Читать онлайн Тайна завещанного камня бесплатно

1

Барин умирал. Он метался в горячке, бессвязно бормоча какой-то вздор. Изредка поднимаясь на локтях, скользил по комнате невидящим взглядом, да плотнее прижимался к огромному псу меделянской породы, растянувшемуся у его левого бока. Замерший в дверях Прохор, крепостной слуга, оставшись очередной раз незамеченным, беззвучно выдохнул и вернулся к мысленному разговору, начавшемуся, ещё когда он застал барина в гостиной, бьющимся в корчах.

«А твердил – учёный я, Прохор! Учёный! – Ну да, ну да. Видал я таких учёных. Разве честный мирянин откажется от соборования? Да и видано ли, чтобы простой человек, не колдун, так менялся за одну ночь? Брехун ты, Денис Даниилович!»

И правда: ещё утром прошлого дня, Денис Даниилович Чёрный, пехотный полковник и кавалер ордена Святой Анны, был крепким шестидесятилетним мужчиной с не лишёнными приятности чертами и диковатостью в повадке и взгляде. Всего за несколько ночных часов с его телом произошли чудовищные перемены: мышцы усохли, волосы поредели, а хребет изогнулся, перекосив и плечи, и шею, и рёбра на грудине. Тощий и страшный, теперь Чёрный походил на упыря, но никак не на человека.

– Не вовремя! Как не вовремя! Проклятая земля!

Прохор поёжился, пытаясь разгадать услышанное.

«Что такое это «не вовремя»? Не вовремя помираю? Да разве кто ведает, когда наступит его конец? Все мы под богом ходим – и колдуны, и праведные христиане. Смерть не отсрочишь – нечего поносить выкормившую тебя землю».

– Прохор, ты где? Куда провалился, поганец?

Прохор молчал, не откликаясь на зов. Высокий и плечистый, с пудовыми кулаками и бычьей шеей, в быту ответственный и честный слуга, он до трясучки боялся всего неведомого, да к тому же опасался, что умирающий надумает передать ему силу, чтобы быстрее помереть. Потому лишь крепче стиснул зубы и отрицательно покачал головой.

«Ты как-нибудь сам, барин. Я тебе не подмога. Крышу бы разобрал, да увидят же. В деревне живём, всюду глаза. Да и светает уже. Не больно-то охота из-за тебя чернить своё имя. Не поверят – год прожил с колдуном, а колдунством не замарался».

– Прошка!

Тощая грудь умирающего дёрнулась, узловатые пальцы вцепились в перину, и тот уселся на постели. Как следует рассмотрев костистое лицо – острые скулы, ввалившиеся глаза и по ястребиному крючковатый нос, Прохор вздрогнул и перекрестился, молясь, чтобы свезло и на этот раз. Увы – Чёрному, кажется, полегчало. Окинув мутным взглядом комнату, тот увидел-таки мнущегося у дверей Прохора и вспылил:

– Прошка! Почему молчишь? Не откликаешься?

– Со двора только, ваше высокоблагородие, – не моргнув, сбрехал Прохор. – По нужде ходил.

– Сюда иди, – бессильно обмякнув на подушке, велел Чёрный. – Умру скоро. Просьба к тебе есть.

Прохор сделал два аккуратных шажка, с его гренадерским ростом, впрочем, аршинные, и застыл у деревянного, крытого лаком стола, на котором в беспорядке валялись писчие принадлежности и бумага, стояла восковая свеча и небольшое зеркало на подставке. Левой рукой он комкал край простой небелёной рубахи, правую на всякий случай завёл за спину и скрутил в кукиш.

«Ишь чего удумал – просить! – мысленно хорохорился Прохор, не желавший исполнять никаких поручений. – Клясться ещё заставь, ага. Богоугодное дело – надуть такую нечисть как ты, барин!»

Вслух же бормотнул:

– Слушаю, ваше высокоблагородие.

– Клянись, что выполнишь. Всю жизнь я положил на это дело и хочу знать, что оно не погибнет вместе со мной.

– Клянусь, ваше высокоблагородие.

Чёрный смерил Прохора задумчивым взглядом, не слишком доверяя торопливому ответу, но видимо время и впрямь его подпирало. Не выказав сомнений, он приказал:

– Возьми мой сюртук. В правом кармане камень. Вынь его и положи на стол.

Прохор шевельнулся, плавным движением перетёк к стулу, цапнул сюртук и вытащил из кармана гладкий яйцеобразный кварц розовато-лилового цвета. Устроив его на краешке стола, торопливо отступил и вопрошающе уставился на Чёрного.

– Вот, ваше высокоблагородие.

– Хватит! Право же, до смерти уморил своим «высокоблагородием»! – Чёрный рассмеялся неприятным дребезжащим смехом, довольный собственной остротой. – Сделаешь, как я прошу, да проявишь смекалку – получишь личное дворянство. Теперь уже ты вольный человек. В столе, в шкатулке, твоя грамота, доверенность на управление моими делами и деньги. Из них возьми на похороны и на сообщение в «Московских ведомостях» о моей смерти. Похороны обустрой чинно и аккуратно, но особенно не траться. Позови Агафью, она поможет. Человек я одинокий – письменное завещание не оставляю, наследников у меня нет. Кто пожелает, прочтёт сообщение и явится, помянет. Закопают на монастырском кладбище, и дело с концом! Деньги, что останутся, возьми себе.

Прохор слушал барина со всевозрастающим изумлением. Никогда тот не давал повода заподозрить себя в излишнем человеколюбии. За мельчайшую промашку бил батогом или розгой, не причиняя вреда нутру, но сопровождая побои таким ядовитым присловьем, что лучше бы забил до смерти. Поэтому-то, услышав про вольную и деньги, Прохор насторожился ещё сильнее.

«Вольной подластиться решил? Точно, силу надумал передать! Врёшь, не на дурака напал – знаю я, что такие вещи на авось не делаются!»

Чёрный же, не догадываясь, какая буря происходит в душе слуги, стиснул лапу лежащего рядом пса и, будто набравшись от него силы, снова привстал и продолжил:

– Сорок дней поживи в доме – соблюди обычаи. Но главное… Распорядись этим камнем по моему слову. Всю жизнь над ним работал, да не успел чуть. Плоды тебе пожинать. Сделан он, Проша, так, что сам умеет искать золото. Нужно лишь зарядить его силой природной, да следовать, куда укажет. Сделать это можно не везде, но недалеко есть такое место. Пруд подле Симонова монастыря. Создан он, правда, не природой – человеком, зато намоленный. На раз его силы хватит, потом отыщешь другие места. Как вести себя и что говорить, есть в записке, она в столе. От тебя одного прошу: как разбогатеешь, снеси камень в Горный департамент. Назови моё имя, пусть знают, кто его создал.

Чёрный запнулся. От его речей вид у Прохора сделался совсем шальным. Скрутив за спиной кукиш из левой руки, правой он принялся креститься, вполголоса читая «Царю Небесный». Увидев такой отклик на свои слова, Чёрный осерчал:

– Ох и дубина же ты, Прохор! Сколько раз говорил – учёный я!

– Учёные золото ищут не чародейскими каменьями, а инструментом да людьми, – огрызнулся Прохор. – И заряжают – не силою природной, а салом и хлебом!

– Кому как не тебе знать, верно? – изнурённый долгими разговорами, буркнул Чёрный, всё сильнее стискивая собачью лапу, отчего Волх жалобно и протяжно вздохнул. – Ты же, небось, осведомлен и о теплородах, и о флогистонах? Да кому я доказываю? Деревенщина, лапотный мужик. Даже латынь не освоил! Не желаешь богатства – дело твоё. Снеси камень к пруду, заряди, да отдай в Горный департамент. Иначе на смех поднимут – и тебя, и меня. Клянись, что исполнишь.

И Чёрный властно уставился на Прохора, с надеждой поглядывающего на дверь. Тот вздрогнул, беспокойно переступил на месте, пытаясь сбросить тяжёлый взгляд, и через силу выдавил:

– Клянусь.

– Полностью. В чём, кому, да имя своё не забудь.

От этих слов Прохору стало холодно, как от внезапного, пронизывающего стужей порыва. Очередной раз бесславно проиграв бой против чужой воли, он забормотал, крепче стискивая за спиной собранный в кукиш кулак:

– Перед небом и людьми, я, Прохор Конюхов, сын Дамиана, клянусь исполнить предсмертную просьбу Дениса Данииловича Чёрного…

Дослушав клятву, Чёрный облегчённо вздохнул, прикрыл глаза и обмяк на подушке. Прохор было решил, что барин снова впал в беспамятство, но внезапно тот заговорил на каком-то чужом наречии, ничуть не похожем на латинский, французский или греческий языки.

– Ижовт чвене об темонт акьэ долтяле даух. Ад ебудт кат!

Произнеся последние три слова, сильно смахивающие на бранные, Чёрный изогнулся и задёргался, и вместе с ним засучил лапами пёс. Секунда, оба затихли и вытянулись, застывая. Лежащий на краю стола камень качнулся и озарился вспышкой, точно кто-то внутри запалил свечу и тут же задул.

2

Вопреки подспудным ожиданиям, похороны прошли тихо, без дурных знамений и оказий – если не считать Волха, умершего одновременно с хозяином. Об этой странности Прохор старался не думать. Он понимал, что хотя и не станет чародействовать с камнем, но совесть ему не позволит, оставить Чёрного непохороненным и уйти куда глаза глядят.

Первым делом, убедившись, что барин и правда отдал концы, он занавесил все зеркала в доме, которых насчитывалось около десятка – по одному в каждой комнате, не исключая даже и стряпной, и коридора, и его собственного закутка под лестницей.

Зеркала те были огромные, вставленные в резные рамы из морёного дуба, с вырезанными по кругу корявыми загогулинами, не похожими ни на кириллицу, ни на латынь, ни на греческий алфавит. Зеркала те пугали Прохора. И не только загадочными символами, но и пониманием, сколько за них плачено денег. Живи Чёрный в богатой усадьбе, это не вызывало бы вопросов, но домик его находился в деревне и с виду мало отличался от крестьянского. Если бы не застеклённые окна да черепичная крыша, снаружи его можно было бы спутать с избой зажиточного мужика. Да, внутри Чёрный всё обустроил по-барски: кроме стряпной имелась столовая, кабинет, гостиная, две горницы на мансардном этаже, комнатушка под лестницей, где спал Прохор, да подсобные помещения. Но мебель и иная обстановка не отличались дороговизной, поэтому-то зеркала и рождали кучу вопросов. Разве повесит рачительный хозяин такую вещь в лакейскую?

Управившись с ними, Прохор сыскал в сюртуке ключ от стола и, к своему удивлению, обнаружил в шкатулке обещанную вольную. Вчитываться не стал. Убедился, что та зарегистрирована по всем правилам, отыскал в скоплении витиеватых букв собственное имя, отчёркнутое жирной линией и, бережно обернув снаружи чистым листом, сунул за пазуху. После, захватив из шкатулки доверенное письмо и несколько ассигнаций, спрятал в ящике камень, запер стол и покинул комнату.

Вызванный к осмотру священник недоверчиво похмыкал, слушая сбивчивый рассказ о хватившем барина Кондратии, изучил доверенное письмо, обследовал мертвеца и, не сыскав на теле следов душегубства, выписал заключение. Прохор прекрасно понимал его сомнения: от кондрашки люди так не меняются. Чёрный же, мало что сделался тощ, ещё и скособочился – кабы не крючковатый нос да не приметный шрам на лбу, узнать его в покойном было бы невозможно.

Эта вынужденная ложь рвала бесхитростную душу Прохора, но не делиться же подозрениями со священником? Обвинение в колдовстве – это серьёзно. Навряд ли церковники поверят в дурную волшбу, но совсем необязательно иметь с ворожбы хоть какой-нибудь толк, чтобы прослыть колдуном. Обзовут мракобесом и язычником, да велят схоронить за оградой. Без того кожуховские считают Чёрного чудаком и сумасбродом – дай им только волю, напридумывают вранья с три короба. Фантазия у них богатая, куда уж ему!

Хоронили Чёрного как и полагается на третий день, на монастырском кладбище в Симоновой слободе. После поминального обряда в церкви священник отслужил литию, и гроб, наконец, закопали. Прохор, эти дни проходивший сам не свой и постоянно ожидавший от умершего барина какой-нибудь подлости, облегчённо вздохнул и мысленно попрощался: «Адью, ваше высокоблагородие!»

Вечером того же дня, после поминок, обустройством которых занималась Агафья, ранее ходившая к барину готовить, Прохор остался в одиночестве. Нарочно не усердствовавший с хмельными напитками, чтобы не утратить разум, наконец-то вытащил из-за пазухи заботливо свёрнутую вольную, запалил свечу и принялся читать, с трудом разбирая буквы, щедро увитые финтифлюшками.

«Объявитель сего, Прохор Конюхов, сын Дамианов, дворовый мужик двадцати пяти лет, купленный