Читать онлайн Что посеешь, то и пожнешь бесплатно

ISBN 978-5-0060-5949-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В бассейне наступила тишина, после того как на плавучую платформу вышла стройная миниатюрная девушка и знакомым всему миру жестом – скрещенные перед собой руки – обратилась к собравшимся зрителям.

И как только наступила тишина, без промедления в динамиках ударили барабаны Роджера Тейлора, ударника супергруппы Queen. С первых же ударов большого барабана зал как бы напружинился, и затем почти все зрители начали раскачиваться на своих местах в такт ударам.

We will, we will rock you! We will, we will rock you! We will, we will rock you! – загремело над водой.

We will, we will rock you! We will, we will rock you! We will, we will rock you! – воздействие бессмертной композиции группы Queen заставило запеть зрителей, пришедших посмотреть шоу.

We will, we will rock you! We will, we will rock you! We will, we will rock you! – зрители, уже не стесняясь, пытались перекричать могучий голос Фредди Меркьюри. Многие (причем весьма почтенного возраста) включили световые мечи и дирижировали ими.

И когда мне стало казаться, что я побываю как бы на живом концерте Queen, музыку выключили, и в зале наступила тишина. Причем тишина почти абсолютная.

Зажглись прожекторы и осветили плавучую платформу, на которой выстроились дрессировщики, участники «Шоу касаток», которое проходило в бассейне морского аквариума в Сан-Диего.

Когда Джут накануне объявил, что купил на всех билеты на «Шоу касаток», это его заявление сначала не вызвало у нас особого восторга. Я несколько раз бывал на шоу дельфинов, а так как косатки – это, по существу, очень большие дельфины, то ничего нового я не надеялся почерпнуть на этом представлении. Валентина хоть и утверждала всегда, что любит животных, но косатки, как и все «рыбы», были ей абсолютно безразличны. Элен заявила, что у нее в воскресенье важная фотосессия, и поэтому она с удовольствием отправит нас хоть на шоу косаток, хоть на шоу гремучих змей. Джут сначала было расстроился из-за нашего равнодушия, но я как вежливый человек выразил восторг от встречи с дрессированными косатками, меня (также из вежливости) поддержала жена, заявив, что в принципе мечтала посмотреть, как выглядит косатка. И, наконец, Элен вспомнила, что в «Шоу касаток» принимает участие ее знакомая по институту Ксюша Никанорова, которая успешно занимается дрессировкой дельфинов и морских львов и в антракте основного шоу выступает с ними перед зрителями. Правда, выступает она под псевдонимом Кассандра Николас, но по-русски говорить вроде не разучилась и в быту охотно откликается на имя Ксюха.

– Как только кончится ее выступление, я позвоню ей, – заявила Элен, – и мы пройдем к ней за кулисы и вблизи посмотрим на ее морских львов и дельфинов. Может, она даже разрешит покормить и погладить их.

Шоу было поставлено великолепно. Американцы хорошо знают, как устраивать подобные мероприятия. Мы все были в восторге. А вот за кулисы нам разрешили пройти только после его окончания. И это, наверное, было правильно: нам удалось посмотреть до конца это чудо-представление. И выступление Ксюхи нам тоже понравилось, хотя ее животные не могли сравниться по мощи и величине с косатками. Да, наверное, не так уж много в океане существ, которые могли бы потягаться с косатками в этом плане.

Ксюха не только позволила погладить и покормить своих питомцев, но даже разрешила мне и Элен поплавать с ними. Мы пригласили ее поужинать, но она с сожалением отказалась, так как один из ее дельфинов заболел, и она ожидала приезда ветеринара.

– Я всегда люблю посидеть и поболтать с русскими, – сказала на прощанье она. – Я очень скучаю по Москве.

Я тогда еще не мог знать, что скоро судьба сведет меня с Ксюхой и ее питомцами довольно близко, правда, при весьма грустных обстоятельствах.

Глава 1

– Алекс, ты в нашем главке самый большой любитель животных и Красного моря. Вернее, Красное море у нас любят все, но профессиональное удостоверение ныряльщика—аквалангиста есть только у тебя. Так что можешь смело рассчитывать на пляжную командировку дней на десять. К сожалению, место, в которое ты едешь, находится на самом юге Красного моря или на севере Индийского океана. Там нет туристического отдыха, зато много прекрасных мест для ныряльщиков. Это окрестности городка Обок, расположенного на территории маленькой страны, которая называется Джибути. Кому точно это местечко принадлежит, сейчас сказать трудно: разберетесь на месте. Предельная осторожность! Возможно, там орудуют сомалийские пираты, так что еще раз осторожность и осторожность. И аквалангисты просто прутся к этому месту. Пологое дно, прозрачнейшая вода, настоящие коралловые сады и множество погибших кораблей. Все, казалось бы, прекрасно, но за последний год в этом районе погибло тринадцать аквалангистов. Американцы уже пару месяцев исследуют это места. О результатах мы почти ничего не знаем. Вчера мы получили сообщение, что погибли двое наших аквалангистов. Мы связались с американцами и договорились о совместной работе. Вместе с тобой полетит Сергей Михайличенко – это специалист из Института моря и пилот нашего подводного научного аппарата «Дельфин». Вы начнете работать с ним, потом к вам подключатся еще пара-тройка специалистов. Полетите на специальном самолете МЧС, на него же будет погружен и «Дельфин». Вылет завтра в 8 утра с аэродрома Чкаловский. Машина за тобой придет в 6:00. Удачи! – это была самая длинная речь начальника нашего главка, которую я услышал почти за двадцать лет работы в организации. И, получив командировочные, отправился домой собирать вещи.

Со своим напарником я познакомился в самолете, и, честно говоря, на первый взгляд он показался мне немного легкомысленным: все время полета беспрерывно рассказывал анекдоты и разные морские байки. Однако когда я увидел, как внимательно он разглядывает каждый сантиметр поверхности «Дельфина», который был разгружен и помещен на платформу грузовика, немного успокоился. На следующий день «Дельфин» был погружен на научно-исследовательское судно, полностью заряжен и заправлен. Уже вечером мы с Сергеем провели пробное погружение, а на утро решили погрузиться в воды бухты, где нашли тела двух наших аквалангистов.

Утром мы были в нужной бухте. Загремели якорные цепи, привязывая корабль к западному берегу бухты. При спуске подводных аппаратов корабль становился минимум на три якоря: два носовых и один кормовой. Это требовалось для того, чтобы не нанести повреждений спускаемому аппарату при спуске и при подъеме его на борт. Корабль носил типично морское название Mermaid – «Русалка», и когда я услышал его, мне сразу вспомнилась песенка «Дельфин и Русалка», и я про себя подумал, что добром такое сочетание может не кончиться. Впрочем, когда нас познакомили с капитаном судна Робертом, романтический вид этого человека с ростом под два метра и примерно таким же объемом грудной клетки породил в моей душе надежду на то, что в конце концов наша экспедиция свою задачу выполнит. Эту же решимость выражало обветренное лицо Роберта и его ухватки, показывающие, что перед нами настоящий морской волк.

Я стоял у борта рядом с Сергеем и вглядывался в темную воду. Где-то там скрывается ответ на загадку. И я подумал о тех двух аквалангистах… Что увидели они в морской глубине в последние минуты своей жизни? Что чувствовали, умирая? Их нашли, когда они всплыли на поверхность, как обычно всплывает оглушенная взрывом мертвая рыба. На их телах не было обнаружено ни ран, ни каких-либо малейших повреждений. Только на кистях рук, в местах, не защищенных гидрокостюмами, и за ушами на коже виднелись красные пятна, да у одного из аквалангистов на лице застыла улыбка – не гримаса, означающая все что угодно, а самая обычная открытая улыбка. Что развеселило его, прежде чем убить? Превышения концентрации азота в крови у него не обнаружили. Сплошные загадки.

– Сергей, помнишь наказ управления? – спрашиваю я.

Не поворачивая головы, Сергей кивает. Но я вижу, что отвечает он машинально, так как не сводит глаз с одной точки на поверхности моря, и я повторяю свой вопрос.

– Не волнуйся! Я всегда выполняю приказы, – говорит Сергей. – И не надо мне по несколько раз повторять! Не волнуйся, Алекс! Мы будем предельно осторожны, но предлагаю на всякий случай взять с собой пару пистолетов. Попроси их у капитана. Если будет жадничать, напомни ему, что в этих водах активно орудуют сомалийские пираты…

Волна поднимает на гребень и толкает к борту судна несколько мертвых рыбин. Как рассказали нам американские коллеги, почему погибает рыба, тоже непонятно. Рыба не имеет ни внешних, ни внутренних повреждений, вполне упитана, никаких паразитов внутри тоже не обнаружено. Правда, в костях повышенное содержание стронция, но не настолько высокое, чтобы она от этого погибала. Ветерок доносит до наших ноздрей мерзкий сладковатый запах мертвечины. И, как отмечалось всеми, побывавшими в бухте за последнее время, и сразу бросилось в глаза нам с Сергеем, здесь почти нет чаек. Обычно их всегда много в тех местах, где регулярно появляется мертвая рыба. Но тут их нет. Как будто они каким-то неведомым чувством ощутили опасность этих вод и покинули бухту.

Над морем стояла полная тишина, но не обычная утренняя тишина, а какая-то гнетущая, недобрая, неоднозначная – такая тишина обычно бывает перед чем-то, когда что-то должно случиться.

На палубу вышел капитан Роберт и своим густым басом сообщил, что все приготовления к спуску аппарата закончены. Сергей передал ему план погружения, и через несколько минут низко над палубой на талях повис рыбообразный желтый с поперечными черными полосами глубоководный аппарат. Сверху к аппарату был прикреплен большой пластиковый бак, наполненный не то керосином, не то уайт-спиритом. Сергей решил, что первые несколько погружений надо провести в режиме батискафа.

Я получил у капитана два охотничьих револьвера калибром почти 14 мм, и показал их Сергею.

– Отлично! С такими пушками нам и пираты не страшны. Ну, все готово! Пошли! – сказал мне Сергей и первым направился к аппарату.

Они постарались расположиться поудобнее, конечно, насколько это возможно в кабине, рассчитанной на одного человека – водителя аппарата. Закрылся герметичный люк, и визга тросов и кряхтения лебедок мы уже не слышали. В иллюминаторах потянулись жемчужные цепочки воздуха, который выходил из всех открытых полостей аппарата, и исчезали, достигнув поверхности воды. По мере погружения стекла кабины словно задергивались темно-синими шторами. Сергей включил внешние прожекторы, и обзорные окна сразу как будто покрылись серебристой амальгамой, словно были сделаны из зеркального стекла.

Сергей отрегулировал свет прожекторов, и мир за иллюминаторами сразу прояснился. Он нам показался пустым и неподвижным, хоть и вспыхивал десятками оттенков ярких красок. Это под лучами прожекторов играли кораллы. Но я привык, что в кораллах всегда шныряют мириады рыб самых красивых и ярких расцветок. А эти казались такими потому, что в них было слишком мало жизни: не крутились хороводы рыб, не высовывались из своих нор мурены, и даже вездесущие рыбы-хирурги не мелькали перед нашими глазами. Только иглы морских ежей торчали между кораллами и медленно проплывали над ними колокола медуз.

Неожиданно над пультом управления вспыхнул и замигал красный огонек и раздались редкие щелчки метронома. Я и Сергей одновременно подняли головы. Да, это ожил установленный за бортом аппарата счетчик Гейгера. Он уловил невидимую опасность, которую органы чувств человека не могут распознать. Эта опасность не имеет ни цвета, ни звука, ни запаха. Это радиационное излучение.

Я вопросительно взглянул на Сергея, но тот успокаивающе махнул рукой и улыбнулся. Излучение пока не представляло опасности, количество рентген не достигло контрольной цифры и пока не превышало трех рентген в час. По мере погружения счетчик щелкал с повышенной скоростью. Потом Сергей повел аппарат над самым дном: в лучах прожекторов оно выглядело особенно объемным и рельефным, потому что выделялась малейшая складка. Каждый камень был необычно выпуклым, различались все его выступы и впадины. И все это вспыхивало сочными яркими красками, как будто на сцену направляли свет театральных, а вернее, цирковых прожекторов!

Но вот среди этого выхваченного из тьмы великолепия прожектор наткнулся на металлический блеск. Сергей сфокусировал лучи двух боковых прожекторов на этом предмете. Теперь из мрака синей бездны выступила вся металлическая глыба. Это был огромный ящик, на котором отчетливо виднелось несколько латинских букв и хорошо знакомый всем зловещий знак – знак радиационной опасности.

– Сергей, это контейнер… – неожиданно охрипшим голосом проговорил я начало фразы и про себя додумал ее окончание: «…с радиоактивными отходами».

Счетчик Гейгера как будто взбесился и захлебывался щелканьем, словно маленькая собачонка лаем, вопил об опасности и практически без перерыва мигал красным светляком.

– Это уже более десяти рентген! Надо немедленно уходить отсюда, – сказал я.

Сергей внимательно осматривал пустынное, без каких-либо водорослей и другой растительности дно. Казалось, кто-то будто обработал рану – так стерильно выглядело дно в радиусе пятнадцати ярдов вокруг контейнера. Мне это показалось довольно странным, ведь радиоактивность здесь хоть и достаточно высокая, если верить счетчику Гейгера, но не настолько, чтобы убить вокруг все живое.

– Если верить счетчику… А кто и когда его проверял?

Мне неожиданно стало жарко. Пот выступил у меня на лбу, и холодные струйки потекли по спине. Я кивнул Сергею, и он нажал на рычаг сброса балласта. Аппарат, который в первый поиск ушел в режиме батискафа, начал подъем. Усилием воли я заставил себя не торопить Сергея, так как сброс одномоментно всего балласта заставил бы аппарат пробкой вылететь на поверхность. Но и так аппарат всплывал достаточно быстро, пожалуй, слишком быстро – у меня даже перехватило дыхание. Сергей как более опытный подводник переносил быстрый подъем довольно легко, но пот крупными каплями блестел и у него на лбу.

Глава 2

В иллюминаторе промелькнули несколько силуэтов и исчезли в темноте. Сергей быстро, не дожидаясь моей команды, почти на автомате выключил боковые прожекторы, а носовые медленно притушил, вращая ручку привода реостата, оставив небольшой – не более тридцати процентов от номинального – поток света. И почти сразу тени появились снова.

Сергей приостановил подъем аппарата, и он неподвижно повис в толще воды.

«И что это мы так рванули?..» – подумал я. Но прежде, чем мысль успела оформиться у меня в голове, Сергей заявил:

– Я уверен, что счетчик не врет и особой опасности для нас не было.

Почему к нему пришла такая убежденность, я понял позже, когда в иллюминаторе на большом расстоянии увидел большую стаю рыб. Неожиданно аппарат вздрогнул от легкого толчка, и потом боковой иллюминатор закрыла бесформенная, иссеченная морщинами и складками масса. Она все время вздрагивала, дрожь проходила под кожей волнами, как у лошади, когда она сгоняет с себя надоевшего овода. Потом в иллюминаторе показалась пара серых щупальцев с присосками и поелозила по стеклу. А затем в иллюминаторе появились глаза.

– Глаза, как у осьминога, – почему-то шепотом сказал Сергей. Я тоже подумал, что Сергей прав – осьминожьи, но тут же решил, что ошибся. Во время экспедиций на Дальний Восток я встречал много различных видов осьминогов и хорошо знал, как они выглядят и какой у них обычно умный, я бы сказал, мудрый взгляд. Но эти глаза даже для осьминожьих были необычны. Их выражение постоянно менялось, становилось слишком осмысленным, слишком пронзительным и, казалось, проницательным. А в глубине этих глаз за всей сменой выражений читались боль и какой-то невысказанный мучительный вопрос.

Но вот в иллюминаторе появились голова, клюв с беззубым ртом, большая часть туловища и воронка. Я больше не сомневался: это был осьминог. И осьминог незнакомого мне вида – не привычный дальневосточный, а осьминог вида octopus dofleini.

А эти глаза в иллюминаторе! У осьминогов они бывают довольно выразительными, часто в них можно увидеть смертельную тоску и мудрость многих поколений, усталость от груза прожитых лет и многое другое. Но такой осмысленности, как глаза этого осьминога, они никогда не выражают. А может быть, мне показалось? Подвели нервы из-за излишней настороженности и напряженности? Я издал какой-то нечленораздельный выкрик не в силах оторвать взгляда от осьминожьих глаз, и голова моментально исчезла.

Сергей напрасно ждал некоторое время, несколько раз включал и выключал свет, но осьминог больше не появился. Затем мы продолжил подъем.

«Собственно, пока ничего не удалось определить», – подумал я. Радиоактивность в бухте недостаточно высока, чтобы пролить свет на загадку гибели аквалангистов. Тем более на той глубине, куда могли добраться люди с аквалангами, заряженными сжатым воздухом. Специальных смесей для глубоководных погружений аквалангисты-любители обычно не имеют, а если имеют, то это уже не аквалангисты-любители. Может быть, такие осьминоги или другие животные напали на них? Но ни на ком из погибших аквалангистов, как у наших, так и прежде погибших в этой бухте иностранцев, не обнаружено следов укусов и вообще следов повреждений.

Тут я вспомнил о присосках на щупальцах. Обычно у осьминогов они не очень сильные: даже самые крупные человека не удержат. А легенды о громадных страшных осьминогах – выдумки чистой воды. Хотя эти животные уж очень необычны, но все равно утащить в пучину человека или убить его они не могут. В австралийских водах живет так называемый синекольчатый осьминог: несмотря на небольшие размеры, он своим ядом может убить человека, но о ядовитых осьминогах в Красном море никто никогда не слышал.

Надо будет запросить у американцев результаты исследования крови погибших аквалангистов, решил я и пошел искать врача, который занимался анализом биологического материала.

Сразу же после возвращения на корабль Сергей созвал товарищей на совещание и рассказал о наших наблюдениях. Решили, что через несколько часов аппарат начнет второе погружение. На этот раз на погружение пойдут прилетевшие сегодня утром из России профессиональные ихтиологи Нуров и Черенков. Сергей подозревал, что многие на корабле думают, мол, надо было в первый же спуск посылать ихтиолога и биохимика, а не развлекаться, отправляя гидробиолога и сотрудника комиссии по чрезвычайным ситуациям. Но что делать, если гидробиолог – руководитель экспедиции, а сотрудник комиссии – его начальник и уже почти приятель? Впрочем, может быть, никто так и не думал, и в Сергее просто взыграло чувство справедливости и ответственности за порученное дело.

Однако проведенные и второе, и третье погружение аппарата не принесли никаких новых данных. Каждый раз при погружении ихтиологи встречали осьминогов и подтвердили: осьминог, увиденный мной и Сергеем, не принадлежит ни к одному известному виду.

Пока ихтиологи ныряли, мы с Сергеем развили кипучую деятельность: старались побеседовать со всеми участниками экспедиции как с нашей, так и с американской стороны. Мы не обходили вниманием ни одно, даже самое фантастическое предположение сотрудников о тайне здешних вод.

Когда я беседовал с капитаном судна, Роберт обратил мое внимание на то, что мясо мертвой рыбы, которая в изобилии плавала на поверхности бухты, имеет странный запах.

– Не мертвой рыбы, не тухлой, а какой-то неживой, – сказал мне Роберт и в доказательство подошел к борту и выловил несколько мертвых рыб. Он выбрал пару самых свежих, которые еще не начали разлагаться, и предложил мне понюхать.

– Извините меня, Роберт, но я, к сожалению, больше знаком с пресноводными и северными рыбами, а как должны пахнуть тропические, честно говоря, не имею понятия. Можно я их возьму и передам Михайличенко для подробного исследования?

Капитан громко расхохотался, при этом его могучий бас донесся до людей на берегу, и они с беспокойством стали оглядываться по сторонам: не напали ли на экспедицию сомалийские пираты?

– Алекс, ты можешь смело отдать эту рыбу хоть в лабораторию, хоть китайцам для того, чтобы они ее потушили и потом приготовили из нее свое национальное блюдо! Алекс, ты только скажи, – продолжал буйствовать капитан, – и мои ребята притащат тебе еще пару ведер этой пакости.

Сергей никому не доверил эту процедуру и лично проверил мясо рыб сначала в бортовой лаборатории на суде, а потом и в лаборатории экспедиции. Он провел почти полсотни тестов: в конце концов и ему запах начал казаться странным. Сергей уже хотел забросить это бессмысленное занятие, когда очередной тест показал: нигде в клетках мяса мертвых рыб не сохранилось никаких аминокислот с многовалентными фосфорными связями.

Сергей многократно проверял и перепроверял не только результаты анализа, но и правильность примененной им методики. Он с яростью набрасывался на результаты, как будто от них зависел не только удачный исход экспедиции, но и жизнь самих членов команды, и был так возбужден, что почти не чувствовал усталости. Он подтвердил и повторил мой результат, и я теперь уже увереннее спорил с товарищами, и даже с ихтиологами, забыв о всякой осторожности и о том, что могу попасть впросак, если моя идея с отсутствием фосфора в мясе мертвых рыб будет опровергнута. Ихтиологи вроде бы мужики приличные, но я хорошо знал, как бывают обидчивы профессионалы, когда дилетант влезает в область их компетенций. А тем более, если дилетант – фактически руководитель российской части всей экспедиции. И когда мы с Сергеем опускались вторично в аппарате на дно бухты, в моей голове постоянно кружился хоровод новых гипотез, насколько ярких, настолько же безумных.

Кто, как и, главное, зачем извлек из мяса рыб фосфорсодержащие аминокислоты? Уже обилие и бездоказательность моих теорий должны были немного остудить мою голову и дать мне сосредоточится на поиске других фактов о состоянии местных вод.

Глава 3

– Если постепенно исключать все, что не могло быть причиной загадочной гибели аквалангистов, то останутся лишь увиденные нами животные. Конечно, это только гипотеза, но когда не останется ничего другого… – сказал Сергей на совещании и предложил попробовать отыскать или (если это не удастся) приманить парочку осьминогов и попытаться более детально познакомиться с новым видом октопусов.

Каждые пять минут мы по очереди поглядывали на прикрепленные к бортам аппарата сетки, в которые мы положили несколько рыб и крабов. Крабы, как известно, – любимое лакомство октопусов, и они должны были послужить приманкой для осьминогов.

Аппарат опять был спущен на воду в режиме батискафа и неторопливо плыл почти над самым дном, но осьминоги не появлялись.

– Возможно, мы неправильно указали координаты и автопилот сбился с курса? – предположил Сергей. Я согласился с ним, когда внимательнее рассмотрел дно. Оно не было пустынным, как то место, где лежал контейнер с радиоактивными отходами.

Перед нами раскинулись настоящие коралловые сады, и всюду буйно разрастались водоросли. Водоросли росли так плотно, что, казалось, мы наблюдаем жизнь настоящих джунглей, в которых одно растение борется за выживание с соседним, где победитель обвивает побежденного и окончательно добивает его, где нет мертвого пространства, где на останках только что погибшего растения уже зарождается и развивается новое.

Бушующий фонтан жизни бил здесь повсюду. Жизнь фонтанировала из всех пор, из щелей между камнями, из расселин скал. Эти фонтаны жизни были одновременно молодыми и старыми, жадными и расточительными, щедрыми и скупыми, сочными и изможденными. Жизнь разбрасывала свои дары направо и налево для кого угодно и как угодно, не замечая своих потерь, не учитывая свои доходы. Жизнь порождала и убивала и своих друзей, и своих врагов, оживляла и тех и других и снова убивала их. Жизнь заступалась и предавала одновременно то, что ее порождало. Жизнь вызывала на свет большое и презирала малое, чтобы тут же поступить наоборот, и погибала в невероятных муках и снова в муках рождалась, как бы доказывая всему миру и самой себе, что она главная на этой планете. Подобное проявление буйства жизни мне часто приходилось видеть весной в тропических лесах, но в воде, в море, в океане я наблюдал этот бушующий фонтан жизни впервые.

Сергей тоже был поражен расточительным буйством рядом с мертвой зоной, хотя и имел гораздо больший, чем у меня, опыт погружений и подводных наблюдений.

Я прильнул к иллюминатору, завороженно рассматривая заросли водорослей, и старался сделать как можно больше фотоснимков. Я приготовился сделать новые снимки и попросил Сергея включить левые боковые прожекторы. Сергей переключил питание прожекторов, и фонтаны жизни засверкали своими красками с левого борта.

– Алекс, смотри! Смотри направо! – вдруг крикнул Сергей.

В иллюминаторе справа появился осьминог. Он плыл как все головоногие, выталкивая воду из воронки, сложив щупальца, которые были похожи теперь на стабилизаторы реактивного снаряда, а сам осьминог – на торпеду. За первым осьминогом плыло еще несколько головоногих. Они подплыли к сети, не спеша проползли вдоль нее, как будто обнюхивая приманку. Вдруг один из них протянул щупальце и несколько раз провел им по ячейкам сети. Его движения были плавными и осторожными. Осьминог словно интересовался самой сетью, а не теми животными, которые находились внутри ловушки. Неожиданно он на мгновение исчез из поля зрения, и тут же его голова показалась в центральном иллюминаторе. Его огромные глаза внимательно разглядывали нас и остановились на Сергее. Осьминог напрягся, и над его глазами появились выпуклости, которые напомнили мне маленькие рожки, как у молодого жирафа. Осьминог немного изменил цвет, стал как будто линять и вдруг начал переливаться различными оттенками, перебирая все цвета радуги.

– Это он так приветствует меня как руководителя экспедиции, – пошутил я.

– Не зазнавайся, это у них типичная реакция на новые предметы, – совершенно серьезно заметил Сергей.

– Не умаляй моего значения, а то он не сможет выбрать партнера для переговоров. Может быть, он хочет поговорить с нами, – продолжал я попытки пошутить.

Осьминог вытянул щупалец и повозил им по стеклу иллюминатора.

– Однако этот переговорщик заслоняет своей тушей нам сеть, – нахмурился Сергей и изменил направление движения батискафа.

Осьминог отлип от иллюминатора и, выбросив из воронки струю воды, исчез из виду. Сеть снова стала видна, рыбы и крабы остались нетронутыми. Сергей включил прожекторы на полную мощность, и мы успели увидеть уплывающих осьминогов: они уходили строем, который был подобен журавлиному клину.

– Никогда не слышал, чтобы осьминоги плавали строем, – пробормотал Сергей.

Он потянул на себя ручку джойстика управления аппаратом, ставя рули в положение погружения. Сергей решил сразу начать погоню за строем осьминогов. Но он напрочь забыл, что в целях безопасности к аппарату был прикреплен «поплавок», наполненный керосином, и в режиме батискафа он не мог развить свою максимальную горизонтальную скорость – у него почти не было надежды на успех. Сергей не мог предугадать, куда направляются осьминоги, и перехватить их, срезав путь. А «Дельфин» как батискаф явно уступал живым ракетам и в скорости, и, конечно, в маневренности. Сергея вела лишь интуиция и страстное желание догнать этих необычных осьминогов, но он мог рассчитывать только на счастливый случай.

Мы догнали их у самого дна. Я успел заметить, как серые тени скользнули между двух высоких скал в узкое подводное ущелье.

– Похоже, они знают, что наш аппарат туда не пройдет, – сказал Сергей и повел его в обход. Он заложил несколько довольно крутых виражей, и мы опять увидели осьминожью стаю, растянувшуюся теперь длинной цепочкой. Моллюски тоже заметили нас и как по команде рванули ко дну, исчезнув в черной воде. Я приказал Сергею выключить бортовые прожектора, и мы начали осторожно спускаться в эти темные воды. Мы почти достигли дна, и Сергей опять включил все прожектора «Дельфина».

Он включил их сразу на полную мощность, и мы буквально ахнули от удивления. Я всегда знал, что осьминоги умеют строить дома-гнезда из подручных материалов – мелких камней, ракушек, осколков крабовых панцирей и тому подобных средств. Но тут перед нами предстал целый осьминожий город, начала и конца которого мы не видели, так как пространство, освещаемое прожекторами, было весьма ограниченным.

Я смотрел на город, пытаясь запомнить каждую деталь. Сергей тронул меня за плечо:

– Вернемся сюда с видеокамерой и более сильным освещением.

В этот момент мы забыли обо всем: об аквалангистах, о задании, об опасности. Если бы мы захватили в рейс гидрокостюмы и акваланги, то немедленно вышли бы из аппарата, чтобы лучше рассмотреть удивительные конусообразные сооружения.

– Octopus sapiens! – прошептал Сергей. – Вот это было бы открытие!

– А почему бы нет! – также шепотом ответил я. – Новый вид: осьминог разумный. В принципе, это вполне возможно! Что мы совсем недавно знали о дельфинах и китах? А теперь считаем их гораздо умнее приматов!

– Погоди, погоди, – досадуя на свой неосторожный язык, остановил меня Сергей. – Не спеши! Мы же еще ничего не знаем!

Из ближайшей постройки выплыл осьминог и, включив свой реактивный двигатель, помчался прямо на аппарат. Сергей приглушил освещение. Осьминог остановился у переднего иллюминатора и заглянул, как прежде, внутрь корабля. Его огромные осмысленные глаза смотрели на людей. И я, и Сергей почувствовали какое-то давление на мозг, и в наших головах вдруг сформировался призыв осьминога к дружбе, на который мы оба одновременно кивнули в знак принятия этого предложения. Осьминог отплыл немного от стекла и медленно, словно приглашая за собой корабль, поплыл вдаль. Сергей повел «Дельфина» за ним.

Осьминог уверенно плыл по хорошо известному ему пути, делая многочисленные повороты, лавируя между скал и время от времени останавливаясь, чтобы подождать нас. Он как будто понимал, что «Дельфину» в этом ущелье тесно и что мы не можем здесь развить нормальную скорость.

Через несколько поворотов проснулся и начал щелкать счетчик Гейгера, фиксируя наличие радиоактивного облучения. Скорость его треска неуклонно увеличивалась. Вскоре замигал контрольный сигнал, и светодиодная шкала, отражающая уровень радиации, начала светиться тревожным красным светом. Когда шкала достигнет цифры 15, надо будет убираться отсюда: это значит, что в зоне находиться нельзя!

Прямо по курсу показалась темная металлическая глыба контейнера с радиоактивными отходами. Осьминог вытянул щупальце в сторону контейнера, словно указывая на него, развернулся и поплыл вверх. Ему снова пришлось несколько раз останавливаться и поджидать «Дельфин», неподвижно паря на одной глубине, затем он толчком выбросил воду из воронки и поплыл почти горизонтально. Мы поплыли за ним, снизив, однако, до предела свою скорость. Оказалось, осьминог привел к месту, которое обнаружили американские летчики и координаты которого передали нам. Здесь вода была красноватой из-за обилия планктона.

– Так вот оно что! – с торжеством произнес Сергей. – Профессор Сашов прав: радиоактивным излучением можно вызывать цветение планктона. Понимаешь связь: контейнер и цветущий планктон?

– Понимаю, – медленно, словно по чужому указанию, сказал я, пытаясь думать о том, где я встречал упоминание о красном планктоне.

– Но ведь это как раз то, что может здорово пригодиться нам, людям: обилие планктона – это обилие пищевого белка, – вновь преувеличенно бодро произнес Сергей.

И как бы для того, чтобы подтвердить свое желание дружить с людьми, сопровождающий нас осьминог сначала подплыл к иллюминатору, затем немного отплыл и опять, вытянув в сторону и вниз щупальце, медленно поплыл в указанном им направлении.

Сергей осторожно направил аппарат за ним, и буквально через сотню ярдов мы увидели еще один контейнер. Это был контейнер с отходами химического производства. Я приказал Сергею взять несколько проб воды, а сам смотрел на красноватую воду и чувствовал усиливающееся беспокойство. В подсознании бродили обрывки мыслей, и я никак не мог собраться и четко сформулировать свое мнение. Красная вода. Красное море. Ближний Восток. Египет, Моисей…

Причем здесь Ближний Восток? Но я смутно чувствовал, что Красное море имеет какое-то отношение к моим воспоминаниям. И уцепился за это: Красное море, Египет. Почему море Красное? Почему вода красная? Из него добывают удобрения в Египте. Ну и что? Я начал чувствовать легкую головную боль, которая не давала собраться с мыслями. В конце концов мои мысли зашли в тупик, и я заставил себя на время забыть и о Ближнем Востоке, и о Красном море.

Между тем Сергей нажал на кнопку, из аппарата выдвинулась толстая трубка с подвижным наконечником и всосала в себя немного воды вместе с планктоном.

Осьминог заинтересовался трубкой, подплыл к ней, протянул щупальце, осторожно погладил ее, как бы изучая. Затем сложил щупальца для плавания и интенсивно заработал своим реактивным двигателем. На секунду он остановился, вытянул указательное щупальце по направлению массы планктона и, наращивая скорость, поплыл назад, в глубину, уже не ожидая нас.

– Он словно попрощался, сказав: «Ищите разгадку там, где планктон», – заметил я.

– Ого, командир, у тебя богатое воображение! Почему бы тебе не заняться ихтиологией вплотную? – спросил Сергей, запуская двигатели «Дельфина».

Глава 4

Я, как и все участники экспедиции, знал о работоспособности Сергея, но после обнаружения второго контейнера с химическими отходами он не только превзошел себя, но и совершенно загонял остальных. Круглые сутки, днем и ночью, горел свет как в лаборатории экспедиции, так и в судовой лаборатории. Сутками не выключались термостаты и, несмотря на то, что вентиляция и кондиционеры работали на полную мощность, в лабораториях установилась температура выше тридцати градусов. День и ночь гудели и свистели центрифуги, в бешеной карусели выделяя из растворов отдельные фракции. Микротомы без перерыва нарезали органическую ткань взятых биологических образцов на мельчайшие пленки толщиной в несколько микрон, и затем эти срезы ложились на предметные стекла микроскопов. Одновременно исследовали образцы проб воды, взятые из зараженных мест. Эти образцы в полупрозрачных стеклянных колонках обрабатывали различными сочетаниями кислот и щелочей.

После трех дней интенсивной работы похудевший, с красными от бессонницы и постоянного напряжения глазами, но, как всегда, пахнущий дегтярным шампунем после душа и чисто, до синевы, выбритый Сергей собрал сотрудников. Его доклад прозвучал коротко и деловито:

– Исследуя море в этой бухте, мы наткнулись на локальное скопление планктона. Этот планктон придавал морской воде красноватую окраску, хотя его основная масса, состоящая из простейших водорослей, имеет обычную зеленую окраску. Проведенные нами и нашими американскими коллегами исследования выявили несколько повышенную радиоактивность этой зеленой массы и повышенное содержание в ней различных, в том числе и ядовитых, цианидов. Это, безусловно, доказывает прямую связь между контейнерами с радиоактивными и химическими отходами и интенсивным размножением планктона в этой бухте, – Сергей включил ноутбук и начал презентацию. – Вот полученные нашей лабораторией данные, – объявил он. В каюте погас свет, и на экране замелькали колонки цифр. – А вот данные, полученные нашими американскими друзьями, – Сергей показал следующую группу слайдов. – И, наконец, обратите внимание на сравнение данных, полученных нами и американскими коллегами, – и Сергей запустил последнюю серию слайдов. – Мы видим почти полное совпадение результатов, что доказывает правильность методик, по которым проводились эти исследования. – Как видите, академик Сашов оказался прав, и нашему уважаемому капитану мистеру Роберту придется с этим примириться,

– подытожил свое выступление Сергей, когда демонстрация данных закончилась.

– Я не согласен! – возразил капитан, вскакивая со стула. – Вы хоть и свято храните верность теориям своего Сашова, что, конечно, делает честь, но не вашему уму, а, скорее, вашему упрямому характеру. Проблема не решается так, как вам хочется, – Роберт забегал взад-вперед по каюте, топая ножищами и выставив свой круглый живот. Он, с одной стороны, очень напоминал краба, преследующего добычу или, наоборот, спасающегося от хищника. В то же время при своих габаритах он напоминал участникам совещания тайфун, который ворвался в маленькую каюту и грозился разнести все, что находилось внутри помещения. – Всем теперь известно, что классические природные ресурсы белка практически исчерпаны. Животноводство также достигло своего пика развития и не успевает снабжать все более численно растущее человечество животным белком. И теперь людям, чтобы выжить, хочется нам того или нет, придется привыкать к необычной пище. Впрочем, эта необычная пища необычна в основном для населения высокоразвитых в экономическом смысле стран. В странах третьего мира уже давно в качестве основного источника животного белка используются наземные насекомые и морской планктон. Сегодня мы наблюдаем, как пасутся на массе планктона киты, гигантские акулы и скаты, различные виды рыб и моллюсков, чтобы затем самим питаться ими. Но и нам предстоит пастись на планктоне, и это совсем не ужасно, как думают некоторые недалекие люди. Если все правильно приготовить, красиво упаковать, агрессивной рекламой заложить в мозги людей, что это и экономично, и вкусно, то это не только спасет человечество от белкового голода, но и принесет огромные прибыли производителям подобной продукции. И этот процесс в ряде стран, в том числе и у нас в Америке, уже начался. На побережье построены первые фабрики, спущены на воду плавучие корабли-фабрики – искусственные механические аналоги живых животных, которые перерабатывают планктон, готовя из него настоящие деликатесы. – Роберт перевел дух и продолжил: – К тому же я должен вам сказать, что искусственное мясо, полученное из планктона, значительно питательнее, полезнее и вкуснее натурального. Только тупая приверженность традиционной кухне мешает вам признать очевидность наступления новой эры в истории питания населения Земли.

Капитан разошелся не на шутку: от фабрик по переработке планктона он перешел к необходимости в ближайшее время начать массовое строительство фабрик, специализирующихся на производстве искусственного мяса из насекомых.

Этого Сергей уже не выдержал и довольно грубо попытался остановить речь капитана. Он сказал, что Роберт увлекся своим вступлением, и напомнил, что задачей экспедиции является нахождение причин смерти аквалангистов, а не обсуждение проблем голодающего человечества, что пора заканчивать треп и переходить к деловой части. Но ему не удалось остановить оседлавшего любимого конька капитана. Уж если Роберт седлал его, то проще было остановить бегущего бизона. Если Роберт садился на конька, то немедленно пускал его сначала рысью, а потом и в галоп.

– Вы, русские, правильно говорили когда-то, что уже сейчас, сегодня, сию минуту нужно думать о том, как повысить количество планктона в океане. Но, мои дорогие юные друзья (в устах капитана слова «дорогие друзья» означали совсем не «дорогие» и тем более не «друзья»), облучение планктона с помощью изотопов – это метод, который предложил ваш профессор Сашов, и я уверен, что он глубоко ошибочен.

Воздействуя на планктон радиоактивным излучением, мы, возможно, и выведем новые виды планктона, но есть опасность, что они могут оказаться с пониженным содержанием белка. То есть общей кормовой массы будет больше, а белка в ней будет меньше, и ее питательность снизится, – капитан продолжал бушевать: – К тому же существует опасность – и немалая! – радиоактивного заражения массы, как это мы только что убедительно показали… – Роберт закашлялся, сделал глубокий вдох и почти выкрикнул: – Вы этого хотите?! А ведь достаточно применить новые виды зеленой энергии для перемешивания вод, поднять на поверхность воды, где так много питательных веществ, с глубин двести-триста ярдов – и проблема будет решена. Мы получим огромные, небывалые прежде урожаи планктона и, как следствие этих урожаев, обилие промысловой рыбы и других морских животных…

– Basta! – неожиданно по-итальянски крикнул Сергей. Роберт от неожиданности на мгновение умолк, и Сергей, воспользовавшись паузой, бросился наконец-то в ответную атаку:

– У нас нет механизмов для перемешивания вод, и они явно будут созданы еще не скоро, а метод профессора Сашова применим уже сегодня. Предельно допустимые дозы облучения можно определить теоретически, и вообще все виды излучения надо использовать так, чтобы не навредить людям и в то же время максимально ускорить размножение планктона и его цветение…

И вдруг меня осенило, я вспомнил: ну конечно, цветение! Я же сам редактировал для нашей печати материал американского корреспондента. Он исследовал и описал различные случаи цветения воды и влияние этого цветения на морские организмы.

Неожиданная вспышка размножения планктона убивает драгоценные жемчужные устрицы в Японии. Это бедствие известно давно. Люди болеют после употребления устриц, выращенных в Калифорнии, если в период их роста у побережья наблюдалось цветение воды. Древние рукописи говорят, что вода в Ниле иногда приобретала цвет крови, и тогда в Египте погибали животные и люди, испившие ее. Может быть, и аквалангисты, и рыбы погибали потому, что как-то взаимодействовали с цветущей водой? Эта мысль была невероятно простой. Она меня настораживала своей простотой и очевидностью и была слишком легкой разгадкой тайны бухты, чтобы оказаться правдой. Неужели же я догадался о том, о чем не могли догадаться ученые и специалисты?

– Простите, господа и товарищи, что я влезаю в вашу научную дискуссию, – сказал я, слегка заикаясь от волнения. – Я, конечно, не специалист, но все же должен вам сказать…

Ко мне обернулись. Сергей – с досадой: дескать, молчал бы, не то сейчас ляпнешь такое, а мне потом отдуваться перед американцами, остальные – тоже с ясно читаемым на их лицах удивлением и с откровенным изумлением перед моей наглостью, так как многие наши коллеги и почти все американцы считали меня сотрудником ФСБ.

Но все-таки я переборол смущение перед научной аудиторией и заговорил:

– Лет пять назад я редактировал статью одного иностранного журналиста о том, что цветущий планктон убивает животных, причем не только тех животных и рыб, которые поедают его, но и тех, которые иногда просто находятся длительное время среди скопления цветущего планктона. На калифорнийском побережье отмечались случаи смерти среди людей, которые употребляли в пищу отравленные ракушки. Я хорошо помню эту статью, там приводится еще несколько случаев влияния цветущего планктона на другие организмы.

– Черт возьми! – закричал Роберт. – А ведь ваш фээсбэшник прав! Жгутиковый планктон способен вырабатывать различные яды – алкалоиды, смертельные для живых организмов. Эти ваши контейнеры вызвали местное цветение планктона, красную чуму. Вот что хотите вы вкупе с Сашовым преподнести людям!

Сергей подошел ко мне, дружески треснул меня по плечу так, что я от удара даже немного присел, потом обнял, нахмурился, после опять просиял и, наконец, высказал вывод, уже сделанный мною мысленно:

– Возможно, именно от взаимодействия с цветущим планктоном погибли аквалангисты и передохла рыба в бухте. Необходимо провести дополнительные исследования воды.

***

Снова и снова уходил в море «Дельфин», снова и снова работали центрифуги, микроскопы, химические анализаторы. Сергей ходил, как студент в стройотряде: яростный, худой, осунувшийся и неустающий. В очередной раз поругавшись с капитаном «Русалки», он ринулся в радиорубку, куда от российской стороны имели доступ только я и Сергей. Я успел его перехватить, когда он, ругаясь вполголоса и шепча проклятия в адрес всех администраторов в мире, открывал дверь в радиорубку.

– Сергей, послушай, – обиженным тоном заговорил я, – ну я-то, можно сказать, автор идеи, имею право знать, подтвердились ли мои предположения?

Сергей посмотрел на меня невидящим взором, затем его взгляд постепенно прояснился.

– Прости, дружище. Конечно, ты имеешь право все знать первым. Но дело в том, что однозначного ответа пока нет. Мы обнаружили тринадцать видов алкалоидов в пробах воды и в телах микроорганизмов. Почти все они ядовиты и опасны для человека. Но они растворены в морской воде в очень низкой концентрации, а в микроорганизмах имеются в очень малых дозах. Человек отравится ими, лишь если выпьет по меньшей мере полтора галлона морской воды. А чтобы получить отравление от попадания внутрь микроорганизмов, он, как кит, должен съесть фунтов шесть отравленного планктона. Допустим, что у одного из аквалангистов кончился воздух в баллонах и он успел так наглотаться… А второй что? Так проголодался, что бросился, как кит, цедить и глотать отравленный планктон? Два таких диких случая одновременно – событие совершенно невероятное. Если и случилось такое, то почему не погибли осьминоги, моллюски, рыбы? Ты же своими глазами видел, что все они совершенно безболезненно переносили нахождение рядом со скоплением планктона и даже внутри планктонного облака. В общем, тут еще много «почему». Я считаю, что нужно расширить исследования и, в первую очередь, заняться осьминогами, так как они постоянно обитают в водах этой бухты и, как мне показалось, прекрасно себя чувствуют. А для безопасности людей следует оттащить контейнеры куда-нибудь в глубокую морскую впадину, пока их стенки окончательно не разъела вода. Поэтому я и решил вызвать специальную подлодку-буксир.

Наверное, Сергей заметил, как разочарованно вытянулось мое лицо, и с сочувствием в голосе сказал:

– Ничего не поделаешь, в науке всегда так. Разгадка только кажется близкой. Будем искать!

Он посмотрел мимо меня в иллюминатор напротив, который находился прямо на ватерлинии «Русалки». Там подымалась и опускалась изогнутая изумрудная линия волны, описывая при этом почти правильную синусоиду, где два основных момента синусоиды – нарастание и падение – непрерывно переходят друг в друга. Мы переглянулись с Сергеем, и я понял, что он хотел сказать.

Глава 5

Я проснулся, услышав за дверью своей каюты какой-то шум, голоса, топот ног. Не одеваясь, я выскочил в коридор и наткнулся на Сергея и Роберта. Сергей понял мой выразительный взгляд и поспешил объяснить причину шума:

– Вызванная мной подлодка-буксир трижды обыскала всю бухту – контейнеры исчезли. Причем оба! На всякий случай попробуем еще раз поискать. Если хочешь, давай спустимся с тобой на «Дельфине». Поплавок с него по распоряжению Роберта уже сняли, и мы будем гораздо подвижнее, чем в режиме батискафа. Ты примерно помнишь места, где мы нашли контейнера?

– Конечно, помню, – поспешно сказал я. – Там недалеко есть очень характерный выступ скалы, а второй контейнер просто лежал посреди красивейшего кораллового сада. Я эти места сразу узнаю.

– Пошли скорее! – загорелся Сергей, не замечая протестующего выражения на лице капитана, который в целях безопасности погружения требовал установки на аппарат поплавка.

Мы поднялись на палубу корабля. На талях, готовый к спуску, висел наш аппарат. Невдалеке, по другую сторону «Русалки», будто спина громадного кита выступала из воды длинная подводная лодка-буксировщик. Эта уникальная лодка была также лодкой-вездеходом. Ее начинили таким количеством аппаратуры и установили столько различных механизмов, что во время работы у пульта управления дежурила смена, состоящая не менее чем из трех операторов одновременно. А в момент особо сложных поисковых или спасательных операций дежурная смена поста управления состояла из семи операторов, которые менялись каждые два часа. Но даже в таком составе они едва успевали управляться с сотнями кнопок, тумблеров, штурвалов и джойстиков плавной регулировки, следить за показаниями многочисленных сигнальных светодиодов и светодиодных шкал, сигналами аварийными, контрольными, обратной связи и другими. Зато подлодка могла выполнять самые разные операции. Она имела танковые пластиковые гусеницы и могла ползать, если требовалось, по дну моря, преодолевая скалы и впадины. А при необходимости даже выбираться на берег и там самостоятельно передвигаться, развивая скорость до четырех миль в час. Она была оснащена различными радарами, аппаратами ультразвуковой связи под водой, аппаратурой ультразвуковой локации, приборами инфракрасного и ультрафиолетового видения. И, естественно, всеми существующими видами навигации.

К нам подошел коренастый человек с расплюснутым носом боксера. Это был капитан второго ранга командир подлодки Растригин Александр. Он отозвал меня в сторону и тихо сказал:

– Только что получил шифровку из главного штаба ВМФ. Недалеко отсюда замечена неопознанная подводная лодка. Нам сообщают, что эта лодка, не останавливаясь, проследовала мимо, но подчеркивают, что постоянного наблюдения за лодкой они не вели.

Я подозвал Сергея и повторил слова командира лодки.

– Думаете, она могла утащить оба контейнера? – встрепенулся Сергей. – Но я не понимаю зачем.

– Если это контейнер с отходами, то вроде бы и незачем. А если там только оболочки контейнеров для маскировки, а начинка совсем иная, например, гидроакустические станции для наблюдения за нашими атомными подлодками…

– По крайней мере, в одном контейнере начинка должна быть радиоактивной. Могут подвести наши глаза, наши чувства, но счетчики Гейгера не обманешь.

– Радиоактивность еще не доказывает, что там отходы, – сказал командир и отвернулся. Видно было, что он не привык вести долгие споры.

Зато Сергей мог продолжать их бесконечно. Особенно он любил перебирать всевозможные варианты, которые плодились у него в голове, как кролики в Австралии.

– Погодите, но по отходам можно кое-что узнать и о технологии, и об используемых материалах, – сказал он, увлекаясь. – Это похоже на мусорную корзину, попавшую в руки к следователю. Может быть, хозяева этих контейнеров предпочитают, чтобы они не попали в наши руки?

– Вот именно! Это я и имел в виду, – многозначительно сказал командир. Сергей широко улыбнулся и махнул рукой:

– Да чего там гадать? Скорее всего, они лежат в тех же местах, а вы, командир, их не заметили: уж очень большая у вас лодка. Контейнер для нее – песчинка в пустыне. Спустимся на «Дельфине» и посмотрим, куда они делись. Как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз предположить.

По лицу командира было ясно видно, какие чувства он питает к человеку, который сомневается в технических возможностях его подводной лодки и тщательности работы, проделанной им и его командой.

– Я пойду с вами, – решительно заявил Растригин. – Мои ребята не могли не заметить эти контейнеры.

– Но троим в аппарате будет тесновато, – заметил я.

– Я обязательно пойду третьим, – повторил Растригин и поджал губы, показывая, что дальнейшая дискуссия отменяется.

Как только аппарат спустили на воду, Сергей открыл шторки всех иллюминаторов и для страховки включил экраны обзора.

– Наблюдайте, пожалуйста, за экранами, – предложил он командиру подлодки, – а на нашу с Алексом долю останутся иллюминаторы. Так мы наверняка ничего не упустим.

– Хорошо, – сказал командир, приникая взглядом к главному экрану.

Сергей вел аппарат медленно, манипулируя прожекторами, то усиливая, то уменьшая силу света. Одновременно он старался освещать дно под разными углами.

Мимо нас проплывали темные расщелины, уходящие в сумеречную мглу подводные равнины, скалы с красно-сине-зелеными коралловыми панно. Переливались пастельными тонами раскрывшие свои листья-щупальца анемоны. Некоторые места были относительно пустынными, в других резвились стайки маленьких рыб. Из темноты прямо на луч прожектора выплыли несколько стальных морских щук – барракуд. Открывая и закрывая пасти, усеянные большими острыми зубами, стая шла прямо на аппарат, будто собиралась испытать остроту своих зубов о его обшивку.

– Вот это хищницы! – восхищенно сказал Сергей. – Настоящие хозяева моря: идут на свет и ничего не боятся, хоть «добыча» явно для них великовата. Наше счастье, что металл и пластик им не по зубам.

Показалась знакомая скала.

– Это здесь, – почти одновременно сказали мы с Сергеем, увидев выступ, похожий на голову носорога.

Да, это был тот же выступ, та же скала, у подножия которой ничего не росло. Заметались лучи прожекторов, освещая белые меловые камни, песчаные островки, морских ежей. Но контейнера с радиоактивными отходами не было, хотя счетчик Гейгера отчетливо щелкал, показывая, что местность заражена и что мы не ошиблись, найдя место, где совсем недавно находился контейнер.

– Чтобы утащить контейнер, течение должно быть очень сильным, а приборы этого не доказывают, – бормотал Сергей, – вернее, они показывают вообще полное отсутствие какого-либо течения.

– Либо такое течение существует, либо подводная лодка не просто проследовала мимо, – сказал свое веское слово Растригин.

– Либо ни то, ни другое, – поддразнил его Сергей.

– Вы в армии были? – будто невзначай спросил его Растригин.

– Хотите сказать, что там бы из меня сделали человека? – рассмеялся Сергей. – Но это сейчас нашему делу не поможет.

Он довернул носовой прожектор чуточку влево.

– Стой, Сергей! Смотрите! – воскликнул я. – Видите след? Как будто кто-то и в самом деле тащил контейнер или просто что-то тяжелое. Впрочем, это могло быть и течение, если оно возникало под действием каких-то неизвестным нам сил и особенно если сила его непостоянна. Тут нужно поставить зонды и замерять скорость движения воды в течение суток. Как прибудем на базу, я постараюсь договориться с капитаном корабля.

– Но мы можем и сами поставить тут необходимые зонды, незачем нам обращаться к американцам, – заявил Растригин. – Но не мешало бы предварительно провести разведку и тщательный осмотр местности, используя водолазов, дрессированных животных, дельфинов.

– Правильно, капитан! – неожиданно похвалил его Сергей. – Как мне сказал Роберт, здесь неподалеку есть учебная база биоников, где они дрессируют дельфинов и морских львов в военных целях. Он по секрету сообщил, что на эту базу поселили вызванную им дрессировщицу и ее подопечных. Он сказал, что она русская. Пригласим эту даму с ее друзьями.

Что-то подсказало мне, что эту русскую даму я могу знать. Мне сразу вспомнилось «Шоу касаток» в Сан-Диего и дрессировщица морских львов, с которой меня познакомила Элен. Я отвернулся и прильнул к боковому иллюминатору.

Неожиданно я увидел его.

– Ребята, смотрите! Опять он! – крикнул я.

К батискафу подплывал осьминог. В луче света отчетливо было видно темное пятно там, где билось одно из трех сердец моллюска. Осьминог нисколько не маскировался, наоборот, окрасился в желтый цвет с поперечными черными полосами, словно хотел, чтобы его как можно быстрее заметили. Похоже было, что это наш знакомый, который заглядывал в иллюминатор аппарата при прошлой встрече. Он очень уверенно подплыл к центральному иллюминатору, заглянул в него, внимательно осмотрел нас с Сергеем и с любопытством остановил взгляд на новом члене экипажа – командире подводной лодки.

Растригин тоже с интересом уставился на него, так как видел такого осьминога впервые. Он пережил изумление, которое в свое время испытали мы с Сергеем. Впрочем, и на нас опять подействовали эти огромные, почти человеческие по выразительности глаза.

– Я думаю, что настоящие глаза у него значительно меньше, – попытался разрядить обстановку и отвлечь нас Сергей, – но вокруг глаз у осьминогов расположены кольцами ряды красящих клеток – хроматофор. И он может в минуту опасности придавать им различную окраску и тем самым зрительно увеличивать размер своих глаз, пугая врагов.

– Какого бы размера ни были у октопуса глаза, они очень зоркие, – вспомнил я совершенно не к месту. Как и всякий дилетант, я очень любил употреблять специальные латинские названия. – С ними могут сравняться, кроме человеческих, только глаза кошек и хищных птиц.

– Вы тоже ученый? – уважительно спросил у меня Растригин.

Я промолчал. Пожалуй, я бы теперь и сам не смог точно определить свою профессию. Электромеханик по образованию, я почти не бывал на лекциях по теоретической механике и сопромату и, естественно, вскоре забыл за ненадобностью даже те жалкие знания, которыми запасался в ночь перед экзаменами. Зато моя голова была забита самыми разнообразными знаниями по электронике и биологии, теологии и медицине, приборостроению и криминалистике, геологии и физике моря, космонавтике и столярному делу. Я когда-то владел приемами самбо и имел первый разряд по стрельбе из пистолета, занимался дайвингом и подводной охотой, считался одним из лучших специалистов в городе по резьбе по дереву. Я свободно владел несколькими европейскими языками и быстрее и точнее любого переводчика переводил специальные технические тексты, имел профессиональные водительские права на все виды наземного и водного транспорта, ходил с альпинистами на Демерджи и мечтал побывать на Эвересте.

Помимо всего прочего, я когда-то неплохо пел, аккомпанируя себе на шестиструнной гитаре, и даже пытался сам сочинять, а вернее, переделывать популярные песенки. Я регулярно печатался в специальных изданиях, но только несколько раз мои статьи публиковались в открытой печати. Я сам считал себя журналистом и, как каждый журналист, очень надеялся, что когда-нибудь мне встретится настоящий сенсационный материал и я смогу написать полноценную книгу, а не рассказики для стенгазеты.

И вот теперь казалось, что моя мечта близка к осуществлению. Я умолял судьбу, чтобы контейнеры не просто унесло течением, а чтобы их похитили те, кто хотел скрыть свою деятельность в этом регионе, и чтобы эти осьминоги оказались пусть не разумными существами, но хотя бы представителями нового, совершенно неизвестного науке вида…

Между тем осьминог не отплывал от иллюминатора. Он внимательно наблюдал за действиями людей. Растригин, видимо, перестал интересовать его. И все чаще осьминог останавливал взгляд на Сергее. Особенно внимательно он следил за ним, когда Сергей включал и выключал приборы или работал джойстиком управления аппаратом. В такие моменты восьминогий гость буквально взрывался всеми оттенками цветовой гаммы и покрывался различными рисунками от зеленого к салатному, желтому, оранжевому, розовому, красному. Он покрывался пятнами, становился полосатым вдоль, потом поперек, потом покрывался рисунками в клеточку, которые плавно переходили в горошек.

– Жаль, что при этих условиях освещения мы не можем наблюдать всех тончайших оттенков, – сказал Сергей, – а их десятки, может, и сотни. Но свет прожекторов, даже у нашего аппарата, еще далек от совершенства, мы не можем регулировать световую температуру их лучей. А закаленное стекло наших иллюминаторов также не идеально передает внешние цвета. Зато оно имеет большой запас прочности и выдерживает такое давление, при котором обычное стекло превращается в порошок.

Прочность закаленного стекла мы вскоре оценили по достоинству. Осьминог на некоторое время исчез из поля зрения, а затем вдруг послышались сильные удары по корпусу аппарата. Прежде чем мы опомнились и поняли, в чем дело, в иллюминаторе показалось щупальце осьминога, размахивающее большим камнем. С методичностью и быстротой ручного пулемета камень забарабанил в окошко.

Сергей потянул ручку джойстика на себя, бросая аппарат круто вверх, потом вправо, влево. Потом опять вниз и снова вверх. У меня, не привыкшего к таким качелям, неприятно засосало под ложечкой. Но осьминог не отставал. Он, видно, плотно, как рыба-прилипала к акуле, присосался к аппарату и совершал все виражи вместе с ним, при этом не прерывая своего занятия.

– Он, кажется, хочет познакомиться с нами поближе, – пошутил я, когда понял, что сокрушить «Дельфин» осьминог не в состоянии.

– Выключите свет в салоне! – приказным тоном произнес Растригин. Как человек военный он понял, что настала такая минута, когда следует переходить к решительным действиям.

Но на Сергея это не произвело ни малейшего впечатления, он даже решил пошутить:

– Берете власть в свои руки? Вам мало командовать подлодкой?

Однако спорить не стал и выключил внутреннее освещение. Аппарат погрузился в темноту, но это ничего не дало. Осьминог продолжал барабанить с короткими интервалами, которые он использовал, чтобы заглядывать в иллюминаторы и разглядывать в темноте людей.

– Сергей, а может быть, он видит нас и в темноте? – спросил я, но ответа не получил.

Осьминог убедился в невозможности пробить стекло и перестал барабанить. Он еще раз внимательно осмотрел кабину, принял свою обычную серую окраску, в последний раз заглянул в темный иллюминатор и исчез из виду.

Я с облегчением вздохнул: все-таки хорошо, что более близкое знакомство у нас не состоялось.

– Не расстраивайся, оно еще состоится, – пообещал Сергей, – нам надо поскорей приняться за изучение этих тварей! Может быть, тогда мы и найдем ответы на некоторые загадки.

– Ты имеешь в виду то, как он пытался ворваться к нам, разбив стекло иллюминатора? – спросил я.

– Нет, – ответил Сергей, – все осьминоги умеют обращаться с камнями. Еще почти две тысячи лет тому назад римский ученый Кай Плиний Старший описывал, как осьминоги попадают в раковины моллюсков. Осьминог замирает рядом с моллюском и, как солдат в карауле, несет пост у раковины, иногда часами ожидая, пока она откроется. А как только моллюск начинает чувствовать себя в безопасности и открывается, осьминог, улучив момент, бросает в раковину камень – и готово: раковина уже не сомкнется. Осьминог празднует победу и в первую очередь поедает хозяина раковины.

– Так он принял «Дельфин» за раковину? – не удержался и съехидничал я. На этот раз Сергей не ответил шуткой.

– Вот о его намерениях мы, к сожалению, ничего не знаем. А жалко, – сказал он, оставаясь серьезным и сосредоточенным.

Глава 6

Снова начались интенсивные исследования. В водах бухты непрерывно проводили различные работы и водолазы в изолированных (для безопасности) от контакта с водой скафандрах, и аквалангисты в полностью закрывающих тело сухих гидрокостюмах и снабженные счетчиком Гейгера, и подводная лодка, и наш «Дельфин». Все было бесполезно: никто ничего нового не обнаружил. Но и ни одного контейнера не нашли. Водолазы, обследуя участок дна возле ущелья, в котором мы обнаружили осьминожий город, установили, что радиоактивность на различных участках дна меняется. Они также установили, что ее уровень был наиболее высоким вовсе не там, где лежал контейнер с радиоактивными отходами, а ярдах в ста, у самого входа в подводное ущелье с городом моллюсков. Водолазы попытались проникнуть в ущелье, но попали в такой лабиринт скал, что двигаться в глубь его не решились, боясь повредить скафандры. Поднявшись на корабль, они доложили о своей находке капитану, и Роберт решил возложить эту задачу на дрессированных животных.

Он доложил об этой необходимости своему руководству, согласие было получено, и спустя два дня прибыла дрессировщица с парой своих дельфинов и молодым морским львом по кличке Атос. Дрессированные дельфины имели клички Марк и Клео. Несмотря на молодость, эта пара уже успела снискать известность и как артисты шоу, и в научных кругах. И если Атос старался избегать скопления людей, то дельфины сразу же стали всеобщими любимцами. Даже наш суровый командир подлодки играл с Клео и Марком в мяч и с удовольствием угощал их кусочками рыбы. При этом он иногда забывался и терял свой суровый облик командира: заливисто хохотал, хлопал в ладоши и от избытка чувств временами прыгал на месте, веселясь, как мальчишка. А дельфины раскрывали свои пасти, также весело и громко щелкали, и их глаза буквально сверкали от удовольствия.

Иногда Клео позволяла себе легонько ущипнуть командира за руку или, если удавалось, то и за ногу, после этого она делала вид, что очень смущена своим поступком, а затем, напрягая мышцы вокруг дыхала, довольно громко говорила:

«Sorry!» Это было одно из немногих слов, которые она умела произносить дыхалом – ноздрей, снабженной сильной мускулатурой. Когда дельфин погружался в воду, эти мускулы плотно закрывали ноздрю, и морская вода не могла попасть в легкие.

Мне тоже нравилось, как командир играл с дельфинами, и я несколько раз потихоньку подходил к ним, чтобы полюбоваться. Когда Растригин замечал меня, то немного смущался. Как же! Капитан второго ранга, командир уникальной подлодки, и как ребенок играет и веселится с дельфинами. Но однажды он восхищенно сказал мне:

– А она очень красивая!

– Кто? – переспросил я, глядя на дрессировщицу, которая давала указания рабочим, собирающим блоки подводного дома-«колокола». Молодая женщина стояла у борта в ярко-синем спортивном костюме. Она наклонилась, вытянула руку, указывая на что-то слесарю. Ее густые черные волосы шевелил ветер. И, еще не разглядев лица, я узнал этот спортивный костюм. Предчувствие меня не обмануло: это была дрессировщица из Сан—Диего, подруга Элен.

– Я говорю о дельфинихе, о Клео, – отчего-то насупился Растригин.

– Я так и подумал, – ответил я. И, изобразив на лице озабоченность, словно мне страшно этого не хотелось, сказал: – Мне, наверное, придется познакомиться с этими животными поближе. Сергей убедил руководство в необходимости того, чтобы я провел первые несколько дней в «колоколе» и помог дрессировщице.

– Ты, кстати, не знаешь, как ее зовут? – я постарался придать голосу полнейшее равнодушие.

– Кажется, Кассандра. По крайней мере, капитан Роберт обращался к ней так, – ответил он.

Я приврал совсем немного. На самом деле, ссылаясь на интересы дела, я выпросил у Роберта разрешение помогать первые дни в работе с дельфинами и морским львом. Мы с Сергеем опасались, что часть информации, добытой с помощью животных, пройдет мимо нас.

Мы еще долго стояли с Растригиным и с интересом наблюдали за сборкой подводного дома. Наконец, дом—«колокол» был собран. Но прежде чем опускать его, водолазы развернули на дне бухты подсобные сооружения: большой закрытый бассейн для дельфинов, малый бассейн для морского льва и несколько помещений для хранения пищи и аппаратуры. Когда все было готово к установке «колокола», я спросил у руководителя бригады сборщиков разрешения посмотреть на процесс из воды. Мне быстро выдали легкий водолазный скафандр, и я по трапу спустился в воду. В легком глубоководном скафандре я чувствовал себя превосходно. Шлем, сделанный из нескольких слоев стекла и пластмассы, обеспечивал очень хороший обзор. Даже на изгибах, где сквозь обычное стекло в воде ничего нельзя было бы рассмотреть, слоеное стекло лишь слегка затемняло изображение, делая его как бы затуманенным. Встроенный в шлем ультразвуковой телефон обеспечивал связь с другими водолазами и кораблем-базой. Кроме того, на спине устанавливался небольшой водометный двигатель, который позволял передвигаться достаточно быстро, но при первом спуске включать его мне запретили.

На следующий день меня торжественно познакомили с дрессировщицей. Как и я, она сделала вид, что видит меня в первый раз, и нам пришлось выслушать немало веселых подколов, намекающих на возможность сыграть подводную свадьбу. Наконец сжатый воздух вытеснил воду из «колокола», и мы с Кассандрой занялись разборкой оборудования. Мы потеряли немало времени, чтобы удобно устроиться в «колоколе». Нужно было так расположить оборудование, чтобы оно занимало как можно меньше места, но и не ограничивало доступ ко всем приборам. Много хлопот нам доставила мебель. Я удивлялся, что вместо легких складных стульчиков и столиков производитель поставил пластмассовые кресла с настоящими деревянными ручками. Столешницы всех столов тоже были выполнены из дерева. Стены «колокола» в жилых помещениях были покрыты деревянными резными панелями. Оказалось, что это сделано не для накрутки стоимости и не по женской прихоти. Такую мебель и стены, отделанные деревом, включили в меблировку подводного дома по настоянию психологов. Они требовали учитывать так называемый человеческий фактор в конструировании подводного дома и полагали, что, положив руки на деревянные, а не пластиковые подлокотники, человек почувствует себя уютнее и не таким оторванным от людей, находящихся на берегу и на корабле.

Жилой сектор был соединен трубой-коридором с обоими бассейнами, и мы по очереди навещали животных. Как-то само собой получилось, что Кассандра чаще навещала дельфинов, а я решил подружиться с Атосом.

– В колоколе, когда мы одни, можете звать меня Ксюхой, – шепнула мне Кассандра,

– я так боялась, что вы проговоритесь, что знаете меня.

– А что в этом плохого? – поинтересовался я.

– Военные не любят, когда люди знакомятся без их разрешения, а так как они знают, что я из России, то знакомство с русским ученым явно не добавит мне доверия. А они очень хорошо платят, – продолжала Ксюха, – на шоу я столько никогда не заработаю.

– Договорились, можете на меня в этом вопросе положиться, – заверил я девушку. – А если случайно проговорюсь и назову вас Ксюхой на людях, скажем, что мне так легче произносить ваше имя.

– Ок! Договорились! – согласилась она.

С Атосом мы быстро нашли общий язык. При виде меня он весело выпрыгивал из воды, бросал мне мячи и даже вылезал на бортик бассейна. В ответ я старательно кормил его свежей рыбой в количестве, явно превышающем его обычную дозу. Однако если мы заходили в помещение бассейна вместе с Ксюхой, он старался держаться без фамильярности и с большим достоинством. Впрочем, Ксюха опытным глазом сразу определила, что Атос за несколько дней, что находился в бассейне «колокола», здорово поправился, и строго выговорила мне, чтобы я не смел перекармливать животное.

Продолжить чтение