. – Но ты же меня не слушаешь.

– Иди в палатку, – процедил. – Я не брошу тебя. Меня друг попросил тебя вернуть, и я не могу нарушить обещание.

– Хорошо, – приняла она мою гарантию. – А есть ты будешь?

Непонятный смешок сорвался с губ быстрей, чем я успел его подавить.

– Я смотрю, тебе не особенно нужна была палатка, – сузил зло глаза. – Может, поедем дальше?

Повторять дважды не пришлось – она скрылась за пологом, а я опустил плечи. Чувствовал себя так, будто сутки лазил по скалам с самым тяжелым объективом. Руки дрожали…

Только в одну секунду все ощерилось и напряглось внутри, а потом ветер донес волчий вой. Я влетел в палатку и, не глянув на девчонку, принялся раздеваться.

– Что случилось?

– Волки, – глухо выдавил.

– Это опасно?

И она тихо села на коврик. Я глянул на нее из-за плеча. Без пуховика она была еще меньше, а съежившись вообще вызывала недоумение – как такая додумалась сюда припереться? Этот мир не для нее.

Я отвернулся, сцепив зубы, стянул футболку и штаны и вышел наружу.

Глава 9. База

Я долго не могла себя заставить пошевелиться. Хоть в палатке быстро потеплело, тело сковало ледяным страхом.

Этот мир никогда еще не был так близко. Занесенный снегом и прекрасный издалека, он был невероятно опасен в каждой своей детали. Ледяной воздух и низкая температура грозили смертью каждую секунду, если бы не специальная одежда и вот такие вот приспособления бывалого ходока, каким оказался папа моего малыша. Он чувствовал себя здесь так, как я в теплой гостиной собственного дома в солнечный день.

Только новость о волках привела его в полную боевую готовность.

Странно, ведь медведи диких волков особо не боятся, а в Аджуне волки вообще живут спокойно…

Когда снаружи послышалось глубокое рычание, я подкралась к пологу и отодвинула край. В свете луны перед палаткой встряхивался огромный медведь, загораживая вид на долину внизу. А я так и замерла, завороженная зверем…

Каким бы обыденным это явление ни стало для нашего мира, оно все равно с трудом умещалось в голове – превращение из человека в животного, которое лучше приспособлено к жизни в мире, понимает его законы и чувствует тонкости. Как ошибочно люди полагали, что создали ограниченное существо. Черта с два! И неудивительно, что эти полузвери ввергают нас в ужас – мы не контролируем их, не знаем их законов.

Осознание своей беспомощности пугало… но раскрывало величие этого края и самого сильного его хищника.

Когда медведь вдруг заревел, я вздрогнула и захлопнула полог.

Чего он боится? Что волков будет очень много и не одолеет? Но вроде это для них не проблема – волки их не переносят генетически, сколько бы их ни было…

…Ночь прошла нервно. Я привела себя в порядок, переложила вещи, поужинала… Особую ненависть в таком походе вызывали памперсы, но зад на улицу не высунешь – отмерзнет вмиг. Поэтому приходилось принимать условия и с трудом добиваться комфорта. Когда чай в термосе кончился, я заварила новый. Сидела, покачиваясь, на кровати – о сне не было и речи. Но неясная полудрема то и дело одолевала. И я снова возвращалась в тот день, когда появился сын… и чувству, что я в надежных руках. Я же не хотела возвращаться тогда в реальность – так мне, казалось, было необъяснимо хорошо в той иллюзии. Только реальность оказалась жестокой.

Медведь вернулся через несколько часов, но становиться человеком не спешил. Я слышала, как порыкивал и ворочался у палатки. Опасность все еще была? Или дело в чем-то другом? Мне невыносимо хотелось его потрогать, поговорить… Чтобы из взгляда исчезла ненависть и злоба, объектами которых я стала по стечению обстоятельств. Но как к нему подступиться, если он рычит на любую попытку?

* * *

Волки ушли, но то, что оказались вдруг так далеко от леса, мне не нравилось. Какого черта вышли на равнины к горам? Эта территория – не их, и выгнать их сюда могла только крайняя необходимость.

Потеря защиты для стаи Разии могла обернуться войной с обиженными их самоуправством и безнаказанностью кланами. Рано или поздно все в округе прознают, что медведь не защищает больше стаю… Дела у Разии так плохи, что волки сбежали на равнину? Могли. И это нервировало так, что я еле заставил себя утром обернуться. Да и то лишь сунув морду в палатку и глянув на спящую сидя девчонку. Осознание огрело больно – медведь защищал ее, как свою самку!

– Да что б тебя! – прорычал сквозь зубы.

Самое паршивое – боль возвращалась. Накатывала волнами, сводя судорогой мышцы. Злость застилала пеленой глаза – я ненавидел эту боль всем существом! Осознание, что все равно проигрываю, бесило. Я потерял время в городе, теперь с девчонкой… И мне нечего противопоставить своему разуму, чтобы отвлечься.

Когда вошел в палатку за вещами, она уже не спала.

– Как твое имя? – прохрипел, вытаскивая вещи из-под спальника.

Достало уже называть ее про себя девчонкой.

– Лали…

Я поморщился.

– …Что? Не нравится?

– Нет, – даже не задумался.

– А я не обязана тебе нравиться.

– И правда, – усмехнулся. Есть хотелось зверски. Но стоило ей осторожно пошевелиться, захотелось другого. Я медленно поднял взгляд и еле успел натянуть штаны, чтобы спрятать все непроизвольные реакции. – Что вы со мной сделали?

Она выпрямилась, чувствуя угрозу, но мешкать не стала:

– Я не знаю. Я не принимала в этом участие.

– А в чем принимала? – потребовал, не спуская с нее взгляда.

Мне хотелось ненавидеть ее все больше. Но зверь гнул другую линию.

– Ни в чем.

Она опустила глаза, и я машинально последовал ее примеру, только вдруг в памяти вспышкой пронеслось воспоминание: клетка, холодный кафель, мои голые ступни… и она стоит на носочках. И кусок ветчины у ног. Я моргнул, сжимая зубы до скрежета. Волна слабости прошла по телу, захотелось медленно осесть на землю и растянуться на спине у ее ног.