Читать онлайн Ода на рассвете бесплатно

Ода на рассвете

От автора

Я хочу рассказать вам нечто большее, чем просто историю…

I

«Утро». Эдвард Григ.

Звуки переплелись с лучами восходящего солнца и словно ранняя прохлада, пропитанная запахами лесов и лугов, наполнила всю усадьбу Моховых. В ее просторной и светлой гостиной фортепиано с послушной непринужденностью издавало мелодию под нежными девичьими пальчиками. Скрипка добавляла некое величие и трепет, извиваясь в более сильных руках юноши. То ликуя, то сокрушаясь, то радуясь, то плача они дополняли друг друга. Гармония звуков твердила о великолепии и неповторимости нового утра, которое дал им Бог.

Произведение идет к завершению. Diminuendo. Длинная и глубокая тоника.

Тишина.

Лиза подняла голову:

– Это чудесно! Не правда ли, Роман?

– Не имею никакого права оспорить, моя дорогая сестра, – ответил скрипач.

– Каждый раз, когда я играю это, мне кажется, что я просыпаюсь где-то в лесу, где все цветет и благоухает, роса мочит ноги, над озером расходиться туман, а над верхушками высоких деревьев показывается солнце…

– На что способна музыка!

– На что способен Господь…– добавила Лиза.

– Лиза! Лизонька! – послышался звонкой голос со второго этажа и быстрый топот маленьких башмачков о деревянную лестницу- «топ-топ-топ-топ-топ-топ- топ-топ-топ-топ…» – Лизо-о-нька! – спустился с последней ступеньки и очутился в гостиной маленький мальчик.

– Да, Саша, – ответила девушка, все также сидя за инструментом.

– Ты только посмотри, какую я у папы в библиотеке книжечку нашёл! – воскликнул он и протянул книжечку сестре.

– Михаил Юрьевич Лермонтов. Избранное, – прочла Лиза на обложке. – Мы когда-то учили эти стихи. Помнишь, Рома?

– Конечно. Мы еще спорили кому какой достанется, – ответил он, улаживая скрипку в футляр.

– А что вы учили? – спросил Саша, наблюдая как сестра медленно перелистывает.

– Наверное, почти всё, но больше всего мне понравился стих «Когда волнуется желтеющая нива".

– Расскажи! Расскажи мне его!

–Саша, стихи не рассказываются, а читаются на память, – исправил Роман.

–Да… Ну, тогда… прочти, пожалуйста, Лиза!

Лиза, положив книгу на крышку фортепиано, посмотрела Саше прямо в глаза и, переживая каждое слово стихотворения, начала:

– Когда волнуется желтеющая нива

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он, -

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе, -

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога …

– О! Здорово! Здорово! – захлопал в ладоши Саша. -Я тоже так хочу! Я тоже так буду! – Он схватил свою книжечку и помчал на второй этаж в библиотеку, к отцу. – Па-па! … – с верху доносились только отголоски: его- звонкие, и отца- спокойные, низкие. – Ур-а-а-а! – Саша снова быстро спустился вниз. – Рома! Лиза! Папа сказал, что сейчас, перед завтраком, мы можем пойти погулять в парке, покормить лебедей и покататься на качелях! – Запыхавшись протараторил он. – Это только на полчаса, пока не подадут на стол. А потом папа будет со мной учить стих! А потом, папа сказал, что мы вместе с Ромой пойдем в мастерскую. У нас есть очень важное дело. Так он сказал! Да, да! Так и сказал! И ещё, что он меня берет в главные помощники! … Так давайте же быстрее в парк! – радостно воскликнул мальчик и помчался к двери. Через секунду массивные деревянные двери со скрипом открылись и тяжело захлопнулись.

Переглянувшись, Лиза и Рома рассмеялись и пошли за Сашей.

Тут дверь снова скрипнула.

– Ой! Погодите! Я хлебушек для лебедей забыл! Подождите меня! -крикнул Саша, пробегая мимо старших брата и сестры, очевидно на кухню. Дождавшись довольного Сашу с буханкой хлеба, все трое вышли.

Усадьба Моховых.

Высокий белый дом, укутанный зеленью деревьев, стоит с таинственной надменностью, глядя на пышные клумбы из роз, амброзий и астр. В этот август они особенно хороши. Цветники расступаются на две противоположные стороны отдавая место и честь каменной дорожке, которая должна из разных уголков страны приводить в этот дом гостей. Забор обвит хмелем и плющом. Добротные кованные ворота едва ли закрыты. Возле них стоит добрый дядя Вася. Он оперся о свою метлу и любуется чистотой, которую навел во дворе.

Если заглянуть за дом, то можно увидеть парк. Здесь широкие тропинки, пронизывая всю его территорию, ведут в самое сердце посадки. Тут разлилось, как блюдо, небольшое озеро, отражающее голубизну небес. У самого его берега установлена беседка с круглым столом и лавками. Немного дальше, Саша катается на качелях. Роман, зная, как нравиться это братцу, толкает ее еще сильнее. Саша, игриво смеясь, ножками достает до листьев дуба, к ветке которого и привязаны эти качели.

Очевидно, Андрей Савельевич Мохов знал, что это место станет излюбленным у всего семейства. Он не жалел ни сил, ни средств, чтобы усадьба была прекрасным и уютным уголком, который принимал бы всех, без исключения, с теплом. Этот почтенный человек очень любил детей, но своих не имел; как в народе говорят: Бог не дал; поэтому, состарившись, переписал свое родовое имущество племяннику, сыну своего сводного брата, а теперь и отцу Романа, Лизы и Саши.

– Сильней! Сильней! – требовал Сашка. Его белокурые волосы развевались на все стороны, а голубые глаза сверкали, как огоньки. Белая рубашка, казалось, вот-вот надуется как парашют, если бы не подтяжки, державшие шортики. Этот шестилетний мальчишка на сколько только возможно дрыгал ножками, чтобы дотронуться башмачками до желудей. – Ещё сильней! Ещё!

– Это небезопасно, – напомнила Лиза, усмиряя Сашкин пыл, и Роман, постепенно ослабил толчки.

Рома- это девятнадцатилетний юноша атлетического телосложения. Все в округе говорят, что он очень похож на свою покойную бабушку по материнской линии, Ефросинию. Она имела толи турецкие, толи цыганские корни, поэтому Роман отличался от других черными, как смоль волосами и глазами, как угли в печи. Любовь к музыке, а особенно к скрипке, тоже передалась ему от бабушки. С семи лет он взялся за смычок и с тех самих пор инструмент не мог отдохнуть хотя бы на сутки. Его гардероб – это гардероб музыканта: светлые, слегка свободные рубашки, темные узкие брюки; на выход- жакеты и пиджаки, а если это публичное выступление, то обязательно- фрак. К всеобщему удивлению, повзрослев, он не поступил в консерваторию, а решил строить свой успех на поприще архитектуры. «В архитектуре,– как утверждал он,– сочетается всё: и музыка, и природа, и скрупулёзная точность».

Елизавета, его младшая сестра, всегда восхищалась им. Она видела в брате наставника и лучшего друга. Хотя разница в их возрасте составляла только два года, девушка всегда замечала в Романе более опытного человека, на которого можно положиться. С фортепиано она познакомилась, когда ее старший брат пытался уже пропиликать «Маленького пастушка». Она всегда хотела быть для него поддержкой, быть рядом. Именно это желание побудило ее на изучение аккомпанемента. Внешность Лизы была заурядной, но гармоничной: русые волнистые волосы с вплетенной розовой атласной лентой; карие выразительные глаза; искусно организованные рот и нос; аккуратный овал лица. Одетое на ней бежевое кружевное платье подчеркивало ее стыдливую девичью худощавость и слегка заметные женские формы.

– Даже не верится…– вздохнула Лиза. – Ещё несколько недель и ты снова уедешь.

–Да, но осталось-то совсем немного,– успокаивал ее Роман.

–Я буду по тебе очень скучать…– прильнула девушка к мощному стволу дуба, наблюдая за радостью своих братьев.

– Лиза, а куда он уезжает? – поинтересовался Саша, мимолетно услышав их разговор.

– Сашка, разве ты не знаешь, что Рома уезжает учиться далеко-далеко, в Москву?

– Это как раньше он уехал на долго, а потом приехал и привез целую кучу больших бумаг?

– Да, именно так, -рассмеялся Рома. – Но, Саша, если ты хочешь стать благовоспитанным взрослым человеком, то запомни, что говорить о присутствующем рядом и называть его «он» – некрасиво.

На это замечание мальчик задумчиво промолчал.

–Лиза, -обратился Роман к сестре и снова толкнул качели,– а ты не хочешь поехать со мной? Может родители и я похлопочем и найдем для тебя хорошее училище и жилье?

– Нет, братец, я не могу… – покинула Мохова защиту огромного дерева и задумчиво подошла ближе к Роману. – Мне бы так хотелось остаться здесь, рядом с отцом и матерью, с Сашей, и няней… К тому же, я уже поняла кем хочу стать.

Лидия Ивановна Карпова, ты ее знаешь, она здешний лекарь, многим помогла и была прошлым месяцем у нас. Марье Петровне не здоровилось, и мы ее позвали. После того, как она ее осмотрела и назначила лечение, я имела удовольствие с нею пообщаться. Мы говорили о медицине. Я давно увлечена этой наукой и многое читаю о ней. Лидия Ивановна, к моему удивлению, была довольна моими знаниями и рвением, поэтому она предложила мне ассистировать ей, помогать, приобретать еще больше знаний и навыков, чтобы в дальнейшем, как она надеется, я заняла ее место и стала поддержкой и помощью для людей. Я согласилась …

Что скажешь по этому поводу?

– Очень смело! … Но если честно, то я не знаю ни одной женщины из нашего общества, которая была бы помощником врача.

– Роман, дело же не в звании и не в положении, а в том, что я хочу помогать людям… чем только смогу… Этому ведь нас учил Иисус.

– Ты права. А что говорят отец и мать?

– О, они полностью поддерживают меня! Ты же знаешь, что не так давно и они носили эту ношу на плечах, оказывая медицинскую помощь раненным…

– Лиза, я очень рад, что ты выбрала именно эту дорогу… А знаешь что? …– предложил Роман. – Я кое-что придумал! Ты будешь лечить больных, а я построю для тебя отдельную лекарню! И назовем ее: «Лечебница Моховых»! – фантазировал будущий архитектор, размахивая руками, и рисуя в воздухе огромное здание. – И построим ее прямо в нашей провинции. Представляешь, к нам будут съезжаться все: от Ростова до Владивостока!

– Ты забавный! – рассмеялась Лиза.

– Я вполне серьезно!

–О, Роман, как бы я была счастлива, если бы Господь дал мне мудрости и сил поднять на ноги хотя бы одного человека.

– Я уверен, что всё будет как нельзя лучше!

– Спасибо…– тихо ответила Елизавета.

– Ой! Смотрите! Там лебеди! – сказал Саша, указывая вдаль пальчиком. – Они спускаются!

Рома остановил качели. Мальчик быстро слез и, схвативши буханку, которую он положил на траву у дуба, побежал к озеру. За ним пошли и Лиза с Романом.

Лебеди спускались один за другим, нарушая неподвижность деревьев и облаков, которые отображала вода. Они людей не боялись, поэтому сразу поплыли к берегу, где Саша уже набросал им целую горсть хлебных крошек. Аппетит у птиц оказался отменным, поэтому хлеб у мальчика очень быстро уменьшился на половину.

–Сашенька, дай и нам по кусочку, пожалуйста, – попросила Лиза.

Он послушно разделил оставшийся хлеб на три части так, чтобы каждому досталось поровну.

–А можно я пойду и с помоста буду их кормить? – спросил Саша.

–Можно, только аккуратно и внимательно, чтобы не упал. Держись за перекладины.

–Хорошо! – пообещал он и помчался.

–Какие прекрасные творения… – заметила девушка, продолжая кидать крошки.

–Я вижу, что ты обеспокоена чем-то,– заметил Роман, оставшись с сестрой наедине.

–Да…– призналась со вздохом Лиза, – это так…

–Чем же?

–Дело в том, что…– она посмотрела в сторону Саши и, убедившись, что всё в порядке, продолжила, стараясь не выдавать своих эмоций. – Рома, пойми меня, пожалуйста, правильно… Я всегда искренне радовалась и радуюсь за твои успехи, но понимаешь… Мне кажется, что ты всё дальше уходишь от нас. Институт. Москва. Архитектура… Ты не подумай: я не о себе, я об отце. Ты ему очень нужен. Кому он доверит своё дело и людей? Он просто не говорит тебе об этом, а я каждый день вижу, как он переживает, хотя всячески скрывает это от нас… Твоя поддержка ему необходима.

–Ох, Лизонька! – Роман обнял ее за плечи. – Я поступил в архитектурное, чтобы, наоборот, поднять нашу мастерскую, возможно, даже расширить ее деятельность, чтобы мы не только обустраивали здание лучшей мебелью, но и поднимали его по исключительным меркам. Понимаешь? – Роман ласково заглянул в глаза сестры. Лиза улыбнулась и кивнула головой. – Но, если ты так утверждаешь, то я обязательно с ним поговорю.

Саша прибежал обратно:

–У меня хлеб уже закончился, и я всех накормил.

–Очень хорошо, -ответил старший брат. – Вот, и у нас закончился! – объявил он, выбрасывая последние крошки. Птицы съели всё и собирали мельчайшие частички с водной поверхности. – Ну что, идем домой?

–Идём, – согласилась Лиза.

–Пока лебёдушки! – прокричал Сашка напоследок птицам, но на этом его удивительные открытия не заканчивались. – О! А вот, и наша лодка! -заметил мальчик, когда они проходили мимо старой ивы. Она была на столько изогнута, что ее ветви, образуя купол, опускались прямо в воду. Под этим куполом и хранилась их лодка от зноя и дождей. – Может покатаемся на ней?

–Папа же пустил нас погулять только на полчаса, – напомнила Лиза. – Время наше истекает, и нам нужно возвращаться.

–Ну, тогда может вечером?

–Может быть, но…

–Ой, дядя Вася идет!

И вправду, к ним приближался их садовник, дворник и сторож. Ему было около шестидесяти лет. Ходил всегда в сером длинном переднике и в своей любимой поношенной фуражке. По его морщинистому лицу, обрамленном сединой, было видно, что много горя он носит с собой, и что только водка спасала его от уныния. Тощий да слегка хромой, он подошел к детям:

–Батюшка велел вам идти к столу.

–Благодарим, Василий Павлович, – ответил Роман. – Мы уже идем.

Когда дети вошли в столовую, Федр Николаевич и Наталия Михайловна, их родители, уже были за столом, дожидаясь своих чад.

Просторная светлая столовая была наполнена запахами липового чая, меда и свежеиспеченного хлеба.

–Прошу к столу! – сказал отец, откладывая недочитанную газету в сторону.

Дети подошли. Родители встали.

–Возблагодарим Нашего Господа, -сказал Федр Николаевич своим мягким бархатным голосом и склонил голову. Всё, сложив руки, покорно повторили его жест. – Отец Наш Небесный, мы стоим пред Тобой с благодарностью за новый день, за нашу семью, за эту пищу, за Библию, за Твою любовь. Просим у Тебя благословения и мудрости в исполнении Слова Твоего, Воли Твоей. Всецело доверяемся Тебе. Ты – Наш Бог. Пусть во всем будет перст Твой. Мы жаждем Твоего присутствия и водительства в нашей жизни. Да будет славно Имя Твое! Да будет Благословенно Имя Твое! Прими сию молитву через Сына Твоего Иисуса Христа. Аминь.

–Аминь.

Все уселись.

–Ой, так вкусно пахнет! – восхищенно ахнул Саша. – Мама, что это?

– Это Марья Петровна нам готовит яблочный пирог.

–А сгущенка будет?

–Александр, одолей сначала чай с баранками, – сказал ему отец. – Приятного всем аппетита!

–Взаимно!

–Спасибо.

Приятно было смотреть на их совместную трапезу.

Федр Николаевич- мужчина лет сорока. Морщины едва ли начали касаться его лица, а седина- волосы. Сам по себе он был аккуратным и старательным как в отношении внешнего ухода и работы, так и в отношении внутреннего мира. На нем был классический коричневый костюм, а из-под жилета выглядывала белая рубашка, обрамляющая сильную стройную шею хозяина. Он любил зачесывать свои густые русые волосы на бок и носил усы стиля «Хэнд-лбар». Всё подчеркивало в нем эстета. И это было, как мы знаем, не без оснований.

–Тебе налить ещё чаю? – спросила его Наталия, когда заметила, что кружка супруга опорожнилась.

–Да, будь добра.

Хотя на дворе стоял 1928 год, тогдашние мода и взгляды на житейскую сущность не повлияли на Наталию Михайловну. Ей присущи были хорошие манеры держаться, любовь к искусству, элегантность, воспитанные в ней с той французской царской России. И сейчас, когда эта эпоха давно прошла, женщина сохранила прежнюю закалку. За столом сидела благородная дама с прекрасными белыми кудрявыми волосами, заложенными кзади, и темно-голубыми глазами. Ей очень подходили одетые сегодня длинная до пола синяя юбка с высокой талией и, заправленная в нее белоснежная блузка с длинным рукавом до запястья. Из-под ее воротничка выглядывала большая синяя брошь.

–Благодарю, – сказал Федр Николаевич, принимая вторую порцию ароматного чая из рук жены.

В этот момент в столовой появилась Марья Петровна, женщина в возрасте, исправно служившая господам уже двадцать третий год. Лицо, фигура, одежда, говор и поведение этой женщины могли говорить только о ее добросердечности и только. Она несла большой поднос с еще горящим пирогом и с вазочкой сгущенного молока.

–Ура! Ура! Сгущенка! – закричал Саша и заиграл под скатертью ногами. Он жадно следил за каждым движением Марьи Петровны и ожидал с нетерпением того момента, когда она положит вазочку на стол и он сразу же съест ложечку, другую любимого лакомства. Лиза, да и Рома, заметили реакцию Сашки на приход няни и не могли не улыбнуться, изредка косясь на него. Как только сгущенка оказалась на столе, объем её в сосуде, как и следовало ожидать, резко начал уменьшаться.

–Сашенька! – воскликнула мама. – Ешь поспокойнее! Куда ты торопишься? – на её лице были заметны и удивление, и строгость.

Эти слова матери заставили мальчика остановиться. Он и вправду увлекся. Темными пятнами устилалась дорожка по чистой белой скатерти от вазочки со сгущенным молоком до тарелочки Саши. Да и сам он был не очень. В сладком оказались его пухлые розовые щечки и кончик кнопочного носика, усеянного веснушками. Ложку он случайно повернул вертикально, и остаток сгущенки с чашечки ложки стекал по стеблю к ручонке, уже облипшей сахаром. Поняв, что ведёт он себя неподобающе, Сашка со стыдом опустил глаза, голову, плечи… Ему стало очень стыдно.

– Не серчайте, Наталья Михайловна, – с пониманием произнесла нянечка,– это ребенок, ему ещё это позволительно. Пускай балуется.

– Я вовсе не серчаю, Марья Петровна, -с мягкостью в голосе ответила мать. – Я хочу, чтобы Александр понял, что нужно кушать более аккуратно,– продолжала она, глядя на своего сынишку.

–Сынок, слушай, что мать тебе говорит. Будь аккуратным,– подтвердил отец, допивая чай.

– Марья Петровна, присоединяйтесь к нам! – пригласила мать к столу няню.

– Ох, батюшки! -взмахнула руками та. – Кушайте сами, а я потом, когда уберусь, и позову ещё дядю Васю; его тоже кормить нужно,– выговорила няня, удаляясь из столовой.

Сашка немного приободрился и исподлобья стал медленно осматривать лица окружающих, что на них написано. Все они смотрели на него, тщетно пытаясь скрыть свою улыбку, но у мальчика выражение лица не изменилось. Он с виновным видом стал облизывать свою ложку. Глядя на эту опущенную светлую головку, ручонки в липкой сладости, мама усиленно и глубоко вздохнула:

– Сашенька, Сашенька…. Лиза, милая моя, подай мне, пожалуйста, горбушку хлеба.

Лиза поспешно подала ее матери. Наталья Михайловна намазала на хлеб сгущенное молоко и положила в тарелку Саши:

– Кушай, сластенушка наша!

Это вмиг все изменило. Сашка понял, что прощен, и с превеликим удовольствием начал лопать предложенное лакомство.

– Благодарение Богу за великолепный завтрак, – сказал Федр Николаевич, поднявшись из-за стола. Он наклонился к своей жене и поцеловал ее в лоб. – Извещай меня о любом изменении состояния. Хорошо? – отец не ушел, пока не услышал ее тихое «Да, конечно». Удовлетворившись ответом, он взял свою газету: – Саша, я буду в библиотеке. Когда покушаешь, можешь подняться, и мы позанимаемся с тобой. Ты помнишь об этом?

– Угу! – ответил Саша с полным ртом.

– Ты еще не передумал учить стих?

Мальчик замотал головой: нет.

– Замечательно! Тогда я тебя жду, – с этими словами Федр Николаевич покинул столовую.

– А я уже всё! – объявил Сашка, поспешно допивая чай.– Я иду к папе! Спасибо Богу! – он быстро слез со стула, утерся и помчался вслед за отцом.

– Пожалуй, и я пойду наверх,– сказал Роман, закончив свой завтрак.– Благодарю Тебя за это, Господи.– Роман вышел, оставив Лизу и маму одних.

Лиза положила пустую чашку на блюдце:

– Мама, с тобой все в порядке?

– Да, всё хорошо, моя девочка, – нежно ответила Наталья.

– Отец просил тебя извещать его об изменениях состояния: значит, что-то всё-таки случилось.

– Я просто устала немного. Это пройдет. Не волнуйся, Лизонька.

– Это точно? Или…

– Это точно, дорогая. Мне просто нужно немного отдохнуть.

– Конечно, я позабочусь о том, чтобы тебя никто не беспокоил.

– Не стоит, моя дорогая. Я хочу писать на холсте. Думаю, это меня успокоит.

– Это удивительное лекарство, мама! – просветлела Лиза и встала. – Позволь, я проведу тебя…

– О, Лиза, я справлюсь с этим,– остановила дочку тронутая мать. – Какая ты у меня добрая и заботливая! Спасибо. Мне кажется, что у тебя сегодня намечены занятия с Лидией Ивановной. Разве не так?

– Да, матушка, но мне совсем не хочется оставлять тебя одну сейчас.

– О, мой милый ангелочек, – мать подошла к дочери и обняла ее. – Ступай с Богом. Пусть Он оберегает тебя и даст тебе разумения. Я же одной не останусь никогда. Твоя забота всегда будет меня ободрять, даже на расстоянии, мой цветочек! Ступай…

– Благодарю тебя, мама,– сказала с ободрением Лиза и поцеловала ее руку. – До скорого! Я вернусь к нашему собранию.

– С Господом! – отпустила ее мать.

Через две минуты в столовой снова появилась Марья Петровна.

– Вы уже покушали? – удивилась она. – Так быстро?

– Да, мы уже позавтракали.

– Тогда отдохните, матушка, Наталья Михайловна, немного, а я пока быстренько уберу со стола.

– Вы, няня, как всегда вовремя, – сказала Наталья Мохова и с облегчением присела на стул. – Марья Петровна, вы разговаривали с Василием Павловичем, как я просила? – поинтересовалась она, наблюдая за работой няни.

– Говорила. Как же?

– Он пройдет сегодня?

– Я не знаю, матушка. Он обещал поразмыслить над моими словами. А придёт али нет: не знаю.

– Благодарю вас. Еще один вопрос к вам, Марья Петровна. Что вы можете сказать о Дуне Скупановой?

– О соседке моей что ли?

– Да.

– О, это несчастная женщина! На днях пришёл ее муж пьяным. Дебоширил так, что нам, соседям, было не до сна. Дуня детей-то к матери отправила в ночи, чтоб меньше видели да знали, а сама все удары получала. Так днём-то муженек выспался да ушел. До сего дня его никто не видал… А Дуню жалко. Она хорошая, да и мне по-соседски помогает.

– Они голодают?

– А как же. Кормильца нет, а она сама еле-еле со всем справляется.

– А дети?

– А что дети… Они как воробушки зимой. Худые, боязливые.

– Очень жаль…– вздохнула Наталья. – Марья Петровна, у меня к вам большая просьба.

– Какая, матушка? – выпрямилась няня, оторвавшись от своего дела.

– Я бы хотела, чтобы вы передали кое-что этой несчастной.

– Что, матушка?

– Когда вы закончите работу на сегодня, после нашего собрания, поднимитесь ко мне. Я вам дам один узелок, который нужно будет передать Дуне. Я желала бы подарить ей немного теплой одежды и продуктов. Что скажете?

– О, моя соседка будет самой счастливой на нашей улице!

– Вы не беспокойтесь. Я вам доплачу за эту услугу.

– Что вы, матушка?! Такая работа мне только в радость будет.

– Только не говорите от кого эти вещи. Хорошо?

– Да, конечно, не скажу.

– Спасибо вам огромное! Вы мне очень помогли.

– За что мне спасибо? Это Боженьке нужно спасибо говорить, – ответила Марья Петровна, возвращаясь к своей работе.

– Вы правы, – согласилась Наталья и встала. – Я пойду к себе. Приятного вам чаепития, Марья Петровна!

– Благодарствуй,– улыбнулась няня.

Где-то через час в родительской спальне появилась в дверях Сашкина голова:

– Мама, ты здесь?

– Да, милый,– ответила Наталья Михайловна. Она сидела перед холстом, только что окончив набросок.

–Ух ты! – удивился Саша, подошедши ближе. – Мама, что ты рисуешь?

– Сейчас,– рассмеялась она,– я рисую Рому, а тут у меня на руках будешь ты. Сзади будет стоять Лиза, а рядом -папа.

– Как красиво, мамочка! – воскликнул Саша, когда заметил, как на светло-бежевом пятне, на лице Ромы, восстанавливались из-под кисти его черты: глаза, губы, румянец.

– Ты выучил стишок с папой, Сашенька?

– Да! Мы выучили его весь-весь! Папа сказал, что я его должен буду прочитать сегодня вечером перед всеми.

– Надо же! Как интересно! Как я хотела бы тебя послушать…

– Вечером, мамочка, вечером! А сейчас я побёг… нужно с папенькой на работу идти, – объявил мальчик и выбежал из комнаты.

«Господи, какие у меня замечательные детки! Какая у меня чудесная семья! Как Ты меня благословляешь! Спасибо Тебе!» – благодарила Наталия Мохова.

Федр Николаевич со своими сыновьями пришел в мастерскую. Она находилась недалеко от их усадьбы. Это было просторное здание с прилегающей территорией. На ней располагались огромные кубометры неотесанных бревен и обработанных брусьев. Под длинным навесом у здания были аккуратно сложены уже готовые изделия, ожидающие своих заказчиков.

У входа хозяина поприветствовал сторож и открыл ему двери. На него и на мальчиков тут же рухнул столь знакомый и приятный запах древесины.

–Доброе утро! Божией помощи вам на сегодня! – поздоровался Федр Николаевич с рабочими и мастерами.

Со всех сторон сразу отдалось:

–Доброе! Спасибо!

– Благодарим!

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, батюшка!

– Доброе утро!

– Взаимно!

– И вам того же!

Федр Мохов с мальчиками сначала прошлись по рядам станков и обрубков. Хозяин справлялся у каждого рабочего, как идет работа, всё ли в исправности, много ли запланировано на сегодня. В мастерской трудились молодые и старые, опытные и только начинающие. Для всех было крайне важно такое внимание со стороны хозяина.

– О, да вы сегодня с помощником, и не с одним!

– Похвально!

–Молодцы!

– Так держать, ребята! Отцу нужно помогать.

От таких похвал и поддержки Сашка сначала засмущался, но немного погодя, привык и осмелел.

Рома здесь уже знал своё дело, поэтому, не теряя ни минуты, пошел к своему рабочему месту, надел фартук и принялся за труд.

Закончив с рабочими, отец уже вел беседу с мастерами по дереву, которым давалась самая ответственная работа.

– Здравствуйте, Федр Николаевич! – подбежал к нему приказчик.

– Здравствуй, Владимир! Что-то случилось?

– Дел невпроворот! Поступило еще двенадцать заказов на шкафы и лестницы, восемь на кресла, пять на комплекты стульев и двадцать один на двери. Это и, плюс ко всему, что мы еще не сделали. Боюсь- Ха! Ха! – что нам нужно расширяться и привлечь больше людей для работы,– рассмеялся приказчик. Смех его был задиристым и громким. Говорил и действовал Володя всегда быстро и хватко. Ничего не ускользало из-под его контроля. Такой смекалки и опыта в деле редко можно было встретить у мужчин более старших и проживших больше его, Владимира, жизни.

– Да, – согласился Мохов. – Я предвидел это и решил увеличить число рабочих кадров. Вот, – указал он не без улыбки на лице на серьёзного Сашу,– мой заместитель и правая рука! Если есть какие-то вопросы- всё к нему!

– Ой! – Владимир слегка побледнел. Лицо его собрало всю решимость. Он присел перед Сашей и извинительным тоном начал. – Здравствуйте, уважаемый! Прошу прощения за то, что был так невежлив, – он протянул руку.

Мальчик, украдкой поглядывая на отца, ответил рукопожатием.

– Как хорошо! – воскликнул довольный приказчик. – Я уверен: мы будем с вами в хороших отношениях! А пока мне нужен ваш совет, – он сделал небольшую паузу. – Проблема в том, что мы ломаем с Кузьмой голову. Кто такой Кузьма? Это вот тот парень с веснушками; у него еще нос картошкой. Видишь? – спросил Володя у Саши, указывая на одного из рабочих, который, стоя за станком, смотрел на них, а теперь уже и грозил кулаком этому же приказчику.

– Угу! – сказал Саша.

– Так вот, мы не знаем, что нужно делать, когда лепишь табуретку. Нужно сиденье прибивать к трём ножкам или четырём? – Володя серьёзно смотрел на Сашу и ждал ответа.

Мальчик скрестил руки на груди. Он задумался, размышляя над этим вопросом, глядя то на стены, то на потолок:

– Я думаю, что будет лучше к четырем.

– Точно! – на приказчика как будто снизошло озарение. – Так мы и сделаем! Вот спасибо! – он выпрямился. – Не буду вас задерживать, Федр Николаевич. Хорошего дня! – попрощался он с хозяином. – И вам успешной работы, – пожелал он Саше и устремился дальше. – Кузьма, начальство распределилось, что к четырем! – пошел он к другу, доказывая и размахивая руками, скорее для показа перед Сашей, чем всерьёз. – Я же сказал, что четыре! Четы- ре! А ты?

– Володька, ты что им наговорил?! – разозленный Кузьма чуть ли ни ринулся на товарища.

–Остынь, старина! – усмехнулся Володя и похлопал его по плечу. Кузьма успокоился и вернулся к станку. Приказчик обернулся. Он знал, что Сашка за ним наблюдает, и подмигнул ему. Мальчишка едва ли сдерживал свой смех.

– Александр, ты мне поможешь? – обратился отец.

Саша оторвался от своих наблюдений:

– Да, папенька!

День прошел как нельзя лучше. Многое было выполнено, многое успели. Незаметно подкрался вечер. Рабочий день был окончен. Вся семья снова была вместе. Поужинав и обсудив свои новости, успехи и планы, они собрались в гостиной. Приближался час их собрания. К ним присоединилась няня и, ко всеобщему удивлению, пришел и дядя Вася. К времени собрания все Моховы относились с трепетом и благоговением. Ни одна церковная служба, какой бы богатой и пышной она ни была, не могла сравниться с их скромным единодушным сбором.

Они вознесли молитву и исполнили песню хвалы и благодарения. Затем Федр Николаевич начал чтение Библии. Он читал Послание к Ефесианам Святого Апостола Павла.

– Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа." 1 – он читал. Все слушали. Сколько мудрости и благодати можно почерпнуть из этих слов. – Ибо мы – Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять… А теперь во Христе Иисусе вы, бывшие некогда далеко, стали близки Кровию Христовою. Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем. … Но вы не так познали Христа; потому что вы слышали о Нем и в Нем научились, – так как истина во Иисусе, – отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины. … но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас. Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные, и живите в любви, как и Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное. … Испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте. Ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить. Все же обнаруживаемое делается явным от света, ибо все, делающееся явным, свет есть. … Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять. Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие. Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом… Благодать со всеми, неизменно любящими Господа нашего Иисуса Христа. Аминь» 2

Отец закончил. Тишина в комнате установилась на долго: каждый размышлял об услышанном.

– Меня тронуло то,– сказала Наталья Михайловна, – с какой любовью, терпением и заботой апостол Павел относится к Ефескому собранию. Его слова, вдохновленные Богом, были очень важны для тех людей и, хотя прошло много лет, они не утратили своей актуальности и в наши дни. Каждая строка- это обращение к нам самого Господа… Марья Петровна, что с вами? – испугалась Наталия, заметив, как няня с покрасневшими глазами нашла в переднике платок и начала вытереть слезы.

– Тут так … так написано… я не сдержалась, простите… «мы Его творение и созданы на добрые дела» … Созданы! … мы созданы на добрые дела… Я никогда такого не слышала. Верите? … Никогда…

– Это Библия, -пытался успокоить ее Федр Николаевич, – это Слова Бога, а не человека, поэтому они касаются самих глубин нашей души.

– Да…– закивала головой Марья Петровна, стараясь успокоиться и насухо протереть глаза.

– Папа, – спросил через некоторое время Сашка, – а что такое «брань»?

– «Брань» – это борьба, война.

– А как мы можем воевать, папа, ведь ты нас не учишь?

– Нас учит этому Библия, сынок. Воевать нам нужно со злом в этом мире.

– У меня нет оружия, а вот у дяди Васи есть. Он охраняет и на охоту ходит. Когда у нас в деревне были солдаты, они все с ружьями ходили. Они умеют воевать. Как же я буду это делать?

– Запомни, Саша, мы сражаемся ни с помощью оружия, а с помощью веры и Слова Бога. Об этом здесь написано, – объяснял отец.

– А-а-а… Разве это нам поможет?

– Конечно, поможет!

– Это самое сильное оружие,– добавила мать.

– И что же, я могу им уже пользоваться?

– Да, с помощью Бога, ты можешь побеждать, каким бы ни был твой враг.

– Я вспомнил! – воскликнул Саша. – Это как Давид воевал с огромным Голиафом. Да?

– Да, Сашенька, именно так. Давид не воевал в доспехах, с мечом или копьем. Единственное что у него было- это твердая вера.

Теперь мальчик удовлетворил свое любопытство и, откинувшись на спинку дивана, мечтательно глядел в потолок, наверняка, представляя себя в этом «всеоружии» против великана.

– Елизавета, что ты так задумалась? – спросил Федр Мохов у дочери.

– Я услышала удивительные слова. Именно над ними я и думаю.

– Что же это?

– Было прочитано, что, познавши Христа, нам следует оставить прошлый образ жизни, все прошлое оставить, и принять образ нового человека. Я понимаю, что раскаяние приводит чудеса в жизни каждого. Но мне не до конца понятно, возможно ли так измениться в корне. Может ли это сделать человек? По силам ли эта задача ему?

– Это по силам Богу и Иисусу Христу, Лиза. Когда они поселяются в сердце, там просто нет места для неправды или коварства, – ответил отец. – Ты еще пока этого не замечала в жизни людей, но, когда ты будешь с ними говорить о Господе, о Его любви к нам, когда ты сможешь показать Бога в себе нуждающимся, а, особенно, к больным, о которых ты будешь заботиться, то обязательно заметишь, как Рука Нашего Небесного Отца работает с ними, и как зерно, которое ты насадила, будет прорастать.

– О, это будет прекрасно! Я буду надеяться, что Бог мне поможет, и я стану достойным Его служителем, Его сеятелем.

– Тут также было сказано, что ноги наши нужно обуть в готовность благовествовать мир,– добавил Роман.

– Это одна из наших целей,– отметил Федр Мохов. – По милости Бога, я могу говорить и говорю об этом с моими работниками, заказчиками. Но слова не являются самым главным. На много важнее наши поступки. Дела говорят красноречивее слов. Не так ли? Помните, мы читали послание Иакова? Там апостол пишет: “Вера без дел мертва". Я веду это к тому, что не только в наших словах, но и в наших делах люди смогли увидеть свет Божий. Это наша проповедь. Это наша цель на всю жизнь и на каждый день.

– Именно поэтому я присоединилась к вам, – ответила с улыбкой Марья Петровна.

– И я… тоже, – вдруг произнес Василий Павлович, до сих пор не обронивший ни слова. Это признание стало настоящей наградой для Моховых.

Беседа продолжалась еще около получаса. Затем был спет псалом и Роман помолился в завершении собрания.

– А я стишок выучил,– похвастался Сашка.

– Прочти нам его,– попросила мама.

Саша встал на ноги и, потупив взгляд, по-своему, по-детски начал. Читал он стих с особым чувством. Было видно: он старается. Его аудитория пребывала в полном внимании: ведь и мысли не могло появиться, чтобы не слушать такого мальчика.

– Когда…– Сашка вдруг остановился и сморщил лоб. Он призабыл слова…

– Студеный ключ, – подсказал папа.

– Когда студеный ключ, – исправился Сашка и быстренько начал читать на память дальше,– играет по оврагу

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он, -

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе, -

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога. – Саша сел.

–О, спасибо, Сашенька! – сказала няня.

–Очень красиво!

– Молодец, сынок! – поцеловала его головку Наталия Михайловна.

–И в небесах я вижу Бога! – подчеркнул в заключении отец. – Как важно нам научиться всегда и везде видеть Бога… Я очень рад, Василий Павлович, что вы пришли,– признался Федр Мохов, обращаясь к сторожу. – Надеюсь, что вы и в дальнейшем будете у нас частым гостем.

– Хорошо тут у вас, батюшка! Душевно, – сказал дядя Вася, поднимаясь со стула. Он немного поперхнулся, и спросил: – А можно я… и старуху свою буду приводить?

– Конечно!

– Конечно. Мы будем только рады,– ответила Наталия Михайловна.

– Спасибо, – дядя Вася натянул свою фуражку и ушел домой.

– Наверное, нам пора готовиться ко сну,– предложил глава семейства. – Радуюсь, что у нас прошло такое собрание. Дети мои,– Лиза, Рома и Саша внимательно посмотрели на отца, – мы с матерью от всей души желаем, чтобы каждое слово Библии глубоко укоренилось в ваших сердцах. Самым сокровенным желанием для нас является то, чтобы вы ходили перед Богом в вере и истине.

– Я обещаю! – крикнул Сашка.

– Мы будем стараться, чтобы все слова и научения слагались в сердцах наших, а повиновение Богу и исполнение Его Воли, мы будем считать главным стремлением, – ответила Лиза. – Мы весьма ценим ваши старания, отец и мать.

– То, что вы в нас прививаете, будет сопутствовать нам всю жизнь, – заверил Роман.

– Я благодарю Бога, что слышу от вас такие слова,– признался растроганный Федр Николаевич. Мать и няня испытывали это чувство не менее сильно. – Они, как елей для души. Я счастлив! … Теперь я могу вас спокойно отпустить отдыхать. Спокойной ночи!

– Папенька, а ты не идешь ещё спать? – поинтересовался Сашка, проводя взглядом отца.

– Нет пока. Мне нужно поработать в библиотеке, а ты иди и отдыхай. Завтра мне тоже необходима твоя помощь.

– Хорошо, папенька! Я иду, – тут же согласился мальчик и, поднимаясь в свою комнату, пожелал: – Спокойной ночи всем! Спокойной ночи, папа и мама! Спокойной ночи, Лизонька! Спокойной ночи, Рома! Спокойной ночи, няня!

– Спокойной ночи, Саша! – пожелали ему все по очереди.

– Сашенька, я скоро к тебе подойду, – сказала мама.

– Хорошо, маменька, – зевнул Саша.

– Мы с Лизой тоже пойдём, -объявил Роман.

– Доброй ночи,– попрощалась Лиза.

– Доброй, мои дорогие, – ответила Наталья Михайловна. К ее пожеланию присоединилась и няня. – Марья Петровна, я не буду вас задерживать, – обратилась к ней Мохова. – Вы уже всё выполнили. Я вас отпускаю. Можете идти домой, но прошу вас взять и то, о чем я просила вас утром.

– Конечно, Наталья Михайловна.

Они поднялись в спальню. Наталья Мохова вытянула из шкафа большой узел.

–Надеюсь, это вам не причинит неудобств? …

– Что вы? Нет. Я с радостью вам помогу.

– Не трудно ли будет взять ещё сгущенки? Я знаю, что ее осталось целый кувшин. Деткам Дуни будет только в потеху!

– У вас доброе сердце. Я сделаю всё, что вы только ни попросите,– Марья Петровна взяла узел. – До завтра, матушка!

– До завтра, Марья Петровна!

Няня ушла, выполнив просьбу.

Наталья Михайловна уложила Сашу.

Вся усадьба отдыхала.

II

-О, мама, неужели это правда!?– с восторгом воскликнула Лиза. – Это правда?! О, как я счастлива, мама! – обняла она Наталию Мохову.

– Да, правда, -ответила та не без улыбки. – Но только это наш маленький секрет.

– Как же можно молчать об этом? В нашем доме скоро появится малыш, и об этой радости нужно молчать?!

– Это будет не так скоро, Лиза. Я тебе об этом сообщила в надежде, что на тебя можно положиться.

– О, мама, – смирилась Елизавета, – я все понимаю… Я тебя вчера спрашивала, – вспомнила девушка, – что случилось, о разговоре с отцом. Ты сказала: «Всё в порядке» … – с лаской и упреком подметила она. – Ах!

– Что ж, теперь, – рассмеялась мама,– ты всё знаешь.

– Я сейчас же принесу тебе яблок и винограда, – спохватилась девушка. – Когда ты захочешь, мы можем гулять. Может ты устала и тебе следует отдохнуть?

– Доченька, я признательна за твою заботу, но пока что мне этого не нужно. Я чувствую себя превосходно, – уверяла Наталья Михайловна.

– Лиза! Ли-за! – оборвал их разговор Саша, который поднялся на второй этаж в поисках сестры.

– Я у мамы, в спальне,– отозвалась она.

Сашка мгновенно оказался в комнате:

– Лиза, идём со мной, – просил он. – Мама, мне Лиза очень нужна.

– Конечно, я ее отпускаю, – ответила Наталья. – Лизонька, иди.

Девушка со вздохом сожаления что покидает мать, подчинилась ее словам. Мальчик мышонком юркнул за дверь, а потом по лестнице и коридору. Очутившись на улице, он спрятался за большим деревом и поманил туда сестру. Та еле поспевала за ним.

– Что случилось, Саша? – запыхавшись, спросила она.

– Тш-ш…-ш! – погрозил ей братец и огляделся вокруг. Обнаружив, что ни души поблизости нет, он, наконец, решился:

– Большой секрет! – выпалил он шепотом.

Лиза удивилась.

– Папа мне сказал, – продолжал он,– чтобы я об этом никому не говорил. Это наша тайна. И ты никому не говори! Папа сказал, что у меня скоро будет братик или сестричка! Представляешь, Лиза?

Девушка выражала немой восторг.

– А значит, Лиза, и у… у тебя тоже! Понимаешь?

Сестра радостно закивала головой.

– Мы с папой решили сделать для мамы и для братика или сестрички подарок! Мы будем делать, ну… такое… такое, где он будет спать, где мама ему будет петь песни…

– Колыбель? – уточнила Лиза.

– Да! Колыбель! – вспомнил мальчик.

– О, как я рада, Сашенька! – схватила и покружила его сестра.

– Только ты никому не говори, – остановившись, настаивал Сашка. – Даже маме и няне!

– Никому не скажу, – пообещала Лиза серьезным тоном.

– Хорошо. Тогда я иду обратно к папе.

– Ты куда? – спросила девушка.

– В мастерскую.

– Ты прибежал сюда только, чтобы мне об этом сказать?

– Да, Лизонька! Я сказал. Я побёг!

Лиза помахала ему вслед рукой.

«Маленький чудачек! – подумала она про себя, восхищаюсь такой искренностью и нежностью. – Ох! И почему в нашем доме завелось столько секретов?»

Следующая неделя ознаменовалась некоторыми обновками в доме Моховых. Над камином в гостиной красовался семейный портрет, выполненный Наталией. Следует отдать ему должное: получился он великолепным. На холсте было изображено счастливое и дружное семейство. Ни одна черта лица или фигуры не была упущена, как и, наверное, ни одна черта их натуры, которую можно было прочувствовать, глядя на этот труд.

В эту же гостиную Федр Николаевич с Романом занесли искусно выполненную колыбель. С этих самих пор Наталья Михайловна не могла пройти мимо комнаты, не заглянув в неё и не притронувшись к прекрасной работе своих сыновей и мужа. Она радостно вздыхала в ожидании чуда и от той заботы, которой окружали ее родные.

Но вскоре всё переменилось…

– Василий Павлович! – закричал на весь дом Федр Мохов, выбегая из спальни.

– Что стряслось, б..б..батюшка? – вскарабкался по лестнице старый сторож. Он минуту назад пошёл на кухню поужинать, поэтому на его губах ещё были крошки в папахах съеденного ломтя хлеба.

– Быстрее! – приказал он. – Запрягайте лошадей! Знаете, где живет Лидия Ивановна?

– Да,– в растерянности ответил тот.

– Мы сейчас поедем к ней. Быстро!

Сторож выбежал на улицу.

– Папа, что случилось? – бросились к нему дети.

– С мамой что-то не так. Лиза, поднимайся к ней! Рома, беги, найди няню, пускай она поможет! Саша будь в гостиной и всегда на чеку! Я поеду за доктором.

Все поспешили по наказу отца.

Через пятнадцать долгих минут в дом ворвался глава семейства, сопровождая врача.

– Вот…Вот сюда, пожалуйста,– показывал он дорогу. – Понимаете, с утра всё было хорошо… Я просто ума не приложу, что могло случиться… Пожалуйста, сюда!

Они вошли в спальню. Дверь закрылась. Няня давно уже была там. Роман дежурил у двери, если вдруг нужна будет его помощь. Лиза и няня то и делали, что бегали туда-сюда, принося воду, полотенца, чистые простыни. С каждой минутой возрастали беспокойство и суета.

На больших маятниковых часах монотонно пробило пять часов утра. У этих часов стояло кресло с подушками, на котором сладко спал белокурый мальчик. Разговор отца и доктора, которые спускались по лестнице нарушил его тихий сон. Спросонья ему нужно было время, чтобы вспомнить почему он здесь, а папа там, да ещё и с кем-то разговаривает.

– Скажите, ей станет легче?

– Да, она поправиться.

– Слава Богу!

– Я оставила листок с рекомендациями на тумбе и всё объяснила Лизе. Она справится. Через день я навещу вас.

– Спасибо, вам! Вот, возьмите. Вы трудились с нами.

– Нет, я не могу этого принять…

– Это не зарплата, это благодарность. Ведь вы были с нами всю ночь.

– В таком случае, благодарю. Надеюсь, что всё разрешиться лучшим образом.

– Василий Павлович сейчас вас отвезет. Вы не будете возражать, если я вас провожу только до дорожек?

– Нет. Я все понимаю. Вы сейчас нужны жене и детям.

По стуку дверей Сашка понял, что они вышли. Через минуту он снова слышал тяжелые отцовские шаги. Они поднимались на второй этаж. Мальчик всё ещё сидел один. В гостиную вошла Лиза. Она выглядела уставшей и удрученной.

– Саша,– удивилась сестра, – ты был здесь всю ночь?

– Да, но я только что проснулся. А что с мамой?

– Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…

Сюда вошёл и Роман. Было видно, что и он не спал.

– Давайте помолимся, – предложил он.

Они подошли поближе друг к другу и склонили головы.

– Отец, – начал Роман, – мы сейчас очень нуждаемся в Тебе. Мы терпим боль и страдания. Помоги через всё пройти. Подкрепи родителей. Прошу, не оставляй нас. Аминь.

– Аминь.

Роман и Лиза присели возле Сашки. Лиза, обнявши братца, обессиленно оглядела комнату, в которой они находились. Ее утомленный взгляд скользнул по часам, по диванам, креслам, камину, их портрету, окнам, в которые спешил заглянуть первый луч солнца, по шкафам и стульям, и остановился на колыбели.

– Роман, когда придёт дядя Вася, – сказала она, не сводя с неё глаз, – возьмите ее и вынесите в кладовую, в самый угол. – Едва ли она закончила, как за парадными дверьми послышался шум. – Это, наверное, он. Иди.

Рома вышел. Не прошло и двух минут, как дверь в гостиную распахнулись и сюда молча вошли Василий Павлович и старший Мохов, и вынесли деревянное изделие.

– Лиза, а почему они ее выносят? – спросил Саша.

– Так будет лучше, Сашенька…– тяжело вздохнула девушка. – Так будет лучше…

Наступил сентябрь, первый месяц золотого и тревожного времени года. Первые деньки еще никак не выдавали смены природного настроения: смятения и умиротворенность, щедрость и розга ожидались впереди. А пока люди занимали свои умы совсем другими суждениями.

Во дворе знакомой нам усадьбы стояла повозка. Василий Павлович погружал туда чемоданы, узелки и бумаги.

На порог вышла вся семья Моховых. Они провожали Романа в Москву. У студента закончились каникулы, и он возвращается в университет.

– Прощай, Рома! – первой нему подошла Лиза и обняла его. Она была освещена милой улыбкой, а волнистые волосы оплели ее голову и шею так, что девушка, казалось, дышала свежестью. Ростом сестра была ниже на две головы, поэтому, чтобы обнять Романа, ей пришлось стать на цыпочки. – Будь тверд и мужествен,– кротко прошептала она ему на плече.

Тут же к ним подбежал Сашка и обнял их вместе:

– Приезжай быстрее обратно! И купи мне тетради. Я тоже буду учиться как ты.

Затем Роман подошёл к матери. Она было ещё бледна и слаба. По рекомендациям врача, Елизавета ее лечила. Лидия Ивановна проведывала женщину. Нельзя было не заметить улучшений: она уже понемногу выходила на улицу, улыбалась и подбадривала всех.

– Мне очень жаль, что я покидаю тебя в этот час…– признался старший сын. – Буду молиться за вас…

– Сыночек, – оборвала его Наталия Михайловна, прильнув к сыновьей груди. – Езжай с Богом и ни о чем не беспокойся. Нас ведет Пастырь. Все что ни происходит, происходит под Его контролем и по Его воле,– она выпустила сына из объятий и, держа его за руки, смотрела на него, как будто пытаясь запомнить каждый штрих. Измученные глаза умоляюще бегали по лицу сына и как будто кричали: «Останься, не уезжай!» Но матери нужно было возобладать над собой. Сознание напомнило ей, что и это идет на благо. Печальные мысли убежали прочь и, облегченно просияв, Наталья Михайловна, ласково прикоснулась к щеке первенца. Наконец, она и вовсе не задерживала Романа. Он подошел к отцу.

– Пусть Господь будет с тобой, сын,– пожал Федр Николаевич сыновью руку и похлопал его по плечу. Отец и сын. Они долго ещё находились в таком положении, глядя друг другу в глаза. Это было больше, чем какие-либо слова и красноречивые пожелания.

– Всё готово! – подойдя, сообщил дядя Вася. Отец кивнул ему в знак понимания, и сторож вернулся к лошадям, усевшись на козлы.

– Ступай …– отпустил сына Федр Мохов.

Роман спустился на одну ступеньку, оглядывая каждого. Вскоре он развернулся. Сцены расставания были ему особенно тяжелы. Он должен покинуть их на год (на период обучения и работы по профессии) и только письма и молитвы будут его связывать с родным кровом через тысячи верст. Старший Мохов рывком пошел к повозке и сел.

– Но! – приказал лошадям Василий Павлович, и те покорно начали свой шаг.

– Погодите! – закричала Марья Петровна, выбегая из дома. – Ромочка, подожди!

– Что там ещё? – остановил лошадей дядя Вася, немного негодуя.

– Да подождите! …– женщина, переводя дыхание, очутилась у повозки. – Рома, так пирожочки! Ты забыл? Я только что из печи вынула. Вот, держи,– протянула она небольшую корзинку, укутанную полотенцем, в салон.

– Няня, – сказал тронутый юноша, принимая корзинку, – спасибо вам! – он взял ее руку. – Прощайте. Мне вас будет не хватать,– он тут же выглянул из повозки и, обращаясь к своей семье, всё также стоявшей на лестнице, крикнул: – Прощайте! – и помахал рукой. Все Моховы ответили ему такими же взмахами и улыбками.

– Едем, Василий Павлович, – приказал Роман, усевшись обратно.

Дядя Вася снова дернул вожжи. Повозка тронулась и вскоре исчезла за воротами.

III

Первые две недели сентября почти не отличались от августа. Правда, молчаливое переливание из одного сезона в другой ознаменовалось волной бешенных, крикливых переворотов. В СССР началась новая реформа, жестокая и кровавая.

К семи часам утра, к воротам усадьбы Моховых подъехал грузовик и несколько повозок. Из кузова грузовика выскочила пара ретивых солдат. Они с легкостью вскарабкались и перебрались через забор. Оказавшись во дворе, раскрыли ворота и впустили всю эту процессию внутрь.

– Эй-э-э! – начал было останавливать их Василий Павлович, выбежавший из кладовой. – Вы куда это? Кто вам позволил?

– Уймись, старик! – оттолкнул его один из солдат. – Делом занимаемся. Ради твоего же блага!

– Да оставь ты старикашку! – надсмеялся другой. – Дурной ведь! Не поймет.

– Ты, товарищ, служишь Советскому союзу? Или как? – присоединился к ним третий.

– Чего? – не понял дядя Вася.

– Ну, что же я вам говорил? – отметил снова второй. – Э-э-й! Рябяты! Айда сюда, старика непросвещенного просвещать! – крикнул он остальным солдатам, которые слизали с грузовика. Никто из них не был прочь поучаствовать в этом, поэтому все отправились на товарищеский призыв. Там вскоре собралась немалая компания. Найти что-то в глубинке интересное для молодых ребят, пышущих здоровьем, гордостью и энергией, было не так-то просто. Они ловились за любую физиономию, лишь бы та потешила их глотки хохотом. Нельзя сказать, что парни были в этом виноваты. Такова была ситуация, такова была история, такова была жизнь.

– Развлекаться вы будете после! – холодным властным голосом сказал им командир. В мгновение подстрекательское настроение служивых улетучилось, как и не бывало. Они и не заметили, как вышел из кабины и как смотрел им в спины их начальник. – Во имя Советского союза, во имя Вождя народов, во имя простых людей мы пришли сюда. Вы забыли?!

– Так, мы так, ради забавы, – попытался виновато отшутиться затейник.

Эти слова как будто не долетели до командира.

– За дело! – тем же тоном приказал он, и всё семнадцать солдат ринулись в дом. Оставленный ими дядя Вася, наконец, смог разглядеть этого командира.

Высокий, широкоплечий, на своих ногах он стоял твердо, гордо. Одет он был, как полагается, по-военному четко и строго. Каждая пуговица и пряжка на нем блестели. На плечи был натянут кожаный плащ, на ногах кожаные высокие сапоги, на голове- черная кожаная фуражка. Широкое лицо, прямой нос, леденяще серые глаза и русые волосы. Лет ему не дать и тридцати двух. Обомлевши, Василий Павлович протянул к нему трясущиеся руки:

– Ленька, ты что ль?

Но и эти слова не были услышаны командиром. Он резко выполнил «кругом» и вошел вслед за солдатами.

В доме происходил полный переполох. Солдаты перекапывали каждый уголок.

– Угомонитесь! – приказал командир. – Соберите пять ящиков и погрузите! Остальное- потом!

– Так точно! – отозвались послушные солдаты.

Начальник вошёл в гостиную. Здесь творится такой же бардак. Стулья и стол перевернуты, шторы передернуты, содержимое шкафов вывернуто на изнанку. То, что считалось ценностью, передавалось из поколения в поколение, хранило в себе память предков и их наставления, то, что собирались и устраивалось много лет многими руками, в мгновение превратилось в ничто, и это было необратимо.

– Иванов! – позвал командир

К нему тут же подбежал, раболепствуя, курчавый молодец.

– Слушаю, Леонид Петрович!

– Я приказал собрать пять ящиков дорогих вещей.

– Так точно, Леонид Петрович!

– Три из них будут наполнены хрусталем из этих сервантов, а два других- фарфором отсюда, – указал он солдату на ещё уцелевшие предметы в гостиной. – А как быть с остальным я потом распоряжусь.

– Так точно! – выкрикнул Иванов, отдавая честь.

– Наберете ящики и отвезете в прокуратуру. Пусть решают, как это можно применить во благо Родины.

– Так точно!

– Выполняй!

– Так точно! – пустился во все Иванов.

Сюда же в гостиную привели, скрутив руки, Федора Николаевича и Наталию Михайловну. Мохов держался, но супруга его не скрывала потрясение от происходящего. С сбитой укладкой и с запухшими глазами она еле слышно протестовала:

– Что вы делаете? Зачем?

Солдаты с заключенными остановились перед командиром.

Федр Мохов поравнялся с ним глазами:

– Леонид? – удивился он.

– Да,– язвительно и самодовольно признался командир, смирив холодным взглядом хозяев усадьбы.

– Ты? … Как? – коротко спросил ошеломленный Мохов.

– Ха- ха- ха! Что, не ожидал меня здесь видеть?

– Нет, ожидал, но не ожидал предательства, – сухо ответил Федр Николаевич, также глядя ему прямо в глаза.

– Папа! Мама! – забежал в гостиную, вернувшийся из парка Сашка. Увидев, что здесь творится, он испугался, вытаращил глазенки и отшагнул назад.

– Сашенька! – пытаясь сдержать слёзы, позвала мать. Мальчик прибежал и обнял за ноги маму. – Сашенька! – затряслась она вся. О, как бы хотелось ей обнять своего сынишку, прижать к сердцу и успокоить его. – Всё будет хорошо. Слышишь?

– Разрешите доложить? – появился в дверях еще один солдат.

– Разрешаю,– ответил командир.

– В результате обыска найдена любопытная вещица для дополнения к делу Мохова.

– Что же?

Солдат подошел к своему начальнику и протянул Библию.

– Да, действительно, любопытная, – согласился Леонид Петрович, принимая книгу. Он внимательно осмотрел находку. Оценивая ее, лицо командира медленно расплывалось в предчувствии возмездия. – Я доволен твоей работой. Вольно!

Солдат вернулся к своим делам.

– Ну, что, Мохов? Балуешься и антисоветской литературой? – подстрекал довольный командир. – Ты не только грабишь народ, но и портишь его. Разве нет?

– Нет, я с тобой решительно не согласен,– ни жилка не дернулась на Федоре Моховом. Он знал на чьей стороне правда. И знал на Чьей стороне он сам.

– Ты, может быть, и не согласен, а вот закон точно согласует все, – вымерял Леонид ровным шагом гостиную.

– Согласовать всё может только закон Божий, а не законы человеческие.

– Да, что ты? И он действительно работает? – сморщил командир широкий лоб.

– Да. Всегда.

– И даже сейчас, когда тебя лишают на твоих же глазах всего твоего имущества, твоего труда, твоей семьи, твоей жизни? – развернулся военный к Мохову на каблуках.

– Ты не сможешь ничего такого сделать, если на то нет Божией Воли.

Леонид Петрович, затянув руки за спину и вздернув подбородок, посмотрел на противника исподлобья. Ему нужно было что-то ответить. Слишком много гнева было внутри. Нельзя выпускать всё и сразу. Куда больше наслаждения получится от пошагового наступления. Однако же, спас ситуацию поднятый внезапно шум.

– О, опять наш старик! – послышались возгласы солдат в прихожей.

– Эй! Куда тебе? – пытался его задержать один из них, но дядя Вася уже очутился в гостиной.

– Отпусти его! – приказал служивому Леонид, отвлеченный от разговора. Тот отпустил старика. – Чего тебе?

– Если вы сюда пришли во благо народу, – дрожащим голосом произнес Василий Павлович, переминая в руках свою поношенную фуражку, – тогда оставьте эту семью в покое!

– Интересно, почему? – насмешливо сверкнул глазами командир.

– Потому что они всегда помогают простому народу, такому как я. Они никого не грабят, они честно работают…

– Дед! …– хотел рывком прервать его Леонид.

– Ленька, ведь я тебя сразу узнал! Это же я, – признался сторож и прижал фуражку к худой груди,– дядя Вася. Не уж-то не узнаешь?

Начальник побледнел в лице и рявкнул:

– Не твоё дело! Не мешай! Проваливай!

– Василий Павлович, – наконец, вмешался Мохов. Голос его был как всегда спокойным и бархатным, – идите домой. Не переживайте за нас.

– Да, как же…– робко запротестовал дядя Вася.

– Идите домой. На всё это воля Божия,-настаивал хозяин усадьбы. – У вас есть семья, у вас есть о чём позаботится и о чем переживать. Идите. Благодарю за преданность.

Василий Павлович с жалостью посмотрел на Моховых, на Сашку. За годы службы у этой семьи он проникся к ним любовью и верностью. Дядя Вася сделал всё, что он, простой мужик, мог. Сторож, не сводя глаз со своих хозяев, медленно попятился назад и вышел.

– Так на чем мы с вами остановились, Мохов? – вернулся к оборванному разговору и важному покачиванию по комнате Леонид. – Ах, да! На законе. Знаешь ли, что основной причиной твоего ареста, помимо Библии, является грабеж? Да, именно грабеж у своего же народа, у своих соотечественников. Это даже нарушение и Божиих законов. Так, Мохов?

– Моя совесть перед Богом и людьми чиста,– твердо ответил Федр.

– С тобой всё ясно! – отрезал командир, снова очутившись перед Моховым. От злости он дрожал. Подойдя вплотную, Леонид прокипяченный до корней волос, проговорил издевательским полушёпотом: – Твоё дело я оформлю в лучшем виде, можешь не беспокоиться!

Елизавета Мохова возвращалась от Лидии Ивановны. Сегодня она девушке показывала лечебные травы, рассказывала где и когда их собирать, как сушить, хранить и применять для лечения. Всё утро они провели в лесу и в лугах. Лиза собрала целую корзину полезных растений: цикорий, тысячелистник, кизил, облепиха, ромашка, корни одуванчика и иван-чая.

По хорошо знакомым улочкам деревни она с приподнятым настроением шла домой. Солнце светило ясно и день обещал быть тёплым. Их усадьба находилась немного поодаль от села, поэтому прогулка не собиралась быть короткой.

При выходе из деревни, у крайней избушки собрались, как обычно, несколько баб поболтать о том, о сем, да и за одно промыть какому-то несчастному косточки.

– О, гляньте-ка, бабоньки, кто идет? – бесцеремонно выкрикнула одна из них, заметив приближающуюся Елизавету. – Паниха! Ба-рыня! – язвительно подчеркнула она, не стесняйтесь, что ее услышат.

Лиза с непониманием и изумлением на лице остановилась. Никогда прежде она не слышала от этих людей ничего подобного. Все всегда с ней приветливо здоровались, да ещё и спрашивали любезно, как день прошёл или куда направляется, а тут…

– Ну, чего вытаращилась? А? Али больно зажирела на барских харчах?

– Да постыдись ты,– пыталась утихомирить ее другая.

– А чего стыдиться? Не правда что-ль? Кто-то пашет, света Божьего не видит и ни копья за душой не имеет, а кто-то палец о палец не ударит, а живет-то на широку ногу! А, Лизавета?!

– Я… не понимаю, – призналась ошеломленная девушка.

– А чего понимать-то? Скоро у вас ни кола, ни двора не останется, -не без удовольствия сказала женщина. – Ты б домой поспешила, хоть бы чарку за пазухой унесла! Ха-ха!

Лиза тут же побежала.

– О, ка бежит! Ка бежит! Ха-ха!

«Господи! Не оставь! Господи!» – бежав, молилась она. Что же могло стрястись за время её отсутствия? О чем говорят эти женщины? Что ожидает ее дома? Не добежав до ворот, она оцепенела. Во дворе её дома стоял грузовик и повозки. Солдаты тащили из дому какую-то поклажу. Что это? Мохова остановилась, чтобы найти этому всему хоть какое-то логическое объяснение и понять, что ждет ее дальше. Самостоятельно найти ответы она не смогла, поэтому, проглотив подступающий ком в горле, Лиза поспешила вперед.

Через двор, минуя всех служивых, в гостиную вбежала девушка с брошенным на плечи платком, растрепанными волосами и раскрасневшимися щеками. Она остолбенела в дверях комнаты. Что это? Что это? От всего увиденного Елизавета растерялась и выронила свою корзинку. По полу рассыпались листья, ягоды, корни, распространяя едва заметный терпкий запах.

– Папа! Мама! – сразу бросилась к родителям Лиза.

– Остановите ее! – приказал командир, стоявший в другом конце комнаты. Один из солдат схватил Лизу за руку и отвел в сторону. Ослабшая из-за сильного бега и шока, она не могла бороться и попятилась назад. Дыхание ее было громким, неритмичным. Со взглядом загнанного зверька, она посмотрела на того человека, который командовал этой сваей, который привел в ее дом столько страданий. Ее выражение лица задавало немые вопросы: «Зачем?», «За что?».

Довольный тем, что вверг всё семейство в такую тревогу, Леонид Петрович Садовский приказал солдатам поставить на место стол и стулья. Громким хлопком Библия упала на стол.

Вместе с нею душа у Лизы упала в пятки: она начала догадываться в чём дело.

Командир уселся, поставив ногу на ногу «четверкой». Он, как ни в чем не бывало, стал рассматривать комнату. Заметив фортепиано, испытавающе спросил у Елизаветы:

– Барыня, а не изволите ли вы нам сыграть на инструменте, дабы скрасить наш досуг?

Девушка отрицательно помотала головой и опустила свои глаза.

– Сыграй. Не бойся, – продолжал командир.

Она все также молчаливо смотрела в пол.

– Ай-яй-яй! Лиза, Лиза, нельзя быть такой невежливой…

Девушка немного смутилась: «Откуда ему известно моё имя? Кто это такой? Почему он так обращается? Хотя… Разве это имеет значение?»

Заметив на ее лице некое замешательство, Садовский криво улыбнулся.

В комнату вошёл Иванов. Он отдал честь и заявил:

– Погружено и отправлено!

– Замечательно! Теперь возьмите девку и мальчишку, заприте в грузовик. Иванов, поставь сторожа, чтобы не сбежали случайно.

Лиза запротестовала и приготовилась к отпору:

– Не-ет! Пожалуйста! Куда вы нас ведете? – взмолилась она надломанным голосом.

– Мама, я не хочу никуда идти! – заплакал Сашка, вцепившись в материнскую юбку, но силенок мальчишке не хватило удержаться за маму. Молодой солдат оказался сильнее. – Мааама! – оторвался от ткани последний пальчик Саши.

– Сашенька! Не плачь так, милый! – утешая, тянулось со всею силой материнское сердце к ребенку. Но сзади что-то держало Наталью так, что она не могла сделать ни одного движения. Женщину оттянули немного в сторону, подальше от чада. – Любимый мой! Не плачь! – Не переставала Мохова.

– С нами Бог! Помните об этом! – наставлял Федр Мохов детей, сдерживая в кулаке всю свою физическую и душевную боль. – Он не оставит. Он так сказал. Он верен Своему слову.

– Заткнешься ли ты наконец?!– с ястребиным неистовством налетел на Фёдора командир, замахнувшись над ним для горячего удара. Его давно уже выворачивало изнутри от этой атмосферы набожности.

– Отец! Нет! – ринулась в защиту Лиза. Она едва ли не вырвалась из мощной хватки солдата, очутившись совсем рядом со своим врагом.

Все замерло. Все остановились в ожидании дальнейших действий Леонида Петровича. Остановился и сам Леонид Петрович. С высоты своего роста он пристально оглядел эту девчонку. В полной немоте он слышал орущую мольбу ее глубоких карих глаз, ее прерывистое дыхание и, кажется, даже перебои сердца.

– Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб»,– начал слово Федр Мохов, тяжело вдыхая воздух и глядя в пустоту. – А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. 3

Омочив гневом высушенные губы, командир ослабил повисшую в воздухе руку и сжал ее в кулак. Его лицо снова приняло маску неумолимой ярости.

–Ха! Ха! Ха! – глубоко зашелся Леонид, после чего, пришедши в себя, низким басом прицелил сквозь зубы, обращаясь к хозяину усадьбы: – Я с тобой после разберусь… Когда мои приказы будут исполняться без повторений?!– пригрозил он кулаком своим подчиненным, забыв уже о Мохове. – Чего остолбенели?!

– Виноваты!

– Виноваты, не повториться,– тут же растеряно отговорились и исправились ребята в формах. Они как будто очнулись и тут же вернулись к делу. Лиза осталась неподвижной, когда ее скрутили посильнее и продолжили выводить из дому. Леонида Петровича, словно после тяжелой пытки, еще передергивало. Теперь был полный его порядок, и он спокойно наблюдал за происходящим.

– Помните, чему мы вас учили! Мы встретимся! – дрожа, подбадривала мать. – Мы имеем великую надежду! Мы будем вместе!

Служивые доблестно выполняли приказ: не смотря на всю борьбу и слёзы, они вытолкали отпрысков семейства Моховых вон.

Лиза в последний раз обернулась и посмотрела на своих родителей. Они с любовью и трепетной нежностью провожали своих детей, говорили, убеждали, ободряли. Это было всего лишь мгновение. Мгновение памяти и прощания.

«Неужели это все происходит со мной?» – мысли Лизы плыли как будто в тумане. Ей не верилось, что это все правда. Как с этим быть? Чего ожидать?

Она опомнилась только когда очутилась в темном кузове, и к ней прижился Саша. Лиза обняла брата, и они заплакали.

– Ах, батюшки! – всплеснула руками Марья Петровна, когда вошла во двор. – Что же стряслось?

Женщина с утра отправилась по просьбе хозяев на рынок для хозяйства что нужно купить, а по дороге зашла в огородню: картошки да морковки накопать на обед. Она бросила все свои сумки и ведра у ворот и побежала ко входу в дом.

– Ты еще кто такая? – возмутился солдат стороживший главные двери. – Можешь домой идти. Твои хозяева в тебе уже не нуждаются.

– Объясни мне, что случилось, солдат!

– Ой, так взял и рассказал!

– Если ты сын у матери, то расскажешь, – потребовала Марья Петровна.

Солдата это явно обескуражило.

– Ну, вот,– начал он мягче,– выполняем приказ командира.

– Под чьим ты командованием?

– Под Садовским, Леонидом Петровичем. Знаешь такого? – подтрунил солдат.

– Садовский? – переспросила Марья Петровна, побледневшая в лице.

– Он самый.

– Позови его!

– Да, так взял и позвал к старухе командира!

– Тогда, впусти меня! Я сама к нему пойду.

– Не положено! – преградил ей путь солдат.

– Да, что же это такое! – выплеснула няня. Она порылась в кармашке своего передника, и нашла клок бумаги. – Ну, а карандаш можно у тебя попросить? Не жалко для старухи? И не вздумай мне молотить чепуху! Знаю, что есть. Любимой-то, небось, каждый вечер пишешь.

Молодцу деваться было уже некуда, и он протянул ей маленький карандашик. Марья Петровна выхватила его и, отойдя в сторонку, присела на корточки и что-то там худо-бедно нацарапала

– Возьми! -протянула она ему карандаш. – Благодарствуй! А это,– отдала женщина сложенный лист,– командиру твоему передай. Понял?

Солдат молча развернулся и ушел в дом. Неясным способом вскоре исчезла куда-то и Марья Петровна.

Служивый старуху всё-таки послушался. Он подошел к Леониду Садовскому, прошептал что-то на ухо и вручил послание. Командир его за службу похвалил и отправил обратно на пост.

Раскрывши бумагу, он прочел:

«В передней есть еще одна дверь, за ней небольшая коморка. Там есть еще одна дверь. Она ведет на кухню. На кухне буду я. Ты можешь спокойно идти, не стыдиться. Я прошла незамеченной. Я буду ждать.»

Леонид надменно фыркнул и сунул письмо в карман.

– Иванов!

– Я! – ответил служивый.

– Погрузить арестованных на повозку и отвезти на вокзал. Там ждать моих распоряжений. Пусть с ними в качестве охраны поедут четверо. Остальные могут пойти на гулянку в деревню, – голос командира был необъяснимо мягок и доброжелателен, и совсем-совсем другим, чем несколько минут до этого. Леонид знал, как это подействует на его солдат и знал, как они отреагируют и, что его влияние на умы молодцев укрепиться еще сильнее.

– Ура! У-р-а! – завопили басы и тяжелыми сапогами помчали к выходу.

Федора Мохова и Наталию погрузили, как было приказано, в повозку под стражей четырёх во главе с Ивановым. Две другие повозки, принявшие тринадцать молодцев, с бранью, песнями и криками погнали, поднимая за собой по дороге столб пыли, в село.

Тронулась в путь и первая повозка. Наталья Михайловна обернулась и посмотрела на их дом, деревья, клумбы. Она заметно постарела за это утро, но приняла свое положение без протеста, без злобы, без ропота. Она смиренно простилась со всеми и со всем. Наталья опустила голову и тяжело вздохнула:

– Да будет воля Твоя…

– Аминь! – сказал Федр Мохов и взял за руку свою жену. Они ехали молча. С каждым метром отделения от детей и от дома, становилось все тяжелее. Чем ниже опускалась Наталья Михайловна, тем сильнее сжимал Федр ее пальцы. Она сдерживалась сколько могла, пока, наконец, не прижалась к его плечу, чтобы муж не видел ее беззвучных слёз.

Во дворе остался только грузовик под охраной водителя, который заменил солдата по разрешению командира.

Леонид Петрович остался почти один. В доме стало удивительно тихо. Эта дикая тишина, кажется, заполнила собой каждый уголок усадьбы. Однако, монотонный стук огромных маятниковых часов в гостиной отчаянно с ней боролся. Садовский стоял на прежнем месте. Он осознал: он силен. Чтобы осмотреть еще раз помещение со всем богатством, Леонид прошелся на каблуках по гостиной. Под ними иногда визгливо трещало стекло, деревянные элементы мебели, разбросанные травы. Остался командир весьма довольным своим трудом. Оно того стоило. Садовский ухмыльнулся. У него на все были свои планы, и он от них не собирался отступать. Но по порядку. Сейчас перед ним была другая задача: он вспомнил про письмо.

Командир отыскал эту дверь, коморку и ещё одну дверь, и оказался на кухне.

– Сыночек! – бросилась его обнимать Марья Петровна. – Ленечка! Лёня! – но тут же она отпрянула и оттолкнула его. – Что ты здесь делаешь? – возмутилась она. – Как ты можешь чинить зло этим людям?

– Я не лиходей какой-нибудь, мама! – пытался объясниться сын. – Я исполняю то, что мне было поручено.

– А если бы тебе…– зарыдала Марья Петровна. – А если бы тебе было приказано мать родную расстрелять? … Ты бы тоже это сделал?

Сын ничего не ответил.

– Значит сделал бы…– с горечью закивала головой мать.

Пошло несколько минут, пока Марья Петровна усмирила свой плач.

– Что же с ними дальше будет?

– Всего-навсего небольшой срок года на три, не больше, и поработают немного на государство. У них будет крыша над головой и еда. Потом будут свободны и вернутся домой, – солгал сын, пытаясь успокоить мать. – И нечего тут такие драмы устраивать!

– Но за что? Лёнечка, объясни мне, за что? Сколько людей у них работает. Сколько семей имеет хлеб и до хлеба. Зачем? … Что они сделали? Какой закон нарушили?

– Что сделано, то сделано, – отрезал Леонид.

– А детки? Что с ними будет?

– Они будут работать на пользу Союза.

– О, нет! Не может быть! – запричитала снова Марья Петровна. – С каждой новостью ты рвешь мое сердце на части!

– Они ещё в машине, мама! – выпалил Леонид Петрович.

– Ты их ещё не отправил?! Не отсылай их никуда, пожалуйста! – взмолилась мать, ухватившись за сыновьи руки и падая на колени. – Не делай их ещё несчастнее!

– Мама, прекрати! Встань! – вырвался из материнских рук Леонид и развернулся, чтобы уйти.

– Стой! Погоди! – через силу проглотив колючий ком, поймала его за рукав Марья Петровна и развернула к себе. – Слушай! Оставь их у меня.

– Глупости! – стряхнул с себя Леонид ее руки и направился к выходу.

– Нет, не глупости. Ты сделаешь так, якобы они у меня… на перевоспитании, якобы, чтобы… стали патриотами,– командир задержался у косяков дверей,– чтобы родине служили. Понимаешь? Пожалуйста!

На скулах Садовского заиграли желваки. Он шумно выдохнул.

– Идем. Я отвезу тебя домой.

Грузовик остановился возле небольшого деревянного дома с искусно выполненными ставнями окон и с широким поросшим травой двором.

– Игнатыч, – обратился к водителю командир, – иди, отпусти детей. Они будут жить здесь под покровительством государства.

Тот послушно вышел.

– Ты не зайдешь? – робко спросила Марья Петровна у сына.

– Нет.

– Ты приехал сюда только, чтобы…

– Да, только, чтобы выполнить приказ! – оборвал ее Леонид.

– Я всё поняла, сынок, – тихо сказала мать. – Очень больно видеть тебя таким… Я всегда молюсь за тебя, – с этими словами женщина вышла из кабины грузовика.

Дети уже вылезли из кузова и стояли у калитки.

– Няня! – встретил ее Сашка.

– Марья Петровна, как мы вас рады видеть! – не скрывая слёзы, бросилась к няниным рукам Лиза. -О, что с нами случилось…

– Я всё знаю, дети мои,– обняла их женщина. – Я всё знаю… Спасибо тебе, Игнатыч,– отпустила она водителя. Последний обошел машину. Дверь захлопнулась. Грузовик уехал. – Идемте в дом, мои милые…

IV

Сколько нужно времени, чтобы забыть печаль? Сколько нужно времени, чтобы зажили раны? Сколько нужно, чтобы снова жить?

В народе говорят: „Время лечит". Но так ли это?

Найдется немало смельчаков, которые дерзнут поспорить с этим закоренелым утверждением. Зачастую на „лечение” не хватает длины и целой жизни. Зачастую на „лечение” уходит несколько поколений, но и тогда в подсознании сохраняется, передается история и моральный опыт.

Прошло два дня. Особенно длинные и особенно скорбные. Лиза и Саша жили у няни. Дети до последнего надеялись, что вот-вот и во двор войдут отец и мать, и заберут их, и они снова будут жить все вместе, что всё образуется… но перемены не наблюдались. Они молились.

После длительных размышлений Елизавета решилась в письме сообщить обо всем брату. Она села писать.

Лиза села за маленький столик у окна. Она нагнулась над листом и писала. Писать было крайне тяжело. С чего начать? Как сказать? Каждое слово писалось долго, и еле-еле на бумаге зарождалась одна строчка за другой.

Во дворе залаяла собака. Лиза посмотрела в окно. На улице было солнечно. На ясном голубом небе не потерялось ни одного облачка. Трава во дворе и на пастбище, которое открывались за няниным ограждением, на радость была зеленая и сочная. Верный строж, угрожая лаем, очертил не один круг возле своей конуры, заметив чужое лицо.

– Да, цыть, ты!– махнула на него Марья Петровна мокрой тряпкой. Пес сразу же успокоился. Он понял, что хозяйка уже надёжно извещена о госте. Теперь он мог спокойно сесть и наблюдать за происходящим. Няня одним махом стряхнула отстиранную навлочку и зацепила на нить сушиться.

– Заходи, заходи. Не бойся,– пригласила Марья Петровна пришедшую женщину во двор, возвращаясь к своим корытам и тазам.

– Здравствуй, соседка! – войдя за калитку, поприветствовала та няню.

– Здравствуй, Дуня!

Нельзя сказать, что Дуня была дурнушкой. Ей более подошло бы описание- замарашка. И замарашкой она была не от лентяйства и безделья, а от бедности безысходной из-за пьянства супруга. Видавший виды передник, расширенные вены на руках, острые скулы, выцветшие тонкие волосы и глубокие (совсем не к месту) морщины на лбу.

Дуня робко подошла ближе.

– Я вам тут молочка немного принесла, – протянула она няне кувшин с молоком. – Знаю, что у вас прибавилось забот и хочу хоть чем-то помочь.

Няня выпрямилась и с чувством на нее посмотрела:

– Ничего не нужно. Ты сама еле со всем справляешься. Не нужно, родная моя. Спасибо сердечное, но не беспокойся.

– Нет, нет,– сказала Дуня увереннее. – Они мне помогли, и я хочу помочь. Хоть чем-то…

Марья Петровна поняла, что спорить с побуждениями доброжелательности – безнадежная затея, и приняла дар.

– Спасибо, Дуня-душенька! Вот им утеха-то будет! Они у меня такие печальные, самой плакать с ними хочется! – собрав брови и поджав подбородок, няня прикрыла рот уголком платка. – Ничем же они не виноваты! А тут вот!

– И мне больно по нутру за них стало,– отозвалась Дуня и продолжила, ломая руки: – Если что-то нужно, я… вы только скажите… Моховы мне очень когда-то помогли, и я хочу… хоть чем-то помочь, – повторилась она.

– Спасибо тебе, Дуня, – снова поблагодарила ее Марья Петровна, сглотнув и собравшись.

Соседка смущенно ушла со двора.

«Добро всегда возвращается»,– подумала Лиза, наблюдая за этой сценой. От хлынувшей волны воспоминаний она закрыла глаза и по ее телу пробежал холод. Лиза не заплакала. Она молилась.

Через полчаса письмо было закончено. После обеда девушка отнесла его на почту.

– Вы слыхали, – болтал кто-то в очереди да так громко, что слышно было на улицу, – этот командир решил опочить в хоромах Моховых?

На почте почти все были Лизе знакомы. Все, так или иначе, имели что-то общее с семейством Моховых: поднимались, строились, работали, просили, получали, засевали, жали, собирали, приходили с просьбой и уходили удовлетворенными. Каждый из них имел какую-то особую историю.

– Здравствуйте, – поздоровалась Лиза, войдя в почтовое отделение.

Увлеченные своим разговором, ей никто не ответил.

– Да! Да! Я тоже об этом слыхала, – подтвердила Тамара Прокофьева, уткнув руки в бока. Мохова ее знала. Она около четырех лет назад просила у отца пшеницы для посева с обещанием вернуть после сбора первого же урожая. В течении трех лет она не отдавала, ссылаясь на большую ее, Тамары, семью. Федр Николаевич ей те зерна оставил. У Лизы сразу же метнула в памяти сцена благодарности этой женщины за помощь. Ей стало тепло. – Маньку с Людкой еще наняли, чтобы убрали к празднику.

Елизавета кивнула ей: «Здравствуйте!». Прокофьева заметила ее, ничего не ответила и продолжила оживленную беседу с односельчанами.

Лизе стало очень неуютно.

– Говорят, что этот командир жадный аш жуть! Ничего Мане и Люде протащить не дал.

– А щас зато понаехало всяких. Шуметь ещё будут, – негодовал Алеша Сапров. У него прошлой осенью дотла сгорел дом. Он и его молодая жена с ребенком остались на улице. Елизавета помнила тот холодный вечер, когда они на их семейном совете решили отстроить дом Сапровым, а самим погорельцам предложить на время стройки свой кров.

Девушка, приветствуя, улыбнулась ему. Сапров в ответ только и сделал, что повел бровью.

Лизе с каждым шагом становилось сложнее передвигаться. Что происходит?

– Знаете, что мне бабы рассказывали? – поддала Зина Куницына. Эта вдовица живет на другом краю деревни, у рощи. У нее пару лет назад сын-подросток сломал ногу. Через каждые два дня Федр Мохов отправлял дядю Васю отвести к больному продуктов и Лидию Ивановну. Василий Павлович не всегда имел желание вести дорожки так далеко, но поручение нужно было исполнить. До чего же забавны тогда были его возмущения! – Хоромы там о-го-го! Картины, книги, мебель… Живут же! – она насмешливо кинула взгляд на Мохову и фыркнула. Лиза попятилась дальше.

– И правильно сделали, что выгнали. Добром делиться надо: раз не по-доброму, так- силой,– стукнул по стене кулаком Григорыч, мужик грубый и неотесанный, всегда в беде, всегда наемный помощник в мастерской. – Да, вот, и наша любимица! – указал он на Лизу с оскоминой на зубах. – Как тебе пока живется на свободе? – в этом вопросе он особо выделил «пока».

Лиза стояла, как вкопанная. У нее не находилось ни одного слова, ни один мускул не имел силы пошевелиться. Люди, к которым она питала доверие и радушие, только что предали, убили без ножа.

– Что вы тут раскудахтались?!– внезапно вырисовался из их компании Владимир, управляющий Моховской мастерской. – Смотри на них, как языки развязались! – выступил он вперед, защищая Лизу. – Сколько вам помогали Моховы! А вы и рады их беде! Вместо того, чтобы помочь- наступят сверху! Так не делается.

– Так ж ты сам говор…– хотел вставить Григорыч да смолк под резким взором Володи.

– Ты что-то хотел сказать? – подмяк лицом Владимир

– А… Не… Это я так, не к делу…– почесал затылок Григорыч, уходя из разговора.

– Елизавета Федоровна, – с особой лаской в голосе обратился управляющий к Моховой, – уже ваша очередь давно.

– Но…– указала она на людей в помещении.

– Об этом не волнуйтесь. Они все вам уступают. Они все уважают вас и помнят вашу семью,– его лицо расплылось в милой улыбке, но в глазах Лизы, наливающихся слезами, оно расширилось более похабиной, чем миловидностью.

Лиза безмолвно подчинилась и, наконец, отдав письмо и пряча лицо платком, выбежала оттуда. Завернув за угол какой-то избушки, она старательно вытирала глаза, но слезы предательски лились.

Солнце начало садиться. Черный высокий бурьян, через который Лиза смотрела на закат, пронизывал алый диск солнца на сотни осколков своими тонкими стебельками. Решившись, Елизавета, встала и проскользнула по улочкам. Вскоре она оказалась за селом. Перед ней раскинулся ее родной уголок, ее дом. Девушке хотелось ещё разок посмотреть на него, вспомнить былые теплые вечера, рассветы и сны, которые рождались в нём.

Лиза тенью прокралась к высокому забору и, дойдя до ворот, заглянула во двор. Она замерла. Здесь стояли машины, богатые повозки. Во всем доме зажгли свет. Свет был теплым и мягким. Там было много людей. Они смеялись, говорили. Играла музыка. Лизе показалось, что она вернулась в своё детство, когда всё тети и дяди, бабушки и дедушки были живы, когда всё съезжались друг к другу в гости, когда им было так хорошо. Ей чудилось, что там, в доме ее ждет семья, что там папа и мама. Она, доверившись этим чувствам, чуть ли не ринулась внутрь, если бы… не раскрылись двери. Это разбудило Лизу, и она юркнула за стену забора.

На порог вышел Леонид Садовский, тот самый командир. Он расстегнул пиджак и закурил. Лиза наблюдала за ним. Ей было до обиды не ясно, как можно веселиться на беде других. Лицо его было серьёзным, невозмутимым. Было видно, что он погружен в свои мысли, которых никому не понять. Вскоре двери снова раскрылись и к Садовскому подошла женщина. Она сзади обняла его за плечи, что-то шептала, чему-то улыбалась. Она была прекрасна. Лиза позабыла обо всем на свете и любовалась ею. Высокая стройная блондинка в дорогом платье, со вкусом подобранными украшениями. Лиза никогда такого не видела. Она следила за каждым движением незнакомки. Какие были у неё длинные и изящные руки! Левая изнеможённо лежала на плече командира, а в правая окутывала бокал с вином. Женщина подвела бокал ко рту. Красные бархатные губы прикоснулись к прозрачному блестящему стеклу. Женщина сделала упоительный глоток и с таким же наслаждением предложила вино Садовскому.

Лиза с изумлением следила за чарующими плавными движениями ее рук и…в мгновение обомлела! Ее глаза столкнулись с глазами командира. Тот смотрел прямо на неё. Он ее заметил, и кто знает, как давно! Девушка почувствовала, как от испуга и страха сжалось ее сердце и жар подступил к щекам. Садовский криво улыбнулся. Лиза тут же отпрянула от забора и убежала.

– О, Боже мой! Лиза, куда ты пропала? – выскочила из сеней няня.

– Мы очень испугались, – добавил, догоняя Марью Петровну, Сашка.

– Я…– пыталась что-то произнести девушка, но недавно пережитые эмоции не позволили ей это сделать. Лиза скрючилась и закрыла лицо руками.

Няня понимающе и ласково на нее посмотрела:

– Лиза, мы должны быть сильными.

– Я знаю, но…

Марья Петровна взяла ее за плечи:

– Всё будет хорошо. Слышишь меня-то? Родители ваши скоро повернутся. Нам только что и потребно, так это запастися терпением и надеждой.

– Правда?!– тихо спросила Лиза.

– Правда, Лизонька! – уверила ее няня.

– А к нам тётя Лида приходила, тебя искала, – добавил невзначай Сашка.

– Лидия Ивановна? – испугалась сестра. – Зачем?

– Я не знаю,– признался Саша.

– Лиза, что-то, доподлинно, важно. Она сказала, чтобы ты к ней зашла…ночью, то бишь сейчас.

Девушка выскочила на улицу.

– Погоди-и! Хоть лампу-то какую-то возьми! Темно ведь! – прокричала вслед няня, но ее голос едва ли долетел до Лизы, сбиваемый лаем верной собаки.

Стук в дверь.

– Лиза! – впустила доктор в дом Мохову.

– Лидия Ивановна, что случилось? – задыхаясь, выпалила Мохова. Но та была абсолютно спокойна и ровна, что немало удивило Елизавету.

– Ты так бледна, – заметила, как бы невзначай, лекарь. Лиза не нашла, что ей на это ответить.

Женщина с минутку молча смотрела на свою ученицу, а потом сказала:

– Идем.

– Умоляю, – взмолилась девушка, – не томите меня!

Лидия Ивановна завела Лизу в другую комнату. Она поставила свою керосиновую лампу, единственный источник света, на стол и обернулась к окну. Здесь пахло травами и настойками на спирту. Где-то в уголке стучали часы с белочками ручной вырезки. Все в помещении было как прежде. Все на своих местах, все на своих полочках. Ничего не изменилось с того первого дня уроков Лизы у Лидии Ивановны, изменился только воздух. В нем слышалось небывалое напряжение. Врач скрестила руки на груди и долго вглядывалась в ночное небо, усеянное звездами, хороводом окружающими круглолицую ясную луну.

– Дурные нынче времена, Лиза…– наконец, ответила она и снова надолго замолчала. – Елизавета,– обернулась Лидия Ивановна к Моховой,– ты очень сильна!

– Я? …

– Да, Елизавета, ты. Я долго наблюдала за тобой и с уверенностью могу сделать такой вывод. Ты веришь в Бога. Вера- это удел сильных духом. Именно на тебя, моя ученица и помощница, я могу положиться. Иди за мной,– сказала Лидия Ивановна и подошла к своему рабочему столу. Рассеянная Лиза последовала за ней.

Врач достала из-под стола небольшой сундучок и с поспешностью начала укладывать в него свои книги по медицине, какие-то записи, имеющиеся у неё примитивные инструменты и лекарства. Затем она закрыла сундучок и дрожащими руками протянула его Лизе:

– Возьми.

– Лидия Ивановна, вы…

– Возьми, Лиза! – посуровела врач. – Возьми! – ее подбородок задрожал.

Лиза, испугавшись, послушала ее.

– Ты теперь врач и лекарь, акушерка и знахарка! – голос Лидии Ивановны надломился.

– Лидия Ивановна, о чем вы? Не пугайте меня так!

– Скорее всего завтра меня уже не будет… А людям нужен тот, кто бы о них позаботился… На кого я людей оставлю? – давила в себе слезы лекарь. – На кого? … Я, как и твои родители, для властей стала лишним кадром. Кто-то настучал… В мире есть два класса людей: те, которые честны, трезвы, трудолюбивы, и те, которые рады лишь полениться, похмелиться и завидовать первым. Зависть губит народы, Лиза. Зависть- один из страшнейших пороков человечества.

– Лидия Ивановна…– задрожала Елизавета, – не покидайте и вы нас! …

– У этих «нас» есть ты.

– О, умоляю, не возлагайте на меня эту ношу. Я… Я не смогу.

– Сможешь. Знаю: сможешь. В тебе есть достаточно сил, чтобы служить. У тебя большое сердце, в котором есть место для каждого.

– Лидия Ивановна…– расплакалась Лиза.

– Успокойся, дорогая, – утешая, обняла ее врач. – Тебе нужно спешить. Я специально позвала тебя ночью, чтобы меньше глаз видело. Эти вещи очень ценны. Они тебе пригодятся. Это все отцовские книги. Он меня учил всему, рассказывал, объяснял, – тут Лидия Ивановна отпустила Лизу и подняла голову к небольшому портрету, висевшему на стене. – Да, да, Иван Иванович! Вот вы меня учили и дали мне этот сундучок, теперь и я учу и отдаю сундучок. Наше дело, дело врачевания, не прекращается, папа. Гордись мной! – было слышно, как она проглатывала слёзы, глядя на своего отца. -Знаешь, Лиза, это он был настоящим лекарем. Он получил образование в Одесском медицинском институте, что поныне считается одним из самых престижных. Сюда отец приехал по воле императора. Я, сколько себя помню, никогда не видела его удрученным своей работой. Я восхищалась им. Он получал исключительно удовольствие, помогая другим. С детства я точно знала, что хочу стать именно такой как папа… Стала ли я такой? – задумалась Лидия Ивановна.

– Более чем, -тихо ответила Лиза.

Врач улыбнулась.

– Я ведь без диплома…– добавила она. – Лечу так, как Иван Иванович обучал… А это есть очень и очень плохо…– тяжело вздохнула женщина. – Ведь из-за того, что я не на государство работаю и люди, которым помогаю, иногда осмеливаются на некую «благодарность», я не являюсь достойным гражданином… Эхах! А ведь потом я замуж вышла. Пришла война и отца, и мужа увела с собой. Родители твои помогали врачам в то время тяжелое. Я тоже с отцом там работала… Так-то …– Лидия Ивановна на пару минут задумалась, а затем, спохватившись, что время уже за полночь ещё раз обняла Лизу. – Всегда помни своё звание и избрание… Иди.

На следующий день по всей деревне прошла весть, что лекаря тоже увезли, да ещё пару семей, которые сколотили какое-никакое хозяйство возле дома. Толковали и о том, что командир провожал уже своих гостей и, что к вечеру дом Моховых полностью очистят и всё уйдёт на благо народу. Были те, кто злорадствовал в ожидании обогащения, были и другие, которые понимали всю бедственность положения, в какое они попали. К сожалению, последних было меньшинство, поэтому на их тревоги мало кто обращал внимание.

К десяти часам утра во двор Марьи Петровны вошёл управляющий мастерской, Владимир. Он хотел поговорить со старшей Моховой.

– Володя! – выбежал ему на встречу Сашка. Солнечные лучи весело играли на его золотых волосах, и каждое движение Сашиной головы сопровождалось яркими переливами.

– Привет, богатырь! Как дела? – с бодростью в голосе поприветствовал мальчишку управляющий и подхватил его на руки.

– Хорошо! Только жаль, что папы и мамы нет.

– Как у няни, хорошо живется?

– Очень! Тут так интересно, хотя я очень хочу домой…

– Ну, ты самое главное жди, и всё будет так, как ты хочешь, – улыбнулся Володя Сашке.

Мальчик ответил ему тем же.

– А сестрица твоя дома?

– Да. Она с няней в доме.

– Можешь позвать?

– Могу, – кивнул Саша. Владимир опустил его на землю, и мальчик вбежал в сени.

Через минуту на крыльцо вышла Лиза. Она с явным беспокойством на лице подошла к управляющему.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, Елизавета Федоровна, – Владимир неестественно кашлянул и продолжил. – Я пришел к вам от лица всех рабочих и мастеров вашего батюшки, как к старшему из представителей его семьи. Прошу отнестись с пониманием к тому, что я вам буду говорить, – Владимир сделал небольшую паузу. – Сегодня мастерская конфискована государством. Мы бунтовали, поверьте, но всё было без толку. Теперь мастерская оформлена как мелкая государственная фабрика по обработке дерева. Нам работа нужна… Поймите…

– Я всё понимаю, – ровным тоном оборвала Лиза управляющего. Перед ее глазами появился отец в своем фартуке, обсыпанном стружкой, с рубанком в руках. Он смеялся. От него пахло елью и яблоней. Вокруг него люди. Все такие же как он, но слушают его. Повсюду стулья, столы, тумбы и еще многое другое. Их только что изготовили. У них нет должного вида, имени и хозяина, но они уже есть, они уже существуют. Лиза поняла одно: ничего не будет как прежде. – У вас есть семьи, дети. Вам нужно зарабатывать на хлеб. Я понимаю. Можете работать со спокойной совестью. Мы ни в коей мере не будем держать на вас обиды. Ни в коей мере.

– Спасибо! – начал с жаром трясти Лизину руку Владимир и, вкрадчиво улыбаясь, заглянул ей в глаза. Лизу это несколько смутило. – Спасибо! Если что, мы всегда рядом, мы поможем,– выговорил он и покинул двор.

Лиза вернулась к няне.

По началу жизнь в чужом доме была несносной. Казалось, что день длиться вечность, а бессонные ночи ещё дольше. Ежеминутно в ее памяти всплывали родители, братья, дом, уют, радость, которую они имели, находясь вместе. Это очень отягчало душу, а, учитывая и ряд лишений и неудобств, то становилось ещё хуже. К нашему утешению, Лиза стала привыкать к новому жилищу и окружению. Молитвы, добрые отношения няни и резвость брата ободряли ее. Девушка постепенно стала внедряться в крестьянские заботы, помогая няне. Суетность дня отвлекали ее мысли, и только ночью можно было услышать редкие всхлипывания, а утром увидеть мокрую подушку.

Сашке у Марьи Петровны все сразу понравилось. Он быстро подружился с ее собакой Рябкой и козой Ушкой (клички он им придумал сам). Сторожа мальчик кормил и тренировал, кормилицу выводил на пастбище. Его любопытство было увлечено исследованием бескрайних (как ему казалось) лугов. Он мог часами там бродить в компании с Ушкой и, если няня позволит, с Рябкой. Благо, что со двора Марьи Петровны было видно все то пастбище, и няне с Лизой не было причины беспокойства о Сашке, иногда поглядывая за ним. Мальчик вскоре подружился с соседскими детьми, детьми Дуни. Целыми днями они могли попеременно бегать, резвиться и быть хорошей помощью взрослым. Родителей Сашке недоставало, но надежда, что они скоро вернутся прогоняла прочь грусть.

Поздно вечером, когда все они, справившись с хозяйством, поужинав, готовились ко сну, а Сашка уже видел двадцатое сновидение, раздался стук в запертую дверь.

– Марья Петровна, не беспокойтесь. Я сама посмотрю кто там,– вызвалась Елизавета.

Она пошла в сени и обмерла. Глаза ее округлились и засверкали гневом:

– Вы?!

Леонид Садовский, не скрывая удовольствие, видя такое радушие приёма, вошёл в сени. Лизу трясло от воспоминаний и осознания сколько зла этот человек принес с собой, войдя в ее дом и дома других честных людей. Горькие страдания об утерянном поднялись в ее сердце из самых глубин, и она решилась. Решилась во что бы то ни стало бороться и остановить это нашествие бед в ее жизни любой ценой.

– Я не впущу вас! – преградила Лиза ему путь.

– Да что вы говорите, Елизавета, – поехидничал он, глядя на неё исподлобья.

– Не впущу! Вы и так сделали столько боли моей семье. Я не позволю забрать от меня всё самое ценное, что осталось! Уходите сейчас же! – девушка кричала не своим голосом, смело смотря своему врагу прямо в глаза. – Убирайтесь немедленно!

В сени вбежала испуганная криками Марья Петровна. Увидев эту сцену, она почувствовала сильнейшую боль, но совладев собой, взяла Лизу за плечо и пыталась отвести в сторону. Девушка боролась:

– Нет, Марья Петровна! … Я знаю кто это! Это тот самый человек, который арестовал родителей. Теперь он пришел сюда. Марья Петровна, это прямая угроза для вас! Я не хочу, чтобы и вас увезли! … Уходите!

– Лизонька! – старалась ее успокоить няня чуть не плача. – Лизонька, перестань…

Но Елизавета словно ее не слышала, продолжая борьбу и прогоняя нежеланного гостя.

– Лизонька, – продолжала няня, – это мой сын!

Девушка тотчас остепенилась.

– Это мой сын,– повторила няня и отпустила ее плечо.

– Сын…– произнесла ошеломленная Лиза, запутавшись в своих чувствах и гоняя взгляд то на бедную няню, то на лукаво улыбающегося командира. От прежней ярости не осталось и следа. – Мне… Простите… Мне нужно выйти…– она прошла мимо командира и, постепенно тая в темноте, скрылись за стогом сена, находившимся у амбара.

– Ты что, не сказала им ничего? – спросил у матери Леонид Садовский.

– Не всё, – кратко ответила Марья Петровна. – Боязно мне стало. Что будет не знала, поэтому отложила на потом… А тут ты…– мать вздохнула.

–Ну, извините, – бесцеремонно отозвался командир. – Держи, мать, – потянул он ей какую-то бумагу.

– Что это? – приняла ее няня и разложила.

– Это справка, что у тебя есть перевоспитанники. Теперь всё официально. Можете не бояться нечего… Я пойду.

Марья Петровна хотела его задержать, но не позволила себе этого, беря во внимание какие последствия могут произойти.

– Ты меня не видела. Никто меня не видел. Поняла?

Мать печально кивнула головой.

Дверь захлопнулась.

Лиза, спрятавшись за стогом сена, уткнулась головой на скрещенные на коленях руки. Она не плакала. Она была в великом смятении. В ее душе буйствовали самые разные чувства и ей нужно было во всём разобраться. Мурашки пробежали по ее спине, когда она услышала приближающиеся тяжёлые шаги. Их хозяин остановился напротив Моховой. Лиза увидела перед собой знакомый силуэт, освещенный холодным светом луны. Она съежилась и задержала дыхание. Силуэт около минуты стоял в полном молчании. Хотя отдельных его черт не было видно, но надменный безжалостный взгляд и кривую ухмылку он и не пытался скрывать.

– Не глупи, Елизавета! Иди в дом! – приказал командир и развернулся. Тяжелые шаги стали отдаляться и, когда их почти не было слышно, скрипнула калитка.

Девушка, наконец, смогла вдохнуть. Он ушел.

Она бы с радостью вернулась в дом, но как? Как она покажется перед няней? О, ей было так стыдно и грустно! Что же делать? Девушка почувствовала, что начала замерзать, но совесть не разрешала ей войти в избу. Мучаясь в своих рассуждениях, Лиза бы осталась там до утра, если бы не внезапное:

– Лизонька, дитя моё! – кинулась к ней, укрывая пуховым платком, няня. Как же это было нужно и ожидаемо сейчас!

– О, Марья Петровна, – взмолилась Мохова, вставши на колена и схватившись за теплые нянины руки, -простите меня! Я… Я не знала! Я не хотела! Сможете ли вы мне простить такой низкий поступок?

1 Еф 1:1-2.
2 Еф 2:10,13-16; 4:20-24,32; 5:1-2,10-13; 6:10-18,24.
3 Мат 5:38-40.
Продолжить чтение