Читать онлайн Кочующий Мрак бесплатно

Историческая справка

Сакамото Рёма и Нарасаки Рё познакомились около 1864 года в Киото, когда Рё работала на постоялом дворе, предоставлявшем комнаты самураям и бывшим самураям, которым были близки противоречащие текущей политике правительства идеалы «сонно дзёи» («почитание императора, изгнание варваров»). Значительная часть этих самураев находилась в розыске, вне закона за совершённый даппан – самовольное оставление княжества, которому служил самурай, или неповиновение приказу возвратиться в княжество. Обычно у такие самураи и бывшие самураи чувствовали в сердце более высокую цель, чем просто служить князю.

Сакамото Рёма тогда работал над воплощением большой мечты: создание военно-морского флота в Японии ‒ и был старостой Военно-морской академии в Кобе. Кобе находится недалеко от Киото (тогдашней столицы), и Рёма по делам часто бывал в Киото и всегда останавливался на постоялом дворе, где работала понравившаяся ему девушка. Когда они познакомились, выяснилось, что у них в именах есть один и тот же иероглиф: «рё» ‒ «дракон».

В 1865 году Военно-морская академия в Кобе закрылась, и Рёма с группой товарищей из академии переехал в Нагасаки. Если посмотреть на карте, Нагасаки ‒ это один из максимально удалённых от столицы городов, однако тогда Нагасаки был центром торговли с иностранцами (в основном, с англичанами), где вращались огромные деньги и принимались судьбоносные для истории страны решения. В Нагасаки Рёма основал компанию «Камэяма сятю», которая предлагала морские грузоперевозки.

Рёма и О-Рё могли бы больше никогда не увидеться, однако Рёма стал заниматься организацией союза двух княжеств, Сацума и Тёсю, которые на протяжении 60-х годов были в очень непростых отношениях, поскольку Тёсю время от времени совершали нападения на иностранные корабли, и правительство отправляло войска княжества Сацума, свою главную военную машину, в карательные походы на Тёсю. Однако к 1865 году в княжестве Сацума стали ощущать, что положение княжества становится всё более уязвимым, и идея союза с Тёсю казалась дикой и трудно воплотимой, однако при успехе она могла разом решить несколько больших проблем княжеств. А для реализации трудно воплотимых идей был Сакамото Рёма.

Рёма выступил свидетелем заключения союза двух княжеств, а его компания – посредником при заключении торговой сделки по покупке оружия и кораблей, скрепившей этот союз. Союз был заключён в Киото, поздним вечером 22 января 1866 года. К Рёме уже некоторое время был приставлен телохранитель, и он перемещался по городу с большой осторожностью. Однако слухи о совершившейся сделке дошли до магистрата Киото. 23 января Рёма и телохранитель ночевали на постоялом дворе Тэрадая, где работала О-Рё, и уже готовились ко сну, когда во двор постоялого двора вошла группа из примерно 20 стражников магистрата. О-Рё тогда была на первом этаже и принимала ванну о-фуро. Она услышала шаги, накинула лёгкий халат, встретила стражников, чтобы понять их число и цель визита, сумела отвлечь их внимание и побежала на второй этаж к Рёме, чтобы предупредить его о готовящемся нападении. Рёма и телохранитель успели приготовить оружие (револьвер и катана у Рёмы, пика у его телохранителя), и Рёма отправил О-Рё за подкреплением в представительство княжества Сацума. О-Рё побежала в одном халате, ночью зимой.

Силы были неравны. Рёма был сильно ранен в левую ладонь, несильно в правую, и они приняли решение отступать. Они смогли выбраться из постоялого двора, но Рёма терял много крови. В итоге договорились, что Рёма прячется, а телохранитель также бежит в представительство княжества Сацума и ведёт подкрепление к месту, где спрятался Рёма. Так и произошло. Подкрепление нашло Рёму без сознания, потерявшего много крови, однако живого. Его доставили в представительство княжества Сацума и укрыли там вместе с О-Рё, которая затем помогала в перевязке ран.

В марте Рёму и О-Рё, уже мужа и жену, тайно вывезли из Киото в княжество Сацума, чтобы Рёма мог продолжить лечение на горячих источниках, которыми знаменито княжество Сацума. Это было первое в истории Японии свадебное путешествие.

После этого, в июне 1866 года, Рёма оставил О-Рё в Нагасаки в доме у доверенного лица. О-Рё помогала по хозяйству и в том числе училась стрелять из пистолета. В феврале 1867 года состоялось краткое путешествие Рёмы и О-Рё в княжество Тёсю, город Симоносэки. Это было счастливое время вместе. Сохранилось одно письмо, которое Рёма написал О-Рё в мае того же года, в котором он подробно рассказывал об инциденте кораблекрушения, о расследовании справедливом судебном разбирательстве которого он тогда хлопотал (успешно: отсудил огромные деньги). В июне 1867 года Рёма во время плавания на корабле «Вечерний лик» из Нагасаки в Осаку при помощи своего секретаря Нагаока Кэнкити написал «8 корабельных тезисов» – план дальнешего устройства государства. Последний раз Рёма и О-Рё виделись в Симоносэки в сентябре 1867 года.

9 ноября 1867 года исполнилась одна из больших мечт Рёмы и многих других, первый из восьми корабельных тезисов: возвращение власти от сёгуна (главы правительства) государю. Как писали свидетели, получив эту новость, Рёма плакал от счастья. Ночью 15 ноября 1867 года на Рёму было совершено второе покушение. Он получил 43 ранения мечом, но умер не сразу, а позже ночью. Это был его 32-й день рождения.

После его смерти О-Рё приехала в его родное княжество и три месяца прожила с его семьёй в качестве вдовы. Однако отношения не сложились, и она уехала. В 1875 году она повторно вышла замуж и сменила имя и фамилию. К концу XIX века история Рёмы стала получать известность, и к О-Рё обращались, чтобы она поделилась воспоминаниями.

В поздние годы она страдала алкоголизмом и, выпив, говорила своему мужу, что она жена Сакамото Рёмы. Муж сблизился с младшей сестрой О-Рё, которая тогда жила с ними, и они стали жить вместе, отдельно от О-Рё. В 1904 году накануне русско-японской войны императрица Харуко увидела во сне Рёму, и его история вновь привлекла внимание общественности ‒ в том числе к О-Рё. В январе 1906 года, когда О-Рё слегла, управляющий делами императрица прислал телеграмму, справляясь о её самочувствии, а высокопоставленный выходец из Сацума маршал-адмирал Иноуэ собирал деньги для финансовой помощи О-Рё, которая тогда жила в бедности.

О-Рё умерла 15 января 1906 года, в возрасте 66 лет.

Пролог. Анрита

Рэй

«У нас гости, Кан, ‒ вслушиваясь в недалёкое будущее, вдруг говорит Амрис. ‒ Анрита. Собственной персоной».

«Собственной персоной? Вот это да…»

Смотрю на Амриса – в его глазах то же самое недоумение, которым, наверное, полон мой взгляд.

С Анритой я встречаюсь в первый раз: до этого от неё приходили только сообщения – нечто среднее между письменным текстом и телепатическим архивом-пакетом, ‒ с непременным воздушным поцелуем для Амриса. Обстоятельств их знакомства я не знаю, но думаю, что у этих воздушных поцелуев есть своя дорогая обоим история.

«Приодеться, что ли?» ‒ Амрис продолжает озадаченно смотреть на меня.

«Ты ещё скажи “прибраться”…»

Амрис внимательно оглядывает наше пространство со столиком и креслами, полными любопытных вещиц шкафами и окном почти во всю стену, выходящим на иллюзорные горы, и, похоже, остаётся доволен. Кстати, за окном сегодня почему-то серый мелкий дождь. Был бы реальным – точно был бы холодным. Не я выставлял погоду. Неужели Амрис захотел такой дождь? Или он предчувствовал визит Анриты с невесёлыми новостями ‒ вряд ли же она явится, чтобы вручить нам какую-нибудь премию?

Приодеться – интересная мысль. Не очень понимаю, зачем: Анрита прекрасно знает, на что способен каждый из нас по отдельности и мы вместе, и то, как мы выглядим при этом, не имеет особого значения. Но мне приходит в голову облик тела, в котором я был в прошлой истории, с грибами и артефактами, ‒ изящное и тонкое мужское тело, с длинными светлыми волосами, почти андрогинное по внешности, ‒ и я чувствую его подходящим случаю. И надеваю. А, я понял. Предстать перед Анритой в определённом облике – это показать, на что я сейчас готов, к чему я сейчас склонен, про что я сейчас. Судя по мне, я готов к приключениям. И к большому и плодотворному взаимодействию с моим любимым другом. Впрочем, к этому я всегда готов.

Амрис смотрит на меня и многозначительно хмыкает. Похоже, не может выбрать. Вначале неожиданно подтягивает облик, и знакомый, и не знакомый мне: так он выглядел в том воплощении, когда мы первый раз встретились под деревом коорхи, но много позже нашей единственной в той жизни встречи. Готов к судьбоносным встречам и поворотам судьбы? Нет, похоже, не то: он меняет облик на характерный облик из нашего земного воплощения: парадный костюм Японии XIX века, револьвер, ботинки, мечтательный и сосредоточенный взгляд. Готов собирать много мечт в одну и приглашать новую эпоху? Но нет, тоже не то. В итоге он останавливается на дредастом облике из той же истории, о которой и я подумал. Даже револьвер не стал брать.

«А вот и она», ‒ Амрис направляется к двери. Наша база укрыта от непрошенных гостей поставленной Амрисом мудрёной охранной системой, и самый простой способ попасть в неё снаружи, когда мы на месте, ‒ это чтобы Амрис изнутри открыл дверь. Что он и делает.

На пороге постепенно уплотняется фигура. Всё же не могу сказать, что Анрита пришла к нам собственной персоной. Ядро Анриты как существа продолжает находиться в структурах Ведомства Порядка Мироздания, а на нашей базе уплотняется что-то типа модуля присутствия. Интересно, выбирала ли Анрита облик для визита к нам в гости?

Она предстаёт в женской светлокожей гуманоидной форме, роста примерно такого же, как мы с Амрисом. Густое полотно волос поднято в высокую тяжёлую причёску на голове. Нечеловечески длинные уши с толстыми мочками опускаются до уровня подбородка. Между бровей ‒ третий глаз, двигающийся независимо от двух других. Но самое завораживающее – при малейшем движении её руки множатся, как будто их не две, а… тысяча.

Когда догрузка модуля присутствия заканчивается, Анрита моргает и делает шаг вперёд. Амрис закрывает за ней дверь и проходит в середину зала.

«Амрит-Саир, Кан-Гиор», ‒ Анрита переводит взгляд с него на меня и через пару мгновений растягивает губы в улыбке.

«Анрита», ‒ отзываемся мы одновременно, и я думаю, что вряд ли это её настоящее имя, но это единственное имя, которое мы знаем. По крайней мере ‒ которое я знаю. Впрочем, Амрис сейчас тоже назвал нашу гостью Анритой.

«Добро пожаловать», ‒ Амрис галантно целует множащуюся под взглядом руку нашей гостьи.

«Хочешь что-нибудь выпить?» ‒ неожиданно для себя спрашиваю я. Анрита и Амрис удивлённо смотрят на меня.

«Весьма интересное и свежее предложение с твоей стороны, благодарю. Я не думала о том, чтобы что-то пить-воспринимать уже довольно продолжительное время», ‒ голос её звучит несколько искусственно, с паузами после каждого слова, как будто звучит программа по воспроизведению речи.

Повисает пауза. Я уже готов спросить что-то в духе «так и?», но Анрита опережает меня.

«Да, пожалуйста, предложи мне то, что ты хочешь предложить. Я вижу, что это будет приятно и многозначительно на вкус».

Её третий глаз смотрит куда-то поверх меня – в мои намерения, что ли? Ой, Амрису очень пошёл бы такой третий глаз. Надо будет предложить ему добавить в какой-нибудь из обликов.

Однако что я хочу предложить Анрите? Я выпалил вопрос, но не успел разработать меню.

А.

Конечно.

Театрально провожу рукой – и на столике перед креслом, которое мы с Амрисом определили как гостевое, появляется небольшая чашка.

«Прошу».

Анрита изящными шагами пересекает пространство и садится с прямой спиной на краешек кресла. С интересом подносит чашку к лицу ‒ руки мельтешат так, что на пару мгновений чашка пропадает из виду, ‒ и вдыхает аромат, не наклоняя при этом головы.

«Что это?»

«Тхали, ‒ отвечаю я. Ого, похоже, я смущаюсь. ‒ Когда мы с Амрисом только познакомились, мы договорились встретиться вечером того же дня. На эту встречу я взял термос с отваром листьев тхали. Амрис тогда не пришёл, и я сильно обиделся ‒ так, что выстроил намерение больше в том воплощении никогда с ним не пересекаться. Так и произошло1. Ты пьёшь отвар листьев тхали – того вкуса, когда я, влюблённый, ещё только шёл на встречу с Амрисом.

Мой друг смотрит на меня сияющими влажными глазами, и я живу сквозь его облик того мальчика-карриота, встреча с которым изменила мою жизнь.

«Я тоже хочу».

Я улыбаюсь, и в воздухе перед ним появляется крышка-чашка от термоса, наполненная тем же напитком. Амрис принимает её чуть ли не благоговейно. Раз мы так уютно сидим, себе я, пожалуй, тоже налью.

«Спасибо, Кан-Гиор. Действительно приятно и многозначительно на вкус», ‒ говорит Анрита, сделав пару глотков. Амрис, одним большим глотком ополовинив чашку, привстаёт со своего кресла, делает шаг ко мне, пылко целует в губы и садится обратно. Жмурится, глубоко вдыхает аромат и посылает сияющие взгляды в мою сторону.

«Чем обязаны твоему визиту, Анрита?» ‒ задаю я центральный вопрос нашего тхалипития.

Анрита плавным движением опускает руки с чашкой отвара тхали на колени. Рассеянно смотрит в заоконный пейзаж. Количество тхали в чашке продолжает постепенно уменьшаться.

Анрита вздыхает.

«Есть один мир, которому грозит опасность. Он называется Мерра, – начинает она. Над нашим столом появляется образ планеты. В одном полушарии день, в другом – ночь. Мир как мир, на первый взгляд. Но меня охватывает неприятное предчувствие. Впрочем, по поводу историй, которые нам приносят, у меня довольно часто бывает плохое предчувствие, а несмотря на это они заканчиваются благополучно. ‒ Я оставлю архив, чтобы вы могли получить всю необходимую информацию о мире, загрузить архивы с его языками и обычаями и обсудить стратегию действий. Но есть то про этот мир, что необходимо рассказать вслух, чтобы избежать неправильного понимания, и я сейчас сделаю это».

Анрита переводит взгляд с пейзажа на чашку тхали в её руках, мгновение рассматривает её, склонив голову, будто в удивлении ‒ что это такое оказалось у меня в руках? ‒ а потом её третий глаз вдруг пристально смотрит на меня, в самую сердцевину меня, и это такое чувство, как будто меня растянули тонкой мембраной по галактике, чтобы все местные звёзды проникли сквозь меня своим светом и теплом, а я их в себя принял.

Ух.

Если это ‒ её взгляд, то как же ощущается её воздушный поцелуй и как Амрис его каждый раз выдерживает?

Я думаю, что он ответил бы, что с удовольствием.

«Самое важное, что есть на Мерре, – я думаю, Кан-Гиор, тебе понравится, – это Мрак», – произносит Анрита и замолкает. Мы ждём. Анрита уже отвела от меня взгляд, смотрит в окно и медленно водит третьим глазом вверх-вниз. На третий проход Амрис не выдерживает:

«Мрак?..»

Анрита моргает обычными глазами ‒ третий глаз всё так же двигается вверх-вниз ‒ и продолжает.

«На два месяца в году, зимой, на человеческие поселения на Мерре опускается Мрак. Небо покрывается тёмными облаками, и из них льётся дождь, иногда видимый, а иногда – невидимый, под которым не выживают напитанные надеждой намерения. Любое начинание под Мраком обречено на гибель».

«Какова природа Мрака?» – спрашиваю я озадаченно.

«Планета возвращает своим обитателям количество и качество задуманного ими зла. Того, что они намеревались сделать с намерением причинить вред. При этом ответственность коллективная. Собираются все намерения за год, и Мрак опускается над населённым пунктом. Кого-то, кто вёл праведный образ жизни, может затронуть не сильно, но затронет всё равно. У кого-то, кто замышлял и совершал много зла, под Мраком не будет получаться ничего, даже благополучно позавтракать. Хотя на бытовые процедуры для поддержания жизнедеятельности действие Мрака обычно не распространяется».

«То есть, что-то типа годичного подведения итогов кармы? – щурится Амрис. – Только без положительного баланса? Находятся же любители воплощаться в таком месте…»

«Так нравится планете, – бесстрастно отвечает Анрита. – Ей нравится строгость. На ней часто воплощаются те, кто хочет воспитать в себе безупречность».

Несколько мгновений мы перевариваем эту информацию. Амрис встряхивает головой.

«Ладно. О вкусах не спорят. Вопрос такой: в чём проблема? Система, при всей её причудливости, на первый взгляд весьма стабильна».

«Для этого мне нужно больше рассказать об устройстве планеты. Как видите, планета гориста и представляет собой, как бы вы сказали, лоскутное одеяло из изолированных долин, в которых располагаются небольшие местные государства. Мрак у каждого свой. Мрак – это психоклиматическое явление, и, как и обычные дождевые или снежные облака, он не может перебраться через горы. Он опускается на то место, над которым родился».

Психоклиматическое явление! Пожалуй, я действительно не настолько хочу воспитать в себе безупречность, чтобы родиться на этой планете, но мне будет очень любопытно на ней побывать. Я так понимаю, что к этому всё идёт.

«Кроме одного места на планете», ‒ добавляет Анрита, разворачивает глобус и приближает проекцию так, чтобы мы могли лучше разглядеть.

Местность выглядит как овальная долина, которую посередине поперёк пересекает разветвлённая на множество рукавов река. А от реки и до гор в обоих краях долины виднеются плотные постройки городского типа. Уровень развития технологии отсюда различить сложно, но похоже, что он не очень высок. Поселения чем-то неуловимо отличаются друг от друга, но так навскидку я не могу понять, чем.

«Слева с вашей стороны вы видите бывшее королевство Ксесс, а справа – королевство Альдагор. Эта местность – большой эксперимент планеты, поскольку над долиной единая климатическая система», ‒ Анрита делает паузу.

«У них, получается, общий Мрак?» ‒ спрашивает Амрис.

«Нет. Мрак опускается то над одним государством, то над другим ‒ в зависимости от того, где в прошедшем году задумывалось и происходило больше зла. При этом Мрак опускается не сразу. Он формируется над одним из государств и две-три недели перемещается из одного края долины в другой, подчиняясь климатическим законам. Но в конце концов он опускается над тем из государств, где было задумано и произошло больше зла. Это явление называется “Кочующий мрак”».

Кочующий мрак…

Я хочу туда. В чём бы именно ни заключалась наша миссия, я хочу подышать воздухом этого мира.

«Хорошо, ‒ деловым тоном продолжает Амрис. ‒ С ним-то какая проблема? Эта система выглядит не менее причудливо, но и не менее стабильно, чем в других местах на планете».

«Посмотри», ‒ Анрита сквозь полупрозрачное изображение планеты впивается в него взглядом третьего глаза. Амрис вздрагивает, замирает на секунду ‒ и с новым интересом принимается разглядывать долину двух государств. Наконец ставит опустевшую чашку на стол, откидывается на диване и скрещивает руки на груди.

Посылаю ему вопросительный взгляд.

«Насколько я вижу, с вероятностью семьдесят процентов то, что сейчас происходит в этих двух государствах, приведёт к нарушению стабильности климатической системы и климатической катастрофе. Мрак как будто сойдёт с ума, а вслед за ним ‒ всё остальное. Тридцать процентов ‒ что не приведёт», ‒ задумчиво отвечает Амрис.

Анрита кивает.

«От имени Ведомства Порядка Мироздания я приглашаю вас на Мерру для того, чтобы помочь событиям развиваться так, чтобы избежать климатической катастрофы».

Амрис щурится и вглядывается в изображение долины.

«Анрита, у меня есть вопрос, ‒ подаю голос я. ‒ Почему вы вообще вмешиваетесь? Ну, идёт один мир с вероятностью в семьдесят процентов к климатической катастрофе ‒ что ж, таково закономерное следствие поступков его обитателей. Тем более, что планета любит строгость и безупречность. Почему Ведомство Порядка Мироздания решает, что мир нужно спасать?»

«Кстати, хороший вопрос. Спасибо, Кан, ‒ кивает Амрис. ‒ В спасение я играть тоже не хочу. Не наше амплуа – быть героями-спасителями».

«Во-первых, Ведомство Порядка Мироздания определяет происходящее на Мерре как непорядок, ‒ неотрывно смотря в образ планеты, степенно отвечает Анрита. ‒ Во-вторых, планета сама сменила свой статус на «опасность и просьба о помощи», поэтому мы начали исследовать возможности помощи ей и увидели вариант с высокой вероятностью благоприятного исхода, в котором мы отправляем на Мерру вас».

«Высокая вероятность благоприятного исхода ‒ это сколько?» ‒ уточняет Амрис.

«Семьдесят процентов. То, что уравновешивает шансы планеты на благополучный исход».

Амрис поднимает брови, размышляет немного и наконец хлопает себя по коленям.

«Мне точно понадобится полная память и сохранение способности считать исходы. Тридцать процентов ‒ высокий риск. Также нам с Кан-Гиором нужно будет время, чтобы ознакомиться с архивом и составить план действий. Кроме того, возможно, мне нужно будет пронести на планету пару мелких артефактов».

«Дозволено, ‒ немедленно отвечает Анрита. ‒ Ты согласен. Я хочу узнать, что думает Кан-Гиор».

Глаза Анриты разъезжаются. Одним глазом она смотрит на меня, другим – на Амриса, а третьим глазом – в пустоту за окном, и я с новым чувством осознаю, что её гуманоидный облик – это интерфейс специально для визита к нам. Она не человек настолько же, насколько я – не муравей.

«Меня завораживает этот кочующий мрак, ‒ наконец отвечаю я. ‒ Меня завораживает такое устройство миропорядка. Пока этот порядок не рухнул, я хочу почувствовать его кожей и попробовать в нём пожить. И по мере сил способствовать тому, чтобы он продолжался. Поэтому я согласен».

Анрита кивает.

«Как и в каком качестве мы туда попадём? ‒ спрашивает Амрис. ‒ Не рождаться же…»

«Выбирайте», ‒ Анрита неожиданно как будто собирается или концентрируется. Её взгляд вновь сфокусирован и переходит с меня на Амриса и обратно, а третий глаз – смотрит куда-то в середину пространства перед Анритой.

Амрис смотрит на меня, я – на него.

«Нам надо подумать», ‒ наконец говорит он. Я киваю.

«Мы посмотрим на мир и на текущую ситуацию и дадим ответ позже».

«Ваш ответ принят», ‒ церемонно отвечает Анрита и складывает ладони в молитвенном жесте посередине груди.

«Анрита! ‒ восклицает Амрис, заворожённо глядя на марево, которым в очередной раз стал контур туловища нашей гостьи от движения её рук. ‒ Я и так согласен участвовать, но я буду совершенно счастлив, если в случае успеха я смогу получить от тебя небольшое вознаграждение».

Анрита медленно поворачивает к нему голову, и её третий глаз смотрит Амрису куда-то в пупок.

«Желанное тобой вознаграждение – то, о чём ты сейчас думаешь?»

А о чём он думает?

Но я опоздал. Амрис предвидел мой интерес и сделал такое движение в телепатическом поле, как будто ладонью прикрыл что-то, что показывал Анрите.

«Извини, Кан, – смущённо говорит он. – Я не могу тебе это показать. Я слишком стесняюсь».

Вот это новости. Что он такое может хотеть в качестве вознаграждения от Анриты, что стесняется мне показать?

«Но ты непременно увидишь это, если Анрита согласится», – он с надеждой смотрит на нашу гостью.

Анрита смеётся. Её третий глаз скошен к носу, вместо рук вокруг тела ‒ мерцающее, танцующее марево, и от её смеха дрожит и трепещет вся наша контора.

«Я согласна, Амрис. Верните Мерре порядок, и ты получишь свою награду. Кан-Гиор, хочешь ли ты вознаграждение?»

Хм. Не думал об этом.

«Анрита, для меня знакомство с этим миром – само по себе подарок. Но у меня есть предчувствие, что вскоре к нам обратится частный клиент и для решения его проблемы нам потребуется помощь от Ведомства. В чём-то вроде наведения справок. Я хочу быть уверен, что я её тогда получу».

Амрис смотрит на меня с любопытством: у меня не часто бывают предчувствия. Анрита моргает обычными глазами, а третий глаз заворачивается внутрь.

«Ведомство всегда открыто для предоставления справок, поэтому я не вполне понимаю природу твоего запроса, но я могу заверить тебя, что помощь от Ведомства в той развёртке будущего, которую ты предчувствуешь, ты получишь в полном объёме».

«Спасибо», ‒ так удивительно: ещё ничего не произошло, я даже не знаю, о чём идёт речь, но я уже чувствую облегчение. Как живёт Амрис, постоянно имея в виду несколько вариантов будущего, я вообще не представляю.

«Я буду ждать вашего решения. Благодарю за гостеприимство», ‒ говорит Анрита. Поднимает руки над головой, бесшумно хлопает в ладоши ‒ всеми своими ладонями ‒ и исчезает.

Мы остаёмся одни с большим архивом по миру под названием Мерра.

Амрис проводит руками по дредам и смотрит на меня озадаченно. Я пожимаю плечами.

«Ещё тхали?»

Глава 1. Грегор Теллери

Грегор Теллери, сиятельный лорд-регент Ксесса, сидит за инкрустированным кусочками цветного стекла деревянным столом в своём кабинете в Западной башне дворца Ксесса и точит нож. Лорд Теллери – пожилой господин с обвислым лицом, накрученными на концах седыми волосами до плеч длиной, холодными серыми глазами и ухоженными ногтями.

– Я пригласил вас в свой кабинет, ваше высочество, чтобы в преддверии вашего совершеннолетия и вступления на престол преподнести вам урок, который никогда не проведёт для вас уважаемая мадам Альвара, при всех её многочисленных достоинствах.

Наследный принц Ксесса Лерек, названный так, словом «свет», потому что родился в первый день после отступления Мрака, тонкий светловолосый юноша почти двадцати лет, делает головой небольшое движение в мою сторону, но молчит и продолжает слушать, что говорит его дедушка по маминой линии.

Мадам Альвара, Гина Альвара – это я. Точнее, это имя женщины, придворной менторши нашего высочества, в теле которой я временно присутствую. Впрочем, какого «нашего» – высочества королевства Ксесс. Это я слишком сильно в роль вошёл.

А точнее – вошла.

– Вы видите этого петуха, ваше высочество? – продолжает тем временем лорд Теллери.

Принц косится на стоящую посреди комнаты клетку. В ней вертится, пытаясь то расправить крылья, то выпрямить шею – и то, и другое безуспешно, клетка слишком тесная, – коричневый петух.

Принц Лерек молчит и вновь поднимает взгляд на лорда Теллери.

– Вы, должно быть, задаётесь вопросом, ваше высочество: для чего в моём кабинете этот петух?

Принц принимает позу, знакомую мне по другим его беседам с регентом: он опускает плечи и вытягивается макушкой вверх. Во всех таких беседах я стою позади него, слева, как мне полагается по рангу, и я не вижу лица принца. Я только вижу, как в какой-то момент беседы он начинает тянуться вверх, как будто сейчас оторвётся от земли.

Кроме принца, регента и меня в кабинете находятся сын регента ‒ секретарь Регентского совета, ‒ Левый министр и начальник дворцовой гвардии. Они стоят позади меня, у дверей. Не издают ни звука.

‒ Я надеюсь, вы расскажете мне об этом, лорд-регент.

Голос принца звучит устало ‒ и одновременно светло. Насколько я понимаю, это свойство всех детей, родившихся в первые часы после отступления Мрака: в их присутствии становится светлее.

‒ Непременно.

Лорд-регент заканчивает точить нож и убирает точильный камень в ящик стола. Встаёт и вплотную подходит к принцу. Они одного роста, но кажется, что лорд-регент над принцем возвышается.

‒ Этого петуха, ваше высочество, ‒ шепчет лорд Теллери, приблизившись к уху принца. ‒ Я приобрёл у одного торговца тканями, который на досуге увлекается петушиными боями и разведением петухов для них. Так вышло, что на чемпионате этого года победил он. Я купил его всего за восемьдесят тысяч. Лавка того торговца получает такую выручку за месяц. И знаете, что интересно, ваше высочество? Торговец и глазом не моргнул, получая деньги за птицу, о которой он заботился. Если, конечно, можно назвать заботой подготовку петуха к боям.

Лорд Теллери отстраняется и внимательно смотрит на принца. Я не вижу выражения его лица, но регент, видимо, не удовлетворён.

– Я хочу показать вам, ваше высочество, – голос регента звучит вкрадчиво. – Что происходит с теми, кто считает, что забрался на вершину и победил. Особенно с теми, кто считает, что забрался выше меня, ‒ если вы понимаете, о чём я.

Регент наклоняется к клетке и открывает защёлку. Крышка откидывается наверх, и петух вскидывает голову.

Не сводя взгляда с лица принца, регент хватает петуха за горло. Медленно поднимает на уровень глаз принца. Петух яростно хлопает крыльями и извивается в руке регента, однако регент не обращает внимания на его отчаянные усилия. Точно так же, не сводя глаз с принца, свободной рукой регент берёт со стола из-за спины нож, медлит секунду и перерезает петуху горло.

Фонтан крови заливает светлое одеяние принца. Лерек вздрагивает.

Безголовый петух падает обратно в клетку. Вертит обрубком шеи, хлопает крыльями, подпрыгивает, подлетает над клеткой и врезается в принца. Лерек резко втягивает воздух и отступает на полшага. Петух падает на спину, пытается вновь встать, но больше не может. Цепляется за воздух лапами, дёргает крыльями – и постепенно затихает.

На полу под клеткой расползается лужа крови. Лерек мелко дрожит – и не сводит взгляда с регента. Тот подносит голову петуха с высунутым языком, с капающей из обрубка кровью к самому лицу принца, держит её так несколько мгновений и отпускает. Голова падает на бело-золотистые туфли принца.

Начальник дворцовой стражи издаёт глухой звук. Я не оборачиваюсь, но слышу стук двери. Его торопливые шаги вскоре стихают, и на комнату опускается тишина. До меня добирается кислый запах крови. Приоткрываю губы и начинаю дышать ртом.

– Я думаю, что мне предстоит научиться ещё воистину многому, лорд-регент, ибо смысл вашего урока ускользает от меня. Однако это не помешает мне уже совсем скоро стать правителем Ксесса ‒ законным правителем Ксесса ‒ и продолжить своё образование уже в новом качестве. Когда мне потребуются новые уроки от вас, я вас извещу.

Регент не меняется в лице – лишь опускает руку, которой держал голову петуха.

– Пойдёмте, мадам Альвара, – продолжает принц. – Я нахожу, что я соскучился по вашим более традиционным методам преподавания различных наук.

Он поворачивается – от пояса вниз всё его одеяние в петушиной крови – и двигается к выходу. Я выдыхаю и делаю было шаг, чтобы последовать за ним, но нас останавливает холодный голос Грегора Теллери.

– Мой принц, этот урок не обязательно понимать, – его нужно просто запомнить и учитывать при планировании своих действий.

Принц не оборачивается и не удостаивает регента ответом. Выходит из кабинета, и я спешу за ним.

Надо отдать должное вышколенности дворцовых слуг: пока принц идёт к своим покоям, никто не бросается выяснять, почему одежда принца в крови. Мало ли в каком виде изволит ходить по дворцу его высочество.

С другой стороны, думаю я, это может быть очень печальная жизнь: никто без приказа не спросит, что у тебя случилось и не помочь ли тебе с чем-нибудь, даже если вся одежда в крови.

С третьей стороны, слуг нанимает на работу не принц, а лорд Теллери, и даёт инструкции им он же.

Стоящий у дверей покоев принца камердинер Лерос Винценти, благообразный седой старик, служивший ещё дедушке нынешнего принца, не меняясь в лице, выступает навстречу при приближении принца. Отдаёт поклон, открывает двери. Кидает на меня быстрый вопросительный взгляд. Пальцы правой руки я складываю в фигуру, напоминающую изогнутую букву «Г» местного алфавита, – сигнал, которым обмениваются дворцовые служащие, когда не хотят вслух произносить имя канцлера. Старик Лерос едва заметно кивает и закрывает за нами дверь. Запоздало я думаю о том, что надо было попросить его позвать других слуг, но уже поздно.

Едва закрывается дверь – принц опускается на пол там, где стоял, и закрывает глаза. Приседаю рядом с ним и тянусь вниманием, чтобы почувствовать, что с ним. Принц практически не дышит. Он замирает на выдохе и сидит, как в ступоре.

– Дышите, ваше высочество. Всё самое худшее позади.

Принц вздрагивает и невесело усмехается.

– Если я правильно понял, что хотел сказать мне любезный дедуля, всё самое худшее меня только ждёт.

Прекрасно: на сарказм его хватает. Да и дышать стал получше.

– Чем я могу помочь вам, ваше высочество?

Принц поднимает голову и останавливает рассеянный взгляд на моём лице. Открывает рот, но не успевает ничего сказать.

Дверь нешироко открывается, и в комнату ловко протискивается мадам Реншини Кенти, некогда кормилица принца, полная и заботливая пожилая дама.

– Свет мой, солнышко, ваше высочество, – я так и не поняла, как она отодвинула меня с моей позиции, но вот она уже сидит на корточках там, где только что была я, и осматривает принца. – Вы не ранены, свет мой?

Принц рассеянно качает головой.

– Это не его кровь, – негромко говорю я. – Лорд Теллери изволил устроить красочное представление.

Мадам Реншини поднимает взгляд на меня и меняется в лице.

– Гина, голубушка, да у вас же тоже платье в крови! Так не пойдёт. Нужно убрать всю эту одежду. Лерос!

Последнее имя она произносит громко, чтобы стоящий за дверьми камердинер услышал, но больше не добавляет ни слова. Похоже, у них уже есть договорённость, что нужно делать.

А я опускаю глаза на своё платье – и действительно, на подоле по диагонали – красная дорожка из капель. Даже до меня долетело, а я не заметила.

У меня кружится голова. Я отступаю на несколько шагов и присаживаюсь на краешек стоящего неподалёку изящного стула.

– Гина, голубушка, я скоро займусь вами, не волнуйтесь. Сначала нам нужно позаботиться о нашем высочестве.

Мадам Реншини прижимает принца к себе, нашёптывает ему что-то успокоительное и укачивает. Взгляд принца рассеян, а руки безвольно висят.

– Дышите, ваше высочество, – напоминаю я.

Принц фокусирует взгляд на мне. Вдыхает – и его вдох превращается во всхлип. Поднимает руки, обнимает свою кормилицу, прячет лицо у неё на груди и беззвучно плачет. Ну и хорошо.

Дверь в покои принца вновь открывается. Лерос придерживает её снаружи, и заходит вереница слуг-мужчин, каждый из которых держит в руке по вёдру с горячей водой. Аккуратно и проворно обходя сидящего на проходе принца, они направляются в ванную комнату в глубине покоев принца. Наполнять ванну, вестимо. Чья бы это ни была идея – это хорошая идея. Пусть принц отмокнет и придёт в себя.

Удивительно только, откуда столько готовой горячей воды в вёдрах. Мы находимся здесь меньше времени, чем нужно, чтобы из крана наполнить даже одно ведро. А тут столько готовых вёдер сразу. Либо где-то рядом с покоями принца находится чан с постоянно горячей водой, чтобы оттуда можно было зачерпывать воду, что вероятно, но мало верится, – либо кто-то заранее знал, что принцу понадобится много готовой горячей воды.

Кто кому служит в этом дворце?

Кому я служу в этом дворце?

Я служу порядку. Даже Порядку. Мы с Амрисом здесь действуем как агенты Ведомства Порядка Мироздания, которое классифицировало происходящее на Мерре как опасный для планеты непорядок. Я нахожусь в Ксессе, Амрис – в Альдагоре. Наша задача – способствовать восстановлению порядка. Вопрос только – как отличить порядок от непорядка, а настоящую глобальную опасность ‒ от локальной и мнимой?

Очевидно, что жизнь принца Ксесса в опасности. Однако нужно ли предотвращать покушение, или есть более серьёзные проблемы? Ну, убьют принца, и регент получит полноту власти. В связи с пресечением королевской династии может быть некоторое волнение, но мало ли, что бывает в разных государствах. Вмешиваться или нет?

Было бы здорово узнать, что у Амриса происходит.

Опускаю взгляд на невидимое кольцо на безымянном пальце левой руки.

Перед тем, как мы приступили к миссии, Амрис сваял два кольца для связи между нами. Кольца действуют как передатчики коротких сообщений и включаются для передачи, когда один из нас хочет увидеть другого. «Женское тело, женский контур», – сказал Амрис, внушительно глядя на меня, и надел на мой палец кольцо. Я очень стараюсь не думать, вкладывал ли он в это какой-то особенный смысл.

Я выбрала тело менторши принца и пришла в женском контуре.

Сообщений от Амриса не было уже три дня.

Перебирать варианты того, что с ним такое происходит, что ему нечего сказать мне и он не хочет меня видеть, я уже устала, поэтому я просто отправлю ему сообщение о сегодняшнем эпизоде у регента до востребования.

Но я сделаю это из дома. Сегодня, думаю, больше во дворце мне делать нечего.

Встаю с кресла, подхожу к принцу и его няньке, присаживаюсь на уровень глаз принца.

– Ваше высочество, – осторожно зову я. Принц не меняет позы, но я уверена, что он меня слышит. – Я думаю, что сегодня вам нужно хорошо отдохнуть. Мадам Реншини позаботится о вас, а я вернусь завтра для утреннего урока.

Принц кивает. Мы с мадам Реншини обмениваемся печальными и озабоченными взглядами, она также кивает, и я выхожу из покоев принца.

Слуги продолжают нести воду для ванны принца.

Мне пора идти.

В раздевалке для слуг на первом этаже я накидываю на плечи длинный сезонный плащ и, пройдя через парадный парк перед дворцом, выхожу в город.

Небо над Ксессом – прозрачно-серое по случаю наступающего Мрака. Насколько я могла понять устройство местного климата, так бывает только в паре Ксесс-Альдагор. Когда на одну из стран опускается Мрак, в другой небо становится из симпатичного мне голубого – прозрачно-серым. Но несмотря на то, что Мрак в этот раз, похоже, опустится на Альдагор, все ксессцы на улице одеты в глухие чёрные плащи, как если бы Мрак пришёл в Ксесс, ‒ из солидарности с жителями соседнего Альдагора. И из напоминания себе о том, что в следующий раз Мрак может прийти в Ксесс.

Мне достаточно того, что длинный плащ скрывает капли крови на моём платье и я смогу быстрым шагом дойти до дома, не привлекая лишнего внимания.

Когда-то, во времена старой династии, столица Ксесса была очень красивым городом. Старая династия была настоящей магической династией, как сейчас в Альдагоре, и могла в числе прочего уберегать постройки от Мрака. Можно было строить долго и красиво, в уверенности, что здание выстоит зиму под Мраком, что роспись не покроется плесенью, что мозаика не осыплется, ‒ что с наступлением весны можно будет расконсервировать и продолжить строительные работы.

Когда старая династия была вырезана прадедом нынешнего принца, магия Мрака была утеряна. В том числе и та, что уберегает постройки от Мрака. С тех пор строится только то, что можно построить за десять месяцев с весны до поздней осени, когда приходит Мрак. Или не приходит, в зависимости от того, в какой стране он остаётся: в Ксессе или в Альдагоре. Но так как это заранее неизвестно, во всех планах строительство заканчивается поздней осенью.

Наверное, это будет тем впечатлением от Ксесса, которое я унесу отсюда: без излишеств, лишь бы стояли, грубо и отчаянно сложенные то кирпичные, то деревянные дома, а за ними на втором плане, ‒ осыпающиеся, теряющие точность контуров когда-то изящные скульптуры.

И вездесущие котельные, котлы и трубы, конечно. Ксесс утратил королевскую магию, но нашёл утешение в горячей воде. В каждом доме есть либо готовая горячая вода, идущая от ближайшей котельной, либо свой котёл. И как обитатели других миров для расслабления и уюта, например, пьют горячие напитки, жители Ксесса устраивают ванночки для рук или ног ‒ или принимают ванну целиком.

Я чувствую эту потребность телом, в котором сейчас нахожусь. Принц вроде бы в порядке и приходит в себя ‒ но после пережитого стресса я спешу домой с единственной мыслью: ванна.

Дом Гины Альвары не подключён к ближайшей котельной, поэтому мне придётся вначале топить печь, чтобы нагреть котёл, но я готова и на это ‒ лишь бы скорее залезть в горячую воду и расслабиться.

В одноэтажном деревянном доме менторши принца три комнаты: одна – маленькая спальня в глубине дома, вторая – всё остальное жилое пространство с печью и обеденным столом, а третья – собственно, ванная комната. Размерами она превосходит спальню и лишь немногим уступает общей комнате.

В доме темно и прохладно: дом успел остыть после того, как я топила печь вчера на ночь. Раздвигаю занавески, растапливаю печь.

Захожу в ванную и проверяю, что все краны находятся в нужных положениях. Мельком вижу своё отражение в зеркале и подхожу поближе. На меня смотрит Гина Альвара: добрые уставшие глаза, строго поджатые губы, лицо без единой морщины, несмотря на зрелый возраст, волосы с обильной проседью, заплетённые в высокую косу, застёгнутое на все пуговицы чёрное платье с высоким воротником.

Как мне в этом теле? Мне не хватает тепла.

И я не знаю, относится ли это к общей атмосфере при дворе или к тому, что Гина знала мало счастья в своей жизни, или к тому, что Амрис не отвечает, ‒ или просто к тому, что зима близко и скоро на долину Ксесса и Альдагора опустится Мрак.

Последнее, что я делаю перед тем, как залезть в ванну, благословить всех, благодаря кому в Ксессе есть в лёгком доступе горячая вода, и начать записывать сообщение для Амриса, ‒ я запихиваю в печь платье с пятнами петушиной крови.

Глава 2. Королевская магия

‒ Гина, как вы думаете: есть ли для меня способ стать королём Ксесса? ‒ спрашивает меня принц Лерек, как только на следующий день я захожу в класс для утреннего урока и за мной закрывается дверь.

Насколько я смогла понять женщину, в чьём теле я нахожусь, если она и удивляется, то не подаёт виду. Вот и я не буду. Лишь прохожу за кафедру, за которой обычно стою во время уроков, и поправляю лежащие на ней тетради.

‒ Ваше высочество, я не уверена, что вполне поняла ваш вопрос. Вы ‒ наследный принц Ксесса. Ваш способ стать королём ‒ дождаться вашего дня рождения в первый день Света и пройти коронацию.

Сидящий за учебным столом принц закусывает кончик карандаша и размышляет. Ноги его опущены в таз с горячей водой и прикрыты пледом. Выглядит он получше, чем вчера, конечно, но всё ещё бледен, и голос его звучит слабо.

Хотя нет, не так. Когда я смотрю на него ‒ не как Гина Альвара, которая, что бы ни происходило вокруг, просто делает свою работу по обучению принца разным наукам, не как Карна, которая смотрит на невидимое кольцо на левой руке и готова вопить от мучительного непонимания, почему четвёртый, четвёртый, четвёртый! день от Амриса нет вестей, ‒ когда я смотрю на принца Лерека глазами Кан-Гиора, который кое-что понимает в том, как устроена жизнь души во времени, я вижу, что душевное потрясение принца началось задолго до вчерашнего эпизода у регента. Первым ударом было то, что мать принца ‒ дочь Грегора Теллери ‒ умерла вскоре после родов, хотя она смогла выносить ребёнка всё время Мрака и родила его, когда Мрак уже отступил. На глубоком и бессознательном уровне принц помнит эту потерю и винит себя за неё. А вторым ударом была организованная Грегором Теллери смерть его отца, когда принцу было три года. Тогда лорд Теллери и стал регентом. Глубоко внутри принца ‒ боль, страх и одиночество. И одновременно с ними – свет. Беременность под Мраком протекает на Мерре очень тяжело и в большинстве случае заканчивается смертью матери и ребёнка, и то, что принц Лерек и его мать пережили Мрак, а Лерек ещё и выжил при родах ‒ это, по меркам Мерры, светлое знамение и настоящее чудо.

Большим чудом будет разве что то, что принц доживёт до своей коронации и станет королём .

‒ Я имею в виду ‒ настоящим королём, ‒ наконец отвечает принц. ‒ Таким, как в Альдагоре.

‒ В Альдагоре нет королей, ваше высочество. В Альдагоре ‒ три королевы, ‒ машинально поправляю я.

Принц вздыхает.

‒ Да знаю я. Таким королём, как был король Греон до того, как мой прадед его убил и занял престол.

Мы молчим немного. Принц поджимает губы, откладывает карандаш. Перекрещивает пальцы и опускает на них подбородок.

‒ Гина, расскажите мне правду о королевах и королевской магии Альдагора. Я знаю, что есть правда, которую мне не говорят. Возможно, ждут коронации. Возможно потому, что это очень стыдная и печальная правда, и регент не хочет, чтобы о ней знали. Однако после вчерашнего… урока у регента я не уверен, что до коронации я доживу. И когда я думаю об этом… ‒ голос принца дрожит, и он молчит немного. ‒ Я хочу хотя бы понять, что значит быть королём. И что значит быть хорошим королём.

‒ Я думаю, ваше высочество, что, раз вы задаётесь вопросом, что значит быть хорошим королём, из вас получится хороший король.

Я чуть не сказала «получился бы».

Принц невесело улыбается.

‒ Тогда расскажите мне о королевской магии, Гина. Вы же из Альдагора, вы всё знаете про него.

Я усмехаюсь.

‒ Ваше высочество, я ведь никогда не была в Альдагоре. Ни моя мать никогда не была в Альдагоре, ни её мать. И только моя прабабка родилась в Альдагоре, но оказалась в Ксессе в неудачное время самого конца старой династии в качестве почётной пленницы, с которой было непонятно, что делать, ‒ и так и осталась придворной менторшей. Я родилась в Ксессе, и вся моя жизнь связана с Ксессом.

‒ Но кому вы служите, Гина? Лорду Теллери, который нанял вас на работу? Мне, наследнику престола и будущему королю? Или королевам Альдагора, потому что я не помню, чтобы женщины рода Альвара присягали на верность Ксессу?

Ровно тот вопрос, который я задавала себе вчера. Но не могу же я начать рассказывать принцу про Ведомство Порядка Мироздания и тысячу рук одной из его служительниц?

‒ Я служу своему сердцу, ваше высочество.

‒ Достойный ответ, мадам Альвара, ‒ слабо, полупрозрачно улыбается принц. Но мне приятна его похвала: так уж он устроен. ‒ Что же подсказывает вам ваше сердце?

На самом деле, я пытаюсь сообразить, как лучше поступить. Конечно, я могу рассказать принцу то, что я знаю про королевскую магию. Про неё, кстати, я знаю побольше самой мадам Альвары: спасибо архиву, который предоставила Анрита. Проблема в том, что я покину тело Гины Альвары и уйду, а ей жить с последствиями моих поступков. Стала бы Гина рассказывать о королевской магии Альдагора?

Я думаю, да. Её работа ‒ обучать принца. Раз принц хочет что-то знать, дать ему необходимую информацию ‒ её работа и способ выражения своего тёплого чувства к нему.

‒ Я расскажу вам, ваше высочество. Но вначале расскажите вы: что вы помните об устройстве Альдагора?

‒ Три королевы. В других королевствах бывают и короли, и королевы, но в Ксессе только королевы. Дневная королева, которая правит днём, Ночная королева, которая правит ночью, и королева Мрака, которая правит во время Мрака, а Дневная и Ночная королевы на время Мрака освобождаются от своих обязанностей. И ещё я знаю, что во время Мрака проводится Королевская Лотерея.

‒ Знаете ли вы, в чём суть этой лотереи?

‒ Гина, ‒ мягко смотрит на меня принц. ‒ Суть лотереи я как раз хочу узнать от вас. Что я знаю о лотерее – что те, кто хотят спастись от воздействия Мрака, опускают в специальный сосуд листочки со своими именами. А потом королева Мрака вытаскивает из этого сосуда сколько-то листочков, и люди, чьи имена на них написаны, спасаются из-под Мрака. Это правда, кстати? Королевская лотерея действительно работает?

‒ Да, ваше высочество. Если смотреть снаружи, то всё выглядит ровно так, как вы сказали. Дневная королева правит днём, Ночная королева правит ночью, королева Мрака правит во время Мрака и с помощью Королевской Лотереи может помочь скольким-то людям спастись из-под Мрака.

‒ А что там происходит на самом деле? ‒ глаза принца сверкают, а на щеках появился румянец. Гина Альвара может гордиться тем, что её ученик проявил на уроке такой сильный интерес. Однако на вопрос принца не ответишь в двух словах, и я даже не знаю, с какого конца начать на него отвечать. Ладно, главное ‒ начать.

‒ Для ответа на этот вопрос мне нужно спросить вас, ваше высочество: как вы формулируете для себя, для чего вы нужны как король?

Принц откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди.

‒ Я перебираю в голове разные ответы, Гина, но ни один из них не кажется мне достаточно убедительным, ‒ медленно говорит он. ‒ Как будто я могу и не быть королём. Как будто это просто слово, лишённое своего настоящего содержания. Как будто на том месте, которое оно обозначает, зияет непоправимая пустота. Как будто я прихожу на место, где было что-то прекрасное, а там ‒ лишь выжженная трава и её горький запах.

А ведь из него правда мог бы поучиться хороший король, раз он так остро это чувствует. Лерек Первый, дитя Вернувшегося Света ‒ он мог бы быть хорошим королём для Ксесса. Беда в том, что дела обстоят в точности так, как говорит принц. На месте чего-то прекрасного ‒ выжженная трава и её горький запах.

‒ Если вы зададите этот вопрос королевам Альдагора, то вы никогда не услышите ответ «как будто я могу и не быть королевой». Дневная королева ответит вам, что она королева для того, чтобы солнце всходило, чтобы посевы росли, чтобы рождались дети, животные и растения, чтобы рыба играла в реке, а река текла в море. И это она обеспечивает своим бытием. Ночная королева ответит вам, что она для того, чтобы луна всходила ночью, чтобы были приливы и отливы, чтобы у женщин были месячные циклы, чтобы времена года вовремя сменяли друг друга, чтобы то, чему пришло время уйти, – уходило и уступало дорогу новому. И это она обеспечивает своим бытием. А королева Мрака ответит вам, что она для того, чтобы вершился суд, и каждому доставалось по деяниям и умыслам его, и чтобы совершалась милость и у каждого был шанс избежать кары. И это она обеспечивает своим бытием.

Я делаю паузу. Принц смотрит на меня во все глаза. Жестом он приглашает меня продолжать.

‒ Королевская династия в Альдагоре ‒ символ связи и союза между землёй и населяющими её людьми. То звено в цепи явлений, где всё обретает смысл. Если где-то происходит, скажем, падёж скота, идут к Дневной королеве, и она объясняет цепочку решений, поступков и событий, приведших к такому исходу. И она даёт указания: что делать, чтобы восстановить истинный порядок. Если не прекращается дождь или давно не было дождя, идут к Ночной королеве. Чтобы спастись из-под Мрака, идут к королеве Мрака. Королева ‒ голос земли для людей и голос людей для земли.

‒ Старая королевская династия, ‒ щурится принц. А он соображает.

‒ Да. Старая династия тоже была настоящей королевской династией, которая хранила землю и людей, живущих на ней. К сожалению, она пресеклась, когда ваш прадед убил короля Греона. С тех пор в Ксессе утеряна связь между землёй и людьми.

Мы молчим.

‒ Мне стыдно быть, ‒ медленно говорит принц. И добавляет после паузы. ‒ Мне стыдно быть потомком того, кто совершил непоправимое.

Мы ещё молчим.

‒ Как Ксесс вообще живёт? ‒ спрашивает принц. ‒ Без волшебной связи между землёй и людьми.

‒ Я не знаю, заметно ли вам из ваших покоев во дворце, но на самом деле ‒ не очень хорошо. В Альдагоре сила королевы Мрака хранит постройки от Мрака. Под Мраком проводить строительные работы, конечно, никто не будет, но если осенью заложить фундамент и оставить его под Мраком, то весной он будет сохранен и можно будет продолжить строительство. Уже имеющиеся постройки также неуязвимы для действия Мрака. А когда Мрак приходит в Ксесс, он действует на старые постройки так, как будто для них проходит не восемь недель, а восемьдесят лет. Ксесс пытается жить. Ксесс пытается познать окружающий мир, поэтому здесь есть по каждому вопросу есть консультативный совет, но даже объединённая мудрость ведущих специалистов в своём деле уступает непосредственному познанию действительности во всей её полноте, которое было у старой королевской династии. На самом деле, Ксесс в отчаянии, в тихом, не очень осознаваемом отчаянии, потому что люди видят, как тщетны их усилия перед действием Мрака, но никто не помнит, что при старой династии было иначе. Все пытаются убедить себя, что в этом и есть порядок вещей, и находят утешение в горячих ванночках. Потому что иначе действительность невыносима.

Принц опускает взгляд на свои ноги. Вынимает ноги из воды и неловким движением вытирает пледом. Надевает стоящие рядом туфли и отодвигает таз с водой от своего стола.

‒ Что мне делать? ‒ тихо спрашивает принц Лерек. Я усмехаюсь.

‒ Один мой друг в ответ на такой вопрос обычно переспрашивает «что делать, чтобы что?». Я осмелюсь предложить этот вопрос и вам, ваше высочество.

‒ Чтобы настоящим королём.

‒ Я не знаю, ваше высочество. Я не уверена, что такая постановка вопроса вообще уместна. Королём можно быть по праву крови, но я не знаю, как им стать.

Принц постукивает кончиками пальцев по столу.

‒ Тогда ‒ как проходит коронация королев в Альдагоре? Может быть, есть какой-то обряд? Не сразу же принцесса является королевой! Она ведь становится королевой!

‒ Здесь тоже не всё так просто, ваше высочество. Я предлагаю вам думать о королевах Альдагора не совсем как о людях. Это промежуточное звено между природой и человеком, и их жизнь устроена по иным законам, чем обычная человеческая. Например, принцесса становится королевой ровно в день своего совершеннолетия, когда ей исполняется двадцать лет. Прежняя королева в этот день умирает, непременно умирает ‒ от старости или от случайности. Как только рождается новая королева ‒ днём, ночью или под Мраком, ‒ это знак для одной из ныне живущих королев, что жить ей осталось ровно двадцать лет. И так как королевы понимают, что они являются воплощением установленного между природой и людьми порядка, они принимают это и продолжают править всё время, которое им отвела земля. И увы, мой принц, я не знаю деталей того, как происходит коронация. Я думаю, что этого никто не знает, кроме самих королев и придворных жрецов. Кстати, ваше высочество, помните ли вы, сколько сейчас принцесс в Альдагоре и каких королев они сменят?

‒ Одна принцесса, которая сменит старую королеву Мрака, ‒ немедленно отвечает принц.

‒ Верно. Причём совсем скоро. Мрак наступает через четыре дня, а она родилась в первый день Мрака, как вы, ваше высочество, в первый день Света, и через четыре дня старая королева умрёт, и новая воцарится и будет воплощать суд и милость.

Принц молчит.

‒ Так что такое на самом деле Королевская Лотерея? ‒ наконец спрашивает он. ‒ Мы начали с этого вопроса, но вы так и не ответили на него.

‒ Здесь, к сожалению, у меня нет исчерпывающего знания, но я отвечу, как знаю. В течение года королева Мрака ткёт гобелен. Гобелен является моделью королевства со всеми его обитателями. Пока королева ткёт его, каждым переплетением нитей она устанавливает связь с каждым из обитателей королевства. Население Альдагора ‒ всего около десяти тысяч человек, это не так много. Когда все жители, желающие получить спасение из-под Мрака, положили свои листочки со своими именами в чашу, начинается сама лотерея. Вешают гобелен, и королева начинает доставать листочки из сосуда. Как только листочек вытащен, на гобелене рвутся нити. Дело в том, что Мрак также устанавливает связь с каждым из жителей Альдагора. Королева своей магией снимает её с человека и отводит на гобелен, потому что что-то всё равно должно разрушиться под действием Мрака. И пусть это будет гобелен. Королевская лотерея заканчивается, когда изорванный гобелен сам падает на землю.

‒ Настоящая магия, ‒ впечатлённый, говорит принц.

‒ Да, ваше высочество, настоящая королевская магия.

‒ По сравнению с королевами Альдагора, я обычный человек, только почему-то называющий себя принцем.

‒ Да, ваше высочество, ‒ только и могу ответить я.

Принц поднимает на меня светлые и печальные глаза, и я не отвожу взгляд.

‒ Спасибо, Гина. Я думаю, что это был самый важный из всех уроков, которые вы мне когда-то дали. Я надеюсь, что это не последний урок, и у нас ещё будет возможность поговорить. А сейчас вы можете идти.

У меня щемит в груди от того, как легко этот молодой человек говорит о своей возможной скорой смерти и каким хорошим королём он мог бы быть для Ксесса, ‒ если бы это только было возможно. Вслух я говорю только:

‒ К вашим услугам, ваше высочество.

Откланиваюсь и ухожу.

Ухожу, однако, я недалеко.

За дверями классной комнаты меня ждёт секретарь Регентского совета, сын лорда Теллери. Его зовут Ангир. Получается, родной дядя принца. Однако если лорд Теллери-старший – пожилой безжалостный интриган, а принц Лерек ‒ светлый юноша с большой печалью внутри, Ангир Теллери не похож ни на одного из них. На вид он чуть помладше меня, высокий, с короткими светлыми волосами, весь квадратный, и меня ‒ как бывшего хорошего секретаря в одном из воплощений ‒ коробит при мысли, что этот человек работает секретарём. Мне гораздо легче представить его в роли вышибалы в ночном клубе.

‒ Мадам Альвара, ‒ кивает он мне, прерывая работу моего воображения.

‒ Лорд Теллери, ‒ лёгким поклоном, уместным при нашей разнице в рангах, приветствую его я. ‒ Чем обязана столь редкому удовольствию встречи с вами?

Я надеюсь, он уловил мою интонацию: чем реже происходят наши встречи, тем больше удовольствия я в них нахожу, ‒ однако я не уверена, что вышибалы в ночных клубах способны улавливать интонацию. Виду он, по крайней мере, не подал.

‒ Сиятельный лорд-регент приглашает вас в свой кабинет для краткого разговора.

‒ Скажите сразу, приготовил ли он петухов или другую живность для выразительных представлений, подобных вчерашнему?

Возможно, мне всё же следует придержать язык. Всё-таки сын регента, дядя принца. Однако Ангир мотает головой с неожиданным жаром.

‒ Ой, и не говорите: это было ужасно. Я чуть не… ну да ладно.

Невольно смеюсь. Насколько я видела в архиве памяти Гины Альвары, она редко пересекалась с Ангиром, поэтому я мало представляю, что он за человек. В такие моменты, как сейчас, он кажется чуть ли не безобидным.

Однако в моём положении лучше перебдеть и каждого видеть как потенциального врага ‒ если не моего, то принца, ‒ чем недобдеть. Всё-таки Ангир ‒ сын регента и многого уже успел насмотреться.

‒ Когда я уходил, посторонних предметов в кабинете регента не было, ‒ Ангир улыбается одной половиной рта. ‒ Я не буду вас провожать, мадам Альвара.

Откланивается и уходит куда-то по своим делам.

Для краткого разговора, значит, и без петухов. Ну что же, послушаем, что скажет регент.

В небольшой приёмной перед кабинетом регента никого нет. Естественно: секретарь, который здесь должен быть, ходит где-то по дворцу. Возмутительно ‒ если кого-то интересует моё мнение.

Перед дверью в кабинет Грегора Теллери я останавливаюсь и делаю несколько глубоких вдохов и выходов. Ангир меня повеселил, но сейчас мне нужна ясная и очень холодная голова.

‒ Войдите, ‒ в ответ на мой стук сразу же отзывается регент. Я захожу, притворяю дверь за собой и приветствую регента подходящим случаю поклоном. ‒ Гина, дорогая, к чему эти формальности? Проходите, присаживайтесь. Попробуйте травяной напиток: мой врач говорит, что его особенно полезно пить перед Мраком для очищения организма.

Сегодня у рода Теллери день фамильярностей? Я не замечала раньше, чтобы лорд Теллери называл меня «дорогая». Однако я прохожу к гостевому креслу, устраиваюсь в нём и даже беру в руки высокий стакан с пучком местных трав, залитым какой-то плотной жидкостью типа бульона или сиропа.

Я готова спорить, что пойло не отравлено. Оно и так выглядит достаточно противно.

А регент, кстати, выглядит бордо и энергично. Быстрым росчерком подписывает какой-то документ и откладывает его и письменные принадлежности.

‒ Я должен принести извинения за вчерашний эпизод. Похоже, что ваше платье пострадало и, видимо, было совсем испорчено.

На мой взгляд, психика принца пострадала куда больше, чем моё платье, но вряд ли регент поддержит разговор, если я разверну его таким образом. Пусть он ведёт.

‒ Ваши извинения приняты, милорд. Однако позвольте мне предложить вам перейти сразу к делу: я полагаю, что в последние дни перед наступлением Мрака у вас много дел, и я не смею отрывать вас от них.

Регент откидывается на спинку стула, поворачивает голову и смотрит в окно в сторону реки и лежащего за ней Альдагора.

‒ Консультативный совет Мрака считает, что Мрак в этом году так и останется в Альдагоре, где он и появился… ‒ он вновь поворачивается ко мне. ‒ Однако вы зрите в корень, мадам Альвара. Перед наступлением Мрака у меня есть несколько неотложных дел, и одно из них касается вас.

Стучат в дверь, и входит слуга с небольшой прикрытой полотенцем ванночкой для рук, которую он ставит перед регентом и уходит. Регент откладывает подальше бумаги, двигает ванночку поближе к себе, опускает в неё руки и блаженно улыбается.

‒ Мадам Альвара, ‒ говорит регент сладким голосом, прикрыв глаза. ‒ Сегодня после обеда в Альдагор отправится последний в этом году караван. Если вы хотите когда-нибудь вернуться на родину, я настоятельно рекомендую вам присоединиться к каравану и сделать это сейчас. Потом такой возможности у вас может не быть.

Я не сразу нахожусь с ответом.

‒ Я боюсь, я не могу покинуть свой пост. До совершеннолетия принца ещё два месяца ‒ я не вижу повода досрочно прекращать занятия.

Регент открывает глаза и с интересом смотрит на меня. Расслабленная улыбка не сходит с его лица.

‒ Вы же знаете, мадам Альвара, что под Мраком уроки не проводятся.

‒ У меня есть исключительная договорённость с его высочеством.

Блеф, конечно. Причём я не уверена, что такой блеф идёт на пользу ситуации. Но мне интересно, что регент скажет на это.

‒ Я вам так скажу, мадам Альвара: ваши уроки принцу больше не понадобятся. Если вам дорога ваша жизнь, рекомендую вам уехать в Альдагор сегодня же.

Я нахожу момент подходящим для того, чтобы попробовать травяной напиток. Напиток предсказуемо оказывается гадостью, и я предсказуемо начинаю кашлять, прикрывая рот тыльной стороной левой ладони. Когда приступ кашля проходит, я задерживаю руку у рта лишь на секунду дольше, чем нужно, чтобы коснуться губами прозрачного кольца на безымянном пальце и отправить одно очень ясное сообщение:

«АМРИС, МАТЬ ТВОЮ, ГДЕ ТЕБЯ НОСИТ?»

‒ Прошу прощения, милорд. Ваш напиток воистину бодрит, ‒ вежливо улыбаюсь я регенту. И замолкаю.

‒ Гина, я считал и пока продолжаю считать вас умной женщиной, ‒ пристально смотрит на меня регент. ‒ Я смею надеяться, что вы поняли, что я хотел вам сказать. Караван отправляется в четыре пополудни. Выбор за вами.

‒ Я благодарю вас за щедрое предложение и угощение, милорд, ‒ я ставлю стакан с травяным напитком обратно на столик перед креслом и встаю. ‒ В четыре пополудни вы узнаете о моём решении.

‒ Я не понимаю, дорогая мадам Альвара, что так сильно держит вас при дворе…

‒ Да, ‒ отвечаю я. И, пока регент, приподняв брови, провожает меня взглядом, спешно выхожу из его кабинета.

Первый мой порыв ‒ предупредить мадам Реншини, предупредить Лероса и всех остальных, кто на стороне принца ‒ или о ком можно это предполагать. Предупредить принца, наконец.

Стоп.

Чего точно не надо ‒ так это резких движений.

Подхожу к лестнице, опираюсь на перила, смотрю на уходящую вниз спираль и глубоко дышу.

Обед.

Закончился мой утренний урок ‒ после него я обычно иду обедать. Не вижу причин отклоняться от графика. Смогу поесть и спокойно поразмыслить.

Конечно, угроза жизни принца и моей собственной может быть достойным поводом отклониться от графика, но правда: я плохо импровизирую. Мне нужно вначале подумать, потом действовать.

Заодно немного успокоить нервы: нечасто мне приходится выслушивать высказывания, начинающиеся со слов «если вам дорога ваша жизнь».

Спускаюсь на кухню. На кухне привычно кипит деятельность по подготовке обеда для принца. Однако утвари и припасов выставлено больше, чем обычно в это время, да и народу раза в полтора больше. А, похоже, сегодня будет праздничный ужин в честь завершения сбора урожая. В последние несколько дней перед наступлением Мрака, прекращаются все важные сельскохозяйственные работы, сколько-нибудь сложные производственные процессы. Слишком возрастает вероятность травм и трагических ошибок. Вот и пир готовят, пока ещё можно.

В котлах еды для слуг сегодня варёное помоли ‒ местное клубневое растение типа картофеля, только чуть более острое на вкус, ‒ обильно посыпанное ароматными травами, мясная подливка к нему, густой мясной суп, салат с богатым в честь праздника урожая составом сезонных овощей и ягодный компот. От мясных блюд я откажусь, а всё остальное мне очень нравится.

Удивительное положение при дворе занимает Гина Альвара: может дерзить регенту, когда тот вызывает её в свой кабинет, а потом спускается на кухню, ест со слугами и уходит в свой скромный одноэтажный дом на окраине дворцового квартала, а не живёт во дворце. Наверное, почётный плен в четвёртом поколении действительно устроен как-то так.

Устроившись за одним из столов в столовой комнате для слуг и приступив к еде, я наконец могу поразмыслить.

В первую очередь, как бы я ни сердилась на Амриса за то, что он не выходит на связь, мне нужно кратко объяснить ему, что происходит. «Амрис, мать твою, где тебя носит?» ‒ эмоционально, но не информативно.

Касаюсь губами кольца и передаю, по возможности, слово в слово то, что сказал мне регент.

«Я волнуюсь за принца и не хочу, чтобы он погибал. Я не знаю, стоит ли мне вмешиваться и стараться предотвратить покушение на принца. В принципе, я могу уехать в Альдагор. В этом мне видится нечто роковое, как будто Гина Альвара ‒ это то, что изнутри связывает Ксесс и Альдагор, а в случае её отъезда эта связь пропадёт. Мне нужно согласовать с тобой действия, Амрис. Пожалуйста, выйди на связь», ‒ заканчиваю послание я.

Вначале мне очень понравилась идея Амриса прийти в разные страны для лучшего обзора и понимания происходящего и держать связь через кольца, которые включаются, когда один хочет увидеть другого, но эта идея оказалась не такой безупречной, как выглядела на первый взгляд.

Ладно. Свою долю договорённостей я выполнила, а думать, что делать, мне, похоже, придётся самой.

Меня занимают два вопроса: почему лорд Теллери считает нужным извещать всех о своих намерениях? И почему именно сейчас?

Ответ на второй вопрос я, кажется, поняла, увидев развёрнутую на кухне бурную деятельность. Похоже, что сегодня ‒ последний в этом году хороший день для исполнения сколько-нибудь сложных планов. Дальше всё будет идти наперекосяк.

С этой точки зрения мне достаточно просто помешать регенту убить принца сегодня вечером или завтра утром ‒ забери меня Мрак, как странно это звучит! ‒ и тогда осуществить покушение с каждым днём будет всё сложнее. Одновременно с этим моё намерение «помешать покушению» будет также подвергаться действию приближающегося Мрака. И тут уже Мрак рассудит, кто в этом году планировал и совершал меньше зла и чьё намерение исполнится.

Я рискну предположить, что моё намерение помешать убийству перекроет намерение регента совершить убийство. Но кто же знает…

А вот первый вопрос ‒ почему лорд Теллери считает нужным извещать всех о своих намерениях? ‒ приводит меня в недоумение.

Нет никаких сомнений, что вчера весь дворец узнал о том, что в кабинете регента произошло что-то такое, отчего принц вышел оттуда в костюме, залитом кровью. Скорее всего, от тех слуг, которые приносили туда клетку с петухом, а затем наводили порядок, в общих чертах известно, что произошло.

Зачем регенту нужно, чтобы весь дворец знал об этом?

Я думаю, что в моём рассуждении будет изрядная доля погрешности: всё-таки слишком в разном положении мы с регентом находимся, ‒ но можно попробовать порассуждать.

Регент стоит перед очень простой проблемой. Он правил семнадцать лет, со времени смерти своего зятя, и теперь, когда принц достигнет совершеннолетия, ему придётся сложить с себя власть и передать её принцу. Перестать быть самым могущественным человеком в королевстве и стать… кем? Кем принц решит? Учитывая, что Лерек знает, что его отец был убит по приказу регента, вряд ли он захочет видеть в своём окружении Грегора Теллери.

Передавать власть полностью нельзя: для регента это вопрос жизни и смерти.

А если оставить за собой значительные властные полномочия и использовать принца как декоративную фигуру? Принц подпишет какой-нибудь указ о назначении Грегора Теллери каким-нибудь верховным министром и будет тихо сидеть на троне? И принимать ванночки для рук и для ног?

А, я поняла. Вчерашний эпизод – это же были краткие переговоры принца и регента: «Ваше высочество, вы будете сидеть тише воды ниже травы?» ‒ «Нет, ваша светлость, не надейтесь».

Принц не оставит шансов, придя к власти, и принц не будет сотрудничать. Значит, принца нужно убрать. Пока это сделать просто, потому что у принца сторонников ‒ раз, два и обчёлся, ‒ а потом, когда принц будет коронован, на его стороне будет закон и на его сторону будут переходить люди. Пусть он и потомок человека, убившего настоящего короля, с момента коронации законным правителем будет он, а не регент.

Нужно действовать сейчас, пока закон на стороне регента.

И регент устраивает представление для всего дворца, чтобы сказать: «Я собираюсь сохранить власть. На моей стороне закон, и я могу позволить себе делать, что хочу. Вы можете выбрать: быть на моей стороне или на стороне принца, который выходит из моего кабинета бледным и в залитой кровью одежде».

Или даже: «Принц скоро умрёт. Имейте в виду».

Я отношу тарелки и приборы на полку для грязной посуды ‒ любовь ксессцев к горячей воде помогла им изобрести не только стиральные, но и посудомоечные машины, поэтому посуда во дворце моется не вручную, ‒ и ухожу из кухни.

Что мне делать? ‒ думаю я, направляясь к большому холлу, куда выходит коридор, ведущий из служебной части дворца и откуда можно как подняться к парадным помещениям дворца, так и выйти из здания.

«Что делать, чтобы что?» ‒ звучит в моей голове голос Амриса. Кидаю взгляд на кольцо ‒ нет, от Амриса нет ответа. А вопрос ‒ хороший.

Моя миссия здесь ‒ способствовать восстановлению порядка. На мой взгляд, порядок – это законное правление. Порядок был нарушен, когда пресеклась старая династия, но то, что планирует регент, ‒ ещё один шаг в сторону от порядка.

Что мне делать, чтобы принц остался жив?

‒ Гиночка! ‒ неожиданно окликают меня.

Да что ж такое сегодня со всеми! Впрочем, ладно: всё равно это не моё имя. Пусть делают с ним, что хотят.

Мадам Реншини спешит ко мне через большой холл. Её глаза красные и опухшие.

‒ Что… ‒ начинаю я. Мадам Реншини качает головой, берёт меня за руку и отводит за одну из колонн большого холла. Там она берёт мою вторую руку и держит мои ладони в своих. Поджимает губы, смотрит вниз, и плечи её подрагивают. Здесь не поговоришь, но самое главное я могу сказать.

‒ Я тоже, мадам Реншини, ‒ говорю я.

Я тоже волнуюсь за принца. Я тоже хочу, чтобы с ним было всё хорошо. Я сделаю, что в моих силах, чтобы с ним было всё хорошо.

Женщина, которая любит принца как своего сына, поднимает на меня взгляд, полный тревоги, страха, надежды и огромного вопроса.

Она знает, что мне предложил регент, ‒ вдруг понимаю я. Она пришла узнать, что я решила.

‒ Увидимся вечером на пиру в честь урожая, мадам Реншини, ‒ как могу, тепло улыбаюсь я ей. ‒ Нам предстоит пережить наступление Мрака, но после Мрака обязательно, обязательно вернётся свет. А пока давайте беречь тот свет, который есть у нас.

Мадам Реншини порывисто прижимает меня к груди и тут же отпускает. Кивает серьёзно, почти торжественно, вытирает глаза и спешит вверх по лестнице.

Что ж. Выбор сделан.

Осталось переодеться к ужину.

Глава 3. Женщина

‒ Мадам Альвара.

У служебного входа во дворец меня окликает охранник. Мне его лицо незнакомо, но ему, очевидно, знакомо моё.

‒ Да?

‒ Мадам Альвара, сожалею, но у меня есть приказ регента не пускать вас во дворец.

Признаться, не ожидала. Неужели я неправильно всё поняла и мне не надо было покидать дворец? Неужели принца попытаются убрать сегодня?

‒ Неужели? ‒ выговариваю я, лишь немного подняв брови, и замолкаю. Может быть, он ещё что-то скажет.

‒ Таков приказ, ‒ отвечает охранник кратко и отворачивается от меня, давая понять, что разговор закончен.

Придётся мне спрашивать.

‒ Так долго ограничен мой доступ во дворец?

‒ Этой информации у меня нет, ‒ отвечает охранник.

‒ Если я приду завтра на утренний урок для принца, я смогу пройти во дворец? ‒ переспрашиваю я. Охранник сдвигает брови.

‒ В приказе этого не сказано, ‒ отвечает он после паузы и отворачивается от меня опять.

Приходится мне подбирать парадные юбки ‒ я действительно переоделась к пиру в нарядное платье ‒ и возвращаться домой.

Принц.

Пожалуйста, пусть принц будет жив и здоров. Пусть он не подумает, что я предала его. Регент опередил меня, и я не смогла попасть во дворец.

Ваше высочество, я на вашей стороне. Пусть с вами будет всё хорошо.

Дома, чтобы не думать о том, что сегодня происходит во дворце и что сегодня может поменяться ход истории Ксесса, я занимаю себя делами по хозяйству.

Вначале я топлю печь. Точнее, вначале я вешаю в шкаф парадное платье и переодеваюсь в домашнюю одежду, потом иду во двор за дровами.

Эта необходимость топить печь, каждый день топить печь, если я хочу засыпать в тепле, приводит меня в отчаяние. Был бы я ещё мужчиной ‒ натаскать дров и даже наколоть дров, хотя дрова мне привозят из дворца, как и всем жителям придворцового квартала, не было бы проблемой. Но в этом теле мне так тяжело выходить из холодного дома на холодную улицу и так тяжело носить охапки дров обратно в дом! А после ‒ с помощью тяжёлого ножного пневматического насоса накачивать воду в бак, который будет нагреваться от печи, чтобы позже вечером я могла залезть в горячую ванну и немного расслабиться.

Было бы так здорово, если бы можно было попросить кого-то сходить за дровами и растопить печь. Но увы.

Зато можно заняться простыми физическими делами, а не о принце думать.

К моменту, когда в доме стало тепло, бак с водой наполнился и нагрелся достаточно, чтобы я могла наполнить ванну, стемнело. Последний штрих к тому, чтобы объявить вечер хоть сколько-нибудь приятным, насколько это возможно в текущих обстоятельствах, ‒ небольшой котелок жаркого из помоли с сезонными овощами. Во дворце праздник урожая ‒ и у меня тоже.

Как ничто не рассеивает мучительную тревогу лучше домашних дел, так ничто не вырывает из этих домашних дел лучше, чем стук в дверь ‒ особенно, когда я никого не жду.

Бесшумно кладу на блюдце лопаточку, которой я помешивала жаркое, и, затаив дыхание, подхожу сбоку к двери.

– Это я, – негромко говорит незнакомый голос.

Наверное, в любых других обстоятельствах открывать дверь на это было бы весьма сомнительным с точки зрения здравого смысла решением, но сейчас это может значить только одно.

Амрис.

Настоящий, любимый, родной – за этой дверью.

Хорошо, что изнутри замок открывается поворотом ручки – а то в спешке я бы не сразу попала ключом в замочную скважину.

Вот он.

Ого.

Амрис выбрал для временного воплощения человека любопытной наружности. И во внешности, и в движениях ‒ хочется сказать «повадках» ‒ много звериного. Глаза под острыми сдвинутыми бровями ‒ цепкие, как у хищной птицы. Бульдожья челюсть. Тело при этом ‒ небольшое, немного ниже меня ростом, подтянутое и юркое. Как у змеи.

Походная одежда, вся мятая. Штаны в грязи по пояс, как если бы он шёл по болоту и периодически проваливался в топь то одной ногой, то другой. Куртка по локоть в тех же пятнах.

Лицо, чёрное от усталости.

Взгляд, который останавливается, но не фокусируется на мне.

– Привет, – хрипло шепчет он и вваливается в комнату. Его шатает, он хватается за стол и удерживает равновесие. С плеча соскальзывает плотно набитый чем-то рюкзак.

– Ты в порядке? – только и могу отозваться я, тоже шёпотом. На ощупь закрываю дверь.

Амрис выпрямляется, оборачивается и тянется ко мне голодными губами.

Я невольно отстраняюсь.

Он склоняет голову на бок. Из-под усталости в его взгляде проглядывает недоумение.

– От тебя воняет, – развожу руками я. Амрис блекло усмехается и смеривает меня взглядом.

– И правда женщина. Я до последнего не верил, что ты пойдёшь в женское тело.

Пожимаю плечами. Амрис продолжает разглядывать меня. Наконец вздыхает.

– Спать. Я не спал четыре дня.

Он в моей постели?

Кажется, я не готова так сразу.

– Либо ты сначала моешься, либо ты спишь на полу.

Амрис тихо и удивлённо смеётся и покачивает головой. Чем дольше мы с ним, тем отчётливее я чувствую его под кожей тела, которое мне, честно говоря, не очень симпатично.

– Я согрела воды, раздевайся.

– Ого, ты даже в женском роде говоришь, – Амрис всё не сводит с меня глаз, и его немного покачивает.

– Амрис, сядь.

Отодвигаю стул и сажаю его. Он едва на ногах стоит.

– Снимай сапоги, снимай одежду. Сейчас я проверю воду и вернусь.

Быстро прохожу в ванную комнату, прикрываю за собой дверь и опираюсь на неё спиной.

Почему я нервничаю?

Это же просто Амрис.

За дверью шуршание и шаги.

Окей, это не просто Амрис – это первый раз за очень долгое время, когда мы в разнополых телах одного биологического вида.

Когда мы оба – мужчины, всё очень просто. Когда я – женщина, это совсем другая и очень непростая химия.

Я нормально выгляжу?

То есть, если быть честной с собой, – вдруг я ему не понравлюсь?

Над этим потом можно будет изрядно поржать.

Вода. Я сказала, что я пошла проверить воду.

Вода нагрелась. Как раз, чтобы он мог помыться. Если он там не заснул стоя.

Нет, стоя он не заснул. Пока меня не было, он стянул и бросил на пол куртку, сел на стул и стянул свои грязные сапоги. Под ними оказались не менее грязные носки. Теперь сидит, тяжело опираясь локтями на колени и покачиваясь, как будто тяжело пьяный человек, забывший, что он делал и что делать дальше.

– Амрис.

Он поднимает мутный взгляд на меня.

– А, да. Мыться, иначе я буду спать на полу, – произносит он, вспомнив. И вздыхает, собираясь с силами, чтобы раздеться. Усмехается. – Я уже склоняюсь к тому, что пол меня устроит.

– Не говори глупостей.

Подхожу к нему и начинаю расстёгивать его рубашку. Амрис не помогает мне. Я не знаю, как он дошёл, но сейчас, когда он, видимо, добрался до своей цели, остатки сил стремительно покидают его.

Когда я добираюсь до нижней пуговицы его рубашки, наши лица – близко-близко. Касаюсь своей щекой – его щеки, холодной, грязной и колючей от щетины. Амрис тяжело подаётся навстречу.

Тихонько касаюсь губами уголка его губ. Когда я не шуршу тканью его рубашки, в этом доме не слышно других звуков. Только дыхание ‒ и жар на кончиках моих пальцев.

– От меня же воняет, – полувопросительно говорит он и искоса смотрит на меня.

– Да, – подтверждаю я.

– Вот и понимай этих женщин… – усмехается он.

– Держись за меня и вставай. Нет, подожди.

Отодвигаю его сапоги, чтобы он не споткнулся, стягиваю носки. А, ещё нужно полотенце подготовить. Быстро дохожу до спальни, достаю из бельевого шкафа полотенце и вешаю себе на плечо. И грелка. Я хотела грелку в постель. Где она? Амрис, правда, пришёл, но я всё равно хочу грелку. А, вот. Захватываю грелку и возвращаюсь к нему.

– Вот теперь пойдём. Держись за меня.

– Я так и не понял, почему ты так хочешь, чтобы я помылся, – с трудом говорит он.

Я не отвечаю. Поддерживая за плечи, веду в ванную.

В глубине комнаты ‒ душевая зона, и Амрис опирается на дальнюю стену, пока я помогаю ему избавиться от остатков одежды. Его начинает бить дрожь.

Открываю воду. Слишком горячая. Для грелки, кстати, сойдёт. Наполняю грелку и выбегаю из ванной, чтобы закинуть её в кровать. Когда возвращаюсь, Амрис крутит ручки, настраивая температуру воды.

‒ Дай я.

Он уступает мне место и присаживается на край ванны, ёжась. Вот, вот такая вода пойдёт.

‒ Опирайся руками на угол.

Амрис встаёт, как я ему говорю, и я снимаю головку душа с держателя и направляю широкую струю горячей воды на него.

Он расслабляется на глазах. Тело, в котором он присутствует, имеет свой привычный рисунок напряжений ‒ в спине, в плечах и руках, в ногах и в лице, ‒ но сейчас, когда в теле не его привычный обитатель, отражением душевных напряжений которого являются его телесные напряжения, а Амрис, Амрис приглашает тело расправиться, и оно с удовольствием отзывается на приглашение. Мне всё больше нравится то, что получается у них вместе.

Возможно, в Альдагоре он, что называется, держал лицо ‒ привычный рисунок напряжений, чтобы его узнавали, ‒ но здесь он может наконец расслабиться. Четыре дня без сна…

Оборачивается вдруг.

‒ Ты же себе эту воду делала…

Я поджимаю губы и разворачиваю его обратно.

И так уже вся мокрая.

Вешаю шланг обратно на держатель и тянусь за мылом и мочалкой.

Я подумаю обо всём после. Сейчас мне лучше сосредоточиться на простых задачах и простых действиях: намылить, растереть, смыть. Не думать о мыльной пене на моих руках и его горячем обнажённом, всё более желанном теле и том, что первый раз за долгое время…

Не думать.

‒ У тебя есть, может, зубной порошок какой? ‒ спрашивает он.

‒ Держи, ‒ зачерпываю своей щёткой немного зубного порошка из коробки и даю ему. Он медленно чистит зубы, опираясь одной рукой на стену.

Присаживаюсь на край ванной. Вода уже, наверное, скоро закончится. Амрис кладёт щётку на крышку ванной, намыливает руки и промывает свои короткие волосы. Беру в руки полотенце и жду.

Шум воды обрывается через несколько секунд после того, как Амрис смыл мыло с волос. Остаются падающие капли, мерцающий в свете лампы пар и густые тени в углах комнаты.

Амрис вновь тяжело опирается на стену. Может, и не надо было заставлять его мыться? Ладно, уже проехали.

Встаю и подхожу к нему с полотенцем.

Сильное и тяжёлое движение Амриса ‒ и я оказываюсь спиной к самому углу ванной, лицом к нему. Руки его тела, привыкшие получать то, что ему приглянулось, и не привыкшие отдавать то, с чего он не хочет расставаться, ‒ как будто прутья клетки, врастающие в стену около моих плеч.

‒ Теперь я достаточно чист, чтобы тебя поцеловать? ‒ спрашивает он, глядя мне в глаза. У него очень светлые серые глаза, почти прозрачные.

Шумно втягиваю воздух и замираю, вжавшись, как могу, в угол. Руки с полотенцем подтягиваю к груди в непроизвольной и, наверное, несколько наивной попытке защититься. Платье тут же намокает.

Амрис хмурится и склоняет голову набок. Убирает руки и отступает на полшага. Я опускаю руки и снова могу дышать.

Амрис берёт полотенце у меня из рук и медленно вытирается.

‒ Извини… Я чего-то не понимаю, но сейчас я всё равно слишком плохо соображаю. Объясни мне потом…

Механически киваю.

‒ Я могу идти спать? ‒ улыбается он, и его взгляд ласков.

Могу только опять кивнуть. Амрис подаётся навстречу мне в намерении, может быть, коснуться меня, ‒ но передумывает в середине движения.

‒ Пойду, ‒ устало улыбается он мне и уходит нетвёрдыми шагами, просушивая полотенцем волосы.

Как только он уходит, я сползаю вниз по стене и начинаю плакать. Что это?

Я боюсь его? Я хочу его? Я боюсь, что он будет смеяться, когда узнает, что происходит у меня внутри?

Естественно, он будет смеяться. В мужском контуре я бы тоже смеялся. Это воистину смешно – особенно если смеяться постфактум.

Я боюсь его. Я хочу его. Я трепещу перед этим сочетанием: тёплый и родной Амрис в этом хищном теле. Я хочу испытать его своим телом. Я боюсь не выдержать. Я боюсь сделать что-то не то, отчего он будет смеяться. Я боюсь, что я не пойму чего-то, что он имеет в виду, и что-то сломается между нами.

А, я поняла.

Я просто боюсь, что он уйдёт.

Краем сознания я замечаю, что это очень смешно, но сейчас мне важно дать себе выплакаться и выпустить напряжение, рождающееся между стремлением к нему и страхом, что он уйдёт оттого, что я стремлюсь к нему.

Это очень смешно. «Кан-Гиор, я пришёл, а не ушёл».

Меня пробирает дрожь. Ванная остывает, а платье промокло насквозь, и мне холодно и неприятно в мокрой и тяжёлой ткани. А нужно ещё кучу всего сделать.

Пора двигаться.

Прежде всего – снять и повесить сушиться платье. К утру высохнет. Наверное.

Но пока я буду стирать одежду, другое платье тоже, наверное, намокнет.

Тогда лучше потерпеть.

О, я могу немного погреться у печки. И заодно поглядеть на него.

Выхожу из ванной, мимо кухонного стола с раскиданной вокруг одеждой и обувью Амриса, к торцу печки рядом с входом в спальню. Печка прогрелась мягко и пока не слишком горячо, и я могу прислониться к ней, чтобы хоть немного просохла одежда.

Амрис лежит в глубине кровати, лицом к стене, укрывшись одеялом почти с головой. Тянусь к нему на тонком уровне – он едва чувствуется. Видимо, дух где-то далеко, а тело получает заслуженный отдых.

Аминь.

У меня, конечно, может быть туча разных переживаний на теме взаимодействия с Амрисом из женского контура, но он пришёл, и он спит в моей кровати, аминь.

Меня тем временем ждут дела. Которые начинаются с того, чтобы собраться с духом и выйти ещё раз – а, точнее, несколько раз – за дровами.

Мой взгляд останавливается на лежащей на полу его куртке. Она выглядит маняще тёплой и кроме того – она выглядит так, что в ней не жалко таскать дрова.

Натягиваю куртку, застёгиваю её и вдыхаю его запах. Вот это – Амрис. Расслабляюсь и позволяю истории последних нескольких дней, эхо которой сохранила куртка, проникнуть в моё сознание.

Запредельное волевое усилие. Нить в пустоте.

Насколько я знаю, Амрис так не любит. К тому, чтобы он, вместо того чтобы объединять людей и действовать в весёлой вдохновенной компании, действовал в одиночку на запредельном усилии, его должны подтолкнуть воистину выдающиеся обстоятельства. Надеюсь, он расскажет, какие.

Но к моей задаче натаскать дров этот отчаянный пафос вполне подходит.

К пятой ходке ‒ я почти согрелась ‒ в мою голову приходит светлая мысль, что внешнюю подсохшую грязь с верхней одежды Амриса можно счистить щёткой, а саму одежду кинуть в местную версию стиральной машины, где барабан крутится от ножного привода. Вручную стирать я её посреди ночи не осилю. Хм. Хорошая идея.

Но вначале опять накачать и поставить греться бак воды. Мою ванну никто не отменял.

Уже сидя в ванной после того, как я почистила сапоги Амриса, постирала и развесила всю одежду и привела в порядок жилище Гины Альвары, я позволяю себе осторожно подумать об этом.

По крайней мере, одной загадкой меньше. Кольцо молчало, потому что Амрис был занят непосредственно дорогой ко мне, а не желанием увидеть меня.

Он пришёл. Как он, кстати, понял, где меня искать? Надо будет спросить.

Он недвусмысленно хотел поцеловать меня. Дважды.

Вряд ли, впрочем, он пришёл ко мне. Наверняка он пришёл по каким-то своим делам. А мой дом – удобная база для его действий. Если это так, то это весьма обидно, но похоже на правду.

Стоп.

Поднимаю руки из воды, обеими ладонями прикрываю лицо. Сосредотачиваюсь на ощущении горячей кожи, на звуке падающих с рук капель. Фокус внимания на ощущениях тепла способствует ясности мышления, а мне, похоже, в обозримом будущем понадобится вся ясность мышления, которая мне доступна.

Кан-Гиор, ну ты даёшь.

Вы вроде не первый день знакомы, и у вас есть линия плана на миссию, а ты сидишь в ванной через стену от него и гадаешь, как он к тебе относится. Ещё ромашку возьми: любит-не любит.

Женский контур – это нечто.

Кстати, из далёкого прошлого воплощения, где я была женщиной, а он – мужчиной, и после которого мы, правда, на некоторое время вообще разошлись, кроме множества испробованных неудачных вариантов взаимодействия, я помню одну рабочую схему.

Он приходит в мой дом спать. Быть в наполненном моим присутствием пространстве ‒ лучший для него способ восстановить силы. Был когда-то.

Но, похоже, с тех пор всё не сильно изменилось.

Тогда я хотела быть… его партнёром, что ли? Тем, с кем он что-то делает вместе, когда он не спит. «Но понимаешь ‒ я отовсюду возвращаюсь к тебе. Я не хочу работать вместе с тобой ‒ я хочу возвращаться в дом, где есть ты». Тогда я на это кричала и плакала. Мы разошлись. Он стал возвращаться в дом к женщине, которую устраивало такое положение дел, и это был первый из нескольких их счастливых и остросюжетных браков. А я продолжил взаимодействовать с ним в мужском контуре. Чтобы делать что-то вместе.

Сейчас я, может быть, немного начинаю понимать. По крайней мере, я чувствую глубоко правильным то, что он пришёл ко мне домой и спит.

Эта красивая земная идея про инь и ян… Амрис очень деятельный и очень янский. Его знают таким те, с кем он работает. Мужчины, в основном. Но есть и иньский Амрис, которого видит, возможно, только один человек: женщина, в дом которой он приходит спать.

Захочет ли он телесной близости со мной?

О боги.

Я думаю, что из архива моих рассуждений в женском контуре мы на досуге составим сборник анекдотов.

Решительно выбираюсь из ванной и вытаскиваю пробку. Тихонько шумят трубы. Шуршит полотенце, которым я вытираюсь.

Мне лечь в постель в пижаме или без одежды? Вдруг, если я лягу в одежде, он подумает, что я не хочу близости с ним?

Сборник анекдотов, чувствую, будет внушительной толщины.

«Как ты сама хочешь?» ‒ вот правильный вопрос, который бы Амрис мне непременно задал из-под фэйспалма, услышав мои вопросы.

Я хочу исполнить тот план на вечер, который у меня был. Я хотела принять ванну и лечь в пижаме в согретую грелкой постель. Исполнение этого плана потребовало несколько больше времени, чем я думала, но я близка к воплощению последнего пункта.

Так что пижама.

Амрис не просыпается и, похоже, вообще никак не замечает, что я забираюсь в постель рядом с ним. О это блаженство тёплой постели… в которой к тому же есть Амрис.

Аминь.

Уже засыпая, я лениво задаюсь вопросом: как бы я встретил его, если бы я был мужчиной?

Я бы погнал его мыться?

Нет, конечно.

Я бы взял плед, расстелил его на кровати, Амрис бы лёг на одну половину пледа, а второй я бы его укрыл, и он бы спал. Да хоть в куртке.

Что там он сказал первой фразой после приветствия?

«И впрямь женщина».

Глава 4. Дрова для леди

За почти бессонную от волнения и перевозбуждения ночь я успеваю обдумать несколько насущных вопросов.

Пустят ли меня во дворец?

Что мне ‒ или нам, раз Амрис здесь, ‒ делать, если принца убили?

Что здесь делает Амрис?

Перебрав их и придя к выводу, что у меня нет удовлетворительного ответа ни на один из них, поздний предзимний рассвет я встречаю в размышлениях над тем вопросом, который, будем честны, занимает меня больше всего.

Как он ко мне относится? В каких мы отношениях? В качестве кого мы взаимодействуем?

Женский контур – это нечто.

Ладно. Мне нужно дойти до дворца и попробовать узнать, что там происходит.

Амрис за ночь не пошевелился, всё так же лежит лицом к стене, и дух его по-прежнему далеко от измождённого долгой и трудной дорогой тела. Тихонько касаюсь губами его плеча и встаю.

Звук приближающихся к двери шагов я слышу, когда я уже привела себя в порядок и заканчивала писать Амрису записку о том, где в доме найти еду и когда я собираюсь вернуться.

Разбудить Амриса, потому что если хотят убить меня, то, скорее всего, убьют и его, и наша миссия здесь будет провалена?

Неизвестный гость замирает на пороге.

Если он будет пытаться самостоятельно открыть дверь, бужу Амриса. Ему воистину не привыкать отбиваться, едва проснувшись. Только вот чем отбиваться?..

‒ Мадам Альвара, ‒ негромкий и спокойный голос из-за двери. ‒ Я знаю, что вы дома. Прошу открыть дверь.

Мне знаком этот голос. Лерос Винценти.

Если принц жив, то это может быть хорошая новость. Если принц мёртв, а Лерос был вынужден или выбрал перейти на службу к регенту, за дверью меня может ждать смерть.

Жив ли принц?

‒ Его высочество вызывает вас во дворец. Он просил передать, что не может гарантировать вашу безопасность в ближайшие дни, но честность своих намерений он обеспечивает своим бытием.

По моей коже проходит волна мурашек.

Стараясь не производить лишних звуков, я приоткрываю дверь. За ней действительно стоит Лерос, один, в сезонном чёрном плаще, из-под которого его лицо едва видно. Он выглядит уставшим.

Мы встречаемся взглядами. Я киваю.

‒ Одну минутку, я возьму плащ.

Окидываю взглядом внутреннее пространство дома, надеваю плащ и туфли и выхожу.

Мы идём в молчании. Ответ на вопрос, жив ли принц, как я поняла, положительный, а прочие вопросы подождут.

К моему удивлению, не доходя до ворот дворцовой ограды, мы заходим в лавку, торгующую хозяйственными и садовыми принадлежностями. Хозяин лавки поклоном приветствует Лероса и пропускает его и меня во внутреннее помещение лавки.

Лерос, очевидно хорошо ориентируясь внутри, подходит к большому хозяйственному шкафу и открывает дверцу. За ней в полу открыт люк.

Я вспоминаю, что Гина Альвара, даже если удивляется, не подаёт виду. Лерос зажигает стоящую рядом с люком масляную лампу и начинает спускаться.

‒ Подождите немного, я посвечу снизу, ‒ говорит он с середины лестницы. И окликает меня через полминуты. ‒ Мадам Альвара, можно спускаться. Будьте любезны закрыть за собой люк.

Лерос спустился неглубоко: подняв руку, он мог бы коснуться края люка.

Спуститься по незнакомой приставной лестнице и не запутаться в юбках и плаще ‒ внезапная задачка на ловкость, но я справляюсь. Лерос двигается вглубь тоннеля, и я спешу за ним.

В других мирах и других королевствах подземный ход был бы, вероятно, холодным и влажным местом, но только не в Ксессе. В подземном ходе, ведущем в ксесский королевский дворец, под потолком идёт труба с горячей водой, от которой тепло и воздух очень сухой.

Довольно скоро ход сужается, и большую часть пути мы идём, согнувшись. Я даже могу отвлечься от занимающих меня вопросов о принце, о событиях во дворце, даже от мыслей об Амрисе и просто сосредоточиться на свете лампы и фигуре Лероса впереди и моей задаче двигаться вперёд в не очень подходящей для прогулок по низкому подземному ходу одежде.

Ход заканчивается тупиком. Лерос останавливается, и я хватаюсь за стену, чтобы не наткнуться на него и не сбить с ног.

‒ Будьте любезны подержать, мадам Альвара, ‒ он протягивает мне лампу и поднимает часть потолка. Встаёт во весь рост, опирается о край люка и вылезает в какое-то тёмное пространство. ‒ Теперь давайте я подержу.

Я передаю ему лампу и повторяю его манёвр. Лерос закрывает люк.

Мы находимся в тесном пространстве, похожем на шкаф. Когда мой спутник открывает дверцу и мы выходим, я убеждаюсь в своей правоте. Действительно, это большой хозяйственный шкаф, и я даже знаю, где мы: служебная часть дворца, и мы находимся в одной из каморок с различными хозяйственными принадлежностями, куда я ни разу не заходила ‒ только знаю, что она есть.

Лерос гасит лампу, ставит её в неприметное место и направляется к дверям.

‒ Лерос, ‒ останавливаю я его шёпотом. ‒ А если меня увидят и скажут об этом регенту?

Лерос вздыхает.

‒ Тогда регент узнает, что вам удалось проникнуть во дворец минуя охрану. Или договорившись с охраной. Расследование того, что произошло на самом деле, займёт его на некоторое время. Однако сегодня же день после пира, не забывайте. Часть слуг разослали по домам, а часть занимается консервацией дворца. Работает только кухня.

А и действительно. После пира в честь урожая дворец закрывается на зиму. У нас есть шанс никого не встретить.

‒ Пойдёмте, Гина. Смелее.

По дороге к спальне принца мы не встречаем никого. И по моим ощущениям ‒ я раскинула в стороны тонкие «щупы», которые могут засечь живое существо, ‒ вокруг нас никого. Несколько человек чувствуются в других частях дворца, но в парадных залах ‒ ни души.

‒ Я оставлю вас здесь, ‒ объявляет Лерос перед дверью спальни принца.

‒ Благодарю вас, Лерос, ‒ многое я хочу сказать ему про его смелость и верность, но не нахожу подходящих слов. Только смотрю выразительно. Лерос улыбается уголками губ и уходит.

Почему спальня принца, а не классная комната?

А, логично. Меня выслали из дворца ‒ принцу больше нечего делать в классной комнате. Скорее всего, её сейчас тоже консервируют.

‒ Войдите, ‒ отзывается голос принца на мой стук, и я вхожу.

Приветствуя принца поклоном, успеваю окинуть взглядом обстановку. Принц в постели, рядом мадам Реншини, по всей комнате тазы и вёдра с горячей водой, от пара которых воздух тёплый и очень влажный. Что вчера случилось?

‒ Что вчера случилось? ‒ без церемоний спрашиваю я, глядя на принца. Он лежит на подушках бледный, но спокойный. От его улыбки мне тоже становится спокойнее.

‒ Прошу прощения, Гина. Вам, должно быть, пришлось поволноваться. Я не мог вчера дать знать.

Мадам Реншини закатывает глаза. Ей, видимо, тоже вчера пришлось поволноваться.

‒ Я упал с лестницы, ‒ продолжает принц. Выглядит при этом почему-то очень довольным собой.

‒ Упали… с лестницы, ваше высочество? ‒ повторяю я, чтобы проверить, не ослышалась ли.

Принц улыбается. Отдёргивает одеяло и демонстрирует мне перебинтованную в лодыжке ногу.

‒ Вам случайно не помогли упасть, ваше высочество? ‒ говорю я первое, что приходит мне в голову.

Принц смеётся.

‒ Гина, я специально упал. Я упал с лестницы на пути на пир. Я подумал, что… ‒ принц сжимает видной мне рукой край одеяла. ‒ Что наверняка регент что-то задумал. Не вчера, так сегодня. Не сегодня, так в ближайшие дни. Не в ближайшие дни, так под Мраком ‒ где бы он ни был, в Ксессе или Альдагоре. Мне не дожить до дня рождения. Но я подумал, что я могу выиграть немного времени, если окажусь, скажем, больным. Регент не увидит в больном мне опасности и просто отложит свои планы. А у меня появится несколько дополнительных дней. Несколько дней в моём положении – потрясающая роскошь.

У меня сердце сжимается от того, как он говорит о своей скорой смерти. Мадам Реншини кусает губы, отвернув лицо ‒ чтобы принц не видел.

‒ Ваше высочество, я думаю, что вы можете больше, чем просто прожить ещё несколько дней, ‒ делаю паузу. Принц смотрит на меня серьёзными глазами. У мадам Реншини в глазах ‒ слёзы и надежда. ‒ Вопрос – чего вы хотите?

‒ Я хочу стать королём. Я хочу стать настоящим королём для Ксесса, ‒ отвечает принц. Он выпрямляется на подушках, и голос его звучит звонко и уверенно. ‒ Я думал об этом после нашего вчерашнего урока, Гина. Я хочу восстановить естественный ход вещей. Мой предок вырезал из устройства мира важную часть, после чего многое пошло не так. Вы говорили, Гина, что королева ‒ или король в Ксессе ‒ это звено между землёй и людьми. Когда его нет, то и люди страдают, и, возможно, земля страдает. И я подумал: если я выступлю добровольцем для того, чтобы стать этим звеном, вдруг земля и люди примут меня как короля?

Мадам Реншини удивлённо смотрит на принца, затем переводит взгляд на меня. Похоже, она впервые слышит это рассуждение.

‒ Я не знаю, ваше высочество. Если и есть какой-то, например, ритуал, с помощью которого можно сообщить земле и людям о том, что между ними вновь появилось утраченное звено, то мне этот ритуал неизвестен. Возможно, он есть, ‒ но я действительно не знаю о нём. Может быть, жрецы Альдагора знают.

‒ Я подумал и о другом, Гина. Если нет для меня способа стать королём в альдагорском смысле, то я могу стать и другим королём. Таким, которого любят люди, потому то он выстраивает свою связь с ними, заботясь о них. Например, слушая их беды и стараясь по мере сил их облегчить. Например, вы, Гина. Что вас беспокоит? Чем я могу вам помочь?

Моя очередь удивлённо смотреть на принца Лерека. С одной стороны, подход хорош. Амрис бы, наверное, одобрил. Узнавать потребности аудитории, чтобы затем исполнять их. И чувствовать себя любимым своей аудиторией, если принц не очень заинтересован в деньгах как вознаграждении за свои усилия. С другой стороны, мне кажется, что под наплывом рассказов о бедах граждан Ксесса и соответствующих прошений принц долго не протянет.

А ещё с одной стороны, в Ксессе ведь всего десять-пятнадцать тысяч человек. Может быть, он и выдержит.

Однако принц спрашивал, что меня беспокоит и чем он может мне помочь.

Ох. Сложно найти менее удачную кандидатуру для ответа на этот вопрос, чем я… Честный ответ ‒ меня беспокоят цель визита спящего в моём доме человека и статус наших с ним отношений. Но этот ответ я, естественно, не могу озвучить. Что-нибудь из того, что беспокоит Гину Альвару? Формально Гина Альвара даже не является гражданкой Ксесса…

Кстати, мысль.

‒ Ваше высочество, к моему сожалению, вы выбрали не самого подходящего человека, чтобы задать этот вопрос. Я даже не являюсь гражданкой Ксесса…

‒ Но должно же быть что-то, что вас беспокоит? ‒ настаивает принц. Я вздыхаю и окидываю внутренним взором события последних нескольких дней, чтобы найти какую-то проблему, которой я могу поделиться с принцем.

‒ Мне очень тяжело таскать дрова со двора в дом, ваше высочество. Мне тяжело даётся физическая нагрузка. Но, боюсь, что с этим вы не сможете мне помочь, ‒ наконец отвечаю я.

‒ Спасибо, Гина, ‒ серьёзно кивает принц. ‒ Вы стали первым человеком, который рассказал мне о своей проблеме. Я подумаю над тем, смогу ли я помочь вам в её решении. А один из наших следующих уроков я хочу посвятить обсуждению вопроса: как отличить проблемы, которые люди могут решить сами, от тех, в решении которых им нужна королевская помощь.

Я думаю, что, когда закончится эта миссия и я буду писать Анрите отчёт, я непременно расскажу в этом отчёте о принце Лереке и о том, как удивительно сочетаются в нём интуитивная правительская мудрость и потрясающая наивность.

Наверное, мне будет немного жаль, если к тому времени, когда состоится этот урок, я уже покину тело Гины Альвары.

‒ Я буду готовиться к этому уроку, ваше высочество, ‒ отвечаю я. Принц кивает с довольным видом.

‒ Скажите, Гина, а вы хотели бы вернуться в Альдагор? ‒ вдруг меняет тему принц.

Я усмехаюсь.

‒ Ваше высочество, вы же не хуже меня знаете, что я никогда не была в Альдагоре. Уже три поколения женщины моего рода живут в Ксессе. Мой дом здесь. Мне некуда возвращаться ‒ кроме моего дома на окраине дворцового квартала.

‒ Где вам приходится таскать со двора тяжёлые дрова, ‒ вставляет принц.

‒ Да, ‒ улыбаюсь я. ‒ Но из этого дома я могу приходить во дворец и смотреть, как вы становитесь достойным королём для Ксесса.

‒ Я буду очень стараться, Гина.

‒ Я верю в вас, мой принц.

Вот я и сказала это: мой принц. Как будто это на самом деле мой принц.

‒ Не загадывайте под Мраком.

Я вздрагиваю от слов мадам Реншини. Она переводит испуганный взгляд с меня на принца и обратно.

‒ Вы правы, мадам Реншини, ‒ тепло улыбается ей принц. ‒ Не стоит загадывать под Мраком. Но после Мрака наступает Свет. И я, принц Лерек, дитя Вернувшегося Света, обеспечиваю это своим бытием.

Большую часть дня я провожу в библиотеке, подбирая по просьбе принца книги, в которых можно почитать про старую королевскую династию и как проходило общение королей с людьми и землёй. Обедаем мы вместе с мадам Реншини в гостиной перед спальней принца, и она говорит о том, как боится за принца, а я выслушиваю её.

Ближе к вечеру я приношу из библиотеки очередную пачку книг для принца ‒ хоть книги и тяжёлые, носить их приятнее, чем дрова, ‒ и мне сообщают, что после обеда заходил регент осведомиться о состоянии принца. Принц прикинулся слабым и больным. Регент обещал зайти позже.

‒ Вы найдёте путь назад? ‒ спрашивает меня мадам Реншини, когда я уже собираюсь уходить. Я киваю.

‒ Мне приходить завтра? ‒ уточняю я, накидывая плащ.

Мадам Реншини поджимает губы.

‒ Я не знаю, Гиночка. Его высочество настроен бодро, но я предлагаю… не загадывать под Мраком.

‒ Как поступим тогда?

‒ Приходите завтра, ‒ вздыхает мадам Реншини. ‒ Если что-то случится… я найду способ вас известить.

Она берёт меня за руки, я пожимаю её руки и ухожу.

По дороге домой я возвращаюсь мыслями к теме, которая занимает меня сейчас более всего.

Амрис.

Дома меня ждёт Амрис.

Во дворце я смогла погрузиться в старые хроники и отвлечься, но мне всё равно предстоит вернуться домой и встретиться с ним. И с собой в его присутствии.

Окна дома Гины Альвары темны, а из печной трубы не идёт дым. Наверное, Амрис сидит без света, чтобы не выдавать, что в доме кто-то есть. Может быть, мне стоило, наоборот, договориться с Амрисом о том, чтобы он создавал иллюзию того, что в доме кто-то есть, ‒ на случай, если регент захочет узнать, где я.

В любом случае, уже поздно.

На пороге я медлю. Амрис должен был услышать мои приближающиеся шаги. Он за этой дверью.

Карна, смелее, заходи уже. Это твой дом.

Как ни странно, меня никто не встречает. Дом тёмен, остыл и кажется пустым. Не раздеваясь, делаю несколько шагов в сторону спальни ‒ он там. Лежит в той же позе, что и вчера, и утром. Тянусь к нему вниманием ‒ жив. Крепко спит.

Вздыхаю ‒ и с досадой, и с облегчением. Снимаю уличную одежду, записку на столе комкаю и засовываю в печь. Всё равно растапливать.

Амрис не просыпается, пока я зажигаю лампы, топлю печь, разогреваю вчерашнее жаркое и ужинаю. Не просыпается, когда складываю его высохшую одежду, нагреваю воду и опять принимаю ванну. Не просыпается он, и когда я ложусь рядом с ним и кладу в ноги грелку.

Я бы хотела, чтобы он меня обнял. Вместо этого я скольжу взглядом контуру его тела, надеясь, что он проснётся хотя бы завтра, и закрываю глаза.

Я просыпаюсь от его взгляда. Как тогда.

Середина ночи. Ещё не светает. Со стороны, на которую выходят окна спальни, нет уличного освещения, и в комнате едва угадываются очертания предметов.

Мы проснулись в какой-то совершенно мёртвый час, когда молчат петухи и собаки. Из звуков – его дыхание, моё дыхание, биение моего сердца, которое отдаётся в животе, в запястьях и щиколотках, и тело начинает разогреваться в волнении.

Я чувствителен к тонкому и в мужском контуре, но в женском контуре, замечаю я, моя чувствительность более чувственная и образная. Из мужского контура я бы вряд ли когда-нибудь сказал…

…что в темноте и тишине его взгляд ‒ это свет и звук.

О Амрис, я хотела бы, чтобы такая ночь была в нашей истории до того, как мы поняли, что взаимодействие в разнополых контурах – это плохая идея.

Поворачиваюсь к нему. Я не вижу черт его лица – угадывается только его силуэт, он подпирает поставленной на локоть рукой голову. И его взгляд.

Прикосновение. На ощупь он проводит пальцами по моей щеке и пряди волос. Едва касается.