Читать онлайн Живым не дамся смерти 1/2 бесплатно

ГЛАВА 1

Свидетельство о смерти

Первое вполне законное и резонное желание при получении по электронной почте уведомления, то это сразу отправить его от греха подальше (к чёрту; что вроде как от греха поближе), а если точнее, то в папку под названием спам. Но Константин, перед кем сейчас встал это вопрос, своего рода эта дилемма, – немедленно разобраться с этим посланием, отправив его, как уже выше говорилось, в папку спам или же дать хоть какой-то шанс корпорации мошенников и подонков на доверии себя вовлечь в авантюру под названием твой собственный обман и затем полегчать в денежном выражении на энную сумму, – отчего-то не поступил как того надо было и требует от человека разумного его здравомыслие, проигнорировав это послание, а он, прочитав заголовок этого сообщения: «Уведомление о вручении свидетельства о смерти», который ясно что служит только для одной цели – заинтересовать разводимого человека, подловился на крючок этих ловких на обман людей и заглотнул эту наживку, открыв это послание.

И как это всегда происходит в таких случаях, ловли на живца лоха, то это сообщение было не простым сообщением, а окном открытия и перехода на другой ресурс, откуда практически сразу же (Константин и сообразить не успел, куда это его перекинули) началась досс и спам атака на его компьютер в виде отправляемых ему кратких сообщений. Ну а так как все эти сообщения имели в себе конечного адресанта, косвенно Константина, то он, захваченный врасплох таким развитием ситуации с этим сообщением и тем, что повлекло за собой им открытие этого сообщения, не смог сразу закрыть выскочившее на экран ноутбука диалоговое окно и вынужден был вступить в навязанный ему таким образом диалог.

– Ты ещё жив? – очень сразу и получается, что без всякого раздумья на осмысление этого первого сообщения, появляется этот вопрос в диалоговом окне на компьютере Константина.

А Константин от такой категорично резкой постановки вопроса к нему и в чём-то панибратства, – тут им заодно и одновременно со всем происходящим понимается, то его незримый собеседник не просто имеет понимание с кем он сейчас общается, а он его каким-то боком знает и по этой причине он и организовал этот разговор, – в себе нервно взбадривается, и на автомате отбивает краткий ответ: Да.

Здесь он хотел, конечно, дописать одну язвительность, мол, не был бы жив, то не ответил бы на этот твой глюпий вопрос, и как-то совсем неумно о таком спрашивать и ожидать положительного ответа в виде письменного ответа, когда только ответная тишина будет удостоверять твою смерть, но им посчиталось, что вот такой короткий ответ сейчас будет в самый раз и он так сообразил ответить. И теперь мяч на стороне незримого собеседника Константина, который Константином в данный момент определяется его скоростью соображения на ответ. Вот отчего Константин так внимательно смотрит на диалоговое окно, следя за набиванием на ней текста ответчиком.

И вот такая фишка этой диалоговой программы позволяет собеседнику сделать некоторые аналитические выводы насчёт умственного потенциала своего собеседника, его настроя на общение и внутреннего состояния, которое раз за разом прорывается, когда он делает ошибки и исправления в своём написании текста сообщения. А если собеседник ещё с этим делом не поторапливается, а чуть ли не тормозит, пытаясь подобрать наиболее удачные и грамотные словосочетания, то тогда кто из нас больше волнуется и переживает?

И так как ответ Константину был быстро отбит клавишами того ноутбука, которым пользовался оппонент Константина, то он, всего вероятней, заранее заготовил этот текст разговора с Константином. Где именно Константину, находящемуся не в столь выгодном положении, – он вынужден реагировать на предложения и вопросы своего тайного собеседника, – приходиться быстрей соображать над своим ответом, чтобы не выдать свою взволнованность и растерянность перед своим собеседником. Кто на всё это рассчитывает, со своей стороны ведя пристальное наблюдение за ходом мысли Константина, ошибочно или безошибочно отбивающего свой ответ, и он поди что и сам большой психолог и специалист по расшифровке портрета человека по его письму.

– Тогда ты, можно сказать, что для меня воскрес. Ведь ты для меня когда-то умер, и я тебя тогда вместе со своим прошлым похоронил. – Отбивается вот такой текст на диалоговом окне. – На что Константин смотрит со странным упорством не полного осознания и понимания того, что его собеседник этим хотел сказать и кто он собственно такой. О чём сейчас спросить так и напрашивается и это было бы самым разумным решением. Но только не для Константина, взвинченного вот таким подходом к разговору человека на той стороне диалогового окна. Он, тот тип, спрятавшийся за этим диалоговым окном, значит, в курсе с кем сейчас разговаривает, в отличие от него, и при этом по причине своего подлого и малоинтеллигентного воспитания не удосуживается представиться перед ним, ставя таким образом его в неловкое и трагикомичное положение. Он ведь не знает, как к этому мудиле обращаться, на ты или на вы. А это с подвигает его на перекосы и перегибы уже собственного воспитания. Ведь он запросто может выказать незаслуженное уважение тому, кто этого нисколько не заслуживает, обратившись на вы, и наоборот, тыкнув тому, кому отродясь не тыкали из-за его высокого, ваше превосходительство положения. И тогда не только конфуза, но и другого рода аперитива не избежать.

И Константин само собой не собирается учитывать возможно существующие оправдывающие вот такое поведение своего собеседника факторы, – заносчив и забывчив я беспредельно, вот и решил, что раз я знаю кому пишу сообщения, то и он в курсе с кем сейчас имеет дело, – и он не будет первым набиваться на знакомство, которое определённо будет для него неприятным, имея для себя вот такие предпосылки. И Константин следует точно такому же поведению, что и его собеседник, отвечая в том же духе и тоне. – Не могу пока что сказать о тебе того же, – печатает свои слова Константин, – видимо я расстаюсь с людьми более навсегда.

– Тогда есть прекрасный повод воскресить для себя друг друга, а также ещё кое кого-то. – Следует вот такое предложение со стороны тихорящегося собеседника Константина. Что Константину кажется уже слишком. И с чего это этот тип взял, что он в себе испытывает вот такие желания, когда он знать, не знает кого ему предлагается воскрешать из своей памяти. И более того, Константин уверен в том, что ему всего этого не нужно и весьма по веской причине. Раз память сочла разумным и нужным похоронить в своих недрах кого-то из своей жизни, то для этого были более чем весомые основания.

И тогда какого хрена и из каких-таких ещё соображений он будет идти наперекор собственной безопасности и комфорту. Ведь люди им так окончательно забытые и вышедшие в свой тираж определённо несли в себе для него какое-то беспокойство и душевное волнение, наверняка связанное с какой-нибудь неприятностью для себя. И тогда какого опять хрена он будет сам лезть на рожон этого ознакомительного со всем собой забытым и умерщвлённым, так умело и ловко названного этим манипулятором сознания – воскрешением. Он что, экзорцист там какой-то, чтобы изгонять дьявола из поделом им забытых людей, под что со многой вероятностью подбивает этот так и не представившийся собеседник. Вначале разориентровав его разум своей знакомостью с ним, – нас объединяет наше общее прошлое, старина, – а затем под всего лишь предлогом этого общего прошлого и знания друг о друге нечто из ушедшего прошлого, он решил заманить его в ловушку, которая в итоге окажется сектой по воскрешению людей из своего бытия силой мысли и продажи своей души за бесценок.

– Да за кого он, собственно, меня считает?! – от всех этих мыслей Константин аж передёргивается и нервно в лице закипает. А его нахождение наедине с этим диалоговым окном, позволяет ему себя не стеснять в плане эмоций и громких выражений. И его руки прямо потянулись сейчас, чтобы со всей жёсткостью давления на кнопки клавиатуры ноутбука и применения в написании своего ответа различных знаков препинания и философствования, используемых для подчёркивания своего эмоционального накала, дать отворот поворот этому типу с другой стороны диалогового окна, но вот только зачем Константин редко так не обходится без обдумывания своих необдуманных шагов, которое и приводит к тому, что он притормаживает со всем этим делом, верно сообразив, что этот тип точно имеет в наличие у себя такую информацию, которая ему позволяет считать его за того, за кого он его считает. И будет не совсем благоразумно посылать того подальше, не выяснив для себя для начала, с чем всё-таки связано это приглашение… для вручения свидетельства о смерти.

– О чьей смерти?! – несколько всё-таки запоздало задался этим вопросом к себе Константин. А задаваться этим вопросом к своему неизвестному собеседнику, тоже как-то не комильфо и не с подвигается, да и не выходит, раз он, этот охреневший тип в конец и уж точно не джентльмен, без всякого предупреждения взял и вышел из сети, падла. И Константину, про себя не раз чертыхнувшемуся и трёхэтажным матерком прошедшему по этой падле ответчику, ничего другого не остаётся делать, как с твёрдым намерением не идти на поводу желаний этого типа, – а вот теперь хрен я приду туда, куда ты просишь, – перейти назад, на прежнюю страницу и прочитать более внимательно, что в себя включает это уведомление.

Но там, как и ожидалось Константином, ничего ясного и проясняющего не было отпечатано, и за что можно было там фактически зацепиться, так это только за время и место вручения этого свидетельства. И если ко времени у Константина не было никаких претензий, – там был указан промежуток рабочего времени, – то вот указанное место в этом уведомлении, – здание городского суда, кабинет номер 17, – вызвало немало вопросов у Константина. Чего-то сразу и даже спустя время так и не смогшего для себя объяснить вопрос касательства такого рода события с тем, что в себе заключает юриспруденция, право человека на справедливость.

– Нет, конечно, при хорошем воображении, которым часто болезненно страдают судьи, можно соединить несоединимое, приплюсовав ко всему этому делу суд божий. Без чьего соизволения и решения не производятся вот такие регистрационные действия. Но… – Так рассуждал Константин и спустя те сутки, которые его отделяли от назначенного места в присланном уведомлении, то есть в здании суда. Куда он всё-таки приплёлся, не имея сил и возможности противостоять силе убеждения собственного любопытства, так и требующего от него разобраться в этом вопросе. И сейчас Константин, добравшись до кабинета под номером 17, который оказался, как это неожиданно (!), заперт, пристроился к окну напротив этого кабинета, и изучал в него какие там есть виды, в общем пялился в него без всякой цели, выжидая время прихода хозяина этого кабинета. Кто видимо работает не по часам обозначенного на дверной табличке рабочего времени, а эта канцелярская крыса, – а в канцеляриях только такие и работают, – считая себя тут незаменимыми работником, – кроме меня никто так хорошо не запрячет интересующее прокурора дело, – вёл для себя свой временной отчёт.

– Мой рабочий день начинается с того самого времени, когда я сочту для себя удобным. – Вот так рассуждал этот гад, как однозначно был уверен Константин, высматривая из окна на улице человека сильно похожего на его представления об этом гаде из этой канцелярии. И как бы шанс на его нахождение со стороны Константина не был ничтожно мал, у Константина появляется уверенность в его нахождении. – Этот гад определённо присутствует вон в том типе, с таким упорством не сводящим с меня своего взгляда. – Хоть и несколько странно драматизировал сейчас ситуацию Константин вокруг одного уличного прохожего и в самом деле остановившегося у здания суда, на прилегающей к нему площади и с этого места наблюдающего за тем, что делается и происходит именно в том окне, в котором стоит Константин, в ответ в его сторону наблюдающий, но это всё отвечало создавшейся вокруг Константина ситуации. Где он итак не знал, что думать насчёт своего сюда приглашения, а когда он всё-таки сюда пришёл, то его ещё тут так нагибают на всякие неуравновешенные мысли, вот он и начинает всякое себе надумывать насчёт попавшихся ему на глаза людей.

– И что ты на меня так уставился? – мимикой своих губ вопрошает этого типа на улице Константин, даже не скрывая этого обращённого к прохожему вопроса. Но видимо дальнее расстояние не позволяет этому прохожему рассмотреть эту вопросительную мимику лица Константина, и он продолжает беззвучно вести наблюдение за ним, раздражая Константина этой своей недальновидностью взглядов. И у Константина даже возникают на его счёт пораженческие мысли. – Мол, он меня не видит из-за этих оконных бликов.

Что вполне может быть. И Константин, человек более чем настырный и упрямый до предела, чтобы значит, свести на нет этот светоотражающий и искажающий нужную для него реальность эффект стекла окна, прижимается лицом к окну и через это своё лобное и мысленное упорство достигает неожиданных для себя открытий – он к полной для себя неожиданности теперь видит интересующего прохожего не одного, а в крепкой спайке с прохожей. И то, что она сильно неотличима от него внешне, видимо и послужило тому, что Константин сразу и не обратил на неё внимания, пропустив мимо себя.

К тому же наличие в руках этого типа раскрытого зонта, само собой чёрного цвета (сюда не приходят в приподнятом духе, а присутствие во всём себе выражение скорби, говорит о вас, как о здравомыслящем человеке, понимающим очень верно, что зарекаться в таком деле, как суд человеческий, более чем напрасное решение), сливает окружающую его детализацию мира, в том числе и тех, кто рядом с ним, как оказывается, сейчас находится. И Константин, глядя на них, может только опираться на своё насчёт них кажется, что может быть или не быть с их стороны. А в частности, с каким прицелом и значением они проявляют в его сторону такое пристальное внимание и ведут между собой заметливую беседу. И Константину очень близко к ним и происходящему с ними опять кажется (для этого есть все предпосылки, связанные с его ожиданием на нервах и взводе открытия двери канцелярии и того, что ему так непонятно его там ждёт), что он в той же близости находится к тому, о чём они сейчас меду собой говорят. И что удивительно для вот так структурированного разумом Константина события, то они ведут разговор не о нём, как всегда думается сторонним наблюдателем, а они вели философскую беседу о более высоких материях.

– Смерь всех рассудит. – С внутренней иронией и в чём-то язвительностью процедил сквозь зубы незнакомец с зонтом, не сводя своего взгляда со здания суда. – Очень верный постулат. И его, в виде концепции эпилога, стоит повесить над дверьми этого здания, храма правосудия.

– Я как понимаю, то нам сюда. – Приземляет человека с зонтом, стоящая рядом с ним незнакомка. Человек с зонтом никаким образом не показывает, какую реакцию вызвали эти её слова у него, и он с прежней хладнокровностью и созерцанием за предстоящим перед ним говорит. – Ты верно понимаешь. Человек живой не может не искать справедливости в жизни. И её поиск есть один из концептуальных приоритетов его жизни. Ведь поиск справедливости для человека есть поиск самого себя. Мера весов по которой измеряется истина, которая есть фундамент человеческого мировоззрения, через фокус которого он и оценивает мир и себя в нём. И кто жил, тот будет замечен в этом поиске самого себя.

– Ну а если сузить наши границы поиска? – и опять эта она пытается перебить человек с зонтом с его объёмной мысли.

– Посмотрим на последние решения судебных органов насчёт переоформления и перевода человека из живого в мёртвого. – С той же нейтральностью ко всему даёт ответ человек с зонтом.

– Всё же мне кажется, что нам не сюда. – Говорит она, посматривая в сторону здания суда.

– А по мне было бы странно, если бы акт о смерти человека оформляла бы какая-нибудь канцелярия, а не орган уполномоченный определять суть и качество человека. – Говорит незнакомец, своим вот таким заявлением одёргивая Константина от окна и переведя его взгляд в сторону двери канцелярии, о которой так нелицеприятно и бесполезно для него высказался тот тип с улицы. И Константин начинает подозревать о том, как ловко он был кем-то одурачен и если его здесь что-то и ждёт, то насмешка и искренний смех людей из канцелярии, вот же они удивятся, когда Константин объяснит им причину своего к ним прихода.

И понятно, что Константин ещё сильней разволновался и рассердился на самого себя, такого легковерного, кого так запросто было можно убедить в любой очевидной глупости – нужно лишь правильно расставить акценты. И только Константин всё это о себе понял и даже осознал в раздражении и с желанием немедленно всё это исправить, отсюда удалившись, для чего он и предпринял направленные в сторону ухода действия, – он принялся разворачиваться на свой уход отсюда, – как он к своей огромной неожиданности и в той же степени недоверию к тому, что так быть может, чуть ли нос в нос и упор наталкивается на того самого типа в окне, но уже находящегося перед ним здесь без зонта, но с тем же сопровождающим его лицом.

И этот тип, явно большой деловой хватки, для кого стратегия тянуть кота за яйца неприемлемая для него концепция, – он идеолог быстрых решений, а все эти приземлённости для мазохистов, – без всякого предисловия берёт в оборот Константина, обращаясь к нему конкретно по делу.

– Мы вызвали вас сюда, чтобы вручить вам свидетельство о смерти. – И с такой подсознательной многогранностью и многозначительностью всё это говорит незнакомец, что тут хочешь, не хочешь, а заподозришь этого типа в том, что он что-то тут недоговаривает. По крайней мере о том лице, кто прописан в этом свидетельстве. И это настолько странно звучит и слышится для Константина, что он не просто растерян, а он в некотором роде разориентирован в пространстве. И оттого, наверное, в нём столько нерешительности, что он не может напрямую спросить незнакомца об этом свидетельстве – кому оно принадлежит по факту? И Константин при внешнем спокойствии и пофигизме, задаётся вопросами околичности.

– Подождите. – Константин сперва фиксирует паузу и затем уже задаётся вопросами. – Прежде чем мы продолжим, мне хотелось бы знать ответ на возникшие у меня вопросы. Почему мне? – кивая в сторону конверта, находящегося в руках незнакомца, задаётся вопросом Константин. – И почему здесь?

А незнакомец, в общем, не удивлён проявлением вот такой своей недалёкости Константином и он, пожалуй, ожидал от него вот такого неразумного поведения. И незнакомец без всякого напряжения и изменения в своём подходе к разъяснению человеку того, что он своим коротким умишком не считает нужным понимать и учитывать, пускается в объяснения Константину того, что лежит на поверхности.

– А разве не ясно. – Говорит незнакомец. – Где как не в суде определяется и фиксируется вердиктом итоговое значение, качество и суть предмета рассмотрения. И тот же человек сам по себе не есть окончательное решение природы. Он не выше подсудности, и как и все живые организмы, должен рассматриваться на общих основаниях. И он рассматривается через своё выражение – свою жизнь. По итогу которой по нему и выносится своё судебное решение. Которое он очень часто хочет избежать. Ведь часто так бывает, что человек и не живёт вовсе, а только делает вид, существуя. И тогда на каком основании выдавать ему свидетельство о смерти, как результирующий его жизнь документ, доказывающий факт его жизни (для чего он ему понадобится, то это другой вопрос). – На этом месте незнакомец с помощью подчёркивания в себе внимания к последующему заявлению усиливает к себе внимание Константина и резюмирует всё сейчас собой сказанное. – Вот вы и были вызваны сюда в качестве свидетеля, чтобы засвидетельствовать жизнь и смерть.

Что до крайности удивительно слышать Константину, и не слышавшему о такого рода свидетельствах. Отчего он даже не придал никакого значения детализации этого поступившего к нему предложения от не пойми и кого, – и между прочим в таких случаях полагается повестка в суд, – и он, видимо, подпав под таинственное обаяние незнакомца, принялся следовать сделанному на его счёт расчёту незнакомца.

– Ладно жизнь, – говорит Константин, – её я быть может и смогу засвидетельствовать. Но, что насчёт смерти, то… – Но Константину не удаётся договорить, он перебивается незнакомцем, где он со словами: «Держите», протягивает ему тот самый конверт, который он держал наготове. И Константин вынужден следовать своим хватательным рефлексам, требующим от него каких-то действий в сторону протянутого конверта.

– Что это? – задаётся вопросом Константин, всё же удержав себя в руках.

– Список лиц, требующих освидетельствования своей смерти. – Как само собой разумеющееся говорит незнакомец. А Константин, естественно, понять не может, какое он имеет отношение ко всему этому. И Константин с возмущением собрался было всё это высказать незнакомцу, да вот только его хватило на одно своё «но», которое тут же наталкивается на столь жёсткий взгляд упорства незнакомца, что Константин самопроизвольно берёт конверт, быстро его окидывает поверхностным взглядом и раскрывает его, чтобы вынуть оттуда сложенный в двое лист бумаги. Константин его распрямляет и прежде чем начать его читать, бросает взгляд на незнакомца, чтобы ещё раз убедиться в правильности своего понимания его пожелания насчёт этого листа. И, не обнаружив в нём другого устройства мысли, Константин опускает взгляд на лист бумаги, и у него при виде первого же вписанного имени начинает першить в горле.

– Сальса, – читает про себя запершившимся горлом Константин, – Эльза, – сглатывает это следующее по списку имя Константин, уже знающий, какое дальше последует имя. И он не ошибся в этом. Это было имя Дивид. А вот какое будет следующим в этом, не таком и коротком списке, то …вот чёрт! – чертыхается Константин при виде первой начальной букве следующего имени, и вот же опять чёрт, в нервном перевозбуждении он вырывается из объятия сна, подрываясь на кровати и первые несколько минут находясь в умственном ступоре, ничего не может понять из происходящего и из того, что было или не было так реально представлено перед его глазами.

– Всё же это был сон. – Не веря самому себе, пытается успокоить себя Константин, тараща глаза в разные стороны, со стороны которых вроде бы всё для него знакомо выглядит, и это его убеждает в том, что всё-таки это был сон, хоть и такой реалистичный. Правда, это не приносит успокоения Константину, заявившему вслух для своего успокоения: «Ну теперь я и не усну». И как сразу же выясняется, то Константин себя обманул с этим заявлением. И только он это договорил, как сразу рухнул головой на подушку и …уснул беспокойно.

ГЛАВА 2

Универсальная справедливость

– У вас, потерпевший, есть что сказать по существу дела? – явно на взводе и с долей истерики в себе обращается к человеку на специальном месте для ответчиков судья, не сдержаться которой от эмоционального выплеска не даёт её судейская мантия и хладнокровие, настоянное на большом опыте рассмотрения всевозможных дел самого неимоверного на жестокость и цинизм к жизни характера.

Ну а названный судьёй потерпевшим человек, в себе только отчасти что-то несёт и предполагает от потерпевшего – внешний слом его прежней уравновешенной и спокойной жизни, разлом и растерянность взгляда, с чем ярко не гармонирует и переплетается то другое в человеке, что в нём происходит при переходе той самой черты, когда всё в нём прежнее не имеет для него больше никакого значения, и всё в нём умиротворяющее и смиряющее его с жизнью было заменено яростью и агрессией, новой чертой определения этого переформатированного под новое своё я человека.

И, конечно, у него есть, что сказать, как по существу, так и не по существу дела, раз его довели до вот такого состояния – больше нет никакого у меня терпения сносить безмолвно всё это унижение моего права на свободы самовыражения со стороны моей природы скромности и не влезания в чужие дела. И всё это по нему разве не видно всем тут в зале суда, особенно тому негодяю, кто нарушил ход равновесия его жизни, отныне потерпевшего, убрав с чаши жизни его весов того человека, кто являлся лучиком света его сердца и надежд на счастье и будущее. Само собой видно и кому-то до дрожи и трепета внутренних основ всё это тошно видно, и оттого, наверное, судья так предупредительна к потерпевшему, требуя от него воздержанности и не перехода на личности и за пределы внутренней субъективности, сейчас в нём состоящей из запредельного эмоционального накала агрессивности и беспредельной экспрессии.

Но разве неочевидно для судьи и для всех людей в зале суда также то, что нельзя требовать невозможного от представителя лица Немезиды, фатальности, облечённой в человеческом обличие потерпевшего, и он ни шага в сторону не отойдёт от того, что ему теперь предписано делать его судьбой, и он полностью отдаёт себя в руки карающему мечу возмездия, чьим инструментом по приведению в ужас собственного созидания преступившего закон человека он и будет.

Но прежде чем фатальность вынесла свой приговор преступнику, проводник её решений, сидящий на скамейке для свидетелей потерпевший теперь и от жизни, хочет получить со стороны представителя одной из судьбоносных линий, адвоката, смотрящего на любое дело с позиции позитива и оптимизма, для себя некоторые советы и рекомендации насчёт того, как не забежать дальше того и раньше времени, что итак человеку суждено получить.

И как можно понять из мимики лица адвоката самой судьбы, то его совет потерпевшему, как всегда уравновешен и разумен, как на него не посмотри и не посуди.

– Око за око и зуб за зуб. – Очень лёгкую арифметику и алгоритм расчёта мер взвешивания вины предлагает адвокат потерпевшему. И как бы тому не желалось воздать сторицей, многократно и до предела сидящему мерзавцу на скамье обвиняемых, – как минимум, четвертовать его надобно, чтобы остальным неповадно было садиться за руль пьяным, – он, скрепя зубами, принимает это требование к нему адвоката.

– Я готов. – Из глубины себя говорит потерпевший, глядя куда-то в неведомую даль.

– К чему готов? – ничего и не поняла из сказанного судья, так растерянно отреагировав на слова потерпевшего.

– Вынести приговор. – Как само собой разумеющееся и должно говорит вот такое потерпевший, поднимаясь на ноги со своего места.

А судья, как и все остальные присутствующие в зале для заседаний люди, прямо поражены вот такой постановкой вопроса по вынесению судебных решений, которые на себя решил взять потерпевший, на кого теперь все с опаской смотрят, небезосновательно подозревая наличие у него спрятанного где-нибудь на теле огнестрельного оружия. С помощью которого он, вначале заставив всех замолчать, вынесет приговор, – расстрел на месте, в зале суда, – а затем уже приведёт в исполнение вынесенный собой приговор. – Прямо в темечко.

И тут как не растеряться из-за большого опасения оказаться на линии огня вынесения потерпевшим приговора. Где даже судья, кто имел полное юридическое право оспорить вот такое самозванное право потерпевшего на вынесение приговора, – вам полагается лишь выразить несогласие с решением суда, а всё то, что вы тут задумали, есть самоуправство и ваша самонадеянность, – сочтя свои аргументы по переубеждению потерпевшего не шибко значительными, – да посмотрите на него, он не в себе он горя и гнева, а это есть состояние чрезвычайного аффекта, которое в некоторых случаях позволяет вынести беспрепятственно со стороны закона приговор, – решает промолчать и подождать предоставления потерпевшим более существенных фактов и улик своего преступления границ законов. Всё-таки у нас ещё не судят людей за их намерения, к чему тут многие пытаются принудить вашу честь. Так что давайте подождём, что скажет потерпевший, а уж затем будет действовать исходя из тех причин, которые оставит нам после себя потерпевший.

В общем, потерпевшему даётся со всех сторон, за исключения стороны обвиняемого в преступлении (но он сам этого добивался, напиваясь в стельку и садясь за руль) карт-бланш на вынесение решение по рассматриваемому сейчас делу. И потерпевший, как и обещал с первых слов, продемонстрировал свою готовность быть лицом, отвечающим за свои слова не только своими словами, но и действиями, и он, наконец, поднялся на ноги, чтобы… Вначале пронзить ненавидящим взглядом обвиняемого. Что может лишь есть демонстрация предвзятости мнения к обвиняемому, да и личная неприязнь не является достаточным аргументом для доказательств подлых намерений обвиняемого, которыми он всегда руководствуется во всех своих действиях, и это всё пропускается.

– Приговор земного суда – это есть всего лишь отсрочка настоящего суда за свои прегрешения. И чем дольше будет длится эта отсрочка для самих вершителей справедливости и его значений возданий за прегрешения, а также ответчику за них, себя виной замаравшего перед своим создателем, от истинного возмездия за дела свои, то тем разумнее времени будет вам дано для осмысления собой творимых дел. Ведь ответ и итог всему уже моей дальнейшей жизнью предопределён. Я живу до момента смерти виновника в смерти моей души. – Посаженным на хриплость голосом всё это произнёс свидетель смерти своей души, по окончанию своей речи подкосившийся в ногах и осевший на скамью. От звука удара об которую неожиданно взбадривается ваша честь, с истерикой в лице подскочившая на месте и выкрикнувшая замечание потерпевшему:

– Это что, угрозы?!

– Мне надо посоветоваться с адвокатом. – Вот такую немыслимую по резкости наглоту заявляет потерпевший, обращаясь к своему адвокату слухом. Тот ему что-то шепчет такое, из чего только одно еле слышно доносится: «Зуб за зуб требуй пока что. Это сейчас актуально», и потерпевший даёт ответ вашей чести:

– Она самая. – Говорит потерпевший и вынимая из кармана шёлковую нить, с петлёй на конце, добавляет. – И к ней хочу добавить дополнение. Зуб за зуб требую.

Итак кульминационно оно для всех, кто это требование потерпевшего слышал, звучит, что не почувствовать, как оно отдалось на одном из зубов в своей челюсти (на том, который всё последнее время не даёт покоя и требует, и требует для себя жёсткого внимания; а такие всегда есть, сладкоежки чёртовы), просто невозможно, и ты невольно за него ментально хватаешься, пытаясь заодно языком пригладить его и загладить свою перед ним вину и эту новую возникшую в нём нервность. Он ведь точно начал подозревать, к чему в итоге его готовят во время посещения одного медицинского центра, только с твоих слов по оказанию медицинской помощи так разболевшемуся зубу.

И за всем этим одёргиванием на себя и на собственные насущности, Илья, кто находился в числе тех людей, кто стал свидетелем всего происходящего в зале суда (каким образом он там оказался, лучше не спрашивайте, он и сам толком не знает, глядя на всё вокруг в пол сонного глаза), на некоторое время отвлёкся от всего важного и происходящего со стороны судебной коллегии и мест для свидетельских и другого рода показаний, и это всё привело к тому, что он упустил тот момент, когда заседание вдруг решило на всём этом завершиться, а он, захваченный врасплох потоком движения людей на выход, коих оказалось на удивление не мало, со своими блуждающими и последственными мыслями оказался в гуще этого движения, не соображая, как он здесь оказался. И само собой Илья, как и всякий человек, чтобы окончательно не затеряться и не потеряться в этом бурном и столь разношёрстном потоке людей, принялся искать для себя хоть какие-то ориентиры.

Ну а что это могут быть ориентиры, то он и сам не знает, крутя свою голову по сторонам, подвергая себя тем самым другой опасности – споткнуться на ступеньке лестницы, на которую он вслед за всеми вступил и организовать тем самым уже селевой поток, с выносом всего, что на его пути встанет. А пока что на его и пути людей в этом бурном потоке встаёт проходная арка, с двумя проходами в неё, со своим кардинальным выбором выхода для себя не только отсюда, а приведи тебя туда, куда не дай боже и юриспруденция привести, которая здесь определяет закономерность и правомерность выбранных тобой путей и дорог. И что самое для тебя здесь сложное, то этот выбор нужно сделать быстро, на ходу и с давлением на тебя всего этого людского потока вокруг, если его рассматривать фигурально, то являющимся общеустановленной нормой взглядов общества на поступки людей. Где такие-то считаются моральными и нравственными, а вот такие-то поступки просто недопустимы и только до греха тебя доведут.

Ну а человек такая свободная личность, а, по другому мнению, скотина, что всегда хочет идти вопреки общему мнению, чтобы значит, выделиться и обозначить свою индивидуальность и автономию права. И Илье, как вот такой свободной личности или ослу, как субъектности скотского значения по определению категорически с ним не согласных людей, которые от своего бессилия и награждают других людей вот такого рода клише (обзываются, в общем), не хочет плыть по течению, и ему хочется самому делать выбор своего дальнейшего пути, хоть и из такого скудного предложения, которые предполагают и несут собой эти два прохода в арку.

И Илья даже уверен в том, что эти два пути ведут к одному и тому же месту, а разница в них заключается лишь в направлении осуществляемого по ним движения. Один проход работает на выход, а другой на вход. Ну а то, что человек использует оба эти прохода только на реверс, на выход, то ответ на этот вопрос лежит во внутренней организации жизни человека, никогда не ищущего для себя сложных путей, как бы он не говорил обратного. И он, чтобы ускорить свой выход из здания суда, взял и выбрал для себя путь, который ближе к нему и менее толкотливый. И в общем, жизнь своей вот такой реализацией на свои открытия, ещё больше сбивает философский настрой Ильи, решившего в ней покопаться на основании своих впечатлений, вынесенных из зала суда. Где он столкнулся с вопросами осмысления жизни, через которые человек ищет себя, а реалии жизни всё это пытаются в тебе разбить, всё переводя в такие упрощения.

И Илье приходится не просто приспосабливаться к тому, что ему жизнью предлагается, а он всё же пытается к этому ко всему приноровится, по-своему осмысляя эти два предлагаемых ему зданием суда выхода. Под которые он подводит вариационность выбора поставленного перед ним в зале суда вопроса: «Есть ли смысл в жизни?». Который может только с поверхностного взгляда очень далеко стоять от рассматриваемого в зале суда дела, где всё-таки решался вопрос справедливости, а не такие высокие материи, которые рассматриваются при самых отягощающихся обстоятельствах преступления против личности и где человеку преступившему всякого моральное право на своё существование даётся пожизненное право на осмысление для себя этого вопроса.

Но такое уж человек создание, всегда упреждающее собой мироздание и его предложения на свершения акта возмездия человеку за его предпосылки быть таким самим собой, каким он недостижимым в реальности образом видит себя, и Илья глобально на всё смотрит и ставит такие же вопросы. Где вариантами ответов на этот его вопрос обозначены эти два выхода.

«Смысла в жизни нет и тогда какой смысл жить?», – через вот такой вопрос обозначен был в свой ответ Ильёй один из этих, лежащих перед ним коридорных проходов.

«Смысл в жизни есть, и тогда что, нас ждёт тупик предопределённости поиска этого смысла?», – ещё более не устраивающим суть Ильи вопросом определён им второй проход в новый тупик сознания. И выбор, перед которым на своём полном ходу встал Илья, более чем сложен, если они оба его не устраивают. И тут до остановки и своего сбития с ног напирающими сзади людьми совсем рядом.

Но на этот раз Илья вовремя сообразил собраться и посмотреть себе под ноги, в ещё одну сторону, несущую для него опасность восприятия этого мира, а когда он обратно поднял голову, то вот он и ориентир, который ему позволит, как минимум, на юридической стезе дороги не оступиться. И этим ориентиром, как уже можно было предположительно догадаться, был тот самый адвокат потерпевшего, который вносил в ход рассматриваемого дела достаточно нетривиальные и спорные предложения. Что уже тогда вызвало у Ильи заинтересованность, а сейчас, он оказавшись так от него недалеко, вызвало у него желание к нему более внимательно присмотреться и прислушаться, конечно, раз он проявлял такую деловую хватку, ни на мгновение не оставаясь наедине с самим собой и через телефонную трубку ведя кого-то ещё по его малознакомой с юридическими аспектами и казусами жизни тропке.

– На что тебе дано сердце? – с долей недоумения вопрошает в телефон адвокат по жизни. – Да, всё верно, не для одной только перегонки крови по организму, а для нечто такого, что тебя и отличает от животного. Сердце – это не только насос, но и аккумулирующее твоё жизненное значение средство. Вот и используй его по назначению. Ты прежде всего человек, а не скот. – На этом адвокат ставит точку в разговоре со своим абонентом, выключив телефон и приостановившись на лестничной площадке, чтобы обдумать некоторые волнующие, а скорее интересующие его моменты, вынудив тем самым Илью сбиться со своего хода и отступить к стенке, чтобы с ней слиться глупо и пропустить мимо себя поток людей.

И у Ильи всё получилось из задуманного, правда, не без на то участия адвоката, кто из-за своей повышенной занятости жизнью своих клиентов, никого не замечал вокруг, и Илье можно было особо не беспокоиться за то, что у адвоката возникнут к нему вопросы по факту такой его навязчивости поведения. – Мол, гражданин, вы меня так и вынуждаете своей настырностью хода за мной применить против вас параграф такой-то кодекса человеческой неприкосновенности и права на личную жизнь, и на время переквалифицировать вас в ответчики по делу о прикосновенности и преследования личности. И единственное, что меня пока что останавливает на этом пути, то это моё огромное человеколюбие и снисхождение к человеческой природе глупости, ну и моё нежелание идти вопреки моей природе защитника, становясь обвинителем. – С вот такой претензией мог запросто выступить в сторону Ильи адвокат. Но не выступил из-за вновь поступившего звонка на его телефон, заставившего его погрузиться в проблему другого своего клиента, взятого сразу в оборот адвокатом.

– Слово, первое и практически единственное, что определяет человека и его значение. И потеряв право на слово, ты теряешь право быть человеком. Так что цени это. И пока оно у тебя есть, я с тобой буду иметь дело. – Кого-то там ободряет адвокат или наоборот ставит в тупик потребления своей действительности, уже выходя из здания суда на улицу. Куда вслед за ним попадает и Илья, и сразу ослепляется ярким светом внешней среды, на удивление своей яркой светлостью контрастирующей с внутренней обстановкой в здании суда. И Илья догадывается почему так. Здесь более свободно и не принуждённо обстоятельствами тех дел, приведших тебя сюда, дышится, и это, даже при наличии на улице ненастной и пасмурной погоды, создаёт вот такой контраст лёгкости в сравнении с довлеющей на тебя обстановкой серьёзности ответственности в здании суда.

И за всем этим Илья чуть не потерял из виду адвоката, в момент растворившегося среди людской массы, остановившейся кто где на этой прилегающей к зданию суда небольшой площади, чтобы перевести свой дух и волнение, которые самопроизвольно начали обуревать их сердцами и душами при посещении здания суда, даже в качестве наблюдателей за принуждением к ответственности за свои проступки других и чуждых для них людей. И сейчас многим тут остановившимся людям требовалось отстояться в своих мыслях и с помощью одной вредной и туманной привычки попытаться привести себя в чувства, затуманив свой мозг.

И вот где-то среди этой блуждающей массы лиц людей и затесался адвокат, лицо несколько другой с ними направленности и сосредоточенности, и поэтому он попытался не слишком из общей массы людей выделяться. Чтобы, быть может, стать для них и для их проблем ближе. А для этого нужно ко всему этому быть ближе. И не только через свои уши, но и через своё участие к ним.

А Илья, видевший этого адвоката только со спины, и это обстоятельство и позволило ему узнать в этой гуще народа адвоката (а иначе бы он его и не узнал), сейчас несколько растерялся, так быстро потеряв его из виду. Что между тем посодействовало тому, что он был тут всеми принят за своего, раз он также, как и все тут выглядит растерянным и переживающим за всё то, чему он стал свидетелем пока что в здании суда. И теперь ему, как тут и многим, чтобы значит, не быть переквалифицированным из свидетелей в обвиняемые, нужно как следует над всем тем подумать, что может иметь основания для вот такой подлости судьбы. И поиск глазами адвоката, определённо есть дальновидный шаг со стороны Ильи, даже в том случае, если он ни в чём пока не обвинён. Как разъясняет одно из юридических положений жизни, то зарекаться в таком случае слишком недальновидное и дорогостоящее решение.

И как видит Илья по предельно направленному на себя взгляду со стороны крайне и до такой степени знакомому внешне для себя человеку, что его узнать прямо сейчас нет никакой возможности, то не он один тут такой предупредительно мыслящий человек, кто заранее решил заручиться поддержкой адвоката, ища его. И этот тип, так на него в упор уставившийся и всё это своё наблюдательное занятие маскирующий под занятостью разговора по телефону и отдачи должного своей вредной курительной привычке, определённо и со всей внутренней уверенностью Ильи, в нём для себя видит пока что и ищет адвоката по вопросам… А вот для того, чтобы на этот вопрос сейчас ответить, то это надо на Илью сначала посмотреть и определить, под какой характер имущественного права в его сторону можно будет такое использовать.

А Илья, честно сказать, не привык к вот такой в свою сторону настойчивой и с вызовом ко всему его я внимательности со стороны посторонних людей. И только то, что он был застигнут неожиданно врасплох этим типом и то, что он неуловимо значился у него в знакомых (может он его узнал или не узнал, и как результат сомневается в своей узнанности со стороны Ильи, вот и не подходит к нему с этим делом), держит Илью тут на привязи и в такой неопределённости своего положения, где он вынужден ждать хоть каких-то предложений от этого типа. Который между тем делит своё внимание к нему с кем-то ещё, разговаривая с ним по телефону достаточно усваиваемо для Ильи. Из чего он делает вывод о том, что этот разговор незнакомца пока что, относится и к нему.

– Запомни, – вот так утверждающе говорит незнакомец в телефон, – телефон это одно из последних средств коммуникации, сохраняющее право человека на свободу мысли, воображения и манёвра домыслов. А наличие права на своё восприятие мира через его визуальную недоговорённость и загадку, есть жизненная необходимость для человека, для его принятия себя и этого мира. Чья документальная реалистичность и правда, слишком резка для человека, и он без художественного смягчения своим воображением углов этой действительности не может себя чувствовать жизнеспособным и убедительным. – Сказав это, незнакомец, всё это время смотря немигающим взглядом на Илью, делает перекур между объёмами информации, которые он вкладывает в уши своему слушателю, и только после этого переходит к озвучиванию взятых им за пример доказательств этого своего тезиса.

– Вот знай ты или не ты, – эту оговорку незнакомец сделал специально, будучи совсем неуверенным в эрудиционной составляющей своего собеседника (а вот к Илье это не относилось, как вскоре им выясняется), – что юный Вертер прыщав, плюгав и некрасив по большому и малому счёту, основываясь в сторону его представления только на свои художественные представления и воображение, насыщенное романтическими мыслями надежд на счастье, то какое до него было бы дело людям, услышавшим его историю. А вот только его история была дополнена недоговорённостями сердечного свойства и предпосылками романтического характера, то слушатели сами всё за него для себя дооформили, потеряв вместе с ним смысл жизни, и сгубив себя вслед за ним и своим домыслием.

– Так вот куда привёл этот путь! – догадливо ахнул про себя Илья, так отреагировав на эти слова незнакомца, не только указавшего Илье его путь, но и объяснивший ему, что лежало в основе его выбора – только ты сам и твоё восприятие действительности. А это значит, что и выбора по большому и по малому счёту не было, он изначально заключался в самом себе. Но сейчас не до всех этих философствований ума, а Илья должен дослушать до конца, что и к чему всё это говорит незнакомец.

А говорит он банальщину прямо какую-то. – Так и телефон с его визуальной анонимностью, – говорит незнакомец, – он предоставляет огромные возможности для актуализации и совершенствования мысли и её воображения. – Этот момент хотел бы для себя прояснить Илья, как и незримый для него собеседник незнакомца, но у того видно были другие и что главное, внезапно возникшие планы по внесению сумбура и растерянности в ход понимания себя и окружающего мира одной интересной девушки, идущей беззаботно со своей подружкой в стороне от всей этой массы столпившегося народа, по проходящей неподалёку тротуарной дорожке.

И незнакомец, уж и не узнает Илья теперь, как он эту пару девушек обнаружил, – они шли в достаточно не близкой от него боковой стороне, – в момент завершает все свои здесь занятости, – разговор, перекур и глазение сквозь Илью, как уже затем он понял, – резко разворачивается и прямо буром идёт не перерез этой парочке девушек. Которым не даёт сразу заметить это его прямо в глаза бросающееся намерение преградить им путь их большая увлечённость своей юностью и её выраженностью хотя бы в том, что они могут себе позволить быть взрослыми и как все ангелоподобные личности, они парят не только в ментальном плане над землёю, но и сугубо через средства доставки в их организм химических средств, заменяющих собой курительные палочки.

И вот за этим их, столь увлекательным и серьёзным делом, витанием в облаках и самолюбованием своей юной природой, их подлавливает этот незнакомец, перегородив им очень для них неожиданно и резко путь к исполнению своих надежд и ожиданий.

– Вот значит как! И как это мне понимать?! – с раздражённым и рассерженным видом делает вот такое заявление незнакомец той девушке из этой пары, которая держала во рту это устройство по приданию себе взрослого значения в плане своего достижения всего того, к чему себя склоняют от безделья люди. И понятно, что эта, как и всякая другая девушка, которой дорогу так резко преграждает столь расстроенный и угрожающе выглядящий тип, в себе вся теряется от непонимания происходящего и что собственно такое здесь происходит. И она в себе в один момент теряет не только уверенность и цвет лица, но и то, что её сейчас связывало со свободной личностью – этот инструмент парения, выпавший из её рук.

Ну а этот тип, агрессивного поведения, явно подошёл не только для того, чтобы дать по рукам этой девушке и выбить из её рук право себя вести как того она хочет, а он желает добиться от неё самого максимального для себя – так запасть ей в душу, чтобы она вздрагивала при воспоминании о нём и не могла уснуть.

– Значит, ты меня ставила на ложные рельсы убеждения, объясняя этот запах дыма своей близостью к своей подруге-курильщице. – Здесь незнакомец удостоил взглядом пренебрежения подругу этой девушки, отчего уже та потерялась в своём неуважении, присев в коленях. – И выходит, что ты мне всё время врала. – Жёстко так говорит незнакомец, а вот к чему он это всё ведёт, даже страшно об этом всем тут подумать. И как от сердца отпускает, когда он говорит, что ладно, дома об этом поговорим, и затем вдруг оборачивается и уходит от них в сторону, оставляя за собой такие потерянные лица этих, ничего непонимающих из произошедшего подруг. Где одна стала настойчиво и зло требовать объяснения от своей подруги, кто это собственно такой и какого хрена тут всё это происходит?!

А подруге своей и этой подруге самой бы хотелось знать, что всё это значит, значило и происходит. А знать ей этого никак не получится самостоятельно, не поинтересовавшись обо всё этом у того типа, кто всю эту кашу заварил в их голове. Что, конечно, исключено в их случае. Они не кабы кто, чтобы ради утоления своего любопытства всего лишь, выказывать себя людьми навязчивыми. Да и этот тип им ничего точно не будет пояснять, как они по его, запредельно циничной и расчётливой физиономии оценивают. И к нему с их стороны ответно не подойдёшь без на то его соизволения – вон как он неприступно выглядит. И решения по личной аудиенции с ним только ему решать, как это им видится.

Хотя всё может не так, а всё это только мысли в воспалённом мозгу от перерыва в парении этих девиц. А этот тип, действительно в чём-то неприступной и не принуждаемой этой жизнью наружности, – он сам кого хочет принудит не быть таким нудным, – между тем не полностью соответствует надуманной этими девицами действительности, и он вдруг проявляет в сторону Ильи отзывчивость, заметив его пристальное внимание в свою сторону.

– Интересуетесь справедливостью? – оказавшись как-то быстро и незаметно рядом с Ильёй, обращается к нему с этим вопросом незнакомец, кивая в сторону здания суда.

И хотя вопрос незнакомца был несколько странно и необычно задан, правда, только не с философской точки зрения на вот такую итоговую зрелость человечества, Илья не стал ко всему этому цепляться, дав самый простой ответ. – Естественно.

– А меня этот вопрос уже не волнует. Я его решил для себя. – Говорит незнакомец без какого-то либо сожаления, которое предполагалось, когда обозначают свою утрату, и тогда получается, что он и в самом деле этот вопрос окончательно для себя решил, раз он не вызывает у него никаких чувств.

– Как? – почему-то так решил отреагировать на это признание незнакомца Илья.

– Я нашёл её значение. – Следует ответ незнакомца.

– И какое? – не удержался от ответного вопроса Илья.

– Справедливость – это та точность, которая достигается не сутью определения значений вещей, а путём взвешивания соотношений возрений на предмет рассмотрения. И правота, являющаяся инструментом выяснения справедливости, определяется количественным весом аргументов и доказательств. В общем, за всем и справедливостью в частности, стоит торг, с его весами. Так что, когда умеешь правильно читать подаваемые сигналы, – весы в руках богини Фемиды всё за себя говорят, – ты всегда сделаешь правильные выводы. – Незнакомец здесь делает плавный переход в свою сторону и озвучивает Илье такие удивительные вещи, что он сперва даже и не знает, как реагировать на всё им сказанное. – И эти самые весы определений справедливости через правоту, я в себе осознал, – вот такое говорит незнакомец, – и оттого, наверное, я всегда прав. – А вот последнее незнакомцем было сказано с налётом печали и скукоты за такой свой дар небес, более похожий на проклятье. И эта интонация подачи сказанного незнакомца не даёт сомневаться в честности им сказанного Ильёй. Как минимум, он во всё это верит.

Правда, Илья не может без того, чтобы не быть в любую сторону критически настроенным. – Не слишком ли самонадеянно? – задаётся вопросом провокацией Илья.

– Главное, верно и в мои руки всё это вверено. – Достаточно оригинальный ответ незнакомца ещё больше озадачивает Илью, уже и не знающего с какой стороны подойти к озвученному сейчас незнакомцем.

– Вижу по вам сомнение. – Говорит незнакомец, вдруг оказавшийся очень внимательным к Илье, хотя он до этого в себе демонстрировал нейтральность и отвлечённость ко всему.

– Есть такое дело. – Честно признался Илья. Незнакомец, не сводя своего проницательного и рассудительного взгляда с Ильи, немного подумал, да и сделал ненавязчиво одно интересное предложение, которое должно было дать Илье возможность рассеять эти свои защитные сомнения и недоверия в сторону в первый раз вижу, очень необычного человека, да ещё и такого самонадеянного, непредсказуемого и с первого взгляда иррационального.

– Я вот сейчас работаю над осмыслением жизни одной самой обычной пары, ещё называемой среднестатистической, погрязшей в быту и серости своего существования, где от прежних чувствительных переживаний при одном виде друг друга и отклика сердца, заводящего в самые высоты фантазий их воображение, остался лишь горький осадок не сбывшихся надежд и притупление чувств, как защитная реакция организма на болезнь уныния и скукоживание организма, которому и двигаться больше некуда и остаётся только затухать в своём ограничении. – Сделав вот такое эпическое предисловие к жизни самых обычных людей, хотя можно решить, что когда-то богов, где Прометей, когда-то самый экспрессивный и прогрессивный представитель местного бомонда, так называемого пантеона, и ярый приверженец новых технологий, встретив Гесиону, вдруг решил остепениться, заведя семейную жизнь, – не видел он жизнь со столь привлекательной стороны, с оладушками на завтрак и сигаретой после одного вечернего дела, – и всё это и привело к тому забвению его жизни, на котором настаивал Зевс (вот как оказывается всё не просто, и за самыми, казалось бы, само собой разумеющимися событиями, стоят глобальные замыслы богов), незнакомец, однозначно один из последователей прежнего Прометея, кто ему первому и вручил огонь, чтобы человек дальше развивался и эволюционировал в тепле, а не на холоде, где у него будут только одни мысли: «Как согреться?», – из чего можно сделать весьма уверенное предположение о том, что имя этому незнакомцу – Герострат (все прекрасно знают и опыт жизни на это указывает, к чему приводит не умение и не правильное пользование огнём), – решил вернуть прежнего, беспечного и никому не дающего покоя Прометея, поставив его на рельсы экспрессии.

Что и получает для себя подтверждение из последующих слов этого современного Герострата, так в момент прозванного Ильёй, кому ведь надо на что-то опираться в своём общении со своим собеседником. А раз тот не спешит как-то иначе перед ним представляться, кроме только так, как сейчас вышло, и то, что Илья видел, – а всё, что о нём видел Илья, стоит очень близко к Герострату, выбирающему для себя и для человечества путь разрушения, где на обломках старого мира и будет строится новый мир, – то пусть он будет Геростратом до того момента, пока он сам не удосужится себя как-то обозначить.

– Вот я их и решил растормошить, таким образом пытаясь запустить в них жизненные процессы, определяющие наше сознание как жизнь, а не существование. – Заговорил Герострат. – И посмотрим, достойны ли они её и хватит ли у них душевных сил прожить свою жизнь. – Сделав вот такое, по сути в прежнем смысловом режиме эпического модернизма предложение, Герострат вновь задумывается и уже себе под нос не так уверенно, а скорее размышляя сам с собой, добавляет. – И это всё эмоции и никакая не измена с её стороны. – Вбрасывает перед собой эту мысль Герострат, с долей анализа её с некоторых сторон осматривает и переходит к следующей мысли, идущей в своей тождественной спайке с этой мыслью.

– А её им прощение есть его право на выбор и жизнь. – А вот это было проговорено Геростратом с не присущим ему сомнением. И посмотрел он так недоверчиво и отстранённо на то, что подразумевала эта вторая мысль и на того, кто за ней стоял, что Илье самопроизвольно пришла на ум одна догадка. – До этого состояния потерянности и хватания за соломинку оправдания всего и вся этого человека стоял именно Герострат, кто проводит свои идеи в жизнь с помощью инструмента разрушения. Что опять получает своё подтверждение резюмирующей фразой Герострата. – Ну а если ему не хватит душевных сил нести на себе этот груз чужого прощения, – себя, за эту свою слабовольность и малодушие он простить никак не может, – то он убьёт и себя, и её. – А вот это требовало пояснений для Ильи, чего-то не совсем понявшего, что это сейчас такое было. И, конечно, никто и не думает, и не собирается объяснять Илье им непонятое. При этом от Ильи ожидается хоть какой-то ответ на сказанное. И Илья находит для себя наиболее верным вот такой ответ. – Цинично.

– Как и всякая жизнь, расчётливо. – Отвечает Герострат. Здесь следует пауза, скорей всего, данная Геростратом Илье для его обдумывания брошенного им тезиса жизни. Ну и чтобы Илье более лучше думалось и впитывалось то, что в себя включало сказанное, Герострат очень умело, с изящной непосредственностью подвёл Илью ещё и к тому, что он вслед за ним выдвинулся в сторону осознания этой выдвинутой им мысли, что жизнь расчётлива. Мол, лучше и проще всего думается на ходу, когда голова встречным ветром остужается и проветривается, а встречные виды окружающего мира не дают зацикливаться на одной мысли, расширяя горизонты своего мышления.

И не успевает Илья как-то определиться в свою сторону по новому и осознать, как так его плавно закрутило, что он без всяких там вопросов последовал вслед за первым встречным лицом, ну и что, что за хорошим рассказчиком, с должным умением запудрить тебе мозги, как со стороны Герострата уже следует новое дополнение к ранее сказанному. Где он делает некоторые промежуточные выводы из тех данностей насчёт озвученной им задачки из двух неизвестных со своими всем известными проблемами. – Ну а чтобы понять, как идёт процесс взвешивания тех полярностей, имеющих в своей основе душевный подтекст, то есть сущность без опоры на материальность, – как ты уже можешь понять, то этим мы в данном случае и займёмся («Мы? – а вот это вызывает некоторое удивление у Ильи»), – ты должен понять, с чем на самом деле имеешь дело. «Ты? – ещё больше озадачен и удивлён Илья, такое услышав».

Герострат же, и в самом деле до чего же разрушительная личность, уже и не оставившая камня на камне от спокойствия в душе Ильи, здесь делает специальную паузу, чтобы сейчас им сказанное было в тезис выделено, и затем подводит итог уже этой части сказанного. – Не с предательством, а с продажей тебя. – Герострат на этих словах упирается взглядом на Илью, чтобы быть в курсе того, до какой глубины его понимания дошло им сказанное. А Илья, идущий от него сбоку, предпочитает держать всё при себе и это лучше всего делается без ответного поворота своей головы и не остановки хода. И Герострату только и остаётся, как продолжить свою мысль.

– И если ты становишься объектом торга, чьего-то расчёта, – говорит Герострат, – то ты, как бы ты этого не хотел, неминуемо будешь продан. За бесценок или по другой цене, то тебе какая разница. – А вот сейчас проскользнувшие в интонации голоса Герострата нотки горечи, и уловленные Ильёй, ему было удивительно слышать, ведь они входят в противоречие с ранее им заявленным о том, что он достиг самых пределов объективности, которые в себе несут весы – он ко всему нейтрален. Но Илье не даётся развить это своё затруднение понимания Герострата, тот продолжает говорить и загружать его мозг новыми вопросами осмысления.

– И такое понимание сути вещей, умение находить для них эквивалент прав, и даёт возможность для взвешивания мысленных предопределений, рождающих мнения и взгляды, и нахождения справедливости. – Делает это заключение Герострат и как оказывается очень вовремя, он вдруг, а может это так им было и запланировано, наталкивается на нечто такое перед собой, что его это останавливает, а вслед за ним и Илью. Кто смотрел на встречный мир в фоновом качестве фокуса своего взгляда, а сейчас, когда Герострат упёрся своим вниманием на что-то сбоку от себя, то и он вынужден был с фокусировать свой взгляд на этом препятствии. И этим препятствием оказывается обычный уличный побирушка, торгующий своим неудачным жизненным опытом перед прохожими, демонстрируя им наглядно то, к чему может привести твоя слишком большая увлечённость каким-то одним жизненным аспектом жизни, в частности, стремлению к беззаботной и беспечной жизни.

Впрочем, этому побирушке ещё полностью не удалось погрузиться в собственный мир только своего бытия и избавиться от жизненных рефлексов на некоторые обязательства жизни, от которых он стремился уйти, выбрав для себя вот такой маргинальный образ жизни. И как проявление этой его недоработки, стало то, что он испуганно одёрнулся, как только наткнулся взглядом на Герострата. А тот, не давая возможности разобраться Илье в происходящем, а побирушке в чём-то своём, сходу к нему обращается с вопросом. – Я не во время, или может я тебя дискредитировал своим вниманием?

– Нет, ты не можешь быть не во время. – Отвечает несколько нервно и неуверенно побирушка.

– Слышу сарказм. – Говорит Герострат.

– Это всё защитные рефлексы.

– Я догадался. – Отвечает Герострат, пристально глядя на побирушку. – Где? – спрашивает Герострат.

– Вот. – Говорит побирушка, доставая из облезлого кармана куртки жестяную банку газированной воды. Герострат берёт банку, смотрит на неё, при этом обзорным зрением поглядывая на Илью и на его растерянность, и, бл*ь, открывает банку и делает из неё глоток.

– Сегодня огонь жажды небольшой. – Говорит Герострат, ограничившись одним глотком, и протягивая банку побирушке. Тот в ответ протягивает руку, чтобы перехватить банку, да так это несогласованно с Геростратом и неудачно происходит, что банка Геростратом выпускается на самую малость чуть раньше его перехвата побирушкой. И как очевидный и логический результат, она падает на мостовую и там во все стороны разбрызгивает своё содержимое.

– Всё как обычно, – с укоризной смотря на свои обрызганные водой из банки брюки и затем на приунывшего ещё сильней, сгорбившегося в сторону упавшей банки побирушку, назидательно говорит Герострат, – вода, как сквозь песок утекает. – И на этом всё, Герострат ставит точку в разговоре с побирушкой, больше его в упор не замечая и выдвигаясь дальше. А Илье, в общем, нет никаких дел до этого побирушки, ставшего так жалостливо и побито сейчас выглядеть, что у Ильи в сердце заныло, и он выдвигается вслед за Геростратом, к которому у него теперь есть первостепенной важности вопросы.

– Что это сейчас такое было? – так звучит первостепенной для Ильи важности вопрос.

– Человек есть существо общественное, – с какой-то прямо не мысленной вальяжностью и снобизмом заговорил Герострат, – и ему для осознания и понимания себя чуть ли не ежедневно нужна хоть какая-то оценка со стороны. Что в наш век информационной обособленности и замыкания на себе, сложно сделать. А я между тем это делаю, давая осознать своё я этому человеку.

– Я бы сказал жестоко. – Ответил Илья.

– Жалость прерогатива эгоцентризма. – Контраргументировал Герострат.

– Что? – Илья не понял озвученной аналогии Геростратом.

– Всё именно так. – Как само собой разумеющееся говорит Герострат. – Человек существо рефлексивное и ассоциативное. Где его рефлексы есть реакция на внешний раздражитель, – интересное всё-таки понятие, – сделал оговорку Герострат, – но под контролем аналогового центра ассоциаций, своего рода программ и алгоритмов действий при различных жизненных ситуациях. И человек при оценке своих ответных действий всегда отталкивает от самого себя. И твоя проявленная в его сторону жалость имеет всё те же корни твоего эгоизма. Ты в первую очередь жалеешь самого себя, глядя на него и ассоциируя себя с ним. И так во всём и везде. Ну а объективность, как инструмент взвешивания требует от тебя полной отстранённости от самого себя. И это добивается путём атрофирования чувств. – Здесь Герострат делает остановку уже буквально и не только на словах, поворачивается к Илье, и после небольшой паузы, спрашивает его. – Ну а теперь, зная всё это, ответь прежде всего себе на вопрос: Хочешь ли ты и дальше искать справедливость?

Что и говорить, а Илья оказался, как он сам и чувствует, не в стандартной для себя ситуации и при том, крайне для себя сложной. И как ему ещё догадывается, то в чём-то похожей на ловушку. Где его поймали как раз на чувствах, которые для него есть проявление жизни человека. А этот тип вон как всё перекрутил, доказывая вполне убедительно, что наличие в человеке чувств, не даёт ему возможность быть к миру жизни объективным и с его-то внутренней побудительностью к собственной субъективности требовать от мира справедливости слишком самонадеянное, связанное с гордыней желание. И здесь нужно либо отказаться от самого себя, что даёт твоя чувственность, либо не требовать от жизни справедливости.

– Я хочу в этом разобраться. – Говорит такое Илья, кому внутреннее упорство не даёт отступить. И что-то такое видимо предполагал в нём Герострат, в губах язвительно усмехнувшийся, и проговоривший. – Тогда до встречи.

– До встречи. – Несколько озадаченный, растерянно проговорил Илья, не совсем понимая, что этим хотел казать Герострат. А тот со своей стороны считает, что он достаточно понятливо всё разъяснил Илье, и на этом можно расстаться. Куда он и собрался сейчас направиться. Ну а Илья, видя такой исход этой неожиданной и не всегда понятливой для него встречи, пока Герострат не ушёл, пытается напоследок выяснить у него то, что он вообще не понял.

– И когда? Где? – вопрошает поспешно Илья. Герострат, уже было повернувшийся спиной к Илье, таким образом остановленный им на своём уходе, поворачивается в пол оборота к Илье, внимательно на него смотрит, и говорит. – Ты это знаешь. Как знаешь и то, что мы обязательно встретимся. – И на этом ставится точка в этом разговоре, и Герострат начинает постепенно удаляться и теряться в фокусе зрения Ильи, не сводящего с него своего взгляда до того момента, пока в его глазах не начинает рябить.

– А вот это уже реально… – одёрнувшись головой от своего спросонья, сидя на кровати, проговорил Константин, глядя на свою руку с конвертом в ней, доставленный ему курьером, – странно, – делает вот такое добавление к сказанному Константин и смысл им сказанного кардинально меняется.

ГЛАВА 3

Выход во вход

– Легко сказать, будь неприметным. – Принялся про себя возмущаться Илья, уже пробираясь по тёмному коридору, в который как сейчас им выяснилось, вела та дверь в кладовке, которую Константин открыл с напутственными словами: «Ни пуха, ни пера», и забрав у него мобильный телефон с объяснением, что так будет лучше, отправил его в эту тёмную неизвестность. Впрочем, это даже не плохо, что за этой дверью оказался этот проход, у Ильи есть возможность посмотреть на себя со стороны в этом новом мире, при такой то мрачности освещения ещё называемой ни хрена не вижу, и уж как-то в себе собраться, чтобы не упасть в грязь лицом, когда лицом к лицу встретишь то, что там впереди тебя ждёт. А ждёт, как это видится Илье через пробивающиеся лучики света через неплотности прикрытия двери к своим пазлам, всё такая же дверь. И как понимает Илья, то это дверь уж точно ведёт к выходу в границы другого мира, западного крыла здания, где разместился информационно-логистический центр «Надежда».

А откуда у него такие знания насчёт этого центра, то всё одновременно просто и сложно. Тот тип с телефоном, который им тогда встретился рядом колонной, он уже и не знает, что за здания, как раз до этого места и довёл их. И вот сейчас это событие обрело для Ильи категорически сложное и в чём-то тревожное значение. Уж очень противоречивые чувства вызвал тот тип у него. Плюс теперь всё то, что происходило вокруг этого стороннего знакомства с этим типом (все эти подаваемые кем-то знаки с теми же цветами), начало складываться в новую схему недоступного понимания Ильи. Хотя одно ему всё же понятно. А именно то, что он стал заложником не просто ситуации, а чьей-то умственной игры. И вот как из неё выходить, то это… кто знает?

И Илья, наломав себе всеми этими загадками голову, только на совсем чуть-чуть приложив ухо к встреченной им двери, и мало что из-за неё услышав, со сложным усилием открывает её осторожно на самую малость, заглядывает в эту приоткрывшуюся щелку и, не обнаружив там никакой особой опасности, уже сильней открывает дверь. Ну а там, за дверь, находится самый обычный коридор, и что главное, безлюдный. И Илья ловит этот момент, наскоро проходя в двери.

После того как им дверь закрыта и запомнена, где она находится и как выглядит, Илья окидывает взглядом имеющиеся здесь в наличие стороны и, обнаружив лестничный переход, прикинув и сообразив, что он находится в самом низу этого крыла здания, решает держать путь верх. И единственно, что он пока не решил, вступив на эту лестницу, то, как высоко ему подниматься.

Но как вскоре выяснилось, то обстоятельства, о которых ему всё время говорил Константин, и в самом деле имеют место и иногда даже способствует решению сложных для тебя вопросов. И когда Илья преодолел первый подъём и там огляделся в сторону выходной площадки, чтобы понять, что здесь находится, то он натолкнулся на двигающуюся в его сторону девушку, как он понял, то со стороны главного входа. Что им воспринялось несколько нервно, и он не стал на этом этаже задерживаться и продолжил свой подъём выше. И теперь ему задерживаться на этажах не давал шаг снизу подымающейся девушки, отчего-то Илье не хотелось с ней встречаться. Правда, всему есть пределы и границы, и Илья, разумно предполагая, что он до бесконечности не может вверх подниматься, пройдя следующий этаж, решил на следующем сделать остановку, даже если за ним подымающаяся девушка будет подниматься дальше.

И вот как удачно вышло. Только Илья остановился на выбранном им этаже, как та, поднимающая вслед за ним девушка, кто ровно на расстояние этажа от него отставала, добралась до своего этажа и там получается, что остановилась, уйдя во внутреннюю даль.

– Это знак. – Решил Илья, посмотрев на дверь, прикрывающую собой внутренние помещения этого этажа, сбоку от которой находился звонок. – А вот это сложней. – Глядя на звонок, подумал Илья в нерешительности. И тут прямо звенит второй звоночек, за которым стоят так складывающиеся обстоятельства – дверь вдруг открывается и из неё выходит весь увешанный гаджетами, до чего же занятой молодой человек, делающий одномоментно множество дел и оттого он не может себя уделить хоть одному делу всецело, и он такой рассредоточенный и рассеянный. А вот Илья в отличие от него в момент уловил, что ему нужно делать. И он подловил это открывшееся окно возможностей, проскочив в эту дверь.

И как говорится в некоторых описанных обыденностью случаях, он оказался в самом эпицентре событий, свалившись с корабля сразу на бал. А если более точно и конкретизировано, то он оказался вначале большой площадки для каких-то демонстрационных действий, – на это указывало присутствие тут чуть сбоку, у стены, специализированного столика с грифельной доской на стене, от которого велась дискуссионная деятельность какого-нибудь местного руководителя. Ну а уж дальше, за краем этой достаточно широкой площадки стояли ряды кабинок, на подобие тех, которыми обставляют свою деятельность различные колл-центры. И вот там-то, в каждом кабиночном отделении и находились люди.

Ну и что теперь делать Илье, если он не хочет сразу попасться хотя бы на глаза этим людям в кабинках. Само собой уходить с этого центрального места и вклиниваться в их состав. Что и проделывает Илья, выдвигаясь в сторону кабинок, которые в отдельности из себя представляли стандартизированное место оператора, где для его работы на столе стоит компьютер и в данном случае два стационарных телефона. Ну и Илья, чтобы значит, не наводить особого шороха своим появлением, далеко не собирается забираться, но в тоже время и с краю находиться не такая уж хорошая идея, и он, пройдя первый ряд, где быстро осмотревшись на внимание в свою сторону со стороны операторов, облегчённо обнаружив, что никому нет до него дела, а лёгкий интерес это другое, занимает первое же свободное место в одной из кабинок. Заняв место, он начинает осваиваться здесь в комфортном плане и в плане ещё осмотреться по сторонам и выявить для себя отдельные и общие частности и особенности поведения местного персонала.

И вроде как ничего особо необычного им не замечается, операторы ведут разговоры по телефонам со своими клиентами, если их никто и ничто не отвлекает на себя. А вот последнего больше всего и опасался Илья, и оно само собой ему встретилось в лице вдруг в тех же дверях объявившейся деспотичного и бесцеремонного вида тётки, по местной классификации супервайзера. В чьих обязанностях было подчинение себе всего здесь происходящего для начала, а уж затем, исходя из этой выработанной стратегии, двигаться дальше.

Так что когда эта тётка супервайзер появилась в дверях этого, достаточно обширного офисного помещения, Илью внутренним холодком обдало от уверенности в том, что вот сейчас-то он и попался. И всё из-за этой самоуверенности Константина, заверявшего его, что всё пройдёт как надо и его там точно никто не заметит. А эта тётка супервайзер, как только вошла в офис, то сразу же его приметила, обратив свой пронзительно-убийственный взгляд на него, – мол, милок, никуда ты от нас не спрячешься, и мы-то сейчас из тебя все жилы вытянем, как нам давно не хватало всего этого.

И вот спрашивается внутренним негодованием и растерянностью Ильи, что теперь ему делать? Как себя вести и не стоит ли сразу пойти с повинной, раз всё равно он уже выявлен тёткой супервайзером? Но всё же нет и Илья, чьи ноги решительно затекли, решает до последнего держаться и посмотреть, что будет, если он не будет признаваться.

Ну а тётка супервайзер, видя эту строптивость и упрямство Ильи, ещё сильней в себе раздражилась и озверела до осточертения. И раз этот шпион и негодяй желает противоречить здравомыслию, упираясь рогами за собственную глупость и беспредельное нахальство, то она с ним тогда поиграет, не сразу вскрыв его настоящую сущность провокатора и шпиона. И тётка супервайзер выходит в центр дискуссионной площадки и парой хлопков руками обращает на себя общее внимание.

– Есть небольшое объявление! – обращается ко всем, и по мнению Ильи, к нему в частности, супервайзер. – Наш центр по информационному обеспечению сердца, души и сознания, как всем известно, исповедует принципы конфиденциальности и частной безопасности. Мы, имея прямую связь с этими центрами принятия решения человеческой судьбоносности, как никто другой должны осознавать ответственность за свои действия. И главное правило, которому мы следуем, и оно оберегает нас и наших клиентов от неверных действий – это ни при каких обстоятельствах не смешивать служебное и личное. Опосредованность и предельная отстранённость, вот основные качества, которыми мы руководствуемся в нашем деле. – Здесь тётка супервайзер сделала паузу, чтобы дать всем усвоить не первый и не последний раз сказанное в этих стенах, а самой ещё раз пройти по лицам операторов, находящихся в её подчинении. Что лучше всего делается на ходу вдоль рядов операторских мест. И как сейчас понял Илья, то вот сейчас он будет перед всеми раскрыт и выпорот за получение этой секретной информации.

Но, видимо, его час ещё не пробил, и супервайзер, пробегаясь своим взглядом по лицам операторов, только на мгновение остановилась на нём, что-то там для себя зафиксировала и пошла дальше, оставив за собой бледное и перепуганное лицо Ильи.

– Но в очередной раз нас постигло разочарование в отношении одного из наших сотрудников. – Вновь заговорила супервайзер, и вот сейчас-то Илья в очередной раз понял, что он начал приближаться к краю пропасти, своему раскрытию (супервайзер играет с ним, как кошка с мышкой). – Он не просто пренебрёг основными принципами и правилами нашей компании, смешав служебное с личным, а он зашёл дальше некуда, использовав полученные здесь информационные данные для решения своих личных дел. Что для нас неприемлемо. И уже были сделаны организационные выводы. – На этот моменте супервайзер зафиксировала паузу, уставившись взглядом на Илье.

– А теперь за работу. – Говорит супервайзер, выдвигаясь теперь точно до Ильи, замершего в одном, не пошевелиться положении.

– А к вам у нас особое задание. – Подойдя сбоку к Илье, обращается к нему супервайзер. – Каждый новичок тестируется на свою компетентность определённым, на выявление его навыков заданием. Можете не сильно пугаться, оно не особо сложное. – Что и говорить, а супервайзер удивила Илью мягкостью своего подхода к нему. И не просто мягкостью, что есть фактор относительный и субъективный, а какой-то проскальзывающей в её словах обязательностью сделать удобней и конструктивней его подход к новому для себя делу, раз он тут стажёр, как понял из слов супервайзера Илья. И ещё он понял, что собой замещал место выведенного совсем недавно из штата того самого сотрудника, кто не оправдал возложенное на него доверие руководством. А вот как и каким способом всё это было оформлено, то Илье сейчас не до этого, когда над ним стоит супервайзер с папкой в руке и определённо хочет с этой папкой что-то в его сторону сделать.

– Так как для вас сегодня первый рабочий день, – обращается к Илье супервайзер, – то я проведу для вас короткий инструктаж, включающий в себя ваши обязательства перед доверительной компанией, с названием которой вы уже ознакомились на входе – информационно-логистический колл-центр «Надежда». Из названия которого, вы уже можете составить для себя некоторое представление и понятие по основному направлению видов деятельности нашего центра. Чья итоговая цель дать человечеству надежду на своё будущее. – Супервайзер делает переходную паузу и продолжает краткий курс введения в свой профессионализм или на крайний случай специальность.

– А теперь всё то, что вам нужно знать и не знать на вашем месте. – Многозначительно так говорит и не менее проникновенно смотрит на Илью супервайзер. Отчего Илья даже продрог под этим взглядом насквозь тебя вижу сосунок, и по нему пробежались мурашки. – К первому относится всё, что вам здесь даётся и укладывается в парадигму вашего понимания себя, а ко второму, всё что лишнее, из вне навеиваемого. И о втором варианте вы прямо сейчас должны забыть, если собираетесь здесь работать. – И опять супервайзер прямо-таки впивается взглядом в Илью, прореживая своим рентгеновским взглядом в нём то, что может создать помехи их благотворному взаимодействию в будущем. И вроде бы ничего из такого уж сильно сложного в Илье не замечено, и супервайзер решает, что с ним можно начать сотрудничество.

– Что касается прямых обязанностей, то всё ещё проще. – Говорит супервайзер, кладя находящуюся всё это время в её руках папку на стол перед Ильёй, своим взглядом сопроводивший от начала до конца эта папку. И как им сейчас осозналось и даже понялось, то его здесь появление было не случайным, и оно определённо ожидалось. И это крайне интересная для Ильи загадка. Но только в своё время, а сейчас перед ним стоит не менее и даже большие по сложности задачи понять для чего он здесь оказался и что всё это значит. А этого без концентрации своего внимания на предлагаемом для изучения супервайзером не получится. К тому же нельзя забывать о том, что раскрытие себя перед тем же супервайзером не тем человеком, за кого они его посчитали (а за кого всё же?), как минимум, влечёт за собой осложнение отношений со всеми тута. А там и побить возможно смогут. Так что только слушать и внимать каждому слову супервайзера.

– В этой папке есть всё, что вам нужно для выполнения вашего тестового задания. – Зажимая пальцем руки поверхность папки, указующе говорит супервайзер.

И тут, как это часто бывает с Ильёй в вот таких не самых для него комфортных и удобных условиях общения с реальностью, которая к тому же поддавливает его под себя, его какая-то муха кусает или за язык кто-то тянет, в общем, он идёт вопреки своим внутренним установкам и начинает задаваться не просто вопросами, а самим собой. – А компьютер для красоты что ли установлен. – Вот такое ехидство и ахинею одновременно высказывает Илья, кивая на компьютер, куда можно было поместить всю информацию, принесённую в папке.

На что супервайзер смотрит со снисхождением, видя в Илье присущую всем новичкам наивность, крепящуюся на их самонадеянности и апломбе. И может только это и спасает Илью от более серьёзного тона разговора. А так супервайзер только указала Илье на то, что он и сам должен был заметить, если умеет думать. – Персональный компьютер только для продвинутых пользователей. – Говорит супервайзер, и тут действительно не придерёшься к ней никак.

– А для вас приготовлен куда как более универсальный инструмент продвижения в жизнь замыслов сознания. – На этих мало понятных для Ильи словах, супервайзер лезет в карман своего пиджака и вынимает оттуда… вот же чёрт! Ту самую ручку с часиками, которая каким-то удивительным и непостижим для ума Ильи способом в своё время находилась им у себя в кармане куртки, а затем и в руках. – Что всё это значит?! – всё порывалось у Ильи спросить это, глядя на предлагаемую принять ручку. И это предложение супервайзера, требующее немедленного принятия и исполнения, не даёт Илье никакой возможности на здравые размышления.

И он ничего не говоря в ответ, берёт ручку и демонстративно её кладёт себе в карман куртки, как бы провоцируя супервайзера на пояснение значение этой ручки. Без которой, мол, никак нельзя и ты обязан её держать наготове применения при экстренных случаях. А если тебя это не убеждает, и ты привык работать с цифровыми инструментами отождествления реальности, то тогда знай, что это твой личный идентификатор, служащий ключом допуска и пропуска в эти стены.

Но ничего такого супервайзер не говорит, хоть и подразумевает своим взглядом. И она, проводив движение руки Ильи в сторону кармана, берёт отвлекающее от этого события слово. – А теперь, если вы мне позволите, то вернёмся к нашим баранам. – Уж очень вежливо говорит супервайзер, что не подумать о том, что она в число этих фигуральных баранов причисляет и Илью, совершенно было невозможно. Но Илья сам напросился и он, всё это понимая, сейчас молчит. Ну а супервайзер берётся за то, на чём её перебил Илья.

– В папке есть всё, что тебе понадобится для работы над своим заданием. Как сами исходные и выходные данные о клиентуре, пути и алгоритмы действий и реализации выходных данных, так и основные расширения, которые ты можешь использовать в работе над своим заданием. – Закончив этот предварительный блок подачи информации, супервайзер переводит внимание Ильи на телефонные аппараты на его столе. – Основными инструментами по реализации поставленных перед тобой задач, как видишь, является эта стационарная телефонная связь. Мы работает в основном дистанционно и только в крайних случаях допускаем визуальный контакт. Теперь о том, что представляют из себя эти телефонные аппараты. – Делает новый переход супервайзер и, кладя палец руки на телефонный аппарат, находящийся слева от Ильи, пускается в пояснения их предназначения.

– Этот аппарат собой определяет исходные данные, он, так сказать, принадлежит заказчику наших услуг. – Говорит супервайзер. – Второй аппарат, как уже можно догадаться, определяет выходные данные, и через него ведётся связь с целью нашего задания, ответчиком. На каждом из аппаратов, вот здесь, – супервайзер пальцем указывает на отдельно от цифровой панели расположенный переключатель, с двумя зашифрованными под значки режимами, один из них обозначен решёткой, а второй звёздочкой, – имеется специальный регулятор режима отправления сигнала. Решёткой обозначено сознание нашего клиента, а звёздочкой сердце. И выбор режима общения, куда вкладывать нарративы определений, полностью лежит на операторе связи. Есть вопросы? – как-то уж быстро всё было объяснено, и поэтому вдруг прозвучал этот вопрос супервайзера. Отчего, скорей всего, Илья сразу и не нашёлся, что спросить, и это несмотря на огромное количество вопросов, переполняющих его.

Правда, всё-таки один вопрос, и само собой самый неуместный, он сумел из себя выдавить. – Это не шутка? – спрашивает Илья.

– Здесь нет места для шуток, когда имеешь дело с категориями не разума, а душевной конституции субъектности. И те, кто занимает это рабочее место, являются своего рода душеприказчиками тех, с кем имеют эту прямую связь с их первоначалом. Либо с сознанием, либо с сердцем. Всё зависит от того, отчего отталкивается человек в принятии для себя жизненных решений. – Прямо срезала супервайзер Илью, кому покоя не дают все эти его игры разума, которым только дай повод для недоразумений, чтобы значит, посмеяться.

– Я понял. – Смиренно ответил Илья.

– Тогда давайте ознакомимся с вашим заданием. – Говорит супервайзер, раскрывая принесённую папку. Откуда, с самой первой страницы на Илью начинает смотреть дородная такая и определённо само собой заверенная на самонадеянности физиономия какого-то типа выше средних лет. И таких, с высока на тебя смотрящих типов Илья немало повидал с экранов телевидения, они там выступают, обрисовывая для пипла ситуацию на рынках общественных эмитентов, выступая застрельщиками теорий благосостояния глупого человечества, которому не объяснишь, что такое счастье и как они не правы, видя в них, капитанах промышленности и банковского сектора, источник всех для себя бед. Так что Илье этот тип сразу не понравился, вызвав у него предвзятость отношения.

– Наш заказчик. – Делает пояснения супервайзер, указывая на эту дородную личность на прикреплённой к файлу фотографии, затем принявшись читать то, что было отпечатано под этой личностью и что являлось его личностной информацией. Из которой Илья только имя этого типа усвоил – Васисуалий Антонович Брехоткин, глава там чего-то очень важного для городского устройства и значит, для каждого жителя города лицо значимое и его все должны знать с почтением и уважением в себе. А вот Илья его в первый раз видит и получается, что не признаёт за ним заслуг градоначальника и уважение у него к нему находится на самом нуле.

– Это наша ответчица. – Перелистнув страницу, говорит супервайзер, переводя всё внимание и мысли Ильи на фото ответчицы. И вот тут он наткнулся на какую-то необъяснимую с научной точки зрения странность и с не научной точки зрения нормальность, которая, всего вероятней потому, что то, с чем он здесь сталкивается сейчас, есть основной нарратив этой реальности. Здесь действуют несколько отличные от того, что он знает и имел дело законы определения и оформления сознания и его отражения реальности. Правда, это пока что только домыслы и наветы растерянной мысли Ильи, видящего в этой агрессивной для себя реальности её различные происки и замышления в свою сторону, как необходимость его выявить и вычислить, как инородный элемент.

В общем, подытожив это всё, фотография ответчицы была как-то размыта сознанием Ильи, не могущим сфокусировать свой взгляд на лице ответчицы, которую супервайзер к тому же назвала под кодовым именем клиент «Х17», объясняя, что такая секретность предполагается искусственностью характера личностных для неё изменений из вне, без допуска к этим изменениям судьбоносного регулятора – случая. И это заставляет его задаться вопросом, как уже обычно, не слишком уж разумным. – Что это?

Ну и какой вопрос, такой ответ. – Это вуаль. – Отвечает супервайзер. И только сейчас Илья замечает приспущенную вуаль на лице девушки с фотографии, которая, скорей всего, и размывала её образ, не давая ему её чётче рассмотреть. – По степени её отпуска мы имеем возможность контролировать продвижение выполнения твоего задания. – Сделала уточнение супервайзер. И не давая Илье осознать свои слова, сразу переходит к озвучиванию задания.

– А теперь само задание. – Говорит супервайзер. И с указанием на специальном месте, на следующем страничном файле, читает эту отметку: «Погубить.».

– Как это понимать и что это значит, вам решать. – Делает пояснения супервайзер. – Единственное, что поясню. Что когда ставится точка в заказе, то это значит, что итог не предусматривает разночтений и он только один, окончательный. Есть вопросы? – резюмирует этим вопросом свой краткий ввод в профессию супервайзер.

Илья посмотрел рассеянным взглядом на папку перед собой на столе, затем на телефонные аппараты и, вернувшись к супервайзеру, спросил её о том, о чём можно было бы и не спрашивать, если он был внимателен ко всему ею ранее сказанному. – Ну а личный контакт всё-таки допустим?

Супервайзер, видимо слегка опешившая от такой непроходимой тупости новичка, сразу не сообразила, как на всё это реагировать, принявшись на автомате отбивать уже раз ей сказанное. – Визуальный контакт не допустим и то только в самых крайних случаях он… – на этом месте её как будто переклинивает полученным вдруг сигналом прямо в ухо через микроскопический наушник, которыми пользуются ведущие центральных каналов, с кем держат прямую связь их продюсеры, вкладывая в их уши то, что можно и не можно говорить, и она как бы спохватывается на только что пришедшей ей мысли, которая настолько интересна, что она решает поменять свою прежнюю позицию на установленные здесь правила. А если учесть то, чего здесь не учитывать себе дороже выйдет, правила менять в праве только руководство, то всё же есть своя вероятность того, что супервайзер не от одной себя пришла к решению сделать для новичка исключение из общих правил.

– Хотя… – многозначительно так сказала супервайзер, посмотрев на Илью с глубоким подразумеванием. – Для вас можно сделать исключение и допустить такую возможность. Это всё-таки тестовое задание, и вы, и только вы, несёте за него полную ответственность. Так что действуйте, у вас есть на всё про всё две недели. – Сказала супервайзер, внимательно и как показалось Илье, выжидающе от него неких действий посмотрев на него. А Илья и не знает, что ему сейчас делать и что от него сейчас ждёт супервайзер. И он счёл за самое лучшее спросить её. – Мне прямо сейчас звонить или потом?

– Это как вам будет угодно. Это ваше задание. – Отвечает супервайзер, смотря внимательно на Илью.

И тут на Илью опять нашло такое, что не даёт ему спокойно жить и с людьми общаться, и он берёт трубку телефонного аппарата заказчика, этого Васисуалия, ставит переключатель на режим сознания, и набирает его номер – 000.

– Алло. – Раздаётся встревоженный голос после нескольких сигналов вызова.

– Это я. – Говорит осипшим и немного хриплым голосом Илья, вдруг почувствовавший сухость во рту.

ГЛАВА 4

Дела окружные

– Ну и куда теперь мне спрашивается идти? – про себя задался не самым устойчивым вопросом Илья, всё же не стоя на месте, а выходя из здания агентства «Надежда». Что уже указывает на то, что он в главном определился и знает направление своего движения дальше. И он не остался в здании агентства и не пошёл в сторону той двери, через которую он попал сюда, чтобы через неё срезать путь домой, а он как все вышел через центральный вход. Правда, всё это было вынужденное решение, вызванное тем, что Илья совсем не зря подозревал руководство агентства и их наймитов в том, что они захотят быть в курсе каждого его шага вне пределов их агентства, и они должны знать, что он предпримет для выполнения своего задания. А вот как они будут всё это отслеживать, то после того, что он увидел под крышей этого агентства, а ранее в кино, и не только в художественном, по оснащению специальных служб, то это вообще не вопрос актуальности. Захотят тебя отследить и о тебе всё знать, то всё это сделают так, что ты и догадываясь о таких намерениях в свой адрес, всё равно не будешь в курсе производимого в твою сторону слежения.

И вот это всё и мысли о том, что его каждый шаг теперь находится под особым контролем из службы безопасности агентства, и вынудило Илью направить свой ход в сторону общего выхода. И теперь он размышлял о том, как организовать свою дальнейшую жизнь так, чтобы его связь с Константином не была отслежена.

– А на хрена мне все эти сложности?! – возмутился было про себя Илья. – Этого Дивида здесь нет. А это мы и собирались выяснить. И значит, поставленные цели достигнуты и можно возвращаться. – На этих мыслях Илья было дёрнулся идти в сторону бюро возврата, но его какое-то внутренне неустройство всё же остановило и заставило ещё раз хорошенько подумать над этим решением.

– С ним может задача и на половину решена, но там столько открылось, что будет преступно всё это бросать, не разобравшись, что там на самом деле происходит. – А вот эта мысль мобилизовала Илью идти в другую сторону, до раскрытия тайн этого агентства. А это значит, что он должен максимально отдалиться от Константина. – Но как ему об этом сообщить? – задался вопросом Илья, с подозрением поглядывая по сторонам и на людей встречных смотря не без этого соображения. И, конечно, он теперь в каждом встречном видит не какого-то там прохожего, а этого однозначно шпик. И особое внимание он отдаёт стоящим у обочин автомобилям, в которых сидят люди и чего-то там ждут. А ждут они его, чтобы затем за ним с таким комфортом проследовать.

– Точно! – на одном из дорожных переходов Илья чуть ли не спотыкается на пришедшей ему сейчас мысли. – С помощью курьера. Как уже с ним связываются клиенты. И это не вызовет подозрений у тех, кто уже держит под контролем своего внимания всё то, что делается под сводами бюро возврата. – А вот это уже интересная мысль и догадка пришла в голову Ильи, начавшего с других позиций смотреть на тогда происходящее в бюро, являющееся предисловием ко всему тому, что сейчас происходит. И если здесь существует такая связь, то тут всё очень запутанно и местами сложно. А это значит, что ему придётся, как следует, покопаться на этом новом для себя месте работы.

– С этим моим заданием не стоит слишком спешить. Что-то мне подсказывает, что оно в себе заключает не совсем то, каким мне его подали. Здесь однозначно есть второе дно. Придётся всё-таки здесь ещё остаться, – решил Илья, в задумчивости выдвинувшись в сторону своего дома, не заметив провожающие его взгляды людей из одного припаркованного у обочины автомобиля.

– И где он? – глядя в спину Илье, задался риторическим вопросом Константин, во все глаза глядевший совсем в другую сторону, в сторону своих мыслей. И оттого в том числе, он был так небрежен во взглядах в сторону мимо проходящих людей, коих не так уж и много было, и тогда вообще странным выглядит то, что он просмотрел Илью. Что же касается Эвридики, то она сама по себе была очень неоднозначной особой, со своими бзиками, так что к ней вопросов ещё меньше, чем к Константину, с кого она своего внимания не отводила и по этой причине, никого вокруг не видела.

А Константин между тем нервничает и волнуется, и что интересное, то за Илью.

– Неужели, попался. – Не хочет всему этому верить Константин, но не может не рассмотреть и такой вариант развития ситуации с Ильёй. С кем придётся распрощаться за такое его самоуправство и пренебрежение оказанным ему доверием со стороны его бюро, как часто объясняется в официальных пресс-релизах дистанцирование от своих подручных руководства, не желающего быть обвинённым в техническом шпионаже и во вмешательстве в дела конкурирующих компаний. Но это если сгущать краски, а так-то придётся поставить на вид Илью, не сумевшего справиться с самым простым заданием.

– Думаю, что нам здесь больше делать нечего. Как сможет, так даст о себе знать. – Приходит к итоговому выводу Константин, заводя автомобиль. – Вам куда? – спрашивает Эвридику Константин. А та так неожиданно реагирует на этот вопрос, как будто он вообще неуместен в её случае, и она как бы и не собиралась хоть куда уходить и тем самым покидать Константина. Вот она и смотрит него с изумлённой удивительностью.

И Константин даже вынужден был её спросить. – Что-то не так?

Здесь Эвридика в себе собирается с мыслями, чьё расстройство, скорей всего, и заставляло её так растерянно размышлять о сути явлений вещей, и она как бы очнувшись от своего заблуждения, даёт объяснение этого её поведения. – Я думала, что мы его ещё поищем.

На что, а точнее на такой ход мыслей Эвридики, Константин смотрит не без своего удивления в сторону такой целеустремлённости Эвридики и даже чуть-чуть ревности к этому Дивиду, за какие такие заслуги заслужившего для себя такую верность с её стороны, и даёт весьма резонные пояснения Эвридики насчёт неразумности движений в сторону того, что она предлагает. – Сейчас уже поздно, да и надо знать, с чего хоть начать. Что у нас есть на вашего знакомого, кроме того, что он работал в этом информационном центре? – обращается с этим вопросом к Эвридике Константин.

И по тому её ответу, где она только носом шмыгнула, можно предположить очень уверенно, что она буквально ничего не знает о Дивиде. И Константин так и подрывается попрекнуть Эвридику за такую легкомысленность, где она вон сколько надежд на этого типа возложила при нулевых входных данных с его стороны. О ком она ничегошеньки не знает, а поди что ещё собиралась связать с ним жизнь, если не до смертного одра, то на долгие годы. И Константин хотя бы по этой причине, не без тайного умысла проучить Эвридику за такую её не избирательность и легкомыслие, не собирается все свои дела на сегодня бросать, чтобы …А вот это тоже вопрос из вопросов, особенно в той части, где он должен разобраться со своей мотивацией в сторону оказания помощи этой, буквально третий раз вижу девушки. Что для Константина прямо несовместимые с его внутренним я вещи.

Ну и главное, что перед ним сейчас стоит в виде барьера, так это необъяснимое им с разумной точки зрения происшествие в туалете, где главным лицом выступал как раз этот ИнДивид. И это не просто его беспокоит, а не даёт покоя, то это необходимость выяснить, что всё-таки там произошло. И то, что он сегодня пошёл навстречу Эвридике в деле поиска Дивида, было следствием всего того, чему он стал невольным свидетелем и возможно с одной юридической стороны подозреваемым в деле трагического происшествия с ИнДивидом. И он, в общем-то, и сам был заинтересован в выяснении всех обстоятельств, связанных с Дивидом. О ком, вскоре будут у него интересоваться уже облечённые правом и властью задаваться вопросами представители компетентных в таких вопросах органов. А то, что он противоречит сам себе во всём этом деле, то это потому, что он находится в большой растерянности, не понимая, как ко всему этому относиться. И Эвридика в общем, была поставлена им в ложное положение его ответом ещё тогда, у туалета, о том, что он не видел Дивида. И если выяснится, что он его как раз там видел, то первым человеком, кто не поверит в его не виновность, будет как раз она.

В общем, ещё раз всё это подытожив, приходим вместе с Константином к выводу, что ему нужно и самому искать Дивида, но при одном существенном отличие от предлагаемого Эвридикой варианта. А именно без её участия. Но так как не учитывать её интересы и желание находиться в первых рядах поиска будет сложно, – Константин уверен, что как только он придёт к себе на рабочее место, как она уже будет тут как тут, – то он решает с ней отрабатывать параллельные версии.

– Да, кстати, а что насчёт МОРГа? – на всех этих мыслях Константин взял и не удержался от того, чтобы не задаться этим вопросом вслух. И только он вслед посмотрел на Эвридику, в один момент расквасившуюся в лице, где она раскрыла рот в невозможности воспринимать эту жуть что за новость, сжавши зубы и без эмоций, которыми она сейчас беззвучно будет поносить этот жестокий мир, поливая его накатывающимися на глаза слезами, как тут же в себе ёкнулся за такую свою вообще глупость. А тут ещё Эвридика, похватав ртом воздух, задаётся какими-то прямо каверзными вопросами.

– Вы так думаете, что у него шанса больше нет нигде найтись? – вопрошает Эвридика, не просто не сводя своего взгляда с Константина, а она прямо впилась в него очень требовательно, и ждёт от него тех самых надежд, которых он точно не может дать, имея в наличие информацию о последней встрече с Дивидом. И если ему сейчас давать отрицательный ответ на её вопрос-предположение, то значит врать. А не врать, то значит признаваться в том, что он раньше ей врал. В общем, со всем сторон тупик и как итог полнейшее недоверие к нему Эвридики. И остаётся пока что только недоговаривать, если мягко, с долей лукавства говорить.

– Я имею в виду лишь то, что лучше начинать свой поиск человека с крайней точки одного из пунктов его назначения в своей жизни. И если его там не окажется, то это снимет с нас мешающую нам здраво рассуждать эмоциональную подоплёку, плюс сразу будет поставлен крест на одном из вариантов направления его поисков. – И Константин был резонен и убедителен в своём объяснении. И Эвридика даже успокоилась, услышав такую аргументацию Константина. При этом она опять спешит, предлагая поехать в указанное место.

– Тогда едем туда. – Говорит Эвридика.

– Я думаю, сегодня всё же отправляться туда будет преждевременно. – Отвечает Константин.

– Почему? – как сама наивность задаётся вот таким вопросом Эвридика. И Константин привёл бы для неё множество аргументов отложить туда поездку хотя бы до завтра, – туда приём идёт хоть и круглосуточно, но только для специального контингента, к которому мы пока что никак не относимся, а у вас есть пульс (а это была глупая шутка), – но как он понимает Эвридику, то она не будет с каждым из них соглашаться и тогда он приводит самый из них железобетонный.

– А вы его полное имя знаете? – задаётся вопросом Константин, не сводя своего взгляда с Эвридики, которой скрыть не удаётся своего запинания в этом деле – она кроме имени ничего о Дивиде не знает.

– Вот поэтому мы вначале наведём о нём справки, а уж затем будем двигаться дальше. – Говорит Константин.

– Да, пожалуй, так лучше. – Соглашается Эвридика.

– Тогда вас куда отвезти? – спрашивает Константин.

– Меня? – опять как будто Эвридику вывели из её задумчивого транса, она одёргивается на этот вопрос Константина.

– Ну да. – С долей удивления говорит Константин.

– Нет, меня не надо никуда отвозить. – С какой-то удивительной и непредсказуемой одёрнутостью от ей предложенного говорит Эвридика, вжавшись в сиденье. Здесь она промаргивающим взглядом смотрит во вне от себя, вроде как понимает, где сейчас находится, и с извиняющей улыбкой посмотрев на опешившего Константина, говорит. – Мне тут не далеко. Так что я лучше пройдусь для моциона. – И не успевает Константин как-то отреагировать на её слова, как она уже выпорхнула из салона автомобиля, и наклонившись в его сторону, с подмигиванием в своих словах: «Тогда до встречи в морге», захлопывает дверку автомобиля и начинает очень скоро удаляться. А Константин, и не поняв, что это сейчас такое было, шутка с её стороны или ещё что-то другое, оторопевши смотрит ей вслед и пытается уразуметь значение ею сказанного.

Что, как оказывается, не так легко сделать. И не только потому, что чужая жизнь всегда потёмки, а отчего-то всегда так происходит, что когда тебе нужно сконцентрироваться на чём-то тебя интересующим, то тебе это не дают сделать какие-нибудь внешние обстоятельства, решившие вдруг вмешаться в ход твоей мысли. И на этот раз этим обстоятельством оказалась бурная звуковая вибрация телефона Константина, вынужденного сейчас же переключить всё своё внимание на источник этого сигнала, уж очень вовремя в кавычках сейчас давшего о себе знать. И ведь вот же какая незадача, вот только Эвридика скрылась в глубине аллеи, как в этот самый момент и звучит этот сигнал так, и это всё при полнейшей тишине, что Константин даже от неожиданности от себя одёргивается, уж и не понятно, что там посчитав. После чего он с ехидством в свою сторону улыбается, мол, нервы у тебя ни к чёрту и опять ты попался на чём-то там, и потратив с минуту на своё соображение, вытягивает телефон из внутреннего кармана пиджака, решив про себя точно, что он туда больше никогда не положит телефон. А то так и до инфаркта совсем рядом будет, если в следующий раз уже прозвучит звонок при вот таких обстоятельствах полной тишины, и первая мысль которая его накроет – это мысль о том, что прозвучал-таки тот самый звоночек, который является сигналом к тому самому событию, которое ты всё отодвигал, отодвигал, да и никуда от него не смог деться.

Но сейчас разговор не об этом, а Константин хочет знать, кто это его в такой неурочный час побеспокоил. И лучше пусть не метеорологические и экстренные службы, решившие ему и всем остальным жителям города напомнить о себе и о том, что им бюджеты не за так просто выделяются и они сейчас и когда придёт время сообщат о том, что на город надвигаются такие экстренные погоды и сложные метеорологические условия, что вам всем рекомендуется оставаться дома. Ну а что насчёт вашего работодателя, кто точно не сочтёт вот такую причину вашего отсутствия на рабочем месте за уважительную, хоть сам и воспримет серьёзно для себя эту опасность попасть в песчаную бурю, оставшись дома, то тут уж вам придётся полагаться на собственный артистизм в деле убеждения работодателя в том, что вы слишком ценный работник для него, чтобы вами можно было не считаться и так рисковать. В общем, всё бесполезно и плачевно для ценных работников, кои всегда в себе вместе с ценностью несут скромность и неумение доносить до начальства свою ценность. Они, можно сказать тем и ценны, что никогда об этом не скажут.

Что же насчёт пришедшего на телефон Константина сообщения, то оно несло в себе другого рода ценность, как сразу определил Константин по исходящему источнику этого отправления, принадлежавшего частному лицу. Ну а когда он открыл само сообщение и прочитал совсем короткое сообщение, несущее в себе одну геолокационную данность – какой-то адрес, то он сперва с долей удивления присвистнул, тут же бросив свой взгляд на здание через дорогу, чей адрес в точности совпадал с адресом, указанном в этом сообщении, и уж затем не смог словесно не отреагировать на то, что несло это сообщение. – Вот так неожиданность. – И вот эта неожиданность и вдавила Константина в автомобильное сиденье и заставила его, уперевшегося взглядом в лобовое стекло и в то, что за ним там сейчас лежало, вспомнить один из знаковых эпизодов своей жизни, который и стал отправным моментом этого сообщения, с указанием места работы того самого курьера, обнаруженного ими.

Место встречи случайно и не несёт в себе никакой смысловой нагрузки.

После посещения заведения, собой подразумевающего силовые нагрузки и энергетические траты, как тот же фитнесс-центр, даже не в целях выпустить из себя пар и нагрузить себя по полной иной смысловой нагрузкой, больше связанной с физическими тратами себя, а всего лишь с информационно-аналитическими целями, чтобы узнать для себя что-то интересующее, как это сделали Илья и Константин, сегодня отправившись в тот самый центр по вашему физическому облагораживанию, и обнаружив там, что и требовалось Константину доказать, – окружающий мир в своих частностях уже не прежний, и улыбчивость администратора не такая фальшивая и в ней появилась не свойственная нашему времени, миру и этому месту искренность и участие, и так во всём и многом, – они заглянули в одно из уличных кафе, чтобы перевести дух и проанализировать уже более спокойно всё то, чему они за сегодня стали свидетелями, а когда и прямыми участниками событий.

И только они заняли один из многих свободных столиков, как Илья, ещё видимо находясь под впечатлением многих сегодняшних событий, сбивается на внимание в сторону прошедшей мимо них в дали по тротуару прохожей, вдруг решив в ней узнать кого-то из того, кто был записан в его знакомые. Но так отдалённо, что он с точностью и не может сказать, кто это такая, заявляя вслух только предпосылки на это знакомство. – Это не она? – вопрошает Илья, уже потерянно вглядываясь в сторону хоть и не сильного, но всё же потока прохожих.

И у Константина, естественно, возникает вопрос точной идентификации того человека, о котором в такой известности сейчас заявил Илья. – Кто не она?

Ну а Илья ничего по этому поводу точно сказать не может, вот он и отвечает так, как отвечает. – Показалось.

– А знаешь, что нужно делать, когда кажется? – с усмешкой заявляет Константин.

– Знаю, и по этому давайте без этих заезженных банальностей. – С долей неприятия говорит Илья.

– Значит, ты соглашаешься со мной в том, что твоё показалось есть предвестник неких твоих желаний, которые будоражат и волнуют твой ум. – Говорит Константин.

– Вы это о чём? – чёта не совсем понял Константина Илья.

– Все наши эмоциональные поступки есть следствие движения душевных сил и нашей внутренней психологии. Так что давай колись, что тебя сейчас так волнует, что в твоём уме начинают рождаться образы и вот такие показательные примеры в жизни, которые только ты один и видишь? – так изворотливо всё выкручивает Константин, что и не поймёшь, как он ко всему собой сказанному относится и как к этому должен относится Илья, поставленный так ловко перед фактом определения своего я. И Илья начинает претерпевать в себе осложнения мысленного характера, пытаясь уразуметь, что Константином сказано серьёзно, а что в шутливой манере. А так как это сделать крайне сложно, то он переводит своё внимание и взгляд на меню перед собой и с помощью него переводит неудобную для себя тему разговора.

– Что тут у нас? – как бы для проформы задаётся этим вопросом Илья, беря в руки меню и на него отвлекаясь… только на одно это первое мгновение. А дальше и вдруг звучит в их сторону голосовое обращение и тут уж точно не до меню.

– Смерть и жизнь всегда рядом друг с другом ходят. – Уж и не поймёшь в какую тему и к какому месту всё это было сказано так неожиданно подошедшей к их столику незнакомкой, и уж точно не под руку Илье, взявшего меню и готовому посмаковать местные предложения. И он сильней, чем Константин перебитый по направлению своей мысли в сторону выбора для себя блюд, с отпавшей фигурально челюстью смотрит на подошедшую к их столу незнакомку во многих и не только предполагаемых незнакомой внешностью фактах её определения смыслах, – она не спешила не только представляться, а натянутой на глаза шляпкой и спущенной с неё вуалью, как в позапрошлом веке, давала всем понять, что её незнание и недоступность до неё есть её жизненный фетиш, – и пытается бесполезно уразуметь, что она сейчас сказала и к чему всё это.

А вот Константин находится быстрей чем Илья. – И откуда у вас такие познания жизни и смерти, что вы можете делать вот такие аналитические выкладки? – задаётся вопросом к незнакомке Константин.

– Всё оттуда же, что и у вас. Из жизненных наблюдений. – Многозначительно так говорит незнакомка и не пойми для Ильи только на что намекающая. А Константин продолжает быть более проницаемым и дальновидным человеком, заметив по незнакомке, когда она это последнее говорила, движение её души в сторону их сюда прихода, фитнесс-центра (это сейчас), и ранее всех тех мест их присутствия по следам за ней наблюдения. Которые, как можно сейчас судить обо всём этом, не осталось без внимания этой незнакомки, оказавшейся не такой наивной и беспечной дурой, как на её счёт они рассчитывали. И она может не с первого раза, но уж точно с второго дня их наблюдения за ней их приметила и только ждала, к чему приведёт эта их инициативная деятельность. Чему при этом она стала свидетелем, теперь никто кроме неё не знает, – она ведь могла вести за ними наблюдение не только тогда, когда они за ней вели слежку, но и в тот момент, когда они этого и не подозревали (это более чем вероятно), – и это даёт ей большое преимущество перед Константином и Ильёй, теперь находящимся под колпаком намерений этой незнакомки, если она именно та, за кого её всё-таки узнал Константин – она та самая знакомая их курьера.

– Тогда на основании всё тех же причин и оснований разрешите предложить вам стул за нашим столом. – Делает предложение незнакомке Константин, отодвигая от столика стул и вставая навстречу незнакомке. Та принимает это предложение Константина, занимает место за их столом, и …за столом возникает наблюдательная друг за другом, осторожная на поспешные высказывания, в чём-то неловкая и удивительная пауза. Во время которой идёт перекрёстный огонь внимательных друг к другу взглядов, где каждая из сторон пытается выяснить диспозицию противной стороны, её намерения и цели, приведшие к этой встрече. И повышенная скрытность во внешнем выражении со стороны незнакомки сейчас была не лишней для неё. Тогда как Константин с Ильёй были полностью открыты для неё и её взглядов на них. Что и даёт ей право на первое слово.

– Раз уж я здесь, – говорит незнакомка, – то мне хотелось бы услышать от вас объяснение этому моему появлению здесь? – и как выясняется вот такую удивительную вещь заявляет. Мол, объяснение всем моим поступкам лежит во вне и это во вне находится именно здесь. Что и говорить, а современницы уже совсем берега попутали и обнаглели, обрекая на ответственность за все свои поступки людей со стороны. Правда, так на всё это поверхностно смотрит только Илья, а вот Константин сумел оценить иронию незнакомки.

– Мы представители похоронного агентства. И специфика нашей работы предполагает копать истории жизни несколько глубже, чем это определяет формальность. – С выразительной улыбкой говорит Константин.

– Значит, замогильных дел мастера. – С коробящей душу язвительностью говорит незнакомка, прямолинейно смотря на Константина, подвергая его тем самым самоанализу, как защитному средству и механизму против вот такой дискредитации своей личности недоверием со стороны незнакомки, всем своим видом и провокационными словами показывающей, что у ней нет никакой веры ко всему тому, что сейчас ей пыжится доказать Константин. Но Константин человек бывалый и не раз битый недоверием к себе и к тому, что он из себя представляет, и его не проймёшь даже на так язвительно и насмешливо оказанное недоверие. К тому же его внешний вид, человека во всём чёрном, как нельзя лучше подходит к представительству и такой профессии, как он считает, то не самой проходной, а со своей необходимостью и нужностью для человечества.

– Всё именно так. – Говорит Константин, откинувшись расслаблено на спинку стула.

– Тогда я вас слушаю. – Говорит незнакомка, со своей стороны продемонстрировав свою расслабленность с помощью откинувшейся на ручку стула руки.

– Вы, наверное, догадываетесь, по какому поводу мы вас потревожили? – задаёт выверенный на нужный ответ вопрос Константин, ожидая, что незнакомка сама всё, что ему нужно расскажет. Но здесь Константин просчитался. Она выказывает себя с непроницаемой не только на эмоции, но и на всё остальное стороны.

– Нет. – С холодным спокойствием говорит незнакомка.

– Странно. – Как-то сбивчиво говорит Константин, вдруг озадачившись возникшим только что для него вопросом, который лежал в скрытой плоскости его внутреннего кармана костюма, куда он и полез со словами: «Тогда сейчас, подождите». И незнакомка готова подождать, глядя на то, как Константин в этой спешке начинает себя растерянно и неловко вести, вынимая из внутреннего кармана пиджака вместе с телефоном, за которым он и полез если что, сразу всё, что там было (оно, так сказать, было вывернуто поспешностью действий Константина). И когда Константин вынул из кармана телефон, то на поверхность стола прямо посыпались какие-то мелкие листочки бумаги, типа стикеров и вместе с ними то, что звучно отозвалось на поверхности стола и готово было укатиться дальше вон со стола, если бы не хорошая реакция хватательных рефлексов незнакомки, перехватившей разбегавшиеся в сторону своего падения со стола монеты.

– Вы зачем-то слишком нервничаете. – С лёгкой степенью язвительной ухмылочки говорит незнакомка, пододвигая к Константину перехваченные её рукой монеты.

– Благодарю за участие. – Глядя в упор на незнакомку, отвечает ей взаимностью Константин. Что побуждает её задуматься над этим посылом Константина, и вдруг по своим рукам, начавшим накаляться от тепла удерживаемых монет понять, что здесь что-то не так. И она переводит свой взгляд на свою руку с монетами под ней, поднимает руку и одёргивается при виде лежащих на столе оболов. Что происходит в долю мгновения и практически незаметно, но только не для Константина, не сводящего своего взгляда с неё, и не дающего ей уйти от ответа на то, что она увидела и скрывала.

– Вы что-то заметили? – тут как тут со своим вопросом стоит перед глазами незнакомки Константин. Та в напряжении молчит, глядя куда-то только в своё. И Константин ждёт того момента, когда она решит заговорить. И она заговорила.

– Здесь номера не те. – Вот такое говорит полностью нейтральным и холодным голосом незнакомка.

– А какие должны? – спрашивает Константин.

– 18 и 19. – Кратко отвечает незнакомка.

– Но почему? – с нескрываемым недоумением спрашивает Константин.

– Я не знаю. Но так должно быть. – Говорит с каким-то отстранением незнакомка.

– Но кто знает? – отчего уже несдержанно, а на эмоциональном подъёме вопрошает Константин.

– Тот, кто это знал, для меня давно умер. Так что ничем не могу помочь. – С такой категоричностью это сказала незнакомка, что осевшему в себя Константину только и оставалось, как быть лицом безучастным к уходу незнакомки, на этом поставившей точку в их разговоре. А вот Илья на этот раз не оплошал и нашёлся-таки с силами дать незнакомке визитку с его номером на случай, если она захочет вспомнить, что ею было вычеркнуто из жизни.

И как сейчас должен был понять Константин, то она решила именно сегодня вспомнить то, что в ней умерло когда-то. – И что такого тогда произошло, что она решила всё вспомнить? – глядя на сообщение, спросил себя Константин, выпав из реальности на некоторое время, понадобившееся ему на мало имеющие с реальностью версии объяснения этого поведения незнакомки.

– И что же всё-таки с ним случилось? – задался уже другой направленности вопросом Константин, как только эта памятливая фантазия исчезла из мысленного виду. – И где его искать? – а вот этот вопрос Константина имел для него ответ и при этом самого прискорбного для него характера. – Нет, всё же для начала нужно выяснить, кто он такой и кому он перешёл дорогу. И лучше по скорей. Пока преждевременные и такие логичные выводы не сделали те, кто их делает. Тогда что? Ехать в торговый центр? На место преступления. – Задался вопросами Константин. – Если хочешь подтвердить истину, что преступник всегда возвращается на место преступления, то валяй. Но я не преступник! – Начал внутреннюю борьбу и склоки Константин, где в нём вступили в спор две противоположные точки зрения.

– Это только с твоей точки зрения. – Заявил категорично оптимист в Константине, кто всегда категоричен и жесток к реальности Константина по своему.

– Не только. – Сделал своё не менее категорическое заявление пессимист в Константине.

– Вот как! – театрально усмехается оптимист. – И кто же этот твой свидетель твоей невиновности?

– А разве непонятно. – Искренне недоумевает над такой близорукостью оптимиста пессимист. – Сам преступник. – Что и говорить, а шах и мат поставил оптимисту пессимист. Кого по этой в том причине Константин больше в себе слушает и принимает в расчёт при рассмотрении сложных ситуаций. Впрочем, оптимист разумен тем, что он всегда умеет признавать поражения и не упрямится, как это делает пессимизм. Из-за чего последнего часто заводит в тупиковые ситуации.

– Тогда и он должен подчиниться всё тому же правилу. Вернувшись на место преступления. – Делает предположение оптимист.

– А я что говорю. – Несколько нахально делает заявление пессимист, кому также свойственно самолюбование и тщеславие.

– Но вопрос, зачем? – задаётся вопросом оптимист.

– Найти то, что он там забыл. Для этого все преступники и возвращаются на место своего преступления. – Говорит пессимист.

– Согласен. – Отвечает оптимист, задаваясь вслед вопросом. – Как думаешь, что он там мог забыть? – Константин задумчиво смотрит сквозь дымку памяти и только отрицательно качает головой, давая самому себе понять, что он даже не представляет, что это могло быть.

– И когда туда ехать? – задался вопросом к самому себе Константин.

– Не на ночь же. – Возмутился Константин и не пройми на кого за такую свою подставу. – Ко всему ещё это добавит кражу со взломом. – И, хотя совсем непонятно о какой краже шла речь в этом эмоциональном посыле Константина, он не стал этом акцентировать внимание, посчитав за самое разумное, в течении рабочего дня заглянуть в торговый центр и там уже исходя из обстоятельств действовать. – А пока что надо будет навести справки об этом Дивиде. И где там пропал Илья. – На этом своём решении Константин заводит автомобиль и выезжает с места своей парковки.

ГЛАВА 5

Подрядчик

Архитектура зданий так собой совокупно различным предназначениям и целеполаганиям представлена, чтобы, во-первых, она глаз радовала не одних только их создателей (таким образом, достигается и решается эстетическая цель решения проблем поиска красоты собственного облагораживания), а во-вторых, она позволяет решить бытовые вопросы, связанные с жизнедеятельностью человека. Где в самых приземлённых, бытового уровня случаях, архитектурные сооружения, здания, служат основным пристанищем и прибежищем для человека, где он дневнует и ночует, раз эта часть пространства, обставленная стенами, является его домом, ну и в случаях более высокого порядка, когда общественное стоит в приоритете и выше частного, то в такого рода направленности зданиях размещается, как минимум и как максимум, какой-нибудь муниципалитет по решению вставших перед человечеством задач.

И в вот в такое, общечеловеческого значения здание, в чиновничьем обиходе называемого муниципалитет, день из дня прибывают на не очень крепко и бывает что растерянно вступающих ногах просители помощи у тех, кто наделён общественным признанием и кому делегированы властные полномочия обществом, где в параллель им крепко на ступени этих мраморных лестниц вступают уже сами слуги народа, кто облечён всем этим выбором народа в их сторону и по этой в том числе причине их шаг так крепок и полновесен. Ведь он несёт в себе и отражает волю столького народа, как минимум, избирателей этого представителя народа, и это значит, что шаг представителя народа не может быть просто шаркающим блеянием по ступеням, а он должен звучать громогласно, звучно и монументально.

И вот что-то подобное, если соединить с тем отзвуком тревожной тяжести, которая отдаётся в душах и сердцах людей параноидального и драматизирующего всё склада ума, сейчас отдавалось со стороны лестничного подъёма, который вёл в самое центровое место здания муниципалитета – в приёмную главы муниципалитета, Васисуалия Брехоткина. И кто первый обратил внимание на этот отступ от главного правила, регулирующего местные взаимоотношения – самый монументальный и твёрдый шаг выходит из под ног мэра Васисуалия, то это была его секретарь Алла, находящаяся на первом фланге встречи с просителями, кем все люди тут буквально являются, если смотреть на жизнь без всех этих иллюзий, в приёмной.

И хороший секретарь, а Алла была именно такой, отличается от какого другого тем, что он уже на подходе своим сердцем предчувствует и предвидит то, что с собой несёт очередной проситель. И ей даже смотреть на человека не надо, ей достаточно услышать шум вступления на мраморный пол шага просителя, чтобы прояснить для себя, что и насколько сильно ему помощи от Васисаулия надо. И это всё притом, что сюда люди попадают не все подряд, а только избранные самим Васисуалием, и лишние люди сюда не попадают даже в часы приёма Васисуалия народа по личным вопросам. В чём большую и немаловажную роль играет служба безопасности на входе в здание муниципалитета, которая умеет просеивать и отсеивать лишних людей, кто сам не знает, чего хочет, и тем самым хочет потратить время в пустую столь занятых и живущих не для себя людей.

И, наверное, только знание и мысль о том, что никакая левая падла, сюда не проскочит через пункт охраны, не позволили раньше ненужного времени всполошиться Алле, когда она услышала со стороны дверей, ведущих к ней в приёмную, этот отдающийся до самых печёнок шаг какой-то странной тревоги в сердце и неустройства в душе.

– Они кабы кого не впустили. – Попыталась себя успокоить этой уверенностью Алла, всё же несколько нервно посматривая в сторону открытых дверей. Где она себя вдруг ловит на своей не полностью уверенности и желании поискать, если что защиты у сидящих тут в приёмной людей-просителей и зависимых полностью от неё людей. И что удивительно, то их здесь наличие и при этом в не малом количестве, – у Васисуалия намечалось заседание с подрядчиками, – не так уж успокаивало Аллу, прямо чувствующую на интуитивном уровне, что её это никак не спасёт от того, кто там отбивает свой ход в её сторону.

– Да кто ж это может быть? – эмоционально задалась про себя вопросом Алла, и забыв обо всём, кроме как смотреть в сторону дверей и домысливать про себя ответ на этот свой вопрос. И в голову ничего не идёт другого, кроме как предположить, что это какой-то новый подрядчик, кто местных и вообще общих правил посещения муниципалитета не знает, – ни в коем случае нельзя быть выше по своей тональности хозяина местного муниципалитета, – вот он и отражает, таким образом, свою невоспитанность и недальновидность. И, пожалуй, это объяснение Аллой сейчас до неё доносящегося хода шагов было вполне резонно. И Алла даже слегка успокаивается, положив на стол всё это время держащиеся ею бумаги. А вот сесть на стул она так и не успела или не сумела, вдруг обнаружив появление в дверях носителя этой своей тревожной для неё самостоятельности.

При этом его появление в дверях сопровождалось всё той же тревожной подоплёкой его неизведанности познания для Аллы, кто, казалось ей до сего момента, всё и всех типов людей повидала и насквозь всех видит. Где сперва из-за угла дверного проёма донёсся всё тот же шаговый отзвук, заставивший Аллу вновь одёрнуться от себя и что главное, за что она себя не простит, она обратилась взглядом помощи к тем людям, кто всегда перед ней заискивал (а теперь, получается, что она такая же как и они). Но там ни одна падла на неё не смотрит и не реагирует на происходящее, продолжая заниматься только самим собой. Уснули что ли, сволочи!

И за всем этим, на что было потрачено одно лишь мгновение, Алла пропускает появление носителя этой поступи по твою душу возмездия, как ей сейчас же почему-то навеялось в голове, вот он уже прямо в неё своим взглядом вцепившегося и тем самым ей не дающего сообразить, как на него реагировать, раз она кроме его тёмных глаз ничего вокруг не видит, погрузивших в их темноту, и не имея возможности для себя сделать даже самых поверхностных умозаключений.

А между тем этот посетитель уже стоит буквально рядом с Аллой, никогда не встречающей стоя посетителей и он не милостиво, с заискиванием смотрит исподлобья на Аллу, спеша ей разъяснить своё здесь появление, – меня-с вызывали, – а он с какой-то прямо самонадеянностью и борзотой начинает не только одну Аллу подвергать сомнению своим осмотром с анализом, а он после того, как прикинул на её счёт самые разные пакостные мысли и мнения, начал её подвергать ещё большему унижению и ущербности тем, что сразу в ней не обнаружил самый достойный объект для своего обращения и принялся изучать окружающий её интерьер, глядя подчас сквозь Аллу на что-нибудь сзади неё.

И возможно вот такой к себе бесконечно нахальный и дерзкий подход со стороны этого высочайшей степени наглеца во всех смыслах прилагательного к этому слова, и в чём-то страшного типа, заставил собраться с силами Аллу, и она, больше не желая терпеть этого надругательства над собой, самым жестоким с точки зрения просящего элемента, чиновнически-формальным тоном голоса, задаётся вопросом к этому типу. – Вам назначено?

И надо отдать должное умению Аллы ставить на место наглецов, её заложенное в это вопросительное обращение негодование достигло своей цели. И этот дерзкий тип, как только его ушей достигли эти слова, тут же одёрнулся от всего того, что его сейчас занимало, и он чуть ли не с изумлением уставился на Аллу, пытаясь, судя по его внешнему выражению, осмыслить ею сказанное. И этим сейчас также занимались уже все люди в этой приёмной. Уже не могли мимо себя пропустить всё сейчас происходящее люди в приёмной, с открытыми ртами уставившиеся на такую разгорячённую Аллу, которую, как только посмел и всё-таки смог вывести в такое гневное состояние этот тип.

И хотя слова Аллы достигли своей цели, – она сумела одёрнуть этого наглеца от того, что здесь неуместно делать, – всё-таки она ожидала увидеть несколько иной итог своей выволочки, а не этого стоящего в глазах этого типа беспредельного изумления и удивления.

– Как вы сказали. – Обращается к Алле этот наглец таким тоном голоса, что от него начинает сглатываться и ему не хочется перечить, а вот идти навстречу, то к этому прямо вынуждают нотки проникновения, звучащие в этом голосе. – Не могли бы повторить.

– Если вы с первого раза не понимаете, то повторюсь. – Отбивая зубами слова, а сама при этом с холодной ненавистью глядя на это ничтожество перед собой, говорит Алла. – Вам, спрашиваю, назначено? – И как всем в приёмной понимается, то этому типу по его определению, априори тож, не может быть назначена аудиенция у Васисуалия. Такой человеческий типаж не входит в список людского сообщества для Васисуалия, и тогда возникает один лишь вопрос: «Как он был допущен охраной до приёмной?». А вот этот вопрос, опять назревший в голове Аллы, заставляет бросить её взгляд в сторону пульта селектора. Что немедленно перехватывается взглядом незнакомца, кто единственный в приёмной не понял заключавшегося в этом вопросе к нему Аллы её посыла. А вот почему он его не понял, то уж точно не из-за своей непроходимой дремучести и тупости, раз он сумел перехватить этот взгляд Аллы и его значение.

И незнакомец, перехватив и зафиксировав своей тёмной энергетикой взгляд Аллы на себе, язвительной усмешкой реагирует на эти её безуспешные попытки выяснить суть происходящего, давая ей понять, что какой уже смысл выяснять, что там, внизу, с охраной случилось, если он уже здесь, – поотрывал им головы к чёрту и всё, – и предлагает всё же остановиться на том, что она сейчас ему так удивительно для него предложила рассмотреть.

– Что и говорить, удивлён. – С язвительностью в устах говорит незнакомец. – Никогда не слышал, что мне назначают приём. Призывают да, а вот так императивно, то это что-то новое. И мне даже интересно теперь посмотреть на этого моего назначенца. – На этих словах незнакомец замолкает и вопросительно, явно чего-то ожидая от Аллы, смотрит на неё. А Алла, как и все остальные люди в приёмной, вообще ничего не поняли из сказанного сейчас незнакомцем, если не принимать эти его слова, как панегирик собственной исключительности и самостоятельности от внешних обстоятельства в лице вот таких падлюг, как Васисуалий, кровопийц и эксплуататоров не одного честного и ко всему снисходительного народа, а что важно для этого незнакомца, то для его предпринимательского духа, который всеми законными и незаконными способами пытаются ограничить и ограбить вот такие люди от власти, как Васисуалий.

И тогда много что проясняется про этого типа, вот такой вселенской дерзости и наглости. Он представитель так называемого класса вольного духа, предпринимателей, у кого всегда есть зуб на власть предержащих, кого они на дух не переносят и только терпят. Вот почему у него нет никакого почтения и уважения к Васисуалию, считающемуся людьми-предпринимателями самым главным паразитом и нахлебником. И кого прибить мало, но попробовать можно. Для чего, собственно, этот, до чего же решительный тип, и здесь.

А вот у Аллы в отличие от всех тут находящихся в приёмной людей, кто по своей сути есть приходящий элемент, морская пена, взгляды на этого типа совершенно другие и в них нет места вот такой допустимости бытия, которое категорически неприемлемо для Васисуалия, человека исключительной порядочности и достоинства, и по этой в том числе причине у него столько неприятелей и завистников, к числу которых, всего вероятней, относится и этот дерзновенный незнакомец, однозначно метящий на место Васисуалия. Кого он и решил взять нахрапом и на измор своего плоского и провокационного юмора. Но Аллу не проймёшь на это всё, и она укажет подобающее место этому нахалу.

– Так вы подрядчик? – Делает новую попытку унять норов незнакомца Алла. И он опять потрясён, убит и недоразумён ею сказанным. И на этот раз с не сдерживаемой в себе экспрессией и эмоциональностью. Так он, сперва вытянувшись в своём лице, пытается как бы нащупать в себе те основы, которые могут для себя принять это выдвинутое в его сторону предположение Аллы, и видимо не найдя всего этого и в общем не справившись с этой поставленной задачей, отпускает в себе всю свою концентрацию духа и воли, и выплеснув из себя первую эмоцию: «Вот это да! Я ещё и подрядчик!», начинает закатываться от смеха. Да так завораживающе общее сознание людей в приёмной, что все буквально в себе замерли, не имея возможности сдвинуться с места, ведя прямую трансляцию для своего сознания с места событий.

А посмотреть на самом деле было на что. И этот незнакомец не кабы как, как конь неистово ржал и тем самым смущал дух скромности интеллигентных людей, никогда себе на людях не позволяющих такое открытое выражение своих весёлых и в чём-то хамских чувств, раз смеющемуся так на тебя вырывающимися брызгами изо рта наплевать и он так раззявил хлебало в твою сторону, что есть немалая вероятность того, что он тебя заглотит, а этот тип всё это делал с первостепенной и беспрецедентной самонадеянностью и наглостью, так и указывающей всем, кто его сейчас видел, что только ему так позволено ржать над всеми и в том числе над каждым из вас ничтожеств, и для этого у него есть все на то основания и полномочия.

А если кто с этим попытается не согласиться из-за своего недалёкого ума, то его первого он сейчас с лестницы спустит или в окно выбросит. И на такую возможность по желанию этого страшного даже в своём смехе незнакомца указывают его огромные и загребущие даже по самым высоким кингсайзовским размерам ручищи, которыми он во время изрыгания своего смеха из жерла своего горла хватает воздух вокруг себя, а когда этого для него кажется недостаточным, то он ими бьёт по стойке, за которой стоит Алла без лица на своём потерянном лице, и под каждым его ударом по стойке осаживается в коленях.

– Ну, ты и скажешь! – после очередного выплеска из себя смешливой энергии, вроде как задержавшись рукой за стойкой, бросает эту фразу в сторону, ни живой, ни мёртвой, а очень сейчас беззащитной Аллы этот страшный незнакомец, кому никто в укор не ставит его бесконечно немыслимое и беспардонное поведение, заставившее даже Аллу приткнуться и выглядеть не как живой. Но видимо борзота и хамство в этом месте всегда над всем берут верх и никто даже не пытается рыпнуться в сторону этого наглеца, чтобы переломить эту вопиющую тенденцию определения главного движущего нарратива во властных коридорах.

О чём, скорей всего, был очень в курсе этот незнакомец, вот он и продолжал использовать все эти знания в личных целях, нагружая Аллу новыми сложностями.

– Значит, подрядчик. – Повторяет эту мысль Аллы о себе незнакомец, кому видимо сильно понравилось это слово, вот он его и начинает затирать до дыр, используя через слово. – А мне знаешь, нравится. И вот скажи, как мне обрисовать направление моей деятельности, какого рода подрядами я занимаюсь? – задаётся определённо риторическими вопросами незнакомец, о ком теперь одно точно известно, он сам себе на уме личность, и если он что-то говорит или спрашивает, то не от не знания предмета рассмотрения, а ему нужно увидеть реакцию людей на свои слова. Чтобы уже от неё отталкиваться в деле своего рассмешения, чего он больше всего жаждет в жизни не себя, а других людей.

Но на этот раз ему не удалось добиться нужной реакции от Аллы. И не потому, что Алла сумела адаптироваться ко всему тому, что в себе демонстрировал этот дерзкий тип, а всё дело было проще – на селекторе вдруг загорелась красная лампочка, и она перевела всё внимание Аллы и незнакомца на себя. Где Алла и незнакомец при этом также видят, что это моргание лампочки было замечено друг другом и теперь Алла в своих действиях должна отталкиваться от этого наблюдения за ней незнакомца. А вот это и ставит её в тупик и бездействие по той причине, что незнакомец представляет для неё непредсказуемость и опасность.

Вот она и стоит, застывши в одном положении, не сводя своего взгляда с этого требовательно вызова самого Васисуалия. Кто чего-то не понял, что это там, в приёмной, так шумно и кто, собственно, там себе позволяет нарушить его покой до такой степени, что его даже подрывает самолично пойти и убедиться в том, что кто-то всего лишь ошибся местом своего пребывания и так вывел из себя его, Васисуалия. Но Васисуалий крепкий хозяйственник и собственник в первую очередь своих ног, и его так просто не вывести из своего кресла градоначальника, и он до упора будет занимать это место под собой, даже в том случае, если у компетентных органов появятся неопровержимые улики и доказательства несоответствия им, коррупционером, этой занимаемой должности. И для всего этого, утверждения себя незаменимым и чуть ли бессмертным человеком, у Васисуалия есть многие основания в лице прокурора, судей и адвоката Круга, чуть ли не самого дьявола.

Так что Васисуалий, имея под собой такой крепкий тыл, хоть и был заинтригован всеми этими немыслимыми с его логической точки зрения звуками, не стал требовательно и всё немедля мне сейчас же разъясните выходить из себя и из своего кабинета, а он нажал на кнопку вызова Аллы на селекторе и… какого хрена, бл**ь, теперь бледнел, обливался потом, нервно поглядывая на двери своего кабинета, в которые в любой момент может войти тот самый (!?), и ждал ответа, не сводя одновременно своего взгляда с мигающей кнопки вызова.

Ну а с другой стороны двери практически тоже самое делала Алла, находясь в полной растерянности насчёт этого вызова. Отвечать на который подталкивают её должностные обязанности, а не отвечать подталкивают её обязанности и обязательства перед самой собой, которые легко может нарушить этот страшный тип в двух шагах от неё.

– Ответите или как? – берёт, наконец-то, слово незнакомец, кивая в сторону лампочки вызова.

– А надо? – что и говорить, а удивляет тут всех Алла этим своим ответом.

– Это вам решать. – Отвечает незнакомец. И ясно, что такой его ответ не устраивает Аллу, видящую в нём перекладывание всего груза ответственности за её решение на её же хрупкие плечи. И поэтому она не спешит, а ещё спрашивает. – И что будет означать мой ответ или не ответ?

– Только лишь ваш выбор. – И опять ничего определённого не несёт этот ответ незнакомца. Хотя этот его ответ тревожит и в чём-то страшит Аллу, у которой руки прямо опустились, не желая собственно самими собой ставить на себе крест.

Незнакомец же, видя эту нейтральную позицию Аллы в сторону проявления столь дотошной требовательности со стороны хозяина кабинета, кто там так настырен и упорен в своём требовании дозвониться до Аллы, при этом он и шага не сделает в направлении того, чтобы выяснить, а не случилось ли что-нибудь падучее с Аллой, раз она так не спешит откликнуться на его зов бесчувственной скотины, решает пойти навстречу решению этой дилеммы для всех составных участников этого события.

– Ладно, я отвечу. – Говорит незнакомец и раз, заходит за границы местных правил и установок, в буквальном смысле заходя за административную стойку, за которой помещалась Алла. Здесь он её умело поправляет: отойди в сторону, и подходит к аппарату селектора, с которого и берёт трубку для конфиденциального разговора с Васисуалием, раз Алла так настаивает на том, чтобы он принимал тут за всех решения, и прямо менторским голосом говорит в трубу: Я слушаю.

Как там отреагировал на такой ответ Васисуалий, уж точно ничего такого и даже подобного не ожидающего услышать, трудно сейчас было описать, но его попёрхнутось с кашлем, донёсшимся даже из-за дверей, и спазм лица это было самое малое, что стало его реакцией на этот ответ незнакомца, когда он ожидал услышать Аллу и сделать ей выволочку за своё долгое ожидание её ответа. После чего, скорей всего, и это так всегда случается в таких немыслимых для собственного представления случаях, с жутким предопределением и ожиданием для себя, Васисуалий хотел бы врезать кулаком по кнопке вызова, чтобы заткнуть этот голос неизвестного и известного типа одновременно (он ему по ночам приходит и мучает утверждениями о неотвратимости наказания за свои тёмные делишки), но у него нет для этого сил. Ведь тогда тот, кто приходит к нему из ночи в ночь в его разум, пойдёт в сторону дверей, чтобы зайти в них. А так у него есть время для того, чтобы убедить пришедшего отсрочить эту встречу.

И Васисуалий, еле удерживаясь на плаву, что буквально значит, что он, вцепившись в подлокотники своего кресла, не давал себе с него сползти, с трудом выговаривая слова, задался вопросом. – Кто это?

– А разве ты не знаешь. – Усмехается незнакомец, повергая в шок и трепет не только Васисуалия, но и всех людей в приёмной, даже не догадывающихся, что можно вот так разговаривать с Васисуалием, столпом обретения самостоятельности.

– Что ты от меня хочешь? – задаётся новым вопросом Васисуалий, судя по которому, ответ на замечание незнакомца был положительным.

– Знание ответа на первый твой вопрос предполагает ответ на этот твой вопрос. – Даёт многозначный ответ незнакомец. И судя по ещё сильней упавшему разумению и виду Васисуалия, то он знает ответ на первый и значит на все выходящие из него вопросы. И это знание его не то что не устраивает, а оно его буквально убивает.

– Я могу отсрочить нашу встречу? – запинаясь и сбиваясь, задаётся этим вопросом Васисуалий.

– Если у вас есть что предложить из того, что меня заинтересует. – Даёт ответ незнакомец.

– Скажите, я не знаю, что вас может заинтересовать. – Пыхтящим, проглатывающим воздух и слюни голосом говорит спешно Васисуалий.

– Не прибедняйтесь, Васисуалий, вы прекрасно знаете все алгоритмы торга. – С язвительной насмешкой говорит незнакомец.

– Я… это… неуверен. – Опять идёт одна сбивчивость звучит со стороны Васисуалия.

– А вы соберитесь и проявите силу волю к жизни. Иначе без этого никак. – Усмехается незнакомец.

– Я найду, что вы просите. – После небольшой паузы говорит Васисуалий.

– Тогда до встречи в морге. – Говорит незнакомец, в одно своё последнее слово прямо вгоняя в умственный ступор всё это слышавших людей, чуть-чуть охреневших и не меньше этого чокнувшихся от такого далёкого и одновременно прямолинейного посыла самого уважаемого тута человека незнакомцем. Кто определённо имеет вот такие основания посылать в это близкое и далёкое одновременно место, а вот насчёт его возможностей всё это осуществить, то этого никто тут проверять не хочет. Хотя и в этом есть какая-то уверенность. Так он убедительно стучал кулаком по стойке, когда тут ржал, как дьявол, что ни у кого не возникало сомнений в том, что он не только пару мух там прихлопнул, а окажись любой из них под ударом этого его кулака, то он в момент тебя прихлопнет. А это вызывает искреннее желание у людей в приёмной, – раз уж унести ноги никак сейчас незаметно не получается, – смотреть на этого типа подобострастно и быть ему полезным и ближе к тому, что он потребует от них при своём желании это потребовать.

– Подождите! – в один истеричный выкрик Васисуалий перебивает движение незнакомца в сторону окончания этого разговора.

– Что ещё? – недовольно переспрашивает Васисуалия незнакомец.

– Я же сказал, что дам, что вы просите. – Нервно говорит Васисуалий.

– А разве я тебя не понял? – вопросом на вопрос отвечает незнакомец, вгоняя Васисуалия в тупик непонимания того, что он не понял. Из чего он пытается выбраться новым вопросом. – Но тогда зачем вы обозначаете нашу встречу в морге?

– А где же я должен ещё принимать ваши вложения в вашу будущую жизнь. – Усмехается над такой наивностью Васисуалия незнакомец.

– Я всё теперь понял. – Ответил Васисуалий, догадавшись, что имел в виду незнакомец.

– Ну и чтобы вы по своей незаурядности ещё как-нибудь не начудили, я пойду вам навстречу и дам некоторые подсказки в плане осуществления вами задуманного. Всё что вам нужно вы найдёте на стойке. – Говорит незнакомец, кладя трубку аппарата селектора на прежнее место. После чего он окидывает своим вниманием лица людей в приёмной, кто, что за удивительное событие, теперь занят своим делом и никого из них не заподозришь в том, что он принимал хоть какое-то деятельное участие в качестве того же наблюдателя в этом разговоре незнакомца с Васисуалием. Все эти люди были здесь и одновременно их здесь не было.

На что незнакомец смотрит не без насмешки над такой деятельной активностью людей в своём настоящем и будущем, затем переводит взгляд принципиальности на рядом стоящую Аллу, которой итак сложно себя держать в руках и на ногах, а тут новое к ней требование со стороны чёрт знает кого и чего ему от неё надо, и она уже ничего не соображает, не видя даже саму себя в себе.

– Можешь не волноваться и не переживать так сильно, – глядя на Аллу, говорит незнакомец, – тебя, скорей всего, на прямую обойдёт судьбоносная стезя итога. Выбор всё-таки будет остановлен на ком-то другом. Ну а если тебя и коснётся всё это, то ты этого и не заметишь. – На этом незнакомец заканчивает общение и разговоры с Аллой, переходя в обратную сторону границы разделения посетителя и Аллу, эту административную стойку, здесь делает остановку, чтобы посмотреть на двери Васисуалия, которого, быть может, ещё как-то нужно поторопить, и не найдя в себе желания больше помогать Васисуалию в его скорбном деле себя утверждать на право быть дальше таким какой он есть, вынимает из кармана пиджака визитку, кладёт её на стойку и без дальнейшего сотрясания воздуха словом выходит вон из приёмной, оставляя в ней тишину нервного забвения внешне, а так-то брожение умов людей здесь находящихся, не находящих себе места от полнейшего непонимания того, что сейчас здесь было.

И как бы в них всё не будоражило в нервном исступлении и не порывалось выяснить, что тут собственно такое сейчас было, никто не решается стать тем первом лицом, кого тот тип прибьёт, как только услышит его возмущение, стоя вон там за углом, в коридоре. Вот все и молчат, ожидая и не пойми чего. Скорей второго, второго пришествия, которое, судя по всему, имеет наибольшую вероятность сюда пришествия и выведения всех этих людей из их умственного ступора.

Так что когда дверь Васисуалия лёгким скрипом подала сигнал к открытию, не нужно быть пророком, чтобы предположить крайне уверенно того, куда в одно мгновение попрятались сердца всех этих людей, чьи ноги теперь стоят на носочках из-за невозможности вступить на подошву по причине там спрятанности их тщедушных сердец.

Но Васисуалию не до них и вообще ни до кого, он не сводит своего взгляда со стойки, где им и замечается оставленная незнакомцем визитка. И Васисуалий, сам на себя не похожий, проявляя неожиданную для него прыть, в момент сокращает расстояние до стойки, выхватывает с неё визитку, тут же впивается в неё взглядом, сам фиксируется в одном положении предопределённости, которому основание даёт его высказанность в нос: «Надежда умирает последней», и как сюда вышел, таким же ходом уносится обратно себе в кабинет.

– На сегодня приём закончен. – Вдохнув в себе воздуха уверенности, говорит Алла, заставляя без всякого сожаления и вопросов покинуть приёмную всех этих подрехнувшихся людей.

ГЛАВА 6

Игра

– Ну и где он? – с долей нервности и одновременно злорадства задаётся этим вопросом Альфа, поглядывая в сторону входных дверей со своего места, за одним из столиков в баре, отдельно внесённого в кабинку, полностью игнорируя своим вниманием спрашиваемого Омегу. А тот и не против такого её внимания к себе, он всегда найдёт для себя занятие по чьей-нибудь душе. Ну а чтобы у носителя, а точнее арендатора этой души, был хоть какой-то шанс на продление договора о лизинге этого эмитента своего права на свои права, то в руках Омеги находится пара игральных костей. Дающие не зыбкие уж совсем шансы для того игрока, с кем решит сыграть Омега.

И Омега на этот выпад Альфы в свою сторону ничего ей не ответил, с задумчивым лицом покручивая игральные кости в своей руке. А когда он своим затяжным прокручиванием костей уже выкрутил все нервы и мозги у Альфы, которая была раздражена всегда, а сейчас в частности на вот такое, в отличие от неё, беспристрастное и само хладнокровие поведение Омеги, целью которого было само собой её поддеть. – Что-то ты после своей смерти уж совсем всё от себя прежней растеряла. Где твоя безусловная безразличность и сознание созерцательности, ничего от этого не осталось и в помине. А всё что в тебе есть теперь, я даже и не знаю, от кого ты всего этого набралась. Так что займись уже, наконец, собой, и не трынди (это тренд если чё по новому) мне по всякому поводу. Это я тебе сказал в свойственной теперь тебе манере думать и двигать своими мыслями. – Вот такое в себе безразличие и участие одновременно предполагал в сторону Альфы Омега, явно с целью так упорно прокручивая игральные кости в своей руке. Хочет выкинуть с помощью них какую-нибудь особенную шутку в её сторону.

– Вот смотри, что Судьба, твоя родная сестра по этому поводу думает. – Бросив кости на стол, заявит такую ахинею Омега, целью которой будет посеять разлад и раздор в отношения между родственниками. И хотя Альфа всегда относилась с недоверием к своей так называемой сестре Судьбе, она очень серьёзно и внимательно отнеслась к выброшенным на стол решений костям. А те, как это ожидаемо, не спешат занять одну определённую замыслом игрока и стоящей за всеми тут решениями судьбы позицию. Хочет она (Судьба) помотать у неё нервы.

Ну а когда у Альфы уже не осталось больше терпения смотреть на всё это издевательство над собой, Омега вдруг берёт и перехватывает рукой крутящиеся на столе кости. И при этом не давая дёрнуться Альфе, бросив в её сторону знаковую фразу. – Сама знаешь, решение Судьбы в наших руках.

И Альфа себя останавливает, полностью согласная с этим заявлением Омеги. После чего она и переводит своё внимание в сторону дверей бара и того события, которое, конечно, предопределено случиться и быть, но в Альфе с некоторых пор возникло стремление оживить действительность через её поторапливание и она не так хладнокровно себя ведёт. А всё Омега, вечно выдвигающий её на первый план решений вопросом действительности. И пока она занимается всей самой актуальной, на местном наречии называемой грязной работой, – а зачастую это именно так, – он, стоя за её спиной, – сама знаешь, что за мной закреплены функции формальности по оформлению и регистрации качеств настоящего, – прохлаждается и собой любуется.

Чем он и сейчас с таким глубокомысленным видом занимается, определяя законы местного мироздания через прокручивание в руках не просто игральных костей, а прокручивая ими степени вероятностей и шансы на выживание местной реальности. И только от него зависит, в какой момент он решит решать твою судьбу и право на подчинение ей и выпавшему тебе шансу оправдать оказанное тебе доверие вершителями всякой судьбы.

– В основе всякой уверенности лежит твоё безусловное доверие факту твоей доверительности. – Поглядывая теперь в сторону входных дверей, говорит Омега. – И оно мной ему оказано.

Ну а Альфа, когда не знает, как возразить по существу вопроса и правилам диалектики, но при этом это не значит, что она не может этого сделать (может и ещё как может, но только другого рода, неразумными аргументированными методами), начинает переходить на личности… нет, не в этом случае, а в этом случае она начинает менять тему разговора.

– И вот скажи, – с напором делает своё обращение к Омеге Альфа, чтобы своей эмоциональной составляющей убедить его в том, что затронутый ею сейчас вопрос куда как важнее всего ранее им рассматриваемого, и значит смена ею темы разговора вполне правомерна, – зачем нам весь этот формализм? – И такое обобщение Альфой, без детализации спрашиваемого, тоже является специальным инструментом для увода Омеги от прежней мысли в сторону. И само собой Омега поймался на эту её уловку и ничего не понял из того, о чём она его спрашивала.

– Ты это о чём? – мало что поняв из спрашиваемого Альфой, спросил её Омега.

– Контроль за местными административными учреждениями и людьми их представляющими. Та же регистрационная и судебная палата. – Даёт пояснительный ответ Альфа. А вот теперь для Омеги стало более, менее ясно, что спрашивала Альфа.

– Бумажный или цифровой носитель, выдаваемый в этих регистрационных учреждениях, в этом мире есть определяющий и регистрирующий твой жизненный статус документ. – Даёт ответ Омега.

– И что это нам даёт.

– Здесь мы перекрыли шлюз бесконтрольности. Теперь мимо нас и мышь не проскочит. – Отвечает Омега.

Что опять не устраивает Альфу и она снова перепрыгивает с темы. – А зачем нам нужен этот Васисуалий? – вопрошает Альфа. Омега с внутренним неустройством посмотрел через прищур на Альфу, да и ответил, как бы запросто. – Нам нужен практический пример поведения человека в той или иной ситуации, а точнее, при данных нами условиях. И проводить испытания всегда нагляднее на самых выдающихся представителях вида.

– Не нравится от мне. – Говорит Альфа.

– Это не мешает ему быть тем, кто он есть. – С какой-то непонятной для Альфы усмешкой сказал это Омега.

– Кем? – вопросила Альфа.

– Наживкой. – Многозначительно и с только для себя известной дальновидностью ответил Омега, глядя в эту свою предположительность.

На что Альфа ответила бы Омеге: «На кого?», да вот только не успела, знает всё-таки Омега, когда самое время давать знаковый ответ. И только он ответил Альфе кивком в сторону входных дверей бара, как эта самая дверь бара резко так открывается, и прежде чем в неё вошёл тот, кто так резко решил о себе заявить таким открытием, скорей себя, чем дверей, для посетителей бара была им выделена своя временная пауза, чтобы обдумать все прежние свои решения жизни и уж точно не делать на основании их поспешные выводы насчёт появления сейчас в дверях нового посетителя. Кто пришёл сюда по только своим делам, и дайте ему спокойно и как он того хочет их здесь наполнить своим содержанием. А почему такой резонанс внимания вызвало у уже находящихся в баре посетителей такое открытие дверей, то тут дело в том, что так тут совпало, – однозначно у кого-то там так выпали кости судьбы, – что в тот самый момент, когда новый гость этого заведения решил открыть себя для всех, то громко играющая музыка вдруг оборвалась на полпути к своему окончанию (а может так и было задумано музыкантами эту песню записавшими, не хватило у них на большее музыкального воображения), одновременно с этим свет стал более ярко светить, и ко всему этому тут добавляется это резкое и со скрипом открытие дверей.

И хотя у посетителей и гостей бара рефлексы уже не те, что до захода сюда, – они приторможены, – тем не менее, большая часть из них обратила своё внимание на такие зловещие предвестники чего-то необычного для того, что они знают о жизни. И всё это находится в стороне дверей, как, впрочем, и должно быть. И люди, находящиеся к дверям с обратной стороны входа в них, а значит для них это двери выхода, всегда с подозрением смотрят на того, кто смотрит на мир с противоположной для них стороны. И к ним относятся все, кто заходит в эти двери с их выхода, которые служат для них дверьми входа. И они всегда несут с собой то, что требует в итоге из себя выхода, который приводит опять же к этим дверям.

В общем, никто из находящихся людей в баре и кому было предоставлено время для обдумывания для них значимого, ничего из этого не сделали, тупо глядя в сторону дверей, из которых, как им показалось ещё и дует, и вошедший в двери человек получил то, что есть, а не то, что может там себе надумал. Мир полный гармонии и благоденствия. Хотя как на всё это дело посмотреть. И гармония – это необязательно добродушие и улыбки в лицах, за которыми часто скрывается подлость и лицемерие. А здесь как раз всё было открыто для тебя, постороннего человека. И никто не стесняется выражать открыто свои чувства, даже если они самого злостного и негативного характера тебе кулаком по скуле. И люди, обитающие в этом ореоле естественности поведения и бытия, прекрасно зная, чего ожидать можно друг от друга, и им не нужно ждать удара со спины, – здесь бьют прямо в лицо и смотрят этим же лицом в лицо опасности, – таким образом достигнув пределов искренности, можно ответственно сказать, что также достигли для себя гармонии существования с этим миром, какой есть привлекательности.

Ну и вошедший в бар человек, представитель молодого и обычно циничного поколения, с вызовом посмотрел на то, что его здесь встречает так небрежно, и само собой для него его такое положение дел не устраивает. И он, как представитель молодого знания о мире и той разрушительной силы, которая будет всё демонтировать, чтобы на месте всего старого построить лучший мир, готов прямо сейчас не оставить камня на камне от этого старого мира. Только даёте ему для этого повод. И он уверен, как и многие из гостей этого бара, что этот повод, если ему не будет даден, то он обязательно найдётся. И тогда зачем и для чего тянуть время. Разве что только для того, чтобы побыть над схваткой, что весьма занимательное занятие, где ты точно мимо себя ничего не пропустишь, а кулаки в лицо – это не серьёзно.

И молодой человек больше всех тут взятых уверен в такой предопределённости дальнейших событий, зная за собой стремление и желание, даже не напроситься, а потребовать от судьбы того, что так мелковато и смягчённо называется – сам напросился. Вот отчего от так безапелляционно себя ведёт, в упор проходясь по лицам местных завсегдатаев. Что корёжит их лица от раздражения за такое вмешательство в свою личную жизнь и что главное, за такое обесценивание их этим типом, прямо плющим им в душу своей досадой при обнаружении в них не того лица, кого он типа ищет. А ищет он только одного. Неприятностей на свою голову. И он их получит, если ещё раз так беспринципно и дерзко посмотрит на людей, сидящих за своими столами и за своими делами. И не было бы рядом с ними дам, своей специфической культурной выразительности и особой целостности, коих оставлять наедине с самой собой целое приключение с большими для всех осложнениями, то они бы показали этому типу, как себя нужно вести в светском обществе.

И до молодого и дерзкого молодого человека в итоге доходит этот общий посыл зала полного незнакомых для него людей, и он в один из моментов своего надругательства над местной обстановкой, со своим неуважением к ней и вмешательством в неё, останавливается взглядом в одну из сторон и на этом месте как будто застывает, погрузившись в транс. Но ненадолго. А как только им было зафиксировано для себя нахождение того человека, кого он искал, и тот, кого он пришёл сюда найти, со своей стороны обнаружил себя в качестве обнаруженного хотя бы, то он, вошедший человек, представитель молодого и всё сокрушающего на своём пути поколения (потом, по итогу сокрушения мира своей судьбы, разберёмся, что, почём и зачем), чтобы будущий разговор с найденным им человеком сразу пошёл в конструктивном ключе, без всяких там недопониманий друг к другу, прямо сейчас готов озвучить начальные тезисы своего предложения тому типажу человеческого сознания, до кого у него, вот так бывает, есть дело первейшей важности для всех тута.

Но всё то, что он желает озвучить, не будет озвучено с помощью банального инструмента коммуникации, человеческих слов, а этот молодой человек в этом вопросе, как и всякий представитель прогресса, креативен и самонадеян. И он пока что делает интригующую паузу в своих необъяснимых с точки зрения разума действиях, и… бл*ь, направляется прямиком в бар, чтобы нарушить свою логическую цепочку его пояснения для всех вокруг людей, ставших невольными зрителями его тут действий, и они могут даже засомневаться в его возможностях их всех тут поразить какой-нибудь экзальтированной выходкой. В общем, ему даётся на ближайшие две-три минуты шанс оправдать эти сделанные ему авансы местной зрительской массой, которая, между прочим, непредвзято к нему отнеслась, а он сам по своему заходу сделал такую заявку насчёт себя.

Ну а этот молодой представитель прогресса, подойдя к барной стойке, к нервному напряжению бармена, хоть и всякого на своём рабочем веку за барной стойкой повидавшего, но всё же в нём ещё не изжила себя осторожность, очень верно догадывающемуся о том, что жизнь штука сложная и настолько разнообразная, что она всегда найдёт такое, что тебя удивит (и не есть ли сейчас тот самый случай, когда ему пришло время удивляться?), не к сильному доверию бармена заказывает всего лишь бутылку пива. И эта обычность заказа почему-то больше всего напрягает бармена, чуть ли не знающего, что всё самое сложное и трагическое заключается в самых простых мелочах и истинах. И ему даётся на всё про всё своё соображение над этой загадкой незнакомца две минуты, пока он ищет заказанную им бутылку.

И как оно всегда и бывает, то бармену ничего пояснительного не приходит на ум, и он вынужден, продолжая всё же искать в себе ответы на эту загадку незнакомца, с покорным выражением своей действительности и бутылкой пива вернуться к барной стойке, с этим загадочным незнакомцем за ней, кто с насмешкой над барменом и над всем тем, что ему сейчас не даёт покоя, на него смотрит и ждёт от него, когда он… нет, не принесёт ему заказанную бутылку, а когда он совершит ту самую ошибку, к которой его уже подбил незнакомец с самого начала своего появления в баре.

Что между тем и бармен видит, и он от понимания этой поставленной перед ним этим типом непосильной для понимания его разума задачи, начинает в себе сбиваться и теряться. И только то, что бармен за этой барной стойкой стоит достаточно давно и не последний день, как он блаженно о себе думает, он себя и бутылку держит в руках. И бармен, больше действуя на автомате, подходит к барной стойке, ставит на неё бутылку, свободной рукой берёт открывашку, подносит её к бутылке, и… на этом месте вдруг перебивается незнакомцем.

– Не нужно её открывать. – Этим своим замечанием незнакомец пресекает задуманные барменом с бутылкой действия. И, естественно, это вызывает не полное понимание барменом заказа незнакомцем. И он его для разъяснения своего заказа переспрашивает. – Вам с собой?

– Нет. – Кратко отвечает незнакомец, не сводя своего взгляда с бармена. А бармен, явно растерявшись, начинает лезть туда, куда не предполагают лезть его должностные обязанности. Он, вдруг посчитав себя в праве интересоваться мыслительным процессом своего клиента, спрашивает его. – А тогда зачем её держать закрытой?

– Удивительные вопросы вы тут задаёте. – Усмехается незнакомец, после чего в полуоборот оборачивается в сторону зала и говорит. – Знаете, я почему-то сильно уверен в том, что здесь найдётся тот, кто будет рад лично распечатать эту бутылку. – А вот это уже прозвучало со скрытой угрозой и как предисловие к чему-то такому, что в такого рода специализированных барах было нежелательно делать и не допускалось правилами местного коммуникационного общежития, но всё равно всё это чуть ли не ежедневно случалось.

И бармен, кто здесь являлся лицом, определяющим порядок, и кто ведёт контроль за поведением посетителей, чтобы они держали себя в рамках дозволенного и приличного, сразу же захотел взять предполагаемую этим заявлением незнакомца ситуацию в собственные руки, да вот только не успел. Незнакомец в раз вырывает из его руки бутылку и с нею наперевес выходит в центр зала, чтобы отсюда сделать громогласное и заманчивое заявление, от которого не смогут отказаться, скажем так, натуры с большой верой в себя, но им вечно что-то мешает реализовать эту веру в себя и они начинают в себе сильно сомневаться и находить утешения уже не в себе (а говорить, что на дне бутылки, то это как-то неделикатно и не про них сказано будет). Впрочем, сделанное незнакомцем предложение, показалось для всех тут интересным и не таким уж и фантастичным, учитывая место и момент озвученного им предложения.

– Господа и близкие им дамы! – делает вот такое обращение к незнакомой и присутствующей здесь публике незнакомец, само собой заинтриговав по новому находящихся здесь и за своими столами людей. Кои, давайте уж будем до предела заложенной в каждом из нас фантазии честными, всякое себе сразу же вообразили, услышав эту заявку незнакомца на своё внимание к себе и к чему-то тому, проводником которого он себя решил сделать. И взять их всех в заложники своих извращённых инсинуаций понимания гнусности человеческого интеллекта и разумности – это не самая дикая фантазия, которая немедля, бл*, приходит на ум людям, заскучавшим в баре, а тут имеет место всякое, вплоть до предложения этим типом сжечь всё здесь по глупости бармена, допустившего такое развитие ситуации, и начинать нужно с самого себя, выжигая в себе приёмом внутрь огненной воды остатки разума.

Ну а если бармен всё-таки осознает своё место в этом мире деструктивности и реализации себя как личность, и начнёт возникать и ставить препоны для нас, свободных личностей, то тут ничего не поделаешь, а придётся прибегнуть к дедовским методам, и заткнуть ему пасть вот этой самой бутылкой.

И хотя пронёсшиеся в головах местной публики фантазии-разъяснения насчёт предложения незнакомца, каждая сама по себе источала большой интерес, всё-таки последнее и первое слово принадлежало незнакомцу. Так что всё внимание к нему и лучше молча, без этого прихлебательства из своих кружек.

– Любое предложение есть вопрос веры. И способность к ней есть уже вопрос реализации задуманного, заложенного через веру. А если простыми словами. То я предлагаю вам поверить в мною сказанное. И кто поверит, тому будет дано требуемое. – Делает вот такое предложение незнакомец, а другими словами, требует аванса на свои последующие действия у публики. Ну а если ещё и другими словами описать то, что он от всех тут хочет, а для этого нужно копнуть поглубже в психологию, то он принялся за манипуляцию человеческим сознанием, решив его подловить на крючок любопытства, завуалировав так своё предложение. И теперь народ, здесь всё больше простодушный и бесхитростный, чему способствует их благодушное настроение, ничего толком не понимая, но при этом закусив эту наживку в виде всех этих туманных предложений, захочет получить для себя ясности. Вот он и молчит, не возражая. Что и воспринимается незнакомцем, как желание местной публики во всём досконально разобраться и получить для себя ответы на возникшие вопросы.

– Что ж, вижу предпосылки для оказания мне доверия. – Делает вот такой вывод из ответной тишины незнакомец, – прихлебательство и звон посуды относятся к фоновой обстановке, – и, выдвинув на первый план всеобщего внимания бутылку, начинает озвучивать то, что требует от всех этих людей, добродушных в свою меру, легковерных он сильно надеется людей, доверия к сказанному.

– Меня зовут Алладин. – Представляется уж слишком удивительным именем незнакомец, явно на что-то намекая и, судя по выдвинутой им на первый план общего внимания бутылки, то скорой всего на неё, а точнее на то, что он на её счёт задумал или с помощью её надумал совершить. Что уж слишком, за кого он тут всех считает, заявляя такую немыслимую с разумной точки зрения нелепость, глупость и прямо какую-то провокацию, готовую взорвать даже самого скромного и смирившегося с собой человека. И лишь то, что это заявление предполагало такое фантастическое объяснение, всех тут сдержало и все, всё же обладая в себе каким-то изначальным здравомыслием, дали возможность этому, самозванному Алладину, пояснить, что он за всем этим своим представлением скрывает.

Хотя это только отчасти так, а по большому счёту, никого тут не волнует как там назовёшься, когда в этом месте, самых невероятных и фантастических возможностей для твоего воображения, – вот такие барные заведения, по своему прямому функционалу ближе стоят к заправке и расширения возможностей вашего мозгового центра в плане воображения и фантазии креатива, а не к распивочной, что есть фу, моветон и слишком вы, батенька, прискорбно для себя и тухло мыслите, – даже самый приобщённых к земному притяжению ум, возьмёт и дерзнёт о себе вообразить не меньше, чем о Юлии Цезаре и Наполеоне в одном своём прогрессивном лице.

И это ещё самый бюджетный вариант для этого заведения и для людей на тот момент в нём находящихся. Кого может и коснётся стороннее касательство этого длинного носа новоявленного Наполеона, решившего тут устроить для всех свой Аустерлиц и Ватерлоо, засунув все свои самые обширные начхательские на всякие приличия планы вам в кружку, – позвольте я вам надоем и потревожу, взявшись за ножку сопровождающей ваши желания дамы, – и это всё не слишком затратно для вас, умеющего усмирять вот таких нахалов одним своим грозным видом и рыком, а вот захоти какому-нибудь человеку из зала вообразить себя каким-нибудь супер-героем из настоящего, – а для этого есть все основания, он всегда себя считал пупом земли, – то тут будь готов к глобальным перестройкам своих вежливых и культурных планов на вечер. В них обязательно будут внесены изменения новоиспечённым и только что себя осознавшим бэдменом.

А вот нечего было настаивать на штрафной, а затем не выпускать из-за стола, даже по весьма важной и уважительной причине душу компании, человека оркестр и всё в том же роде такое, за кого все тут, за одним из столиков, принимали Никифера Петровича. Ну и Никифер Петрович, так сказать, пересидел на одной умственной передержке, изо всех сил и что важное, терпеливо сдерживая в себе естественные потребности, которые требуют от цивилизованного и культурного человека уединения, то есть на время отлучиться от общего веселья. Ну а товарищи по столу Никифера Петровича, как оказалось, только о себе и своём благополучии думали, не отпуская его от себя и требуя и требуя от него историй самого развлекательного и смешливого характера, рассказывать которые он такой мастер. Что он и выполнял со своей стороны, наполняя себя непомерной грустью и новыми штрафными подачами рюмок.

Что в итоге и привело к тому, что Никифер Петрович, принципиальный человек и трезвенник одновременно, – а это друг другу сильно мешает, входя в противоречие диссонансного характера, – до такой степени осложнил для себя всё, что он вдруг очнулся у каких-то необычных дверей с вывеской на ней культурного кода «Мен». Ну а так как Никифер Петрович совсем не зря назывался душой компании, у него для этого все инструменты доведения людей до мутора и смешливой истерики были, то есть он был человек в себе не промах и с не то чтобы большой, а со специфической и мало никому не покажется фантазией, то всё это получило для Нокивера Петровича новые осложнения.

И Никифер Петрович, как только обнаружил эту вывеску, то сразу всё за неё и вслед за этим и за собой понял. Эта вывеска есть для него некое знамение, дающее ему определение своей сути и связанного с этим единоначалием будущего. А так как Никифер Петрович был не самый последний человек, кто разбирается в смыслах и значениях вот таких посланий, несущих в себе определение вашего выбора, то он сразу начал соображать, чем оно для него наполнено.

– А я всё думал и гадал, почему в нашей системе правописания на кириллице, такие пути обозначаются иноземным сопровождением неопределённости, как «Мен». Что с санскрита переводится и значится, как человек. – Уперевшись озарённым открытием сознанием в эту табличку и не давая никому мимо себя спокойного прохода, начал много чего подозревать об архитекторах сегодняшней реальности Никифер Петрович, отдающий своё право на существование теориям заговоров. – А теперь мне всё открылось и стало понятно. Такое обозначение, являющееся по своей сути исходным элементом, здесь применимо для того, чтобы человек, оказавшись наедине с самим собой, – а этого можно добиться только по вот такой, естественной необходимости, – наконец-то, о себе хоть немного задумался бы, и всё-таки решил, кто он есть на самом деле такой. А как решит, то он может заполнить пробел своего обозначения, лежащий в этой прописной основе. И кто же я? – задался вопросом Никифер Петрович, и тут же ответил, покосившись на соседний вход, с более провокационной и есть тут место над чем поразмышлять табличкой на нём: «Вумен».

– Я бэдмен. – Всё про себя решив и осознав, Никифер Петрович прямиком направился туда, где это его имя для себя получит подтверждения и основания быть. И как ещё на его счёт понятно, то для этого выяснения себя в настоящем качестве далеко ходить не надо. А всё находится буквально рядом.

Но как буквально скоро и сразу выясняется бэдменом Никифером Петровичем, то за место под солнцем нужно как следует побороться, особенно тогда, когда там занято и раньше вашего пришли. А если более прямолинейными словами сказать и обозначить то, на что там, куда бэдмен Никичер Петрович направился, чтобы всем и в первую очередь себе доказать, что он именно это им задуманное может воплотить в жизнь, то он там (здесь нужно обязательно повториться, чтобы не дать заднюю), в помещении с практически с таким же «Мен» обозначением, с не большой разве что поправкой на своё отдельное выделение и восприятие мира этими тоже менами (если вначале добавить букву «и», то всё становится ясно за этим менов), но с приставкой «ву», – что она означает, то хрен его знает (то есть тот же «мен» или мем), и даже представители этой удивительной категории менов предположить себе не могут, какая ещё может быть связь между столь разными менами (а инсинуировать ситуацию заявлениями, что эта знаковая приставка есть то самое ребро, которое дало жизнь и придало значение вот такого рода мемам… тьфу менам, никому не позволим), – столкнулся с категорическим противодействием всему тому, что он себе тут с дурной головы надумал.

И представители, а если быть цинично категоричней и точней, то представительницы этого мен-ответвления, где определяющую и знаковую роль мироощущения играет именно эта «ву» погрешность, немигающий глаз Никифера Петровича на умозрительную пятую точку тут же натянули при самом мягком раскладе объяснения случившегося там с бэдменом Никифером Петровичем, и выставили его не только полным идиотом и дурнем, но и из этого помещения, куда попасть будет мало иметь в своём имени тот же мем или мен с дурной добавкой.

Так что бэдмен теперь под большим вопросом Никифер Петрович, после такого столкновения прямо противоположных взглядов на себя, будучи вынужденный пересмотреть все свои прежние взгляды на себя, – а может я не бэдмен, а кто попроще, – по выходу в общий зал вдруг наталкивается на бармена, за кем ранее не замечал вот такой креатуры в названии, а сейчас заметил и посчитал, что бармен не дурак, раз так умело использовал эту добавку к своему именованию. На что мен без квалификационного определения Никифер Петрович, смотрит с некой досадой и неудовольствием за такую ловкость бармена, забившего себе здесь право быть первым среди равных.

Что по причине наличия в Никифере Петровиче самолюбия, эгоцентризма и антагонистических замашек, вызывает опять же в Никифере Петровиче желание побиться за своё право прибавить к своему имени вот такую специальную добавку. А так как бармен добровольно не уступит свои права бармена первому встречному, то мен Никифер Петрович вынужден использовать все правомерные и неправомерные тоже методы по принуждению бармена к отставке и капитуляции. С чем, как сейчас выясняется, то не готов совершенно согласиться, что за самонадеянный бармен. Которому, видите ли, нравится его работа и он не намерен покидать это место, даже в случае угрозы его жизни со стороны Никифера Петровича, возжелавшего стать барменом, то есть таким меном, кто всегда при деле и притом любимым, и так расслабляющим человеческий интеллект, что в нём ничего не задерживается и бармен становится благодаря вот таким шпионам на доверии самым информированным человеком в округе и на округе.

И получается так, что бармен, ни один месяц эту определяющую его сознание и нравственные качества и начала приставку нося, буквально с таким самим собой сжился и Никиферову Петровичу не представляется никакой возможности его подвинуть. И Никиферу Петровичу, так отвергнутому со многих сторон, только и остаётся, как перевести свой взгляд на свой столик, с сидящей там компанией и начать крепко думать над таким своим затруднением быть хоть кем-то для окружающих его людей.

И у Никифера Петровича вышло и получилось вывести формулу прогресса, с помощью которой вставший на своё распутье и перед дальнейшим выбором себя человек, может с собой определиться, очень верно выбрав для себя специализированную приставку к имени. И Никифер Петрович, как человек прежде всего разумный, как на это указывает теория происхождения видов Дарвина, того ещё интеллектуала, – он точно эволюционировал до человека разумного, оставив в прошлом сменённую кожу и своё неандертальство, – начал применять к своим знакомым метод называемый от противного.

Так он, выбрав для себя и вообще самое противное лицо из всей компании, а так-то, конечно, физиономию, принял его за скотину бескультурную, и на этом только основании, без приведения дополнительных доводов, принялся делать из него основу всякого человека – мена. И что ожидаемо Никифером Петровичем, а для всех остальных такое к себе отношение с его стороны верх оскорбительного цинизма и одна только провокация, ему удалось на одном дурном примере разработать алгоритм нахождения человеком своего призвания. И тот тип, когда-то хороший знакомый для Никифера Петровича, а сейчас он его первый враг после того, как Никифер Петрович сумел всех тут дам убедить в том, что он (тот тип, а не он) последний тут козёл и сволочь, раз никогда не придерживается уважения к чужим тайнам и всё, всё обо всех рассказывает в художественном оформлении собственных инсинуаций.

– И мне, в конце концов, всё это надоело, и не съесть ли вам, ненавидимый мной, мало уважаемый Григорий Францевич, свой галстук. – Вот такую хрень обрушивает на всех тут скопом Никифер Петрович, и пользуясь всеобщей неразберихой, занимает самое тут мягкое и притягательное своими внешними покроями место на коленях одной статной дамы, на чьи колени одно удовольствие любоваться, а вот присесть на них, то это вообще истинное счастье. Что и получил для себя Никифер Петрович за чужой счёт, так поставив на своё никчёмное место Григория Францевича, у кого были свои виды и желания на эти колени.

И Григорий Францевич, само собой взволнован, рассержен и не желает с таким фактом распущенности нравов Никифера Петровича мириться. И, естественно, он не собирается мириться с Никифером Петровичем не цивилизационным путём, набив тому морду, а Григорий Францевич крепко так предупреждает Никифера Петровича о последствиях вот таких его амурных шагов в сторону этих коленок.

– Никифер Петрович, за приставание к чужим ногам, в области тех же коленок, – указывает на недопустимость вот такого поведения Никифера Петровича Григорий Францевич, ярый последователь цивилизационным методов разрешения конфликтов, – вас только на первых порах ожидает комфорт и удовольствие. По мере же удивления хозяйки коленок, так безвозмездно подловленной на своём добродушии, для вас, пользующегося всеми предоставленными благами и правами хозяйки коленок, растёт ответственность и к вам возникают требования объяснить, что всё это значит. И если вы будете продолжать по умолчанию себя пользоваться предоставленным в ваше пользование выгодным положением на женских коленках, то наступит тот час, когда вас оттуда сдерёт порядок в лице вызванного мною полисмена. – На этом месте Григорий Францевич, распалившийся праведным гневом и чуточку завистью при виде того благоденствия без доли сомнения, которым наполнился Никифер Петрович, обретая счастье и удовольствие на этих коленках, не хотел заканчивать эту свою отповедь, да вот только Никифер Петрович ведёт себя не так, как от него все тут ожидали. И он как будто прислушивается к советам и угрозам Григория Францевича, очень убеждающе потянувшегося за телефоном, – ясно, что звонить знакомому полисмену и жаловаться ему на Никифера Петровича, и не пойми откуда взявшегося здесь гада и ломающего тут все мои планы, – и слезает с коленок их общей знакомой, чьи коленки всегда становились центром внимания их круга общения. Где всех так сближали и одновременно друг от друга отталкивали её коленки. И о чём бы они друг с другом не разговаривали, эти коленки всегда имелись в виду.

А между тем Никифер Петрович слезает совершенно не с задними своими мыслями о мягком и тёплом прошлом, которое находилось буквально рядом с ним, а его лицо выражает присутствие там откровения, которое его сейчас посетило.

– Так вот какой алгоритм по получению для своей «мен» основы квалификационного знака. Это лучше всего выходит через действие стороннего порядка. Надо дать кому-нибудь так в рожу, чтобы он всё своё единоначалие растерял в себе. – На этой своей мысли Никифер Петрович тянется рукой в сторону бутылки с шампанским, которая и должна воплотить в жизнь его целеустремление так профессионально и как есть определиться в своей жизни.

– Извини, конечно, Григорий Францецвич, что я за твой счёт самоутверждаюсь. – Скороговоркой говорит Никифер Петрович Григорию Францевичу, преследуя сейчас одну цель – не дать успеть сообразить Григорию Францевичу насчёт заключённое в его словах посыла. – И если на то пошло, то вы за мой счёт тоже самоутвердились. И я не смог и не имею права найти самого себя… без на то ссылки на вас. – А дальше Никифер Петрович очень специфично объясняет, к чему он всё это ведёт, обрушив на голову Григорию Францевичу бутылку.

– Для полисмена у тебя голова недостаточно крепка. – Проговорил Никифер Петрович, не обращая никакого внимания на визги и крики, которые из себя источали знакомые Григория Францевича, кто тут же, после удара по своей голове бутылкой оскотинился и без всякого пояснения всех своих дальнейших действий, скатился на самое дно местных реалий, закатившись под стол, когда рухнул под этим ударом. – А ты прямо какой-то лоцмен. Выбираешь для себя странные и удивительные маршруты. А вот я, скорей всего, супермен, раз мне всё постижимо и посильно. – С этими удивительными постижениями себя и требованиями к реальности посмотрел на себя Никифер Петрович, и бл*ь, сколько можно терпеть такое надругательство над своим естеством, вырвал себя из-за контекста стола с одной интересной знакомой, в которой был лишь один, но существенный недостаток, она ни на мгновение не замолкала, и без всякого объяснения этого своего поступка, направился туда, куда надо.

И что бы там не думала его хорошая и такая говорливая знакомая, глядя ему в спину, всё не имея возможности сообразить, что это Никифера Петровича так из себя вывело, – не иначе его эгоцентризм, требующий от него демонстрации мужских поступков, – Никифер Петрович сам себе что хочет надумает, тем более сейчас, когда его озарило вдохновение. – А во мне и в самом деле есть что-то от супермена.

А кому в этом зале не приходят на ум подобные мысли, но в другом контексте подачи информации? Да всем и никому в тоже время. И это имя Алладин, ничего в себе впечатляющего не заключает. Никак гастарбайтер с ближней стройки. Кто вырвался сюда с первой получки, само собой переусердствовал в наполнении себя спиртосодержащей жидкостью, и как итог, она сыграла с ним злую шутку, подтолкнув его к вот такой публичности. И ему в общем повезло в том, что здесь люди собрались всё больше добрые и добродушные, и они, его понимая на все сто (сами что ли в своё отроческое время так не гарцевали), дают ему спокойно продолжить то, с чем он вышел на первый план собственного представления. Так что давай Абдулла и какой другой Махмуд, начинай нас тут веселить и радовать пониманием самых простых вещей в своей идейной интерпретации. Ну а если ты захочешь на наш мир посмотреть через призму философского мировоззрения, который распространён в ваших степях и там с помощью которого налаживают местную, скудную на работу и досуг жизнь, также бичуя все местные пороки, то что ж, и от этого момента самокритики никто не застрахован, и люди здесь, все подающие большие надежды и приветы, если и не много тебя разочаруют в плане не подачи милостыни и дачи в долг, то всё же выдадут авансом тебе одобрение.

И хотя кроме этих мыслей было и много других пониманий действительности со стороны этой понятливой зрительской массы, и здесь было из чего выбрать, всё же ничего из того, что было предположено насчёт Алладина, не прошло проверку настоящим.

– У меня к вам всего лишь один вопрос. – Говорит самозванец Алладин. – Что это? – Алладином задаётся этот вопрос с указанием на бутылку в его руках.

Ну а когда заданный вопрос как будто и очевидно в себе включает ответ, в общем, он сама простота, то это и начинает больше всего смущать и сбивать с правильного ответа людей, к кому обратились с этим вопросом. Им вот эта очевидность ответа на вопрос кажется какой-то ловушкой разума, под собой скрывающей более сложный ответ. Вот только как бы они не рассматривали этот вопрос со всех сторон, они ничего в нём обнаружить не могут из того, что может находится в контексте ответа на этот вопрос. И им приходится начинать искать мотивацию для вопрошающего задать этот вопрос. И в данном случае все её видят в этом, так демонстративно озвученном имени Алладина.

– Как понимаю, то это твоя лампа. – С язвительным ехидством делает вот такое заявление один тип за столом, так близко к Никиферу Петровичу сидящий за всё этим же столом, что его не то что можно было с ним спутать, а его не принять за Никифера Петровича не было никакой возможности. И при этом даже в самых обычных для такого рода мест случаях, когда ты несколько переусердствовал в деле своего отдыха, приняв во внутрь много лишнего, и области твоего мировоззрения и широта восприятия реальности, как минимум, в два раз расширилась, дублируясь, чтобы ты ничего мимо себя не пропустил, тебе вдруг сдаётся, что Никифер Петрович никуда не ушёл, оставив здесь своего двойника, то это всё только отчасти так, тогда как на самом деле это был он буквально сам. Вот такой, весь из себя и всем интересующийся, кто молча не будет отсиживаться, когда кто-то тут решил так себя показать и продемонстрировать, чтобы у вас рот заткнулся от потрясения.

Ну а Алладин (а по другому его теперь и не представить, раз он сам так представился и тем самым очень ограничил мысленный манёвр у находящейся здесь публики) взял и отозвался на этот вызов ему со стороны интересующего и неравнодушного к своей судьбе человека, Никифера Петровича, ещё не потекшего по течению и готового побороться за свою судьбу, посмотрев в его сторону и утвердительно заявив. – Она самая.

Никифер Петрович, само собой, только с виду верит в это самонадеянное утверждение Алладина, у кого есть полное право на собственное самосознание и верования, а так-то он человек сам себе на уме и на те интриги и пакости, на которые он способен особенно в состоянии приподнятого духа, в котором он и его спутники за столом сейчас находятся: а это одна интересная дама с острыми коленками, на которые так и хочется присесть, споткнувшись в своих ногам при проходе мимо них, и более ближе к ней и к своим планом насчёт этих коленок сидящий Григорий Францевич, видно видный господин, с вальяжным насчёт себя мировоззрением и допуском до себя только проверенного качества вещей, таких, например, как собственница этих коленок, Эльза Брауновна.

И Никифер Петрович, дабы потрафить самоназванному, конечно, Алладину, а так-то он максимум Алексей или Лёха, поднимается из-за стола и выдвигаясь в сторону, ладно уж Алладина, по своему подходу к нему задаётся ему вопросом по существу, а не какой-нибудь насмешки. – И на что она способна?

– На всё тоже самое. – Даёт многозначительный ответ Алладин, явно подразумевающий собой знание Никифером Петровичем функционала лампы Алладина. И в этом предположении Алладин не ошибся, Никифер Петрович нимало сказок на своём веку почитал, и их услышал, кстати, больше всего со стороны так прилично и призывно выглядящих дам, с такими острыми коленками, как у Эльзы Брауновны. Дамы с виду такой всей из себя недоступной и высоконравственной, а как только поближе с ней познакомишься, то оказывается, что она большая любительница сказок и на коленке придуманных историй.

– Интересно. – Делает словесный манёвр Никифер Петрович, вслед спрашивая. – И как она работает?

– Принцип всё такой же, но с небольшим изменением. Нужно лишь открыть собственноручно бутылку и затем загадать желание. – Отвечает уже только одному Никиферу Петровичу Алладин, так как тот уже стоит буквально рядом и ушами напротив него.

Никифер Петрович с этого близкого расстояния с некоторым недоверием и интересом посмотрел на бутылку в руках Алладина, явно подозревая за Алладином некий подвох. И не найдя с виду ничего такого, за что было бы потом себе стыдно, а внутренние побуждения Алладина пока не рассматривались, обращается с вопросом к Алладину. – У меня действительно есть желание, требующее исполнения, и что от меня требуется, чтобы заполучить для себя эту лампу?

– Только упорство в достижении своей цели и вера в то, что делаешь. – Отвечает Алладин, косясь в сторону того стола, из-за которого вышел Никифер Петрович. И наглядно отсюда даже просматриваемые коленки Эльзы Брауновны дают свои предположения насчёт желания Никифера Петровича.

– Я верю тебе. – Уперевшись взглядом в Алладина, сказал Никифер Петрович и тут же ему была протянута бутылка со стороны Алладина. Никифер Петрович, действуя на рефлекторных началах, перехватывает бутылку, затем только с желанием спросить Алладина о чём-то связанном с технологиями открытия бутылки фокусирует свой взгляд на нём, и как оказывается, то поздно. Алладин его уже оставил наедине с загадкой этой бутылки, выдвинувшись в глубину зала бара (так вот в чём подвох: теперь ему решать, что делать с этой бутылкой, и если ты легковерный лопух, то ты начнёшь с нею мучиться, открывая, а если всё же каким-то образом оказалось, что ты человек разумный и достойный, то ты и сам можешь для себя купить даже две такие бутылки).

Ну и пока Никифер Петрович мучается над дилеммой этой бутылки, Алладин добирается до отмеченного собой стола в одной из кабинок, где его определённо ждали, и остановившись там, задаётся естественным для вот таких может быть случаев вопросом с констатацией факта своего появления здесь. – Вот и я. Вы, как я понимаю, меня ждали.

Омега, кто и находился за этим столом, решил сначала уделить своим вниманием свои наручные часы, посмотрев на которые, он вернулся к Костяну, кем и был Алладин, и дал ответ, косвенно подтверждающий его предположения насчёт себя. – Не так рано. – Здесь возникает пауза, дающая, не то чтобы время сторонам разговора обдумать сложившуюся сейчас ситуацию, а каждая из сторон выжидает, давая своему собеседнику первому раскрыть то, что в общем, все они знают, но почему-то не хочется об этом первому говорить. А так как Костян находился в менее выигрышной позиции, стоя, да ещё и он сюда пришёл, то он первый и открывает свои фигуральные карты.

– Я всё взвесил, и мне недостаточно того, что мне отмерено. – Озвучивает вот такую истину насчёт себя Костян.

– Кто бы в этом сомневался. – Усмехается Омега. – И что ты хочешь?

– Вы знаете. – С долей укора и недовольства в лице дал ответ Костян.

– Добавки? – предположил Омега.

– Можно и так сказать.

– И ты, скорей всего, уже догадываешься, за счёт чего происходит эта добавка? – уставившись в Костяна немигающим взглядом холодной, без примесей откровенности, задался вопросом прояснения истины Омега. И хотя Костян и в самом деле знал ответ на этот вопрос, и он к нему мысленно готовился, дать на него ответ оказалось много сложнее, чем он думал. И ему потребовалась мобилизация всех душевных сил, чтобы сглотнуть всю набежавшую в рот слюну и прохрипшим голосом дать самый краткий и тихий ответ: Да.

– И ты готов, за счёт других строить своё счастье? – а вот и пошли в ход провокационные вопросы, целью которых было сыграть на человеческих чувствах нравственности Костяна, и вызвав в нём жалость к ближнему своему, таким образом переубедить в своём решении так тому и быть. Но Омега не учёл того, что Костян уже подготовил себя к этому шагу, вытравив в себе всё то, что вызывает в нём сомнения.

– Что я должен делать? – с вот такой конкретикой отвечает Костян, давая Омеге понять, что им выбор уже сделан. И этот выбор изначально заложен в человеке его природой, в частности инстинктами самосохранения.

На что Омега сразу не отвечает, он желает растянуть для себя удовольствие, которое он получает, когда получает то, что хочет и предполагает (на это указывает его сверка происходящего сейчас с часами). И Омега, только делая вид задумавшегося над этим предложением Костяна человека, а так-то он всё за себя и за Костяна давно решил, да и не человек он если что, откидывается на спинку своего стула с тем самым расслаблением, которое себе позволяет добившийся всего что хотел подрядчик собственных делопроизводств, и которое для него и не нужно по той причине, что он и не напрягался никогда, будучи уверенным в итоговом результате своего задуманного дела, с этого места из под своего прищура смотрит на Костяна, и так уж и быть, не буду тебя дальше мучать этой паузой, дам какой ожидаешь ответ. – Значит, хочешь стать весовщиком? – задаётся риторическим и ознакамливающим с предложением вопросом Омега.

И судя по несколько озадаченному виду Костяна, то он не такого ответа ожидал от Омеги. Хотя может он не полностью понял, что ему сейчас предлагают. Вот он и переспрашивает Омегу. – Весовщиком? – И при этом краем глаза смотрит в ту область темноты кабинки, где в своё время им был обнаружен весовщик.

Омега, само собой заметил эту растерянность Костяна и его зрительные поиски весовщика, вызвавшие у него новый приступ насмешки, и раз Костян такой непонятливый, он ему разъяснит, что в себя включает его предложение.

– Что делают недобросовестные продавцы, по совместительству работающие весовщиками? – задаётся вопросом с дальним прицелом Омега. И не давая возможности ответить Костяну, сразу даёт всё, как он сильно надеется, проясняющий насчёт своего предложения ответ. – Они взвешивают отпускаемый ими товар по собственному усмотрению. – Здесь Омегой делается пауза, но не для того, чтобы Костян взял слово и сказал, что он всё понял, а она была дана Костяну для закрепления полученного материала. Ну и чтобы это закрепление прошло как надо, Омега ему ещё накинул несколько дополнений.

– Средне взвешенность человека измеряется и определяется через работу его чувствительного аппарата. При этом, как бы это в противоречие с первым утверждением не вступало, – когнитивный диссонанс и отрицание отрицания себя и наполняет сознанием и создаёт значение определённости реальности жизнь человека, – то именно его неуравновешенность, есть по сути определитель его жизненного потенциала и значение его живости. И для того, чтобы человека уравновесить с самим собой, его нужно привести в чувства реальности, то есть объективности, без использования чувственного субъективизма. Ну и дальше на твоё усмотрение. Чем и занимаются весовщики. – Омега вновь сделал паузу, на этот раз для того, чтобы чуть перенаправить свой взгляд в ту самую сторону, куда поглядывал Костян и где когда-то своё место занимал весовщик. После чего он берёт слово.

– Наш, сам видишь, – говорит Омега, таким образом объясняя ситуацию с отсутствием весовщика, не ведущим подсчёт сказанного Костяном, и получается тогда, что Костян сам себе предоставлен, если он такой наивный, – утратил не только чувства доверия, что есть только профессиональное упущение, а он утратил самое главное, чувство реальности, а вместе с ним уже и доверие. Что есть первейший, априори инструмент мер и весов. Где доверие является своего рода универсальным эталоном, отражающим реальность и его измеряющую детальность в виде классификационной модели шкал мер и весов, и единиц измерения.

И в каждой части предметности нашей жизни и действительности, являющимися существительными, со своими глаголами в своей динамике действий, есть определяющее его значение понятие, которое в себе содержит веру в предназначение этой сути вещей и без которой он не состоялся бы. И потеря доверия, а затем и самой веры, ставит итоговую точку в значении того или иного обстоятельства жизни.

Ну так как ты смотришь на то, чтобы занять место весовщика? – по прежнему (то есть без изменений смыслов и фактов предложения) и одновременно по новому задаётся итоговым вопросом Омега, опять придвинувшись к столу и смотря в упор на Костяна.

А вот теперь Костян не спешит давать прямой ответ. Он, понимая, что в нём заинтересованы, начинает выторговывать для себя лучшие условия, как самый настоящий весовщик. Кто мерит мир и его значения не по установленным эталонам мер и весов, а тот же поступок принимает для себя то или иное значение только после торга вокруг него. И взвешивание это прежде всего торг, где на одну чашу весов, как уже ранее оговаривалось, кладётся одно, что тянет на дно всё связываемое с оценочным материалом, а на другую чашу весов взваливается всё другое, что должно приподнять в глазах себя и всех остальных этого неуравновешенного, то есть ещё не взвешенного человека.

– Я как понимаю, – берёт-таки слово Костян, – то и вечность, как категория измерения, имеет свои пределы измерения величины и лимитировано?

– Всё верно. Никто не первый и не последний. Так бы я её охарактеризовал. И твоё понимание вечности приближает к ней. – Отвечает Омега.

– Я согласен быть одним из вечных. – Даёт ответ Костян.

– Тогда занимай свой пост. – Говорит Омега, кивая куда-то в сторону.

– После того, как закончу свои дела. – Говорит Костян, разворачивается и выдвигается в качестве Алладина к тому самому столику, где он оставил наедине с самим собой и решением насчёт лампы Алладина в виде бутылки Никифера Петровича. И как по приходу Алладина к этому столику выясняется, то время тут не стояло на месте вместе с Никифером Петровичем. И Никифер Петрович не стал откладывать до лучших дней решение этого вопроса с бутылкой, приняв её банально за всего лишь стеклянную тару, чьей задачей служит наполнение и сохранение в себе какого-нибудь напитка. А Никифер Петрович, явно не растеряв в себе жизнеспособность мыслить категориями перспектив на как минимум хорошее будущее, – а для этого нужно быть хоть немного в себе сказочником, раз выдвигаемые вами предложения кажутся такими фантастическими и не реальными, – решил не вдруг (он к этому шёл очень долго) поверить во всё сказанное Алладином (по крайне мере, у него будет повод разбить эту бутылку об голову Алладина) и открыть бутылку без использования специальных инструментов.

И бл*ь много раз, а также много и других абстрактных и обсценных слов, часто и всегда используемых при больших сложностях при достижении своей цели и поставленных собой задач, Никифер Петрович, как бы ему не было тошно и больно за себя и за свои сбитые в кровь руки, плюс эта падла, Григорий Францевич вставлял своей насмешкой над ним палки в колёса его действий с бутылкой, раз за разом неподдающейся его напору, а Эльза Брауновна, бывали и такие моменты действительности, что подпадала под влияние подлого Григория Францевича, и больше ему верила, чем ему, Никиферу Петровичу, – может быть уже хватит, Никифер Петрович, ломать тут свою голову и стол этой бутылкой, – всё же настоял на своём и вырвал крышку из лап этой бутылки. И очень своевременно притом. В этот кульминационный момент как раз к их столику подходит Алладин и хочет убедиться, как там дела с его лампой. Может стоит её и её одержимое передать в другие, более целеустремлённые и надёжные руки.

Но как выясняется, то Никифер Петрович справился прежде всего с собой, а уж затем с поставленной перед ним задачей – поверить в себя и открыть бутылку. И разве этого уже не мало для человека, всегда имеющего в себе сомнения. Но видно по Никиферу Петровичу, то этого для него будет мало, чтобы сейчас не говорил в своё оправдание Алладин. И если он убедил так и даже насмешливо Никифера Петровича в том, что это не простая бутылка, а это лампа Алладина со всеми присущими такой лампе заморочками, то он будет требовать исполнения для себя желания, как озвученного приза за эту его трудоспособность, ни смотря ни на что и главное, на здравомыслие.

Ну а Алладин, явно не ожидая и имея при себе обратную уверенность в умении достигать Никифером Петровичем поставленных целей, – слабак он прежде всего и на этом я с ним и сыграю свою злую шутку, – делая только вид, что он в Никифере Петровиче был всегда уверен и поэтому только вручил ему свою волшебную лампу, – не Григорию Францевичу же в самом деле вручать её, у него итак в жизни всё есть и в порядке, и даже Эльза Брауновна, дама скептического склада ума, ближе в его сторону смотрит, чем на Никифера Петровича, человека хоть и более симпатичного, но не может она как-то себя проявить и заявить, как это делает Григорий Францович, от одного чмокания которого при поедании им устриц ставится взволновано в душе и страшно за устриц, которые он так питательно засасывает ртом, – обращается к Никиферу Петровичу с вопросом констатации факта его сделанных успехов. – Вы её открыли?

– Как видите. – С вызовом отвечает Никифер Петрович, демонстрируя Алладину свои руки все в ссадинах и кровоподтёках, указывающих на то, что ему стоила вера в слова Алладина. И теперь ты, Алладин, от своих слов не отвертишься точно. И если попытаешься вывернуться от ответственности за свои слова, то у Никифера Петровича тут же возникнет на месте прежнего другое желание, – прибить тебя, гада, этой бутылкой, – и Алладин будь уверен, получит по голове этой бутылкой.

Ну и Алладин, верно прочитав всё это по Никиферу Петровичу, не стал сразу отнекиваться, заявляя, что его тут все неправильно поняли, я, мол, в гипотетическом плане делал это своё предположение даже, а он, что за ловкий манипулятор человеческим сознанием, поступил более дальновидно и ловко, резко так перехватив бутылку из рук раззявы Никифера Петровича и таким образом купировал для себя первую опасность, которая могла ему угрожать под накалом необузданного здравомыслием гнева Никифера Петровича, если он не сумеет верно понять то, что ему сейчас скажет Алладин.

Ну и Никифер Петрович, так не вовремя спохватившийся на том, что его в перспективе инициативы уплыли из его рук, слегка растерялся и был вынужден занять позицию ожидающего лица, отдав право на первое слово Алладину.

Алладин между тем проскользнул своим взглядом мимо Никифера Петровича и уставился в упор на его соседей по столу, Григория Францевича и Эльзу Брауновну, со своей стороны застывших в напряжённом внимании к Алладину. От кого чего угодно можно в свою сторону ожидать, а учитывая нахождения в его руках открытой бутылки, то риски его неправомерного поведения в свою сторону многократно повышаются. Он, как минимум, может без на то с их стороны приглашения присоединиться к ним за стол, – в ногах, мол, особой правды нет и вредно для организма пить стоя, – и начнёт вносить в их умеренное общение сумятицу неинтеллигентного разговора на самые скользкие для женского интеллекта темы.

Что, естественно, не приемлемо для того же Григория Францевича, вынужденного таким поведением Алладина встать на защиту женского я Эльзы Брауновны, такого беззащитного существа под напором умения Алладина подвести всякую легковерную девушку к той черте, за которой её ждёт падение. И возникшее разногласие между лицами мужского пола за этим столом насчёт места в жизни благородного и интеллигентного мужского лица вот таких интересных дам, какой всем видится Эльза Брауновна, начнёт вскоре выплёскиваться в желании друг другу морду набить. Что вскоре и произойдёт в туалетной комнате, куда они и отлучатся поговорить. А так как результат этого разговора не имеет очевидного ответа для Григория Францевича, всё-таки большого интеллектуала, а не драчуна, то все эти перспективы не могут его не напрячь.

А Алладин быстро окинул и проанализировал своим взглядом Григория Францевича, сделал насчёт него самые обескураживающие и задевающие его я выводы, – Григорий Францевич та ещё амёба, и уж точно мне не соперник, – и перевёл свой бестактный и влезающий куда его не просят взгляд туда в Эльзе Брауновне, где у неё может быть находится самое ею оберегаемое и сокровенное, девичья честь. При потере которой, Эльза Брауновна, явно большая собственница, будет себя потерянно чувствовать, никак не ожидая от себя такой глупости. А вот… Но это не тот случай, тем более о таких, крайне её интересующих вещах, ведут речь строго конфиденциально, а не в такой публичной сфере разговоров. В общем, вынудил этот Алладин сомневаться в себе Эльзу Брауновну, принявшуюся в себе тушеваться от таких прямолинейных взглядов на себя Алладина.

А Алладин посмотрел, посмотрел на всё то, как здесь дела обстоят, да и без всякого словесного предупреждения, вновь взяв Григория Францевича на понт своего взгляда в его самое не хочу, держа его таким образом в тонусе, быстро сократил расстояние между собой и им, …и вот же какая неловкость, трагическая случайность, а может и спланированная жестокость, содержимое бутылки в его руках начинает не просто выплёскиваться, а буквально выливаться на штаны и брюки одновременно Григория Францевича. А Григорий Францевич, застанный врасплох даже не самим этим действием по смешиванию себя с грязью, а таким столь дерзким и хамским поведением Алладина, для которого точно не существует этических норм и правил поведения в общественном месте, сидит не двигаясь и не сводит своего взгляда с преступления в сторону своей репутации со стороны этой падлы, Алладина.

И только тогда, когда его штаны до предела промокли и бутылка была полностью вылита и поставлена на стол перед Григорием Францевичем, он, ощущая на себе любопытные взгляды людей вокруг и главное Эльзы Брауновны, наконец-то, нашёл в себе нестерпимые слова негодования и возмущения.

– Да как вы смеете?! – переполненный негодованием за вот такое преступление против своей личности, начал повышать ставки Григорий Францевич. – Да кто вы такой, чтобы себе такое позволять?! Да куда смотрит администрация заведения, получающая прибыль из моих рук?! – И хотя много из сейчас сказанного Григорием Францевичем на нервах и на пределе умственных способностей, затуманенных его гневом, являлось эмоциональным всплеском, без присутствия в себе рассудительности и разумности, всё же последняя, выдвинутая им претензия в сторону администрации бара, не вызвала положительного отклика в лице бармена, до этого момента занимавшего почти нейтральную позицию, но после того, что он сейчас услышал от Григория Францевича, решившего всю вину переложить на администрацию бара, то есть на него, он видеть не хочет этого подлого и никчёмного человека, Григория Францевича.

И эти взгляды бармена на Григория Францевича полностью разделяет Алладин. И Алладин чуточку нагнулся к Григорию Францевичу, зафиксировал для него вот такое конфиденциальное положение, и… резко и настойчиво так указал ему на его будущее: «Брысь отсюда», что у него не было никаких шансов (да и желания) сопротивляться этому своему предначертанию. И Григория Францевича как ветром сдуло с места и дальше в двери бара. И он, падла, даже не обернулся, чтобы поинтересоваться дальнейшей судьбой Эльзы Брауновны, оставленной им на произвол и милость Алладина, победителя в этой схватке интеллектов.

А вот Никифер Петрович не собирается смирятся со всем тем, что тут себе надумал насчёт Эльзы Брауновны Алладин. И он одёргивает Алладина нервным выкриком. – Я вам не позволю!

И Алладин действительно одёргивается от своих плотоядных взглядов на Эльзу Брауновну. И он, с долей удивления посмотрев на Никифера Петровича, с любопытством его спрашивает. – Что, не позволите? – А вот здесь Никифер Петрович уже сбился. Он ведь действовал на эмоциях, и поэтому вообще не продумал, что будут значить и означать его слова-одёргивания Алладина. А тот его на этом и поймал. И Никиферу Петровичу, на кого, между прочим, с большой заинтересованностью и любопытством смотрит Эльза Брауновна, нужно срочно сообразить над ответом на этот провокационный вопрос Алладина. И у него как вроде получается. Но только на полслова.

– Нарушать… – здесь Никифер Петрович в один момент резкого к нему приближения Алладина затухает и теперь стоит, не дыша и не двигаясь, носом упираясь в щёку Алладина, так касательно близко к нему приблизившегося и принявшегося нашептывать ему слова на ухо. – Она твоя. Бери, наконец, что загадал.

А теперь уже Никифер Петрович одёргивается от этих слов Алладина и чуточку от себя прежнего. Ну а когда он приходит в себя и смотрит перед собой, то там никакого Алладина и в помине нет, а там, напротив него, находятся не сводящие с него своего взгляда глаза Эльзы Брауновны, уже заждавшиеся от него решительных действий. Никифер Петрович через призму этого взгляда смотрит на стоящую на столе пустую бутылку, усмехается себе в нос, и раз вы, Эльза Брауновна, такая нетерпеливая на сильные чувства дама, то я кто такой, чтобы идти вопреки своей и вашей природе.

ГЛАВА 7

Истоки выбора

– И с чего, собственно, начать? – задался вопросом к самому себе Илья, после того как он как бы со всеми сопутствующими обустройству себя на новом месте вещами разобрался чисто номинально (и для себя в своих мыслях). А сейчас он, разложив перед собой, на столе, папку с файлами своих клиентов, в который раз уже пробегал по информационным строкам этих файлов, несущим в себе определение его клиентов, и как должен и понимает Илья, определяющих собой их дальнейшие пути развития и может быть и жизни. При этом заданный к себе Ильёй вопрос звучал как-то не очень настойчиво, а он подразумевал собой некое следствие и притом связанное с неудовольствием Ильёй причинами его возникновения и это несмотря на то, что он в себе заключал как бы начальное действие, чуть ли первопричину.

– А ты разве уже не начал, позвонив ему. – Нервно отреагировал на свой вопрос Илья, кивая в сторону фотографии своего клиента, чем и раскрыл причину своего недовольства и негатива. Как оказывается, он стал заложником собственных действий, которые хоть и были реализованы под воздействием внешних сил (супервайзер с такой надменностью и недоверием в него на него посмотрела, что он не смог себя удержать от оттого, чтобы им всем тут показать, что он не кабы кто, а он может тут любого заткнуть за пояс), но, тем не менее, основной посыл исходил от него.

И теперь Илья должен будет действовать, исходя из предпринятых им действий, а не как было бы лучше всего, имея самые широкие горизонты для своего манёвра. Хотя… – Хотя я ему больше ничего и не сказал, а лишь дал старт работе его сознанию и чуть-чуть испугу. – Нашёл для себя успокоительные слова Илья, закрывая папку со своим клиентом, и… вслед за ней и следующую, принадлежащую клиентке. После чего он берёт и начинает закручивать по кругу эти папки на столе, таким путём пытаясь их между так смешать, чтобы и самому в них запутаться. Когда же эта манипуляция своего сознания с помощью смены мест папок заканчивается и папки оказываются в своих новых, условных местах, но по порядку также рядом друг с дружкой, Илья, прищурившись, на них смотрит и начинает в их сторону по новому соображать.

– А теперь и на самом деле начнём с чистого листа. – Проговорил себе это под нос Илья, тем самым наметив для себя план работы с этим заданием-заказом. – Что у нас здесь есть? – задался вопросом Илья, постучав пальцем руки по папке, лежащей на столе слева от него. Здесь Илья попытался мысленно себе напомнить и уточнить одновременно, какой объект находился в этой папке, и само собой это у него вышло 50 на 50. И это его устраивает, так как сообразуется с его подходом к решению задачи с этими личностями.

– Пусть здесь будет она. – Решил так действовать и соображать Илья. – Тем более она всегда первопричина. Она всегда есть вдохновитель, мотиватор, резонатор и та, кто яблоко рая съел, а Адам за это дело подавился. – Усмехнулся Илья, посмотрев на содержание второй папки через призму истории Евы. – Чую, что и этот подавится. – После некоторого размышления сделал вот такой вывод Илья. – Вот только этот вариант меня не может устроить. – Вздохнув, проговорил Илья. – Что ж, придётся вывернуться наизнанку и пойти против своих принципов, чтобы решить эту задачу. Ладно, с чего всё-таки начнём. – Повторился Илья, держа на прицеле своего взгляда левую папку. – И что я о нём, о женском я знаю? – задался очередным, мало для себя понимаемым вопросом Илья, про себя соображая, как бы это в его круге сказали – не ту в степь. В общем и по делу, крайне неконструктивно и бессмысленно начал мыслить Илья.

А по другому и не назовёшь его представления женского пола в виде самых запредельных его фантазий и при этом никакой конкретики и уважения к его внутреннему миру, который, между прочим, тоже есть и он зиждется не только на чувственных началах. А там есть твёрдая позиция на своё умственное самостоятельное я, далеко не такое никчёмное, которым их награждает мужской интеллект по одной лишь причине, из-за боязни не потянуть такую в свою сторону конкуренцию и вообще конкурентов следует топить, чем мужской пол всю свою жизнь и занимается. Особенно в сторону самых недосягаемых для его интеллектуального начала представительниц женского пола, кто уже одним своим сногсшибательным блондинистым видом берёт их за горло, перекрывая им кислород для нормального дыхания.

– Всё-таки верно говорят: «Утро вечера мудрёней». – Подвёл итог своему размышлению Илья, явно не просто так сделав такую поправку в известную поговорку. И это не зря указывало на то, что он уже клевал носом и всем собой сейчас, вернувшись домой после такого, полного событий дня, где за раз и попытался все эти поставленные перед ним задачи и вопросы решить. Но как оказалось, всё это дело требует для себя большего времени и при этом большой концентрации внимания. На чём он и остановился уж очень неожиданно и произвольно для себя, уткнувшись взглядом в папку, а затем с вышеприведённой внезапностью и лбом в неё рухнув, погрузившись не только в сон, а можно сказать, что и в самую глубину этой папки, из которой он принялся черпать для своего сна подробности и те данности, на основании которых он будет решать вопрос со своей клиенткой.

– Хороший тон и вопрос воспитания никто не отменял, и они созданы и используются не только для того, чтобы держать дистанцию между людьми, но и для затуманивания разума человека всеми этими убеждениями вежливости его в том, что от вас, такого воспитанного и демонстративно представительного, ему ничего опасного ожидать не стоит и он может убрать в себе все защитные механизмы и блоки, и раскрыться такому, как вы, вежливому и интересному человеку. – С такого предисловия начала свои комментарии методики работы с клиентами супервайзер. А у Ильи, как он уже себя с первых минут зарекомендовал человеком упрямым на собственные мысли всё больше негативного и непонимающего характера, само собой есть ответные вопросы, по своей сути возражения.

– И что это на практике значит? – вот такой вопрос задаёт Илья, смотря на супервайзера чистым взглядом искренности, а точней лукавства и своей не простоты. Впрочем, супервайзер учитывает специфику работы их колл-центра, где всему есть место и такая не простота новичка вполне может сгодится для решения поставленных задач.

– При начале общения со своим клиентом не стоит сразу на него наседать, а постепенный подход к ознакомлению им того, что его неминуемо ожидает, позволяет избежать стрессовых ситуаций, когда внутреннее эго я, почувствовав своё ущемление, начинает предпринимать отчаянные попытки отстоять это своё я, даже вопреки здравому смыслу, путём нанесения себе несоизмеримого с жизнью ущерба. – Даёт пояснение супервайзер.

– Это ещё какого? – хотел было задать вот такой вопрос Илья, да и не задал, заинтересовавшись ведущимся разговором с соседнего рабочего места.

– Кондратий Михайлович, скажу вам как на духу, жизнь такая предсказуемая штука, особенно ваша, что пытаться её обмануть сравни самообману, и я на вашем месте не пытался бы всем этим заниматься. Стоп. Я слышу голос на заднем фоне. Это ваши родственники? Для банка они являются третьими лицами и не допускаются к данной операции, согласно статье 183 Уголовного кодекса о неразглашении банковской тайны. Значит, хотите сами решать, что с собой делать, и если убиваться, то только по собственному почину и плану. Что ж, ничего не имею против. Вот только ни мне, ни вам это всё решать. Спрашиваете кому? С точностью до имени не скажу, как и по времени, но никто из нас не застрахован от падения на голову кирпича. Хорошо. На нём и сойдёмся. Если за ближайшие сутки вы не увидите доказательств предначертанности вашей судьбы, то вы всё-таки застрахуетесь. Удивительные всё-таки люди в этой жизни встречаются. – А вот эта фраза незнакомца уже была обращена к Илье. Илья в этот момент отчего-то бросил взгляд в сторону супервайзера, где к полной для себя неожиданности и не обнаружил её, после чего он перевёл свой взгляд в сторону раздавшегося в его сторону голоса, и… там опять ничего и никого не обнаружил.

– Какая-то здесь завуалированная двусмысленность стоит. – Сделал вот такой странный вывод Илья, вернувшись к так называемому здесь меню по налаживанию коммуникационных связей с клиентом. Которое содержало в себе список самых распространённых вопросов и ответов на них при построении диалога с самым даже придирчивым клиентом. С которого ему и было предложено супервайзером начать своё обучение работе в колл-центре после того как он продемонстрировал не дюжий характер и прилагающийся норов к нему, с места в карьер приступив к окучиванию клиента, пойдя с ним на ты.

– Первый шаг к устойчивому диалогу, есть завоевание его доверия. – Прочитал Илья и сразу подвергнул этот пункт меню так называемому остракизму. – Хм. И как же этого добиться на практике, когда этого самого доверия и в лицо друг другу не добиться. Да и кто же в наше время поверит незнакомцу из телефона. Я уж точно не поверил бы. – С непробиваемой уверенностью в лице рассудил Илья, уже по памяти размышляя над всеми этими пунктами меню, следуя по мостовой, прихлёбывая из бумажного стаканчика кофе, служившим ему сейчас завтраком и разгоном его ещё не проснувшихся мыслей.

– А чему бы ты поверил? – задался вопросом к самому себе Илья, остановившись перед входом в специальный деревянный переход, установленный в месте проведения строительных работ, в чьи задачи входило сопутствовать проходу вдоль строительной площадки и в самых крайних и вообще невозможных случаях оградить прохожих от падения на них тех же строительных лесов вместе с рабочими на них. А остановился Илья перед этим переходом не из-за какой-то там своей опаски того, что именно сейчас и с ним произойдёт столь мало допустимый в реальности случай невероятного совпадения его здесь появления и желания судьбы и вселенского замысла его наказать за его столь огромное безверие в возможности форс-мажорных обстоятельств, а дело в том, что в городских кварталах, где на квадратный метр пространства фиксируется наибольшая плотность населения, тебе обязательно кто-то из так вечно спешащих прохожих дорогу перейдёт или срежет тебя на пути к тому же пути.

И вот сейчас с ним произошёл тот самый, так наиболее часто встречаемый случай встречи с вот такой категорией нагло и хамски спешащих людей, считающих себя в праве вас оттеснять от прохода по той лишь причине, что им это нужней и они так сильно спешат, что им нету никакого дела до вас и объяснения того, как им так сильно надо и важней первым пройти в этот переход.

Ну и Илье ничего другого не оставалось делать, как только пожелать спине этого наглеца удачи в его бранных делах, в которых он такой мастер и как понимается Ильёй, то к другим он и не подпускается. – И вот куда они все спешат? – глядя в удаляющуюся спину этого до хамски спешащего типа, задался вопросом Илья. – Явно на встречу с тем, к кому на встречу опаздывать нельзя. И к кому же? – вновь задался вопросом Илья, принявшись прорабатывать в уме варианты ответов на этот вопрос. Из чего у него вот какая интересная странность получилась.

– А ведь к кому навстречу опаздывать нельзя, так это только к своей смерти. – Рассудил Илья. – При этом на встречу с ней никогда не опоздаешь. Она при любых раскладах приходит вовремя. И что тогда получается? А получается, что человек по причине собственной самонадеянности считает, что только он определяет, когда с ней назначить встречу и как результат… Вот чёрт! – ахнул Илья, внезапно и к полнейшей неожиданности для всех, особенно для проектировщиков всех форс-мажоров, заложенных в этот переход, став невольным свидетелем сбития с ног и наповал этого спешащего человека прилетевшим из ниоткуда обломком кирпича. Которого вполне хватило, чтобы закатать в мостовую этого грузного типа, рухнувшего под себя, как подкошенный.

При виде чего Илью, в момент впавшего в умственный ступор, прямо сковало в самом себе, и он, перестав чувствовать в себе связи с телом, только стоял на одном месте и не сводил своего взгляда с этого распластавшегося на мостовой тела, вокруг которого стали сбегаться люди, более живого и активного чем он характера жизни. А Илья только за всем там происходящим наблюдал и не мог понять, что сейчас такое было. При этом в его голове принялись наслаиваться очень странные и удивительные мысли.

– Так это тот самый Кондратий Михайлович. – Вот такого рода осмысление пришло в голову Илье. – Кто бросил вызов моему соседу по рабочей ячейке, застраховав от несчастного случая свою жизнь вот таким странным способом, решив перехитрить судьбу. А она не пожелала быть им обманутой и поставила его на должное место. А ведь о падении кирпича ему на голову его как раз и предупреждал мой сосед. И что это тогда может значить? – а вот этот вопрос Илья заставил его одёрнуть голову вверх, где он принялся искать добровольного помощника, так называемую руку судьбы.

Вот почему-то Илья в этом деле проявляет большой скептицизм и чего-то не верит в то, что судьба собственноручно свои предначертания проводит в жизнь и решает без добровольно-принудительного использования хотя бы в тёмную помощников из числа людей. И падение осколка кирпича на голову этому хамоватому типу, кто, пожалуй, и всего вероятней, всю свою жизнь шёл и напрашивался на такой итог своей жизни, – он уж точно не одному Илье дорогу перешёл и подрезал, – не есть уж точно плод решения природной случайности, – его ветром вынесло из стены, куда ранее кирпич вколупал без соблюдения технологии и небрежно не трезвый каменщик Михалыч, – а за всем этим определённо стоит своё стечение не всегда странных и необъяснимых обстоятельств, где в итоге стоит исполнитель в человеческом обличие.

Вот, например, он сам. Прояви, к примеру, Илья большую настырность и нахрапистость, не пропустив вперёд себя этого наглого Кондратия, отдавив ему ноги, было замахнувшиеся его обогнать, то кто знает, стал бы жертвой падения кирпича на голову Кондратий, если предназначавшийся для падения на голову первого вышедшего из этого перехода человека кирпич, – а им станет на этот гипотетический раз Илья, – вбил бы об оземь в себя Илью. Так что тут надо посмотреть, что это за такой замысел фатальности, относится ли он именно к этому месту, в это время, или же он имеет для себя другое целеуказание, связанное с тем, что для этого Кондратия Михайловича пробил свой последний час.

– А ведь тот, вчерашний разговор с ним моего соседа, в своём роде есть предвестник судьбы, и он входит в ту самую схему предначертания человеческой судьбы, по которой ведётся работа с человеком. – Рассудил Илья, переведя свой взгляд в сторону людей, обступивших Кондратия Михайловича. – Я должен узнать, кто мой сосед. – Сделал первый вывод Илья. – И кто такой этот Кондратий Михайлович. – А вот эта вторая мысль Ильи была более чем разумна. И связана она была с тем, что он не был уверен вообще, что ему удастся выяснить что-то дальше своего рабочего стола. Ну а для чего всё это им сейчас надуманное нужно было, то что-то на интуитивном уровне ему подсказывало о том, что тем, чем занимаются в этом агентстве «Надежда», настолько важно, что он не имел права всё это игнорировать, ограничившись одним интересом Эвридики и сейчас плюс своим полученным заданием. Которое только в характере участвующих в нём лиц разниться, а так-то оно является одним из замыслов судьбы, с её играми с людьми.

И Илья, остановившись на этом решении, выяснить непременно, кто такой этот Кондратий Михайлович (в этом он отчего-то был более чем уверен), всё же посмотрев на свои часы, которые фиксировали не такую уж большую рань, но только не для рабочего дня их колл-центра, организующего свой рабочий день для операторов с послеобеденного времени, и с решением, что у него есть ещё время на благородный поступок, бросается в гущу этой массы столпившихся вокруг Кондратия людей.

И как по прибытию в эпицентр развивающихся событий вокруг Кондратия понимает Илья, то человек, конечно, всё ещё отзывчив на беду ближнего своего, на которую он хотя бы рефлексивно да реагирует, а вот насчёт оказания первой помощи тому же ближнему своему, то с этим вопросом более сложно. И если насчёт вызова скорой помощи, то с этим как-то сумели справиться, то вот насчёт справиться с истечением крови из Кондратия, то он всё как лежал, кровью истекая, то также и продолжал, пока в это дело не вмешался появившийся Илья. Что вызвало массу противоречий и споров со стороны той активной и неравнодушной массы зевак, кто посчитал, что он больше всех знает, особенно в деле оказания помощи людям, ударившимся головой о кирпич, заявляя, что ему жизнь уже итак вон как приложила, так что его трогать категорически не рекомендуется. Можно в нём сотрясти последнее, что осталось от человека. А быдла итак полно и в нём недостатка не ощущается.

Но так как все эти жизнью и опытом жизни люди одарённые, как правило, не спешат пачкать свои руки и вот такими в том числе проявлениями изнанки жизни, то Илье никто не стал мешать в его деле оказания буквальной помощи Кондратию. Плюс тут как раз скорая помощь подоспела, в которую вместе с Кондратием загрузился и Илья, чтобы сопроводить человека собой спасённого и быть полезным для медицинского персонала, оказывающего помощь Кондратию в плане, конечно, не лечебных мероприятий, а информационного обеспечения – что, когда и каким образом всё это дело с Кондратием, не имеющим при себе страхового свидетельства, случилось. Ну и заодно некоторые интересующие себя вопросы решить насчёт всё того же Кондратия, человека уж очень не случайной для Ильи судьбы. Кто может раскрыть для него некоторые алгоритмы работы фатализма на человека. А зная, по какому алгоритмы отрабатывает человекам его судьба, можно… Аж дух захватывает от всего этого «можно».

– Кто тут у нас? – задался этим вопросом дежурный врач, встречая им в своём приёмном покое, а так-то круглосуточном беспокое всю бригаду скорой помощи, Илью и в первую очередь Кондратия на коляске. Ну а так как каждый из спрашиваемых имел собственную позицию и точку зрения на ответ на этот вопрос, то и ответы у всех спрашиваемых разнились между собой, с учётом занимаемого положения в жизненной иерархии спрашиваемого человека.

– Черепно-мозговая травма средней тяжести. Апоневроз не повреждён. – Даёт ответ врач скорой помощи.

– Какая клиническая картина? – следует добавочный вопрос со стороны дежурного врача Лаврентия, как было написано на его бейджике. А вот на этот его вопрос врач скорой помощи не склонен отвечать культурно и вообще хоть как-то словесно и даже через губу. С него достаточно уже того, что он сделал для жизни этого человека. А Лаврентия он и раньше терпеть не мог за его предвзятость и своего рода наглость по отношению к ним, врачам скорых, так называемых с точки зрения Лаврентия лиц не с твёрдой жизненной позицией и вообще стабильность им претит, то и сейчас ничего не изменилось. И врач скорой помощи только хмуро смотрит на Лаврентия, посылая ему однозначно понимаемые сигналы.

– Тебе значит привези пациента, всё о нём разложи по полочкам, а сливки снимать будешь только ты. Нет уж, так не выйдет. Демонстрируй своё умение ставить диагноз, доказывая, что ты не зря столько лет протирал штаны в медицинском институте. Куда меня, не менее чем ты талантливого человека, не взяли по одной лишь причине. Я рожей не вышел. И мне пришлось заканчивать медицинское училище, получив профессию фельдшера. – Вот что сверкало в глазах фельдшера, когда он грубил лицом Лаврентию, всё время удивляющемуся тому, почему его фельдшерский состав не любит. – От зависти языки прикусили, вот и не могут мне никогда ничего толком ответить. – Вновь оправдал фельдшера за его не умение внятно всё объяснить Лаврентий.

Ну а раз с фельдшером по причине его неустойчивого состояния общаться, в общем, не имеет никакого смысла, то Лаврентий переводит свой вопросительный взгляд на Илью и как бы его спрашивает на своём медицинском диалекте, свойственном врачебному персоналу ещё со времён античных врачевателей, а в частности самого легендарного врача Гиппократа. Кто сперва лечебным словом обхаживает своего потенциального пациента, выясняя его степень подверженности болезням, и как далеко зашли в него все эти болезнетворные метастазы. А для этого Гиппократом выясняется общественное и финансовое положение обратившегося к нему за помощью человека. После чего он путём косвенных вопросов выясняет его ход мысли в сторону использования данного ему природой всё того же положения в обществе и куда он тратит излишки своего заработка.

И после этого краткого опросника в принципе медицинская картина полностью вырисовывается на этого только с виду зажиточного гражданина Эллады, а так-то его с утра до вечера грызёт его беспредельная скупость и прижимистость, отчего он и ест что попало, пьёт тоже самое и вообще пытается питаться божьим духом. Из чего сразу вырисовывается достойный жизни этого человека эпикриз, являющийся всегда отражением жизненных инициатив человека. – Вы, гражданин, самоед. И с этим ничего не поделаешь бесплатно.

– И здесь из меня дурака хотят сделать, кровопийцы. – Ставит свой эпикриз гражданин с большим сомнением в сторону людей от так называемых медицинских наук.

Что же касается Лаврентия, то он не так сразу категоричен к Илье, а он ему ещё даёт шанс оправдаться.

– А вы, голубчик, какого хрена здесь делаете? Здесь, если вы ещё не просекли своим недальновидным умишком, посторонним вход воспрещён. Или я о вас чего-то не знаю и вы так сказать, не совсем посторонний. – С вот таким посылом смотрит Лаврентий на Илью. А Илья, неся в себе с самого детства стойкое уважение к людям в белых халатах, особенно если эти халаты имеют на себе следы от работы с неуёмными и бывает что и бесноватыми пациентами, кому не помешает вставить челюсть и лучше будет консервативным способом, через кулак, несколько в себе замешковался сперва, не зная, чем оправдать своё здесь появление. И кто знает как бы дальше разговор пошёл, если бы тут к нему не пришёл на помощь фельдшер, пояснив его здесь появление тем, что ему, мол, этот тип на каталке, жизнью обязан.

Но Лаврентия всё это всё равно не устраивает уже и не поймёшь из-за каких причин, – из-за стойких противоречий с фельдшером или же его следованию правилам приёмного отделения, где право вмешиваться во внутреннюю жизнь человека имеют лишь люди с медицинским образованием, – и он требовательно так вопрошает. – И что с того? – А так как этот вопрос Лаврентия в себе несёт философствование и всякого рода диалектику, а на это всё Илья не подряжался объясняться, отлично одновременно понимая, что в этих сферах Лаврентий его легко положит на лопатки, используя свои эксклюзивные знания биологии человека и его нервные окончания, – возьму эту падлу на рефлексах, – то Илья считает нужным не отвечать на этот провокационный вопрос Лаврентия.

А Лаврентия и в правду, что за такая падла, берёт и начинает использовать своё служебное положение в личных целях, заявляя следующее. – Попрошу вас на выход отседова.

– И куда ж? – как с ним (Ильёй), так и он будет отвечать Лаврентию.

– В общий коридор. Там можете подождать новостей о состоянии… – на этом месте Лаврентий переводит свой взгляд на поступившего пациента, затем опять смотрит на Илью и задаёт возникший прямо сейчас вопрос. – Кстати, вы не в курсе, как зовут вашего спасённого.

На что Илья хотел было заметить столь удивительно скрупулезному врачу Лаврентию, что он приходит на помощь людям не по своему знакомству с ними, а по зову сердца (хотя в этом вопросе он с лукавил), и если кто-то об этом типе с точностью до волоска на голове знает, то этот тот кирпич, который счёл необходимым упасть на голову именно этому человеку. И как он, философски тоже умея мыслить, понимает, то это всё не какая-то там случайность. И если это так, а это так я вас уверяю, то этот кирпич точно в курсе того, кого он решил отправить на тот свет.

Но Илья опять не сумел поставить на место Лаврентия, перебитый всё тем же фельдшером, и в самом деле во всех дырках затычка, и в вопросе настороженного к нему отношения со стороны Лаврентия, Илья, пожалуй, займёт сторону Лаврентия. Кто хоть не так разговорчив и бывает что помалкивает. А этот фельдшер, как уже про него понял Илья, вообще язык не умеет держать за зубами, и какая может для него существовать врачебная тайна. Да он всё о тебе расскажет и выскажет, стоит только найти должный подход, через склянку спирта, к фельдшеру.

– Что скажите доктор о Соломоне Андреевиче? – задастся вопросом к фельдшеру перехвативший его в курилке взволнованный человек, судя по тому, как он путает, куда деть сигареты в своих руках, тыча ими в фельдшера, уже прекратившего сопротивляться этому давлению на себя в виде сигаретного подкупа и взявшего пачку сигарет у этого нервного прохожего.

– О Соломоне Андреевиче? – переспросит многозначительно подошедшего фельдшер, как бы испытывая его характер на крепость убеждений и верность своему слову.

– О нём самом. – Подтверждает силу своего слова и воли подошедший.

– В философском контексте? – что-то опять мудрит фельдшер, задаваясь новым, довольно странным вопросом для этого места нахождения, где о философии вспоминают лишь тогда, когда говорить больше не о чем (всё предрешено тут). Тогда, впрочем, его вопрос не столь странен, если вы, конечно, понимаете язык медицинских работников, кто и выражается всегда мёртвым языком, что б не быть полностью ясным для тех, кто в первую очередь заинтересован в ясности понимания своего лечащего врача (так же использование мёртвого языка в своих лечащих действиях, служит для того, чтобы иметь связь с потусторонним миром, с кем у врачей идёт торг насчёт своего пациента) и имеет чувство юмора до чего же странное и поразительно пугающее пациентов.

Ну и подошедший к фельдшеру человек, явно не полностью и правильно уловив посыл этого вопроса фельдшера, слегка растерялся, интуитивно чувствуя, что фельдшер, как и другие работники медицинского цеха, просто так вопросами не задаётся, из-за необходимости не расстраивать фельдшера и ему не грубить своим отказом, и вообще, лучше будет получить для себя дополнительную информацию, чем нет, даёт утвердительный ответ. Что видно по фельдшеру, его удовлетворяет и он с задумчивым видом, после глубокой затяжки обволакивающего разум дыма, выдаёт удивительную сентенцию. – Вижу в этом имени преемственность политического и духовного поля. – И сказав это, теперь внимательно ждёт ответа на эту свою иносказуемость от этого подошедшего к нему человека, всего лишь поинтересовавшегося о здоровье своего знакомого, а не о его дальнейшей политической судьбе.

А обычные люди так далеко не заглядывают в отличие от медицинских работников, кто вынужден в своём подходе к лечению пациента рассматривать не только его биологические данные, подверженные природной коррозии и оттого выходящие время от времени из строя, но и его духовные основы, этот становый хребет человека, на котором вся эта биологическая масса, называемая человеком и держится. Плюс медицинские работники, за кем часто определяется будущее человека, как бы они не стремились быть бесстрастными и нейтральными, должны обязательно учитывать то, как себя зарекомендовал при жизни их пациент и кого по делам его ждёт, либо рай, либо ад. А от этого его итогового пункта назначения пути человека уже многое в будущем зависит для его лечащего врача, уж совсем не желающего портить отношения с представительствами обеих итоговых точек.

– Я политикой не интересуюсь. – Слишком уж самоуверенно заявляет вот такое этот проходимец точно.

– Вот как. – С интересом и с долей удивления посмотрел на проходимца фельдшер, слегка ему позавидовавший, если это, конечно, правда.

– А кто для вас этот Соломон Андреевич? – через прищур глядя на столь взволнованного проходимца для фельдшера, задаётся ему вопросом с подвохом фельдшер. А проходимец чего-то не понимает, какое это имеет отношение к здоровью столь им уважаемого Соломона Андреевича. О чём он так и спрашивает этого столь самонадеянного человека от медицинской как бы профессии.

А фельдшер, что за бестия такая, стоит на своём, на пакостном отношении к людям с этой стороны лечебного процесса. – Я, – говорит чересчур самонадеянно фельдшер, – задал вопрос. И хочу услышать на него прямой и искренний ответ. – И падла так при этом уставился на человека так о Соломоне Андреевиче волнующегося, что он даже вступил в спор с человеком медицинской профессии, с кем априори не вступают в спор, если ты, конечно, уверен в том, что тебя в итоге обойдёт стезя встречи с человеком врачебной профессии – без всяких мучений и цепляний за жизнь ты успокоишься в итоге не веки вечные.

– Искренне хотите знать? – риторически спрашивает фельдшера этот нервный проходимец, со своей стороны уперевшийся взглядом в фельдшера. – Раз так, то слушайте. Я всеми душевными силами терпеть не могу эту гадину, Соломона Андреевича. И по этой самой причине, я нахожусь в первых рядах людей, переживающих за его здоровье. Хочу, значит, что б он ещё подольше помучался, постепенно сдыхая от всех своих болезней, даденных ему за грехи перед нами, его подчинёнными.

– Ну, раз так! – с облегчением выдыхает фельдшер. – То спешу вас успокоить. С вашим Соломоном Андреевичем в этом плане будет всё в порядке. Так что можете успокоиться и, идти домой ни о чём не волнуясь.

– А как насчёт того, чтобы укрепить мою уверенность в ожиданиях благоприятного положения с Соломоном Андреевичем? – многозначительно так посмотрев на фельдшера, задаётся вопросом проходимец.

– Вы подвергаете мою веру в бога испытанию. – Воздев руки к верху с сигаретой в одной, что-то в себе такое теологическое возомнил фельдшер, если честно, то всегда прибегающий к вот такой защите своих врачебных ошибок. – Не хотите ли вы подвергнуть сомнению то, что всё в руках бога? – задался вопросом фельдшер, посмотрев вновь через прищур на этого сомнительного типа.

– Я в этом даже не сомневаюсь. – Говорит в ответ проходимец. – Я всего лишь считаю, что человек есть сознание помыслов бога и инструмент проведения его замыслов в жизнь.

– Что ж, с этим я готов согласиться. – Убирая пачку сигарет в карман, говорит фельдшер, давая понять проходимцу, что не оскудеет рука дающего, тем более на благое дело – на продление жизни в мучениях поделом человека.

– Судя по документам, – вот так перебивает Илью фельдшер, как всеми тут догадливо понялось, то не имеющий ничего в себе святого и культурно-воспитанного, раз он залез в карман этого бессознательного пациента. И как всеми ещё понимается, то не для того, чтобы выяснить его имя и адрес его проживания, а фельдшера больше всего интересовало имущественное положение пациента, которое определяется через его портмоне. А вот определил ли он всё это, пока что доподлинно неизвестно, да и фельдшер очень ловко переводит эту тему разговора на самого пациента, озвучивая его фамильные и именные данные.

– Кондратий Михайлович Бездыханный. – Озвучивает имя пациента фельдшер, вызывая улыбку напряжения на лице Лаврентия, было рефлекторно дёрнувшегося рукой в сторону шеи пациента для проверки его пульса и даже дыхания. Что немедленно было замечено фельдшером, себе в нос усмехнувшимся. Что уже слишком для Лаврентия, и он требовательно так посмотрел на фельдшера и отдал ему команду сообщить о случившемся с Бездыханным его родственникам.

– Только без этой вашей самодеятельности, с попытками из всего сделать каламбур. – Сделал уточнение Лаврентий, еле сдерживаясь от желания озвучить пришедший всем тута в голову каламбур насчёт этого пациента, когда о его состоянии спросят его встревоженные этим сообщением родственники. И как всем тут уверенно кажется, то фельдшер ничего с собой не сможет сделать и не устоит против того, чтобы сказать, что ваш папаша Бездыханный находится здесь в своём самом обыденном и стабильном состоянии, то есть бездыханным.

И что самое удивительное, так это то, что Лаврентий не сможет укорить фельдшера в таком его подходе к сообщению родственникам отжившего своё человека. Ведь при их самой сложной на всём белом свете профессии, где они каждый рабочий и не рабочий день ходят по краю бездны, между жизнью и смертью, заглядывая по ту сторону бытия человека, им чтобы сохранить себя, по крайней мере, в человеческом облике, нужно защитное средство, так называемый оберег. И этим оберегающим и сохраняющим их в здравом уме средством является их отличное от всех других людей чувство юмора. Которое только с виду кажется жестоким и этически невыдержанным. Но если сделать поправку на понимание специфики работы врача, то всё становится на свои места. И убитые горем родственники уже не так убиваются по вашему медицинскому взгляду, а они всего лишь слегка интригуют.

– Если у вас такая во мне неуверенность, то чё вы мне это дело поручаете, а не сами за него берётесь? – начинает возмущаться фельдшер.

– Хотя бы потому, что мне некогда. Да и лучше вас этого никто не сделает. – Отвечает Лаврентий. А вот это другое дело, судя по удовлетворённому виду фельдшера, выдвинувшегося во внутренние помещения больницы, где, наверное, находился телефон, с которого он и собирался позвонить и тем самым выполнить святой долг перед родственниками Кондратия Бездыханного, до этого момента ничего подобного и не подозревавших за своим родственником Кондратием, всегда, если честно, вызывавшим требовательного характера вопросы у своей супруги по вечерам в выходные, когда он пропадал за полночь. А вот сейчас он в один момент вдруг решил их без возврата на этот раз покинуть и при этом также без предупреждения и внятного объяснения вот такого своего странного со здравой точки зрения человека поступка (ну и что, что он сам обо всём этом не знал и всё так вышло спонтанно).

– И хуже тоже. – Уже в спину фельдшеру бросил эту фразу Лаврентий, как оказывается, не полностью искренний человек в лицо, в отличие от себя за вашей спиной. И это наводит на весьма опасные и сложные мысли Илью, на всё это посмотревшего с укором. А вот так смотреть на себя Лаврентий никому не позволит. Что он делает немедленно, принципиально посмотрев на Илью и, заявив непонимающе: Вы ещё здесь?

А Илья чего-то не понимает этого его вопрошание и что оно может значить. – А где я должен быть по вашему разумению? – уже сам вопрос Ильи звучит дерзко.

– Там. – Кивает Лаврентий в сторону выходной двери во внутренние помещения больницы. – В общем коридоре ожидания.

– Ожидания чего? – Илья продолжает демонстрировать неуёмность своего характера.

– А это как на то судьба укажет. – Смеет вот такое заявлять Лаврентий, расписываясь тем самым буквально в своей ничтожности и не в способности врача повлиять на жизнь своего пациента. И Илья даже не знает, что на это сказать, не понимая, чем он заслужил в глазах Лаврентия такое право на откровение.

– Вывел, сволочь. – Вытолкав в шею фигурально, а так-то в спину Илью в дверь, после её закрытия открылся перед медсестрой Лаврентий в том, чем Илья заслужил для себя вот такого искреннего подхода к нему себя, Лаврентия. Ну а вытолканному в общий коридор Илье ничего другого теперь не оставалось делать, как начать решать, что же дальше делать. Ждать каких-то вестей от Лаврентия, кто обязательно захочет на нём провести какие-нибудь свои мысленные эксперименты с применением своего специализированного чувства юмора, раз он сумел его так достать до рукоприкладства, либо же наладить контакт с фельдшером… – А ведь он как раз больше всего о Кондратии знает, имея в руках его документы. – Спохватился Илья, принявшись крутить головой в разные коридорные стороны, в попытке там отыскать этого столь зловредного фельдшера, сумевшего и таким образом насолить Илье.

Но ни там, ни там его не было, – а искать его, плутая по зданию больницы не очень здравая идея, – и Илья решает присесть у кабинета приёмной (нет, лучше чуть от ней подальше), чтобы посидеть успокоиться и обдумать свои дальнейшие действия здеся.

И только он присаживается на скамейку, расположенную через кабинет другой от приёмной Лаврентия, как с одной стороны коридора раздаётся шум людского движения и волнения такого, что Илья не может оставаться безучастным, и он переводит всё своё внимание в эту сторону. Где он и обнаруживает совсем скоро появление источника этого шума, а именно несколько встревоженных и запыхавшихся людей разнопланового вида – две женщины, одна молодая, а другая не такая уж молодая, и двое мужчин, один очень забористого вида, а другой более степенен и дороден.

И вся эта нервно выглядящая и взволнованная публика, не просто идёт по коридору в сторону Ильи, чем несколько его напрягла, а она ничего перед собой встречаемым не оставляет без внимания, всё вокруг разглядывает, в особой частности встречные двери, в которые она по ходу своего движения заглядывает и судя по всему тому, что эти люди демонстрируют, то они кого-то тут ищут. И как на одно мгновение при их подходе к Илье ему показалось, то и он может находиться в числе тех людей, кто будет небезынтересен для этих людей и они могут и на нём остановиться.

Но с огромным облечением для Илья сейчас же выяснилось то, что он хоть и достоин того, чтобы им могли заинтересоваться эти люди, но всё же они сюда пришли не по его душу, и они продолжили свой путь дальше. Но не настолько дальше, как уже захотелось этого Илье. А как им уже подозревалось, то до двери приёмной к доктору Лаврентию. Куда, впрочем, их всех вместе и по частям не пустили, хотя они на первом этапе, воспользовавшись внезапностью, сумели головами туда проникнуть. Но это был их временный успех и спустя практически секунды, в дверях появился доктор Лаврентий, задвинувший собой всю эту взбалмошную публику, с готовностью истерить и нервничать, если всё будет не по неё.

Но видимо врач Лаврентий всё же профессионал своего дело, хоть это так и не показалось Илье, кто, впрочем, не может быть к нему объективен, раз ему удалось в один момент поставить на место всю эту нервную публику и заставить себя слушать. И как буквально сейчас выясняется Ильёй, всё это время за ними наблюдающим, то Лаврентий всего этого послушание у этих людей добивается, надо же, за его счёт. И это не просто какие-то домыслы неприятия Ильёй доктора Лаврентия, а это следствия его наблюдения за происходящим там и в особенности за самим доктором Лаврентием, кто своими кивками в его сторону не только переводит внимание своих собеседников на Илью, а он им в нём на что-то такое указует, что начинает озадачивать не только Илью, напрягшегося в себе в готовности дать отсюда дёру, но и этих людей, принявшихся теперь нервничать в его сторону.

Чем, как и ожидалось Ильёй, очень ловко воспользовался доктор Лаврентий, незаметно покинув пределы коридора, закрывшись в своём кабинете и оставив Илью один на один с этой нервной публикой, принявшейся между собой переговариваться, с тоже время бросая свои злобные взгляды на Илью. А Илье чего-то совсем не хочется быть вот такой грушей для битья для незнакомой массы людей и он начинает собираться поскорее покинуть это своё место сиденья. Но не успевает. К нему (а к кому же ещё!) со стороны этой публики отряживается посланец – тип забористого вида. И Илья вынужден остаться сидеть на месте до разрешения вопроса к себе подхода этого типа, на кого он смотрит и ждёт его подхода.

И вот Илья немигающее не сводит своего взгляда с этого типа и тот тоже с таким же целеустремлением идёт к нему и понятно уже точно, что они между собой разойтись не могут. Что так и есть, и этот тип, сократив расстояние до Ильи до границ перехода на личности, обращается к Илье с несколько странным утверждением. – Нам сказали, что это вы. – И само собой Илья не может и не обязан понимать этого типа и то, что он имеет в виду под этим утверждением.

– Я не совсем вас понимаю. – Отвечает Илья.

– Вы тот, кто спас жизнь моему брату, Кондратию. – Делает уточнение этот тип.

– Это слишком громко сказано. – Отвечает Илья. – Я лишь оказался в нужном месте, в нужное время.

– Лучше бы вы там не оказались. – Ответил горестно так называемый брат Кондратия, покачивая головой. А вот что это сейчас было, то Илья совсем не понял. О чём он так и спросил. – Почему?

Ну а брат Кондратия, как оказывается, уже находится на своей отвлечённой волне, и он продолжает развивать свою мысль, связанную последовательно с его первым высказыванием. Впрочем, эти его размышления вслух в чём-то сообразуются с вопросом Ильи и дают на него ответ.

– Я понимаю, вы действовали не произвольно, спонтанно, отталкиваясь от своих внутренних рефлексов, заложенных в вас природой для указания на вашу человечность в отличие от какого-нибудь хищника, живущего одними инстинктами самосохранения, но вы в своих действиях не использовали то в нас, человеков, заложенное разумное начало, которое является точкой отсчёта и опоры в человеке, как определяющей его человеческую сущность, самосознательность, – а это более высокая категория определения человека, нежели его человечность, отвечающая за категории морали и нравственности, – то есть не опирались в своих решениях на информацию о человеке вами спасаемом, кто являлся гадом гадким, – здесь брат Кондратия, сделав мерзкий акцент, прямо подчеркнул своё неприятие и негативное отношение к своему брату, – и тем самым этот ваш поступок по спасению человека, только в идеальном мире может быть принят и оценён однозначно хорошо, тогда как в нашем мире, живущим далеко не по идеальным правилам и законам, где человеком ты можешь называться, но по своей сути им не являться, где действуют законы относительности обстоятельств твоего и возникшей вокруг тебя ситуации определения, ваш поступок не может так однозначно принят. И наша семья, к которой принадлежал когда-то и этот отщепенец, падла и последний негодяй Кондратий, не может принять ваш поступок как благородный и разумный. – На этом месте брат Кондратия замолчал, при этом уставившись на Илью с непонятными для него целями.

– И что мне теперь делать? – сам не зная почему, задался этим вопросом Илья.

– Вы встали на пути судьбы, вам и исправлять то, что вы натворили. – Вот такое заявляет этот брат Кондратия, судя по всему им сказанному, недалеко ушедший от Кондратия сволочи, если он и есть такой.

– Вы, наверное, шутите? – переспрашивает в ироничной, но совсем не смешной манере Илья, уже догадываясь, какой он ответ получит на этот свой вопрос. И Илья в этот раз нисколько не ошибся, и брат Кондратия полностью подтвердил его догадки.

– Даже и не думал. – Заявляет брат Кондратия своим каменным, без всяких эмоций лицом. И вот тут-то Илье в голову приходит интересная догадка, которую он тут же берёт на вооружение в разговоре с этим так и наседающим на него братом Кондратия.

– А не вы ли подталкивали судьбу для такого итогового решения с Кондратием? Уж очень скоро и в полном составе ваша семья прибыла сюда. – Не в бровь, а в глаз бьёт своим вопросом Илья брата Кондратия. Впрочем, брат Кондратия, хоть и пропустил этот удар, одёрнувшись язвительной ухмылкой, тем самым вскрыв себя, всё же он умеет держать удар. Что он и продемонстрировал своим ответом. – Кондратий был единоличным регулятором и творцом своей судьбы. А мы всего лишь были жертвой его жизненных намерений, будучи втянуты им в свои махинации с жизнью. Так что мы скорее были и сами инструментами судьбоносных решений Кондратия, нежели отдельными мозговыми центрами по итоговому решению с ним.

– Тогда получается, что и я стал жертвой многоуровневых замыслов Кондратия, вовлёкшего меня так ловко в орбиту своего влияния. И выходит, я тоже инструмент в его руках, как и вы. – Делает вот такие выводы Илья. – И вы, требуя от меня то, что требуете, тем самым идёте на поводу Кондратия, который так умело столкнул нас лбами. – Здесь Илья сделал совсем короткую паузу, чтобы дать переварить данную информацию брату Кондратия, и в самом деле почувствовавшему растерянность и расстройство личности, после чего продолжил своё обращение брата Кондратия из своего врага в свои единомышленники. – И как мне мыслится, – говорит Илья, – то было бы совсем глупо действовать по тому же, задуманному Кондратием плану, не узнав, чего в самом деле добивается Кондратий.

– А чего он может добиваться? – теперь уже брат Кондратия не совсем поймёт Илью.

– Мне это сложно сказать, не зная Кондратия как вы. – С задумчивостью говорит Илья. – Этот вопрос скорей относится к вам. Вы же знаете, в каких родах деятельности и подлости подвязывался Кондратий. Что он мог такого задумать, чтобы вас так ловко обвести вокруг пальца с покушением на свою жизнь. Это может быть его страховка от несчастного случая, где не сама страховка покрывала бы этот случай, а замешенные в нём люди, с кем у Кондратия имелись кардинальные противоречия на будущее наследование чего-то общего. – И судя по задёргавшемуся глазу брата Кондратия, то Илья своим предположением вновь попал в точку.

– Мне надо переговорить со своими родственниками. – Говорит брат Кондратия, наскоро подымаясь со скамейки, куда он присел во время разговора с Ильёй, и выдвигаясь в сторону своих заждавшихся родственников.

Ну а Илья, уже поняв, что с Кондратием всё будет хорошо, когда он находится под такой родственной опекой, чтобы значит, им не мешать заботиться о своём злобном родственнике и не мозолить им глаза собой, олицетворяющим тот самый поступок, который им все карты спутал, быстро подымается со своего места и с той же скоростью начинает уходить в противоположную от этой родственной кодлы сторону.

По выходу из больницы Илья, не оглядываясь идёт пока что прочь отсюда, а когда он минует пару кварталов и больницы уже и не найдёшь визуально, если даже назад обернёшься, то только тогда он сбавляет ход до остановки. Здесь переводит своё дыхание и неожиданно для себя начинает несдержанно смеяться, пугая и заставляя себя обходить на расстоянии прохожих, нежелающих вот так просто заражаться какой-то новой заразой, симптомом которой является спонтанный смех и ничем необусловленная радость до соплей незнакомца. Что есть большая опасность заражения новым вирусом смеха в наше время, поглощённым человеческой самоцелью собственного сбережения, где человек из-за невозможности образовать вокруг себя вакуум хотя бы того же общения (природа у него такая социально-сволочная, требуют для себя общения), всеми надуманными путями ограждает себя от контактов первой степени с другим человечеством, которое является носителем различных вирусов, этим бичом современного общества, болезненного до предела тем же предубеждением против всего вокруг себя.

А вот и подтверждение для набитого на вирусах глаза прохожего. Илья озвучивает себе в нос то, на что подводило вот такое его поведение. – Так и сбрендить можно. – Пробалтывает эту мысль Илья, прямо пугая услышавшего это прохожего, посчитавшего, что процесс сбрендивания уже давно запущен и как бы ему не попасть под жернова последствий этого умственного вначале, а затем душевного заболевания. Хотя может и наоборот, если заболевший человек не шибко умный. А так-то всем этим умственным болезням, в частности шизофренией, подвержены люди могучего склада ума и интеллектуала, где их голова от забитостью себя стольким умом и всем этим давлением на черепную коробку, само собой не выдерживает всего этого и начинает выпускать из себя пар не укладывающимся в здравое сознание поведением.

– Ладно, идти пора. – Ставит точку в этом своём отступлении от обыденных правил поведения человека на улице Илья, выдвигаясь на своё новое место работы – в колл-центр «Надежда».

ГЛАВА 8

Новые задания

И как по подходу к зданию колл-центра Ильёй выясняется, то второй приход не менее тревожен, чем первый. И если в первый раз ты опасаешься своего полного незнания происходящего под сводами колл-центра, то сейчас ты опасаешься уже другого. Правда, вот чего, то тут большой ясности для Ильи нет. Но опасение при этом присутствует на интуитивном уровне. Почему-то Илье кажется, что администрация колл-центра в лице супервайзера, вчера захваченная врасплох его неожиданным появлением, за прошедшее после вчера время сумела собраться, навести о нём справки и, выяснив, что он не тот за кого за себя выдаёт, посчитает важным, нужным и заблаговременным по его приходу его под благовидным предлогом завести в какой-нибудь отдельный кабинет и там начать колоть на предмет выяснения его личности и целей его внедрения в колл-центр.