Читать онлайн Почетный пленник бесплатно

Почетный пленник

Глава 1

Рыбалка не задалась с самого начала. Еще вчера прогноз погоды обещал восточный ветер, при котором в наших местах клевало всегда неважно. Утром прогноз подтвердился, но охота пуще неволи. Как известно, проведенное на рыбалке время в счет прожитого не идет.

Кастмастер, вертушки, джиг, быстрая проводка, медленная, с частыми остановками, простукивание дна результата не давали. Пусто, как в ванне. Ловля спиннингом с берега не так проста, как с лодки, – не везде можно закинуть, не всегда можно отцепить запутавшиеся снасти. Но зацепов не было, а настроение оставалось стабильно хорошим. Я настроился на отсутствие улова и тешил себя надеждой, что недавние августовские дожди пробудили грибницу. Тогда в паре укромных мест можно будет набрать лисичек. С такими мыслями и подошел к концу лова.

Красивое место – небольшой укромный песчаный пляж у подножия гладкой балтийской скалы. Старинный каменный пирс, на десяток метров уходящий в залив. Остров, берега которого поросли камышом, и протока между пирсом и островком. Когда-то пирс был опорой деревянного моста на остров, но дерево давно сгнило или было сожжено. По протоке изредка проносились моторки, поднимая волны, которые накатывали на пляж и затихали в камыше. Еще реже проходили яхты, на которых местные капитаны катали приезжих туристов. Места заповедные, красивые, те самые, где на камнях растут деревья. Карельский перешеек…

Туристы добирались и сюда, ставя палатки на пляже под скалой. Жители Северной столицы медитировали, купались голышом, напивались до изумления – в общем, кто как умел впитывали в себя красоту окружающей природы, оставляя на время городскую пыль и суету.

Сейчас пляж был пуст, и – что удивительно – чист, поэтому, «обстреляв» акваторию сначала с пирса, потом с пляжа, сделав последние забросы вдоль скалы, я сложил спиннинг и убрал его в рюкзак. Старенькая шимановская палка мне этим и нравилась: в сложенном состоянии она помещалась в рюкзак, оставляя свободными руки. А руки мне сейчас понадобятся.

По давней традиции я предпочитал не обходить скалу, углубляясь в лес, а лезть по скале вверх. Такое нарочитое мальчишество. То ли желание доказать себе, что порох в пороховницах есть, то ли жажда малой порции адреналина. Или потребность почувствовать себя эдаким покорителем – хозяином места, оглядывая с высоты пейзаж, достойный кисти художника.

Путь по скале был простым и хоженным не один десяток раз – щель, тянущаяся с земли до самого верха. С закрытыми глазами, конечно, я преодолеть этот путь не взялся бы, но все упоры для рук-ног известны, а движения привычны.

Трудное в подъеме место лишь одно – нужно подтянуться, встав на носочки, и зацепиться левой рукой за удобный выступ скалы. Потом поднять ногу повыше, упереться и продолжать восхождение. Все. Это единственное по-настоящему опасное место. И этот выступ был надежен, безопасен и удобно обхватывался четырьмя пальцами.

Позже я раз за разом возвращался к этому несчастному выступу. Вертел произошедшее со мной так и эдак, пытаясь понять, как монолитное тело скалы вдруг позволило отломить от себя кусочек именно в тот момент, когда он был моей единственной опорой.

Не было ни хруста, ни киношного размахивания руками, ни воплей. Продолжая удерживать отколовшийся камень в ладони, я беззвучно и бесконечно долго летел спиной вниз к земле.

Дурацкая мысль: «Хана спиннингу!» – крутилась, все ускоряясь и ускоряясь в голове. Удар. Выбитый из тела с дыханием воздух. Боль. Темнота…

Темнота отступает. Перед внутренним взором хороводят красные и оранжевые круги-всполохи. С трудом открываю глаза.

Бескрайнее голубое небо. Гладкое полотно скалы. Склонившиеся надо мной люди. Двое. Пожилой мужчина и какой-то малолетка.

– Диду… – шепчут мои губы. – Брат…

Мои губы?..

В поле зрения оказывается рука. Худая детская рука с полукружиями грязных ногтей и ссадинами на ладони.

Моя рука?..

– Кто я?

– Ултер, – сразу пришел ответ.

– Где я?

– Дома, – ответил тот же мальчишеский голос, робкий, готовый вот-вот сорваться в плач.

Склоненные люди что-то говорят, спрашивают, но понять это можно только по шевелению губ. Внутри головы лишь тонкий звон.

Я с трудом огляделся вокруг, тяжело ворочая головой, и дополнил картину с гладкой скалой и небом. Горы, горы, горы. Горные пики с заснеженными шапками вдали и поросшие густым ельником склоны вблизи.

И еле слышимый запах сероводорода, столь неуместный здесь и сейчас. Едва я почувствовал этот запах, как мальчишка внутри меня успокоился. От него пришла теплая волна спокойствия и умиротворения. Теперь уже сам мальчишка, хозяин тела, целенаправленно скосил глаза и уставился на темный провал в скале.

Бог ты мой! Это же вход в пещеру! И насколько можно судить, в огромную пещеру!

– Мать Предков, – прошептал он. – Утренний Свет, Тропа Надежды… Лоно Матери… – Силы у нас обоих кончились, и рука, указывающая на пещеру, упала на землю.

Наши с мальчишкой спутники переглянулись. Глаза у них были круглыми. После приступа с хороводом ярких искр перед глазами стариков вдруг стало уже двое. Они подняли меня. От резкой боли, ослепившей все тело и взорвавшейся в пояснице, я начал ругаться. Словно сквозь вату, я слышал писклявый детский голос, произносящий родные для меня и чужие для него матерные трех-, четырех-, восьмиэтажные словесные конструкции.

Но вот солнечный свет перестал быть таким ярким, над нами оказался свод пещеры. Как только меня-нас опустили на землю, я-мы вновь отключился.

Олтер

Как все-таки здорово, что отец нас отпустил вместе с диду на подготовку Дня середины лета! Уху нам дядька Остах сварит вкуснющую! Ее никто, кроме него, в наших горах не сделает! Подумав об ухе, душистой, обжигающе-горячей, мальчик невольно сглотнул слюну. Хорошо с дядькой Остахом. На занятиях семь шкур спустит и врезать может, но это для дела…

Для дела и потерпеть можно, так ведь?

А уху у нас в горах не знают. Мы – горцы, а горцы, всем известно, рыбу не едят. Дядька Остах же не горец. Он рыбак, мастер половить рыбку в мутной воде. Ага, это он сам про себя так говорит.

Мы с братом раньше тоже рыбу не ели. Носы воротили, когда дядька при нас ее ел. Вонючая, говорили ему, невкусная. Вот тогда нам Остах по секрету и рассказал, что дедушка, дан Эндир, «трескал рыбу, аж за ушами трещало». А наш дедушка был горец – о-го-го! Про него все знают. Кого ни спроси в горах, все про дана Эндира Законника слышали. Только про то, что он рыбу ел, знаем только мы и дядька. Так что это секрет.

Уху мы тоже втайне будем кушать, чтоб пастухи не увидали. А то слухи пойдут, что наследники дана – рыбоеды и что честь правителя роняют. И диду, если увидит, опять ругать будет дядьку Остаха. Они всегда, как друг с другом встретятся, переругиваются. Не зло, а так, по привычке. Но постоянно. Только при нашем отце хорошо себя ведут. Отец, дан Рокон, молодой для них, в сыновья годится. Но они все равно при нем помалкивают, пока не спросят. У нашего отца не забалуешь. Дан – хозяин всех гор вокруг, сами должны понимать…

О чем я? Да, сколько раз мы уже с Ултером на Дне середины лета были… Ултер – это мой брат, Младший. А я – Олтер. Я – Старший. Это нас так дед назвал, Эндир Законник. Олтер и Ултер, Правый и Левый. Мы близнецы, похожи друг на друга как две капли воды. Нас только дядька Остах и различает. И Байни, кормилица наша. Даже отец путает. Остаха спрашивают: «Как ты узнаешь, кто есть кто?» А он плечами пожмет и говорит: «Чего уж проще. Один – задира, другой – тихоня». «Задира» – это он про меня…

Так вот, на празднике Дня середины лета, когда Мать Предков благодарят, мы с Ули всегда были, ни разу не пропустили. Но сегодня – особый случай. Чтобы заранее приехать, отдельно от всех, да еще и переночевать на Коленях у Матери Предков – такое в первый раз… Мать Предков – это наша родовая гора, из ее лона наш даип вышел. Только это очень давно было. А Колени Матери – это большой луг перед горой. Еще там горячие источники есть с тухлой водой и река протекает. Красота!

Диду должен все правильно к приезду гостей приготовить, чтобы праздник хорошо прошел и Мать Предков довольной осталась. Тогда урожай богатый будет, овцы хорошо котиться будут. Поэтому мы и едем заранее: пастухов проверить, на жертвенных ягнят посмотреть, костровища пересчитать, дрова прикинуть… Много дел у танаса перед праздником. А мы пока с братом искупаться успеем. Вспомнить бы, где купаться лучше – выше от Коленей или ниже? Эх, Ули бы спросить, да никак. Вроде и рядом, вон на коне покачивается, по сторонам головой мотает. А спросишь – диду с дядькой услышат и мигом обломают. Туда не ходи, это не трогай…

Я посмотрел на лицо диду. Строгий. И Ули на одной лошади с ним, спереди. Сам-то я еду с дядькой Остахом. Вот тоже несправедливость. Кони у нас с братом есть. Свои, личные – отец подарил. И в седле держимся хорошо, и охлюпкой… А наверх не пускают. Тем более к Матери Предков. Отец так и сказал: «Там тропа – одно название». Но тут отец прав. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Везде тропа как тропа, а в одном месте висит вдоль скалы над обрывом, как нитка. Слева скала впритирку, лишь бы колено не ободрать. А справа пусто: туманы и облачка. А вниз, за туман, я не смотрел. Нет, не боялся. Просто чтобы голова не закружилась. Дядька вел в поводу лошадь, а я обнял ее за шею и уткнулся в гриву. Слышу, диду сзади говорит:

– Хорошо ветра нет, летели бы сейчас до самого моря.

Я, потихоньку ведя взглядом по скале, обернулся и посмотрел назад. И от злости аж замер. И губу прикусил. Вот почему так? Ултер ведь и младший, Левый, и на ножах слабее, и на мечах… На мечах, правда, чуть-чуть совсем. Но на кулаках точно слабее. И трус! Вот отдадут меня, старшего, совсем скоро туда, и как он здесь один – такой трус – останется?..

При нечаянной мысли об отъезде я загрустил. И разозлился еще больше. Трус и есть! Как в темный сарай собрались ночью лезть, так разревелся. И на чердак не полез летучих мышей гонять… Но вот стоит ему, как диду говорит, любопытный свой нос навострить – так все. Не удержишь. Вот и где сейчас тот трус? Сидит, головой крутит, рот раззявил. Все ему интересно. И высота нипочем. За лошадь совсем не держится. Вот и от диду ему по макушке прилетело, чтобы в чувство пришел.

Так же и с тем орлом было: подкараулили его охотники, сбили стрелой. Чтоб ягнят больше не таскал. Орел громадный, страшный, по земле катается, бьется. А Ултер уже к нему бежит. Орла только добили, а брат уже и разрешения спросил, и крыло орлу ножом отпиливает. Носился он с этим крылом, перья все расправлял… Пока оно не завонялось и вшей мы не подцепили. Ох и влетело нам тогда от отца… А когда нас наголо обрили – еще и я от себя добавил…

Как над обрывом пробрались, так и тропа вниз пошла и дышать и ехать сразу веселей стало. Потряслись мы еще чуток, и все. На месте!

Вот он – заповедный луг. Как на нем очутился, можно говорить – на Коленях. Или на Коленях Матери Предков. Вот и сама Мать Предков. А вон вход в нее, это Лоно Матери. Что такое лоно, отец нам тогда не объяснил и диду отмахнулся. Только дядька Остах развеселился: как корешки свои отрастите, так и узнаете, что за лоно, теплое да мокрое.

Странные они люди, эти взрослые…

– К источникам ни шагу! – уходя навстречу пастухам, бросил диду.

– Ага. И к реке не вздумайте. И с Коленей ни шагу, – доставая свой заплечный мешок, добавил дядька Остах. Поглядев на нас, он рассмеялся. – Вечером искупаемся. Сейчас никак, вы же мне всю рыбу разгоните, неугомонные. Так что вечером, все вечером. Держите вот. – Всучив нам большую краюху хлеба, два вареных яйца и кусок сыра, он пошел вниз по течению речки.

Сейчас лето, дожди еще не пошли. Поэтому мелко, и вода весело булькает меж влажных камней. Внизу речка разливается среди них, как на блюдце. Есть такие места между камнями, где вода с весны стоит и так нагревается! В них купаться – самое то. Дома внизу такого нет. Джура от дома близко, но течение сильное, вода глубокая и такая холодная, что в любую жару пьешь – и зубы ломит.

Вот и верь после этого взрослым. Они слово отцу дали, что будут слушаться? Дали. А слово сыновей дана Дорчариан надо держать!

– К реке не ходи – вода холодная, утопнешь. К источникам не ходи – вода горячая, сваришься. И где справедливость? – возмутился я.

– Айда к Лону.

– К Лону Матери? С ума сошел? Туда ж нельзя…

– Внутрь – нельзя, – серьезно кивнул Ули. – А снаружи, рядом, – можно.

– Ну, если рядом… – неуверенно протянул я, – тогда пошли.

И мы пошли. Тогда-то это все и случилось…

Мы шли вдоль гладкой скалы, к пещере, и вдруг брат крикнул мне: «Смотри!» – и показал наверх. Я поднял голову и увидел сороку, которая, смешно взмахивая хвостом и хлопая крыльями, пролетела над нами. А потом опустилась прямо на скалу, в одну из расселин. Вся скала была в таких расселинах и неглубоких трещинах. В одну из них она и села. Наверное, там у нее гнездо. Снизу же не видно. Вот и Ули так подумал.

– Знаешь, почему сороку воровкой называют? – спросил меня брат.

Я пожал плечами. Что тут отвечать – раз воровка, значит, ворует.

– Сороки как увидят блестящее, сразу хватают и к себе в гнездо тащат. Даже, говорят, сокровища у них находили. – У брата аж глаза загорелись.

Вот тут гадский подземный клибб и дернул меня за язык.

– Ага, – говорю, – скажи еще, что у нее там имперский золотой спрятан.

Я как про Империю ляпнул, так и расстроился. Опять об отъезде вспомнил. Словно больной зуб языком потрогал. А Ули-то слабее меня, привык, что мы везде вдвоем. А теперь совсем один будет. Вот я и решил: чтобы он сильнее стал, надо его на скалу загнать. От этого руки сильнее становятся, я знаю. И стал его подначивать.

– Тебе же до гнезда все равно не добраться, – говорю, – руки слабые. А имперский золотой – это же куча денег!

У брата и так глаза горели, а как он брови по-особому нахмурил и подбородок выпятил, я сразу понял: все. Его теперь лавиной не сдвинешь.

Он сандалии скинул и полез босиком. Сначала по одной трещине, она вбок немного уходила. Потом по другой. Гляжу, он все ближе и ближе. И сорока тоже увидела, застрекотала громко, завозмущалась и улетела. А расщелина закончилась. И Ули надо было ногу поглубже засунуть, упереться и рукой до верха дотянуться. И вот он вытянулся, схватился за уступ. Держится за него, ногу стал вытаскивать, и тут у него из-под руки что-то темное вылетело, как мокрая тряпка, и медленно падает. А я на эту тряпку гляжу. А она чавкнула и об землю… Смотрю, а это мох. Поднимаю глаза – а Ули уже падает. Спиной вперед и руками размахивает. Мне сначала страшно стало и ноги отнялись. А потом я рванулся – брат медленно-медленно падал, только вдруг воздух вокруг такой плотный стал, как вода. Я и не успел его поймать.

Даже не помню, как я закричал. Потом рассказывали, что очень громко. Сказали, эхо гулять начало. Так что все услышали.

Я на Ули смотрю – он лежит, глаза закрыты. Не шевелится, кровь не течет. А я все равно боюсь до него дотронуться. И тут меня сзади за волосы ка-а-ак схватят. У меня аж слезы брызнули. Это диду подбежал. То есть танас Гимтар. Он тоже испугался – лицо у него белое стало, а губы синие. И кричит: «Что? Что с ним?» Как будто не видно. Я и говорю: «Сорвался» – и рукой на скалу показываю, чтобы понятно стало.

Тут меня диду отпустил, и из него как будто воздух весь вышел, только и сказал: «Я же говорил…» А чего говорил? Ничего не говорил. Про то, что по скале нельзя залезать, уговора не было!

Но я ему про это не сказал, конечно.

И тут смотрю – у брата веки затрепетали. Глаза закрыты, но шевелятся, как во сне. Я и вскрикнул. Тут Ули глаза и открыл. Я даже испугался – он смотрит и не видит никого! А потом на меня посмотрел, на диду – и не узнает никого. Плохой такой взгляд, как предатель-гворча из-за угла выглянул. Никогда такого взгляда у брата не было. А он вдруг и говорит: «Диду, – и руку поднимает. Правую. – Брат». А потом спрашивает: «Кто я?» Я говорю: «Ултер». А он: «Где я?» Я опять: «Дома».

И заплакал.

Антон

Конфликта личностей не случилось. Какие личности – такие и конфликты, так сказать. Куда же десятилетнему парнишке против моих почти сорока! Его мир – яркий, цельный, насыщенный, полный детских переживаний и открытий – я принял разом, целиком, одним тяжелым файлом. В моей жизни появилось еще одно детство, параллельное тому, земному. О том, что моя прошлая жизнь тоже станет еще одним файлом, я старался не думать.

Ултера выручило религиозное сознание. И детская пластичность психики, конечно. В мое сознание парень булькнул как в омут с головой. Но ничего, выплыл. Как увидел священную гору предков – так и успокоился.

Воля Матери Предков. Бояться нечего.

Так что последующее горение, сменяющие друг друга периоды памяти и беспамятства, осознанности и бреда – это уже был продукт моей личности. Кроме того, психосоматика почти полностью отключила тело. Навредить себе или окружающим я был не в состоянии.

Даже многие годы спустя, обладая самой разнообразной информацией об этом новом мире, я мог только догадываться, как легко история страны – и даже нескольких стран – могла пойти иначе, если бы близкие Ултеру люди поступили бы чуть по-другому.

Наше близнецовое будущее было рассчитано, вымерено и вплетено в определенную канву событий. Десятилетиями планы просчитывались и корректировались. И мое падение – наше падение – все это разрушило. Во всяком случае, так тогда показалось всем, кто в эти планы был посвящен.

Гимтар

Не люблю я тот день вспоминать. Седых волос тогда у меня вдвое против прежнего прибавилось, не меньше. Мне тот крик полгода уснуть не давал, в ушах стоял. Подбегаю, смотрю: лежит. Крови нет, без движения. Кто из них – Правый или Левый – понять не могу.

Кто их, клиббов мелких, разберет…

Как Ули в себя пришел – плохо помню. Только мысли хороводом по кругу скачут, как блохи, одна за другой. «Плохо, плохо. Как не вовремя. Как не вовремя», – как будто такая беда вовремя случиться может. И тяжелые мысли, плохие, неправильные. «Калекой будет? Или дураком станет? Плохо, плохо… Как не вовремя. И Хранители все прибудут. Еще и Хродвиг будет… Лучше бы Оли…»

От этой мысли паскудной мне совсем плохо стало. А тут Остах прибежал. Задыхается, в правой руке прут с двумя рыбинами сжимает. Я как этих рыб проклятущих увидел, так меня волной накрыло. Бросился на этого рыбоеда и кинжал вытащил.

Если бы Оли в ноги не бросился – порезали бы мы друг друга. Только плач и всхлипы нас и остановили. Разом опомнились. Остах на меня смотрит обреченно и шею трет. Тут и я глаза отвел. А Правый все остановиться не может, только всхлипывает и повторяет: «Ули, Ули…»

Мы с Остахом смотрим: Левый лежит, глаза открыл, в лице ни кровиночки, глядит на Мать Предков и повторяет:

– Воля Матери. Лоно Предков. Лоно Матери.

И так без остановки. Мы с Остахом переглянулись, руки под Ули подсунули, подняли. Он вскрикнул. Глаза распахнул – а взгляд не его. И на чужом, незнакомом языке замолотил. Голосок прежний, писклявый, а как будто руганью лается. Потом лицо опять поменялось, и снова:

– Лоно Матери. Лоно Матери.

Мы и понесли. Что уж тут. Сколько смерти в лицо ни смотри – больше одного раза не умрешь. О том, проклянут ли нас Хранители за то, что покой Матери нарушили, не думал. И о том, казнит ли нас за сына Рокон, тоже нет мыслей. Словно заговоренные идем с Остахом и несем парня. А только в пещеру зашли – замолчал наш Ули. Лицо разгладилось, дыхание глубокое, спокойное. Положили мы его, а Остах и говорит:

– Ты иди, я здесь побуду. Посижу с ним. Я же рыбоед.

Я на него посмотрел – а у него кукан с рыбами в руке так и зажат. Получается, он с рыбой в Лоно зашел и все заветы Матери похерил. Ну дела… Мало нам трудностей с Левым – теперь еще и с Остахом… На него, чужака, Хродвиг давно зуб точит.

Пришла беда – отворяй ворота.

Олтер, Старший, Правый

Тот долгий день я хорошо помню. Вчера вечером, после того как Ули упал, я только плакал. Как маленький плакал, пока не уснул. С утра просыпаюсь – лежу на кошме у горячего источника, шкурой укрытый. Рядом один из пастухов. Увидел, что я проснулся, кивнул мне, поднялся и ушел.

Не успел я встать – подходит диду, танас Гимтар. Глаза красные, под глазами темно – ночью не спал. Мне стыдно стало, что я всю ночь продрых, пока Ули… На глаза навернулись слезы.

– Не реви… – прохрипел диду. Потом прокашлялся и повторил: – Не реви.

И протягивает мне кружку с горячим отваром. И хлеба кусок с брынзой.

– Теперь ешь и слушай. И запоминай, – голос у диду уставший, но очень строгий. – Ули жив и жить будет. Так Остах сказал. Он человек опытный, я ему верю.

Я даже своим ушам не поверил. Вчера с ножом на дядьку кинулся, а сейчас так хорошо про него говорит…

– Так он его вылечит? – спросил я.

– Нет, не вылечит. Тут особый человек нужен, врачеватель.

– Но они же только в Империи живут!

– Правильно мыслишь, – кивнул танас.

Он вдруг наклонился ко мне, крепко взял за ворот и притянул к себе. И долго на меня смотрел. Я таким диду никогда не видел, мне даже страшно стало. Я слышал, что его многие боятся, но не верил.

Теперь верю.

– Что ты готов сделать, чтобы брат выздоровел? – вдруг спросил диду.

– Все! – крикнул я. – Хоть сам со скалы упаду!

– Дурак, – сказал диду. И стукнул меня по голове. – Дурак.

И улыбнулся. Я как его улыбку увидел, сразу перестал бояться. И вспомнил, что танас Гимтар самый умный человек в горах Дорчариан. Умнее его только дедушка Эндир был, но он умер. А раз диду улыбается, значит, придумал, как Ули вылечить.

– Со скалы падать – дело нехитрое. А хитрое – это как Ули к врачевателю отправить. Ведь в Империю-то, в школу Наместника ты должен ехать, а не брат твой.

– Так давай Ули вместо меня отправим, – вскочил я.

– Тихо! – рыкнул на меня диду. И усадил обратно. – Не кричи. Разговоры наши тайные, и слышать их никому нельзя.

– И рассказывать никому нельзя?

– И рассказывать, – серьезно кивнул диду. – Кому надо, я сам расскажу.

– Отцу? – спросил я.

– Дану – в первую очередь, – опять кивнул диду. – А Ули мы отправить не можем. В нашем с Империей договоре прописано: отпускать в Империю наследника на обучение и проживание. А наследник у нас кто?

– Я, – сказал я и огорчился.

А диду замолчал и внимательно так на меня стал смотреть. Но не тем, страшным взглядом, а обычным. Смотрит – и ждет от меня чего-то. Чего ждет? Он же у нас взрослый, да еще и самый умный в горах.

Диду, видимо, сам это понял и вздохнул:

– Врачеватели живут в Империи, так?

– Так, – кивнул я.

– Ты через две седмицы должен отправиться в Империю, учиться в Школе наместника, так?

– Так, – согласился я. И немножко расстроился.

– О том, кто упал со скалы, знаем только я, ты, Ули и Остах, так?

– А пастухи?

– Они знают, что упал один из сыновей дана, а который из них, старший или младший, – не знают. Вас же даже отец родной отличить не может!..

И тут я понял. И заулыбался. И только хотел закричать, но диду закрыл мне рот ладонью. И глаза у него опять стали строгие-строгие.

Как у него такие разные глаза получается делать?

– И запомни. Это теперь самая главная наша тайна. Храни ее ради брата! Теперь ты – Ултер Младший. А в пещере лежит Олтер Старший.

Остах

С рыбой я, так или иначе, всю жизнь хороводился. От рыбы, судя по всему, и помру. Родился в рыбацкой деревушке, в провинции Атариан. Сызмальства с отцом в море ходил. После одной памятной встречи на отмелях неподалеку от Полуденных островов помимо рыбы стали и еще кое-что возить. Для добрых людей. В обход порта, конечно. Но так, по мелочи. А хотелось большего.

Норов у меня всегда был горячий.

Сговорился я с «добрыми людьми» и в один чудесный день уехал из деревушки в Арраин. И сам стал «добрым человеком», как мы сами себя называем. Империя нас не жалует, называя преступниками. И контрабандистами. Лет сто назад кого ловили – вешали, в назидание остальным. Потом тогдашний император посчитал такое слишком расточительным, и нас стали продавать в рабство. И других преступников тоже.

Вот и меня ночью прямо с бабы сдернули – и в яму. Нашлась сволочь, в открытую против меня не посмел, а дорожку я ему перешел, – вот и сдал меня страже, багор ему в глотку.

Вот тогда я Эндира и встретил, на невольничьем рынке. Это уже в столице было, в Атриане. Приласкал слегка кандалами, ага… С ручными-то оковами ночью перед торгами справился, а с ножными – ржавыми, страшными – не успел. Времени не хватило… Я ручные обратно накинул для вида и пошел, куда повели. На площадь. Ну а там, как только ножные сняли, – распорядителю по башке двинул и бежать. И влетел прямо в лошадь, разогнался слишком. Эндир потом, правда, говорил, что он нарочно лошадь у меня на пути поставил… Но это… Дело давнее.

Влетел я в эту лошадь со всего маху, а всадник на меня сверху кинулся. Я и его кандалами попытался приголубить, да куда там. Спеленал он меня, как кроху малую.

Я уж думал – все, отбегался. За нападение на благородного рабством уже не отделаешься. А он меня взял и выкупил. А вечером и освободил. «Я, – говорит, – тут сам пленник. Так что мне пленников не с руки плодить». Потом как-то все завертелось, стали мы вместе работать, дела всякие проделывать под носом у Империи. Когда он в горы вернулся, то и меня с собой взял.

И как так случилось – седмицы за две до смерти – мы как раз дела подбили, подошли к окну. А на лужайке Правый с Левым носятся, деревяшками машут. Им тогда уже семь исполнилось. Поворачивается ко мне – лицо светится. Счастливый человек. А дан Эндир Законник – он такой… Сложный был человек, большой… Да, большой человек он был. Я с ним и в ночных поножовщинах в Империи спиной к спине резался, и веселые дома мы с ним все облазали. И в войнах я его спину берег. И рядом стоял, когда он сына новорожденного водой из священного источника омывал, после того, как у матери его отобрал…

Многое было промеж нас. Но таким я его прежде не видел.

– Спасибо тебе за внуков, Остах. И впрямь пацаны на меня похожи… Плохие из нас родители… Когда б не ты…

Не говорили мы о таком никогда. А тут вдруг начал. Чувствовал что-то?

– Ты мне сбереги парней, Остах, – попросил он вдруг.

А это надо знать, кто такой был дан Эндир Законник, который за двадцать лет лаской и таской всех соседей привел под свою руку, чтобы оценить. Оценить просьбу – не приказ. Я даже говорить ничего не стал, кивнул только. А через пару седмиц дана не стало.

Ули на лежанке овечьих шкур еле слышно застонал и опять заговорил. Не по-нашему. И быстро так, уверенно – совсем на Ули непохоже.

Вот это меня по-настоящему пугало. И этот мутный в беспамятстве чужой взгляд. И чужой язык. Этим я не стал делиться даже с Гимтаром, старым лисом. Этот горец хитромудрый, веслом ему по темени, уже все решил. Наследника от имперцев увел, а им увечного подсунул.

Ну не сука?!

Хотя… Злюсь я, злюсь и бешусь. И не прав – правильно все танас решил. И лицо у него было дерганое, измученное, когда он мне новые расклады раскладывал. Переживал.

А когда я поднялся, в пещеру уходить, Гимтар спросил:

– Ты что с рыбой сделал?

Я пожал плечами. Что сделал? Она же потрошеная уже, а в глубине пещеры в закутке небольшой ледничок нашелся. Туда и положил. Так ему и ответил. А он в ответ кивнул и сказал:

– Готовься.

А чего тут готовиться? Суд Хранителей – он и есть суд. От прошлого суда-то и рабства Эндир меня освободил. Теперь уж некому. За такое святотатство – затащить рыбу в Лоно Матери – старый Хродвиг непременно казнит.

Казнит – и глазом не моргнет.

Олтер, который теперь Ултер; Старший,

который теперь Младший

Праздник середины лета начался. На Колени Матери выходили женщины с венками цветов на головах. Они кружились и весело распевали песни.

Я стоял рядом с танасом Гимтаром и ждал отца с Хранителями. Диду заутро послал навстречу отцу пастуха с весточкой. Так что дан Рокон уже все знает. А мне крепко-накрепко теперь надо помнить: я – это Ули. Я – Младший. А Старший – Олтер, скоро поедет в Империю, где живут врачеватели. И они его вылечат.

После поющих женщин показались всадники. Сразу за ними, в крытых повозках – Хранители. А уже после них появилась знаменитая повозка Хродвига – са́мого старого Хранителя. Все в горах называли ее домом на колесах – это один из охотников придумал, когда увидел, как старый Хродвиг в ней на ночлег устроился. Говорят, внутри повозки все коврами и мягкими подушками устелено! Вот бы в ней прокатиться!

Про эту чудо-повозку даже песенка была, и мы с Оли тоже громко пели ее вслед Главе Хранителей:

Скрип-скрип!

Дом на колесах скрипит,

Слышишь?

Скрип-скрип!

Правосудие не за горами!

Только взрослые почему-то появлению Хродвига обычно не радовались. Может охранников его черных боялись? Ултер присмотрелся к пятерке воинов рядом с домом на колесах. Бородатые – аж глаз не видно, – в черных бурках, черных шароварах и на черных конях. Сам Хродвиг тоже всегда в черной бурке – и зимой и летом. Другие Хранители нарядные. У одного пояс с вышивкой, у другого ворот рубахи расшит.

Наконец дом на колесах остановился, возница вытащил из-под днища лестницу и открыл дверцу. Я моргнул и увидел, как из-за повозки отец появился. И как я его раньше не заметил? Таким спокойным отец никогда не был. Только вот зачем-то за рукоять меча держится.

Диду рядом тоже увидел отца и вздрогнул.

Конные приблизились и спешились. Отец чуть кивнул, подошел и встал рядом. Седые Хранители встали полукругом напротив. Ровно посередине и прямо напротив нас стоял Хродвиг. Он был такой старый, что всегда ходил с посохом, с какими обычно ходят пастухи.

– Мы видим только одного твоего сына, дан Рокон. И я спрошу тебя: где сын твой, дан Рокон? – спросил Хродвиг.

Голос у него был на удивление громкий, не старый.

– В Лоне Матери, – так же громко ответил отец.

Все вокруг притихли, а потом поднялся шум. Но Хродвиг пристукнул посохом и крикнул:

– Тихо!

И все замолчали.

– Как это случилось? – опять спросил Хранитель.

И тут вперед вышел танас и начал рассказывать. Диду Гимтар рассказал им, как все было. Только нас с братом по имени он ни разу не назвал. Один полез на скалу, второй остался на земле. Один упал, другой стоял рядом. А вот про то, как Ули о воле Матери Предков говорил, долго рассказывал.

– Это верно, что он говорит о воле Матери? – спросил Хродвиг и посмотрел на меня. У меня от его взгляда мурашки по коже побежали.

Я посмотрел ему прямо в глаза и кивнул.

– Я спрошу тебя еще, дан Рокон. Верно ли, что Остах, прозванный в народе рыбоедом, был в Лоне вместе с твоим сыном? – Хродвиг опять повернулся к отцу.

– Верно, – сказал отец. – Был рядом.

– Мы хотим видеть его.

Откуда-то сзади вышел дядька Остах и встал между нами и Хранителями. И тут мне стало страшно. Я понял, что это и есть тот самый Суд Хранителей, про который нам столько раз рассказывал Гимтар.

– Верно ли, что ты пронес в Лоно Матери рыбу, тобой пойманную?

– Верно. Но в том не было умысла и произошло невольно, – ответил дядька.

Он стоял, слегка согнувшись и выставив вперед левую ногу. В такой стойке он учил нас с братом на ножах драться!..

– Где сейчас эта рыба?! – выкрикнул кто-то из Хранителей.

Остах сгорбился и качнул головой:

– Там же. В Лоне.

Вот тут уже крик и гомон поднялся такой, что успокоили всех не сразу.

– Принеси ее.

Остах пожал плечами, повернулся и пошел к Лону. Опять поднялся шум, но он зашел в пещеру и почти сразу же вышел. В руках он нес прут с нанизанными двумя рыбинами. Подошел прямо к Хродвигу и протянул ему. Главный Хранитель не взял рыбу, только наклонился и осмотрел. Сморщил нос и велел Остаху:

– Жди, – и Хранители отправились совещаться к священному источнику.

Отец негромко спросил дядьку Остаха:

– Что с сыном?

Остах, чуть повернув голову, ответил:

– Все так же в беспамятстве. Но дергает руками и ногами, так что не поломался, дан.

А дальше началось самое трудное. Надо было просто стоять и ждать. Вот я увидел, как Хранители подозвали одного из пастухов, а потом он побежал от них к костру.

Наконец Хранители вернулись от священного источника. Старый Хродвиг в полной тишине спросил:

– Что ты намеревался сделать с этой рыбой?

– Съесть! – крикнул Остах.

Толпа загудела.

– Сырой? – усмехнулся Хродвиг.

Дядька не ждал этого вопроса. Он буркнул в ответ:

– Сварить уху. Ну, рыбный суп.

– Вари, – кивнул Хранитель. И показал посохом на ближайшее кострище, где уже развели костер.

Отец с танасом Гимтаром переглянулись. Как и я, они не поняли, что решил Суд.

В полной тишине дядька Остах, насвистывая что-то себе под нос, варил уху. Мы с братом много раз видели, как это делается, поэтому было неинтересно. Но все остальные смотрели не отрываясь. И вот он последний раз посолил и снял котелок с огня.

– Готово! – повернулся он к стоящим чуть поодаль Хранителям.

Старый Хродвиг подошел к дядьке Остаху. В одной руке тот держал котелок, а в другой – деревянную ложку. Хродвиг вытащил из руки Остаха ложку, зачерпнул ухи, подул… И съел. Передал ложку следующему Хранителю, и тот проделал то же самое. И так по очереди, один за другим, все Хранители попробовали ухи.

Когда последний Хранитель отдал ложку дядьке, Хродвиг громко, чтобы все слышали, сказал:

– Воля Матери Предков такова: запрет на рыбу отменен. Мать Предков разрешает дорча есть рыбу. Тем, кто захочет.

А ухи я в тот день так и не поел.

Рокон

– Ты точно все решил? А если тебя узнают? Если встретит кто из прежних дружков?

Остах сидел рядом с Гимтаром на одной скамье. Три чаши вина и нехитрая снедь на столе. Все предпочитали можжевеловое пиво, и именно поэтому дан велел принести вина.

– Мои знакомцы уж на том свете. Если не все – то многие… Да и лет сколько прошло… Отпущу бороду, надену эту вонючую бурку…

На этих словах танас вскинулся, а Рокон пристукнул по столу. Спорить и ругаться эти двое могли с утра до вечера, если их не остановить. Обычно эта ругань извилистым путем приводила к простым и внятным решениям. Но сейчас не тот случай да и времени нет…

– Язык я давно выучил, так что буду горцем…

Гимтар язвительно хмыкнул, но ничего не сказал.

– Не могу я парня одного отправить, рекс…

Рокон поморщился. Рексом в горах его звали только Остах и Алиас Фугг, Голос Империи. Который, к слову, уже присылал на прошлой седмице корзину персиков. Персиками накормили свиней, а намек поняли: Империя о договоре не забыла и о минувшем десятилетии наследника помнит. Помнит и ждет.

Остах тем временем продолжил:

– Я твоему отцу, рекс, обещал присмотреть за парнями, но разорваться надвое не могу. Потому одного оставлю на вас, а за вторым присмотрю сам. Со мной, если что, ему и сбежать можно, и в местах тайных отсидеться. И тропами ночными через весь Атариан прокрасться. На цыпочках. И старый Хродвиг все-таки недаром меня к изгнанию приговорил. Езжай, мол, милый, с наследником в свою Империю и жри там свою рыбу…

– Что там с изгнанием этим – всего на одну зиму… Да и про рыбу ты загнул, – опять влез Гимтар. – Теперь мы из-за тебя только одну рыбу и будем есть. Суп с потрошками? Мясо запеченное? Брынзы кусочек? Нет, рыбу подавай! Дожили! Дорча – рыбоеды, тьфу!

Рокон несильно стукнул ладонью по столу.

– Вам Суд Хранителей не нравится? – спросил он. – Хродвиг тебе не гож? Он себе на горло наступил и Остаха не тронул. Понять бы еще, с чего такая милость…

– «Бывших рабов не бывает», – кивнул Гимтар, успокаиваясь.

– Вот. Столько лет мечтать добраться до Остаха, а тут… – Рокон махнул рукой. – И так все кувырком, а теперь еще и глава Хранителей…

Все задумались, и в комнате установилась тишина.

Антон, который теперь Ултер,

который теперь Олтер

Над деревянным бортом арбы монотонно мелькали спицы скрипучего колеса. Арба по самые борта была забитой соломой, а на пуховом тюфяке лежал я и пялился то в небо, то на мелькающие спицы, то на спину Остаха, правившего мулом. Высоко в небе парил черной точкой орел. А я свое отлетал. Когда теперь встану? И встану ли?

В составе большого каравана мы ехали в Империю. И если для десятилетнего паренька это стало бедой и неожиданностью, то для меня, почитай что сорокалетнего, – спасением. Как бы ни пытался я затаиться в теле десятилетнего ребенка, несуразности все равно рано или поздно вылезли бы наружу. Конечно, оставался Остах, очень опасный дядька, то и дело кидавший на меня задумчивый взгляд. И эту проблему надо решать. И решать как можно скорее. Но как?

Спицы колес продолжали равнодушно отсчитывать на свой нехитрый манер преодоленный путь…

Пришел я тогда в себя в нашей с братом комнате, в вилле Эндира, летней резиденции отца. По традициям, вилла должна была именоваться виллой Рокона – в честь нынешнего хозяина. Старый-то хозяин, наш дед Эндир, умер. И умер, как я подозреваю, не своей смертью. Но это догадки – нам, желторотым, несмотря на статус наследников, подробностей не сообщали…

Отец, впрочем, плевать хотел на все правила и наотрез отказался менять прежнее название. Перечить ему никто не посмел, даже Хранители промолчали. Вот и звали резиденцию правителя по-разному: вилла Эндира, летняя вилла, старая вилла.

Я открыл глаза, поднял руку и откинул тяжелую овечью шкуру, которой был укрыт. Уф-ф-ф… Упарился. Было ужасно жарко и хотелось пить. Шкура сползла и упала на пол.

– Проснулся, – раздался голос брата. – Проснулся!

– Не ори, – одернул Олтера голос дядьки Остаха. Наставник склонился надо мной, вытирая мне пот со лба. – Как ты, парень?

– Пить… – только и смог просипеть я.

– Это сейчас. – Остах повернулся к глиняному кувшину на столе и велел брату: – Беги к отцу.

Шлепанье босых ног, звук откинутой занавеси и громкий удаляющийся крик: «Проснулся! Отец, брат проснулся!!!»

Остах приподнял меня и подсунул подушку под спину. Затем приподнял обеими руками под мышки и прислонил к стене. Придерживая голову, напоил водой вдосталь. Когда я напился, он спросил, внимательно глядя мне в глаза:

– Ты меня узнаешь?

– Да, дядька Остах, – кивнул я.

– Где мы находимся? – продолжал свой расспрос воспитатель.

– Дома, – ответил я. И уточнил: – На вилле Эндира.

У нас было два дома. Летняя резиденция и зимняя, в Декурионе, горском священном городе-крепости в глубине гор. Безрадостное местечко.

Остах удовлетворенно кивнул:

– Сейчас придет рекс. Кое-что расскажет тебе. Ничего не бойся. Я с тобой буду.

Услышал приближающиеся шаги, быстро сжал мне плечо и повторил:

– Я с тобой.

А потом убрал руку и отошел от топчана.

Занавесь, отделявшая комнату от входа в общее помещение, откинулась, и вошел отец. «Дан Дорчариан, повелитель и защитник племен алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов», – невольно всплыл в голове полный титул Рокона. Я отметил про себя, что мальчишка отца немного побаивался, но безусловно любил. Матери они с братом не знали, она умерла после родов, и воспитывались парни родичами-мужчинами. Вслед за отцом вошел его советник – танас Гимтар, мой диду, то есть двоюродный дед.

Рокон подошел и сел на край топчана.

– Как ты, сын? – требовательно спросил он.

Вот дает папаша! Таким тоном приказы отдают, а не с малолетними детьми разговаривают. И попробуй на такой вопрос ответить правду – плохо мне, мол, папенька. Мне страшно, я не знаю, что со мной… Тело, вот, не слушается…

Отец, не дожидаясь ответа, продолжил допрос:

– Ты узнаешь меня?

– Да, отец.

– Ты помнишь, что произошло?

– Я упал со скалы. Но я не помню, как оказался дома.

– Тебя привезли. Ты был в горячке. Говорил бессвязно и не открывал глаза.

И тут отец неожиданно ущипнул меня за ногу. Больно! Больно, черт тебя возьми, садист средневековый!

– Ай! – вскрикнул я.

– Хорошо, – кивнул Рокон. – Подними ногу.

Я попытался – сначала правую, потом левую. Ничего не вышло. Ноги – безвольные колоды – валялись на лежанке, словно я отсидел их, и совсем не слушались.

Отец нахмурился:

– Попробуй согнуть.

– Не получается… – Мальчишеский голос дрогнул, и губы задрожали. И увидел, как Оли тоже морщит нос.

– Перестань плакать. Не время, сын. Попробуй пошевелить пальцами.

Я попробовал. И у меня получилось! Я шевелил пальцами обеих ног и не мог остановиться! Слезы сразу высохли.

– Хорошо, – кивнул отец. – Остах говорит, ходить ты будешь. И бегать будешь.

– Так все будет, как раньше? – радостно спросил я.

– Нет. Как раньше, не будет, – мотнул головой отец. – Сегодня ты уезжаешь в Империю.

Я увидел, как глаза Оли наполнились слезами.

– Перестань. Или выйди отсюда, – велел ему отец.

Оли сразу же вытер нос ладонью и постарался не плакать. Дан вновь повернулся ко мне.

– Сегодня ты уезжаешь. Тебя, – он выделил это слово, – уже два дня дожидаются посланник наместника, имперские купцы и прочая свора имперцев.

– А как же Правый?.. – растерянно спросил я, глядя то на отца, то на брата.

Отец наклонился ко мне и раздельно произнес:

– Теперь ты – Правый. Теперь ты – Старший. Теперь ты – Олтер. – Помолчал и добавил: – Понятно?

– Ничего ему не понятно, – встрял в разговор Гимтар. – И никуда он сегодня не поедет. Завтра.

– Но имперцы!.. – вскочил на ноги отец.

– Перетопчутся, – отрезал Гимтар, присаживаясь на освободившееся место.

На людях Остах и Гимтар во всем подчеркнуто слушались и никогда не оспаривали сказанного или сделанного их вождем, который был моложе их более чем вдвое. Однако с глазу на глаз они и спорили, и даже выговаривали дану.

Советник продолжил вразумлять своего правителя:

– И не дави так на парня, дан. Передавишь.

Диду повернулся ко мне, улыбнулся и тем тоном, каким обычно уговаривают капризных детей съесть «еще ложечку», продолжил:

– Так надо. Сейчас ты болен, ты упал. Повредил спину. В Империи, как ты должен помнить из моих уроков, есть врачеватели. Не нашим травникам чета. Они поставят тебя на ноги. С тобой поедет Остах, – продолжал уговаривать больного танас. Я заметил, как при этих словах зло дернул уголком губ отец. – У нас… Ты же знаешь старейшин… если у сына дана неладно с ногами… – диду замолчал, пряча глаза. И закончил: – Так будет лучше для всех.

Да уж. Старейшины сел – ретрограды те еще. И если воин, который вернулся увечным с войны, довольно легко встраивался в горское общество – безногий тачал сапоги для тех, что с ногами, однорукий водил чабаном отары овец, то увечный сын вождя – совсем другое дело: плохое предзнаменование. Несчастья, мор и отсутствие удачи в бою… Любой намек на физическую ущербность в семье властителя грозил отцу бо-о-ольшими неприятностями. Вот и придумали, как спихнуть калеку. С глаз долой – из сердца вон. И еще долг перед Империей выплатили. Умники, блин. Взбесился я тогда, но виду не подал.

Кивнул я послушно:

– Так будет лучше, – повернулся к отцу. – Я понял, отец. Теперь я – Олтер, Старший.

Все замолчали. Отец посмотрел на меня, дернул уголком губ и сказал:

– Будем собираться. Вечером устроим пир.

Когда они с диду вышли, у меня из ушей уже пар валил. Если бы не Остах и брат, то натворил бы я дел. Но, глядя на заплаканные глаза брата и его шальной взгляд, одернул сам себя. Вот у кого мир рушится! Я-то взрослый, перебедую, переиначу, переиграю всех и вся. Сдам карты по-новому. А вот братцу сейчас туго. И мое падение, и сводящая с ума неизвестность после этого. Был Старшим – стал Младшим. Был Правым – стал Левым. С младых ногтей знал, что надолго уедет в Империю, будь она неладна, готовился, старался – а остается дома. И брата, больного, вместо него…

Да, парня надо спасать. Вдох-выдох. Поехали.

– Вот здо́рово!.. – натянув глупую улыбку, протянул я. Краем глаза увидел круглые глаза брата и продолжил игру: – В Империю поеду. Учиться. Там же книг в библиотеке!.. – со счастливым видом зажмурился я. – Все перечитаю. – Я нахмурился и повернулся к брату: – Ты же не обижаешься? Я не нарочно упал, честно.

– Конечно нет, – подбежал ко мне брат и вцепился в руку. – Ты и правда хочешь в Империю?

– Ага, – кивнул я с уверенностью, которую не испытывал. – Вернусь обратно самым умным. А ты здесь самым сильным должен стать. Понял?

Брат кивнул, а я продолжил:

– И на мечах лучше всех биться, и на топорах… Понял? И чтоб меня никто тут в горах не забывал! – внушал я брату. Тот стоял и кивал с открытым ртом. Я, веселясь, закрепил установку: – А кто слово про меня плохое скажет – ты тому мечом плашмя по заднице.

И брат наконец рассмеялся. Такая вот она, ложь во спасение.

Глава 2

Алиас Фугг

Алиас Фугг, приглашенный на пир в честь поступления наследника рекса Рокона, правителя земли Дорчариан, малолетнего Олтера в Школу наместника провинции Атариан – а именно так официально именовалась та пьянка, на которой он присутствовал, – чувствовал себя мерзко и тошно, словно тоскливым похмельным утром.

Малолетний Олтер, правда, ни в атарианскую, ни в какую-либо другую школу еще не поступил. «Да и поступит ли теперь? – подумал Алиас. – И вообще, сможет ли просто ступать? Ступать по земле, например».

Алиас Фугг, Голос Империи в землях Дорчариан, главный имперский чиновник в горах на много дней пути вокруг, смотрел на полулежащего за пиршественным столом бледного, изможденного мальчишку, виновника торжества. Ноги у парня заботливо прикрыты тканью, несмотря на духоту. Да… То, что видел Голос Империи, ему не нравилось. Очень не нравилось.

Чувство обиды и злости, которое всегда возникало, едва он переступал порог этой виллы, при взгляде на увечного только усилилось:

«Наследник рекса Рокона – калека. Внук Эндира Законника!.. Невозможно! Его что, хотят спрятать в Империи от соплеменников? Или, наоборот, подсовывают нам калеку? А что будет, если он не доедет до наместника? А что скажет Сивен Грис, увидев увечного? Какая ценность у такого неполноценного заложника? И чем это все грозит мне?» – эти и многие другие невеселые мысли одолевали имперского чиновника.

Начавшееся исподволь, незаметно от самого Алиаса – месяц, два месяца назад? – ощущение того, что под ногами не твердое тело гор, а зыбь болота, изводило его. И потому, когда пришло известие о падении наследника рекса Рокона со скалы, он даже облегченно воскликнул: «Вот оно!»

Вот он, ход противника! Конец этой вязкой тягомотины и тишины перед землетрясением. Но нет, посланный нарочный увез корзину персиков, а вернулся с уверениями, что все произойдет согласно древним клятвам и уложениям, что наследник отправится в школу. Последняя задержка добавила нервозности, но вот он – прощальный пир.

И новые вопросы, чтоб их!..

Алиас Фугг, Голос Империи в землях Дорчариан, шутил, громко хохотал, провозглашал здравицы и принимал их, интересовался погодой и видами на урожай, рассказывал о погоде и урожае в Империи, травил байки и побасенки – словом, вел себя, как полагается человеку его статуса и положения: полудипломата, полусоглядатая, полуразведчика.

И, продолжая шутить, есть-пить, отвечать на вопросы и задавать их, Алиас Фугг думал о другом: «Неужели я, обжегшись на молоке, дую на воду? Или с парнем что-то и впрямь нечисто и мои подозрения не напрасны?..»

Он ненавидел приходить сюда, но не мог не прийти, когда его приглашали. Таковы должностные обязанности имперского чиновника. Для него это место до сих пор оставалось виллой Векса, а никакого не Эндира… Местом, куда он приехал когда-то никчемным курьером, а уехал личным порученцем наместника провинции! Порученцем самого Векса Кнея! Местом, где он совершил главную, пожалуй, ошибку в жизни. Местом поражения и краха своего покровителя.

Алиас Фугг помнил совсем другие пиры под этой крышей, совсем другие разговоры, совсем другую музыку. Хористки и танцовщицы приезжали сюда из сияющей Арны; борцы и кулачные бойцы, гимнасты, конники, лучники состязались за богатые призы; философы, астрономы, инженеры и прочий ученый люд искали внимания хозяина дома. Огромных крабов, осьминогов, морскую рыбу везли в закрытых ящиках, забитых льдом и опилками, через пол-Империи. На пиршественных столах стояла только серебряная посуда…

Да, он не сидел тогда напротив хозяина дома – на месте почетного гостя, но не сидел и у двери. В честь него тогда не звучали здравицы, и к нему не обращались с вопросами. Но…

Продолжая шутить и улыбаться, поддерживать разговор и заводить беседу, Алиас смотрел на потолок, на стены и читал узоры и сети трещин, знакомые до последнего завитка, как раскрытую книгу.

Он вспоминал…

Вилла Векса. Годы и годы назад

Когда-то давно Векса Кнея, сиятельного наместника провинции Атариан, мальчишка Алиас боготворил. Алиас был маленький и видел Векса Кнея лишь издали. Пару раз. Но уже тогда он знал, что Векс Кней – главный.

Тот день, когда он увиделся с наместником лицом к лицу, он не забудет никогда. Эту встречу устроил отец. Держа мальчика за плечи впереди себя, как деревянную куклу, отец привел его под ясные очи наместника. Папа – старший письмоводитель и архивариус – волновался, как сейчас понимал Алиас, не меньше своего малолетнего сына.

– Вот, сиятельнейший, – отец подтолкнул сына вперед, – это мой сын Алиас. Он уже умеет читать и писать. И если на то будет дозволение, начнет учебу в школе, наместник. Вольнослушателем, конечно, – согнулся в поклоне отец. Денег на полноценное обучение у архивариуса не было, и потому замечание о вольнослушании вовсе не было случайным.

– Учеником, Клай, учеником! – махнул рукой наместник. – Плохим бы я был чиновником, если бы такого сообразительного парнишку оставил вольнослушателем, так ведь? Тем более мальчика, что живет в моем доме! Глядишь, и вырастет тебе будущая смена, Клай. Будет на кого место оставить. Так что учись, парень, – и Векс Кней вновь махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.

Ох уж этот знаменитый взмах главного! Повинуясь этому взмаху, возвышали и изгоняли, пороли и награждали, вешали, отрубали руки, осыпали золотом или заливали в глотку горячий свинец… По этому взмаху строились мосты и города, снимались с насиженных мест жители областей и краев, двигались армии и флоты. Этот знаменитый взмах мог означать как «быть по сему!», так и «все прочь!», как «славься в веках, мой друг!», так и «отрубите этому засранцу голову!».

По этому взмаху руки Алиас позже становился учетчиком, помощником письмоводителя, сопроводителем писем, курьером, а затем и личным порученцем. Повинуясь взмаху руки, Алиас побывал в половине Империи – в сияющих дворцах и виллах, в мрачных трущобах и пыточных подвалах, посетил и некоторые сопредельные земли. Студеный ветер выдувал из него последнее тепло; суховей пустынь медленно поджаривал тело; крепкий морской бриз просаливал живьем…

По этому взмаху Алиас Фугг выполнял незначительные, пустяковые, рутинные, официальные, личные, а потом и тайные поручения главного. За много лет между ними сложились особые отношения, и место детского священного трепета заняло глубокое, безграничное уважение к талантам и уму незаурядного человека. Государственного деятеля. И столь же горьким и яростным было чувство, что одной из причин падения этого человека послужил он сам, Алиас Фугг…

Фугг, вынырнув из воспоминаний, осмотрелся. Эти проклятые стены, этот мраморный пол, этот потолок со знакомыми, как морщины на руке, трещинами – это все они напоминали о прошлом и запускали вновь и вновь цепь воспоминаний и бесплодный поиск невозможных уже решений.

Провинция Атариан. Дворец наместника Векса Кнея Годы и годы назад

В один из зимних погожих дней, когда Алиас наслаждался покоем, огнем домашнего очага и горячим пряным вином, его вызвал к себе наместник.

– Прохлаждаешься? – вместо приветствия спросил Векс.

– Согреваюсь, – возразил Алиас. Подобная манера беседы изрядно забавляла наместника. Игра словами и пикировка, в рамках приличий, конечно. Нечасто всевластному Вексу удавалось пообщаться подобным образом. – Но боюсь, по твоему повелению, наместник, вскоре придется и прохладиться.

– Придется, – Векс Кней кивнул порученцу на стул: – К делу.

Бумаг на столе не было, и потому Алиас приготовился слушать.

– Из летней виллы в горах голубь принес странное письмо. Сошла лавина. Дом не пострадал, но ушли все местные. Рабы тоже волнуются. Съезди, Алиас, посмотри и разузнай, что к чему. До Эндира сейчас не добраться, он в своей зимней берлоге в горах, – увидев, как изменилось лицо собеседника, Векс добавил: – Да и незачем тебе с ним видеться. Поговори с кем-то из местных, кто на имперском хоть пару слов связать может. А то старейшины соврут – не дорого возьмут… Пастуха посообразительней найди, что ли…

– Разъезд брать?

– К чему? – дернул головой Векс. – Горцев баламутить? Хотя… – задумался он. – Возьми до Перекрестка, зимой на дорогах всякое бывает. В горах сейчас безопасней, чем в Империи… – вздохнул наместник и задумался.

– Так я пойду? – через некоторое время решился прервать молчание Алиас.

– Ступай, ступай, – думая о своем, ответил Векс, теребя гриву седых волос. И крикнул в спину: – И сильно там не копай, туда и обратно.

Возможно, эта фраза и стоила карьеры влиятельному политику? Алиас до сих пор не знал ответа…

Зима была мягкой, но в горах и предгорьях лежал снег. Никакой опасности от лавины для поместья посланник не заметил. Да, снег сошел с гор, но снежный язык не дотянулся до виллы, лишь слегка задев дальний фруктовый сад и сломав десяток деревьев.

После разговора с испуганным Этом, управляющим, Алиас понял, что затруднения вызваны не стихией, а людьми. Местные, горцы из ближайшего села, перестали приходить; доставка провизии, дров и фуража застопорилась. Посланные в село рабы вскоре вернулись, привезя необходимое, а также притащили с собой арбу слухов и телегу сплетен. Управляющий нашептывал, что даже рабы разбежались бы, будь им куда бежать. Но тут уж косоглазый Эт привирал – Колодец же и шахты рядом, есть куда беглых рабов за самоуправство отправить. Не, рабы будут сидеть на вилле, даже если горы затрясутся и местные клиббы из-под каждого камня полезут…

– Зима ведь, – сказал Эт, пожав плечами и вздохнув. Левый глаз старика косил в сторону, отчего казалось, что он что-то задумал.

– И что рассказывают? – спросил Алиас.

– Чешут языками… И место проклятое, и боги отвернулись, и лавины теперь одна за другой пойдут. До конца зимы хоть одна, а до нас доберется. Трещат, лавины бесшумно ночью стронутся – раз, и все: ни убежать, ни спрятаться. Задохнемся, мол, все, кто в доме будет. И хоронить никого не надо.

Покивав в ответ на сумбурный пересказ сплетен, Алиас двинулся в село. И обнаружил Гимтара. Уж он-то говорил на имперском ничуть не хуже самого Алиаса!

Брат рекса Эндира Законника завершил зимний объезд, спустившись в нижнюю точку долины и столкнулся с Фуггом. И тут Алиас сразу же совершил ошибку, поверив в случайность этой встречи. Посланца наместника оправдывало одно: он никогда ранее не слышал этого имени и не знал, насколько хитер, коварен и беспощаден танас правителя.

– Да какое там проклятие богов!.. – сплюнул Гимтар, выражая отношение к подобной чуши. – Это место всегда таким было, потому там и села нет. Вот ты сам подумай: земля хорошая, а села нет? Сам знаешь, как у нас пахотная землица ценится. В стародавние времена – видишь прямоугольные каменные остовы? – стояли тут дома-башни. Обойдешь такой дом вокруг – ни дверей, ни окон. А дверь только на высоте двух-трех ростов человека. И рядышком лестница приставная. Это чтоб лавиной не выломало двери с окнами да не задавило людей внутри. Вот так и жили. А потом пришли вы, – опять сплюнул Гимтар, – дома-башни разрушили, из старых камней свое поместье построили. Если б вы всех местных к тому времени не разогнали-вырезали, глядишь, кто бы и подсказал вашим, что к чему…

– Так сколько лет уж вилле – и ничего! – возмутился Алиас. – И ничего, и никогда!

– И ничего, и никогда, – покивал головой горец. – А потом случится такое, что и снегу насыплет, и теплый ветер зимой с моря пригонит. Теплый ветер упрется в склон, – показал он рукой, – и вверх пойдет. Подует такой ветерок пару-тройку дней – и все.

– Что «все»? – не понял Алиас.

– Если бросить на холодную сковороду кусок сала или масла и поставить сковороду на чуть теплые угли, потом поднять сковороду и чуть наклонить – что будет?

– Известно что – соскользнет масло.

– Верно. Так вот: склон – сковородка, снег – масло, а теплый ветер с моря, – горец дернул подбородком туда, откуда приехал Алиас – в сторону предгорий и Империи за ними, – это угли. Снег подтаял снизу и соскользнул.

Немного постояли. Посмотрели на склоны, поросшие ельником. Раньше они казались Алиасу далекими и красивыми. А сейчас – удивительно близкими и пугающими.

– Вот мы… – горец запнулся, – вот правитель Эндир строиться будет на том берегу реки. Для ржи там земля слишком каменистая, а для выпаса ее слишком мало. Горы ближе, но мельче, да и склоны крутые. Снег не задерживается. Красота! Годное место!

– И когда рекс собирается строить? – словно невзначай поинтересовался имперец, не ведая, что заглотил приготовленную наживку.

Гимтар замялся:

– Люди нужны всякие… да и дел по горло. – Он помолчал, подбирая достойный ответ. – Как правитель скажет – сразу начнем.

«Понятно, – подумал Алиас, – денег нет. И инженеров. Имперская архитектура – это не хижины из камня складывать и не мазанки из глины лепить. Тут без инженеров, без чертежей никуда. И воду подвести, а нечистоты вывести. И сад разбить. Уложить черепицу. Проложить и замостить дорожки. Спроектировать колонны и портики… Сплошная головная боль для неподготовленного ума».

Они поговорили о всяких пустяках и разъехались, довольные друг другом. Поручение главного выполнено, все, что нужно узнать (как думалось тогда), Алиас узнал, и теперь можно было отправляться назад.

Потом еще много раз он проживал внутри себя тот день и то, как можно было повернуть дела, зная всё наперед. Был ли он неопытен тогда? Нет, к тому времени он уже выполнял весьма хитроумные поручения. Были ли горцы искушеннее в интригах? Нет, по сравнению с Вексом они были слепыми кутятами.

Но Эндир их переиграл. Новичкам везет. Он хорошо усвоил полученные в имперской школе уроки. И хорошо изучил правила игры. Да, Эндир переиграл тогда, но потом заигрался. И потому Алиас сидит сейчас в проклятой вилле, а тело самого Эндира уже три года покоится в Городе Мертвых.

Гимтар

Гимтар любил смотреть на главного имперца в стенах летнего дома. Ни вслух, ни про себя он не именовал это место виллой Эндира, как все. Летний дом, летняя вилла, старая вилла – вот, что слышали от танаса окружающие.

Алиас Фугг веселился и умело вел светскую беседу, но Гимтар видел фальшь. Видел, как корежит Голос Империи. Словно бересту на углях. И от этого танасу было хорошо. Он бы с великой радостью своими руками бросил бы на уголья и самого имперца, но правила игры этого не позволяли. Пока не позволяли. И потому Гимтар приставил к Фуггу своих людей с наказом беречь его как зеницу ока. Врага нужно знать хорошо и держать поближе.

Держать врага на виду – так научил его брат. Знать и изучать врага – это часть игры. Той игры, которую начал Эндир Законник много лет назад. И первую партию они с братом провели здесь, в вилле Векса Кнея, двадцать четыре года назад.

Ох и наломался он тогда с ближниками, пытаясь стронуть этот клиббов снег со склона! Но у них получилось, небольшой карниз обрушился на склон, и снег сошел. Только тот, кто видел снег впервые в жизни, назвал бы это лавиной.

Потом Гимтар раздал монеты работникам-горцам виллы и передал повеление дана Эндира. Научил, что и как говорить. Рабы – изнеженные ублюдки – перепугались сами и напугали управляющего, старого пьяницу. И вскоре приехал Алиас, который сейчас сидит напротив и поднимает кубок, широко улыбаясь.

«Как же ты выплыл, сучонок? – в который раз подумал Гимтар. – Твой покровитель упал на самое дно, придавленный, а ты с этого дна вдруг поднялся. Стал маленькой, но фигурой. Что же ты такое сотворил, что тебя определили сюда?»

Когда Гимтар впервые увидел Алиаса далекой зимой, сразу понял – парень непрост. Умные глаза, проницательный взор, внимание к мелочам. Говорит на дорча. И все равно проиграл. Что имперец мог знать о горах, о снеге, приезжая на виллу лишь летом? Он съел все, что скормил ему Гимтар: и лавину, и землю за рекой. И, как и положено курьеру, принес в клювике все новости наместнику. И накормил Векса тем блюдом, что сварганили они с Эндиром.

Потом, весной, к дану Дорчариан обратились купцы, приехавшие за зимними мехами. Обратились от имени наместника – продать землю, где ныне возвышается имперская резиденция. Ту самую землю, про которую зимой Гимтар рассказал Алиасу.

Свою просьбу Векс Кней составил так, что отказать наместнику было невозможно. Брат и продал. Тогда они получили денег больше, чем надеялись заиметь, но меньше, чем хотелось бы.

А потом через людей Хриплого, ночного главы Атариана, Эндир выкупил виллу наместника, которую тот выставил на торги. Векс Кней не захотел ждать новых лавин и решился-таки на продажу прежней Виллы и постройку нового поместья за рекой. Эндир отдал все полученные деньги, добавил свои сбережения, накопленные за время учебы в Империи. Затем во всеуслышание объявил себя, правителя Дорчариан, собственником прежней имперской виллы, а окружающую землю – выморочной. По древнему соглашению эта благодатная земля могла принадлежать только наместнику провинции Атариан – и никому иному. Только на таких правах она столетия назад стала имперской. В любом другом случае земля возвращалась, как встарь, Дорчариан.

Да, за такие штуки Эндира и прозвали Законником. Соглашению было покрыто пылью веков, о нем все позабыли, но силы оно не потеряло. И где только Эндир его откопал, как прознал о нем?

«Запомни, брат, – говорил Эндир, – с ними нужно уметь сражаться, и их же оружием».

Так они вернули вход в долину и землю предков дорча. А потом в горы приехал наместник. Якобы посмотреть на постройку новой виллы, что обещала стать краше прежней. А остановился Векс, вместе с немалой свитой, в которой оказалось необычайно много воинов, в своей прежней, уже проданной, вилле. На следующий день он вызвал к себе Эндира. Точнее, позвал в гости. В короткой записке так и было написано: «Эндир, приезжай в гости. С братом».

Да, наместник умел играть… Переглянулись они – отказаться нельзя. А чем обернется эта поездка, предугадать невозможно. Отправили они тогда Остаха с маленьким Роконом к Матери Предков и поехали.

– Развлекаешься, Эндир? – спросил высокий сухопарый старик с гривой седых волос.

Они стояли напротив сидящего за круглым мраморным столиком наместника.

– Нет, Векс, – ответил Эндир и, не дожидаясь разрешения, сел в кресло, отщипывая виноград. – Делаю свою работу.

Гимтар стоял ни жив ни мертв, стараясь не шевелиться.

– Свою работу? – доброжелательно переспросил Векс Кней.

От этой доброжелательности Гимтар напрягся еще больше.

– Работу правителя, – кивнул Эндир, продолжая кидать в рот – ягоду за ягодой – крупный красный виноград.

– Вкусно? – спросил наместник.

Эндир кивнул, не прекращая насыщаться.

– И в чем же заключается работа правителя? – старик склонил голову к плечу.

– В умножении подданных и их объединении. В умножении земель и их объединении. В упрочении власти правителя, объединяющего всех подданных и все земли своими законами, – бойко оттараторил Эндир.

– Ты хорошо помнишь мои уроки, ученик, – усмехнулся Векс Кней. – Но неужели твоя память стала хуже? Ты забыл одно – благо Империи.

– Я не гражданин Империи.

– Но подданный! – палец старика ткнул в собеседника.

– «Народы квельги, терскелы, алайны, дремны, дворча и дорча, гверхи и гворча отныне, добровольно и без принуждения, одаривают Империю как доброго соседа чем сами захотят, не позднее Дня долгого лета», – приподняв взор к потолку, процитировал Эндир.

Старик вдруг громко захохотал, склоняясь к столешнице. Хохотал он долго и с чувством, утирая слезы. Эндир сел прямо, положив ладони на край стола. Гимтар незаметно оглянулся – не вошел ли кто. Но они по-прежнему оставались втроем.

– Законник, – хохотал старик, тряся указательным пальцем, – законник! Знаешь, кто дал тебе это прозвище? – успокаиваясь и вытирая глаза платком, спросил он.

– Ты, – кивнул Эндир. И добавил: – Учитель.

– Вот что, – другим голосом бросил наместник. Веселье слетело сдернутым покрывалом. – Ты, – махнул он рукой Гимтару, – садись, не стой.

Гимтар присел.

– Я не знаю, как тебе удалось выкопать все эти указы и соглашения. Сохранились ли в горах подлинники либо нет, – продолжил наместник. – Мои законники голову сломали и затерли глаза, пока нашли то уложение, по которому ты увел у меня мою землю.

Он помолчал, глядя на Эндира. Тот приглашение возразить не принял и молча ждал.

– Они взялись оспорить сделку. Но если наместник провинции Атариан будет судиться с горским вождишкой… над этим станет потешаться вся Империя. А власть этого позволить не может. Над властью нельзя смеяться, Эндир. И сейчас ты выслушаешь мое повеление, дан Дорчариан, Эндир Законник. – Наместник поднялся с кресла.

Эндир с Гимтаром немедленно вскочили.

– Я повелеваю тебе, дану Дорчариану, и всем данам, что будут после тебя, жить и править в бывшей имперской вилле наместника. Потому как во всех землях Дорчариан нет и быть не может жилища лучшего, чем это. Ибо иное умаляет величие Империи и императора, да продлятся его дни. Жить тебе полагается с семьей, свитой и дворней, как и должно Правителю. И обо всем этом, – голос смягчился, и он сел обратно, махнув им рукой, – мы подпишем бумагу, Законник. Хорошую бумагу, правильную.

После этого он поднял колокольчик и позвонил. На звон прибежал писарь, неся свитки, чернильницу и перья. За ним плелись остальные крючкотворы. Перед Эндиром расстелили свиток с написанным загодя текстом.

От виллы отъезжали молча. Оглянувшись, Гимтар спросил:

– Мы выиграли или проиграли, брат? Родовую землю с имением вернули, как и хотели. Но мы теперь в нем как заложники будем, в вечном кулаке у имперцев… Как захотят – сожмут пальцы и раздавят всех разом.

Дан Эндир помолчал. Потом пожал плечами:

– Посмотрим. Смогли же сторговаться… Пока наместник в своем имении – и мы рядышком… Зимой наместник в Атриан поедет, а мы – в Декурион. Но и я дал маху… Увидел, как Векс постарел, и решил немного расшевелить. В итоге сказал больше, чем стоило…

– Про старое соглашение? Меж нами и Империей?

– Верно, – кивнул Эндир. – Дал понять, что мы не вассалы, и на то у нас есть право. Зря. Не стоило это говорить, но он меня поймал… Сейчас старик скручивает нить нашего разговора в клубок. Потом уберет клубок в сторонку на день-другой, а после вновь начнет неторопливо разматывать…

– Что за глупости…

– Он сам так учил меня. Связать из этой нити многое нельзя – больно она коротковата… Но вот потянуть за нее он может – и сможет вытянуть многое.

– А все он сможет вытянуть?

– Сможет. Умнее человека я в жизни не встречал. Но у него не будет времени на спокойные размышения, так?

– Надеюсь, – выдохнул Гимтар. – Нужные новости уже разлетелись по Империи.

– Конечно, разлетелись! – расхохотался Эндир. – Мы же сами приделали им крылья. И ноги.

Они оказались правы. Векс Кней уверился, что извернулся и вновь вышел сухим из воды, прижал дана. Как же – ведь он заставил гордых горцев подписать договор, что вся семья рекса, вместе с женами, детьми, внуками, живет на вилле, когда в соседнем имении гостит наместник. Такого изъявления покорности не мог добиться ни один наместник до Векса.

Победа Империи и склоненный перед властью Арны рекс горцев…

Вот только многочисленные недоброжелатели Векса и его семьи уже успели нашептать арнскому престолу о позоре наместника, одураченного вонючим горцем. Опала, изгнание – и через пару лет Векс Кней тихо угас в родовом имении на берегу моря. Клубок остался пылиться на полке неразмотанным.

«Но как же ты смог долететь к нам в долину, Муха? – вновь спросил Гимтар, глядя на уставший улыбаться Голос Империи. – Ведь тебе же оборвали все твои крылышки!?»

Антон-Олтер (отныне и навсегда только Олтер)

Большие колеса арбы монотонно, чуть поскрипывая, вертелись, тяжело переваливаясь на неровностях извилистой горной дороги. Земля (или иная планета) тоже совершала свои обороты – и солнце приблизилось к горизонту. Близился вечер.

Наш немаленький караван растянулся по дороге, спускавшейся с предгорий. Теснины и скалы сменились холмистой местностью, а наша родная речка Джура также менялась, потихоньку превращаясь из узкой полоски кипучей воды в широкий стремительный поток.

На ночевку остановились в распадке между холмами, на опушке соснового леса. Судя по многочисленным следам от колес, обложенным камнями костровищам, перекладинам между деревьями для разбивки походных укрытий и шатров – место было для путников известным и привычным.

Сколько нужно вещей десятилетнему мальчишке, уезжающему из дома? Когда родители собирают дитятко в летний лагерь за городом, достаточно и одной сумки: трусы, носки, футболки, зарядки для гаджетов.

Здесь гаджетов никто не предлагал, и мальчишка уезжал не в детский лагерь на одну смену, а в другую страну на долгий срок. И потому скарба у наследника набралось на две повозки. Что там было? Ума не приложу, а ознакомить меня с содержимым никто не удосужился. Помимо пары телег неизвестного добра меня сопровождал сам Остах, не отходящий от ни на шаг (как будто я в нынешнем своем состоянии могу куда-то деться), некий дедок, копошащийся сейчас в одной из подвод, и пятеро крепко сбитых горцев в одинаковых безрукавках мехом внутрь и черных просторных штанах, заправленных в кожаные мягкие сапоги. На широких ремнях висели то ли короткие мечи, то ли длинные кинжалы.

Сейчас парни – а было им около двадцати – споро работали: кто-то расседлывал животных, ведя в поводу к журчащей неподалеку Джуре, кто-то, прихватив топор, отправился в лес за дровами. Дедок, прекратив изыскания, мелко крошил мясо в котелок с водой, отправив последнего из парней чистить овощи. Все заняты работой. Кроме меня и Остаха.

Что же, иерархия вполне понятна. Приказы здесь отдает дядька Остах. Пятеро парней – соплеменники, из нашего даипа. Кровные побратимы, одним словом. Подчиняются Остаху беспрекословно, хотя он им по большому счету чужак, иноплеменник. Значит, что? Правильно – распоряжение либо Гимтара, либо лично дана. Скорее последнее – отец расстарался. Ну а дедок – я вспомнил, что звали его Ллуг, – просто завхоз, кашевар, походный слуга. Такая у нас нехитрая компания. Я стоял вне иерархии – вроде как самый главный, сын правителя и прочее. Но сопляки здесь не отдают приказы и делают до поры до времени только то, что велят. Это положение дел надо менять. Хорошо хоть людей, которые вправе мне указывать, можно по пальцам одной руки пересчитать. Во всяком случае, так дела обстояли дома, в горах. Как будет в Империи?

Поживем – увидим.

«Имперская» часть каравана была куда значительнее. Когда к нам присоединились торговцы, я и не заметил – задремал в начале пути. Крытые повозки с высокими бортами, тяжело груженные товарами, занимали бо́льшую часть поляны. Из обрывков разговоров, хранящихся в памяти Олтера, я понял, что с купцами и торговлей связано постоянное недовольство со стороны отца и Гимтара. Раз даже в моей детской головенке сохранились такие воспоминания – значит, дан Дорчариан и его советник не один вечер обсуждали несправедливую торговлю с Империей. Щемили нас купцы, одним словом. А почему у горцев нет своих торговцев? Загадка. Нет данных. Ладно, разберемся с этим, дай только время.

Среди становящихся в ряд, борт к борту, купеческих повозок расхаживал высокий мужчина, энергично размахивающий руками. Если руками машет – значит, руководитель. Примета такая. Вон как руками водит… Ага, а вот и затрещина нерасторопному бедолаге прилетела.

Помимо купцов в «имперской» части каравана присутствовали и официальные лица. Речь о том типе, который с деланым безразличием разглядывал меня на пиру. Алиас Фугг, Голос Империи в землях Дорчариан, собственной персоной. Впрочем, к его чести, он не пялился на увечного в открытую, а делал это аккуратно, невзначай. Но я внимание к своей персоне заметил. Интересно, что он за фрукт и какие у него полномочия? Нет данных.

Вот и сейчас он держался среди челяди отстраненно, самостоятельно обихаживая скакуна. Имперец то и дело зыркал по сторонам, а его сопровождающие споро сооружали походный лагерь, что выдавало хорошую организацию и сноровку. Выглядел Голос Империи в землях Дорчариан весьма просто, можно даже сказать, что внешний вид чиновника никак не соответствовал его должности.

Запыленный, видавший виды дорожный плащ. Деревянные сандалии с высокой шнуровкой. Короткий меч на поясе. Никаких украшений, никаких статусных побрякушек. И сам он выглядел как один из толпы – за сорок, ближе к пятидесяти, чуть сутулый, сухощавый, с неприметным лицом.

Несмотря на свою простоту, Алиас Фугг мне откровенно не нравился. Может быть, из-за первого впечатления на пиру? Или накладывались предубеждения наследника к Империи? Не знаю. Но с этим типом надо держать ухо востро.

Я ставшим уже привычным жестом пошевелил пальцами ног. Сначала правой. Потом левой. Попытался согнуть ногу в колене. Фигушки. Не работают мои ноженьки, не слушаются. Панику отставить, доверимся мнению профессионалов, что ходить (и даже бегать) я буду. Напряг ягодичные мышцы. Отлично! Расслабил. Снова напряг. Теперь костяшками пальцев принялся массировать квадрицепцы, потом икроножные. Добрался до ахиллесова сухожилия. Затем стал слегка прихватывать мышцы, разминая и отпуская их, поднимаясь снизу вверх, от ступней к паху. Вдруг это как-то поможет непослушным конечностям, улучшит кровообмен и прочее?

Подняв глаза, я увидел Остаха. Он внимательно разглядывавшего мои необычные для малолетнего калеки действия.

«И давно стоим, дядя?» Я как можно шире и искреннее ему улыбнулся.

– Идем повечеряем, парень, – сказал он и осекся, виновато спрятав глаза. Да уж, идти в нынешнем состоянии я мог разве что на руках. Остах поправился: – Я отнесу.

Подхватив под мышками и под коленями, он отнес меня к костерку. Вокруг висящего над огнем котелка, в котором булькала похлебка, издавая дразнящие ароматы, сидела наша небольшая компания. Кто-то уже расстарался, и бросил рядом с деревом большую охапку сена с расстеленной поверх овечьей шкурой. Остах бережно опустил меня на шкуру, и я оперся на ствол. Удобно. Удобно, черт возьми! От долгого лежания и полудремотного состояния мышцы онемели. Сколько еще продлится мое нынешнее состояние?

Как к нашему костру направился высокий энергичный мужик, руководящий установкой лагеря. Купец. Он оказался высоченным, с рыжеватой копной на голове, бесцветными бровями и ресницами. Его подвижное лицо улыбалось. Улыбалось исключительно и только мне – маленькому, но важному.

«Интересно, как он обратится?» – успел подумать я.

– Олтер! – воскликнул подошедший.

«Молодец. Ловко обошел титулование и напрямую обратился по имени. И мальчишке приятно – как взрослый к взрослому. Профессионал!»

– Меня зовут Буддал Нест, я имперский купец в землях Дорчариан, хороший знакомый рекса Рокона. – Я заметил, как отвернулся Остах. – Большая честь, если ты будешь звать меня просто Буддал, как твой отец и дядя, – продолжил купец.

– Диду, – машинально поправил я.

– Что?

– Гимтар – мой диду, то есть двоюродный дедушка. Он брат дедушки Эндира, – ответил я и добавил: – Только он умер.

– Кто? – воскликнул Буддал, всплеснув руками. – Гимтар умер? Но когда? Я ведь только что…

– Нет. Умер дедушка Эндир. Давно, когда мы с братом маленькими были. А диду Гимтар живой.

Буддал расхохотался. И хохотал долго и от души, вытирая слезы. Смеясь, он напомнил мне доктора Ливси из советского мультфильма «Остров сокровищ». Правда, купец не носил парик, но смеялся так же заразительно и двигался столь же энергично.

Всласть отхохотавшись, Буддал продолжил:

– Я хотел пригласить тебя к нашему столу, Олтер. Слуги приготовили чудесный ужин. А еще у нас есть виноград, персики, заморские лакомства. Вяленые сливы и вишни, орешки в меду.

«Ага, бочка варенья и корзина печенья. И вафельный стаканчик мороженого. Какой ребенок в силах отказаться?»

– Дядька Остах! – позвал я на дорча.

Ранее мы условились, что имперского Остах будто бы не понимает. Услышав имя наставника, брови у нашего Ливси взметнулись.

– Олтер, – обратился купец на отличном дорча, – а ты не мог бы представить …

– Остах, – оборвал его дядька. – Я – Остах. И дан поручил мне отвечать за наследника. Днем и ночью.

– О! – воскликнул Ливси. Как будто потерянного горячо любимого родственника повстречал. – Я приглашаю тебя, Остах, к нашему столу. Наследнику важно как можно больше разговаривать на имперском. Хотя – отмечу это без лукавства – он у него безукоризнен. Однако где, как не среди уроженцев Атариан, Олтер сможет больше узнать о стране, где теперь будет жить?

Язык у Ливси был без костей, и молоть им он мог долго. Видимо, это понял и Остах.

– Хорошо. Мы идем.

Я сделал вид, что обрадовался. Идти не хотелось. Не хотелось категорически. Хотелось зарыться в сено, сказаться больным и не видеть никого и ничего. Впрочем, делать вид и не приходилось – эмоции бурлили и зашкаливали. Ребенок во мне веселился, грустил, горевал и делал это, как и полагалось ребенку, на полную катушку.

Остах уже привычным движением подхватил меня и понес. Я обнял его за шею, чтобы наставнику было легче. Идти, правда, было недалеко.

Глава 3

Имперцы достали и разложили большой длинный стол, накрыли столешницу яркой скатертью, поставили походные скамьи. Не то, что мои горцы-соплеменники. Впрочем, вот тут и случился небольшой прокол. Сидеть-то я мог, но только прислонясь к неподвижной опоре. К стволу дерева, например, от которого меня оторвали и притащили сюда.

Буддал соображал мгновенно. Раздав пару подзатыльников, он поднял на ноги всех слуг, и те вручную моментом прикатили распряженную повозку с высокими бортами. На пустом месте купец устроил целое представление. Прикаченную повозку поставили за скамьей, имитируя отсутствующую спинку. Купец быстро присел, откинулся спиной на импровизированную опору. Результат ему не понравился, и потому через минуту прикатили большую бочку, на бочку положили большую подушку, за бочку поставили повозку. Ну, вы поняли: Жучку за внучку, бабку за дедку… А на бочку посадили маленького меня.

– Удобно? – спросил Буддал.

И не улыбается. Переживает. Мне даже неловко стало.

– Удобно! – воскликнул я. – Никогда на бочке не сидел! А что в ней? Вино?

Вот теперь порядок. Теперь узнаю доктора Ливси. Купец опять захохотал, запрокидывая голову назад. Глядя на него, и я улыбаться начал.

Чудо, а не человек!

– Добрый вечер. – Произнесенное негромким голосом приветствие отрезало смех, как ножом.

За стол присаживался Алиас Фугг. Видимо, приглашенный ранее.

«Ведь не хотел идти…» – со злостью подумал я, придвигая тарелку.

– А! – отреагировал купец. – Наконец-то! Олтер, позволь представить…

– Брось, – махнул рукой Алиас. – Вчера я весь вечер наливался вином на пиру в честь нашего юного гостя.

Юного гостя… так, значит?! Ах ты, зараза!

– И потому ему прекрасно известно, кто я. Не так ли, мальчик? – спросил Алиас Фугг, глядя мне в лицо.

Мальчик! Вот гад!.. Хорошо бочка высокая и смотрит он не сверху вниз. Но – спокойнее, спокойнее…

– Да, – кивнул я, – ты главный имперский гость в наших горах, Голос Империи, Алиас Фугг.

– Главный имперский гость? – переспросил Алиас. – Интересно, кто меня так зовет? Рекс Рокон или танас Гимтар?

«Не зарывайся, Антон! Не зарывайся, – одернул я себя. – Засыплешься!»

– Не помню, – смутился я.

– Ты не представил еще одного гостя, – Алиас указал подбородком на Остаха.

– Это Остах, он охраняет наследника, – ответил Буддал на дорча из уважения к собеседнику.

Остах оторвал зубами кусок мяса.

– Ты родич рекса? – Алиас с легкостью перешел на горский.

– Я родич рекса, – кивнул Остах с набитым ртом.

– Ты из его даипа?

– Нет. Я из даипа его матери, Столхед.

– Столхед? – спросил Алиас. – Столхед, дочь Столаха? Редко доводится слышать это имя. Не думал, что дан держит при себе кого-то из ее родичей.

«Столхед, – повторил я. – Столхед, Столхед… Дочь Столаха».

Я всматривался-вслушивался в память мальчика, но тщетно. Это имя ему незнакомо.

– А зачем тебе слышать? – простодушно спросил Остах, вытирая губы рукой. – То наши, горские дела.

От подобной неучтивости Алиас Фугг на миг смутился.

– Вкусно? – влез в разговор Буддал.

– Вкусно, – закивал я. – Так я и вправду сижу на бочке с вином?

– Нет, Олтер. – Теперь купец не стал хохотать. – Кто же вывозит вино от дорча? Вино везут к вам, потому как виноград в горах вы не выращиваете. Только вот пьете вина вы до обидного мало, предпочитая можжевеловое пиво.

– Так это пиво! – я попытался подпрыгнуть на бочке. – Отец любит пиво.

– Нет. Горцы растят зерна так мало, а пьют пива так много, что все выпивают сами. На продажу ничего не остается.

– Так что же в бочке?! – воскликнул я. – Или она пустая?

– Она не пустая. В ней земляное масло.

Да иди ж ты! Нефть!

– Масло… – протянул я. – Его что, есть можно?

– Некоторые женщины умащивают им кожу, чтобы сохранить молодость. Но кушать его еще никто не догадался. – И добавил: – Оно несъедобно, Олтер. Им мажут корпуса кораблей, чтобы древесина стала прочней и меньше разъедалась соленой водой. Используют при строительстве дорог. И много где еще…

– Интересно, – прервал диалог Алиас. – Мы пригласили юного наследника, чтобы познакомить его с жизнью в Империи, а рассказываем ему о горах, которые остались позади.

Кажется, нашего Ливси только что стукнули по носу.

– Что ты знаешь об Империи, Олтер?

«Олтер» – не «юный гость» и не «мальчик». Я должен возгордиться оказанной честью и разливаться соловьем? Зря стараешься, дядя. Ничего крамольного в этой детской головенке не хранится.

– Империя… – протянул я. – Она большая. Рядом с нашими горами находится провинция Атариан. Самый главный город в провинции – город Атриан. Туда-то мы и едем. В Империи несколько провинций и одна столица – сияющая Арна, на берегу моря. Там живет император. Море – это когда много-много соленой воды. Воды так много, что, когда смотришь вдаль, ничего, кроме воды, не видишь. – Я помолчал, словно заново осмысливая мной сказанное. Это было в памяти парня, так что ничего придумывать не пришлось. – Только мне кажется, так не бывает. Как это, «кроме воды ничего не видно»? Даже ни одной горы?

На сей раз Алиас Фугг не сдержался и рассмеялся вслед за Ливси.

– Бывают такие земли, – вытирая слезы, сказал Буддал, – в которых гор нет вовсе. И где гор ты не увидишь даже издали. Этому тебя будут учить в школе, как и многому другому.

– А ты учился в школе? – спросил я купца.

– Конечно, – кивнул он, – иначе не смог бы стать купцом. Я учился в школе, потом в академии…

– В Школе наместника?

– О нет, – покачал головой Буддал. – У нас не было столько денег. В Школе наместника учатся дети только очень состоятельных людей. Вот наш Голос Империи, – учтивый кивок в сторону чиновника, – постигал науки в той самой школе.

– Твой отец очень богат? – поинтересовался я и увидел, как затвердели желваки собеседника.

Наконец-то я задел этого заносчивого имперца за живое. Попал в цель, как могут попадать только дети – не целясь и не ведая, что стреляю. Просто ляпнул языком наивно и бесхитростно. Какой спрос с ребенка?

– Мой отец умер, – ровным тоном ответил Алиас. – Он служил у наместника Векса Кнея. Сиятельнейший отметил его верную службу и предложил устроить меня в школу.

– Высокая честь, – объяснил Буддал.

– Это было высокой честью и огромным доверием, – кивнул Алиас. – Однако чудесный ужин! Мы все устали, и людям необходимо отдохнуть. Легких снов!

Он встал из-за стола и, еще раз небрежно кивнув, удалился.

Стало уже почти темно. Сквозь не запахнутый проем походного шатра я смотрел, как на арбе устраивается на ночлег Ллуг. Взбивает в куче попышнее сено, застилает шкурами. Я лежал на пуховом тюфяке, который перенесли в шатер … Дедок вроде как не чесался, будем считать, кровососущих насекомых в мой тарантас не занесет.

Я прокручивал внутри себя недавний вечерний разговор. Вроде бы нигде не прокололся, но все было очень тонко. Очень тонко и очень опасно. Никто не подозревал – и не мог подозревать – в теле мальчишки кого-то другого, но и купцу, и чиновнику от мальчишки нужна была информация, которую он мог по наивности и малолетству разболтать. Из-за этого пристального внимания я чувствовал себя дерганым параноиком и в словах видел второй и третий смыслы, которых, может, и не было вовсе.

Вот почудилось мне или нет, что Остах и Буддал знакомы, но тщательно скрывают знакомство? Кажется мне или Остах остерегается Алиаса Фугга? Мнится мне или Алиас Фугг подозревает, что близнец – не наследник: не старший, а младший сын правителя?

Ответов не находилось, одни страхи и другие не очень приятные эмоции и мысли. Чем я могу здесь заниматься? Что знаю и умею? Как и полагается подавляющему большинству жителей благополучного двадцать первого века, знаю я много чего, но по верхам.

Стекло. Знаю, что нужен песок. Кварцевый? Знаю, что стекло варят и катают, если нужно оконное. Сварю ли я стекло? Да ни в жизнь.

Порох. Тоже мимо. Все, что знаю, – селитра. Селитру добывают из куч дерьма. Дерьмо я найду, а что дальше? Мимо.

Железо. Полное фиаско. Булат? Какой булат! Я даже не знаю, чем железо отличается от стали. Кузни я никогда в глаза не видел. Разве что в кино.

Арбалет? Приблизительно. Однако неумение работать с железом… Сомнительная идея.

Нефть. Казалось бы – рояль роялей в кустах. Царский, императорский рояль. В моей истории за нефть разрушались государства и проводились масштабные операции вторжения. Древнейшие страны с тысячелетним укладом стирались в пыль. А тут – бочка с нефтью под задом. И что я могу сделать с нефтью? Бензин, керосин, парафин, солярка… Да ничего я не могу! Потому как названия-то знаю, а что дальше? Гуманитарий он гуманитарий и есть. Можно попробовать греческий огонь забабахать…

Тяжело без Википедии, одним словом.

Возможно, я смог бы усовершенствовать уже имеющиеся модели и механизмы. Водяное колесо, к примеру. Помню, что КПД колеса выше, если струя падает сверху. Возможно, смогу что-то промычать по поводу создания лесопилки. Было бы кому мычать. Самому мастерить – не вариант.

Что-то не то получается. Нужно плясать от того, в чем разбираешься. А в чем я разбираюсь? Мелкотоварное не промышленное сельское хозяйство – вот в чем. И это в масть. Адски будет не хватать современных материалов и машин, но если надо будет, справимся. Главное, чтобы сельхозкультуры были знакомые, а не с планеты Альдебаран. Хотя морковь, лук, капусту, огурцы, тыкву, яблоки я здесь уже наблюдал, так что прорвемся. Хлеб и пиво – значит, злаковые… А если найдутся картофель, подсолнечник…

Именно наличие такого букета различных сельскохозяйственных культур (и некоторые другие детали, в которых я не был столь уверен) подсказало, что я не в земном мире, если можно так сказать. Не на том отрезке человеческой цивилизации, где жил я прежде, скажем так. На столе местных аборигенов присутствовали некоторые овощи и фрукты, как будто эпоха Великих географических открытий уже произошла. Тем не менее развитие ремесел говорило о том, что я нахожусь где-то то ли в Античности, то ли в раннем Средневековье. Во всяком случае, таковы мои мысли на этот счет. Так что мое куцее знание истории здесь роли не играет.

Перед внутренним взором уже кустились помидорные кущи с красными лопающимися плодами, кукуруза выше человеческого роста…

Мысли путались, глаза слипались. Я медленно погружался в сон. Подтянув шкуру, укрылся с головой и лег на бок. И уснул.

Проснувшись, не сразу понял, где я. Сквозь неплотное полотнище шатра пробивалась серая хмарь рассвета. Только-только начало светать – ночная темень едва развиднелась.

Крутило живот – орешки в меду, виноград и персики после плотного ужина не пошли впрок. Перед сном дядька предлагал сесть на горшок, но тогда нужды я не испытывал. А сейчас нужда была столь большой, что если тотчас же ничего не предпринять, то можно оконфузиться и испачкать штаны. Что ж, придется сдаваться.

Я слегка толкнул в плечо спящего рядом Остаха, и он тотчас открыл глаза. Быстрым взглядом окинув помещение, посмотрел на меня.

– Что случилось, Оли?.. – шепотом спросил спутник.

– Живот крутит… – жалобно протянул я. Тоже шепотом, чтоб не всполошить кого ненароком.

Остах вздохнул и стал подниматься, ворча:

– Кто же виноград на ночь ест? Ведь предлагал же вечером … – впрочем, бухтел беззлобно, для порядка. Что взять с ребенка неразумного?

С сомнением посмотрев на горшок – который потом все равно придется выносить, да и вонища может остаться в шатре, – он подхватил меня привычным жестом, накидывая черную бурку.

Распахнув кожаное полотнище, он несильным пинком заставил пододвинуться спящего парня. По-моему, его звали Барат. Или Йолташ. Парень вскинулся, хватаясь за кинжал.

– Спи… – шепотом успокоил его Остах. – Мы до кустов и обратно.

Пробормотав спросонок, парень рухнул обратно на расстеленную кошму.

Рдели горками углей костры, рядом сидели люди, сгорбившись и укрывшись плащами.

«Часовые? – мелькнула мысль. – За такое несение караула шпицрутенов здесь не полагается, ненароком?»

Остах отнес меня в ближайшие кусты. Ближайшие кусты оказались совсем не близко, и идти пришлось изрядно, так как все пространство у опушки было подчищено и, кроме здоровенных горных сосен, там ничего не росло.

Сняв штаны и «вывесив» меня, как мамашки держат малышей, Остах сопел сзади.

«Интересно, он и задницу мне подтирать будет?» – подумал я. Впрочем, мысль была дурацкая, потому как живот схватило совсем немилосердно. Не обращая внимания на облепивших комаров, я расслабился. Сразу же полегчало. Подождав немного, я неловко завозился.

– Все… – шепнул я воспитателю.

Но вместо того, чтобы предпринимать известные действия, Остах приблизил лицо к моему уху и тяжелым шепотом спросил:

– Ты кто, парень?

Это было так неожиданно, так внезапно! Меня тут же скрутил очередной спазм, похожий уже на приступ медвежьей болезни.

Мне казалось, что исподволь я был готов к подобному варианту событий. Близкие мальчишке люди неизбежно должны были меня раскрыть, рано или поздно. Поэтому я придумал легенду про Волю Матери Предков, ретроградную амнезию. И, как наивно думалось, был готов к серьезному разговору. Но вот так, с голой задницей в ночном лесу… Теперь я как никто другой понимал выражение «поймать со спущенными штанами» – положение более глупое и беспомощное представить трудно.

Пока я лихорадочно размышлял, что делать, эмоции ребенка вновь взяли верх, и Оли захлюпал носом. Это хлюпанье грозило перерасти в плач.

– Тихо! – вдруг резко оборвал Остах.

Руки, держащие меня, напряглись. Тревога в голосе враз оборвала начинающуюся детскую истерику. Остах медленно-медленно, не разгибаясь и держа в прежнем, неприглядном виде, двигался вглубь кустарника. Наконец он остановился и так же медленно усадил меня голой задницей на землю. Прямо на сухие колкие сосновые иголки. Опустился на землю рядом, уложил и рывком надел штаны. Я протестующе пискнул.

– Тихо… – вновь оборвал меня шепотом. – Смотри вокруг и не поднимай голову.

Сам он лег рядом и укрыл нас обоих черной буркой.

– А что такое?.. – прошептал я в ухо дядьки.

– Что-то не так, – дернул плечом Остах. – Молчи, смотри и слушай.

«Смотри и слушай! И нюхай! Не мог подальше отойти… Впрочем, было бы о чем переживать… Что случилось с Остахом, что он прервал так удачно складывающийся для него допрос? Видимо, что-то нешуточное. Что же, будем молчать и слушать».

Порывы теплого воздуха изредка налетали с гор, запутываясь и шелестя в листве одиноких среди сосен берез. Ночная темень медленно отступала. Начали распеваться первые, редкие еще, утренние птахи. И тут я увидел. Увидел периферическим зрением движение в лесу справа. Переведя взгляд на это место, я долго высматривал источник движения, но не увидел ничего.

«Померещилось?» – спросил я себя. Но нет – из-за ствола сосны показалась человеческая фигура, пригнувшаяся к земле. Человек медленным шагом двинулся в сторону стоянки. В руке он держал лук с натянутой тетивой.

Стараясь не выдать себя, под буркой я ткнул под ребра Остаха, смотрящего в другую сторону. Тому не пришлось долго приглядываться. Человека с луком он увидел тотчас и хищно осклабился, едва заметно кивнув. Видимо, до конца не был уверен в своих подозрениях.

– А теперь… – горячо зашептал он мне на грани слышимости, – слушай сюда, парень… Сейчас мы долго будем лежать. Может, долго-долго лежать. Смотреть и слушать. Появится кто перед самым носом – лежи, как лежишь. Когда начнется потеха – лежи камнем. И молчи, – оборвал он мои вопросы, – это не игра.

Лежали мы, надо сказать, не очень удобно. Воняло дерьмом, прогалина походной поляны была видна едва-едва. Обострившийся слух различал журчание реки, скрадывавшее звуки. Постепенно начали затекать руки. Потом заныла шея. Поясница. Спина. Нестерпимо захотелось переставить локти с впечатавшимся в кожу сучком. Зачесался нос. Проснувшаяся не к месту букашка заползла под рубаху, начав путешествие вдоль позвоночника…

Я продолжал смотреть за фигурой лучника, что оказалось не просто. Замирая, он растворялся в предрассветных сумерках, теряясь за стволами деревьев, и лишь дальнейшее продвижение помогало вновь его обнаружить. Краем глаза я наблюдал и за своим воспитателем. Лицо Остаха – в последнее время все больше озабоченное и нахмуренное – разительно изменилось. Черты заострились, губы сжались в тонкую полоску. Создавалось ощущение, что и уши у него сейчас стоят торчком – словно охотничья собака встала на след.

Заметив мой взгляд, Остах едва заметно кивнул головой, указывая направление, куда стоит взглянуть.

«Мать честная!..»

У дерева стояли сразу трое лучников. А за ними виднелись еще фигуры. Видимо, мы лежали на самом фланге нападающих – а таинственные незнакомцы, несомненно, были нападающими, кем же им еще быть? – так как близкая речка не позволяла им растянуть цепь стрелков дальше. Увиденный мной лучник был крайним в цепи.

И тут произошло сразу множество событий. «Своего» лучника я теперь видел сбоку и со спины, почти на грани зрения. Он подобрался к краю прогалины и замер.

Неожиданно среди хора распевшихся утренних пичуг прозвучало уханье совы, резанув по уху.

– Ради Матери Предков, парень, лежи камнем!.. – прохрипел Остах, стиснув рукой шею.

«Больно, черт ты старый!»

На лучника, который, услышав сигнал, вскинул лук, с дерева упало темное пятно. Остах перестал придавливать меня к земле и только шипел яростным шепотом:

– Живьем, Барат, живьем!.. – Остах скреб пальцами по прошлогодней листве. – Вот сучонок, пайгальское семя, опять на верхотуру забрался! Медузу тебе в мошонку, что творишь! Как глотку режешь, недоношенный!.. – Остах закусил губу, чтоб не заорать.

«Эк моего воспитателя разбирает! Ему самому ножом помахать охота, да я мешаю».

Фигура тем временем, встав во весь рост, подняла руку с коротким клинком, и – «Дор-рррча! Дор-рррча!!!» – раздался боевой клич.

От громкого вопля все лесные певцы мигом замолчали. На мгновенье упала тишина, в которой слышались щелчки спускаемых тетив. А потом звуки посыпались лавиной – вопли, крики, проклятия, ржание лошадей.

– К оружию!

– К бою!

– Дорча! Дорча! – заухало недалеко.

– Лежи камнем! – уже не скрываясь, бросил мне в лицо Остах. И, вскочив, побежал к Барату.

Сердце билось так, что кровь прилила к голове, в висках бухало молотом, закладывая уши. А в голове дурацким хороводом металась по кругу одна и та же мысль: «Убежал и даже ножа не оставил… И даже ножа не оставил…» – и глупая обида на оставившего меня одного дядьку.

Опять мальчишка на волю вырвался. С этим что-то надо делать. В подавляющем большинстве случаев вел партию я. Десятилетний мальчик не то чтобы затаился во мне – нет, подобного шизофренического раздвоения сознания не наблюдалось. Просто я стал Ултером (хоть он теперь Олтер), мальчик стал Антоном, а мы стали единым целым. Но в моменты сильного эмоционального потрясения реакции маленького мальчика вырывались и не знали удержу. С одной стороны, меня это здорово выручало, с другой – как сейчас, например, – мешало.

Подавив панику, я кое-как взял себя в руки. Кровь в ушах перестала так сильно шуметь, и я услышал звон железа. Все-таки дошло дело до рукопашной. Значит, планы нападавших сорваны? А может, напротив, они дорезают сейчас ополоумевший со сна лагерь, а затем начнут потрошить купеческое добро? Потом, если не наткнутся на сжавшегося от ужаса в комок обезноженного десятилетнего мальчишку в кустах, растащат добро по разбойничьим норам. Помереть от жажды не грозит – до речки я доползу и на руках. Потом остается только выползти на место побоища и ждать, кто на поляну пожалует следующим…

Эти мысли промелькнули за какие-то мгновения. А тем временем я наблюдал, как подбежавший к Барату дядька Остах с размаху залепил ему справа, отчего у парня мотнулась голова. Что-то коротко прокричав, наставник махнул рукой в мою сторону и для ускорения хлопнул горца по спине. Барат, не оборачиваясь, рванул ко мне. Бежал он, вертя головой.

«Не понял толком, где я прячусь».

Я поднял руку. Взгляд Барата тут же зацепил движение, и, обрадованный, он припустил еще быстрее.

Чудом умудрившись не вляпаться в мою кучу, он опустился на бурку.

– Залезай, – скомандовал я.

– Чего? – ошалело спросил парень. Левое ухо у него наливалось красным.

«Оглох, что ли? Или не отошел еще от схватки?»

– Под бурку, она темная, и нас не видно, – объяснил я. – Спрячемся…

– Спрячемся… – с пониманием повторил Барат, отодвигаясь и залезая под бурку.

– Кто они? Их много? – спросил я.

– Тихо! – приподнял руку с раскрытой ладонью Барат. – Лежим и слушаем!

«Что? Снова лежать и слушать?..»

Прятались мы недолго. Мою разыгравшуюся фантазию о кровавой сече на поляне прервал бегущий человек. Он мчался, не скрываясь, сучья летели из-под ног во все стороны. С перепуга он несся вперед, не разбирая дороги. Возможности разглядеть, кто это – свой или чужой, не было ни малейшей. Через пару мгновений узнаем, оббежит этот лось наше убежище или ломанется насквозь. И что-то мне подсказывало, что скорее последнее.

«И даже нож не оставил», – уже без всякой паники с сожалением подумал я, взглянув на Барата. Тот подобрался. Кончик кинжала, который он держал перед собой над землей, слегка подрагивал.

Бегущий приблизился. Традиционная овечья безрукавка. Шаровары, заправленные в мягкие сапоги. Широкая лента на лбу, удерживающая длинные волосы. И небольшой топорик на длинной рукояти в правой руке, который он держал на излете, как дубину. Вот он вломился в подлесок, взметнулась бурка, навстречу кинулся Барат. Короткий укол кинжалом, отскок назад и влево. Бежавший по инерции сделал еще пару шагов и, даже не успев вскинуть руки, рухнул на землю, заливая ее кровью. Гортань вскрыта. Подергавшись и посучив ногами, он затих. Откинутый смертельными конвульсиями топор валялся в шаге от моей головы.

Барат опустился рядом с поверженным и, глядя то на меня, то на труп, тоскливо произнес:

– И этого – насмерть. Опять не живьем… Ну что поделать? Ведь сам учил … В шею, чтоб наверняка. – Потом, видимо о чем-то вспомнив, он отодвинул меня подальше от расплывающейся лужи крови, вновь примостив на бурку. Мы сели лицом к тому месту, откуда выбежал бедолага.

– Ты как, Оли? – спросил меня Барат. – Живой?

Думал он о чем-то своем. Глаза охранника обшаривали местность.

– Живой, – пискляво ответил я. – Дя-я-ядька-а-а Оста-а-ах мне даже но-о-ожа не оста-а-ави-и-ил!..

Ну что ты будешь делать! Опять разревелся, сопли распустил. Хотя чего уж там, страшно было не на шутку.

– Тихо! – цыкнул Барат.

«Да что они заладили все – тихо да тихо! Я маленький, и мне страшно, мать вашу за ногу!»

Барат сам испугался своей резкости. Нос у него не дорос – кричать на наследника.

– Держи, – горец протянул свой кинжал, протерев клинок о безрукавку убитого и взяв себе его топор.

– Это мне?.. – ошарашенно спросил я. Плач как рукой сняло.

– Тебе, Олтер, – серьезно кивнул Барат. – Тебе нужен нож? Возьми мой, это честь для меня.

– Спасибо, – не стал отнекиваться я. Кинжал для меня был явно большим и слишком громоздким, но отказаться выше моих мальчишеских сил. – Спасибо, Барат!

– Что уж там, – улыбнулся он. И добавил: – По-моему, все кончилось.

Он еще раз прислушался, и мы услышали победный крик. «Дорчариан! Дорчариан!» – орали несколько глоток.

– Ты спрашивал, кто они? – спросил Барат. – Не знаю, как другие, а этот, – нагнулся над убитым и сорвал с его головы цветную вышитую налобную повязку, – гворча. Предатель, – сплюнул на землю парень.

«Гворча», «предатели» и «изменники» в памяти Олтера становились в один ряд. Мальчик знал с самого раннего детства, что гворча – злые и опасные люди, которых стоит опасаться. Когда взрослые при них с братом изредка произносили «гворча», то всегда так же сплевывали на землю. Как будто осквернили уста этим словом и, сплюнув, очищались от заразы. Однако конкретных деталей в моей новой памяти относительно предательства гворча не хранилось.

Мы услышали переливчатый свист. На том месте, где Барат убил лучника, стоял кто-то, призывно взмахивая рукой. По-моему, это Остах. Также к нам бежал парень, который спал у двери шатра. Подол его безрукавки заляпан кровью. Подбежав, он глянул на меня, повернулся и заорал:

– Хорошо! Живой!

«Чего уж хорошего. Сходил покакать, блин…»

– Ты как, брат? – спросил подбежавший.

– Ни царапины, – довольно ответил тот. – А ты? – горец кивнул на испачканную кровью безрукавку.

– Пустое, – махнул рукой Йолташ. – Прижали крепко. Учитель помог со спины. Вдвоем мы их взяли.

– Живьем?

– Какое там…

Показалось или Барат победно на меня посмотрел?

– Недобиток ничего сказать не успел: похаркал кровью и кончился.

– Учитель злится? – спросил Барат.

Йолташ пожал плечами. Он вообще был парень немногословный:

– Рычит, но так… Для порядку…

– Йолташ!!! – прервал беседу далекий вопль.

Пригнув головы, парни тут же подхватили меня и побежали к поляне.

«Вот и информация подоспела. Йолташ и Барат – братья, а Остах, значится, их учитель. Ножевого боя, как я полагаю».

Насколько мастерски Остах владел своим страшным тесаком, который предпочитал мечу или топору, Олтер не знал. Но ножевому бою близнецов учил именно дядька, из чего следовало, что и братьев Барата с Йолташем он учит тому же.

– Жив? – коротко спросил Остах, вперив требовательный взгляд.

– Да.

– А это что? – недоуменно спросил дядька, увидев кинжал.

– Барат подарил. Мне одному страшно без ножа. А он подарил, – сбивчиво начал объяснять я.

– Не подходит, – сказал Остах. – Не по руке, слишком тяжелый… – Но, увидев, как я двумя руками прижал кинжал, остановился.

– Барат! Рыбьи твои потроха! Как думаешь, отчего наследник до сих пор без оружия ходит? Думаешь, у дана оружейная опустела, сыночку кинжала не хватило?

Парень опустил глаза. Дядька помолчал. Помял пальцами нижнюю губу. И устало добавил:

– Отец его должен был одарить. Отец!!! Или наместник. За победу какую или еще как… – Он махнул рукой. – Однако… подарок в бою – то свято. Отдариться не забудь, – велел мне Остах.

Он повернулся и велел братьям:

– Парня на бочку, и от него ни на шаг.

«Парня на бочку – звучит-то как! – думал я, развалившись на «своей» бочке. В отличие от вчерашнего дня, бочку поставили в тени дерева, и я удобно оперся спиной о ствол. – Свой баррель нефти, хе-хе!»

В стороне сволакивали трупы нападавших, наваливая кучей. Куча была невеликой – с десяток тел. Наш Ллуг вместе с парочкой из купеческого обоза деловито обирали трупы, складывая одежду, носимые вещи и оружие раздельно. Голых мертвецов укладывали штабелями рядом, перекладывая дровами.

Стараясь не смотреть на сортировку мертвецов, я оглядывал место рассветного побоища. Самого побоища как раз и не наблюдалось. Для наших копали могилы. Всего три ямы. Погибшие, насколько я мог понять, были опять-таки из окружения Буддала. Сам купец как ни в чем не бывало метался между походным столом, за которым мы вчера ужинали, и своими повозками.

Его яркий шатер уже освободили от растяжек и подпорок, полотнище разложили на земле и скатывали в рулон. Я посмотрел на свою ставку. И не узнал ее. Покосившаяся груда шатра вся утыкана стрелами. Недалеко валялись не прибранные трупы. Впрочем, к ним уже направлялись двое из «похоронной команды».

Шатер Алиаса Фугга представлял не менее плачевное зрелище, только тела нападавших, если они были, успели унести.

Что же – картина получалась уже не такая ясная, как представлялось прежде. Никаких разбойников с большой дороги не было, на повозки и добро купца никто не покушался. Нападавшие оказались непонятными предателями гворча. У моего шатра нашло свой конец немало врагов, а вот, судя по количеству выпущенных стрел, шатер Голоса Империи был для них первоочередной целью.

Как бы поменялась ситуация, если бы Алиаса Фугга прикончили? Мы еще на территории земель Дорчариан или уже в Империи?

Как же не хватает исходных данных! Как не хватает информации! Мозг жителя двадцать первого века от подобной депривации вскипал. Черт возьми! У меня уже от этих раскладов, от бесплодного гадания ум за разум заходит!

– Не волнуйся, наследник Олтер. – Ко мне неслышно подошел Алиас Фугг.

Пока я терзался неразрешимыми из-за недостатка информации вопросами, то незаметно для себя мусолил потными детскими ладошками рукоять подаренного кинжала. А невидящий ничего в задумчивости взгляд почему-то уперся в груду мертвых тел.

«Да он, видимо, думает, я переживаю, что ни одной глотки не успел вскрыть! – подумал я. – Видок у меня, наверное, тот еще. Малолетний палач-садист».

– Не волнуйся, – повторил, присаживаясь на камень рядом, имперец. – Все позади. Твоя жизнь вне опасности.

«Хотел бы я быть в этом уверен», – подумал я.

Глава 4

Братья покосились на Алиаса Фугга, но ничего не сказали. Видимо, сел он не настолько близко, чтобы они могли вмешаться. По-имперски парни не понимали ни слова и потому чиновник, чтобы не нервировать мою взвинченную после боя охрану, говорил на дорча.

– А кто эти люди? – я постарался, чтобы голос не дрожал.

– Эти люди из племени гворча. Слыхал о таком?

Я кивнул.

– И что же ты слышал?

– Что они плохие и их надо опасаться, – честно ответил я. – И они предатели.

– А кого они предали, знаешь? – щурясь на рассветное солнышко, продолжил Алиас.

«Милый разговор. Что тебе от меня надо? Я десятилетний абориген с гор. Малолетний козопас и сын главного козопаса. Что такому важному человеку нужно от десятилетнего мальчишки?»

Не стоило восстанавливать этого мутного типа против себя, и потому я ответил:

– Нет.

– Они предали твоего деда, мальчик. – в разговор влез Остах. Дядька тяжело осел наземь по правую руку, приваливаясь спиной на ствол рядом. Взмахом руки он отослал братьев прочь.

Удобно сел. Отгородился мной от имперца.

– Дедушку Эндира?

– Да, – подтвердил Остах и замолчал.

Я помолчал тоже, дожидаясь, что дядька продолжит. Но он молчал.

– Твой дед был тогда еще молод и только взял власть, – не выдержал имперец. – Уже тогда его называли Законником…

– Это потому, что он хорошо все законы в школе выучил?

– Верно, – благодушно кивнул Алиас, продолжая жмуриться от солнечных лучей. Как кот на завалинке. – В школе, где ты вскоре окажешься, он был одним из лучших учеников.

Если бы мои ноги были здоровы, я бы вскочил и начал бегать по поляне. А так просто подпрыгнул на месте и скинул бурку:

– Как?! Дедушка учился в той самой Школе?

– А в какой же еще? – Это уже раздалось справа. От Остаха.

– Ну… – неуверенно протянул я. – Просто в школе. В имперской…

– Нет, – усмехнулся Алиас, – это была та самая школа. Наместник был другой, это верно, а школа всё та же. И вот когда твой дед ее окончил, он продолжил жить в доме наместника. Он мог пойти служить в войско или поступить в столичную академию, но не захотел.

– А почему он не вернулся домой, окончив школу? – удивился я.

– Закон не велит. Наследник обязан жить в Империи до тех пор, пока не унаследует власть. Пока из наследника дана сам не станет даном.

«Это пока не помрет мой папаша? Вот, значит, что братку-то ожидало. То-то он не рвался в эту Империю. Пока не помрет дан Рокон, значит?.. Так он вроде крепкий мужик…М-да. А все намного веселее, чем я думал».

Алиас Фугг приоткрыл глаза и пояснил:

– Твой дедушка должен был оставаться в Империи до тех пор, пока был жив его отец, Хродвиг Упрямый. А когда дан Хродвиг умер – он стал бы правителем после него. И уехал бы обратно в горы. Таков закон.

– Плохой закон.

– Плохой закон – тоже закон, – пожал плечами имперец.

Помолчали. Алиас достал промасленную тряпицу, положил меч на колени и принялся очищать лезвие.

– Твой дедушка тоже считал этот закон плохим. И потому он нашел книгу, в которой этот закон записан. И узнал, что закон немного не такой, как все думают. Тогда он уехал в горы на празднование Дня середины лета, а обратно в Империю уже не вернулся. Чуть позже все узнали, что Хродвиг добровольно отрекся. Отдал власть сыну. Так твой дедушка стал рексом. Рексом Эндиром Законником.

– Молодец! – Как же хочется колесом пройтись по поляне! Я засмеялся громко и счастливо, во всю силу, без остатка, как хохочут дети. – Хороший дедушка!

– Твой дедушка хороший, – согласно кивнул Алиас. И, со стуком вогнав меч в ножны, добавил: – Был.

Сидевший рядом дядька вздрогнул всем телом.

– Когда Эндир принял титул, все подвластные племена принесли новому дану клятву верности в вашем священном городе-крепости…

– Декурионе…

– Декурионе, – согласился Алиас. – Но когда Эндир с малой свитой возвращался вниз, в долину, на него напали гворча, презрев свою недавнюю клятву. Они решили убить нового правителя и править сами. Но твой дедушка сумел вырваться и бежать. А потом он собрал войско и разбил гворча. Выгнал из их домов и изгнал из долины.

– Вот почему гворча – изменники, – кивнул головой я и сплюнул на землю.

– А ты похож на него, – невпопад заметил имперец.

– На кого? – растерялся я.

– На Эндира, когда он был мальчишкой… в твоем возрасте.

– А откуда ты знаешь? – недоверчиво поинтересовался я.

– Я был первым, кому он разбил нос, когда приехал в школу, – невозмутимо пожал плечами Алиас Фугг.

– Не может быть! – закричал я.

– И прозвал меня Мухой, – Голос Империи. – Меня до сих пор так зовут иногда.

Подошедший Буддал услышал последнюю фразу, и брови торговца взметнулись вверх. Алиас Фугг мило улыбнулся – после драки у него было прекрасное настроение.

– Слуги приготовили завтрак, – махнув рукой на стол, уставленный тарелками, пригласил Буддал. И вдруг заорал: – Зачем мертвяков подпаливать, олухи! Мы завтракать собрались!

– Я готов съесть быка, – сказал, поднимаясь, Алиас. Его хорошее настроение было непоколебимо…

Я уминал молочную горячую кашу с дымком. Наш столь интересный разговор дал такую богатую пищу для ума, что вкуса другой пищи я не ощущал. Вот то, что горячая – это да. Поэтому я не забывал дуть на очередную порцию варева, зачерпывая деревянной ложкой, и размышлял.

«Появляется информация – проясняются и мотивы. И чего мне не понравился Алиас Фугг? Что лицемерил на пиру? Так работа такая. Что он работает на Империю? Так неизвестно, как у меня жизнь сложится. Могу ли я с уверенностью сказать, что мечтаю вернуться в горы? Тем более выясняется, что мне не просто необходимо Школу окончить, а куковать там до тех пор, пока дан Рокон не помрет. А отец в добром здравии и расцвете сил.

Так зачем менять высокий уровень цивилизации на низкий? И мои знания скорее воспримет общество с более развитой технологической базой. Главное, не лезть в политику, сильно не высовываться – и тогда можно хорошо устроиться…»

Фантазия опять понесла меня неизвестно куда. Домик у моря, рабочий кабинет с окнами в сад… Прекрасные пейзанки… Я притормозил сам себя и продолжил анализировать актуальную информацию.

«А тот древний старикан – Хранитель Хродвиг, что устраивал судилище над Остахом, выходит – мой родной прадедушка. По рассказам брата, весьма бодрый старик! Сколько же лет этому аксакалу?»

Я отхлебнул горячего травяного отвара.

«Алиас – симпатичный мужик. Оказалось, он просто во мне видит школьного приятеля и вспоминает детство и всякие милые школьные шалости. Вот и причина его разговоров со мной. Ностальгия – сильнейший мотив. И столько информации разом… А дед у меня, по всему видать, был молоток. Всех несогласных вколотил по маковку в окрестные скалы».

– …надо! – услышал я громкое окончание фразы Остаха и тяжелый удар ладони по столешнице. Тарелка подпрыгнула.

– Не вижу причины, – спокойно ответил имперский чиновник.

– Гворча напали на наследника, да? – напирал дядька. Он показал рукой на меня. Говорили на дорча.

– Да, – ответил Алиас.

– Убили бы – остался другой, младший, да? – бушевал Остах.

– Я забыл твое имя, уважаемый, – внезапно спросил имперец.

– Остах!

– Необычное имя для горца.

– Тебе не нравится мое имя, имперец? – угрожающе спросил наставник, нагнув голову.

– Нравится, – невозмутимо кивнул Алиас. – Но я не пойму, зачем тебе голубь.

«Какой голубь, что я прослушал? Почтовый голубь?»

– Предупредить Рокона, рассказать о нападении! – заорал, вскакивая, Остах.

– Ах вот оно что! – всплеснул руками имперец. – Ты о рексе Роконе, правителе земель Дорчариан! Когда ты вот так запросто говоришь – Рокон – я, право слово, не сразу успеваю сообразить, о ком ты.

Чем больше сердился Остах, тем менее он становился похож на горца. Нет-нет да и проскальзывал в речи имперский акцент. И с Роконом он прокололся – горцы звали правителя «дан». Или «дан Рокон».

«А ведь, похоже, речь идет о безопасности братишки. Отца действительно надо предупредить».

– Конечно же мы тотчас же пошлем голубя, чтобы рассказать рексу о произошедшем, – закивал головой Алиас, подняв открытые ладони перед грудью. – Ты сам напишешь письмо?

Язык дорча не имел письменности. И конечно, Голос Империи знал об этом.

– Твой голубь – твое письмо! – отрезал Остах, усаживаясь обратно.

После злополучного завтрака, когда письмо под совместную диктовку Алиаса и Остаха было написано и запечатано личной печатью Голоса Империи, а голубь освобожден из ивовой клети и выпущен, караван тронулся в путь.

Остах, не остыв после перепалки, пристал ко мне. Подаренный клинок не давал дядьке покоя. Прицепленный на пояс, кинжал и вправду выглядел несуразно, – болтался между ног и то и дело бил по коленям, когда меня брали на руки.

– Великоват для тебя, – в который раз повторил Остах, вертя кинжал в руках. – И слишком острый, – заметил он, проверив большим пальцем заточку лезвия.

– Но ты же сам сказал, что подарок… – жалобно протянул я. – В бою…

Продолжить чтение