Читать онлайн Дмитрий Ревякин. Избранные песни и стихи с комментариями бесплатно

Глава 1. «Надоест нам суета…» (1983–1988)

Я жду, когда ты придёшь

Я мысленно вижу твоё лицо,

Я пытаюсь тебя рисовать.

Ты что-то мне тихо шепчешь во сне —

Я стараюсь тебя понять.

Сон уходит вместе с ночным теплом —

Меня пробирает дрожь.

Я открываю настежь дверь —

Я жду, когда ты придёшь.

Я ищу тебя ночью и солнечным днём,

Я гляжу встречным феям в глаза.

Я готов пригласить из них каждую в дом —

Но никто не похож на тебя.

А может, ты в синих лесах живёшь,

В доме, сплетённом из роз?

Я открываю настежь дверь —

Я жду, когда ты придёшь.

В моём саду так много цветов —

Я их все подарю тебе.

И ты опьянеешь от запаха трав,

И уснёшь на моём плече.

И чтобы друг друга лучше узнать,

Мы выйдем с тобой под дождь.

Я открываю настежь дверь —

Я жду, когда ты придёшь.

Осень 1983 г., Новосибирск

Милая моя (Santimento)

Окочке[1]

Милая моя, ты далеко,

Нас разделяют степи, леса.

Ненастье саваном легло,

Темнеют небеса.

Милая моя, ты далеко,

В снегах дымятся сотни вёрст,

Неверный лёд блестит рекой,

Мерцают гроздья звёзд.

А вздохи и взоры, слов небылицы

Сердце моё теребят.

Я улыбаюсь солнечным лицам,

Но вижу только тебя.

Милая моя, тоска-печаль

Ночами гложет – не до сна.

Тревогой теплится свеча,

Укор таит весна.

Милая моя, за всё прости,

Былые слёзы позабудь.

Зовут кремнистые мосты,

Искрится древний путь.

Милая моя, игра огней,

Нектар свиданий, твой лучистый взгляд

Ведут меня сквозь вихри дней,

И в мире нет преград.

Милая моя, поверь в меня.

Милая моя, прости меня.

Милая моя, встречай меня.

Милая моя…

Октябрь 1984 г.

Самим собой

Юрию Наумову

Только бы остаться самим собой,

Встретить отрешённо холод и зной,

И не испугаться дрём-голосов,

И не захлебнуться в омуте снов,

И не затеряться в пляске теней,

И не оступиться в пропасти дней.

Только б не сломаться под тяжестью слов,

Буднями умыться в редкий улов.

Выплакать ночами горечь утрат,

Заново дивиться зелени трав.

С небом породниться песней орла,

Взвесить небылицы мерой узла.

Сжечь в огне смятений подлость и ложь.

К чёрту разговоры, не проведёшь!

Выстудить ветрами сумерек страх

И развеять пепел выгод и благ,

И не подавиться горькой молвой…

Только бы остаться самим собой.

Октябрь 1984 г.

Надоест суета

Надоест нам суета —

Мы покинем города,

И зелёные леса нас поймут.

Улыбнутся нам поляны

Родниковыми глазами,

Птицы лёгкими крылами

Унесут

В край полуночных блужданий,

Тишины и нежных слов,

Заколдованных терзаний

И твоих счастливых слёз.

Кто-то там под облаками

Машет гибкими руками

И в берёзовые дали нас зовёт.

Очаруют нас снега,

И обманет шум дождя,

И ожившая душа запоёт.

А когда прозрачный вечер

Нам напомнит о себе,

И серебряные плечи

Замерцают в темноте, —

Улыбнёшься ты устало,

Ты не думала, не знала.

Тайной грустью провожала

Дней обман.

Под неведомые звуки

Ты протянешь звёздам руки,

И печаль душевной скуки

Растворится, как туман.

Ты заплачешь от восторга

И откроешь в сердце окна,

Мне шепнёшь ты осторожно:

– Я проснулась!

Смоешь пыль чужих сомнений,

Блеск придуманных веселий,

Лужи мёртвых откровений —

Ты вернулась…

Надоест нам суета…

Октябрь 1984 г., Новосибирск

Росой крепить обряды

Росой крепить обряды

Растаял долгий день.

Позвал вечор Айрата

Помолвить тенью тень.

Где камни стон глотали

Мятежный, неземной,

Где ивы песнь рыдали

Протяжно и сумно[2].

Пустынною тропою,

Разлуками клеймён,

Спешишь молвой прибоя

Держать огонь имён.

Глотаешь жгучий воздух,

Зарницы вьют уста.

Ведут седые звёзды,

Покой звенит узда.

Где Ветер, вещий странник,

Сулит наградой плеть.

Где ночь пугливой ланью

Ревниво прячет след.

Ноябрь 1984 г., Новосибирск

Декабрь 1996 г., Москва

Пойдём со мной

Пойдём со мной, бежим со мной,

Летим со мной, летим.

Рискни, приятель, пусть ворон каркал —

Чёрт с ним.

Забудь о прошлом, я вижу весны,

Нам – к ним.

Ночной тропою, встречая зори,

Купаясь в облаках.

Преград не зная, тоску сжигая

В кострах.

Навстречу Солнцу, вернуть колодцам

Тьму-страх.

Я с вьюгами прощаюсь,

Я с Солнцем обнимаюсь, —

Пойдём со мной!

Я выбираю дорогу к маю

Среди холодных дней.

Пусть снег блестит, во мне звенит ручей.

Дышу весной, пойдём со мной

Скорей.

Пойдём!

Пойдём со мной, бежим со мной,

Летим со мной, летим.

Рискни, приятель, пусть ворон каркал —

Чёрт с ним.

Я слышу птиц, я вижу птиц,

Нам – к ним!

Пойдём со мной!

Декабрь 1984 г., Новосибирск

Покориться весне

Робину – художнику и гуманисту[3]

Вздрогнув, застынут часы —

Это знак вдохновенья.

Чувствуя запахи трав,

Ты не сможешь спокойно вздохнуть.

И когда вдалеке протрубит

Серебряный всадник,

Ты, догоняя ветра, отправишься в путь.

Ужин в покинутом доме

Будет грустным и поздним.

Мать и отец не дождутся

Сына к столу.

В предрассветном покое

Они вдруг услышат слабые звуки —

Это птицы запели в саду,

Покоряясь весне…

Вечер настигнет тебя,

Умоляя уснуть.

Ты остановишь коня

У безмолвной реки.

В сонной прозрачной воде

Засмеются русалки,

Предлагая испить

Сладкую чашу любви —

Покориться весне.

Звёзды, мерцая вдали,

Вспыхнут чуть ярче.

Мраморный свет на воде —

Это тайна Луны.

Нежно-сиреневый дым —

Это волшебный напиток.

Наглотавшись его,

Ты вспомнишь забытые сны —

Покоришься весне…

Март 1985 г., Новосибирск

Отношения

Наши отношения – гремучая смесь

Из объятий, проклятий и нервов.

Ночные превращения – сбитая спесь,

Наглость рук, верность губ на мгновенье.

И изысканность фраз, и сумятица ласк —

Мы считали часы до рассвета.

И при свете Солнца терзали себя:

Зачем, для чего всё это?

Кто расскажет, о чём мы грустили вдвоём?

Ты скрывала, я тоже молчал.

Дети ранней весны любовались собой,

Ревновали игрою чар.

Оставалось без страха нарушить табу

И наградой идти навстречу —

Но поверь, дорогая, ни ты и ни я

Не способны судьбе перечить.

Ты пойми, что нельзя, отдаваясь Луне,

Закрывать в подземелье мечты.

Что я сделал, скажи, в эти синие дни,

Чтобы ты погасила огни?

Я хотел захлебнуться в твоих руках,

Обо всём на земле забыть.

Я мечтал утонуть в глубине твоих глаз —

Но кто знал, что сказке не быть.

Возвращаться к себе из омута снов

Нелегко, но глаза сухи.

Мы сожжём безумные ворохи слов,

Мы забудем былые стихи.

Ты прости, оказался сильнее лёд,

И напрасно звенела струна.

И когда мы расстанемся, ярче вспыхнет день

И вздохнёт с облегченьем Луна.

Весна 1985 г.

Мелодия голых ветвей[4]

Ветер швырял пожелтевшие листья,

Дождь становился наглей.

Снег укрывал побледневший асфальт —

Город встречал снегирей.

Дни протекали, как сонные реки,

Теряясь во мраке ночей,

Ручьи прозвенели и мне донесли

Мелодию голых ветвей.

Письма писались, стихи сочинялись,

Сны обнимали нежней.

Руки тянулись к любимым рукам

Сквозь километры огней.

Утренний мозг вдохновенно писал

Праздники будущих дней.

Задумчивый Лель одиноко играл

Мелодию голых ветвей.

Аэропорт приветствовал гостя

Песней весенних дождей.

Ночь коротка – в предчувствии встречи

Минуты бежали быстрей.

Мы были склонны видеть богов

Лишь в зеркале, в блеске свечей.

Ты улыбалась – а рядом звенела

Мелодия голых ветвей.

Ангара, как и прежде, светла и чиста,

Быстр и могуч Енисей.

Птицы без устали славят Венеру,

Снова весна – и я с ней!

Ты должна знать – преследовал долго

Взгляд твой в оправе теней.

Я вновь влюбился, и мне часто снится

Мелодия голых ветвей.

Май 1985 г., Бердский залив

Моя песня

Моя песня – лёгкая и светлая,

Она как ясный месяц в облаках.

Она ветрами отдыха не ведает,

Моя песня – в звонких бубенцах.

Моя песня – ходят девки по воду,

Моя песня – тройку запрягай.

Моя песня – вызов злому ворогу,

Моя песня – спуску не давай.

Моя песня – пыльная дороженька,

Она поможет страннику в пути.

Моя песня – белая берёзонька,

Нетленный русский символ красоты.

Моя песня – мчатся санки с горочки,

Моя песня – шумный хоровод.

Моя песня – вдоль по речке лодочки,

Моя песня – дел невпроворот.

Моя песня – силушка былинная,

Она любого гада/хама вразумит.

Моя песня – стая журавлиная,

Она домой торопится-летит.

Моя песня – горе-слёзы матери.

Моя песня – медные года.

Моя песня – траурные скатерти,

Моя песня – память навсегда.

Осень 1985 г., Новосибирск

Не скучай[5]

Не скучай, день настанет —

Я к тебе вернусь.

Не вздыхай, Солнце встанет, —

В двери постучусь.

Обещай, как и прежде,

Ждать моих вестей.

Я вернусь, со мною вместе

Ворох новостей.

Станет Солнце ярче,

Станет день светлей.

А пока отправляюсь

В дальние края.

Не держи, ты же знаешь:

Где весна, там и я.

Собирай в путь-дорогу,

Слышишь – дождь зовёт.

Посидим с тобой немного —

Пусть мне повезёт.

Пусть мне Солнце ярче,

Пусть чуть-чуть светлей.

Не скучай!

Март 1986 г., Новосибирск

Девка красная

Сиди дома, не гуляй,

Девка красная.

Хмарь на улице стоит,

Хмарь заразная.

Да и если выкатит

Красно-Солнышко,

Не гуляй – пропадёт

Воля-Волюшка.

Молодцы усатые

Ходят там и сям.

Позабавиться хотят —

Видно по глазам.

Выжидают день-деньской,

Терпеливые.

Приоделись, петухи

Горделивые.

Твоего соколика

Что-то не видать,

Голоса знакомого

Что-то не слыхать.

Не идут его сваты

Толковать с отцом,

Породниться не зовут

Свадебным венцом.

О-ё-ё-й, как вы длинны,

Тёмны ноченьки!

Потускнели, приуныли

Ясны оченьки.

Видно, суждено тебе

Горе-горюшко,

Быть немилому женой —

Доля-долюшка.

А если так,

Сиди дома, не гуляй,

Девка красная.

Хмарь на улице стоит,

Хмарь заразная.

Да и если выкатит

Красно-Солнышко,

Не гуляй – пропадёт

Воля-Волюшка.

10.04.1986 г., Новосибирск

Девочка летом[6]

Девочка летом слушала гром.

В становье молний писала альбом.

Огненный берег, заспанный плёс,

Скрип акварели, шелест берёз.

Синие джинсы, трепет шелков,

Вкус поцелуя, запах духов.

Девочка верит: с ним хоть куда.

Юные планы, на двоих – тридцать два.

Время приспело, в глазах испуг.

Его отправляют солдатом на юг.

Страшно подумать: придёт – не придёт?

Девочка любит, девочка ждёт.

Апрель 1986 г., Новосибирск

Сансара[7]

Я вышел из подъезда,

Я посмотрел на небо,

Я удивился звёздам,

Подумал: «Что за небыль!»

Расправив ворот куртки,

Вздохнул легко и просто.

Сказал знакомым лицам:

«Все – на Коровий остров!»[8]

О, Сансара!

Нас не пугает темень,

Мы знаем – будет лучше.

А ну-ка, круг плотнее,

Костёр запалим круче!

Ну, а теперь все разом

Возьмём друг друга руки,

Чуть дым задержим в лёгких —

Святые примем муки.

О, Сансара!

Ворчит рыбак усталый,

Но мы не слышим это.

Роса готова падать,

А мы с тобой раздеты.

Меня давно целуют,

Я слышу пряный голос,

Нам хорошо в объятьях,

Горит под нами хворост.

О, Сансара!

Пришла пора прощаться,

Нас кто-то нервно будит.

Я на прощанье крикну:

«В субботу – здесь же, люди!»

10.05.1986 г., Новосибирск

Уходили из дома

Волос пахнет костром,

Ветви стали шатром.

Волос пахнет костром,

Небо греет шатром.

Это было тогда,

Когда мы уходили из дома.

Времена,

Когда мы навсегда уходили из дома.

Теплота твоих рук

В ожиданье разлук.

Теплота твоих рук

Обещаньем разлук.

Это было весной,

Когда мы уходили из дома,

Времена,

Когда мы навсегда уходили из дома.

Не ищи меня, мать, —

Ушёл день обнимать.

Ты прости меня, мать,

Пропал ночь обнимать.

Чья беда, что мы все навсегда

Уходили из дома.

Времена,

Когда мы навсегда уходили из дома.

01.06.1987 г., Барнаул

Не плачьте, мама

Не плачьте, милая мама,

Сон – словно тонкая нить.

Рассвет крадётся упрямо,

И жалко сына будить.

Его ждут синие горы

И бесконечный простор.

Ведут немые укоры

Пустой разговор.

Не плачьте, милая мама,

Прощанье будет без слов.

Искрится древнее пламя,

Покорно правде узлов.

Лишь небо встанет зарёю,

Могучий солнечный луч

Пойдёт за сыном землёю

Найти горний ключ.

От буйных Ветров,

От юных сердец,

Где в камень стекает награда.

От взгляда богов,

От лада струн вещих,

Где каждый день петь ему надо.

Где тают ручьи —

Уносят гордыню вон.

Где стоны ничьи —

Колокольный звон.

Где зимы согреты

Дыханием нашим.

Где светится лето

Всё краше и краше.

Лето 1987 г., 26.06.1996 г., река Онон

Я ухожу в никуда

Брось прахом, что стесняет кожу,

Свяжи разорванные сны.

Напяль колючую рогожу —

Не бойся выглядеть смешным.

Ремнями ветреной проказы

Укутай смуглое плечо.

Дитя Великого отказа

Вскрывает день своим ключом.

Забудь докучные уроки,

Забудь, уставу вопреки.

Шепни таинственные строки,

Проси совета у реки.

Наполни лёгкие дорогой,

Губами тронь пыли настой,

Зажми в руке щепу порога,

Теперь вперёд лети – не стой!

Мама, я ухожу в никуда…

Проводит в путь суровый ворон,

Три раза осенит крылом.

Покров в неведомое сорван —

Я ухожу…

Брось прахом, что скрывает тело,

Останься голым под дождём.

Крылатых стая улетела.

В миру прощения не ждём.

Умойся росами степными,

Укройся травами в ночи,

Завидуй, кто в пути остынет,

Жалей, кто камнем век влачил.

Январь 1988 г., Новосибирск

Глава 2. «Я сделал шаг на Калинов мост…» (1986–1988)

Отец работал

Отец работал с утра и до ночи.

Он так хотел, чтобы кроха-сыночек

Одет был модно и кушал сладко,

На чужое добро был не падкий.

Труд – основа всего.

Спасибо, папа!

Мама-учитель внесла свою лепту

В формирование интеллекта.

Не ахти какого – я не вникал,

Но мама вдолбила – кое-что я узнал.

Читай больше, сынок!

Спасибо, мама!

Птенец подрос, ступил на карниз,

Взмахнул крылами и бросился вниз.

Электротехнический институт

Гостеприимно кричал:

Тебя здесь ждут!

Добро пожаловать, парень!

Спасибо, Минвуз!

Я учился, но брат рок-н-ролл

Меня вкривь и вкось перемолол.

Я осмелел, стал наглее в речах,

Ещё бы чуть-чуть —

И мой корень зачах:

Ветер шумел в голове.

Но человек со стальными очами

Сказал: «Сколько можно дышать мелочами.

Пора различать, кому поклоняться,

Кому подпевать, ну а чем гнушаться.

Шире разуй глаза!»

Спасибо ему!

А я был юн, продолжал улыбаться.

Я крепко верил в весёлое братство

Гитар, длинных волос, цветов,

Крутых скандалов, уверенных ртов.

Я любовался собой.

Бежали дни, летели года.

И шло бы так дальше, но вот беда:

Я не могу по ночам засыпать —

Один вопрос не даёт мне спать:

Что нам поют?

Я сделал шаг на Калинов Мост,

В руках дубина, в мыслях – авост[9].

Я бросил вызов стандартам эфира, —

Пусть содрогнётся имя кумира!

Март 1986 г., Новосибирск

Дудки

Дудки поют у меня в голове,

Я в облаках: лю-ли-лю.

А в эфире засели пройдохи-враги, —

Это мне не по нутру.

Как понимать текущий момент,

Куда же смотрит начальство?

Целенаправленно мозги заправляют,

Это больше, чем наше нахальство.

Есть, чем гордиться, с кого брать пример:

Дед мой сгорел в Сталинграде.

Отец-работяга строил дома,

За труд представлен к награде.

Я – честный парень, таких миллионы,

Мы гордимся своим Отечеством.

Но чувствуем кожей, как нас отравляют,

Едва расстались с младенчеством.

О-о-о, где моя песня?

Я потихоньку сдвигаюсь.

Нужен отпор на культурный террор, —

Злобою переполняюсь.

Мама кормила меня молоком:

«Спи до утра: баю-бай.

Подрастёшь, по земле ступай в полный рост,

Гордым будь, не прозябай!».

Солнцем палимая, Ветром гонимая,

Где моя песня, ответь?

Понесу в горле ком поутру в исполком —

Нет больше мочи терпеть.

Пусть объяснят, до каких это пор

Будут нагло картавить экраны?

Что мне читать, что мне глотать?

Пусть забинтуют мне раны.

О-о-о, где моя песня?

Сколько же можно искать?

Нужен отпор на культурный террор,

Хватит нас за нос таскать.

О-о-о, где моя песня?

Сколько же можно искать?

Нужен отпор на культурный террор,

Хватит в бирюльки играть!

Весна 1986 г., Новосибирск

С боевыми глазами

С боевыми глазами, с перекошенным ртом

Вырывались из тьмы, не заботясь о том,

Что нарушили мерные струи

Чужого веселья.

Вдохновлённые Солнцем, окрылённые Ветром,

Раздирали бока, раны сыпали пеплом,

Проклинали угрюмые годы

Тупого безделья.

Благородным порывом загорались юнцы:

Разбивались замки, раскрывались ларцы, —

Испарялись последние капли

Дурмана-похмелья.

Мы пробудились от долгого сна:

Слух режут звуки тревоги.

Кто охранял наш покой,

Кто нам строил берлоги?

Кто?!

По крупицам, по крохам собирали былое,

Справедливым ножом отсекали гнилое,

Вековую завесу срывали

Своими руками.

Узнавали такое, от чего стыла кровь,

Разрывались от боли, покидали свой кров,

На звериный, злорадный оскал

Отвечали плевками.

Утопали в трясинах, разбивались в горах,

Но всегда воскресали – нами движет не страх:

Мы хотим прикоснуться к истокам

Сухими губами.

В диких просторах стелется дым,

Реет вдали наше знамя.

Пусть содрогаются – зреет в сердцах

Злое пламя.

Май 1986 г., Новосибирск

Надо было[10]

Надо было быть чуть жёстче,

Целеустремлённей и злей.

К внутренним запросам попроще —

На ноги вставать побыстрей.

Надо было не распыляться,

В суете себя не искать.

Надо было в суть углубляться,

А не по верхушкам скакать.

Надо было быть прозорливым,

Силы рассчитать на года.

Мог бы быть сегодня счастливым,

Кабы не сломался тогда.

Надо было не писать мелом,

Не гореть звездою на час.

Чёрным сразу быть или белым,

Чтобы не метаться сейчас.

Осень 1986 г., Новосибирск

Сладко петь

Мне бы сладко петь:

Не реветь, не хрипеть,

Малевать закаты и зори.

Заиметь гибкий нюх,

Ублажать тонкий слух,

Не тревожить рубцы и мозоли.

Мне б гордыню смирить,

Корни испепелить, —

Потакать разнузданной дряни.

Сунуть уши под плеть

И душой умереть, —

В кулаки не сжать

Сильные длани.

Эх, мне бы тихо прожить,

Рот песком заложить,

Заковать разум в звоны-вериги.

Молча слюни глотать,

Да всё прорехи латать, —

Не совать нос в крамольные книги.

Ноябрь 1986 г., Новосибирск

Ранним утром

(Колыбельная сыну)

Ранним утром я отправлюсь

В дальнюю дорогу.

Ранним утром я оставлю

Душную берлогу.

Горсть тумана проглочу,

Вольно грудь расправлю,

Цепкий страх немых ночей

В зареве расплавлю.

Ранним утром в пыль стряхну

Ржавые оковы.

Ранним утром в явь шагну —

К горизонтам новым.

Воплем горло разорву,

Зло сверкну очами,

Захлебнусь в тугом Ветру

Ярыми речами.

Ранним утром по полю

Поспешу в рассветы.

Из острогов вызволю

Прадедов заветы.

Под знамёна соберу

Ясные зеницы,

Тех, кого клещами жгли

Мокрые темницы.

Ранним утром в топоте

Выгнутся равнины.

Ранним утром в рокоте

Затрещат теснины.

Надоело дёргать мозг

Робкими стихами,

Надоело битым быть

Злыми батогами.

Други-братья, время цвесть

Боевому стягу!

Время – через тьму пронесть

Нашу к Солнцу тягу!

Точит зубы, скалит пасть

Лютых псов орава.

С ними насмерть бой держать

Внукам Святослава!

Ноябрь 1986 г., Новосибирск

Сибирский марш

Шпоры впились в бока,

Слышны крики: «В галоп!»

Закусив удила,

Под бичи ставим лоб.

Горб растёт с каждым днём,

На лице след ярма.

Разглядел бы надежду в глазах

Легендарный Ермак.

За стеною – стена,

За бедою – беда.

А сдыхать не дают —

Вот твоя лебеда.

Роль довеска калечит

Хуже всяких цепей.

Ересь треплет мозги от Оби

До Аргунских степей.

Говорят – когда плачешь,

То легче терпеть.

Ну, а коли нет слёз,

Путь один – надо петь.

Связки стянуты в узел,

От бессилия пьём.

Но сомнения – стоит ли жить? —

Не колеблясь, убьём.

Наша матерь – Сибирь,

А Урал нам отец.

Здесь зубами скрипят,

Когда мёдом льёт льстец.

Десна кровоточат,

В пыль истёрлись клыки.

Гнев лишает сна

Затхлых берлог, —

Мы точим штыки.

Нам пресытило тлеть.

Затрещали горбы.

Мы готовы гореть.

Скулы сводит: «В дыбы!»

В ваших силах

Умелой рукой пламя сбить.

Но когда умрут наши костры,

Вас станет знобить.

Породнил нас январь.

Ритуал был не нов.

Слышишь, брат, мы простились,

Чтоб свидеться вновь.

Мы пытаемся встать,

Не мешайте нам встать.

Вы сосали из нас

Столько лет,

Пришло время – отдать.

Февраль 1987 г., Новосибирск

Честное слово

Посвящение Джиму Моррисону

В городе Париже в начале июля

Я столкнулся с ним, когда играл в прятки.

Он рвал свои стихи, пил дешёвые виски

И плакал…

Его поджидала смерть – и он знал об этом.

Его лицо, изрытое траншеями сомнений,

Успокоилось, покрылось слоем мела.

Я спросил в упор: – Куда ты собрался?

Он шепнул: «…на небо», – и улыбнулся…

Честное слово! Честное слово!

В душном июле я запомнил, как он умирал.

От снов до вдохновения целая вечность —

Я трижды мог пропасть, пока её мерил, —

Звериное чутьё выручало в слепой дороге.

Я встретил могикан, для которых честь – табу,

И холёных фаворитов, что бесятся жиром.

У первых был внимательным учеником,

Вторым вгрызался в глотку дикой собакой.

Издёрганный молвой о распятой любви,

Израненный баграми языкастых пророков,

Я медленно ступал по дымящей земле

И мучился жаждой.

Может быть, мне просто повезло —

Воронью всему назло

Мне не дали сгинуть в прорве дней,

Помогли залечить раны.

По тропинкам узким и шальным,

По обрывам ледяным

К родникам живым провели меня

Мимо зоркой охраны.

Я припал к воде запёкшимся ртом

И жадно пил, глотая своё отраженье.

Да видно перебрал живительной влаги —

Меня начал бить озноб.

В памяти кипел раскалённый июль,

Париж не поперхнулся своею жертвой.

Я решил двигаться, чтобы согреться,

Я начал двигаться, чтобы согреться…

Честное слово! Честное слово!

Я не хочу умереть в ожидании Солнца!

Февраль 1987 г., Новосибирск

Вымыты дождём[11]

Вымыты дождём волосы,

Мечены огнём возгласы.

Пробована соль скулами,

Выплеснулась боль струнами.

С ясным месяцем под руку

Взглядом оживил гниль-труху.

Бросил в борозды семена,

Гордо проросли имена.

Да только Ветер в грудь,

Студёный Ветер…

Он за год постарел на десять лет,

Он Солнце застудил в сырых погребах,

Он скорбь захоронил в ядовитых хлебах.

Когда он проходил – ему смотрели вслед.

За год постарел на десять лет,

За год облетел родимый край.

Не хочешь – выбирай!

Не хочешь – выбирай!

Он за год постарел на десять лет.

Да только Ветер в грудь…

Всё тот же Ветер!

Мёртвым полем,

Гиблым полем

Чист и светел

свежий пепел —

Он ко мне пришёл.

Видно, суждено моей земле страдать,

Дурью задыхаться, пот и слёзы глотать,

Косы заплетать мором да гладом,

Язвы прикрывать Москвой – Ленинградом.

Княжеским холуям ставить сытые хоромы,

Черни выпекать коренные переломы.

С мясом вырывать языки храбрецам,

Ордена цеплять великим подлецам.

Видно, суждено моей земле страдать,

И что с нею будет – можно лишь гадать.

А пока во власти исторических моментов

Ворошить золу лихих экспериментов…

Вымыты дождём волосы,

Мечены огнём возгласы.

Мечены огнём возгласы,

Вымыты дождём волосы.

Апрель 1987 г., Новосибирск

Вышло наоборот

Думали, петь

вечно будем,

В низкой избе

уподобимся Будде —

Вышло наоборот.

Думали, рать

выступит следом,

Всех не сожрать —

разгорается лето —

Вышло наоборот…

Апрель 1987 г., Новосибирск

Полоняне

Эх, занесли кони вороные…

А когда запрягал —

Крупы спели яблоком.

Ох, вшей не простят головы шальные.

А когда завлекал —

Обещал дом облаком.

Эй, полоняне!

Кончено – свободны…

Возвращайтесь к очагам прежним.

Эй, полоняне!

День заснул холодным —

Только слёзы по щекам-лежням

бегут,

и желтеют травы,

пекут

душу угли славы.

Ночь…

Ох, замутил воду в быстрой речке.

А когда брал весло —

Струи бились светлыми.

Ох, жизнь просидел соколом на печке.

А когда херил зло —

Думал, в паре с ветрами.

Эй, полоняне!

С дурня спрос короткий.

Засыпайте боевые рвы.

Эй, полоняне,

Берегите глотки!

Облизнулись золотые львы —

стоят,

чтоб им пусто было, —

таят:

душу зазнобило.

Ночь…

Ох, не верьте мне,

Ох, не верьте мне —

Я не чище ворона,

Я не чище ворона.

Ох, занесли кони вороные.

А когда запрягал —

Крупы спели яблоком.

Ох, вшей не простят головы шальные.

А когда завлекал —

Обещал дом облаком —

Смотри! —

Трупы на щитах красных.

Смотри! —

Весело в лаптях грязных.

Смотри! —

Трупы на щитах грязных.

Смотри! —

Весело в лаптях красных.

Ох, не верьте мне….

Июнь 1987 г., Новосибирск

Останься здесь

Тобой уходило последнее лето

Без молитв – вдохом в никуда.

Взамен оставалась осень-калека.

Чахли рыжие узоры…

Ручьи вымерзали, леса вымирали.

Шут без крика щёки прокусил.

СОЛНЦЕ, ОСТАНЬСЯ ЗДЕСЬ!

Там, где треском лопнула рогатина дорог.

Там, где небо дрогнуло – не твой ли, парень, срок?

Где рассветы выдохлись раскладам вопреки —

Витязи костьми легли.

Там, где ветер вылизал гранит седых гольцов,

Там, где месяц вырезал ватаги удальцов,

Где рога не вспомнили несметные стада —

Отплясал черт босиком, сунул в рот повесе ком

Стыда.

Где пугает радуга отряженных решать,

Где уродов радует неследственный лишай,

Там, где воля Мстителя проклятье навлекла —

Сокол износил крыла.

Плыть вниз

мутной рекой.

Срыть сны

утлой клюкой.

Мерить трясину дном,

Мели крестить нутром

Вместе с тобой,

Только с тобой

Вдвоём…

ОСТАНЬСЯ ЗДЕСЬ!

Лето 1987 г., Новосибирск

Вольница

Вспомни – бредил

Запорожской Сечью,

Вспомни…

Ковш горилки крепкой,

Звонкие бандуры,

Песни до утра,

Пока льются пули.

Вспомни! Бредил

Запорожской Сечью!

Вспомни!

Буйный оселедец,

Други боевые…

Струги скорые,

Шеи голые —

Воля!

Наша Вольница без одежд пришла

В край, где верили, где варили всласть.

Скорые до рук, до расправ-услад,

Локти выголив, порезвились всласть.

Наша Вольница болью корчилась,

Шарил грудь свинец, шею сук искал.

Выкормыши бед тенью Кормчего

Шабаш правили в долгих сумерках.

Нашу Вольницу Ветер выплюнул,

Отрыгнул Огонь прелым порохом.

Выструнили псов гимны выть в плену, —

Не изранить жуть нервным сполохом.

Чох![12]

Наша Вольница бьёт поклоны лбом,

Колья рабские вбиты молотом,

Крылья дерзкие срезаны серпом,

Горло стянуто тесным воротом.

Наша Вольница зарешёчена,

Меченых аркан в темноте настиг, —

Кость щербатая, кнут-пощёчина,

Стражи верные безмятежности.

Нашу Вольницу Ливень выхлестал,

Отрезвила хмарь тёплой водкою,

Выцвели шелка хором выкрестов[13],

Вехи топлены липкой рвотою.

Чох!

Наша Вольница без одежд пришла,

Наша Вольница болью корчилась,

Наша Вольница бьёт поклоны лбом,

Наша Вольница зарешёчена…

…Ястребы арканов,

Холод ятаганов…

Лето – осень 1987 г., Забайкалье, Новосибирск

Сентябрь

Сентябрь раздел яблони,

Зашёлся дождём едким.

Простуженный день я бранил —

Не чувствовал рот метки.

Дорогу кромсал тропами,

В застолье водой грезил.

Цеплял облака стропами,

Крестился серпом лезвий.

Измену глотал хлопьями,

Грехи доверял лупам.

В бессилии тряс копьями,

Глаза закрывал трупам.

И липла молва стружками,

Слова рваных губ бог крал.

Глотавших меня кружками,

Последний поэт проклял.

Сентябрь раздел яблони,

Достатком забил вёдра.

Когда в череп твой я проник —

Убит был рукой твёрдой.

Август 1987 г., Забайкалье

Метельщик

В пыль бросались из тесных гнёзд,

Рот венчали отметиной,

В сердце каждый занозы нёс,

Чаща выгдышей[14] встретила.

Лес валили с матерщиной

В мокрый вечер, в безлуние,

По рецепту Метельщика

Баню ставили – унию[15].

Воду грели студёную,

Камни-груди калили в мел.

В полночь грянули тёмную —

В полночь каждый дерзать посмел.

Паром шкурили лёгкие,

Щёки драли от плесени,

Жгли горб веники хлёсткие,

Распрямлялись болезные!

Кто дерзнул прорвать запруды!

Кто взбурлил сугроб нутра!

Бубен вымытых сгрудил в круг

Покориться табу костра.

В узел сбились поводья рук —

Клятву принял навар котла.

Локти гнули объятьями,

Вены с хохотом резали.

Утро встретили братьями,

Утро встретили трезвыми.

Кто не хотел быдлом подыхать!

Ох, неуютно на родной земле —

Под утренним Солнцем.

Ноябрь 1987 г., Новосибирск

Мы с тобой

Мы с тобой не дождёмся разгула весны,

Не увидим высокого неба.

Не вдохнут пьяный воздух калеки-сыны,

Не черпнут в пир шеломами[16] Днепр.

Добровольно изгонимся в скиты-кусты

Удавиться в петле вакханалий.

И потомки в могильные плюнут кресты,

Мёртвых вырядят в маски каналий.

Канем в проруби лет без помин, без кутьи —

Онемеют свидетели разом.

Разровняет могилы бульдозер судьи,

Не смутит слеза улово[17] глаза.

Чередой зубы выпадут с прелой десны,

Не вонзятся в круг тёплого хлеба.

Мы с тобой сгинем ржой у порога весны —

Закоптив дно тяжёлого Неба.

Январь 1988 г., Новосибирск

Порог сорока

Меняя имена,

Одни и те же устремляются в легенду.

В любые времена

До слёз похожие, стартуют к облакам,

Униженной, истерзанной Земле

Сердца сдают в аренду.

Спасительным дождём

Одни и те же льют в широкие ладони.

Крылатый мозг рождён

Окрасить сумерки, раздвинуть берега.

И соколом пронзает небо крик —

И в рабском мясе тонет!

У сытых вырастает в горле кость.

В утеху позволяют всходам вызреть, —

С упрямым полем справится покос,

Оратаев[18] настигнет точный выстрел.

И падким до рифмованных сенсаций,

Тела выносит пьяным рёвом «Бис!» —

Волна самоубийств…

С легендами останутся долги,

Тугие сплетни вкруг голов разбитых;

Останутся сиротами колки

И жены – не прорвавшиеся в титры…

Ветер, будь добрее – прости своих сыновей.

Запомни тех, кого погребли облака,

Кто вызвать гром зимою рискнул,

Кому не довелось перешагнуть

Порог сорока.

Январь 1988 г., Новосибирск

Не придёт пора

Выдавят испарину хищные взгляды,

Сгинут непонятные стонами рядом.

Ров у реки – пни да коряги,

Здесь сопляки-соколы лягут

Плечо в плечо.

Выпьют беды хохотом гулкие души,

Палево нутра поздней клятвой притушат.

Лопнет воротник у беспутного брата,

Надвое разрубит век секира-расплата.

Высохнет кулак бесполезною дракой,

Свяжет День грозу свежерубленой плахой.

Пеной пустой выкипят крики;

Кто в зыбь-устой видел великим

Слово своё,

Дело своё,

Имя своё!

Не придёт пора отвечать за потеху —

Не придёт пора…

Апрель 1988 г., Москва

Дикарь

Константину Кинчеву

Как заварена каша громкая —

Шевели дрова, рты слюной кипят.

Крутит Дон чубы, Волга о́кает —

Распоясались с головы до пят.

Где в горячих снах сила бражная

С высоты побед знай плюёт.

А в беззубых днях голь овражная

Глушит горькую да блюёт.

Вижу в плеске знамён хищный блеск топоров

Насыпает курганы безумных голов.

Полыхают пожары, ноздри рвёт гарь —

В пекле место твоё, последний дикарь.

Лето – осень 1987 г.

Казак

Александру Башлачёву

Когда простреленный навылет казак

оставлял скакуна,

В пылу на камень налетела коса

разгул унять.

Когда мирянам не хватило слюны

проглотить соль молитв,

Твой русый голос в хохот ерни-Луны

стал темней смолы.

В тот год цыганы не гасили костры,

торопились на юг.

Ножи весною оказались остры,

проклюнул нюх.

Не удержала в чёрном теле узда

сумасбродную голь.

В тот год без волокит младенца уста

запечатал кольт.

Пропетый висельник скользил каланчой

по широкой реке.

Округи щерились ордой-саранчой

по грудь в грехе.

Земля бессильной самкой слёз запаслась,

заскулила от ран.

Певец упрятал вычет в омуты глаз,

прошагал в Иран.

Ша, дотошный юноша…

В пир историй

Кто чего стоит, —

Спрашивай у могил.

Нестор резвый,

Озаглавь срез вый, —

Зрячему помоги.

Где мордует осень,

Бились грудью оземь.

В кровь разбили лица

Думой примириться.

Тешились Колочей[19] —

Вытек глаз Кирочей[20] —

Где снега раздеты,

В голос воют дети.

Лапти износили

В поисках России.

Душу в клочья рвали,

Выродились в тварей.

Край, где правит ноготь,

Светлым одиноко

Не расправить плечи,

Нерв трубою лечат.

Я и сам помечен

Одичалым смерчем.

В сочных травах, Ольга,

Кто нам крикнул: Горько![21]

Не смог обрезать уши в пепельный звон

Горемыка-юнец.

Тягучим дёгтем поженил голос свой,

сгрыз губ пунец.

Где чрево матери вспорол таган свай,

копоть смыла слеза.

Там степью утренней хозяина звал

сирота-рысак.

День промозглый выспался,

Как тонул в любви босяк,

Краем стола лоб рассечен.

Не согреешь голого,

Пальцы стынут оловом.

Снял с бедолаг пробу сечень[22].

Лето – осень 1988 г.

Тяжёлые медали

Тяжёлые медали

врасплох меня застали —

Кто думать мог?

Глубокие печали

в теплицах измельчали,

Дно выстлал мох.

В глухих подвалах бреши,

пророком ворон брешет —

Кто смел – лети!

Рвануться сизой тучей —

Да осенью-падучей

Трясёт ряды.

Считает череп течи,

Грудь чует визг картечи —

Полно, братцы! Полно.

Битых не трожь.

Конюшню лихорадит свара-делёж.

Октябрь 1988 г., Новосибирск

Глава 3. «Вязью вед темнели губы…» (1989–1991)

Последняя охота

Не оставлю след на снегу —

Я, седой якут.

Ухожу в метель берегом Лены.

Вскормленный суровым гнездом,

С ветром заодно, —

Ноздри рыскают запах оленя.

Мудрый, в молчаливом краю

Чёрной тенью тундру крою, —

Острый глаз вокруг веком мелеет.

Влюбиться убийцей!

Пляшут хищно костры,

Бубен пробует ночь,

Отблеском ранит нож,

Пальцы плетут узлы.

Свой последний наказ

Плюнуть спешит шаман,

Следом ползёт сама

Смерть на кривых ногах.

Не сожмёт кулак копьё,

Не вернуться на тропу.

Племя пляской звезды пьёт,

Мой язык во рту распух.

Не измерить взглядом Лены изгиб,

Не пропеть Луну, не встретить рассвета.

Смерти дожидаясь, лопнут виски, —

Как пришлось рассудок страхом изведать.

Боги просят честно отпеть

Одного в толпе,

Зубы крепкие песней ощерить.

Славят хором стрелы мои, —

Как огонь молил.

Жжёт и жмёт петля старую шею

Январским коварством.

Чует верный пёс беду, —

Шерсть дыбом!

Заскулил, заскулил,

хвост прижал,

Бросил тёплый лежак,

Обнажил клыки

И вокруг убийц

Сузил круги —

Без боязни…

Не оставлю след на снегу —

Я, седой якут…

Отпетый лохматым псом…

Осень 1988 г., Москва

Декабрь 1989 г., Забайкалье

Сам

Я сам себя розгами выпорю…

Костром запалю плен-уют…

Узлы требухи песней вызолю…

У Ветра прощения вымолю…

Октябрь 1988 г., Москва

Горе-витязь[23]

А день угасал, виноватый

В печали глубокой,

Когда угрожали сосватать

Бога.

Покоем обмануты ставни —

Эй, не зевай, сны стреножь.

Как покорный слуга

Закатал рукав

Вековечить нож

Стародавним.

Кто волосы смял в узел чёрный,

Оврагами рыскал,

Кто заводи вырезал чёлном

В брызги.

Запёкся в уста серым волком —

Эй, кто очаг засмеял?

Я в разбой прокажён,

Бросил верных жён, —

Не зови меня

Ночью волглой[24].

В полки пропадать становитесь,

Отвагой согреты;

Живым обещал горе-витязь

Лето.

Имён не упомнить пожары,

Чьи возгласы теплил;

Кого наудачу прощали

Степью.

И так далеко Забайкалье

В ладони пророчит

И моет полуденной гарью

Очи.

А тебе всё легко:

Забывать рекой,

Воевать серьгой,

Гнать клюкой…

Октябрь 1988 г., Москва

Октябрь 1989 г., Чита

13 июня 1994 г., Новосибирск

Далеко

Июлем скользил

Меж рёбер и жил,

Звенеть волосам нагадал.

Высокой травой

Молился с лихвой,

Поила из рук Ингода[25].

Кубани трели

Пропели Лели[26]

Без греха.

В нелёгком деле —

Не сон – потели:

Румяны унёс перекат.

Далеко —

Где ни листьев, ни веток.

Далеко —

На край света.

Далеко —

Где ни листьев, ни веток.

Далеко —

Верень[27] сведать.

До дна шестом измерен,

Ни щедрый, ни скупой.

В загул глазел разлуки мель

Ленивой губой.

До срока отлюбил

Далёких годков,

Услышал возгласы трубы, —

В рассвет был готов.

Тугой тетивой

Ни божий, ни твой —

Пустился гулять босиком в лай и вой.

Не заметил, как молвой занесло

В коромысло излом.

Пятки жгли тропы

Да в небо вели,

Но оказался хмурый лоб

Для лавра велик.

Обета рукавицы побросал в облаках

И вздумал объявиться на твоих берегах.

Если знаешь – укажи путь домой

Да слезами умой.

Дай мне напиться из горячей реки,

Успеешь оплакать урон:

Кого небеса Явенем[28] нарекли,

Заметили в день похорон.

Не согреть при встрече камень-плечо,

Я пройти обречён.

Мимо делян,

Под крыло мотыля, —

Потеряться горячей травой.

Слышишь, помни меня,

Я своё отсмеял,

Отбезумил горячей травой.

Далеко…

Март 1989 г., Москва

Образа

Прикрой глаза

На образа.

Прикрой, ведь ты

Светлей святых[29].

Ладонь умой

Пустой сумой,

Лихой пустяк

Прости за так.

Измерь покой

Сестрой Окой.

Узлом венка

Поймай века.

От бурь жестоких остынь,

Звоном веди мосты:

В изломах брони —

полыньи.

Хрупкою надеждой обрядиться.

Видеть далеко, забыть глухие стены.

Кто оставил дом пугливой птицей,

Стрелой охотник зоркий заденет

калёной.

Клинки бровей иззубрятся

Безумным прыжком,[30]

Избесится скуластый потомок,

Износятся силки ловца

Бессонным лишком —

Веди его до белого дома

скорее.

Плохи дела —

Да в чём мать родила

Выпал птахой в простуженный день.

Знать не к добру

Плесень ест вязь подпруг, —

Лоб тяжёлый морщиной одень.

Впредь не успеть

К погребам в день Успен[31],

Мёд не пить из глубоких ковшей.

Не восклицать

Алилуй у крыльца —

Гонит челядь[32] гуляку взашей.

Помню, отплясал

Крошками кресал[33]

Вкруг желанной[34].

Помню, остудил

Кольцами удил

Губы-раны.

Помню, в ночь ушёл…

Прикрой глаза

На образа.

Прикрой скорей[35],

Лови искрень.

Размах силков-сетей не утопи —

Не вспомнит степь твоей стопы.

Ох, да мне бы так!

Осень 1988 г., март 1989 г.,

6 июня 1989 г., Москва

Венч[36]

Тобой не выплакан,

Трубой не отпет,

Горе-патроном в обойму не вложен.

Испил Невы лохань,

Дал горький обет,

В гонке горячей

Выпустил вожжи:

Медленно мерином

Берегом, еле как —

Пробую вспомнить себя.

Ясного лясыря[37],

Грудил костры зазря —

Угли в ответ шипят…

Искал без устали,

Распарывал швы,

Бурые веки изрезал зрачками.

Рубахи Суздаля

Напомнил живым,

Огненным криком слёзы чеканил!

Звали голоса, покой сулили,

Видели подавленным, бескрылым, —

Мне бы без раздумий согласиться,

Поостыть и сгинуть пеной ситца.

Сам себе задором опостылел,

В гон латаю хохотом затылок.

Всё хотел гордыней окопаться,

Днями примирился бритым плацем:

Дурень!

Степью в набег крещён,

Помнит ожог плечо.

– Венч!..

На сердце надолбы[38]

Ставились надолго:

– Венч!..

Весело дикому

Плётками гикнули:

– Венч!..

Да без оглядки,

По бездорожью…

Кто помнит спетого

Скорыми петлями —

– Венч!..

Долгие хлопоты

Утро прохлопали:

– Венч!..

Чёрная ягода

Скормлена загодя:

– Венч!..

Да на здоровье,

Да без остатка,

Да без надёги,

Да на здоровье…

Так улетай скорей,

Лети отсюда прочь, —

Лети о двух крылах,

Лети о двух крылах.

Над половодьем рей,

Рубаху приторочь:

Лети о двух крылах,

Лети о двух крылах…

Март 1989 г., Москва

4 июля 1989 г., Забайкалье

Колесо

1.

Колесо – вперёд,

Колесо – назад.

Знает скрип сердец

Правды стороны.

Каменей плечо

Раздавить яйцо, —

Дорогим питьём

Дни столованы.

Не поймать в галоп уздечку,

Не вернуть к истокам речку,

Не связать,

Не сломать —

Режьте сухожилия.

Стеблем пыхнет свеча,

Зараз степь отвечай:

Как ходил,

Как искал,

Что нашёл.

2.

Обещай опять

Перья ощипать,

Только вижу я —

Мы не встретимся.

Жгут узлы ремней,

И укором мне

Где стучится кровь,

Сохнет метина.

И торопит буйный разум

Бросить сумрачное разом,

Вспомнить запах тропы,

Обернуться к ясному.

И излому луча

Без затей прокричать:

Как ходил,

Как искал,

Что нашёл.

02.07.1989, Забайкалье (1-я часть)

Август 1990 г., Забайкалье (2-я часть)

Назад в подвалы

Я тебя оставил

В зной на берегу

Верить в свой разлив бессонно.

Сам прощальным криком

Слёзы сберегу, —

Спрятался опальной зоной.

К сумеркам углями раскалён,

Выжег темноту дурным изгоем.

Когда неслась моя телега под уклон, —

Я был спокоен.

Жди, когда в верховьях

Выпадут дожди,

Кинуться волною мутной.

Бряцают ключами,

День не пощадил,

Кто побег готовил утром.

Стоит заплатить большую дань,

Тихо завернуться ржавой кровлей.

Молю, лечить меня скорее прилетай, —

Я обескровлен.

Треснуло стекло,

Лужей натекло.

Пал листвой,

Растоптан сапогами.

Осталось когти обрубить

И лечь на дно в укром[39]

Виском о камень.

Прахом попуститься звоны не дают,

К радости мой сон тревожен.

Пеплом поминаю

Брошенный уют,

Загодя готовлю вожжи.

Снова я загадочный пострел,

Ветер-весельчак меня не свалит.

Я возвращаюсь налегке с запасом стрел

Назад в подвалы.

Октябрь 1989 г., Чита

Гон в полдень

Тронь лицо моё

Мокрой веткой,

Свежий след оставь

По щеке.

Мозг изъеден мой

Гарью едкой,

Пальцы тянутся

К взрыв-чеке.

Дай глоток воды

Расцелебной,

Вымой волосы

Под дождём.

Может, станешь мне

Расцаревной,

Может, ядом жгнёшь, —

Подождём.

Да только в голую степь

Ушло ещё одно лето:

Моет ветер дождём,

Темнеют рек рукава.

И остывает ладонь,

В разгул губами согрета.

Лечит смертных крестом,

Который сам ковал.

Долгим бегом-бегом

Пытался наверстать —

Стал угрюмо пегий —

Забыл стать.

Росы трогал-трогал,

Кусал репейник грудь.

Вывернули локоть

К беде груд.

Гон в полдень

Безымянных.

Гон в полдень —

Без исхода…

Слушай выстрелы

На закате,

Помни поутру

Блеск ружья.

Как теряет

Рога сохатый,

Так пришёлся

Тебе в мужья.

Брось загар плечей

Обречённых

Выжать соки

Из глаз менял.

Я искал тебя

В травах чёрных, —

Нюх звериный

Подвёл меня.

Да только в голую степь

Ушло ещё одно лето.

Засыпает песком

Остовы громких имён.

И остывает ладонь,

В разгул губами согрета.

Ухожу в эту степь,

Тобой клеймён.

Я там не был, не был —

Гулял кустом да вкруг,

Как делили небо

Ковши рук.

В складчину гуляли,

Дымили щеки до утра.

Смяли цвет гураны[40]

В пылу драк.

Гон в полдень

Безымянных.

Гон в полдень —

Без исхода.

Гон…

Октябрь 1989 г., Чита

Набекрень голова

Набекрень голова, —

Её не поправить.

Мимо детских снов

Пьяного понесло.

Повенчай меня травами,

Пенной лавой.

Да сохрани мой вдох,

Да выдох горький – ох,

Чертям назло.

Напои облака

Целебным настоем.

Пусть умоет нас по весне

Долгий дождь.

Испугай мои выкрики

Медным строем,

Да прикажи уйти

Где рвётся глотка тин:

– Долги итожь.

Не зная боли,

В жестоком споре

Тугой молитвой

Умылось поле.

Мокнуть рассветом,

Кутаться в ветошь,

Шапкой лезть на рожон.

Пениться кровью,

Выстрадать ровней —

Зеркалом отражён.

Знать бы, когда повезло, —

Так не строгал бы весло[41].

Там, где гулял дурак,

Лежит кривой овраг,

Всё заросло.

Следы не встретить,

Не дрогнуть в трепет.

Не ранит душу

Бродяги лепет…

Криком выплесни

Что осталось мне даром:

В узел волосы

Завязать и поджечь.

И уйти молвой в мокрый день

Снегом талым

Тропой лихих гуляк

В разрывы передряг

Где верит Сечь,

Где громкий пепел

В пустой избе пел.

Ноябрь 1989 г., Забайкалье

Лопнуло небо

Лопнуло воплем небо:

Сколько во мне кровей!

Вам не чета, сбился считать.

А на моей голове

Дикие выросли травы

В пол-аршина.

В ночь колдовал ручьями,

В день себя наказал, —

Локти вперёд,

Яростный рот,

Платой сверкнула коса.

Голос с печалью вповал

Скрыл лощиной.

Кто слышал звонкую,

Крепче узлы затянул.

Кто видел светлую,

Птицей разбился в инурь[42].

Кто тронул терпкую,

Палки в колёсах сломал.

Кто выпил горькую,

Вырос, а был дюже мал.

Криком бежать за Солнцем

С именем на устах.

Тех, кто суров,

Ждут гулкий ров

И всепрощенье в кустах.

Руки петлёй на груди[43]

Мне сложила, —

Так поминали первых…

Ноябрь 1989 г., Забайкалье

Оставлю дом

Серым днём оставлю дом,

Проглочу в сердцах укоры,

Всё оставлю на потом —

Оказаться в поле голым.

В берегах скользит река,

По камням несёт усталость;

Голова моя легка

И не знает, что осталось.

Пьяный запах диких трав

Воскресит свои обманы,

И звездой пропетый Ра[44]

Грезить путника поманит.

Ни огня, ни ветерка —

Прохожу, считаю вёрсты.

Только точит дно река

Да целуют щёки звёзды.

Декабрь 1989 г., Забайкалье

Без страха

К ночи успокоился упрямый, —

Смехом закружилась голова,

Обошёл в пути ловушки-ямы

В реку уронить лица овал.

Пылью стынет жёлтая дорога,

В берег отступает долгий день,

В сопках умирает робкий грохот —

Жду опять заоблачных вестей.

И знать не знаю,

И сметь не смею

Без страха…

В травах заблудиться по колено

Кличи боевые не велят,

Пробовать настои и коренья

Не даёт во тьме усмешек ряд.

Утром степью мокрой разгуляться,

Солнцу распахнуть тугую грудь,

Не услышать гибельного клаца, —

Отрезвить стрелой дурмана гуд.

Успеть успею,

Поймать поймаю

Без страха…

Декабрь 1989 г., Забайкалье

Крыса-игла

Стерегла вены крыса-игла,

Мокрым носом в погоню ходила.

Мимо глаз колесом гналась

Облака утопить серым илом.

Не к добру рвутся пальцы рук —

Вянет в золото лето,

Где легла невпопад игра

Сизым следом.

На ветру слёзы паклей утру,

Запахнусь от надежд кушаками.

Повлекла наугад река

Головой расколоть Чёрный камень.

Не схватить в рукава воды —

Стынут струи под взглядом.

Ров готов – неизвестно кто

Ляжет рядом.

Плакать – не впервой,

И волчицы вой

Помнят грозы и Ветер.

Волосы – узлом,

Локти – на излом,

Даром Бог не ответил!

Не пуститься в пляс

Из подола ряс:

Лица смертных суровы.

Не нарушить ряд —

Россыпи велят:

Мерьте шаг, песнеловы!

Босиком – мимо тёмных икон,

Как увидел свою тень на Солнце.

Шов заплат не распорет брат —

Распластался безумным ононцем[45].

Не замай, дай вернуться в май,

Тронуть росы губами.

И укрыть скорлупой корыт

Горе-память.

Декабрь 1989 г., Забайкалье

Имя назвать

Не много и не мало по степям прошли,

Хватали ртом солёным лоскуты жары,

Безумными глазами разгребали облака —

Дождя бы! —

И падали на головы кувалдой потроха

распятых.

Ремнями грудь хватали вдоль и поперёк,

Кто верил снам горячим – серой пылью лёг.

Затылки рвали крики:

– Ждёт гуляк перекосяк —

Расплата.

И рады были, как поворотил коней казак

Обратно.

Перекрёстком полдень дрогнул,

Звонами выпало.

В синих блёстках пил дорогу

Доблестным выбором.

Вскрыл забрало, сном младенца

Пугало накричал.

Белым справил полотенце, —

Мерить на два плеча.

Ветер вымел, смыл рассветом

Клочья сырых волос,

Горе-имя гон расцветит, —

Ястребом повелось…

А помнишь побеждённый январь?

Я, безумно красивый,

Упал в тебя раненой ивой,

Имя назвал.

Проклятый любить горячо,

Лёд губами оплавить,

В прощённый день дикой расправы

Степью прощён.

Веткой писать тебе,

Взглядом светить —

Имя назвать.

Видеть во сне Тибет,

Слышать цветы —

Имя назвать.

Апрель 1989 г., Новосибирск

Январь 1990 г., Забайкалье

Небо ждёт

Тень боевой стрелы

Детские сны настигла,

Высекла в камень скул облако щёк.

Криком пьянят орлы,

Дышит округа тигром, —

И одевает грудь бронзы ожог.

Вихрем седых равнин

Головы обнажили.

Вызвались величать столетий пыль.

Правде отцов верны:

В бой закипают жилы.

Травы речных долин слагают быль,

А небо ждёт…

Верой приди к себе

Жажду беречь в ладонях,

Падай подняться вновь – страхи забудь.

Гончий догнать сипел,

След в небесах утонет.

И прогремит молвой нездешний путь.

Дикий степной восторг, —

В снег окрыляешь плечи,

Режешь утёсы туч напополам.

Солнцем горит Восток,

Сокола путь навстречу —

Пора! —

Небо ждёт.

Видел я тебя ясным,

Видел я тебя светлым.

Пламенем роднил явь-сны,

Волосы дарил Ветру.

Очи умывал горем,

Яростью ронял перья.

Вестником летел скорым

Радостью согреть берег.

Я хотел быть с тобой.

Петь с тобой —

Молодым.

Январь 1990 г., Забайкалье

Ноябрь 1993 г., Новосибирск

Улетай

Улетай

Первым проблеском Солнца.

Улетай

В гордый вызов орла.

Брось в огонь шелест в грубых ладонях —

Не догнать окриком тебя.

Без одежд

Прямо к горным вершинам.

Без надежд

Возвращаться назад.

Пусть гроза прогремит твоё имя,

И слеза вспомнит детская.

Без оков

Рвёшься облако пенить.

Далеко

Крики гнева слыхать.

Унесло вихрем в дальние звёзды,

И молва перьями легла.

Забыть виска узор

Нет задора и силы.

Среди трясины зол

Пенятся следы.

Кто завязал узлом

Горсть волос и жилы,

Проклял дым, синий горький дым.

День и ночь крылья белые вижу,

День и ночь вспоминаю тебя —

Жду вестей предрассветного неба,

Где мелькнёт певчая звезда.

Улетай

Первым проблеском Солнца,

В гордый вызов орла,

Брось в огонь шелест в грубых ладонях —

Не вернуть окриком тебя!

Не достать выстрелом тебя!

Не объять росчерком пера…

01.02.1990 г., Забайкалье

Увидеть себя

Когда реки мне были сёстры,

А ветер назвался братом, —

Я жестоко изранил душу

И в рассветах сошёл с ума.

Наконечник стрелы монгола,

Что нашёл я в весенней земле,

Упирался мне прямо в сердце

И царапал тугую грудь.

Капли крови стекали на землю,

Опускались в густую пыль

И в берёзовый час заката

Зеленели отблеском Солнца.

Я без жалости вырвал сердце;

Бросил красное пищей собакам,

А обломок стрелы кочевника

Кинул в рану, где гордое билось.

Боль стянул суровою ниткой

И ушёл берегами рек,

Что любовно меня призывали

И пророчили светлой водой.

Это было в июле, в июле;

Солнцем дан сигнал к искупленью.

И в дымящий горящий мозг

Острой бритвой врезались песни —

Песни излома души,

Песни обломка стрелы.

Когда реки мне были сёстры,

А ветер назвался братом, —

Потерялся гордыней летней,

Уши золотом проколол.

Кровью алой писал узоры

По щекам и груди упругой,

И крылатили вороны плачем

Над горячею головой.

Обманули дурные травы,

Увели без огляда грезить.

Засмотрелся гуляка в Солнце

И не вспомнил прикрыть глаза.

В мыльный июльский зной

Обезоружить сном,

Выцедить зель[46] нутра.

В ночь холодеть виском,

Вешать ярлык – «изгой»,

Ветками шаг устлать,

Выпорхнуть из силка через страхи,

Нить в куски порвать —

И увидеть себя в одном.

Я так хотел быть светлым!

Пробирался тропой ночною

По камням и пескам сыпучим.

Наплясали шальные звёзды

От беды отвести беду.

Был готов целовать всех разом;

Вдруг Луна пополам раскололась, —

От обиды терял сознанье,

И в бреду умолял спешить.

Видел стены с лицом великим,

По слогам нашептал молитвы,

Попрощался слезой в ладони, —

Провожали в путь голоса.

В степь колесом неслись,

Вслед распласталась рысь

Лапой задеть плечо.

Вымостить к сердцу гать,

Ропоту потакать, —

Плавят зрачки ещё!

Вынести на плечах пепел к Югу,

Выбрать белый цвет, —

И увидеть себя в одном…

Февраль – март 1990 г., Забайкалье

Иволге петь

А берегами

Гонит туман

Запахи крошева.

В ночь отругали

Ропотом май —

Ждали хорошего.

Зря заметали

В пепел следы —

Сумерки видели.

В гроздья медарень[47]

Груди рядил,

Щурился идолом.

И строгим росчерком

Мне напророчила

Полдень умыть слезой.

Даром же палица

Яростно скалится —

Смех не вернуть резнёй.

Не удосужил

Взгляд пронести

Мимо ревнивых рук.

Схваченный в узерь[48],

Смугл и дик,

Имя вернул в кору.

Отзеленела степь,

В осень дождём задет, —

В блёстки замёрз ручьём.

Следом полощется

Ярень-урочица[49], —

Горени[50] не учёл.

Сполохи ринулись

Цвет отнимать,

Вырвать язык узлом.

Затеси инури[51]

Криком: «Нема,

Лучше молвой зарой!»

Иволге петь

Медь на губе, —

Дружно грести!

В лёт усачу

Светится чуб

Правдой горсти.

05.03.1990 г.,

Студия SNC Records, Москва

В устье Лены

Босиком, твёрдой поступью

Вышел звенеть волосами.

Из горстей синий воздух пью,

Тропы смотрю небесами.

Колесо в белом облаке

Манит и водит кругами.

Горячо бьётся Обь в руке,

Даром молчит Чёрный камень.

Повезло – в долгих сумерках

В крик обошёл мутный омут.

А вчера горем умер как,

Кто из вас спетого помнит?

Никогда не вернусь туда,

Где зубами на части

Рвали душу и ты, удал,

Свёл с ума в одночасье.

Невдомёк медью-кольцами

Грудь схватить прямо до шеи;

По весне выгнуть горцами

Брови и спрятаться в шелест.

Исходить тёмным берегом

Клятвы, костры и обряды;

Удивить в полдень спелый гам

Пляской мольбы и расплаты.

Налегке проходить дворы,

Что сгорели без дыма.

Грудь расспросам отворить,

Отыскать своё имя.

Повстречать судьбы-рухляди,

Броситься первым в колени.

И совет: «Из-под рук гляди», —

В гон унести в устье Лены.

Март 1990 г., Забайкалье

Без глаз пробирались…

Без глаз пробирались долгим берегом,

Разорванный Ворот рвался в бой.

Хмельному рассудку слепо верили,

Рассказы бывалых шли взапой.

И травы в округе были скошены,

Упрёк таила боль стерни[52].

Смеялись дети, Солнцу гожие,

Где слёзы ронял тальник[53]

В июльский сумрак.

Костры запалили, делу скорые,

Разорванный Ворот свёл с ума.

Под бубен плясали звёздам голые,

Будили обряды росомах.

Кто яростью грезил, сгинул сполохом —

Зовёт-прощает плач невест.

Кто породнился белым облаком —

Нести Неувяды[54] весть

В рассвета поступь.

Никто не услышал скрип уключины,

Разорванный Ворот пел взахлёб.

Смотри – у гуляки вёсла скручены,

Поток, дикий неук[55], в плен увлёк.

Где взгляды седые дарят осенью,

Секут дождями пыл забуд[56].

Крылатый вызов доле бросили:

Скулатить ветвистый путь

Навстречу Солнцу.

Руки сплелись узлами,

Кто вековечит пламя…

Выгорел голос светлый —

В радость лететь за Ветром.

Март 1990 г., Забайкалье

Апрель 1994 г., Новосибирск

Очи в землю

Очи в землю —

Значит, смерть для тебя близка.

А ремень рук

Не даёт небо расплескать.

И короткий

Крик расколет шлем головы.

Яме-глотке

Загорелось умы словить.

Кони ржали,

Холодел от обид кулак.

Где пожары

Освещали пути гуляк.

И свободу

По станицам несли гонцы.

Кровью-потом

Лобызали судьбы концы.

Под копыта

Пали в грязь у седой реки.

И забыто

Имя, чьим горе нарекли.

Испугаться —

Нет дождей страхи ворошить.

Дикой кастой

Опереться о красный щит.

Добры молодцы

Тихо молятся:

– К стенке!

Правда – голытьбе,

Чубами петь

Стеньке.

Заблудиться,

Растерять по камням грехи.

Серой птицей

Улететь в облака с руки.

И надежду

Унести под рубахой в бой.

Братцы, тешьтесь!

Кто схоронит её с собой.

Заручиться

Светом Солнца, душой мытар.

И ключицы

Удивить, кто петли не ждал.

И ни стона:

Всем в ответ – умирать крестом.

Пеплом тонет

И немеет печалью стол.

Перво-наперво

Смолы заперли

В горле.

Бравой вотчиной

Заточены

Колья…

Уходить молвой, порыжелым рассветом.

Возвращаться вновь родниками и Ветром…

У меня во сне виски седели…

Апрель 1990 г., Забайкалье

Ветер южный

Ветер Южный,

Я – ненужный,

И не надо меня торопить.

Возвращаться молвой к пепелищу,

Хмурить горлом усталые лбы.

Отнедужил

В пыль отдушин,

Впредь зарёкся ответы просить.

Захотел оказаться забытым.

И пускай вкус искан

Знают мои скулы.

Не зови в гнев Совы,

Утро ранить гулом —

Спите…

И в бескрайнем

Стану крайним

Отпевать наобум горемык.

Собирать веткой пыльные слёзы,

Кто за Ветром гоняться привык.

А Крылатый

Криком ратуй,

Заправляй хороводом времён —

Поделом с высоты не услышать,

Как хрустят в пляс осколки имён.

Помню, в прошлом

Сам был рослый —

Головой бороздил облака.

И обжёг Солнцем в смоль светлый разум.

Закричал сгоряча —

Эхо в плен искали.

Уносил лист осин.

С Горки хлопья гари

Разом!

Простите мне,

Что ночь темней,

А день дотла сгорает.

Глухой упрёк

Отмерил впрок —

Глотать росу окраин.

Вот ведь как…

Июль 1990 г., река Онон

Прошлое поделом

Константину Кинчеву

Был в берегах изрыт,

Гнили в труху остовы.

Плакать умел навзрыд,

Как подсмотрел у вдовых.

Курень не уберёг —

Дрогнул изменой узел.

Бросился поперёк

Струй, где охваты сузил.

В косу грехи заплёл,

Небо зрачком царапал.

Вычеты и тепло

Взять захотел нахрапом.

Рухнул сугроб норы,

Выгоны дрогнули —

В рысь обернулся ранимый.

Криками-брызгами

За полночь рыскали

Спрятать скуластое имя…

Прошлое – поделом

Заново верень мерю.

В сумерках наделён

Скрасть позвоночник мели.

Только вокруг печаль

Правит изломы судеб.

Сбитень молвы почат —

На перекрёстках судят.

И среди всех тебя

Грезит угрюмый голос,

Кто обещал в степях

Петь на ресницах орось.

Где тебя Ветер носит

Мокрая знает осень.

Имя никто не спросит,

Светится иней-проседь…

Как не с той ноги умыться огневоды встали

И в рубахах белых разбрелись садить хлеба.

Чтобы в лихолетье наудачу сгинуть даром —

Горько!

Кто теперь расскажет, как орали[57] без огляда,

Как горели волосы вспороть шов борозды,

Как гадали лепестками, – выбьет всходы градом —

Горько!

Там, где река,

Я запрягал

Ржавый от слёз лемех.

Духа труды,

С Солнцем лады

Помнит одно Время.

Клином плечо

Наперечёт

Тихо немых отпой.

Горлом согрей

С миром игрень[58],

Всех, кто ходил с тобой.

Видели павших выше,

Звёздные пашни ищут.

Смехом морозы пьют,

Выцветят мел забуд.

Прошлое поделом…

Август 1990 г., Забайкалье

Сберегла

Посвящение Оке[59]

Думал птицей

Лететь над водой,

В зов проститься,

Молиться о той,

Что сберегла крыла.

Криком помнить

Изгибы степей,

В лапах бойни

Пропеть о тебе,

Что сберегла крыла…

Август 1990 г., р. Онон, Забайкалье

Вышло так

В закат солнца уснул,

Веки сомкнул тревожно.

Заплутал наобум

В травах и берегах.

Рукавом собирал

Русый разбрызг истоков,

На ладони писал

Светлый узор росой.

И лохматым узлом

Вдохи вокруг нагрезил.

Как услышал крыла

Шорохом за спиной.

Улетел в никуда, —

Только в разрывах небо.

И увидел себя

В шкурах и босиком.

В воскресенье пронзительным ликом

Без надежды, а просто в усмех[60]

Прорубь бил на реке Великой[61] —

Напиться – лом!

Как зашёлся криком, – скулы свело…

Днями раньше заламывал руки,

Обещал на укромах[62] пропеть

Без остатка Великие Луки

На солнце бритой щекой,

Грозой в обугленных долинах.

Даром вышло так —

Дышлом в ворота,

Выпил горлом рассветы.

Вышил каплями грудь в самородок ребристый.

Обернулся в ключ,

На губах колюч, —

Жёг рубец через ветошь.

Для твоих сухих глаз последняя пристань.

В песне моей столько слов,

Сколько звёзд волоском

Опрокинулось навзничь

В чистый лист бересты.

Порохом поздних снегов

Ждут друзей и меня

Принести в горький пепел

Выдох степного ветра.

Август 1990 г., Забайкалье

09.10.1990 г., Новосибирск,

в гостях у Виктора Чаплыгина

Крошево вытупа[63]

День вычеркнул

Плач ичигом[64]

ярым.

Звёзд трещина

Пьёт лешего

талым.

И в сумерках

Без умолку

свищет

Гроздь медная,

Ждёт бедного

Кижечь[65].

Пьёт из руки,[66]

Вьёт изургень[67]

взглядом.

В ночь до краёв

Спрятал норов

рядом.

А засветло

Роса ведра

дрогнет.

В треск бересты

Зараз остыл

локтем.

Я три года стоял

Рядом серой стеной[68],

Прорубил кистенём[69]

Рукава в Дастояр[70].

Обещала – дождёт[71]

Без добычи меня,

Но чужая снеярь[72]

Обручила дождём.

Ураганил птенцом,

Брызги бился звенеть,

И обмолвился ей,

Горемыт, бубенцом.[73]

Видно, не с той ноги встарь

Бросился звон приручать.

Утром густой туман сдал

Просекой в плеск ручья.

А на пальцах кривых

Вся добыча моя,

И печалится май

Поцелуем молвы.

Ни кола, ни двора —

Только клочьями шерсть,

И поругана честь

Очи вновь затворять.[74]

Ладно затеплилась сталь:

Гонит увидеть тебя.

Просит ремень себе в дар

Крошево вытупа.

01.11.1990 г., гостиница «Украина»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Ты так хотел

Ты так хотел

Избегнуть глаз,

Пройти одним, —

Не обронить

Следы в песок

Упругих лет,

Умыть дождём

День бороны.

Но завернул в овечий мех

Тебя отец на берегу.

Малиной грел, метелью вёл,

Брусницей[75] звал —

В сугроб реку.

И в выстрел гона

У седоков

Дымились кони

В узор оков.

Просили травы

Из-под копыт

Вернуться равным

В круг догопыт[76].

Без рукавицы

Пьяной молвой

В осень дымится

Степь булавой.

Голос ходил ночью сполохом,

В ворох годин

Лапу полога

Сбросил с глаз —

Пробудил уверень[77] доли.

И ни за что

Кинут шкурами,

Взят усачом

Целым куренем:

Стал горазд

На пути встречать повторень[78].

Бел пел пыльным звуком,

Жаль, жар! —

Гнев аукал.

Ветреный,

Бросился видеть зря.

Ил был по колено,

Звон – вон:

Веткой горелой —

Вед уныль[79],

В сумерках клён

В листья зарёван[80].

И черта лопнет в брызги,

А вчера парень рыскал

Уберечь навсегда

Твой прищур.

Пропадал снегом в ливень,

А господарь[81]

Горстью гривен

Правит речь.

Свысока ждёт

Солнечный чурень[82].

Мне бы только вспомнить имя твоё…

02.11.1990 г., Москва, гостиница «Украина»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Плакать всерьёз

Прячет в ресницы

Смех без причин,

Ловит в круги румян невод.

Ворот лисицы

В медь приручил,

Бросил щепу времян в невидь[83].

Угли жаровен

Трудно винить,

Не заломить опять брови.

Час был неровен —

Лопнула нить,

Не уронить до пят провидь[84].

Плакать пришлось всерьёз.

Как не хотел гостей угощать.

Вёдрами пролилось

Имя твоё в хрусталь-гожарь[85].

Не зареветь к добру —

Всё пропадёт в зелёной чалме.

Прочижень[86] отопру —

Без рукавиц в росе вечереть.

Видеть стремились,

Щурились на краю.

Ссорились в смирень[87], —

Брошенных не корю.

Брызги в ладонях

Светятся навсегда!

Тропы в проторень[88]

В сумерках отсекал.

07.11.1990 г., гостиница «Украина»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Колывань[89]

Что выпало, то выпало —

Грубеет в твоих руках

И светится волокнами в мозолях.

В ночь замерзает выпарень[90], —

Не зря меня три дня ругал

Его глазень[91] и помнил в усолень[92].

А тропы повелико[93]

звенели в узде,

Дымилось в осень становище:

За так теряли лихо

у каменных стен,

И оживало корневище.

Был бы день

вернуться обратно,

Смыть бедень[94]

промоиной лет.

Стыд скудел

последней заплатой, —

Плача кудель

усмехом не греть.

Раскосые ведут глаза,

Прощают негромкий след,

Мелеют в запахе прищуром.

Венчает путь утёс кресал —

Велением его прозреть

И высечь имена посулом.

Кто просил

вернуться обратно,

Вкус росы

доверить губам,

Забывать

последней заплатой,

Вязь повад[95]

нести на Кубань.

Прятать лицо

в кольцах овчины,

Взять храбрецом

выдох степей.

Угли зачина искать берегами,

Как нарекали

травинку тебе

Вплетать в тугие косы

Задаром,

Рубец шальной рогозы

У сердца беречь.

Лохматит

гордыня устало,

Просится матень[96]

на скулы перечь[97].

Медвежьей лапой

Царапать

Нахрапом!

24.11.1990 г.,

поезд «Москва – Ленинград»

Хопёр мудрый

Как она летела мимо всех,

А мне запала.

Обметала выгребы[98] обугленным крылом.

Зря старался высечь дровосек

Закал испарин,

Пробы головы глупы в любой бурелом.

Целил в ребро…

Прятался в заросли стеблем отмеченный,

Наспех лукавил в ответ.

В миг увековечены края бесповоротно,

Отрекались с вечера дырявым рукавом.

Выросла в упрямый прух[99] скала, —

Разбилась лодка.

Не схватить язвить чуры[100]

В окрест роковой.

Править скобой

В смуту хотелось резво.

Мудрый Хопёр[101]

В хохот утера[102] трезвый.

Щуриться поздно,

Гонит заноза в истень[103].

Красить сурово

Просится слово в узде…

12.02.1991 г., Забайкалье

Скоро

Прянуть на дно,

Прятаться в ревень[104] скважин:

Как не хотели увидеть себя

В травах некошеных,

Гривой нечёсаной

И разбрелись в берегах.

Гонит одно,

Узел долгов развязан,

И не придётся пером засыпать

В сумерки гожие —

Клёкот плечо саднит:

Скоро ветра запрягать.

Уносили лихо холодом из дома прочь,

Лик искали в скалах, ликовали в снах,

Плакали, смеялись, облака читали.

Кречет-молния, студёный меч, колчан,

тугая тетива,

Полёт стрелы пернатой —

Смертельный праздник навсегда.

14.02.1991 г., Забайкалье

Зрячий

Тронулись вечером

Свистами вечными;

Не образумились, когда закачало.

Лопнули выдурью,

Сотами вытекли, —

Торную выбрали, умытые чалым.

И не заметили

Солнечной метины,

Угомонили сны чёрной травою.

Как обещал не мять

Слабый побег ума, —

Кто за тобой придёт медному вою?

Ныне зрячий

Слёзы прячет.

Как зарекали стать слепым без исхода.

В рёв распродан

Плеск полотен,

И не темнеть окрест тропой доброхоту.

День условлен —

Полем ровным,

Встретимся без рубах раскланяться в пояс.

Взгляды тешить

Бурным стрежнем[105], —

Высветить на щеках румянами ояснь[106].

14.02.1991 г., Забайкалье

Даждо[107] (Для его стрелы)

Встрече со мной не ленись

Греть облака.

Успеть обернуться вниз

Плеть обрекать.

Править вчистую углы,

Щуриться сильным, —

Пусть будет нарыв укрыт

Пряжей двужильной.

От холма к другому

Не хожены тропы,

В сумерках влекомый

В запахи смол.

Светлым обручённый

В крохи даробы[108],

Трепетом прощёны

Взят на измор.[109]

Неповадным плеском

Туманились броды.

День грубел болезно,

Дышал на износ.

Юг не тронул робко,

Север взбородил,

Небодобрым Хлопко.[110]

Руку занёс.

Пробуй только вслед заплакать —

Я вернусь к тебе обратно

В ревень обернуть ладони-щеки.

Даром закалить румяны,

Щебет заплести в моряны[111],

Исцелить рассерженных дождём.[112]

Бусы расподарить[113] в нитки,

Шёпотом напьюсь – «уснитки»[114] —

Вижу, мама, рёваные Чоки[115].

И блестит моя косица,

Рваной шапкой золотится

Для стрелы скуластого Даждо, —

Для его стрелы.

Ты куда завёл своей кривой

По бездорожью?

Отлюбил тебя молвой-травой,

Лукавой дрожью.

Уронили ветреной росе

Обиды-ласки.

Не осталось выбраться лазей

Палёной ряской.

05.03.1991 г., Новосибирск

Тропы в Китай

Рядом смеются,

Играются плеском,

Тают в усы,

Хватают тугие волокна.

Тонкие пальцы моют иголки,

Хрупкое «горько»

Прячется скважиной

В рунах вечерней овчины…

Светят мозолями

Без стыда,

Лодки не смолены

Берег греют.

Лица щербатятся:

«Дай!»

Затемно ждать вестей,

Смеху

Не обернуться в румяны щёк, —

Тропы в Китай уводят запахом.

Стынет в загар плечо,

Веки готовы сечь вырей[116]

Лукавым взглядом, —

Новую Мекку взглядом.

Русый вплетать узор

В мокрый узел.

13.03.1991 г., Новосибирск,

в гостях у Виктора Чаплыгина

Провезень[117]

Руки твои несли

Смех морщин мятежных.

Крадень[118] чужих обид

По плечам висел.

Сохли в закат узлы,

Гордых аршин утешил.

И невдомёк копить

Устам сгоряча Провезень.

Солнцем привеченный

След прозвенит оврагом.

Ты не ходи за ним

Робкой надеждой просить.

Травами венчанный,

В ночь торопись его отплакать.

Стынет перо Низами[119]

В сарынь[120] росы.

И замерзает алеть поверх губы,

Пугать безгрешных.

Наспех прочитаны

Плеском страниц облака.

В осень зовёт Арей[121]

Гулом копыт забрезжить,

Выбелить свистами

Мимо ресниц прогал[122].

Где ждут дождём меня…

Запахи смол несёт Иня[123]…

Не сберегли окрест горсти

Твои ложбины, —

И мокнут сгорбленные спины

Нас простить.

Быть может липкая рубаха

в гон дороже

Лукавой нитки серебра

У рукава.

Ты бронзой пагод[124]

Судишь строже

Осколок медного ребра,

Лица овал.

В лучах истомы…

25.03.1991 г., Новосибирск

Цветы Верояни[125]

Если кто и тронет поцелуем лицо,

Не ответить в сумерках мутных —

Гонит прочь тепло отсечь калёным резцом,

Шёпоты не узнать.

След в сарынь[126] простынет, воздух вздохов твоих

Унесёт в рассвет челнок утлый —

Повенчать стрижень[127] лучами, смех водворить

Взмахом в задворки сна.

Слёзы бегут по родным щекам

Прямо в ладони мои,

Светятся алым – в ночь блестит чекан

Заново стон молить.

А может рукава засучить,

И в омут головой пасть.

Упрямить скулы в робкий зачин,

Довериться молве в сказ.

Безумить стрежнем[128] без берегов,

Лукавить безмятежно.

Туманить взгляды светлой рукой – рекой,

Разбрызгаться в дежвень[129].

Обадёжить[130] день всякий

Надеждой лохматой

В цветах Верояни.

Затеплится ахонь[131] —

Ресниц ароматы

Брызгами ранят.

Твердыня лица твоего

Румянит шелками,

И слёзы седых воевод

Хрусталятся в камень.

13.04.1991 г., гостиница «Заря»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Торопятся взгляды

Торопятся взгляды

Успеть оседлать

Трепет ресниц сухих.

Усмехом заклятым

Плавник осетра

Видеть в разлив Оки.

Дрогнули затемно,

Смехом легли,

Выбрались рассвет встречать

в закрома.

Следом стрела умна,

Перья легки,

Ринулась в цель от плеча

шаг хромать:

– Не уберечь в облаках…

Урочить[132] досужий

Звенел серебром,

Плачем летел в пыли.

Распятьем задушен,

Хрустело ребро

Пухом чужих перин.

И поделом ручьи

Щёки секут, —

Ныне коней сажень путана.

Через ноздрю учил

Ночью якут

Не проморгать взашей удали:

– Чужих переч[133] не отругать…

14.04.1991, гостиница «Заря»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

…смеялись дети

…смехом свеченный

Брызги звал извечь[134]

В день чужих затей.

В скалах выгранил

Плески плеч твоих,

Чуб крылом задел.

Окольчуженный,

Цветом щёк горчу, —

Падал горстью петь.

Неразгаданный,

Дно таила гать, —

Хвост рассек ступень.

Распятый в снах!

Теперь никто не спросит,

Как умел встречать дождями осень,

Греть травой обрывы рек.

Брить тугой колчан ветрами,

Долей брать ладонь ульчан[135],

Прощать молвой, роднить тропой, —

Ребром телег.

Невестить перья по хребту

Коврами храбрым,

Заклинать лапту

В осколки мудрых «верь»,

Вить гнезда в голосах.

Был бы только взгляд подарен,

Как весной в дозор удалый

Сел озёра

Отыскал в сухих глазах.

Смеялись дети нам в ответ,

И было так светло,

Что вязью Вед[136] темнели губы,

Хлопьями хмелел закат.

Звенели алым небеса рябин,

В волокнах талых стыл мазар[137] —

Молчали ножны,

Сивый ус кусал казак…

20.04.1991 г., гостиница «Заря»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Попрощаться

А я не успел попрощаться

С тобою до слёз —

Легко обернуться обратно.

Простить без молитв —

Гривой старца дорос

Без обряда.

И белой тесьмой уберегся

В распадок[138] глухой,

Роднился ветрами наградой, —

Кольцо вековечить в полон[139] колеса,

Смуглой рукой греть украдом[140].

Каким был —

Знобит лицом хмурый:

Не спрятать

Коровьи глаза

На ладони.

Клубит пыль,

Гудит следом улей,

Заплатой

Упрямит лоза,

Пока не утонут

Молвой рукава в каравай.

Дымился лёгкий след,

Искрой игрался взгляд —

Рассветы звал узреть,

И шёпоты коляд[141]

Вплетать в ресницы Солнца.

22.04.1991 г., Минск

Последние пять строк – март 1993 г.

Пели Ветры

Мокрая Луна ожогом мне,

Низко клинок блеснёт.

Даром покой седых камней

Стражей вернёт озноб.

Тьмой пропадать гоним лучом,

Тенью в обрыв простыть,

Долгой разлукой обручён

В снах высекать мосты.

Жаждой пытать закал небес,

Искры сплетать в ремень,

Робким сулить иной рубеж —

Звёздным очам смиреть.

Пели Ветры

За спиной,

Рвал бичом плечо устало,

Испечён ущельем талым

В день чужих венчаний.

Сворил вепрем

Заспанным,

Увлёк тропою латаной

Искать окрайно склоны радуги

Зимними ночами.

Как хотелось быть с тобою

Рядом,

И не знать тебя совсем другой.

В медь удела

Гнать ступой

Ойрата[142] заживо

И усыпать лёгкий след трухой.

Края надежд

Укрыть осколком прошлым,

Зарумянить щёки юных глаз.

В холод тешить

Смех ковшом порожним

Разума мая, несмеян,

Как бросать добычу был горазд.

Объянваренный

Вьюги пламенем

Без вины.

Вещей Ольгой[143]

Сватать долю

Зазванный.

02.05.1991 г., гостиница «Останкино»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Ветла

Поздно искать виноватых —

Робких увёл далеко:

Ночью не топали,

Выкрали тёплого,

Бросили за рекой.

Батый[144] уздой сосватал

Зорким макушкой светлеть.

Медными свистами

Видели истово:

Слёзы отдал ветле,

Ей одной, безвозвратно.

Будь неладен упрёк лихой!

Нелегко

Без надежд возвращаться обратно.

Не излечат печали

Глаза твои —

Поздней осенью вскроются раны.

И в усы осерчали

Забрать вои

Одинокого с мокрой деляны.

А когда уходил,

Поднялся ил,

Закипел проводить

Тугой колчан.

На зубах скрипеть,

Уронить плите

В горелив[145] орды

Усмех ульчан.

Звонкой ниткой поверх плечей

Серебрится устам ручей:

Нелегко без надежд возвращаться…

08.05.1991 г., гостиница «Останкино»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Негоже

Нежней меня никто не звал,

В осень плечей не грел.

В снопы менял цветов завар,

Взгляда молил с колен.

В ручей слезы ронял закал,

Звал пропадать в игрень.

Дождём грозил умыть загар,

День царапал в коре.

А ты без затей

Обрекла другому

Трепет бровей.

Крылом задень,

Смахни рукою

Пух тополей.

Дымит истень —

Криком зови,

Вышло задаром,

А зря…

Лихой кистень

Укрыл овин, —

Дышит отарой зола.

Я потерял тебя

Прятать в тугих рукавицах.

Гордый в распыл ступал

Радый[146] хватать берега.

Солнцем скулатятся щёки,

А рядом кровится

След окоратицы[147],

Чохом полощется гарь.

Мне бы успеть

В излом бесед,

Грудью хромать

В закрома.

В медь удивить

Звон тетивы,

Дрогнуть в зрачки

Сорочин[148].

В треск бересты

Убрать бразды

С мокрой спины

Вместе с кожей.

Прищур простыл —

Были пьяны и негожи.

Полог рогожи

Молчит в ногах,

Журчит Ага[149]…

Светятся губы в июнь.

22.05.1991 г., гостиница «Ярославская»,

апартаменты группы «Калинов Мост»

Цевень[150] Твери

К югу перья от столицы

Белым цвели,

Лица велиц[151]

Роняли слёзы.

Скоро в коло[152] повторится

Цевень Твери,

В ночь отвели

Стрелу угрозы.

Зарился надрыв скулатить

Голос плачин[153],

Медью братчин[154]

Встречать рассветы.

Щуриться свечой Коляды[155]

Шёпот просил,

В гроздья росы

Кулак заветить[156].

Вечный мой,

Могучий мой!

Прилетай, дождём умой.

Повели огонь держать рассудком

раскалённым.

Смерь резцом

Явить лицо, —

Заскрипело колесо, —

И отвагой

Ждёт ватага

В бледный лик Луны.

Теперь вперёд,

В кипучий брод,

Отряхнуть крыла в полёт,

Обнажить клинок дерзан[157] сгорать Осенним клёном.

Звонко петь в годины бед,

Сердце в цень[158] отдать тебе.

Благодарен

Звёздным даром

Ведать светом полыньи.

26.05.1991 г., автобус «Москва – Серпухов»

01.07.1991 г., река Онон, Забайкалье

Вернулся (Мозоли рун)

Как хорошо,

Что я вернулся

В излом морщины по глазам.

Сумел рожон

Оправить в рунзы[159],

Стрелой лощины жечь Рязань.

Как хорошо —

Сердцам разбитым

Не прекословил горевать.

Клинки осок

Таят обиды,

Молчит сурово Колывань.

Когти медью зря ковал:

Мне не хватит – только вам,

Вздохом крохи мая обнимая.

Объезжали с головы,

Каждый встречный говорил:

– Плачем встретишь палы[160],

ранний балынь[161].

Не белокрыл,

Сучёной ниткой шит —

Размах редеет в рукава.

Дождём корил,

Кипел в бровях Ишим[162] —

Дарил радею[163] волховать.

Даром слёзы обронил,

Замерзать стопой в Нарым[164],

Наугад, не чая, привечая.

Берегами уводить,

Яриться молвой вдовы,

Бродами Ногая[165] нагоняя.

А кто в траве остался у реки, —

Плетут венками,

Птахи помнят.

В руках грубеет Дарза[166], сумерки

Ждут женихами,

Смотрят овно:

– Лови мозоли рун!

11.06.1991 г., Москва, Зелёный театр,

мастерская Юрия Балашова

Кто же вплёл

Кто же нить в твои волосы вплёл —

Прижилась крепче грубых узлов,

Обронил перья гордый орёл

Громовей[167] переплавить в озол[168]

Белым высвистом яркой рябины,

Седым вороньём.

Раззадорилось в угол плечо

Расплескать кадку искрами в ночь.

Тропы звёздные петь горячо,

Губы лопались – помнят воочь[169].

И бояриться в души мятежно летела молва.

Светлели ковши,

Отвагой кипели —

Как повольницей[170] грозно ожил

Берег.

Где вы были, когда рвы-разрывы

Роднили иглой нездешней,

И рубахи глубокий вырез

Стал тесен?

Робели в рассвет гремучий

Вверить поводьям участь,

Спешились зори-сны

Казнить…

Сгинули ночью чёрной

Жечь листопадом чёлны,

Удел скитать.

Прощать всегда —

Кто же вплёл…

Июнь 1991 г.

Как любил

Вечер бросался в ноги тебе,

Жадный, за пядью пядь,

Буйство лесов, угар степей

В горсть обуздать.

Смелый в ладонях угли держал,

Звал голоса.

Крылья стрекоз, века Стожар[171],

Трут и кресало.

Где аукали долю ухари —

Там посмеешь знать.

Приходи ко мне теплотой камней,

Обручами сна.

Кольца горячие пьют ручей,

Жаждой помолвлены.

Звон высек в скалах плеск очей —

Горе Луны.

Ивы шептали покой земной,

Стрежень молвой пугал.

Искры сулили свет иной

Плетью закала.

Зори росные,

Дарит сизый дым

Зеркала-берега.

Околесицей,

Белой лестницей

Пропадать в облака.

И не петь цветы

У прогалины —

Отцветут без меня.

Как тебя любил,

Знают горький ил

Да молва-Иня.

Где проплакали

Грозы пахари —

Осень жалит осой,

Лишь седой упрёк

Гонит поперёк

Пеленать стон лозой.

Июнь 1991 г.

Досталось

Мне достались искрами

твои густые очи.

Грозы эхом рыскали

Июль напролёт

Сверить молнией оплёт

Робеющих вотчин.

– Иди-ка ты, мил человек,

Душу не трави!

Слабый выдох паданиц[172]

Кроил размах полотен,

День урочил: «Падай ниц —

С пелён не пойти».

Выстудил горячий тын

Поднять парус лодей,

Сечь вёслами вычуры вех

В зарево равнин.

А ты пришёл взять всё тёплым,

Звать свистом добрым,

Но пусто вокруг:

Взору темнеет дно

Тиной веки укрыть,

Щеки упрятать в ил.

Горько, горько знать истому!

Запах дома в кулаках

Просит вернуться,

Смять в недоуздок

Скулы косые ремнями древними,

Бронзой одеть

Юный задел мятежный.

Зреет печаль уёма[173].

Судит разлив окоёма,

Жалят обиды вести:

Радость испуг заневестил, —

И выдали даром.

Слёзы рвёт плетью

Ветер столетий

Выголить локоть,

Держать одиноко

Огонь.

Июль 1991 г., Москва

Вслед за мной

Гулял до срока,

Не чуял око,

Игрался в травах пьяной молитвой.

Угроз не ведал,

Лукавил веткой,

Стрелой лохматил сумраки рытвин.

Нашёл в ночи

Исход начин,

И поплыла голова…

Ладонью вытер

Горячий выдел,

Тебе в колени бросился плакать.

Искал защиты,

Да криво шиты

К разгару лета саваны блага.

Рассудит гон

И Солнца луч вдогон

Мимо тебя и меня…

Только вовсе не иметь

Дольку рёваных примет —

Сгинуть поклоном навеки,

Зорить[174] вернуться чужим.

Смехом искры унесёт,

Эхом лопнет горечь сот.

И не окрасятся веки

Пляске знакомых ужим.

Волосы по плечам,

Набело отбренчал,

Сон, что был с тобой.

Утром иду искать

Омут, где пьёт тоска

Пыл моих обойм.

И в завитке коры

В чёрную гроздь сгорит имя.

Примет ватага лбов,

Кто забывал любовь дымом.

Кто идёт вслед за мной?

В звёзды берегом

Ясный вперился взглядом.

В блеск воды высок,

Ждут его висок рядом.

Август 1991 г., р. Онон, Забайкалье

Ветреный дым

Пыльный месяц в устах твоих

Мне напомнил весну двоих,

Как пропали рассветом за реку.

Обещай в зори выткать путь,

Догоняй смех, печаль забудь —

Ухватить вдохи-охи за руку.

Мне не успеть к тебе —

Залпом не пить степей,

Взгляд затуманить твой,

Рвать тетивой

Понапрасну.

Стрелы мои не в цель,

Сердце поёт не в цень.

Дышат в затылок мне крики:

«Умней шапкой красной».

Где-то плачем светлеет след,

Зазывает беду узреть

И урочит лукавить заново.

И легко занозить себя

Воевать волоок запясть[175],

Торопиться в объятья названым.

В ночь девчу[176] уводить

Кромкой седой воды:

Кто на расправу скор,

Робкий укор

Не заметит.

Горько сулит изъян

Ведать осколки сна.

Шёпот неведомый,

Ветреный дым

Красить медью.

Октябрь 1991 г., Забайкалье

Перья по реке

Не собрать рукавом

Перья по реке.

Не обнять луковый

Полдень налегке.

Осталось прежним ждать

Звона звёзд в поход ночной:

Сломить края щита,

Пеленать волной речной

Рассвет усталый…

Заплести в косы троп

Все упрёки глаз.

Уронить сны в сугроб,

Как бывал горазд:

Бросать добычу в гон,

Пить горстями синий дым,

Прощать костры рукой,

Замерзать в узор слюды.

Небесным даром —

Мимо голосов,

Что звали: «Балуй!

Балуй без стыда,

Жги свистом алым!»

Свататься в уста

Росой студёной.

Безмятежно

Звать покоем,

Отрешённо

Перстень грел мизинец…

Октябрь 1991 г., Забайкалье

Не знал

Вот не знал, не думал, не гадал,

Что мне остаться одному,

Не утонуть и не пропасть среди потока —

О́ка вынесла меня,

А я вчера овражно, взглядом влажным

Ждал июнь.

Верил – юн:

Свет неверный, блеск далёкий

В сумерках горячих.

Птицей лёгкой, криком зрячим

Замерзал в чужих ладонях,

Ворожил узлами жил,

Ночей добычу звоном бросил.

Осень бурым запеклась

На рукавах широких, гнали сроки

Уберечь воли речь —

В сон умыться, в зной оплавить

Сеть морщин – следы охоты яростной.

Как разбился хрупкий дар,

Суетой прохохотал

Детские восторги, не собрать осколки целым.

И не в силах местью сирот

Злые толки вынести плечам.

Кто увлёк игриво

Обниматься пыльной гривой,

Вольной песней в зов небес

Стрелой царапать солнца веки?

В эхо голос бирюзой

Кроит узор, глухим селом

Излом лелеет мудрый…

Торопил покой сердитый

Выпить горечь одеял.

Замерзал набегом дикий,

Сны пожаром целовал.

Кто вернулся плакать вещим,

Долей дола изувечен навсегда.

Кто игрался небылицей,

Отвечать дозором кличут свысока.

Повиниться небу низко,

Обещать любовь разлукой.

Вековечить в зорях вече,

Занозить серьгою ухо.

Слышать ясно…

Видеть ясно…

Верить.

Ноябрь 1991 г., Забайкалье

Глава 4. «Рунами взгляд светлел…» (1992–2002)

Ребёнком звонким

Ребёнком звонким сгинул в струях,

Вернуться песней обещал,

Весну даруя.

Восторгом обнимал рассветы,

Лучом роднил косматый взгляд

В порывы ветра.

Костры затеплил берегами,

Где сокол белый яснит речь.

Где обжигает древний камень

Узор беречь,

Услышать говор звёздный.

Влечь издалечь —

Рубеж ещё не познан.

Где день ждёт струн вещих,

На ветрах продрог.

Звень вей, кутай вежи

В горсть дорог!

Как посмел в снопы

Солнце мерить облаками.

Свить гнездо знобил

Юным пасть в объятья Камы.

Прытью в нерест угореть

Брил умело щёки лет.

– Прости меня! – в отрыв

Кричали весело друг другу.

За так отдать дары,

Удачей кольца оковать.

Метнулась в очи тень

Крепить подковой нож поруки,

Нести поклон Чите,

Добычей прятать рукава.

Кто в былые сны

Чуб крутить ведёт низами?

Кто в пылу бражнин[177]

Ворот рвёт: «Останься с нами!»

Зол уздою без ума…

Зову вдовых безымян…

Где казак гулял —

Спит седой Урал,

Тропы заросли.

Бег ордынца сник:

Взору зреет сныть

Выронить узлы.

К вечеру разлит

В край настой золы:

Как грозил успеть

Обернуться к сроку.

В ночь горит ступня,

Силится обнять

Выгоды судьбе —

Плеск в разлив широкий…

А где ты был?

Июль 1992 г., Забайкалье

(начал в день рожденья мамы 8 июля)

Палаты в звёздах

И украдкой видел

Искры выше —

Целовались песней до утра.

Палый выдох

Соты лада выжег,

В поле звать язык содрал.

Но только зря

Чернели травы,

Гулял косарь всё вкруг да около.

Падь узла

Дымилась знать управу —

Повод зоркий по плечам

Гудел речам,

Сверял повадки, вёл ревниво.

Пеной ивы

Обещали возвращать всегда.

Берегами хваткий,

Верил я счастливый,

Провожал темнеть закат.

А рядом пелись взгляды,

Роднились одиноко.

Палаты в звёздах ратуй —

Беречь росой под ноготь.

Проси узор далёкий

Упрямить в подвиг локоть.

В смоль облить уста,

Глаз не смыкать надеждой.

Бояться опоздать

Услышать зов нездешний.

Веретеном

Серьга блестела в нереночь[178] космато.

Мерой иной

Узреть заделы,

Гнев урочить сватом.

Июль 1992 г., Онон

Горевать ночью

Горевать выходишь ночью,

Капли рос целебных

Серебрятся грёзно.

Взгляд набегами заточен —

Согревать безродно

Хрупкий к утру стебель.

Небылицей пьяной видишь,

Где темнеет небыль.

Облака хоронят выдох

Тех, кто был и не был.

Кто доверил сердцу голос

Увлекать в обрывы страх,

В пыль немеет сжатый колос —

И блестят в кострах слёзы.

А вернуться заказали

Огненной стрелой

К небесам распятым.

Где одарят в перья Зары[179],

Пьёт прищуры Батый.

Кто доверил сердцу голос

Толковать разбоем сны,

В пыль немеет сжатый колос

В берега весны.

Где советы тонут пряжей,

Как раскаты далеки.

Где клинок в покой заряжен —

Эхо берегинь.

Там орлы роднятся славой,

А скуластый чует дым.

Огневод[180] ведёт облавы

Замерзать седым.

Осень 1992 г., Новосибирск, в гостях у Игары

Июнь 1996 г., Онон

Ингода

Ю. Звягинцеву[181]

Сердце бьётся птицей в клетке,

Тает воздухом берёз.[182]

Я вернулся в посвист редкий

К берегам, где в небо рос.

За плечами пыльной гривой

Тропы спутаны в узлы.

И ненастит день пугливо,

И изменой ночь грозит.

Залечить шальные раны

Полыньёй нахохотал.

И опально сны тираню,

Где притихла Ингода.

Ни пощады, ни прощенья:

Будь сурова, будь сильна.

Голос слабый в дрожь лишений

Напои теплом зерна.

Атамана нрав горячий

Закали дождём невзгод,

Опоясай думой зрячей

В родниках встречать восход.

Ураганил безответно,

Взгляду верил наугад.

И умылся синим ветром,

Где струится Ингода.

Сонным утром нитью верной

Зорю выткать в плеск лучей.

И однажды тайной древней

Опалить крыла очей.

Славить век молвой проталин,

Грудь дозорами укрыть.

Солнце сыну имя дарит,

И несётся вещий крик.

Догонять стрелою счастье,

Пусть секут прищур года, —

Мне поклоном возвращаться,

Где светлеет Ингода.

22.02.1990 г.,

Октябрь 1993 г., Забайкалье

Пережить зиму

Пережить эту долгую зиму

Не хватает ни слёз, ни сил.

Я забыл горем горькое имя,

Память клочьями износил.

Догорать за спиной оставил

Переправы, гулял вразнос:

Мой горячий исток

Декабрями издох, —

Он замёрз.

Погадай на сплетеньи линий —

Обещай колесо дорог.

Целовать глаз солёный иней,

Оживить молвой Сухой Лог[183].

Испугаться упряжки грозной —

В жребий выпала борозда:

Уходить в полный рост

Вереницей угроз

В образа.

Заарканить язык елея

В грубый узел сырой узды.

Только Солнце в безверьи греет

И к вершинам ведёт мосты.

Торопись окунуться в прорубь

И морозу расправить грудь:

Оголить удаль плеч,

Родниками облечь

Дрожь округ.

Загони мозг строптивый в кровлю

Дожидаться разлива рек.

Или веку сподобься ровней —

Одевать в камень сны калек.

В смуту жаждал иной награды —

Принимай плеть и залп свинца

У глубокого рва,

Где породистый нрав

Ждал венца.

Огненный росчерк в небе настиг однажды,

Огненный прочил повелевать пером.

Звёздные рощи звали в объятья: наш ты, —

Опален!

Звонкое имя Ветер принёс орлами,

Лопнуло вымя оберегать хлеба.

Пеной ковыльной в бой закипало пламя

В погребах.

Я это видел, я всё запомнил…

Февраль 1990 г., Забайкалье

Ноябрь 1993 г., Новосибирск

Быль (Долго ли, коротко…)

Долго ли, коротко —

Славы искали ратной.

В утренней ряске пляской плескался день.

Сны облачали стременем безоглядно

И молились тугой узде.

Было ли, не было —

Кто слово в бронзу молвил,

Как пропадали даром в огнях-лучах.

Как лихолетье ско́рило блеском молний

Думы подвигом обручать.

Плачем ли, смехом ли

Всадников провожали,

Видели угли смуглых зарёй в седле.

К Солнцу стремили путь вольным урожаем, —

След стрелой в небесах светлел.

Брызгами, искрами

Выбор грубел в ладонях.

Пели отряды Раду в пылу погонь.

Кто неотступно верил чубами Дона —

Пеленал вековой покой

в косы рек

Плетью Ветра…

1.03.1990 г., Забайкалье

Ноябрь 1993 г., Новосибирск

Осиновый пожар

Век прятал эхо в родники,

Травы кропил росой;

Венок бессонных лет сочился ядом.

Здесь обадёжил[184] плеск Оки

Ночные страхи мыть;

Лихой испуг в поводья смять, —

Погоней выпить тень.

Седой размах запутал след,

Небесный дым прочёл:

Вернуться горевал суровый воин.

Беречь звезды искристый смех

Нечаянной слезой;

Клинком звенеть благую весть,

Целить уста огнём.

Доверчиво

Пел горячо, без сна…

Цвёл поклонами.

День оглашал —

Тебя опять любили.

Укор темнели илом

Ревнивые глаза.

Где росы серебром

Осыпали утёсы,

Украдкой грела осень

Полуденным крылом.

День величал

Отъявленные лица

Безоблачно родниться

Объятьями луча.

Осиновый пожар

Прощал опальных внуков,

Уздой сердца аукал,

Молитвой обручал.

День вопрошал

Обиды снов косматых

И тихо взоры сватал

Присягой в образа.

02–03.01.1994 г., Новосибирск, в гостях у Робина

Радость неба

Полуденной молвой

Оставил голос смуглый я.

Седой золой

Расплёл тугие косы плакать.

А дым томил слезой,

Топил в обиды плечи,

В мокрые туманы спать увёл.

Вейся, радость неба,

В зори ясные, —

Очи вёснами умой!

Жалуй алым небыль-быль,

Гроздья рясные[185], —

Сны согрей зимой.

Волосы роднятся пухом,

Охом жатвенным.

В небеса теплеет

Взгляд сердитый твой.

Обещают губы ночи жаркие,

Жадные в любви испугом.

Волной рассвета сведай,

Где найдёшь покой, цветами пьяный.

Кто окликал разрыв-травой,

Собрал оврагом обниматься в день ревнивый.

Пряный поцелуй,

Настой целебный, дождь осенний

Помнит ягодой.

Вейся, радость неба!

07.01.1994 г., Новосибирск

Белая вода

Белая вода в ущельях чёрных

Слезой горячей точит тропы,

Несёт молву утёсам,

Покой вершинам.

Белая вода…

В долинах щедро дарит солнцем

Детей рассвета.

По колено в синих звёздах,

По грудь в кострах таёжных и дремучих.

Пылью грёзной очарован,

В косы росные запутан безмятежно.

Белая вода…

Зовёт, ведёт меня…

Ветреный, по пояс в травах, где ты?

Отзовись.

Кто ещё в дозоры правит стремя,

Одиноко полнит око синевой?

Храбро бросился в поток безбрежный

Обжигать в кувшины плеск сияний лунных,

Высекать ступени в скалах духа,

Донести в ладонях света вести.

В бег коней зрачками диких,

Где безумят листопадом,

Поднимают небесами —

Там блеснул крылатый след.

Кто горюет плачем древним,

Кто поклон венчает долей,

Где узором взора зори вторят, —

Дай обет мольбой прозреть.

Жаждой веры дрогни, данник вольный,

Лобызать уста заката, —

Путь бессмертный был сосватан

В жгучих струях родника.

Белая вода…

10.01.1994 г., Новосибирск

Озарение

Покоем объяты,

В зарю пропадали,

Где пенились ядом булата сны.

Плен мерил округи

Шатром поволоки,

Сварога[186] уздой радостный.

А день тенью правил

Гнедые охваты,

И спорили ставни —

Какой он, Онон?

Бровь медной заставы

Цвела, диковата,

Стрелой оградить окоём.

Догадками ветвист,

Сбирался я ремнями

Свет голосом румянить,

Ладом ведать высь.

Клубил звёздный свиток

Ночами безбрежно,

Грел солнечный выдох —

Плеск невода.

Будь счастлив, избранник,

Чеканить достойно

Бездонный узор-невидаль.

И пряжей даробы[187]

В полотна тесниться,

Струить смех гнездовий из устья в уста.

Грозой колдовскою

Повадить ресницы

Хвалу духовеям воздать.

В погоню опалён,

Летел я Жаросватом[188],

Доспехом виноватый,

Уронить перо.

Рассветы рассыпал

Полуночной наградой.

И дети были рады

В лучах узнать себя.

И понял я тогда,

Сиянием внучатый:

Что искрами зачато —

Спеши росе отдать.

14–15.02.1994 г., Онон

Умолчали

Умолчали

В узоры Чары[189],

Стыли веки в плач ворожей.

Вдохи Зары

Замерзали

Хриплым криком вожарей.

Час рассвета,

Прошлым смугл,

Сон изведал облаком грёз.

Убаюкал

Пряжей вьюги

Нравы Мары[190] в скрип колёс.

Листопадами

Родные узы были,

Сладок-горек дым

Желанных в ночь увлёк.