Читать онлайн Наважденье нашей встречи бесплатно

Наважденье нашей встречи

© Юрий Борисович Андреев, 2023

ISBN 978-5-0060-6860-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НАВАЖДЕНЬЕ НАШЕЙ ВСТРЕЧИ

Юрий Андреев

Весна в тот год выдалась ранняя, затяжная и потому немного расхлябанная. Своей разухабистостью она чем-то напоминала дворовую девку, выскочившую поутру из людской в небрежно накинутом прямо на исподнюю ночную рубаху пуховом платке и высоких калошах на босу ногу. День ото дня деваха становилась все обширнее, налившиеся за зиму стати рвались наружу. Понимая это, она демонстративно повернулась боком к искоса бросавшим жадные взгляды молодых конюхам, мол, не вашего куста ягодка, но возвращаться назад в людскую не спешила. Вдруг барин-генерал заметит и возьмет в дом горничной.

А сам барин в утреннем облачении спускался, как обычно в этот час, по роскошной лестнице, сквозь строй стоявших в два ряда ливрейных лакеев. Выйдя в парк, и благосклонно глянув на девку, он неспешно осенил себя широким крестом перед древним храмом Никиты-Мученика и, искоса, с гордостью поглядывая на особняк, недавно возведенный по эскизам самого Казакова, последовал в сиреневый сад.

Полтора года в одиночке Петропавловского равелина при ненавистном императоре Павле, в который его, Екатерининского вельможу и генерал-аншефа, бросили по ложному доносу завистников, укрепили в мысли возвести усадьбу именно на этом холме выше дома Пашкова.

Здесь у обрыва Вшивой горки открывался величественный вид на древнюю столицу. Несмотря на достаточно преклонные лета, граф ощущал себя полным сил и теперь, когда молодой государь явно благоволил ему, карьера вновь шла в гору. И все настойчивее, вертелись в голове мысли: Москва со святынями древнего Кремля у его ног, и по картам известной цыганки выходило: быть ему московским генерал-губернатором и носить шляпу с плюмажем.

Карты не солгали, вскоре граф отбыл на новое место службы в Петербург, уступив особняк семейству младшего брата Екатерининского канцлера. Но небесные светила уже выстроились в роковой хоровод и, повинуясь их воле, французский император Наполеон Бонапарт со своей великой армией двинулся к границам заснеженной Московии. Фортуна благоприятствовала ему. Спустя несколько лет он захватил древнюю столицу, а конный маршал Мюрат разбил в особняке свой штаб, принеся запахи бивуачных костров, фуража и конского навоза. Французское присутствие окончилось грабежом и страшным пожаром, в котором дотла сгорел бельведер…

С тех пор минуло почти два века. Графский особняк пережил множество самых разных метаморфоз. Но сейчас в начале весны 1988-го он по-стариковски вспомнил именно те времена. Где-то в углу заброшенного сада поднимался свежий дымок от только что запаленного костра из оставшихся после зимы прелых листьев. В сыром туманном воздухе тянуло запахом гари, который возникает, если начинаешь разжигать печку. Тогда перед большой войной вместе с гарью была разлита тревога. Такая же тревога ощущалась и сейчас.

I

Пассажирский из Воркуты ожидался прибытием около 12-ти ночи. В северных краях, окончание контракта – дело святое. С полудня Вовчика начали провожать в редакции, ближе к вечеру узким кругом переместились на квартиру, и к моменту прибытия на платформу провожающая компания набралась прилично. А когда занесли вещи в купе, решили выпить еще «на дорожку» и так разошлись, что при отправлении пришлось спешно срывать «стоп-кран».

Хорошо, успели вовремя. Дернувшись, как от удара, вагон резко сбросил ход и затормозил у самого края платформы, иначе провожавшим пришлось бы прыгать в сугроб. Удостоверившись, что все благополучно вышли, Вовчик помахал им вслед, в открытое в проходе окно, добрел из последних сил до своего купе, щелкнул дверной задвижкой и, кое-как раздевшись, моментально уснул.

В двухместном купе Вовчик ехал один. Очнувшись, он еще долго лежал с закрытыми глазами, слушая глухой перестук колес, и переживал ночные проводы:

«Интересно, как ребята добрались до дому, ведь выпили все довольно-таки здорово… Впрочем, какая теперь разница, ведь я их больше никогда не увижу», – от осознания этого очевидного факта стало так отчаянно грустно и одиноко, что Вовчик моментально поднялся и взглянул на часы.

Они показывали около 12-ти дня, так расслабляться он себе давно не позволял. Облачившись в спортивный костюм, приобретенный специально для путешествий, с полотенцем через плечо и умывальными принадлежностями в руках Вовчик решительно отправился приводить себя в порядок.

– Кушать будете? – остановила его вопросом пробегавшая проводница. – Официантка из ресторана горячий обед по вагонам разносит.

Мысль о ресторанной еде после недавних возлияний вызывала отвращение. Вовчик отрицательно покачал головой:

– Лучше чаю покрепче принесите, стаканчика два-три…

После горячего чаю с домашними пирожками все стало возвращаться на круги своя. Значительно посвежевший Вовчик вышел в тамбур, распечатал припасенную для этого случая пачку болгарских сигарет и в первый раз за день с удовольствием затянулся.

Стоял конец марта, пора отпусков еще не началась, и пассажиров было мало. Вовчик неспешно дымил импортным табаком, дивясь, как прямо на глазах оттаивает земля. От полустанка к полустанку сплошное белое покрывало за окнами серело и разрывалось проталинами на лоскуты, теряя свой первозданный вид. Сопровождая взглядом эти первые сигналы весны, он чувствовал, как в душе, словно в унисон с природой, оживают прежние надежды. Однако монотонное мелькание дорожных столбов постепенно сделало свое дело, глаза стали слипаться, он вернулся в купе, прилег на койку и задремал.

Разбудил его настойчивый стук в дверь, за которым был, слышим голос проводницы. Вовчик испуганно открыл глаза: поезд стоял.

– Войдите, – крикнул он, щелкая дверной задвижкой.

– Я вам попутчика привела, чтоб не так скучно было, – с порога сообщила с улыбкой проводница, – не возражаете?

– Ну, что вы, – обрадовано, ответил Вовчик, – вместе веселей. Скажите, какая это станция?

– Котлас, вечер уже, – хмыкнув, проводница посторонилась и впустила в купе паренька с небольшой дорожной сумкой наперевес. – Располагайся…

Вовчик искоса взглянул на попутчика и убрал свои вещи с койки напротив, освобождая место. Паренек благодарно кивнул, скинул куртку с шапкой, и, устало привалившись в самом уголке за столиком, блаженно вытянул ноги.

– Подремлю пока немного, устал очень, – виновато произнес он, закрывая глаза.

Дождавшись, пока поезд тронется, Вовчик вышел, чтоб дать парнишке спокойно отдохнуть. Тем более что спертая атмосфера купе подействовала на него далеко не лучшим образом, и теперь голова все больше и больше напоминала закипающий котел. Остановившись в проходе, он опустил верхнюю фрамугу вагонного окна и стал с наслаждением глотать свежий морозный воздух. Но за окном еще было слишком холодно, и после непродолжительного облегчения у него стало ломить в висках.

«Сейчас бы поправиться не помешало, только где лекарство взять?» – мелькнула спасительная мыслишка.

Вовчик вдруг вспомнил про оставленную ребятами на этот случай початую бутылку и, кляня свою беспамятность, осторожно открыл дверь купе. На счастье попутчик уже проснулся и по-прежнему сидел в уголке койки, напряженно уставившись в темное окно.

– Ты откуда будешь? – дружелюбно поинтересовался Вовчик.

– Мы с мамашей в Ярославле живем, – с готовностью повернулся тот, уловив скрытый смысл вопроса. – А в Котлас ездил батю хоронить. Он однажды на заработки сюда подался и остался насовсем.

– А я из Мурома, бати уже давно нет, мать одна осталась, – улыбнулся Вовчик, доставая початую бутылку. – Давай, если не возражаешь, родителей наших помянем.

– С удовольствием, – ответил парнишка, – только закуски нет. Может, я к проводнице сбегаю, у нее чего-нибудь раздобуду.

– Это совершенно ни к чему, – успокоил Вовчик, доставая пакет с домашней снедью и разливая водку. – Меня ребята на дорогу снабдили, выпьем и закусим, чем Бог послал.

Парнишка залихватски опрокинул стакан, жадно закусил пирожком и куриной ножкой и потеплевшими глазами благодарно посмотрел на Вовчика:

– Отпустило, наконец, а то батьку в гробу увидел, и затрясло, как в лихорадке… Я еще посплю, пожалуй, – словно спрашивая разрешения, добавил он, – в Ярославль только утром приедем.

Вовчик, понимающе, кивнул. Выпитая водка приятно разлилась по всему организму, разом успокоив головную боль. Его стало клонить ко сну и выслушивать, на ночь, глядя, откровения выпившего попутчика явно не хотелось.

«И я подремлю немного, – решил он, опуская, чтоб не болела голова, фрамугу окна, – до утра действительно еще далеко»…

Свежий, еще морозный предутренний воздух приятно холодил лицо. Вовчик открыл глаза и долго смотрел, как прямо на глазах светлеет за приоткрытым окном небо.

«Скоро уже Вологда, пора собираться на выход», – подумал он, рывком, садясь на койке, и вдруг вспомнил, что сегодня он едет до Москвы.

Но давняя привычка давала о себе знать. Немного поворочавшись для порядка, он убедился, что сон, как рукой сняло. Вернув фрамугу на прежнее место, Вовчик вышел в тамбур и закурил. И сразу перед глазами поплыла Вологда с ее резными палисадниками и чудным русским «оканьем»…

Однажды во время осенних каникул он встретил в местной гостинице черноокую красавицу-коридорную. Они провели чудную неделю вдвоем, по прошествии которой Вовчик, скрепя сердце, сел в обратный поезд и вернулся к себе. На зимние каникулы он отважился на новую поездку. Черноокая красавица уже поджидала его и радостно распахнула объятья. С тех пор эти встречи на каникулы у обоих вошли в привычку. Она ни о чем не расспрашивала и ничего не рассказывала о себе. Лишь однажды мимоходом обмолвилась, что разлюбезный муженек отбывает срок на зоне совсем рядом, и ждать осталось недолго…

«Может, выйти, повидаться на прощанье? – нельзя, муж, наверняка, уже вернулся. Жаль, что разошлись наши пути-дорожки, …в конце концов, чтоб создать что-то стоящее, художник должен чувствовать себя свободным, – машинально успокоил себя Вовчик, вглядываясь в проплывающие за окном Вологодские узорные домишки в надежде, что в одном из палисадников вдруг мелькнет знакомое лицо. Но все его потуги оказались тщетны, и мысли, сами собой, постепенно переключились на деловой лад. – В Москву прибудем, что-то около 4-х вечера. Сразу с вокзала ребятам из редакции позвоню, и закатимся в кабак отметить встречу, все-таки три года, как не видались. Заодно попрошу, чтоб комнату поприличнее, в центре нашли, эдак на годик. Приду там немного в себя, и писать сяду. Сначала, то, что записал, разберу, а уж потом за саму книжку возьмусь»…

Предвкушение скорых встреч так раззадорило его, что возвращаться купе и болтать с попутчиком о всяких пустяках расхотелось. Вовчик слонялся по тамбуру от окна к окну, представляя, как после 3-х летней разлуки вновь увидится со старыми приятелями и за бутылочкой сухого будет рассказывать о северном житье-бытье, и курил, не переставая, пока не потерял счет времени. От постоянного курения во рту появился стойкий, неприятный привкус. Вовчик выбросил очередную сигарету и вдруг услышал, как колесные пары застучали на стрелках, и состав стал замедлять ход.

– Долго еще будем стоять? – нетерпеливо поинтересовался он у пробегавшей через тамбур проводницы.

– С полчаса, пока электровоз меняют. До Москвы далеко еще, можете выйти размять ноги.

Понуро вздохнув, Вовчик двинулся в купе за пиджаком и, рывком, отодвинув дверь, замер от изумления. Койка соседа, подсевшего поздним вечером в Котласе, опустела. Полный внезапно возникших дурных предчувствий Вовчик схватил висевшую у изголовья зимнюю куртку и лихорадочно пошарил под подстежкой. Бумажник со всеми документами и деньгами отсутствовал на привычном месте!

«Станция маленькая, он еще здесь», – мелькнула лихорадочная мысль, – надо догнать, пока не поздно, только, вот, в какую сторону побежал? – словно в ответ на это благое намерение, поезд натужно заскрипел тормозами и остановился, как вкопанный.

Со всех ног Вовчик выскочил из вагона и стал шарить взглядом по перрону. Народу в утренний час было немного, сплошь бабки, вынесшие к поезду всякую домашнюю снедь, и никого, похожего на попутчика, на глаза не попадалось.

«Дальше искать бессмысленно, его уже давным-давно след простыл, у поездных ворюг все рассчитано по минутам, – уныло подумал Вовчик. – Нужно попросить, чтоб проводница милицию вызвала. Черт с ними, деньгами, документы пропали, теперь придется восстанавливать, а это такая канитель… Интересно, каким образом этот парнишка узнал, что я при деньгах? – наверняка, она сама и навела, я, когда садился, по пьяни разоткровенничался, что в отпуск еду. Проводница с воришкой в доле, но, ведь, не докажешь, подобных случаев на дороге – пруд пруди»…

Неожиданно электровоз в голове состава, собирая пассажиров в дорогу, призывно загудел. Заметив призывно размахивающую флажком знакомую проводницу, Вовчик едва успел вскочить на подножку. Еще миг, и платформа, качнувшись, вместе с неказистым зданием вокзала и прохожими неспешно поплыла перед глазами. Нетвердыми шагами он вскарабкался по крутой железной лесенке в тамбур, выудил из кармана дрожащими пальцами сигарету и жадно затянулся. Состояния было таким, словно нежданно-негаданно получил по голове вонючим, пыльным мешком…

– Вот вы где, а я вас обыскалась! – возбужденный голос проводницы моментально вернул его к действительности. – Возьмите, он у меня на столике лежал!

Вовчик резко обернулся и увидел в ее ладони свой бумажник. Не веря, что такое, возможно, он поспешно раскрыл его: паспорт и прочие бумажки оставались на прежнем месте, а вот внутреннее отделение со сберкнижкой с крупной суммой на предъявителя опустело…

«Надо отметить: это поездное жулье не лишено внутреннего благородства. Или у них уговор, с кем надо, чтоб с выпиской новых документов хлопот не создавать… Нужно попросить, чтоб сберкнижку заблокировали, может, успею еще», – лихорадочно подумал он, поднимая глаза на проводницу.

– Хорошо, хоть, документы оставили, а деньги – дело наживное! – философски заметила та, давая понять, что дальнейшие розыски бессмысленны.

– Спасибо, что вернули меня к жизни. Пожалуйста, чаю принесите и какого-нибудь печенья, с утра ничего не ел, – угрюмо заметил Вовчик и, засунув бумажник в задний карман брюк, направился к себе.

В купе царила тишина, нарушаемая лишь глухим перестуком на стыках колесных пар, наматывавших километр за километром без толики сочувствия к происшедшей драме. Тщательно закрыв за собой дверь, он порыскал по карманам, выложил оставшиеся на текущие расходы деньги и пересчитал купюры: набралось что-то около 2-х сотен.

«В Москве с такими деньгами долго не протянешь, – с тоской подумал он… и сразу же взял себя руки, за три года пребывания на Севере всякого нагляделся. – Ладно, поглядим еще, где наша не пропадала! – с неожиданной злостью решил Вовчик, – а пока подведем итоги: возвращаться бессмысленно, на его место уже взяли местную молоденькую выпускницу журфака. В Москве без денег приткнуться негде, да и не ждет никто. К матери в Муром без денег появляться стыдно. Остается одно: осесть на время недалеко от столицы».

В сложившейся ситуации мысль выглядела вполне здравой, и он снова отправился к проводнице:

– Скажите, какая перед Москвой последняя остановка?

– В Александрове 1 минута, – удивленно ответила та.

– Я выйду на ней…

– Может, все-таки милицию вызвать? – они в Ярославле придут, – жалостливо предложила та.

– Ни к чему, – махнул рукой Вовчик. – Как говорится: Бог дал, он же и назад забрал, – и пошел в купе собирать вещи.

II

С городком ему повезло. Он был старинный, облюбованный еще самим Иваном Васильевичем Грозным для своей запасной резиденции. Вовчик решил поступить по примеру царя и отсидеться, пока все не образуется, подыскав здесь недорогое жилье и кормившее на первых порах занятие. С первым проблем не возникло, а вот с занятием оказалось куда сложнее: после северных заработков местные зарплаты больше напоминали слезы.

Обойдя за пару дней все возможные источники, Вовчик совсем, было, затосковал и уже подумывал возвращаться обратно, и тут, словно по наитию, встретил Зинаиду. Они познакомились в торговых рядах, где Зинка торговала лежалой «антоновкой», луком, чесноком, и прочей всячиной, благополучно перезимовавшей в подвале. Стосковавшийся после долгого воздержания по женскому телу Вовчик сразу же запал на эту полногрудую, еще крепкую деваху. Зинаида не стала строить из себя недотрогу и, узнав, что он ищет постоянное жилье, предложила пока перекантоваться в пустующей после смерти матери комнатке. Сделано это было не без задней мысли. В тот же вечер после ужина с бутылкой, настоянной на калгане «самогонки», она позвала Вовчика в свою опочивальню и, едва он успел присесть на кровать, набросилась на него, как вконец изголодавшаяся тигрица.

Терзали друг друга они довольно долго и, казалось, за ночь сосуд страсти испит до дна. Но проснувшись наутро в одной постели, они снова потянулись друг к другу. После соития, во время которого Зинаида теперь лишь глухо постанывала, она внезапно расчувствовалась до слез и предложила жить вместе. Привыкший к подобным приключениям на Севере Вовчик возражать не стал, лишь осторожно поинтересовался, почему выбрали именно его. Зинаида коротко пояснила:

– Как мать померла, тоскливо одной. От наших местных хлевом за версту, как раньше несло, так и несет. А у тебя вид интеллигентный, выражаешься культурно, не материшься…

– Ну, ты же обо мне, толком, ничего не знаешь, – удивился Вовчик.

– А мне это и ни к чему. Захочешь, сам расскажешь…

Сказано это было больше для «понту», и Вовчик, размякнув, тут же в подробностях поведал ей, как ехал с Севера, и его обокрали в поезде.

– А на Севере ты… на зоне сидел? – испуганно спросила Зинаида. – Нет-нет, я против ничего не имею, – поспешно добавила она, – мало ли, что в жизни бывает.

– Я – писатель, материал для книги собирал, – успокоил ее Вовчик. Соскользнув с кровати, он достал из дорожной сумки журнал и протянул Зинаиде, – вот, посмотри…

Та скользнула по обложке равнодушным взглядом:

– Как-нибудь потом покажешь, а сейчас давай завтракать…

После такого скоропалительного сближения они еще с неделю не столько присматривались, сколько «принюхивались» друг к другу. На исходе третьих суток ничегонеделания, придя в себя после ночных сражений и пропарившись с березовым веничком в почерневшей от времени домашней баньке, Вовчик вознамерился совершить задуманный ранее вояж в столицу. Зачем? – теперь он толком и сам не знал, но на всякий случай позвал с собой Зинаиду. Та подозрительно посмотрела на него и испуганно замахала руками:

– Скоро огород копать, а у меня рассада не готова, поезжай один!

Приехав на вокзал, Вовчик первым делом спустился в метро, в котором не был уже три года, немного поплутав с непривычки, добрался до Лубянки и с ближайшего телефона-автомата набрал номер, который когда-то выучил наизусть.

– Вам кого? – поинтересовался в трубке глухой мужской голос.

– Попросите, пожалуйста, Валентина Николаевича, – робко ответил Вовчик.

– Он здесь не работает, уволился.

– Давно? – поинтересовался Вовчик.

– Вы по какому вопросу?

Вовчик испуганно положил трубку. Человек, чьими стараниями он оказался на Севере, больше не существовал, по крайней мере, для него. Не зная, радоваться этому факту или огорчаться, он поднялся на поверхность. Здесь на площади все было, как прежде: в окнах хмурого серо-желтого здания тайного указа, несмотря на солнечный весенний день, привычно горели огоньки, железный Феликс с пьедестала равнодушно поглядывал куда-то вдаль.

«Неужели он, наконец, свободен от данных когда-то обязательств? – верилось в это с трудом. – Ладно, время покажет!»

Горестно вздохнув, Вовчик спустился к Театральной площади, скользнул взглядом по памятнику Островскому и внезапно вспомнил, что давно не бывал в театре.

«Сходим вместе Зинкой, сделаю ей подарок», – решил он и направился в кассу…

– В театре сроду не была, чего я там не видела? – огорошила та, когда Вовчик, вернувшись, протянул с улыбкой два билета.

– Ты что, совсем не любишь искусство? – удивился он… и осекся, натолкнувшись на насмешливый взгляд сожительницы.

– Кому оно нужно, твое искусство? – подивилась она. – Разврат и паскудство сплошные. Вот ты, писатель, о своей книжке рассказываешь, а сам втихаря на мои титьки пялишься и думаешь про себя, как бы ко мне под юбку поскорей залезть.

Крыть было нечем. Зинаида нутром чувствовала его слабости, и умело воспользовалась этим, переведя разговор на другую тему. Позже, предприняв еще пару попыток приобщить сожительницу к высокому, обескураженный Вовчик окончательно убедился, что духовные сферы ее вообще не интересуют. Однако долго горевать об утраченных иллюзиях ему не пришлось. В чисто житейском плане Зинаида оказалась бабенкой деловой, и уже к майским праздникам с ее легкой руки он пристроился в местную «шаражку» по строительству коттеджей, которые собирались возводить на высоком береге реки. По строительной части Вовчик был не мастак. Но понимая, что другого такого шанса может не подвернуться, согласился сразу же, тем более, что один заезжий Зинкин знакомый обещал взять его к себе в напарники и подучить ремеслу.

Очень скоро беззаботные деньки закончились, так как вкалывать приходилось много, от зари до зари. Напарник, родом откуда-то с Украины, оказался толковым в плане обучения, незлобным, и особо не заносился. Они проработали весь остаток весны, лето и даже пару месяцев осени прихватить пришлось. Все это время контора платила ровно столько, чтоб хватало на незамысловатый харч и курево. С этим вполне можно было примириться, если б не одно раздражающее обстоятельство. Пользуясь правом хозяйки и играя на слабостях Вовчика, сожительница незаметно подчиняла его себе, заставляя в свободное время делать мелкий ремонт по дому. А самого Вовчика все больше тянуло в столицу. В редкие выходные он отрывался и в одиночку часами бездумно бродил по городу, представляя, как по окончании строительной эпопеи непременно снимет комнату в центре, а к Зинаиде будет наезжать на выходные. От звонков старым корешам он воздерживался, решив дождаться окончательного прояснения своего материального положения.

Заказчик остался доволен, тянуть с деньгами не стал и рассчитался с ними под самые ноябрьские праздники вполне по-божески. Вовчик с напарником и еще одним приятелем из бригады решили отпраздновать это торжественное событие обязательно в московском ресторане в чисто мужской компании, но в последний момент с ними почти насильно увязалась Зинаида. Ее присутствие на мероприятии было совершенно ни к чему, но, представив Зинку одну-одинешеньку, наедине со своими мыслями в пустом доме, Вовчик, скрепя сердце, согласился.

К площади трех вокзалов электричка прибыла около 2-х дня. Напарники, родом из советских республик, прежде бывали в Москве лишь однодневными наездами и города не знали вообще.

– Берем «мотор» и катим на Тверскую в самый шикарный кабак, – сгоряча предложил один из приятелей.

– Цены теперь так кусаются, что ваших зарплат хватит лишь на пару часов, – охладила его пыл Зинаида. – Но прошвырнуться по центру я бы не отказалась. Лет десять на Красной площади не была, подзабыла даже, какая она теперь. Давайте прогуляемся пару часиков, в ГУМе по мороженному съедим, и потом назад сюда вернемся. Я еще с прежних времен тут неподалеку одну неплохую шашлычную помню.

На том и порешили.

Невзирая на очередные «временные трудности» и набиравшую обороты антиалкогольную компанию, столица жила ожиданием праздников с долгими выходными. В своем праздничном убранстве Красная площадь выглядела, как в добрые старые времена. Лишь портреты новых вождей напоминали, что вместо брежневского «застоя» здесь прочно царит «перестройка».

Отсутствие навыка прогулок по центру сразу же дало о себе знать. Зинаида забыла напрочь, как трудно ходить по брусчатке на каблуках, и чертыхалась, не переставая. Поэтому, кое-как доковыляв до ГУМа, они решили не идти дальше к Василию Блаженному, а ограничиться мороженным и, поглазев на очередь перед мавзолеем, с чувством исполненного долга вернулись отобедать.

Память Зинаиду не подвела, шашлычная в одном из переулков возле «трех вокзалов», выглядела внешне вполне солидной. Учитывая текущую ситуацию, водку прихватили с собой, а для отводу глаз заказали еще бутылку. Принимавшая заказ разбитная официантка, понимающе хмыкнув, перелила ее в объемистый графинчик и занялась закусками.

Добровольный пост сразу же дал о себе знать. Отвыкнув за полгода от нормальной пищи, вся компания, включая Зинаиду, с жадностью накинулась на ресторанные харчи. Вовчик ел и пил наравне с другими, но непривычно быстро захмелел и, откинувшись на мягкую спинку кожаного диванчика, с блаженной истоме прикрыл глаза… Когда он очнулся, гулянка была в полном разгаре. На Вовчика никто не обращал внимания, и он, чтоб не нарушать компанию, незаметно отошел к небольшому бару, поблескивавшего бутылками в глубине зала, и устроился на высоком табурете.

«Странно, что в жизни все так случилось, больно, что так нелепо сломилось»…

Голос звучал совсем рядом. Вовчик навострил уши, пытаясь сквозь гул в зале расслышать мелодию канувшего в лету романса, и на мгновенье ему это удалось.

«Давай простимся, пока не поздно, не будем больше друг друга упрекать.

Давай простимся, пока возможно, пока измену твою я сумел так красиво солгать»,

– бархатный вкрадчивый баритон напоминал едва уловимым старорежимным говором о чем-то приятном и далеком.

«Где я это уже слышал?» – мысль лихорадочно заскользила по закоулкам памяти, но ничего подходящего отыскать не удавалась.

Вовчик облокотился на стойку бара и, напряженно вспоминая, обхватил руками голову. Вернул к реалиям развязный женский голос за спиной.

– Что пригорюнился, малыш? Аль приголубить некому?

Он с досадой обернулся. Ярко размалеванная девица лет тридцати в модных в обтяжку голубых джинсах и красной вязанной кофточке с глубоким вырезом, из которого буквально вываливался убедительных размеров бюст, украшенный внушительным золотым крестиком на цепочке, насмешливо глядела на него, плотно устроившись на соседнем табурете.

– Какой я тебе малыш? – нехотя, буркнул он.

– Ну, извини, на «папика» ты пока не тянешь, слишком тощий, – усмехнулась соседка, призывно сверкнув густо подведенными глазками. – Угости девушку папироской, а то, так пить хочется, аж переночевать негде.

«Навязалась на мою голову, теперь не отстанет», – тоскливо подумал он, кивком подзывая бармена.

– Что будешь пить? – поинтересовался он у девицы.

– Давай водочки тяпнем на брудершафт, – игриво предложила она, – за настоящую любовь, и поцелуем закусим.

– По-моему, ты слишком торопишься, – осторожно заметил Вовчик, исподволь разглядывая собеседницу.

– Что, не в твоем вкусе? Принцессу не целованную продолжаешь искать? – заметив его рыскающий взгляд, усмехнулась та. – Ну, тогда, давай просто за знакомство.

– Меня друзья ждут, – кивая в глубину зала, заметил он извиняющимся тоном.

Девица, прищурившись, вгляделась в клубы дыма над столиками.

– По-моему, они про тебя и думать забыли, – едко заметила она.

Он проследил за ее взглядом и обомлел: его приятель-напарник сидел в обнимку с Зинаидой. Не обращая внимания на окружающих, они целовались взасос.

«Опять на грубость нарываешься! Все, Зин, обидеть норовишь», – зло, про себя, ухмыльнулся Вовчик, сразу вспомнив, как неадекватна сожительница, лишь стоит ей немного перебрать. Правда, это было что-то новенькое, раньше, перебрав, она пыталась выплясывать на столе в одном нижнем белье, демонстрируя завидные выпуклости фигуры.

Возвращаться за столик и делать вид, что ничего не произошло, расхотелось. Он опрокинул одним махом принесенную барменом стопку и еще раз осторожно глянул на соседку:

«А может?»

Та сразу повеселела, подняла стопку, собираясь последовать его примеру, и вдруг оцепенело уставилась на входную дверь.

– Проспался-таки, – с ненавистью выдавила она, – сейчас опять пойдет куролесить. – Нехотя поставив на стойку нетронутую рюмку, девица соскользнула с высокого табурета и деревянной походкой направилась в сторону туалета. – Исчезни, пока он тебя не убил, – воровато шепнула она, проходя мимо.

Вовчик повернул голову к входу и сразу заметил внушительных размеров мужчину с всклокоченной иссиня-черной львиной гривой и налитыми кровью глазными белками, рыскающими по зале в поисках своей пассии. Смуглый цвет лица и расстегнутая почти до пупа черная атласная рубаха, из-под которой виднелась поросшая густой шерстью могучая грудь с толстой «голдой», выдавали в нем представителя южных кровей.

«С таким лучше не связываться. Правда, прежде чем окончательно исчезнуть, надо расплатиться за свой обед, – но возвращаться к столику тоже казалось невозможным, там он был „третьим лишним“. Разберутся без меня, – с горечью подумал Вовчик, – Господи, в какой же грязи я оказался, – опрокинув махом стопку девицы (не пропадать же добру), он расплатился только с барменом и незаметно бочком выскользнул на улицу. – Как-нибудь перекантуюсь до утра на вокзале, не впервой. Зинка пусть помучается, когда искать начнет. А утром появлюсь и врежу ей как следует», – и обреченно шагнул в сгущающийся сумрак улицы.

Однако, сделав пару нетвердых шагов, Вовчик осознал, что здорово перебрал: последняя стопка оказалась явно лишней. К тому же бармен видимо налил «паленой» водки, и теперь не просто мутило, с миром вокруг творилось нечто невообразимое. Уличные фонари, до этого стоявшие по обочинам переулка стройными рядами, теперь, словно подгулявшие забулдыги, то и дело норовили завалиться набок, а «девятиэтажка» на углу, раздуваясь вширь, как «барыня на вате», усиленно подмигивала многочисленными глазницами окон.

И тут, нежданно, откуда-то сверху, с насупившегося неба, свалилась на переулок первая поземка. Та самая, которая обрушивается на город в первые числа ноября и кружит хороводом снежинок по уже голым осенним улицам. Вовчик облегченно сделал вздох полной грудью, потом еще, в голове после секундного помешательства стало проясняться, и, взяв себя в руки, зашагал к перекрестку. Впереди, все в вечерних огнях и падающих снежинках, словно на картинах импрессионистов, гудело Садовое кольцо. Он шагал и шагал, особо не задумываясь о дороге и не боясь заблудиться. На то и кольцо, оно само выведет к цели, главное, никуда не сворачивать. Внизу под мостом блеснула в свете фонарей полоска реки.

«Кажется, это Яуза», – механически отметил про себя Вовчик, не прекращая ход. Слова забытого танго, как наваждение, гнали вперед.

Дорога впереди пряталась в туннель. Взяв вправо на тротуар и поднявшись по ступенькам, он скоро оказался на углу залитой огнями площади. Впереди, совсем рядом, белела станция метро с колоннами. Вовчик повертел головой, увидел горящую вывеску над зданием театра на Таганке и подивился, сколько уже отмахал.

«Может, вернуться, пока не поздно?» – мелькнула вялая мыслишка, но ноги сами собой продолжали куда-то нести.

Обогнув здание метро, он завернул в ближайший переулок и вскоре оказался на пустынной улочке. Впереди путеводной звездой блестел устремленный в небесную высь контур «высотки». И сразу возникло смутное ощущение, что когда-то давно он уже бродил здесь, и что-то его ждет впереди… Вовчик ускорил шаг. Внезапно слева в глубине за деревьями он заметил монументальный многоэтажный дом, чем-то напоминавший старорежимный особняк, к которому вела широкая асфальтированная дорожка. Чувствуя, что цель близка, Вовчик из последних сил добрел до темневших дверей парадной и стал подниматься по широкой лестнице со стертыми ступеньками, ища, где бы передохнуть. На счастье, между этажами оказалось окно с нишей и широченным подоконником. Раскаленная батарея радиатора внизу и гранитная плита подоконника напоминали скамью в парилке. Подстелив куртку, он забрался на подоконник, прислонился спиной к одной стенке, полусогнутыми ногами уперся в другую. Чувствуя, как по всему телу разливается блаженное тепло, Вовчик моментально отрубился.

III

Очнулся Вовчик от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. С трудом разлепив глаза, он увидел склонившиеся над ним женщину средних лет в синем сатиновом халате поверх пальто и с пуховым платком на голове.

– Ты живой? – участливо поинтересовалась она, заглядывая в глаза.

– Вроде бы, – испуганно пробормотал Вовчик, принимая вертикальное положение, и недоуменно оглянулся по сторонам, – где это я?

– Допился, что было вчера, не помнишь! – укоризненно заметила женщина, – ну-ка, живо вспоминай, а то милицию позову.

– Зачем, сразу милицию? Я не бомж какой-нибудь, у меня и паспорт есть, – пошарив в расстеленной куртке, на которой спал всю ночь, Вовчик выудил документ личности и протянул женщине.

Та недоверчиво взяла потрепанную книжицу и, открыв на первой странице, придирчиво сверилась с фотографией. – Тебя Владимиром величать? – Вовчик удивленно вскинул брови и внезапно вспомнил, что когда-то в далеком прошлом так к нему обращались учителя в школе. – Тебе скоро только 33 стукнет, еще молодой мужик совсем, а выглядишь лет на сорок с гаком,… – удивленно качая головой, она отыскала прописку и, внимательно изучив каждый из штампов, задумчиво уставилась на Вовчика, – эк, помотало тебя, Володя, а на Севере-то что делал?

– Так, жизнь невзначай занесла, – буркнул Вовчик, забирая паспорт. – Не бойтесь, я не алкаш какой-нибудь. Все лето на стройке горбатился, а вчера с приятелями окончание работы отмечали. Я не выпивал давно, и быстро захмелел, – добавил он, искательно заглядывая ей в глаза.

– Понятно, – кивнула головой женщина, – а здесь как очутился? – зазноба домой не пустила? Или просто дом перепутал? Тогда поспеши, зазноба-то, поди, извелась вся.

– Перепутал, только не вчера, а гораздо раньше, – угрюмо заметил Вовчик, моментально вспомнив все события вчерашнего вечера, и бросил взгляд на часы. Стрелки показывали начало десятого. Нагрянуть рано поутру не получилось, но на 10-ти часовую, еще можно было успеть. – Я пойду, – попросил он собеседницу, – а то на большой перерыв в электричках попаду.

Та внимательно посмотрела на него и рассеяно кивнула.

– Погоди-ка, успеешь. Так, значит, ты сейчас не у дел? Парень ты, видно, рукастый. Хочешь, к нам в жилконтору пристрою?

– Ездить замучаюсь, больно далеко, больше часа в один конец только на электричке, – вздохнул Вовчик.

– Комнатку служебную дадим, чтоб было, где спать по будням. А если, и, вправду, не пьешь, прописку временную устроим.

– Что у вас работать некому? – удивился Вовчик. – Вон из деревень, сколько народу едет.

– Лично я ничего против этих ребят не имею, – вздохнула женщина. – Но здесь в центре всякие люди живут, и некоторые таких просто не пускают в квартиру. Их понять можно: боятся, что эти криворукие деятели переломают все. А владельцы квартир есть настолько влиятельные, что сразу жаловаться наверх начинают… Ты съезди, с зазнобой посоветуйся, а вечерком или завтра до 12-ти я тебя жду, – заметив, что Вовчик колеблется, добавила она. – А теперь, беги: прямо до церквушки, а там чуть влево по переулку к метро выйдешь…

– А как Вас отыскать, в случае чего? – спохватился Вовчик.

Собеседница немного жеманно улыбнулась:

– Прости, не представилась сразу. Я – техник-смотритель этих домов, звать Лидией Павловной. Сижу в жилконторе, в крайнем доме у площади, там этаж подвальный еще с прежних времен остался. Тебе всякий покажет…

В электричку удалось заскочить буквально в последний момент.

«Хорошо хоть, вчера догадались билеты в оба конца купить, – облегченно думал Вовчик, спешно шагая по вагонам в самую голову состава, – а то сейчас бы точно не успел».

В этот час электричка шла почти пустая, и вокруг не было ни души. Для Вовчика это оказалось весьма кстати: после ночи на подоконнике страшно ломило все тело, к тому же с похмелья разболелась голова. Растянувшись на сидении, он вытянул ноги и прикрыл глаза, вслушиваясь в монотонный перестук колес. От вечернего куражу с каждой следующей станцией оставалось все меньше и меньше. Больше всего беспокоило отсутствие главного фактора: эффекта внезапного появления с первой электричкой. Издерганная неведением Зинаида, наверняка, забылась бы под утро, и тут ее можно было брать теплой и, что называется, колоть.

Голову полегоньку стало отпускать, и Вовчик внезапно задумался:

«Ну, хорошо, допустим: Зинка пустит слезу и раскается. Как быть дальше, прощать или не прощать? – По-любому придется простить, или, хотя бы, сделать вид. А как же иначе, ведь деться ему пока некуда, в ее доме живет. Можно, правда, предложить поспать пока на разных кроватях, но на диванчике в комнате мамы долго не протянешь. Да и наблюдать, как она с голыми ногами каждый вечер шастает туда-сюда, готовясь ко сну, а потом идти в свою комнатушку вряд ли получится»…

Между тем, усталость все больше давала о себе знать.

«А может, это испытание, посланное свыше нам обоим? – вдруг мелькнуло в сонном мозгу. – Выдержим, значит останемся вместе. А нет?» – ответа на этот риторический вопрос так и не последовало, под монотонный перестук колес Вовчик задремал.

На станции он, на всякий случай, решил взять «частника» и, подъехав к дому, попросил того подождать. На веранде его ожидал сюрприз. Вместо заплаканной Зинаиды с синяками от бессонной ночи под глазами, он узрел свой чемодан и сумку у самого входа, в которых, очевидно, стопками лежали его вещи. Ничего не понимая, Вовчик зашел в дом и сделал шаг к двери в спальню, и сразу же, словно по взмаху волшебной палочки, на пороге выросла Зинаида.

– Может, объяснишь, как все это понимать? – хладнокровно поинтересовался он у сожительницы.

– Понимай, как хочешь, – усмехнулась Зинаида и, видя, что Вовчик молчит, добавила задиристо, – топай из моего дома к девке, с которой всю ночь кувыркался.

– К какой девке? ‒не понял Вовчик.

– С которой у бара познакомился. Бармен все в подробностях рассказал. Мы сначала не поверили и по всем дворам тебя искали, решили: захмелел, приткнулся где-нибудь и уснул. Потом еще полночи не спали, издергались все, думали, на такси вернешься, а ты на полную катушку погулять решил.

«Все было совсем не так», – хотел возразить Вовчик, и вдруг услышал за дверью спальни подозрительный шорох.

«Там кто-то еще! – пронзила ужасная догадка. – Она ночевала не одна и скандал устроила только потому, что застал врасплох!»

Не помня себя от ярости, Вовчик схватил прислоненную к печной заслонке, черную от гари железную кочергу, молча, отодвинул Зинаиду, распахнул дверь и… застыл от изумления. На его привычном месте, на кровати небрежно развалился и спокойно покуривал полуголый напарник. Увидев Вовчика с кочергой в руке, он с испугу чуть не проглотил папиросу, но вовремя одумавшись, плевком затушил ее, метнулся по-заячьи в угол и забился под кровать. И тут же на руке с кочергой мертвой хваткой повисла сзади Зинаида.

– Приютила из жалости или спать одна боишься? – бросив ненужную железку, Вовчик повернулся к бывшей сожительнице и в бешенстве схватил ее за руку.

– Не больно руки-то распускай, не жена, – зло, как подгулявшая шавка, огрызнулась та, вырвав руку и отскочив подальше, к окну.

Тон подгулявшей бабенки не оставлял сомнений в ее дальнейших намерениях, и Вовчик в ожидании, пока она выговорится окончательно, выудил из пачки сигарету и закурил.

Почувствовав, что опасность миновала, Зинаида расслаблено опустилась на табурет.

– Я даже рада, что так получилось, – неожиданно заявила она совершенно другим, спокойным тоном, – раньше мучилась, не знала, как сказать, а теперь мы квиты.

– У вас что, это не в первый раз? – тихо поинтересовался начавший прозревать Вовчик.

– А ты, интеллигент малохольный, взаправду думал, что кому-то нужен? Да если б не я, ты и половины бы этих денег не получил!

«Они по воскресеньям встречались, когда я в Москву уезжал, – догадался Вовчик, – то-то, всякий раз, как возвращался, она всегда уже спала».

– Вот и возьми свою половину, так сказать, за труды праведные, – стараясь держаться как можно спокойнее, – ответил он. – И по поводу прописки не переживай, выпишусь, как только на новом месте устроюсь…

– Так тебя и ждут, счастье такое. Это я, дурища, уши развесила, подумав, что человек порядочный! Да я тебя на всю округу так ославлю, ни к одному дому на пушечный выстрел не подойдешь! Какой ты писатель, за полгода ни строчки не написал!

Последний выпад Вовчик пропустил мимо ушей. На нервной почве внезапно страшно засосало под ложечкой, и он вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера.

«На станции в закусочной позавтракаю и сразу пообедаю, оттянусь», – успокоил он себя и, взяв чемодан и сумки с вещами, двинулся к поджидавшей его машине.

– Поругались? – понимающе кивнул водила, – куда теперь?

– Пока вернемся на станцию, – вздохнул Вовчик, – дальше видно будет…

До ближайшей электрички оставалось еще пару часов. Бросив вещи в камеру хранения, Вовчик двинулся в знакомую закусочную возле площади. После двойной порции пельменей и пары кружек пива к нему вернулась способность соображать здраво.

«Конечно, на угрозы Зинаиды было плевать, городок не такой уж маленький, и если снять жилье где-нибудь поближе к центру, шанс ее встретить невелик. Другое дело, от Москвы далеко, – Вовчик пересчитал оставшиеся деньги, – лучше снять, как хотел, комнату в столице. Если к ней присовокупить расходы на еду-питье и машинистку, на год хватит… А ночевать сегодня где? – оставить вещи в камере хранения на Курском, позвонить ребятам в редакцию и перекантоваться у кого-нибудь из них, пока жилье не подыщут, – он вспомнил свой летний звонок в контору, и сразу неприятно засосало под ложечкой. – А если и тут облом?» Внезапно всплыло в памяти утреннее приключение:

«Может, воспользоваться пока предложением этой Лидии Павловны? – Район подходящий, тихо и метро рядом. Попрошу помочь комнату снять, с чужого человека и взятки гладки», – Вовчик посмотрел на часы и двинулся в камеру хранения за вещами…

С полным желудком обратный путь уже не казался таким долгим и унылым. Потихоньку выпитое пиво давало о себе знать. От полустанка к полустанку Вовчика стало распирать справедливое негодование. На Севере он на все находил время: на охоту с местными мужиками ходил, удил семгу и хариуса, а потом, вернувшись, садился и писал коротенькие рассказики. И местные газеты их с удовольствием публиковали. А как вернулся, с прошлой весны ни строчки. И работа тут ни при чем. Было даже немного обидно, что Зинаида своими обширными телесами сумела так быстро заслонить весь остальной мир.

«Уверовала в силу своих телесных чар и, насмотревшись дешевых американских сериалов, вообразила себя музой художника? А похоть свою выдавала за жертвенность во имя его благополучия? – Ох, неисповедимы пути Господни, как и непонятны помыслы его, когда толкает нас, смертных, на путь греха… Какое счастье, что я с ней никогда не откровенничал о прошлом, – с облегчением вспомнил Вовчик, провожая взглядом мелькавшие за окном перелески, застывшие в ожидании близких холодов. – Бабенка-то оказалась с двойным дном. Деньги-то любит сверх меры, ишь, как глазищами зыркала, когда я ее долю отсчитывал. Небось, сто раз пожалела, что не все отобрала!»

Пейзаж за окном напоминал о близости небольшого городка. Резко очнувшись, Вовчик вгляделся повнимательнее: Пушкино. За ним последовали: Мамонтовская, Клязьма, – за окном плыли игрушечные дачки в старорежимном стиле. И вдруг возникло ощущение, что со станцией Мамонтовская связано нечто, чрезвычайно важное. Только вот, что?

«Придет время, вспомню», – успокоил себя Вовчик и стал готовиться к выходу.

Когда электричка остановилась на перроне, на часах было около 4-х. Прихватив с собой самое необходимое, включая рукописи, и оставив остальные вещи в камере хранения, он почти бегом отправился на Таганку. Вприпрыжку поднявшись по долгому двойному эскалатору и выйдя напротив театра, Вовчик завернул за здание метро и остановился в нерешительности. Стало темнеть. После прошедшего снегопада район в сумерках выглядел совсем не так, как утром. К тому же Лидия Павловна не оставила ни адреса, ни телефона. Теперь придется искать на ощупь, но это не главное. Уж больно неправдоподобно все выглядело, особенно после бурного выяснения отношений с Зинаидой.

«А может, здесь кроется какой-нибудь подвох? Согласишься и опять влипнешь в историю?»

И тут, словно желая разрушить все возможные сомнения, где-то совсем рядом робко заблаговестил колокол, и путеводным маяком блеснули впереди, в свете автомобильных фар купола той самой церквушки, от которой он поутру сворачивал к метро.

Вовчика охватило неясное мистическое настроение, которое появлялось всякий раз перед тем, как столкнуться с чем-то необычным, необъяснимым с точки зрения обычной человеческой логики. Он вдруг вспомнил, как перед отъездом на Север уже с билетом на поезд, шел от Бауманского метро к центру. Так же заблаговестили совсем рядом колокола. Поддавшись внезапно нахлынувшему наитию, он заглянул в Елоховскую церковь и, объяснив, что уезжает надолго, попросил батюшку отпустить грехи и благословить в дальнюю дорогу. Убеленный сединами священник, смерив Вовчика пронизывающим до печенок взглядом, неожиданно согласился, лишь заметив: «Запомни, от себя надолго не убежишь»… Даже расспрашивать о грехах не стал, просто попросил купить и одеть крестик. Этот крестик долго хранил его, пока однажды перед самым возвращением не потерялся где-то. И, как по заказу, напасти посыпались одна за другой…

«Нужно обязательно зайти. Николаю-угоднику поклониться, свечку перед образом затеплить. И попросить батюшку, чтоб грехи отпустил, – мелькнуло во взбудораженном сознании Вовчика, – вдруг смилостивится, от напастей отведет, ведомых и неведомых и путь дальнейший укажет. Только без нательного крестика нехорошо как-то, ведь я же крещенный. Его прямо там купить можно и сразу надеть, прежде чем к образу святого идти».

Однако персонального благословления на этот раз получить не удалось. В церкви шла вечерняя служба. Купив нательный крестик, он присоединился к небольшой кучке старушек и стал внимать батюшке, читающего «Отче наш»:

«Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь»…

Простые бесхитростные слова молитвы проникали глубоко в сердце, очищая его от всяческой скверны. Вовчик ощутил, как на него нисходит благодать. Так благостно он ощущал себя лишь однажды в детстве, когда матушка на зимних каникулах отвела его в местный храм. На этот непростой в советские времена шаг она отважилась, чтоб утихомирить сорванца, который днем ранее, катясь на санках с холма над Окой, со всего маху влетел в сугроб и чуть не разбился насмерть.

Испуганный Вовчик стоически выдержал заутреню, и лишь на обратном пути робко заметил, что религия – пережиток прошлого.

Матушка сердито посмотрела на осмелевшее чадо и бросила в сердцах:

– Никогда не смей так говорить, ведь ты на земле Ильи Муромца родился, а он за святыни Православные с Соловьем-разбойником сражался.

Вовчик виновато потупился. Для него, желторотого юнца и, вдобавок, пионера, это было новое… Мать – такой взрослый и серьезный человек, а верит в детские сказки. В том, что это сказка, он не сомневался. Как-то учительница показывала на уроке репродукции картин художника Васнецова на сказочные сюжеты.

«Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй», – затянул хор ангельскими голосами.

Один из голосов до боли напоминал матушкин. Чтоб не расплескать ниспосланную Благодать, Вовчик в мольбе к небесам прикрыл глаза. А когда снова открыл их, три конных богатыря в кольчугах и шлемах улыбались ему с самой верхушки иконостаса. Приснопамятный батюшка из Елохова оказался прав: надолго от себя убежать не удалось. И сразу, подобно исцеляющему бальзаму воспоминания о родном Муроме хлынули на поруганную ночным приключением душу, как из прохудившегося ведра.

IV

Сколько он себя помнил, знаменитая картина Васнецова висела в горнице родительского дома на самом видном месте – рядом с ходиками с кукушкой. В глазах маленького Володи былинные богатыри походили на строгих инспекторов рыбнадзора, зорко глядящих по сторонам в поисках расхитителей народного добра, а Соловьи-разбойники промышляли драгоценной стерлядью, выловленной в Оке вопреки строжайшим запретам, да паюсной икрой, разносившейся по квартирам в небольших ведерках. Тема неправедных доходов постоянно обсуждалась городскими жителями, но икру и стерлядь у браконьеров покупали все…

Родители у него были самые обыкновенные, советские, не лучше и не хуже, чем у других дворовых пацанов. Батя всю войну прошел фронтовым шофером почти без единой царапины, лишь под Кенигсбергом в апреле 45-го шальной фугас перед его студебеккером разорвался, и его контузило. Но переживал он не сильно, что победу встретил в госпитале. Несмотря на скорый конец, немцы сражались отчаянно, и почти вся его часть полегла в боях за столицу Восточной Пруссии.

Шоферская профессия сделала отца непьющим. Спиртное он употреблял только по праздникам и лишь для того, чтоб фронтовых друзей-товарищей помянуть, да во всю ширь раздуть меха трофейного аккордеона, привезенного с фронта, и затянуть на весь двор:

«На Муромской дороге стояли три сосны, прощался со мной милый до будущей весны»…

Услышав знакомые слова, матушка всякий раз скептически поджимала губы. Вопреки всеобщим атеистическим настроениям она пела в церковном хоре местного храма и о музыкальных талантах своего благоверного была невысокого мнения.

Вовчик появился на свет, когда старшая сестра пошла в школу. Имя своему младшему: Владимир, выбрал сам отец, который до конца жизни так и крутил баранку и мечтал, чтобы его наследник добился большего. Но оно, как и просто Володька, совсем не подходили щуплому малорослому, лобастому мальчику, и уменьшительно-ласкательное Вовчик прилипло как бы само собой.

Отец с утра до вечера на работе, мать и старшая сестра невольно жалели меньшого, а он, чувствуя поблажки со стороны взрослых, рос баловником. К ребятам во дворе, которые были старше и сильнее, Вовчик подходить побаивался. Страдала в основном домашняя живность, которую он постоянно дразнил. Но однажды произошел перебор. Вожак, громадный серый гусь, громко зашипев, взмахнул крыльями и кинулся на Вовчика. За ним, возбужденно гогоча, устремилась вся стая. Вовчик кинулся наутек, но гуси не отставали. Обступив его со всех сторон и угрожающе вытянув длинные шеи, они стали теснить сорванца к пруду с явным желанием загнать в воду. Вовчик метался из стороны в сторону, но стая всякий раз перерезала дорогу. До обрывистого берега пруда оставалось несколько шагов, дорожка шла под уклон. Стараясь не потерять равновесия и не скатиться дальше к воде кубарем, Вовчик попытался ухватиться за ветви ракитового куста, росшего на склоне. Ему это удалось. Благополучно затормозив, он перевел дух и оглянулся вокруг. Возбужденно гогоча, гуси сгрудились над обрывом, но ниже не опускались. Предчувствуя неприятный сюрприз, Вовчик перевел взгляд вниз и обмер. К берегу прибило труп собаки. Но не это было самым страшным. Труп облепила стая длиннохвостых крыс с рыжими косматыми боками, и возбужденно глодали его. Зрелище было настолько отвратительным, что Вовчика чуть не стошнило. Но уже в следующее мгновение крысы почувствовали, что не одни, повернулись к Вовчику и угрожающе оскалились. До крысиной своры было метра четыре. Вовчик представил, как эти серые косматые чудовища кидаются на него, впиваются клыками в горло, …и у него стало темнеть в глазах.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но вдруг откуда-то из кустов выскочили два кота разбойничьего вида, рыжий и серый. Завидев своих главных врагов, крысы бросились врассыпную, но в быстроте реакции они явно проигрывали. Еще через мгновенье несколько тушек дергались на земле в предсмертных конвульсиях. Остальные, преследуемые возбужденно урчащими котами, скрылись в кустах. Поняв, что опасность миновала, Вовчик перевел дух и посмотрел наверх: в суматохе гуси тоже куда-то исчезли. Путь был свободен, и он поплелся домой.

Поспел Вовчик вовремя, дома был переполох, его уже собирались искать. Увидев отпрыска целым и невредимым, перепуганная матушка лишь слегка его пожурила. Но проделка аукнулась, и очень скоро. Одна из соседок видела, как гуси гнали его к пруду, и со смехом рассказала своему сыну, а тот поделился с приятелями во дворе:

– Прыгал, как Конек-Горбунок…

Кличка прилепилась, как банный лист. Внешне лобастый Вовчик чем-то действительно напоминал сказочного конька, прыгавшего на сцене в школьном спектакле.

Как Вовчик не старался, мало-помалу слухи докатились до матери.

– Смотри, будешь продолжать баловаться, – пригрозила та, – тебя гуси сделают совсем маленьким и заберут с собой.

– Так не бывает, – небрежно возразил Вовчик, у которого к тому времени прошел страх.

– Ох, как бывает, – покачала головой мать, – об этом даже книжка написана.

Несмотря на миновавший страх, происшествие не прошло даром, что-то сдвинулось у него внутри. Вовчик отнесся к маминым словам всерьез и, раздобыв в детской библиотеке «Путешествие Нильса с дикими гусями», проштудировал сказку от корки до корки. Больше всего его поразило, как Нильс, чтобы снова стать нормальным мальчиком, был вынужден взять дудочку и, играя на ней, вывести из города полчища крыс. Вовчик живо вообразил, как шагает по берегу пруда и играет на дудочке, а злобные усатые крысы с клыками и длинными хвостами послушно следуют за ним. Процессия медленно заходит в воду, крысы начинают захлебываться и тонуть. Но убежать не могут: мелодия неведомой силы влечет их за собой…

Но этим дело не ограничилось. Вскоре, вместо прежнего говора, состоящего из набора захлестывающих друг друга и не вполне осмысленных фраз, он стал говорить с растяжкой, будто, прежде чем сказать, обдумывал что-то. А когда с началом занятий газета «Пионерская правда» объявила конкурс на коротенький рассказ о лете, взял школьную тетрадку, описал, как его атаковали гуси и гнали до пруда, и принес тетрадку учительнице. Повествование Вовчик слегка приукрасил, добавив, как в самый критический момент внезапно вспомнил сказку о Нильсе с дикими гусями, подобрал валявшийся в траве свисток, дунул в него, и крысы вмиг разбежались.

Учительнице рассказ понравился. Стремясь поддержать благой порыв ученика, она поправила грамматические ошибки и отправила рассказ по почте в редакцию. И его неожиданно опубликовали.

В заштатной Муромской школе это событие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Прилежанием и способностями Вовчик никогда не отличался, и поначалу учителя посчитали, что рассказик записал с его слов кто-то из взрослых. Одна лишь матушка, на глазах которой все произошло, встала на защиту сына, сразу и безоглядно поверив в его скрытый писательский талант. А когда ей прозрачно намекнули, что Вовчик еле учится, она безапелляционно возразила:

– Великий пролетарский писатель Максим Горький тоже в гимназиях не обучался!

С ее легкой руки Вовчик продолжил писать. Поначалу матушка сама выбирала темы, а он обдумывал их и самостоятельно излагал на бумаге. Но постепенно приохотился и стал находить их сам. Вовчика все чаще публиковали в «Пионерской правде», ближе к окончанию школы сделали внештатным корреспондентом и даже стали выплачивать гонорар.

– А ты пробовала писать сама? – спросил он однажды у матушки, когда та вручила ему очередной почтовый перевод.

– Пробовать-то, пробовала, – призналась та, – только ничего стоящего не получалось.

– Но это же так просто! – удивился Вовчик.

– Просто, когда слова правильные найдешь, а для этого талант нужен, – матушка вздохнула, – одного не пойму, в кого ты такой уродился: у себя писательского дара отродясь не замечала, а у отца и подавно…

Теперь уже никто вокруг не сомневался в его способностях, а учителя в один голос прочили ученику блестящую журналистскую будущность. В состоянии эйфории Вовчик отправился в Москву, и жизнь, не медля, внесла коррективы в планы юной провинциальной знаменитости. При поступлении на журфак университета ему не хватило одного балла. В приемной комиссии талантливому пареньку предложили не терять напрасно год и перекинуть документы в педагогический. Обескураженный неожиданным разворотом Вовчик кинулся в редакцию с просьбой, как-то посодействовать в решении вопроса. Там своего внештатника из глубинки встретили с распростертыми объятиями.

– А зачем Вам, юноша, этот самый журфак? – усмехнулся один из шапочно знакомых «зубров» отечественной журналистики, которому он поведал о своих злоключениях. – Чтоб, приезжая домой в каникулы, перед девочками красоваться? – Учтите, после окончания Вас, скорей всего, зашлют по распределению в какую-нибудь Тмутаракань редактором местной газетки. И выбраться оттуда назад в Москву будет значительно труднее.

– Так, что же Вы посоветуете? – растерянно спросил Вовчик.

– Пером Вы владеете свободно, поэтому получите профессию, которая в дальнейшем позволит Вам твердо стоять на собственных ногах и свободно ориентироваться в окружающем мире. Для журналиста это просто необходимо.

Педагогов Вовчик втайне очень уважал, ведь именно благодаря своей учительнице, оценившей его первый опус, он начал писать. Оставалось решить, какой факультет выбрать. На филологическом учились одни девчонки, и он подал документы на исторический. Наука далекого прошлого оказалась куда ближе к реальной действительности, чем предполагал Вовчик. В первом же семестре мимоходом выяснилось, что предание об Илье Муромце и Соловье-разбойнике нисколько не сказка. Этот самый разбойник был верховным жрецом бога Перуна Богомилом и подался на промысел в Муромские леса, противясь Крещению Руси. Выходило, что оба были славянской крови, просто один отстаивал древнюю веру, завещанную предками, а другой стоял на страже новых церковных порядков. Вовчику показалось, что в древнем предании скрыт глубокий смысл, проходящий красной нитью через всю отечественную историю. Ключ к пониманию он нащупал неожиданно, штудируя основы классической философии. Его подсказала гегелевская диалектика, постулирующая не только борьбу, но и единство противоположностей. С борьбой было все понятно, а единство? – может, оба качества скрыты до поры в каждом человеке и являются на свет Божий в зависимости от времени и обстоятельств? Но отсюда, в частности, следовало, что человеческая мораль не является абсолютом, и при определенных обстоятельствах ее можно преступить, например, как в случае расстрела царской семьи. Мысль выглядела крамольно, и Вовчик предпочел ее задвинуть подальше до лучших времен.

К тому времени работа в газете стала понемногу его тяготить. Строчить копеечные заметки о малозначащих событиях, как это делали большинство коллег, не лежала душа, а для написания серьезных пространных статей перестало хватать опыта.

«Хорошо бы, поездить по комсомольским стройкам, а потом вернуться оттуда с серией очерков, – в сердцах думал Вовчик, – тогда бы опубликовали на „ура“ и место в штате предложили. Но как это совместить с учебой на очном отделении?»

Свои претензии он решил высказать одному из редакторов, который в молодости прошел огни, воды и даже лагеря. Его суждениям Вовчик верил больше других.

– Не горячитесь так, – охладил его пыл старый журналист. – Хотите съездить этим летом на БАМ? – Не с творческим поездом объединенного союза композиторов и писателей, а самостоятельно? С тамошними жителями пообщайтесь, посмотрите, как дела обстоят на самом деле. Только одна просьба: выпивайте крайне осмотрительно, местный спирт, который «сучком» называется, с непривычки тяжело идет. И с местными барышнями поосторожнее, не подцепите ненароком чего-нибудь.

Припертый к стене собственной во многом дурацкой инициативой Вовчик вынужденно согласился.

До местных красавиц дело так и не дошло. По приезду он сразу попросился в бригаду укладчиков путей, провел с ними в разъездах две недели и в первую же пересмену спешно ретировался домой. Речь не шла о непрерывно атакующих мошкаре и гнусе и прочих тяжелых бытовых условиях, с ними он потихоньку сжился. Вовчик просто осознал, что писать, в сущности, не о чем. Происходящее было страшно далеко от бодрых рапортов в прессе и по «ящику», и больше напоминало Платоновский «Котлован», который недавно давали почитать на одну ночь.

В Москву Вовчик вернулся, полон самых мрачных мыслей. Журналистская профессия, представлявшаяся прежде интересной и приятной, неожиданно явила свою изнанку. В командировку он съездил, теперь предстояло отчитаться за потраченные деньги, а чем? – написать о том, чего не видел?

«Но ведь пишут же другие, даже не выходя из номера гостиницы, да еще как, аж за душу берет!» – уныло думал Вовчик, поднимаясь по лестнице к себе в редакцию, как на Голгофу.

Заметив состояние подчиненного, редактор ухмыльнулся.

– Чувствую, что впечатлений – «выше крыши»! Когда я увижу их на бумаге?

– Я не знаю, о чем писать, – понурился Вовчик.

– Опишите то, что видели, там поглядим…

Представить впечатления от поездки в «черном» цвете у Вовчика не поднималась рука. Не потому, что такой материал попросту бы не пропустили. Ему было неудобно перед людьми, по-свойски приветивших и терпевших его целых две недели. Оставалось одно, не вдаваясь в подробности трудовой деятельности, поверить бумаге их судьбы. Вечерами у костра он наслушался многого. Ребята оказались непростыми, с проколами в биографиях. Самый молодой вообще подался на стройку потому, что дома светил срок. Но больше других зацепила история бригадира, толкового и справного мужика. Он женился совсем молодым и души не чаял в своей супруге. У них долго не было детей, жена ездила лечиться на юг и однажды забеременела. А через пару лет, когда родившаяся девочка достаточно подросла, невооруженным глазом стало видно, что ребенок не его. Жена призналась, что переспала с кем-то на курорте. Не в силах этого перенести, он хотел наложить на себя руки, но не смог оставить без средств существования жену и дочку и с тех пор так и кочует по стройкам, аккуратно высылая отовсюду половину зарплаты…

Стараясь не упустить важных деталей, Вовчик перенес обе истории на бумагу, напечатал и отнес редактору.

– В газете этого печатать нельзя, – сразу огорошил его тот при следующей встрече. – Не обижайтесь, у вас хороший слог и цепкий взгляд, – ободряюще добавил старый журналист. – Мой совет, пока он не «замылился», попробуйте себя на писательской стезе. Я поговорю, с кем надо. А не получится, вернуться в нашу братию всегда успеете.

Увидев свои рассказы напечатанными, Вовчик первым делом отвез авторские экземпляры матери. Та удовлетворенно кивнула и заметила: «И дальше держись, сынок, за землю, трава обманет»…

V

Выйдя из церкви с просветленной душой, он, несмотря на сгустившиеся сумерки, сразу узнал улицу, по которой утром спешил к электричке. Здесь было необходимо свернуть налево к еще довоенному, огромному трехъярусному сталинскому дому, в полуподвальном помещении которого размещались техники-смотрители.

В лицо Лидию Павловну Вовчик запомнил не очень, и ее отыскал по серому пуховому платку. Она сидела за обшарпанным канцелярским столом, листая какие-то бумаги. В ответ на его несмелое приветствие женщина подняла голову, окинула взглядом и, заметив сумку на плече, улыбнулась:

– Я почему-то так и подумала, что ты сегодня приедешь. Разбежались с зазнобой? – Вовчик угрюмо кивнул. – Пиши заявление на имя начальника ЖЭК завтрашним числом, – и она протянула лист бумаги и ручку, – только не подводи меня, я ему сказала, что ты мой родственник дальний, в столице недавно, надо помочь на ноги встать.

– Можно сначала пару звонков сделать? – попросил Вовчик.

– Посоветоваться хочешь? – догадливо поинтересовалась она, протягивая телефонный аппарат.

– Вроде того, – полистав записную книжицу, Вовчик набрал номер знакомого редактора.

– Он уже давно здесь не работает, еще зимой всю редакцию отдела уволили, – холодно ответил на другом конце провода незнакомый женский голос. В трубке раздались отрывистые короткие гудки.

Вовчик почувствовал, как поплыла почва под ногами.

«Можно, конечно, попробовать дозвониться кому-то из этих приятелей домой», – растерянно подумал он.

Но чутье подсказывало, что делать этого не следует. Похоже, и здесь перестройка успела пройтись широким асфальтовым катком, и теперь вместо участливых бесед и ожидаемой поддержки будущей книги придется выслушивать жалобы на столичное житье-бытье, а может, кое-что и похуже: последуют расспросы с пристрастием, где он пропадал последние полгода. Ладно бы, книгу писал, но ведь и не приступал даже. И просьба устроить внештатником окажется неуместной, а без источников дохода на вольных хлебах долго пребывать опасно.

«Лучше воспользуюсь пока предложением этой дамы, все-таки, вместе с какой-никакой работой бесплатное жилье предлагает, – решил Вовчик. – Разберусь до нового года, что, к чему, а там видно будет».

– Я согласен, но мне и прописка может скоро понадобиться, – нерешительно сообщил он Лидии Павловне, беря ручку.

– Поработай с месяц, зарекомендуй себя, там придумаем что-нибудь. А сейчас пойдем, каптерку покажу, в которой ночевать будешь. Она в таком же подвале. Это бомбоубежище, оно еще с послевоенных времен сохранилось. Только уговор, на работе не пить, даже пива, наш начальник – бывший военный и этого не любит, и женщин с улицы к себе не водить.

Вовчик послушно кивнул.

– Мне даже как-то, неловко. Только утром познакомились, а Вы так заботитесь, будто мама родная, – нерешительно произнес он.

– Больно ты на моего сына похож, такой же неприкаянный, – нахмурилась Лидия Павловна. – Он за Уралом срок отсиживает. Когда сегодня утром тебя увидела, решила, что он вернулся. А потом, когда поняла, что обозналась, подумала, это знак свыше: я тебе помогу, а его там кто-нибудь поддержит. Кстати, забыла спросить: ты в сантехнике хоть мало-мальски разбираешься? – вспомнив, как все лето чинил краны в доме Зинаиды, Вовчик кивнул.

Она взяла написанное заявление и, быстро проглядев, поднялась со стула. – Посиди пока, я у начальника подпишу и покажу, где жить будешь…

Ожидая ее возвращения, Вовчик вяло размышлял, верить или не верить в свершившееся чудо, и, кстати, вспомнил, что подобная метаморфоза в его жизни произошла в самом начале творческого пути. Тогда, находясь в эйфории от успехов на писательской стезе, Вовчик уже видел себя членом Союза писателей и совершенно потерял ощущение реальности. И тут, вслед за выпускными неожиданно замаячила армейская служба. В институте Вовчиком дорожили и, чтоб не потерять ценного кадра, предложили, в виде исключения, поступить в аспирантуру. Но самому Вовчику успело поднадоесть еженощное общение с одними и теми же комсомольскими личностями, обремененными лишь мечтами о грядущей административной карьере и крутящимися по любому поводу на глазах у начальства. Да и чутье подсказывало: долго вращаясь в такой среде, писателем не станешь.

Решение было принято в одни сутки, во время которых он съездил посоветоваться с матушкой. Прописавшись с ее подачи в Подмосковье у какой-то богобоязненной старушки, он подал заявление в обычную московскую школу преподавателем истории и отправился на смотрины. Директрисе – крутой стареющей даме интеллигентного вида, страшно понравилось, что у нее в штате будет работать начинающий писатель, и она на первых порах благосклонно разрешила жить в небольшом полуподвальном помещении, числящемся на бумаге школьной служебной площадью.

Внезапно хлопнула дверь, и начальница, показав подписанное заявление, поманила его за собой. Следуя за Лидией Павловной по неведомым катакомбам, Вовчик вспоминал, как выпускником пединститута шел такой же дорогой за директрисой школы…

«История, повторяясь, превращается в фарс», – ненароком всплывшее из глубин памяти изречение классика вернуло ему душевное равновесие.

Они свернули в очередной раз за угол и оказались перед двумя дверями: массивной, обитой дерматином, и ржавой, железной. Достав ключ, Лидия Павловна отомкнула обитую дерматином и протянула его Вовчику:

– Проходи, и чувствуй себя, как дома.

– А здесь что? – поинтересовался тот, косясь на железную дверку.

– Этот коридор ведет в бомбоубежище, – пояснила та. – Он на несколько километров под землей тянется, без привычки заплутаться можно.

Каптерка мало чем напоминала ту, первую в его жизни комнатку. Она размещалась в соседнем с конторой подъезде, в полуподвальном закутке с отдушиной-оконцем под самым потолком и имела размеры небольшой кладовки. Меблировку довершали: продавленная раскладушка, небольшой платяной шкаф, стул и тумбочка у изголовья, на которой красовался будильник еще советских времен. Лидия Павловна самолично застелила раскладушку прихваченным бельем, достала из шкафа пару одеял с подушкой и исчезла, пожелав удачи.

Вовчик повесил одежду в шкаф, достал из сумки рукописи и улегся на раскладушку. После широченной кровати с шикарным упругим матрасом, на которой можно было улечься, хоть вдоль, хоть поперек, здесь было неудобно и жестковато. Да и вся убогая обстановка каптерки в сравнении с Зинкиным домом, казавшимся теперь хоромами, больше напоминала монашескую келью.

«Только образа Николая-угодника в Красном углу не хватает. Надо обязательно повесить, после того маленького чуда, что сегодня произошло, – философски рассудил Вовчик. – А если б еще попить крепкого, горячего чаю, то в душе воцарился бы полный комфорт», – и пожалел, что не подумал об этом раньше.

На всякий случай он решил пошарить в тумбочке и сразу же наткнулся на эмалированную кружку с кипятильником. Рядышком лежали початая пачка индийского чая со слоном, и открытая пачка быстрорастворимого сахара. Вечер стал явно удаваться. Вовчик заварил себе крепчайшего чаю, почти «чифирю», окунул в него сахарный кубик, дождался, пока тот сделается коричневым, с наслаждением положил его под язык и запил добрым глотком. По пищеводу стало разливаться приятное, терпкое тепло, …и он впервые осознал, что сумасшедшие сутки подошли к концу. Единственное, что не давало расслабиться до конца: стойкое ощущение, что уже бывал в этих местах, и это было как-то связано с первым местом работы. Вовчик прикрыл глаза, стараясь припомнить побольше знаковых деталей… и вместо этого снова оказался в электричке. Перед глазами плыли игрушечные дачки…

«Ну, конечно, Мамонтовская – дореволюционное дачное место, но слышать о нем ему пришлось на Севере!»

Память услужливо переключилась на первое северное лето. Тогда Вовчик с превеликим трудом дождался, как после холодов, словно по взмаху волшебной палочки, пробудилась от долгой спячки природа, и вместе с тучами таежного гнуса и мошкары в край хлынули золотоискатели и лесорубы. За этим последовала ловля семги, поднимавшейся на нерест в крохотных речушках, притоках Печоры. Закончилось все нежданным купанием в стылой утренней воде, после которого он заболел. А когда спала высокая температура, Вовчик выглянул в окно, за которым уже кружили первые зимние мухи, и на него навалилась отчаянная тоска. Пытаясь ее заглушить, он попробовал переложить на бумагу летние впечатления, тем более, что его отчета давно с нетерпением ожидали в столице. Но перо, словно заговоренное, валилось из рук, и он не смог написать ни строчки. В канун ноябрьских праздников Вовчик не выдержал и попытался сбежать. Никому ничего, не сказав, он ночью покинул квартиру и сел на поезд, следующий до Москвы. После целых суток терзаний его под перестук колес озарила ужасно простая истина: возвращаться в сущности некуда. И когда ранним утром состав прибыл в Вологду, Вовчик спешно покинул вагон и, немного побродив по центру, направился в ближайшую гостиницу.

«Поживу пару-тройку дней по-человечески в этом старинном русском городе, – решил он, совершенно очарованный резными палисадниками, – может, какая черноглазая красавица сыщется»…

– Не похож ты на обычных командированных, – с легким оканьем, нараспев заметила моложавая интересная дамочка за стойкой администратора. – Признайся, от алиментов в бега подался.

– У меня нет детей, – потупился Вовчик, – женщину свою еще не встретил. Я, вообще-то, писатель, и в ваши края приехал материалу для книги подсобрать.

– Эту лапшу мне на уши многие пытались вешать, – печально усмехнулась красотка, вздохнув роскошным бюстом. – Писатели, режиссеры всякие, а на поверку – обыкновенные алкаши и картежники.

Пожав плечами, Вовчик достал из чемоданчика номер «Юности» и, молча, протянул разуверившейся в мужском роде дамочке.

Та с любопытством пролистала журнал, отыскала фотографию перед его рассказом и деловито сверила с оригиналом.

– Похож,… а пишешь, прямо за душу берет, – немного игриво заметила она, быстро пробежав глазами страницу. – Хочешь, я тебя вместо гостиницы в своем доме поселю, в отдельной горнице? Гораздо дешевле станет.

– А как же, ваш муж, дети? – растерялся Вовчик.

– Мужу еще года три отдыхать, дочку вчера к своей маме отправила на все каникулы, – призывно улыбаясь, пояснила красотка. – Ну как, согласен?

Дамочка явно скучала в северной глуши и Вовчик, рассчитывая на легкое приключение, послушно кивнул головой. Они засиделись далеко за полночь, разговаривая о всякой всячине, но когда подошло время ложиться, красотка постелила ему в отдельной комнате, стыдливо пояснив:

– Ты не думай, я не девка подзаборная, которая первому встречному мужику на шею вешается. Просто живого писателя никогда не встречала. Не в гостинице же нам об искусстве говорить…

Логика в ее словах, хотя, и чисто женская, присутствовала и, не желая обижать гостеприимную хозяйку, Вовчик пообещал задержаться на пару дней. Однако уже наутро не на шутку разгулялась поземка, на улицу из жарко натопленной горницы выходить не хотелось, и объятья красотки раскрылись сами собой.

Двое суток растянулись в неделю и сняли заклятие с пера. По возвращении Вовчик с упоением принялся писать, как прежде. На дружеском застолье перед Новым годом редактор местной газеты, приехавший на Север еще в конце 50-х, совершенно серьезно отметил, что он растрачивает талант на сиюминутную мелочишку.

– А что же прикажете делать? – обидчиво поинтересовался Вовчик, понимая в душе, что старик прав. – Я здесь еще мало кого знаю.

– С людьми я Вас, юноша, познакомлю, а дальше дерзайте сами: встречайтесь, спрашивайте и впитывайте, что говорят…

Сообразив, что судьба предоставляет тот самый шанс, о котором он мечтал, работая еще в Москве, Вовчик отнесся к словам старика-редактора необычайно серьезно. Оставалось лишь определиться с направленностью будущей книги. Тематика Гулага была уже достаточно исчерпана, и он решил сосредоточиться на золоте. В сравнении с Колымой его на Печоре добывалось немного, но знали о нем еще с дореволюционных времен. Среди старых золотоискателей ходили упорные слухи о неком старце, стоявшем у истоков истории. На его розыски он тогда впустую потратил около двух лет. Время шло, а старец, как в воду канул…

Вовчик хлебнул еще «чифиря», память, словно норовистая лошадка, стреноженная шпорами нетерпеливого всадника, встала дыбом и понеслась, что есть духу, по кочкам малозначащих событий к маячившей на горизонте подмосковной Мамонтовской,… Он вдруг вспомнил: с легендарным персонажем его свела вологодская красотка. Тогда, после третьего по счету таежного лета он совсем, было, отчаялся, и во время очередного свидания, вконец расстроенный, поведал ей о своих напастях.

– Есть тут один старец древний, похожий на того, о котором говоришь. Ему уже восьмой десяток пошел, – ничуть не удивившись, задумчиво ответила та. – Я его недавно встретила в гостинице, совсем на ладан дышит, наверное, до лета не доживет. Моя знакомая у него вроде экономки… Говорили, будто приехал в наши края совсем молодым еще в 30-х, да так тут и осел. И каждое лето на Печору уходил, а по осени возвращался. Ходили слухи, что он секретные места возле реки знал, где моют золотой песок.

– Странно, что его не ограбили или донос никто не написал, особенно в прежние времена, – удивился Вовчик.

– Скорей всего, он сам был обыкновенным разбойником. Подкарауливал в тайге «фартовых» мужичков и забирал намытый песок, – пожала плечами зазноба. – И на зоне точно побывал, я блатных много встречала, их по ухваткам сразу видать… Давай, я подружку попрошу, если в январе приедешь, она тебя представит, – предложила она. – Только учти, он с тобой при одном условии говорить станет: если не будешь спрашивать, кто такой Крысиный король.

– А этот старец, вообще-то, нормальный? – разочарованно заметил Вовчик. – В такие-то годы недолго и умом тронуться.

– Нормальнее нас с тобой, – успокоила зазноба. – К нему многие уже подкатывались, и он от ворот поворот давал. А ты – мужик грамотный, к тому же, с высшим историческим образованием. Разберешься…

Учитывая важность предстоявшей встречи, Вовчик решил заглянуть в городскую библиотеку. Там его выслушали с плохо скрытым недоумением, но учитывая известность городского корреспондента, предложили покопаться самому. Долгими зимними вечерами Вовчик блуждал по коридорам с пыльными стеллажами, пока однажды совершенно случайно не наткнулся на брошюрку, в которой прочел следующее:

«О нём мало, кто знает, ещё меньше о нём слышали и уж совсем ничтожное количество людей его видели. Полумистический, пугающий персонаж, герой множества зловещих легенд, таинственных и порой противоречивых приданий, неразгаданная загадка природы, персонаж множества жутких историй и устрашающих сказок. То, что о нём известно наверняка: крысиный король – сросшиеся хвостами несколько крыс.

Крысиного короля издревле окружали, порой зловещие и противоречивые, слухи и придания. Было принято считать, что крысиный король мог оборотиться человеком и исполнить желание поклонившемуся ему человеку. Ещё существовала такая примета: если встретить крысиного короля и поклониться ему в пояс, то такого человека, впоследствии, ожидали удача и богатство»…

Ничего конкретного кроме некоего мистического подтекста эти строки не содержали, но Вовчик на всякий случай переписал их в общую тетрадь, куда старательно заносил все интересные артефакты, могущие пригодиться в будущем, и стал с нетерпением дожидаться новогодних каникул.

VI

Зазноба оказалась бабенкой неболтливой и деловитой, и организовала предстоящую встречу по высшему разряду. Не желая ударить лицом в грязь, Вовчик тоже подготовился основательно. В качестве подарка он прихватил несколько больших пачек индийского чая со слоном на этикетке, добытых специально для такого случая у проводников. Но главным козырем был портативный диктофон, приобретенный в свое время заграницей специально для подобных случаев долгой неспешной беседы. Как показало последующее развитие событий, этот рискованный шаг имел весьма неожиданные последствия…

– Величать тебя как, и отколь великовозрастный отрок будешь? – шутливо поинтересовался старик, благосклонно приняв чай и настороженно ощупывая Вовчика глубоко посаженными маленькими, светлыми, колючими глазками.

– Прозвали Владимиром, родом я из славного города Мурома, – незаметно пытаясь попасть в тон собеседнику, пояснил тот, но в ваши северные края из Москвы приехал.

– Земляки значит, – искренне подивился старик. – Каким же ветром в наши Богом забытые края тебя, Володька, занесло? Что, в столице уже заработать негде? – а кому столичных разносолов не хватает, говорят, за «бугорок» навострились ездить.

– Был я за этим бугорком, насмотрелся всякого, через это на Север и попал. Вы-то сами в северных краях, как оказались, с оказией или по этапу пошли? – отводя взгляд, попытался перевести разговор Вовчик.

Старик недоверчиво посмотрел на него, кося взглядом на работающий диктофон:

– Не похож ты на местных журналюг, ухватки не те, и на вопросы прямо не отвечаешь. Мил человек, ты не из «легавых», часом?

– Ну, что Вы, – смутился Вовчик. – Я писатель, вот книгу о жителях Севера решил написать. Сколько народу за последние сто лет сюда подались, кто за удачей, а кто не по своей воле, и в этой земле полегло…

– Кому, что на роду суждено, то и сбылось, – вздохнул старик, – от судьбы не уйдешь, не жена. Она дама строгая, такую не выбирают, сверху Господом предначертана. И потом, заруби себе на носу: судьбы у вас в столицах, а здесь – их осколки, глупость людская, – старик достал видавшую виды жестяную кружку, сыпанул в нее пол пачки чая и доверху залил кипятком из самовара, – «чифирек» настоится пока, ‒пояснил он. – А в Муроме-то, где проживал?

– От храма неподалеку, что на Оку смотрит, – с готовностью пояснил Вовчик, – мать и сейчас там живет. Она в этот храм еще в Советское время ходила, пела в церковном хоре.

– Что во Христа веруете, хорошо, – удовлетворенно кивнул старец, – только верой Православной Русь до сих пор и держится… Раз, ты земляк и заграничной машинкой решил меня уважить, налей себе тоже чайку и слушай, разговор долгий предстоит. Я года за два до Великой войны родился, в столицу вместе с батей в конце 20-х приехал. Батя с братьями справными мужиками слыли, оборотистыми. Муром – городок маленький, развернуться негде, так они меха, стерлядку, грибки соленые в столицу возили и торговали в рядах на самой Красной площади. Раньше это обычная базарная площадь была, как искони принято на Руси, не мощенная, а Кремль в белый цвет известкой побелен. А стена Китай-города от слободских окраин Белый город отгораживала, – старец усмехнулся и пожевал губами. – Когда я впервые на Красной площади среди людской толчеи очутился, растерялся даже, не поверил, что в первопрестольной нахожусь. В те годы из людей словно душу вынули. Внутри Белого города народу приезжего видимо-невидимо, все торговлишкой промышляют, или просто меняют что-то. Вокруг грязища страшная, беспризорники чумазые в обносках на всех углах клянчат, а зазеваешься, кошелек умыкнуть норовят. И стаи крыс в мусорных кучах, которые не убирал никто. Старушки на папертях тогда шептались, что этими полчищами сам Крысиный король командует, который еще в 1918 году со свитой из Питера в Москву вслед за большевиками перебрался. И скоро надо нового пришествия ожидать…

Продолжить чтение