Читать онлайн Хромая лошадь бесплатно

Фотограф Анна Нисс

Редактор Наталья Астанина

Корректор Анастасия Лобанова

Дизайнер обложки Соня Мироедова

© Кира Лобо, 2023

© Анна Нисс, фотографии, 2023

© Соня Мироедова, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-7610-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤПосвящается людям,которых я слишком хорошо знаю.

Дул холодный декабрьский ветер. Вперемешку с мокрым белым снегом в воздухе хаотично летал серый пепел. Со всех сторон доносились звуки сирен и крики людей. На замёрзшей земле лежал человек и смотрел в ночное небо. Вокруг был едкий чёрный дым. Очень много дыма…

Глава 1. Макс. Понедельник

Я сидел в кожаном кресле и крутил в руке ампулу пентобарбитала. Меня окружала звенящая тишина, но если слушать вдаль, то можно разобрать, как через два номера от моего кто-то спустил воду и перекинулся с кем-то парой слов.

«Не одному мне не спится», – усмехнулся я.

На стеклянном столике передо мной стоял рокс с водой. Рядом с ним лежал шприц на два миллилитра.

«Может, лучше было бы взять инсулиновый, – рассуждал я, глядя на длинную иглу, – хотя одного миллилитра мне может не хватить, а делать несколько уколов неразумно…»

Я поднёс ампулу ближе к глазам и стал разглядывать, как прозрачная жидкость переливается от еле заметных колебаний.

Когда я набирал шприц, мои руки не дрожали: мне неоднократно приходилось это делать. Я не чувствовал страха, неуверенности или других подобных чувств, описанных всякими соплежуями в прокатном кино. Я насмехался над их ничтожностью, потому что, оказавшись на их месте, я ощутил безграничную власть.

Я обожаю власть. Я люблю её больше, чем деньги. Но в последнее время у меня не было ни грамма её: в своей жизни я больше ничего не контролирую. Поэтому сейчас, ощупывая пальцами эту маленькую стекляшку, я упивался своим всемогуществом.

Когда твоя жизнь рушится как карточный домик, тебе остаётся только стоять в стороне и смотреть на неизбежное. Чувствуешь себя жалким от осознания того, что тебе не спасти эту конструкцию, даже если начнёшь хаотично ловить единичные бумажные квадратики. Но когда в твоих руках лежит эта крошечная ампула, ты понимаешь, что существование всего мира в данный момент зависит только от тебя и только ты решаешь, что будет дальше.

Представляете, сколько власти в одной малюсенькой скляночке?

Держа ампулу в левой руке, а шприц в правой, я рассматривал бледную кожу на предплечье. Чёткие синие линии притягивали взгляд.

На кровати зажужжал телефон. Хватило же мне ума поставить его на беззвучный, а не вырубить к чёртовой матери. Я аккуратно положил шприц и ампулу на стеклянную поверхность и, подойдя к кровати, взял трубку.

– Макс, – раздался голос Леси, – я только что вышла из больницы. – Её прерывистая речь сопровождалась всхлипами.

– Что случилось? – напрягся я.

– Они сказали, что уже сутки не бьётся сердце, дали какие-то таблетки… Его больше нет. – Она разразилась рыданиями.

Я медленно опустился на покрывало. Мне показалось, что и моё сердце не бьётся. Я никогда не умел утешать по телефону.

– Мне приехать? – спросил я.

– Нет, нет, просто скажи, где ты, я сама приеду.

До того, как её голова оказалась у меня на коленях, я уничтожил все улики. Вот же проклятье! Вряд ли получится раздобыть ещё одну ампулу…

Я молча гладил её по волосам и ждал, пока она первая заговорит. Не знаю, сколько времени прошло, но мне это молчание было не в тягость. Всегда можно найти, с кем поговорить, но не всегда есть с кем помолчать.

– Почему ты вообще здесь? – спросила она.

– Не хотел идти домой, – проговорил я. Мне подумалось, что я смогу отвлечь её, перетянув одеяло на себя.

– А кто с сестрой остался?

– Я проконтролировал, чтоб она уснула. И ушёл.

Леся поднялась и вытерла нос.

– Разве можно оставлять её вот так, одну? Она же совсем маленькая.

– Хочешь почитать мне нотации? – улыбнулся я.

Она шлёпнула меня по плечу.

– Не одному тебе тяжело, – сказала она.

Я посмотрел ей в глаза и не ответил.

– Ты Мите уже сообщила?

– Нет… Думаю, лучше при встрече.

– Тогда собирайся домой, пока он не начал тебя искать.

– Давай на двоих такси закажем. Тебе тоже надо быть дома.

– Уговорила. – Я хлопнул её по коленке.

– А с твоей сестрой я буду помогать.

– Необязательно, как-нибудь справлюсь, – отмахнулся я.

– Мне это нужно…

Я кивнул и обнял её. А через час мы были по своим домам.

С того момента прошло уже шесть лет. Но без напряга помолчать мне удавалось только в одиночку.

Мне часто снятся странные сны. Ещё более странно то, что я запоминаю их в деталях и подсознательно пытаюсь связать с оккультизмом. Нет, мне не снятся мистические существа или другие нарколептические картины. Но как говорил Стивен Кинг: «Мистика не так страшна, как реальность». Мне снятся слишком реальные сны.

– Макс! – звонкий девчачий голос вырвал меня из этого кошмара. – Твой телефон на кухне надрывается уже минут двадцать. Ты глухой?

Я лежал с закрытыми глазами, но сестра знала, что я уже не сплю. Она постояла над душой ещё минуту и, хлопнув дверью, вышла из комнаты. После смерти родителей она стала занозой в моей заднице.

Говорят, что о человеке можно судить по тому действию, которое он, проснувшись, делает самым первым, не думая. Я всегда смотрю на часы. Время – это всё. Я боюсь потеряться во времени, поэтому ставлю будильник на телефоне всегда, даже когда нет никаких дел. А может, я просто боюсь не проснуться… Который час?

Я дошёл до телефона, отключил звонок и сел за стол. Сестра сидела напротив и с важным видом листала журнал.

– Ты слышал новости? – спросила она.

– Во сне? – Я всегда говорил с сарказмом. Ну такой уж я человек!

– Вчера на Лифанова какой-то домик загорелся. Утром там нашли мужика с собакой. По телику показали.

Я застыл. «Это просто сарай», – успокаивал я себя. Чтобы не пугать сестру, я бросил:

– Да бомж, наверное.

– Наверное. Собачку жалко.

Я с трудом глотал кофе. Он отдавал гарью.

– Где ты был ночью?

– Не твоё дело, – отрезал я.

Она скрестила руки на груди и надула губы.

– Ты меня так спокойно оставляешь одну и не боишься, что со мной что-то случится. Ты меня не любишь!

Она резко повернулась и вздёрнула носик. Маленькая актриса.

– Ничего с тобой не случится, я всегда буду рядом. Ты от меня никогда не отделаешься.

Место, где мы собирались с пацанами, тихое и почти заброшенное. Это такой маленький лодочный домик, стоявший неподалёку от побережья Камы. Мы называли это место Пирс. Домик принадлежал моим друзьям – Глебу и Матвею. Они приходились друг другу единокровными братьями, но родились в один год. Внешне они тоже были похожи – не за счёт генов, нет, – просто у них был один стиль, если это можно так назвать.

Оба примерно одного роста; цвет волос разный, но причёски идентичные: по бокам волосы сбриты, а по центру небольшая длина, позволяющая собрать хвостик. На разных руках у них набиты разные татуировки, но издалека эти кляксы казались одинаковыми. Различие между ними было только в том, что у Глеба в левом ухе болтался маленький серебряный крестик. Все знакомые считали их близнецами. Собственно, при моём знакомстве с ними Док их так мне и представил.

С самого первого дня Пирс стал для меня отдушиной. Я обожал это место. Мы собирались там почти каждый вечер. Разговаривали, пили, дурачились – время пролетало со скоростью сапсана.

В нашей компании я моложе всех – когда мы познакомились, мне ещё не было и двадцати, – поэтому Док, как самый старший из нас, невольно взял меня под своё крыло.

Матвей производил впечатление весьма безобидного человека. Он не любил конфликты, избегал сложностей и в целом относился к жизни беззаботно. Иногда даже чересчур. Возможно, потому что по гороскопу он такой лёгкий и воздушный, а возможно, причиной было то, что под утро он всегда уходил с Пирса укуренный в хлам. Как-то раз он заметил моё напряжённое состояние и предложил мне, Док тут же подскочил и отпихнул его:

– Ещё раз увижу – руку сломаю.

Матвей отшагнул от меня как от прокажённого. Глеб смотрел в сторону, показывая, что он не при делах. Повисла тишина. С Доком вообще никто не спорил, потому что он слишком непредсказуем. Он мог сегодня посмеяться над твоей шуткой, а завтра выбить из тебя всю дурь за неуместную фразу. За каждого из нас он готов наброситься на любого и забить до смерти голыми руками. Все знали, что с ним можно ничего не бояться, но сами боялись его как огня. Его безмерно любили за то, какой он есть, и никто не посмел бы идти против него. Больше с подобными предложениями Матвей ко мне не подходил.

Док был для меня неоспоримым авторитетом. Я не просто хотел быть как он, я хотел быть им. Я перенимал его манеру общения, копировал его жесты, даже думать старался его мыслями.

Каждый день он рассказывал или показывал что-то новое для меня, и я хватал информацию так же жадно, как рыба, выброшенная на берег, хватает ртом воздух. Док научил меня драться, выкручиваться и – что самое главное – точно понимать, когда пора сваливать.

Я кайфовал от ощущения некоторого превосходства над людьми, не имеющими такого тесного контакта с этим человеком.

Глеб – воплощение жестокости. Мелкое воровство для Близнецов было основным заработком, но Матвей делал это лишь с целью наживы, а вот Глеб всегда старался не упустить возможности нанести какой-нибудь ущерб вещам или их владельцу. Для него было неважно, что отбирать, ему как будто нравился сам процесс. По уровню агрессии до него дотягивает разве что Алекс ДеЛардж1.

Прошлой ночью Глеб предложил поджечь какой-то сарай.

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло! – вразнобой горланили Близнецы.

В ногах у Дока стояла канистра с горючей жидкостью.

– Чё стоишь? Поджигай и кидай вон в то окно. – Глеб весело толкнул меня в плечо.

Я стоял со стеклянной бутылкой в руке. Из горлышка свисал кусочек ткани, на дне плескалась тёмно-коричневая смесь.

– Я не докину до окна, – сказал я, доставая зажигалку из кармана.

– Не страшно, стены деревянные, а дерево отлично горит.

На этой фразе я услышал в голове щелчок, который означал: ты запомнишь это на всю жизнь. Не знаю, что это за штука, но почему-то некоторые услышанные мной фразы вот так щёлкают и запоминаются действительно надолго. «Дзинь. Записано».

Я поджёг край тряпки, посмотрел на оконный проём и снова перевёл взгляд на бутылку. Она начала нагреваться. Док окликнул меня и выхватил бутылку из моих рук.

– Хочешь ожог получить? Если долго не можешь решиться что-то сделать, – он подбросил бутылку в воздух, поймал её и замахнулся, – надо просто брать и делать это.

На последних двух словах Док швырнул бутылку в стену сарая. Стеклянный сосуд разлетелся вдребезги, и разлитая жидкость мгновенно вспыхнула, охватив полстены ярким пламенем. Ребята восторженно загалдели. На секунду мне показалось, что я уже видел этот момент. Дежавю. Вдалеке завыла сирена.

– Чёрт, сваливаем!

Я кинул последнюю бутылку в сторону. Близнецы, не оглядываясь, побежали врассыпную. Краем глаза я заметил, что задняя дверь полыхающего сарая открылась, и мне послышался собачий лай. Я старался прислушаться, но Док потянул меня за рукав и потащил за собой.

– Можно в пятницу не ходить в школу? – Сестра, понурившись, крутилась на стуле.

– С какого перепугу?

– Я устала учиться, а там ещё и на физре бегать придётся.

– Пятница – это последний день перед выходными. К тому же скоро каникулы. Найди в себе силы. А в субботу съездим с тобой погулять куда-нибудь.

– Ну ладно, – бросила она и побежала собираться.

Чтобы добраться до Пирса, мне надо проехать три остановки на «элке»2. Я стоял на платформе и ждал поезд. Я услышал, как он подъезжает к повороту, увидел яркий свет фар, разрезающий вечерний полумрак, и подошёл поближе к краю, чтобы войти в вагон первым. Интересно, а что будет, если я шагну прямо перед ним? Я вижу, как я шагаю; поезд, не сбавляя скорости, сбивает меня. Я чувствую сильный удар. Я описываю глазами траекторию полёта моего тела. Я чувствую, как стальные колёса на пару с рельсами перемалывают мои кости. Я слышу, как кричит какая-то женщина. В это время на платформе было немного человек, и никто из них не ожидал такого.

Я моргнул. Передо мной открытые двери вагона. Я вошёл вместе с остальными пассажирами и поехал до своей станции.

Вы спросите, откуда вообще у меня такие образы? Ну я люблю заниматься самоанализом, но многим моим действиям логического объяснения нет. Подобные вспышки частенько настигали меня в самые неожиданные моменты. Причём я никак не мог понять: какое у них основание? Они всплывали настолько внезапно, что иногда я просто не успевал проследить цепочку их возникновения.

В таких видениях я видел множество различных вариантов своей смерти. Хотел ли я умереть? Определённо, нет. Больше нет… за последние шесть лет.

Поначалу меня это пугало, но со временем я научился видеть эти кадры со стороны и стал относиться к ним с любопытством: меня забавляло, что когда-нибудь (ха-ха!) я смогу сказать, что знал, как умру.

Про Дока, Близнецов и меня говорят, что мы плохая компания. Та самая, в которую родители боятся, что попадут их дети.

Знаете, почему чаще всего в плохие компании попадают дети из неблагополучных семей? Потому что в таких семьях они не чувствуют, что у них есть семья, не чувствуют себя частью единого целого.

Но, вообще-то, такое бывает не только в явно неблагополучных семьях, но и в тех, что кажутся весьма приличными.

В «плохих компаниях» есть один большой плюс, который так притягивает молодёжь, – чувство единства. Ощущение того, что ты не одинок. Уверенность в том, что тебя не бросят, потому что ты часть этой искусственно созданной семьи.

Человек – существо социальное. Никто не хочет быть отщепенцем. Большинство людей нуждаются в ощущении причастности к какой-либо группе. Это может быть что угодно: семья, хоккейная команда, секта. Но чаще – оттого что проще – это «плохая компания».

И больше всего пьянит чувство неуязвимости, которое человек испытывает, когда слышит в трубке небрежное, но заветное: «Ща подскочу».

Когда за тебя впрягаются по первому зову, ты становишься бессмертным. А кто из молодых не хочет быть бессмертным?

Обожаю нашу плохую компанию. Это лучшее, что может быть. Наша четвёрка была основным ядром. Периодически к нам прибивались другие пацаны, иногда даже оставляя неплохие воспоминания, но со временем они откалывались или оставались на расстоянии. «На связи!» – говорили они, прощаясь. Никто не обижался, мы умели не держать людей возле себя. По крайней мере, мне так казалось.

По вечерам я действительно становился бессмертным. Но днём нужно ходить на работу.

Кто вообще придумал, что всем нужно работать? Выходные, безусловно, расслабляют. Если бы не моя сестра, я бы точно не занимался этой фигнёй. Но желание сделать её жизнь лучше намного сильнее, чем нежелание ездить каждый день в офис. Поэтому сегодня я снова офисный планктон.

Не могу сказать, что работа даётся мне с трудом, вовсе нет. Я быстро нахожу контакт с людьми, легко перекладываю ответственность на других, но так же легко и сам справляюсь с поставленными задачами. Если честно, мне вообще всё даётся легко – грех жаловаться.

Иногда мне становится настолько неловко из-за отсутствия сложностей, что я придумываю их сам. Не хочу, чтобы остальные ненавидели меня только за то, что я лучше; не хочу выделяться способностями; не хочу, чтобы это выглядело как хвастовство. Я рос в тех кругах, где не принято было умничать. Да и сам я умников терпеть не могу.

В школе я не напрягался потому, что мне изначально было под силу то, для чего другим нужно было попотеть; в институте – потому, что я умел договариваться и знал, что этот навык важнее тупой зубрёжки; а на работе… Когда Леся перестала мне помогать, пришлось искать работу. И, несмотря на моё огромное нежелание, нашёл я её также легко.

Пожалуй, да, особых проблем работа не доставляет. Просто я не хочу. Не моё это. Отстаньте от меня, я прожигатель жизни.

Мне нравится офисный коллектив, и ответную симпатию я чувствую, и работается легко, но у меня нет стремлений сделать карьеру. Уровень моих амбиций просто ниже плинтуса. Мне плевать на будущее. У меня его нет.

После очередного бесполезно проведённого дня на работе я старался как можно быстрее перевоплотиться в участника своей «плохой компании». Моя любимая часть каждого дня – дорога до Пирса.

К вечеру земля покрывалась ледяной коркой, и звук этой хрустящей под кроссовками поверхности напоминал о скором приближении зимы. Не удивительно: сегодня последний день осени.

С одной стороны, зиму я люблю: рано темнеет и поздно рассветает, а мне нравится, когда темно. При дневном свете я чувствую себя незащищённым, слишком открытым; мне постоянно кажется, что на меня все пялятся. Может, это комплекс какой-то, не знаю, но я не люблю, когда меня видно в мельчайших деталях, я хочу оставаться тёмной и загадочной лошадкой.

С другой стороны, на Пирсе нет отопления, и в холодное время года там делать нечего. Сейчас ещё терпимо, но к середине декабря ударят морозы, и нам придётся на время расходиться. Не сидеть же по подъездам, в самом деле! К тому же они всегда заняты влюблёнными парочками, бомжами и обдолбанной молодёжью – не наш всё-таки уровень.

Зимой как-то спокойнее на душе: нет такой суеты, что бывает летом. Хотя, когда к нам приезжают москвичи, они визжат, что наш темп жизни и без того слишком медленный. Идиоты. Разве медленно жить не означает дольше? Пусть сидят в своей Москве и носятся там как ужаленные, а мы тут живём в кайф. Жалко только, что холодает быстро, хоть и снега ещё нет.

Я развалился в старом полукресле, приволочённом откуда-то Доком специально для меня, перекинув ногу через подлокотник, и наблюдал за Близнецами, которые привычно о чём-то спорили.

Док научил меня не встревать в подобные перепалки, так как считал, что всегда нужно оставаться выше этого. «Если хочешь, чтобы тебя слушали, говори тихо и только когда спрашивают, – объяснял он, – иначе твои слова будут на одном уровне с собачьей брехнёй». Док никогда не участвовал в спорах, он говорил только тогда, когда напрямую обращались к нему. Потому мнение Дока ценилось дороже золота – его слушали, затаив дыхание. Мне хотелось, чтоб меня слушали так же, поэтому я брал с него пример и в этом. Отчасти я смотрел на остальных свысока, но всегда старался не подавать виду.

Сегодняшний вечер похож на тысячи других вечеров, которые мы проводили на Пирсе. Кто-то скажет: «день сурка», но вся прелесть именно в этом. Не хочу ничего менять, всё классно. И почему нельзя просто заморозить время и жить вот так всегда?

– Седой сейчас подскочет, – сказал Док.

– Он что-нибудь намутил? – встрепенулся Матвей.

– Нет, родной, по твоей роже соскучился.

По Пирсу раскатился гогот.

Седой – весьма подозрительный тип. Уж если наша компашка считалась мутной, то мутность Седого просто зашкаливала. Он вообще отбитый наглухо. С такими людьми, как он, даже такие, как мы, неохотно имели дела.

Я долго думал, откуда у него такое прозвище. По правде говоря, никто не знал, какой у него цвет волос; лично я его видел только бритым под ноль. Или в шапке. О, эта дебильная шапка! Непонятно, для чего он нацеплял её. Она не выполняла свою шапочную функцию: не закрывала уши и не защищала от ветра, она лишь слегка обозначалась на макушке. Вдобавок к этой шапке он носил цветную олимпийку для дополнения дебильного образа. Причём образ этот сопровождал его круглогодично. Он вёл себя так, будто думал, что выглядит максимально понтово. Тьфу, придурок.

Когда он вошёл, то сразу бросил свой товар на ближайший столик: издержки профессии. На моей памяти никто никогда не передавал это вот так в руки: один незаметно сбрасывал – мол, не знаю, откуда упало; второй поднимал с земли – ого, вот это находка!

Иногда он приводил с собой не менее мутных ребят, но мы никогда не спрашивали, кто это, и те всегда молчали. Вот и сейчас Седой пришёл не один.

– Знакомьтесь, это Кристина.

Мы уставились на державшую его под руку девушку. Она была одета вульгарно: джинсовая мини-юбка, колготки в сетку и короткий пуховик с огромным меховым капюшоном. «Неужели девчонки не мёрзнут?» – подумал я.

Она жевала жвачку, широко раскрывая рот. Несмотря на презрительно-оценивающий взгляд и дерзкую позу, её пухлое лицо выдавало несовершеннолетие.

– Твоя дама выглядит молодо, – сказал Матвей, подходя к столику, – лет на восемь, – со смехом добавил он.

Мы с Глебом тоже засмеялись.

– Вообще-то, мне шестнадцать, – произнесла Кристина детским голосом.

Смех затих. Матвей, неловко кашлянув, убрал пакетик с травой в карман. Я ногой отодвинул за кресло стоявшую на полу банку с пивом. Мы перевели взгляд на Седого.

– Ты в натуре привёл сюда школьницу? – спросил Док.

– Да чё такого? Любви все возрасты покорны, – промямлил Седой.

– Я знаю другую поговорку, но не буду её озвучивать в присутствии детей.

Мы с девицей переглянулись. Она фыркнула. Я выглядел моложе своих лет, очевидно, она решила, что Док намекает на меня. Я мысленно посмеялся.

– Зай, чё им от меня надо? – пропищала она своему спутнику.

– Да ничего, – ответил тот. – Давайте бабки, и мы погнали, – бросил он в нашу сторону.

По негласным правилам, деньги, в отличие от товара, кидать нельзя. Док протянул ему руку на прощание и передал сложенную купюру через рукопожатие. Этикет как-никак.

Я снова посмотрел на Кристину, разглядывая её наивное лицо, и в мыслях у меня проскочило, что лет через пять моя мелкая сестра может так же стоять в каком-нибудь задрипанном гараже, в таком же потаскушном прикиде, обнимаясь с таким же чуханом. Я сжал зубы и тряхнул головой.

– Да, кстати, – выпалил Седой, – Рамиль назначил мне встречу на завтра. И что-то мне подсказывает, что он придёт не один. Буду вам очень признателен, если уделите мне завтрашний вечерок. Всё-таки мы с вами одну лодку раскачиваем.

Я потёр вспотевшие ладони и посмотрел на Дока. Близнецы молчали.

– Да не ссыте, – улыбнулся наш гость, – просто разрулим некоторые недопонимания.

Про нашу компашку нельзя сказать, что мы друзья, команда или коллектив. Мы скорее стая, а в каждой стае есть вожак. И в нашей стае вожак – Док. Я не знал, какие отношения связывали Дока и Седого, но однозначно что-то бóльшее, чем товарно-денежные.

Седой мне не нравился. Каждый раз, когда он приходил, я автоматически сжимал губы и старался не смотреть в его сторону, как будто его здесь нет. Он был непропорционально худой, с уродливой бритой башкой на тонкой шее, издалека он походил на Голлума из «Властелина колец». От него воняло, и он горбился, как сутулая собака. Из-под тонкой олимпийки торчали позвонки. «Зимой и летом свечу хребетом». Но, когда я смотрел на остальных, я понимал, что, кроме меня, этого никто не замечает. И только спустя время я признал очевидный факт. Я, мать его, ревновал.

Я чувствовал, что Док, державший меня под своим крылом, под вторым держит Седого. И мне не хотелось думать о том, кого из нас он выберет, если придётся выбирать. В том, что в посторонних разборках Док за него заступится, я даже не сомневался.

– Мы придём, – сказал он.

– Замётано.

Когда парочка покинула Пирс, Глеб озвучил то, о чём думали все:

– Видимо, кроме школьниц, на такого чудика больше никто не клюёт.

Матвей захихикал. Док повернулся ко мне:

– Никогда так не делай.

– Хорошо, мам, – усмехнулся я.

Я наклонился за пивом и, пока поднимал банку, незаметно протёр края – вдруг на них осели пыль и микробы. Я не люблю грязь, но мне не хотелось, чтоб пацаны дразнили меня «принцесской». Больше всего я боялся упасть в глазах Дока. Да-да, посмотрите, какой я крутой.

Вообще, мне больше нравится пить из стеклянных бутылок, прямо из горла. Чувствуешь себя как-то на ранг выше, чем когда пьёшь из дешманских жестяных банок.

К тому же бутылку всегда можно использовать в целях самозащиты.

– У тебя всего несколько секунд, действуй!

Я взял бутылку из-под пива за горлышко и замахнулся, чтобы разбить и сделать «розочку».

Док заржал. Я замер в недоумении.

– А что не так?

– Фильмов пересмотрел? Давай сюда эту штуку, сынок. – Док двумя пальцами выхватил стекло из моих рук. – Забудь эту хрень. Ты же можешь сам порезаться. Тебе это надо?

– Почему тогда в фильмах так часто делают бутылку колюще-режущей?

– Для эффектности, – усмехнулся Док. – Если у тебя под рукой, кроме бутылки, ничего нет, то лучше бей ею соперника по голове: это намного действеннее. Только лучше, чтоб она была пустой.

– Почему?

– Физика, братан! Если в ней есть жидкость, то при ударе она будет давить изнутри с такой же силой, с которой ты бьёшь. Получается, на стекло идёт давление с двух сторон; оно не выдержит и разобьётся раньше, чем ты вырубишь противника. Понятно?

Я медленно кивнул. Док хлопнул меня по плечу.

– Выливаешь содержимое и бьёшь.

Этот совет, как и многие советы Дока, отложился у меня на подкорке. Поэтому, если выпивку покупаю я, она всегда в стеклянных бутылках. На всякий случай.

Когда Док решил стать моей крышей, он не приучал меня к тому, что я всегда буду под его защитой, – он начал учить меня защищаться самому. И приступил к этому сразу после нашей первой совместной драки. Тогда меня отмутузили как домашнего хомячка. Аж вспоминать тошно. Я так не хотел облажаться! Но, к счастью, Док не стал меня подкалывать. А, наоборот, предложил потренироваться. Ради такого предложения стоило потерпеть те позорные минуты.

На протяжении нескольких часов Док объяснял и показывал, как выкручиваться из различных захватов, заламывать руки, не применяя физической силы, учитывая моё телосложение.

Внутри себя я визжал от радости всё это время. Возможно, мне так не хватало этого, потому что мой отец погиб слишком рано и не успел меня научить всему. Думаю, я притянул к себе Дока силой мысли, потому что он часто заменял мне отцовское плечо.

Интересно, научил ли всему этому Дока его отец? Или кто-то другой, авторитетный для него? Мне хотелось думать, что когда-то Док был такой же шкет, как и я: я верил, что с моими исходными данными можно стать таким, как он. Я пытался представить его мелким и щуплым пацаном, которого кто-то учит правильно сжимать кулак и без страха бить в лицо. Но у меня не получалось. Было ощущение, что Док уже таким родился.

Под конец нашей тренировки я обессилел и упал, решив отдышаться. Док тут же поднял меня за шкирку.

– Никогда не падай – тебе ни за что не дадут встать. А если в процессе драки ты лежишь на земле, считай, что ты труп.

После этих слов в моей голове прозвучал знакомый щелчок. «Дзинь. Записано».

Я вернулся из этих воспоминаний и огляделся вокруг. Матвей закручивал уже второй косяк. Глеб ему что-то рассказывал, прерывая самого себя лошадиным ржачем. Док раскинулся на диванчике, опираясь ногой о лежащий на полу лодочный мотор. Он машинально старался занять собой как можно больше места в пространстве. В его присутствии многие интуитивно сжимались, а те, кто выше ростом, рядом с ним почему-то всегда сутулились. Я поочерёдно вытаскивал из памяти всех пацанов, которые когда-либо общались с Доком при мне, и ни один из них не мог твёрдо и уверенно смотреть ему в глаза. Как же он, чёрт возьми, добился такой репутации?

Док смотрел на дверь, через которую только что вышел Седой со своей подругой, и задумчиво тёр подбородок. Наверное, он тоже погрузился в какие-то воспоминания.

Глава 2. Леся. Понедельник

Леся проснулась, когда Митя уже ушёл на работу. Последние несколько месяцев они почти не виделись. То, что они пару раз пересеклись в выходные, уже за счастье для обоих.

Когда всё достигнутое с большим трудом рушится, никто не хочет в это верить. Когда разваливается семья, никто не хочет становиться отломанным куском. Когда отломанные куски продолжают болтаться в одном стакане, они не хотят в этом себе признаваться.

Леся редко вспоминала прошлое и никогда не думала о настоящем. Она всегда жила в будущем. Она могла долго терпеть самые ужасные условия сейчас, если впереди светилась хоть малейшая надежда на хорошее. А ещё у Леси был феноменальный талант – всегда находить эту надежду.

В разводе самое поганое не то, что годы, потраченные на другого человека, летят в помойку, а то, что все твои планы на совместное будущее катятся к чёртовой матери. К этому Леся однозначно не была готова.

– Откуда я знаю, почему он плачет? – Леся металась по кухне. – Ты бы ещё в час ночи пришёл!

– Я устал как собака, если ты его не успокоишь, я буду спать в машине, – парировал Митя.

– Иди куда хочешь.

Леся ушла в комнату и с грохотом закрыла за собой дверь. Митя молча встал, вышел из квартиры и также громко хлопнул дверью.

Леся сидела на стуле и смотрела на истошно орущего ребёнка. Она подскочила к кровати и стала бить по подушкам вокруг него. Обессиленная, она опустилась на колени, уткнулась лицом в покрывало и зарыдала.

Когда в их семье всё-таки появился ребёнок, Леся оказалась прикована к дому. Её единственным развлечением были ссоры с Митей. Но она их не хотела. Эти уютные стены ограничивали и сводили с ума. Митя уходил из дома ещё до того, как просыпался ребёнок, а приходил, когда Леся, уложив его, уже спала сама. Увидеть его хотя бы спящим было уже неплохо. А уж поговорить – пусть и ссорясь – вообще кайф. Оказывается, как мало нужно человеку для счастья.

Свободного времени у Леси было предостаточно. Оно и было для неё губительным. Периодически Леся задумывалась о том, стоит ли им пытаться сохранить этот брак или проще разойтись и не мучить друг друга. Если рационально смотреть на их отношения, то второй вариант был единственно верным. Но, вопреки здравому смыслу, ни Леся, ни Митя не были готовы расстаться, и ни один из них не мог внятно объяснить почему.

Леся постоянно задавалась вопросом: есть ли смысл во всём этом? Ответ мог дать только Митя, но каждый раз он уходил от разговора или отмахивался неопределёнными фразами. Лесины ночи были бессонными не из-за ребёнка – он просыпался всего пару раз, – истинной причиной её недосыпа был нескончаемый поток мыслей.

В любых отношениях – будь то семья, друзья, коллеги, родственники – итоговые сто процентов результата равномерно распределяются между всеми участниками конкретных отношений. Например, то, какие отношения будут в браке, зависит ровно от двух человек. Соответственно, сколько бы один из них ни вложил сил, как бы ни старался, от него одного будет зависеть только 50 процентов. И всё. Хоть убейся.

Каждый день Леся наблюдала за действиями Мити, даже самыми незначительными, и мысленно разносила галочки по колонкам «любит», «не любит». Возможно, это было по большей части самовнушением, но чаша с положительными галочками всегда перевешивала. Ей казалось, что этими жалкими галочками можно добрать недостающие проценты.

Когда Леся ходила на работу, было намного легче. Находясь в другом месте, где ты окружён людьми, ты переключаешься, и это помогает мозгу разгрузиться. В декрете же у тебя постоянный день сурка, и ты жуёшь, жуёшь, жуёшь навязчивые мысли, пока они не дойдут до пика.

А ещё почему-то никто не говорит о том, что из-за серьёзных изменений в гормональном фоне женщины впадают в депрессию. Или впадают в паранойю. Или разгоняют эмоции до нервного срыва.

Или это всё происходит одновременно.

Иногда Леся смотрела на младенца и не верила, что он настоящий. Чтобы развеять сомнения, она осторожно ощупывала его и поражалась, насколько он крохотный и хрупкий. Его шея казалась игрушечной. «Она такая тоненькая, – думала Леся, – её так легко сломать…»

Так как затворница Леся никуда не выходила, для неё были праздниками те дни, когда кто-то приходил к ней в гости. «Гости» – это громко сказано: редкими посетителями в её доме были лишь мама, которая заглядывала, чтобы проверить состояние здоровья её новоиспечённого внука, и Боря, который приносил с собой запах курева и очередную просьбу занять денег. Иногда к Лесе заходила Марина – она была единственным человеком, с кем сохранилось более-менее близкое общение. Возможно, потому, что они дружили ещё со времён беззаботного детства.

Они вели абсолютно разную жизнь, но при этом им всегда удавалось находить темы для разговоров. Они могли обсуждать что-то часами: новые веяния моды, тупость очередного закона, других людей и самое любимое «а что бы я сделала, будь на его месте». Иногда они вспоминали прошлое: как прятались за гаражами от родителей, как строили планы по незаметному исчезновению из дома, как падали и разбивали себе что-нибудь на спор, как делили линейкой яблоко, потому что оно было одно, а нож в школу не пронести…

Говорят, настоящих друзей можно найти только в детстве, потому что дети не ищут выгоду в общении, их дружба основана лишь на взаимной симпатии. Конечно, это не так. Но у друзей детства, в отличие от тех, кто встречается на жизненном пути, есть одно преимущество – ностальгия.

У многих есть приятные воспоминания из детства. Даже если тогда они казались ужасными, спустя годы вспоминаешь о них с умилением. Воспоминания – это всё, что у нас есть. Из них складывается вся жизнь. Болезнь Альцгеймера страшна не тем, что ты чего-то не помнишь, а тем, что постепенно ты стираешь свою жизнь. Сначала – теряя прошлое, а позже – не воспринимая настоящее. И вот вопрос: есть ли в таком случае будущее? Мы живы, пока о нас помнят, а если мы не помним о себе сами, есть ли смысл продолжать жить?

Несмотря на то, что во взрослой жизни Леся и Марина не имели практически ничего общего, их объединяли именно приятные детские воспоминания. Это была та невидимая нить, которой они были связаны навсегда.

Марина была занятым человеком, поэтому встречи их бывали не часто. Леся готовилась к ним как к защите диплома: собирала и структурировала новости, составляла список тем, на которые хотела подискутировать, старалась подобрать интересные вопросы и заранее готовила на них ответы – ведь столько всего нужно было обсудить за такой короткий срок, а когда будет следующая встреча – неизвестно.

Несмотря на такую тщательную подготовку, их разговоры всё равно обычно скатывались в размусоливание одних и тех же проблем. Они всё-таки насущные!

Неделю назад, без какого-либо злого умысла, Марина посеяла в Лесе зерно сомнения.

– Я тебе говорю, это ненормально. – Марина вдавливала второй подряд окурок в пепельницу. Она никогда не накуривалась одной сигаретой. – Если человек избегает разговоров с тобой, значит, он чего-то боится. Либо ему плевать на твои переживания.

– Ты сейчас как подстрекатель, который разрушает чужие семьи, – пролепетала Леся.

– Дорогая, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. А если какой-то Митя позволяет себе обижать тебя, то пусть пеняет на себя. – Марина искренне переживала за подругу.

– Да, может, это не он меня обижает, а я сама обижаюсь на то, что придумала?

– Ты бредишь. – Марина закурила третью. – Хочешь сказать, ты сама обижаешься на то, что он не пойми где шляется по ночам?

– Он работает, – возразила Леся.

– Знаем мы такую работу. Телефон его давно проверяла?

На секунду Леся задумалась. С тех пор как появились смартфоны, стало проще обнаруживать измены, но у Леси не было желания лезть в телефон мужа.

– Я не буду читать его переписки.

– Ну и дура.

Леся окончательно поникла. «А вдруг я действительно дура?» Странно, что ей самой не пришла в голову мысль, что у Мити может появиться любовница.

После того разговора Леся всю неделю выслеживала телефон Мити. Как назло, он везде таскал его с собой. Давно ли этот гаджет прирос к его руке? Раньше он спокойно оставлял его где попало. И как она могла не заметить этих перемен? При мысли об этом её горло свело от разочарования.

Леся познакомилась с Максом лет сто назад. Ей нравилась его глубокая натура, но человеком он казался странным – иногда чересчур, – поэтому она старалась не копать слишком далеко в его душу, а бывало, даже побаивалась его. Но что поделать: дружба сложилась, а друзей не выбирают. Тем более если эти друзья поддерживают в трудную минуту.

Когда его родители попали в аварию, ему ещё не исполнилось и двадцати. Он нетвёрдо стоял на ногах, был шебутным и неопытным, никак не мог определиться, кем хочет стать… А вдобавок у него на руках осталась четырёхлетняя сестра.

Леся старалась помочь как могла: сидела с сестрой, когда Макс отлучался, приходила готовить, помогала деньгами. Других родственников у них не было.

Митя всё понимал и был не против, но иногда он заводил разговор о том, что Макс слишком хорошо устроился, пользуясь добротой его жены, и что ему самому неплохо было бы начать крутиться и зарабатывать. Митю раздражало, что по вечерам его жена сидит с сестрой Макса, пока тот непонятно где тусуется.

Леся, в свою очередь, не могла отказать Максу, да и его сестра ей нравилась. Так продолжалось несколько лет, до тех пор, пока у Леси с Митей не появился ребёнок. Тут уже даже при огромном желании разорваться не получалось, и свободных денег стало значительно меньше.

Поначалу Леся просила Марину заменить её, но та была постоянно чем-то занята, причём никогда не говорила, чем именно. Плюс ко всему она не очень хорошо ладила с детьми.

Марина всегда приходила с какими-то новостями. Если новостей было мало, она припоминала какие-нибудь любопытные истории. У неё находилась история на любой случай, а то и не одна.

Когда смотришь на таких людей, как Марина, невольно начинаешь им завидовать – такая интересная у них жизнь. Складывается впечатление, будто понятие «серые будни» к ним вообще не относится.

Сегодня днём Марина снова заходила и рассказывала подруге очередную историю про своего знакомого, но так быстро и хаотично, что Леся совсем потеряла смысловую нить и ушла в свои размышления.

– …Ну и в итоге посадили его. – Марина откинулась на спинку стула.

Леся бездумно перевела на неё взгляд. Та пощёлкала пальцами в воздухе.

– Ты тут вообще?

– Да. Я просто в шоке. – Леся попыталась изобразить участие.

– Вот и мы все офигели. Хотя это было ожидаемо.

Леся не отвечала. Марина уловила её переживание.

– Чего там Митя твой?

Ещё одно положительное качество Марины: она умела сиюминутно переключаться.

– Да блин… – Леся вздохнула и потёрла пальцами невидимые пятна на столе.

– Переписки так и не читала?

Леся медленно помотала головой. Марина фыркнула. Повисла пауза.

– Макс опять звонил. Просил помочь завтра сестре, у него какие-то срочные дела, – проговорила Леся.

Марина изобразила перед собой руками «Х» – «чур не я». Леся улыбнулась.

– Думаю попросить маму посидеть с малышом, пока сбегаю к ним.

Марина медленно вдавливала окурок в пепельницу.

– Ты с ним спишь?

Леся подняла на неё осуждающий взгляд.

– Я просто спросила, – пожала плечами подруга.

– Я вообще-то замужем.

Марина скривилась:

– Ваш брак даже браком не назовёшь.

– Потому что у нас не брак, а семья.

Марина подняла ладони с саркастическим лицом, транслирующим: «Окей, как скажешь».

– Ну хоть ты не неси эту чушь, – попросила Леся.

– Хочешь сказать, Митя тоже что-то говорит по этому поводу?

– Он уже достал своей ревностью. – Леся закатила глаза.

– То есть он шляется по ночам и ещё что-то тявкает в твой адрес? Значит, у самого рыльце в пуху!

– Он работает, – попыталась возразить Леся.

– Да-да-да, – отмахнулась подруга, – а потом после такой «работы» его вторая семья начнёт требовать алименты.

Леся стала тереть стол энергичнее.

– Я не думаю, что он собрался от меня уходить.

– А он и не будет от тебя уходить. – Марина зажгла новую сигарету об тлеющую. – Такую дуру, как ты, ещё поискать надо.

За годы общения с подругой Леся перестала обижаться на её грубоватые высказывания – они и звучали почему-то не грубо, – иногда она даже к ним прислушивалась. Марина казалась ей такой сильной и независимой, что хотелось даже брать с неё пример.

– Лучше бы посоветовала, что делать.

– Ну не знаю, может, вам устроить романтический вечер?

Леся задумалась.

– Неплохая мысль. Вспомнить бы ещё, как это делается, – выдавила она нервный смешок.

– Я промолчу.

Марина ушла до того, как вернулся Митя.

Сейчас, успокоившись, Леся стала наводить уборку, чтобы занять руки и отвлечься. В коридоре она наткнулась на Митин телефон. Он ушёл на таких эмоциях, что забыл его? Сколько времени прошло с момента его ухода? Час или десять? Вернётся ли он сейчас или будет ночевать в другом месте? Взял ли он ключи от машины или до своего ночлега он сможет дойти пешком? Леся топталась в коридоре, задавая себе эти вопросы. Она останавливалась, кусала губы, выжидающе смотрела на экран, тянула к нему руки. Сердце колотилось так, словно она совершает нечто противозаконное, за что грозит смертная казнь. Её не покидало ощущение, будто за ней осуждающе следит целая толпа людей. А может, она просто не хотела знать правду. «Это глупая затея», – убедила себя она и продолжила убираться с чувством лёгкости.

Когда в дверь поскреблись, Леся затихла. «Показалось, наверное». Не мог же Митя и ключи от квартиры оставить!

За ручку подёргали, и Леся, замерев, покрылась гусиной кожей. «Этого ещё не хватало», – подумала она.

Позвонить Мите не получится, а когда он вернётся – неизвестно. Леся стала прокрадываться к двери, параллельно шаря глазами по коридору в поисках чего-то тяжёлого. Не найдя ничего подходящего, она схватила ложку для обуви и посмотрела в глазок.

– Да чё так долго не открываешь? – Боря ввалился, как только девушка щёлкнула замком.

– Мити дома нет, – оборвала она его.

– Да я знаю, – отмахнулся он, – я к тебе.

Леся закатила глаза и пошла на кухню. Боря скинул ботинки и поплёлся за ней. За столом на детском стульчике сидел ребёнок и хлопал на вошедшего гостя глазами.

– Здарова, племяша, – навис он над ним.

– Не дыши на него перегаром.

Леся отпихнула Борю. Тот плюхнулся на соседний стул, снял шапку и потёр бритую голову.

– Зачем ты так стрижёшься? Скинхедом заделался? – Она села рядом.

– Да это стиль такой, ты ничего не понимаешь.

– Чего хотел? – задала она дежурный вопрос.

– Да блин, – замялся он, – я знаю, что не отдал ещё старый долг, но сейчас прям позарез надо.

– А от меня ты что хочешь? Я вообще не зарабатываю.

– Да знаю, знаю, но блин… Ты же можешь с Митей поговорить, как-то по-женски, уговорить его. Если я опять напрямую попрошу, он мне только подзатыльник пропишет. А к тебе прислушается. – Боря вцепился девушке в руку. – Выручай, а?

Леся цокнула и вырвалась.

– Попробую, – смягчилась она.

– Спасибо, спасибо, реально выручишь, – затараторил он.

– Ну ладно уж. Чай будешь?

– Да не, меня там девушка ждёт.

– Неужели? Я думала, ты не по девушкам, – хихикнула Леся.

Боря скривил лицо в упрёке.

– А чего не знакомишь-то?

– Да потом как-нибудь, – отмахнулся он.

Когда дверь за ним закрылась, стало подозрительно тихо.

– Ну что, пойдём баиньки без папы? – сказала Леся, беря на руки сына. Тот закряхтел.

Леся уложила его в кроватку, обложила подушками и, когда он уснул, поплелась в ванную.

За шумом воды она расслышала детский плач. Выключив воду, прислушалась. Тишина. Пришлось снова по миллиметрам настраивать этот дурацкий смеситель. Как только температура воды отрегулировалась – снова плач. Выключила – тишина.

– Да что ж такое! – возмутилась она.

Стукнув по смесителю в третий раз, Леся открыла дверь и высунула голову. Послышалось шарканье. Она обмоталась полотенцем как попало и зашла в кухню: никого. Тогда она затянула полотенце потуже и подкралась к комнате.

Прежде чем переступить порог, она наклонилась и заглянула под кровать: пусто. Значит, нужно подойти к шкафу, что стоит у окна. Леся мягко ступала босыми ногами, оставляя мокрые следы. В руках она сжимала кухонный нож. На всякий случай она взяла самый здоровенный, но, пока продвигалась вдоль стены, поняла, что совершила ошибку: в неумелых руках нож сыграет против неё. «Лучше б я взяла сковородку!» – мысленно сокрушалась она.

Поравнявшись с детской кроваткой, Леся отклонилась в сторону, чтобы малыш не выдал её присутствие. Замерев, она вглядывалась в еле заметное шевеление штор. От ветра они шевелятся по-другому…

За её спиной раздался поворот ключа в замке. Увидев полуголую жену, нависшую с ножом над ребёнком, Митя выронил ключи из рук.

– Что происходит? – произнёс он.

Мокрое полотенце предательски шлёпнулось на пол.

Когда он захлопнул входную дверь, от сквозняка штора подскочила и плавно опустилась на прежнее место. За ней никого не было.

Леся на минуту зависла, подняла полотенце и, закинув его на плечо, прошагала обратно в ванную. В дальнейшем эта сцена не обсуждалась.

В тот вечер вообще ничего не обсуждалось. Так сложно о чём-то говорить, когда между вами слишком много недосказанного. Не знаешь, с чего начать. Не знаешь – надо ли…

Пока Митя был в душе, Леся написала СМС Максу и позвонила маме.

Глава 3. Марина. Понедельник

Попрощавшись с Лесей, Марина зашла в знакомый салон красоты.

– Приветик, девчонки, я не с пустыми руками! – потрясла она сумкой.

Две девушки в чёрных футболках с одинаковыми надписями бросили на неё взгляд и замялись.

– Привет, Марина…

– Мы как раз тебя ждали.

– Чего такие кислые?

– Эм…

– Ну…

– Вы меня пугаете.

Марина поставила сумку на стойку перед ними. Одна из девушек её медленно отодвинула.

– Слушай, есть разговор. Вчера приходила одна клиентка, которая купила у нас твой крем…

– Она возмущалась, что он просрочен. У неё всё лицо было красное.

– Этого не может быть. Я всё беру у надёжного, проверенного человека.

– Мы-то тебе верим. Но Альбертовна не хочет рисковать.

– Да, она велела нам больше ничего у тебя не покупать.

– Но подождите…

– Марин, мы сами не в восторге. Я тоже пользовалась твоими кремами, и мне они очень нравились.

– Ты давно с нами работаешь, но мы здесь просто пешки. Поэтому извини, но… – Она сдвинула сумку на самый край стойки.

Марина постучала пальцами по столу.

– Ладно, – улыбнулась она уже в дверях, – увидимся.

На пороге обшарпанной квартиры её жизнерадостная улыбка вмиг улетучилась. С кухни раздался неприятный старушечий голос:

– Марина, это ты?

– Ну а кто ещё? – огрызнулась девушка.

– Не дерзи мне!

Марина закатила глаза и прошла внутрь. Комната, как и вся квартира, напоминала свалку. На полу валялись пустые бутылки, упаковки из-под каких-то продуктов, окурки и всякий мелкий мусор.

Вдоль стен стояли коробки с косметикой. Марина опустилась перед ними и стала разглядывать каждую баночку, держа в голове, что сегодня тридцатое ноября. Все сроки в норме.

Марина стряхнула пепел с кушетки, легла на неё, закурила и стала разглядывать потолок. Краска с него давно обвалилась, углы по обе стороны от окна покрылись плесенью. В дверях заскрипел голос:

– Чего разлеглась?

– Что тебе от меня надо?

– Где мои вещи?

– Я относила их стирать. Завтра принесу.

– Куда ты дела мои вещи, дрянь?!

– Я сказала, что относила их стирать, они уже воняли!

– Врёшь!

– На новую стиралку сейчас нет денег, я стираю вещи у Антона.

– Врёшь, врёшь! Ты их украла! – визжала старуха.

– На кой мне сдались твои вонючие панталоны?!

– Как ты со мной разговариваешь! Я тебя вырастила!

– А я тебя содержу!

– Как свинью в загоне. – Бабка перевернула стоявшую на комоде тарелку с остатками какой-то трёхдневной еды. Ошмётки разлетелись по полу.

Марина подскочила:

– Будешь себя так вести, я тебя в дом престарелых сдам!

– Это моя квартира!

– Без меня ты тут всё равно подохнешь!

– Мерзавка! – Старуха топнула ногой и вышла, захлопнув дверь.

Для Марины такие диалоги были обыденными. Она никогда не могла понять, почему Ба вечно злится и как будто ненавидит её. Но, надо отдать ей должное, она действительно в одиночку смогла поставить на ноги внучку. За это Марина благодарна ей.

Атмосфера в квартире была удручающей, поэтому Марина старалась уходить куда угодно, только чтобы не находиться здесь. Друзья любили её за то, что она всегда была в центре любых событий. Для неё не было ничего невозможного: она знала обо всём и умела всё по чуть-чуть. Но никто не догадывался, что её неуёмная тяга к деятельности была лишь способом отвлечься от бесконечного чувства подавленности, которое преследовало её на протяжении всей жизни. Несколько часов она пролежала в оглушающей тишине.

Те дни, когда не было вариантов куда-нибудь выбраться, Марина проводила одинаково: сутками напролёт она просто лежала, не вставая. Она испытывала чувство голода, но не могла есть. Поэтому старалась больше спать. Проснувшись, она лежала несколько часов и снова засыпала. Она не выходила из комнаты, не разговаривала с Ба, не смотрела на часы. Сон для неё был своего рода наркотиком – самый доступный способ уйти от реальности. Странная вещь: она так много спала, но никак не могла выспаться. С каждым разом она просыпалась более уставшей, а потому ещё быстрее засыпала. Однажды она подумала: «Возможно ли просто уснуть и больше никогда не проснуться?»

Марину все знали как позитивного и полного энергии человека. Она часто меняла место работы и род деятельности, потому что никак не могла усидеть на одном месте. Её не смущало отсутствие постоянства, потому что она прекрасно приспосабливалась к любым условиям. Она всегда считала, что движение – это и есть сама жизнь. В течение дня она крутилась как юла, переходя от одного дела к другому или же выполняя несколько дел одновременно. Домой она приходила поздним вечером, выжатая до последней капли, и падала на кушетку без сознания, не замечая полуразрушенного жилища вокруг себя.

Если ты засыпаешь ночью, ты просыпаешься уже в другом дне. Иногда, по стечению обстоятельств, можно проснуться в другом месте. Почему бы однажды не проснуться другим человеком?

Иногда Марина жалела, что у неё нет чёткого графика работы: хоть какая-то стабильность. Но при этом понимала, что стабильность и свобода не могут существовать вместе. И она всегда выбирала второе. Пусть даже это периодическое безделье приводило к унынию.

Бывало, Марина просто лежала в комнате на грязном холодном полу и молилась, чтобы этот чёртов потолок обрушился. Потрескавшиеся стены и развалившаяся мебель нагоняли тоску. Вся квартира была пропитана дряхлостью.

Марина стыдилась этой стороны своей жизни, поэтому никогда никого не приглашала к себе в дом. Единственным человеком, кого она могла впустить в свою развалюху, был Илья. Он знал её с самого детства и всегда питал её светлой жизненной энергией. Он был нужен ей, чтобы не дать ей полностью уйти в себя.

– У вас входная дверь открыта, это нормально? – Илья зашёл сразу в комнату к Марине.

– Если там грабители, передай им, что тут брать нечего. А если убийцы, скажи, что я здесь одна и безоружна.

– Сегодня выходной? – Илья присел на край кушетки. Та заскрипела.

– Типа того.

– Тебе нельзя здесь находиться, ты впадаешь в депрессию.

– Так заметно? – усмехнулась Марина.

Илья укоризненно молчал.

– Ладно-ладно. У меня ещё есть пара дел в этой части города. Потом поеду к Антону.

– Здесь ужасно накурено, – сказал Илья, подойдя к окну. – Хочешь или нет, но я проветрю.

– Имеешь право.

– Мне не нравится, когда ты хандришь. Когда ты ела последний раз?

Марина молчала.

– Ты занимаешься самоубийством. Просто медленным. Ты вообще любишь себя?

Наводящие вопросы заставили её посмотреть на свои руки. Как-то так получалось, что они всегда были расцарапаны. На ногах постоянно красовались синяки, но причины их возникновения редко удавалось отследить: они частенько проявлялись с большим опозданием. Марина с каким-то странным удовольствием разглядывала эти микротравмы. И чем ярче они были, тем приятнее ей было на них смотреть. Можно ли это считать подсознательным стремлением к саморазрушению?

Илья поймал её взгляд.

– Откуда у тебя эти царапины? – спросил он.

Марина пожала плечами.

– Понятия не имею.

Складывалось такое впечатление, будто состояние апатии ей нравилось. В моменты такой прострации в её голове не было вообще никаких мыслей, поэтому засыпалось легко.

Ещё одним плюсом для неё было то, что в такие периоды она ничего не ела. Когда-то давно Марина была пухловатой, и друзья в шутку подарили ей весы. Сейчас они были очень кстати. Когда она вставала на них и видела, что вес стал меньше – пусть и на сто грамм, – на секунду испытывала чувство эйфории. За последние три недели девушка похудела на восемь килограммов – такое не снилось людям даже на самых жёстких диетах. Из этого она сделала вывод, что единственная по-настоящему действенная диета – перестать жрать. Всё остальное – отговорки для слабохарактерных людей. Как говорится, в Освенциме толстых не было. Правда, там не было и здоровых, но это уже другая история.

Марина не страдала анорексией или каким-то физическим отвращением к пище. Она, как и все, испытывала чувство голода, но в какой-то момент ей начало нравиться голодать. Ей нравилось таким способом себя мучить.

– Какие у тебя планы на пятницу? – спросил Илья.

– Дожить до неё, – отрезала Марина.

– Бесишь. – Илья закатил глаза. – Погнали в клуб. Реклама нигде не даёт проходу.

– Ага, видела.

– Ну?

– Гну! Диана-то ревновать не будет?

Илья картинно цокнул.

– Компанией. Антона возьми. Познакомимся заодно.

– А, ну можно.

– Вот и отлично.

Уходя, Илья забрал с собой ободряющий свет. В квартире снова стало мрачно.

Марина знала Илью слишком давно. Ей импонировала его жизненная позиция: он всегда был уверен в себе, про таких говорят: «твёрдо стоит на ногах». Он имел чёткое желание зарабатывать деньги и работал как вол. Он не ввязывался ни в какие «мутные» истории, никогда не распылялся на ненужные интрижки.

Когда он женился в первый раз, Марина была уверена, что это не опрометчивое решение; когда у него родился ребёнок, она была даже рада за него; когда он развёлся, для неё это было как гром среди ясного неба. Неужели она настолько не замечала, что у него происходит? Или это он так безупречно всё скрывает? С его лица практически не сходит обезоруживающая улыбка. И что можно не поделить с человеком, который вот так улыбается?

Когда Илья женился во второй раз, Марина решила, что вообще ничего не понимает в людях. У них были близкие отношения, но не настолько, чтоб расспрашивать друг друга о личном.

Невооружённым глазом было заметно, что Марина ревновала. Ей было обидно, что их многолетняя дружба не переросла во что-то большее, а тут вдруг появилась какая-то Диана, и Илья запал на неё как щенок. Приворожила она его, что ли?

В детстве Марина от безделья начала интересоваться всякими магическими ритуалами, и тогда бабушка рассказала ей, что одна из её деревенских родственниц делала настоящий приворот. О подробностях его она умолчала, но сказала, что это действительно сработало. Однако спустя пару лет их семью настигла череда внезапных и странных смертей. Сама эта родственница серьёзно заболела – покрылась какими-то кровоточащими язвами по всему телу – и в страшных мучениях через полгода умерла.

Тогда маленькую Марину эта история так потрясла, что она решила никогда больше не связываться с этими штуками. Но если бы ей просто сказали «нельзя», то она занималась бы этим назло.

Когда Марина подросла, она использовала своё стремление противоречить, чтобы замотивировать себя: запрещала себе что-то делать, и тут же для этого появлялись силы и желание. Порой это происходило так часто, что противостоять самой себе было уже невозможно. Она не знала, зачем изматывает себя, но всё равно продолжала это делать.

Последние несколько месяцев общение с Антоном давало ей глоток свежего воздуха. Чтобы лишний раз не мозолить глаза своей старушенции и отвлечься от самоистязания, Марина частенько оставалась ночевать у него.

Антон был человеком интеллигентным, участливым и всегда поддерживал Марину, давая ей дельные советы: куда пойти, что сделать, кому и что сказать. Она же была в восторге от того, что в её жизни появился человек, который может что-то решить за неё. И его даже не надо об этом просить.

Когда он замечал, что Марина пытается завалить себя делами, он тормозил её, предлагал забить на всё и жить спокойно.

– Зачем тебе эта суета? Я могу тебе дать всё, – говорил он.

– Я приму твоё предложение к сведению, но я работаю с шестнадцати лет и пока не готова стать домохозяйкой, – отвечала Марина.

Антон не настаивал. И Марине это нравилось. «Неужели существуют такие потрясающие мужчины? И неужели один из них – мой?» – думала она.

Контраст между квартирами Марины и Антона был поразительный. Когда заходишь в его дом, ощущение будто попадаешь на светский приём. Разве что симфонии Моцарта фоном не хватает. Даже как-то неловко перебивать местный ванильный аромат своей дешёвой туалетной водой.

– Я, конечно, не имею ничего против, Мариш, но что там за сумки с одеждой?

– У нас сломалась стиралка. Я приносила постирать. Извини, что не предупредила, завтра всё увезу.

– А чего раньше не сказала? Судя по количеству сумок, сломалась она давно. Давай так сделаем: я закажу завтра новую к вам домой и попрошу доставщика заодно и вещи захватить, чтоб тебе не таскать.

Марина так и замерла, не сняв куртку.

– Давай, – промямлила она.

– Отлично! Мой руки, в духовке кое-что сладенькое для тебя.

– Надеюсь, это скрасит сегодняшний неудачный день.

– Неудачные дни как раз по моей части!

Антон усадил Марину за стол, поставил перед ней горячие кексы, какао и включил джаз. Он помял ей плечи, шею, распустил волосы и запустил в них пальцы. Марина закрыла глаза и обмякла.

– Хочешь пойти спать пораньше?

– Где ты научился читать мысли?

Марина любила ритуалы. Перед сном она всегда выходила на балкон покурить.

– Ты же знаешь, что это вредно?

– Догадываюсь.

– Мне кажется, ты слишком много куришь, не думала бросить?

– Когда-нибудь обязательно, – сказала она, щёлкая зажигалкой.

– Подумай об этом. Я всё-таки о тебе забочусь. – Антон вытащил из рук девушки зажигалку и убрал в карман. – С доставкой я договорился, деньги оставлю в прихожей на полке, – бросил он, уходя.

Марина замерла с незажжённой сигаретой в руке и похлопала ему глазами на прощание.

В спальне на её стороне кровати она обнаружила шёлковый комплект для сна.

– Что это?

– Я подумал, тебе надоело спать в чём попало. Купил пижамку, чтобы тебе было комфортно оставаться у меня в любой момент.

Марина взяла в руки майку и шортики и приложила их к щекам. До чего же приятный материал! Пижама села идеально.

– Спасибо, – сказала она и бросилась обниматься.

Антон прижал её к себе и поцеловал в макушку. Он как будто создавал невидимую оберегающую капсулу для неё. Он окружал её заботой, и она чувствовала себя защищённой в его крепких объятиях. Ей хотелось, чтобы так было всегда.

Вопрос: почему животные иногда умнее людей?

Ответ: даже самый одинокий и зашуганный кролик не желает обниматься с удавом.

Марина бралась за любые дела. Даже если они были не прибыльные, а просто интересные. Часто они раскидывались по разным частям города. Благо из одного конца в другой можно доехать за час. Хотя для экономии времени ей частенько приходилось ездить на такси. Выглядит как барская замашка, но нет, это выходило не так дорого.

Однажды она ехала по улице Героев Хасана, отмечая мелькающие в окне здания. Когда такси остановилось на светофоре, она стала разглядывать студентов, толпящихся на площадке перед инженерным корпусом. Когда-то и она стояла в этой толпе.

Марина вспомнила свои ощущения, когда впервые приехала сюда подавать документы для поступления. Эта территория просто огромная! Корпуса факультетов раскиданы друг от друга на километры. Сами здания с их бесконечными лестницами приводили в ужас. Громадный спортивный манеж, множество общежитий, вмещающих в себя десятки тысяч людей. А эта бескрайняя зелёная Липовая Гора…

Нужно было держаться в толпе, чтобы не заблудиться между лекциями.

Всё это так пугало ту несмышлёную девчушку.

Но вот десять лет спустя Марина увидела в окне такси совершенно другую картину.

Обшарпанные корпуса стоят друг к другу чуть ли не впритык. Ни один не выше трёх с половиной этажей. Маленькая двухэтажная развалина с отколотой краской и футбольным полем самого детского размера. Несколько полуразрушенных домиков с плесенью в трещинах и деревянными оконными рамами, из которых торчали головы молодых людей с сигаретами в зубах. А эта рощица из единичных сухих деревцев и парочки облетевших кустиков… Жалкое зрелище.

Марина наблюдала за студентами, пытаясь предположить, что ждёт их дальше.

Навскидку их было человек двадцать – двадцать пять. Марина сразу определила: вот массовики-затейники, вот любимчик публики, а вот серые мышки, парочка, тусовщики. Этот неуклюжий, но добрый; этот резкий, но честный; этот тихий, но подлый…

Неподалёку от основной смеющейся толпы стояла кучка поменьше: три девчонки и два парня. Они держали в руках раскрытые тетради и перекидывались короткими фразами. Наверняка готовятся к зимней сессии заранее.

Во всех этих одногруппниках Марина узнала своих. Как будто в одном месте воспроизводится одна и та же история, только персонажи меняются, но при этом сохраняется основной сюжет.

Она улыбнулась, и ей вспомнился Витя Кротов. Все преподаватели его просто обожали. Он поражал своей памятью, скоростью восприятия, чувством юмора. Он закончил ПГАТУ с красным дипломом, а это удавалось немногим.

После окончания вуза он пропал из поля зрения, но на каждой встрече его вспоминали добрым словом и обменивались догадками, в каком городе он открыл свой бизнес, в каких странах держит валютные счета, какого цвета покупает очередную яхту, параллельно достраивая ещё один этаж в своём пентхаусе. По факту же – никто ничего не знал.

Все разговоры о нём закончились, когда стало известно, что спустя несколько месяцев после выпуска он повесился. Ни у кого не нашлось слов. Все молчали и пытались вспомнить, были ли какие-то тревожные звоночки в его поведении. Никто ничего не вспомнил.

Марина долгое время прокручивала в голове свои последние разговоры с Витей. Бывает, в разговоре с кем-то возникает странное чувство, будто что-то не так. Ты улавливаешь его интуитивно, а потом анализируешь сознательно и отбрасываешь. «Да не, – думаешь, – показалось».