Читать онлайн Ротуск бесплатно

Ротуск

Следующим утром, после ухода пограничников, Енокентий проснулся с остротой произошедшего на пригорке. Он вспомнил все лица, вспомнил и выражения тех лиц. В подобное невозможно поверить – как одним взглядом, запомнить толпу за тысячу, запомнить, словно находился с ними вечность?, только стресс, в некий миг, заставляет сознание использовать не малый процент мозга, сознание задействует все миллиарды нейронов, фиксируя в памяти тысячу лиц словно на матрицу фотокамеры. Стресс, способен из любого сделать чемпиона по прыжкам, стресс наделяет хрупкую женщину способностью поднять за колесо самосвал. Стресс же, оставляет после себя тело выжатым и обессиленным.

Катерок с пограничниками, ещё не отошёл, а Енокентия окружила четвёрка которая «Его ждала», спускалась толпа готовая ему служить, а он потерял силы, пожелал лечь и остаться один на день, месяц, остаток жизни. Не он, голос интуиции отложил решение насколько возможно, голос отложил сход на неделю.

Неделю, он ходил по посёлку, по острову, видел мужчин женщин подростков стариков и он их всех знал – знал их сомнения и их чаяния. Его останавливали, спрашивали и он, должно быть отвечал то, чего от него ожидали, или не он, а обострившееся чувство самосохранения, оберегало его от возможного повторения стихии толпы?

За время до схода, он успел познакомиться с хозяйством острова, он успел со многими поздороваться за руку, поздороваться, с ответным пожатием. Ему поверили, в нём признали лидера? Нет, руку пожимало чувство вины тех, кто не смог устоять перед стихией толпы и мог нанести последний удар по безвинному.

Он понимал всех, он понимал и лидера четвёрки. Чистин, на следующий день сидел у него в номере и глядя на картину, говорил о слабости одного человека, говорил, что одному не устоять против малого, ниоткуда явившегося облака, а он Чистин, здесь рождённый, при всех администрациях востребованный и сейчас готов возглавить, или стать замом. У него есть надёжные организаторы знающие толк как в заводских цехах, так и в открытом море. Они умеют заполнять не только трюмы.

Обходя корпуса колонии, ощущалось отсутствие хозяина. Казалось, получив свободу осуждённые потеряли ориентиры, казалось они забыли, что сами могут принимать решения, или данную способность смогли убрать законами зоны? Енокентий, боковым зрением видел обладателя квадратной челюсти, видел и бритоголового, они стояли в стороне от основной массы, не приблизились и к нему, кося взглядом издали. К Енокентию подошёл бывший директор консервного завода Геннадий Николаевич со своим бухгалтером Карезовым. О директоре он слышал ранее: Геннадий Николаевич окончил что-то рыбоводное, работал в краевом журнале, руководил подразделением треста, пока не попал на остров. Здесь, имея способность ровно выстраивать отношения с подчинёнными, в меру управляемый сверху, к перестройке директорствовал на заводе. Только перестройка устанавливала свои правила, устанавливала новых собственников. К приезду будущего олигарха, завод сидел в кредитах, его подвели к банкротству, оставались директор с бухгалтером. Их убрали.

Енокентий, поговорил и с Тамарой Павловной, к ней тёмноволосой в зелёной блузке, он подбирал слова на пригорке и не ошибся. Она, после получения диплома, четвёртый год преподаёт иностранный. Правильная дикция с остановками на запятых, уверенность в излагаемом. К концу разговора он был в зависимости от неё. Она напоминала его классную.

Она напоминала? В той поездке по Оби, он путешествовал в двухместной каюте. Его сосед, повторял его давнего друга, ушедшего в тридцать: тонкий, подвижный нос, просвечивающаяся светлая кожа, манера говорить, характер, рост – всё настолько схожее, что можно подумать они двойники. После поездки, он его сосед, в свои тридцать попал в аварию. Сложили в областном центре. Авария произошла в городе со специализированной клиникой! Енокентий считал, что и он повторяет чью-то судьбу, только найдётся ли тот, кто убережёт его, или сложит, в случае большой аварии?

В назначенный день, жители потянулись на пригорок. К началу схода, уже не толпа, группы стояли в полукруге, ожидая хозяина острова. Енокентий, имел время обдумать о чём говорить и встав на возвышенность уверенно заговорил «Я здесь человек новый и не могу знать ваши заботы. Вам нужен свой, кто понимает вас, кому вы смогли бы доверить своих близких, своё будущее». После его слов не было длинных выступлений, люди ещё не проснулись, или не проснулись и не пришли способные говорить часами. Несколько групп предложили бывшего директора Геннадия Николаевича. Поднятые руки не нужно было считать. Енокентию подумалось: присутствующие, по-прежнему ничего не хотят решать, они, по-прежнему не хотят брать ответственность за свою судьбу, или не верят, что их допустят к решению вопросов в посёлке. Ему даже подумалось – большинство устраивает сложившееся положение, когда во всём можно винить власть.

Избранный глава, обратил к сходу с вопросом устройства в администрацию хозяина острова говоря «Он здесь владелец – От одной из групп предложили, должно быть в насмешку? – Коли владелец, пусть охраняет. С России 300 лет брали ясак 10%. Может и он, не раскатывая губу, за стоко же будет беречь свою собственность?» Нельзя, подобное принимать серьёзно, так увиделось и Енокентию, но потребовали ответить. Он нашёл Тамару Павловну, к ней и обратился «Я хозяин? – Он начал с вопроса – Я считал волосы мои, а они выпали. Я даже не всегда хозяин своих мыслей. Остров, земля в собственности? Земля не гребешок, хотя охранником, да с 10%, в любом случае отказаться нельзя». Соглашаясь, он рассчитывал – охранник острова что-то близкое с охраной новостройки в городе. Предложенных 10% ему хватит.

Экономист засомневалась о возможности уложиться в десять процентов, так-так налоги в государствах, зачастую за половину от доходов. Налоги и их расходование, для населения острова было более далёкое, чем устройство жизни в других мирах, но согласились, что если там, где-то за половину, то они согласны помимо охраны отчислять ещё десять, на общественные нужды из собственной зарплаты. Заговорив о зарплате, каждый пожелал высказаться. Вновь срывалось к гвалту с тысячами мнений. Геннадий Николаевич долго стоял с поднятой рукой, шум только усиливался. Время подходило к началу рабочего дня, то-есть ко времени написания постановления, а постановления отошли далее, чем после избрания главы. Но шум также резко прекратился, как и начался. Из посёлка спускалась четвёрка. Впереди, не спеша в начищенных ботинках с металлическими союзками на носках, покручивая срезанным лопухом на плече, двигался Чистин. Они прибыли в удобное для себя время. Они знали здесь каждого присутствующего, они знали – гвалт на острове – их время. Они пришли вовремя. Но что-то пошло не так. При приближении, бывшие заключённые окружили их и замкнулись в несколько рядов. Толпа замолчала.

Экономист, воспользовавшись тишиной, не замечая происходящего, требовала внимания к себе. Она говорила о соотношении зарплат верха и низкооплачиваемых, говорила о разнице у чиновников и на производстве. Лишь небольшая группа слушала её и пожелала ознакомиться с её полными выкладками на бумаге. В дополнение, они просили обнародовать суммы субсидирования острова и их расходования. Большая же часть, должно быть устала: шум нарастал, цифры ни кого не интересовали. В это время четвёрка с Чистиным, выбралась и заняла место сбоку. Глава, надеясь вернуть внимание, предложил высказаться Чистину. Он, потерял лопух, но не потерял чувства своей значимости и отказался от слова, сославшись на неподготовленность по данной теме. К несколько примолкнувшей толпе, обратился один из бывших заключённых: Он приговорённый выездным судом на три года за хулиганство с посягательством на жизнь, просил пересмотреть своё дело. Из поданного листка, зачитанного Геннадием Николаевичем следовало: Суд проходил в красном уголке завода, заполненного молодыми людьми освобождёнными от работы. Первой дали слово потерпевшей «Он, явившись в стельку потребовал, чтобы его кормили. Я заметила ему, тем ли он тоном говорит в её доме?! Он в ответ, сев за стол требовал щей. Моя дочь ему подала миску. Я б ему подала! Во время еды, я продолжала объяснять чего его матерщинник, то-есть отец, не удосужился втолковать в его набитую мякиной голову? Он же схватил вилку и кинул в меня, в самую шею. Но я знаю чего ждать от таких и всё равно не увернулась. Есть медэкспертиза. Ссадина на плече. Есть свидетель – моя дочь». Дочь, глядя то на мать то на мужа, говорила, что живут они даже хорошо, что он ей всю зарплату отдаёт и она ему не забывает давать на обеды, они с мамой ему дают и на сигареты, но они, на работе откуда-то берут порой неизвестно чего и пьют. Вот он и приходит не такой какой надо – Прокурор задала вопрос – Видели ли вы как муж бросал вилку? – Мать, привскочив, опередила – Она видела, она всё видела, она видела как он целился мне прямо в шею. Судья попросила подсудимого объяснить свои поступки. Подсудимый от слова отказался, сославшись – Пьян был. Не помню. Вину признаю. Раскаиваюсь. Надеюсь на снисхождение – Како тебе снисхождение паршивец ты этакой. Дочь вместе со мной облапошил, теперь суд облапошить хошь. Только здесь не дураки сидят» – не сдерживаясь, в гневе на весь зал, произнесла вместо него последнее слово тёща.

Должно быть, глава зачитывал долго, или озвученное не интересовало собравшихся, только они отвлеклись, переговариваясь меж собой. На вопрос, что будем делать с одним из своих сограждан? сход смолчал. Сход молчал, а рядом с главой уже стоял второй – бритоголовый, из четвёрки Чистина и пытался сказать своё «Моя фамилия Олдин – затем, повысив голос, повторил – Моя фамилия Олдин – но его никто не слышал – Выбежала Тамара Павловна, в раздражении на сход, или ещё на кого, заговорила – Нам нужно выслушать всех и принять решение. С другой стороны, кто мы чтобы судить или миловать?» Вопрос, присутствующих застал врасплох, однако решили что нужно избрать ещё и судью. С юридическим образованием если и были, то промолчали не выразив желания судить, да и как судить, законов нет.

Глава предложил Тамаре Павловне проконсультироваться по данному вопросу и на следующем собрании выступить с предложением, а по процентам, озвученными экономистом и о распределении полученной субсидии на следующее полугодие, напечатать разъяснение для каждого желающего, а завтра собраться и окончательно решить, но люди не согласились «Ознакомиться со страницей цифр? Понять, что значит соотношение зарплат между верхом и низом – 4/1, где-то и 45/1, у нас. За неделю бы разобраться» говорили они, на этом и закончили.

Обдумывая сход, Енокентию Трифоновичу не показалось странным желание разобраться в деталях по процентам; не показалось странным и близкое принятие судьбы отдельного человека школьным учителем, Тамарой Павловной. Он не мог понять, что произошло с Чистиным и его тремя подручными? Избранный глава обрисовал произошедшее: Многие, бывшие на зоне являлись невидимой частью правил установленных на острове. Они, стоящие на нижнем краю иерархии созданной или управляемой Чистиным, первыми же становились публичными виновниками, они становились первыми жертвами сдаваемыми в показательные суды. Они, согласившись стать частью общака, стали мхом укрывающем камень который время от времени сжигали, показывая видимость борьбы. Жестокость подобных образований с публичностью и фикцией справедливости внутри, делали их силой. Понимание, где они оказались приходит много позднее, когда обратно возвращаться поздно. В данном случае, многие выехали на пароме, потому часть попытался вырваться, чтобы перейти в видимую часть общества и полусотней, пусть на время, но заставили считаться с собой четвёрых, даже не четверых, а созданную систему.

Лист, с содержанием доклада экономиста и дела о пересмотре приговора, раздали жителям посёлка. Делами заключённых Енокентий, попросил заняться Тамару Павловну. Она согласилась. К концу недели, её и Чистина он пригласил к себе в номер – обсудить вопросы связанные с данным контингентом.

Когда они подошли, их встретила Нина Васильевна с извинениями, что Енокентий сейчас занят, освободится через пару часов, но он просил проводить их в свободную комнату, где они смогут у ТВ выпить чашку кофе. Енокентий повторял запомнившееся, давнее – Они, два часа должны находиться в одном помещении; замкнутость пространства вынудит искать общие интересы и не считаясь с собственной волей, они проникнут друг в друга. Енокентий, рассчитывал на способность Тамары Павловной увлечь Чистина и перетянуть его на свою сторону.

«Освободившись», Енокентий первой пригласил Тамару Павловну. Она сверкнув глазами открыла папку с документами: Чистин являлся свидетелем у десятка осуждённых, на него многократно заводились дела, но кроме – набить волосы репьём, ему ничего инкриминировать не могли. Он, тем кто не признавал его право заправлять, делал на голове неразделяемую шишку из колючек и волос, жители шишку называли колтун. Так он демонстрировал свою власть, для чего, в своей теплице растил не овощи, он круглый год растил репей. Чистин, в любое время года при появлении любого вызова, выходил с лопухом на плече. Он и в комнату к Енокентию зашёл с лопухом на плече, без намёка к сближению с ним. В Тамаре Павловне не замечал женщину. Енокентию показалось, что он и к себе был безразличен – глядел на мир, из-за ширины листьев выращиваемой культуры.

Говорить, оказалось не о чем. Тамара Павловна, глянув на вошедшего Чистина, подвинула папку на средину стола и сказав, что опаздывает, резко развернувшись направилась к выходу, но в шаге от двери остановилась, зло обернулась, выдернула торчащий из замочной скважины ключ и на выходе, после щелчка запираемой двери, они услышали «Через два часа я освобожусь, затем освобожу и вас». Щелчок замка двери и её слова Енокентий с Чистиным выслушали стоя, одновременно глядя на дверь и друг на друга, в растерянности пережёвывая ситуацию. Енокентий, как старший по возрасту, вынужден был говорить, он, переведя взгляд от двери на папку спросил «Что делать будем?» Чистин пожал плечами. Енокентий, не готовый к подобной ситуации, предложил стандартное для знакомого посетителя – рюмку и включил телевизор. После новостей, которые они просмотрели молча, начался фильм «Джельтмены удачи». После фильма, оказалось, что они его смотрят в сотый раз и не устали. Они в единодушии согласились, что один воспитатель детсада способен сделать для людей больше, чем государством налаженная система правосудия, вместе с системой наказания.

Найдя точку соприкосновения, Енокентий вторично вернулся к своему вопросу «На тебя, в этой папке, дел больше чем на всех осуждённых. Что будем делать? Избранный глава предлагает твою тройку отправить на материк, обучать профессии массажиста. На острове некому лечить остеохондрозы и один согласен, Одиз с Олдиным отказываются… пока. Может и тебе пройти курсы… менеджмента? – Чистин, в возмущении ответил – У меня семь классов, какой менеджемент? В конце третьей четверти Мать застукал у соседа. Нас распустили из-за аварии. Не вовремя зашёл к другу. Она объяснила, что они с Отцом уже развелись бы, да из-за меня живут вместе. Я у них один. В тот день, она мне объяснила. До этого же, они наперебой с Отцом твердили – вера, да верность – Затем оттаивая, в стеснении, для одного себя, заканчивал как молитву – Отец талдычил – нет веры в Мать, тебе больше верить не во что. Тебе больше верить некому. Тебе время умереть, ты в этом мире всё своё сделал. Мать то, что нельзя потерять. Мать для мужчины выше Бога».

Енокентий считал, что в своём возрасте освободился от женской зависимости, что он может размышлять свободно, сторонним наблюдателем, по данной теме. Задолго до дня, когда он готов был рыть тоннель к той кровати, в своём мужском кругу он любил заводить разговоры на данную тему. Вопросы, касающиеся мужских похождений и женских увлечений и их последствий, доходили в споре до повышенных тонов, а иногда и далее. Енокентий начинал подтравливая «Если ты любишь её, если ты утверждаешь что для неё готов на всё, то отчего ты не радуешься когда она ждёт встречи не с тобой? Если она тебе так дорога, то почему ты готов растерзать её за то, к чему у неё кроме любопытства возможно и нет ничего? Если ты действительно настолько силён, в тебе энергии на троих, почему ты боишься, что она узнав другого, разочаруется в тебе, а не наоборот? – Противная сторона, имела доводы не менее убедительные, от – „Женщина сосуд утлый“ до, женщина не способна остановиться выбирая и порой, успокаивается когда теряет интерес для мужчин в силу своего возраста, и лучше её остановить любым способом, чем ждать времени потери интереса к ней».

Мужчины говорят: Нельзя понять женщину, верно оправдывая своё право на неё – у неё нет логики, она не способна принять обдуманное решение и он, мужчина, обязан управлять своей избранницей. Он, признающий, что не имеющий права на свои волосы, считает, что имеет право на другого человека, абсурд, но попробуйте говорить об этом с мужем любящим свою жену. Попробуйте говорить об этом, с женой любящей мужа, хотя здесь вы быстрее найдёте понимание. Мужчины же вам скажут, что у них на 10% больше мозгов, при этом, своими большими мозгами они не способны убедить, они склоняются в споре к большим кулакам.

Женщины, они многое пытаются разъяснить, они порой объясняются с сыновьями, мужьями о том, к чему не имеют право подпускать противоположный пол. Женщина, в силу высоты своего положения – продолжателя рода, положения, определяющего направление движения общества, не имеет права объясняться по поводу своих поступков. Поступков, частью основанных на интуиции. Женщина, пытается оправдаться там где имеет право только обвинять, обвинять за большие мозги которые не хотят думать там, где в первую очередь и должны бы искать выход без кулаков. Обязаны думать, если цель этих мозгов, благополучие хозяина?

Мужчины, узнав – «Земфира не верна» сразу забывают, что они каждодневно подталкивали свою, некогда любимую женщину, к тяжести принятия решения – найти того, кто будет ценить и понимать её. Любимая женщина! Женщина, тысячекратно острее чувствующая отношение к себе, способна ли она к измене без внутреннего согласия своего мужчины?

Енокентий с Чистиным находились вдвоём в номере: один, потерявший силу кулаков, другой, в создавшемся положении только смотрел на принесённый лопух, на металлические накладки на носках ботинок. Они не могли придти к единству, но в сложившемся, слышали друг друга и признали, что не могут быть врагами: у них близкое понимание событий представленных новостными программами, они едины в понимании кино, и только, мелькнувшая в рекламе «Мона Лиза», их чуть разобщила. По мнению Чистина, художник написал автопортрет в виде женщины, а Енокентий оспаривал, что изображена именно Мона, или любая другая женщина, которая влечёт робеющего мальчика, поощряя улыбкой. Она, доброта и мудрость, говорит с полотна «Мальчик, тебе не обойти женщину. Она дорастит тебя до Мужчины, а позднее, когда узнаешь её руки, и пойдёшь далее у тебя будет весь задний план: дороги и скалы, мосты и реки». Картина не разобщила их, она открыла нечто потаённое в восприятии мира.

Двое, совершенно не сопоставимые в физическом отношении, в жизненном опыте, находясь под замком были вынуждены воспользоваться разумом. После ухода Чистина, Енокентий выбросил принесённый лопух, и лёг не раздеваясь. Волнения дня унесли сон «Зачем всё это, за что всё это? «На вилы его» – думал он. Затем мысли развернулись ко времени не знающего ночных размышлений, не знающего длинных разговоров с оппонентами. В те времена, он принимал решения в один миг.

********

После изгнания Кешки с должности в первом колхозе, на следующее утро, Мать проводила его на «Ракету». Отчалив, судно развернулось и набирая скорость, двинулось вверх по реке. Деревня уменьшалась, детали растворялись в расстоянии, Мать оставалась неизменной. Она стояла на берегу с хворостиной, которой прогнала корову на пастбище. Корову вечером ждали свежая трава и хлеб – так приучали её к дому, Кешке же, возвращаться было некуда. В кармане лежал остаток от расчёта, в голове привет Дяде, который жил в двухстах километрах.

Дядя встретил в своей обычной приветливости, посоветовал идти в Сельхозуправление, говоря «Мать пока тебя учила, одной обновы не справила! Попробуй ещё раз. Вдруг возьмут? Хотя двести км. не расстояние для твоих «подвигов».

В управлении предложили места в двух посёлках на окраине района «Завтра, к ним едет наш завотделом, с ним можешь добраться» – предложил кадровик. В первом поселке располагалось училище, Енокентия попросили написать автобиографию в страничку. Директор до конца не дочитал «Мы принимаем преподавателей, мастеров. Они должны знать орфографию. Вы, нам не подойдёте».

Вторая деревня начиналась с зернотока. На территории тока, у разобранной сушилки, несколько человек наблюдали за ремонтом. Завотделом присоединился к группе. Кешка, посидев в одиночестве пошёл следом: ремонтировали систему нагрева воздуха, на подобной модели во время учёбы он проходил практику. Подойдя и поняв причину, в минуту, извлёк деталь которая являлась причиной неисправности, с которой не могли справиться с начала смены. Затем, понаблюдав в безразличии за работающими, сел в машину. Вернувшийся завотделом отправив Кешку в контору, к председателю. Им оказался один из наблюдавших за ремонтом сушилки. Встретил словами «Я не могу один без правления принять тебя на работу. Утром с 6 до 7часов у нас планёрка, не опаздывай. Переночуешь в доме, где у нас останавливаются. Там у нас, как-бы гостиница с хозяйкой – И совсем без формы, в полуулыбке как-бы нехотя, исполняя обязанность закончил – Я осведомился о тебе. Смотри у меня. Подзатыльник быстро схлопочешь – Кешке терять было нечего. Его проводили с хворостиной. Он качнулся навстречу и переводя взгляд с переносицы на седину волос и обратно в глаза, чётким голосом произнёс – Меня отец не трогал». Много, много спустя, он не забыл его полуулыбку, стеснённость и необходимость сказать. Енокентий не исправил свою резкость, он не нашёл последнее пристанище своего Председателя.

Хозяйка дома, определила Кешку в маленькую почти отдельную комнату с печкой, радиолой, столиком и койкой. В углу расположилась этажерка с книгами. Утром, картошка приготовленной на яйцах в поджаристой сметанной корочке и гусятина, стояли на столе. К шести, Кешка прибыл в кабинет. Когда правление собралось, глава хозяйства представил «Енокентий. Желает у нас работать, у него специальное образование – затем, переведя взгляд на крепкого мужчину, продолжил – Иванович давно написал заявление о переводе в трактористы, а вчера позвонили – есть новый трактор. Если присутствующие будут не против, давайте отдадим его ему. Ивановичу исполнилось тридцать три, пусть будет подарком от колхоза и если присутствующие будут не против, давайте возьмём Енокентия на освободившуюся должность, заведующим МТМ».

Кешке должно быть показалось, что правление известие восприняло если не вздохом облегчения, то явно они были не против. Затем председатель, обращаясь к Ивановичу, попросил его ввести в курс молодого специалиста, съездить с ним в Сельхозтехнику, познакомить. Бухгалтера попросил выписать документы на получение трактора на Енокентия, а десятку, для знакомства в Сельхозтехнике в подотчёт на Ивановича.

Деревня, где Кешку приняли на работу, находилась всего в двухстах километрах от той, из которой его изгнали, одновременно она находилась на две жизни в стороне от неё. Он устроился в такой же колхоз, который как и большинство колхозов имел все атрибуты подобных хозяйств: Доярки бывали в загуле, механизмы ломались и так же как и везде, своё стояло впереди колхозного. Сюда, как и в другие хозяйства присылали больших и маленьких начальников, регулярно слали контролёров и проверяющих, но жители деревни относились к установленным сверху правилам как к неизбежности – нужно терпеть, приспосабливаться, чтобы от них, от начальников иметь минимальные неудобства. Деревня и после перестройки не рухнула: Фермерское хозяйство с собственником, но разговаривая с ним видится не собственник, а часть деревни, на котором хлопот побольше. В подобной деревне нет и быть не может развалившихся домов, упавших заборов, нет бурьянов. Деревня всегда жила не для власти, а для себя, жила как могла: отправляла сыновей в армию, на войну, она всегда была частью большой Родины но, не становясь в показное сопротивление, свои интересы ставила в равные с требованиями верхов.

Позднее, с каждым годом всё более и более Енокентий удивлялся способности здесь живущих подводить прибывших под понимание своих устоев. Большая часть, волей судьбы оказавшихся в посёлке, становились его частью. Здесь жили сосланные латыши и тунеядцы, алкозависимые, сюда возвращались те, кто искал счастья в дальних краях. Когда говорят «Сердце России» почему-то встаёт перед глазами Кешки эта небольшая деревня, хотя и здесь случались исключения.

Иванович ознакомил Енокентия с мастерской. Главный инженер привёл в комнатушку, показал полку с набором справочной литературы, объяснил обязанности. Енокентия ввели в коллектив. В нём, он проработал более четырёх лет. Если кто-то подумает что он, в потрясении от изгнания, перевернулся с головы на ноги, то нет, он остался точно таким же: У него, также как и в предыдущем колхозе не вовремя ломалась техника, он не отказывался принять участие в компаниях без закуски, среди дня его находили спящим. Он пропадал из деревни. Его точно также, вызывали на правление колхоза, расширенный партком, сельский совет и на первых собраниях, каждый считал своим долгом указать на упущения заведующего МТМ.

У зоотехника: неисправный кормораздатчик среди зимы снёс ворота – телята, дохнув мороза, передохли. В ответ Енокентий спрашивал «Отчего ворота, снесённые утром заинтересовали его, зоотехника, через сутки? а вторые двери, образующие тамбур висят на одной петле, без возможности закрыть? и зоотехник молчал. Молчал на всех последующих собраниях.

У агронома, дальнее поле осталось не обработанное – сломался трактор. В ответ Енокентий, глядя в глаза спрашивал «Вы в своё время воспротивились покупке копеечного тестера? а без него, диагностика электрики не возможна; В данном же случае, все знают распутицу и бездорожье здешних мест, и по его, Енокентия мнению, данное поле следует обрабатывать первым, пока не затопило дорогу».

Правление, выделило ему мотоцикл. Его мощность Кешка опробовал на свежезасеенном поле, оставив восьмёрки, а затем освоил и демонстрировал своё умение разворачиваться. Он разгонялся, а перед забором, одновременно: поворот, тормоз переднего колеса, полный газ и мотоцикл подняв клубы пыли у рядом стоящего забора, вылетает из неё, из пыли в обратную сторону, под всеобщее изумление.

Своё умение он решил продемонстрировать зоотехнику. Мысль, удивить своими способностями пришла мгновенно, перед движущимся навстречу стадом коров. Кешка сделал так, как делал десяток раз, но не учёл – люлька пригружена пассажиром и вместо того чтобы развернуться на одном колесе, мотоцикл перевернулся через коляску. Кешку выкинуло далее зоотехника. Выкинуло во время, когда завихрения заведующего, воспринимались болезнями роста: деревня пошушукалась, в районе пожурили, в конторе повесили приказ с выговором.

Деревня, район, перенесли аварию, перенесли и прогулы начала зимы последнего года работы. К этому времени, его боязнь противоположного пола нельзя было скрыть. Случайные отношения давали только временное успокоение. Любаша? её он отправил в дальний угол памяти. Паля, она занимала постоянное место, но без серьёзности намерений. Он простился с ней шампанским у ключа, и острота чувств не тревожила. Осенью кольнуло на коротко, но ехать помешал ледостав на реке, он поехал по установившейся дороге – в конторе объяснил, за запчастями. Приехав в деревню, узнал: Паля с Гришей поженились. Перед женитьбой, перевезли родителей в район, за двести км. Они сейчас живут в Райцентре. В нём Кешка бывает не по разу в неделю.

Назад ехал, не всегда следя за дорогой – оказалось, она ему не безразлична. Он давно не видел её, а в памяти вспыхивало, она спрашивает его «Азия, как далеко она, Кеша?» Уйдя в прошлое, не понимал где он, куда жмёт педаль скорости, пока не въехал в кювет, не разбил лобовое стекло. На работу позвонил на второй день «Восстанавливаю машину после аварии. Приеду завтра».

Его не выгнали, сделали вид, что поверили. К этому времени, Енокентий понял, да нет, конечно не понял, его подтолкнули к принятию правил которые должны лежать в основе его работы. Ко времени поездки, данные правила он считал своими, выстраданными в набитых шишках. Он вынужден был понять и выполнять их. Получив первое направление на работу и унёсшись в эйфории «Это первое назначение, из череды следующих, заканчивающихся в Министерстве и он не должен наживать врагов». На первых заседаниях, он верил, что критикующие относится к нему с желанием помочь. Он не понимал: выступающие, только красовались друг перед другом и перед ним – умением видеть промахи, способностью публично показать свою значимость. Они демонстрировали – «Язык это власть». Благополучие критикующих не зависело ни от работы Кешки, ни от собственной, их положение зависело только от умения представить себя вышестоящему. Они зависели только от назначивших их.

На окраине другого района, ему изгнанному с работы, из дома, стало не до должностей, ему нужно было выжить – сзади, на обрыве берега стояла Мать с хворостиной. Свою голову, он обязан заставить думать за собственное благополучие, даже не за благополучие, а хотя бы удержаться.

«Удержаться во чтобы-то ни стало», управляло Кешкой. Урок, изгнания из первого колхоза он усвоил по своему считая, что его задача не руководить – каждый знает свою работу лучше его. Его задача убедить подчинённых, что он имеет право принимать решения за них. Его задача, время от времени напоминать, что он у них главный – диктовать свою волю. Диктовать, даже если им поставленные задачи идут вразрез здравому смыслу, во вред производству, во вред всем и каждому, он обязан диктовать свою волю тому сегменту, который ему отдала вышестоящая власть.

Он считал – его задача убрать сомнение в своём превосходстве, не считаясь с опытом, возрастом, не считаясь с занимаемыми должностями. Потому, когда его начальник, главный инженер, не согласился с его доводами на требуемое время ремонта – ещё смену и объяснил простоту выполнения в течении часа, а следующим утром, на планёрке, потребовал отчёта за сорванного задание, Енокентий отчитался «Нужно ещё полторы смены. Сделано согласно вашим указаниям, и работать не будет. Нужно полностью переделывать выполненные работы». Можно подумать, Главный не понял проблему? вовсе нет, он не посчитал нужным объяснять мелочь, которая видима для всех. Мелочь, видимую для всех, Енокентий отбросил. Сделали только то, на что указывал главный – ремонт следовало начинать сначала.

Его могли, думали убрать, но пришлют другого, из Кешки же надеялись сделать помощника под свои нужды, и со временем деревня его несколько притёрла, и даже частью зауважала, а после окончания противостояния между ним и бывшим заведующим – Ивановичем, его заметил и район.

Ивановичем, его называли с третьего десятка – при Енокентие, скорее по привычке, а кто-то и с ехидцей. Крепкий, длиннорукий, с земли закидывающий на плечо любой мешок, при Кешке он, почти в одиночку заканчивал дом – оставалась внутренняя отделка. Дом, всей высотой красовался на основании из трёх рядов лиственницы, с листвяными же воротами рядом.

Он переехал из соседней деревни к своей избраннице. Работал на тракторе только один, не подпускал ни деревенских сменщиков, ни присланных из города. Работал сезонами без выходных, от темна до темна, на ходу обедал, на ходу отдыхал – в длинной загонке устроившись вдоль сиденья. Он и зарабатывал по две зарплаты, что свыше подрезали. Подрезали, отправляя на неудобные поля с одними углами, отправляя на низкооплачиваемые работы; поле им обработанное оказывалось меньше, этого же поля обработанного передовиком год назад. «Заросло» не моргая, отвечал учётчик.

На собраниях, не подбирая слов, он требовал справедливости, указывал бригадиру, механикам, не только на отношение к себе, но и на их упущения в делах колхоза. При районных представителях возмущался отношением к работе, требовал принятия мер к виновным и однажды его вызвали в контору, предложили должность заведующего МТМ. Он согласился.

Его наследство, в виде родословной, не могло терпеть приспособленчества, не терпело половинчатости, он рассчитывал своей силой, своим трудом добиться достатка и уважения. Собственным хозяйством занимался урывками – до работы копал картошку, а на день давал задание домочадцам собрать; по вечерней темноте перетаскивал собранное в погреб.

Став маленьким начальником у него времени не прибавилось, а количество врагов учетверилось: отправленный грузовик стоял за кустами, водитель спал. В конце смены Иванович спрашивал «Отчего сделал всего рейс? – тот, глядя в глаза, отвечал – На базе очередь, простоял, вторым рейсом не успел». На собрании делался вывод. На собраниях им делались выводы по всему хозяйству. Против него ополчился колхоз. И когда Кешка принимал дела, действительно, видел среди присутствующих облегчение, видел спасение от правдолюбца.

Первая неприязнь пролетела меж ними во время субботника. Кешку, Ивановича и местного передовика Мовригина, определили в одну бригаду. Кешка, не просто считал себя в унизительном положении, работая вместе с рабочими, он видел ещё и свою второсортность: Иванович откручивал три гайки, Мовригин две, он торопясь, справлялся с одной. Иванович пожалел его и его сбитые руки, показал где держать палец – Кешка сравнялся с передовиком, но ухмылку с его стороны запомнил.

Когда говорят «Гений», обычно, относят к известному человеку: изобретателю, художнику, музыканту. Только не гениален ли спортсмен? с тремя победами на одной Олимпиаде. Он, в замедленных движениях уходит в каждом шаге на миллиметр от соперника. Он на голову выше лучших мира. Думается подобное – гениальность. От точности в его движениях нельзя оторваться, как нельзя без усилия воли, отойти от картины, как нельзя не изумиться некому решению в технике, электронике.

Около работающего Ивановича нельзя было не остановиться, не засмотреться, его работа завораживала, забывалось куда шёл. Иваныч, не сердился на любопытствующих, охотно разъяснял если спрашивали, но становясь рядом никто, никогда не мог сравняться с ним. Он каждое движение, каждый поворот обдумал перед тем как заснуть. Он, если не гений то точно из первого ряда, и он знает это и требует к себе должного отношения. Кешка во время посевной, по забывчивости не привёз ему запчасть и не найдя ничего лучшего, сослался на отсутствие на складе. Иванович, привёл его к телефону, позвонил, по памяти продиктовал номер детали и потребовал доставить до конца дня.

Его резкости, ухмылки, подтолкнули и Кешку встать на сторону большинства: рвач, хоть зубы обламывай своё возьмёт, ни с кем не считается, у него каждый враг. После случая раскрытого обмана и Иванович заподозрил в Енокентие противника.

Готовились к уборочной. Иванович ремонтировал комбайн. Мовригин настраивал новый. Они в один день начали работу, в один и закончили. В день получки, расписавшись за сумму вполовину от полученной передовиком, Иванович не выдержал, попытался успокоить себя «чекушкой», но потерял контроль.

Кешка стоял у склада, когда он обезумев от злости, схватил вилы и с криком «Вот ты где. Я тебя сейчас насажу» двинулся в его сторону. Кешу спасло время ремонта. Гараж был полон и механизаторы отстояли заведующего. Прибывший участковый составил протокол, отвёз дебошира на ночь в КПЗ.

Для Кешки нужны были основания в начислении. Он не допустил бы подобной ошибки в отношении Ивановича, но когда сдал наряды подошёл передовик: он ознакомился с начислениями и не нашёл части сделанного. Кешке пришлось писать дополнительный наряд. Мовригин утверждал, что потратил много времени и Кешка, будучи в хорошем настроении, написал сколько просили. На дописанное «сколько просили», требовалось обоснование, требовалось к утренней планёрке. К этому времени, он знал куда и по какому вопросу обращаться. В Сельхозтехнике, в бухгалтерии, расчётчица подсказала выход из ситуации.

На планёрке, в присутствии членов правления, выпущенного Ивановича, Кешка стоял с нормами настройки новой техники. Нормы перекрывали его начисление. Он, оправдался. Вскоре, ему предложили вступить в партию.

Десятка, выписанная на подотчёт Ивановичу при Кешкином вступлении в должность, являлась обыденным явлением, являлась частью установившихся правил ведения хозяйства. Специалисты хозяйств старались поддерживать особые отношения с поставщиками, обычно выстраивая их через винный отдел. Проще, достать из-за пазухи и получить ГСМ, запчасти, чем добиваться приёма к директору, к районным управителям да и ходоков не любят – руки жмут способным самостоятельно решать вопросы.

Ивановича, в должности заведующего МТМ сложившееся не беспокоило, он получал десятку и привозил требуемое, в дополнение, рюмка за ужином помогала в снятии стрессов явившихся с новой должностью. Вернувшись на трактор и работая не считаясь со временем, узнал – найденное средство помогает и при накапливающейся, постоянной усталости. Правда, накапливалось порой столько, что за один день не всегда справлялся. Эти дни отмечали прогулами. На одном из собраний подняли вопрос дисциплины. Отъявленным оказался Иванович. Он был другим. В деревне он был чужим. Его ненавистники требовали оформить тунеядство. И жить бы Кешке без гвоздя, но что-то не соответствовало? – куда отправлять то далее? После, выхваченных вил, их отношения вышли на районный уровень.

Пахали зябь. Кешка стоял на краю поля. Около него остановился Уазик. Вышли председатель, и секретарь райкома. Поздоровавшись за руку, секретарь заговорил с нажимом «Мне сообщили о деле вашего тракториста с упоминанием тебя – Долгий взгляд и продолжение – Он делает две нормы. Он один из лучших. Можешь ли объяснить? – Енокентию терять было нечего, ему и идти было некуда – Лучший? Видите в сотне метров трактор, это его трактор. Вот линейка. Он пашет глубиной менее требуемой нормы. Вы его заставьте перепахать, а я привезу ему пол-литра. После того, как он перепашет поле и выпьет водку, а он ее перепахав непременно выпьет и Вы сможете уйти от него?… У вас не будет вопросов». Секретарь, более не спрашивал, хотя и знал, что норму делают все, не считаясь с линейкой.

Закончилась та осень не только зимой. По окончанию уборочной, из района пришло извещение: Колхозу выделен кирпич на строительство конторы. Для помощи в выполнении заказа, необходимо направить одного человека. При кирпичном заводе работает ЛТП, потому направлять следует алкозависимых.

Собрание колхоза по кандидату на кирпичный завод, обошлось парой выступлений. Голосование закончило противостояние. Енокентий вздохнул с облегчением. Он выходил из зала прокручивая не останавливаясь – «Не заменимых у нас нет». В ночь, перед отправкой Ивановича, сгорел его недостроенный дом.

Закончилась та осень не только зимой. Обдумывание Кешкой вступление в партию затягивалось. Его вызвали в райком. Он подошёл к назначенному времени и ожидал вызова. Напротив сидела девушка с зелёным томиком. Кешка иногда заходил в библиотеку, у данного автора он находил созвучие с собственными мыслями. Вышедшая секретарь, извинившись за занятость шефа, предложила ожидающим приёма пройти в комнату отдыха, где можно выпить кофе. Прошли в комнату. Её голос ему показался знакомым – Да, она работает в газете. Иногда перед публикациями обзванивает, уточняет материалы. К ним звонит чаще. Ехать далеко.

«Брак крепость. Кто вне, желает войти, кто внутри – выйти» Правда ли это? Когда говорят, «Русская красавица», это и об Альбине, и это правда. С ней Енокентий ожидал приёма у секретаря райкома. Мужчины, если бы у них голова беспокоилась о своём счастье, выбирали бы подобных, но у них другие цели, они не хотят себе счастья. Енокентий, так же не хотел счастья, однако, ожидая вдвоём в небольшой комнате трудно остаться наедине.

Через два часа пригласили. Секретарь спросил не о вступлении в партию, он спросил о намерении учиться в институте, говоря «В районе будет работать выездная приёмная комиссия. Я считаю, ты Енокентий поступишь». Затем вызвал Альбину и обоим дал задание, написать статью в полосу. Статью они не написали, встречи же стали регулярными и однажды Кешка сделал предложение. Она приняла, но с публичной помолвкой. Кешка с Дядей, при всех его военных орденах и её родственники, объявили о скором бракосочетании. Райцентр одобрил выбор Кеши, посёлок небольшой, её знали.

Непредвиденная женитьба, для Кешки поставила не решаемые вопросы. Воспользоваться, орёл – решка не подходило. Отменить нельзя – вновь, каждая встреча с родственниками, знакомыми будут начинаться и заканчиваться «Ну как? Когда? Время уж! Застоится». Он и сам, находясь вне крепости желал войти в неё, но страх остаться наедине с любой девушкой привлёкшей внимание, не оставлял шансов на решении вопроса. И он уговорил себя – «Это судьба» – а, уговорив, успокоился. Его больше не спрашивали «Когда он надумает и не застоялось ли у него?» В выходной, он готовился ехать к невесте, неожиданно пригласили к телефону «Кеша, я приехала и хочу видеть тебя. Приезжай сегодня» Приглашала Паля. Будет ждать по адресу. В домике запустенья, пыли и тенёт они встретились. В нём, началась их семейная жизнь. Утром он знал – она беременна. Уехала от Гриши. Тётя, у которой она жила в городе во время учёбы, зовёт её к себе. Тётя одна, будет рада.

Следующим днём, встретившись с Альбиной и проходя мимо дома Палиных родителей, он спросил «Отчего не спрашиваешь, почему не приехал вчера? – она ответила – Я знаю. Мне всегда казалось, что наши отношения только до некого часа. Возможно и к лучшему?»

Она жила на одной улице с Палей. Вечером он был у неё, у Пали. Накрыли стол. По окончанию ужина, опустившись на колено, он сделал предложение. Она согласилась. И он согласился уволиться, согласился переезжать в город.

В деревне, Председатель колхоза лежал в госпитале замещал Зоотехник. В заявлении на увольнение, поставил дату двумя неделями позднее. Рассчитали этим же числом «Подарок молодому» объяснил и. о. Кешу отправили на Уазике. Вечером он сидел за столом у Матери. Мать кормила дранками, самодельным вяленым мясом и радовалась за сына: кое-как женится и уволили за час, без отработки.

Через две недели они с Палей жили в городе у Тёти. До турпоездки, к месту ссылки И. В. С. оставалось десятилетие.

IV

Молодость, миг несущийся c огромной скоростью при которой не рассмотреть детали, миг, когда нет и расстояния с которого увиделось бы данное время в полном объёме. Верно, и о времени можно сказать «Лицом к лицу, лица не увидать». Но идут годы и однажды, ещё не проснувшись, ещё не войдя в новый день, сознание не зависимо от воли, выхватит некий случай из той поры, закрутит его и вбросит в проснувшегося с новым значением. Новое значение произошедшего, овладевает мыслями как некая истина, как истина другого человека, чужого человека и этот чужой человек, день за днём вытесняет того, бывшего. Новая, народившееся личность, вынимает из памяти случай за случаем, поступок за поступком, вынимает и изменяет его значение. То, что представлялось позором, что гнало от свидетелей своей слабости, предстаёт в противоположном виде, а то чем гордился, бахвалился – возникает тёмной стороной.

Тёмная сторона, тёмные страницы прошлого? Так ли это? Молодость миг, миг устремлений, миг невозможных задач требующих личного присутствия в нескольких местах, в нескольких городах. Заполнить собой наибольшее пространство, не есть ли главная цель данного времени: неосмысленная, интуитивная цель – она не даёт времени обернуться назад, не даёт времени обдумать, увидеть происходящее c разных сторон. Нет времени, да и нельзя остановиться, отдаться осмыслению происходящего.

Остановись, и собственные мысли обязательно подведут к некой черте. Христианство, другие религии, жёстко становятся против добровольного ухода из мира, и это мудрость, накопленная историей народов, пришедшая к человечеству одновременно с его сознанием, на основе которой мир обязан сохраняться в некой первозданной чистоте. Каждый человек, обязан уйти в мир иной в той же чистоте в которой и явился. Он обязан уйти чистым, независимо, что успел, кем его запомнил этот мир, он обязан муками переосмысления очистится от своих тёмных страниц, оправдаться перед собой за проступки.

«Человек первую половину жизни грешит, а вторую искупает грехи» – услышишь порой от убелённого сединой, услышишь от скованного болезнью – услышишь как истину от возраста не способного физически к грехам. Или, люди говорят так потому, что хотят считать себя способными понимать правила мира? Понимать, без способности убедить в своём понимании входящих в него.

******

Енокентий прибыл на остров далеко на второй половине жизни, на той половине когда некуда спешить. Он, верно, прибыл с переоценкой прошлого, или две недели пути с однообразием стука колёс настучали ему: «Адресат. Адресат выбыл в Корск. Корск»

Как-то получилось, что он добирался на свой остров через Корск и как-то получилось – во время стоянки теплохода он успел зайти в адресный стол, но не зная фамилии Любаши после регистрации брака, ему только посожалели. Однако перестройка не только разрушала и в частном агентстве, с улыбкой оформили заказ. Возможности электроники, или профессионализм фирмы, только пришёл список проживающих в крае с близкими данными. После уточнения, в изумление Кешке на одной из фото была она. Он обратился с дополнительными, уточняющими вопросами: Она никогда не была в Корске, она жила в посёлке, затем переехала в Краевой центр, в настоящее время находится на длительном лечении в Диспансере. Она вдова у неё четверо детей. Двое далеко, за Уралом, а дочь с сыном в городе. Сын – владелец фирмы специализирующейся на строительстве. Основное направление – рубленные жилые дома. Согласно рекламе: они единственные, не пользуясь современными технологиями, на дома срубленными в чашу, дают гарантию – сто лет. Получив данные сведения и боясь встречи co своим прошлым, Енокентий, решил вначале познакомиться с её сыном. Не найдя ничего лучшего, он оформил заявку на строительство дома, с просьбой о личной встрече с главой фирмы.

Проценты, выделенных ему на охрану острова, должны гарантированно обеспечить кредит в банке. Место для дома присмотрел в устье речки, в стороне от посёлка. На возвышенности соток в пятьдесят, окруженной низиной, стояло полуразрушенное производственное здание, частью демонтированное. Оставалось дождаться собрания и заручиться согласием жителей. Так посоветовал глава посёлка. Нерешительность Геннадия Николаевича, Енокентий объяснил сменившемся отношением островитян к себе: ему казалось – он для них стал менее значим. Нет, они здоровались, говорили с ним, но он не видел угодливости возникшей после посещения пограничников и даже более того, казалось экономист оттеснила и избранного главу. Её останавливали, её приглашали на предприятия, и снова и снова допытывались – отчего сумма зарплат, мало о чём говорит. И она повторяла и повторяла: стабильность, благополучие большинства, определяется разницей в доходах между верхом и низом, а успехи экономики – в равенстве закона для всех участников и налогах. Она утверждала: страна должна принадлежать производству и власть обязана работать на бизнес, власть должна укладываться в получаемое от налогов, от минимальных налогов. В государстве, которое стремится в лидеры, чиновники не могут иметь в разы более производственников.

В выходной, к назначенному времени, пригорок вновь был полон, дети и старики стояли здесь же. На время схода остановили производства, закрыли магазины, в порт вернулись суда. Люди расположились двумя частями, разделённые невидимой чертой и выделявшимися малыми группами. Глава спросил, не пора ли начинать? Одобрение, в виде своеобразного гула, быстро прекратилось. С обеих сторон, выступившие несколько вперёд представители, просили слова. Желали высказаться и из малых групп. Когда закончили говорить, выявилась новая действительность – требовали переизбрания главы, их не устраивал Геннадий Николаевич – мягок; они были против 10% отчисления охраннику – во многих странах на оборону, то-есть на охрану до 5%. Они требовали установления норм близких к европейским странам; они требовали избрания главой острова экономиста – Александру Александровну. Другая сторона настаивала на сохранении действующего главы – его помнили директором и не видели другого на его месте.

Енокентий?, увидел себя с другой стороны на седьмом десятке, островитяне, после выступлений экономиста, увидели себя со стороны на седьмой день. Они на седьмой день, не требовали поднять на вилы хозяина острова, они слушали всех. К ним, за семь дней вернулась способность думать самостоятельно и своей самостоятельностью они требовали отмены, ими же утверждённого неделей ранее. С перевыборами, хотя они и не входили в повестку, согласился Геннадий Николаевич, следом и Енокентий, для него: справедливость, Он, остров – должны стать синонимами. Кешка, в гордости от своей дальновидности стоял в стороне – неделей ранее смог отказаться возглавить и повести, возглавь и сегодня, всего через неделю, его могли требовать убрать.

Голосование вопрос не решило, экономист и Геннадий Николаевич, набрали одинаковое число голосов. Александра Александровна, спросила, «Нет ли воздержавшихся, и если есть, то не хотят ли они высказаться?» Воздержавшиеся, та же десятка которая не знала что делать на первом собрании и сегодня не могли выбрать к какой стороне примкнуть. Они говорили «Бизнес экономика закон, основа любого общества – Затем, глянув на другую половину собравшихся, продолжали – Но бизнес экономика, это жёсткость при которой могут стать вторым планом: человечность, помощь, порядочность. Заканчивали вопросом – что, для нас живущих на острове более важно?» Повторное голосование, с перевесом в несколько голосов, оставило главой острова Геннадия Николаевича.

Вопросы, поставленные экономистом: соотношение зарплат высших руководителей и нижнего звена, зарплаты чиновников и занятых в производстве, налоги, стало вторым вопросом занимавшем присутствующих. Соотношения зарплаты чиновников и производственников, утвердили равным, а между высокооплачиваемыми и с низкой зарплатой как пять к одному. Собрание согласилось: все зарплаты на острове, нужно привязать к зарплатам нижнего уровня и чем обеспеченней будет низ общества, тем более зажиточными будут их руководители, пусть в разы, но ограниченного рамками закона.

Затем, глава предложил утвердить отчисления на охрану острова, и озвучил, просьбу Енокентия о выделении участка под строительство. Если, выделение участка не вызвало вопросов, то вымогательство, так считала экономист, 10% на охрану, совершенно не приемлемым. Енокентию пришлось согласиться дополнительно, взять ответственность за исполнение внутренней безопасности и чуть уменьшить аппетит, затем, утвердили сохранение бесплатного здравоохранения, образования.

После принятия основных решений, собравшиеся оживились, словно на дворе не обычный выходной день, а сам Первомай, с открытой калиткой к всеобщему процветанию. Но найдётся кто ложку дёгтя поднесёт – слова просила Тамара Павловна. За перевыборами, решением основных вопросов, забыли о порученном ей судебном деле – «покушения на жизнь». Она объявила, что среди собравшихся не видит не только Чистина, но нет и Олдина. Мальчишки, отправленные за ними, вернулись ни с чем. Она считает, что они должны присутствовать в обсуждении. Глава, предложил начать без них, в надежде что подойдут, и попросил желающих высказаться по данному вопросу. Праздничность настроения, ни как не совпадала с решением судьбы отдельного человека. Предлагали пару развести, предлагали на те же три года поместить под стражу тёщу, предлагали под стражу отправить и судью. Слова главы, что судья только исполнял закон на настроение толпы не подействовало. Вновь, судьба отдельного человека была безразлична для большинства – подобное их не может касаться. Их хата с краю.

Тамара Павловна, как на уроке пыталась донести своё понимание: она говорила, что если один сомневается в справедливости своего наказания, то каждый может оказаться осуждённым… и по прихоти. Она же считает, что в данном случае обвиняемый должен быть оправдан; в подобных случаях необходимо расселять, чтобы убрать причину конфликта. Она считает, что общество для своего благополучия, после третьего однотипного случая, обязано находить и убирать причину. Присутствующие примолкли и окончание – рекомендацию от Тамары Павловны, о предоставлении отдельного жилья осуждённому, приняли как собственное волеизъявление. О чём и предъявили своё требование к администрации острова, то-есть к главе и охраннику «Вы обязаны предоставить жильё». Решение, по мнению собрания находилось на поверхности – после отъезда владельцев коттеджей, квартир, на острове есть свободное жильё – в некоторых домах свет в одном окне не горит. Люди они только люди, они помнят случившееся, виденное ранее и предлагают подобное, как наиболее возможное.

Как-то, в начале перестройки, Кешка примкнув велосипед к ограде у общежития, поднялся к себе. В окно глянул, когда мальчишки-дошколята пытались отцепить. Пришлось возвращаться, подойдя заявил, что велосипед его. Детки, в ответ подняв голову объявили, что в следующий раз он не успеет спуститься и они угонят его. Видя перед собой большого дядьку, они потащили за верёвочки машинки. Кешка наступил на верёвочку машинки крупного мальчишки. Тот, уставившись на него, взглядом сказал «Чего вдруг пристал? – Машинка твоя? – Да моя – Но я сильнее тебя. Сегодня я могу отнять её у тебя – Мальчишка заморгал – А почему ты хотел взять мой велосипед?» После произошедшего мальчишки, оставили его транспортное средство.

Данный случай Енокентий рассказал толпе за тысячу, от дошколят до дедов и добавил, что в валяющейся банкноте, самого крупного достоинства, пришито столько же и несчастья потерявшего её, или того хуже: брошенной кем-либо в разладе с самим собой, с окружением, с мыслью «Горите вы все пропадом вместе с вашими деньгами». И подобравший, не своровавший, то-есть не переступивший через закон, совесть, а только подобравший, не может ли он, вместе c радость непредвиденного приобретения положить к себе за пазуху несчастья бросившего банкноту, или переживания потерявшего? Собравшиеся молчали. Что, они вновь увидели в нём хозяина? Или от того молчали, что поняли – надеяться нужно только на себя.

Последующие вопросы решились, как бы сами собой. Избрали судью. Здесь для возможных правонарушителей не было лучшего защитника, чем Тамара Павловна. Её утвердили, без выдвижения других кандидатов. Затем, приняли решение по занятости: проголосовав за предложение экономиста – продать стоящее рефрижераторное судно и купить малые рыболовецкие, для желающих арендовать их. По её подсчётам, рыбная ловля и переработка, должны обеспечить работой население острова, в дополнение она предложила – установить ещё одну линию консервации взамен запланированной отсыпки набережной. После согласия с её предложениями, Александру Александровну включили в администрацию посёлка. Люди помнили: через год к ним придут те, кто оставил свой флаг и им нужно жить самостоятельно. Они обязаны жить тем, что зарабатывают и видели – экономист, поможет им в этом.

К середине лета, суета улеглась, собраний более не собирали. Выполняя задуманное, продали рефрижератор, взамен у пирса встали несколько новеньких рыболовецких судов, стояли в ожидании окончания приёма заявок на аренду. Соседи, из государства Панае монтировали линию консервирования, ежедневно курсируя к своим берегам. У главы, появились свидетельства незаконной ловли в своих территориальных водах, но доказательств, кроме видео не было, а видео к координатам не пришпилишь.

Енокентий строил себе дом. Если о чём и говорил весь посёлок и то недолго, то о найденных Чистине и Олдине. Их нашли после собрания: Тамара Павловна организовала школьников, глава обратился к жителям. Нашли в течении часа. На выделенном под строительство Енокентию участке, в здании под снос, внизу лежало тело Олдина. На втором этаже, свернувшись клубком, без сознания, обнаружили Чистина. У него, вызванный доктор, определила внутреннее кровотечение и его спецбортом отправили в краевой госпиталь, на материк.

Один из охранников лагеря, согласился расследовать произошедшее. На втором этаже, на подоконнике, обнаружили ножи принадлежащие потерпевшим, без признаков их использования и документы. Смерть Олдина наступила от удара головой о выступ фундамента станка, в результате падения с верхнего этажа. Расследование, с дополнением своих догадок, проходило в каждом доме. И через день остров говорил: Олдин, не без участия Чистина оказался на зоне. Отбывая наказание, он считал себя вовлечённым и обманутым – при сменившихся обстоятельствах обязан был отомстить и даже более – он, считал себя способным заменить Чистина. Он считал, свою бритую голову способной побеждать и вести за собой и не видел препятствий в осуществлении задуманного. Но, не получилось – порванная селезенка соперника закружила его и он, забыв о части снятых плит перекрытия, рухнул.

Они поднялись наверх на восходе, в день проведения собрания. Осмотрелись до горизонта. Согласились – вдвоём тесно. Олдин предложил – без холодного и горячего. Согласились – выложили на подоконник. Олдина похоронили в сумерках, того же дня. После похорон, какое-то время жители посёлка обсуждали строительство жилого дома на данном участке после случившегося, но у Енокентия не было времени думать о плохом.

Он, получив кредит и забыв обо всём, отдался воплощению своей мечты – строительству дома. Прибывший глава фирмы, осмотрев место под строительство, предложил несколько вариантов типовых проектов, но Енокентию они не подошли. Заказали индивидуальный: в три комнаты и кухней-столовой. Одна из комнат, по его указанию, должна была копировать бывший кабинет главы администрации острова. Для воплощения задуманного, Мебель из кабинета и остальное, до сломанных погрызенных карандашей, должны занять точное место в спроектированной комнате. Енокентий самолично произвёл многочисленные снимки, в том числе и вида из окон: он настаивал – вид с места его знакомства с администрацией, должен соответствовать виду в его законченной комнате. Енокентий ознакомил со своими планами всех участников. По посёлку пошла молва: Все повторяют. Наш не исключение. В том же кресле, с теми же карандашами сидеть хотцет. Он же, погрузившись в своё заветное – Дом собственного проекта – ничего не видел вокруг. Мысли о доме преобразили его: он сбросил несколько десятков – вернулась активность, ложился затемно и просыпался с рассветом. Он, лишь иногда возвращался в прошлое. Ежедневные заботы, планы будущего, захватили его, сравняв его возраст с исполнителями задуманного – он стал равным им, он стал частью их, да и они, заразившись поглотившей его целью, стали его частью.

Люди должны верить в свою исключительность: когда каждый уверен, что именно он, главный в этом месте, не заменимый в этом месте, только тогда возможно рождение шедевра, только тогда возможно рождение гениального. Так думал, или так ошибался Енокентий. Его Дом, а далее и остров, должны стать творениями. Мир должен усомниться в выражении: «Все пути ведут в Рим»

Стены дома поднимались, вдоль берега речки закладывался фундамент надворных построек. Гараж, бокс с электрогенератором, столярная мастерская, баня – должны встать в один ряд, под одной крышей. Ввязавшись в строительство, дела посёлка для Енокентия отодвинулись до второстепенных. Геннадий Николаевич, для решения неких вопросов сам заходил к нему на участок; больной темой становились свидетельства браконьерства соседей. «Они, тоже только люди. Им самим не остановиться пока флаг не поставят. Ты охранник, это твоя работа» – Говорил он, в ответ, Енокентий выдал ксерокс договора покупки острова. Согласно договора – охрана, в течение года, обязанность продавца. То-есть он, Геннадий Николаевич как Глава, обязан обеспечить выполнение договорённостей на вверенной ему территории.

У Енокентия же, дневная радость воплощения заветного, вечерами сменялась не меньшей радостью общения с Алексеем Алевтиновичем – главой фирмы. Строительство дома, бесконечные видимые перспективы их сблизили и объединили. Они жили в соседних комнатах и должно быть, испытывали взаимный интерес. Нина Васильевна согласилась готовить для обоих. Долгие ужины, с обсуждением сделанного, обсуждением задач на новый день переходили к личному. Алексей мало говорил о жене, почти не упоминал о детях, Мать же, словно присутствовала невидимо рядом с ним, казалось, что он не способен говорить о ней, не вдохнув полной грудью. Енокентий не был хорошим слушателем, здесь же, сказанное впитывал губкой мальчишки – каждодневно, вновь и вновь подводя разговор к своей прошлой боли. Как-то они засиделись особенно долго. Оставшись один, он решил – «Нужно ехать, нужно встретиться». Любаша вернулась в него.

Перед отъездом, он попросил Алексея изменить проект. Долгие вечерние разговоры изменили его планы – он решил выстроить дом в два этажа. «Наш такой, как и все. Ещё не достроил начатое, а этажа уже не хватает», неслось из дома в дом. Енокентий пересуды не слышал. Строительство заставляло торопиться и откладывать встречу он тоже не мог, потому, думая быстрее вернуться к своим делам решил лететь самолётом, с соседнего острова. За час до вылета, он сидел в зале ожидания. Объявили о задержке рейса – сменилась погода.

Небольшой зал, единственная касса. Пассажиры, частью находились в зале, частью гуляли вокруг здания аэропорта. Задержка? Не возвращаться же теперь? Он торопил время, он был молод и силён, ему вновь не было тридцати. Вся жизнь виделась впереди.

*******

Когда ему действительно не было тридцати, он с чемоданом и ещё не разведённой чужой женой, тоже самолётом, летел в неизвестность, в большой город. Палина, совершенно притихшая, сидела рядом. Они были только двое в аэропорту, они принадлежали только друг другу, они ждали задержавшийся рейс. У них вся жизнь была впереди.

Их встретила Тётя и повезла в старый район города, застроенный пятиэтажками. Её двухкомнатная квартира находилась на верхнем этаже. Тётя, определила для приехавших, дальнюю комнату: передав им в пользование – два шкафа для одежды, пуфик и журнальный столик. После чего, они объединились за приготовлением обеда. Тётя доставала заготовленное, Палина рассортировывала по тарелкам, Кешка относил на стол. Некалендарный праздник, начавшийся встречей в аэропорту продолжился раскупориванием бутылки шампанского, а вместе с шампанским, за столом обрекли очертания бесконечные перспективы.

Видя отношение Тёти, к Палине к себе, Кешка сидел счастливый. Он совершенно очаровался своей будущей женой, он радовался и своей новой родне – Тёте. Она, подкладывала в тарелки, подносила приготовленные вкусности, она помолодела от молодости сидящих за столом: не чувствовала участившегося дыхания, своего возраста, лишнего веса.

Устроившись с жильём, Кешка попытался найти работу по специальности и его брали. На вопрос «Как часто выдаются премии и в размере скольких окладов? – Кадровик ответила, подведя к окну – У нас нет премий, у нас контингент особый». За окном, территорию опоясывала колючка. Он, соблазнившись повышенным окладом, попал в ИТК. В других местах соотношения зарплат ИТР и рабочих, определили выбор. Семья, оплачивать проживание и не в деревне – с грядки на обед не нащипаешь.

Заводы, да и весь город приглашали вакансиями. Устроившись, и неплохо устроившись, Кешка радовался необычной свободе. Если по приезду зимой, с наступлением вечера, город светился окнами и автострадами, неоном вывесок, то с приходом лета, внизу, освещённый двор с качелями и детворой, с бабушками и дедушками, мамами, казалось, не зная забот, казалось, не зная зла, радовался каждому вновь прибывшему, радовался каждому присутствующему: счастье светилось из окон, из миллионов, из десятков миллионов окон. Счастьем заполнился и их дом. Вечером, в его деревне, можно сказать только начинался рабочий день: хозяйство, огород, вода – коромысло и протоптанная дорога до полной темноты. Здесь же телевизор, ещё не в каждом доме, но с дивана смотрели кино.

Палина, тоже осуществила свою мечту, устроившись в цех по производству мороженного. Большую часть домашних хлопот взяла на себя Тётя. Палину с Кешкой не отвлекал быт, мысли о работе также оставались за проходной. Они принадлежали только друг другу. Палина, каждый день видела перед собой Кешку, видела того из-за которого она в один миг, получив письмо от Матери с известием о его женитьбе, отбросила сложившееся. Так она считала.

*******

За время нахождения в военном городке, она привыкла к мужским симпатиям. Устоявшийся быт поддерживали старшие офицеры. В компаниях, Гриша не привлекал к себе внимания, Палину же определили равной с другими жёнами и даже, интерес к ней заслонял остальных. Гришу, подобное отношение к его половине со стороны сослуживцев, несколько раздражало, но мужское внимание развлекало жену, а она делилась с ним шепотками в своё ушко. Не видя возможности изменить, он смирился, а её открытость успокаивала. Когда не мог справиться с собой, отыгрывался на солдатах: за сбившийся шаг в строю при её приближении, назначал дополнительные занятия в личное время. Её подружки, ах какие подружки, со смехом завидовали рассказывая причину задержек её мужа на плацу со своим взводом.

Прочитанное письмо, словно свет фар неожиданно подъехавшего Кешки, выхватило их троих из того времени. А вечером у зам по тылу, она вновь находилась в центре внимания. Отмечали приказ о переводе майора в округ и годовщину его освобождения от оков вторичного брака. Через открытое окно воздух южной зимы, не успевал освежать присутствующих. Палина подошла, подняла руки вверх и словно уронив что-то, упала на подоконник. Гриша встал рядом. Мужское тело. Её вдруг обожгло активное мужское тело. Устроитель вечера, пытаясь заглянуть через неё, спрашивал «Вы увидели подсматривающих за нашим праздником? – Вспыхнувшее лицо жены, её растерянные глаза, искали помощи у Гриши. Он, видевший произошедшее боковым зрением не находил, что предпринять в возникшем положении, а майор, резко развернувшись пригласил к столу и произнёс тост – По полной. За освобождение – Затем оглядев присутствующих, и остановившись на Палине, закончил – И за оковы. Ура – Гриша сквозь «Ура» услышал у своего уха – «Тряпка». У него ушло сознание, а рука выплеснула налитую водку в лицо своей беременной жены, ноги привели домой и бросили не раздетое тело на кровать.

Она не пошла следом. Подошедший майор, узнав её положение, предложил хорошего доктора. Он уверял в безопасности и безболезненности операции под наркозом. Они переедут в округ к месту его назначения, там им никто не будет мешать. Утром её подруга, прибежавшая к Грише, сообщила «Палина ночевала у меня. Палина подаёт на развод и уезжает. Она попросила собрать свои вещи».

******

Жена офицера! Сколько девушек хотели бы оказаться на данном месте? Сколько их, оказавшихся женами офицеров, генералов, жёнами императоров, однажды неизбежно увидят себя несчастными; сколько жён, услышавших чужой разговор ненароком долетевший до ушей, скорее вовсе и «ненароком», возникает сомнение в имеющемся счастье. Женщина, назначенная природой продолжательницей жизни, что она способна изменить? Продолжение жизни? Любовь, должно быть только неотделимая, малая часть её главного предназначения. Мы мужчины порицаем женщин забывших мужей, забывших порой и Родину – добровольно став пособниками врагов-захватчиков, при этом мы же и оставили их на территориях отданных врагу.

Мужчины легко определяют врагов, зачастую по причине, мешающей обладать женщиной. Измену, или вынужденную измену, считают личным оскорблением. Они принимают за оскорбление закон природы то, что приходит в человека вместе с его рождением – гены, тысячелетиями укрощаемые сознанием. Женщина, оказавшись в обществе, не способна отказаться от симпатий к более сильному – она не способна противостоять своим генам, «космическому уму» требующему гарантированного продолжения жизни с наиболее сильным. Требование продолжения жизни, отметают признанные правила поведения, устои морали, о подобном говорят – Страсть! Страсть? нет, требование ген заложенных с возникновением человечества, захватывает её сознание – выжить с сильнейшим и продолжить род! Женщина, это настолько просто, что они и сами этого не понимают.

******

У Тёти, Кешка с Палиной ждали пополнения. И однажды, придя домой, его встретило известие «Палина в роддоме, – а затем – По случаю рождения дочери накрывай стол» – потребовали на работе. Нет, его не обрадовало новое положение, его не обрадовало мелкое сморщенное личико, белёсые волосики и должно быть взаимно: тельце, оказавшись у него в руках, запротивилось не только попыткой выбраться из пелёнок, но и громким, Кешке показалось, не детским криком. Он, в испуге передал тельце Тёте. Палина сделала шаг следом но, встретившись взглядом с Кешкой остановилась, опёрлась на его. Она, не успела восстановиться после родов, была слаба и он, впервые почувствовал тяжесть женской руки.

Она, рассказывала о своих трёхдневных родовых схватках, говорила, что прожила за эти дни свою жизнь на несколько раз «За три дня, прожить более двадцати лет, и не один раз – это много. Ещё как много» – размышлял про себя Енокентий. Через месяц, или более, он несколько привык к дочери. Она смотрела на него с любопытством, при попытке взять на руки противилась, если вопреки её воле оказывалась у него, возмущалась всем тельцем, всем голосом. Дети, верно, чувствуют слишком много.

С возвращением Палины после родов, отношения в доме изменились. Тётя не имела детей, быстро привязалась к их дочери, называла её внучкой. Она взяла обязанности по её уходу: локотком мерила температуру воды для купания, контролировала свежесть продуктов, руководила домом своей внучки. «Моя внучка плачет – Начинала и заканчивала – Моя внучка простудится, закройте форточку». Тётушка следила и за порядком в доме, распределяла места и обязанности в квартире «Палиночка, ты бы села с другой стороны телевизора, оттуда тебе будет удобнее смотреть за дочкой. Кеша, хорошо, что ты сегодня пришёл рано, успеешь сходить в аптеку. У внучки покраснел лобик». Но беспокоило Кешку другое: в его отношениях с Палиной что-то изменилось. Изменилось и в нём, словно надломилось что-то – приходил домой позднее, пристрастившись к картам; да и Палину будто подменили: могла промолчать вечер, могла и утром не заговорить. А однажды, среди ночи, чужой голос известил «У меня нет семьи». В тот день он пришёл позднее обычного, но не за полночь. Она сделала вид, что спит. Он лёг на раскладушку рядом. Он и совсем не хотел приходить – ему казалось, он чужд этому дому, чужд всем обитателям. Он, лежал и слышал среди тишины дома – она тоже не спит. Молчали оба. После полуночи она отчеканила «Мы чужие». Он согласился.

На стройке, по месту работы, ему после нескольких ночёвок в бытовке, выделили койко-место в общежитии. Он долго не поднимался со своего койко-места, а когда стал вставать, совсем нежданно дверь отворилась, в дверях стояла Она. Она стояла в той же свежести, в той же радости, что и в день их встречи в районе, в домике тенёт и запустенья. К ним вернулось счастье, они едины, они нашли причину ссор – Тётя. После обращения в управление стройки, выделили комнату. Комната? Да нет, у них появилась печка и проход боком к кровати. Маломерное жильё давали быстро – дали и им. И они стали смотреть телевизор с любой стороны, стали мыть дочь и умываться той водой из крана какая текла. Их устраивала всякая, их устраивала и ржавая, устраивало и когда совсем отключали. Их устраивало всё… целый месяц.

«Дочь хочет, чтобы мы вместе проводили её в первый класс» сообщила Енокентию пришедшая Палина. Не смогли они быть вместе, не смогли и разойтись. Отдельное жильё ненадолго поддержало отношения. Палина вернулась к Тёте. Кешка остался один, нет не один, она не отпустила его. Они за десяток лет, успели надеть друг другу кольца, успели и снять их; успели сотню раз заречься – больше ни шагу, чтобы после некого случая встать на пороге у другого, встать и увидеть – её, его, здесь давно ждут.

Паля понимала каждый его взгляд, каждое движение, слышала каждое движение его души, чувствовала любое его недовольство собой. Она упрашивала себя «Придёт с работы. Ах, в каком настроении? и всё равно он увидит мою радость». Он приходил, и у них, у обоих менялось задуманное, менялось до противоположного, менялось до хлопка дверью.

Он сидел на ступенях нижнего этажа, жильцы обходили вокруг, жильцы кивали понимающе, его слёзы не размазанные, не катившиеся по щекам, слёзы заполнившие нижнее веко не позволяли поднять глаза, его остановившееся сознание не знало в какую сторону направить ноги. Он сидел часами за дверью на ступенях. Она слышала каждую его мысль и пока он не справлялся с собой, она не могла подойти к нему. Но только он приводил себя в порядок, только он становился способным поднимать глаза, она уже не могла без него. Неделю, редко более и она рядом с ним. После первых ссор, придя к нему, в первую секунду она сомневалась в своей воле над ним, но лишь после первых ссор и в первую секунду, а затем, не сомневаясь, приходила и уходила когда хотела: месяцами мучая и мучаясь сложившимся положением. Близкие, друзья знали выход, знали все, кроме самой пары. Палина не хотела, не видела вариантов, она боялась вариантов. Мужчины? ей казалось, все мужчины готовы неожиданно обжечь, чтобы здесь же предложить доктора.

Как-то, на ступенях лестницы, Кешку застал друг – узнали на работе. Подкаблучник и позор слились в нём требуя решения «Уволиться нельзя. Где жить? Реабилитироваться, но как?». Простота соображения, привела к простоте решения – завести подружку.

Подружка! Кто и как не бахвалился своими успехами «Мне нужны деньги! У меня и у второй двое детей! Потому и пашу без перекуров! Я и праздники по расписанию провожу!» Мысль, доминирующая над неким кругом порабощает, мысль требует встать равным с лидером круга. Кто способен противостоять сложившемуся кругу. Против идти трудно, нужен характер, принимать же устоявшееся просто и считается похвальным. Принимающие, отмечаются, награждаются, для противников клеймо, противникам расправа.

Кешка, внешне, обустроился в городе. Комната, друзья, два раза в год турпоездки. Он изменился и внешне: сменил гардероб на следующий размер, отпустил усы, в парикмахерской подстригал бороду. Готовился покупать авто. Помимо Палины, поддавшись настроениям пытался завести подружку. Завести? Нет, подружка, Кешка и его скованность с ними, были несовместимы, а когда всё-же случалось – вскоре он говорил своей новой знакомой «Извини, я больше не смогу придти» говорил, после встречи с женой, а чаще подобное говорили ему. Но кто ищет, тот не захочет да найдёт. В день своего 36-летия, раскладывая на столе бытовки принесённый в газете шашлык – под заметкой, на последней странице, увидел знакомый псевдоним по работе в Районе. По окончанию «празднования», возвращаясь позвонил в редакцию. Дежурный подтвердил «Да Альбина, имя ведущей колонку». «Встретились два одиночества» и начались регулярные встречи. Реабилитировавшись в своём круге, наедине стало ещё хуже. После встречи, следующая становилась желаннее и продолжительнее. Очень скоро, все трое, не поняв как, оказались в крайности.

Когда, слёзы у всех троих, а больше всего у Кешки, начинались со встречей, и ими же заканчивались, когда круг замкнулся и он, согласен был на любой выход, до его ушей донесли «Палину видели с другим – Вечером она подтвердила, добавив – Ты, уже второй год на два дома живёшь – Кешка не поверил – Хочет поставить на колени. Хочет ревностью довести до безумства». Миллионный город опустел, в миллионе душ остались всего три. Вокруг пустота. В выходной, в Альбинин день, её душа просила посетить Енокентия училище искусств «У них П.И.Чайковский. „Времена года“, а у меня накладка и без абзаца в колонке не обойтись. Ты справишься? Ну, общие настроения».

«Май. Гроза» Объявила конферансье. Если, при исполнении первых пьес, он слышал только струны рояля, то после «Грозы» он ничего не слышал ничего не понимал. Он, внешне здоровый, внешне успешный, видел свой последний день. Гроза, гром, накрыли его. Крушение звучало в нём. Из зала, он вышел отделённый от тела. Сознание вернулось на крыше последнего этажа строящейся высотки. Некая сила, против его воли, не воли, а остатка чувства самосохранения, подталкивала сзади, приподнимала и толкала к краю. Незнакомый женский голос, кого-то напоминающий голос, возник в нём, пробился к сознанию. Мышцы обмякли, он сел у края. Сидел долго, не замечая шума улицы, не замечая наступавшего вечера. Затем, достал железный рублёвик, пошевелил губами, посмотрел на секундную стрелку и в момент начала нового круга бросил вниз. Монета кувыркаясь, летела вниз бесконечно долго, отскочила, и потерялась в сумерках. Он глянул на часы, стрелка, не успевшая отделиться от центра, дрогнула и побежала по кругу, побежала с прежней скоростью. Он поднялся, медленно обошёл крышу дома и лёг в средине, на кучу утеплителя, над ним, стрела крана разделила небосвод на двое. Появившиеся звёзды двигались, доходили до стрелы и моргнув, исчезали за ней, затем появлялись с другой стороны – он узнавал их, они вновь подмигивали и ни сколько не заторопившись, уходили, а новые, скрывались под стрелой. Незаметно рассвело. С восходом, вернувшись домой достал календарик, обвёл наступивший день и на обратной стороне написал «Никогда» и положил в карман. Календарик он назначил талисманом.

Много позднее, найдя диск произведений П.И.Чайковского и не единожды прослушав, он не услышал Грозы – потрясения не было, был только гром. В училище искусств, кто-то заменил «Белые ночи» «Грозой», а кто-то другой, его впервые услышавшего рояль, заставил сосредоточиться?

Надписав в календаре «Никогда» он следом, написал заявление на отпуск без содержания, отвёз его в контору и уехал в Райцентр. Остановился в гостинице, в которой после гранёного стакана, выплеснул своё зло на две страницы. За время отпуска Кешка на автобусах, а большей частью попутками объехал район, побывал и в соседних – он искал Любашу, искал общих знакомых. Те, кто знал её молчали, или говорили «Здесь вышла замуж и сразу уехала. Нет, больше не видели. Нет, не писала и не пишет». Говорили не глядя в глаза.

Отпуск заканчивался. Перед возвращением в город, в попытке оказаться во времени единства с самим собой, он вернулся в деревню к «невзрачному домику». От него, через лес прошёл к речке, к ложку, где в стороне от людских глаз купались они с Любой. Лёд, прибывающей водой оторвало от берегов и он, не успев растаять, повторяя изгибы русла речки темнел меж деревьев. Енокентий разделся, развесил одежду, бельё, осторожно зашёл в воду, нырнув, достиг противоположного берега и развернувшись вернулся назад, выскочил, спешно оделся и бегом, толи изгоняя озноб, или спеша к чему-то обозначившемуся в нём, заторопился назад, в город.

Придя на работу, поделился желанием оказаться на краю земли – уехать во тьму тараканью. Через какое-то время, друг предложил плыть по Оби, посетовав на состояние Палины «Допрыгаешься – в ответ – Готов и сегодня – Она многим интересна – Буду рад». Осознал же своё «Рад» после увиденных складок на одеяле. Осознал после увиденных под тем одеялом его, своего друга и жены.

Через сутки после видения, Енокентий, отказавшись от второй половины путешествия, сошёл в областном центре. Он решил возвращаться поездом. Нет, он не спешил расследовать, не думал и меры принимать. Если к вечеру после увиденного, он был в эйфории от свободы, от радости жизни, то возвратился в город, более уставшим, чем уезжал – аморфность и безразличие овладели им. По окончанию отпуска, он работал ещё какое-то время на старом месте, но к нему сменилось отношение – в нём видели безнадёжно больного, которого скоро, возможно, уже завтра не станет рядом с ними. Его боялись задеть словом. Он встретился и со своим другом, но стоял перед ним другой человек: он похлопал по плечу, спросил и сам же ответил «Всё будет хорошо» ответил, ускользая от прямого взгляда, ответил тому, которого можно бы и не заметить, но прежние отношения обязывали.

Енокентий, после посещения зала Училища искусств позвонил Альбине сказав, что уезжает и просит понять его, он не встретился и с Палиной. Сила, неимоверная сила, которая неизменно возвращала их друг к другу, забыла их. Он подал заявление на увольнение, сдал комнату. Им обоим был известен каждый шаг друг друга, но в этот раз, они не сделали малого движения чтобы встретиться и даже, столкнувшись однажды в толпе не остановились. Не остановились, боясь вернуться друг к другу. Боясь, они оставили город – Палина с дочерью уехала в район, к матери; Кешка, собрав чемодан, перебрался в северный город не сообщив родным и знакомым. Он боялся любых разговоров о себе о своей жене, он бежал ото всех не оставив адреса. Бежал в день получения документов и расчёта.

В другом городе, его отношения с противоположным полом, изменились ровно до наоборот. Они, имеющие женскую притягательность звонили ему, приглашали; полюбили говорить с ним. Он видел к себе их внимание, интерес; имеющие положение, предлагали возможности своего круга. Если раньше он не понимал их из-за собственного страха, то с переездом, он знал намерения каждой до первых слов, а стоило заметить своё невольное внимание к любой из них, пересаживался, уходил. Он высаживался не доехав из автобусов, требовал перевода в другой вагон, в котором нет лиц вызывающих его аллергию. Он заперся на висячий замок, сказал себе «До восьмого десятка – нет, нет и нет», сказал в надежде – к тому времени, проблема уйдёт сама собой.

*******

Самолёт приземлился в краевом центре. Посёлок, где проходила лечение Любовь Ефимовна, располагался в часе езды, за городом. Енокентий, утомлённый всплывшим в памяти прошлым, не смог поехать сразу. Он не поехал, чтобы ещё раз обдумать или одуматься и если ехать, то завтра, но на весь день. Остановился в городе, должно быть в дорогой гостинице. На просьбу найти что-либо скромнее, администратор предложила номер… в старой тюрьме говоря «Там с питанием вдвое дешевле нашего». Мы умеем шутить.

Утром, в диспансере, выписали многоразовый пропуск и назвали номер палаты. В просторной палате стояло три койки, небольшой столик, на столике три пластиковых стакана. При входе, в его сторону, нехотя повернули головы больные. Среди них не было Любови Ефимовны. Он уже извинялся за свою ошибку, когда до него донёсся приглушённый, голос «Кеша? – Голос с кровати у входа повторил – Кеша, я знала, что ты найдёшь меня». Женщина, нет глубокая старость, называла его по имени в психоневрологической палате. Она села «Ты не узнал меня Кеша?» Узнавание приходило медленнее, чем осознание того, что перед ним его Любаша. И вдруг, он, потеряв контроль, упал перед ней, он обнял её ноги, затем поднялся и не в силах оторваться стал целовать. Целовал, а слёзы катились ручьём. Когда, он смог остановиться, она смотрела на него тем же безучастным взглядом, что и в их ночь, ночь последней встречи, только волосы, изреженные временем, упавшие на лицо не могли скрыть увлажнившиеся глаза. Она смотрела и молчала. Он намеревался пробыть с ней весь день, она же, через час попросила уехать, сказав, что завтра будет ждать его.

Озадаченный, или скорее принявший как должное подобное отношение к себе, Енокентий, на следующий день сдал вещи в камеру хранения и рассчитался за номер, чтобы выполнив обещанное ехать назад. «О чём говорить? Говорить не о чем – сказал он себе». Только в удивление, Люба, неузнаваемая Люба в полуулыбке ждала его у проходной, щеки, словно занятые на один день, заметно выделялись румянцем. Она заговорила о себе, о своих мужьях, детях. За день, она сказала о своей судьбе столько, что кажется нельзя не только прожить, но, прожив, нельзя помнить детали произошедшего. Она и его спрашивала о каждом его шаге, и чем больше, чем откровеннее он говорил о себе, тем заметнее менялось её настроение и к возвращению выглядела уставшей, щёки вновь побледнели: словно, она вместе с ним была участницей его крайностей – казалось, она слушая его, тратит свои силы, а истратив, попросила проводить в палату. Устал и Енокентий.

У входа, его остановили окриком «Одень сменку – Он не успел ни о чём подумать, Люба скинула свои тапочки, осталась босая на уличном выщербленном бетоне – Возьми мои Кешенька. Возьми они разношенные. Я до палаты дойду так». Слёзы душили его, в палате он вновь потерял контроль «Родная. Родная… – повторял он как много лет назад, и вновь не смог продолжить. Повторял, впервые понимая значение слова. Она села. Что-то произошло. Её сухие глаза блеснув, упёрлись в него – Ты прости меня Кеша. Я боялась, что ты придёшь, боюсь и сейчас. Больше не приходи». Лицо изменилось, сжатые, даже скошенные губы заставили отвести взгляд. Вошедший доктор просил покинуть палату. На проходной забрали пропуск, пояснив «Больная переведена в блок интенсивного лечения. У неё рецессия. Лечащий врач ограничил общение. Близкие могут, но в его присутствии – И добавили – При острой необходимости».

Енокентий вернулся в гостиницу, за вещами. Администратор, конечно же желая пошутить, вторично предложила дешёвый номер. Енокентий, в удивление ей, да и себе, согласился на одиночную камеру.

Он, в бессилии что либо исправить, или не желающий ничего исправлять хотел бежать от жестокости мира; он и сам часть жестокости, оставляющий жестокость после себя, хотел укрыться в одиночке. Заточив себя, как некий монах в келье на воде и хлебе, надеялся избавиться от части себя – найти выход. Он, оказывается, одного человека не любил. Во всех его отношениях, лежала воля другого человека, внутренняя сила другого, порой чужого человека; не чувствовал чужую боль, не воспринимал её и не мог облегчить. В диспансере, для него впервые другой человек стал дороже самого себя. Ему подумалось, что и для неё, он когда-то был, а возможно и остался дороже собственной жизни.

Его заперли. В потрясении от открытия, он забыл остров, дом, забыл и справедливость. Он ни о чём не хотел вспоминать и его словно забыли. Запертый щеколдой, охраняемый лабиринтом дверей и коридоров, он сидел затаившись: не мог стукнуть в дверь, не мог потревожить воздух голосом – не мог выйти в мир. Его должны забыть. Его и забыли, но не совсем. Дверь открылась, просили на выход. У стола сидела Нина Васильевна. Администратор, словно избавляясь от обузы, добродушно предложила ей «Забирайте. Ваш ещё ничего. У нас не такие бывают. Месяцами сидят. Не обойтись им без одиночки, чтоль?»

Нина Васильевна, думает арендовать гостиницу. В городе третий день. Обговаривала условия поставки мебели, и выпалила «Да тебя вот нашла. Там на острове, тебя в первый день не подняли на вилы, а сейчас будь там, не уберёгся бы от собственных похорон. Соседи, забрали наш бот прямо от пирса. Требуют возмещения за ремонт. Крутят видик: бот, таранит борт их шхуны. Посёлок на ушах». После услышанного, по-видимому непонятого им, он покорно пошёл следом. Она купила билет и не отходила от него весь путь. Она, твердила ему – Нельзя сворачивать начатое, нельзя обманывать людей. Там, на острове ещё остались те, кто верит в тебя, ты не можешь их бросить, ты не имеешь права остановиться. У тебя там строится дом. «У тебя там дом» вернуло его к способности понимать, вернуло к цели. Он, остров и справедливость не разделимы – медленно возвращалось в него.

Прозвучавшие слова Нины Васильевны, «Виден остров», окончательно вернули Енокентия в реалии происходящего. Он поднялся в рубку капитана, в бинокль, внимательно осмотрел берег. Он боялся возвращения, боялся повторения необузданности толпы, повторения бунта. Признаков – «Посёлок на ушах» он не нашёл. Солнце клонилось к закату, по улицам изредка проходили жители, на пирсе стояли готовящейся к посадке, несколько встречающих. Енокентия ожидал посыльный, с просьбой зайти в Администрацию.

В зале заседаний сидело не более десятка человек. Глава, повторил изложенное Ниной Васильевной об уведённом боте, и добавил «Через час назначено расширенное заседание, с представителями общественности». Собравшиеся, вовсе не собирались зажарить Енокентия на вертеле. Говорили вполголоса, украдкой смотрели в его сторону. Когда зал заполнился, глава попросил высказаться, внести предложения. Предложений не было. Никто не знал что делать: вернуть бывший статус, значит вернуть и ежегодную отсыпку набережной, вернуть в колонию узников. Безвыходностью – одни открыто возмущались, другие мимикой, да себе под нос и все соглашались, что будучи частью большого государства, в оплату за содранную краску их суда от пирса не уводили. Окончательное единодушие установилось с переходом на личности. Для собравшихся, из личностей в зале оказался один хозяин, в него и упёрлись «За охрану ясак берёшь. Дом второй этаж перекрываешь. Не выгоняем, но ты забыл свои обязанности – И в конце, с просьбой, как к единственной надежде – Ты должен, ты сможешь, тебе нужно найти выход».

Енокентий, выходил из административного здания в поисках способов решения задачи. Отворив дверь, он невольно отступил: перед ним, насколько видно, до гостиницы, в несколько рядов стояли люди. Люди, с обеих сторон телами, образовали ограждение. Пройти он мог только коридором, ни свернуть, ни вернуться назад – за ним закрыли дверь. Он шёл, чувствуя за собой движение смыкающихся, закрывающих отступление людей. В гостинице, поднялся в номер и здесь, за ним закрыли дверь. В дополнение и он изнутри повернул ключ. «Ты должен найти выход» – звучало в нём голосами выступающих. «Ты должен» повторялось тысячей взглядов живого коридора. У Енокентия, страх сменился виной. Он прибыл на остров с последним желанием – установления справедливости и главную цель, сменил на постройку дома. Сменил он, который смеялся над всемогущими, направляющими большую часть энергии на обеспечения собственного комфорта и сгинувшим из памяти, в отличие от Диогена. «Диоген смог», отдавалось у него за ухом пульсирующей артерией, один смог, сможет и второй, но в продолжение, звучало: «Наши суда от пирса не уводили» Он искал выход и не находил. На подсознании, зная как спрятаться от неразрешимого, подошёл к холодильнику, достал распечатанную, раскрутил, запрокинул голову и готовый влить, остановился. Люба. Он вспомнил письмо, написанное после гранёного, вспомнил много правильных решений после гранёного и не закупоривая, бросил бутылку в угол за диван. После чего и сам, словно всё-таки вливший в себя раскрученное, свалился, уйдя в некую ирреальность, но быстро поднялся и в состоянии некоего транса, не чувствуя физического тела, для чего-то включил комп и должно быть не понимая где он, для чего он, словно искусный пианист, десятью пальцами, стучал до рассвета по клавиатуре.

Очнулся у компа. Три стопки бумаг – с адресами, номерами банковских счетов, гарантийными обязательствами, высились на столе. Чертежи, сборочные чертежи, технологические карты по деталям и узлам, подписанные им лежали упорядоченные по кодам заказов. Факс не останавливаясь выдавал ответные сообщения. Банки подтверждали открытие кредитов на выполнение заказов. Фирмы подтверждали принятие заказов на изготовление, монтаж и наладку оборудования в полном объёме, в течение месяца. Одновременно, в неком порыве деятельности, Енокентий связался с погранслужбой материка и обрисовав крайность состояния проживающих на острове, просил выделения пограничных катеров. Просил, присутствия в своих водах их флага, для подтверждения наличия сильного хозяина на данных территориях. Затем связался с правительством островного государства Панае, пытаясь договориться о встрече для урегулирования инцидента. Его отказались принять, сославшись «Нужен не ты, а капитан таранивший наше судно. Капитан обязан снять ободранную краску и нанести новое покрытие – в дополнение утверждали – Ваш рыбоперерабатывающий завод, сбрасывает не очищенные стоки, которые наносят нашей фауне значительные убытки, вам следует их компенсировать».

Раздосадованный Енокентий, просил вновь собраться Администрацию вместе с общественностью. На заседании, капитана, как он и ожидал, сдавать никто не подумал, добавляя «Им ещё и завод убытки наносит. Мы правы! Сунь палец, руки лишишься. Если лишаться то всего и сразу – обещание, помощи с материка, восприняли отговоркой – Они меняли границу не извещая нас. Отдавали наши воды для создания „моста дружбы“ между народами. Теперь и подавно мы им не нужны». Объявление Енокентия, о заказе погрансредств и монтаже их в течении месяца, восприняли также без энтузиазма. Собственных же предложений по-прежнему никто не вносил, потому после отказа Енокентия брать проценты за охрану, до закрытия границ, собравшиеся восприняли своей победой. Скорее, признали его согласным плыть с ними в одной лодке и соглашались ждать. А после его объявления о замораживании строительства своего дома, ему показалось, собравшиеся намерены и грести в той лодке.

На заседании, особенно трудно, Енокентию далось обещание остановить строительство. Возвращаясь с Алексеем Алевтиновичем, он захотел зайти на стройку. Перед домом, красавцем домом стояла бочка. Рабочие, словно ожидая их прихода, пошли следом, в гордости показывая сделанное. Обойдя строящееся и вернувшись к бочке, Енокентий обрисовал своё положение «На счетах пусто, сегодня мне не рассчитаться с задолжностью по зарплате». После сказанного, часть рабочих попросила расчёт. За ужином, в присутствии Нины Васильевны, Енокентий с Алексеем погружённые в неопределённость начатого, говорили мало. Нина Васильевна напротив, ровным голосом, не замечая мрачности за столом, рассказывала о своих подвижках в начатом «Мне, под залог здания гостиницы устанавливают импортную мебель, обещают сделать ремонт – а закончила, глядя в тарелку – У нас не уходят сотрудники и даже есть резерв из желающих».

Об этом она говорила. Она не касалась главного – все поставки согласованы с главой острова, на всех документах стоит подпись Геннадия Николаевича. Каждый, прибывший в посёлок должен найти ночлег – гостиница, часть работы избранного главы – не захочешь, да подпишешь. Дом же – частная стройка? Гарантий нет? Однако настроение за столом сменилось. Алексей, совсем неожиданно, предложил составить залоговый договор – по договору строительство продолжится в кредит, под стоимость отстроенного. Отстроенное радовало глаз: первый этаж перекрыт, в ряду надворных построек дошли до гаража. Материалы завезены. Живые деньги нужны только на зарплату. Следующим утром, в разговоре с не успевшими уехать строителями, Алексей Алевтинович объявил о своей готовности месяц – три работать в долг. Он хотел видеть дом законченным, он не хотел уезжать. Осталась и часть рабочих.

Енокентий как и все, не верил в действенность стопки бумаг, обнаруженных утром на столе, не верил и факсам с подписанными договорами. Но надежда не умерла, с ней он вернулся в номер. Иссушенный работой электроники воздух, воздух настоянный на разлитой водке, ударил по носу. В углу валялась полупустая бутылка. Любаша. Пары разлитого вернули Енокентия к встрече в больнице.

*******

Письмо она получила на третий день после ухода Кеши. Прочитала, как записку из прошлого, хотела выбросить исписанный лист в помойное ведро, но заклеила и отправила назад. Письмо отправила, только содержание осталось в памяти, вновь и вновь возвращая в тот день, в ту ночь. Она возвращалась и словно чувствуя, некогда своего единственного в своих руках, перетирала и перетирала его не в силах остановиться. Истирала вплоть до полуночи майской ночи, в которую, разбуженная кошмаром с Кешкой у края высотки не смогла уснуть. В ночь, после ухода Кешки, она тоже не уснула до утра, а затем безразличие и опустошённость овладели ею. В посёлке шёпотки о ней скоро смолкли. Деревня обсуждала открыто, доброхоты подсказывали, домысливали и подвели к следующей бессонной ночи. Нет не бессонной, она легла, забылась на какое-то время и встала с осознанием того, что утром их речка пересохнет. Утром воды в деревне не будет. Воды не будет нигде. Она спокойно оделась, взяла коромысло и до утра носила воду – заполнив: бачки банки чайник. Затем вспомнила о соседях, пошла к ним и кого разбудила посоветовала запастись водой, или хотя бы напиться. «Завтра воды нигде не будет», повторяла она.

Проснулась в обычное время. Проснулась, не желая вставать, не желая выходить «Кешка? А могла быть счастливой» с этой мыслью и поднялась. Она и ложилась с этой мыслью. На столе стояли полные стаканы воды. Она вспомнила ночь, вспомнила разбуженных соседей. Быстро приведя себя в порядок, не завтракая, повесив на медпункт объявление «Сдаю отчёт» поехала в райцентр. Поехала с одной целью – отобедать в районной столовой. Заняв дальний столик она ждала. Когда выстроилась очередь из подошедшей бригады шабашников, кивнула в ответ на приветствие одного из них. Алевтин подсел к ней. Он работал у них на уборочной, во время армейской службы и лечил у неё насморк, но подхватил сердешную болезнь, а излечиться не смог. После демобилизации, устроившись в районе к строителям пытался продолжить лечение, но болезнь не поддавалась и он ждал окончания работ, чтобы уехать. Он и подсел без надежды, однако к концу обеда обещал в выходной приехать. А приехав, он и раньше знал, знал с первого взгляда что она, или ни кого.

В следующий приезд, его уличили в опоздании. Ему говорили, что у них ничего не может быть, а он, сам не зная что с ним, заплакал и со слезами сделал предложение. Ей нужно подумать, а обдумав, согласилась с условием переезда. Алевтину было куда везти свою судьбу. В далёком посёлке, среди лесов и озёр у него стоял большой связной дом – дедово наследство. В доме, в полумраке от заколоченных окон, под слоем многолетней пыли просматривались – широкие толстые лавки вдоль стен, из такого же дерева стол, две скамейки. Треть комнаты занимала русская печь. Во второй комнате – горнице деревянная кровать, круглый стол, два стула. Четырнадцатилетним мальчишкой, единственным оставшимся от семьи, он унаследовал нажитое родом.

Внутри дома быстро навели порядок. Подъёмных хватило на самое необходимое. Устроились на работу. Место для Любы по специальности оказалось занятым и она попросилась в садик – она всегда должна быть рядом со своими будущими детьми. Алевтина определили на общие работы. Трудности быта в виде одной сковороды, прочие мелочи, мало занимали Любу, её беспокоили устои сложившиеся в этой далёкой деревне. Сотню километров в посёлок ехали до сумерек. Река, паром, колеи лесной дороги, а доехав она словно попала в другой мир: электричество подведено, но по лампочке в доме, розетки не у каждого, у некоторых висели ещё радио-тарелки – хрипя победами в новостях. По прибытию, близкие Алевтина устроили встречу. За столом, их соседка её ровесница, её новая родня – красавица, напела частушку «Коля Коля Николай сиди дома не гуляй». Закончила. Муж бросил взгляд. Его, выдавленное сквозь зубы, «Погодь, чуток. Придешь домой» повисло над примолкнувшим столом. На следующий день соседка зашла закутанной платком. Она не могла ходить с открытым лицом. К Любе её отправил муж, Николай, отправил, верно для ознакомления с обычаями и нравами их рода.

В другой раз, за столом заговорили о силе и ловкости в их фамилии, Алевтин, с сидящей рядом молодой женой, сказал и о своих победах, что и он – ну очень их роду. Родственники потребовали подтверждения. Закончилось разбитой головой. От крови своего мужа оттирала она и дверь, и порог, и стол, а по возвращению домой, её битый муж, позор свой решил выместить на жене. Но её ноги, скорые ноги, успели найти убежище. Утром, придя за вещами, она нашла своего избранника пьющим рассол. Он поставил банку и твёрдо сказал «Больше не трону. Завербуюсь на год. Заработаю, найдём место. Прости! Ты у меня одна. Сын будет, назови Алексеем – старшего, погибшего брата так звали». Завербовался на сезон, а вернулся к концу второго года. Уезжал за сотню километров, а вернулся с приполярья.

В деревне, на Родине Алевтина, в стороне от цивилизации знали и знают цену слова. После его обещания, её дом стал для неё крепостью. Позднее, Люба усмирила его гнев и на сына, заслонив его собой, а словами «Бей меня. Меня бей. Его не тронь» привела в чувства и смогла стать равной ему – детей вырастили без шалобанов и подзатыльников. В её присутствии, мужики молчали о своих победах в кулачных стенках с соседями, а её сыновья, ох сыновья – теряли контроль, но в виде исключения.

К возвращению мужа с заработков, многое успела Люба. Успела родить Лёшку, успела привыкнуть к жителям деревни. У неё сменилось отношение к родственникам: в первую зиму сгорело мужнино наследство, успела только сына унести, но не бросили, а летом поставили новый домик из амбара – одностопку, необходимое на первое время натащили. К возвращению Алевтина, она докрашивала сени, а в комнате пытался ходить Лёшка. «В середине лета, в сенокос год исполнился – как-бы смутившись, сказала она своему мужу, а затем рассмеялась и продолжила – на копне, на подстилке и родила». Заработать он заработал, только отговорила она его от переезда «Там каково будет не известно, а здесь не дадут пропасть». Её, после строительства дома посёлок принял: строители пришли, вбили колышки под сваи, а к утру, она ямы выкопала, разу без обеда не оставила, когда спала, никто не знал. Местные, смеялись видимо, требуя для своих сыновей выписать невест из её мест.

Алевтин, унаследовал от деда не только дом. Перекатывая амбар, под верхним венцом, нашли стопку старых бумажных денег и несколько золотых. От деда пошла фамилия, а вместе с фамилией и вера – они сила, они лучшие. Сменившееся время не поменяло веру, не меняли и обстоятельства. Оказавшись в заполярье, в шахте, Алевтина, с его желанием заработать, с его смекалкой и сноровистостью, быстро заметили, назначили бригадиром, обещали комнату, когда вернётся из отпуска. Он и хотел вернуться, только Люба воспротивившаяся приполярью, да и сын умерили решительность. Алевтин, внук того, чьё слово многое решало, сумевший за год заработать не только сберкнижку, пришёл в контору хозяйства. «Я готов остаться, но как в заполярье – бригадиром» объявил Алевтин в присутствии правления.

В дальнюю деревню, состоящую из выселенцев, его и назначили, напутствуя «Там у нас бригадир не справляется. Ты, полстраны объехавший, осилишь их. Принимай». Алевтин принял, только вскоре сдал и долго не требовал должностей. Работал на разных работах, работал через силу. Отдушиной стало своё хозяйство, которое расширял по примеру деда. Построил баню, огородил огород столбами в обхват прихватив пустыря. Намечали и домом заняться, копеечку к копеечке откладывали. У них сын и.. будет второй. Люба с возвращением мужа расцвела, житейское счастье шло по пятам. Бабы деревенские, её ровесницы завидовали, по-разному завидовали. Жизнь налаживалась, хлеба досыта, не ставила она свежеиспечённые булки по окнам, чтобы прохожие видели и так знали – не голодают. Она и сама налилась женской красотой, всегда чистая и причёсанная, старающаяся никого не обидеть, была желанна в любом доме. Старшего проводила в школу, когда у соседки-красавицы погиб муж Николай и показалось ей, нет, конечно показалось – её Алевтин, уж больно охотно помогать ей соглашается, а после придёт, да и стоит у окна.

В посёлке, по заведённому обычаю от Нового года до следующего нового, отмечали три христианских праздника. Деревня, далеко не набожная, заведённое не оспаривала. В праздники ходили друг к другу в гости. Старались приготовиться – чтобы хуже, чем у других не было. От них приглашения ждали – насоленное, напеченное, рыбные пироги. Праздновали Николу-зимнего, Люба постаралась. Стол звал румянцем выпечки, расставленными закусками, рюмками. Любаша, её радушие не обошло никого, не обошло и соседку-красавицу, она попросила сесть её рядом с мужем, с собой усадила Петьку. А рассадив, забыв мужа, детей, соседку, осталась единственной для всех, единственной для каждого. У неё, как когда-то по возвращению Кешки, не было равных: она пела и у мужиков наворачивались слёзы, она брала за руку своего соседа Петьку, выходила в круг и другие хотели пройтись с ней – пол гудел от ритма пляшущих. К окончанию вечера гости забыли про Алевтина, забыли и о красавице-вдове. За столом они остались вдвоём. Алевтин же, смотрел не отрываясь на свою жену. Когда гости расходились и он оделся, пошёл провожать. Долго не возвращался. Люба осталась одна. Она не прибирала со стола, не укладывала детей. Муж вернулся в снегу, молча, а утром, из района прибыла милиция. Его увезли. Она не вышла проводить, не ответила на его слова.

Тяжёлые побои, повлекшие вред Петькиному здоровью, потянули на год. После суда, Любовь Ефимовна замкнулась: ни к кому не ходила, никого не звала к себе – За их столом были только родные, они же выступали и свидетелями. Выступали свидетелями потомки бежавших от старой власти, вместе корчевавшие лес, строившие помочами дома друг другу. Невод и тот тащили всей деревней, деревней и шишку били, чтобы всем поровну.

Вернулся Алевтин по амнистии, отбывал наказание расконвоированным. Рассказывал, что килограмм шоколадных конфет за раз не съесть. Об остальном «Там полно. Тоже люди» и уходил к своему другу Петьке. Петька, жил с Матерью. Ему за тридцать, а он с матерью – смеялась над ним деревня. Его на работу отправляли с бабами, они и сами его требовали. Петька подними, передвинь, наточи, а сядут, разоткровенничаются о своём, словно и нет его рядом. В другой раз, будто взбеленится которая, потеряет платок, да и требует с него. Не поверит, ух подлюка, сама обыщет враз в обоих карманах, да и объявит «Чего-то есть, а платка и вправду нету» посмеются вместе с Петькой, а через сколько-то и другая потеряет чего, остальные на Петьку кажут.

К нему первому и пришёл Алевтин. Его Мать, более других требовавшая от суда наказания, встретила. Собирая на стол, удивлялась переменам в амнистированном. «Тюрьма ещё та машина, перемелет, сам себя не узнаешь – думала она, оставляя их вдвоём – Долго ли хворал после…? – А я и не хворал. А синяк он быстро прошёл – Ты прости меня Петро – продолжил Алевтин, затем достал из сумки одну из купленных поделок на зоне – Прими, будь другом – Придя, домой, извинился и перед женой – Умом знаю. Годами дома не был. А с чего такое сделалось не пойму?» – Не было у них лучшего дня. У обоих не было лучшего дня, чем день его возвращения. Вечером, под объяснение Алевтина о соседе по нарам, повесили на стену ковёр его работы – Гонят собаки сохатого, а у того на голове корона из прожитых лет, впереди лес. Впереди чащА.

Последними, у них родилась двойня. Хозяйство строило жильё им дали большой панельный дом, скорее не дали а убедили переселяться, Алевтин не хотел переезжать, не хотел оставлять дедово место, оставлять настроенное, но после обещания помощи материалами, людьми, они согласились. Люба занималась детьми, домашними делами. Алевтин, где-то с помощью, а большей частью один, застраивал двор. Последней поставил мастерскую, на стену повесил привезённый ковёр – другого места не нашлось, разонравился он домашним. Поглядывая на ковёр, смастерил на коленке кресло, а затем и верстак. Сделанное, своей основательностью не уступало полученному в наследство. В хозяйстве же, до положения деда было ох как далеко. Новое время назначило новые ценности. Алевтин и хотел бы стать в ногу, но не мог, не мог всем виденным и впитанным с босых пяток: Хозяин не подвесит корову на верёвки от бескормицы, не запашет полёгший хлеб, не сдаст мёд, молоко, закрыв глаза на развитие рахита у ребёнка матери одиночки.

У него, по возвращению с зоны, сменилось отношение к происходящему, он обособился, лишь иногда не выдержав бросит пару слов и уйдёт. В средине лета прислали нового председателя. После очередной реплики в его присутствии, Алевтина вызвали в контору и назначили звеньевым. В это время Люба легла в больницу, но вскоре попросила выписать. Дома без работы сидел муж. Его звено определили перегонять свиней из одного конца деревни на другую. Алевтин отказался «Я не мальчик, мне тридцать семь, и за поросятами перед окнами у деревни не побегу – Он отказался и бригадир походя бросил – Не выдержал ты экзамен. Мы думали ты понял нашу Жизь». Звеньевым назначили другого, а о нём забыли – не стали направлять на работы.

На семью напал педикулёз, Люба и из больницы выписалась по боязни, могли заметить, – гребень начёсывался полон. Дома семейство чесали, втирали мази, мыли настоями – ничего не помогало и в какой-то вечер борьбы с напастью, Алевтин, при всех, произнёс «Немного осталось. Уйду и вшей заберу». Он сидел дома, терял интерес к домашнему хозяйству, к семье – дрова колол на одну топку. Любовь Ефимовна пошла выручать. «Я человек новый, но помочь постараюсь» ответили в кабинете. Помогли – бригадир назначил водовозом. Скважина работала, основное подключили, но без бочки не обойтись. В его обязанности входило – чистка прорубей, доставка воды по заявкам, одиноким. «Работа на ветру, у воды, потому водовоз и почернел лицом» судачили по домам. Он написал заявление на увольнение «Ты знаешь, что за последние три года, мы никого не отпустили из колхоза, да и до следующего ежегодного общего собрания рассматривать заявления не будем» ответили в конторе. Написать написал, а как ехать с семьёй? куда ехать? под какого начальника попадёшь? Здесь оставаться? Дом колхозный, не дадут житья! Вопросы не оставляли. Жена и совсем не хотела «У нас четверо. Здесь, не хуже чем у людей – Помолчит, да среди ночи, среди житейского – Алевтин, может летом? Если, совсем не выдержать?»

На Новый год, на тот Новый год, их пригласила соседка-красавица. К их приходу, несколько семейных пар сидели за столом. «Я должна изменить сегодня их отношение к мужу» решила Люба, раскланиваясь. Алевтин увидев компанию, быстро глянул на жену, что-то хотел сказать, но их уже усаживали рядом с женой бригадира. Он сидел не поддерживая разговора, сидел отчуждённо. Люба подкладывала в его тарелку. Когда, разговор перешёл к состоянию дел в хозяйстве, он не вытерпел и не согласился с бригадиром. Бригадирша одёрнула, жена, под столом наступила на ногу и уводя от конфликта, не дожидаясь гармошки начала «Кого ждала, кого любила я, уж не догонишь, не вернёшь» Стол поддержал. Вступил и Алевтин. После первого куплета, выделился голос дочери хозяйки «Неправильно вы дядя Алевт поёте». Допевали без него.

Ему не было тридцати восьми, он лежал в своей мастерской на верстаке, накрывшись ковром, привезённым с зоны. Лежал, обкрутив шею и не дышал когда его нашёл сын. Алексей, почему-то рано вернулся со своего вечера, вернулся, когда ещё не заметили отсутствия одного из гостей. Он побежал в мастерскую, увидел тело и не коснувшись, забаррикадировал вход. Когда выломали дверь, Алексей сидел рядом с Отцом, не в силах что-либо объяснить.

Люба не поехала на кладбище, осталась одна. Когда вернулись – в дыму комнаты, над открытой плитой она вычёсывала волосы, бормоча «Гори, гори ясно, чтобы не погасло». Жуть тона, жуть чужого, не её голоса, остановила вошедших. Пламя касалось рук, кончиков волос. Алексей, со словами «Мама, Мама» бросился к ней. У неё выпал гребень. Вспышка, воспламенившегося казеина, сдвинула остальных. Её оттащить от плиты. «Мне холодно. Я замерзаю – всё чего смогли добиться от неё а, утром, она наотрез отказалась ехать в больницу – У меня их четверо. Какая больница? У меня младшие начальную школу не закончили. Силком не увезёте!»

У каждого, верно бывает время, когда видится, что следующий день может принести только более худшее? В это время невозможно вырваться из круга собственных мыслей, которые круглосуточно, неделю за неделей твердят о безвыходности, о собственной бесполезности, подталкивают уйти. Мысли делают круг и вновь упираются в глухую, нависшую, непреодолимую стену. Стена отделяет от реальности, темень одолевает сознание. Человека нет, на земле остаётся его тень, это она, тень, что-то делает, отвечает на вопросы, бредёт в мире до некоего дня.

В тот день, он измотанный и обессиленный собственным сознанием, не раздеваясь, в обуви, уснёт невесть где, нет, не уснёт, нельзя назвать сном, когда он провалится в забытьи чтобы, проснувшись и вовсе не проснувшись, а среди ночи оказавшись в полнейшей тишине, это может быть и не тишина, но сознание настолько отделено от мира, что не слышны шаги, не слышен лай собак, сознание погружено в собственный мир. Сознание сконцентрированное в себе, настолько отделено от остального мира, что в следующий час, каждой клеткой мозга, оно, сознание, стучит в темя – трагедии нет, не только трагедии, но даже и беды нет, а есть только мелочи, которые не стоят раздумий. Достаточно принять решение, достаточно посмотреть со стороны на свои несчастья, на свою безвыходность и она исчезнет.

Безысходность, при первом появлении собственного, свободного разума, словно ночной мотылёк от первых лучей солнца, падает на воду, кружит, не в силах оторваться, силы быстро заканчиваются и он тонет. На поверхности от мотылька, от собственной безвыходности, остаётся полупрозрачная оболочка. Полупрозрачная оболочка? как из-под неё выйти? Сколько нас не успевают выйти, не успевают отодвинуться, чтобы увидеть себя со стороны. Нужна совсем крупица, нужно дождаться утра, дождаться первого луча солнца, ждать проблеска собственной мысли или чьей либо помощи. «Посёлок на ушах. Будь там, не уберёгся бы ты от собственных похорон» Страх расширяет артерии, выталкивает дремлющие по закуткам нейроны бездельники, и они, наотдыхавшиеся, своей свежестью возрождают Человека. Он, возрождённый, становится равным навалившимся обстоятельствам, становится сильнее навалившихся обстоятельств.

*******

Енокентий, после встречи с Любой, после прохода живым коридором, изменил свой распорядок. Он присутствовал на всех планёрках у главы острова, учувствовал в решении вопросов. Соседи бот не вернули, но с помощью материкового государства, задержали несколько браконьерских лодок. Задержания не изменили общего положения: ежедневно возвращающиеся рыбаки свидетельствовали об обнаружении чужих орудий лова, свидетельствовали об уходящих в нейтральные воды судах и судёнышках.

Заключенные договора на поставку погрансредств, лежали на столе, желающие перечитывали, хмыкали, комментариев не оставляли. Енокентий, как и остальные, смотрел на бумаги, на напечатанные номера телефонов, как на нечто не относящееся к нему, не относящееся к реальности. Однако, месяц ещё не закончился, а с пришвартовавшегося судна снимали предназначавшийся груз. Место для хранения, многотонному, внушительных размеров цилиндру определили за домом Енокентия в углу. Сопроводительная документация указывала на его уникальность и высокую производительность при строительстве подземных тоннелей. Енокентий, да и весь остров, осматривали, постукивали по корпусу, не представляя о предназначении, не представляя с какой стороны и под чьим управлением устроитель тоннелей будет стеречь их границы.

Следующий груз, под названием «Станция», прибыл со спецтехникой и рабочими. Монтаж требовал подготовительных работ. Установка работала на проточной воде. Согласно проектной документации, подходил недостроенный гараж, с добавлением подсобного помещения. Под подсобку приспособили мастерскую. Для обеспечения водой, речку перегородили плотиной, водовод подвели к гаражу и пристыковали к установке. Смонтированная станция, выпирала большей частью своей высоты над стенами недостроенного гаража. Среди ночи, её многогранная, вытянутая вверх поверхность, искрилась отражённым светом: чёрное покрытие, каким-то чудом притягивало свет, преобразовывая в фиолетово-синие тона. Среди ночи, призрачное свечение производило на посёлок тягостное впечатление.

Последним из заказанного, доставили деревянный контейнер с надписью «Кинарх. Погрансрредства. Жизнеобеспечение». Представитель фирмы, сопровождающий груз, потребовал для монтажа отдельное, отапливаемое помещение. Енокентию, после посещения диспансера второй этаж стал лишним, его он и предложил. Представитель согласился, с условием скорейшего завершения строительства. Он говорил «Помещение, и всё здание после запуска оборудования нельзя будет изменить. Вы не сможете в наружную стену вбить гвоздь. Вы не сможете ни разбить, ни вставить стекло в окне. Вам нужно закончить строительство. Фирма может запустить оборудование по охране границы, только в окончательно готовом помещении. В дальнейшем, при желании, для реализации полного спектра возможностей „Кинарха“, вы можете заключить договор на поставку нашей фирмой электроники, домашних электроприборов» отвечал он на задаваемые вопросы. Закончить строительство? Начать можно, но закончить? Закончить, когда выведены только стены? Енокентий, просил главу острова обратиться к жителям с просьбой помочь достроить его дом, при этом объяснял «Платить нечем. Сбережения закончились».

После доставки последнего контейнера, ещё не зная возможностей «Погрансредств» у Кешки появилась вера в реализацию своей мечты – создание независимого, справедливого государства. Его ли вера, или прибывающие грузы, сменили настроение и жителей острова – они действительно готовы были грести в одной лодке. Жители, распределившись по сменам, по видам работ, круглосуточно вели строительство дома для Енокентия.

Деревянный контейнер с погрансредствами, установили на втором этаже, после чего этаж перекрыли, и приступили к монтажу крыши, одновременно устанавливали оконные блоки, вели внутреннюю отделку. Материалы таяли на глазах, на глазах же, дом обретал формы. По окончанию отделки второго этажа, прибывшие специалисты приступили к монтажу и наладке. Помощники из местных, наводили порядок. Помещение, занимающее второй этаж, преобразилось – заблестело чистотой, приобрело окончательный вид. Кондиционированный, очищенный воздух бесшумно поступал в зал. В зале, посредине на столе – монитор, клавиатура мышь, на стене большой экран. С обеих сторон экрана шкафы с предметами личной безопасности: на полках, змейки на запястья рук, в коробках чипы. Для безопасности хозяина, фирма изготовила браслет, для его же безопасности предназначался нижний отдел в шкафу, который не смогли открыть и оставили до более свободных времён.

На калитке, воротах, дверях установили ручки-замки из комплекта с прибывшим контейнером. После чего, ответственный за настройки, объявил – Кинарх готов к запуску. В помещении может остаться только заказчик оборудования и только он может в дальнейшем находиться здесь, он же, имеет возможность передать свои полномочия другому. Енокентий с сожалением посмотрел на присутствующих, взглядом говоря «Мне не изменить данное требование, мне не изменить правила единоличного доступа, единоличной ответственности». Вслух же попросил отложить запуск до утра. Он намеревался ещё раз осмотреть выполнение наружных работ, ещё раз желал выслушать мнения Администрации, активистов. Он, должен обсудить своё новое положение со ставшими для него близкими Алексеем и Ниной Васильевной, заручиться их поддержкой.

На заседании Администрации, Енокентий огласил всем известное, что с завтрашнего дня запускается пограноборудование о технических возможностях которого он не имеет чёткого представления, но считает, что имея собственные охраняемые границы, они имеют право на создании независимого государства. Геннадий Николаевич поддержал, настаивала и экономист – Александра Александровна. Собравшиеся, большей частью давно готовые к самостоятельному плаванию, подтвердили голосованием. Название в первый день не определили, однако согласились, что их государство должно называться одним коротким словом. Выступившая Тамара Павловна, прежде создания государства, предложила принять необходимые законы для нарушителей границы, сказав «Нам нужны законы, соответствующие мировой практике». Присутствующие согласились, предложив ей и сделать наброски.

Вечером, за ужином с Алексеем Алевтиновичем и Ниной Васильевной, обсуждение продолжилось. Алексей предложил название «Ротуск». На вопрос «Что за странность – ответил – Я знал о существовании посёлка „Ротуск“, в нём жили люди которые не знали оттенков, которые работали с песней и считали себя счастливыми». Нина Васильевна не согласилась с названием от некоего посёлка, в котором жили не знающие оттенков, и даже почему-то, просто вдруг, воспротивилась независимости. Она, вдруг, захотела вернуть паспорт своего бывшего большого государства.

Разошлись поздно. Оставшись одни, ни Алексей, ни Енокентий, не могли понять, что с их Ниной Васильевной. Её, большое государство поселило жить в вагончик и она жила в нём с мужем, при взрослом сыне. Они десять лет стояли в очереди на квартиру, приспосабливаясь к каждому новому начальнику и его ставленникам, пока однажды не объявили «Вам платили 4% от сметы. Мы организуем, кооператив и десятикратно увеличим зарплату». Они увеличили, а через год исчезли распродав имущество. Они назначенные государством, по схемам установленным государством присвоили имеющееся. Они, удерживая людей на минимальной зарплате, выдавая её от случая к случаю, за год оставили их ни с чем. Они за год успели продать даже свалки с нержавейкой, титаном и металлоломом и отбыли за рубеж а, истратившись верно, вернулись и … «избрались» в высшую законодательную власть – утверждать законы, по которым будет жить большая страна.

Не смогли Енокентий с Алексеем найти крупицы здравого смысла у своей кормилицы, потому развели руками « Женщина, чего с неё возьмешь? У неё и логики нет. Её мышление плитой заканчивается». Признали, осерчав на неё. Енокентий, надеялся со следующего дня переселиться из гостиницы в собственную постройку. Дом ждал его, готова была и комната-копия кабинета бывшего главы острова: вдоль стен стулья с позолотой, на столе телефоны, письменный прибор, над часами блестя бриллиантами застыл леопард. В окнах – муляжах сверкали золотом купола церкви. Дом, не мог не радовать Енокентия, в радости за сбывающиеся мечты, он на следующем заседание поддержал предложение Алексея. Появилось новое государство – Ротуск.

Утром, Кешка стоял на окраине посёлка, вниз спускалась накатанная дорога упирающаяся в широкие закрытые ворота его усадьбы. В доме, ждал настройщик охраны границ и жизнеобеспечения. «Станцию», также подготовили к запуску: выпирающую часть закрыли куполом, верх украсили шпилем, небольшое водохранилище заполнилось, излишки стекали по оборудованным желобам, но пуск откладывали, выполняя рекомендации изготовителя – ждали проверки погрансредств.

Войдя в дом, из окна Енокентий рассматривал лежащую во дворе трубчатою конструкцию, в виде эллипса. Его любопытство удовлетворил настройщик, поясняя, что это внешняя часть «Кинарха», имеющая небывалые характеристики и перейдя к столу с монитором, предложил выбрать один из вариантов запуска: первый – охрана территории до центра земли на протяжении трёхсот лет; второй – глубиной до километра, в этом случае заложенная энергия закончится через тысячу лет. По голове Кешки помчалась школьная программа: триста лет трона, триста лет ига, за черепную коробку выпрыгивало— тысячелетний рейх. Тысячелетний рейх и решил его выбор «Были только мечты. Возможно, на малой территории, с благими намерениями, их удастся воплотить? – Замешкавшись, он озвучил своё решение, добавив комментарий – Пусть будет тысяча лет. С глубины в километр к нам чай, не заберутся».

На стене засветился экран, на столе ожил дисплей, перед окнами, оторвавшись от земли вверх пополз эллипс, вскоре исчезли из вида его линзы видео камер, излучатели, а затем, он и сам растворился словно мираж. Дисплей выдал надпись, озадачившую обоих. Категоричность крупного шрифта не могла не смутить «Кинарх продолжит работу, когда в операторской останется один хозяин. До окончания настройки, он не сможет покинуть помещение».

У уха, настройщик жаловался на заказ «Фирма, изготовив блоки, не была посвящена в принципы работы всего комплекса. Фирма не имела описания программного обеспечения». И Енокентию было на что жаловаться: в помещении отсутствовало жизненно необходимое и неизвестно как сложится? Сколько потребуется времени? Но думать поздно. Он, проводив настройщика, сел к столу.

После первого «ОК» после, установки последующих десятка флажков-галочек, категоричность экрана закончилась. Он установил четыре зоны для охраняемых объектов. К первой, автоматически относилась операторская: единоличный вход с тестами – радужная глаза, отпечатки пальцев. Ко второй, отнёс дом и станцию, с входом по отпечаткам, как и к третьей зоне к которой относилась территория его застроек. Первые три зоны, как свидетельствовал экран, способны существовать в любых земных условиях в течение установленного времени, то-есть в течение тысячи лет. Настройку четвёртой зоны, следовало продолжить после снятия биологических тестов. По окончанию сканирования, экран высветился дружелюбным позволением – Дальнейшие настройки можно закончить в любое время – чем Енокентий и воспользовался. Нет, он торопился запустить всё смонтированное, но желание выйти из созданных зон и вернуться, главное вернуться, пересилили.

Он поспешил в гостиницу. Алексей, Нина Васильевна не успели уйти. Им он, где сбивчиво, частью жестами и рассказал о сделанном, приглашая опробовать, приглашая посмотреть чего получилось. Они втроём вернулись к калитке усадьбы. На попытку открыть её Алексеем, Ниной Васильевной ручка не двигалась, но стоило взяться Енокентию калитка отворялась, предлагая предоставить право входа и его спутникам. Система охраны добавила в свою память Алексея. Нина Васильевна отказалась, она отказалась и от доступа в дом, на станцию. Во время осмотра держалась несколько в стороне, своей необычной сдержанностью наводя на мысль, недопонимая значимости произошедшего.

Енокентию, пока нечем было рассчитаться с Алексеем и его людьми, но они оба начинали осознавать, что написанное в бумагах, перечитываемое всеми, подтверждалось. Три рубежа охраны работали: на стене не оставалось следов от молотка; попытки повредить покрытия на металле, дереве не приносили результатов. Енокентий, ранее читал или слышал о подобном и сейчас не мог поверить, фантастика реализовалась – инструмент тупился, ломался, не оставляя царапин.

Енокентий видел, что и Алексей считая себя причастным к свершившемуся, с трудом удерживает в себе мальчишеские чувства. К ним пришла уверенность, что запуск четвёртого уровня защиты обезопасит границы и администрация острова обязана будет перечислять проценты: Енокентий выберется из должников, а у фирмы Алексея появятся возможности, которые трудно переоценить. Население острова они обязаны переселить из вагончиков, времянок, полуподвалов. Они наметили цель, оставалось запустить охрану границы.

Проводив гостей, даже не проводив, а сославшись на срочность запуска второй очереди, Енокентий поднялся в операторскую. После первого клика, на дисплее появилось приглашение – настроить четвёртый уровень охраны, отметить границы территории. Пунктирная линия на дисплее, повторяла контуры владений. Для устранения возможных недоразумений, Енокентий уменьшил охраняемую территорию на десяток метров. В следующем окне с три-Д моделью острова, выпавшее окно требовало установить высоту охраняемой зоны, с умолчанием в один км. После ок, куполообразная модель покрылась сеткой, сетка же пронизывала глубину океана, пронизывала конусом и землю, на первоначально установленную глубину, в тот же километр. В окончательных настройках Енокентий определил: водную границу, внутрь могут пересекать все желающие – люди и корабли, вплоть до 10 – 50 метров от берега, а с пересечением данного рубежа нарушители должны изолироваться от внешнего мира, с отключением связи и любых источников электропитания.

Надпись на мониторе предлагала осмотреть собственную территорию на большом экране. Экран отобразил остров среди безбрежности водного пространства. В водах множество судов и судёнышек: часть, пересекающая территориальные воды для сокращения расстояния, другие – прогулочные, большая же часть – рыболовецкие, принадлежащие соседнему государству. Ближе к берегу, промышляли суда со знакомыми очертаниями, суда жителей острова. Дисплей предлагал меры воздействия для браконьеров: сделать устное предупреждение, или с добавлением СМС-сообщения для каждого. Енокентий выбрал второе, однако на судах паники не возникло. Ничего не поменялось. Повторное предупреждение, что команды судов, не компенсирующие в течение суток нанесённые убытки, будут отвечать согласно законов, также не возымели действия. Капитаны привыкли отдавать команду «Стоп», либо перед патрульным судном, либо перед направленными стволами зависшего вертолёта. На СМС, голос, никто не реагировал. «У них на острове четыре пистолета. У нас, у некоторых, на одном борту больше» наполнился эфир радиообменом меж судами.

На экране картина не изменилась, дисплей не выдавал рекомендаций. Енокентий остался не у дел. Решив обсудить возможные решения нажал – «Выход», выплыло окно с позволением покинуть помещение. Внизу, в комнате-кухне сидел Алексей он, после увиденного, не мог оставаться один. Енокентий объявил о запуске охраны границы «Работает. Они внутри. Их много. Нарушителей очень много – И продолжил – После запуска охраны границы, рекомендовано запустить Станцию».

В гараже смонтированный цилиндр светился фиолетово-синим цветом. После запуска, помещение наполнилось лёгким шумом, свечение исчезло. Дисплей, предлагал распечатать инструкцию по эксплуатации. Прочитав, Енокентий и Алексей заговорили не сразу. Прошу удалить меня из списка доступа к данному объекту – сказал Алексей, тоном не допускающим обсуждения. Енокентий не услышал его, он едва справлялся с собой – умножая и перемножая трёхзначные цифры на наделю, год, на курсы рынка. Описание свидетельствовало, что запущенная станция, способна извлекать из воды растворённое в ней золото. Их речка, в которой ловилась рыбка с позолотой на чешуе, уже унесла в океан золота многократно более чем накоплено в хранилищах всех банков мира. Характеристика станции утверждала о способности многократного увеличения выпуска металла, если использовать только воду из подземных источников. Для выхода на полную мощность, в речку не должны попадать атмосферные осадки и прочие стоки. Монитор предлагал вид получаемого металла: слитки – в виде двухпудовых гирь, слитки классического образца, или выдавать золотые монеты, в этом случае следовало заложить вариант дизайна и соотношения между достоинством монет. Енокентий не мог пользоваться дизайнерскими программами и попросил выполнить первоначально необходимое Алексея. После окончания они прошли в подсобку. В металлические контейнеры по наклонным желобам скользили монеты: на лицевой стороне, по краю надпись «Ротуск» В центре номинал стоимости. На обратной стороне рыбка, летящая над рябью волн. Очень не понятное…, но до пробы на зуб. Выходя, Алексей вторично отказался от доступа к «Монетному двору».

Рабочий день заканчивался, Енокентий ещё раз поднялся в операторскую: на экране несколько судов пытались покинуть территориальные воды, но упирались в невидимую преграду. Суда разворачивались, набирали максимальную скорость и останавливались, отброшенные необъяснимой силой. Нарушители не могли самостоятельно покинуть территорию. Эфир затих, бравада сменилась растерянностью. Енокентий, окончательно убедился – установленная охрана границ работает согласно установленных правил.

Взбудораженный невиданными возможностями с запуском «Кинарха» и «Станции», Енокентий минуя административное здание шёл в школу к Тамаре Павловне. Ему нужна была рабочая сила, много рабочей силы. «Станция» работала в десятую часть мощности – речку нужно перекрыть сверху – она должна нести только ключевые воды. Он шел, неся в голове проект бетонного панциря по всему руслу, вновь прокручивая трёхзначные цифры добываемого, просчитывая возможный уровень жизни доверившихся ему жителей. Для скорейшего претворения планов нужны люди, нужны срочно. «Возможно десятикратное увеличение….?» Мысли путались, запас нейронов в голове у Кешки закончился, закончились не только нейроны, он не замечал происходящее вокруг – он не заметил и идущего навстречу Алексея Алевтиновича.

Школьная суматоха, накануне нового учебного года, отвлекла его. Сторонясь от переносимых парт, стульев, он несколько приостыл, привёл себя в порядок и в кабинете у Тамары Павловны выглядел адекватным. Свой визит объяснил интересом к подготовке проектов законов, но она, должно быть занятая ремонтом, заговорила о предложенной помощи со стороны Алексея Алевтиновича, у Енокентия, ремонт не являлся целью визита, он вновь вернулся к законам. Тамара Павловна поднялась, медленно обошла вокруг стола и заговорила о практике борьбы с браконьерами, нелегалами, высказала своё понимание борьбы с незаконным промыслом в их водах. Согласно её доводов, нужно не наказывать, нет наказывать но, ежедневными лекциями о необходимости соблюдения законов. Люди, она считает, должны понимать что власть назначается только для того, чтобы на территории действовали единые законы и именно действовали. Власть, обязана обеспечить выполнение принятых законов равно всеми находящимися на данной территории. Она выступит на заседании с предложением – после ознакомления нарушителей с нашими законами, отпустить всех впервые задержанных. Енокентий неопределённо кивнул и заговорил о «Кинархе», о запущенной охране границ, о начале выпуска собственных золотых монет. Рассказал о своих планах преобразить остров. Он говорил «Имея десятую часть от возможных доходов нам потребуются десятилетия, а имея рабочие руки в течение осени мы успеем перекрыть речку, а значит, решить финансовый вопрос. Заставив браконьеров компенсировать убытки своим трудом, мы откроем новую страницу нашего государства. Нам нужна всего одна осень. Мы станем недосягаемыми для остального мира – закончил повторив – Своими силами, нам потребуются десятилетия».

Во время разговора она отстаивала свою позицию. Она утверждала, что жёсткостью мы наживём непримиримых врагов. «Есть ли потомки рабов, которые через поколения не стали бы правителями и не вернули бы зло наследникам своих властителей? – спрашивала она и забыв что перед ней не ученик, продолжала – Они, порой рвутся к власти лишь затем, чтобы компенсировать собственные унижения. Рвутся не понимая, что сами, только пылинки замкнутого круга». Енокентий, не понимая к чему рабы, к чему пылинки круга, ответил, что ему не нужна власть, что он противник принудительного труда, что он сам будет следить за согласием каждого в участии строительства панциря. Говорил ровным голосом, как некую истину, как собственный стержень, пока у Тамары Павловны не появились признаки доверия и соучастия к задуманному. От неё, он вышел со словами «Мы с каждым подпишем контракт, выгодный контракт, чтобы все имели интерес к работе, а кто не согласится, пусть время наказания гуляет по острову». Он говорил, но в головокружении явившихся планов, речка казалась и мелкой и узкой.

Не уверенный, что Тамара Павловна предложит законы которые помогут намеченному, Енокентий решил обратиться к администрации. В кабинет главы пригласили экономиста. Коротко изложив новую реальность, Енокентий поинтересовался об имеющихся безработных и возможности переориентировать часть занятых. С интересом выслушав его, они не согласились останавливать производство. «Строительство панциря займёт месяцы. Сорвётся путина. Что будем делать далее?» и выдали список с десятком безработных. Десяток Енокентия не устраивал – при его жизни «Станция» не успеет выйти на полную мощность. О чём и посожалел вслух но, не потеряв надежды просил собрать всеобщий сход.

Сход вновь назначили за час до работы. «Государство, атрибутика? Законы? Отчёт владельца острова» значилось в приглашениях. Утром, перед собранием Енокентий поднялся в операторскую. Экран отобразил бухту. В стороне, под флагами соседних государств стояли суда – они, убедившись в тщетности самостоятельно пересечь границу, обратились в Администрацию с просьбой покинуть территориальные воды. Стояли и рыболовецкие. Среди маломерных судов, выделялась шхуна. Капитаны, избавившись от улова, снастей, надеялись на скорое освобождение не прибегая к крайним мерам. «Кинарх» отобразил на экране список обратившихся, их технические характеристики, владельцев, а также прегрешения со времени вступления хозяина острова в свои права. Большая часть имела систематические нарушения, указывались и убытки, указывались рекомендуемые штрафы. Лист с данной информацией, Енокентий распечатал и добавил к отчёту.

В небольших посёлках сарафанное радио опережает официальные новости, Енокентий ещё обдумывал, как преподнесёт запуск «Станции», задержание судов, а у жителей начинался праздник. В бухте стояли нарушители, стояли те, кто делал им ручкой не спеша уходя с места лова. В бухте стояла шхуна, которую они в своём бессилии таранили, ободрали краску и лишились бота. Ко времени отчёта хозяина, по пригорку, усиливаясь от группы к группе, перекатывалось «У нас есть собственные золотые монеты. Браконьеров мы прищучили! Это наша победа! – Взгляды обращались в сторону Енокентия. Эти люди, весной в единодушии готовые поднять его на вилы, к осени, они же, проводили его с трибуны криком – Ура, Ура, Ура. Они вновь видели одного достойнейшего. Должно быть «Ура» повлияло и на вариант предложенных законов Тамарой Павловной для браконьеров: строгих законов, особенно за умышленное пересечение границы с оружием на борту, с личным оружием. «На территории нашего государства нет места любым средствам уничтожения людей» закончила она, под дальнейшее ликование собравшихся.

Александра Александровна, пыталась образумить собравшихся, но в унисон не попала, да и как попадёшь – в праздник не говорят, что у палки всегда два конца и вместо ликования нужно бы подумать о возможных последствиях устрашающих законов. И вдруг, не удержав в себе, вытолкнула «У нас на острове появились золотые „Рыбки“? – Не заработанное медленный яд. Не заработанное губительно для любого. Мы останемся у корыта», и остановилась, её не слышали. Обведя толпу невидящим взглядом, она сошла с трибуны.

Поднявшегося Алексей Алевтинович, с обращением к Енокентию Трифоновичу о предоставления гражданства, услышали. В приливе энтузиазма, собравшиеся в восторге приняли его просьбу и предложили предоставить право решения вопросов гражданства Енокентию Трифоновичу. Прокатившееся одобрение «Он охраняет, пусть и гражданством занимается» узаконили, едва он успел кивнуть, а Алексей заговорил о Гербе, Флаге. Следом, даже не следом а, согнав его с трибуны, что-то пыталась добавить Нина Васильевна о «Рыбках», но её не слушали. Она привлекая внимание, сорвала платок и замахала над собой. «У нас есть флаг» выкрикнул кто-то, выхватывая платок и пришпиливая к подобию древка, а затем поднял его над головами. На ветру веяло полотнище: по жёлто-золотистому полю растительный орнамент, с выделяющимися яркими красными цветами в центре, мелкими цветами и каймой, по краям.

«У нас есть знамя. Под ним не пойдёшь с винтовкой наперевес, не посеешь страх у неприятеля, но под нашим флагом каждый будет родным сыном, родной дочерью нашей земли – Говорил один – Под флагом, олицетворяющем дом, очаг любовь, мы обеспечим себе процветание на следующее тысячелетие» подхватывал следующий. Снятые кепки, вещи взлетали над собравшимися – Ура. Ура. Ура – уносилось в океан.

Поддавшись общему настроению, Енокентий вновь попросил слова и зачитав отпечатанный лист с нарушителями, предложил отпустить транзитные суда, прогулочные и высказаться желающих по задержанным рыболовным. Слова просили все. Все требовали досмотра браконьерских судов. Капитаны, подавшие прошение на освобождение не ожидали подобного, они в растерянности от осведомлённости, в растерянности от требуемых сумм, выведенные перед толпой согласились участвовать в комиссиях по осмотру собственных судов. При досмотре, обнаружили личное оружие, а на шхуне, в сейфе хранилось автоматическое. Сход требовал немедленного суда. Тамара Павловна, огласив приговор согласно принятых законов, обратилась к островитянам, к администрации, о возможности помилования осуждённых, но толпа помня отношение к себе, требовала строгости. Главу острова, с его утверждением «Сила и милосердие неразделимы – Нину Васильевну с её – Наш флаг, означающий – Дом, очаг, любовь и сроки для сдавшихся» не воспринимались. Толпа видела спасителя в одном, а он молчал – настроение большинства совпадало с его планами.