Читать онлайн Наследник волхва бесплатно

Предисловие. Обращение в русалию

Флюгер в виде совы на крыше дома повернулся, будто от порыва ветра. Послышалось тихое уханье, предупреждающее о приближении незваного гостя. А затем дверь тихонько заскрипела, и в комнату тенью, едва различимой при скудном свете лампы, проскользнула молодая женщина. Старуха, сидевшая в задумчивости у окна на грубо сколоченной из деревянных брусьев лавке, подняла голову. Ее нос, длинный и чуть крючковатый, задвигался, словно она, как дикий зверь, принюхивалась к запаху, не доверяя своим подслеповатым старческим глазам. Внезапно она побледнела от гнева. Пергаментная кожа, туго обтягивавшая впалые щеки и резкие скулы старухи, стала еще серее.

– Зачем пришла? – грубо спросила она. – Что надо от меня?

Но молодую женщину не смутил этот недружелюбный прием. Она рассмеялась, и дракончик, вытатуированный на ее шее, задвигался, словно намереваясь юркнуть в ложбинку между грудей, куда он обычно с любопытством заглядывал.

– Вопрос не в том, что мне надо от тебя, бабка Ядвига, – произнесла она насмешливо. – А в том, что тебе надо от меня. И, главное, что ты готова отдать, чтобы получить это.

– Мне от тебя? – изумленно спросила старуха. – Да ты, видно, с ума сошла, девка!

– Ошибаешься, бабка Ядвига, – сказала гостья, присаживаясь на другой конец лавки. – А о сыне своем забыла? Михайло полностью в моей власти. Неужели не хочешь получить его обратно? Он ведь тебе дороже жизни. Что будешь делать, если я увезу его с собой в город? Выть от тоски на луну ночами? Или повесишься на сухой осине у своего дома?

– Прокляну тебя, – тусклым голосом произнесла старуха. – И кожа твоя покроется коростой и гнойными язвами, волосы выпадут, а глаза закроют бельма. И будешь ты…

– Жить-поживать, да добра наживать, – рассмеялась молодая женщина. – Чихать я хотела на твои проклятия, бабка Ядвига. Я сглаза не боюсь. Давай лучше поговорим о цене, которую ты готова заплатить за своего сына. А нет – так я пошла. И тогда уж пеняй на себя.

– Не выйдет у тебя ничего. Не поедет Михайло в город. Боится его пуще огня.

Ее собеседница усмехнулась.

– Скажу, что ношу его дитя под сердцем – на крыльях полетит.

– Правда что ли? – голос старухи предательски дрогнул. – Али брешешь?

– А это не важно. Что было, то было, а что будет – время покажет.

Гостья встала с лавки, словно и в самом деле собралась уходить. Но старуха остановила ее взмахом костлявой руки.

– Что хочешь? – спросила она. – Назови свою цену.

– Вот это другое дело, – усмехнулась молодая женщина. И, не сдержавшись, воскликнула: – Секрет молодости и красоты!

– Дурман-травы нанюхалась, девка? – сурово спросила бабка Ядвига. – Если бы я его ведала, разве сама была бы такой старой да страшной? Или не зрят меня бесстыжие твои очи?

– Зрят, бабка Ядвига, – невозмутимо ответила та. – Да только не раз слышала я от разных людей, что возраст твой невозможно определить. А еще ты способна в мгновение ока преображаться. Только что была уродливой старухой – и вдруг стала писаной красавицей. Сдается мне, ты и живешь на отшибе, вдали от всех, только затем, чтобы никто не прознал про это. Но от людей ничего не скроешь, бабка Ядвига.

– Глупцы твои люди, – спокойно сказала старуха. – И ты тоже глупа, если поверила досужим сплетням.

– Можешь говорить что угодно, – возразила гостья. – Но моя цена тебе известна. Меняю твой секрет молодости и красоты на Михайло. И если я сейчас уйду из твоего дома, не получив того, что хочу, то простись навеки со своим сыном. Утром я уеду в город. И он со мной. Так что ты решишь?

Какое-то время она, скрывая нетерпение, ждала ответа. Но старуха молчала, низко опустив голову, будто боясь поднять глаза, которые могли выдать ее мысли.

– Нет так нет, – сказала женщина. И даже сделала шаг к двери.

Но у самого порога ее остановил властный голос.

– Подожди! Оглянись.

Та оглянулась и радостно вскрикнула. Старухи не было. На лавке сидела красивая молодая женщина с соблазнительным телом. И это не могли скрыть ни полу-облезлая шубейка мехом наружу, наброшенная поверх мешковатого платья из темной ткани, ни черный платок, наброшенный на голову.

Но иллюзия продлилась недолго. Бабка Ядвига поднялась с лавки и снова превратилась в уродливую морщинистую старуху с выпуклыми темными венами на натруженных руках.

– Я открою тебе свой секрет, – сказала она. – Ты сможешь быть молодой и красивой в глазах любого мужчины, как только пожелаешь. Только скажи мне, зачем тебе это? Почему ты не потребовала денег, на которые могла бы приобрести все, что захочешь?

– Потому что деньги – это пыль, их развеет ветром времени. А твой секрет – капитал, которого не растратишь, – усмехнулась ее собеседница. – Владея им, я всегда буду иметь власть над мужчинами, сколько бы лет мне ни было. А это и деньги, и могущество, и прочие радости жизни, без которых эта самая жизнь превращается в унылое прозябание. Впрочем, тебе этого не понять, бабка Ядвига. Иначе ты не заточила бы себя в этой глуши.

– И тебе меня не понять, – сказала старуха. – Даже не пытайся.

– Не буду, – улыбнулась молодая женщина. – Говоря по правде, твоя судьба, бабка Ядвига, мне безразлична. Лучше скажи, когда ты поделишься со мной своей тайной? Как ты понимаешь, долго ждать я не намерена. Обещаниям не верю и вексель в уплату не приму. До утра мы должны покончить с этим делом.

– Необходимо провести обряд посвящения, – сказала бабка Ядвига. – Но в своем доме я этого сделать не смогу. Придется идти на Зачатьевское озеро.

– Так пошли, – нетерпеливо воскликнула молодая женщина. – Меньше слов, бабка Ядвига, больше дел. – Ее голос стал угрожающим: – Да смотри, не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель, не то пожалеешь!

– Договор есть договор, – сурово произнесла старуха. – Ты мне сына, я тебе то, что ты пожелала. Иди за мной.

Они вышли из дома. Луна, терявшаяся среди облаков, едва освещала им путь. Но бабка Ядвига знала его слишком хорошо, чтобы сбиться с тропинки, которая, извиваясь, пролегала между деревьев. Вскоре заросли неожиданно расступились, и они вышли к небольшому озеру, затерянному в лесу. Его гладь была неподвижна и черна, как смола. Было тихо, ни единого порыва ветерка, ни шелеста листвы, ни треска ветвей, ни звуков ночных птиц или криков диких зверей. Будто время остановилось, и с ним замерло все живое и сущее.

Они подошли к лежавшему на берегу громадному валуну, одним боком утонувшему в озере. Бабка Ядвига велела:

– Обнажись.

– То есть? – не поняла ее молодая женщина.

– Раздевайся догола, – пояснила старуха. – Одежду сложи на землю.

– А это обязательно? – с сомнением спросила ее спутница.

– Обряд есть обряд. Не пытайся изменить его, иначе ничего не выйдет.

Это убедило молодую женщину. Она быстро сняла с себя всю одежду и осталась голой. Зябко поеживаясь и переступая с ноги на ногу, она обхватила себя руками, чтобы согреться.

– Опусти руки, смотри мне в глаза и повторяй за мной, – приказала старуха.

На этот раз молодая женщина безропотно послушалась ее. Они встретились взглядами. Глаза старухи были черными, как сама тьма, и будто бездонными. Они затягивали в себя, лишали молодую женщину собственной воли и сил. Она покорно повторяла за бабкой Ядвигой:

– Я по доброй воле покоряюсь Чернобогу, повелителю сил тьмы и зла, тяжких недугов и горьких несчастий…

Старуха возвышала голос, и молодая женщина вслед за ней начинала говорить громче:

– О, Чернобог, властитель ночи, прими меня в свое воинство, посели в своей обители – лесных чащах, глубоких омутах и топких болотах…

А когда голос старухи становился тише, молодая женщина проникновенно и призывно почти шепотом произносила:

– Дай мне место возле себя, и я отдам тебе взамен все, что имею…

Лицо ее становилось все более бледным, а волосы в свете луны приобретали зеленоватый оттенок.

– А если нет – то порази меня насмерть копьем, которое ты держишь в своей могучей руке, – произнесла она безжизненным тоном. – И не будет мне прощения во веки веков.

– Да будет так! – пронзительно закричала старуха. – Оглянись! Узри Чернобога. Он ждет тебя в своих чертогах.

Молодая женщина медленно, будто завороженная, повернулась. Ее глаза были подернуты, словно ряской, бледно-зеленой поволокой. Искра разума погасла в них. Бабка Ядвига резким движением подтолкнула ее в спину и приказала:

– Иди, русалия!

И молодая женщина пошла, слепо глядя перед собой. Она медленно входила в озеро – сначала по колени, потом по грудь, а затем черная вода сомкнулась над ее головой, и круги разошлись во все стороны, постепенно угасая. Вскоре гладь озера была по-прежнему безмятежна, только тусклая луна бледным размытым пятном отражалась в нем.

Бабка Ядвига недолго простояла на берегу. Она подобрала одежду, которую оставила на берегу молодая женщина, обернула ее вокруг тяжелого камня и зашвырнула далеко в озеро. После этого, не оглядываясь, ушла.

Когда заросли сомкнулись за спиной старухи, а ее шаги стихли, уже ничто до самого утра не тревожило тишину и покой Зачатьевского озера. И только на восходе солнца поднялся ветер, качая верхушки деревьев, и запели птицы, приветствуя новый день.

Глава 1. Брачный договор

Кабинет нотариуса был обставлен солидной и дорогой антикварной мебелью редко начала прошлого, а в основном более ранних веков. Но самым древним предметом здесь, казалось, был сам его владелец. Словно припудренные временем глаза Мстислава Ивановича, глубоко врезанные в изборожденное морщинами лицо, не выражали никаких эмоций, будто их уже ничем нельзя было ни удивить, ни порадовать, ни опечалить. И только едва заметное дрожание его высохших ручек, напоминавших птичьи лапки, свидетельствовало о том, что старик еще жив, а не превратился в экспонат из давно ушедшей эпохи, выставленный в музее в назидание потомкам.

«Или в мумию, забытую всеми и никому не нужную, кроме редких, выживших из ума, любителей древности», – с иронией подумал Иннокентий Павлович, удобнее устраиваясь на мягком стуле с изогнутой наподобие лебединой шеи спинкой, который мог бы украшать экспозиции Эрмитажа. – «Таких, как я».

Иннокентий Павлович Рымской был высоким грузным мужчиной, фигурой напоминавшим постаревшего борца-тяжеловеса, но сохранившим былую легкость и даже своеобразную грациозность движений. На вид ему нельзя было дать более сорока пяти лет, а когда он улыбался, то и сорока. Густые волнистые волосы с легкой проседью и нос с горбинкой выгодно подчеркивали его мужскую привлекательность. Одевался он солидно, дорого и со вкусом. Иннокентий Павлович мог быть душой любой компании в минуты хорошего настроения, но горе было тем, кто попадался ему под руку, когда он был раздражен или зол. Он любил подшучивать над людьми, иногда его шутки переходили в сарказм, и это было одной из немногих отрицательных черт его характера, которые могли бы быть поставлены ему в вину его недоброжелателями.

Но в эту минуту иронизировал Иннокентий Павлович, несомненно, над самим собой, а не над стариком. Он уважал, насколько был на это способен по отношению к другим людям, Мстислава Ивановича не только за его профессиональные качества, но также и за человеческие, зная, что тот никогда не предаст никого ради собственных корыстных интересов и сохранит в тайне цель его визита к нотариусу. А для Иннокентия Павловича это было сейчас важнее потерянного на общение с полуглухим и полуслепым стариком времени. Время он обычно ценил дороже всего остального на свете, понимая, что данная субстанция – это не часы и минуты, отмеряемые стрелками на циферблате его сверхдорогого Breguet, а жизнь, которая протекает слишком стремительно и безвозвратно, как горная река, и в нее никогда и ни за какие деньги не войдешь дважды. Иннокентий Павлович считал, что Гераклит был прав, утверждая это, даже если древнегреческий философ имел в виду нечто другое. Денег у Иннокентия Павловича было много, а жизнь одна, и первых с каждым годом становилось все больше, а второй – все меньше, и с некоторых пор это мучило его, заставляло по-настоящему страдать. Именно поэтому Иннокентий Павлович решился на самый глупый, по его мнению, поступок в своей жизни и пошел к нотариусу. Но ему нужен был не просто нотариус, профессиональный и бездушный, как машина, а человек, который понял бы его скрытую боль и страхи. Поэтому он пришел к Мстиславу Ивановичу, которого считал архаизмом, а в некотором роде даже и артефактом на фоне других его коллег. Но это был тот самый случай, когда давно вышедшая из употребления вещь ценится дороже новой, будь та даже предметом зависти многих желающих ею обладать.

Иннокентий Павлович потому и был так богат, что умел отделять зерна от плевел. Он никогда не льстился на блестящие побрякушки, понимая и принимая народную мудрость, что не все то золото, что блестит. По его мнению, Мстислав Иванович был бесценным золотым самородком, скрытым под толстым слоем пыли, которой его густо усыпали прожитые годы. Поэтому он прощал ему все странности, и даже Эльвиру, которую старик-нотариус взял в секретари, пригрев, по мнению Иннокентия Павловича, змею на груди.

Эльвира была женщиной средних лет с гладко причесанными тусклыми волосами и кислым выражением лица, присущим старым девам. Одевалась она настолько же бесцветно, как и безвкусно. Иннокентий Павлович любил красивых и молодых женщин, а Эльвира была их полной противоположностью. Поэтому он смотрел на нее с презрением и насмешкой. Эльвира платила ему той же монетой. Это была взаимная неприязнь. Обоим с трудом удавалось скрывать ее. Но у Эльвиры было больше возможностей поражать врага болезненными словесными уколами, потому что она была настоящей женщиной, даже несмотря на то, что Иннокентий Павлович ее таковой не считал. И она пользовалась для этого каждым удобным случаем. Не упустила своего шанса и на этот раз.

– Мстислав Иванович, – сказала Эльвира бесцветным, как она сама, голосом, – через полчаса у вас важная встреча. Вы просили напомнить.

Она произнесла это с таким видом, словно в комнате кроме нее и нотариуса больше никого не было. Ей оставалось только добавить «по-настоящему важная встреча», чтобы триумф был полным. Но Иннокентий Павлович только усмехнулся, заметив, что старик как будто не услышал ее слов и слабо махнул своей птичьей лапкой, отсылая Эльвиру прочь.

– Меня нет ни для кого, – сказал он едва слышно. – И принеси нам чая, будь так добра.

– Вам с жасмином? – спросила Эльвира, по-прежнему демонстративно игнорируя присутствие и желания Иннокентия Павловича.

– Да, – прошелестел Мстислав Иванович. И вопросительно взглянул на клиента, которого знал много лет, заработал на нем немало денег и поэтому считал, что тот имеет право на некоторые привилегии.

Но Иннокентий Павлович решительно отказался от чая, опасаясь, что мстительная Эльвира вполне способна добавить к заварке какого-нибудь зелья, например, слабительного, чтобы таким образом настоять на своем и сократить время его визита. Он не ждал от этой старой девы ничего хорошего и тем более честного противоборства. Говоря по правде, Иннокентий Павлович считал ее ведьмой, опутавшей старого нотариуса своими чарами и колдовством. И в глубине души немного побаивался. Поэтому никогда не смотрел ей в глаза, и поспешно отводил свои, когда был вынужден общаться с Эльвирой по настоянию ничего не подозревающего нотариуса. «Береженого бог бережет» – думал в таких случаях Иннокентий Павлович и даже незаметно осенял себя крестным знамением. Он был суеверен, верил в приметы и в то, что ведьмы и прочая нежить существуют в реальности, а вовсе не являются плодом воображения и персонажами народных сказок. Если бы Иннокентия Павловича спросили, что он думает о том, есть ли у Эльвиры маленький хвостик, присущий всем природным ведьмам от рождения, то он бы, даже не задумываясь, ответил утвердительно.

Эльвира вышла и вскоре вернулась, принеся на позолоченном подносе чашку из севрского фарфора с зеленым чаем, благоухающим жасмином. Затем снова ушла, но Иннокентий Павлович мог бы поклясться, что она, прикрыв за собой дверь, осталась по ту ее сторону, прижавшись ухом или глазом к замочной скважине. Поэтому, начав излагать цель своего визита, он старался говорить как можно тише, чтобы его мог слышать только Мстислав Иванович. Но старик был глуховат и часто переспрашивал, так что приходилось повторять и повышать голос, поэтому вскоре Иннокентий Павлович смирился и даже забыл о существовании Эльвиры. То, что он собирался обсудить с нотариусом, было неизмеримо важнее мелкой вражды с его ведьмой-секретаршей.

– Я старею, – пожаловался Иннокентий Павлович. – И этот процесс необратим.

В тусклых глазах старика-нотариуса промелькнула искра, но на изрытом морщинами лице не отразилось никаких чувств. Мстислав Иванович давно уже принял неизбежное и смирился с тем фактом, что он однажды умрет, и это может произойти в любое мгновение. Но он дожил до глубокой старости, сохранив ясность ума и бодрость духа и избежав физической немощи и прочих сопутствующих определенному возрасту болезней. А потому считал, что уже многие годы он живет в долг, который взял у природы, и был благодарен своему щедрому кредитору. Поэтому Мстислав Иванович просто сказал:

– Все мы смертны. – А после паузы, словно дав время собеседнику осмыслить сказанное, добавил, будто в утешение: – Но, скорее всего, я умру раньше вас.

– Не смерть меня пугает, – поморщился Иннокентий Павлович, досадуя на то, что старик не понял его и приписал ему малодушие, которого он не высказывал.

– А что же тогда? – спросил Мстислав Иванович почти удивленно.

– То, что у меня нет наследника, – хмуро произнес Иннокентий Павлович. – Мне нужен сын, которому я мог бы оставить после своей смерти свои деньги, недвижимость, акции… Свои мечты, в конце концов. Те, которые мне не удалось воплотить при жизни, и которые воплотит он. А иначе, спрашивается, зачем я жил? Какой был смысл моего существования, если после смерти все достанется чужим людям? Я долго думал и пришел к выводу, что бессмысленная жизнь – это духовная смерть. И она много хуже смерти физической. Кстати, со мной согласится любой воистину православный человек. Так что я не одинок в своих мыслях.

– Может быть, – равнодушно согласился старик. – Но чем я могу вам помочь? – Тень улыбки промелькнула на его высохших губах. – Надеюсь, вы не ждете от меня, что я подарю вам наследника?

– С этим я справлюсь и сам, – сухо сказал Иннокентий Павлович. Ему не понравилось, что собеседник попытался перевести разговор в шутку. – От вас мне нужен брачный договор, составленный по всем правилам с учетом моих интересов.

– Нет ничего проще, – сказал нотариус. – Вам надо только пояснить, в чем заключается ваш интерес при вступлении в брак – и считайте, что дело в шляпе, как говорили во времена моей юности.

– В брачном договоре должно быть указано, что после моей смерти все мое движимое и недвижимое имущество должно перейти моему сыну, минуя его мать, то есть мою жену, – четко произнес Иннокентий Павлович. Было видно, что он давно уже все продумал и теперь излагал без запинки. – В случае же, если моя жена не родит мне наследника в течение… Положим, трех лет после заключения брака… То наш брак будет считаться расторгнутым без каких-либо юридических и прочих последствий для обеих сторон.

– А почему трех? – спросил нотариус.

– Я не могу ждать больше, – деловито пояснил Иннокентий Павлович. – Возраст не позволяет. По истечении трех лет я еще смогу найти новую жену и получить от нее то, что я желаю – без ущерба для здоровья ребенка. Видите ли, Мстислав Иванович, врачи утверждают, и новейшие научные исследования это подтверждают, что чем старше отец, тем больше вероятность того, что ребенок может родиться с физическими и умственными отклонениями.

– Но вы еще так молоды, – сказал нотариус.

– Мне уже сорок семь, – твердо ответил Иннокентий Павлович. – Через три года будет полвека. Я не хочу рисковать. Мне нужен здоровый во всех смыслах наследник.

Они помолчали. Потом старик осторожно спросил:

– А не проще ли проверить способность к деторождению будущей жены… до свадьбы?

– Никаких гарантий, – с досадой пожал плечами Иннокентий Павлович. – Я консультировался с врачами, самыми известными в этой области. Все они так мне и сказали, с некоторыми вариациями.

Нотариус хмыкнул, не зная, что сказать и чем утешить своего собеседника. А Иннокентий Павлович и не ждал от него утешения, он просто хотел выговориться, высказать то, что наболело и занимало его мысли уже много времени.

– Видите ли, уважаемый Мстислав Иванович, – понизив голос и опасливо глянув в сторону двери, произнес он, – в прошлом практически каждой современной женщины, даже молодой, есть темные пятна – любовники, венерические заболевания, аборты, выкидыши. Это ужасно, но это факт, подтвержденный медицинской статистикой. Всеобщая распущенность, вседозволенность, вопиющая безнравственность в обществе – все это ведет, и даже подталкивает, к раннему началу половой жизни… Вы меня понимаете?

Иннокентий Павлович вопросительно взглянул на старика, и тот кивнул, подчиняясь скорее его настойчивому взгляду, чем собственной воле.

– У многих из них впоследствии эти темные пятна превращаются в черные дыры, где бесследно исчезают здоровье и возможность не то что родить, а даже зачать ребенка. Сами они оправдывают это тем, что такова жизнь…

Иннокентий Павлович рассмеялся. Но это был неприятный смех, от которого любого, кто его услышал, могло бросить в дрожь.

Глава 2. Нотариус вспоминает

За дверью кабинета послышались странные звуки, будто там кто-то тихо всхлипывал и сморкался в платок. Иннокентий Павлович бросил подозрительный взгляд на дверь и даже привстал, и эти звуки сразу стихли. Зато раздались едва слышные торопливые удаляющиеся шаги. Иннокентий Павлович снова опустился на стул. Даже если это и была Эльвира, подслушивавшая их разговор с нотариусом, то все равно она узнала бы его содержание от Мстислава Ивановича, как только осталась бы с ним наедине, в этом Иннокентий Павлович не сомневался. Так что не стоило уличать старую деву перед ее работодателем в излишнем любопытстве и тем самым окончательно и бесповоротно портить с ней отношения. Это было бы не умно, а, как часто любил повторять сам Иннокентий Павлович, в жизни все должно быть разумно. Ведь любопытство сгубило даже праматерь всех людей, Еву, но когда ее обвинили в этом, то пострадала не только она, но и ее муж. Иннокентий Павлович не собирался идти по пути Адама, тем более в компании с Эльвирой.

– Не мы такие, жизнь такая, – задумчиво произнес Мстислав Иванович, ничего не услышавший и не заметивший. Он говорил с остановками, словно уставая от слов и набираясь сил в паузах. – Я нередко слышу это… Причем с каждым годом все чаще. Просто удивительно, насколько легко… И даже изощренно… Современные люди оправдывают свои слабости и прегрешения, даже самые ужасные. В мое время… Когда я был молод… Все было иначе.

– Я вижу, вы меня поняли, – удовлетворенно сказал Иннокентий Павлович. – Приятно говорить с человеком, который понимает тебя с полуслова.

– Не уверен, что это так, но то, что вы хотите, я, кажется, хорошо понял, – сказал нотариус. – Удовлетворите любопытство старика – у вас уже есть на примете та женщина, с которой вы готовы заключить брачный договор? Или это все, так сказать, только умозрительно?

– Есть, – кивнул Иннокентий Павлович. – Именно это и подвигло меня на такое решение. Она молода, красива и даже умна – настолько, насколько мне это необходимо в женщине. Я долго думал, взвешивал, анализировал – и решил связать с ней свою дальнейшую судьбу. Эта женщина устраивает меня во всех отношениях. Мне кажется, я ее даже люблю – разумеется, насколько это возможно в моем возрасте и с моим прошлым. Она словно подарила мне вторую молодость.

Он помолчал, словно давая собеседнику время обдумать свои слова, затем уже другим, скучным тоном продолжил:

– Однако, к сожалению, есть одно «но». Видите ли, уважаемый Мстислав Иванович, уже почти год мы живем вместе, в так называемом гражданском браке, но она все еще не забеременела. И это несмотря на то, что мы не предохраняемся последние шесть или семь месяцев. И данное обстоятельство не может не тревожить меня. – Тон его стал назидательным, словно он пытался убедить самого себя: – Любовь – это одно, а брак, целью которого является рождение наследника – совсем другое. В моем возрасте надо уже мыслить головой, а не другими органами. Вы согласны, Мстислав Иванович?

Губы старика едва заметно дрогнули, что должно было, вероятно, означать улыбку.

– Мне в моем возрасте ничего другого уже и не остается, – сказал он. – Так что я просто вынужден согласиться с вами, мой дорогой друг. Но все-таки… Любовь в браке – это немаловажно. – Нотариус помолчал, будто обдумывая какую-то мысль, а потом спросил: – Так вы серьезно опасаетесь, что ваша избранница не сможет подарить вам наследника?

– Более чем, – кратко ответил Иннокентий Павлович, всем своим видом давая понять, что ему неприятно обсуждать эту тему.

Но престарелый нотариус проявил настойчивость и задал ему новый вопрос:

– Вы уверены, выражаясь вашим поэтическим языком, что в прошлом вашей будущей жены есть… Или могут быть… Некие темные пятна… Способные превратиться в черную дыру?

– Нет, – неохотно ответил Иннокентий Павлович. – У меня нет абсолютной уверенности. Но есть подозрение. – Он наклонился к старику и заговорил так тихо, насколько это было возможно, чтобы его не смог услышать никто другой: – Когда мы с ней сошлись, она уже не была девственницей. Как она сама призналась, ее соблазнил на выпускном школьном вечере какой-то одноклассник после того, как она впервые в жизни выпила бокал шампанского и опьянела. Юный паршивец воспользовался этим…

Голос Иннокентия Павловича стал неприятно жестким.

– Когда я узнал об этом, то страшно разозлился. Хотел найти насильника и наказать. Даже предпринял некоторые шаги. Но, к сожалению, он погиб через несколько лет после того изнасилования в автокатастрофе… Ему повезло.

Иннокентий Павлович глубоко вздохнул, помолчал и через паузу, уже громче и без злобы, продолжил:

– Ну, да это дело прошлое. Когда мы познакомились, она встречалась с каким-то молокососом. Как уверяет, у них были чисто дружеские отношения. Разумеется, я потребовал, чтобы она прекратила эти свидания, какими бы платоническими они ни были. Она пообещала. Но кто знает, выполнила ли она свое обещание. И, главное, что было между ними в действительности. Я могу только верить ей на слово. Как вы понимаете, Мстислав Иванович, в данном случае презумпция невиновности не играет никакой роли.

– А не проще спросить об этом у нее самой? – произнес старик. – О ее темных пятнах?

– Я пытался расспрашивать, но она обижается и молчит. Или начинает плакать. А это еще хуже. Не выношу женских слез… Но почему вы спрашиваете?

– Видите ли, дело в том, что моя жена… В далеком прошлом… Тоже долгое время не могла забеременеть. Причем, в отличие от вас, я был абсолютно уверен… Как бы это выразиться… В чистоте ее жизни до встречи со мной. Просто не могла зачать – и все… Такое с женщинами случается, и не так уж редко. Причин множество… В нашем случае, как я думал, сказывалась значительная разница в возрасте. Я был старше ее почти на сорок лет… Ведь это веская причина, не так ли?

Иннокентий Павлович кивнул, соглашаясь, но глаза его поскучнели. Ему было не интересно слушать чужие истории, однако перебить старика он не решался из опасения, что тот обидится.

– Тогда еще не было так называемого экстракорпорального оплодотворения, к которому в наше время прибегают многие бездетные пары… – Старик вздохнул, помолчал, а потом неожиданно спросил: – Кстати, а вы не рассматриваете такой вариант?

– Процент удачного зачатия при искусственном оплодотворении не так уж велик, чтобы полагаться на современную медицину, – сухо ответил Иннокентий Павлович. – Это своего рода рулетка, а я не люблю азартных игр. Что может быть глупее, чем ставить на кон свое будущее?

Нотариус понимающе кивнул.

– А мы с женой часто ходили в церковь. Молились, каялись в грехах, причащались. Ставили свечи перед иконой святых великомучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Но ничто не помогало. Мы уже почти отчаялись, когда однажды кто-то из моих клиентов рассказал мне о волхве по имени Ратмир.

Иннокентий Павлович сделал нетерпеливое движение, собираясь прервать монотонный рассказ старика, который утомлял его. Но следующая фраза остановила его и заставила прислушаться внимательнее.

– Этот волхв Ратмир творил просто чудеса. К нему обращались бесплодные женщины, уже потерявшие всякую надежду. Он проводил свой языческий обряд, и те зачинали.

– С божьей помощью? – язвительно спросил Иннокентий Павлович.

– По воле языческого бога Велеса, – тоном, отвергающим всякие сомнения, ответил старик. – Вы не слышали о таком?

– Это что-то из древнерусской мифологии? – пренебрежительно произнес Иннокентий Павлович. – Предания, былины, сказки…

– И я тоже так подумал вначале, – сказал Мстислав Иванович, осуждающе взглянув на него. – Но моя жена отнеслась к этому иначе. Она нашла этого волхва. Прошла через языческий обряд, искупалась в Зачатьевском озере. Вернулась домой. А ровно через девять месяцев в нашем доме появился младенец. Моя жена родила долгожданную дочку. – Он помолчал, а потом произнес: – Можете считать это простым совпадением, воля ваша. Но мне так не кажется.

– Вы говорите, Зачатьевское озеро? – задумчиво произнес Иннокентий Павлович. Он умел расслышать самое главное в любой, даже бессвязной речи. Считал это врожденным даром интуиции, которая и помогла ему пробиться в жизни и заработать состояние. Поэтому всегда прислушивался к своему внутреннему голосу. А сейчас тот утверждал, что в рассказе старика есть нечто, над чем стоит подумать на досуге. – Символическое название.

– Вообще-то я говорил о языческом обряде, – уточнил Мстислав Иванович, не понявший, что вызвало такой интерес у его собеседника. – А омовение в озере было всего лишь его частью. Возможно, приобщение к языческому культу. Что-то вроде крещения в воде в православной религии. Не знаю, я не думал над этим до ваших слов…

– А я могу встретиться с этим волхвом? – перебив старика, спросил Иннокентий Павлович. В его глазах уже не было скуки.

Но Мстислав Иванович не заметил метаморфозы, произошедшей с его собеседником. Он уже сильно устал от этого разговора и хотел поскорее его закончить, чтобы остаться в одиночестве и подремать в своем мягком кресле.

– Увы, – сокрушенно покачал он головой. – Год назад волхв Ратмир умер.

– Тогда зачем вы мне все это рассказали? – разочарованно и даже с обидой спросил Иннокентий Павлович. – Раздразнили, как собаку костью…

– Но у него есть наследник, – сказал старик почти виноватым тоном. Он только сейчас понял, какой промах совершил, предавшись воспоминаниям. – Волхв Ратмир завещал все своему внуку. Быть может, не только свое состояние, но и свое ремесло?

– Состояние? – пренебрежительно спросил Иннокентий Павлович. Он все еще не мог простить старику рухнувших надежд. – Пару бубнов да страшную маску, вырезанную из дерева, при помощи которых языческие жрецы пытаются внушить мистический ужас своим зрителям?

– Ошибаетесь, мой дорогой, – укоризненно покачал головой нотариус. – По самым скромным подсчетам движимое и недвижимое имущество, принадлежащее волхву Ратмиру, в миру носящего имя Святослав Вячеславович Полоцкий, включая банковские вклады, акции и прочее, оценивается приблизительно в пятьсот миллионов рублей. Я точно знаю, потому что был знаком с его завещанием.

Иннокентий Павлович едва не присвистнул от изумления, но сдержался.

– Чудны дела твои, господи, – сказал он. – Вот это я понимаю – бизнес на деторождении!

– А что вы хотите? – сказал старик. – Я и сам по настоянию жены заплатил волхву довольно кругленькую сумму после того, как она забеременела. Это было, так сказать, добровольное пожертвование, акт благодарности. Впрочем, я не жалею о деньгах. Счастье, как известно, не купишь ни за какие миллионы. А наша дочь была для нас с женой неимоверным счастьем. – Он помолчал, погрузившись в воспоминания, а потом тихо произнес, словно разговаривая сам с собой: – И даже то, что жена вскоре ушла от меня, не омрачило моего счастья. Ведь у меня теперь была дочь. Иногда я с ужасом думаю, как бы я жил, если бы ее не было…

– И думаю, вы были не один такой, – невпопад произнес Иннокентий Павлович. Он не слушал старика, думая о своем. – Теперь мне все понятно… Так вы говорите, у волхва есть наследник? И где мне его найти?

Нотариус порылся в своих бумагах и извлек из груды архивных записей одну. Поднеся ее к самым глазам, прочитал:

– Несколько часов на поезде до станции Глухомань. Затем на автобусе до поселка Кулички. И еще два-три километра до дома, который местные жители называют Усадьбой волхва.

– И зовут его…? – нетерпеливо спросил Иннокентий Павлович.

– Олег Витальевич Засекин, – дрожащим голосом произнес старик. Усталость одолевала его. Казалось, что он сейчас заснет на середине фразы, и уже ничто не сможет пробудить его.

Видя это, Иннокентий Павлович поспешил откланяться. Впрочем, он уже узнал все, что хотел.

У самого порога комнаты его окликнул Мстислав Иванович.

– Так вы когда зайдете? – спросил старик.

– Зачем? – удивленно посмотрел на него Иннокентий Павлович.

– Ознакомиться с проектом вашего брачного договора.

– А, это…, – пренебрежительно отмахнулся мужчина. Было видно, что сейчас он думает о чем-то другом, и возвращение к прошлым мыслям только тяготит его. – Зайду как-нибудь на днях. Через неделю, может быть, через две.

Он поспешно вышел из кабинета и прошел мимо Эльвиры, даже не взглянув в ее сторону. И поэтому не заметил заплаканных глаз старой девы. Как и того, что в них не было вражды и былого презрения, зато светились сочувствие и понимание. На то у Эльвиры были причины. Кому, как не ей, было знать, что такое одиночество и желание иметь ребенка…

Эльвира была сентиментальна. Когда она, и в самом деле подслушивавшая, услышала признание мужчины, то невольно заплакала от жалости к нему и тем самым выдала себя. Вынужденная отойти от двери, чтобы ее не застигли врасплох, она все то время, пока Иннокентий Павлович находился в кабинете нотариуса, чувствовала себя счастливой. Женщина грезила наяву. В своих мечтах Эльвира представляла, как признается Иннокентию Павловичу в любви, тот предлагает ей руку и сердце, она рожает ему долгожданного ребенка…

Представляя все это, Эльвира снова не смогла сдержать слез, но уже от радости.

После того как мужчина ушел, Эльвира долго ждала, не прозвенит ли серебряный колокольчик, которым Мстислав Иванович обычно призывал ее в свой кабинет, но так и не дождалась. Когда, начав тревожиться, она тихонько приоткрыла дверь и заглянула внутрь, то увидела, что старик спит в своем кресле, безмятежно посапывая, словно младенец. Эльвира с нежностью, будто любящая мать, посмотрела на него и осторожно затворила дверь. Затем она почти на цыпочках прошла к входной двери и закрыла ее на ключ, чтобы никто из случайных посетителей не смог потревожить сон Мстислава Ивановича. А сама встала у окна, охраняя покой старика, как преданная сторожевая собака.

За окном бурлила жизнь большого города, а в нотариальной конторе царили поистине патриархальный покой и тишина. Это как нельзя более соответствовало настроению Эльвиры. Ее душу, омытую слезами прощения, озаряла новая, пусть даже и безответная, любовь. С той же силой, что раньше ненавидела, она внезапно прониклась состраданием к Иннокентию Павловичу.

И в этом не было ничего удивительного для тех, кто хорошо знал эту женщину. Давно уже Эльвира жила не в реальном мире, а создавала собственный, сообразно своим привычкам, вкусам и фантазиям. И только в этом выдуманном мире старая дева была счастлива. Но большего ей, говоря по правде, и не надо было.

Глава 3. Кулички

Солнце неподвижно зависло над центральной площадью поселка Кулички, по которой гулял только ветер, поднимая густые клубы пыли и гоняя их то в одну, то в другую сторону, будто развлекаясь от скуки. Пыль густым слоем покрывала землю, за много лет утоптанную до каменного отвердения копытами коров. В пыли утопали низенькие, потемневшие от времени, бревенчатые дома, хаотично разбросанные вдоль расходящихся от площади узких кривых ответвлений улиц. Пыль окрашивала в скучные пастельные тона деревья и траву, лишая их природного цвета. Иногда, когда ветер усиливался, она поднималась к небу и превращалась в мрачную тучу, ненадолго скрывая даже солнце. Могло показаться, что это была не просто пыль, а прах былых столетий, которые пронеслись над Куличками, не оставив по себе другой памяти.

И не мудрено. Это был затерянный мир, со всех сторон на сотни километров окруженный почти непроходимыми лесами и болотами. Где, тем не менее, испокон века жили люди, упорно цепляющиеся за свои вросшие в землю почти по самые крыши дома, и не менее цепко – за свой образ жизни, который стороннему наблюдателю мог бы показаться странным, вздумай он поселиться здесь и, спустя какое-то время, сделать выводы. Но чужаки редко посещали эти места, а уж тем более укоренялись, и местные жители жили в относительном неведении насчет странностей своей жизни, а потому даже не задумывались об этом. Как известно, печали приносят знания. А тот, кто мало знает, обычно живет счастливо и спокойно. Жители поселка Кулички были лучшим доказательством этой простой библейской истины.

Жизнь в Куличках текла спокойно и размеренно, как полноводная река, только изредка выходящая из берегов после затяжных дождей, но быстро и неизменно возвращающаяся в прежнее проторенное русло. И если бы на Земле вдруг случился апокалипсис, то в Куличках могли бы этого даже не заметить, во всяком случае, сразу, потому что в поселке, из-за его местоположения и отдаленности, не было ни интернета, ни мобильной связи. А рейсовый автобус, ежедневно курсирующий по маршруту железнодорожная станция Глухомань – поселок Кулички, был той единственной пуповиной, которая связывала патриархальный мир местных жителей с современной цивилизацией. Но те несколько часов, которые автобус проводил в пути, обитатели Куличков провели бы в благом неведении относительно того, что земля обезлюдела, и они единственные, кто теперь населяет ее.

Но в этот час, как и каждый день, сами Кулички казались безлюдным, заброшенным поселком, пережившим если не апокалипсис, то смерч, унесший с собой все живое. Доказательством этого могла бы служить груда металлолома, когда-то бывшая, по всей видимости, небольшим частным вертолетом, а теперь казавшаяся грудой железа, ржавеющего посреди площади. Пустынный послеполуденный пейзаж оживляли только юноша в потрепанной рясе, стоявший у врат православного храма, да стая разжиревших красноносых гусей, безмятежно дремавших на паперти и изредка воинственно гогочущих спросонок. Юноша с задумчивым видом лениво ковырял в носу пальцем, но в его глазах нельзя было прочесть даже подобия мысли. И только когда на площадь, в ореоле пыли, визжа и стеная, въехал изрядно потрепанный дорогами маленький автобус, сонную одурь в глазах юного отрока сменило любопытство, словно луч маяка нежданно-негаданно пробился сквозь плотный туман. Прыщавое глуповатое лицо юноши осветила надежда на то, что снедавшая его скука будет развеяна новыми впечатлениями, которые доставят ему прибывшие пассажиры автобуса, если таковые будут.

И на этот раз, что случалось нечасто, он был вознагражден за свое ожидание.

Автобус, пронзительно скрипнув тормозами, остановился в центре площади, и из него, словно яркая разноцветная бабочка, выпорхнула молодая женщина, одетая в пестрое летнее шелковое платье, подол которого едва прикрывал ее бедра, да и то лишь тогда, когда она стояла неподвижно. А это бывало редко. Даже издали было заметно, что у вновь прибывшей в Кулички женщины очаровательное личико, сногсшибательная фигура и веселый беспечный нрав. Она смеялась, говорила и курила одновременно и вовлекала в этот головокружительный хоровод всех, кто оказывался поблизости. Против ее обаяния было невозможно устоять. Даже водитель автобуса, всегда провожавший своих пассажиров только равнодушным взглядом, выведав от них все, что хотел, за несколько утомительных часов пути от железнодорожной станции до поселка, на этот раз изменил себе. Он поднялся со своего кресла, в котором обычно невозмутимо восседал, словно китайский божок плодородия, и вынес из салона ее ярко-красный чемодан на колесиках. В другой руке он нес проволочную клетку, в которой встревоженно хлопали крыльями и озабоченно курлыкали несколько голубей.

– О, как вы галантны, Георгий! – поощрительно сказала молодая женщина, отбрасывая докуренную тонкую сигарету. – Настоящий рыцарь без страха и упрека!

Губы Георгия раздвинулись в смущенной улыбке, обнажив окрашенные никотином в грязно-желтый цвет зубы. Это был мужчина средних лет невзрачной наружности и без особых примет, если не считать матерчатую кепку на его голове. Когда-то на ней был вышит красными нитками символ языческого бога Велеса – вставший на задние лапы медведь, а теперь остался только след от него, похожий на тень, отбрасываемую в солнечный день. Кепка придавала Георгию, по его мнению, мужественности, поэтому он не снимал ее никогда. Злые языки в Куличках утверждали, что он даже спал в ней. Но сейчас, с дамским чемоданом в одной руке и клеткой с голубями в другой, он выглядел скорее глупо, чем мужественно. Георгий сам понимал это и потому чувствовал себя неловко. Однако он желал произвести впечатление на молодую женщину в надежде продолжить знакомство. Слишком призывны были ее взгляды, слишком откровенен наряд, ничего не скрывавший – ни очаровательных ножек, ни прелестной груди, ни прочих достоинств. Георгий, за всю свою жизнь не выезжавший из Куличков дальше железнодорожной станции, никогда не встречал таких роскошных женщин и был покорен ею с первого взгляда, как первобытный человек – вспышкой молнии. А татуировка на шее молодой женщины – крылатый дракон, казалось, заглядывающий в глубокий вырез ее платья, словно размышляя, не будет ли ему уютнее там, – просто сводила его с ума. Георгий многое отдал бы за то, чтобы оказаться на месте этого дракона.

– Как же повезло вашей жене! – продолжала ворковать молодая женщина. – Я ей просто завидую!

Георгий запротестовал с таким пылом, будто от этого зависела его судьба:

– Я не женат!

– Не может быть! – воскликнула молодая женщина. – Вы меня обманываете!

Георгий пожал плечами, словно желая сказать, что в жизни случается и не такое. Он уже собрался поведать молодой женщине, почему так вышло, но та опередила его словами:

– В таком случае, может быть, вы проводите меня до Усадьбы волхва? А по дороге вы расскажете, почему такой мужчина – и одинок.

Но это предложение вызвало совсем не ту реакцию, на которую она рассчитывала. Георгий перестал улыбаться, а его глаза растерянно забегали, избегая призывного взгляда молодой женщины. Мужчина опустил клетку и чемодан к ее ногам и, нахмурившись, буркнул:

– Нет.

– Что? – растерянно переспросила женщина. Слишком стремительным был переход от слепого обожания к открытому неповиновению, и она не сразу поняла, что произошло. Возможно, это случилось впервые в ее жизни, когда мужчина ответил ей отказом.

– К Усадьбе волхва я не подойду и на пушечный выстрел, – решительно заявил Георгий. – И вам советую то же самое.

– Это еще почему? – спросила женщина. Вид у нее был удивленный.

– Потому что Усадьбу волхва охраняют дикие вороны, которые набрасываются на всякого, кто приближается к ней.

Георгий кивнул на груду железа в центре площади, возле которой остановился автобус.

– Видите? Вот это все, что осталось от вертолета, который пролетал над Усадьбой волхва. Тогда на него напала стая взбесившихся ворон.

Женщина недоверчиво улыбнулась.

– Вороны? Напали на вертолет? И заклевали его до смерти?! Да вы шутите, Георгий!

– Вы мне не верите? – возмутился мужчина. – И напрасно. Спасаясь от погони, вертолет едва дотянул до Куличков и рухнул на площадь. На это самое место, где вы сейчас видите его останки.

Голос его был настолько убедителен, что женщина невольно начала верить. Но она все еще сомневалась.

– А что случилось с пилотом? Он уцелел в этой аварии?

– Тогда он выжил, но ненадолго, – сокрушенно покачал головой Георгий. – Вскоре его задрал медведь в лесу. И спросите любого местного жителя, он подтвердит мои слова – медведя-людоеда натравил на него хозяин Усадьбы волхва. Ведь он – жрец Велеса, а этот языческий бог обладает властью над дикими зверями. Так что вороны – это только цветочки, поверьте мне. Поэому держитесь подальше и от Усадьбы волхва и от ее хозяина.

Неожиданно молодая женщина рассмеялась.

– Я поняла – вы меня разыгрываете, Георгий! – сказала она и погрозила мужчине пальчиком. – Нехорошо быть таким ревнивым!

Георгий хмуро глянул на нее, но не стал разубеждать.

– Я вас предупредил, – буркнул он. – Не поверили – пеняйте на себя.

Он запрыгнул в автобус и, забыв попрощаться, уехал. Молодая женщина осталась одна. Достав пачку сигарет, она снова закурила. Часто поднося к губам длинную тонкую сигарету, что выдавало ее смятенные чувства, она какое-то время созерцала останки вертолета. Женщина словно пыталась понять, что в рассказе Георгия было правдой, а что выдумкой. И только когда сигарета начала обжигать ее пальцы, она, так и не придя ни к какому решению, растерянно оглянулась вокруг, будто надеясь увидеть кого-то, кто рассеет ее сомнения. Но увидела лишь строения, в которых располагались поселковая администрация, почта, школа, универсальный магазин и что-то еще. Потемневшие от времени бревенчатые дома обступали площадь, их окна, покрытые пылью, напоминали глаза с бельмами, смотревшие на нее настороженно и угрожающе. Только православный храм, сияющий позолоченным крестом на куполообразной маковке, выглядел приветливо и радушно, словно оазис в пустыне, обещающий усталому путнику прибежище и отдых. А еще возле храма стоял человек в длиннополой рясе, и он был единственным живым существом, которого она встретила в Куличках со времени своего прибытия, если не считать водителя автобуса. Увидев его, молодая женщина почувствовала облегчение. Подхватив чемодан и клетку с голубями, она направилась к церкви.

Глава 4. Знакомство с юным звонарем

Чем ближе подходила незнакомка к юноше в рясе, тем более сильную степень изумления выражало его глуповатое лицо. Когда женщина подошла и остановилась на расстоянии вытянутой руки, то сам древнегреческий бог глупости Коалемос не рискнул бы соперничать с юным отроком, настолько тот выглядел растерянным и ошеломленным. Если бы он мог, то мышью шмыгнул бы в дверь храма, чтобы избежать этой встречи, но, на беду юноши, та была плотно притворена, а ноги отказались ему служить.

– Привет, добрый молодец, – обратилась к нему с улыбкой молодая женщина. – Меня зовут Ирина Владимировна. Ох, прости, школьная привычка! Можешь называть меня Ириной. А как твое имя?

– Во…лодимер, – с запинкой произнес юноша. Язык, как и ноги, предал его, однако он все же нашел в себе силы с гордостью сообщить: – Назван так был в честь Владимира Мономаха, благоверного князя в Соборе всех святых, в земле Русской просиявших.

По всей видимости, юноша выучил эту фразу наизусть и говорил ее всем новым знакомым, потому что он ни разу не сбился, а выпалил одним духом. После чего облегченно вздохнул, будто выполнил тяжелую работу.

– Вот и славно, – рассмеялась женщина. – Будем знакомы!

Она протянула свою руку, но та повисла в пустоте. Взволнованный Владимир вместо рукопожатия осенил себя крестным знамением.

– Как ты уже понял, я школьная учительница, – сказала Ирина. – А ты? Судя по твоей рясе…

– Звонарь я, – пробормотал отрок. И, внезапно приосанившись, снова выдал заученное: – При церкви святых мучеников Феодора Варяга и сына его Иоанна почитаемых Русской Православной Церковью в сонме святых первыми мучениками за святую православную веру в Русской земле.

– То есть вот в этой церквушке? – уточнила молодая женщина, показав на храм.

Владимир кивнул. Но не ограничился этим. Юного звонаря, как праматерь всех людей, часто губило врожденное любопытство. Оно заводило его в такие дебри, что выбраться порой на божий свет из темноты бывало не просто. Но опыт ничему его не учил, и юный отрок снова и снова испытывал судьбу, ведомый своей натурой. Поэтому он не удержался и спросил:

– А вы в Куличках, вероятно, впервые? – И с нескрываемым превосходством старожила произнес: – А то ведали бы, что другой церкви в поселке нет.

– Ты очень проницателен, – одобрительно заметила Ирина. – Я действительно здесь раньше никогда не бывала.

Она подошла еще ближе и, положив руку на плечо юноши, проникновенно спросила, глядя ему в глаза:

– Послушай, Владимир, ты не мог бы проводить меня? Говорят, у вас тут бродят медведи-людоеды. И нападают на чужаков.

– Враки, – снисходительно улыбнувшись, заявил юноша. – На моей памяти один раз только и было такое, да и то не в поселке, а в лесу. Но на то он и лес, чтобы в нем дикие звери обитали. Это их дом. Будь я медведь, мне бы тоже не понравилось, что какой-то человек забрался ко мне в дом. Я бы его!…

Владимир, увлекшись, разговорился и забыл о своем недавнем стеснении. Он уже не запинался и не краснел от смущения при каждом слове. Предложение стать покровителем прекрасной незнакомки пришлось ему по душе.

– А со мной можете и вовсе ничего не бояться, – заявил он решительно. – У меня с медведями разговор короткий. Главное, заметить его первым. А потом надо выскочить из кустов да как закричать! У медведя кишки слабые. Потому и говорят – медвежья болезнь, что если медведя внезапно напугать, то он…

Юноша смолк на полуслове, видимо, сообразив, что едва не наговорил лишнего. Ирина воспользовалась этим и с восхищением произнесла:

– Я сразу поняла, Владимир, увидев тебя, что передо мной очень мужественный и бесстрашный человек. Не чета этому трусу Георгию! Так ты покажешь мне дорогу к Усадьбе волхва?

– Усадьба волхва? – растерянно переспросил юный звонарь. – Так вам надо в Усадьбу волхва?

– Именно туда, – подтвердила Ирина. – Мне говорили, это недалеко, километрах в двух от Куличков. Неспешным шагом полчаса, не дольше.

Но чем больше говорила молодая женщина, тем скучнее становился Владимир. Недавнее воодушевление покинуло его, а вместе с ней и отвага.

– Усадьба волхва, – снова повторил он и тяжко вздохнул. – А вам туда зачем?

– А вот это уже не твое дело, – возмутилась Ирина. – Много будешь знать – скоро состаришься. Слышал такое?

– Слышал, – обреченно выдохнул Владимир. – Но я так мыслю: лучше раньше времени состариться, чем безвременно сгинуть.

– И ты, Брут, – тоном обвинителя произнесла Ирина. – Струсил?

– И вовсе я не трус, – возразил юноша неуверенно. – Просто вы ничего не знаете.

– Так расскажи, – потребовала молодая женщина. – И я буду знать. А там решим, кто ты есть.

Юный звонарь перекрестился и, укрепив свой дух, приступил к описанию происшествия, воспоминание о котором было ему явно неприятно. Сначала он говорил с трудом, будто через силу. Но постепенно увлекся, и слова полились рекой. Давние события в его изложении начали приобретать почти былинный размах. Юноша был болтлив, и не смог устоять против своей природы.

– Прошлым летом православные жители поселка пошли крестным ходом к Усадьбе волхва. С благой целью – искоренить язычество на земле русской, процветающее в этом логове языческого бога Велеса. Вел их отец Климент. Следом шел я со святой хоругвью. Народ молился и пел псалмы. Процессия растянулась на сотни метров. Сам враг рода человеческого устрашился бы, вздумай он встать на нашем пути.

Неожиданно воодушевление юноши пропало, он грустно вздохнул.

– Но едва подошли мы к воротам Усадьбы волхва, как на нас напали вороны. Они налетели невесть откуда черной тучей, закрыв солнце, так их было много. Божий свет померк над нашими головами. Вороны были ужасны, аки библейский зверь с семью головами и десятью рогами, вышедший из моря, о котором рассказывал отец Климент. Эти сатанинские твари не боялись даже выстрелов из ружей. Егору они выклевали глаза, а уж он-то был лучший охотник в поселке, и ни одна его пуля не пропадала даром. Вороны гибли десятками, но даже это не устрашало их. Если бы не отец Климент, который отгонял крылатую нечисть святой молитвой, многие православные люди в тот день сложили бы свои головы возле Усадьбы волхва.

Юноша горестно покачал головой, припоминая былое.

– А потом еще и Михайло, местный лесник, встал на защиту этого вертепа. Он неожиданно появился из леса, словно дикий медведь, и начал сокрушать православное воинство, аки град полевые злаки. И сейчас меня еще дрожь пробирает, как вспомню его разъяренное лицо.

Владимир несколько раз вздохнул, и каждый новый вздох был печальнее предыдущего.

– После этого отец Климент строго-настрого запретил мне даже близко подходить к Усадьбе волхва. Сказал, что проклянет и лишит святого причастия, если я нарушу его запрет.

Юный звонарь замолчал, явно сам потрясенный своим рассказом. Однако на Ирину он не произвел того впечатления, на которое рассчитывал юноша. Молодая женщина улыбалась, глядя на его взволнованное лицо.

– А мы ничего не скажем отцу Клименту, – тоном заговорщика произнесла она. – А я тебя за это поцелую. Договорились?

Глаза Владимира вспыхнули, но тут же погасли.

– Нет, – покачал он головой. – Отец Климент все равно узнает.

– Он что – ясновидящий? – усмехнулась недоверчиво Ирина.

– Так я ему сам во всем признаюсь на исповеди, – сказал Владимир, глядя на искусительницу честными наивными глазами, которые не позволяли усомниться в его словах.

Но Ирина уже не слушала его. Неожиданное и явно не предвиденное препятствие, вставшее на ее пути к Усадьбе волхва, явно озадачило молодую женщину. Она достала пачку сигарет и попыталась закурить. Но Владимир замахал на нее руками.

– Курить – бесам кадить! – воскликнул он в ужасе. – Да еще на пороге святого храма… – И тоном, в котором слышалось несомненное влияние отца Климента, юноша произнес: – Окстись, окаянная!

Ирина с удивлением посмотрела на него, а потом хитро прищурилась. И даже рассмеялась, настолько удачной молодой женщине показалась мысль, которая пришла ей в голову.

– А вот и буду курить, – насмешливо заявила она. – До тех пор, пока меня не поразит молнией, или как там еще проявляется божий гнев? А заодно и тебя.

– Меня-то за что? – искренне удивился юноша.

– Я курю, только когда переживаю, – пояснила Ирина. – А разве не ты виной тому, что я начала нервничать? Если вдуматься, то ты просто вынудил меня закурить, когда отказался проводить до Усадьбы волхва. Заставил кадить бесам. Интересно, что скажет, узнав об этом, твой отец Климент?

– А скажет он словами Священного писания: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».

Глава 5. Сражение с гусями

Голос, внезапно прозвучавший за спиной Ирины, заставил ее испуганно вздрогнуть. Она выронила папироску и обернулась. Неподалеку стоял человек в рясе и осуждающе смотрел на нее. Увлекшись разговором, они не заметили, как он подошел и, возможно, уже давно слушал их. Ирина поняла, что это и был тот самый отец Климент, которого так боялся юный звонарь. У настоятеля храма была густая и окладистая борода, которая значительно старила его. Ему едва ли было больше пятидесяти лет, но выглядел он почти стариком. У него был красивый могучий баритон, рокот которого так напугал Ирину.

– Батюшка, я не виноват! – в ужасе воскликнул Владимир, едва не падая на колени от внезапной дрожи в ногах. – Ей-богу!

– Не поминай имя Господа, Бога твоего, всуе! – сурово произнес отец Климент. – Ибо Он не оставит невиновным того, кто произносит Его имя без необходимости.

Владимир почти плакал. Ирина глядя на эту сцену, едва сдерживала смех. Ее искренне забавлял праведный гнев священника и неподдельный ужас юноши.

– Прочтешь по сто раз «Отче наш», «Богородице, Дево, радуйся» и Символ Веры. И будешь бить поклоны во время всего чтения. Такой будет твоя епитимья.

Произнеся это, отец Климент протянул руку, и юноша почти благоговейно поцеловал ее. После этого священник повернулся к молодой женщине.

– А ты, отроковица, откуда такая взялась, что греха не боишься?

– Да оттуда же, батюшка, откуда и все остальные люди, – улыбнулась Ирина. Ее не пугал ни строгий голос отца Климента, ни его еще более грозный взгляд. – Если не считать праматушки Евы.

– Не богохульствуй, – потребовал отец Климент. – Ибо гнев Божий падёт на твою голову и неправда твоя падет на темя твое.

– А в чем моя неправда? – изобразила удивление Ирина. – Разве Ева не была сотворена из ребра Адама, в отличие от всех прочих? Если это не так, то поправьте меня, батюшка.

Но отец Климент не стал продолжать этот богословский диспут, видя, что молодая женщина ерничает, а строго произнес:

– Вижу, что креста на тебе нет, оттого и болтаешь невесть что. – И, с подозрением посмотрев на нее, спросил: – Или того хуже – язычница?

Но теперь уже Ирина промолчала, внезапно сообразив, что ей ни к чему портить отношения с отцом Климентом, поддразнивая его. Потому что если кто ей и мог сейчас помочь, так только он.

– Батюшка, к милосердию вашему взываю, – меняя тон, сказала она. – Укажите, как дойти до Усадьбы волхва, если уж никто не может меня проводить. Не ночевать же мне на пороге храма, как этим птицам. – И она указала на стаю гусей, прикорнувших неподалеку на церковной паперти.

Это был хитрый ход. Гнев отца Климента, который он был готов обрушить на ее голову, нашел нового адресата. И это был все тот же юный звонарь, у которого этот день явно не задался.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты гнал этих богопротивных тварей прочь с паперти? – грозно рыкнул отец Климент на юношу. – Или слово мое для тебя пустой звук, как православная молитва для язычника?

У Владимира от обиды задрожали губы.

– Гнал, так ведь они возвращаются, – сказал он и пожаловался: – И еще щиплются, как аспиды.

– А легко ли было Господу нашему справиться с легионом бесов? – назидательно вопросил отец Климент. – Но не дрогнул Он, не усомнился. А потому «и нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море».

– Так ведь я не Господь, – жалобно возразил юный звонарь, забыв о своем благоговении перед отцом Климентом из-за владевшего им страха перед воинственными птицами. – А в этих гусей, я думаю, точно бесы вселились. Или сами они есть бесовское отродье. Не по силам мне чудеса творить, батюшка.

Отец Климент подозрительно посмотрел на юношу, но не заметил и тени насмешки на его глуповатом лице. Владимир был искренен. Гусей он боялся больше гнева настоятеля храма. И сердце отца Климента, не злое по своей природе, дрогнуло. Как это часто случается, настоятель был суров с виду, но в душе мягок, как воск. Ответ юноши поставил его в тупик, из которого он не находил выхода. Он растерянно переводил взгляд с юноши на молодую женщину, неподвижно замерших перед ним, словно библейские соляные столпы, и не знал, что сказать.

Неожиданно в разговор вмешалась Ирина.

– Батюшка, а если я прогоню гусей, то вы позволите Владимиру проводить меня до Усадьбы волхва? – спросила она невинным тоном, глядя на настоятеля честными глазами.

На этот раз отец Климент не счел ее слова насмешкой. И, не став уподобляться буриданову ослу, колеблющемуся в выборе, с какого из двух стогов сена начать трапезу и в результате умершему от голода, даже обрадовался предложению.

– Прогонишь – проводит, – лаконично ответил он, как не желая ронять своего достоинства, так и памятуя о том, что «во многом глаголании несть спасения».

Ирина хитро подмигнула юношу звонарю, подхватила свой чемодан и, размахивая им, словно Давид пращой, бросилась на стаю. При этом она кричала так, будто хотела, чтобы ее было слышно даже на луне. Гуси, мирно почивавшие на паперти под ласкающими лучами послеполуденного солнца, не ожидали нападения. За несколько шагов до стаи женщина размахнулась и метнула чемодан в птиц. Бросок был точен и губителен, он пробил серьезную брешь в рядах гусиного воинства, помимо физического урона лишив его привычного морального превосходства, а с ним и веры в себя. На этот раз Голиаф был если не повержен, то посрамлен. Перепуганные полусонные птицы, забыв о своей воинственности и былом бесстрашии, бросились прочь. При этом они взволнованно гоготали и, по привычке сбиваясь в кучу, безжалостно теснили, толкали и топтали друг друга в поднявшейся суматохе. Вскоре гуси скрылись в одном из ближних переулков, потеряв несколько перьев, которые устилали путь их бегства подобно трофеям, обычно достающимся армии, преследующей своих отступающих в панике противников.

Торжествующая Ирина подняла одно перо и, подойдя, вручила его отцу Клименту как доказательство своей победы.

– Я свою часть договора выполнила, – сказала она, возбужденно дыша и блестя глазами. Было видно, что недавняя схватка доставила ей удовольствие.– Слово за вами.

Глава 6. Искушение

Отцу Клименту не оставалось ничего другого, как выполнить свое обещание.

– Проводи ее, – сказал он юному звонарю. – Но сам близко к Усадьбе волхва не подходи. Покажешь издали – и назад. Когда вернешься, то прочтешь молитву о прощении грехов Иоанна Златоуста, начинающуюся со слов «Верую, Господи», исповедуешься, причастишься – и грех твой будет тебе прощен.

– Благословите, батюшка, – попросил Владимир, целуя руку настоятеля.

– Благословляю, – произнес тот. – Иди с Богом!

Ирина насмешливо подмигнула юноше и шепнула ему на ухо:

– Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься. Так что благодари меня за свое будущее спасение, отрок!

После этого она велела ему взять свой чемодан, сама подхватила клетку с голубями, и они пошли.

Владимир шел впереди, показывая дорогу, Ирина следом. Эта пара выглядела комично – юноша в длинной рясе и молодая женщина в коротком платье, едва прикрывающем ее бедра, подол которого, и без того почти ничего не скрывающий, часто подхватывал порыв налетевшего ветра, задирая его, как шаловливый бесстыжий мальчишка, и показывая всему свету крошечные кружевные трусики женщины телесного цвета. Но отцу Клименту, провожавшему их взглядом, было не до смеха. Промолвив: «Срамота!», он трижды перекрестился, словно отгоняя от себя беса искусителя, и скрылся в дверях храма, что-то сердито бормоча себе под нос.

В храме отец Климент подошел к иконе Богородицы «Умягчение злых сердец» и надолго замер перед ней. Его губы шевелились, беззвучно произнося покаянную молитву. Будучи человеком честным, в глубине души он чувствовал себя виноватым в том, что подверг юного звонаря искушению.

– Прости меня, Матерь Божья, Царица небесная, ибо грешен! Помоги отроку невинному угасить пламень греховный, очисти ум его от лукавых помыслов…

С давних времен обращались к «Семистрельной» верующие христиане, прося о прощении их греховных деяний и даже помыслов. Не раз отсылал к этой иконе своих прихожан отец Климент. Но в этот день пришел и его черед…

А виновница этого даже не подозревала, что натворила. Добившись своего, она уже забыла об отце Клименте. Это был эпизод из прошлого, которого, как Ирина всегда считала, не существует, как и будущего, а есть только настоящее. А в настоящем у нее были дела и заботы поважнее, чем думать о настоятеле храма. Даже о Владимире, чья тощая спина в потрепанной рясе мельтешила перед ее глазами, не думала она в эту минуту. Все мысли молодой женщины были заняты хозяином Усадьбы волхва, к которой она приближалась с каждым шагом.

Несмотря на свой беспечный нрав, Ирина втайне опасалась предстоящей встречи. Ведь хозяин Усадьбы волхва ведать не ведал о ее визите, и еще неизвестно было, как он воспримет эту новость. Судя по тому, что она успела узнать даже за столь короткое время своего пребывания в Куличках, случиться могло все, что угодно. И даже то, что еще год тому назад они были коллегами и работали в одной школе – она учителем физкультуры, а он учителем истории, – могло не иметь никакого значения. Это было прошлое, и сама Ирина не подала бы и ломаного гроша никому из тех, с кем когда-то была знакома, вздумай они обратиться к ней за подаянием, не давая ничего взамен.

Поэтому сейчас молодая женщина усиленно размышляла над тем, что она могла бы пообещать хозяину Усадьбы волхва в обмен на его гостеприимство. На ум ей приходило только одно – ее собственное тело, которым она всегда расплачивалась, не задумываясь и ничем не смущаясь, за все то, что желала получить. И получала, потому что не было мужчины, который бы отверг ее предложение. Вернее, почти не было. И, к сожалению, это был тот самый редкий случай. Нынешний хозяин Усадьбы волхва раньше всегда игнорировал ее более чем красноречивые намеки, глядя на нее равнодушными глазами. И мало шансов на то, что за минувший год ситуация и его отношение к ней изменились, с тревогой думала молодая женщина.

Эта непривычная неуверенность в себе тяготила ее. Но Ирину беспокоило не то, что хозяин Усадьбы волхва отвергнет ее. Женщину тревожило, что она не сумеет получить то, из-за чего ей пришлось совершить свое путешествие в забытый богом и людьми поселок, носящий символическое название Кулички. От этого зависело очень многое в ее жизни. Ирина была красива, но бедна. Она мечтала разбогатеть. И Кулички были первой ступенью золотой лестницы, по которой она собиралась подняться к своей мечте. Главное было не оступиться и снова не упасть в бездну нищеты, из которой она так долго и упорно пыталась выбраться, словно из описанного Данте Алигьери ада, самым ужасным кругом в котором была работа учительницей в школе. Ирина до сих пор вздрагивала, вспоминая об этом.

«Не дождетесь», – упрямо встряхнув головой, подумала Ирина, обращаясь ко всему миру, который с самого рождения был жесток по отношению к ней, невзирая на ее красоту и молодость. Пришло время все изменить. И, спрашивая саму себя, готова ли она к этому, молодая женщина всегда слышала один и тот же ответ. Ее второе «я», та, что жила в потемках ее подсознания, неизменно говорила «да». И они прекрасно ладили друг с другом.

Хорошее настроение снова вернулось к ней. Ирина не любила долго предаваться грустным размышлениям, они наводили на нее смертную тоску и вызывали головную боль. Встряхнув головой, словно прогоняя назойливые мысли, она весело окликнула юношу:

– Эй, Володимер, в земле русской просиявший, или как там тебя! Долго еще идти? А то я уже ноги стоптала до колен.

Они шли по извилистой улочке с хаотично разбросанными вдоль нее домами. Владимир, не оглядываясь, назидательно произнес тоном, которым к нему самому часто обращался отец Климент:

– Терпение – добродетель, с ним легко идти по жизни.

– Ты мне еще проповедь прочитай, юный святоша, – рассмеялась Ирина. – Терпение – добродетель ослов.

Но Владимир ничего не ответил. Вскоре дома закончились и с обеих сторон к дороге подступили деревья. А затем показался глубокий, вымытый водой в почве, овраг, через который был перекинут ветхий мостик. Ирина с опаской ступила на него. Но он оказался намного крепче и надежнее, чем выглядел.

Когда они перешли через овраг, Владимир сказал:

– Отсюда до Усадьбы волхва рукой подать. Если приглядеться, то можно даже увидеть крышу дома. Дойдешь сама?

Но сколько Ирина ни всматривалась, она ничего не видела. Поэтому она запротестовала:

– Не дойду. Заблужусь. Сгину. Не отмолишь свой грех вовек, Володимер. Веди, как велел отец Климент! А то пожалуюсь, и он тебя проклянет.

Владимир обреченно вздохнул и, ни слова не говоря, пошел по узкой извилистой тропинке, петляющей между деревьев. Но уже через несколько шагов, как только они поднялись на небольшой холмик, Ирина увидела темнеющий вдали частокол из бревен, ограждающий какое-то строение. Это и была Усадьба волхва.

– Ладно, уговорил, – сказала она в ответ на вопрошающий и одновременно укоряющий взгляд юноши. – Дальше пойду одна. Только скажи напоследок – далеко от Усадьбы волхва до Зачатьевского озера?

Юный звонарь обреченно покачал головой.

– Так я и думал, – произнес он осуждающе. – Кому еще нужна Усадьба волхва, как не заблудшей душе, желающей окончательно сгубить себя языческим обрядом на Зачатьевском озере? Прав был отец Климент, когда говорил, что новый волхв ничуть не лучше прежнего, и рано или поздно он снова примется за старое.

– Это я – заблудшая душа? – рассмеялась молодая женщина. – И кем только меня сегодня не называли, но ты, юноша, превзошел самого отца Климента. Это же надо! Быть тебе настоятелем храма в Куличках, Володимер, в земле русской просиявший, помяни мое слово. Но только после смерти отца Климента. Скажи честно, ждешь его безвременной кончины?

Юноша ничего не ответил, испуганно перекрестился и рысью припустил с холма по направлению к мостику через овраг.

– Эй, юный святоша! – крикнула ему вслед Ирина. – А как насчет обещанного поцелуя?

Но юноша только ускорил шаг, словно опасаясь, что молодая женщина догонит его и насильно поцелует, тем самым сгубив его бессмертную душу.

Когда он скрылся из вида, Ирина подхватила в одну руку чемодан, в другую – клетку с голубями и пошла по тропинке, ведущей к Усадьбе волхва. Спускаться с холма было легко. Она шла и, несмотря на несоответствие словам, весело и жизнерадостно напевала:

Закат торжественен и светел,

Земля наивна и чиста,

Как будто в жизни никогда

Не умирала на планете

С небес упавшая звезда…

Происшествие с юным звонарем развеселило молодую женщину, и даже ожидаемая встреча с хозяином Усадьбы волхва уже не так страшила ее своей непредсказуемостью, как прежде.

Глава 7. Усадьба волхва

Усадьбу волхва окружал забор из массивных, в длину руки толщиной, и заостренных вверху, словно копья, бревен. Казалось, что неведомый великан на своих плечах перенес могучие деревья из леса, обломал им ветви и воткнул их в землю, ограждая дом от незваных гостей. Во многих местах толстые бревна были обуглены, словно их пытались поджечь, кое-где виднелись вмятины от сильных ударов, нанесенных явно не рукой, а чем-то вроде средневекового тарана. Усадьба походила на крепость, которую хотели взять приступом враги, но она устояла против их яростного натиска.

Таким было первое впечатление Ирины, когда она подошла к Усадьбе волхва. И оно только усилилось, когда молодая женщина не нашла в ограде ни ворот, ни даже крошечной калитки, через которую можно было бы пройти. В плотно пригнанных и словно спаянных между собой бревнах не было ни единой щели, которая позволяла бы заглянуть внутрь. Сам частокол намного превышал человеческий рост, не говоря уже о том, что заостренные колья выглядели непреодолимой преградой. Это действительно была неприступная крепость, и, судя по всему, именно с такой целью ее и строили в давно минувшие века.

В том, что Усадьбу волхва воздвигли, по меньшей мере, в мрачную эпоху царствования Ивана Грозного, а быть может, и во времена монголо-татарского нашествия или еще раньше, когда после принятия христианства начались гонения на язычников, даже у Ирины, не очень хорошо знавшей историю Древней Руси, сомнений не возникло. Слишком мрачными и замшелыми выглядели бревна, из которых была сложена ограда, слишком явными были следы былых войн и междоусобиц, оставленные на ней. Но, несмотря на это, Усадьба волхва выглядела так, словно время было не властно над ней, и она могла простоять еще тысячи лет, не подверженная ни тлению, ни прочим бедам.

Но Ирина не была ценительницей истории. Неприступная ограда, преградившая ей путь к дому, вызвала у нее не восхищение своей музейной ценностью, а раздражение. Обойдя ее кругом дважды, молодая женщина разъярилась. Она так долго добиралась сюда – сначала на поезде, потом на автобусе, а затем пешком, устала, проголодалась и испытывала сильную жажду. Но вместо ожидаемого гостеприимства ее встретило нечто, чему противостоять она была не в силах. Благодаря красоте, обаянию и хитрым уловкам молодая женщина всегда добивалась своей цели, какой бы труднодостижимой та ни была. Но обычно ей противостояли люди. А на этот раз это была бездушная стена. И Ирина растерялась. Она попыталась постучать по бревнам, но только почувствовала боль в руке. Раздраженно нанесла удар ногой, но с тем же результатом. После этого Ирина начала прихрамывать, а рука отзывалась болью при малейшем прикосновении, однако все жертвы оказались напрасными. Если Усадьба волхва и была обитаема, то ее не услышали, даже когда она начала кричать:

– Эй, кто-нибудь! Отзовитесь! Есть кто живой?!

Единственное, что изменилось – откуда-то прилетела ворона и начала кружить над ней с противным карканьем. Ирина почти с ненавистью взглянула на назойливую птицу.

– Только тебя на мою голову и не хватало, – зло сказала она. – Собираешься выклевать мне глаза, летучая тварь? Только попробуй! С гусями я справилась, и тебе перья повыщипаю.

Она огляделась и увидела лежавший на земле камень. Подняла его и бросила в ворону. Камень не попал в цель, но птица, негодующе каркнув, улетела.

– То-то же! – торжествующе крикнула Ирина. – И не вздумай возвращаться со своими подружками. У меня камней на всех хватит.

Но радость победы быстро прошла, и уныние снова овладело молодой женщиной. Она присела на свой чемодан, поставив клетку с голубями у ног, и пригорюнилась, подперев голову руками. Мысли ее были невеселыми. Это был не густонаселенный людьми город, где она чувствовала себя уверенно, как рыба в воде. Вокруг, насколько она могла видеть, простирался лес, пугающий ее, исконную городскую жительницу. Лес казался дремучим и словно исподволь наблюдал за нею, размышляя над тем, как завлечь ее в свои дебри и погубить. Она могла просидеть здесь до ночи, и так никого и не дождаться. Не считая диких зверей, обитающих в лесу, для которых она была просто добычей, легкой и лакомой. Подумав об этом, Ирина содрогнулась. Едва ли она отобьется от того же медведя камнями, как от вороны. А если верить тому, что ей рассказали, местные медведи охотно дополняют свой обычный рацион человечинкой…

Она уже была готова, подхватив чемодан, бежать прочь от Усадьбы волхва обратно в Кулички, чтобы там, на досуге, подумать, как ей быть, когда в ограде внезапно показалась щель, а потом распахнулась невидимая прежде калитка, и из нее вышел человек. Это был высокий широкоплечий мужчина с густой копной светлых волос, ниспадавшей ниже плеч, одетый в простую домотканую рубаху и такие же штаны. Мужчина выглядел очень несовременно, будто открылся портал времени, и он появился из глубины прошлых веков, в том виде и наряде, который был принят в его эпоху. Поэтому Ирина его не узнала. Да и прошел уже год, когда они виделись в последний раз, и то мельком. Она с нескрываемым изумлением смотрела на мужчину, пока он приближался к ней.

Зато тот сразу признал ее.

– Ирина Владимировна! – воскликнул он. – Глазам не верю! Каким ветром вас сюда занесло?

– Попутным, – нашлась Ирина, все еще не признавая в этом по-мужски красивом человеке того сутуловатого и вечно унылого учителя истории, с которым она проработала год в одной школе после окончания института, пока он не уволился. Удивительная метаморфоза, произошедшая с ним, поразила ее настолько, что, может быть, впервые в жизни Ирина лишилась дара речи и своей обычной находчивости. Поэтому она не нашла ничего лучше, чем спросить, словно желая получить подтверждение: – Вы ли это, Олег Витальевич? – И невольно воскликнула: – Как вы изменились в таком случае!

– Я это, я, – рассмеялся мужчина. – Только отрастил волосы да сменил городской наряд на более удобный. И, как говорит моя жена, раздобрел на сельских харчах.

– Так вы женились? – с некоторым разочарованием, смешанным с удивлением, спросила Ирина. – А мы-то – я имею в виду ваших бывших коллег по школе, – всегда думали, что женщины вас мало интересуют.

– Так и было, пока я не встретил свою жену, – снова рассмеялся Олег. – Моя Марина просто чудо! Когда я вас с ней познакомлю, Ирина Владимировна, вы сами это поймете.

– Куда уж нам, бедным школьным учителкам, – не смогла удержаться, чтобы не съязвить, Ирина. Она не любила, когда в ее присутствии восторгались другими женщинами, и всегда жестко пресекала такие попытки. Но тут же она мысленно выругала себя. Роль, которую Ирина собиралась играть в Куличках, не предполагала стервозности и других женских недостатков, включая ревность. – Поздравляю вас, Олег Витальевич! Но, думаю, вашей жене повезло не меньше, чем вам.

Однако мужчина остался равнодушен к этому комплименту, словно не услышал его.

– Так все-таки, какими судьбами, Ирина Владимировна? – спросил он. – Вот уж кого не ожидал увидеть в этой глуши, так это вас.

Но Ирина была готова к этому вопросу.

– Помните директора нашей школы, Галину Павловну Волчок? – весело спросила она.

– Как забыть! – воскликнул с улыбкой Олег. – Кстати, она по-прежнему оспаривает педагогический авторитет Макаренко и восстает против его «варварских» методов воспитания?

– И даже с еще большим азартом, – рассмеялась Ирина. – У Галины Павловны слишком добрая натура, и она не может простить Макаренко его «завтраков в ужин», которыми он наказывал своих воспитанников. Но как по мне, так лучше это, чем ее многочасовые беседы «по душам», которыми она при каждом удобном случае потчует как учеников, так и учителей, считая их такими же детьми.

– Детьми, требующими неусыпного надзора и наставления на путь истинный, – с улыбкой подтвердил Олег. – Лично я после таких бесед частенько чувствовал себя боксером, получившим жестокую трепку на ринге. Но теперь, признаюсь, отношусь к этому иначе. – Он перестал улыбаться и серьезно произнес: – Думаю, это проявление ее материнского инстинкта. Из-за того, что своих детей у Галины Павловны нет, она и стала матерью для всех нас. А мать не только ласкает, но иногда и наказывает, при этом не переставая любить.

Однако Ирине уже наскучил этот разговор, который она сама же и начала. Она не желала оправдывать привычки старой директрисы, находя их отвратительными. У нее были личные счеты со «старухой». Галина Павловна нередко порицала ее за то, что молодую женщину часто подвозили к школе на разных автомобилях различные мужчины, деликатно называя это «излишней любвеобильностью». Ирина ни от кого из коллег не скрывала, что находится в активном поиске будущего мужа, который смог бы удовлетворить ее как физически, так и материально. Но в разговорах с Галиной Павловной она лукавила, оправдывая новые знакомства тем, что ищет того «единственного мужчину, с которым свяжет свою судьбу навсегда и уже никогда не расстанется с ним». Однако Ирину очень раздражало, что директриса, пусть даже из благих побуждений, вмешивается в ее жизнь. Она долго терпела нотации Галины Павловны, не смея возражать авторитарной старухе. Но при расставании, когда та уже подписала ее заявление на увольнение, высказала ей в глаза все, что думает о ней и ее методах воспитания. Ирина до сих пор с удовольствием вспоминала об этом. Галина Павловна была посрамлена. Это был триумф Ирины, тем более впечатляющий, что, по слухам, в тот же день эта рослая тучная женщина, обычно с высоты своего роста, положения и авторитета снисходительно взирающая на всех окружающих ее людей, слегла с инфарктом в больницу.

Глава 8. В доме

Но знать об этом бывшему учителю истории, а ныне хозяину Усадьбы Волхва, было совсем не обязательно. Поэтому Ирина предпочла сменить тему.

– Так вот, эта самая Галина Павловна поведала мне, что вы строите школу в Куличках и подыскиваете для нее учителей, – сказала она. – Это правда?

Олег ответил не сразу, будто размышлял, стоит ли быть с ней откровенным и к чему это приведет. Когда они работали в одной школе, Ирина не нравилась ему – ни как учитель, ни как человек. И приглашать ее на работу в новую школу в Куличках, к чему она явно клонила, ему не хотелось. Но все-таки он честно ответил:

– Да.

Однако сразу же, к неудовольствию Ирины, перевел разговор на другую тему.

– Что же это я? – воскликнул Олег, осуждающе качая головой. – Экий гостеприимный хозяин! Держу гостя за воротами, угощаю разговорами. А ведь наши предки не зря говорили: сначала накорми, напои, в баньке попарь, да спать уложи, а потом и спрашивай. – И он сделал широкий жест, приглашающий молодую женщину войти в калитку в ограде. – Прошу пожаловать в дом, Ирина Владимировна!

После чего, взяв ее чемодан и клетку с голубями, он пошел первым. Ирине не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

За оградой глазам Ирины предстал просторный двор и небольшой, но уютный с виду одноэтажный домик с низкой покатой крышей. До него от калитки вела выстланная каменными плитами дорожка, вдоль которой были высажены аккуратно подстриженные кусты.

– Очень милый домик, – сказала Ирина. – Похож на гигантский гриб, после дождя выросший из земли.

На крыше дома Ирина увидела несколько ворон, которые, как ей показалось, настороженно следили за ней, блестя черными бусинками глаз, пока она шла по дорожке. Среди них Ирина увидела и ту, в которую она бросила камень. Та держалась особняком и выглядела вожаком стаи. Когда она поворачивала голову, то следом, как по команде, поворачивали головы и все остальные вороны.

– Почему вы их не прогоните? – спросила Ирина, показывая на ворон. – Одна из них летала надо мной, когда я стучала в ворота, и противно каркала. Если бы я не отогнала ее, то кто знает, что могло бы случиться. Мне рассказывали, что вороны выклевали глаза одному из местных жителей, когда он проходил мимо вашей усадьбы.

– Всего один глаз, и то лишь после того, как он выстрелил в ворону из ружья, а до этого бросил в меня камень и едва не убил, угодив в голову, – сухо ответил Олег. – А именно этот ворон предупредил меня о вашем появлении, Ирина Владимировна. Так что вы должны быть ему благодарны за то, что не провели ночь, сидя на своем чемодане по ту сторону ограды. Кстати, его зовут Гавран.

Ирина подумала, что он пошутил, и заставила себя рассмеяться. Но шутка ей не понравилась. Как и туманные слова хозяина Усадьбы волхва о том, что его едва не убили. Однако она не стала выпытывать подробности. Это случилось в прошлом, и что ей было за дело до этого происшествия, не имеющего к ней никакого отношения…

Они вошли в дом. И сразу Ирина увидела картины на стенах. Их было много, и на большинстве был изображен один и тот же старик, то играющим на гуслях, то в виде странника с котомкой за плечами, то слепцом с песочными часами в руках, то воином с головой быка. На одной из картин рядом со старцем замер громадный медведь, а на другой тот же медведь встал на дыбы и имел несомненное сходство со старцем, словно тот каким-то образом перевоплотился в зверя. Ирина подивилась причудливой фантазии неведомого художника. А еще ей показалось, что в чертах нарисованного старца и нынешнего хозяина Усадьбы волхва есть много общего.

– Это случайно не ваш дедушка, Олег Витальевич? – даже спросила она, не удержавшись, и показала на картину, где мудрый старец с посохом в руках стоял на опушке леса рядом с громадным медведем и в окружении многочисленных диких зверей.

– Это языческий бог Велес, – ответил тот. И заинтересованно спросил: – А почему вы спросили?

– Несомненное сходство с вами, – пояснила Ирина с улыбкой. – В вашем нынешнем образе.

– Признаться, и моя жена это заметила, – сказал Олег задумчиво. – Но дело в том, что своего деда я никогда не видел, фотографий после него не осталось, так что мне трудно судить, насколько схожи изображенный на картинах Велес и мой дед. Возможно, что художник, рисуя языческого бога, использовал его как натурщика. А Тимофей утверждает, что я очень похож на деда. Отсюда, вероятно, и сходство.

Но Ирина уже не слушала его, ее внимание привлекла картина с изображенным на ней четырехглавым змеем. Две свившиеся в причудливый клубок змеи с головами с двух концов буквально очаровали ее. Она не могла понять, зачем художнику надо было пририсовывать голову к хвосту змеи, создавая химеру, но вышло загадочно и завораживающе.

– Это свитень, – заметив ее интерес, пояснил Олег. – Наши предки использовался изображение четырехглавого аспида как оберег от разных бед и напастей. Свитень служил им защитой от хворей, чужих злых намерений, магических заговоров.

– И помогало? – спросила Ирина.

– Вероятно, тому, кто верил, – ушел от прямого ответа Олег. – Ведь сказано же в евангелии от Матфея: «По вере вашей да будет вам».

– Это что-то из библии, кажется? – вздохнула Ирина. – Сколько раз пыталась читать, но она меня усыпляет. Уже на второй странице начинают слипаться глаза… Ах, какие узорчики, просто чудо!

Восторг женщины, который она не смогла скрыть, вызвали картины с изображенными на них орнаментами в виде ромбов, квадратов, треугольников, напоминающими русские народные вышивки. А затем она долго восхищалась холстами с перевернутой буквой «А», напоминающей голову быка, рогом изобилия, пастушеским посохом, месяцем в образе старинной русской ладьи, двузубой секирой…

В действительности все эти изображения оставили Ирину равнодушной. Но ей казалось, что хозяину Усадьбы волхва, зачем-то развесившему их по стенам своего дома, ее восхищение будет приятно, и она очень старалась. Сама она, будь они у нее и, главное, будь у нее собственный дом, отправила бы эти картины в чулан, а то и просто выбросила.

Возможно, Олег, сначала добросовестно объяснявший, что и почему изображено на холстах, вскоре понял это, потому что на очередной вопрос Ирины о символическом значении пересекающихся крест-накрест трезубцев он не стал отвечать, а сказал:

– Может быть, поговорим о картинах позже, а сейчас немного перекусим? Надеюсь, вам придется по вкусу наша деревенская еда.

И Ирина охотно согласилась с его предложением, решив, что приложила достаточно усилий, чтобы завоевать доверие и дружбу хозяина Усадьбы волхва, а теперь имеет право на вознаграждение.

– И уж извините, Ирина Владимировна, – сказал Олег, – но наш дом невелик, а потому трапезничаем мы на кухне. Причем значительную часть ее занимает русская печь. Но, как говорит Тимофей, в тесноте, да не в обиде.

– Вы уже второй раз упоминаете это красивое старинное русское имя, – заметила Ирина. – Уверена, что тот, кто его носит, так же красив и, судя по вашим словам, умен. Надеюсь, вы меня познакомите со своим другом или кем он вам приходится?

– С радостью, – кивнул Олег, чему-то улыбнувшись. – Но предупреждаю: иногда Тимофей бывает на диво застенчив. И тогда его не сыщешь в доме, образно выражаясь, днем с огнем. Моя жена к этому не сразу привыкла. Но они быстро поладили, и Тимофея уже не стесняет ее присутствие, скорее, наоборот. Признаться, я иногда даже начинаю ревновать…

Глава 9. Зависть

Последние слова Олег проговорил, уже входя в кухню. И их услышала не только Ирина, но и его жена. Она сидела за столом, на котором стоял большой серебряный самовар, и пила чай из блюдца. Это была женщина на вид чуть постарше Ирины, что та с затаенной радостью отметила, и у нее были не совсем правильные черты лица: немного длинноватый нос с легкой горбинкой, не симметричные губы – нижняя больше, чем верхняя. Однако ее личико, обрамленное каре черных, коротко подстриженных волос, было таким добрым и милым, что Ирина почувствовала невольную зависть. Ей самой этого всегда не хватало. В ее лице, как бы она это ни пыталась скрыть, проступали черты прекрасной, но хищной птицы, всегда настороженной и ищущей добычу везде, где она появляется. И фигуры у них были разными. Тонкая и гибкая, как хлыст, Ирина являлась полной противоположностью жены хозяина Усадьбы Волхва, имевшей тело вполне сформировавшейся женщины, в котором не было и намека на рафинированную утонченность или спортивную стройность. Но, тем не менее, тело хозяйки Усадьбы волхва было чувственно-красивым – полные груди, гибкая талия, стройные, но мощные бедра. Оценив все это, Ирина снова почувствовала завистливый укол в сердце. Она невольно признала, что ей было бы трудно соперничать с этой женщиной, решись она на это. А когда та заговорила, ее голос оказался так же красив, как и все остальное.

– Ревновать? – с улыбкой спросила она. – Хотела бы я знать, кого?

– Разумеется, тебя, Марина, – с такой же улыбкой ответил Олег.

– Интересно, к кому же? – рассмеялась его жена.

– К Тимофею, – также рассмеялся Олег. – Он проводит с тобой времени больше, чем я. Не отходит ни на шаг, когда ты дома. И, кстати, куда он запропастился сейчас, когда я хочу его познакомить с нашей гостьей? Когда я уходил, он сидел за этим самым столом и с шумом отхлебывал чай из своего любимого блюдца.

– Но ты же знаешь, – загадочно произнесла Марина. – Он должен привыкнуть к новому человеку в доме.

– И так всегда, – повернувшись к Ирине, с улыбкой сказал Олег. – Своенравный старик. Но вы его полюбите, когда узнаете, я уверен. А пока познакомьтесь с моей женой. Как вы уже поняли, ее зовут Марина.

Он подошел к жене и ласково взял ее за руку.

– Марина, а это Ирина, – сказал он. – Она тоже учитель, только физкультуры. Еще год тому назад мы с Ириной работали в одной школе и были коллегами.

– Как давно это было! – произнесла Ирина, садясь за стол. – Кажется, целая вечность прошла. Олег Витальевич так сильно изменился! – Бросив на него поощрительный взгляд, она кокетливо спросила: – Наверное, и я постарела?

Ирина ждала комплимента. Но Олег как будто не понял этого и не ответил, продолжая говорить с женой.

– А сейчас она приехала в Кулички, узнав от Галины Павловны, что мы строим в поселке новую школу. Ты помнишь Галину Павловну?

– Что за вопрос, – улыбнулась Марина. Она часто и охотно улыбалась, иногда даже не замечая этого, как все счастливые женщины. – Ведь это именно она сделала многое для того, чтобы в наших Куличках появилась новая школа, где ученики могли бы получить среднее образование.

Она обратилась к Ирине, словно вовлекая ее в разговор, чтобы та не чувствовала себя неловко.

– Представляете, Ирина, в Куличках есть только начальная школа, с первого по четвертый класс, в которой я работаю и единственным учителем, и директором, и вспомогательным персоналом. Как говорится, и швец, и жнец, и на дуде игрец. А детям старшего возраста приходится ежедневно ездить на автобусе в другой населенный пункт, за сто километров.

– Просто ужас! – сочла нужным воскликнуть Ирина. И достигла своей цели – Марина благодарно улыбнулась ей.

– Не будь Галины Павловны, с ее авторитетом и связями, дело, возможно, так и не сдвинулось бы с мертвой точки, завязнув в бюрократическом болоте. Мы с Олегом искренне благодарны ей.

Говоря, она не сидела без дела – налила из самовара чай в кружку и поставила ее перед гостьей, придвинула к ней стоявшие на столе вазочки с вареньем и медом, блюдо с сушками. Движения Марины были ловки и красивы, но при этом неторопливы, они дополняли ее облик, делая его совершенным и законченным.

– Впрочем, зачем я рассказываю! Вы и так, наверное, знаете всю эту историю от самой Галины Павловны.

– А вот это вряд ли, – возразил Олег. – Уверен, что Галина Павловна и словом не обмолвилась о своей помощи в нашем деле. Она очень скромна, когда дело касается ее лично. Ведь так, Ирина Владимировна?

Ирина молча кивнула, подтверждая его слова. Но ей не хотелось говорить о старой директрисе, а тем более восхвалять ее. И она спросила:

– А вам нравится жить в Куличках, Марина? Ведь, как я понимаю, вы не родились здесь. В вас нет ничего деревенского, как и в Олеге Витальевиче. Однако…

– Однако мы счастливы, живя здесь, – закончила за нее Марина, видя, что Ирина замешкалась, подбирая слова. – Кулички – благословенное место для тех, кто устал от суеты городской жизни. От войн, пандемий, эпидемий и прочих напастей. Здесь есть все для счастья в его поэтическом понимании. Помните? «На свете счастья нет, но есть покой и воля».

Ирина не помнила, но кивнула.

– Это словно о наших Куличках, – сказала Марина. – Нам здесь очень спокойно и мы вольны делать, что пожелаем. Это ли не истинное счастье?

Ирина могла бы возразить, но не стала. У нее было другое понимание счастья. А то, о чем говорила Марина, быстро наскучило бы ей, вздумай она сменить суетную жизнь в мегаполисе на унылую провинциальную, а тем более беспросветную сельскую. Живи она в Куличках, единственным ее развлечением было бы, пожалуй, только сражение с гусями, прогоняя их с церковной паперти…

Вспомнив об этом происшествии, Ирина неожиданно рассмеялась. А заметив удивленные взгляды Олега и Марины, рассказала им о своем недавнем подвиге.

– Так дух победил плоть – закончила она свой рассказ уже под общий смех. – Аллилуйя! Или надо говорить – аминь?

– Об этом лучше спросить отца Климента, – сказал Олег. – Бедняга! Признаться, мне его искренне жаль. Из-за этой истории с гусями над ним втайне посмеиваются все жители Куличков. Вот уж настоящее испытание его христианской любви к ближнему своему.

– Это еще почему? – искренне удивилась Ирина.

– Да потому что хозяйка этих гусей – бабка Матрена, родная сестра отца Климента, – ответил Олег. – И все местные жители знают, что уже много лет они враждуют. Бабка Матрена – ярая атеистка, в недалеком прошлом она возглавляла поселковую ячейку коммунистической партии, и потому не может простить своему младшему брату его религиозности. А он осуждает ее атеизм. Что называется, нашла коса на камень. А гуси словно прознали про эту вражду и всячески досаждают отцу Клименту. С недавнего времени они оккупировали церковную паперть, будто желая угодить своей хозяйке.

– А я слышала, что гуси спасли Рим, – блеснула эрудицией Ирина. – Не помню, правда, при каких обстоятельствах.

– Это случилось в четвертом веке до нашей эры, когда галлы, как называли в то время дикие кельтские племена, воевали с римлянами, – по глубоко укоренившейся в нем привычке школьного учителя истории все пояснять, заметил Олег. – Под покровом ночи галлы напали на спящих римлян, рассчитывая перебить их. Но тех разбудили гуси, начавшие громко гоготать. Римские солдаты проснулись и смогли дать отпор варварам. – Он подумал и добавил, словно это было важно: – Если быть точным, то это случилось в триста девяностом году до Рождества Христова.

Марина, знавшая слабость мужа и охотно прощавшая ее, улыбнулась ему и сказала:

– Но отец Климент считает, что храм в Куличках требуется спасать от гусей.

– Думаю, что отец Климент давно бы уже открутил им головы, если бы не опасался, что его сестра не переживет гибели своих питомцев, – произнес Олег. – Такая вот история.

– Но особую пикантность ей придают слухи, что бабка Матрена сама приучила гусей каждый день приходить на церковную паперть, чтобы позлить отца Климента, – сказала Марина, смеясь одними глазами. – Однако лично я уверена, что это наговор. Матрена Степановна на такое не способна. Кому, как не мне, знать это. До замужества я много лет снимала у нее комнату. Это очень добрая и славная женщина, которая ни при каких обстоятельствах не будет прятать камень за пазухой или мстить исподтишка.

– Мощная старуха, – одобрительно кивнул Олег. – Мне она напоминает престарелого богатыря, который сменил кольчугу на домашнюю одежду, а меч – на орало. Но при этом с ностальгией вспоминает о своих былых подвигах, а при случае может даже совершить новые. Ведь кольчугу и меч она наверняка не выбросила, а хранит в кладовке.

– Как тебе не стыдно, милый, – мягко укорила мужа Марина. – Ведь ты же знаешь, что я люблю Матрену Степановну.

– И я тоже, как и все, что любишь ты, – заверил жену Олег, примиряюще целуя ее. – И, кстати, раз уж мы заговорили о бабке Матрене. Мне кажется, что она с удовольствием сдаст вам комнату, Ирина Владимировна, если вы решите задержаться в Куличках. Ту самую, где в девичестве жила моя любимая женушка.

– Прекрасная мысль, – радостно воскликнула Марина. – И как она мне самой не пришла в голову? После моего ухода Матрена Степановна, мне кажется, затосковала, живя одна в своем доме.

Но Ирину это предложение не обрадовало. Она рассчитывала на то, что ей предложат пожить в Усадьбе волхва, по крайней мере, первое время. Здесь ей было бы, несомненно, намного комфортнее, чем в простом деревенском доме. Ирина не сумела скрыть своего огорчения. И это заметила Марина. Ей стало неловко за свои слова, которые при желании можно было истолковать по-разному, и она поспешила успокоить гостью.

– Только вы не подумайте, Ирина, что мы вас гоним из нашего дома. Во всяком случае, эту ночь вы проведете под этим кровом. А наутро я провожу вас к Матрене Степановне. И вы сами решите, подходит ли вам это.

Ирина сразу повеселела. Ведь она могла сказать, что комната в доме бабки Матрены ей не понравилась, и тогда гостеприимным хозяевам Усадьбы волхва волей неволей придется приютить ее на более долгий срок, чем одна ночь. «В самом деле, не прогонят же они меня», – подумала Ирина. – «Не такие они люди». Но констатация этого факта вызвала у нее не восхищение, а скорее презрение. Сама она с легкостью выставила бы за порог любого, кто заявился бы к ней в дом незваным-непрошеным и попросился на ночлег, будь даже на дворе ночь и лютая зима.

– На том и порешим, – сказал Олег. И обратился к жене: – Не пора ли ужинать, милая? А то от этого чая и сушек только аппетит разыгрывается. Я ведь не Тимофей. Думаю, что и Ирина Владимировна не откажется, как это говорили в старину, разделить с нами трапезу.

– Если честно, то умираю от голода, – призналась Ирина. – Вы что-то говорили о деревенской еде, от которой можно язык проглотить. Надеюсь, это не поэтическое преувеличение?

– Сейчас я накрою на стол, и вы сами сможете убедиться, что мой муж никогда не обманывает, – сказала, вставая из-за стола, Марина.

И только сейчас Ирина заметила, что женщина беременна. Чуть округлый животик Марины, ненароком проступивший под просторным домотканым платьем, выдал ее. Но Ирина промолчала, решив, что если хозяева Усадьбы волхва не говорят ей об этом, то лучше сделать вид, что она ничего не видит.

Вскоре стол ломился от яств, по-другому Ирина не могла сказать. Свежеиспеченный хлеб соперничал с мягкими сдобными лепешками на меду, нарезанный тонкими ломтями благоухающий свиной окорок радовал глаз и обоняние. От миски с отварным картофелем с растекающимся по нему куском желтого масла поднимался густой пар. Густая сметана, в которую была воткнута ложка, белоснежный рассыпчатый творог, соленые и маринованные грибы, хрустящие огурчики – всего этого было в изобилии, и каждое блюдо вызывало аппетит одним своим видом.

– Не хватает только запеченного поросенка с яблоком во рту, – сказал, улыбаясь, Олег. – Помню, меня угощал таким Тимофей при нашей первой встрече. В этом доме, на этой самой кухне. Я тогда еще спросил его, где он прячет скатерть-самобранку, а старик сослался на Михайло. Якобы тот принес, узнав от Гаврана, что в доме нет ни крошки съестного. А до этого у меня почти сутки во рту маковой росинки не было. Можете себе представить, что осталось от поросенка, когда я закончил трапезничать. Даже яблоко было надкушено…

Ирина посмеялась вместе с хозяевами Усадьбы волхва, для которых это были приятные воспоминания. Они явно понимали друг друга с полуслова и даже взгляда, которыми часто обменивались поверх головы Ирины. И это сильно раздражало ее. Она чувствовала себя чужой здесь, никому не нужной. И ей все претило – и радушие хозяев, и их явная влюбленность, и чистота их помыслов, и откровенность разговоров. А то, что ей приходилось это скрывать, только усугубляло ситуацию. Ирина была голодна, но кусок не лез ей в горло. Невольно вспоминалось, что на Востоке не принято вкушать пищу в доме своего врага. Раньше она не понимала этого обычая, а теперь ей стало ясно, почему так было заведено.

Нехотя Ирина призналась самой себе, что она завидует хозяевам Усадьбы волхва. Именно поэтому еда за их столом казалась ей отвратительно горькой, а разговоры и смех раздражали, как зубная боль. Она была ничуть не хуже их, и даже красивее, чем Марина, но у нее не было ни дома, ни уверенности в будущем, ни покоя в душе. У них было все, у нее – ничего. И это казалось несправедливым.

Зависть – сильное чувство, и, несмотря на то, что в древнерусском языке само это слово появилось только в XI веке, она издревле считается одним из семи смертных грехов. Ее запрещает десятая заповедь из числа тех, что были завещаны людям Богом. Именно из-за нее Каин убил своего брата Авеля. Зависть вызывает войны и смертельную вражду. Садясь за стол, Ирина презирала хозяев Усадьбы волхва, а вставая из-за стола, она уже почти ненавидела их. И жаждала отомстить им, даже сама не зная за что. Но это было самое искреннее и всепоглощающее желание за всю ее жизнь.

Глава 10. Два разных мира

После ужина они еще долго сидели на кухне перед открытым окном, пили чай из серебряного самовара и разговаривали. Хозяева расспрашивали Ирину о городских новостях, она их – о жизни в Куличках. Это были два совершенно разных мира. Иногда казалось, что у них нет ни одной точки соприкосновения. Таковой могли быть общие знакомые, но кроме директора школы, в которой Олег и Ирина когда-то работали, не было и их. А говорить только о Галине Павловне Волчок и вспоминать школьные события вскоре наскучило. Неожиданно Ирина набрела на тему, которая была всем интересна.

– А почему местные жители называют ваш дом Усадьбой волхва? – спросила она.

– Многие годы в этом доме жил мой дед, Святослав Вячеславович Полоцкий, – ответил Олег, переглянувшись с женой, словно спрашивая у нее совета, стоит ли быть откровенным. – Он был жрецом языческого бога Велеса, потомственным волхвом. Отсюда и название.

– Ваш дед был волхвом? – поразилась Ирина. – Настоящим?

– Самым что ни на есть, – улыбнулся Олег. – В это трудно поверить, правда? Но это так.

– А я всегда думала, что волхвы – это выдумка, – призналась она. – Что-то вроде Змея Горыныча о трех головах, говорящей щуки, исполняющей желание, Бабы Яги и прочих персонажей русских народных сказок. Самый реальный из них – «кудесник, покорный Перуну старик одному», воспетый Пушкиным. Но разве можно верить в его существование?

– А почему бы и нет? – хмыкнул Олег. – Ведь никто же не будет оспаривать тот факт, что древнерусский князь Олег, прозванный Вещим, действительно существовал. Он правил Новгородскими землями и Киевом, родился в восемьсот сорок пятом году от Рождества Христова, умер в девятьсот двенадцатом. Причем современники называли его Вещим не только за мудрость и красноречие, но и за то, что он мог предвидеть будущее. Мы будем отрицать это только потому, что сами не встречались с ним, как и со Змеем Горынычем? Но это глупо. А если говорить о якобы сказочном персонаже Бабе Яге, то одна из них живет по соседству с нами, и это тоже факт, который не рискнет оспаривать никто в Куличках.

– Ты говоришь о бабке Ядвиге? – улыбнулась Марина. – Хорошо, что тебя не слышит Михайло. А то он мог бы обидеться, что ты считаешь его мать бабой ягой.

И она пояснила специально для Ирины:

– Михайло – это местный лесник. Он наш общий друг. А его мать, бабка Ядвига, пугает местных жителей… Как бы это сказать… Некоторыми странностями поведения. Но, по сути, она никому не делает зла. Просто очень нелюдима, живет как отшельница.

– И уродлива, как настоящая сказочная Баба Яга, – заметил Олег.

– Но не всегда, – запротестовала Марина. – Иногда она может показаться даже красивой. Я думаю, это происходит, когда она в добром расположении духа. Вообще все мы, женщины, очень зависим от своего настроения. Стоит ли упрекать за это бабку Ядвигу?

Но Олег не стал продолжать этот разговор, он вернулся к теме, которая волновала его гораздо больше, чем метаморфозы внешности бабки Ядвиги.

– Да бог с ней, – отмахнулся он. – Волхвы, согласно преданиям, были, на наш, современный взгляд, поистине сказочными персонажами. Они умели предсказывать будущее, перевоплощаться в зверей и птиц, управлять погодой и много чего еще. Например, перемещаться во времени и пространстве. Но ведь и в наше время есть люди, обладающие так называемыми паранормальными способностями, находящимися за гранью обычного понимания. А ученые предполагают, что когда-то все люди могли общаться без слов, мысленно, но впоследствии, в процессе эволюции, потеряли природный дар телепатии. Или забыли о нем. И нужны только определенные условия, в которые та же самая эволюция поставит людей, чтобы эта способность возродилась.

– Я бы не отказалась от дара левитации, – сказала Марина, пряча улыбку, чтобы не обидеть мужа. – Так хочется иногда воспарить над землей и полетать. А то обидно чувствовать себя курицей.

– Почему курицей? – спросила Ирина.

– Потому что современная курица – потомок древних птеродактилей, самый близкий их предок по генотипу, – пояснила Марина, старясь оставаться серьезной. – У нее даже есть крылья, но это, так сказать, рудиментарный отросток, летать-то она не может. Только хлопает, бедняжка, крыльями и тоскует по небу. Я в своих снах тоже часть летаю. А проснусь – и даже плакать хочется, так обидно.

– Твой пример очень показателен, – продолжал гнуть свое Олег, упрямо не давая свести разговор к шутке. – Курица – наглядная иллюстрация того, что современный мир вырождается. Это касается и религии. Когда-то на Руси основной религией было язычество. Потом пришло христианство. А в наши дни его пытаются подменить каким-то подобием супового набора, в котором от мяса осталось только название, а по сути – это только кости, жилы, шкура и прочий ливер. Запах есть – вкуса нет. Да и запах-то частенько с душком.

– Но ведь православная вера именно этому и пытается противостоять, – возразила Марина.

Но Олег отмахнулся от ее робкой попытки.

– Пытаться – не значит суметь, – наставительно сказал он. – Наверное, точно так перерождались и птеродактили. И постепенно из гигантских летающих рептилий, внушающих всему живому страх и ужас, они превратились в обычных куриц, вызывающих только презрение. Ведь когда человека хотят обидеть, о нем говорят: он глуп как курица, у него куриные мозги.

– А, может быть, курицы только притворяются глупыми, потому что в современном мире так легче выжить? – невозмутимо спросила Марина. – Я где-то читала, что на самом деле куры обладают недюжинным умом и интеллектом. Вроде бы ученые доказали, что при общении курицы используют сложную систему различных сигналов, как вербальных, так и невербальных. Их даже сравнивают с некоторыми видами приматов, которые общаются между собой посредством звуков и телодвижений.

– Это ты к чему? – подозрительно посмотрел на нее Олег.

– К тому, что не всегда все является тем, чем кажется, – пояснила Марина уже серьезно. – И на самом деле курица не дура, христианство не вырождается, а язычество не вымерло, как динозавры или мамонты. Мне кажется, именно это ты и пытался объяснить Ирине, когда она заявила, что волхвы в ее понимании – это только сказочные герои, а не реальные персонажи.

– Как ты умна, – восхитился Олег. – Каждый раз поражаюсь. Несколькими простыми словами высказала то, что я хотел донести до нашей гостьи, нагромождая гору софизмов. Я твой должник!

– Один поцелуй, – улыбнулась Марина. – Присовокуплю его к старому долгу. Не задерживай с выплатой, а то не расплатишься.

Но если они прекрасно понимали друг друга, то Ирина была в отчаянии. Она давно уже потеряла нить разговора, и все произносимые слова казались ей абракадаброй, не имеющей смысла.

– Постойте, – взмолилась она. – Я так ничего и не поняла толком насчет волхвов. Так это не сказка? Они существовали?

Олег и Марина одновременно повернули к ней головы, и в их глазах светилось одинаковое искреннее недоумение.

– А разве мы не об этом говорим уже добрый час? – с удивлением спросил Олег.

– Милый, наша гостья просто устала с дороги, – мягко сказала Марина. – И с нашей стороны даже жестоко подвергать ее такому испытанию. Я слышала, что есть такая пытка, когда человека лишают сна. Ведь ты же не хочешь прослыть инквизитором? Давай сначала позволим Ирине выспаться, а потом расскажешь ей свою любимую историю о том, как христианство, принятое Русью в десятом веке, начало повсеместно искоренять язычество огнем и мечом, и к чему это привело.

Она обратилась к Ирине.

– Кстати, это действительно интересно. Особенно, если учесть, что Олег в некотором смысле потомок легендарного князя Всеслава Полоцкого, упоминаемого в древних русских летописях «Повесть временных лет» и «Слово о полку Игореве». Он был волхвом. И все представителя этого рода впоследствии были потомственными волхвами. Они пронесли языческую веру как знамя через века, терпя гонения и порой жертвуя своей жизнью. Ведь даже в наши дни…

– А теперь уже ты мучаешь нашу гостью, милая, забывая, что она валится с ног от усталости, – вмешался Олег. – И кто из нас инквизитор?

– Один-один, – смущенно улыбнулась Марина. – Уговорил, я не буду рассказывать Ирине, что ты считаешь княгиню Ефросинью Ярославну, известную своим плачем по мужу, князю Игорю, своей теткой, поскольку все древнерусские князья были родственниками, происходя из династии Рюриковичей.

– И вовсе я так не считаю, – возмутился Олег, покраснев. – Я только высказал предположение…

Но в этот момент Ирина не сдержалась и зевнула, прервав их спор. Ее утомили умные разговоры хозяев Усадьбы волхва, но те истолковали ее зевок по-своему и были смущены.

– Заканчиваем разговоры, – решительно сказала Марина. – Пора баиньки.

– Не возражаю, – охотно согласился Олег. – Нам бы подумать, где наша гостья будет спать этой ночью, а вместо этого мы мучаем ее своими разговорами.

– А что думать, выбор невелик, – сказала Марина. – Если исключить нашу спальню, то остаются только две комнаты…

– Одна, – быстро поправил ее Олег. – Мой кабинет, он же библиотека.

– Я постелю ей в твоем кабинете, – невозмутимо произнесла Марина с таким видом, будто ее слова о двух комнатах были простой обмолвкой.

Но Ирина услышала их. И заметила предостерегающий взгляд Олега. Она поняла, что была какая-то тайна, связанная с одной из комнат в доме, о которой те не хотели говорить. Но не стала ни о чем расспрашивать, подумав, что у нее еще будет время все узнать самой.

– Вы ничего не имеете против медвежьей шкуры вместо перины? – спросила Марина. – Я пробовала, мне понравилось.

– Уверена, что и мне понравится, – улыбнулась Ирина. – Мне так неловко, что я причиняю вам столько неудобств…

– Пустяки, – махнула рукой Марина. – Мы всегда рады гостям. Правда, милый?

– Особенно Тимофей, – хмыкнул Олег. – Хотел бы я знать, где он.

– Вот пойдем и поищем его, – сказала Марина. – А заодно поможешь мне с медвежьей шкурой… Ирина, мы ненадолго покинем вас. Вы не будете скучать?

Ирина пообещала не скучать, и они ушли.

Глава 11. Гавран предупреждает

Ирина осталась одна. Но ненадолго. Неожиданно на подоконник, сложив крылья, опустилась ворона – та самая, в которую она, разозлившись, запустила камнем, находясь по ту сторону ограды. Ирина узнала ее по светлому оперению на шее, напоминавшему жемчужное ожерелье. Остальные перья были черными с пурпурным блеском. Птица имела длинные тонкие ноги, узкие длинные крылья и не менее длинный клиновидный хвост. У нее был конусообразный большой широкий клюв, при взгляде на который Ирина почувствовала невольный страх. Она знала, что вороны злопамятны, и если их кто-то обидел, то они могут отомстить обидчику даже через много лет. Поддавшись эмоциям, она не подумала об этом, когда бросала камень.

Обычно Ирина старалась обходить ворон стороной, зная, что их считают мистическими птицами – посредниками между миром людей и потусторонним миром, а нередко посланниками злых духов, предвещающими беду. От кого-то она слышала, что в Древней Руси люди верили, что, если ворона сядет на плечо человека, то он в скором времени умрет. А если эта птица залетит в дом, то тем, кто живет в нем, не миновать беды.

Ирина вспомнила все это сейчас, глядя на ворону. В свою очередь ворона настороженно смотрела на нее черными бусинками ничего не отражающих, как мрачная бездна, глаз и беззвучно разевала клюв, будто молча угрожая.

– Прилетела свести счеты? – спросила Ирина. – Ну, виновата, признаю. Прости, если можешь.

Будто отвечая ей, птица издала несколько глухих хриплых звуков:

– Кракх! Кыркхх!

Ее голос, раскатистый и громкий, напоминал хохот. Ирине это не понравилось – она не любила, когда над ней смеются, и ее рука невольно потянулась к столу, чтобы запустить тарелкой в нахальную птицу.

– Смейся, смейся, – с угрозой произнесла она. – Посмотрим, кто будет смеяться последним.

– Вы с кем разговариваете? – спросил, входя, удивленный Олег.

– Да вот с этой тварью, – кивнула на ворону Ирина.

Олег увидел птицу на подоконнике и улыбнулся.

– А, Гавран, – сказал он. – Ты уж прости нашу гостью. Она не со зла. Просто она не знает, что мы с тобой друзья.

Ворона качнула головой, будто принимая извинения. Потом она щелкнула клювом и произнесла:

– Кау-кау! Укуа!

Олег кивнул в ответ.

– Разумеется, я буду рад видеть его, – сказал он. – Так и передай Михайло. Жду его утром.

Гавран каркнул и, бросив на прощание неодобрительный взгляд на Ирину, улетел, сделав несколько прыжков по подоконнику.

– Мне кажется, я не понравилась вашему ручному ворону, – сказала Ирина. – Он даже не попрощался со мной.

Она шутила. Но хозяин Усадьбы волхва воспринял ее слова серьезно.

– Гавран не мой ручной ворон, – сказал Олег. – Он из древнего рода, который испокон века служит нашей семье по собственной воле. Ну, или покоряясь воле Велеса, в этом я еще не до конца разобрался. Но, кажется, для них это одно и то же. Поэтому постарайтесь не обижать Гаврана опрометчивыми словами. Он горд как принц крови.

– Вы это серьезно? – недоверчиво произнесла Ирина.

– Более чем, – кивнул Олег. – И вам советую не менее серьезно отнестись к моим словам. В следующий раз Гавран может уже не простить, даже несмотря на мое заступничество. И кто знает, чем это может обернуться для вас. Кстати, сам Гавран попросил меня предупредить вас об этом.

– Так вы, оказывается, знаете птичий язык? – насмешливо спросила Ирина. В ней взыграл дух противоречия. Ей не нравилось, когда ее поучали или читали нотации.

– Говорить пока не могу, – признался Олег. – Но уже понимаю. Все-таки год изучения не прошел даром. А что вас удивляет, Ирина Владимировна? Птичий язык не намного сложнее того же китайского. И будь у вас в качестве учебного пособия «Волховник», то, думаю, вы тоже смогли бы…

Неожиданно он осекся, словно поняв, что наговорил лишнего.

– Однако уже поздно, – проговорил он торопливо. – Марина постелила вам в кабинете. Идите за мной, я провожу вас.

Ирина ничего не сказала и не стала расспрашивать, однако запомнила еще одно слово, с которым, несомненно, была связана какая-то тайна – «Волховник».

Они прошли по коридору, едва освещенному лампадами в виде бычьих голов, между рогов которых теплились крошечные колеблющиеся огоньки свечей. Олег открыл дверь, и Ирина увидела скудно обставленную комнату. Из мебели здесь был только письменный стол, явно вручную изготовленный из дуба, приставленный к нему массивный стул с высокой спинкой, тоже самодельный, и книжные полки, заставленные книгами. Между стеллажами и столом оставалось небольшое пространство, куда была брошена медвежья шкура, застеленная простынями, поверх которых лежало одеяло. Размеры шкуры впечатляли. Судя по ней, при жизни медведь был огромным, и у него была густая мягкая шерсть, в которой нога утопала по щиколотку.

– Будете спать, как на перине, – сказала Марина, взбивая подушку. – Обычно эта шкура лежит в нашей спальне возле кровати. Я бы и сама спала на ней, но Олег не соглашается.

– Тебе бы в мужья индийского йога, – нарочито строгим тоном сказал Олег. – Те вообще спят на гвоздях. Их жены, разумеется, тоже.

– Никогда не выйду замуж за индийского йога, – рассмеялась Марина. – Представляете, Ирина, мой муж настолько почитает своего деда, которого он в глаза никогда не видел, что ничего не хочет в доме менять.

– Не хочу обижать Тимофея, – пояснил Олег. – И ты это знаешь. Дед здесь не при чем.

Но Марина словно не услышала его. Видимо, это был их давний спор, и она воспользовалась случаем, чтобы возобновить его.

– Видели бы вы, Ирина, нашу спальню! Это настоящая монашеская келья. Узенькая кровать, крохотный шкаф для одежды, несколько колченогих стульев, в углу старинный сундук, на стенах – звериные шкуры. И это все! Как будто жрецы Велеса не обычные люди, а монахи, которым уставом их ордена предписан отказ от мирских радостей. Одной из которых лично я считаю ночной сон на большой кровати с мягким матрасом.

– А я слышала, что буддийские монахи спят в позе лотоса, а монахи в Шотландии – вообще в вертикальном положении, – сказала Ирина.

– Никогда не выйду замуж за шотландского монаха, – сказала Марина. – А вот насчет буддийского надо подумать. Поза лотоса – очень красиво и, говорят, она полезна как для тела, так и для духа.

– Увы, дорогая, но ты уже вышла замуж, – сказал Олег. – При этом во время венчания в храме дала клятву перед Богом и людьми хранить верность мужу. И любить его в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит вас.

– Но ведь я тогда не знала о том, что будет представлять собой наше супружеское ложе, – заявила Марина, подмигнув Ирине. – Уверена, что это послужит смягчающим обстоятельством для присяжных, будь то божий суд или человеческий.

– Думаю, нам надо поговорить об этом наедине в нашей спальне, – сказал Олег. – Уверен, мы найдем компромисс.

– Но только не этой ночью, – пряча улыбку, заметила Марина. – Ведь на медвежьей шкуре будет спать Ирина. Не предложим же мы ей взамен наше супружеское ложе. Да она и сама наверняка откажется.

– Это почему же? – с любопытством спросил Олег.

– Потому что спать в чужой супружеской кровати – это плохая примета. Как увидеть ворону, сидящую на обгорелом дереве – к несчастью. Не при Гавране будь сказано.

– Но зато если ворона села на крышу дома – то это к богатству, – встал на защиту ворон Олег.

– В таком случае мы должны быть олигархами, – насмешливо заметила Марина. – У нас вся крыша в воронах.

– А тебя не смущает, что медведь, о котором идет речь, при жизни был людоедом? – поинтересовался с невинным видом Олег. – Именно поэтому он и стал шкурой в нашей спальне.

– Ты обманываешь, – не поверила Марина. – Такая славная шкура!

– Мне сказал это Михайло, – пожал плечами Олег.

– Тогда это правда, – вздохнула Марина. – Выходит, я совсем не разбираюсь в медвежьих шкурах.

– Предлагаю и это обсудить, – сказал Олег. И многозначительно повторил: – В нашей супружеской спальне.

– Уговорил, – на этот раз согласилась Марина. – Спокойной ночи, Ирина. И, ради бога, не принимайте всерьез наш разговор. Мы просто шутили.

– И про медведя-людоеда тоже? – спросила Ирина, с опасением глядя на медвежью шкуру.

– Про все, кроме Михайло, – заверил ее Олег. – Это наш друг, местный лесник, и он действительно образец честности и порядочности. Никогда и никого не обманывает.

– Если только себя, когда думает, что не любит Карину, – сказала Марина.

– Вообще-то он думает, что это Карина его не любит, – возразил Олег. – Спокойной ночи, Ирина.

И, к большой радости Ирины, которая мало что понимала из их полунамеков и туманных фраз, они, продолжая разговаривать, ушли из комнаты, оставив ее одну. Она с облегчением вздохнула. Необходимость все время быть настороже, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего или не услышать того, что ей могло быть полезно, изрядно утомила ее. Она чувствовала себя опустошенной и усталой. Теперь она понимала актеров, вынужденных играть роль на театральной сцене и умирающих в конце спектакля от разрыва сердца. Лицедейство было настоящей пыткой для тела и души. Ирина опустилась на медвежью шкуру и замерла, испытывая почти блаженство от того, что наконец-то она может быть самой собой.

Глава 12. Посланец

Лежать на медвежьей шкуре было мягко и приятно. Она подумала, что Марина была права в споре с мужем, который предпочитал спать на узкой и жесткой кровати. Но жена хозяина Усадьбы волхва ошибалась, утверждая, что их гостья откажется провести ночь на супружеском ложе хозяев дома из-за того, что это якобы плохая примета. Но если даже и так, то ведь неизвестно, для кого плохая…

Подумав об этом, Ирина рассмеялась. Мысль, что было бы неплохо разрушить счастливый, судя по всему, брак Олега и Марины, понравилась ей. Какое-то время Ирина представляла, как она соблазняет Олега, и тот, став жертвой ее чар, выгоняет жену из дома и предлагает ей руку и сердце, а заодно и все свое движимое и недвижимое имущество…

Это были приятные фантазии. Видения взволновали молодую женщину и вернули ей силы. Она поднялась с медвежьей шкуры, раскрыла свой чемодан и, порывшись в нем, достала мобильный телефон. Взглянула на экран и недовольно поджала губы.

– Ни интернета, ни мобильной связи, как и говорили, – произнесла Ирина, констатируя факт, который, судя по всему, ей был известен. Зло буркнула: – Медвежий угол! – После чего, усмехнувшись, сказала, обращаясь к себе: – С возвращением тебя в каменный век, дорогая!

Небрежно бросив телефон в чемодан, она подошла к клетке с голубями, которую, войдя в комнату, поставила на письменный стол. Сняла наброшенный на клетку платок. Голуби, которые до этого сидели неподвижно и молча, пришли в движение и глухо заворковали, словно требуя дать им воды и еды. Ирина давно их уже не кормила и не поила. В ее чемодане лежал небольшой пакет, наполненный полевым жёлтым горохом, основной пищей голубей, однако она не собиралась тратить этот неприкосновенный запас попусту.

В клетке были не простые голуби, а почтовые, из породы сизых голубей. Они были приучены возвращаться домой, на какое бы расстояние от родной голубятни их не увезли. Когда-то дикие, селившиеся на прибрежных скалах, в горных ущельях либо вдоль обрывистых берегов рек, часто поблизости от зарослей кустарника или сельскохозяйственных угодий, они давно уже стали синантропами, привычными обитателями городов и сел. Их оперение, густое и плотное, было пепельно-сизым, с зеленоватым или желтоватым, а у некоторых с пурпурным металлическим отливом на шее и груди. А на сером клюве был белый нарост, напоминающий подтаявший снежок.

– Кто не работает, тот не ест, – назидательно сказала Ирина. – Вы уж извините, ребята, но горсть зерна и глоток воды получит только тот, кто доставит мое послание своему хозяину. И это не моя прихоть, а его воля. Так что сами решайте, кого из вас я сейчас накормлю и напою. Можете тянуть жребий, мне все равно.

Она подождала, словно давая голубям время принять решение, а потом заявила:

– Поскольку добровольцев не наблюдается, то я выберу сама. Вот ты, пурпурный, мне приглянулся. Иди-ка сюда, к мамочке!

Она открыла клетку и достала голубя, на которого пал ее выбор. Тот взволнованно трепыхался в ее руках, пока она не опустила его на медвежью шкуру. Рядом с птицей она насыпала горсть гороха. Когда голубь склевал все зерна, она налила из маленькой бутылочки, также взяв ее в чемодане, в свою ладонь немного воды и напоила его из этой импровизированно чаши. Напившись и наевшись, голубь сыто заворковал. Его товарищи ответили ему из клетки завистливым клекотом.

– Доволен? – спросила Ирина. – Теперь будешь отрабатывать.

За то время, когда голубь клевал горох, она успела написать несколько слов на клочке бумаги: «Добралась благополучно. Пока все идет по плану». После этого Ирина вложила записку в небольшую металлическую капсулу с откидной крышечкой и полую внутри. Снова взяв голубя на руки, она прикрепила эту капсулу к кольцу, заранее надетому на лапку птицы. При этом голубь не проявлял беспокойства, видимо, приученный к подобной операции. Держа голубя в одной руке, второй Ирина открыла нараспашку окно и поставила птицу на подоконник.

– Пора, мой друг, пора, – сказала Ирина, отходя от окна. – Мне говорили, что выпускать тебя надо с возвышенного и открытого места, поскольку в долине ты, глупая птица, не можешь сразу сориентироваться, а горы и леса тебя пугают, но… Где я тебе возьму здесь гору или даже обычный холм? Чем богаты, тому и рады. Лети!

Голубь потоптался по подоконнику, словно проверяя надежность этой своеобразной взлетной полосы, после чего сделал несколько шагов, переваливаясь с бока на бок, и, достигнув края, полетел, поднимаясь все выше и выше. На высоте примерно ста метров он описал в воздухе несколько спиральных кругов, словно пытаясь определить направление, а затем стремительно полетел в сторону города, то ли ориентируясь по магнитному полю земли, то ли полагаясь на свою интуицию, полученную в наследство и выработанную веками эволюции. Если бы понадобилось, то он мог бы пролететь тысячу, и даже больше, километров и безошибочно найти свою голубятню.

Посланцу Ирины повезло. Когда он уже кружил в воздухе, с крыши Усадьбы волхва взлетели несколько ворон и черными тенями направились к нему. Но они не успели, голубь уже выбрал направление и стрелой унесся вдаль, оставив преследователей далеко позади. Вороны немного опоздали, видимо, не ожидая подобного и не сразу бросившись в погоню. Недовольно каркая, вороны еще покружили над домом, а потом вернулись на крышу, где снова замерли неподвижными часовыми, словно крошечные черные сфинксы, почти неразличимые на фоне ночного неба.

Но Ирина не видела этого. После того, как голубь вылетел и, поднявшись в небо, стал невидим, она закрыла окно и в задумчивости опустилась на стул возле письменного стола. Ирина размышляла, взвешивая доводы за и против, что ей делать дальше – лечь спать или, как она и собиралась, побродить по дому в поисках ответов на загадки, которыми тот был полон? Она чувствовала себя уставшей и с удовольствием растянулась бы на медвежьей шкуре, проспав до утра, но, с другой стороны, когда ей еще представится подобная возможность? Наутро ее, скорее всего, отправят к бабке Матрене. Быть может, это единственная ночь в ее распоряжении, когда многие, а то и все секреты хозяев Усадьбы волхва могут быть раскрыты. А в том, что они существуют, Ирина не сомневалась. Почти мистический страх местных жителей перед Усадьбой волхва, рассказы о странных происшествиях, связанных с ней, метаморфоза, произошедшая с бывшим заурядным и ничем не примечательным школьным учителем, и его постоянные недомолвки – все подтверждало это. Она не могла ошибаться.

Глава 13. Беспокойная ночь

При этой мысли молодая женщина подскочила на ноги, словно ее подстегнули кнутом. Поиски можно было начать немедленно, с комнаты, в которой она находилась. Ей сказали, что это кабинет, он же библиотека. И где, как не здесь, можно было найти многие разгадки. Надо было только отыскать какие-нибудь документы, записи, дневники нынешнего, а еще лучше бывшего хозяина Усадьбы волхва – все равно что. Любая, самая незначительная на первый взгляд бумажка могла стать ключом к тайне.

Ирина огляделась. Но ее ждало разочарование. У самодельного письменного стола не было даже выдвижных ящиков, в которых могли бы лежать бумаги. А на грубо выструганных из дерева полках рядами стояли только книги. В основном это были старинные фолианты с толстыми твердыми переплетами. Но встречались издания размером в ладонь. Особняком стояли книги, написанные от руки. От времени буквы в них почти стерлись и плохо читались. Среди них было немало настолько ветхих, что они, казалось, могли рассыпаться в прах при малейшем прикосновении. Корешки многих книг украшали надписи на незнакомых Ирине языках – «Arbatel De Magia Veterum», «Pseudomonarchia Daedonum», «Liber Juratus Honorii». Были и с древнеславянской вязью. С трудом Ирине удалось разобрать названия некоторых из них: «Воронограй», «Куроглашенник», «Птичник», «Сновидец», «Мысленник», «Звездочетие». Она искала ту, о которой вскользь упомянул Олег – «Волховник», но не нашла. Видимо, это была особо ценная книга, и хозяин Усадьбы волхва хранил ее отдельно от остальных. Быть может, даже в том старинном сундуке, о котором упомянула его жена, говоря о скудной меблировке их спальни. А иначе зачем бы он там стоял? Ирина видела подобные в музее. Они были ничуть не хуже современных сейфов, и даже надежнее, потому что подобрать к ним ключ было невозможно, а открыть, сломав крышку, и подавно.

От досады Ирина прикусила губу. Судя по всему, хозяин Усадьбы волхва оказался не так прост, как хотел казаться, и предоставил ей комнату, в которой не было ни одного таинственного или загадочного предмета, либо предварительно их все вынес. Пройти в спальню хозяев дома она не могла, да в этом и не было смысла, учитывая крепость сундука. Надежда оставалась только на ту комнату, о которой заикнулась Марина, но тут же стушевалась под предостерегающим взглядом мужа. Это было явно не случайно. Именно в этой комнате она и могла найти ответ на многие, если не на все, свои вопросы.

Подумав об этом, Ирина снова почувствовала радостное оживление. Она никогда долго не предавалась унынию. Ее жизнерадостный характер находил хорошее даже в плохом, если таковое с ней случалось. И пресловутый стакан с водой в ее жизни всегда был наполовину полон, а не пуст, как для многих других людей.

Ирина подошла к двери и прислушалась, но ничего не услышала. Она осторожно приоткрыла дверь. Однако по-прежнему было тихо. Видимо, все обитатели дома уже спали. Она вышла из комнаты и крадучись, ступая, словно кошка, пошла по коридору, все так же скудно освещаемому свечами. Беззвучные тени метались по стенам, сопровождая Ирину и опережая. Она дошла до малозаметной двери, которая почти сливалась со стеной и не вела ни в хозяйскую спальню, ни в кухню, насколько Ирина помнила. Когда Олег вел ее по коридору и рассказывал, где и что находится, он ни словом не обмолвился, что скрывается за этой дверью, и прошел мимо так, будто ее не существовало вовсе. Тогда и сама Ирина не заметила этой двери в полусумраке. Поэтому сейчас она почувствовала радостное волнение. Это могло быть именно то, что она искала.

Ирина провела ладонью по двери в поисках ручки. Внезапно за ее спиной послышался шорох, будто кто-то крался по коридору вдоль стены. И слегка дрогнуло пламя свечей, словно где-то приоткрылось окно или дверь и из щели подуло сквозняком. Она вздрогнула и обернулась, но ничего не увидела. Решив, что ей померещилось, Ирина продолжила на ощупь искать дверную ручку. И наконец нашла ее. Потихоньку потянула за нее, и дверь, едва слышно скрипнув, отворилась. Внутри было темно. Ирина сняла свечу со стены и, держа ее перед собой, проскользнула в таинственную комнату. Предусмотрительно затворила за собой дверь и огляделась.

То, что Ирина увидела, поразило ее. В комнате не было мебели, совсем никакой, а дальний угол занимал огромный камень серо-желтоватого цвета. Скорее всего, это был обломок горной породы, отколотый от какой-то скалы и перенесенный неведомой силой в дом. Бугристый на вид, с неровными краями, он походил на изрытую кратерами поверхность луны, которую Ирина однажды видела по телевизору. Из-за цвета камня сначала она даже подумала, что это гигантский золотой самородок, но потом сообразила, что самородки такого размера – явление неслыханное, и едва ли они могли существовать. Подобный на мировом рынке стоил бы столько же, сколько все запасы золота в мире, и мгновенно обрушил бы экономическую систему планеты, вздумай кто продать его. Даже она, дилетант, человек, далекий от мира финансов, понимала это.

«Но если это не золото, то что?» – подумала Ирина. – «И почему хозяева Усадьбы волхва так ценят этот камень, что отвели под него целую комнату, да еще и прячут его от гостей?»

Это была тайна, которую разгадать своим умом она была не в силах.

И сам камень, и стены комнаты, и даже дверь были испещрены какими-то символами, похожими на те, что Ирина уже видела сегодня в прихожей дома, на картинах неизвестного художника. Изображения на холстах показались ей обыкновенной мазней, не имеющей никакой ни материальной, ни художественной ценности. Во всяком случае, сама она не дала бы за эти картины и ломаного гроша. И уж точно не стала бы развешивать их по стенам своего дома, будь тот у нее. Но хозяевам Усадьбы волхва показалось этого мало, и они разрисовали причудливым орнаментом целую комнату и даже камень, неведомо зачем и как принесенный в нее. Возможно, это было как-то связано с язычеством, на почве которого обитатели дома явно свихнулись. Иначе разве стали бы они называть своего умершего деда волхвом и приписывать ему несуществующие, поистине сказочные способности вроде умения перевоплощаться в зверей или становиться невидимым…

Подумав об этом, Ирина насмешливо фыркнула. Она и раньше была невысокого мнения о хозяевах дома, а теперь и вовсе потеряла к ним всякое уважение. Сама она, несомненно, нашла бы лучшее применение комнате в доме, который был так мал и тесен, что даже гостей приходилось устраивать на ночлег в библиотеке.

Свеча в ее руке почти догорела, и едва освещала комнату, которая постепенно погружалась во мрак. Но Ирина уже увидела все, что было можно. И она поспешила выйти, чтобы не остаться в темноте в помещении, которое вызывало у нее насмешку, однако невольно внушало непонятный страх. Комната была пуста, но Ирине все время казалось, что в ней присутствует кто-то еще, невидимый и опасный. И как только свет погаснет, он набросится на нее и невесть что сотворит с ней или напугает до полусмерти. Ирина никогда не была трусливой и раньше не боялась темноты, но это был почти подсознательный страх, который каждое мгновение мог перерасти в панический ужас, если не во что-то похуже.

Воткнув огарок обратно в светильник, Ирина замерла в задумчивости, невидяще глядя на бычью морду лампадки. Теперь она не только знала о существовании тайной комнаты в доме, но даже побывала в ней. Однако это ни на йоту не приблизило ее к разгадке тайны Усадьбы волхва и ее хозяев. Подумав об этом, Ирина снова поскучнела. Прошло уже полночи, а время было потеряно даром. И ей не оставалось ничего другого, как только вернуться в отведенную ей комнату и провести остаток ночи на медвежьей шкуре в тщетной попытке заснуть.

В том, что она не сомкнет глаз до утра, Ирина не сомневалась. Утром ее ожидало изгнание из Усадьбы волхва и крушение всех надежд. Снова оказавшись по ту сторону непреодолимой ограды, окружающей дом, к тому же находящийся под охраной стаи злобных ворон, она будет бессильна и беспомощна, как младенец. По некоторым случайно вырвавшимся словам и взглядам она поняла, что ни Олег, ни Марина уже никогда не пригласят ее в свой дом. Она не пришлась им по душе, впрочем, как и они ей. Они совершенно разные люди – и по воспитанию, и по взглядам на жизнь, и по всему остальному. Ирина не забыла, как Олег, будучи школьным учителем, пренебрегал ею, несмотря на все ее попытки сблизиться с ним. А теперь, считая себя наследником волхва, он и подавно будет презирать ее. И избегать, как прокаженную. В этом не было сомнений.

Неожиданно Ирина почувствовала, что ее переполняет злоба к хозяевам дома, приютившим ее. Приступ был настолько сильным, что она едва могла бороться с искушением войти в их спальню и высказать им в лицо все, что она о них думает. А еще того лучше было бы наброситься на них и растерзать, как медведь-людоед, на шкуре которого ей предложили провести эту ночь, терзал свои жертвы перед тем, как их съесть.

Внезапно Ирине почувствовала, что душа убитого медведя переселилась в нее и требует возмездия. Ощущение было так реально, что женщина не могла противостоять своему желанию. И она решительно направилась к двери, за которой мирно спали хозяева Усадьбы волхва, ни о чем не подозревая. По пути она сорвала со стены один из светильников и крепко сжала его в руке, словно нож-кастет. Это было грозное оружие, вздумай она его применить. Бычьи рога декоративной лампадки оказались так же остры и смертельно опасны, как два кинжала.

До спальни хозяев Усадьбы волхва оставалось всего несколько шагов, когда сумрак перед Ириной вдруг сгустился и словно ожил. Ей показалось, что большая черная кошка, взявшаяся будто ниоткуда, бросилась ей под ноги. Ирина споткнулась о неожиданное препятствие и не сумела устоять на ногах. Взмахнув руками, она упала плашмя, громко стукнувшись головой о пол. Удар был такой силы, что она потеряла сознание, даже не успев понять, что случилось. Рогатая лампадка отлетела в сторону и, недолго покрутившись вокруг своей оси, неподвижно замерла, словно испустивший дух бык, недавно грозный и внушающий ужас, а теперь никому не угрожающий и бессильный.

Глава 14. Наутро после ночного происшествия

Когда Ирина очнулась, она с удивлением увидела, что лежит одетая на медвежьей шкуре, а за окном светло. Наступило утро. Она провела в беспамятстве несколько часов. Но то, что случилось ночью, теперь казалось ей нереальным, словно все было во сне. И только шишка на лбу, вызывавшая сильную боль при прикосновении, заставляла усомниться в том, что она проспала всю ночь, никуда не выходя из комнаты. В ее голове все перепуталось – сон и явь.

«И если это был сон, то кошмарный», – подумала Ирина. – «А если явь – то мне необходимо срочно придумать правдоподобную версию того, что произошло. Иначе меня прогонят прочь, даже не накормив завтраком».

Ирина пыталась шутить, но настроение у нее было отвратительным. Сильно болела голова. И даже слегка подташнивало, как это бывает при легком сотрясении мозга.

Ирина попыталась приподняться, но головная боль стала такой невыносимой, что она застонала и снова откинулась на подушку. Как будто услышав ее, дверь отворилась, и в комнату вошел Олег. Он смотрел отчужденно и строго, словно Ирина в чем-то провинилась, и только ее болезненное состояние удерживало его от резких слов.

Ирина знала, в чем ее вина, но она не догадывалась, что известно Олегу. А потому она решила осторожно разведать его мысли и намерения, притворяясь больной намного больше, чем это было в действительности.

– Кажется, я умираю, – жалобно проговорила она. – Что со мной произошло этой ночью?

– А вы ничего не помните? – подозрительно посмотрел на нее Олег. – Странно!

– Ровным счетом ничего, – преувеличила Ирина, издав стон, который мог бы разжалобить даже ее заклятого врага. – Я помню, что вы с женой ушли, пожелав мне спокойной ночи. Я легла на медвежью шкуру, совершенно обессиленная… А после этого в моей памяти провал, черная бездна, как будто кто-то вырезал кусок моей жизни, украл его. Это ужасно!

Она смотрела на Олега глазами, полными непонимания и страха, и слезинки одна за другой катились по ее щекам. Как настоящая актриса, Ирина умела плакать, когда было необходимо. И сейчас это ей пригодилось. Видя ее страдания, Олег почти поверил в их безыскусственность.

– Вас нашли в коридоре возле нашей спальни, – сказал он. – Вы сорвали со стены светильник и, кажется, хотели войти к нам. Зачем?

– Я не помню, – глядя на него честными глазами произнесла Ирина.

– А до этого вы побывали в комнате, в которую вам не следовало заходить, – тоном обвинителя продолжал Олег.

– Что это за комната? – невинным тоном спросила она. – И почему я не должна была в нее входить?

– При жизни моего деда эта комната служила капищем, в котором он совершал религиозные обряды в честь Велеса. Помните, я говорил, что мой дед был жрецом этого языческого бога, волхвом по имени Ратмир.

– Я не помню, – повторила Ирина, решив на всякий случай все отрицать. – Действительно не помню ничего из того, что произошло после вашего ухода.

– Но я говорил об этом раньше, – заметил Олег. – Я сам редко вхожу в капище, а моя жена – никогда. Вам там нечего было делать. Зачем вы вообще вышли в коридор из своей комнаты?

– Возможно, у меня были на то причины, – изобразив смущение, сказала Ирина. – Вы смущаете меня, Олег Витальевич, своей настойчивостью. Я вам должна говорить все, как есть, забыв о женской стыдливости? Вы настаиваете?

Теперь почувствовал себя неловко Олег.

– Допустим, – произнес он уже не таким суровым тоном. – Я как-то упустил это обстоятельство из вида. Но все же, как можно перепутать капище с ванной комнатой? Тем более, что после ужина Марина показывала вам, где та находится. Это совсем в другом месте.

– Кажется, я начинаю припоминать, – задумчиво произнесла Ирина, решив, что если она сдаст часть своих оборонительных позиций, то сможет узнать больше. – Вы говорите о комнате, дверь и стены которой испещрены какими-то символами, а в углу находится гигантский камень?

– Да, о ней, – вздохнув, ответил Олег.

– Так это языческое капище? – изумленно воскликнула Ирина. – А я ничего не поняла! И быстро вышла. – Сокрушенно качая головой, она, как бы между прочим, спросила: – Но все-таки, почему в эту комнату нельзя заходить?

– По той же самой причине, по которой в православном храме нельзя входить в алтарь никому, кроме священнослужителей, – терпеливо пояснил Олег. – Камень, как вы его назвали, это своеобразный алтарь, на котором приносятся жертвы языческому богу. А сама комната, как я уже говорил, это капище, тот же самый храм для язычников. В капище может входить только жрец. Там он общается с Велесом. Считается, что дух языческого бога незримо присутствует в этом месте. И этот дух настолько ревнив, что никто, кроме жреца, не может находиться в капище без риска для своей психики, а то и жизни.

– О, так мне угрожала смертельная опасность?! – с наигранным страхом воскликнула Ирина.

– Как любому непосвященному, – сказал Олег. – Потому что только жрец знает все ритуалы, необходимые при общении с языческим богом. Если их не соблюдать, то можно оскорбить Велеса и вызвать его гнев.

Олег помолчал, потом спросил:

– Я, может быть, путано объясняю, но, надеюсь, вы понимаете меня?

– Но ведь я там была, и со мной ничего не случилось, – возразила Ирина.

– Вы так считаете? – с сомнением покачал головой Олег. – А вот мне кажется, что после вашего вторжения в капище Велес сыграл с вами злую шутку. Он ввел вас в транс, находясь в котором, вы начали совершать необъяснимые поступки. Сорвали светильник, хотели войти в нашу спальню… При этом вы ровным счетом ничего не помните. Может быть, это все по воле Велеса, вы не подумали об этом?

– Все может быть, – задумчиво произнесла Ирина. Она вспомнила, как ночью ей показалось, будто дух медведя-людоеда вошел в нее. И после этого она действительно начала совершать странные, почти безумные поступки. – Может быть, вы и правы, Олег Витальевич. Я как-то упустила это из вида. Вернее, не знала.

– Но теперь вы знаете, – строго произнес Олег. – И, надеюсь, понимаете, насколько опасно вам находиться в Усадьбе волхва. К сожалению, я вынужден попросить вас незамедлительно покинуть наш дом. И это для вашей же безопасности. А лучше всего, если вы сразу же уедете из Куличков. Уже сегодня.

– А как же школа? – на этот раз слезы, которые потекли из глаз Ирины, были настоящими. Она поняла, что проиграла, и очень расстроилась. – Я ведь для этого и приехала…

– Школы пока нет, – сказал Олег. – Она еще строится. Вы поторопились, или неверно поняли слова Галины Павловны. Так что работать вам в Куличках негде. Я не стал вам об этом говорить вчера, чтобы не огорчать, но, по-видимому, зря. Возвращайтесь в город, Ирина Владимировна. А когда школа будет построена, и действительно будут нужны учителя, я вам напишу, обещаю.

– Но я бы хотела пожить несколько дней в Куличках, – тоном обиженного ребенка произнесла Ирина. – А вдруг мне не понравится поселок?

– Уезжайте, – настойчиво повторил Олег. – Вы еще успеете на автобус. И мой вам совет – оставайтесь в городе. Кулички – это не для вас, Ирина Владимировна. Вы уж простите меня за откровенность.

Слезы в глазах молодой женщины высохли. Но в них появилась какая-то мысль. Чтобы хозяин Усадьбы волхва ни о чем не догадался, она опустила глаза и умоляющим тоном спросила:

– Я могу проститься с Мариной?

И тут же с вызовом заявила:

– В этом вы не можете мне отказать, жестокий человек, которого я считала самым добрым и понимающим на свете!

Эта хорошо заостренная парфянская стрела попала в цель и поразила непреклонность Олега. Теперь не выполнить просьбу Ирины было все равно что отказать приговоренному к смерти в последнем ужине перед казнью. Этой неписанной традиции уже сотни, если не тысячи лет, и Олег счел себя не вправе ее нарушить.

– Я скажу Марине о вашем желании, – сказал он. – Если она захочет, то зайдет. А вы пока собирайте вещи. И не забудьте покормить голубей перед дорогой, а то они передохнут от голода. Кстати, зачем они вам?

– Не с кем было оставить дома, – нашлась Ирина.

– Никогда бы не подумал, что вы такая любительница голубей, – произнес удивленный Олег.

Ирина ничего не ответила. Обманывать не было смысла – теперь, когда ей приходилось уезжать. А если бы она сказала правду, то возмущенный хозяин Усадьбы волхва мог передумать и не дать ей возможности проститься со своей женой, как не позволяют здоровому человеку общаться с больным чумой. И вместо ответа она только слабо махнула рукой, то ли прощаясь с Олегом, то ли прося его уйти.

А Олег не стал дальше расспрашивать и вышел, облегченно вздохнув. Это был не простой разговор, для которого он долго собирался с духом, но если бы не твердая воля Тимофея, то, возможно, так и не решился бы. Это Тимофей ночью тенью следовал за их гостьей, а потом бросился ей под ноги, преграждая путь к спальне Олега и Марины. И кто знает, чем бы закончилось временное помешательство Ирины, если бы не он.

Глава 15. Тимофей не верит

Олег искренне верил в свои слова, когда говорил о капище Велеса. Этот могущественный языческий бог был способен и не на такое, Олег слишком хорошо знал это. События прошлого лета многому научили его и на многое заставили взглянуть другими глазами. Он до сих пор с содроганием вспоминал, как сестра его жены, Карина, обращенная в русалку злой волей бабки Ядвиги, едва не утопила его самого в Зачатьевском озере. И как они потом вдвоем с Михайло проводили языческий обряд, обращая Карину снова в человека…

– Но ведь ничего же плохого не случилось, – услышал вдруг Олег тихий голос за своей спиной.

Вздрогнув от неожиданности, он резко обернулся и возмущенно произнес:

– Сколько раз я просил тебя не подкрадываться ко мне, Тимофей, и тем более не проникать в мою голову, читая мысли!

– А разве я виноват, что тихо хожу? – обиженно спросил Тимофей. – А что насчет мыслей, так они у тебя на лице написаны. Хочешь скрыть – носи маску. – Его глаза лукаво заблестели. – Хотя, на мой взгляд, честному человеку скрывать свои мысли ни к чему. Вот я, например, как открытая книга – читай, я не боюсь, потому как что я думаю, то и говорю. В жизни никогда не лукавил.

– Это ты-то открытая книга? – усомнился Олег. – Да из всего твоего лица только нос да глаза и можно увидеть. Ты бы хоть постригся, что ли, в кои-то веки.

И действительно, лицо Тимофея напоминало заросшее бурьяном поле. Его черты было невозможно рассмотреть из-за волос, ниспадающих с головы на плечи черным шелковистым водопадом, окладистой бороды и усов. Густыми вьющимися волосами поросла даже его грудь, виднеющаяся в распахнутом вороте длинной, почти до колен, косоворотке из мягкой материи клюквенного цвета. Вероятнее всего, все тело старика было покрыто таким же обильным волосяным покровом. Сам он был низеньким и приземистым, едва ли не по пояс Олегу, но это не мешало Тимофею смотреть на него снисходительно, как взрослый глядит на ребенка – покровительственно, но с любовью. Впрочем, на то были основания. Сколько Тимофею лет, не знал никто, даже он сам не мог назвать точной даты своего рождения. Иногда старик рассказывал о событиях, непосредственным участником которых он якобы был, относящихся едва ли не ко времени принятия Древней Русью христианства. И очень обижался, если ему не верили.

– Мои волосы мне не мешают, – отрезал Тимофей. – И вообще, чем переживать из-за моих волос, ты бы лучше подумал о том, стоит ли приглашать в свой дом невесть кого. Да еще оставлять на ночь, когда все спят и потому беззащитны, как новорожденные воронята в гнезде.

– Это не невесть кто, а моя бывшая коллега, – попытался защититься Олег. – Мы вместе работали в школе, когда я жил в городе.

– Представляю, что это была за школа, если в ней работают такие учителя, как она, – насмешливо сморщил носик Тимофей. – Ты еще скажи спасибо, что Гавран предупредил меня о том, что это за штучка. Ведь она бросила в него камень, ты знаешь?

Олег виновато кивнул.

– И я был начеку, – тоном обвинителя произнес Тимофей. – Только это и спасло вас с Мариной. А если бы она перерезала вам горло этой лампадой, что тогда?

– Не преувеличивай, – пробормотал Олег. – Она школьная учительница, а не маньяк-убийца.

– А это еще неизвестно, – заявил Тимофей. – Если бы ты видел, с каким зверским выражением лица она бежала по коридору к дверям вашей спальни, сжимая в руках лампаду, ты бы так не защищал ее. Даже мне стало страшно на мгновение.

– Страшно? Тебе?! – не поверил Олег. – Не смеши меня! Да я скорее поверю в то, что бабка Ядвига раскаялась в своих злодеяниях и ушла в монастырь замаливать грехи.

– Ну, я мог испугаться, – не стал возражать Тимофей. – Но разве это что-то меняет? Сдается мне, что бросившись ей под ноги, я уберег вас с Мариной от беды.

– И мы искренне благодарны тебе за это, – примирительно произнес Олег. – Марина говорит, что ты наш ангел-хранитель.

– Какой я ангел, – фыркнул Тимофей. – Скорее наоборот.

Однако лесть сделала свое дело, и его голос смягчился.

– Мой тебе добрый совет, – сказал он. – Гони ее из дома, как паршивую собаку, вместе с ее дракончиком на шее. Знай – твоя бывшая коллега не та, за кого себя выдает. Она двоедушна и лжива. Улыбается, а сама держит камень за пазухой.

– Это она-то? – не поверил Олег. – Да Ирина Владимировна проста, как…

Он замешкался, подыскивая сравнение.

– А ты знаешь народную мудрость: простота хуже воровства? – спросил Тимофей. И назидательно произнес: – Народ зря не скажет, мой мальчик.

Когда Тимофей называл его мальчиком, Олег понимал, что продолжать с ним спор бесполезно. Старик все равно будет считать любые его возражения детским лепетом, не заслуживающим внимания. Впрочем, и спорить им было не о чем. Олег вспомнил, что он сам только что предложил Ирине не только покинуть дом, но и совсем уехать из Куличков. И он сказал об этом Тимофею.

– Вот и молодец, – радостно произнес старик. – Наконец-то вижу перед собой не мальчика, но мужа.

– Тоже мне, Марина Мнишек нашлась, – тихо, чтобы не услышал старик, пробурчал Олег.

Тимофей любил, когда Марина по вечерам читала ему вслух какую-нибудь книгу, и часто сам просил ее об этом. Не далее как третьего дня это был «Борис Годунов» Пушкина. И теперь из старика, как из рога изобилия, сыпались, к месту и не к месту, цитаты из полюбившейся ему поэмы. Иногда это было забавно, иногда – обидно, как сейчас. Вроде бы Тимофей и похвалил его, но в то же самое время и осудил, дав понять, что обычно Олег ведет себя, как мальчишка. А ведь это не так, он давно уже вырос, и даже стал жрецом Велеса, пусть и не совсем по своей воле, а подчиняясь обстоятельствам…

Но на этой мысли Олег прикусил себе язык и подозрительно посмотрел на Тимофея: не подслушал ли старик ее. Это было бы чревато попреками в неблагодарности и нотациями, на которые Тимофей и без того никогда не скупился. И Олег был вынужден безропотно их сносить, потому что перед смертью дед завещал Олегу не только свое движимое и недвижимое имущество, но и Тимофея, как бы странно это ни казалось.

Но это совершенно не тяготило бы Олега, если бы его дед, Святослав Вячеславович Полоцкий, не был волхвом и жрецом Велеса. И потому доставшийся ему в наследство Тимофей, бывший старинным другом его деда, был искренне убежден, что Олег должен продолжить то дело, которому все представители рода Полоцких служили верой и правдой чуть ли не тысячу лет. И он часто напоминал об этом Олегу.

Приняв наследство, Олег попал в ловушку предъявленных ему обязательств. Сказать, что он страдал от этого, было нельзя. До этого его жизнь была скучна и бессмысленна, он прозябал в городе, работая заурядным школьным учителем истории. После того, как он переехал в Кулички и был посвящен в жрецы Велеса, его жизнь преобразилась, в ней появился смысл. И – Марина, что было, пожалуй, даже важнее. Весь последний год Олег был счастлив и спокойно нес возложенное на него по завещанию деда бремя язычества, тем более, что, говоря по правде, оно было не столь и обременительно. Жрец Велеса – это был, скорее, почетный титул, не требующий даже строгого исполнения языческих обрядов. Время от времени Олег заходил в капище, грустил, вспоминая, как они с Михайло развеяли прах деда над Зачатьевским озером, исполняя его собственную волю, высказанную в завещании, и протирал пыль с камня. После этого, мысленно пожелав Велесу долгих лет жизни и здоровья, где бы этот языческий бог ни находился, пусть даже только в воображении, Олег уходил – с сознанием выполненного долга и взятых на себя обязательств. Этим его служение Велесу в роли жреца и ограничивалось.

Сам Олег считал это синекурой, но Тимофею он об этом не говорил, чтобы невзначай не обидеть старика. Никогда нельзя было угадать, на что мог обидеться человек, всерьез рассказывающий о своем знакомстве с чародеем и волхвом князем Всеславом Полоцким, родившимся и умершим в одиннадцатом веке от Рождества Христова…

Глава 16. Злодейка

Чтобы Тимофей не вздумал и в самом деле забраться к нему в голову и начать читать мысли, что-то заподозрив по виноватому выражению его лица, Олег поспешил сказать:

– Ты не мог бы пойти к Марине и сказать ей, что наша гостья хочет проститься с ней перед тем, как покинуть дом?

– А это обязательно? – недовольно спросил Тимофей.

– Это всего лишь дань вежливости, – сказал Олег. – В современном обществе так принято. Ты же не хочешь, чтобы Марину считали невоспитанной женщиной? – И назидательным тоном, очень похожим на тот, которым ему часто выговаривал старик, он произнес: – Как известно, репутация создается годами, а потерять ее можно в одно мгновение.

Он знал, что старик, образно выражаясь, лег бы костьми за Марину, если бы это потребовалось. И уловка сработала. Тяжко вздохнув, Тимофей поплелся по коридору в кухню, где Марина готовила завтрак. А Олег, чувствуя облегчение, что снял с себя тяжелую ношу разговора с женой, которая считала, что его решение изгнать гостью из их дома поспешно и даже жестоко, несмотря на ее странное поведение, пошел в капище. Здесь он мог отсидеться, пережидая возможную бурю и ничем не рискуя, до ухода Ирины, наслаждаясь одиночеством и покоем.

«Тимофей заварил эту кашу, пусть он и расхлебывает», – едва ли не со злорадством подумал Олег, закрывая за собой дверь комнаты, в которой располагался алтарь языческому богу. Иногда ему было не просто лавировать между Тимофеем и Мариной, как кораблю между Сциллой и Харибдой, воспетыми Гомером в поэме о странствованиях Одиссея. И тогда он скрывался в капище, куда войти не решались ни жена, ни старик, памятуя о строгом запрете и возможном гневе Велеса.

А Тимофей тем временем дошел до кухни и, немного посопев и попереминавшись с ноги на ногу, что всегда выдавало его плохое настроение, заявил.

– Злодейка хочет проститься с тобой.

Марина, не знавшая, чем на этот раз недоволен привередливый старик, которого она, тем не менее, очень любила за его беззаветную преданность Усадьбе волхва и лично ей, поняла его не сразу.

– Злодейка? – с удивлением перепросила она. – Ты это о ком?

– О той, кого твой муж называет бывшей коллегой, – выразился более определенно Тимофей. Он упорно не хотел называть Ирину, которую он искренне невзлюбил, по имени.

– Тимофей, так нельзя говорить, – попыталась его увещевать Марина. – Ирина наша гостья, проявляй, пожалуйста, к ней уважение.

– Можно и нужно, – заупрямился старик, обычно легко и даже с радостью уступавший Марине. – Она двулична и двоедушна. И как ее еще называть?

– Но ты не разговаривал с ней и даже в глаза не видел до этой ночи, – мягко укорила его Марина. – Откуда тебе знать, какая она? Ведь может быть так, что на нее что-то нашло. Кратковременное помешательство, вызванное усталостью и новыми впечатлениями. И разве можно ее за это судить? Неужели тебе не известно: не суди…

– …да не судим будешь, – закончил за нее Тимофей. – Прекрасно известно, ведь ты сама читала мне евангелие. Только я не согласен с этим. Если не судить преступников, они и впредь будут злодействовать, убивать и грабить. Не судить мерзавцев и подлецов – они, пользуясь своей безнаказанностью, сделают жизнь хороших людей невыносимой.

– С этим я согласна, – терпеливо произнесла Марина. – Но как можно судить больных людей? Они же не виноваты, что больны. Вот у тебя, например, гипертрихоз, заболевание, проявляющееся в избыточном росте волос на теле и лице. Так что тебя за это, казнить?

Тимофей возмущенно фыркнул.

– Но я же не разгуливаю ночами по дому с ножом в руках, – сказал он. – А если бы шлялся, то на кол или на дыбу мне – прямая дорога. А лучше четвертовать, чтоб неповадно было. Кстати, этак с тыщу лет тому назад со мной бы так и поступили, ежели бы словили. В ту пору князь Владимир Красное Солнышко задумал истребить язычество на Руси и все, что с древней славянской верой было связано. Как сейчас помню…

– Ну, вот, опять ты сел на своего конька, – почти простонала Марина. Она знала, что если Тимофей пустился в воспоминания, то это надолго. – А у меня еще завтрак не готов. И со злодейкой надо проститься. Давай чуть позже, а? Ну, пожалуйста!

Услышав, что Марина назвала гостью «злодейкой», Тимофей настолько обрадовался, что даже не обиделся из-за ее просьбы.

– Иди, конечно же, простись, – сказал он. – А свой рассказ я закончу позже. Не переживай, я не забуду.

Содрогнувшись в душе, Марина поспешила прочь из кухни, пока старик не передумал. Она не испытывала к Ирине неприязни, как муж, или враждебности, подобно Тимофею, и чувствовала себя неловко во всей этой ситуации. У Марины был покладистый, доброжелательный к людям характер, она не любила никого обижать и теперь, подчиняясь желанию Олега и требованию старика, испытывала чуть ли не стыд за то, что Ирину, по сути, выгоняют из дома. Не то чтобы ночное происшествие оставило ее равнодушной, но Марина не видела в нем той угрозы, о которой ей говорили. Вернее, не хотела видеть, чтобы не терять своего душевного спокойствия, которое сейчас, в силу известных обстоятельств, ценила дороже всего на свете. Этими обстоятельствами была ее долгожданная беременность. Марина была так счастлива, что все остальное ей казалось безразличным, и даже более – она хотела, чтобы весь мир был так же счастлив, как и она. Однако, судя по всему, это была несбыточная мечта. Тяжело вздохнув при этой мысли, Марина направилась в комнату, где находилась их провинившаяся гостья.

По пути Марина вспомнила, что ночью, до того, как их разбудил шум за дверью, ей снился сон, в котором над ней кружилась стая каркающих ворон. Марина знала, что это плохой сон. Однажды она вычитала в «Сновидце», древней, времен язычества, книге, которую нашла на полке в кабинете мужа, что человеку, которому приснилось подобное, угрожает смертельная опасность. Там же было сказано, что спасти его может только молитва. Марина всегда думала, и даже говорила об этом мужу, что современному человеку глупо и стыдно верить в приметы и сны. Однако сейчас, после недолгого размышления и сомнений, она все-таки решила при случае зайти в храм и помолиться. Свое решение она оправдывала тем, что давно уже не была в церкви, и при встрече отец Климент ее может осудить. А ведь пройдет не так уж много времени, как ей придется обратиться к нему с просьбой о крещении ее младенца.

Эта мысль сделала ее счастливой. Улыбаясь, Марина вошла в кабинет мужа. И словно споткнулась на бегу, услышав долгий и протяжный стон, которым ее встретила Ирина, казалось, не заметившая, что она уже не одна в комнате. Молодая женщина все еще лежала на медвежьей шкуре. Она, словно младенец в утробе матери, свернулась калачиком, подтянув колени к голове. Даже поза Ирины выдавала те физические и моральные страдания, которые она испытывала. А ее глаза, когда она подняла голову и взглянула на Марину, были полны слез.

Увидев это, Марина испытала невольную жалость к той, по отношению к которой от нее требовали проявлять непреклонность и даже жестокость. Она опустилась на шкуру рядом с Ириной и, будто любящая мать, погладила ее по голове, утешая.

– Бедняжка, – сочувственно произнесла Марина. – Вам очень больно?

– Мне стыдно, – опуская голову, произнесла сдавленным голосом Ирина. – Я такого натворила этой ночью, что вы никогда меня не простите.

– Но ведь вы же не виноваты, правда? – спросила Марина. И сама же поспешила ответить: – Конечно же, нет! Я это знаю, а потому вам нечего стыдиться.

Ирина, получив индульгенцию, чего она явно не ожидала, заметно приободрилась. И даже дракончик на ее шее словно повеселел.

– Это все проделки Велеса, – заявила она, вытирая ладонью и без того уже высохшие слезы. – Так и Олег Витальевич сказал. И зачем я только вошла в это проклятущее капище!

– Но вы ведь не знали, – опять оправдала ее Марина. – И это вышло случайно. А насчет Велеса вы правы – с ним надо быть осторожнее. Этот языческий бог не так милосерден, как христианский.

– И как вы только не боитесь? – с любопытством, которое не смогла скрыть, спросила ее Ирина. – Жить в одном доме…

Она не договорила, показав жестом, что опасается, как бы их не подслушал грозный языческий бог. Это вышло так по-детски и мило, что Марина не смогла сдержать улыбки.

– Я никогда не вхожу в эту комнату, – сказала она.

Ее слова прозвучали как невысказанный упрек, и это было единственное осуждение ночного происшествия, которое позволила себе Марина. Но Ирина, основной чертой характера которой был эгоизм, не оценила деликатности хозяйки дома. Молодая женщина даже не заметила ее.

– Но я ведь не знала, – повторила она в свое оправдание то, что немного раньше подсказала ей Марина. – За что же Олег Витальевич меня наказывает, прогоняя из вашего дома и даже из Куличков?

Марина смутилась. Все, что она сказала раньше, противоречило тому, что она могла бы сказать, встав на защиту мужа. Попав в это прокрустово ложе, с одной стороны которого находилась лояльность к мужу, а с другой – ее собственное понятие о справедливости, она не знала, как ей быть. Марина не была настолько ловка, как ее гостья, чтобы выйти из этой ситуации без потерь. Она не сразу ответила.

– А вы хотите остаться? – спросила она после долгой паузы, хватаясь, как утопающий за соломинку, за возможный ответ.

– Да, – сказала Ирина. – А иначе зачем бы я сюда ехала, как говорится, за семь верст киселя хлебать, да все лесом?

Марина опечалилась. Ее невинная хитрость не удалась, и ей приходилось делать выбор – поддержать мужа или стать на сторону Ирины.

– Но ведь Олег, наверное, уже сказал вам, что школа еще не достроена, и работы для вас в Куличках нет, – попыталась она снова остановиться на развилке. – Что же вы будете здесь делать?

Неожиданно глаза Ирины снова наполнились слезами, и она даже всхлипнула. Взяв руку Марины в свои, Ирина прижала ее к сердцу и срывающимся голосом произнесла:

– Я должна признаться, Марина, что обманула вас и Олега Витальевича. Я знаю, знаю, что это нехорошо, не говорите мне об этом! Но я надеюсь, что вы простите меня, когда, в свою очередь, узнаете, что явилось тому причиной.

Марина была озадачена. Она осторожно попыталась высвободить свою ладонь из рук молодой женщины, но та не отпускала ее, орошая слезами. Тогда Марина, стараясь, чтобы ее слова звучали как можно мягче, сказала:

– Вы расскажите, и я подумаю, прощать ли мне вас за ваш обман.

Ирина, у которой в эту минуту был вид сжигающего за собой все мосты человека, глубоко вздохнула, словно собираясь с духом, и выпалила:

– Мне нужен ребенок!

Глава 17. Марина стоит перед выбором

Сначала Марина подумала, что ослышалась, поэтому она переспросила:

– Извините, кто вам нужен?

– Ребенок, – повторила Ирина. – Младенец.

Ей казалось, что она выразилась предельно ясно. Ее лицо сияло, как это бывает, когда человек снимает со своей души бремя, долгое время тяготившее его. Но Марина ничего не понимала.

– И?.. – спросила она.

Но услышала совсем не то, что ожидала.

– И я приехала в Кулички, – сказала Ирина, глядя на нее ясными доверчивыми глазами. – За своим малышом.

Марина подумала, что молодая женщина окончательно спятила, начав сходить с ума этой ночью.

– Что-то я не слышала, чтобы в Куличках раздавали младенцев, – сказала она как можно мягче, чтобы не обидеть Ирину и невзначай не вызвать приступа, подобного ночному. – Вы ничего не перепутали?

Но Ирина, видя ее ошеломленное лицо, только улыбнулась.

– Разумеется, не раздают, – сказала она. – Но дают шанс зачать ребенка. Неужели вы, живя в Куличках, ничего не слышали о Зачатьевском озере? И о том, что там происходит?

После этих слов Марина облегченно вздохнула.

– Конечно же, слышала, – сказала она. – В свое время моя родная сестра Карина прожужжала мне все уши этой историей. Но откуда вы узнали? Вот уж не думала, что наши поселковые небылицы дошли до города.

– И вовсе это не небылицы, – убежденно произнесла Ирина. – А узнала я об этом от Мстислава Ивановича, нотариуса. Вам знакомо это имя?

– Да, – ответила Марина.

Она действительно не раз слышала от мужа о Мстиславе Ивановиче, который, будучи влиятельным человеком, благодаря своим связям помог ему приобрести новый колокол для храма в Куличках. Именно этот колокол звонил, когда они с Олегом венчались. И его малиновый звон разносился по всей округе…

Это было приятное воспоминание. И Марина улыбнулась.

Увидев улыбку на ее лице, прежде хмуром и напряженном, Ирина обрадовалась. Она знала, что Марина скорее поверит старому нотариусу, чем ей, и поспешила развеять ее сомнения.

– Мстислав Иванович по большому секрету рассказал мне, что в свое время его жена, которая никак не могла зачать ребенка, приехала в Кулички, – зачастила Ирина, опасаясь, что Марина прервет ее, не дослушав. – И местный языческий жрец по имени Ратмир отвел ее на Зачатьевское озеро, где провел так называемый обряд зачатия. Ничего такого ужасного, по словам Мстислава Ивановича, не было. Его жена помолилась вместе со жрецом, обратилась со своей просьбой к Велесу, искупалась в озере – и все. После этого она вернулась в город и после первой же ночи, проведенной с мужем, забеременела. Через девять месяцев у них родилась дочь, чудесная здоровая лялька.

Ирина выдохнула и с едва заметным упреком закончила:

– Так что никакие это не небылицы – про Зачатьевское озеро. Поэтому я здесь.

– Так вы замужем? – спросила Марина, не став больше ничего говорить о своем отношении к языческому обряду. – И не можете зачать ребенка?

– Да, – после небольшой паузы ответила Ирина. – Я замужем. В некотором роде. И не могу забеременеть.

– Что значит – в некотором роде замужем? – удивилась Марина.

– Это значит, что мы живем в гражданском браке, – ответила Ирина. – Вот уже почти год. И боюсь, что я так никогда и не стану законной супругой, если не забеременею. Видите ли, Марина… Как бы вам это объяснить…

– Честно и откровенно, – потребовала та. – А то я не понимаю намеков. В конце концов, ведь это же вы завели этот разговор, так к чему лукавить и недоговаривать?

– Вы правы, mea culpa, – повинилась Ирина. – Скажу откровенно: мой гражданский муж намного старше меня. И он, по его словам, уже не может тратить свою жизнь на молоденьких девочек и прочие удовольствия. Он человек очень богатый, и ему нужна жена, которая родила бы наследника. Вот так, если вкратце.

– И вы опасаетесь, что он бросит вас, если вы в срочном порядке не забеременеете, – произнесла Марина, догадавшись, как ей показалось, о том, что недоговорила ее собеседница.

– В самое яблочко, – грустно улыбнулась Ирина. – Теперь вы понимаете, почему я приехала в Кулички, несмотря на то, что поселок и в самом деле находится у черта на куличках? И почему я так расстроилась из-за того, что мне придется уехать отсюда не солоно хлебавши?

Марина кивнула.

– Но зачем же было обманывать? – мягко спросила она. – Рассказали бы сразу все, как есть. И мы бы с Олегом подумали, как вам помочь.

– А девичья стыдливость? – с усмешкой спросила Ирина. – А женская гордость? Посмотрела бы я на вас, Марина, окажись вы на моем месте.

– Я бы сказала правду, – твердо ответила Марина.

– Это потому, что сами вы, я думаю, забеременели без купания в Зачатьевском озере, – возразила Ирина. Но в ее взгляде вдруг промелькнуло подозрение, и она спросила: – Или?..

– Без купания, – сказала Марина, поняв недоговоренность. – И без языческого обряда.

– Значит, вам повезло, – хмыкнула Ирина. – А мне нет.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Лицо Ирины было бледным, словно после сильного потрясения, а лицо Марины, наоборот, пылало, отражая чувства, которые теснились в ее душе.

– Так что же мне теперь делать? – первой нарушила молчание Ирина. – Посоветуйте. Вы хорошая женщина, Марина, я это уже поняла. Добрая, отзывчивая, сердечная. Как скажете, так я и сделаю. Мне уезжать?

– Оставайтесь, – решительно сказала она. – И я помогу вам.

– А как же ваш муж? – осторожно спросила Ирина.

– Он поймет, – не совсем уверенно ответила Марина. – Он хороший. Добрый и отзывчивый к чужой беде. А ведь это беда, когда женщина не может зачать ребенка.

– Еще какая, – подтвердила Ирина. – Но все-таки, может быть, пока ничего не стоит ему говорить? Ведь вы можете помочь мне, не посвящая его в это.

– Это как? – недоуменно посмотрела на нее Марина. – Я не понимаю.

Ирина с трудом сдержала раздражение.

– Да очень просто, – сказала она. – Договоритесь с бабкой Матреной, чтобы она пустила меня к себе пожить. Покажите мне дорогу к Зачатьевскому озеру. Сведите меня с языческим жрецом… Как там его зовут? Ах, да, вспомнила – Ратмир!

– Не получится, – покачала головой Марина.

– Почему? – настойчиво спросила Ирина. – Уже передумали мне помогать?

– Нет, дело не в этом,– пояснила та. – Просто Ратмир уже умер. Год тому назад. Нового жреца Велеса зовут Горыня.

– Дал же бог имечко, – усмехнулась Ирина. – И как он с таким живет?

– В общем-то, неплохо, – улыбнулась Марина. – Правда, Тимофей говорит, что он выбрал это имя назло ему, но Олег не признается. И терпеливо сносит насмешки старика.

– Не поняла – при чем здесь ваш муж? – удивленно спросила Ирина.

– Потому что это он новый жрец Велеса по имени Горыня, – пояснила Марина. – Наследственный. Ведь Ратмир был его дедом. Вы разве не знали?

– Откуда? Мне никто не говорил.

Молодая женщина была разочарована и не скрывала этого. После недолгого размышления она сказала:

– Как ни крути, а если я хочу ребенка, то мне придется идти на поклон к вашему мужу.

– Но это вовсе не обязательно, – возразила Марина. – Я могу попросить Михайло.

– И чем мне может помочь местный лесник? – с сарказмом спросила Ирина.

– Михайло не только лесник, но еще и жрец другого языческого бога, Перуна, – сказала Марина. – И это он долгие годы был помощником Ратмира, когда тот совершал языческие обряды зачатия. По правде говоря, Олег в этом деле несведущ. А Михайло, что называется, руку набил. Именно он нам и нужен.

Глава 18. Маленькая тайна

Марина улыбалась, радуясь, что нашла выход в ситуации, которая только что казалась безвыходной. Именно о таких случаях говорят, что за деревьями не видно леса.

Решая частную проблему, Марина забыла о главном затруднении, имеющем отношение к Олегу. Прежде всего, ей надо было решить, посвящать ли мужа во всю эту историю, или оставить его в неведении из опасения, что он может запретить ей помогать Ирине. Однако эта дилемма уже не мучила ее. Так бывает. Человек забывает о том, о чем хочет забыть, и не видит того, чего не хочет видеть. С Мариной произошло именно это.

А Ирина, которая ничего не забыла, не стала ей об этом напоминать из своих эгоистических соображений. Вместо этого она спросила:

– Когда мы пойдем к бабке Матрене?

– Прямо сейчас, – ответила Марина. – Тебе долго собираться?