Читать онлайн Победивший смерть бесплатно

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

У Николая Александровича Морозова была необыкновенная, насыщенная случайностями и невыносимыми страданиями судьба, блестящий ум и необыкновенной силы характер. Судьба, ум и характер сделали его по настоящему счастливым человеком.

Оказывается, даже в тюрьме, в одиночной камере можно быть счастливым человеком.

Морозов был убежденным террористом. В статье «Значение политических убийств» (Листок «Земли и воли», № 2-3, 1879) один как идеолог терроризма писал, что «…мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом». Однако далеко не все разделяли его взгляды. Наиболее последовательно, например, против терроризма выступал Г. В. Плеханов.

Терроризм в России конце XIX – начале XX веков был методом политической борьбы и входил в арсенал русского революционного движения с 1860-х гг. В российском государстве до 1917 историки выделяют два «пика» террористической борьбы – в 1878-82 и 1901-1911 годах.

4 апреля 1866 Дмитрий Владимирович Каракозов, ишутенец, то есть участник революционной «Организации» Н. А. Ишутина, стрелял в императора Александра II, но промахнулся.

Надо сказать, что ишутинцы, – тайное революционное общество в Москве в 1863-66 года. Николай Андреевич Ишутин родился в 1840году и в 23 года стал руководителем тайного революционного общества в Москве в 1863-66. Приговорен к смертной казни, замененной вечной каторгой. В Шлиссельбургской крепости сошел с ума. Умер на Карийской каторге в 1879 году. Ему было 39 лет.

Оно возникло из кружка, примыкавшего к «Земле и воле». Ишутинцы создавали кооперативные предприятия, готовились к пропаганде в народе. К началу 1866 – узкий центр («Ад»), тайное общество («Организация») и легальные «Общества взаимного вспомоществования». В С.-Петербурге – филиал (И. А. Худяков и др.). Ишутенцы осуждены по Каракозовскому делу.

Покушение было задумано и совершено Каракозовым по собственной инициативе. В прокламации, написанной им еще до покушения, он показал народу его главного врага. Каракозов был повешен по приговору Верховного уголовного суда.

Наиболее откровенное теоретическое обоснование террористическая тактика получила в «Катехизисе революционера». Сергея Геннадиевича Нечаева, в котором предписывалось физическое устранение своих противников.

Нечаев родился 20 сентября (2 октября) 1847, в селе Иваново-Вознесенское Владимирской губернии в семье мещанина, служившего в трактире. С 14 лет начал работать. О себе он рассказывал, что он сын крестьянина и выучился грамоте 16 лет от роду. В 1865 переселился в Москву, где пытался сдать экзамен на звание народного учителя, но провалился. Через год выдержал этот экзамен в Петербурге и получил место учителя в Сергиевском приходском училище. В 1868 поступил вольнослушателем в Петербургский университет. Зимой 1868-69, принимая участие в студенческих волнениях, пытался взять на себя роль лидера, но неудачно. Распустив слух о своем аресте и бегстве из Петропавловской крепости, скрылся за границей, опасаясь преследований властей.

В марте 1869 он оказался в Женеве у М. А. Бакунина, объявив себя представителем новой волны революционного движения. Бакунин был очарован Нечаевым, оказывал ему всяческую поддержку и даже поселил у себя. Нечаев встречался также и с А. И. Герценом, который отнесся к молодому революционеру с явным недоверием, но по настоянию Н. П. Огарева, также подпавшего под обаяние Нечаева (он даже посвятил ему стихотворение «Студент»), передал на бакунинско-нечаевские «революционные затеи» часть так называемого Бахметевского фонда. Этот фонд предназначался для финансирования революционного движения в России и находился в совместном распоряжении Герцена и Огарева.

Нечаев совместно с Бакуниным издал от имени несуществующего «Всемирного революционного союза» ряд ультрареволюционных манифестов: «Постановка революционного вопроса», «Начало революции» (журнал «Народная расправа», №1). Тогда же им, по-видимому, был написан и «Катехизис революционера», автором которого длительное время считался Бакунин, и только после публикаций последних лет авторство Нечаева можно считать доказанным, хотя влияние бакунинских идей в этом знаменитом тексте, как отмечают историки, несомненно, чувствуется.

«Катехизис» состоял из четырех разделов, в первом из которых «Отношение революционера к самому себе» провозглашалось, что «революционер – человек обреченный… он… разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью «этого мира». В разделе «Отношение революционера к товарищам по революции» эти товарищи классифицировались по степени их полезности для революции, причем революционер более высокого разряда должен смотреть на «революционеров второго и третьего разрядов» как «на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение». Формулируя «Отношение революционера к обществу» (третий раздел) Нечаев подчеркивал, что он не должен останавливаться «перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором все – и все – должны быть ему равно ненавистны». «Все это поганое общество» Нечаев предполагал разделить на несколько категорий, причем первая из них составляла «не отлагаемо осужденных на смерть». При вынесении смертного приговора следовало руководствоваться не личной виной того или иного человека, а пользой его убийства для революционного дела. Далее следовали еще пять категорий людей, которых следовало уничтожить позднее или использовать в интересах революции, не останавливаясь перед шантажом, и лишь немногие могли «выработаться» в настоящих революционеров.

Наконец, «Отношение товарищества к народу» (четвертый раздел) заключалось в том, чтобы освободить его, подтолкнув к «поголовному восстанию». Для этого требовалось сблизиться с теми элементами в народе, которые были наиболее подготовленными к бунту. «Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России», – призывал Нечаев.

Публикация в газетах «Катехизиса» вызвала широкий общественный резонанс. «Нечаевщина» дискредитировала революционеров в глазах общества и обусловила в нем стойкую «аллергию» к терроризму.

В августе 1869 Нечаев с бакунинским мандатом представителя «Всемирного революционного союза» вернулся в Россию. Здесь он организовал тайное общество «Народная расправа», главным образом из студентов Петровской сельскохозяйственной академии. Тайная организация состояла из «пятерок», подчиняющихся «комитету», в который на самом деле входил один Нечаев. Организация строилась на принципах жесткого централизма и безоговорочного подчинения. Столкнувшись с сопротивлением своим авторитарным методам со стороны студента И. И. Иванова, Нечаев организовал 21 ноября 1869 его убийство, причем привлек к его осуществлению еще четверых членов организации – И. Г. Прыжова, А. К. Кузнецова, П. Г. Успенского и Н. Н. Николаева, стремясь «повязать» их кровью.

«Прежде всего должны быть уничтожены люди, – считал Нечаев, – особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу».

Иванова заманили в парк при академии под предлогом поисков типографского шрифта, якобы спрятанного в гроте еще «каракозовцами». После недолгой ожесточенной борьбы Нечаев прострелил голову полузадушенному Иванову, труп которого был сброшен в пруд, но вскоре обнаружен окрестными крестьянами. Нечаев бежал за границу, другие участники убийства были арестованы. По завершении следствия перед судом предстали 85 «нечаевцев». Процесс подробно освещался в прессе – правительство рассчитывало дискредитировать революционеров, заклеймить их цели и методы борьбы. Тогда же в «Правительственном вестнике» был опубликован обнаруженный при обыске у П. Г. Успенского текст «Катехизиса».

По поводу опубликованного нечаевского текста один из ведущих публицистов консервативного толка М. Н. Катков писал: «Послушаем, как русский революционер понимает сам себя. На высоте своего сознания он объявляет себя человеком без убеждений, без правил, без чести. Он должен быть готов на всякую мерзость, подлог, обман, грабеж, убийство и предательство. Ему разрешается быть предателем даже своих соумышленников и товарищей… Не чувствуете ли вы, что под вами исчезает всякая почва? Не очутились ли вы в ужасной теснине между умопомешательством и мошенничеством?».

За границей Нечаев издает второй номер журнала «Народная расправа» с программной статьей «Главные основы будущего общественного строя». Ссылаясь на Коммунистический Манифест, Нечаев изображает коммунизм как строй, при котором господствует принцип «производить для общества как можно более и потреблять как можно меньше». Труд обязателен под угрозой смерти, а всеми делами распоряжается никому не подотчетный и никому не известный комитет, принудительно регламентирующий все человеческие отношения в обществе. В 1870 он пробовал возобновить вместе с Огаревым издание «Колокола», но не слишком удачно – вышло только шесть номеров.

Нечаев и в эмиграции пытался применять методы шантажа и угроз для достижения своих целей по отношению к Бакунину и дочери Герцена Наталье Александровне. Постепенно он оказался в изоляции, от него отшатнулся даже Бакунин, назвавший нечаевский «Катехизис» «катехизисом абреков». Отвергнутый всеми, Нечаев вынужден был скитаться по Европе, скрываясь от преследований царского правительства, но в 1872 был выдан Швейцарией как уголовный преступник. В 1873 на суде Нечаев вел себя мужественно, а на приговор – 20 лет каторжных работ – ответил возгласом: «Да здравствует Земский собор! Долой деспотизм!». По личному распоряжению Александра II вместо отправки в Сибирь Нечаева «навсегда» (это слово было подчеркнуто царем) заключили в одиночную камеру Петропавловской крепости.

Но одиночка не сломила Нечаева. Он занимался самообразованием, работая над статьями, и написал даже роман «Жоржетта». Нечаеву удалось привлечь на свою сторону охрану, которой было запрещено с ним разговаривать, и установить контакт с народовольцами. 21 ноября 1882, ровно 13 лет спустя после убийства Иванова 35-летний Нечаев умер от «общей водянки, осложненной цинготною болезнью».

*.*

«Нечаевщина» была осуждена большинством русских революционеров, и в течение почти десяти лет терроризм не применялся как метод борьбы. Однако это оказалось отнюдь не случайным и не преходящим явлением. Нечаевская традиция физического уничтожения или терроризации «особенно вредных» лиц, беспрекословного подчинения низов вышестоящим революционерам, оправдания любого аморализма, если он служит интересам революции, прослеживается в течение всей последующей истории русского революционного движения. Террор и заговоры становятся неотъемлемой его частью, а нравственные основы, заложенные декабристами и Герценом, все больше размываются.

Нечаевское дело легло в основу знаменитого романа Федора Михайловича Достоевского «Бесы» (1873), в котором прототипом Петра Верховенского стал сам Нечаев.

Неудачи пропагандистской кампании народников в 1870-х гг., вызванные явной невосприимчивостью русского крестьянина к социалистическим идеям, ужесточение преследований со стороны правительства, вновь заставили революционеров обратиться к радикальным средствам борьбы. Особую роль в переходе народников от пропаганды к террору, от анархизма к политической борьбе сыграл провал «хождения в народ», массовые аресты и последовавшие за ними «Процесс 50-ти» (1877) и «Процесс 193-х» (1877-78) и др., в результате которых многим подсудимым были вынесены весьма суровые приговоры.

Ключевым моментом в дальнейшей истории российского терроризма стал выстрел В. И. Засулич, которым 24 января 1878 был тяжело ранен петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов. Причиной покушения послужил его приказ, по которому был незаконно высечен розгами политический заключенный Боголюбов (А. С. Емельянов).

Суд присяжных оправдал революционерку, которая была немедленно освобождена из-под стражи. Оправдательный приговор вселил надежду, что революционеры-террористы могут рассчитывать на сочувствие общества.

В программе крупнейшей в то время в России социально-революционной организации «Земля и воля» (1876-79) террор рассматривался как орудие самозащиты и мести, но в реальной жизни террор стал играть более значительную роль.

В 1878 последовал целый ряд террористических актов – убийства жандармского офицера Г. Э. Гейкинга и агента сыскной полиции А. Г. Никонова, покушение на киевского прокурора М. М. Котляревского.

Участниками николаевского кружка С. Я. Виттенберга – И. И. Логовенко готовился взрыв царского поезда. Но за два дня до проезда императора через Николаев террористы были арестованы и впоследствии казнены.

4 августа 1878 средь бела дня на Михайловской площади в Петербурге был заколот кинжалом шеф жандармов генерал-адъютант Н. В. Мезенцов. Он был убит С. М. Кравчинским (литературный псевдоним – С. Степняк) из-за того, что генерал убедил Александра II не смягчать приговор осужденным по «Процессу 193-х». Кроме того, теракт Кравчинского был расценен как немедленный ответ на казнь революционера-народника И. М. Ковальского, который по случайному совпадению был расстрелян в Одессе 2 августа 1878, оказав вооруженное сопротивление при аресте.

В начале 1879 покушения следуют одно за другим. В феврале были убиты – в Харькове генерал-губернатор князь Д. Н. Кропоткин, в Москве агент полиции Н. В. Рейнштейн, в марте в Петербурге Л. Ф. Мирский стрелял в шефа жандармов А. Р. Дрентельна, но промахнулся. Характерно, что ни один из террористов не был задержан на месте покушения. Наконец, в марте 1879 при обсуждении вопроса о покушении на Александра II сразу трое землевольцев объявляют о своем намерении убить царя. Выбор пал на А. К. Соловьева, кандидатуры поляка Л. А. Кобылянского и еврея Г. Д. Гольденберга были отвергнуты по национальным мотивам. 2 апреля 1879 Соловьев стрелял в царя на Дворцовой площади, но ни один из его пяти выстрелов не достиг цели. Террорист был схвачен и вскоре повешен. После этого покушения Россия по распоряжению царя была разделена на шесть генерал-губернаторств с предоставлением генерал-губернаторам чрезвычайных прав вплоть до утверждения смертных приговоров.

Нарастание террористических тенденций привело к острым разногласиям внутри «Земли и воли»; многие ее члены решительно выступали против покушения Соловьева, полагая, что оно приведет к усилению репрессий и погубит дело пропаганды. Было найдено компромиссное решение – организация не поддерживает террориста, но отдельные ее члены могут оказывать содействие ему как частные лица. Полемика выплеснулась на страницы землевольческой печати.

Расхождения в подходах к тактике терроризма (шире – по отношению к политической борьбе) привели к расколу «Земли и воли» на «Народную волю» (сторонников политической борьбы, признающих терроризм как ее средство) и «Черный передел», в который вошли адепты прежней народнической тактики. Раскол оформился к осени 1879. В «Программе Исполнительного комитета» «Народной воли» террористической деятельности отводилось достаточно скромное место, но в реальности терроризм оказался наиболее эффективным средством политической борьбы.

«Народная Воля», стала наиболее крупной и значительной революционной народнической организацией. Возникла в Петербурге, в августе 1879. Программа: уничтожение самодержавия, созыв Учредительного собрания, демократические свободы, передача земли крестьянам. Во главе – Исполнительный комитет (А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская и др.), печатный орган – газета «Народная воля». В 1879-83 отделения в 50 городах, около 500 членов, несколько тысяч участников движения. Деятельность: агитация во всех слоях населения, террор – 8 покушений на Александра II (убит 1.3.1881). После 1881 – массовые аресты, идейный и организационный кризис, предательство С. П. Дегаева. Попытки Г. А. Лопатина (1884), П. Ф. Якубовича (1883-84), Б. Д. Оржиха (1885), А. И. Ульянова (1886-1887), С. М. Гинсбург (1888) и других возродить организацию не удались.

Главным делом руководства партии стала «охота» на Александра II, которая аккумулировала все ее немногочисленные силы.

19 ноября 1879 прогремел взрыв царского поезда под Москвой при возвращении императора из Крыма. Под полотно железной дороги был сделан подкоп из домика железнодорожных служащих супругов Сухоруковых, в роли которых выступили Л. Н. Гартман и С. Л. Перовская. Из-за неточной информации народовольцы пропустили поезд, в котором следовал царь, и взорвали один из вагонов свитского поезда. При взрыве никто не пострадал.

5 февраля 1880 новое, беспрецедентное по дерзости покушение на императора – взрыв в Зимнем дворце, осуществленный С. Н. Халтуриным. Ему удалось устроиться на работу во дворец столяром и, как многим неженатым мастеровым, поселиться в одном из подвальных помещений, расположенных под кордегардией и царской столовой. Халтурин сумел в несколько приемов пронести динамит в свою комнату, рассчитывая осуществить взрыв в тот момент, когда царь будет находиться в столовой. Но царь в этот день опоздал к обеду. Тем не менее при взрыве были убиты и ранены несколько десятков солдат охраны.

Взрыв в Зимнем дворце заставил власти принять неординарные меры. Правительство было также озабочено поисками поддержки в обществе с целью изоляции радикалов. Была образована Верховная распорядительная комиссия во главе с популярным, авторитетным в то время генералом М. Т. Лорис-Меликовым – в свою бытность харьковским генерал-губернатором он обошелся без применения смертных казней. Фактически он получил диктаторские полномочия, но поскольку одновременно проводил политику завоевания доверия в обществе, то получил прозвище «бархатного диктатора». При нем в 1880 было упразднено Третье Отделение Собственной его императорского величества канцелярии (тайная полиция). Полицейские функции были теперь сосредоточены в департаменте полиции, образованном в составе министерства внутренних дел.

Около года продолжалось «затишье» – ни террористических актов, ни смертных казней. Но, после того как в ноябре 1880 были повешены народовольцы А. А. Квятковский, в бумагах которого был обнаружен план Зимнего дворца с помеченной крестиком столовой, и А. К. Пресняков, оказавший вооруженное сопротивление при аресте, цареубийство становилось актом возмездия и делом чести партии.

Тщательно проследив маршруты царских выездов, народовольцы по возможному пути следования самодержца, на Малой Садовой улице, сняли лавку для торговли сыром (в роли хозяев Кобозевых выступали А. В. Якимова-Диковская и Ю. Н. Богданович). Из помещения лавки был сделан под мостовую подкоп и заложена мина. Неожиданный арест одного из лидеров партии А. И. Желябова в конце февраля 1881 заставил ускорить подготовку покушения, руководство которым взяла на себя С. Л. Перовская. Разрабатывался еще один вариант. Были срочно изготовлены ручные разрывные снаряды на тот случай, если бы Александр II проследовал по другому маршруту – набережной Екатерининского канала. Там его ждали бы метальщики с ручными бомбами.

1 марта 1881 царь поехал по набережной. Взрывом первой бомбы, брошенной Н. И. Рысаковым, была повреждена царская карета, ранено несколько охранников и прохожих, но Александр II уцелел. Тогда другой метальщик, И. И. Гриневицкий, подойдя вплотную к царю, бросил ему бомбу под ноги, от взрыва которой оба получили смертельные ранения. Александр II скончался через несколько часов.

В результате предательства Рысакова и массовых полицейских облав большинство непосредственных участников покушения были арестованы. На процессе по делу «первомартовцев» к смертной казни были приговорены С. Л. Перовская (первая женщина в России, казнефнная за политическое преступление), А. И. Желябов, Н. И. Кибальчич, изготовивший взрывные устройства, Т. М. Михайлов (член отряда метальщиков) и Н. И. Рысаков. К смертной казни была также приговорена Г. М. Гельфман, хозяйка конспиративной квартиры. Но из-за беременности ей смертная казнь была отсрочена до рождения ребенка, а затем под давлением мирового общественного мнения заменена вечной каторгой, которую отбывать ей не пришлось – она умерла вскоре после родов.

Любопытно, что, бегло рассмотрев движение терроризма в России, мы не увидели, что среди участников террора не было его идеолога – Н.А. Морозова. Он был идеологом терроризма, но кровью себя не запятнал.

Морозов Николай Александрович. Из Энциклопедического словаря.

МОРОЗОВ Николай Александрович (1854-1946), российский ученый, почетный член АН СССР (1932). Член кружка «чайковцев», «Земли и воли», Исполкома «Народной воли», участник покушений на Александра II. В 1882 приговорен к вечной каторге. До 1905 – в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. Труды по химии, физике, астрономии, математике, истории. Стихи, повести, воспоминания «Повести моей жизни» (т. 1-2, 1965).

РОЖДЕНИЕ ТЕРРОРИСТА

Богатому помещику Петру Алексеевичу Щепочкину, мужчине высокого роста, крепкого сложения, приглянулась миловидная крепостная девушка Анна, дочь Василия Морозова.

Статный барин, с длинными каштановыми волосами, которые касались широких плеч, тоже нравился Анне, но он казался ей гордым и недоступным, и она только с восхищением украдкой поглядывала на него, когда он выходил из усадьбы или проезжал в своей двуколке. Орловский рысак был под стать барину и величаво, играючи, нес двуколку, за которой бежала любимая легавая барина.

Однажды Анна пошла в лес по ягоды. Барин и крепостная встретились случайно на поляне. Анна от растерянности покраснела и поклонилась барину. Петр Алексеевич стал расспрашивать Анюту, не обижает ли кто ее, и вдруг, протянув руку, попросил землянички, которая с краями наполнила ее лукошко. Анна насыпала ягоды в его широкую ладонь. Барин высыпал пригоршню в рот. Сок ягоды потек по его губам и подбородку. Барин засмеялся и поблагодарил Анюту.

После этой случайной встречи Петр Алексеевич искал любой случай свидеться с Анютой. Она тоже старалась чаще попадаться барину на глаза.

7 июня 1854 года в имении Борок Мологского уезда Ярославской области крепостная Анна родила барину сына. Назвали его Николай. Петр Алексеевич любил Анюту и малыша, не скрывал свою связь с крепостной, но венчаться в церкви не решился.

Мальчик рос здоровым и подвижным. Отец заботился, чтобы малыш получал достойное воспитание и образование. Мальчик рано научился читать и вскоре стал проглатывать книги из кабинета отца.

У отца была подзорная труба, и Николенька часто ночами смотрел в нее на звездное небо. Небо завораживало его. Он так увлекся этим занятием, что вскоре знал расположение звезд, что мог сам нарисовать небо со всеми, самыми мелкими звездочками. Отец, увидев эти рисунки сына, был крайне удивлен и буквально потрясен этим. Его сын обладал феноменальной памятью. С этого момента Петр Алексеевич стал уделять еще больше внимание образованию малыша.

Позднее в 1928 году об этих годах своей молодости известный ученый Морозов скажет:

«Еще в ранней юности я увлекался астрономией и лазил с подзорной трубой на крышу своего дома, чтоб наблюдать небесные светила, и так запомнил все небо, что представлял его с закрытыми глазами.

Я заинтересовался и геологией, и физикой, и математикой, и органической природой и еще гимназистом исполнял недалекие командировки по поручению тогдашнего ректора Московского университета геолога Щуровского и в геологическом кабинете Московского университета до сих пор хранятся несколько найденных мною редких окаменелостей.

Одним словом, я готовился стать естествоиспытателем, а из меня насильно хотели сделать филолога, и отдали в классическую гимназию, представлявшую в семидесятых годах XIX века настоящий институт древних языков, которые мне и пришлось усвоить».

4 апреля 1866 года, когда Николаю Морозову было 12 лет, было совершено неудачное покушение московским студентом Каракозовым на Александра II. Это известие, о котором все говорили в имении его отца, сильно потрясло мальчика.

Мальчик до 15 лет получал домашнее образование и только когда повзрослел, его отправили учиться в Москву, где он был определен во 2-ю Московскую гимназию. Мальчик стал жить без родителей. Уже с третьего класса гимназии он стал вольнослушателем естественного факультета университета и сразу окунулся в науку. Будучи гимназистом и студентом одновременно, он делает первое научное открытие в области палеонтологии. Все пророчили ему профессорскую карьеру.

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

21 марта 1921 года в Колонном зале Дома Союзов было учреждено Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. На съезде был и Николай Александрович Морозов. Тогда ему было уже 67 лет. Половину из этих лет он отсидел в одной из самых страшных тюрем России Шлиссельбургской крепости.

Участники общества жили в Доме ветеранов революции в Москве. Отдыхать и работать многие ездили на речку Пахру, в бывшее поместье Михайловское. Сюда любил приезжать ездить участник Парижской коммуны Михаил Петрович Сажин (1845-1934). Сажин (революционный псевд. Арман Росс), революционный народник. Сподвижник М. А. Бакунина, участник Парижской Коммуны, организатор типографии в Цюрихе (1873). В 1878 приговорен в России к 5 годам каторги. Участник Революции 1905-07. Автор «Воспоминаний».

Здесь любил бывать наменитый народоволец Михаил Федорович Фроленко (1848-1938). Он был народником, членом кружка «чайковцев», участником «хождения в народ», организатором побегов ряда революционеров, членом Исполкома «Народной воли», участником покушений на императора Александра II. В 1882 приговорен к вечной каторге, но отсидел до 1905 в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях.

Часто бывала народница Анна Васильевна Якимова-Диковская (1856-1942), Член «Земли и воли», исполкома «Народной воли», она была участницей покушений на Александра II. В 1882 приговорена к вечной каторге, отбывала на Карийской каторге. В 1904 бежала, с 1905 эсерка.

Отдыхал здесь и Михаил Юльевич Ашенбреннер (1842-1926), член военной организации Народной воли, подполковник. Организатор ряда офицерских революционных кружков. По «процессу 14-ти» (1884) он был приговорен к вечной каторге. До 1904 в Шлиссельбургской крепости. Написал книгу «Военная организация Народной воли и другие воспоминания» (1924).

Любила здесь жить и работать Вера Николаевна Фигнер (1852-1942), российская революционерка, писательница. Член Исполкома «Народной воли». Она была активной участницей подготовки покушений на императора Александра II. В 1884 приговорена к вечной каторге, 20 лет в одиночном заключении в Шлиссельбургской крепости. В 1906-15 в эмиграции. После 1917 отошла от участия в политической жизни. Вера Николаевна Фигнер написала в Михайловском трехтомник «Запечатленный труд», который принес ей мировую известность, книгу «Шлиссельбургские узники», автобиографическую книгу для детей «В борьбе».

Николай Александрович Морозов жил в имении отца, в Борках Ярославской области, но часто навещал в Михайловском старых друзей-народовольцев и, прежде всего, он ехал к Вере Николаевне, с которой еще в юности его связывали нежные отношения.

*.*

На крутых берегах быстрой Пахры, покрытой густыми сосновыми лесами, часто можно было видеть две старческие фигурки мужчины и женщины, которые неторопливо прогуливались и тихо беседовали. Со стороны казалось, что это необычная по возросту влюбленная пара. Это были Фигнер и Морозов.

Вера Николаевна всегда нежно относилась к Николаю Александровичу. Может быть от его врожденной интеллигентности, какой-то элегантности, независимости и невозмутимости. Порой казалось, что его ничем нелься было вывести из себя, заставить раздрожаться и, тем более, повышать голос. И еще она всегда поражалась необыкновенным знаниям Морозова. Вот и сейчас он рассказывал ей о Михайловском, где расположилось общество политкатаржан.

В начале XVII века, говорил неторопливо Морозов, Бынево с пустошами Шишкино и Гольцово было пожаловано в поместье князю Никите Ивановичу Одоевскому. Это был яркий князь, боярин, воевода, дипломат, влиятельный член русского правительства в 50-60-е гг. 17 в. Он участвовал в русско-польской войне 1654-67 годов, руководил составлением Соборного уложения 1649, внешней политикой России в конце 70-х – начале 80-х годов.

Потом поместье перешло князю Урусову, а с 1634 года – полковнику Василию Васильевичу Кречетникову, который выкупил его из Поместного приказа, превратив тем самым в вотчину. Почти одновременно он покупает и смежную с его владениями вотчину дьяка Федора Кунакова: сельцо Ширяево и пустошь Барзунцы, где сейчас находится деревня Конаково.

Имение когда-то принадлежало и графу Мусину-Пушкину. Ну а Мусине-Пушкине тебе, Вера Николаевна, я рассказывать не буду. Хотя, честно говоря, многое, что написано о нем неверно. Его приподносят у нас, как великого собирателя русских древностей, а я уверен, что он великий фальсификатор нашей истории. Впрочем, об этом мы как-нибудь поговорим.

А кто построил дворец, в котором мы сейчас живем? cпросила Вера Фигнер.

Михаил Никитич Кречетников, известный при Екатерине II генерал-поручик, инспектор войск. Он родился в двадцатых годах и получил воспитание в Cухопутном корпусе. Говорят отличился в Кагульском бою и при Краионе, после чего оставил военную службу, стал губернатором в Пскове и Твери, потом был назначен Калужским наместником с повелением открыть Калужскую губернию, потом ему поручено было открыть и Тульское наместничество.

Губернатор Пскова и Твери, Калужский и Тульский наместник. Поди же. И как хватает людей руководить и здесь, и там, и тут, и все в одно время? – усмехнулась Фигнер.

Успешно, говорят, справлялся. С необычайной пышностью и торжественностью открыл Тульское наместничество. Вообще, Кречетников имел слабость к пышности и церемониальным выходам. А еще у него была слабость к прекрасному полу.

– А кто ж из вас не любит слабый пол, – опять с усмешкой произнесла Вера Николаевна.

– Конечно же, все любят, но не всем это дано. Мы с тобой, Вера Николаевна, не имели возможности заниматься любовью. На двадцать с лишним лет разлучила нас одиночная камера.

– Наверное, молодость без любви – это потерянная молодость.

– Но старость без любви, тоже не жизнь.

– Наверное ты прав, любить надо пока ты живешь. Жизнь – это любовь. Но не будем об этом. Так что же с Кречетниковым?

– До самой смерти в 1793 г. он командовал войсками, расположенными в Малороссии, и в этом звании принимал участие в Польской войне. О Кречетникове сохранилась добрая память в народе. Крестьянин деревни Исаковой, звали его Иван Васильев Смуров, мне как-то рассказывал о Кречетникове. Отец и дядя этого крестьянина служили при его усадьбе. Это был добрый барин, говорили они, был в большой силе и делал, что хотел, потому что состоял наместником в Туле и Калуге. Все в окрестности повиновалось ему. Жил он весело, открыто. Вокруг его дома так и стояли экипажи. Когда он приезжал в Москву, то останавливался в селе Красной Пахры, где постоянно стояли наготове лошади, сколько бы ни потребовалось. Теперь вокруг Михайловскаго находятся три деревни: Исаково, Конаково и Новая, но изстари существовало только Исаково, принадлежавшее помещику Киреевскому. Когда Кречетников начал обстраиваться в своем Михайловском, Киреевский приказал исаковцам переселиться в его Болховское имение. Тяжко было крестьянам расставаться со старым гнездом, а потому решились искать покровительства у Кречетникова. Они пришли к нему и пали в ноги. Кречетников милостиво выслушал просителей, велел разобрать их дело и принял их под свою защиту, приказав Киреевскому под страхом определения сына его на службу оставить в покое исаковских крестьян. Киреевский струсил и исаковцы перешли к Кречетникову.

Однажды Кречетников, рассказывал крестьянин, ехал из своего наместничества в Москву. У Тарутина нужно было переправляться через реку. Перевозчики, не узнав наместника, одетого очень просто, по-дорожному, не торопились с переправою, а когда Кречетников стал настаивать, чтоб везли скорее, мужики даже прикрикнули на него: “молчи, холуй!” Кречетников смолчал, но как только переправился на другую сторону, позвал жандармов и тут же произвел экзекуцию грубиянам.

Я слышала, что Михайловское названо от церкви Архистратига Михаила, сказала Вера Николаевна.

Да, она построена одновременно с домом М. Н. Кречетникова. Сохранилась даже такая натпись: “Сей храмъ во имя святаго Архистратига Михаила сооруженъ въ царствование императрицы Екатерины Второй иждивением владельца села Михайловскаго, Бынево тожъ, генералъ-поручика Михаила Никитича Кречетникова. Святый антиминсъ священнодействованъ, въ 19 день доября 1794 года, Преосвященнымъ Серапиономъ, викариемъ Московскимъ”.

Переходя из рук в руки к разным помещикам, Михайловское, наконец, дошло до Марьи Семеновны Бахметевой, у которой была страсть покупать и продавать имения. Она же и продала Михайловское своему племяннику.

Насколько я знаю, прервала Вера Николаевна Морозова, здесь во время нашествия Наполеона стояли французы.

Да, это так, ответил Морозов. О французах в 1812 году я слышал рассказ старика лет за девяносто, он, впрочем и сам не знает когда родился, крестьянина из Конакова Семена, который был тогда мальчишкой. Французы стояли, рассказывал он, бивуаком вокруг Михайловскаго дома по дороге к Секирину. Всю ночь горели огни, казалось, что поджигают лес. Множество возов, сильно нагруженных, подвозили к дому, в котором помещался генерал. Уже после Покрова, когда сено у конаковских крестьян было убрано, неожиданно въехала конница. Все в латах, в медных касках, с черными хвостами. Крестьяне думали, что настал их последний час; пали на колени и молили о пощаде. Впереди французов, на красивом коне, разъезжал генерал, с перьями на голове и с красной лентой через плечо. Он успокоил крестьян и говорил им чистым русским языком…

В соседнем с Михайловским селении Красной Пахре, в имении Салтыковых, пребывал маршал Даву с своей главной квартирой. В изданных его дочерью письмах маршала часто упоминается Пахра, откуда он направляет свои приказы. Сам Наполеон прошел близко от Михайловскаго, направляясь с Калужской дороги на Боровскую через Плесково и Игнатово.

– Расскажи поподробнее, ведь мы с тобой много бродили по этим местам.

– Тогда давай присядем. Рассказ бедет долгим. Я ведь за историю могу говорить бесконечно.

Они сели на упавшее дерево, которых бело много в этом лесу. Морозов достал из кармана карту местности, которую всегда носил с собой, когда гулял по окресноти.

– Это зачем? – спросила Фигнер.

– Легче бедет ориентироваться во время рассказа, – и он начал говорить.

– Война 12 года вплотную подошла к Подольскому уезду, когда 2 сентября русская армия, отступавшая по Рязанской дороге, дойдя до реки Москвы, резко повернула на запад; двигаясь скрытно. Она 4 сентября дошла до Тульской дороги и направилась по ней к Подольску, – и он показав на карте путь армии продолжал рассказывать.

– Отдохнув сутки в 6—8 верстах от города, армия рано утром 7 сентября двумя колоннами двинулась к Красной Пахре, – ну, Красную Пахру ты хорошо знаешь, мы там с тобой частенько бывали.

–Штаб Кутузова разместился в селе Александрове, в усадебном доме Грушевских ,а шесть пехотных корпусов и две кирасирские дивизии – между селами Красное, Софьино, Колотилово и Страдань, – вот они, сказал Морозов двигая указательным пальцем по карте.

– На возвышенности между Софьиным и Колотиловым была, вот здесь, – и он опять показал на карте обозначенные села, – была поставлена батарея, контролировавшая дороги из Подолъска и Москвы. Этот лагерь защищался арьергардами: один, генерал-лейтенанта Раевского – у села Поливанова, другой,– генерала-от-инфантерии Милорадовича – у села Десны на дороге из Москвы. Кроме того, 4-ый пехотный корпус под командованием генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого занял позицию между сельцом Рождественым – Песьим тож и селом Александровым.

Александр Иванович Остерман-Толстой отличался большим мужеством. Потеряв руку в войне 1805—1806 г.г., он добился специального рескрипта Александра I, разрешавшего ему участвовать в Отечественной войне.

Род Остерманов пресекся на Иване Александровиче Остермане в 1811 г. Чтобы сохранить фамилию, он передал ее своему внучатому племяннику Александру Ивановичу Толстому и тот стал Остерманом-Толстым. Александр Иванович Остерман-Толстой был племянником Кутузова, так как жена Кутузова и мать Толстого были родными сестрами Бибиковыми.

Кутузов так охарактеризовал поведение Толстого в недавнем Бородинском бою: “… примером своим ободрял подчиненные ему войска так, что ни жестокий перекрестный огонь неприятельской артиллерии, ни нападения неприятельской конницы не могли их поколебать”. Между тем, французы, потеряв было русскую армию на Рязанский дороге, направили на ее поиски к Подольску корпус Понятовского, а корпус Бессьера – по Калужской дороге. Мюрат преследовал посланный для “отвода глаз” казачий полк до Бронниц, а поняв обман 3 го сентября повернул к Подольску. Вот смотри, Вера Николаевна, на карту, – и Морозов стал опять сосредоточенно водить пальцем по карте.

Вера Николаевна не столько смотрела на карту, сколько на его пальцы, длинные, сухие. Таким пальцам, подумала она, позавидовали бы пианисты. Но Морозов, между тем, продолжал.

–Бессьер вступил в бой с арьергардом Милорадовича у села Десны, вот оно, – и он словна знал карту наизусть показал пальцем село. – Русские отбивали атаки. но село было зажжено. К этому времени корпус Понятовского и отряды подоспевшего Мюрата соединились у Подольска и, действуя против Раевского, двигались по направлению села Дубровицы и села Ознобишино.

– Помнишь, Верочка, красавицу-церковь в Дубровицах, рядом с Подольском.

– Да разве ее забудешь. Вот, действительно, прелесть.

– Отсюда французы намеривались выйти к деревне Чириково, – продолжал Морозов, зайдя в тыл основной русскои армии, стоящей в Красной Пахре. Смотри, Вера Николаевна, от нашего Михайловского рукой подать.

Для предотвращения этого Кутузов предпринял ряд маневров. Он распорядился подтянуть авангарды к Красной Пахре. Милорадович подошел к деревне Ватутинки. Раевский подошел к селу Поливанову, где произошла стычка с противником. Вот смотри Ватутенка, а вот Поливаново, – и он опять показал указательным пальцем села, обозначенные на картте.

– Раевский просил подкрепления и часть корпуса Остермана-Толстого была к нему направлена. Остерман-Толстой доносил 14 сентября, что его пехота расположена в лесах около деревни Немчиново, а форпосты – за селом Александровым. Казаки, разъезжая по возвышенности на правом берегу реки Лубянки, вот она, близ села Александрова, наблюдали передвижения в лагере Понятовского и Мюрата в селе Ознобишине.

Корпус Остермана-Толстого был усилен отрядом генерала Паекевича, который сообщил 14 сентября, что находится с полками 26-ой дивизии в селе Сатине на дороге в деревню Чириково Все это делалось для защиты тыла русской ар мии.

Но угроза нападения вражеских войск не могла быть ликвидирована и, простояв в Красной Пахре пятъ суток, русская армия двинулась по Калужской дороге к югу. Первый переход составил 15 верст до деревни Бабинки. Главная квартира заняла деревню Мочу в 1,5 км южнее деревни Бабинки. Здесь армия простояла три дня, расположившись лагерем вдоль Калужскои дороги. Видишь, вот они на карте.

Между тем русские отряды шедши: от Сатина-Татарского 17 сентября подошли к деревни Чириково, а на следующий день вступили в бои с пришедшими туда же корпусами Мюрата, Понятовского и Боссьера.

Сражение это было первым крупным боем после оставления Москвы. В нем отличились крестьяне ополченцы, находившиеся в авангарде генерала Милорадовича. С примерным мужеством, бросаясь на штыки, выгнали неприятеля из этой деревни. В этом бою были взяты в плен генерал Ферье и адъютант Понятовского гр. Потоцкий.

После боя Милорадович отступил к деревне Голохвастово, расположенной южнее, продолжая сдерживать французов. Главная русская армия 19-го сентября снялась с лагеря у деревни Бабинки и направилась к Тарутину. Во время этого маневра в нее влились 8000 казаков. 2-1 го сентября армия стала лагерем под Тарутиным, где сходились три дороги, ведущие из Москвы в Калугу и где удобно было их контролировать.

Вот, смотри, – он показал пальцем на карте, – вот оно, Тарутино.

– Тогда далеко не все понимали дальновидность действий Кутузова.

А в этот момент арьергард под командованием Милорадович и пехотный корпус Остермана-Толстого сдерживали французов, ведя непрерывные бои; 20—21 сентября происходили ожесточенные схватки у села Спас-Купля, так как Кутузов требовал не пускать неприятеля к Тарутину, где войска готовились к контрнаступлению. На четвертый день боев, 23-го сентября, Мюрат прекратил атаки и расположился лагерем у деревни Винькова, имея главную ставку в селе Воронове. Бессьер стоял в Красной Пахре.

В этом положении стороны пробыли до 18 октября, когда русский отряд, выйдя из Тарутинского лагеря, нанес поражение французам на реке. Чернишне. Это поражение окончательно склонило Наполеона к уходу из Москвы.

Осуществляя свой стратегический план, Кутузов не стал развивать достигнутого в этом бою успеха. Отряд вернулся в Тарутино.

А вскоре армия ушла к Малоярославцу, куда подошла и вся французская армия, вышедшая из Москвы. После упорных боев за этот город, так и не прорвавшись к Калуге, 24 октября французы начали отступление, а потом и неудержимое бегство.

Итак, Вера Николаевна, на Подольской земле был осуществлен дальновидный замысел Кутузова – «тарутинский» фланговый маневр, благодаря которому ослабевшая от голода в Москве армия интервентов не смогла дойти до Смоленска по неразоренной земле. Она была вынуждена идти по выжженной Смоленской дороге, что и предопределило ее гибель.

Одновременно с осуществлением “тарутинского” маневра на Подольской земле началось партизанское движение.

Когда Денис Давыдов предложил создать внезапно нападающий на врага отряд, гениальный полководец понял, какие резервы таит соединение беззаветной народной войны с военной выучкой кавалерийских отрядов.

Кутузов ввел важное новшество в тактику партизанской воины. Во время «тарутинского» марша он распорядился оставлять небольшие конные разъезды. Они должны были действовать совместно с отрядами вооруженных крестьян.

Боевая выучка кавалеристов, самоотверженность, смекалка крестъян, знание ими местности, обеспечение отряда продовольствием и фуражем – все это обусловило высокую боеспособность отрядов. А их мобильность, постоянная внезапность нападения делали борьбу отрядов исключительно эффективной.

Так, отряд под командованием полковника Ефремова у села Вишневского под Подольском разбил французский отряд и взял в плен 500 солдат.

Кутузов активно содействовал всем видам партизанского движения и руководил им, согласуя действия партизан с задачами русской армии. А основной задачей на тот момент он считал всемерное истощение войск интервентов.

И партизанская “малая война” как нельзя лучше добивалась этого. Подводя первые итоги партизанских действий со 2 по 21 сентября, Кутузов писал, что противник не предпринимал за это время никаких военных действий, а партизаны его беспрестанно беспокоят и взяли в плен более 5000 врагов.

Находясь уже в Тарутине, Кутузов написал наставление “Как партизану действовать”. Это была теория партизанской войны.

Выполняя приказ Кутузова, армейские командиры вооружали и крестьянские отряды, не имевшие <<кавалерийского ядра>>.

Крестьяне, деревни которых были сожжены или заняты неприятелем, уходили в леса, образуя отряды. Борьбу свою они основывали на благоразумии и осторожности. По дороге от Бронниц до Подольска собралось до 2000 вооруженных крестьян, неожиданно нападавших на интервентов.

Именно воюющий русский крестьянин создал ту обстановку, в которой были возможны успешные действия отрядов Давыдова, Сеславина, Фигнера. За время пребывания русской армии в Тарутине французы ежедневно теряли от действий партизан до 1500 соддат.

В имении Растопчина – селе Воронове – был штаб Мюрата, рядом стояли войска. Их попытки добыть продовольствие и фураж в окрестных деревнях пресекались ушедшими в партизаны жителями имения. Французам приходилось довольствоваться кониной и немолотым зерном, из которого варили похлебку.

В этой местности действовал отряд капитана Фигнера. В романе Льва Толстого “Война и мир”, помнишь Вера Николаевна, есть эпизод дерзкой разведки Долохова во французком лагере. Этот эпизод имеет реальный прототип: так неоднократно поступал Фигнер.

Замысел Кутузова о направлении тактики партизанской войны в стратегических целях русской армии полностью оправдался. За пять недель пребывания французов в Москве от действий партизан враги потеряли 30 тысяч солдат. Но не это было главным. Лишенные пищи солдаты разноплеменной армии были деморализованы. Не имевшая фуража знаменитая конница Мюрата погибла.

Коленкур признавал, что нельзя было придумать систему, которая была бы более неприятна для императора и поистине более опасной для его интересов. Прибывший для переговоров в Тарутино Лористон жаловался, что "русские ведут войну не по правилам". На это Кутузов ответил: "Трудно остановить народ, раздраженный всем, что он видел".

Морозов замолчал и о чем-то задумался, закрыв руками лицо.

Молчание прервала Фигнер.

– Мы с тобой, Николай Александрович, тоже, как партизаны, воевали не по правилам. Террор, ведь тоже, – партизанская война.

– Может быть, может быть, – сказал Морозов, отнимая руки от лица. – Только партизаны убивали французов, а мы своих, русских.

– Брось ты, Коля, много ли из рода Романовых русских царей-то было?

– Может быть, Вера Николаевна, ты и права.

Фигнер давно видела, что разговоры о терроре неприятны и тяжелы для Морозова. Он от чего-то терзался, и она решила уйти от этого разговора.

История Михайловского, насколько я знаю, связана в основном с Шереметьевыми перевела она разговор на другую тему.

– Да, это был славный род.

Шереметев Иван Васильевич Большой – боярин, воевода, член Избранной рады, влиятельный член Земской боярской думы. Участник походов на Казань 1547-52, Ливонской войны. Был пострижен в 1570 году в монахи.

Шерметев Борис Петрович, генерал-фельдмаршал, граф, сподвижник Петра I. С 1681 воевода, участвовал в Крымских и Азовских походах. Во время Северной войны командовал войсками в Прибалтике, на Украине и в Померании, главнокомандующий армией в Полтавском сражении и Прутском походе.

Петр Борисович Шереметев, сын Бориса Петровича Шереметева, граф, генерал-аншеф, обер-камергегер. С 1780 московский губернский предводитель дворянства. Владелец усадеб Кусково, Останкино. Создал балетную и живописную школы, крепостной театр.

К Николаю Петровичу, сыну Петра Борисовича, перешли усадьбы отца. После смерти его жены Прасковьи Ивановны Жемчуговой он основал в Москве Странноприимный дом.

– Жемчугова – это знаменитая крепостная актриса, – спросила Фигнер.

– Да. Ее настоящая фамилия Ковалева Прасковья Ивановна была крепостная певица в театре Шереметева. Она пела сопрано. Она стала женой графа в 33 года в 1801 году. А Сергей Дмитриевич Шереметев, владелец Михайловского, был праправнуком фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева.

Шереметевы вернулись в Москву после поражения Наполеона и некоторое время проживали в Мещерском, Подольского уезда, но покинули его ради Михайловскаго, по совету Марии Семеновны Бахметевой.

С водворением в Михайловском, начинается новый, счастливый период семейной жизни. С ними жила там и воспитательница детей, графиня Паскалис, сильно к семье привязавшаяся, а также гувернер Декуле.

Там проживал и барон Отто Иванович Клодт фон-Юргенсбург, друг дома. Одно время в Михайловском жила и итальянская музыкальная чета Тегиль, которая преподавала музыку и пение старшей дочери, Анне Сергеевне. Тут же жила, до конца дней своих, старая няня, Арина Сидоровна. Она была глубока предана семье Шереметевых. Ей отвечали неизменною признательною любовью, и она положена на том же кладбище Новоспасскаго монастыря в Москве, где погребены Василий Владимирович и его потомство.

Граф Сергей Дмитриевич Шереметев, как я уже сказал, праправнук фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, родился в Петербурге. Крестили его в 3имнем дворце. Восприемниками были не кто иной как сама императрица Александра Федоровна и цесаревич Александр Николаевич. Выдержал экзамен на офицера гвардии в Пажеском корпусе, а потом стал адъютантом цесаревича. Участвовал в войне 1877-1878 гг., потом стал флигель-адъютантом и был производством в действительные статские советники. Избирался московским губернским предводителем дворянства, был членом Государственного Совета, в 1904 году назначен обер-егермейстером.

После смерти отца Сергей Дмитриевич Шереметев принял попечительство над Странноприимным домом в Москве, а затем назначен попечителем Дома императрицы Александры Федоровны для призрения бедных. Состоял почетным мировым судьей по Подольскому и Звенигородскому уездам Московской губернии.

Но дело не в его послужном списке. Главное, он был замечательный археограф и историк. Опубликовал более 200 работ и был почетным членом Академии наук, Русского археологического института в Константинополе, Общества Нестора-летописца в Киеве, Петербургской Духовной академии, Национальной академии в Реймсе, членом Русского исторического общества, французского Археологического общества в Каннах, действительным членом Императорской академии художеств.

Сергей Дмитриевич возглавлял после смерти Вяземского Общество любителей древней письменности, а потом и Общество ревнителей русского исторического просвещения, Императорскую археографическую комиссию, года – Комитет попечения русской иконописи.

А рассказываю тебе так подробно, Вера Николаевна, потому что для жизни своей семьи он выбрал Михайловское, где мы сейчас и находимся. Кстати, здесь он создал настоящий очаг культуры и одну из лучших сельскохозяйственных экономий России. 47 лет владел он этим имением, ставшим средоточием всего самого дорогого для семьи: архивов Шереметевых и Вяземских, прекрасной библиотеки, большого собрания картин, естественно-исторического музея.

Он опубликовал 2 тома "Архива села Михайловского", и очерк с приложением архивных материалов.

Сергеем Дмитриевичем Шереметевым были опубликованы многие документы по русской истории, в частности о Смутном времени начала XVII века, которое его очень интересовало. Сергей Дмитриевич – автор очерков об Остафьеве, Останкине, Кускове, Суздале, Зарайске, Вяземах, Гавронцах. Он оставил литературные портреты Петра Андреевича и Павла Петровича Вяземских, Елизаветы Николаевны Карамзиной и многих других.

Особой гордостью Сергея Дмитриевича была библиотека. Основу ее составили два собрания: Волочановское и собрание Василия Сергеевича Шереметева.

Первое названо от имения, в котором оно находилось. Это село Волочаново Волоколамского уезда, которым владел Борис Сергеевич Шереметев. Собрание составлялось тремя поколениями Шереметевых: Василием Владимировичем, Сергеем Васильевичем и Борисом Сергеевичем. Оно содержало сочинения XVIII века по различным отраслям знания, главным образом на французском языке.

Второе собрание принадлежало Василию Сергеевичу Шереметеву. Оно также состояло из сочинений преимущес-твенно на французском языке: "Справочные книги", "Искусство", "Газеты", "Журналы", "Религия", "Всеобщая история", "Земство", "Русская литература", "Военное искусство", "Русская история", "Всеобщая литература", "Юриспруденция". В в начале XX века библиотека в Михайловском насчитывала не менее 50 тысяч томов. Сергей Дмитриевич не жалел средств на пополнение библиотеки. Многие редкие книги покупались им на аукционах.

Я знаю, что большую ценность представляло находившееся в Михайловском собрание картин, сказала Фигнер.

Да, здесь были работы Айвазовского, Максимова, Богданова-Бельского и многих известных художников. Украшали русские неброские пейзажи, портреты крестьян. Была здесь и картина сына Павла Сергеевича -"Девочка-няня", написанная по местным мотивам.

Серьезное внимание уделяли владельцы Михайловского и естественным наукам. Как пишет Сергей Дмитриевич Шереметев, с 1895 года основался естественно-исторический музей трудами хозяйки дома. В музее была представлена местная флора и фауна, минералоги-коллекция, археологические находки. Анной Павловной была основана научная библиотека, издавались труды с описанием собранных коллекций.

В работе музея принимали участие видные ученые: Д.Н. Кайгородов, Ф.В. Бухгольц, Н,А. Мосолов, В.В. Гриневецкий, Л.И, Курсанов и другие. С их помощью в Михайловском был создан ботанический сад.

Вера Николаевнв Фигнер остановилась и молча смотрела на пробегающие воды Пахры. Солнце уже заходило и вода казалась неестественно красной. Она пристально взглянула на Морозова и тихо сказала:

А мы свою молодость отдали борьбе против таких людей как Шереметев. Разве это справедливо, Николай Александрович? Ты не сожалеешь об этом. Сейчас мне кажется, что мы были не правы. Ты не согласен? – обратилась она к Морозову и тут же спохватилась, вспомнив, что ему неприятны эти разговоры.

В чем-то мы были правы, в чем-то нет. Это сложный вопрос, Вера. Нет, дорогая, я не сожалею о тех годах. Это были годы нашей молодости. А ты помнишь нашу “Народную волю”?

О чем ты говоришь, Коля. Разве такое забывают.

Мы хотели освободить Россию. Помнишь, Маркс писал, что Народная воля вела сказочную борьбу с правительством, которая требовала огромной энергии и исключительных человеческих качеств, – процетировал на память Морозов.

Наши товарищи действительно были такими, задумчиво сказала Фигнер, они были бесстрашными и благородными, решительными, талантливыми и самоотверженными. Вспомни, Николай Александрович, полное гордости и достоинства поведение Андрея Желябова на суде, а революционное завещание Игнатия Гриневицкого.

А идея летательного аппарата, предложенная Николаем Кибальчичем за несколько дней до казни, добавил Морозов. Помню, Вера, помню и не сломленное в казематах Шлиссельбурга великое мужество Веры Фигнер.

Да брось, ты, Николай Александрович, все шутишь. А если серьезно, ты помнишь то лето 1879 года.

Морозов остановился и задумался. Перед ним всплыли картины его революционной молодости.

ВОСПОМИНАНИЯ

Еще в гимназии он, страстно увлекаясь наукой, начал интересоваться нигилистами, знакомиться с книгами о революционном движении на Западе и в Роосии. «Я начал, кроме естественных научных книг,– вспоминал он впоследствии,– читать также и имевшиеся в то время ис-тории революционных движений, которые доставал, где только мог», В издававшемся им рукописном журнале стали появляться статьи не только научного, но и политического характера, а подчас и крамольные стихотворения. Один из экземпляров журнала попал в руки членов московского революционного кружка чайковцев, и в 1874 году его приняли в этот кружок. Здесь Морозов познакомился с будущими революционерами С. М. Кравчинским, Д. А. Клеменцом, Л. Э. Шишко. И все-таки Морозов еще колебался, что выбрать – науку или революционную борьбу. <<После недели мучительных колебаний,– писал он впоследствии в книге <<Повести моей жизни>>,– я почувствовал, наконец, что потеряю к себе всякое уважение н не буду достоин служить науке, если оставлю их (революционеров.– Авт.) погибать, и решил присоединиться к ним». Кружок чайковцев, как и другие революционные организации 70-х годов, ставил своей основной целью подготовку крестьянской революции. Для этого необходимы были пропагандисты и агитаторы в народной среде.

В том же году Н. А. Морозов вместе с товарищами по кружку отправляется «в народ». В лаптях, суконной поддевке ходил Морозов по деревням: где кузнецу поможет, где отправится в лес вместе с дровосеками. А вечером начинал он беседовать с крестьянами, рассказывая им о несправедливой власти помещиков и царя, раздавал пропагандистские книжки.

Его революционные призывы слушали крестьяне Московской, Ярославской, Костромской, Курской и Воронежской губерний. Он говорил открыто, не скрывая своих убеждений. Сотни верст прошел он по сельским дорогам, проповедуя крестьянам идеалы социализма.

Вскоре Морозов, как и другие участники "хождения в народ", убедился, что к пропаганде крестьяне прислушиваются мало, а книжки и вовсе и читают, так как почти все неграмотны. Тем временем местные власти в Воронежской губернии заинтересовались странным работником – Морозову и его товарищам пришлось уехать назад, в Москву.

Напуганное распространившимся движением, правительство начало жестокое преследование революционеров. <<Тюрьмы наполнялись арестованными,—вспоминал один из пропагандистов,– за многими гонялись, как за дикими зверями… Хватали направо и налево, правых и виноватых, никого не щадя, ни перед чем не останавливаясь>>. Убедившись в тщетности надежд на скорую крестьянскую революцию, Морозов решает бороться с самодержависм другим споообом – с оружием в руках. Но петербургский комитет чайковцев решает по-другому.

В 1875 году, <<желая сохранить даровитого юношу для будущего,– писала В. Фигнер впоследствии,– друзья Морозова отослали его за границу>>.

Николай Александрович поселился в Швейцарии. Там он становится членом I Интернационала и примет деятельное участие в редактировании журнала для рабочих «Работник», который по тайным каналам отправлялся в Россию и там нелегально распространялся. Круг интересов Морозова в тот период был очень обширен: история, социология, политэкономия, история революционных движений. Но разобраться в сложностях политической жизни было трудно. Не веря в крестьянскую революцию, Морозов приходит к выводу, что только вооруженная борьба группы революционеров с правительством может принести успех.

<<3дание республиканского трибунала и перед ним вольный стрелок Вильгельм Телль, поразивший угнетателей своей страны,– таково было первое сильное впечатление моей самостоятельной жизни в Швейцарии»,– вспоминал впоследствии Морозов. С твердым намерением бороться против самодержавия при помощи оружия он решил возвратиться в Россию. <<Сила не в числе, а в героизме>>,– любил он повторять друзьям.

Ужасно хотелось домой, на Родину. Получив от товарищей деньги и паспорт на имя немецкого подданного Энгеля, Морозов отправился через границу. Переход был неудачным. На станции Вержболово в январе 1875 года он и его друг Саблин были арестованы пограничным комиссаром, которому показались подозрительными их слишком русская внешность и правильность произношения. Вскоре обоих препроводили в Петербург, в большой дом на Фонтанке вблизи Пантелеймоновской улицы, в известное здание у Цепного моста, где помещалось III отделение. В это время в столице подготавливался судебный процесс над молодежьо, участвовавшей в революционной пропаганде. Обвинялись в преступлении почти 200 человек. В принадлежности к революционной организации и противоправительственной пропаганде обвиняли и Морозова.

Первое тюремное заключение было мучительным. За отказ давать следствию показания Морозов был лишен книг, что едва не привело его к помешательству. «Я думаю теперь,– писал он,– что у меня и действительно был тогда приступ острого помешательства, которое развилось бы в настоящее, если бы заключение без книг продолжалось бы еще несколько месяцев>>.

Не в состоянии находиться в таких тяжелых условиях, Морозов задумал побег, который, однако, в последиий момент сорвался. О его аресте узнал отец и за большую сумму взял его на поруки. Но вскоре Морозов был вновь арестован и помещен в Дом предварительного заключения. Здесь ему пришлось сидеть вплоть до <<процесса 193-х», продолжавшегося свыше трех месяцев (18 октября 1877 года – 23 января 1878 года).

Пожалуй, в системе российского судопроизводства это был первый столь необычный процесс. Обвинительный акт был составлен так, чтобы развенчать революционеров, представить их людьми невежественными, готовыми на всякие преступления. Чтобы разъединить силы обвиняемых и не допустить превращения процесса в суд иад самим правительством, судьи решили разделить подсудимых на группы и допрашивать их поодиночке. Это решение вызвало гневный протест подследственных. «Мы требуем судить нас заочно и просим оставить нас в наших тюрьмах, где мы столько лет ожидали хотя бы приличного суда – и не дождались>>. Даже представители прессы были в недоумении. Корреспондент <<Таймс>>, уехав после второго дня суда, писал: «Я присутствую здесь вот уже два дня и слышу пока только, что один прочитал Лассаля, другой вез с собой в вагоне «Капитал» Маркса, третий просто передал какую-то книгу своему товарищу>>. Тем не менее приговор суда был суров: большую часть заключенных отправить в ссылку, некоторым засчитать предвари-тельное заключение.

Для Морозова, который отказался давать какие бы то ни было показания, дело окончилось сравнительно благополучно. Николай Александрович был приговорен к 18-месячному тюремному заключению, а так как он уже провел в заточении три года, его сразу же после суда освободили. Узнав, что ему грозит ссылка в Архангель-скую губерншо, Морозов перешел на нелегальное положение.

Все свои силы Морозов отдавал революциониой деятельности. Примкнув в 1878 году к организации <<3емля и воля>>, он вошел вскоре в руководящий состав организации, участвовал во всех боевых предприятиях.

В 1879 году Морозов становится членом редакции журнала <<3емля и воля>>.

Среди участников организация не было единства. Одни призывали к более решительным действиям, политической борьбе, террору, другие – к продолжению пропагандистской работы в деревне. Н. А. Морозов был среди сторонников наиболее крайних действий. В одной из передовых статей <<Листка ,,3емли и воли">> он заявил, что <<борьба по способу Вильгельма Телля>> ,т. е. террор. является <<осуществлением революции в настоящем>>, <<одним из самых целесообразных средств борьбы с произволом в период политических гонений>>. В другом номере он прямо заявлял: «Мы не боимся борьбы и в конце концов взорвем правительство, сколько бы жертв ни погибло с нашей стороны>>.

После Липецкого и Воронежского съездов <<3емля и воля>> фактически перестала существовать, расколовшись на две партии – <<Народную волю>>, ставившую своей целью подготовку и проведение политического переворота, и <<Черный передел>>. Морозов примкнул к <<Народной воле>> и был выбран редактором газеты <<Народная воля>>.

Еще на Воронежском съезде Морозов выступал как самый решительный сторонник террористической борьбы, прямо заявляя о необходимости борьбы с правительством <<один на один>>, <<помимо народных масс>>. Такие крайние взгляды поставили Морозова в стороне от других народовольцев, которые выступали против террора, рассматривая его лишь как акт мести правительству.

Морозов стремился и в печати проводить свои крайние взгляды, что вызывало разногласия и споры в редакции.

В августе 1879 года, после того как исполнительный комитет <<Народной воли>> вынес смертный приговор Александру II, Морозов вошел в одну из групп, которая готовила покушение в Александровске. Отчаянно смелый. выносливый, он никогда не жаловался на усталость, хотя работать под землей было очень трудно (революционеры прорывали туннель под полотном железной дороги для закладки снаряда). После неудавшегося покушения Морозов снова возвращается к редакторским обязанностям в Петербург.

Почти ежедневно приходил он в Саперный переулок, где помещалась типография народовольцев. Если литературная работа была окончена, он помогал наборщикам, бережно и любовно принимая только что попечатанные листы.

Морозов и его жена революционерка О. Любатович жили под фамилией супругов Хитрово в доме № 124 по Невскому проспекту. В конце ноября 1879 года Любатович попала в засаду. Предупрежденный товарищами, Морозов <<очистил>> квартиру от нелегальной литературы, рукопи-сей и бумаг, но полиция оставила в квартире засаду и посадила супругов под домашний арест. Морозову и Любатович удалось скрыться через запасной ход. На некоторое время местом их прибежища стала типография в Саперном переулке.