Читать онлайн Когда поспела антоновка бесплатно

Глава 1

Знакомство

Отпуск. Лето. Погода стояла  комфортная – не холодно и не было изнуряющей жары, доходящей до духоты.  Я ехал в плацкартном вагоне уже пять часов. Еще четыре часа пути и около полуночи буду на месте. Моршанск. Никогда там не был. Ехал в гости к девушке. Планировал познакомиться с её родителями. А, может быть, и со всей её роднёй. Был вечер, и в вагоне кто спал, кто тихо переговаривался. Мимо сновала проводница, предупреждая:

– Подъезжаем к станции Ряжск-1. Туалеты будут закрыты! Стоянка – тридцать минут!

Поезд подбирался к станции еще минут десять и, наконец, мягко остановился у перрона. Проводница открыла дверь в вагон и вышла  встречать единственного  пассажира. Я с интересом разглядывал невысокого старичка, везущего за собой клетчатую сумку-тележку. Он показал билет и паспорт, проводница отсканировала штрих-код на билете и пропустила пассажира в вагон. Уже через несколько секунд по узкому проходу зашуршали колёсики сумки и, шаркая поношенными ботинками, появился старичок. На нём мешковато висел коричневый костюм. Серая рубашка выделялась тщательной отлаженностью. Из-под кожаной кепки торчали седые коротко стриженные волосы. На тонком носу блестели очки. Новый пассажир остановился напротив моего плацкарта, глянул на билет, потом на номера полок и улыбнулся, указав на нижнюю полку напротив моего места:

– Кажется, я пришёл, – и добавил, – Добрый вечер.

Я поздоровался и помог убрать его сумку под полку. Старик сел, опять улыбнулся мне и только тут заметил висящую на крючке куртку и поинтересовался:

– Военный?

– Да, – коротко ответил я.

– Я что-то без очков не могу разобрать, что за род войск, – сосед вытянул шею  в сторону моей формы и сощурился.

– Росгвардия, отец, – ответил я.

– Ага, понятно.

Мне показалось, он не понял о чём я.

– Это новый род войск. Существует с две тысячи шестнадцатого года, – пояснил  я ему попроще, не залезая в историю.

И тут дед меня удивил. Он замотал головой и возразил:

– Э, нет. Это далеко не новый род войск. Я, как учитель истории, могу тебе это с точностью заявить. Если мне память не изменяет, сначала был ВОХР, который преобразовался во ВНУС. Мой дед одно время служил там. Они и железнодорожные составы охраняли и с бандитами сражались. Да, пожалуй, этот род войск имеет самые широкие задачи…

И старик замолчал. Он смотрел в окно поезда, за которым уже темнел небосклон. Мне стало интересно о каких бандитах он говорил и я спросил его:

– Белогвардейцы или Врангель?

Старик вынырнул из своих мыслей и внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, о чём я говорю. И, уловив, наконец, мысль ответил:

– Да, нет. Я не про них. Бандиты – это антоновцы. Банды, появившиеся в Тамбовщине во времена продразвёрстки.

И тут сосед сверху, который весь путь пролежал и звука не подавал, вдруг пробасил:

– Ага, бандиты! Как же! Они за крестьян заступались! Пожалуй, они – единственные, кто вступились за них, во время узаконенного грабежа!

Старик недовольно покачал головой и возразил:

– Сколько людей, столько и мнений. Но скажу одно: власть советов была еще молодой и пока воевала по всем фронтам с белогвардейцами, Корниловым, Колчаком, Врангелем и иже с ними, ей некогда было заниматься вопросами народного хозяйства. Вот и пошли простым путём. Хотя, если посмотреть на Саратовскую губернию, с неё сняли налог продразвёрстки из-за засухи и подступающего голода. И, может из-за этого на другие губернии и легла задача не только содержать армию и города, но и соседей-крестьян кормить. С точки зрения политиков, смотрящих на всю ситуацию в целом – их поступки понятны. А вот самим крестьянам, которые жили только своим двором, сложно было объяснить всё это.

– А ваш дед он городским был? – поинтересовался я.

Старик поправил очки, посмотрел на меня очень внимательно и ответил:

– Нет. Он как раз был из крестьян. Помню, когда я учился в старших классах, он мне сказал: «Учи историю. История всех, рано или поздно, расставит по нужным полочкам». Так и сказал. Наверное, эти слова так отпечатались в моей душе, что повлияли на выбор профессии. Ведь, если знаешь и ценишь свою историю, то сохранишь своё будущее. Именно этому и научил меня дед.  Он вообще был интересным человеком. Живчик. Он с отечественной войны вернулся без ноги, так всё равно до пенсии возглавлял совхоз. А в молодости…  Много чего у него было в молодости. Но именно события времён Тамбовского восстания и привели его во ВНУС…

Глава 2

Председатель

Приятно начинать день глядя на наливные солнцем крупные плоды яблонь. Тонкие прозрачные лучи поднимающегося солнца пробивались сквозь зелень плодородных деревьев и тонули в густых травах. Рассекая солнечные нити, с жужжанием сновали пчелы, шмели да осы. Этот дурманящий запах тянул к себе все живое. Вот и я стою посреди сада, полной грудью вдыхая сладко-терпкий запах плодов. Моя Анастасия Петровна любила этот сад – эти многолетние деревья, которые каждый год радовали нас своими крупными, крепкими, сладкими яблоками. Я стоял, и как сейчас, видел, мою благоверную, собирающую в фартук яблоки. Несколько кудрявых льняных прядей выбилось из под платка. Они упали на круглое румяное лицо, мешая ей и щекоча нос. Вот она пытается убрать волосы, но только рассыпает по траве все яблоки. Настенька не серчает. Она почему-то смеётся. Так радостно и задорно, точно нет в этой жизни никаких проблем и трудностей.

Резкий хруст раздался справа от меня, вырывая из воспоминаний. Я даже мог и не смотреть, кто покусился на мои яблоки. Сосед Василий давно неровно дышит в сторону сада. Да только ничего ему не обломится. Я направился на звук сочного чавканья и вышел к заросшей травой изгороди. Васька стоял, опершись о тонкий частокол и, не стесняясь меня, догрызал бог знает какое по счёту яблоко.

– Добречка, – прошепелявил он с набитым ртом.

– И тебе не поперхнуться, – ответил я, вставая напротив.

– Хороши черти, – констатировал сосед, сплёвывая червяка и выкидывая в траву сада огрызок.

– Лучшие на деревне, – подтвердил я.

– Слушай, Петрович, а может, продашь мне свой сад? – поступило десятое за это лето предложение от Васьки.

– Слушай, Василий Михайлович, а может, пойдёшь мимо? – не выдержал я и на этот раз довольно резко ему ответил.

– Злой ты, – насупился сосед, – злой и жадный. А ведь, по сути, не твой это сад. Этой землёй мой дед должен был владеть. Он мне сам это говорил. Да только дед твоей жены-покойницы землю эту у монастыря-то и выкупил. Хотя монастырские всё это моему деду обещали.

– Бумага есть? – поинтересовался я.

Сосед теперь еще и нахмурился. Ну и чёрт с ним. Мечтать не вредно, только пусть уж предаётся мечтам подальше от моего дома и сада. Я ухмыльнулся в ответ на красноречивое молчание и направился к калитке. Но Васька не унимался – топал следом. И стоило мне закрыть за собой калитку, как он вновь заладил тоже:

– Ты сам подумай: тебе этот сад ни к чему. Что ты с яблоками делаешь? А ничего! Ты их ни мочишь, ни сушишь, пастилу не делаешь. А моя Марья Никитична всё делает.

– Отряды продразвёрстки придут, мы им этими яблоками все телеги забьём, дурная ты башка. Дальше своего носа и не видишь, – не выдержал я и направился к отцовскому дому, оставляя за собой обиженного соседа.

Не успел я и ста шагов протопать, как позади меня раздался голос моего старшего сына, Пашки.

– Бать! Погоди! Ты к деду?

Бежал он, видимо, издалека, потому как был весь в пыли и тяжко дышал. Картуз съехал на затылок, слипшиеся от пота волосы закрывали голубые хитрые глаза. Материнские глаза.

– Ты почему не на пастбище? – поинтересовался я.

– Николка и Ванька с третьего двора… и еще трое с коровами остались… Сами справятся. А меня дед к себе звал, – пояснил сын, уткнувшись чуть не носом в сухую землю, пытаясь отдышаться.

– Зачем звал?

– Не знаю. Звал и всё, – развёл руками Пашка.

– Ну, раз звал, – протянул я, развернулся и продолжил путь. Сын поспешил за мной. И пока шли, он всё не переставая болтал то о чьей-то сбежавшей корове, то о пойманных щуках в реке, то о густом орешнике, который нашёл в лесу. Но когда, протопав полсела, вышли к небольшому дому церковного дьякона – моего отца, Пашка резко смолк. Я оглянулся. Он шел за мной молчаливый, задумчивый и красный, как кумач. Я посмотрел вперёд, ожидая увидеть нечто удивительное, что могло смутить моего бравого пацана. Да только, кроме отчего дома, ничего не увидел. На крыльце стоял отец в черной рясе и хмуро смотрел на меня.

Отчий дом был как раз посреди села. И этот старый, но крепкий домишко был точно пограничный столб между нижней бывшей зажиточной частью и верхней, нашей стороной, той, что попроще. Их дворы, что ближе к церкви и впрямь были шире, а дома просторней. Да только за последние пять лет всё изменилось. Теперь все были равны… перед продразвёрсткой. И вот, подходя к отцовскому дому, я, наконец, заметил Алексея Фроловича. Рядом с ним стояла его дочка. Ровесница моему старшему сыну. Как звать её, уже и не припомню. Редко я общаюсь с людьми из нижней части деревни. А потому стало интересно, что привело ко мне пекаря. Подойдя к нему, я поздоровался и для проформы, всё же поинтересовался:

– Ко мне? По делу, чай?

– Да, пошушкаться бы, – попросил Алексей Фролович. Он был коренастый мужик, с темной копной волос, упрятанных под добротный картуз. Всегда в светлой рубахе и жилетке. Даже в жару носил эту свою жилетку. А плотные штаны были заправлены в начищенные до блеска сапоги. Я глянул на отца. Тот хмуро смотрел в даль. Проигнорировав надвигающуюся головомойку, я кивнул Алексею Фроловичу, мол, отойдём-ка в сторонку, и направился в сторону бани. Там и тенёк был, и лишних ушей не было. За короткий период, пока я возглавлял наше село, никто из нижнего села еще ни разу не приходил ко мне ни пошушукаться, ни открыто поговорить. Потому стало до невозможности любопытно, о чём пойдёт у нас с пекарем разговор.

Остановившись в тени сруба, служившего отцу баней, мы, опять же для проформы, умно помолчали, потом обсудили засушливую погоду. И только после всех преферансов, Алексей Фролович заговорил:

– В Моршанске сказывают, что со стороны Кирсанова партизаны по лесам идут. То ли к Моршанску, то ли в сторону Пензы, шут их поймёт. Да только в Вяжлях бронепоезд с армией встал. Вот и пора задуматься, – и замолчал.

– О чём? – уточнил я.

– И те и те захотят поживиться собранными нами запасами, – прошипел пекарь.

– Так запасы как раз для одних из них, – и я перешел на шёпот.

– Не дури, Прокофий Петрович. Говорят, что отряды продразвёрстки забирают всё, что могут унести.

Я еще не мог понять куда клонит односельчанин, но тема эта мне уже не нравилась.

– Они буйствуют в тех сёлах, где живут семьи повстанцев. А мы – мирные. У нас ни один двор не замечен в партизанщине. Так что, не волнуйся, всё пройдёт, как обычно. А партизаны далеко, не успеют добраться до нас.

Пекарь прищурился. Видать, также не решался откровенно со мной говорить. Откровенность нынче штука дорогая. За неё и жизнью можно расплатиться. Я уже хотел раскланяться, да только по глазам Алексея Фроловича понял, что вот сейчас и выложит, что хотел сказать.

– В городе зерно не станут искать. У меня в пекарне можно спрятать все излишки. Ведь скоро холода наступят, а отряды и партизаны не отступятся. Всех не прокормим, но о себе нельзя забывать. У меня в пекарне всегда есть мука. Всегда есть хлеб. Городские, армейские это знают. И все хотят хлебушка к столу. Никто не полезет пекарню громить. Подумай, голова, – быстро, шёпотом произнёс пекарь и огляделся, боясь, как бы нас не то что подслушали, а даже вместе стоящими и шушукающимися увидели. Я тоже огляделся. Потом уставился на пекаря и стал соображать. Из всех зажиточных, Алексей Фролович был честным мужиком. Ему, пожалуй, можно было доверить избытки зерна. Да только…

– Я же не один это буду решать. Пока пройду по всем домам, да уговорю их… Так и шептаться начнут. Ты что, не знаешь баб? А некоторые мужики и похлеще баб будут. И тогда твоей пекарне конец придёт.

– А ты собери излишки как для отрядов. Они сами ничего и не поймут. Повозмущаются, потом спасибо тебе скажут. Если что, то я завтра утром в Моршанск направляюсь. Могу взять в свою телегу мешок другой, – предложил Алексей Фролович.

– А не боишься зерно везти по нашим-то дорогам? Опасно, – засомневался я.

Пекарь подмигнул мне:

– Так я же не один еду, – и, откланявшись, пошёл за дочкой, которая уже маячила в сторонке.

Когда я подошел к дому, отец сидел на скамейке у крыльца и спокойным голосом поправлял Пашку:

– Внимательно читай. Не «в третьем», а «в третичном».

Павел с видом мученика, (прямо как я в детстве), сидел рядом с дедом и читал учёную книгу по Земле. Откуда она была у моего отца, так и осталось для меня тайной. Но по ней, не по псалтырю, я научился читать.

– В тре-тич-ном периоде появляется новое семейство… – довольно бегло читал мой старший сын.

– А ты лучше меня справляешься, – прервал я урок.

– Поговорили? – поинтересовался отец. Пашка, точно понял, что мучения на сегодня закончились, аккуратно закрыл книгу и также аккуратно вклинился в разговор взрослых:

– Деда, я могу идти?

– Мало почитал. И страницы не будет, – посерчал дед.

– Так я завтра нагоню, пообещал сообразительный парень. Вот как чует, что деду надо со мной поговорить. Знает, когда сбегать с урока можно.

– Ну, тогда до завтра, – разрешил дед и уставился на меня.

Пашка вскочил и вбежал в дом, чтобы положить книгу на место. Я же занял его место. Хорошее, удобное место: во все стороны просматривалось наше немалое село. Надо было войти в дом, взять схороненные у отца записи по сельчанам и сборам урожая. Да вставать не хотелось. На дереве, что раскинуло свои кручёные ветви рядом с домом, пели да чирикали песни птицы. Благодать! Я сидел на скамейке подле отца, слушал трели и наблюдал. С этого места прекрасно были видны удаляющиеся фигуры пекаря и его дочки. Они шли неспешно по светлой пыльной дороге, раскланиваясь и переговариваясь с соседями. Тут дверь дома с шумом отворилась и по ступеням крыльца скатился мой старший, вроде бы умный парень. Он махнул нам рукой и помчался вслед за уходящим пекарем.

– А ну, стой! – гаркнул я так, что птицы на дереве притихли. Сын остановился, подняв облако пыли, – Пастбище в другой стороне!

Пашка тяжко вздохнул, и поплёлся в указанном ему направлении.

– Нет, ну ты посмотри на него! – посетовал я, когда убедился, что коровы сегодня точно не разбегутся, – Пятнадцать лет уже, а всё ещё как дитя малое! Книгу-то твою, Пашка хоть до середины освоил?

– Поумней тебя будет, – ответил отец. Он облокотился о стену дома и сидел с закрытыми глазами, точно спал. Совсем состарился за эти последние годы. Волос и в голове и в бороде поседел, морщины избороздили всё его худощавое лицо.

– Я всё хочу спросить, а почему не закон божий? Почему эта книга?

– Неисповедимы пути господни, – послышалось в ответ.

– А книга откуда? Сколько себя помню, столько и эту книгу… Может быть, тебе стоило стать этим… учёным по земле? – допытывался я.

– Геологом, – поправил меня отец, – Кому-то Господом предназначено стать геологом, а кому-то – дьяконом. Неисповедимы пути Его.

И замолчал. Я уж подумал, что гроза прошла мимо, но не тут-то было.

– Негодин к тебе зачем приходил? – вдруг спросил отец.

Началось.

– Политическую обстановку объяснил, – покривил душой я.

Отец усмехнулся.

– Ну-ну. Только ты не иди у него на поводу. Он, хоть и хороший мужик, да только времена нынче нехорошие. Ты, слава богу, не коммунист, но очень сильно рискуешь, что взялся за работу головы села. А у тебя дети.

– Так я и не рвался на эту работу. Тут в нашем селе только два грамотных взрослых человека и осталось. Ты да я. Остальных партизаны давно расстреляли. Думаешь, у меня был выбор? – начал я заводиться, – Да не было у меня этого выбора! Как только я закончил читать эту твою книгу по геологии, так сразу все выборы у меня и отпали!

– Ну-ну, – пробормотал в ответ отец, – Только все равно не рискуй понапрасну.

Я встал с лавки, махнул отцу рукой и пошел вдоль села. Проветриться решил. Ведь надо было в несколько домов заглянуть, поговорить. А если всё сладится, то и ночью топать на двор к Негодину.

Глава 3

Сосед

«Бумага, бумага, да чтоб тебя! Какой ты Богоявленский, ты самый что ни есть диавол! Этот дом должен быть моим по праву и сад это мой, каждое яблоко – мое!» – мысли проносились в моей голове вихрем, однако я выкинул огрызок и пошел к дому. День только начинался, а уже был испорчен. Правильно талдычила Марья: «Плюнь ты на это, Васенька», да только как же я могу плюнуть, когда из-под носа увели, оставив ни с чем. Я не могу жаловаться: руки, ноги, голова на месте. Все рабочее, да только как возьмет меня тоска об упущенном, так хоть удавись. Да и яблоки я терпеть не могу, разве что моченые и в пирогах, что готовит моя Марья Никитична. Она баба толковая, рукастая. Так и шел я по широкой улице в думах, пока не увидел спешно удаляющегося пекаря с девкой. И сразу вспомнил, что давеча мужики на лесопилке говаривали, мол партизаны идут со стороны Кирсанова и продразверстка скоро доберется. Надо запасаться зерном, прятать в погребах продукты, ибо все отнимут, бровью не поведут. А коли такая жизнь, надо и о доме подумать. Точнее, отобрать. Да только как? Прокофий мужик грамотный, отец у него дьякон, а я мужик простой, мне вся эта кутерьма не знакома, ни разу в жизни я не читал и не писал, надо хитростью брать. Подставить.

– Эй, Алексей Фролович, добрейшего денечка! Куда путь держите? – пекарь как-то весь подсобрался, девку свою за руку подтянул к себе и зыркнул на меня исподлобья, а потом оскалился вдруг, раскивался и заотвечал:

– Здравствуйте, Василий Михайлович! Да вот к Петру дочку водил, больно уж грамотной стать хочет, читали они. Как книга-то называлась, а? – подтянул он девчонку еще раз за руку, дернул, та на него смотрит тучей.

– По Земле, – говорит.

– Ну понятно, что уж, – говорю им и усы свои приглаживаю. Вижу, скрывает что-то, делиться не хочет какие дела ведет с дьяконом, – по Земле это дело хорошее.

– С Богом оставаться! – кивнул еще раз пекарь, – Поспешим мы, тесто подходит.

– Давайте-давайте, – кивнул я им в след и достал папиросу.

Больно уж хорошо со мной разговаривал, умаслить пытался, точно не чист на руку мужик. Надо бы узнать, что замышляет с дьяконом и какие козни строит. С такими думами и отправился на лесопилку, надо еще там послушать чего мужики говорят.

Вечером стянул я сапоги, да разлегся на скамью у печи. В передней, перед красноватой иконой Распятия, доставшейся еще от бабки, которая ходила по старой вере, горит лампадка. Смотрю  я на нее и опять тоска берет. Разве ж я плохой мужик? Почему не достоин дома с садом? Что же это, детям моим мучиться, никогда в раздолье не побегать?Слышу, отворяется дверь, входит Марья с сияющим медным тазом.

– Чего это ты разлегся, Василий, устал небось?

– Слышишь, Марьюшка, а хочешь дом побольше да сад яблоневый роскошный?

– Роскошный – захохотала Марья, – каких слов нахватался, на лесопилке что ли барин у вас под видом обычного мужика учит? – все не унимаясь, продолжила жена.

И такая злость меня обуяла, что поднялся я со скамьи, спрыгнул, да треснул по столу.

– Дура ты деревенская! Я же как лучше хочу!

– А ты и сам дурак, живи пока живешь нормально, а лучшее нам и не нужно, все мы сыты, скотина какая никакая имеется, да только тебе все лучшее подавай!

Злость все еще клокотала в моей груди, но молча встал я и пошел за харчами. Если не может понять баба о чем я толкую, значит и не надо ей ничего рассказывать. Сам все сделаю.

Краем глаза увидел шевеление калитки, выключил свет, и стал вглядываться.

– Ты что, дурень, затеял?

– Помолчи, Марья, не доводи до греха.

Прокофий вышел на дорогу на ночь глядя, заозирался по сторонам, да двинулся в путь.  Вот подлец! Сейчас выясню куда он пошел. Быстро натянув сапоги и накинув фуфайку, я выбежал за ним в след. Держался чуть дальше, на дорогу не выходил, все меж берез перебегал. В Нижнее идет. Что затеял?

Прокофий двигался быстро и решительно. Одет во все черное, походка стремительная, ни разу не обернулся. Так и шли мы с ним, вместе и в то же время врозь. Остановился у дома пекаря. Радость в моей груди чуть не вырвалась наружу. Знал же я, знал: что-то затевают!

Три раза постучал Прокофий и дверь немного приоткрылась, а потом совсем отворилась, пропуская Прокофия. Остался я снаружи и давай думать, как мне лучше прознать, что они затеяли. Выждал какое-то время, а потом подкрался к окну. Вижу, разговаривают, а о чем – услышать не могу. Ну прямо партизаны. И тут словно громом меня поразила мысль: партизаны! Затеяли что-то, пекарь не зря приходил, значит и дьякон замешан. Дочку он свою учить грамоте вздумал, как же! Надо узнать о чем говорят и тогда я уж ему спуску не дам. Какое-то время прошло, но как только я услышал приближающиеся шаги в сенях, то мигом спрятался за угол.

– Ну, Алексей Фролович, покойной ночи.

– И вам, Прокофий Петрович, только не забывайте о нашем уговоре, я, конечно, жду ответа до конца недели, да только каждый день у нас на счету. Надо успеть к продразверстке.

Дверь захлопнулась и послышались удаляющиеся шаги. Я не пошел за Прокофием, а только прислонился к дому. Сердце выпрыгивало из груди, закружилась голова. Вот же гады! Истребить их надо обоих! Значит, они оба помогают красноармейцам воровать у наших продукты, да что же это делается!

Сам не помню как, я дошел до своей улицы. Светало. И таким мирным мне показалось наше село. Помню, здесь я бегал еще совсем мальчишкой, каким большим мне тогда всё казалось. А Прокофий собирается это разрушить. Костьми лягу, но не дам этой сволочи жизни!

Подойдя к дому Богоявленских, я сорвал яблоко, впился зубами в него, а откусанный плод со всей дури закинул в сад. Я вам еще покажу, как честных людей обманывать.

Глава 4

Дьякон

Ох, не к добру Негодин вчера приходил к сыну. Не к добру. Что же он замыслил? Ведь втянет он Прокофия в свои сомнительные дела, а потом всему селу придётся отдуваться. А перед кем именно… крестьянство как расплавленное железо оказалось между молотом и наковальней. Куда не ударится – везде отзовётся. Наше село, хоть и в стороне осталось от всех революционных неурядиц, да только все поглядывают в нашу сторону. Пусть земля у нас не черна и не больно плодородна, но повезло нам жить у широкой реки и вдоль большого тракта. У нас тут ярмарки по праздникам бывают… бывали… С поборами со всех сторон мы, как и все, скоро по миру пойдём. Но не это страшит. Тут главное, чтобы мы все не погибли, как это происходит в иных сёлах, да деревнях, в которых жители участвуют в партизанщине.

Всю ночь эти мысли мне не давали покоя. Утром, раньше петухов, я поднялся, умылся, помолился перед иконами и вышел во двор. Хотел пойти в сарай курей выпустить, да вернулся в дом. В сундуке, припрятанном под столом, я разворошил тёплые одежды и на дне нашёл списки сельчан с другими хозяйственными заметками моего сына. Вылез из-под стола и огляделся. Надо было спрятать эти записи так, что бы ни один человек не мог найти их. Да вот куда? За печь? Туда в первую очередь полезут искать ироды. Под пол? Ну, если мне, несведущему в таких вопросах в голову пришла мысль о подполе, то им тем более. В сарай? Не пойдёт – подсыреют бумаги. В сапоги или в валенки? Все не то… И обратил я свой взгляд на светлый лик Христа-спасителя. Что бы он помог мне – надоумил. И понял я, что смотрю на самое лучшее место, куда мог бы спрятать бумаги. Перекрестился, попросил извинения у Господа и аккуратно сунул прямо за большой деревянный иконостас. А руки дрожали от того, что сделал.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго, – а на душе кошки продолжали скрести. И добавил от сердца, – Прости, Господи, за содеянное. Но делаю это чтобы сына и село уберечь. Убереги нас, несмышлёных, в столь мрачные дни…

Уже днём, выйдя из храма божьего и заперев двери, я пошёл по дороге к дому Прокофия. Он церковь не посещал. Потому надо было его направить. Хотя направлять по пути веры – не моё дело, но учить уму-разуму дитя родное – моя прямая обязанность. Хотел многое сказать сыну, да только по пути встретил старшего внука. Павел улыбнулся мне и гордо сообщил:

– Деда! А я готов читать твою книгу.

– Ишь, какой молодец, – похвалил я его. – А батя твой где?

– На поля ушёл, – и Павел махнул рукой в сторону широких просторов, окружавших Кутли.

– Идём, проводишь меня, – предложил я.

Внук даже остолбенел то ли от неожиданности предложения, то ли от свалившегося на него счастья:

– А читать?

– Как вернёмся, так сразу и будешь читать, – не стал я его разочаровывать. – Кстати, а Николай почему не приходит? Уже неделю отлынивает от учёбы.

– А ему некогда, – пробубнил расстроенный внук, – он коров пасёт.

– На учёбу всегда должно быть время, – нравоучительным тоном пропел я. – Вот ты всегда время находишь.

Павел босой ногой пнул камешек, зашипел от боли и пробормотал:

– Так то-ж отец меня заставляет… Чаще всего…

– Ну-ну, смотри-ка на него – заставляет, – усмехнулся я.

Мы прошли перекрёсток двух дорог. Одна дорога по прямой вела в Моршанск, а другая, через реку и лес – в Вяжли, на железнодорожную станцию. Вот по ней как раз возвращались из леса женщины и ребятишки с полными лесных даров котомками. Мы раскланялись с ними, перекинулись парой слов о замечательной погоде, когда мимо нас прошёл хмурый Василий Михайлович, сосед Прокофия. В одной руке у него палка была, а в другой – большая корзина. Грибных мест в лесу много. Но одному лучше было не ходить. Времена не спокойные. Хотя, что-то меня в этой удаляющейся фигуре беспокоило. Состояние его духа? Или широкий шаг, который больше подходил человеку, направляющемуся в Вяжли, чем грибнику. Только, что он забыл на железнодорожной станции?

Господи, нет нынче людям покоя… Исчез покой совсем…

Глава 5

Сосед. План мести

Через несколько дней, после моей слежки за Прокофием, сели мы с мужиками на лесопилке обедать. Квашеная капуста, огурцы, картошка да ломти хлеба. Только начали, тут Петрович и говорит:

– Слыхали, Прокофий-то по нашим ходит все зерно выспрашивает.

– Как это, выспрашивает? – удивился я, но виду старался не подать.

– Давеча пришел к Лукиным, у вас, говорит, сколько зерна лишнего имеется, да Иван ему и отвечает, нет, мол у нас зерна лишнего, все итак под расчет. Прокофий ничего и не ответил ему, кивнул только головой да дальше пошел. Намедни еще зашел к Афанасьевым, то же самое, только Григорий-то спросил у него, чего надо, мол, помочь что ли чем, без еды остались? Да только Прокофий отказался, нет, говорит, просто спрашиваю, учет веду.  А дальше начал на своем, председательском разговаривать. Гринька так и не смог повторить ни одного слова.

– Хм, – хмыкнул Антошка Кудрявый, – Для какого такого антиресу спрашивал-то?

И завели мужики разговор, жевали и брови хмурили, пытаясь понять, что хотел Прокофий. Только я один знал их с пекарем тайну, но не выдал. Решил для себя, что сам их поймаю, а там как Бог даст.

Молча я дожевал, запил квасом, усы утер и достал папиросу.

– Я вам вот как скажу: вы в председательские дела-то не лезьте, мало ли что Прокофий удумал, да только нам всех его дел не понять.

– А ты что это, защищаешь его что ли?

– Ишь, защитник-то какой нашелся, али у вас общие интересы? – загоготали мужики.

– Я перед вами объясняться не должен, – спокойно ответил я и потянулся.

Солнце палило нещадно, рубаха прилипала к спине, волосы сбились на голове и теперь приклеились ко лбу, только не замечал я этого всего, одного хотелось – поскорей вернуться и проследить за Прокофием, услышу может, как он с отцом дела свои обсуждает. Надо Ваньку к дьяку отвести, пусть тоже грамоте учит, книги по Земле читает. А я-то рядом поошиваюсь, глядишь, прознаю что.

– Ну, нечего проклажаться! Робята! Доели, так айда, работы еще много, пока солнце светит, надо успеть.

Поднялись работяги, отдохнувшие с обеда и зашагали строем на лесопильню.

Назавтра решил я проветриться и совместить приятное с полезным. Пошел за грибами. Марья мозолила мне глаза, дети дурно себя вели, так что пришлось повышать голос и, разругавшись со всеми, решил я уединиться в наших лесах. Всю дорогу думы не давали покоя, а как только дошел до леса, то сразу почувствовал себя хорошо. И все же как хорошо у нас в селе! Лучшие луговые угодья в пойме реки, густонаселённые леса, да и день сегодня такой жаркий, как сладостно оказаться в прохладе деревьев, всласть надышаться полной грудью. А вот и грибы: подосиновики, мои любимые рыжики…опята…Так и ходил я почти до позднего вечера. Только грибов мало набрал – всё мысли мешали. Но вдруг позади хрустнула ветка, я обернулся, глядя под ноги, уверенный, что змея. Змей здесь водится много, им тоже нравится прохлада и уединенность. Да только вместо змеи увидел сапоги. Не торопясь поднял голову. Передо мной стоял парень с длинными волосами, небольшими усами и бородкой. На носу у него сидели очки в золотой оправе, а взгляд за ними – настороженный, цепкий. Одет в военную форму. Ба, неужто красный!

– Ты кто такой будешь? – громко спросил я, но голос предательски дрогнул.

– Сам кем приходишься? – вдруг глухо ответил незнакомец.

– Я-то здешний, из этого села, порядочный крестьянин. А ты кто? Что в наших лесах делаешь?

Незнакомец не отвечал на мои вопросы. Я подумал, что скорее всего где-то еще по лесу бродят красные. Стало жутко. Вспомнилась вдруг не к месту Марья.

Парень шагнул ко мне из тени, а в руках у него винтовка. Я таких раньше никогда не видывал.

– Мужик, ты что здесь забыл?

– Да как что, наши же леса, вот я грибы и собираю, – ответил я, кивнув на корзину.