Читать онлайн Миг всемогущества бесплатно

Предисловие

Драма в пяти действиях и девяти картинах, заимствованная из истории России (1605–1606) «Миг всемогущества»1 неизвестна современной отечественной публике. Пьеса была издана в Париже в 1873 г. под псевдонимом Жюль Ф***, за которым скрывался польский писатель Юлиуш Фальковский (1813–1892). Фальковский родился в Дубовчике в семье бригадного генерала и сам рано поступил на военную службу. Позднее он окончил Вроцлавский университет, с 1848 по 1870 гг. жил во Франции, был женат на француженке, работал в нескольких железнодорожных строительных компаниях. Вернувшись в Польшу, он обосновался в Кракове и занялся писательством. Долгие годы он являлся корреспондентом ежедневной парижской газеты «Универ», где регулярно публиковал статьи о польской жизни. Помимо пьесы о русской Смуте он написал также пятиактную драму «Конец Стюартов» (1880). В 1877–1887 годах Фальковский издал «Картины из жизни нескольких последних поколений в Польше» в пяти томах. В 1879 году вышли «Мемуары 1848–1849», а в 1881 году сочинение под названием «Падение польского восстания в 1831 году» (сам автор, кстати, имел к событиям непосредственное отношение).

Несмотря на то, что личность автора была скрыта за псевдонимом, Петр Вейнберг в разборе пьесы «Миг всемогущества», опубликованном в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 13 сентября 1873 г., указывал на польское происхождение создателя пьесы (ссылаясь на некую французскую газету)2. Автор рецензии отмечал при этом, что «национальная тенденция сказывается в пьесе с первых же страниц». Действительно, произведение изобилует похвалами в адрес «благородного, просвещенного, свободного народа» Польши, а также призывами к объединению двух братских народов – польского и русского, – дабы «сдерживать все попытки внешних завоевателей и установить окончательно мир в целом мире». При этом, как справедливо указывал П. Вейнберг, драма не содержит никаких высказываний, направленных против России, напротив, автор искренне сочувствует бедственному положению средневековой Руси, объясняя его «историческими обстоятельствами».

Драматург неплохо знаком с российской историей и культурой, он практически безошибочно передает русские имена собственные. В то же время исторические неточности, встречающиеся в пьесе, касаются не только российских реалий, но и событий, имевших место в Польше. К последним можно отнести умолчание о роли князя Адама Вишневецкого (брата Константина) в судьбе Дмитрия, а также явное упрощение характера взаимоотношений названого царевича с королем Сигизмундом III.

Ошибки «русского происхождения» были частично перечислены еще Вейнбергом: мужики в сарафанах, Гранитная палата, появление двух политических противников, митрополита Микитича и патриарха Романова, в результате удивительной трансформации одной исторической личности – Федора (Филарета) Никитича Романова. Сюда же можно добавить перенесение обители, где находилась царица Марфа, из окрестностей Череповца под Орел; упоминание о горах, окружающих со всех сторон Москву (эту интересную географическую деталь, кстати, присутствует и в некоторых других зарубежных сочинениях о Дмитрии Самозванце); обращение персонажей друг к другу на «вы», включая и обращение царя к казакам; появление имени Хрихорий наряду с Григорием; перенос угличского следствия из 1591 в 1606 г. Эпохальная встреча названого царевича с царицей-инокиней Марфой в пьесе происходит под Кромами (близ Орла), накануне очередного сражения, тогда как в истории эта встреча состоялась уже после триумфального вступления царевича в Москву.

Вместе с тем пьесу «Миг всемогущества» нельзя назвать псевдоисторической. В основе ее лежит концепция самозванства поневоле, широко распространенная как в исторической науке, так и в литературе. Традиция изображения Дмитрия бессознательным орудием мести узурпатору Годунову в европейской драматургии была положена Ф. Шиллером (1804), а затем подхвачена многими его последователями и подражателями. Оригинальность подхода Фальковского заключается в том, что он избирает в идейные вдохновители обмана и в наставники будущему самозванцу старого монаха Григория Отрепьева. Подобная версия взаимоотношений Самозванец–Отрепьев не столь распространена как в отечественной, так и в зарубежной литературе.

Следует отметить, что российские авторы далеко не всегда отождествляли Самозванца с чудовским монахом. Так, не ставят знак равенства между ними М.П. Погодин («История в лицах о Димитрии Самозванце», 1835) и А.Н. Островский (хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», 1866). У А.К. Толстого («Царь Борис», 1870) Григорий Отрепьев оказывается случайным спутником Лжедмитрия. В пьесе А.С. Суворина «Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения» (1902) пьяница-Отрепьев следует за войском Дмитрия в обозе. В романе Ф.Ф. Шахмагонова «Остри свой меч!» (1992) Отрепьев – друг детства и своеобразный двойник Дмитрия. Не были тождественны эти исторические личности и для Проспера Мериме: в его хронике «Первые шаги авантюриста» (1852) монах Григорий выступает как самостоятельное действующее лицо. Своеобразными соперниками и на политический арене и на любовном фронте выступают Лже-Дмитрий и Отрепьев в романе Фредерика Уишоу «Великолепный самозванец» (1903). Противостояние молодого самозванца и Григория Отрепьева составляет основу конфликта в романе Фрэнсиса У. Бейна «Дмитрий» (1890).

В драме «Миг всемогущества» самозванцем невольно становится Юрий, сын кормилицы настоящего царевича, в пятилетнем возрасте переживший резню в Угличе и спасенный от верной гибели монахом Григорием Отрепьевым. Названый Дмитрий искренне считает себя сыном Ивана Грозного до тех пор, пока встреча с царицей Марфой не раскрывает ему глаза на истинное положение вещей. Подобно герою Шиллера, он тяготится вынужденной ролью самозванца, и лишь после сложнейшей внутренней борьбы решает принять венец ради будущего счастья своего отечества. «Не бывает великого преобразования без пролития потоков крови, а я хочу победить нелепые предрассудки, укоренявшиеся в умах веками, пробудить благородные чувства в зачерствевших душах, одним словом, превратить толпу рабов в граждан. И все это – не пожертвовав ни единой жизнью», – заявляет он (д. IV, сц. VII). Это благородство, неуместное в привыкшем к кнуту обществе, и становится в итоге причиной его гибели.

Григория Отрепьева драматург изображает человеком верующим едва ли не до фанатизма и одновременно одержимым идеей отмщения Годунову. Месть вызвана в данном случае не личными интересами; в сознании монаха она приравнивается к небесной каре тирану за все его преступления. Этот Отрепьев – трагический злодей. Видя в своем воспитаннике исключительно орудие мести, он не может смириться с его внезапной самостоятельностью и даже грозит ему разоблачением, но в решающий момент принимает всю вину на себя и пытается оправдать действия своего приемного сына.

Как справедливо отметил П. Вейнберг, образы Самозванца и Отрепьева выглядят несколько размытыми, их жесты и реплики излишне пафосны.

Наряду с этим в пьесе дается любопытная трактовка характеров Петра Басманова и Марины Мнишек. Переход воеводы Басманова на сторону Самозванца обусловлен здесь лишь публичным признанием последнего Марфой. Вследствие этого образ воеводы остается в тени и не несет никакой особой нагрузки, как бы уступая свою традиционную роль отцу Григорию. Марина (Мари) Мнишек на протяжении всего действия демонстрирует удивительную силу духа и выступает не только в роли возлюбленной Дмитрия, но и его преданного друга и сподвижника. Тем более неожиданной и неоправданной кажется ее слабость в момент наивысшей опасности для супруга (потеря рассудка в финальной сцене).

Мы не располагаем сведениями о том, ставилась ли драма Фальковского на сцене, но думается, что внушительный объем произведения мог бы сделать его постановку затруднительной. В то же время многочисленные и подробные авторские ремарки говорят о том, что драма была написана скорее для сцены, нежели для чтения.

Сегодня книга относится к числу библиографических редкостей, однако экземпляр ее сохранился в фонде «Россика» Российской Национальной Библиотеки в Санкт-Петербурге. Помимо французского издания 1873 г., в 1879 г. книга была переиздана в измененном виде в Познани на польском языке.

Мария Лазуткина

Действующие лица

ДМИТРИЙ

ЮРИЙ МНИШЕК, воевода Сандомирский

ОТЕЦ ГРИГОРИЙ ОТРЕПЬЕВ, русский монах

ПРЕПОДОБНЫЙ ОТЕЦ САВИЦКИЙ, ИЕЗУИТ

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН ВИШНЕВЕЦКИЙ, зять Мнишека

СТАДНИЦКИЙ      }

ТАРЛО            }

ФРЕДРО            } польские вельможи

РАТОМСКИЙ      }

БУЧИНСКИЙ      }

КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ

БАСМАНОВ, воевода или командующий русским войском

КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ШУЙСКИЙ      }

ГОЛИЦЫН                        }

МСТИСЛАВСКИЙ                  }

НАГОЙ                        }

ВОРОТЫНСКИЙ                  } московские бояре

ТАТИЩЕВ                        }

ШЕРЕМЕТЕВ                  }

ОБОЛЕНСКИЙ                  }

МИКУЛИН, дворецкий в Кремле

ФИЛАРЕТ РОМАНОВ, митрополит ростовский

ПЕТР МИКИТИЧ, митрополит, затем патриарх

МАКСИМ, запорожский казак

СЕКРЕТАРЬ Дмитрия

ОСМОЛЬСКИЙ, мажордом

Польская знать; польские солдаты, запорожские казаки; попы, московские воеводы, царские чиновники; русские солдаты, слуги, народ.

МАРИ (МАРИНА) МНИШЕК, дочь воеводы

КНЯГИНЯ УРСУЛА ВИШНЕВЕЦКАЯ, жена князя Константина, старшая сестра Мари

ХМЕЛЕЦКАЯ, гувернантка

ВАНДА            }

АГНЕСА            }

ЮЛИЯ            } подруги Мари, живущие в Самборском замке

РОЗА            }

МАРГАРИТА      }

МАРФА, вдова царя Ивана IV, монахиня

Польские дамы; русские монахини

А знаете ли вы имя того,

кого вы называете самозванцем?..

Его имя – справедливость…

Его имя – свет… Его имя – свобода…

(Действие V)

Действие

I

Картина I

Парк, прилегающий к замку воеводы Мнишека в Самборе. В глубине крыло замка позднейшей пристройки с крыльцом (итальянский стиль XVI в.). В центре, на пригорке, посреди травы и цветов, – ива, подле нее скамья; слева и справа ряды деревьев.

Сцена I

МАРИ, МАРГАРИТА, АГНЕСА, ВАНДА, ЮЛИЯ, РОЗА, ГУВЕРНАНТКА, ОСМОЛЬСКИЙ, мажордом.

МАРИ [с распечатанным письмом в руках]. Мой славный Осмольский, я только что получила письмо от моего отца, где он сообщает, что следует за гонцом и везет в замок множество сенаторов и нунциев. Воевода советует вам все подготовить, чтобы достойно принять его гостей, которых он постарается задержать здесь на несколько дней.

ОСМОЛЬСКИЙ. Все будет готово, сударыня.

МАРИ. Наш гость, царевич Дмитрий, в замке?

ОСМОЛЬСКИЙ. Он на охоте, сударыня, с князем Константином и сыном воеводы.

МАРИ. Хорошо. Можете идти.

[Отпускает его кивком головы. – Осмольский низко кланяется и уходит. – Мари садится на скамью и берется на начатое вышивание.]

ВАНДА [приближаясь к Мари]. У тебя озабоченный вид, Мариночка?

ЮЛИЯ. Да, после прочтения этого письма Мари сделалась совсем серьезной.

АГНЕСА. Ну же, Мари, раскрой нам секрет, что так тяготит тебя.

МАРИ. Я в некотором затруднении; мой отец поручил мне столь деликатное дело.

МАРГАРИТА. Дипломатическую миссию?

МАРИ. Именно.

МАРГАРИТА. Дело касается иноземной державы?

МАРИ. Почти.

РОЗА. Я догадываюсь.

ЮЛИЯ. Это не трудно: иноземная держава нынче охотится в землях воеводы.

МАРГАРИТА. Ведет двойную охоту: стреляет в лесу, а целит в другую сторону.

МАРИ [с улыбкой]. Ты всё такая же злючка, Маргарита.

МАРГАРИТА. С чего это? Уж я бы не разозлилась, если б в меня влюбился юный царевич … с такими убедительными голубыми глазами.

ЮЛИЯ. А какой у него мягкий голос!

РОЗА. А какой он наездник!

АГНЕСА. И танцор неутомимый!

ВАНДА. Да к тому же храбрый, галантный и искренний друг Польши!

МАРГАРИТА. Короче говоря, общее собрание дам постановляет, что это редкая птица. Не верится, что он приехал из московской стужи!

ВАНДА. Северный Феникс!

ГУВЕРНАНТКА. Феникс – это уж слишком, но выпавшие на его долю несчастья поистине удивительны.

МАРИ. Бывают выдающиеся роды, чьим последним отпрыскам уготованы фатальные судьбы, от которых ничто не в силах их уберечь.

ГУВЕРНАНТКА. Быть может, они скрывают в себе искупление.

ДАМЫ. О! О!

МАРИ. Это ведомо лишь Господу; очевидно лишь то, что сыновей царя Ивана Грозного постигли все мыслимые и немыслимые несчастья. Старший из них был убит собственным отцом посреди кремлевской площади. Второй сын был лишен проблесков разума, а третий, Дмитрий, лишь чудом избежал ножа убийц лишь для того, чтобы стать изгнанником на чужбине. Из письма, что пишет мне мой брат, не видно, чтобы всем его испытаниям пришел конец.

АГНЕСА. О! Мари, расскажи нам его историю. Тебе она должна быть хорошо известна, ведь именно твой зять князь Константин привез его в Самборский замок.

ВСЕ [хором]. О, расскажи же! Расскажи нам!

МАРИ. Это будет долгая история, милые подружки.

РОЗА. Тем лучше, мы будем дольше ее слушать.

[Дамы собираются вокруг Мари. Одни садятся на скамью по сторонам от нее, другие – прямо на траву. – Гувернантка остается несколько в стороне, занятая вышиванием.]

МАРИ. Царевич Дмитрий – последыш царя Ивана Грозного, рожденный в пятом супружестве этого тирана3. Он появился на свет, когда вся Московия уже ожидала угасания рода, царствовавшего в стране многие века. Потому верный народ воспринял весть о его рождении с радостью, но оно нарушило планы одного тщеславного и порочного человека, любимого министра царя Ивана, который зарился на престол своего владыки.

ГУВЕРНАНТКА [перебивая]. То, верно, был Борис Годунов, что ныне царствует в Москве.

МАРИ. Он самый. Находясь в тени трона, он загодя готовил средства для его будущего похищения. Его люди возглавляли войско и занимали важнейшие государственные должности. Он уже полагал, что стоит на пороге царствования, но тут появился Дмитрий и помешал его честолюбивым замыслам.

ЮЛИЯ. Бедный ангел! Встал точно агнец на пути волка.

МАРИ. Да, он встал на пути человека, который не отступал ни перед каким преступлением ради достижения своей цели; Дмитрий был приговорен к смерти в тот самый день, когда появился на свет.

ВАНДА. Меня прямо в дрожь бросает!

МАРИ. Когда царь Иван умер, Дмитрий был еще в колыбели. Бояре возложили корону на голову идиота Федора, его старшего брата; но истинным хозяином Московии был Годунов, прятавшийся под мантией несчастного царевича, которого он женил на своей сестре. Он сохранил жизнь Федору, стремясь уничтожить Дмитрия. Смерть этого ребенка была ему нужнее всего; смерть быстрая и бесшумная, с помощью каких-нибудь тайных козней, в которых нельзя было бы усмотреть его руку.

ЮЛИЯ. Неужели тщеславие может довести до такого грехопадения?

ГУВЕРНАНТКА [торжественно]. Честолюбивый мужчина способен на все; уж поверьте мне, сударыни.

МАРИ. Дмитрия оставили все приближенные его отца. Его защищали лишь две храбрые женщины, не покидавшие его ни днем ни ночью: его мать царица и некая крестьянка, его бывшая кормилица, ставшая для него второй матерью. Этим двум женщинам в течение трех лет удавалось предотвращать все непрекращающиеся заговоры против его жизни. Одному лишь Богу известно, сколько им для этого понадобилось бдительности, проницательности и преданности.

ВАНДА. О, мужественные женщины! Да хранят их Пресвятая Дева и ангелы небесные.

МАРИ. Годунов потерял терпение. Однажды, под предлогом того, что маленький Дмитрий прогневал царя Федора, Годунов отправил царевича вместе с матерью в небольшой город Углич4, поселив в монастыре, а затем подослал туда к нему убийц.

[Все девушки вскрикивают.]

ВАНДА. Какое ужасное коварство!

[Вдали слышен звук охотничьего рога.]

МАРГАРИТА. Слышите? Охотничий рог! Это нынче царевич Дмитрий хочет совершить убийство какой-нибудь невинной косули в нашем лесу.

ВАНДА. Пускай они себе охотятся. Продолжай, милая Мари.

РОЗА, АГНЕСА, ЮЛИЯ. Продолжай, Мариночка.

МАРИ. Но в то время, когда Годунов замышлял это преступление, один из его заклятых врагов, от которого он надеялся избавиться навсегда, отправив в ссылку, тайно возвратился в Москву. Это был монах Григорий Отрепьев – тот самый, что недавно прибыл в наш замок, чтобы присоединиться к царевичу Дмитрию.

ВАНДА. А, этот поп с косматой бородой и свирепым взглядом, который то и дело крестится и говорит лишь да или нет.

АГНЕСА. Да умеет ли он вообще говорить? Я слышала от него лишь бормотание.

МАРГАРИТА [с притворной важностью]. Я скажу вам, в чем дело. – Бедняга не умеет разговаривать и воет, как волк.

[Девушки смеются.]

МАРИ. Какие вы глупышки! Под черным клобуком бьется сердце, исполненное веры, мужества и преданности. Он был настоятелем в одном московском монастыре, широко почитаемым за свою строгость и добродетельность. Царь Иван, преследуемый, как все великие преступники, ужасными видениями, часто призывал его к себе и принимал самые суровые покаяния, которые на него налагал этот монах.

ГУВЕРНАНТКА. Чтобы потом вновь вернуться к жестокостям.

МАРИ. Отец Григорий всегда был противником Годунова, тайные замыслы которого он угадал; он старался предостеречь царя о честолюбии этого кровавого интригана. Тот, конечно, знал об этом и отомстил после смерти царя Ивана. Монах был сослан по его приказу на берега Ледовитого моря, но спустя три года он сумел убежать из места ссылки и, как я вам уже сказала, тайно возвратился в Москву. Ему не понадобилось много времени, чтобы разузнать о тайных кознях Годунова. Он предугадал, к чему они ведут, и решил спасти любой ценой сына своего покойного государя.

ВАНДА. Берем свои слова назад, сударыни. Честь и хвала отцу Григорию.

АГНЕСА. Хвала храброму монаху!

МАРГАРИТА. У меня предложение: давайте поцелуем его все по очереди, когда он появится.

ВСЕ [хором]. Поцелуем его!

[Девушки смеются.]

МАРИ. Он поспешил в Углич и, несмотря на тысячи препятствий, добрался до царственных изгнанников. Царица Марфа – так зовут вдову царя Ивана – переживала один из моментов спокойствия, которые человек, чья жизнь полна страданий, пытается создать с помощью зыбкой надежды, иллюзий и химер.

ГУВЕРНАНТКА. Бог мой, да ведь так мы и переносим беды в этом мире.

МАРИ. Рядом с нею всегда была кормилица Дмитрия, верная Ирина, со своим сыном, молочным братом царевича, и два мальчика резвились с веселой беззаботностью своего возраста. Отец Григорий без околичностей описал царице новую опасность, угрожавшую ее сыну, и предложил тайно вывезти его в Польшу, но несчастная мать не находила в себе сил с ним расстаться.

ВАНДА. Ее можно понять. Бедная женщина!

РОЗА, АГНЕСА, ЮЛИЯ. Бедная мать!

МАРИ. Да, бедная мать! Но пока она колебалась, беда постучала в двери. Как-то ночью монастырский колокол разбудил город набатным звоном. Отец Григорий, остановившийся неподалеку и всегда спавший чутко, первым прибежал на этот скорбный зов. Ворота монастыря были открыты, обезумевшие от ужаса монахини сгрудились, ожидая помощи. Они рассказали ему, что звонарь заметил, как двое вооруженных ножами людей перелезли через стену и проникли в монастырь. Он хотел узнать больше и бросился по коридору к спальне, которую делили две женщины и двое детей. Когда он вошел туда, жуткое зрелище предстало его глазам…

ВСЕ ДЕВУШКИ. Ах!!!

[Звук охотничьего рога слышится теперь ближе.]

МАРГАРИТА. Решительно, эти Немвроды5, направляются в нашу сторону. Они, должно быть, приняли нас за ланей. Впрочем, тут нет ничего удивительного.

РОЗА. Да что там охота! Чем кончилась история, Мари?

АГНЕСА, ЮЛИЯ. Да, чем все закончилось?

ВАНДА. Ты сказала, что жуткое зрелище открылось взору отца Григория.

МАРИ. Спальня была залита кровью. Убийцы уже прикончили двух жертв: маленького товарища Дмитрия, которого эти полупьяные чудовища приняли сперва за юного царевича, и его мать Ирину, которая пыталась его защитить и погибла вместе с ним. Убийцы тем временем обнаружили свою ошибку. Дмитрий притаился за печкой, куда его мать, предупрежденная об опасности набатом и шумом шагов в коридоре, успела его спрятать; но бедный ребенок, напуганный ужасной сценой, разворачивавшейся у него на глазах, выдал себя криком. В тот момент, когда отец Григорий вошел, убийцы вытаскивали мальчика из его укрытия, а царица Марфа с воплем отчаяния упала без чувств. Дмитрий, несомненно, погиб бы, если бы монах не свалил на пол обоих убийц двумя мощными ударами дубины по голове.

ВАНДА. Браво, отец Григорий!

МАРГАРИТА. Тройное ура бородатому монаху!

МАРИ. Однако разбойники были всего лишь оглушены.

ГУВЕРНАНТКА. Ну и крепкие же у них черепа.

МАРИ. Они вскоре очнулись и сбежали со всех ног, испугавшись криков возмущенной толпы, которая уже заполонила монастырский двор. Отец Григорий не подумал их остановить. Он быстро составил свой план. Зная все секреты этого злополучного жилища, он подошел к одному из шкафов и достал оттуда ларец с разными драгоценностями, которые должны были впоследствии служить для опознания юного царевича. Он спрятал ларец под своей одеждой; затем, не пытаясь привести в чувство царицу из опасения, как бы она не воспротивилась его плану, он спешно укрыл ребенка и вынес его из монастыря, никем не замеченный. Толпа между тем бросилась вслед за убийцами, которые вскоре были схвачены и растерзаны на месте.

АГНЕСА. А, их все-таки растерзали! Превосходно!

РОЗА. Они заслужили тысячу смертей.

ЮЛИЯ. А что же дальше, Мари?

МАРГАРИТА. Как отец Григорий привез царевича в Польшу?

ВАНДА. А царица Марфа, что с нею сталось?

[В третий раз слышится звук рога, теперь совсем близко.]

МАРГАРИТА. Можно подумать, что охота проходит прямо в парке.

РОЗА. Мари! Сударыни! Видите то прекрасное животное, что выскочило на лужайку? Глядите! Оно спряталось вон там, в кустах жимолости. Вот, выходит…

ВСЕ. Я вижу! Я вижу!

МАРГАРИТА. Это лань. [Хлопая в ладоши.] О, нежная маленькая лань!

ВСЕ. Милая лань! Чудесная лань!

[Все, за исключением Мари, бросаются за ланью.]

Сцена II

ТЕ ЖЕ; ДМИТРИЙ, КНЯЗЬ КОНСТАНТИН, ДВОЕ СЫНОВЕЙ ВОЕВОДЫ МНИШЕКА.

ДМИТРИЙ [опускаясь на колено перед Мари и подавая ей охотничье ружье]. Прекрасная владелица замка, охотники предоставляют вам право решить судьбу этой лани.

МАРИ. Если так, господин царевич, я дарую жизнь этому милому животному. Лань останется в нашем парке в память о вас.

[Царевич встает.]

ОДИН ИЗ МОЛОДЫХ МНИШЕКОВ. Признайте, сестрица, что привести лань в самый парк, прямо к вашим ногам, – весьма галантно, это придает охоте настоящей изысканности.

ВТОРОЙ МНИШЕК. Даже двор Генриха IV6 не видал такой галантности.

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. Это все заслуга царевича Дмитрия, который руководил охотой как заправский тактик. Если он поведет себя так же на поле боя в предстоящей кампании, узурпатору Годунову несдобровать.

ПЕРВЫЙ МНИШЕК. Будем надеяться, эта кампания уж скоро начнется… Кстати, Мари, есть ли у вас новости от воеводы?

МАРИ. Да, братец: только что пришло письмо, ненамного опередившее его самого. Он едет сюда с множеством гостей.

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. В таком случае, господа, идемте же, снимем с себя охотничьи доспехи.

[Князь уходит вместе с двумя Мнишеками. Дмитрий, задерживается, почтительно приветствуя Мари.]

МАРИ [в сторону]. Настал момент выполнить поручение. [Дмитрию, вполголоса.] Царевич… отец просил вам передать несколько слов.

МАРГАРИТА [в глубине сцены, тихо другим девушкам]. Дипломатия начинается.

ЮЛИЯ. Свидетели излишни.

ВАНДА. Идемте.

[Уходят.]

ДМИТРИЙ [обращаясь к Мари]. Я так счастлив, сударыня, что эти слова, чего бы они ни касались, будут мне переданы именно вами.

ГУВЕРНАНТКА [в стороне, про себя]. Должна ли я оставить их одних? В конце концов, она здесь хозяйка… сама сможет за себя постоять.

[Уходит.

Сцена III

ДМИТРИЙ, МАРИ.

МАРИ. Мой отец пишет, что он не добился у Сейма… того успеха… на который рассчитывал; но он настоятельно просил меня передать вам, чтобы вы не огорчались… что в его луке не одна тетива.

ДМИТРИЙ [с улыбкой]. Я вовсе не огорчен, сударыня. Я обратился к Сейму против своей воли, уступив настойчивым просьбам отца Григория, – и я был готов к неудаче.

МАРИ. Отец Григорий рассчитывал на благородство и рыцарские чувства нашего Сейма; к несчастью, Сейм их не продемонстрировал.

ДМИТРИЙ. Сейм всего лишь сделал то, что должен был сделать. Ошибка целиком моя. Было и впрямь настоящим безумством просить вмешательства Польши в дело, не представляющее для вашей страны непосредственного интереса; но мне иногда приходится уступать фантазиям человека, который спас мне жизнь, вырастил меня, заботился обо мне как отец, – который живет лишь ради меня.

МАРИ. Да… этот славный монах – истинный образец преданности… Но у вас есть и мать, которая также воплощает собой материнскую любовь, достойную восхищения.

ДМИТРИЙ. Увы! Я уже пятнадцать лет не поддерживаю никаких отношений со своей матерью. Все, что мне известно, – это то, что она приняла постриг и живет в некоей Фиваиде7, посреди русский степей. Возможно, она даже не знает, о моем существовании!

МАРИ. Как! Отец Григорий не сообщил ей, что спас вас и что вы находитесь в Польше?

ДМИТРИЙ. Нет, не сообщил. Я горько пенял ему, но он ответил, что дал себе строжайший зарок никому не рассказывать обо мне – не исключая и мою мать, – из страха, что Годунов прознает об этом и пошлет вслед за мной убийц. Он даже и мне многие годы не говорил, кто я такой.

МАРИ [с удивлением]. Вы не знали?

ДМИТРИЙ. Ни в коей мере. Мои самые ранние воспоминания относятся к сцене угличского убийства. Я помню крики жертв, набатный звон, комнату, залитую кровью. Но это было какое-то бессвязное воспоминание, оно ни с чем не соотносилось в моем сознании. Роль, которая мне была отведена в этом трагическом событии, детали моего предыдущего существования, даже лицо матери, – все стерлось из моей памяти. Я уже жил несколько лет в Польше с отцом Григорием, я уже начал учиться в школе ордена св. Василия в Остроге, на Волыни, убежденный в том, что я всего лишь бедный сирота, которого приютил добрый монах. И в одно прекрасное утро, когда я готовился пойти в класс с маленькой связкой книг под мышкой, он подозвал меня и внезапно поведал мне, что я сын Ивана IV, что мой брат Федор, сменивший отца на троне, только что умер, и русский трон принадлежит мне по праву. Он рассказал мне обо всех кознях Годунова, кровавой трагедии в Угличе, обстоятельствах, которым я был обязан своим спасением. Он показал мне завещание моего отца: украшенный самоцветами крест, на котором было начертано мое имя; этот крест был мне подарен по московскому обычаю крестным отцом у купели. Он рассказал мне также и о многих других событиях моего раннего детства. Но после всех этих признаний он потребовал от меня поклясться, что я сохраню глубоко в сердце тайну своего рождения до тех пор, пока он не снимет с меня эту клятву.

МАРИ. И вы сдержали эту клятву, находясь в том возрасте, когда сердце так пылко и откровенно?

ДМИТРИЙ. Я свято держал ее. Должен, правда, признать, не без усилий. Не раз мне страстно хотелось признаться своим товарищам, когда они забавлялись тем, что унижали меня, называя московским бродяжкой. Но я помнил о клятве и прятал глубоко внутрь себя уязвленную гордость. Отец Григорий сам раскрыл тайну.

МАРИ. Наверное, после ваших подвигов у стен Трапезунда8, не так ли?

ДМИТРИЙ. Бог мой, это было всего лишь вследствие счастливой случайности. Когда я закончил учебу, отец Григорий отправил меня к запорожским казакам, чтобы я научился у них военному ремеслу, и я был ранен при взятии Трапезунда на глазах вашего зятя, князя Константина, возглавлявшего поход. Известный своим благородством, он приказал доставить меня в свой замок в Брагине9 для лечения. – Вскоре он и сам прибыл туда, вместе с ним приехал отец Григорий и, полагая, что моя жизнь в опасности, объявил великодушному хозяину, кто я такой. Этому-то обстоятельству я и обязан счастьем оказаться в этом замке, куда князь Константин поспешил привезти меня, едва я оправился от ран.

МАРИ. Но теперь, когда запрет снят, у отца Григория не осталось предлога, чтобы не сообщать о вас вашей несчастной матери.

ДМИТРИЙ. Я просил его об этом, умолял даже, но он, похоже, не нашел пока способа; но очень скоро он найдет его – неважно, как и какой ценою. О, моя бедная мать! Увидеть ее, припасть к ее ногам, воздать ей ласкою и счастьем за все слезы, что она пролила – это самая заветная моя мечта.

МАРИ. Вы вскоре встретитесь с ней, в Москве, в царском дворце – доверьтесь лишь моему отцу. Воевода – человек с огромным опытом, умеющий улаживать самые сложные дела с людьми самого надменного нрава. Я совершенно убеждена, что собрание, которое вот-вот здесь состоится [подносит палец к губам в знак молчания], касается именно вашего дела [почтительно приседает]. Так что не теряйте надежды.

ДМИТРИЙ [удерживая ее за руку]. Не убегайте, сударыня: добрые ангелы не улетают столь скоро… Позвольте задержать вас еще не мгновение.

МАРИ. Но… я жду отца, он должен вот-вот подъехать со своими друзьями.

ДМИТРИЙ. Сударыня, мне впервые представилась возможность говорить с вами откровенно, быть может, другой такой не представится, поэтому не откажитесь выслушать меня.

[Берет ее за руку.]

МАРИ [мягко высвобождая руку]. Я … опасалась этого разговора, царевич. Прошу вас, позвольте мне не знать того, что вы хотите сказать.

ДМИТРИЙ. Это невозможно, Мари! Как бы вы ни восприняли мои слова, выслушайте меня. – Вскоре я покину этот гостеприимный замок, и – прежде чем эти деревья вновь покроет листва – я погибну или буду на троне…

МАРИ [перебивая его]. Но вы должны, прежде всего, подготовить для себя шансы на успех.

ДМИТРИЙ. Я найду их, только если полностью позабуду о собственной жизни. В ближайшие дни я отправляюсь в Россию с горсткой запорожцев.

МАРИ. Вы так высоко цените корону, что без нее жизнь не имеет для вас никакой ценности?

ДМИТРИЙ. Могу ли я пронести по свету, точно погасший факел, великое имя, освещенное восемью веками величия и славы? Жить в изгнании, скитаться, вызывая жалость в чужеземцах? Нет, Мари! Мне хочется верить, что если Провидение оторвало меня от родной земли, едва я вышел из колыбели, и привело меня к такому благородному, просвещенному, свободному народу, как польский, то лишь для того, чтобы подготовить меня к моему великому предназначению: стереть ужасные пережитки двухвекового монгольского ига в России, возродить мой народ для свободы, просвещения, нравственной жизни!

МАРИ. Это высочайшее предприятие, но подвластно ли оно силам одного человека?

ДМИТРИЙ. Если хочешь быть абсолютным властителем своего народа, нужно понимать, что ты ставишь себя на место вечной справедливости. Тот, кому не ведомо это чувство, – всего лишь грубый честолюбец, достойный презрения. Я же стремлюсь к суверенной власти, поскольку она даст мне средства просветить, возвысить, преобразовать народ, который ничего не знает, – быть может, не знает и самого себя. Вот мысль, которая до сего дня вела меня и придавала мне силы. Но, увы! Я повстречал счастье, Мари, и – боюсь, эта сила меня покинула.

МАРИ [с трепетом]. Как вас понимать?..

ДМИТРИЙ. Я люблю вас, Мари, больше, чем суверенную власть, больше, чем славу, больше, чем жизнь. Без вас будущее представляется мне унылой битвой, я буду лишь гладиатором, брошенным на произвол судьбы посреди огромного цирка.

МАРИ. Царевич, вы не должны вести со мною таких речей. Я не могу, я не должна их слушать.

ДМИТРИЙ. О, Мари! Я не безумец, чтобы желать соединить вашу судьбу со своей, когда я не знаю еще, что будет со мною завтра. Я только прошу вас оставить мне искру надежды. Обещайте мне дождаться исхода борьбы, в которую я вступаю. Обещайте мне, что, если я выйду победителем, тогда, быть может, вы захотите отдать мне руку и сердце. С этой надеждой в глубине сердца я сделаю невозможное, я одержу победу. Но если я умру… я закрою глаза со сладкой верой в то, что наши с вами, Мари, родственные души соединятся по ту сторону могилы.

[Мари опускает голову и хранит молчание.]

Сцена IV

ТЕ ЖЕ; ВОЕВОДА МНИШЕК И ИЕЗУИТ САВИЦКИЙ, на крыльце.

САВИЦКИЙ [вполголоса]. Вон они, там, под ивой.

ВОЕВОДА. Как! Мари наедине с царевичем в парке? Я поручил ей передать ему от меня два слова, но я не велел ей разводить с ним любовные беседы, тысяча чертей!

САВИЦКИЙ. Спокойствие, воевода. Оставьте их. Я побуду здесь.

ДМИТРИЙ [печально]. Вы не отвечаете, Мари?

ВОЕВОДА. Это недостойно девицы ее положения. И потом… она может скомпрометировать наши планы.

САВИЦКИЙ [беря его под руку]. Идите к вашим гостям и доверьтесь мне.

[Он провожает воеводу к дверям в прихожую, затем тихо прячется за деревьями в левой части сцены.]

Сцена V

ДМИТРИЙ, МАРИ; САВИЦКИЙ, укрывшийся за деревьями.

ДМИТРИЙ. Мари, одно лишь слово, прошу вас!

МАРИ [сердечно протягивая ему руку]. Государь, поверьте, что я всегда буду вашим преданным другом, сестрой, что радуется вашим успехам и сопереживает вашим печалям, но не просите большего, я не рождена для величия, которое уготовано вам. Я, подобно цветам и деревьям в этом парке, привязана к земле, на которой родилась; я не смогу жить на чужбине. Да и вы сами, государь, взойдя на престол, возможно, пожалеете об узах, которые лишат вас любви ваших подданных.

ДМИТРИЙ. Вы делаете жестокие предположения, Мари!

МАРИ. Вспомните печальную историю Барбары Радзивилл10. Ее также полюбил молодой, красивый рыцарь-король; полюбил так, как только можно полюбить женщину в этом мире, и… она умерла от горя на троне, на который он возвел ее, но на котором не смог защитить ее от зависти, ненависти, клеветы и оскорблений, отравивших ей жизнь. Моя судьба, возможно, будет еще печальнее. Попав в страну, где все мне чуждо: религия, язык, нравы, как я буду выглядеть в глазах русских? – выскочка, самозванка, ненавистная папистка!

ДМИТРИЙ. О, нет, Мари! Супруга царя стоит над миром, где соперничает честолюбие, ничья зависть ее не достигнет. А вы, самое изысканное из всех творений Господа, вы, обожаемый идеал, который народное воображение ищет в государыне, вы станете идолом всей России. Да, Мари, рядом со мной ничто не сможет вас огорчить; вы станете моим вдохновением, моей силой, моим неизбывным счастьем, священный огнем, что будет оживлять мою душу в часы отчаяния. Вы станете Провидением для несчастных, матерью для сирот, ангелом милости, надежды, сладкого утешения. [Берет ее за руку, которую она не убирает.] Вы будете русской Ядвигой11, связующим звеном между нашими двумя народами, столь долго враждовавшими, и, возможно связующим звеном между двумя нашими церквями.

МАРИ [мягко]. Увы! Столь прекрасные мечты почти всегда обманчивы. Нет, государь, не смущайте мою душу, не настаивайте.

ДМИТРИЙ. Я не стал бы настаивать, Мари, будь я уверен, что вы ко мне совсем равнодушны; но спросите свое сердце. Если я попрощаюсь с вами навеки, эти жестокие слова прощания окружат меня мраком и пустотой, но не будут ли они впоследствии часто терзать ваши мысли упреком? Позабудете ли вы эту бесконечную любовь, которая, вознося вас на самую вершину человеческих грез, просила взамен лишь каплю надежды? Позабудете ли вы волнение этой торжественной и решающей минуты, когда ваша рука дрожит в моей, когда ваши глаза наполняются слезами, более драгоценными, нежели все морские жемчужины. [Мари бессильно опускается на скамью, Дмитрий становится перед ней на одно колено. Савицкий наполовину выходит из укрытия, лицо его непроницаемо, руки скрещены на груди; собеседники его не замечают.] О, Мари! Скажите, что вы будете меня ждать, что вы будете моей в тот день, когда вернусь к вам с победой. Скажите, умоляю вас: все мое будущее зависит от этих полных надежды слов!

МАРИ [поднимаясь]. Царевич Дмитрий, встаньте. [Дмитрий встает. Савицкий снова прячется за деревья. Мари делает шаг вперед, снимает со своей шеи цепь с золотым крестом и говорит серьезным голосом.] Поклянитесь на этом кресте, который святая женщина, мать, умирая, прикладывала к своим губам, что, если Провидение возвратит вам корону ваших предков, вы никогда не употребите оружие против моей родной Польши; что, напротив, вы будете ее верным союзником и станете помогать ей при любых опасностях.

ДМИТРИЙ. Клянусь!

МАРИ. Поклянитесь, что вы снимите все ограничения и запреты, касающиеся католической веры, и будете прилагать все усилия, чтобы примирить две церкви.

ДМИТРИЙ. Клянусь от всего сердца!

[Савицкий делает одобрительный жест.]

МАРИ. Поклянитесь, наконец, что вы будете царствовать, следуя священным Евангельским заповедям, и употребите всю свою славу, чтобы сделать свой народ справедливым, свободным и счастливым.

ДМИТРИЙ. Я клянусь! Да, я клянусь!

МАРИ [подавая ему руку]. Вот моя рука. С этого дня я буду вашей супругой перед Господом, вашей верной спутницей в радости и в горе.

ДМИТРИЙ. Ах, теперь мне не страшны никакие невзгоды! Сердце подсказывает мне, что я одержу победу и поведу вас к алтарю, завоевав для вас диадему, которая единственно достойна вас украсить.

МАРИ. Дмитрий, наши судьбы с этой минуты соединились раз и навсегда; запомните, что я вам здесь торжественно пообещала: в час опасности я всегда буду рядом с вами.

[Савицкий выходит из-за деревьев и кашляет, чтобы обозначить свое присутствие.]

Сцена VI

ТЕ ЖЕ; ИЕЗУИТ САВИЦКИЙ.

САВИЦКИЙ. Laudetur Jesus Chistus12!

ДМИТРИЙ. Приветствую вас, преподобный отец.

САВИЦКИЙ. Государь, мне нужно с вами переговорить. [Поворачиваясь к Мари.] Мари, дайте мне вашу руку. [Берет ее под руку и провожает в замок.] Дочь моя, вы приняли торжественные обязательства, не оскорбив вашего отца; идите же, расскажите ему обо всем, как подобает послушной и благочестивой дочери. [Отпускает ее руку.] Идите без страха: Господь благословит вас, ибо вы подумали о нем… [Возвращаясь к Дмитрию, в сторону.] Между нами говоря, девица весьма облегчила мне задачу. [Делает почтительный жест Дмитрию, приглашая его присесть на скамью. Оба усаживаются.] Я вынужден с грустью сообщить вашей светлости, что усилия ваших друзей, предпринятые в Сейме, не привели к ожидаемым результатам.

ДМИТРИЙ. Я знаю, преподобный отец.

САВИЦКИЙ. Никогда бы не подумал.

ДМИТРИЙ. Отчего же?

САВИЦКИЙ. Оттого что вы только что привязали к себе обязательствами дочь воеводы.

ДМИТРИЙ [в сторону]. Он все слышал.

САВИЦКИЙ. Как будто ход событий находится в ваших руках.

ДМИТРИЙ. Преподобный отец, я не забыл, что являюсь гостем воеводы и многим ему обязан. Я люблю панну Мари, и искренне признался ей в этом; но я просил ее дать мне лишь небольшую надежду. Я буду достоин стать ее супругом только тогда, когда смогу возвести ее вместе с собой на трон.

САВИЦКИЙ. А могу ли я спросить у вашей светлости, на какую поддержку вы рассчитываете, чтобы достичь этого результата?

ДМИТРИЙ. Честное слово, преподобный отец, я рассчитываю только на самого себя.

САВИЦКИЙ. Этого мало.

ДМИТРИЙ. Но разве я не законный государь, не закон во плоти?

САВИЦКИЙ. Разумеется, вы есть закон, ваш противник – преступник; но у него есть войско, которого у вас нет.

ДМИТРИЙ. Его войско будет моим, как только я вступлю в пределы страны и она узнает о моем существовании.

САВИЦКИЙ [с сомнением качая головой]. Не надейтесь на это, государь. В России вас почитают мертвым уже пятнадцать лет, и злодей-Годунов предпринял все возможное, чтобы упрочить это заблуждение. Красивых слов нынче не хватит, чтобы разуверить народ.

ДМИТРИЙ [глухим голосом]. Я разыщу свою мать, чье свидетельство будет для всех решающим.

САВИЦКИЙ. Доберетесь ли вы до вашей матери, не повстречавшись с кинжалами агентов Годунова? Но допустим даже, вы сумеете проникнуть в монастырь, куда она удалилась, – уж не знаю, где он находится, – не боитесь ли в этом случае навлечь смерть на нее?

ДМИТРИЙ [опускает голову и некоторое время молчит]. Я вижу, вы считает мое дело проигранным?

САВИЦКИЙ. Это как посмотреть: я полагаю, в ваших силах привлечь дополнительные мощные силы на свою сторону.

ДМИТРИЙ. Какие могут быть дополнительные мощные силы, кроме Сейма?

САВИЦКИЙ. Вы забываете о двух: папа и король Сигизмунд III.

ДМИТРИЙ. У понтифика нет ни явного интереса, ни действенных средств, чтобы помогать мне.

САВИЦКИЙ. Вы полагаете?

ДМИТРИЙ. Что до короля Польши, его руки связаны Сеймом, а, кроме того, он уже предупрежден обо мне пресловутыми годуновскими воззваниями.

САВИЦКИЙ. Известно, чего стоят эти воззвания. [Наклоняясь к царевичу.] А если я заверю вас, что папа и король Сигизмунд возлагают на вас большие надежды и готовы оказать вам действенную помощь.

ДМИТРИЙ. Вас уполномочили сообщить мне об этом?

САВИЦКИЙ. Позволит ли ваша светлость прежде задать вам вопрос?

ДМИТРИЙ. Говорите.

САВИЦКИЙ. В случае если вы, ваша светлость, взойдете на престол, каковы будут ваши действия в отношении католической церкви?

ДМИТРИЙ. Преподобный отец, я был бы искренне рад открытому примирению Восточной и Западной церквей хотя бы ради чисто политической цели: чтобы Россия оказалась вовлечена во всеобщее движение к культуре, от которого она сейчас изолирована из-за своей особой веры. Но самая абсолютная власть бессильна в вопросах веры, ею нельзя управлять. Все, что может сделать глава государства, и что, без сомнения, сделаю лично я, – это предоставить всем религиям равную независимость деятельности.

САВИЦКИЙ. Уточним вопрос. Входит ли в ваши намерения обеспечить католическому, римско-апостольскому духовенству свободу отправления культа на всем пространстве московской империи?

ДМИТРИЙ. Католическому духовенству, как и священникам других религий, но большего от меня не требуйте. Если вы единственно являетесь носителями правды, что я не могу определить по своему неведению, ваша правда восторжествует.

САВИЦКИЙ. Я принимаю уступку, которую вы мне делаете, за точку отсчета.

ДМИТРИЙ. Хочу обратить ваше внимание на то, что введение религиозной свободы в России не может быть делом одного дня.

САВИЦКИЙ. О, римская церковь терпелива, ибо она вечна.

ДМИТРИЙ. И теперь что вы мне скажете в ответ?..

САВИЦКИЙ. Вы все узнаете. Упомянув о возможности вмешательства его святейшества папы и короля Сигизмунда в ваши дела, я говорил с вами от их имени. Не требуйте от меня подробностей; воевода сообщит их вам, поскольку он посвящен в тайну. Вам достаточно знать, что король Сигизмунд предоставляет в ваше распоряжение сто тысяч голландских дукатов, что кардинал-нунций дает вам такую же сумму от имени его святейшества и что воевода старается с помощью этой субсидии собрать для вас небольшую армию из людей мужественных и решительных, чтобы вы смогли начать кампанию в ближайшее время.

ДМИТРИЙ. И на каких же условиях я становлюсь должником Климента VIII13 и короля Сигизмунда?

САВИЦКИЙ. Король, прежде всего, просит вас пересмотреть границы.

ДМИТРИЙ. Ах, вот как!.. Как именно?..

САВИЦКИЙ. Передать Смоленск Польше.

ДМИТРИЙ. Никогда! Смоленск – основа России, и отдать его Польше в обмен на корону было бы гнусным предательством по отношению к моей стране. Я категорически отказываюсь.

САВИЦКИЙ [одобрительно наклоняя голову]. Это чувство делает вам честь, государь, я полагаю, что король поймет его. Он заинтересован в вашем деле по причинам более высокого порядка. Впрочем, est modus in rebus14, и ваша светлость может обойти это затруднение!

ДМИТРИЙ. Каким образом?

САВИЦКИЙ [после некоторого колебания]. Боже мой!.. пусть ваша светлость подарит Смоленскую землю воеводе Мнишеку, к которому король весьма расположен, в качестве пожизненного удела, если он согласится выдать за вас дочь. Я же скажу королю, что вы уже распорядились этой вотчиной; а позднее, после смерти воеводы, будет видно…

ДМИТРИЙ [с легкой усмешкой]. Понимаю… что ж! Мой тесть пожизненно будет удельным Смоленским князем в пределах российского государства. Можете пообещать ему это от моего имени. А теперь – чего хочет от меня его святейшество папа?

САВИЦКИЙ. С этой стороны, я уже заручился вашим обещанием, остается лишь закрепить его на бумаге.

ДМИТРИЙ. На бумаге?..

[С правой стороны сцены показывается отец Григорий и некоторое время стоит незамеченный, скрестив руки на груди.]

САВИЦКИЙ. Вы же знаете, государь, verba volant, scripta manent15. Вы ведь не откажетесь сегодня же подписать привилегию, позволяющую Обществу Иисуса16 открывать в Московии церкви, монастыри, семинарии, школы и приюты. Кто хочет больше всего, хочет меньше всего.

ДМИТРИЙ. Но как я могу подписывать подобные документы, когда я пока всего лишь беглец без авторитета и власти.

САВИЦКИЙ [в сторону, заметив Григория]. Ах, вот этого свидетеля я с чистым сердцем послал бы ко всем чертям… [Наклоняясь к Дмитрию, тихо.] Ваша светлость забывает, что после смерти последнего царя вы являетесь государем по праву, следовательно, привилегия, подписанная вами сегодня, будет иметь силу, лишь только вы станете государем по сути.

ДМИТРИЙ [громко, не замечая приближающегося Григория]. Если подобная бумага дает вам больше гарантий, чем мое слово, подготовьте ее, я подпишу.

Сцена VII

ТЕ ЖЕ; ОТЕЦ ГРИГОРИЙ.

ГРИГОРИЙ [Дмитрию]. Так вы собираетесь подписать свое лишение прав еще до того, как взойдете на трон?

ДМИТРИЙ. Отчего же, отец Григорий?

ГРИГОРИЙ. Да ведь бумага, которую от вас требуют, отдает Россию римским еретикам. Но Господь не допустит этого; ибо он сказал устами царя Давида: «Не допустит Господь терпеть голод душе праведного, стяжание же нечестивых исторгнет»17.

ДМИТРИЙ. Где вы здесь видите стяжание? Я всего лишь хочу, чтобы царь не вмешивался в религиозные дела, которые не находятся в его ведении, и чтобы он предоставил полную свободу совести.

ГРИГОРИЙ. Царевич Дмитрий… [Отводит его в сторону, вполголоса.] вы заставляете меня сожалеть о том, что я привез вас в Польшу… и дал вам образование, принесшее вот такие плоды. Да простит меня Господь. [Осеняет себя крестным знамением.]

ДМИТРИЙ [вполголоса]. Отец мой, я полагаю, что вы собирались сделать из меня не монаха, но государя российского. Дайте же мне действовать по моему усмотрению и поверьте, что я не стану принуждать ни одного русского менять религию. [Оставаясь в середине сцены, громко.] Преподобные отцы: я еще раз заявляю, что я нисколько не намерен вмешиваться в ваши теологические споры. Все, чего я желаю, – это видеть вас, священников одного Евангелия, спорящими о том, кто даст человечеству более высокую божественную мысль, кто научит более чистой морали. На этом позвольте мне удалиться, я не могу явиться в охотничьем костюме к столу воеводы.

САВИЦКИЙ. Царевич Дмитрий… [Отводит его в сторону, вполголоса.] вы сдержите свои обещания?

ДМИТРИЙ. Я дал вам слово и сдержу его.

САВИЦКИЙ. Сердце его святейшества возрадуется. Добавлю, впрочем, что он ожидает письма с благодарностями с вашей стороны.

ДМИТРИЙ. Я подумаю.

[Делает прощальный знак рукой и уходит.]

Сцена VIII

ОТЕЦ ГРИГОРИЙ, ИЕЗУИТ САВИЦКИЙ.

ГРИГОРИЙ [в сторону]. Не может быть, чтобы паписты успели его окончательно склонить на свою сторону. Они предлагают ему помощь, и он платит обещаниями, которые не выполнит. Я-то уж сделаю свое дело, да поможет мне Святой Николай.

САВИЦКИЙ [спокойно приближаясь к Григорию]. Вы не слишком терпимы, святой отец.

ГРИГОРИЙ. А вы слишком честолюбивы.

САВИЦКИЙ. У нас нет иной цели, кроме как завоевать души.

ГРИГОРИЙ. Чтобы подчинить их Риму!

САВИЦКИЙ. Чтобы собрать их под руководством истинного пастыря, того, которому сам Христос сказал: Tu es Petrus18.

ГРИГОРИЙ. Ваша папистская система целиком основывается на одном слове, которое весьма спорно, вы это прекрасно знаете.

САВИЦКИЙ. Ваша Греко-русская система основывается на заведомо ложном действии, и вам это известно, – поскольку она представляет вашего Владимира современником Фотия19.

ГРИГОРИЙ. Я полагаю, вы не надеетесь соблазнить меня своей ересью?

САВИЦКИЙ. А вы, я думаю, не имеете намерения переманить меня в свою схизму20?

ГРИГОРИЙ. Любое объяснение было бы бесполезным.

САВИЦКИЙ. Любая дискуссия была бы излишней.

ГРИГОРИЙ. Оставим эту тему.

САВИЦКИЙ. Закончим на этом… [После некоторого молчания.] Вы не откажетесь, по крайней мере, признать, что преемник Петра не зависит от прихоти царя, – что он стоит над всеми земными монархами.

ГРИГОРИЙ. А вы ведь, в свою очередь, согласитесь с тем, что не Господь наш назначил его абсолютным властителем, одновременно духовным и светским; напротив…

САВИЦКИЙ [перебивая его]. О, владычество святого Петра сладостно, как и владычество Господа нашего. – Истинная заслуга никогда не остается непризнанной у нашей церкви, и священник – с вашим умом, с вашей непоколебимостью, с вашим благочестием – занял бы, без сомнения, высокое место среди наших кардиналов.

ГРИГОРИЙ. Я монах, монахом и умру. Моя ряса из грубой ткани заставляла трепетать больше людей, чем все пурпурные мантии ваших кардиналов.

САВИЦКИЙ. Я не знаю, заставляла ли она трепетать Годунова, но у нее явно не хватило сил его свергнуть; и я с уверенность могу сказать: вы не свергнете его без помощи Рима. Поразмыслите над этим зрело.

ГРИГОРИЙ [в сторону]. Вот змей – так бы и раздавил с радостью! Прости, Господи. [Крестится.] Впрочем, надо его обуздать. Я планы-то его расстрою

Сцена IX

ТЕ ЖЕ; ВОЕВОДА.

ВОЕВОДА. Преподобные отцы, сейчас подадут ужин. [Отцу Григорию.] Я надеюсь, вы доставите нам удовольствие, разделив с нами трапезу.

ГРИГОРИЙ. Благодарю, но я пощусь.

ВОЕВОДА. Как вам будет угодно. Вам подадут постное в ваши покои.

[Григорий кланяется и уходит.]

Сцена X

ВОЕВОДА, САВИЦКИЙ.

ВОЕВОДА. Ну, как наши дела?

[Берет его под руку, собираясь уходить.]

САВИЦКИЙ. Как нельзя лучше. Дмитрий будет царем, Мари царицей, а вы – пожизненным князем Смоленским.

ВОЕВОДА. Ого! И все это устроено одним мановением руки. Слово дворянина, вы делаете честь этому великому святому, что придумал иезуитов. Позвольте же спросить вас, чего вы добились для нашей матушки-церкви?

САВИЦКИЙ. Весьма надеюсь, что через двадцать лет вся Московия будет католической, ad majorem Dei gloriam21.

[Оба поднимаются на крыльцо замка.]

Картина II

Столовая в Ренессансном стиле. В глубине дверь, над ней балкон для музыкантов. Справа буфет с серебряной посудой. Слева – другой, с хрустальными чашами и кубками. На дальней стене вывешены оружие и охотничьи принадлежности. В центре – богато сервированный стол в форме подковы. В глубине маленький столик.

Сцена I

ВОЕВОДА, СТАДНИЦКИЙ, ТАРЛО, ФРЕДРО, КНЯЗЬ КОНСТАНТИН ВИШНЕВЕЦКИЙ, БУЧИНСКИЙ, РАТОМСКИЙ, ДВОЕ СЫНОВЕЙ ВОЕВОДЫ, ИЕЗУИТ САВИЦКИЙ, КНЯГИНЯ ВИШНЕВЕЦКАЯ; некоторые другие вельможи и дамы, девушки, живущие в замке, и ГУВЕРНАНТКА. – Все входят в зал парами. – Мужчины подают руку дамам. – Оркестр играет марш. – Мнишек после того, как гости вошли, исчезает.

СТАДНИЦКИЙ. А царевича Дмитрия не будет с нами?

ТАРЛО. Действительно, мы его еще не видели.

ФРЕДРО. Уж не уехал ли он в Московию?

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. Он сейчас будет; мы все утро вместе охотились.

СТАДНИЦКИЙ. После этого бедный царевич, видимо, не в настроении пировать. Черт побери! Ему не везет!

ТАРЛО. Мы солидарны с нашими предками; он платит за своего отца.

БУЧИНСКИЙ. Мне искренне жаль его, это храбрый юноша.

САВИЦКИЙ [потирая руки]. Возможно, он не так уж нуждается в вашей жалости.

ФРЕДРО. Стало быть, он уже придумал, как восполнить свое поражение в Сейме.

САВИЦКИЙ. Почти.

СТАДНИЦКИЙ. Преподобный отец, вы дразните наше любопытство, вы говорите, что царевич…

САВИЦКИЙ. Очень скоро сможет начать поход.

СТАДНИЦКИЙ. Какие же силы будут помогать ему?

ФРЕДРО. Должно быть, здесь кроется любопытная интрига. Ну же, преподобный отец, расскажите нам.

САВИЦКИЙ. Те, кто весьма в нем заинтересованы, стоят выше всяких интриг.

СТАДНИЦКИЙ. Кто ж это такие? – Ангелы небесные?

САВИЦКИЙ. Это… Его святейшество папа…

[Возгласы: Ах!]

… и король Сигизмунд.

[Еще более громкие возгласы.]

СТАДНИЦКИЙ. Но что, черт возьми, они могут сделать для царевича?

САВИЦКИЙ. Они дают ему, господа, то, что называют нервом войны.

ТАРЛО. Но нужна еще и армия.

РАТОМСКИЙ [заикаясь]. Я-а-а… ттттого же мммне…ннния: армммия.

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. Он ее получит. – Прежде всего, наши запорожцы пойдут за ним на край света; они для этого достаточно свободны.